Хрупкое время Ауэны. Сборник научно-фантастических произведений

ТЕНИ ЛУННЫХ КРАТЕРОВ Повесть

Психобиофизик Эрих Тронхейм отодвинул графики и устало откинулся на спинку кресла. Он снова перебирал а памяти все группы отклонений от нормы, но сейчас его опыт был бессилен. Графики оказались неспецифичными. Эрих уныло поглядывал на пластиковые коробки с карточками бывших обитателей научной станции Коперник. Неужели этот орешек ему не по зубам? Шеф, давая ему задание разобраться в истоках психических отклонений, не очень надеялся на успех: за два года институт психотерапии вылечил более сотни больных, но сами причины, вызывающие расстройство психики, оставались за семью печатями.

Запел зуммер. Эрих включил видеофон. Это был Мануэль Корренс, начальник отдела.

— Заснули, что ли? — седые брови шефа сердито шевельнулись.

Эрих промолчал. Его предупредили с самого начала, что Корренсу лучше не возражать.

— Новенького привезли. Вам не мешало бы встретить. Потолкуйте с водителем. Он это любит. Может, выудите свеженькую идею. Мы уже адаптировались. Ну, ступайте. Вездеход в южном шлюзе.

Тронхейм еще не успел ознакомиться со всеми закоулками подземного городка и, миновав отсеки института, часто посматривал на надписи и стрелки переходов. Выйдя к эскалатору, он увидел санитаров с носилками. Больной, пристегнутый специальными ремнями, порывался встать. Молодое смуглое лицо безобразила злобная гримаса.

— Дьябло! Тащите на воздух! — кричал он, мешая французские и английские слова. — Душно! Дайте запасной баллон! Тараканы! Уберите! Они облепили меня. Я живой! Слышите?! Я еще живой! Разве вы не видите?!

Вспышка ярости утомила его. Больной внятно, но убежденно забормотал. Тронхейм пошел рядом с носилками. И снова больной исступленно закричал.

— С Коперника? — спросил Эрих в промежутке между криками.

— Да, сэр.

— Кто он?

— Анри Фальк. Канадский француз. Работал вулканологом.

— Все время кричит?

— Нет, больше рвется. Водитель говорил, поймали в шлюзе станции. Хотел убежать без скафандра.

— Мания преследования?

— Нет, сэр! С этой станции больные не такие. Им мерещится Земля или родные…

— Острая форма ностальгии?

— Вроде этого.

— Шофер где?

— Наверное, в гараже. И не называйте его шофером, сэр. Обижается. Лучше водителем.

Эрих кивнул и зашагал обратно к эскалатору.

В гараже, сияя чистотой, стояло около десятка легких и тяжелых планетоходов. Непохоже, что один из них вернулся из длительного путешествия. Заметив в курилке группу техников, Тронхейм подошел к ним.

— Не скажете, где машина с Коперника?

— На мойке. Сейчас прикатит.

Эрих закурил сигарету и прислушался к разговору.

— Верно, Рей любит приукрасить. Как тут удержаться? Не первый случай. Не зря там тройной заработок. Риск большой. Но в чем-то он прав. Болеют не все. Некоторые по три раза возобновляют контракт. А сам шеф? Он работает почти с основания станции.

— Что мы знаем? Сколько пишут о светлых лучах Кеплера, а толку? Вот на Копернике тоже…

— Это с Земли они кажутся лучами, а здесь просто повышения.

— Не просто, а более плотные. И по составу другие. Заметьте, болеют те, кто работает на поверхности.

— По твоей теории О’Брайен давно уже должен быть в желтом доме под зеленой крышей. Чуть не каждый рейс туда мотается.

— Оно и заметно…

С тихим шорохом раскрылись створки. Огромная машина, мягко шлепая пропилоновымн траками, выползла из моечной камеры, развернулась и легко вкатилась на проверочный стенд. Из верхнего люка появилась крупная рыжая голова.

— Здорово, технари!

— Привет, Рей. Ты еще живой?

— А что мне сделается?

— Говорят, мистер Лумер собирается тебя вздуть и даже приготовил увесистую дубинку.

— Ну, ну! Полегче! Мы с ним поддерживаем нейтралитет.

Балагуря, техники подключали датчики к измерительным системам, осматривали ходовую часть, проверяли герметичность.

Рей О’Брайен глянул мельком на показания приборов и подошел к Тронхейму.

— Вы ждете меня?

— Мне хотелось бы узнать, мистер О’Брайен…

— Зовите меня просто Рей.

Эрих кивнул.

— Больной не очень беспокоил дорогой?

— Не больше, чем обычно. Немного пошумел, но мисс Лумер справилась с ним превосходно.

— Мисс Лумер?

— Да, дочь директора станции, Элси. Она вроде экспедитора. Сам-то не любит путешествовать.

— Часто приходится бывать там?

— У нас не любят туда ездить, хотя за рейс платят вдвое. Но я ничего. Лумер ко мне привык. Элси он доверяет только мне.

— Вы знали Анри Фалька?

— Само собой. Отличный был парень. С ним любая дорога короче. Как начнет анекдоты и всякие истории… Бедняга не поладил с Лумером. Начал ухлестывать за Элси. Француз, что с него возьмешь? Это у них в крови.

— Погодите, Рей. Что-то я не пойму, причем здесь мистер Лумер?

— Может быть, и ни при чем. Этого никто не знает. Болеют и просто так, но уж если не поладил с директором, лучше сразу уехать. Говорил я Анри. Он не захотел. И вот, пожалуйста!

— А не боитесь, Рей, что мистер Лумер узнает, как вы о нем отзываетесь?

— Ему не выгодно. И так боятся туда ездить! Да и сам я не суюсь в его владения. Сплю в машине, ем свое. Так, разве когда Элси едет со мной и угостит. Фрукты у него отличные. Нигде таких нет.

— Думаете, подсыпает что-нибудь?

— Кто его знает. Лучше поостеречься.

— Но это нетрудно проверить!

О’Брайен усмехнулся.

— Проверяли. Две комиссии. Врачи и химики. Трое вернулись больными.

— Да, любопытно, — сказал Эрих как можно искренней. Нагромождение небылиц начало раздражать его. Он знал о станции достаточно много, но еще больше знал о больных. Среди них были геологи, химики, биологи — люди знающие и способные, умеющие обращаться не только с анализаторами, и, конечно, кто-нибудь определил бы введение сильнодействующих активаторов или наркотиков. Он читал и выводы комиссий, где прямо указывалось на беспочвенность таких обвинений. Поэтому, чтобы не терять зря времени, он поспешил перевести разговор в другое русло.

— Когда вы снова поедете туда?

— Денька через три. Как Элси подберет все для станции. И потом, сами понимаете, молодая. Дома не разгуляешься! Отец за ней в четыре глаза следит. Здесь другое дело.

— Три дня… Вот что, Рей. Сообщите мне, когда соберетесь. Может быть, я с вами поеду. Спасибо за беседу.

Рей О’Брайен проводил его сочувственным взглядом.

— Смелый человек, этот доктор.

Тронхейм поднялся в свою лабораторию и вызвал начальника отдела.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Корренс.

— Больной Анри Фальк, канадский француз. Похоже, острая форма ностальгии. По словам Рея О’Брайена оптимист, общителен. Вулканолог. Часто бывал на поверхности, вне станции. Одна из версий заболевания — влияние внешней среды.

— Все?

— О’Брайен связывает заболевание Анри Фалька с директором.

— Плюньте, он всем это говорит. Навязчивая идея. Думайте, ищите! Психограмму Фалька вам пришлют. Что еще?

— Шеф, мне хотелось съездить хотя бы ненадолго на станцию. Попробовать разобраться на месте.

— Запрещаю. Закажите материалы обследований. Ознакомьтесь.

— Вы мне связываете руки; шеф. Где обещанная свобода действий?

— Ишь, чего захотелось! Мне нужны нормальные сотрудники, а вы торопитесь стать идиотом.

— Но у меня идеальная психограмма. Живут ведь там… И ничего.

— Вы, кажется, вздумали возражать?

— По пустякам я бы не стал.

— До конца лечения Фалька даже не заикайтесь. Потом посмотрим. Все?

Тронхейм замялся, и Корренс сразу заметил его колебания.

— Выкладывайте, не стесняйтесь. Еще идея?

— Нет, просто подумал… О’Брайен сообщил, что с ним приехала дочь мистера Лумера…

— А, Элси! — Корренс раздвинул губы в улыбку. — Отличная мысль. Если бы я был помоложе… Одобряю. Заодно получите некоторые сведения.

— Я, собственно, ради сведений.

— Ну, ну. Мы же психологи. Свежая юбка всегда привлекательна, особенно в молодости. Действуйте!

Экран погас. Тронхейм полистал каталог и, найдя шифр личных дел Лумеров, сделал заказ в Центральный архив. Шеф ошибся. Элси Лумер привлекла его внимание не как женщина, а как здоровый человек, долго проживший на этой ненормальной станции. Светловолосая Лерлин Бенсон давно владела его мыслями. Она была всегда обворожительной и, невзирая на скромный достаток семейства, превосходно одевалась. Отец Лерлин, инженер, служил в одной из радиоэлектронных кампаний. Его заработка хватало на содержание семьи, но большого приданого за Лерлин он не сулил. Вопрос о женитьбе был решен еще в колледже, когда аналитические способности Эриха привлекли внимание профессора Уиллока, и Тронхейм остался на кафедре психологии ассистентом. Прошло несколько лет, и Эрих убедился, что работа на кафедре не решает проблемы. На первое время необходимо было раздобыть денег на обзаведение, и он рискнул подписать контракт на два года. Лерлин обещала ждать.

Вспыхнула контрольная лампочка. Эрих нажал кнопку и вытащил из ниши два пухлых досье. Он внимательно рассматривал стереофотографии Роберта Лумера. Ничего особенного. Бритая голова, узкое сухое лицо, холодные колючие глаза… Полистав досье, Тронхейм уяснил, что Лумер — крупный биолог и селекционер, последователь доктора Вайнберга, впервые установившего стимулирующее действие звуковых волн на жизнедеятельность растений. Дальше следовал длинный перечень научных работ, посвященных селекции, резонансу звуковых волн в клетках, биохимии нуклеиновых кислот. И ни слова о вкусах, привычках, психологии…

Эрих недовольно хмыкнул и придвинул дело Элси Лумер. С фотографии глянуло милое наивное личико. Худенькая, угловатая. В двадцать лет закончила медицинский колледж. Ого! Прибыла вместе с отцом. Назначена врачом на станцию Коперник.

Тронхейм посмотрел на дату и скривился. Хороши работники! За семь лет не удосужились внести новые сведения. Впрочем, понятно. Не болеют, не жалуются. Интересно, а когда это началось? Эрих выдвинул ящик с карточками, разложенными по годам. Первое заболевание через полтора года после завершения строительства станции. Через два года — четыре заболевания. И дальше болезнь нарастала лавиной… Понятно. Побочный фактор: боязнь неопределенности! Тронхейм отодвинул карточки и вызвал Корренса.

— Шеф, я тут набрел на одну мысль. Если составить график по годам и попробовать выделить среднестатистическую форму болезни и ее вероятностную редукцию по…

— Хотите выделить чистую болезнь и ее психологическое воздействие? Опоздали, коллега. Ведь и мы не зря едим свой хлеб, — Корренс вытащил из-под стекла лист бумаги. — Вот график.

Эрих с любопытством посмотрел на кривые, которые он не первый раз видел в кабинете шефа. После резкого скачка нижняя кривая поднималась медленно, верхняя нарастала катастрофически. Совершенно очевидно, что чистых случаев заболевания меньше, чем наведенных психологическим климатом станции. Вот она человеческая мнительность!

— Ну и что? — спросил Корренс, ухмыляясь.

— Ничего, нормально, — Тронхейм вздохнул. — Я вам не нужен, шеф?

Корренс махнул рукой. Эрих отключился и заерзал на стуле. Сколько раз обещал себе не поддаваться порывам, а сначала проверять, и вот опять нарвался. Пока ему, как новичку, прощают, но ведь не может это продолжаться бесконечно… Когда-нибудь шефу надоест и он, разуверившись в его способностях, расторгнет контракт. А это означает, что Эрих вернется на Землю с пустыми руками и баз рекомендаций. Он встал, прошелся по комнате. Нет, сегодня уже нерабочее настроение. Пожалуй, лучше навестить мисс Лумер.

В справочном жилого комплекса ему сообщили, что Элси Лумер занимает номер 301, недалеко от его комнаты.

Дверь оказалась незаблокированной. Он постучал для приличия.

— Войдите!

Тронхейм нажал кнопку. Дверь бесшумно уползла в стену. Девушка стояла на коленках и аккуратно укладывала в пластиковый ящик крупные яблоки, заворачивая каждый в отдельную бумажку. Она ничем не напоминала ту Элси, которую Эрих видел на фотографии… Фигура ее округлилась, ноги пополнели и даже поза ее, казалось, дышала женственностью. При виде гостя она поднялась с колен и отбросила рукой прядь темных волос, упавших на лоб.

— Элси Лумер?

— У вас есть сомнения на этот счет?

— Нет, — ответил с улыбкой Эрих. — Но как-то надо обратиться. Я из института психотерапии. Надеюсь, не оторвал вас от работы?

— Оторвали, — девушка тоже улыбнулась. — Видите, посылку укладываю.

— Хм. Я думал этот дедовский архаизм существует только на Земле.

— Луна не исключение, но эта как раз на Землю.

— Ну, знаете… Если бы я был помоложе лет на десять, сказал бы, что у вас не все дома!

Элси рассмеялась. Смех ее оказался приятным, откровенным.

— Что делать! Прихоть отца. Никогда не упустит случая переслать яблоки Фреди, моему кузену. Вы не спешите?

— Я, собственно, пришел из чистого любопытства. Хотелось взглянуть на здоровых обитателей станции.

— И убедились, что здоровые тоже с причудами?

— Причуды — как раз привилегия здоровых. За ними скрывается смысл, разгадать который людям ординарным не по силам. Вот они и придумали такое заковыристое слово!

— Себя-то вы, конечно, относите к неординарным?

— Я, в некотором роде, профессионал. Знание человеческой психологии входит в мои обязанности.

— Ваша аргументация выше похвал. — произнесла Элси насмешливо. — Но дело прежде всего. Поэтому прошу великодушно… — Она снова опустилась на колени и, ловко сортируя яблоки, скоро наполнила ими пластиковый ящик. Захлопнув крышку, включила линию связи и набрала шифр. Открылась ниша транспортера. Элси поставила ящик, достала бланк адреса и наклеила на верхнюю крышку. Затем прикрыла створки ниши. Раздался тихий щелчок, и за створками зашуршала лента движущегося транспортера.

— Вот я и освободилась. Хотите яблок? Из нашей оранжереи. Отец выращивает.

Пока Эрих грыз большое яблоко с тонким привкусом шафрана, Элси прибрала комнату. Он отметил, что девушка обладает той неброской привлекательностью, которая хотя и не раскрывается с первого взгляда, но может увлечь всерьез. Движения ее быстры, но очень гармоничны и женственны. Недаром старина Корренс чмокал губами… Интересно, какой у нее темперамент? Скорее холерический.

— Вкусно? Вот и Альфред говорил, что лучше этих яблок он в жизни не пробовал. Сообщил, что ест их только перед экзаменами. Отцу это ужасно льстит. Тогда он целый день был в хорошем настроении. Но я Фреди не очень доверяю. Он отчаянный шалопай и лгунишка. Школу закончил кое-как, чудом поступил в университет и вдруг у него открылись математические способности. А был тупица-тупицей. Странно, правда? Ешьте, не стесняйтесь. Вдруг и у вас откроются какие-нибудь способности! — Элси засмеялась, и он снова отметил, что смех ее располагает к откровенности.

— Кстати, вы мне даже не представились.

Эрих назвал себя и церемонно поклонился.

— Вы немец?

— По происхождению да, но родился в Штатах.

— А я в свободном Берлине, по плохо его помню. Отца пригласил Гарвардский университет, и мы переехали… Вы давно в городке?

— С месяц.

— То-то я вас не видела. До этого здесь работал Дик Мегл. Часто бывал у нас. Такой напыщенный, самоуверенный. Никто его не любил.

— И куда он делся? — заинтересовался Тронхейм.

По лицу Элси пробежала тень. Она упрямо тряхнула головой и сразу стала серьезной.

— Списали на Землю. Вы ведь знаете, у нас не все благополучно.

Эрих поежился. Ему ничего не говорили о предшественнике.

— Я вас расстроила, да?

— Пустяки. А вы сами не боитесь там жить?

— Мне что? Я там с самого основания. Болеют обычно новички. — Она мельком взглянула на часы.

— Что будем делать? Я собираюсь в иллюзион. Если хотите…

— Почему бы и нет. Тем более, я здесь фактически еще нигде не был.

— Тогда я переоденусь.

Эрих вышел из номера и в ожидании закурил. Настроение у него поднялось. Привычный к самоанализу, он усмехнулся. Шеф все-таки прав: ее присутствие волнует.

Кстати, надо снять с нее психограмму. Уж этого-то до него никто не делал!

Дверь отодвинулась, и мисс Лумер величественно выплыла из номера. На ней было вечернее серебристо-белое платье, в меру открытое спереди и глухое сзади, со скошенным от колен подолом.

Эрих присвистнул. Она улыбнулась, довольная произведенным эффектом.

— Куда я гожусь в своем ординарном костюме? — развел руками Тронхейм. — Получится совсем неподходящая пара.

Элси окинула его критическим взглядом.

— Мы подходим по закону контрастов. Это будет впечатлять. — И взяла его под руку.

Действительно, едва они вышли на людный переход, на них сразу обратили внимание. Эрих злился, а Элси беззаботно хохотала.

Центральная площадь, на которую их вывел переход, поражала своими масштабами. Тонкие титанатовые колонны поддерживали высокий свод, темный, несмотря на обилие света. Это достигалось с помощью поляроидных плафонов, направляющих освещение книзу. Синий фон свода и отдельные светлые точки, мерцающие на его поверхности, еще больше усиливали впечатление ночного неба. Ресторан, иллюзион, ревю-холл и другие увеселительные заведения надели внешне рельефно выполненные фасады, расцвеченные огнями реклам, тогда как сами помещения уходили в глубь базальтового массива, в котором размещался подземный город. Весь этот архитектурный ансамбль должен был по замыслу строителей создать максимальное приближение к земной обстановке. Психологическое воздействие усиливалось разбитым посреди площади сквером, с настоящими деревьями и кустарником, с аллеями, посыпанными желтым речным песком. Колонны, поддерживающие свод, прятались в резной листве дикого винограда и плюща. И неважно, что за фасадами не было зданий в земном понимании, впечатление создавалось.

— Погуляем, — сказала Элси. — Я очень люблю этот сквер.

— Но надо взять билеты.

Мисс Лумер взглянула на него с улыбкой.

— Сразу видно, что вы новичок. Здесь нет билетов. Иллюзион работает автоматически, как все в этом города. Обслуживающий персонал сокращен — дальше никуда! Опускаешь жетон и входи. А жетонов у меня всегда порядочный запас.

Из иллюзиона они вышли в боковой проход. Тронхейм отметил это машинально, находясь под впечатлением фильма. Элси шла рядом притихшая, как будто видения Земли утихомирили ее темперамент. Эрих сожалел, что не вспомнил об иллюзионе раньше. Совершенство цветопередачи и стереофонии в сочетании с запахами и тепловыми ощущениями позволяли полтора часа побыть на Земле среди героев фильма, и то, над чем он посмеивался дома, сидя в иллюзионе рядом с Лерлин, здесь неожиданно приобрело иной смысл. Нет, надо наведываться сюда почаще. И он с благодарностью взглянул на Элси. Она поймала этот взгляд и опустила глаза.

— Проверяете, какое у меня впечатление от этого глупого фильма? А вдруг мое меланхолическое настроение не имеет отношения к иллюзиону?

— Наверное, все-таки имеет. Только вне зависимости от замысла режиссеров.

— Даже так? Вы в таком случае в самом деле смыслите в психологии. Я скучаю по Земле. Наша жизнь здесь монотонна.

Они снова очутились на площади. Не спеша побродили по скверу, потом Элси потащила его в ресторан. Столик заняли у застекленного входа: отсюда со всеми удобствами можно рассматривать гуляющих на площади.

— Люблю, когда много народу, — пояснила она свой выбор, — а в этом заведении всегда не очень, хотя все по земному: и джаз, и кухня, и обслуживание. Правда, цены несколько несоразмерные.

Эрих внутренне дрогнул. Большие траты не входили в его расчеты, но он заставил себя улыбнуться.

— И намного?

— Не дешевле, чем в «Уолдорф-Астории»!

Тронхейм покраснел. Он никогда не был в этом, одном из самых фешенебельных ресторанов. Америки, и, по его представлениям, посещение подобных заведений доступно лишь миллионерам. У него в кармане, по самым оптимистическим подсчетам, вряд ли наберется более ста долларов, и это неприятно ударило по самолюбию.

— Боюсь, у меня не хватит расплатиться. — неуверенно произнес он.

Элси притронулась к его руке.

— Не беспокойтесь, Эрих, за свои прихоти я расплачиваюсь сама.

— Ну, знаете, я все-таки джентльмен!

— Не надо, Эрих. Предрассудки усложняют жизнь, а в ней и без этого всякого хватает. Давайте проще, по-дружески, что ли… Не портьте хорошее начало моих маленьких каникул. Пейте лучше коньяк и не считайте себя должником.

Несколько рюмок благородного напитка приободрили Тронхейма, а французская кухня смирила его с потерей мужских прав. Он решил порасспросить Элси о жизни станции.

— Далась вам наша обстановка! Скучно у нас. Молодых нет. Одни старики или женатики. Ходят, глаз не поднимут. Когда был Анри, станция немного ожила. Он веселый такой, подвижный. Кого разыграет, с кем пошутит. Узнал, что отец посторонних: не терпит в оранжерее… Он там проводит исследования… Выбрал момент, когда отец обедал, и оборвал огурцы с какого-то опытного куста. Отец рассердился ужасно, а он смеется: я, говорит, люблю малосольные! А потом поскучнел, стал заговариваться, ну и… Давайте выпьем!

Больше в течение вечера Эрих не услышал о станции ни одного слова. Элси танцевала, шутила, много пила. Когда они вышли из ресторана, она расслабленно склонила голову ему на плечо. Эриху пришлось придерживать ее за талию. Стесняясь встречных, Тронхейм еще крепче прижимал к себе Элси, чтобы прохожие не заметили, как она пьяна. Наконец свернули в пустынный проход. Эрих вздохнул облегченно, но у Элси вдруг подогнулись колени.

Она безвольно опустилась на пол. Его рука скользнула вдоль тела, и ладонь ощутила упругость груди. Немного смутясь, он подхватил ее и поставил на ноги. Колени Элси снова начали сгибаться. Тогда Тронхейм легко поднял ее плотное тело и усмехнулся: оказывается, на Луне легко быть рыцарем! Не чувствуя особого напряжения, он занес ее в номер и уложил на тахту.

— Спокойной ночи, мисс Лумер! — произнес он насмешливо и достаточно громко.

Элси с трудом приподнялась и села. Глаза ее еще смотрели рассеянно, но лицо приобретало осмысленное выражение.

— Прости, Эрих, я, кажется, набралась… Как никогда. Понимаешь, мне надо растормозиться. Дома я какая-то замороженная… А тут еще Анри… Я ведь врач, они все через мои руки проходят… Хочешь, сварю кофе? — она сделала попытку встать.

— Не стоит, — отказался Тронхейм, страдая от собственной невежливости. Он подсел на тахту и положил руку ей на плечи. — Ты обиделась?

Она покачала головой.

— Ты просто не понимаешь…

До сознания Эриха вдруг дошло, что это не обычная фраза разочарованного человека, а нечто большее. За этими словами скрывались и безмерная усталость от каждодневного нервного напряжения и глубоко запрятанный страх…

Она прислонилась к нему и беспричинно улыбалась.

— Ты не представляешь, как мне хорошо! И совсем не потому, что ты такой… просто… не знаю. Когда немного выпью, как пелена с глаз спадает. Может быть, все-таки выпьешь кофе? Я быстро!

Пили молча. Ароматный и крепкий напиток постепенно снимал угар прошедшего вечера. Давно Эрих не чувствовал такого уюта. Ему совсем не хотелось идти в свой одинокий номер, но он понимал, что дальнейшая задержка поставит его в неловкое положение и решительно поднялся.

— Благодарю. Теперь я, кажется, окончательно пришел в себя. Можно опять принимать коньяк и все прочее.

— Это сколько душа желает! — Элси направилась к встроенному в стену бару.

— Что ты, я пошутил. Пора отправляться восвояси. Доброй ночи!

Эрих подошел к выходу, но Элси догнала его и повисла на плечах.

— Не уходи, — попросила она- тихо, но глаза выдали волнение и глубоко спрятанный ужас.

Он заколебался, понимая всю двойственность положения, хотя знал, что не сможет отказать ей в просьбе, прозвучавшей, несмотря на ее тихий голос, как крик о помощи.

— Но…

— Можешь сделать такое одолжение? Мне не по себе, когда я одна.

— Не знаю, будет ли удобно…

— Тахта тебя устроит?

— А как же ты?

— Не беспокойся, у меня роскошное ложе в римском стиле.

— Ну да?

Элси подошла к стене. Из ниши выдвинулось широкое двуспальное ложе красного дерева.

— Как?

— Шикарно, однако я предпочитаю тахту.

Застелив постели, она погасила свет. Он слышал шуршание ее одежды и невольно вспомнил нечаянное прикосновение там, в пустынном переходе. Эрих заворочался, стараясь повернуть мысли в другом направлении. В темноте что-то звякнуло, забулькало…

— Ты что там?

— Коньяк. Хочешь на сон грядущий?

— Давай.

Элси прошлепала к тахте и, присев на край, ощупью передала рюмку. Он выпил, поставил рюмку на столик.

Элси не торопилась уходить. Эрих в темноте нашел ее горячую руку и потянул к себе…

Анри сидел на краешке стола и, посмеиваясь, выкладывал свежие анекдоты. Эрих удовлетворенно хмыкал и поглядывал на психограммы. Фальк, без сомнения, не нуждался больше в услугах института. Все пики были на месте… Правда, повышенная восприимчивость оставалась, но со временем, на Земле, стабилизируется и она.

— Вы ведь вулканолог, Анри. Что, по-вашему, представляют из себя светлые лучи Кеплера? Говорят, природа их недостаточно изучена.

— Милый доктор, так могут говорить профаны. Это как раз немногое на Луне, что хорошо известно. Обыкновенные выбросы взрывных вулканов. Ведь сила тяжести здесь весьма слабая, поэтому вулканический материал — пепел, лапилли и другие обломки — разлетался при извержениях на сотни миль. Образовались довольно рыхлые породы с более светлой окраской, вроде песчаных валов, словом, вулканические туфы. На Земле направленные выбросы взрывных вулканов тормозятся атмосферой, происходит сортировка вулканического материала по крупности, пепел вообще уносится ветром, а здесь мелкие частицы летят так же далеко, как и крупные, вот и образуется «луч». Многократные извержения создали систему «лучей». Я понятно объясняю?

— Вполне, — засмеялся Эрих. — Вас не удивляют мои вопросы?

— В области психологии я темный человек. Проверяете, не утратил ли я профессиональные знания?

— Что вы, Анри! Для проверок существуют тесты и кибернетическая диагностика. Говорят, эти лучи, а они, насколько мне известно, имеются и у Коперника, влияют на психику…

— Господи, какая чушь! Вы это слыхали от профессионалов?

— Нет, просто разговоры.

— Досужие домыслы. Какое влияние могут иметь рыхлые туфы?!

— Может, неизвестный тип радиации?

— Доктор! Я верю вам! Почему вы не верите мне?! Ведь это моя область!

— Успокойтесь, Анри. Я верю, но у меня не должно остаться и тени сомнения в любой, даже абсурдной версии.

— Сдаюсь, доктор, я не понял, что к чему.

Фальк налил в стакан газированной воды и цедил ее мелкими глотками. Тронхейм углубился в графики, чтобы дать возможность вулканологу успокоиться. Он машинально сделал отметку в истории болезни о повышенной возбудимости и закрыл дело.

— Ну вот, Анри. Все в порядке. Куда же вы теперь?

— Фальк показал пальцем в пол, потом засмеялся и поднял палец вверх.

— Нет, скорее туда. Словом, на Землю и как можно быстрее!

— А контракт?

— Побоку, само собой! Кроме страховки кампания обязана предоставить мне работу. Станция на особом положении. Иначе не заманишь.

— В таком случае, рад за вас, Анри. И, если позволите, еще один вопрос на прощание…

— Валяйте, док.

— Что вы не поделили с Лумером? Мне говорили, что отношения у вас, мягко говоря, были натянутыми.

— Пустяки. Эта старая калоша начисто лишена чувства юмора. Зато у него прелестная дочь. Я за ней немножко ухаживал. — Анри весело улыбнулся. — А в общем, он вполне порядочный человек и никаких эксцессов между нами не было. Вся эта чертовщина, док, от обстановки. Первое, что мне начало надоедать, косые тени. Рельеф кратера Коперник довольно извилистый. Три зубчатых гряды. Идешь и в глазах мельтешит: то тень, то солнце, то холод, то жара. Экватор, черт бы его побрал! А тут еще Земля висит над головой. Кажется, рукой достанешь. Здесь она поближе к горизонту и потому выглядит по-иному. Нет, док, это не каждый выдержит. Лумер здесь ни при чем. Заметьте, там большинство немцев, и они ничего. Их спасает педантичность. Программа расписана по пунктам, только выполняй. А я так не могу. Вот и свихнулся. Что-нибудь еще, док?

— Благодарю, Анри. Больше ничего.

— Хотите последний анекдот? Англичанин попал на планету металлоедов. Он невозмутимо наблюдал, как они слопали авиетку, изгрызли дорогое оборудование и лишь когда один из них, обгладывая металлические части скафандра, в порыве жадности укусил его за ногу, англичанин заметил:

— Простите, сэр, но она не съедобна.

Эрих улыбнулся. И кто их сочиняет, эти анекдоты? При всей фантастичности, они всегда содержат психологически точную деталь. Вулканолог попрощался и ушел. Тронхейм задумался. Итак, снова рухнули все версии. Впрочем, идея Анри в отношении немцев любопытна. Эрих переключил видеофон на центральный архив.

— Сообщите, сколько работало на станции Коперник немцев и сколько из них было подвержено психическим расстройствам. Срочно!

Сотрудница повернулась к пульту, и ему было видно, как она задавала программу. Заметались огоньки сигнальных ламп. Ожидая ответ, Эрих вытащил из картотеки статистическую сводку. Каждый третий со станции попадал к ним на лечение, больше тридцати процентов. Занятые на поверхности, вне станции, составили двадцать восемь процентов. Значит, версия Анри в отношении света и теней тоже отпадает. Самый высокий процент среди научного и инженерного персонала. Это понятно, больше интеллектуальной нагрузки. Нет, видимо, все-таки надо ехать на эту проклятую станцию и разобраться на месте.

— Готово. Запишите. Всего немцев работало пятьдесят семь. Болело двое, или три и пятьдесят одна сотая процента.

— Благодарю. Сделайте расчет для всех национальностей и пришлите мне. — Эрих переключился на канал руководителя отдела. Прошло не меньше минуты, прежде чем на экране появился Корренс.

— Шеф, я снова на мели. Ни одной плодотворной мысли. Я настаиваю на поездке.

— Не дурите, Тронхейм. Тридцать семь процентов вероятности, что вы вернетесь идиотом.

— Вы уверены, шеф? Я располагаю другими данными.

— То есть?

— С учетом национальной дифференциации. Я по происхождению все-таки немец, а немцы, по любезному сообщению Фалька, не подвержены этой болезни.

— А что архив?

— Три с половиной процента.

— Гм. Это идея национальной сортировки мы не делали. Я же говорю, свежая голова — свежие мысли!

— Так как же, шеф?

— Ну и настырный ты! — Корренс впервые посмотрел на него с нескрываемым любопытством. — Ладно, поезжай. Свихни себе мозги. Думаешь, до тебя не было таких умников?

— Я знаю о предшественниках, шеф. И все-таки мне хочется попытать счастья. Кстати, шеф, похлопочите у высшего начальства разрешение на неограниченные полномочия.

— Это еще зачем?

— На всякий случай. Вдруг кто-нибудь вздумает мне помешать.

— Что ж, лучше туда ехать хозяином положения. Ну, желаю.

В конце туннеля забрезжил свет. Рей О’Брайен опустил солнечную защиту. Планетоход выскочил из туннеля на обширную каменистую равнину. Эрих прикрыл глаза: солнечный свет был непривычно ярким даже сквозь специальные фильтры. Машина постепенно набирала скорость. Бетонная дорога, изгибаясь плавной дугой, уходила за горизонт, туда, где поднималась острозубая гряда. С густо фиолетового неба не мигая смотрели звезды, и, казалось, дорога — лишь трамплин в бездну… Когда Рей, потянув на себя рычаг, выпустил из недр планетохода две пары огромных перепончатых крыльев, ощущение полета усилилось. Тронхейму стало не по себе, хотя он догадался, что это всего лишь солнечные батареи.

— Питаетесь дармовой энергией?

— Не слишком много от них толку, — пробурчал Рей. Корпус дает больше. Он обшит термопарами, — пояснил О’Брайен, заметив недоумение Тронхейма, — Сверху жарко, снизу холодно. Разность температур больше ста градусов.

— И хватает?

— Еще остается. Идет на зарядку аккумуляторов. Тут ведь как. Разгонишь миль до пятидесяти — выключаешь. Катишь по инерции. Во втулках подобраны материалы с низким коэффициентом диффузии, чтобы не сваривались при трении. Сопротивления воздуха нет. Вот сейчас выключу и дотянем до космопорта.

— Это сколько?

— Миль восемь. Вон видите, шпиль появился.

Эрих заметил на красновато-коричневом фоне равнины небольшую серебристую пирамиду, которая медленно, но ощутимо всплывала из-за горизонта, вспарывая фиолетовую тьму неба. Он опустил затемняющую шторку на боковом окне и замер от неожиданности: прямо на него, занимая пол-окна, глянул огромный, голубой до синевы, шар. Сквозь белесоватый облачный покров просматривались знакомые с детских лет очертания материков.

— Не тянет на Землю, когда она вот так, перед глазами? — налюбовавшись, спросил Тронхейм.

— Сперва очень, потом ничего, привык. Это еще что! Она сейчас сбоку, а повернем к Копернику, она будет по курсу, над головой. Так и маячит!

— А там что за зубцы?

— Гора Питон. Хороший ориентир. Мимо будем ехать. Дорога только до космопорта, а дальше, как знаешь.

— Далеко до нее?

— Около сорока миль.

— Сорок миль! А кажется, совсем рядом!

— Видимость такая на Луне. Привыкнуть надо.

Когда показались строения космопорта, О’Брайен снова включил двигатель.

— Рейсовая, — кивнул он на аэродинамически совершенное тело ракеты. — А это спасательные. Мы их этажерками зовем.

Стоящие в отдалении от рейсовой сооружения и впрямь напоминали этажерки своей неуклюжей раскоряченной формой. Эрих уже видел их в тот день, когда прилетел на Луну. Ему рассказывали, что спасатели отчаянные ребята, но тогда он воспринимал это как своеобразную рекламу безопасности. Сейчас Эриху один их вид внушал уверенность в этой безмолвной и лишенной воздуха пустыне. Случись авария с машиной, долго ли продержишься в скафандре с автономной системой. А такая вот этажерка при небольших затратах энергии вытащит тебя из любой дыры.

Дорожное возбуждение начало спадать. Он уже с меньшим любопытством посматривал по сторонам. Наезженная в красноватом грунте дорога петляла по испещренной мелкими и крупными оспинами кратеров равнине, среди зеленовато-серых скалистых глыб, иногда пересекая трещины. У подножия горы Питон встала стена фиолетового мрака. Рей включил фары и въехал в тень. Розоватым светом струилась под фарами дорога, загадочно поблескивали камни на обочине. Не было привычного на Земле светового коридора: в боковом окне висел такой мрак, словно оно было заклеено черной бумагой.

— Жутковато, да? — с усмешкой спросил О’Брайен.

— Черт знает, что такое! — пробормотал Тронхейм. — Тут никакой спасатель не отыщет.

— Сказать по правде, сколько езжу, всегда стараюсь проскочить это место побыстрее. А объезжать далеко: тень длинная. Солнце на этой неделе пошло на закат.

Из темноты выскочили так же неожиданно, как и въехали. Однообразная равнина кончилась. Местность стала холмистой, но планетоход, мягко покачиваясь, мчался не сбавляя скорости. Чаще стали встречаться крупные кратеры или живописные группы скал. Миновал уже четвертый час пути, когда прямо по курсу замаячили зубчатые гряды, скоро закрывшие горизонт.

— Архимед. Тут русская станция. Надо передохнуть. Кстати, у них приличная кухня. Можно пообедать. Я всегда у них беру овощной суп. Как это называется… Ага! — О’Брайен прищелкнул языком и с усилием произнес: — Борч! Очень вкусная штука!

В просторном зале столовой Рея О’Брайена встретили как старого знакомого. Объяснение шло на смеси русских и английских слов. К их столу подсел молодой русоволосый парень.

— Ну как, Рей. Борщ?

— Борч! — довольно улыбнулся водитель. — Садитесь, доктор. Покушай немного!

— Спасибо. Уже. Все воюешь с Лумером?

— Зачем? У нас мирное сосуществование.

— Моя бы воля, давно на чистую воду вывел.

— Кто это? — спросил Эрих, когда русский отошел от стола.

— Здешний биолог. С Лумером работает! — И Рей захохотал, довольный своим каламбуром.

— Что он сказал?

— Говорит… Как это перевести? Вывезти мистера Лумера в море и бросить в воду.

Тронхейм покрутил головой: то ли русский говорит загадками, то ли О’Брайен намудрил с переводом. Ясно одно, что и этот парень, видимо, разделяет подозрения Рея. Впрочем, русские вообще склонны к подозрительности, Самая характерная национальная черта, если верить ЦРУ.

Обед привел О’Брайена в доброе расположение духа.

Его огромные руки легко справлялись с рычагами управления. Планетоход лихо огибал очередную воронку или уклонялся от встречи со скалами, а Рей неторопливо рассказывал о своей невесте Джоан, которая уже четвертый год ждет своего беспутного жениха. В Ирландии, где он родился, не нашлось работы. Он уехал в Канаду. Был слесарем, мотористом, бульдозеристом. Случай привел его на Аляску. Это послужило хорошей рекомендацией в Антарктиду. Там гонял вездеходы между станциями. Там и познакомился с Джоан. Решили пожениться, но подвернулся выгодный контракт. Зато через полгода Рей плюнет с высоты на Коперник, отгрохает себе дом в Канаде. Он уже присмотрел себе местечко, когда слонялся в поисках работы. Разведет овец… Сейчас натуральная шерсть высоко котируется на рынке…

Монотонный голос О’Брайена действовал на Эриха усыпляюще. Он извинился и перешел в соседний отсек подремать. Проснулся он от грохота: въезжали в какой-то туннель. Тронхейм перебрался в кабину.

— Что? Уже приехали?

— Нет, это Эратосфен. Отсюда еще миль двести. Пятьсот отмахали. На сегодня хватит.

Оставив машину на попечение техников, Рей потащил Тронхейма в кафе. Оно не отличалось изысканностью, которая удивила его в ресторане, но выбор напитков был вполне подходящим, а плата умеренной. Когда они уходили, Рей уговорил его взять бутылку бренди про запас.

В номере О’Брайен сразу завалился спать, а Эрих, взбудораженный дорожными впечатлениями, долго ворочался и, чтобы отвлечься, решил обдумать план предстоящей работы. Прежде всего надо снять психограммы всех сотрудников. Установить в своем номере анализаторы, в кабинете — автоматическую запись, чтобы не отвлекаться, Невольно его мысли переключились на Элси. Как она его встретит? Ему все-таки удалось снять ее психограмму.

Он не нашел особых отклонений. Только пики волевых центров показались подозрительными: необычно сглаженные трапеции, на фоне которых прорывались отдельные острые вершины. Что-то надрывное было и в ее поведении. Сколько он знал женщин, ни одна не стремилась так прямо к достижению цели. Эрих вздохнул. Нет, сейчас во всей этой кутерьме не разобраться. Надо попробовать на месте. Тронхейм закрыл глаза и приказал себе спать.

Утром наскоро подкрепились в кафе. О’Брайен торопился. Лунный день близился к концу, и надо было успеть обратно, пока солнце стояло достаточно высоко. Эрих испытал поездку в тени и не стал задерживаться на Эратосфене, хотя собирался поговорить с коллегами этой станции, самой ближайшей к Копернику.

Ландшафт изменился. Дорога прихотливо петляла среди пологих вершин, иногда на пути вставали острозубые скалы. Все чаще на красноватом фоне возникали зеленоватые, серые и черные полосы, глыбы, россыпи камней и, когда планетоход вырвался на равнину, серовато-зеленый стал преобладать. От многочисленных кратеров, воронок, каменных глыб и обломков рябило в глазах. Наконец завиднелась зубчатая гряда Коперника. Начался медленный подъем среди хаотического рельефа. Но даже здесь Рей умудрялся использовать инерцию. Разгоняя машину вниз по склону, он включал двигатель только вблизи следующей вершины. Низкие гряды он проскакивал с ходу. Планетоход будто дрейфовал на огромных волнах и качка при этом была не хуже океанской. Совершенно неожиданно дорога ушла в туннель.

— Ну, док, приехали, — заговорил Рей, молчавший все четыре часа сложного пути. — Это станция Коперник. Все-таки зря вы… сюда… Но раз вы уже здесь, мой вам совет: питайтесь своими продуктами.

Тронхейм пожал плечами. Едва удалось разместить ящик с аппаратурой, да и смешно ехать в гости с собственной ложкой.

— Спасибо, Рей, но вы меня поздновато предупредили, а сам я не догадался.

— У меня двухнедельный запас.

— Не стоит, Рей. Я везу достаточно приборов и индикаторов, чтобы определить полноценность продуктов.

— Эх, доктор, доктор… — огорчился О’Брайен. — Небось, думаете, что он понимает, этот необразованный чудак…

Тронхейм промолчал. Не обижать же в самом деле хорошего парня только потому, что ему втемяшилась нелепая идея.

Замигали огни шлюзовой камеры…

Эрих шел по коридору, бормоча ругательства. Его слегка покачивало, двигался он неуверенно, как в первые дни на Луне. Тогда было понятно: он еще не привык к ферромагнитным вкладкам в подошвах обуви, нейтрализующих с помощью магнитного поля потери земного тяготения…

— Послушайте! — окликнул он невозмутимо шагающего впереди молодого парня, служащего станции. — Объясните мне, что происходит?

— Вы напрасно волнуетесь… э… мистер Тронхейм. Все новички на нашей станции проходят через это.

— Через что, черт возьми? — не выдержал Эрих. — Объясните толком, почему меня дергает, как марионетку на веревочках!

— У нас маленькая станция, мистер Тронхейм. Слабое магнитное поле. Вы быстро привыкнете.

— Хорошенькое дело, — проворчал психобиофизик. — Не могут обеспечить человеческие условия.

Они прошли по жилому отсеку шагов тридцать. Провожатый остановился.

— Ваши комнаты, мистер Тронхейм. Я помогу вам устроиться.

— Спасибо, я отлично управлюсь сам. Передайте профессору Лумеру, что через полчаса я буду в состоянии навестить его.

— Извините, сэр. Вынужден вас огорчить. Директор станции во второй половине дня не принимает. Я смогу вас представить только завтра утром.

Служащий набрал разблокирующий код, и дверь ушла в стену. Номер, как и просил Эрих, оказался трехкомнатным. В передней лежало оборудование, уложенное аккуратным штабелем. Тронхейм прошелся по комнатам и остался доволен.

— Черт с ним, с Лумером, — решил он. — Надо распаковать и установить аппаратуру.

— Вам помочь, сэр?

Эрих оглянулся. Служащий все еще стоял у двери в почтительной позе.

— Ну, давай, — неожиданно согласился Тронхейм. — Как тебя зовут?

— Джон Кэлкатт, сэр.

— Так вот, Джонни. Волоки всю эту музыку поближе к столу и начнем.

Насвистывая, Тронхейм принялся за монтаж приборов, стараясь разместить их покомпактнее, чтобы не занимать две другие комнаты.

— Джонни!

— Да, сэр.

— Ты здесь недавно?

— Так точно, сэр. Несколько месяцев.

— Не надоело?

— Мне хорошо платят, сэр.

— Слушай, дружище, а ты откуда родом?

— Нью-Йорк, Вест-Сайд, сэр.

— Трудно представить Вест-Сайд в роли поставщика благовоспитанных мальчиков.

— Здесь другие порядки. Мне не улыбается вылететь с такой выгодной работы. Я техник-электроник. Согласитесь, таких специалистов в Штатах хватает.

Постепенно Кэлкатт оттаивал. Шутливая непринужденность Эриха, его неназойливые вопросы расшевелили парня. В лунный научный центр Джон попал случайно. Он провожал друга с рейсовой ракетой, когда услыхал о срочном вызове бортового техника-электроника. Объявление повторили несколько раз, и Кэлкатт рискнул предложить свои услуги. Уже в полете разобрались, что он не относится к числу дежурного персонала дублеров. Предприимчивость могла обернуться крупными неприятностями, но ему повезло еще раз. Прибыв на Луну, он узнал, что на станцию Коперник потребовался человек его специальности.

С монтажом приборов они провозились до конца дня.

Для пробы Эрих снял психограмму Кэлкатта.

— Это что за арифметика, доктор? — спросил Джон, разглядывая графики.

— Параметры твоего психического состояния.

— И как вам показалось? У меня все дома? — пошутил Кэлкатт.

— Практически в норме, — улыбнулся Тронхейм, угадывая за шуткой тот отблеск беспокойства, который, скорее всего, присущ всем обитателям этой загадочной станции. — Только вот… Ты работаешь непосредственно на мистера Лумера?

— Да, именно так, как вы сказали.

— Чувствуется влияние сильной личности!

Кэлкатт посмотрел на Эриха с благоговейным изумлением.

— Неужели и это видно на графиках?

— Кое-что видно.

— Выходит, доктор, такая штука вроде местного ФБР?

— Нет, Джонни. Совсем наоборот! — рассмеялся психобиофизик, но расшифровывать свои логические построения не стал. Эриха удивило сходство срезанных волевых пиков графика Кэлкатта, с психограммой Элси Лумер, хотя здесь это выражено слабее. Сделать вывод об одном и том же источнике было не трудно, однако вряд ли стоило беспокоить Джонни, который и без того подвержен влиянию новой для него обстановки.

— Если я вам больше не нужен, мистер Тронхейм, разрешите вас покинуть.

— Да, пожалуйста, — кивнул Эрих. — Действительно, пора и отдохнуть. Кстати, где вы собираетесь?

— Мы не собираемся, сэр.

— Но развлечения какие-нибудь есть?

— Пивной бар с бильярдной, два раза в неделю кино.

— И все?

— Да, сэр.

Кэлкатт откланялся, а Эрих с полчаса мерил шагами комнату. Не отличаясь особой общительностью, тем не менее, хотел познакомиться с обитателями станции в непринужденной обстановке. Похоже, мест для таких контактов на станции практически не осталось. Полистав кодовый справочник, он заказал ужин. Мигнула сигнальная лампочка. Эрих открыл дверцу приемника и присвистнул: ужин оказался роскошным, как в порядочном ресторане. Дымящийся бифштекс с жареным картофелем, черный кофе с домашней сдобной булочкой и пара свежих, в пупырышках, огурчиков настраивали на оптимистический лад. После еды потянуло в сон, и Эрих решил немного вздремнуть, но дорожная усталость взяла свое: он проспал до утра не пробуждаясь.

Директор станции принял его в назначенный час. Он внимательно выслушал намеченную Тронхеймом программу исследований и попросил по возможности не отрывать сотрудников от работы.

— Мне необходимо получить психограммы всех работающих здесь, в том числе и вашу, мистер Лумер. В дальнейшем постараюсь все исследования проводить на месте или выбирать для этого нерабочие часы. Я наметил, исходя из пропускной способности аппаратуры, групповую очередность.

Эрих положил на стол директора график обследования работников станции. Лумер пожевал губами, погладил лысину, потом, бегло просмотрев, решительно подписал его.

— У вас еще есть ко мне вопросы?

— Личного характера. Как вам удается выращивать такие огурцы?

Лумер улыбнулся.

— Одна из задач станции — селекция лунных сортов. Мы питаемся, по существу, опытными образцами… Если понравились, могу присылать почаще.

— Сделайте одолжение.

Профессор кивнул. Эрих, весьма довольный результатами визита, вышел из кабинета. Не освоив еще координации движений в слабом магнитном поле, он шел медленно, пытаясь умерить привычную силу отталкивания ног от пола. Сосредоточив на этом свое внимание, он едва не столкнулся с девушкой. Она безразлично взглянула на него и посторонилась.

— Элси? — удивился ее невниманию психобиофизик. — Вы меня не узнаете?

Мисс Лумер потерла рукой висок.

— Как будто мистер э…

— Тронхейм, — напомнил Эрих.

— Извините, мистер Тронхейм. Я сразу не узнала вас, задумалась.

Она улыбнулась. Улыбка вышла жалкой, вымученной.

— Вы нездоровы?

— Что вы, вполне. Просто устала… И потом никак не ожидала встретить вас здесь.

— Ну, извините, что задержал. В два часа жду вас в лаборатории на обследование.

Элси покраснела и засмеялась.

— Постойте, вы — Эрих, психобиофизик?

Тронхейм развел руками. Теперь он окончательно убедился, что Элси сначала не узнала его, и подумал, что следовало снять психограмму мисс Лумер именно сейчас.

— Как глупо. У меня иногда бывают провалы памяти. Ничего серьезного, насколько я понимаю, но… мало приятного попадать вот в такие истории.

— И часто с вами такое?

— Не сказала бы.

— Слушайте, Элси, давайте я вас посмотрю.

— Но…

— Никаких но. Кстати, — глаза Эриха весело блеснули, — мне совершенно необходим якорь, иначе я при одном неосторожном движении упорхну в космос!

— Вы обладаете даром убеждения, — засмеялась она и взяла его под руку.

Разговаривая о пустяках, Эрих манипулировал верньерами прибора и поглядывал на выползающий из отверстия график. Так и есть. Общее понижение тонуса, отрицательные значения отдельных центров памяти, подавление воли. Элси уловила перемену настроения Тронхейма.

— Плохо? — спросила она с затаенной тревогой.

— Немножко есть, но до отклонения от нормы еще далеко.

— Пожалуйста, Эрих, только правду!

Тронхейм положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

— Я говорю правду, Элси. Меня беспокоят не сами отклонения, а их темпы. В твоем возрасте характер обычно уже устанавливается в определенных рамках. Если и меняются отдельные черты, то медленно, со временем. Как правило, этому предшествуют перемена образа жизни или обстановки. А у тебя, извини за сравнение, психика тринадцатилетней девчонки. Неуравновешенная, неустойчивая…

— Только-то! — с явным облегчением сказала она. — Значит, еще не доросла!

— Замуж тебе надо, вот что! — раздраженный ее легкомыслием, заметил он.

— Женихов нет, — озорство блеснуло в ее взгляде. — Может, ты возьмешь?

— Возьму, — отшутился Эрих. — Чем ты хуже других?

— А как же невеста в Штатах?

— Подождет. Времени много.

— Потом разведешься?

— Если принимать меня как лекарство, то достаточно и шести месяцев.

— А если принимать тебя всерьез?

— Ничего не выйдет, Элси, — сознался Эрих. — Все-таки я люблю ее.

Элси поскучнела, машинально потерла висок, чему-то улыбнулась. Потом с сожалением поднялась.

— Пойду заниматься своими делами. Отвела душу и то хорошо. Освободишься до вечера, приходи в бар. Сегодня кино.

Пиво было прохладное и слегка терпковатое. Эрих пристроился в дальнем углу бара, откуда хорошо обозревался весь зал. Посетителей оказалось немного, преимущественно пожилые пары. Они чинно восседали за своими столиками, перебрасываясь редкими фразами. Временами в зале нависала тишина, и тогда Тронхейму казалось, что он смотрит иллюзион, у которого почему-то отключился звук. Впечатление усилилось, когда от стойки отделилась фигура и двинулась к музыкальному автомату. Плеснулась негромкая объемная музыка. Фигура задвигалась в такт, безучастно глядя в одну точку. Как непохожа атмосфера этого бара на ту дружескую обстановку, которая царит в кафе или барах других станций. Там каждый новый человек становится объектом внимания. К его столику подсаживаются незнакомые, но свои в доску, ребята. Начинается задушевный разговор. Все требуют новостей с Земли, хотя несколько телевизионных программ к их услугам, и в конечном счете оказывается, что они больше осведомлены в земных делах, чем только что прибывший оттуда. И все равно его слушают с удовольствием, будто он был причастен к тому, что происходило на Земле в их отсутствие. Здесь же на Эриха обратили внимания не больше, чем на этого самоуглубленного парня.

Эрих потянулся за кружкой и потому не заметил появления в зале мисс Лумер. Она на секунду задержалась у стойки и направилась к столику Тронхейма.

— Как тебе наше пиво? — спросила она, усаживаясь.

— Лучше, чем можно было ожидать, но… У вас всегда так тихо?

— Ты об этих? — небрежно кивнула Элси в сторону посетителей. — Я тебе говорила, у нас самая скучная станция.

— И тебя, как врача, это не беспокоит?

— Бесполезно. Я испробовала все методы. До сухого закона теплилось некоторое общество, как-то шевелились. Потом случилось несколько драк, и отец запретил завоз спиртных напитков. Только по праздникам.

Легкий шелест прошел по залу. Элси обернулась. Оживление угасло в ее глазах: на пороге стоял профессор Лумер.

— Молодежь разрешит присесть старику? — сказал он, подойдя к их столику.

— Какие могут быть церемонии, мистер Лумер, тем более, что я здесь гость, а вы хозяин.

— Благодарю, — профессор уселся поудобнее в кресло. — Нынешняя молодежь часто забывает, что их собственная старость лишь вопрос времени.

— Скорее она считает, что старость именно тот период жизни, когда можно исправить ошибки, допущенные в молодости!

— Может быть, — согласился Лумер. — Я не силен в софистике. Вы уже знакомы?

— Да, если можно назвать знакомством отношения врача и пациента, — невесело улыбнулась Элси.

— Вам не подошел наш климат? — пошутил профессор, благодушно улыбаясь.

— Болящая — это я, папа! — снова поспешила ответить Элси. — Меня последнюю неделю замучили головные боли. Мистер Тронхейм взялся подлечить.

— Простите, — любезно кивнул Эриху профессор, — я забываю, что теперь у нас на станции два врача. Вы не откажетесь от кружки пива?

— Пожалуй, — согласился Эрих. — Тем более, что оно мне показалось достаточно хорошим.

— У нас лучший пивовар, — оживился Лумер. — Из Мюнхена. Здесь, если вы заметили, большинство из нас немцы. Приятно, знаете ли, даже в невинном удовольствии ощущать связь с фатерляндом.

После нескольких глотков Эрих почувствовал, что переоценил свои возможности, но продолжал потягивать из кружки, не мешая профессору рассуждать о достоинствах баварского пива.

— Ну и как вам у нас понравилось? — сменил наконец тему разговора директор станции.

— Знаете, меня очень удивила такая… — Эрих замялся, подбирая подходящее слово, — разобщенность, что ли, замкнутость…

— Видите ли, — нахмурился профессор. — Одна из гипотез заболевания объясняет причину психических расстройств вирусологическими элементами или сверхвирусами лунного происхождения, не улавливаемыми обычными методами. Можно понять психологию наших людей, особенно новичков…

— Но, простите, отсутствие болезнетворных элементов было доказано еще при первых посещениях Луны в прошлом веке. Неужели находятся люди, которые могут поверить в подобную нелепость?!

— Мой учитель, доктор Вайнберг, часто предостерегал меня от поспешных выводов. То, что кажется абсурдным с точки зрения человеческой логики, может оказаться в природе одним из проявлений адаптации биологического объекта к новым условиям. Почему не допустить сложную модификацию земного вируса в лунных условиях?

— Насколько мне известно, вирусологи только этим и занимаются.

— Ваша убежденность делает вам честь, — иронически усмехнулся Лумер. — Тогда, может быть, вы назовете причину заболевания?

— Ну зачем же в чисто научном споре делать запрещенные выпады? — спокойно заметил психобиофизик. Конечно, я не могу ответить на ваш вопрос, но разве это что-нибудь доказывает? В свое время Эйнштейн говорил: «Ваша идея недостаточно безумна, чтобы быть истиной!». Тем не менее, нельзя же всякий бред принимать за истину. Должны же быть и научные критерии! В вирусной гипотезе, кроме предположений, никаких объективных данных нет.

— Категоричность суждений — прерогатива молодости! — отеческим тоном произнес профессор и поднялся. Извините, нам пора. Пойдем, Элси.

— Но, папа, я хотела посмотреть кино… — растерянно возразила дочь.

— Ничего, девочка, посмотришь в другой раз, — ласково, но твердо отец взял ее под руку, и они ушли, провожаемые сочувственным взглядом Тронхейма.

Несколько дней Эрих работал с огромной нагрузкой: спал без сновидений, едва добираясь до кровати, но зато весь штат станции был всесторонне изучен, материалы систематизированы, и можно было делать предварительные выводы. Аномальные отклонения Эрих обнаружил у трех сотрудников: один работал садовником в оранжерее, другой вел астрономические наблюдения, третьей была Элси Лумер. Собственно, старик садовник ничем примечательным от других обитателей станции не отличался, если не принимать во внимание неодолимую страсть садовника к математике. Увлечение, как признался сам Артур Лемберг, пришло на старости лет. Вот это и показалось психобиофизику странным. Садовник выглядел моложавым, хотя ему не хватало нескольких недель до шестидесяти пяти лет. Тронхейм усмехнулся, вспомнив, как старик испугался, когда он заговорил о пенсии. После семи лет работы на станции Лемберг имел возможность выйти в отставку на льготных условиях, и вот такая странная реакция! Зато о математике старик распространялся долго и подробно, исчеркал формулами весь стол. Эриху потом пришлось смывать с пластика труднорастворимую пасту. Психобиофизик так и не мог решить, имел ли он дело с математическим маньяком или с гением на грани сумасшествия: уж очень изящными получились окончательные формулы, хотя принципы решений были необычными и не всегда понятными.

Хуже выглядел Джеймс Келвин, астроном. У него наблюдались все признаки душевной депрессии: общая подавленность, отсутствие всяких интересов. Впрочем, он усердно посещает бар и, видимо, не прочь напиться. Ему явно надо сменить обстановку, но вряд ли это возможно на станции, где штат укомплектован строго определенным количеством специалистов. Разве что поговорить с директором… Эрих включил видеофон и набрал шифр профессора Лумера.

— Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти, — прозвучал мелодичный женский голос.

— Включите, когда освободится.

— Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти.

По неизменным интонациям психобиофизик сообразил, что разговаривает с роботом.

— Порядки, как в двадцатом веке, — проворчал он, отключаясь. Немного поразмыслив, вызвал больничный отсек.

Мисс Лумер оторвалась от бумаг и вопросительно взглянула на него.

— Привет, Элси. Ты не знаешь, где найти твоего старикана? Он мне срочно нужен.

Девушка покраснела и смешалась.

— Папа, тебя просит мистер Тронхейм.

— Слышу.

Из-за спины Элси появилась бритая голова директора. Эрих, встретив его колючий взгляд, поежился и ругнул себя за неосторожность.

— Что скажете, Тронхейм?

Психобиофизик сделал вид, что не заметил невежливую форму обращения, отлично сознавая реакцию Лумера на его «старикана».

— Извините, профессор, если я оторвал вас от дела, но… Мне хотелось бы побеседовать с вами лично.

— Хорошо, зайдите через полчаса.

Разговор получился не совсем такой, как хотелось Тронхейму. Лумер внимательно выслушал доклад и уставился на Эриха немигающим взглядом:

— Что вы предлагаете?

— В идеале следовало бы переместить садовника в обсерваторию, а астронома в оранжерею, но, увы, при блестящих математических способностях Лемберг не астроном. А вот астроному не вредно было бы поработать в оранжерее, если не садовником, то просто рабочим. Главным образом для смены обстановки.

— Здесь не благотворительное общество, — сухо заметил профессор. — К тому же я сомневаюсь в серьезности увлечения Лемберга. Он работает у меня тридцать лет…

Эрих почувствовал недоверие в словах профессора. Действительно, за тридцать лет можно узнать человека, даже не обладая набором психокибернетических анализаторов.

— Я по могу сказать, насколько это серьезно, но меня беспокоит, что это влияет на его психику.

Директор нажал кнопку вызова, и на экране возникло озабоченное лицо мисс Лумер.

— Элси, посмотри заказы Лемберга.

— Я и так знаю, папа. Введение в теорию квантов, труды Эйнштейна, Фридмана, Лобачевского… Ну и другое, в этом же роде.

— Он что-нибудь понимает?

Элси пожала плечами.

— Ты мне не говорила.

— Разве это важно?

— Пожалуй, — хмуро согласился Лумер и выключил видеофон. Он потер руками виски. Психобиофизик машинально отметил этот жест, который не раз замечал у Элси в минуты затруднений.

— Хорошо, я поговорю с Лембергом. Что же касается астронома, то решайте сами. У меня нет необходимости ходатайствовать о его замене. Если считаете опасным для него пребывание на станции, можете использовать свое право врача.

— Я имел в виду оздоровительные мероприятия.

— Позвольте вам напомнить еще раз, что здесь не курорт, мистер Тронхейм. В этой связи мне хотелось бы заметить, что и моя дочь не нуждается в вашем усиленном внимании.

Эрих пристально посмотрел на профессора, но его взгляд не выражал ничего, кроме усталости и озабоченности.

— Ваша дочь нуждается в моем попечении больше, чем вы представляете, — решительно возразил психобиофизик.

— В самом деле? — в голосе директора сквозило любопытство и ирония.

— У мисс Лумер достаточно четко выраженная инфантильность, что в соединении с подавленной волей и повышенной сексуальностью может привести к элементарной шизофрении.

У профессора дрогнул подбородок, но он сумел справиться с волнением.

— Никто мне раньше этого не говорил…

— Возможно, раньше этих симптомов не было. В нервной системе, как, впрочем, и в самом организме, изменения накапливаются постепенно, прежде чем они проявятся явственно. Кстати, она жаловалась на провалы памяти.

— Это у нее иногда бывает…

— И вас это не беспокоит?

Лумер промолчал. Он снова приобрел равновесие. Эрих удивился его самообладанию и потому решился на вопрос, который в данных обстоятельствах задавать не следовало.

— Почему ваша дочь до сих пор не вышла замуж?

— Это тоже имеет прямое отношение к вашим обязанностям?

— Приберегите ваш сарказм для другого случая. Сейчас женщины развиваются быстрее, чем в прежние времена. Ей нужна нормальная жизнь. Я вам говорю это, как психолог.

— Благодарю за совет. Однако моя дочь достаточно взрослая и может такие вопросы решать сама. И еще… Если у вас серьезные намерения, я не возражаю.

Эрих пожал плечами. Логика профессора явно сбивала его с толку, но подсознательно он улавливал какую-то зависимость между словами и поступками Лумера. Эта противоречивость и толкнула Тронхейма на озорной ответ.

— Я подумаю над вашим предложением.

— Однако решающее слово принадлежит Элен, а пока прошу вас держаться в рамках приличия, — жестко закончил директор неприятный разговор.

Эрих шел по коридору, размышляя, чего больше в Лумере; отцовской любви или отцовского эгоизма. Он понимал, что если человек с такой выдержкой дрогнул, значит его глубоко затронуло неожиданное сообщение. Чем еще можно объяснить беспокойство, кроме отцовских чувств? С другой стороны, ему крайне неприятна даже сама мысль о замужестве Элси. Тот вечер в баре можно объяснить плохим настроением, эту встречу — собственной бесцеремонностью, и все же неприязнь Лумера имела более глубокие корни. Эрих был бы никудышным психологом, если бы не почувствовал этого. Родительская ревность? Похоже. У женщин она проявляется резче и чаще, но в определенной степени свойственна и мужчинам. Можно представить и гипертрофированный случай. При таком отчужденном образе жизни профессор лишен живого общения с окружающими, и дочь, скорее всего, является единственным близким человеком. И все-таки это странное предложение! Может быть, логика одержала верх над чувствами? Или он просто испугался последствий, которые могли бы привести дочь к нервному заболеванию?

Тронхейм остановился у дверей своего номера, машинально набрал шифр. Створки распахнулись, а он продолжал стоять, углубленный в свои мысли.

— Эрих!

Тронхейм обернулся. Торопливым шагом к нему приближалась Элси.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — Элси запыхалась от быстрой ходьбы. — Зайдем. Отключи видеофон.

Эрих послушно выдернул штекер, пододвинул ближе к столу кресло, усадил Элси и приготовился слушать.

— Можно узнать, о чем вы говорили с отцом? — щеки Элси слегка подернулись румянцем.

— О разном, в частности, о тебе.

— Именно это меня и интересует.

— Ну, например, он предложил мне жениться на тебе.

— Ты, конечно, отказался!

— Нет, я сказал, что подумаю.

— Зачем?

— Просто так. Посмотреть, как прореагирует твой отец.

Щеки мисс Лумер уже пылали, выдавая сильное волнение.

— Не знаю, — протянула она. — Это что-то новое по отношению ко мне…

— Прости, пожалуйста, за нескромность… Твой отец всегда так болезненно переносит всякие ухаживания за тобой? Мне Анри Фальк говорил, что у него были нелады с профессором на этой почве.

— Отца можно понять. Он очень любит меня и…

— А правда, что большинство из тех, кто пытался за тобой ухаживать, попадали в наш институт?

Элси испуганно вскинула глаза и на лице ее отразилось сильное смятение, будто ее уличили в неблаговидном поступке.

— Не знаю… — неуверенно произнесла она. — Я думала о таком совпадении, но ничем объяснить не могла.

— А если это не совпадение?

— Ты думаешь, что отец… — она горько усмехнулась. — Нет, Эрих, нет. Я проверяла самым тщательным образом, как лицо заинтересованное… Но совпадение ужасное. В нем есть что-то мистическое. Едва познакомлюсь с хорошим человеком, начинаю дрожать при мысли, что с ним должно произойти несчастье. Мне было бы намного спокойнее, если бы ты уехал отсюда…

— Уеду, — пообещал Эрих. — Как только закончу исследования. И хватит об этом. Тебе не следует так волноваться. У тебя и так нервы не в порядке. Надо их беречь.

Элси кончиками пальцев помассировала виски.

— Что-то болит голова. У тебя ничего нет радикального?

— Найдем.

Психобиофизик усадил ее под установку комбинированного электромагнитного поля, наложил электроды на виски и запястья.

— Минут через десять придешь в норму. Я могу сварить пока кофе. Не такой божественный, как у тебя, но все же…

После процедуры Элси выпила кофе, поболтала о пустяках и ушла, предоставив Тронхейму самому разбираться в психологических мотивах поступков отца и дочери.

В ту ночь Эриху впервые приснился докучливый сон. Будто над ухом жужжала назойливая муха, которую он никак не мог отогнать. Проснулся он разбитым, наспех проделал утренний комплекс гимнастики при включенном озонаторе и освежился в ванне. Процедуры значительно улучшили его самочувствие и он, насвистывая, принялся за работу. Просмотрев последние психограммы, Эрих решил первым вызвать на прием астронома. Едва тот вошел в кабинет, психобиофизик уловил перемену в его состоянии. Молодой здоровый парень выглядел совсем опустившимся: небритый, под глазами набрякли мешки, грязная рубашка, неряшливо застегнутый костюм. Весь его внешний вид убедительно свидетельствовал об обострении депрессии.

Закончив обычные, укрепляющие психику, процедуры, Эрих усадил его в кресло.

— Мистер Келвин, мы, кажется, договорились, что ваше самочувствие зависит от вас самих, однако я не замечаю, чтобы вы особенно старались.

— Бесполезно, мне теперь все равно не выкарабкаться.

— Глупости! — возмутился психобиофизик. — Может, вы специалист, знаете больше меня?

— Доктор, мне ваши процедуры помогают, как голодному запах приличного бифштекса.

Эрих улыбнулся. Юмор тоже отличное средство в восстановлении психического равновесия, но насколько он осознан? Тронхейм порылся в ящике стола и достал несколько тестов.

— Посмотрите эти рисунки, пока я сверю вашу последнюю психограмму.

Келвин взял тесты, повертел их и, не обнаружив ничего интересного, бросил на стол.

— Вам знакомы эти картинки?

— Нет, чепуха какая-то. А что?

— Ничего. Просто хотел развлечь вас, пока сам был занят.

Рисунки были тщательно отобраны из классического наследия художников-юмористов. У психически здоровых людей они неизменно вызывали усмешку. Плохо. Значит, он уже не восприимчив к юмору.

— Скажите, мистер Келвин, у вас не было никаких трений с директором станции?

Келвин испуганно оглянулся и приложил палец к губам:

— Тсс!

— Ага, вы, кажется, его боитесь?

— Что вы! Он же прекраснейший человек! — громко воскликнул Келвин и, нагнувшись к уху Тронхейма, тихо добавил. — Не говорите о нем вслух. Он вездесущ, как бог, и является даже во сне.

Келвин опять осмотрелся по сторонам и, заметив телевизор, включил его. С Земли передавали музыкальный фильм. Герои смеялись и плакали, а астроном, захлебываясь от избытка слов, все говорил, и говорил…

Позже, прокручивая пленку, Эрих мог уяснить только одно, что Лумер является к Келвину по ночам и до утра шепчет всякие гадости. Принимать это всерьез не приходилось. Можно было лишь предположить влияние сильной личности директора. Не случайно окружающие его отличались в той или иной степени подавленной волей. Может, властность натуры профессора Лумера влияет на эмоциональную жизнь людей со слабой нервной системой, и они приписывают ему поступки, к которым он не имеет никакого отношения? Да, с астрономом медлить нельзя. Эрих вызвал директора станции и попросил разрешения на эвакуацию Келвина.

Лумер пожевал губами.

— У вас достаточно оснований?

— Вполне. Случай типичный.

— Хорошо, я вызову машину. Кто будет оплачивать?

— Что оплачивать?

— Внеочередной вызов планетохода.

— Позвольте, разве не…

Лумер усмехнулся. Кажется, его забавляла неосведомленность Тронхейма.

— Договором предусматривается любая бесплатная помощь в случаях, если возникшие обстоятельства непосредственно угрожают жизни. Вы беретесь доказать, что это именно такой случай?

— Непосредственной угрозы жизни нет, но налицо все признаки заболевания… Я думал…

— Меня не интересует, что вы думали. Так вызывать машину или подождать рейсовую?

Эрих растерянно смотрел на директора. Такого поворота он не ожидал.

— Поступайте, как считаете нужным. Я полагал, что подлечить специалиста дешевле, чем отправлять на Землю, а взамен доставлять нового.

— Очевидно, такое положение дел устраивает компанию.

— Пусть так, но, по крайней мере, надо предупредить руководство.

— Мне нравится ваша горячность и приверженность делу. При случае я доложу о вас, — директор позволил себе улыбнуться. — Однако это не первый случай и, надо думать, не последний. У меня есть предписание отправлять больных рейсовыми машинами.

Справочный автомат выдал расписание рейсовых машин на месяц вперед. Выходило, что больного раньше, чем через четыре дня, эвакуировать не удастся. Эрих не был уверен, что Келвин продержится эти дни, и решил предупредить мисс Лумер, чтобы она приготовила отдельную палату.

— Думаешь Келвин… — озабоченно вздохнула Элси.

— Да. Болезнь прогрессирует быстро. Кстати, ты не скажешь, сколько длится скрытый период болезни?

— Видишь ли, — Элси сосредоточенно перебрала в памяти все известные ей случаи. — У меня нет специальной аппаратуры. Я сталкиваюсь с открытыми проявлениями, поэтому довольно трудно… Я замечала, что заговариваться начинают недели за две до критического состояния, но иногда это проявляется сразу.

Вечером Эрих включил телевизор. На экране проносились каньоны Колорадо, плескала мириадами брызг Ниагара, высились гигантские секвойи и, странно, он испытывал необычайное наслаждение от знакомых земных пейзажей. Когда загорелась сигнальная лампочка у входа и прожужжал зуммер, Тронхейм с явным неудовольствием разблокировал дверь. У входа стоял садовник Лемберг.

— Простите, доктор, — стушевался садовник, уловив недовольство Эриха. — Я, кажется, нарушил ваш отдых. Я заплачу за визит.

— Проходите, — устыдился Тронхейм. — Не следует безделье путать с отдыхом. От безделья больше устаешь. А отдых это активное переключение на другое занятие. Вот как у вас: немного физического труда, немного математики.

— Не знаю, как по ученому, но я так считал… Да вот, видно, старости от себя не утаишь… Надо о другом отдыхе думать.

Лемберг сел в кресло, взглянул на экран, где проплывали берега широкой реки, и вздохнул.

— Да, пора. Прошлый раз вы говорили о пенсии. Теперь я понимаю, доктор, как вы правы. Память стала отказывать. Сегодня первый раз в жизни забыл ввести подкормку по графику. Шутка сказать, доктор, за тридцать лет безупречной работы вдруг получить замечание от самого директора. Видно, совсем плох я стал, доктор.

— Ну что ж, давайте посмотрим, — предложил Эрих. — Может быть, и не так страшно, как вам кажется. Физически вы еще держитесь молодцом!

Не меньше часа психобиофизик обследовал детальнейшим образом его нервные центры. Они оказались в полном порядке, но графики воли и памяти имели срезанные вершины. Все те же, похожие до однообразия симптомы. После курса оздоровительных процедур графики практически не изменились, но старик повеселел. Он попытался выяснить стоимость визита, но Эрих отмахнулся и назначил ему постоянный режим процедур.

— Ничего, папаша Лемберг, это не столько от старости, сколько от усталости, — успокоил его Тронхейм. — Пройдет. Вы, наверное, слишком нажимали на умственные занятия. Придется их временно оставить.

— Что вы, доктор! Занятия математикой просто блажь. Глупая старческая блажь. Да я книги в руки не возьму после этого!

— Я бы не сказал, что блажь. В ваших рассуждениях интересные идеи. Причем оригинальные, свежие. У вас незаурядные способности.

Старик оживился. Глаза заблестели, лучики морщинок заиграли на его лице, но в то же время было видно, что он боится поверить словам биофизика.

— Вы серьезно или просто успокаиваете? Вчера доктор Лумер тоже заинтересовался моим хобби, но я ничего не мог сказать вразумительно… Выскочило из головы. И он сказал, что мне поздно учиться. Лучше знать одно, но как следует…

— Я оцениваю ваши способности иначе. И, поверьте, для этого у меня больше данных и профессиональных знаний, чем у вашего патрона.

— Спасибо, доктор. Вы меня обнадежили снова, но простите старика, совсем заболтался, а вам ведь и отдохнуть нужно.

Лемберг ушел. Эрих выключил телевизор и достал первую психограмму садовника. Сдвиг в его психике был очевиден: прежние пики памяти имели нормальную острую форму. Не зная, что и подумать, Тронхейм переводил взгляд с одной психограммы на другую… Значит, гипотеза сильной личности директора, подавляющего всех своей волей и гипнотизмом, несостоятельна, как и все другие. Садовник, тридцать лет проработавший с ним рядом и, безусловно, находящийся под его влиянием, до последних дней не имел ни малейшего признака подавления воли.

Все произошло вдруг. Но что именно произошло? На этот вопрос у психобиофизика ответа не оказалось. Решив обследовать Лемберга на рабочем месте, чтобы получить дополнительный материал для сравнения, Тронхейм отправился спать.

Как и в прошлую ночь его мучили кошмары, слышался чей-то назойливый шепот, шорохи, мелькали виденные вечером кинокадры земных пейзажей. Злой, невыспавшийся, Эрих с трудом провел намеченный цикл исследований. Перед обедом ему пришла мысль снять с себя психограмму. Он посмотрел ее и дрогнул: на станции Коперник появился четвертый кандидат в шизофреники. Настроив аппаратуру на двойную мощность, он провел на себе полный комплекс процедур. Немного помогло, но головные боли усилились. Идти в оранжерею к Лембергу не хотелось.

Больше часа он просидел в кресле, пытаясь связать воедино полученный материал наблюдений.

Засветился экран видеофона. Пристальный взгляд Элеи заставил его оторваться от размышлений.

— У тебя неважный вид. Тебе не мешает развеяться. Сегодня, кстати, кино.

— Болит голова, — пожаловался Эрих. — Ночью снилась всякая белиберда.

Элси беспокойно шевельнула бровями.

— Я сейчас приду. У меня свободных полчаса. Заодно прихвачу что-нибудь для головы.

Тронхейм кивнул и остался сидеть в кресле. Подниматься не было желания, думать тоже. Он равнодушно отмечал полное безразличие к своей работе, к самому себе.

Элси внесла с собой беспокойство и запах духов. Она накормила Эриха таблетками, напоила кофе. Ленивое оцепенение постепенно начало спадать.

— Не лучше ли тебе все-таки уехать? Дня через три прибудет Рей. Кто-то должен сопровождать больного…

— Рей? Подожди, это кто?

Элси побледнела. Непроизвольно вырвавшееся восклицание было похоже на стон.

— Рей О’Брайен, водитель планетохода! Неужели не помнишь?

Умоляющие интонации ее голоса прозвучали тревожным сигналом, и в его сознании забрезжило, что с этим именем связаны какие-то ассоциации, в которых и разгадка его состояния и путь к спасению. Он сконцентрировал внимание на планетоходе, на долгом пути сюда, на станцию и внезапно вспомнил рыжего ирландца и его предостережения. Тронхейм резко поднялся с кресла.

— Спасибо, Элси. Теперь все в порядке. Даже головная боль утихла. Извини, мне надо работать.

— Так придешь вечером в бар?

— Приду, если там найдется что-нибудь покрепче пива.

— Ты же знаешь, у нас сухой закон. Только по праздникам.

Элси ушла. Эрих лихорадочно доставал нераспакованные ящики и выкладывал на стол все новое оборудование. Потом запросил диспетчерский пункт.

— Центральный слушает, — миловидная шатенка с приятным, располагающим лицом смотрела на него.

— Мне нужен техник-электроник. Нет ли свободного?

— Ждите, сейчас посмотрю. Нет, свободных нет. Один на дежурстве, другой на отдыхе, — голос у нее тоже был приятный, успокаивающий.

— Давайте того, что на отдыхе.

— Но…

— Никаких но. У меня срочная работа.

— В этих случаях нужно разрешение директора станции.

— Хорошо, соедините.

— Он занят.

— Ну и канитель. Ладно, попросите разрешения, когда освободится.

Экран погас. Эрих принялся за монтаж, перебирая в памяти, где он мог слышать голос этой шатенки с центрального поста. Потом увлекся и забыл про вызов.

— Мистер Тронхейм, — неожиданно прозвучал голос диспетчера. — Мистер Тронхейм!

Эрих оторвался от работы и повернулся к экрану. И тут он вспомнил ее голос. На лице его промелькнула озорная усмешка.

— Девушка, а я вас знаю!

— Ну?

— Не ну, а точно. Ведь это вы так говорите, — Эрих изменил свой голос и довольно похоже воспроизвел: — Директор станции занят. Обращайтесь утром с восьми до десяти.

Девушка засмеялась.

— Издеваетесь? Хорошо вам, а меня директор ругает, если я соединяю его в неположенное время. Пришлось специально тренироваться под робота. Выдашь раза три подряд одну и ту же фразу и абонент скисает.

— Так вы меня тогда разыграли?

— Вы не первая жертва!

— Веселая девушка. А как насчет техника?

— Никак.

— Спасибо, добрая душа. Если режете, то не сразу, чтобы жертва мучилась подольше.

— Какой вы злой. Но, право, я не виновата. Директора я не нашла, а без его ведома… Впрочем, постойте. Попробую в порядке личной инициативы. У меня есть приятель…

Диспетчер сдержала обещание: минут через пятнадцать в дверях появился Джон Кэлкатт.

— Мне сказали, что вам нужен электроник, доктор?

— Здравствуй, Джонни. Тебя прислала эта симпатичная шатенка с голосом робота?

— Я сам пришел. Меня никто не может прислать кроме директора, когда я на отдыхе.

— Серьезный ты парень, Джонни. Бери в зубы эту схему и валяй. А она ничего, эта шатенка.

Кэлкатт снял пиджак, воткнул паяльник, и работа закипела. Настроение у Тронхейма поднялось. Он непрерывно шутил, слегка подтрунивая над Кэлкаттом и даже прочел ему лекцию о влиянии женского каблука на формирование мужского характера. Джонни был невозмутим, и только когда Эрих пообещал отбить у него прекрасную даму, Кэлкатт заметил:

— Не забывайте, док, что я родом из Вест-Сайда!

— Это существенный аргумент, Джонни. Кстати, тебя не мучают по ночам кошмары?

— Я сплю, как убитый.

— А мне вот приходится оборудовать стерегущую систему. Буду записывать свои сны на видеофон.

— Неужели это возможно?

— Отчего ж? При таком развитии науки и техники…

— А можно, мы посмотрим?

— Джонни, у тебя мания величия.

— Что-то я не пойму, док, куда вы клоните?

— Ты говоришь о себе во множественном числе!

— Мы с Кэтти!

— Ах, вот как! Тогда извини. Значит, ее зовут Кэтти. Очень недурное имя. Особенно в таком сочетании — Кэтти Кэлкатт!

— Вы опять за свое, док. Я серьезно. Мне никогда не снятся сны. Хотелось бы узнать, как они выглядят.

— За этим дело не станет. Приходите завтра, и я вам продемонстрирую самые первоклассные сны, более химерные, чем древние кинобоевики о чудовище Франкенштейна!

— Завтра я занят. У меня дежурство. Вот послезавтра, пожалуй. Да и Кэтти будет свободна.

— Твое дело, Джонни. Как сможете, так и приходите.

Теперь Кэлкатт с любопытством приглядывался к схеме, пытаясь уяснить назначение каждого блока. Разделительный каскад, фильтрующий, преобразователи импульсов… Ого! Не меньше десятка стереофонических микрофонов.

— У вас почище, чем на телестудии, — Джон ткнул о схему пальцем. — И все будете подключать?

— По мере необходимости, — скрыл истину за общими словами Тронхейм. — В его планы не входило выдавать особенности стерегущей системы. — Видишь ли, люди часто во сне разговаривают… Влияют на сны и посторонние звуки, а это важно для расшифровки отдельных деталей сновидений.

Стерегущая система была последним словом науки и детищем института психотерапии. Она могла записывать не только восприятия спящего человека, но бодрствующего, а значит, практически воспроизводить течение его мысли при соответствующей индивидуальной настройке. Она могла буквально произвести революцию в изучении психических заболеваний, но, как всегда бывает в таких случаях, военное ведомство и ФБР не замедлили воспользоваться ее свойствами для проверки лояльности, а потому ограничили к ней доступ. Она не применялась даже там, где могла оказать неоценимую услугу — в следственных органах. С ее помощью не составляло труда на допросе распознать любого преступника. Мало того, она могла расшифровать мотивы, место и даже, при хорошей зрительной памяти преступника, воспроизвести сам процесс преступления, но… даже институт пользовался стерегущей системой в исключительных случаях, с соблюдением всех предосторожностей об утечке информации. Поэтому окончательный монтаж системы, в том числе и подключение специальных датчиков, которые на схеме значились как микрофоны, Тронхейм завершил уже после ухода техника.

Переодевшись, Эрих направился в бар. Фильм уже начался, и в баре было совсем пустынно. Выцедив кружку пива, Тронхейм побрел в свой номер. Сняв с транспортера ужин, он уже собирался основательно подкрепиться, но вдруг вспомнил совет Рея О’Брайена. Эрих включил анализаторы и тщательно исследовал каждый кусочек мяса, жареного картофеля и огурца. Продукты не имели и следа каких-либо наркотиков или других сильнодействующих веществ. Он успокоился, но мысль о каком-то воздействии извне не оставляла его. Поел без всякого аппетита. Посмотрев вечернюю программу по телевидению, Тронхейм настроил стерегущую систему и улегся спать.

Изображение то становилось призрачным, как сквозь кисею, то проступало отчетливо, будто отснятое киноаппаратом, и тогда можно было разобрать и лица прохожих, и марки проплывающих бесшумно автомашин, и даже рекламные вывески на зданиях. Идущий человек остановился. Ближайшая машина круто свернула на него. Человек отпрыгнул в сторону и скрылся за круглой афишной тумбой, но машина изогнулась, словно каучуковая, и юркнула следом. Взгляд человека упал на пожарную лестницу, и он судорожно принялся карабкаться по ней. Машина фыркнула, как кошка, и, прыгнув на отвесную стену, поползла за ним. Задыхаясь, человек полз все выше и выше, как вдруг из окна высунулась огромная черная рука и схватила его за рубашку… Он сорвался с лестницы и полетел в бездонную пропасть… Раздался сдавленный глухой вскрик. Изображение исчезло.

— Ну, как?

Кэлкатт покрутил головой.

— Послушайте, док. Вы меня не дурачите? Что-то я не слыхал о цветных снах.

— Сам не подозревал у себя таких способностей, а вот видишь… Обычно цветные сны видят люди с очень возбужденной психикой.

— Ну, а крик?

— Кричал я. Во сне. Синхронная запись по звуковому каналу. А вы, Кэтти, тоже спите без сновидений?

— Почему же? У меня бывают почти каждую ночь, только не такие, — девушка зябко повела плечами. — От таких можно умереть со страху.

— Как видите, я живой.

— Так то вы, — Кэтти поднялась. — Пойдем, Джон. Мистеру Тронхейму, наверное, надо работать.

— Сидите, сейчас приготовлю кофе.

Но гости поспешили уйти, оставив Тронхейма наедине со своими невеселыми мыслями. Стерегущая система превосходно записывала его ночные кошмары, но надежда на то, что она запишет и постороннее вмешательство извне, не оправдалась. Как психолог, он знал, что наиболее сильное влияние на нервную систему может оказать гипноз, особенно ночью. Монтируя стерегущую систему, Эрих рассчитывал уловить именно этот вид воздействия, так как казалось, что по ночам кто-то непрерывно шепчет ему на ухо. И ничего подозрительного! Наконец, комбинация силовых полей — магнитного и электромагнитного — влияли в такой незначительной степени, что практически ими можно пренебречь. И все-таки интуитивно Тронхейм чувствовал, что его ночные видения связаны не с особыми условиями станции…

С утра Эрих занялся космобиологической обстановкой станции. Ему хотелось еще раз убедиться, что она не отличается от обстановки других станций на Луне. Набрав точки наблюдения внутри помещения, он облачился в скафандр и вышел в сопровождении проводника через выходной шлюз на поверхность. Его поразило буйное нагромождение скал и каменных глыб, создававших резкие грани света и тени.

— Нравится? — спросил проводник, забавляясь его оцепенением. — Такая дьявольщина только на Копернике. В других местах, даже в кратере Эратосфен, такого не увидишь.

Эрих отвел взгляд от окружающего пейзажа: пора начинать работу. Передвигаться оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Здесь не было и того слабого магнитного поля, умеряющего силу мышц, которое имелось на станции, и только фал, связывающий его с проводником, спасал от падения в трещины. От частой смены света и темноты в глазах мерцали красные, многократно повторенные очертания каменных нагромождений, но Тронхейм упрямо проводил измерения, пока не прошел по диагонали всю поверхность над станцией, спрятанной в глубоких недрах скал. Они вышли ко второму шлюзу и спустились вниз на лифте. Когда воздух в шлюзовой камере достиг кондиции, проводник быстро снял с себя шлем и вытер рукавом струящийся по лицу пот.

— Ну и задали вы мне работенку, доктор. Сколько раз я думал, что вам каюк. Нет, смотрю живой, карабкается. Прибор-то хоть целый?

Эрих осмотрел универсальный интегратор. Все датчики были в полном порядке и кроме небольших царапин на приборе ничего не обнаружил.

— Просто чудо какое-то, — удивился проводник. — Везучий вы, доктор!

Самые тщательные обследования космобиологических условий проводились и раньше. Тронхейм проверил все показатели снова. Никаких аномальных отклонений не оказалось. Эрих поднялся из-за стола. Все. Не осталось ни одной не проверенной версии. Даже Анри Фальк со своей гипотезой света и тени оказался неправ. После такой встряски, какую он получил на поверхности, Эрих почувствовал себя лучше, и психограмма, снятая сразу после возвращения, подтвердила это. Правда, есть еще версия Рея О’Брайена. А если действительно источник болезней биолог и директор станции — профессор Лумер? Не потому ли все трепещут при одном упоминании его имени? А настойчивые советы Элси уехать со станции, ее испуг? Нет, какая-то логика в этих рассуждениях есть! Может быть, таким способом профессор Лумер отделывается от неугодных ему сотрудников? И Элси знает это или догадывается?

Эрих сжал виски. Последние дни головные боли усилились. Не помогали ни химические, ни физические средства. Тронхейм прошел в жилую комнату и сварил кофе. Две чашки крепчайшего напитка взбодрили его, и он снова обрел способность критически осмысливать ход своих рассуждений. Нет, Элси ничего не знает. Скорее, она сама жертва воздействия, хотя, возможно, иного плана. И садовник тоже. Эрих положил на стол психограммы мисс Лумер, Лемберга, Кэлкатта, Келвина и свою. Три первых различались незначительно, по отдельным деталям и интенсивности. У Кэлкатта срезанность пиков наименее выражена и воздействие могло сказаться даже благоприятно, умерив его темпераментность. Хуже обстояло дело с садовником и особенно с Элси, но у них в большей ли, в меньшей ли степени блокировано по два-три нервных центра, тогда как у Келвина и самого Эриха — семь, восемь! Значит, прогрессирование болезни зависит и от степени торможения нормальной деятельности нервных центров, и от количества блокируемых центров. Но возможен ли такой узкий спектр избирательности воздействия при применении химических веществ? На это можно ответить определенно — нет. Те же наркотические средства воздействуют на все центры нервной системы. Из всех косвенных методов воздействия на психику избирательностью обладает только гипноз, но если это так, почему гипнотическое воздействие Лумера не улавливает стерегущая система?

Эрих вздохнул. Нет, так можно забраться в дебри подозрений, не имея никаких улик, тем более, что никто из больных не жаловался на плохое отношение со стороны директора станции. И вдруг его поразила простая мысль: он стирает память! Ведь Келвин боялся! Астронома бросало в дрожь при одном упоминании имени Лумера! И садовник сразу же после визита Тронхейма к профессору стал жаловаться на провалы памяти! Так, допустим такую версию: каким-то неизвестным науке способом Лумер расправляется со своими противниками или просто неугодными лицами, лишая их рассудка, а чтобы не вздумали жаловаться, стирает их память. С нужными людьми он поступает по-другому. Просто подавляет волю и память. Если это не дикий бред, то такая версия легко объясняет все случаи. Тронхейм поднялся и взволнованно заходил по комнате, анализируя свои отношения с Лумером. С самого начала они складывались неудачно. У профессора были причины невзлюбить его, начиная со «старикана», не говоря уже о том, что он мог почувствовать в Эрихе серьезного противника. Директор был корректен, вежлив, но старательно избегал с ним общения. Только один раз он сорвался, когда Тронхейм обследовал садовника в оранжерее, но это как раз легко объяснимо: оранжерея любимое детище профессора, а какой научный работник будет показывать свою кухню прежде, чем опубликует результаты исследований и закрепит таким образом свой приоритет! С какого же момента началось Это? Наверное, с разговора о Келвине и садовнике. Эрих полистал записи. Все сходилось: первая ночь с неприятными снами, потом внезапная потеря памяти садовником и дальше хуже с каждым днем. Эрих тряхнул головой, стараясь дать своим мыслям иное направление.

Второй день не показывалась Элси. Не отвечала она и на вызовы. Правда, у нее сейчас работы по горло: Джеймс Келвин так и не дождался приезда планетохода. Буйное помешательство. Все получилось так, как и предполагал Тронхейм. Впрочем, и сам он не далек от этого. Хотя его последняя психограмма не зафиксировала угрожающие отклонений, но болезнь прогрессирует, и кто знает, сколько он может продержаться… Эрих усмехнулся, вспомнив о жетоне, который давал ему право неограниченной власти на станции. Что он сможет сделать без доказательств? Надо держаться! Держаться любой ценой, пока не удастся получить твердые улики преступления. Тронхейм остановился посреди комнаты. Стоп! Следует переключиться. Нервы явно шалят, если он начал думать о мифических действиях профессора, как о преступлении. А вдруг это один из симптомов болезни? Ведь Келвин тоже неприязненно отзывался о директоре, потом вообще понес ахинею! Получить хотя бы крошечную зацепку, узнать хотя бы незначащую деталь или услышать хотя бы намек от самого Лумера…

— Хм! — Тронхейм загадочно улыбнулся новой, пришедшей ему мысли и сказал вслух: — А почему бы и нет!

Он включил и настроил стерегущую систему, заглянул в картотеку и, сняв параметры, сделал подстройку. После этого он сел в кресло к видеофону. Набрав номер кабинета директора станции, он принял деловой, озабоченный вид. Но экран видеофона был темен и пуст. Эрих вызвал центральный пост.

— Кэтти, детка, соедини меня с профессором. На мои сигналы — никакого ответа.

— Видите ли, мистер Тронхейм, директор просил его не беспокоить. Завтра он уезжает, и ему надо привести в порядок отчет.

— Как уезжает? Он же должен пройти профилактический осмотр!

— Не в моих силах нарушить приказ директора станции.

— Ах, черт возьми…

Эрих был раздосадован, что его план рухнул. Он прикидывал последствия отъезда профессора. Что это? Передышка в бою или Лумер хочет иметь алиби, если психобионик скоропостижно отправится в больницу?

— Мистер Тронхейм, вы еще что-нибудь хотели узнать?

Эрих поднял голову. Он забыл выключить видеофон.

— Нет, Кэтти. Хотя, если не секрет, профессор едет в Луна-город?

— Да, конечно.

— Каким способом?

— Рейсовой машиной, мистер Тронхейм.

— А разве она пришла?

Кэтти сдержанно улыбнулась его удивлению.

— Об этом, наверное, не знаете только вы. Мы давно изучили расписание. Вам прислать?

— Не нужно, Кэтти. У меня где-то было. А кто приехал?

— Никого. Оборудование, почта.

— Я имею в виду водителя.

— Рей О’Брайен.

— Рей? — Эрих подпрыгнул в кресле. — Вот олух! Как же я об этом забыл?

— Вы ждете писем? Вам нет.

— Спасибо, девочка! Я побежал. Рей обещал подвезти кое-что из оборудования.

Тронхейм выключил видеофон и чуть не бегом отправился в гараж. Махина рейсового планетохода высилась, как скала, среди легких приземистых экспедиционных машин ближнего радиуса. Нигде ни души. Видимо, никто сегодня не выезжал, и техники, закончив осмотр рейсовой машины, разбрелись по своим номерам. Стоя среди безмолвных механизмов, Эрих пытался сообразить, куда миг задеваться О’Брайен.

— Здорово, док! Вы еще не свихнулись?

Тронхейм обернулся. Ну, конечно, Рей выглядывал из люка своего планетохода.

— Начинаю. А что?

— Вы серьезно? — О’Брайен выпрыгнул из люка и, подойдя, обеспокоенно оглядел Эриха с ног до головы. — Вы шутите, доктор?

— Увы, — психобиофизик грустно усмехнулся. — Первые симптомы налицо. Поэтому я и хотел поговорить с тобой.

— Слушаю, док.

— Мне кажется, я мог бы разобраться в чем дело, но не успею. Ты говорил, что всегда возишь запас провизии.

— Есть, док. Понимаю.

— Я тебе заплачу.

— Что вы, я не наживаюсь на беде. Нас обеспечивают бесплатно. Дня на три оставлю себе, остальное могу выгрузить. Неделю продержитесь.

— Спасибо, Рей! Я только на тебя и надеялся.

— Я сразу понял, док, что у вас будут неприятности. Мне никто не верит. Ешьте только фрукты. Все остальное ненадежно.

— Боюсь, Рей, что ты в чем-то действительно прав. Во всяком случае следует попробовать.

Вечером Эрих перетаскал продукты в жилую комнату номера. Рей рассчитывал на свой аппетит. Потребности Тронхейма не шли в сравнение с ним, и психобиофизик при необходимости мог продержаться до завершения своих исследований. Настроение его улучшилось настолько, что он позволил себе плотный ужин: полбанки тушенки с сухими хлебцами и пару свежих огурцов из запасов Лумера, которые предварительно осмотрел с помощью лупы.

Ночью Эриху снился Иеллоустон, где он побывал однажды. Во сне он бродил по национальному парку и рядом с ним была его Лерлин. Тронхейм ощущал мягкость травы, вдыхал запах секвойи, слышал горячее бульканье гейзера и чувствовал прохладу руки Лерлин. Он проснулся и включил ночник. Его комната казалась нереальной в полумраке по сравнению с необычайно отчетливым, с полной гаммой ощущений, сном. Эрих поднялся и зажег верхний свет. Тоска по Земле становилась невыносимой. От нее один шаг до ностальгии… Похоже, что дело все-таки не в еде. Тронхейм достал записи и снова внимательно просмотрел свой рацион за последние две недели. Никакой закономерности не улавливалось. Закрепив датчики, снял с себя свежую психограмму. Да, тревожные симптомы усилились, блокада нервных центров расширялась. А если все-таки еда? Надо решительно исключить из рациона все, даже фрукты и овощи, иначе чистоты опыта не добьешься. Он прилег несколько успокоенный, но снова ему отчетливо грезились зеленые поляны, синее небо и пестрое платье невесты…

Утром Тронхейм доел тушенку, а заказанный завтрак снял с транспортера, записал рацион, в котором были два сочных красных помидора, и выбросил в мусоропровод. После бредовой ночи его шатало, но Эрих пошел в служебные комнаты. Работа не клеилась. Он просмотрел свои сны еще раз, удивляясь невероятной четкости изображения. Как и прежде, никаких посторонних звуков не записалось.

Эрих достал несколько таблеток от головной боли и запил их холодным черным кофе. Какая-то назойливая мысль мешала сосредоточиться, но он никак не мог ее уловить. Настроив стерегущую систему на восприятие бодрствующего состояния, Тронхейм расслабился, надеясь потом уловить проскальзывающую мысль по записи. Взгляд упал на карточку Лумера, которую он забыл убрать со вчерашнего дня. Повинуясь непроизвольно возникшему желанию, он машинально перестроил систему по его индексам. Неожиданно мигнула индикаторная лампочка. Психобиофизик затрепетал, как охотник, заметивший редкую дичь и повернул верньер подстройки. Зашелестели створки дверей. В комнату вошел профессор Лумер. Взгляд его скользнул по новой аппаратуре и остановился на Тронхейме. Эрих поежился, почувствовав себя на секунду подопытным животным, состояние которого профессор зашел проверить перед отъездом.

— Вы неважно выглядите. Плохо спали?

— Да, пошаливают нервы.

— Вам следует уехать с нами. Я могу задержаться на полчаса. Соберите основные материалы, а аппаратуру вам доставят после.

— Я еще не закончил работу.

— У вас есть вполне благопристойный предлог. Надо кому-то сопровождать Келвина.

— С этим справится Элси. Тем более у нее опыт.

— Она, к сожалению, занята.

— Благодарю за предложение. Я все-таки постараюсь закончить работу, — он нарочито подчеркнул слово постараюсь, — но Лумер никак не прореагировал на вызов.

— Ну, как знаете, — пожевал губами профессор. — Не могу настаивать. Что-нибудь передать вашему шефу?

— Нет, ничего. Разве что, — Эрих прямо посмотрел в глаза Лумеру, — у меня есть твердая уверенность: причина болезни не имеет ничего общего с условиями жизни на станции.

Но и на такой прямой выпад Лумер не прореагировал.

Он обещал передать сообщение дословно и ушел спокойной неторопливой походкой. Мигнула и погасла лампочка индикатора. Эрих устало поднялся и заблокировал двери. С трудом преодолев желание немедленно прослушать невысказанные мысли профессора, он немного послонялся по номеру и решил в ожидании отъезда Лумера выспаться. Сон принес некоторое облегчение. Хотелось есть. Тронхейм открыл банку колбасы и съел ее всю без остатка. Выпив горячего кофе, он снова обрел способность мыслить логически. Удобно устроившись в кресле, Эрих пустил запись.

«…Военное ведомство ухватится обеими руками. Воспитанный лояльный солдат — мечта любой армии. Нет, пожалуй, лучше Фатерлянду… Его номер… Ну-ка, как наш кролик…»

В динамике послышалось шуршание дверных створок. Тронхейм отключил воспроизведение записи посторонних шумов звуковыми каналами, и в тишине отчетливо послышались хрипловатые металлические слова — модулированной стерегущей системой перевод воспринятых биотоков:

«Ого, что-то новое. Надо будет посмотреть, когда он… ВЫ НЕВАЖНО ВЫГЛЯДИТЕ. ПЛОХО СПАЛИ?»

Эрих вздрогнул от неожиданности, но быстро сообразил, в чем дело, и улыбнулся. Конечно, человек думает и произносит одновременно.

«Ага, я боялся, что ты посильней… Может, спровадить? Так надежнее… ВАМ СЛЕДУЕТ УЕХАТЬ С НАМИ. Я МОГУ ЗАДЕРЖАТЬСЯ НА ПОЛЧАСА. За полчаса такую махину не демонтируешь… СОБЕРИТЕ ОСНОВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, А АППАРАТУРУ ВАМ ДОСТАВЯТ ПОСЛЕ, когда мы разберемся, чем она грозит…»

Запись прерывалась небольшими паузами, вызванными, очевидно, ответами Эриха. Психобиофизика несколько смущало это обстоятельство. Он, как и многие другие исследователи, считал, что мышление — процесс непрерывный. Чтобы проверить, так ли это, Эрих включил синхронную запись по звуковому каналу.

«Я еще не закончил работу», - услышал он свой ответ.

Пауза точно соответствовала по времени произнесенной фразе. Психобиофизик решил, что пауза в мышлении связана с переключением внимания на содержание ответной фразы, особенно если требуется расшифровать ее подтекст.

«Смотри ты… Топорщится еще… У ВАС ЕСТЬ ВПОЛНЕ БЛАГОВИДНЫЙ ПРЕДЛОГ. НАДО КОМУ-ТО СОПРОВОЖДАТЬ КЕЛВИНА. Кажется, наговорил лишнего… Не стоило настораживать…»

Эрих снова выключил звуковую запись, так как произнесенные Лумером слова и модулированные, несколько смешанные по фразе, накладывались друг на друга.

«Ну да… Оставь тебя здесь без присмотра… ОНА, К СОЖАЛЕНИЮ, ЗАНЯТА. (Пауза). Вряд ли успеешь, любитель огурцов… Забавно, надо же так… НУ, КАК ЗНАЕТЕ, НЕ МОГУ НАСТАИВАТЬ. Хороший ход… Чтобы не подумал… ЧТО-НИБУДЬ ПЕРЕДАТЬ ВАШЕМУ ШЕФУ? (Пауза). Неужели подозревает? Не он первый… Интересно, до возвращения продержится?… ХОРОШО, Я ПЕРЕДАМ ДОСЛОВНО. Ну что же, здесь все в порядке. Скажу Корренсу, чтобы не торопился отзывать… Интересно, что он… Нет, чепуха… Элси…»

Эриха трясло, как от сильного озноба. Значит, он все-таки точно угадал, что Лумер зашел взглянуть на него, чтобы определить степень расшатанности нервной системы. Насколько должен быть уверен он в своей безнаказанности, если специалиста-психолога, прибывшего выяснить причину психических заболеваний, делает объектом своих экспериментов, превращая его в подопытного кролика! Но как он достигает результатов? Какими средствами? Ясно, что это не наркотики и не гипноз… Что-то абсолютно новое. Эрих сдавил ладонями виски. Выпить бы чего-нибудь! Как не догадался спросить у Рея. Течение мыслей прервал зуммер. Тронхейм встал и пошел открывать двери. У входа стояла раскрасневшаяся Элси.

— Коньячку хочешь?

— Как воздуха!

Она слегка качнулась и переступила порог. Тронхейм поспешно закрыл за ней дверь.

— Ты уже хватила?

— Милый! Не волнуйся, все будет хорошо. Ох, как хорошо! Пей!

Она протянула бутылку. Эрих налил кофейную чашку и выпил. Отдышавшись, налил еще.

— Пойдем в мою комнату. Надо хоть чем-нибудь закусить.

Они прошли в спальню, где не было никакого оборудования, не считая датчиков и микрофонов стерегущей системы. Тронхейм распечатал банку бобов со свининой, подогрел их в калорифере, открыл компот.

— Ну вот, теперь можно беседовать с бутылкой на брудершафт! — сказал он смеясь.

Элси пренебрежительно хмыкнула и плеснула себе в чашку коньяку. Они выпили. Напряжение спадало, что-то начало оттаивать в изнуренной психике Тронхейма. Элен тыкала вилкой в банку с компотом, пытаясь пронзить плавающий абрикос, и беспричинно смеялась. Глядя на нее, засмеялся и Эрих. Он взял ее непослушную руку, и с его помощью упрямый фрукт был извлечен. Чем меньше оставалось в бутылке, тем больше возрастало их неуправляемое веселье.

Утром Тронхейм обнаружил в своей кровати спящую рядом Элси. Он не помнил, что было ночью, просто ему было необыкновенно спокойно от ее присутствия. Переполненный новым для него чувством, он благодарно прижался губами к ее мягкому плечу. Элси пошевелилась и открыла глаза.

— Мы еще спим?

— Если это сон, то прекраснее его я не видел с тех самых пор, как у меня появились сновидения.

Элси счастливо засмеялась.

— Эрих, я тебя не узнаю. Всегда такой серьезный, и вдруг комплименты.

— Какие к черту комплименты! Я сегодня снова чувствую себя человеком. Не знаю, правда, кто в этом больше повинен: ты или коньяк?

— Если, допустим, я, то как же твоя невеста? — Не удержалась от шпильки Элси.

Тронхейм поморщился.

— Слушай, ты же умная. В нашем дурацком положении такая разрядка жизненно необходима. Как мне, так и тебе. Или только я так думаю?

— Нет, — вздохнула Элси и погладила его по волосам. — Ты правильно думаешь, психолог. Мне тоже нужна хорошая встряска. После таких приключений я, как ни странно, прихожу в себя и могу вести вполне порядочный образ жизни.

Весь день Эрих пребывал в хорошем расположении духа, несмотря на некоторую слабость и головную боль. Вечером, просмотрев одну из телевизионных программ с Земли, он расстелил постель и принял ванну. Перед сном Тронхейм внимательно проштудировал свой рацион питания с начала приезда и еще раз прослушал последнюю запись стерегущей системы. Анализируя каждую недосказанную фразу, он пытался вникнуть в их сокровенный смысл и определить, в чем кроется угроза. Не сомневаясь теперь, что система воздействия на организм работает и в отсутствие Лумера, Тронхейм интуитивно угадывал какую-то связь с рационом питания, но никакой ассоциации, никакой догадки о методе воздействия скрытые мысли профессора не вызывали. За этим занятием и застала его Элси.

— Ты предусмотрителен, как все немцы, — сказала она, увидев расстеленную постель.

Эрих смешался и покраснел.

— Клянусь, даже не думал, что ты придешь!

— А… — махнула она рукой. — Воспользуемся предоставленной свободой.

На столе появились две бутылки.

— Не много ли? — с сомнением взглянул на них Тронхейм.

— Сегодня увеличенная доза, завтра половинная, и курс лечения будет завершен. Лекарство горькое, мистер, но дает положительные результаты.

— Хм. Тогда надо делать по науке, — улыбнулся Эрих. — Перед приемом лекарства прошу в лабораторию. Снимем с больных психограммы.

Элси поколебалась, но пошла вслед за ним. Настроив аппаратуру, Тронхейм неторопливо посматривал на выползающий график. На нем явно отмечались изменения: на сглаженных вершинах, словно свежие ростки, пробивались небольшие пики.

— И давно ты заметила, что алкоголь снимает проявления болезни? — спросил он с любопытством.

— Не помню. Просто после сопровождения больных на центральную базу всегда ощущаешь потребность напиться. А потом становится легче.

— Да, в этом что-то есть. А ты не пробовала лечить таким способом свих пациентов?

Элси покачала головой.

— Ты не подумай, что мне жалко. Просто если бы узнал отец… В общем, не хотелось подвергать опасности свои запасы. Все-таки — сухой закон. И, потом, это действует временно.

— А почему ты не уедешь отсюда?

— Не хочется оставлять отца одного.

— Да, все это достаточно сложно, — проговорил Эрих, думая о том, что директору станции, скорее всего, также известно антидействие спиртных напитков, и сухой закон введен им не случайно. Драки, о которых говорила тогда Элси, вряд ли были причиной, скорее предлогом, но высказывать свои предположения не стал. — Ну, так, может, приступим к лечению по рецепту многоуважаемой мисс Лумер?

К середине ночи Элси с презрением отодвинула компот.

— Коньяк надо пить по старинному способу, с кислым лимоном. В крайнем случае, сгодятся яблоки.

— Сойдет, — пробурчал Эрих, дожевывая консервированный сыр.

— Ну уж нет! Я все-таки здесь хозяйка, — Элси порылась в сумке и извлекла связку ключей. — Вот, пошли.

— Куда?

— В оранжерею. Выберем по собственному вкусу.

— Элси! Ты сошла с ума! — трезвея, всполошился Тронхейм. — В таком виде? А если кто-нибудь встретится?

— Не беспокойся, — она сунула ему в руки ключи. — Дрыхнут в своих норах, как суслики. А если и увидят, не пикнут. Отец не жалует доносчиков!

Уговоры не помогли. Элси настойчиво тянула его в оранжерею, и Эрих сдался. Не очень твердо ступая по полу и посмеиваясь над собственной неловкостью, они прошли по пустынному коридору и оказались в тупике. Привычно набрав шифр, Элси шагнула в открывающиеся двери и чуть не упала, запнувшись на пороге.

В просторной ухоженной оранжерее все было разделено на секции. Каждая секция, отделенная от других светопроницаемой перегородкой, жила своей, привычной только для нее, жизнью. В секции цитрусовых было жарко и влажно. Невысокие мандариновые деревья натруженно пригнули ветки, увешанные крупными, но зелеными плодами. Зелеными оказались и лимоны. С трудом отыскав полузрелый грейпфрут, они двинулись дальше. В одной секции яблони только цвели, в другой зеленела завязь, в третьей деревья стояли голые: у них едва начали набухать почки. Элси потерла рукой висок.

— Забыла. Яблок уже нет. Давай прихватим помидор.

— И свежих огурчиков, — высказал свое желание Тронхейм.

Нагруженные помидорами они переходили из одной секции в другую, но в одних огуречные стебли имели по три-четыре настоящих листа и даже не пускали усы, в других стебли с пожухлыми бурыми плодами были собраны в кучи.

— Подожди, — вспомнив, остановилась Элси. — Ведь у папки есть опытные гибридные формы. Мы осторожно сорвем несколько. Все равно у него их много.

Они прошли в самый дальний конец оранжереи. Элси остановилась, у наглухо изолированной секции и потребовала ключи. Открыв дверь, они оказались в яблоневом саду. Здесь зрели отличные отборные плоды.

— Ну вот. Это подходит.

Яблоки пришлось рассовывать по карманам, так как руки Эриха были заняты помидорами.

— Хватит, не увлекайся, — сказал он, прикинув, что Элси в своем усердии может сорвать больше, чем они в состоянии унести. — Надо оставить место под огурцы.

— Трусишка ты, — по-своему поняла его мисс Лумер. — Стоишь у раскрытых дверей… Не бойся, сейчас я здесь хозяйка!

— Ладно, хозяйка, — насмешливо протянул Эрих. — Нести сама будешь. Я нагружен под завязку.

Нужную секцию нашли по соседству. Здесь было царство переплетенных стеблей с яркими желтыми цветами и гроздьями нежных пупырчатых огурцов.

— За этими секциями папа ухаживает сам, — сказала Элси, осторожно снимая с плети огурцы.

— Ну? — удивился Эрих и, пошатнувшись, ухватился за ручку двери. Раздался щелчок. Дверь захлопнулась. И стало чуть темнее, словно при закате солнца. Явственно послышался шепот:

«…и прекрасна Земля, где пет подземных переходов, где воздух чист и прозрачен, а в сосновом бору напоен ароматом смол и хвои. Можно лечь на траву и слушать пение птиц. Можно дышать полной грудью, не боясь, что испортятся кондиционеры и ты будешь умирать медленной смертью от удушья. Сначала почувствуешь, как воздух станет тяжелым, потом будешь жадно хватать ртом остатки кислорода, рвать одежду и медленно терять сознание…»

— Что за чушь! — засмеялся Эрих. — Говорящие огурцы!

Его смех как будто разбудил Элси. Она рванула платье на груди.

— Спасите! Я задыхаюсь! — закричала она диким голосом и упала на колени. Сорванные огурцы выскользнули из рук и покатились под стеллажи.

Тронхейм судорожно нажал на ручку и распахнул двери. Схватив Элси под мышки, он выволок ее в коридор. Чувствуя себя как нашкодивший мальчишка, Эрих быстро собрал раскатившиеся огурцы и оглянулся: несмотря на опьянение, он понимал, что посещение опытных секций, святая святых мистера Лумера, может ему дорого обойтись. Все оставалось в прежнем порядке, не выдавая их кратковременного набега. И тут его поразила мертвая тишина. Он захлопнул дверь. В секции снова потемнело, и раздался тот же приглушенный гипнотический шепот…

На этот раз монотонные слова о смерти, ужасе одиночества в замкнутом пространстве станции вызвали совсем иную реакцию. Его охватила жуть, и он поспешно выскочил из секции.

Элси постепенно оправлялась от психического шока. Он помог ей подняться. У нее было состояние человека, перенесшего огромное физическое напряжение: сбивчивое нервное дыхание, разгоряченное тело с выступившими капельками пота и красное, пылающее лицо…

— Что со мной случилось? — глухо спросила она, отдышавшись.

— Не знаю, — хмуро произнес Эрих. — Какой-то шепот, а потом…

— Шепот? Ах, шепот… Тот самый шепот по ночам, — она содрогнулась. — Пойдем отсюда, мне страшно.

Так никого и не встретив по дороге, они вернулись в номер. Словно сговорившись, одновременно протянули руки к коньяку. Элси криво усмехнулась.

— Ну вот, даже одинаковые желания у нас возникают одновременно.

— Хороший ты парень, Элси, — сказал Тронхейм, разливая коньяк, — но мне кажется, твоей нервной системы не хватит надолго при таком образе жизни. Какой-то старческий шепот вызвал у тебя шок, а что будет дальше?

— Эрих, не шути, пожалуйста. Этот старческий, как ты говоришь, шепот-голос отца. Не знаю, какие он там проводят эксперименты, но мне почему-то стало плохо… Давай выпьем, и не будем больше об этом.

— Пожалуй, — согласился Тронхейм. — Так ты говоришь, это голос твоего отца?

— Мы, кажется, договорились…

— Да, да. Но все так странно…

Утром Эрих еле поднялся. Головную боль не сняли ни процедуры, ни таблетки, ни горячий кофе. Овощи и фрукты остались нетронутыми: слишком сильное впечатление произвели ночные события. Тронхейм расхаживал по комнате, стараясь сосредоточиться и осмыслить вчерашние факты. Наконец из клубка событий и наблюдений потянулась тонкая ниточка. При всем многообразии свежих овощей в его рационе были одни огурцы. Можно, конечно, допустить, что директор любезно учел его просьбу, но ведь вчера он убедился, что в основной теплице цикл их плодоношения кончился. Значит, они попадали к нему из той, опытной секции. Не слишком ли велика любезность при таких натянутых отношениях! Значит, умысел! Говорящие огурцы! Скажи кому-то, сочтут сумасшедшим. Но возможен ли этот бред в принципе? Прежде всего надо уточнить причастность Лумера. Эрих подошел к видеофону и набрал шифр кухни. На экране возник пожилой полноватый мужчина с усталыми припухшими глазами.

— Вам индивидуальный заказ, мистер Тронхейм?

— Простите, нет, — улыбнулся Эрих, узнав одного из своих пациентов. — Мне хотелось бы узнать, как составляется рацион питания сотрудников станции.

— Это целая наука, мистер Тронхейм, но в практике подбираем тридцать-сорок блюд на месяц. Последовательность их рассчитывает кибермашина. Она же ведает потом распределением по номерам готовой продукции.

— Значит, повторяемость блюд, насколько я понял, контролируется киберавтоматом? Значит, и овощи тоже…

— О нет! С овощами несколько сложнее. Те из них, которые не употребляются в сыром виде: картофель, свекла и прочие, поступают на кухню, остальные, в том числе и фрукты, распределяются непосредственно с оранжереи.

— Значит, прямо с грядки к столу потребителя, — пошутил Эрих.

— Зачем же, там есть накопители, в которых соблюдаются оптимальные условия хранения.

— И простите, последний вопрос. Распределением овощей и фруктов тоже ведает ваш кухонный кибер?

— Нет, в оранжерее есть свой. Он рассчитывает и программу работ: поливки, подкормки. Если требуется, в программу вносит свои коррективы профессор Лумер.

— Очень признателен вам за разъяснения.

Выключив видеофон, Тронхейм прикрыл рукой глаза.

Раньше свечение экрана не вызывало такого раздражения. Ослабление нервной системы налицо. И причастность Лумера подтверждается. Психобиофизик чувствовал, что не хватает главного в этих предположениях — реальной научной основы. Предъявлять обвинения Лумеру на основе такой фантастической гипотезы, как говорящие огурцы, — несерьезно. А что делать? Как проверить? Никакой плодотворной мысли не появлялось. Разговор о рационе напомнил ему о том, что наступило время подкрепиться. Эрих прошел в жилую комнату. На столе все еще лежали горкой вчерашние овощи и фрукты. Неужели именно в них заключен гипнотический яд, который не улавливается никакими анализами? Почему бы и нет? Ведь Лумер занимался подобными проблемами и до прибытия на Луну. Если допустить, что клетки растений усваивают информацию, а такая возможность не лишена смысла: ведь и клетки нашего головного мозга организованы подобным же образом, то… Тогда все разрозненные сведения и необъяснимые факты соединяются в единую цепь. Да, Лумер автор нашумевших в свое время открытий о воздействии звуковых волн на жизнедеятельность растений, но он и талантливый селекционер! Следовательно, он мог в значительной степени улучшить восприимчивость растений к звуковым колебаниям и даже воспитать у них способность к их аккумуляции. Нет, такой вариант не лишен логики. Труднее с доказательствами. Многочисленные психические заболевания на станции? Слишком щекотливый вопрос и потому будет выглядеть неубедительно. Можно, провести эксперимент в присутствии компетентной комиссии, но прежде эту комиссию надо заинтересовать, убедить. Для этого нужны я противоположные факты. Стоп! А яблоки! Те самые, которые регулярно отправляла с Луны на Землю мисс Лумер своему кузену, и у того прорезались математические способности! А садовник! Еще один пример положительного воздействия, причем под руками. Тронхейм забыл о головной боли. Ага! Яблоки оказывают стимулирующее действие на аналитические способности! Эрих схватил со стола самое крупное и надкусил. То самое, с шафранным привкусом! Он съел несколько штук, прибрал комнату и заказал обед. Впервые с легким сердцем похлебал горячего супу, уничтожил сочную отбивную и только пару свежих огурцов сунул в пластиковый пакет, вместе с сорванными вчера в опытной секции, и убрал в термостат. Они могли пригодиться для эксперимента перед комиссией, если Лумеру удастся уничтожить урожай в опытной секции до приезда комиссии.

Вздремнув после обеда, Тронхейм снова был полон сил и энергии. Согнав душем остатки сонливости, он вызвал Элси.

— Как ты себя чувствуешь, — спросил он, вглядываясь в ее изображение на экране.

— Болит голова и вообще все отвратительно…

— Зайди, у меня есть патентованное лекарство от головной боли.

— Серьезно? И помогает?

— Вполне. Можешь судить по мне.

— И ты до сих пор не предложил?

— Я даже не догадывался, что оно у меня есть.

— О, господи, что ты за человек! Ну, я сейчас.

В ожидании Элси Тронхейм снял с себя психограмму.

График оказался вполне удовлетворительным, и психобиофизик даже потер руки от удовольствия. Похоже, что он прав, но главное — факты и факты. Эрих вызвал наугад нескольких пациентов и попросил прийти на прием. Потом договорился с Лембергом и Кэлкаттом о встрече после работы. Теперь надо было продумать возникшую идею в деталях, но в это время распахнулись двери и вошла Элси.

— Болит? — сочувственно оглядев ее, спросил Эрих.

— Ужасно. Раскалывается.

— Ничего, сейчас подлечим.

Тронхейм ушел в жилую комнату и принес пару яблок.

— Ешь яблоки, Элси. Это полезно для твоего организма.

— Дай сначала таблетки, — простонала она. — Да я и не люблю их.

— Придется полюбить. Яблоки и есть твое лекарство. Мисс Лумер вспыхнула и поднялась с кресла.

— Ты позвал меня поиздеваться?

— Ну, ну, Элси, — Тронхейм ласково усадил ее обратно. — Я слишком хорошо сознаю твое состояние, чтобы допустить глупую шутку. Поверь мне, после этих двух яблок тебе станет намного легче. Конечно, не сразу. Через час, два…

— Не понимаю.

— Все очень просто. Яд и противоядие. Как в старинной сказке про маленького Мука. Что ты обычно ешь из овощей? Огурцы?

— Нет, я люблю помидоры.

— Да, прости. Конечно, не огурцы. Он не мог тебя кормить огурцами. Ты и сегодня ела помидоры?

— Допустим, но в чем дело? Ты говоришь загадками.

— Помидоры, которые ты ешь, подавляют твою волю и память.

Мисс Лумер закрыла лицо руками.

— Я ничего не понимаю. Ты меня зачем-то пугаешь, — в ее голосе явственно послышались слезы.

— Элси, успокойся, пожалуйста. Возможно, я неправ. Помидоры, начиненные гипнотическим ядом, к тебе, наверное, попадают нечасто. И съешь эти превосходные, великолепнейшие яблоки, которые так обожает твой кузен Альфред. Я правильно назвал его имя?

Она вздохнула, вытерла глаза платком и принялась за яблоки.

— А теперь, дорогая, — сказал он, когда с фруктами было покончено, — мы снимем психограмму. Не так ли?

Осторожно, как на капризном ребенке, Эрих установил датчики и включил прибор.

— Доктор, вы умеете читать эти закорючки? — спросил он, кладя перед ней только что полученный график.

— Немного могу, но у меня очень болит голова.

— Прости. Совсем забыл. Знаешь, пойди приляг не много. Может, тебе удастся вздремнуть, а потом мы поговорим.

Устроив Элси на своей кровати, Тронхейм вернулся к своим записям, но поработать ему не удалось: зуммер возвестил о приходе первого пациента.

— Проходите, мистер Парсон. Как вы себя чувствуете?

— Представьте, неплохо, доктор. Даже превосходно, если хотите.

— Вот и отлично. Не ощущаете ли недостатка в питании, скажем, в каких-нибудь особых, любимых блюдах?

— Помилуйте, доктор. Здесь превосходно кормят!

— Скажите, мистер Парсон, а вы не могли бы припомнить свой рацион за последнюю неделю?

— Довольно трудно ответить… Каждый раз что-нибудь новое… К тому же всегда свежие овощи…

— Свежие овощи? Какие именно?

— А почему вас это удивляет? Разве вам не…

— Нет, — пустился на маленькую хитрость Эрих. — Мне, по-видимому, не положено.

— Возможно, возможно… — смутился Парсон. — Хотя, сами- понимаете, довольно странно…

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Тронхейм.

— Разные. Редиска, лук зеленый, огурцы, помидоры…

— Каждый день такое разнообразие?

— Простите. Конечно, нет. Огурцы кончились две недели назад. Редиска еще раньше. Сейчас, в основном, помидоры.

— Спасибо, понятно.

Эрих задал несколько вопросов о работе и режиме суток, о сновидениях. Выяснив, что психика мистера Парсона не имеет отклонений, он отпустил его.

После опроса намеченных пациентов Тронхейм убедился, что привилегией на огурцы пользовался он один.

В конце дня в номер заглянул Джонни.

— Вы вызывали меня, док?

— Да, дружище. У меня к тебе маленькая просьба. Посмотри этот хлам в ящиках и, если можно, собери из этих блоков портативный магнитофон.

Кэлкатт порылся в ящике.

— Я взял, что нужно. Через пару часов будет готово. Только я лучше буду работать в своем номере.

— Как хочешь, Джонни. Только чтобы сегодня он был готов.

— Сделаю, мистер Тронхейм.

Кэлкатт ушел. Эрих встал, потянулся. Сегодня он был удовлетворен прошедшим днем. Отступили ночные кошмары. Появилась вполне естественная рабочая гипотеза, которая, в общем, граничила с истиной. Он решил взглянуть, как чувствует себя мисс Лумер. Элси сидела за столом и с аппетитом ужинала. На отдельной тарелке лежала пара огурцов.

— Ты знаешь, я превосходно выспалась и так мне захотелось поесть, — она потянулась к огурцу. — Смотри, какие свеженькие…

Эриха бросило в жар. Он прыгнул, как дикая пантера, и вырвал огурец у нее из рук в то самое мгновение, когда она поднесла его ко рту.

— Ты с ума сошла! Это же говорящие! Они предназначались мне.

— Послушай! — Вскочила из-за стола мисс Лумер. — Мне надоело! Что за бред ты несешь?

— Как твоя голова? — не обращая внимания на ее горячность, ласково спросил Тронхейм.

— Прошла… — недоуменно проговорила Элси, обескураженная его тоном. — Но ты мне объяснишь, наконец, толком? Без интригующих намеков? Все-таки я врач и…

— Объясню, дорогая. Немного позже. Ты поужинала? Тогда пойдем.

— Опять психограмму?

— Да. И ты напрасно улыбаешься. У меня это единственный способ убеждения и, прежде всего, самого себя.

— А может, плюнем на это? Я схожу за бутылочкой, и мы прекрасно проведем вечер.

— Идея хорошая, тем более, что есть причина отпраздновать удачу. Я, кажется, набрел на причину психических заболеваний.

— Ого! Мы настроены оптимистически!

— Не веришь? Вполне понятно. Однако начнем.

Сделав запись, он положил на стол две психограммы.

— Итак, милый доктор, кто-то говорил мне, что разбирается в психограммах… Первая была снята четыре часа тому назад. Посмотри, как сглажены пики вот здесь… Видишь? И здесь… Что это означает?

— Наверное, подавление некоторых нервных центров.

— Не некоторых, Элси, а вполне определенных — памяти и воли. Теперь, как врач, скажи: какие заболевания могут вызвать такие отклонения?

— Непосредственные, травмы этих участков мозга, злоупотребление алкоголем и наркотики. И, конечно, общие психические расстройства.

— Хорошо. Как скоро можно их восстановить?

— При правильном диагнозе в две-три недели.

— Тогда посмотри вторую психограмму. Она снята сейчас, только что.

— Не может быть! Значит, я абсолютно здорова!

— Нет, не совсем. Пики, хотя и выражены достаточно четко, но сидят на срезанных трапециях. Ешь яблоки, Элси!

— Очень странно, — задумалась Элси. — Если бы я не была свидетельницей, не поверила бы в такое быстрое излечение, да еще с помощью обыкновенных яблок. А может, все-таки сказался коньяк?

— Нет, дорогая моя, у тебя сейчас состояние лучше, чем тогда, когда я тебя встретил в Луна-городе, но ведь и тогда мы пили коньяк, не так ли?

— И чем ты все объясняешь?

— Ты хорошо знаешь, какие эксперименты проводит твой отец?

— Примерно знаю. Воздействие звуковых колебаний на растения.

— И занимается селекцией сортов, наиболее восприимчивых к ним, — добавил Эрих. — Так?

— Пусть так, — согласилась Элси.

— А к каким последствиям может привести подобное воспитание растений?

— Повысится урожайность, вкусовые качества… Не знаю, может быть, еще что-то…

— Вот именно, что-то еще! А это всего-навсего усвоение растениями различной информации и концентрации ее в плодах. Это естественно. Растение все лучшее отдает плодам!

— Ты считаешь, что отец мог вывести такие сорта, которые… — Элси запнулась, боясь высказать вслух мысль, показавшуюся ей слишком дикой.

— Да, — жестко ответил Тронхейм.

— Но это невозможно!

— А твой кузен Альфред, неожиданно обнаруживший математические способности? Не правда ли, странная прихоть посылать яблоки с Луны на Землю? Вся соль в том, что на Земле таких нет. Своим излечением ты тоже обязана им!

Элси задумалась. Тронхейм не мешал ей. У мисс Лумер было значительно больше материала для размышлений.

Она лучше знала и обстановку на станции, и истории болезней, развивавшихся на ее глазах, и многое другое, что следовало пересмотреть теперь под другим углом зрения. Эрих понимал, что его единственный шанс убедить комиссию поставить эксперимент — ее поддержка, но пойдет ли она против отца?

— Это ужасно, что ты говоришь, — прервала молчание Элси. — Но настолько же и фантастично, чтобы поверить.

У дверей замигала лампочка и загудел зуммер.

— Наверное, садовник, — прошептал Эрих. — Уйдешь в другую комнату?

— Да, пожалуй, от лишних разговоров.

Она тихо выскользнула за дверь. Тронхейм разблокировал вход.

— Проходите, мистер Лемберг. Как вы себя чувствуете?

— Благодарю. Преотлично!

— Очень рад. А как насчет провалов памяти?

— После того случая не было. Я вам, доктор, премного благодарен за процедуры.

— Думаю, моя помощь была не главной, — усмехнулся Тронхейм. — Все зависит от пищи и здорового образа жизни.

— Справедливо заметили, доктор! Возьмите меня. Питаюсь я умеренно, работаю среди растений, а они, как известно, выделяют кислород. Значит, я и чувствую себя лучше, чем другие.

— А, простите за любопытство, какие овощи вы предпочитаете?

— Фрукты, молодой человек, фрукты, а не овощи! Я предпочитаю яблочки, и не любой сорт, а шафранные. Я вот и вам принес. Побалуйтесь.

Лемберг выложил пакет с шафранными яблоками.

— Спасибо, — искренне обрадовался Эрих. Весьма кстати! Извините за назойливость, а вот тогда, когда у вас случилось… Вы не ели овощей?

— Да, знаете, я съел пару помидоров. Наверное, мне прислали по ошибке. Мистеру Лумеру известно, что я не любитель овощей.

— Вы точно помните?

— Помилуйте, как же не запомнить! Я же говорю, произошла ошибка. Если мне потребуется, я выбираю сам.

— Ну, а как ваша математика?

— Как ни странно, доктор, вы и здесь правы. Я буду просить мистера Лумера, чтобы он отпустил меня на пенсию. Денег я заработал достаточно. Вернусь на Землю и займусь решением мю-алгоритмов. Знаете, очень интересные задачи!

— Поздняя любовь самая сильная. А вы не пытались разобраться, откуда у вас возникло пристрастие к математике?

Старик задумался, покрутил головой.

— Не сочтите меня сумасшедшим, но я бы сказал, отчасти здесь виноваты опыты мистера Лумера.

— Каким образом?

— Понимаете, в секциях, где растут эти яблоки, у мистера Лумера установлены магнитофоны, которые передают вроде уроков математики. Очень толково объясняют. Это, знаете, вроде гипноза. Я ведь много лет работаю. Хочешь не хочешь-слушаешь. Наверное, повлияло. Правда, мистер Лумер всегда советует выключать их. В остальных секциях я так и делаю. Там другая программа. Иногда послушаешь, жутко становится. Там про Землю как начнет рассказывать, всю душу разбередит, хоть беги отсюда.

Эрих слушал не перебивая. К торжеству примешивалось ощущение удачи. Рассказ садовника — просто клад. Если бы еще заручиться его помощью!

— Значит, у вас во всех секциях магнитофоны?

— Почему во всех? Только в опытных. Они у нас отдельно, особняком расположены. Мистер Лумер не любит, когда кто-нибудь там бывает. Так что, доктор, вы уж не выдавайте старика, не говорите никому про опыты.

Эрих кивнул. Он не собирался без нужды подставлять садовника под удар, но чувствовал, что и союзника из него не получится.

Лемберг попрощался и ушел. Эрих заблокировал дверь и выпустил Элси из убежища. Она выглядела расстроенной и задумчивой.

— Ну что? — спросил Тронхейм. — Нравятся тебе представления вполне объективного и достаточно осведомленного человека?

— Его слова ничего не доказывают, — тихо, но упрямо сказала Элен. — Ведь он воспринимает информацию непосредственно.

— Просто он не догадывался, что получал информацию не только извне, но и изнутри. Сам факт, что во всех опытных секциях установлены магнитофоны, говорит о многом.

— Ни о чем не говорит. Допустим, для опытов потребовались низкие частоты. Использованы лекции по математике, записанные специально по программе обучения во сне. Ну и что же?

— Только то, что информация усваивается растениями и передается каким-то образом человеку, например, тому же Альфреду.

— А если просто совпадение?

— Хорошо бы. Но, к сожалению, у нас масса отрицательных примеров воздействия на психику. Те же говорящие огурцы! Им подготовлена такая программа, которая своей информационной нагрузкой травмирует и подавляет нервную систему.

— Нет, немыслимо, бред какой-то.

— Бред? Но ведь в каждой секции своя четко направленная программа и это легко проверить!

— А если нет?

— Тогда мне здесь больше делать нечего. Я немедленно отправляюсь восвояси…

Элси заколебалась. С одной стороны, ей не хотелось больше в оранжерею, подспудно она сознавала правоту Тронхейма, с другой — она жаждала правды, хотя и боялась ее.

— Хорошо, — неуверенно произнесла она. — Давай проверим.

— Сейчас?

— Нет, давай попозже, когда все утихнет.

Джон Кэлкатт выполнил свое обещание. Магнитофон оказался достаточно миниатюрным, чтобы поместиться в кармане. Тронхейм проверил его возможности на различных расстояниях от источников звука. Запись получалась вполне удовлетворительной.

— Зачем вам такой маг, доктор? — спросил Кэлкатт, любуясь делом своих рук.

— Видишь ли, Джонни, у меня могут быть неприятности по службе, если я не буду предусмотрителен. Пожалуй, мне не избежать столкновения с директором станции, и лучше, если такой разговор будет записан.

— Охота вам связываться, док?

Эрих хитро сощурился.

— Что поделаешь? Как говорили древние греки: «Платон мне друг, но истина — дороже!» А люди науки — все служители истины, хотя каждый понимает ее по-своему.

Мисс Лумер уже ждала в его комнате. На столе появилась бутылка крепчайшего пуэрториканского рома.

— Где ты пропадаешь? — спросила она, нервно поглаживая висок.

Эрих пристально посмотрел ей в лицо.

— Судя по твоему виду, тебе не доставляет удовольствия предстоящая прогулка.

— Какое это имеет значение?

— Боюсь, что имеет. Там надо быть в лучшей форме. Давай-ка съедим по паре яблок, посмотрим какую-нибудь отвлеченную программу по телевизору…

Элси задумчиво оглядела выбранное яблоко, как будто мысленно пыталась проникнуть в его клетки, наполненные кроме приятного сока несвойственной им информацией.

— Неужели это все-таки возможно?

Они прошли по коридору и, минуя основные порядки оранжереи, остановились у первой секции. Эрих незаметно пустил карманный магнитофон, подготовленный к записи. Звякнули ключи, дверь распахнулась. Здесь мирно росли сотни помидор. Равномерно на стеллажах с питательной средой стояли этажами кусты. Зрелых плодов было немного. Элси облегченно вздохнула: тишина в секции была полной и глубокой.

— Где же ваши магнитофоны, мистер фантазер? — спросила она насмешливо.

— Пока дверь открыта, они выключены. Ты же видишь, здесь хорошая звукоизоляция, вход не блокируется автоматикой, а имеет английский замок. Прикрой дверь до щелчка. Вот посмотри.

Эрих захлопнул дверь, и сразу стало слышно монотонное бормотание:

«…Не упрямьтесь, это глупо. Есть высший смысл в подчинении воле старших. Она освобождает вас от мучительных раздумий и облегчает жизнь. Прислушайтесь к своему внутреннему голосу, к своему инстинкту. Не задумывайтесь о своих поступках: жизнь однообразна, стоит ли помнить, что было с вами вчера…»

— Это твоя программа, Элси, — хмурясь, сказал Тронхейм и дотронулся до ее плеча.

— Что? Что ты сказал? — встрепенулась она, стряхнув липкую паутину дремоты. — Прости, я, наверно, не выспалась.

— Я говорю, пойдем, — Эрих раскрыл двери отсека. — Ты слишком чувствительна к этой программе.

— Думаешь, гипноз?

— Ты еще сомневаешься? Стоит тебе услышать этот голос, и ты впадаешь в транс. Пожалуй, лучше, если ты не будешь все это слушать.

— Нет, я должна убедиться.

Они переходили из одной секции в другую. Программы не отличались особым разнообразием. В девяти секциях росло только три вида плодов: помидоры, яблоки и огурцы. Каждый из видов растений, по-видимому, подвергался предварительному воспитанию последовательно в двух секциях, а в третьей закреплялись его наследственные качества. Наиболее тонко в психологическом отношении была составлена программа для огурцов. Бессмыслица, подчеркнутая тревожной игрой света, сменялась теплым лиризмом и задушевностью; тихий шепот — леденящими душу вскриками. Здесь явно чередовались звуковые записи из вестернов с записями классического наследия, которые, в свою очередь, переходили в гипнотический шепот.

К концу осмотра Элси была совсем подавлена, и Тронхейму пришлось потратить немало усилий, прежде чем она заговорила. Потом они сидели в номере и понемногу тянули ром.

— Нет, сегодня даже пить не хочется. — Элси отставила кофейную чашку. — Я пойду к себе, Эрих. Надо все осмыслить по-новому и что-то решить.

Тронхейм не стал ее удерживать. Пить ему тоже не хотелось. Теперь, когда он убедился, что гипотеза стала явью, на него навалилась усталость пережитых здесь дней, да и посещение опытных секций не прошло бесследно, подспудно действовал гипноз программ, хотя и в меньшей степени, чем на мисс Лумер. Эрих разделся и завалился в постель.

Оставался час до прибытия рейсового вездехода, а психобиофизик не мог прийти ни к какому решению. С одной стороны, открытие Лумера имело огромную ценность для человечества. С помощью биологического стимулирования можно вырастить целую плеяду гениев в науке, технике, искусстве… Все зависит от программы. Если такая бездарность, как Альфред Лумер, проявляет незаурядные способности, то что бы вышло из действительно одаренных юношей? Однако открытие профессора Лумера могло превратиться в скрытое оружие, которым уже пользовался, кстати, сам профессор, и в средство воспитания безропотной рабочей силы, и тупой, не признающей никаких моральных устоев, а потому безжалостной, но дисциплинированной армии. Это уже страшно. Эрих сжал голову руками. Что его удерживает от решительных действий? Доказательства. Реальные, весомые. Сам Тронхейм убедился, что все случаи расстройства психики на станции вызваны говорящими огурцами, но у него нет никаких доказательств, что Лумер применял свои страшные стимуляторы. Да, действовать надо незамедлительно: рассчитывать на молчание Элси не приходится, она слишком взволнована раскрывшейся тайной отца. Стоит Лумеру убрать магнитофоны из секций, и ни одна комиссия не придерется. Эрих будет посрамлен, как последний идиот. Использовать знак власти и арестовать профессора? Но удастся ли потом убедить комиссию в своей правоте? Если не удастся, такой рискованный шаг будет стоить карьеры! Так и не приняв определенного решения, Тронхейм отправился к шлюзовой камере.

Грохот планетохода нарастал. Рей был верен себе.

Точно по расписанию вездеход остановился в шлюзовой камере. Эрих нетерпеливо ждал, пока он пройдет мойку и сушку. Наконец открылись ворота, и вездеход вкатился в зал. Первым из люка появился профессор Лумер. Он несколько озадаченно посмотрел на ожидающего его психобиофизика.

— Чем обязан такой честью?

— Как видите, я вполне здоров, герр профессор, — по-немецки сказал ему Эрих, — и по этому поводу хотел бы иметь с вами беседу.

— Что-нибудь серьезное? — спросил Лумер, не обращая внимания на иронию Тронхейма.

— Вы сами понимаете, — Эрих интонацией подчеркнул слово «сами», - что без достаточно серьезных данных я бы к вам не обратился.

— Хорошо, пойдемте.

Дойдя до кабинета, профессор вытащил ключ, повернул его в замке и только после этого набрал разблокирующий код.

— Ну-с, что вы собираетесь мне сообщить?

— Прежде всего, что ваша система на мне не сработала, господин директор.

— Я вас не понимаю. Говорите по существу.

— Отлично понимаете. Поставка свихнувшихся на центральную базу — дело ваших рук, но Келвин ваша последняя жертва, даю вам слово.

— Послушайте, мистер Тронхейм. Я не первый раз выслушиваю подобные обвинения, но чтобы их высказывали в такой оскорбительной форме…

— Не ломайте комедию, Лумер. Артист вы превосходный, в этом я убедился, но вы же должны осознать, если я абсолютно здоров, значит ваша ставка проиграна!

— Я начинаю сомневаться в вашем здравом смысле.

— Вот как! — развеселился Эрих. — А это что по-вашему?

Он вынул из кармана портативный магнитофон и включил. Впервые Тронхейм наблюдал, как изменяются на глазах черты лица. Лумер побледнел, подбородок непроизвольно отвис, глаза остекленели… Эта картина промелькнула, как кинокадры вестерна, и снова перед ним сидел невозмутимый директор станции, только слегка согретый румянцем.

— Ваши записи ничего не доказывают.

— Вы так думаете? Сопоставьте свои занятия в области воздействия звуковых волн на растения, программу говорящих огурцов и последствия их применения, наконец, следственный эксперимент, для которого у меня, вашими заботами, имеется приличный запас огурцов из опытной секции — доказательств окажется более, чем достаточно!

— Сколько?

Тронхейм незаметным движением включил микрофон на запись.

— Вы хотите заплатить мне за молчание? Я вас правильно понял?

— Сколько?

— Я не располагаю сведениями о вашем капитале, мистер Лумер, но полагаю, три миллиона долларов будет достаточной компенсацией.

— Вы с ума сошли!

— Видите ли, я сторона пострадавшая. Ведь и меня вы хотели отправить с помощью ваших огурцов в сумасшедший дом, так что эта цена окончательная.

— Но у меня нет таких средств. Я ученый, а не делец.

— Не скромничайте, мистер Лумер.

— Клянусь, на моем счету не наберется и полмиллиона.

— Я подожду, — усмехнулся Тронхейм. — За свое открытие вы получите миллиарды. Если мы сговоримся в принципе…

В этот момент двери неожиданно открылись, и в кабинет вошли двое. Превосходно развитый торс и порядочных размеров кулаки выдавали в них сотрудников внутренней службы.

— Вам, действительно, придется подождать, мистер Тронхейм, но не здесь, а в изоляторе. Возьмите его. Он помешанный, — обратился директор к сотрудникам.

Дюжие парни рванулись к Эриху, но он поспешно выхватил из кармана особый знак, и те остановились, будто натолкнулись на невидимое препятствие.

— Ну, в чем дело? — повысил голос Лумер.

— У него знак особых полномочий, господин директор. — Эрих поднялся с кресла…

— Я отстраняю вас, мистер Лумер. До приезда специальной комиссии вы будете содержаться в изоляторе, на строгом режиме. Разговоры и переписка с кем-либо запрещены.

Лумер судорожно рванул на себя ящик письменного стола, но прежде чем он успел выхватить пистолет, один из сотрудников схватил его за руку, другой за подбородок. Ощупав лацканы пиджака и убедившись, что там нет ампулы со смертельным ядом, сотрудники надели профессору наручники.

— Прикажете надеть на него маску, чтобы не вызвать кривотолков?

— Думаете, можно скрыть арест директора станции, — иронически хмыкнул Тронхейм.

— Вы сообщите, что он внезапно заболел. Во всяком случае, следует попробовать.

— Ну попробуйте.

На профессора надели маску, поверх одежды накинули халат.

— Помните! Полнейшая изоляция. За малейший контакт с кем-либо, даже с дочерью, будете нести ответ перед особой комиссией. Весь рацион питания должен проходить через мои руки. Ясно?

— Так точно, сэр!

— Уведите.

Несколько минут Тронхейм сидел без движения, осознавая свершившееся. И он еще колебался, что делать с Лумером! Профессор с типичной психологией преступника. Такие не остановятся перед убийством. Пока Эрих терзался, что поступает подло, записывая на магнитофон признание Лумера, тот вызвал этих молодчиков, и только особый знак спас его от изолятора. Что было бы потом, нетрудно догадаться. Лумер любым способом, вплоть до насильственных инъекций наркотиков, довел бы его до безумия, и доказывай после свою правоту! Эрих встал и прошелся по кабинету. Теперь необходимо вызвать комиссию, но, конечно, нельзя использовать обычные каналы связи…

Он вызвал гараж. На экране возникло лицо дежурного техника.

— Скажите, рейсовый еще не отправился?

— Нет, сэр. Заканчиваем профилактику.

— Попросите О’Брайена.

— Слушаюсь, сэр.

Тронхейм, нетерпеливо постукивая пальцами, продолжал размышлять о своем положении. Конечно, изоляция Лумера позволит сохранить в неприкосновенности опытные секции оранжереи, но примет ли комиссия его сторону? Нужны более ощутимые, доказательства и искать их нужно здесь, в кабинете профессора. Должен же он регистрировать свои наблюдения!

— Хелло, доктор, как ваши дела? — Рей О’Брайен встревоженно глядел на него с экрана.

— Рей, дружище. Мне нужно отправить одну бумажку в Центр. Ты мог бы отвезти?

— Я вожу почту, док, — обиделся О’Брайен.

— Понимаешь, это личная записка. Мне хотелось, чтобы ты передал ее адресату из рук в руки.

— Хорошо, док, сделаю. Только поторопитесь. Через час я уезжаю.

Написав официальный рапорт и короткую записку начальнику отдела Корренсу, Эрих запечатал их в отдельные конверты и поспешил в гараж. Рей уже ждал его у готовой в обратный путь машины.

— Ну, здорово, док. Я вижу теперь у вас все в порядке.

— Спасибо, Рей, — Тронхейм с добрым чувством пожал ему руку. — Без твоей помощи я бы не выдержал.

— Так вы его прижали, док?

— До этого, дружище, далеко, но кое-что сделано, и это главное. Оба письма передашь в институт психотерапии, лично моему шефу Корренсу. Ты его, вероятно, знаешь. Высокий такой, с нездоровой желтизной на лице.

Рей кивнул, заложил письма в комбинезон и полез в кабину. Потом вспомнив, высунул голову.

— Док, я ведь привез еще продуктов.

— Благодарю, Рей. Но ты прав лишь отчасти. Больше мне твои продукты не потребуются.

— Смотрите, док, вам жить.

Тронхейм помахал рукой. Вездеход тронулся с места и вошел в шлюзовую камеру.

Два дня Эрих тщательно просматривал научные материалы Лумера. В них содержались исчерпывающие сведения о селекции различных сортов, приведены линии скрещивания и даже графики ухода за каждой из групп растений, но нигде, даже намеком, не упоминалось об опытах со звуковыми частотами. Уже сам факт замалчивания опытов говорил не в пользу бывшего директора, тем не менее, Эриху в его сложном положении нужны были неопровержимые данные, изобличающие преступную деятельность профессора. Размышляя о характере Лумера, его педантичности, Эрих пришел к выводу, что такие данные существуют и, скорее всего, должны всегда быть под рукой, иначе ими трудно пользоваться повседневно. В поисках тайника Тронхейм скрупулезно, шаг за шагом, обследовал кабинет и, отчаявшись, вызвал сотрудников внутренней службы. Деловито осмотрев стены с помощью специальной аппаратуры, они принялись за пол. Вход в тайник обнаружился под письменным столом. Оказалось, что кабинет имел второй, нижний этаж. Теперь Эриху стало понятно, почему директор не принимал во второй половине дня и выключал видеофон. По заведенному распорядку он работал в своем тайном кабинете. Отпустив сотрудников, Тронхейм спустился вниз по винтовой лестнице.

Обстановка тайного кабинета профессора Лумера была более чем скромной: легкий письменный стол, кресло и многочисленная картотека, содержащаяся в идеальном порядке. Здесь были собраны все результаты многолетних исследований профессора в области влияния звуковых колебаний на жизнедеятельность растений. Нашел Эрих и рукописные материалы, в которых на большом числе экспериментов профессор Лумер делал четкие выводы об усвоении плодами растений разнообразной информации. В отдельном ящичке лежали карточки сотрудников станции. На некоторых из них стояли красные кресты. Перебирая карточки, Тронхейм обратил внимание, что фамилии сотрудников, карточки которых помечены крестом, ему хорошо знакомы по историям болезней. Он вытащил карточку Анри Фалька. После деловой характеристики написано: «Слишком любознателен. Ухаживает за дочерью», — и подчеркнуто красной чертой. Ниже стояла дата и новая запись: «В рацион введены огурцы. Секц. 6». Снова дата и запись: «Первые симптомы.» В конце карточки число и месяц отправки в институт психотерапии.

Эрих просмотрел большую часть карточек, помеченных красным крестом. Записи были предельно краткими, но они неумолимо свидетельствовали о преднамеренном преступлении, холодном, расчетливом, с комментариями отклонений, с вариациями режима и указанием сортов и секций. Тронхейма бил озноб. Он выбрался на поверхность, и у него возникла неодолимая; потребность принять освежающую ванну. Выйдя из директорского кабинета, он лицом к лицу столкнулся с мисс Лумер. Она отшатнулась, глаза ее расширились не то от гнева, не то от испуга, но, так и не сказав ни слова, она прошла мимо.

— Элси!

Эрих догнал ее и тронул за плечо.

— Уберите свои грязные руки!

Тронхейм покраснел от обиды и загородил дорогу.

— Послушай, Элси. Я не скажу ни слова в свое оправдание, но хочу, чтобы ты просто посмотрела картотеку своего отца. Может, тогда ты не будешь думать обо мне так плохо.

— Ты все лжешь! Ты оклеветал отца. Я тебя ненавижу!

— Элси, — укоризненно покачал головой психобиофизик, — ты же врач. Неужели тебе не интересно посмотреть на карточки своих пациентов?

Мисс Лумер устало прижала руки к вискам.

— Каких пациентов? — спросила она с отчаянием.

— Твоих больных. Анри Фалька, например.

— Уйди, — тихо сказала Элси, осознавая суть разговора, но по ее тону Тронхейм почувствовал надлом в ее состоянии.

— Элси, рано или поздно это станет достоянием гласности. Лучше, если ты обо всем узнаешь из первоисточника. Я понимаю, как виноват перед тобой, но иначе поступить не мог.

— Что ты от меня хочешь?

— Просто посмотришь, и притом в полном одиночестве. Я не буду тебе мешать.

Они вошли в кабинет. Эрих приблизился к письменному столу и надавил на едва приметный гвоздик. Тяжелый стол плавно поплыл в сторону. Открылся люк в нижнюю комнату. Элси опасливо глянула вниз.

— Что это?

— Пройдем, — Эрих первым спустился по винтовой лестнице. — Как ты понимаешь, за такой короткий срок я не мог построить такой тайник. Вот карточки, помеченные красным крестом. Смотри.

Элси присела к столу и взяла первую карточку. Прочла, нахмурилась. Потом взяла вторую, третью. Волнение ее нарастало. Она то бледнела, то краснела, лихорадочно проглядывая карточки. Он доставал новые и бросал на стол.

— Хватит! — крикнула она и зарыдала. Слезы капали на карточки, исписанные аккуратным почерком профессора. Эрих осторожно отодвинул их на край стола и снова отошел к ящику.

— А вот карточка Элси Лумер. Рацион помидор. Секция два, три или один, в зависимости от тяжести проступка.

Элси выхватила карточку у него из рук и впилась взглядом.

— Лицемер! Дочь не пожалел…

Лицо ее исказилось гневом.

— Вот тебе! Вот тебе!

Она рвала карточку в клочья и топтала ногами. С ней началась истерика. Специальными пассами Эрих привел ее в чувство.

— Прости, Элси, но тебе нужно было пройти через это. — У нее снова покатились слезы.

— Ну, ну, Элси. Не надо.

Она повернула к нему заплаканное лицо с глубоко запавшими от нервного истощения и бессонницы глазами. Эрих сочувственно вздохнул.

— Тебе бы выспаться хорошенько.

— Пойдем отсюда, — она сделала несколько шагов и нетерпеливо оглянулась. — Скорее!

Ее каблуки зацокали по винтовой лестнице. Эрих поспешил следом. Он проводил ее до номера и усадил в кресло. Они сидели молча, думая каждый о своем. Нервное напряжение стало спадать. Элси задремала, откинув голову на спинку кресла.

— Я пойду, — сказал Тронхейм, дотрагиваясь до ее руки.

Элси открыла глаза, сделала попытку подняться, но бессильно упала в кресло.

— Э, да ты совсем раскисла.

Эрих расстелил постель и помог ей добраться до кровати. Укрыв ее одеялом, он хотел уйти, но она схватила его за руку.

— Не уходи. Я боюсь одна.

— Спи. Я буду рядом, — Эрих погладил ее волосы. — Спи.

— Я сплю.

Немного поворочавшись, она заснула.

Приведя себя в порядок после утомительного пути, Тронхейм отправился в свой институт. По дороге он размышлял, прибавят ему оклад или нет. Все-таки работу он проделал нешуточную, а главное, добился успеха один там, где беспомощно разводила руками не одна компетентная комиссия. В любом случае им придется относиться к нему с уважением. В отличном расположении духа Эрих миновал последний переход и очутился у входа в институт психотерапии. Вот и кабинет Корренса.

— Мое почтение, шеф, — поздоровался Эрих, сияя радостной улыбкой.

— А-а, ниспровергатель основ и калиф на час. Ну, сдал дела, господин временный директор станции?

— Сдал и готов приступить к выполнению обязанностей научного сотрудника вашего отдела.

Корренс покрутил головой.

— Ничего не выйдет, парень.

Его тон не сулил ничего доброго. Радостное настроение Эриха улетучилось. Тревожные мысли запрыгали в дикой карусели…

— Это почему? — сдавленным голосом спросил он.

— Никто не рубит сук, на котором сидит.

— То есть?

— Вот тебе и то есть. У нас сокращение штатов. Ведь не только отдел, институт держался на этой дурацкой проблеме! А теперь, — Корренс сложил кукиш, — вот что осталось от проблемы после твоей командировки. Двое парней из отдела уже отбыли на Землю, пока ты там директорствовал.

— А как же я? — в смятении проговорил Тронхейм. — Ведь комиссия осталась довольна моей работой.

— Еще бы! Ты им откопал такой клад. Теперь они погреют на нем руки.

— Вы хотите сказать, что Лумера не будут судить?

— Судить? Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях, особенно, когда ты, не поднимая шума, вызвал комиссию.

— Что же мне теперь делать, шеф?

— Иди к начальству. Тебе отвалят премию и уплатят неустойку по договору.

— Думаете, меня отправят на Землю?

Корренс иронически оглядел его с головы до ног.

— Думаю? Как пить дать! Нужны им здесь лишние свидетели…

— А если я подниму шум?

— Хм. Не советую. Здесь тебя быстро упрячут, а на Земле никто не поверит. Скажут — бред собачий. И все.

— Спасибо, шеф. Жалко бросать хорошую работу. А на Земле еще неизвестно, что будет.

— Попроси рекомендации да гонорар с них сдери, как следует. Они будут вокруг тебя на цыпочках…

— Ладно, шеф, — вздохнул Эрих. — Пойду.

Тронхейм сидел у иллюминатора, ожидая взлета рейсовой ракеты. Посадка заканчивалась. Кто-то опустился рядом в пустовавшее кресло. Эрих повернул голову.

— Элси?!

— Здравствуй, Эрих. Не ожидал встретить?

— Я думал, ты осталась.

Элси зябко поежилась.

— Нет, с меня хватит. Возвращаюсь на Землю. Насовсем.

— Чем же ты тут занималась без меня? Громила местные рестораны?

— Фи. Бери выше.

— Откупила иллюзион?

— Нет, Эрих, — Элси вздохнула. — Со всем этим покончено. Лечилась в вашем институте. Теперь я вполне добродетельная личность, богатая невеста.

— Ну да. Знаю я ваши капиталы!

— Не скажи. Я теперь стою три миллиона долларов. И сто тысяч ежегодно на мелкие расходы!

Эрих удивленно присвистнул.

— Да… Видимо, дела твоего папаши пошли на лад. Послушай, — он подозрительно взглянул на Элси. — Ты случайно оказалась на соседнем кресле?

— Фи, Эрих. За кого ты меня принимаешь? Станет богатая невеста заказывать билет рядом с таким простофилей, которого выгнали с места и даже как следует не заплатили.

— Однако ты неплохо осведомлена о состоянии моих дел. Подозрения переходят в уверенность: ты откупила кресло нарочно!

— Да. И у меня есть деловое предложение. Если хочешь им всем насолить, женись на мне, и мы вместе будем проматывать их денежки.

— Видишь ли, Элси…

— Ах, да! У тебя есть невеста. И твоя прирожденная честность не позволяет тебе…

В это время в проходе появился стюард.

— Мистер Тронхейм, вам радиограмма.

Эрих развернул бланк. Элси демонстративно отвернулась, чтобы не видеть текста.

Он скомкал радиограмму и бросил в мусоропровод.

— Что-нибудь неприятное? — участливо спросила Элси.

— Так, пустяки. Что ты там говорила насчет женитьбы? Глаза Элси весело блеснули.

— Ага! Получил отставку? Теперь ты понял, что никому не нужен, кроме меня? Соглашайся, пока не поздно! Эрих накрыл ее руку своей.

— Ладно, Элси. Пусть они все провалятся в тартарары. А мы поедем с тобой куда-нибудь в свадебное путешествие. Тебе не приходилось бывать в Италии?

По проходу пробежал стюард, призывая всех пристегнуться к креслам. Ракета готовилась к старту…