Хранитель

ГЛАВА 35 Женщина из леса

Лето, 1990

Это было ее любимое место — за пределами кладбища, среди густых сосен и берез. Там росли грибы в красную и желтую крапинку; мягкую землю устилали листья, как компостная куча, которую отец хранил за сараем. Лучи солнца не пробивались через облака, здесь всегда было темно. Она бродила по старым тропинкам, пиная ногой упаковки из-под презервативов и пивные банки «Пабст Блю Риббон», «Бад», «Бад Лайт», думая, что это сделано специально для женщин. Каждое утро после завтрака, взяв в дорогу яблоко или ягоды, она гуляла здесь. Так проходило седьмое лето в ее жизни.

Сюзан была хорошенькой девочкой. Настолько, что люди не могли оторвать глаз, останавливали на улице со словами: «Какая у тебя улыбка! Станешь актрисой, когда вырастешь?» Эйприл Уиллоу буквально закармливала ее конфетами в библиотеке во время детских утренников; доктор Конвэй разрешал девочке дуть в его стетоскоп, говоря, что ее дыхание обладает волшебной силой; в супермаркете, где работала ее мама, Сюзан часто забиралась на колени к кассиршам, обожавшим делать ей разные прически.

Мама шила для нее светло-голубые платьица, и Сюзан, одеваясь утром перед школой, так самозабвенно кружилась и танцевала, что подол вздымался чуть ли не до потолка.

— Моя маленькая мисс Маффит, — говорила мама. — Ты словно живешь в собственном мире.

Но мир Сюзан действительно существовал. Она говорила, что если быстро-быстро махать руками, то можно научиться летать. Когда она что-то рисовала, картинка немедленно оживала; если Сюзан молила Деву Марию о снегопаде, то на следующий день, даже весной, шел снег; она никогда не закрывала ночью глаза, боясь уснуть навсегда. Стоило три раза покрутиться перед зеркалом и послать Кровавую Мэри к черту — в отражении появлялась плененная женщина.

Но даже она знала, что скоро все изменится. Ее пухленькая младшая сестра уже умела разговаривать. Сама Сюзан к тому времени научилась читать и писать. В школе она вела дневник, в котором писала: «Когда я вырасту, у меня появится собака. Я назову ее Солнце. Буду жить с кучей детишек в замке высотой до самого рая, чтобы навещать умерших людей».

Наступали перемены. Она чувствовала, как они росли внутри нее подобно шару, который вот-вот взорвется. Скоро все изменится — так говорили сны. Плохие, мрачные. И вот тогда Сюзан провела лето в лесу, гуляя в кедах по влажной земле, слушая, как трудятся лесорубы, и наслаждаясь последними моментами своего слишком короткого детства. Она скакала через ручьи, пыталась кормить с рук оленя ягодами; приподнимая камни, внимательно разглядывала сороконожек, бросавшихся наутек от света. Обхватывая руками небольшие деревья, девочка воображала их своими любовниками.

— Возьми меня, — говорила Сюзан. Она не понимала, что это значит, только чувствовала телом, как загадку без ответа.

Встретив однажды лося, девочка спряталась за деревом и наблюдала, как неуклюжий зверь расшатывает ветки, распугивая всех птиц. В другой раз ей попались на глаза мальчик с девочкой — большие, но еще не взрослые. Они были голые и до слез щекотали друг дружку. Во время своей последней прогулки Сюзан увидела маленькую женщину — блондинку с длинными волосами в голубом платье. Сидя на камне, она махала над водой обломанной веткой, и поверхность реки, как по волшебству, дрожала.

— Подойди сюда, Сюзан Мэрли, — позвала женщина бархатным голосом, тихо и монотонно.

— Кто вы? Откуда знаете мое имя? — спросила Сюзан.

Женщина вытащила удочку, на которой поблескивала мелкая рыбешка, беспомощно изворачиваясь и задыхаясь.

— Мне отпустить ее?

— Да, пожалуйста, — ответила Сюзан. «Бедная рыбешка», — подумала она с грустью.

Снятая с крючка рыбка задергалась между ее пальцами, хлопая хвостом. Через секунду женщина отправила ее в рот и, глотая, причмокнула губами. Раздался мокрый хлопок, от которого у Сюзан по спине побежали мурашки.

— Вот что надо с ними делать, Сюзан. Есть, — сказала незнакомка.

Ужас, это не для детей! Она не знает, что разговаривает с маленькой девочкой?! Сюзан в страхе отступила. Хрустнул сучок. Кто-то назвал ее по имени. Кто?

Вдруг лицо женщины закровоточило, а на шее появились черные узлы, опускавшиеся вниз к высокому воротнику голубого платья.

— Мы такие, Сюзан. Ничтожества. Дерьмо, — сказала она.

В тот день Сюзан бежала до самого дома не останавливаясь — вниз с холма, через весь город, мимо Эйприл Уиллоу, спросившей беззаботно «Что за пожар?»…

Ворвавшись в кухню, девочка ползком подобралась по коричневому линолеуму к маме, кормившей младшую дочку, и обняла ее за ноги.

— Что стряслось, мисс Маффит? — спросила Мэри.

Сюзан боялась признаться, что была одна в лесу. Ей запрещалось бывать где-либо, кроме парка в квартале от дома.

— Я… испугалась, — сказала она. — Увидела енота, думала, укусит.

Отложив детскую ложечку «Минни Маус», Мэри посмотрела на дочь.

— Енот? У него изо рта шла пена или еще что-то?

Сюзан покачала головой.

— Тебе до сих пор страшно?

— Да…

Мэри взяла Сюзан на руки и, усадив на колени, прижала к себе.

— Так лучше?

Девочка закрыла глаза.

— Да… пожалуй.

Назавтра — это был последний день перед началом второго класса — Сюзан пошла вместо леса в парк. Никаких страшных женщин, повсюду только дети, лепившие куличики из песка. Хорошее, безобидное место, но Сюзан стало скучно. У нее не складывались отношения с качелями: она постоянно забывала, что если снизу слезть, то человек, сидящий в это время наверху, упадет. Сюзан пробовала повисеть на турнике вверх тормашками, но через пять минут кровь приливалась к голове, и она испугалась взрыва. Бах! — и нет черепушки. Но сколько человек может так протянуть? В парке вообще много не увидишь, потому что он однообразен и ограничен забором. В то время как лес постоянно меняется.

Сюзан вышла из парка и отправилась вверх по холму, махая рукой каждому встречному. Увидев мистера Уиллоу, одинокого и печального, она широко улыбнулась и даже присела в реверансе. Затем по дороге попались Фулбрайты, гулявшие с маленьким ребенком. Только они ей не нравились: у них в головах было много песка. Воображая, что они — страшные вампиры, Сюзан закрывала шею, проходя мимо. Потом она встретила Кэтти Прентис, только что переехавшую в Бедфорд с новым мужем.

— Эй! — сказал Пол. Сюзан не могла вспомнить, откуда знала его. — Вот где твой нос у меня, видишь? — Он показал ей фигу.

— Дурачок ты, — ответила Кэтти.

— А ты симпатяжка, — живо отреагировал муж, обняв ее за талию, и они вместе удалились.

Вот как ведут себя настоящие влюбленные, подумала Сюзан. Не то что ее мама с папой. Она смотрела им вслед. Как только пара спустилась с холма, Пол убрал руку. «Да только показывают любовь там, где не нужно, и наоборот… как крабы с вывернутыми наружу костями».

Что это значит? Как люди могут быть похожими на раков, если выглядят по-человечески? И почему раньше приходилось тщательно всматриваться, а сейчас она свободно видела все эти вещи? Раньше надо было сильно зажмуриться, сосредоточиться, как в карточной игре… а теперь они сами пришли к ней.

Протиснувшись через забор кладбища, Сюзан вошла в лес и увидела на камне ту же женщину. Только теперь она снова была красивой, ничуть не страшной. Сюзан хотела спрятаться за куст, но она увидела ее. Девочка вскочила и бросилась бежать по тропе в противоположную сторону.

— Вернись! — кричала женщина ей вслед. — Я вижу тебя изнутри, Сюзан Мэрли, ты уже мертва. В тебе полно червей!

Сюзан бежала, пока ноги не размякли, как вареные макароны. Прислонившись без сил к дереву, она долго плакала. В воображении мелькало лицо женщины — улыбающееся, манящее. «Иди ко мне, — шептало оно. — Хочу поделиться с тобой секретом».

Но Сюзан не хотела идти — ни к ней, ни домой. Она нацарапала осколком свое имя на коре, послушала птиц: дрозд, апогон, ворона… Лес изменился, стал чужим для нее. Кажется, шар внутри уже взорвался. Кто звал ее по имени? Или это чья-то шутка?

Девочка вернулась к реке. Ничего не могла с собой поделать — что-то в этой женщине показалось ей очень знакомым.

— Зачем вы это сделали? — спросила Сюзан.

Женщина опустила удочку, на конце которой висел огромный крюк.

— Что?

— Зачем вы съели рыбу? Она теперь будет плавать у вас в животе, вы заболеете.

Женщина улыбнулась. Из ее голубых зрачков текли красные струйки, а по шее — черная кровь. Ее красота превратилась в уродство. Затем лицо снова стало бледным и ровным. А потом — обе маски появились одновременно. Она дотронулась до скалы.

— Сядь здесь, рядом со мной.

— Вы мне не нравитесь, — жалобно сказала Сюзан, переминаясь с ноги на ногу, будто хотела в туалет. Мама сильно разозлится и отшлепает ее, если узнает, что она общалась в лесу с незнакомцами. Но Сюзан так хотела оказаться рядом с женщиной…

— Ты же хочешь сесть со мной, разве нет, Сюзан? Хочешь задать мне вопрос. Я не обижу тебя, обещаю.

Всмотревшись внутрь нее, Сюзан поняла, что это ложь. Женщина хотела причинить ей вред, до неузнаваемости расцарапать ее хорошенькое личико. Но кроме этого, она увидела что-то непонятное, вроде ответа на вопрос, который забыла, хотя должна была помнить. Сюзан не спала ночами, мучаясь из-за него, постоянно плача.

— Милая, подойди же ко мне. Я не кусаюсь.

«Неправда», — подумала Сюзан, подняв на нее глаза.

Женщина улыбнулась, будто слыша ее мысли. Но тот вопрос… не давал девочке покоя, она должна была скорее получить ответ. Подойдя к скале, она подняла руки, и женщина, взяв ее за талию, посадила рядом с собой. Прикосновение не было ни холодным, ни теплым. Никаким. Словно что-то, еще не родившееся на свет.

— Расскажи мне историю, — потребовала женщина.

— Историю?.. — Сюзан склонила голову. — Я слышала только про человека с крюками вместо рук…

Женщина опустила удочку в реку, но без единого звука. Вода только подрагивала. Она улыбнулась. Голубые зрачки за одну секунду расширились и сузились. Близко-далеко. В ней соединились два человека. Нет, больше, и они испытывали голод.

— Нет, другую расскажи. Ты знаешь, о чем я.

Сюзан накрутила на палец прядь волос.

— А… в цирке в Бангоре я видела мужчину, который закидывал ноги за спину. Меня не пускали из-за того, что слишком маленькая, но я пролезла под тентом. Только папе не говорите: он не знает.

— Не та история, — снова возразила женщина. Сюзан посмотрела на воду и улыбнулась своему отражению. Такая красавица! Увидев рядом женщину, она содрогнулась: их было двое, одинаковых…

— Давай я начну, а ты закончишь. Жила-была маленькая девочка, которой очень не повезло: она родилась в плохом месте, где никто и ничто не умирало…

— Мне не нравится такая история, — пробормотала Сюзан. — Я люблю только сказки и мультики.

Женщина усмехнулась, показывая острые, как ножи, зубы.

— Поначалу это было самое заурядное место, — продолжила она. — Его, как и любое другое, кто-то основал, и жили там вполне счастливые люди. Была бумажная фабрика, река, полная рыбы, и плодородная земля.

При этих словах Сюзан представила себе родной Бедфорд: новые чистенькие домики, поезд, проезжавший через Мэйн-стрит два раза в день… Ее прадедушка заливал улицы асфальтом, а прапрадедушка срубал первые деревья для голодных фабричных станков, готовых принять свою пищу. Женщина рассказывала дальше:

— Но есть на свете места, которые живут вечно. Они обладают разумом, памятью и своими желаниями.

— Как Бедфорд? — спросила Сюзан, и женщина кивнула.

— Да, как Бедфорд. Поначалу он процветал, люди были счастливы. Их привлекал основатель фабрики Уильям Прентис. Он обещал построить высокие заборы, беспокоиться о всеобщем здоровье и о будущем детей. Гарантировал обеспеченную старость и свежий воздух. Когда он умер, ему воздвигли памятник, и каменный ангел до сих пор наблюдает за его могилой. — Сделав паузу, женщина нежно и со злостью улыбнулась Сюзан. — Но слова Уильяма Прентиса обратились в соль на раны: сливавшиеся в реку химикаты убивали рыбу, люди заболевали. Если их губила не работа, то воздух. Однако все это происходило так медленно, что сперва никто и не заметил. Зарплата понизилась, люди стали больше работать, нанося огромный вред легким, ушам и глазам, здоровью своих детей. Перед сном выпивалось много пива, чтобы заглушить боль. Несмотря на это, никто не хотел признавать, что Уильям Прентис солгал, и все, что было принесено в жертву, — результат их собственной жадности.

В воображении Сюзан появилась новая картина: Уильям Прентис, живущий в особняке на вершине Ирокезского холма. Богатый человек в костюме. Гладкое выбритое лицо, ногти на руках аккуратные, коротко стриженные. Заходя на фабрику, он прикрывал рот платком, опасаясь ядовитых испарений, и наблюдал за покалеченными рабочими. У них слезились глаза, они кашляли черной слизью. Говоря о проблеме детей Бедфорда, выраставших коротышками со слабым здоровьем, Уильям обещал людям нанять хороших врачей, оборудовать помещение лучшей вентиляцией, повысить зарплату. Каждый раз он твердо намеревался исполнить задуманное, но потом… потом он выходил из здания фабрики на залитую солнцем улицу и обо всем забывал. Люди продолжали болеть, в реке дохли рыбы, лягушки и черепахи. Выживали только сильнейшие.

— Тридцать четыре человека работали в ту ночь, когда вентиляция засорилась. На улице стояла зима, и все двери были плотно закрыты. Скопившиеся испарения не успели еще остыть. Произошла страшная трагедия. — Женщина щелкнула языком, но Сюзан почему-то совсем не расстроилась. Это даже показалось ей смешным. — Половина умерли до того, как начальник цеха распахнул двери. Остальные скончались в течение часа.

Уильям Прентис кормил себя разными историями, выискивая все больше оправданий тому, что сотворил сто лет назад. Он приказал, чтобы тела сложили в подвале, затем поджег помещение — осторожно, чтобы не задеть остальную фабрику. Таким образом, никому не придется объяснять, почему засорилась вентиляция, платить лишние деньги… Трупы так и остались в подвале, засолив землю Бедфорда, на которой ничего хорошего больше не выросло.

Уильям умер, дело продолжили его дети, окончательно выжав из города все соки: начали закрываться магазины, денег не было, заводы прекратили свою работу. И лишь тогда люди осознали, что обещания Прентиса были лживыми. Его семья уехала, бросив Бедфорд на произвол судьбы. Страшный, но бесполезный гнев, поселившийся в каждом, разрастался, шел вниз под землю, впитывался в дождь, терзал измученные желудки, кормил души мертвых…

— Не надо… — пролепетала Сюзан, но взгляд женщины заставил ее замолчать. Зрачки с бешеной скоростью расширялись и сужались, поглощая Сюзан внутрь себя, заставив ее забыть собственное имя.

— Первым знамением того, что город испорчен, стал ежегодный дождь. Воздух после него уплотнялся, изменялась гравитация. Все, что было похоронено в городе, выбиралось наружу, проникало в ночные кошмары и основные инстинкты людей. Они сами того не подозревали, но теперь каждое их действие или решение находилось под контролем. В конце концов город стал одержим. Поток всего мертвого, потерянного и живого задвигался, начал говорить. Господь оставил это место.

— Вы лжете, — прошептала Сюзан, хотя знала, что это правда. Иногда, сидя за партой в школе или гуляя по Ирокезскому холму, она видела город в странном свечении, похожем на огонь. Ярость, в которой он готов был сжечь себя дотла, провалиться в дыру, такую же глубокую, как глаза этой женщины.

— Знаешь, что случилось потом?

— Нет…

— Смотри.

Женщина широко улыбнулась. Из раскрывшихся губ капля крови стекла по подбородку и упала на камень. Затем она стала расти — возможно, из-за взгляда Сюзан, — покрывая сплошным слоем скалу, разбрызгиваясь на грязь, деревья, небо… все вокруг озарилось, как яркий закат. Потрясающе красиво… Но через секунду небо потемнело, кровь стала черной.

— Перестаньте! Это плохая шутка! — закричала Сюзан, видя, как в зрачках женщины один цвет стремительно поглощает другой, втягивая ее в самую глубину.

Сюзан прислушалась к голосу внутри женщины, но вместо одного различила тысячи. «Убей ее!» — кричал первый. Другой говорил: «Какая она была милая, добрая. Чудесная, как конфетка…» Остальные — кто сетовал на дождь, кто оплакивал смерть Пола Мартина (он скоро умрет?!), кто любовался звездами в ясную ночь, кто смеялся над черным дымом, проникавшим в чей-то дом. Некоторые мечтали обвешать Сюзан тяжелыми камнями и бросить ее в реку, чтобы не допустить определенных вещей. Каких?!!

— Хватит! — завопила она и сильно ударила женщину ногой, не видя, куда бьет. Девочка ничего не могла разглядеть. Все черное. Ужасное. В темноте раздался смех.

— Теперь понимаешь? — спросила женщина.

— Да. — Сюзан всегда осознавала, что происходит. Особенно сейчас, становясь старше.

Небо снова озарилось красным светом, перешедшим в оранжевый, затем в желтый и, наконец, в синий. Зрачки женщины остановились, смертельная хватка ослабла. Она смеялась и плакала одновременно.

— Сюзан, ты знаешь, чем все закончилось?

Девочка молчала, но ответ был уже известен ей.

— Это зло неизбежно вселялось в зачатых здесь детей. И однажды родилась девочка — полумертвая, как сам город. Она могла слышать и видеть тех, кто был давно похоронен, и в конце концов они стали ее частью: жили в голове, сердце и утробе. Она будто вынашивала саму смерть.

Сюзан закрыла глаза. Ей хотелось сию же секунду исчезнуть, взмахнуть крыльями, полететь домой. Как единорог, она перенесется на колени к маме.

— Я только маленькая девочка, — тихо сказала она.

— Когда пришло время, она умерла, порождая своей смертью новый гнев.

— Неправда! Такого не случится! — кричала Сюзан.

Зрачки еще раз пошевелились, черная кровь текла по камням, кожа на теле женщины слезала с костей.

— Правда. Это происходит сейчас, в прошлом и настоящем. Всегда.

Сюзан зарыдала, не в силах уже ни дух перевести, ни высморкаться в рукав футболки.

— Зачем вы делаете это со мной?!

Женщина усмехнулась.

— Ты искала меня. Я — все, о чем ты думаешь. Ты не можешь отпустить меня. И никто не может.

— Вы живете в лесу?

— Мы живем здесь, Сюзан. Везде.

Сюзан понимала только наполовину. Она вспомнила сон о женщине, потерявшей свое отражение. Увидела в городе людей, поспешно переходивших на другую сторону улицы, если она приближалась. В мыслях возник дом, где котел стучал как сердце, и бумажная фабрика, черный дым от которой затмил однажды все небо. Наконец Сюзан увидела собственный надгробный камень — маленький, ничтожный. Женщина была права.

— Почему я родилась такой? И что случилось с Бедфордом? — спросила она.

— Люди заключили сделку с Уильямом Прентисом, — улыбнувшись, ответила женщина. — Продали свои жизни за его ложь. В результате — сгнившая земля, на которой больше ничего не вырастет. Смерть тоже не наступит, пока фабрика стоит на месте. А из-за тебя здесь и жить никто не может. Теперь задавай тот вопрос, ради которого пришла.

Сюзан молчала, уже зная ответ. Она не хотела его слышать. Женщина смертельно улыбнулась.

— Может, мне самой сказать, Сюзан Мэрли?

— Прошу вас, не надо…

— Я — это ты.

Она проснулась на камне, одна. Сильно затекла шея от неудобной позы, вокруг стемнело. Плохая тетя исчезла… а была ли она на самом деле? Нет здесь никого, кроме нее, маленькой мисс Маффит! Страшно — она ненавидела такие сны. Который час? Мама жутко рассердится!

Сюзан направилась к выходу из леса, чувствуя что-то странное… кто позвал ее? Она сбежала вниз по тропе и протиснулась через забор на кладбище, опять услышав свое имя.

К тому времени совсем стемнело, и она не могла отыскать среди надгробий дорогу обратно.

— Сюзан, иди сюда немедленно! — требовал один голос. Откуда он?

— Не теряй время, детка, скоро польет дождь, — говорил другой.

— Мне так одиноко… у вас нет похожего чувства? — спросил еще кто-то. — Здесь очень темно!

— Иди сюда, прелестная девочка. Люблю таких, — послышался новый голос.

Они все заговорили одновременно.

Сюзан побежала и споткнулась о большой камень с ангелом. Лежавший внизу человек (она поняла, что это Уильям Прентис) не мог спокойно спать. Его руки были красными, он бешено ворочался. По всему ряду люди начали подниматься из могил.

— Спите! Ложитесь спать! — кричала Сюзан.

Они тянули к ней руки.

— Выпусти… выпусти нас!

Выбежав с кладбища, девочка бросилась домой. Пробегая по улицам, она слышала все, о чем говорили в домах: «Он с другой женщиной!»; «Завтра мой день рождения, а мы ссоримся!»; «Она вечно спит ко мне спиной, будто у меня изо рта пахнет»; «Ненавижу школу!»; «Бывало у тебя такое ощущение, что ты наблюдаешь за своей жизнью, видишь все глупости, но ничего не можешь с этим поделать? Кажется, моя жизнь принадлежит кому-то другому».

Сюзан зажала уши и понеслась по улице, тараторя детские песни. Кто-то, возможно, видел ее, слышал, что она разговаривает сама с собой, но ей было все равно. Голоса не умолкали.

Когда Сюзан пришла домой, мама чуть не задушила ее в объятиях.

— Я так испугалась, девочка моя! Мы везде тебя искали, я весь город объездила. Милая, что случилось?

Сюзан потребовалось меньше секунды, чтобы почувствовать, что слова матери пусты, на самом деле она так не думала.

— Я спала… потом проснулась.

— О, дорогая, — проворковала мама, крепче сжимая ее. — Больше никогда не пугай меня так!

Отец поставил маленькую Лиз на пол. Он всегда был в роли посредника между Мэри и Сюзан, видевшую внутри него слабость, с помощью которой страдающие души нашли в нем пристанище. Сам он об этом не догадывался, но из-за бремени причинял Сюзан боль. Мать знала, но отказывалась верить.

Сюзан отчетливо видела свою линию жизни — все вероятное и неизбежное. Женщина солгала ей, рассказав только о плохом. Неудивительно, ведь она больше ничего не понимала в жизни. Но ведь было и много хорошего, даже в Бедфорде! Хотя все чаще Сюзан видела свою неминуемую погибель от неутоленного голода, и это приводило ее в ужас.

Отец осмотрел ее с ног до головы, повернул, изучая каждый дюйм. Он весь трясся, в глазах стояли слезы.

— Тебя кто-то обидел? — спросил он.

— Нет, — сказала Сюзан, плача. — Никто не тронул.

— Слава богу, — прошептал отец.

Он и Мэри с двух сторон обняли ее, образовав небольшой круг. Сюзан ревела. На крохотную долю секунды она почувствовала себя в безопасности, защищенная людьми, которые вскоре предадут ее.

Голоса продолжали говорить. Они были всегда обращены к ней.

ГЛАВА 36 Сад

1994

Дождь, шедший неделю, недавно закончился. В этом году он показался особенно сильным. Конечно, было и хлеще. Например, в семьдесят девятом году, вспоминал Тэд Мэрли. Фабричную трубу тогда затопило, и город оказался на несколько дней заблокирован. Но сейчас, как и всегда, дождь прекратился, снег растаял, и почва была вполне плодородна.

Вечер был приятным, немного сырым. Слой серных выделений от фабрики висел низко в воздухе, будто одеяло между землей и звездами. Воткнув лопату в мягкую грязь, Тэд Мэрли приступил к работе. Кое-где уже пробивались сорняки, но они не помешают вырасти шпинату и помидорам. Он-то знал, как заставить их расти: дело было не в благородных латинских названиях, не в воде, солнце или почве, а в сильном внутреннем инстинкте. В этом году его сад расцветет.

Тэд был маленького роста, худощавый, что визуально создавало впечатление долговязости. Отложив лопату, он взял в руки горсть земли. Как всегда после дождя, она пахла свежестью, началом жизни. Он с удовольствием помял ее между пальцами.

Шло время. На небе появились звезды. Он включил фонарь и начал осматривать почву под ногами, думая, что, были б деньги, он обязательно стал бы фермером — чтобы работать целыми днями в поле ради чего-то своего. Выращивать, к примеру, кукурузу! Такую высокую, что за ней не разглядишь собственного дома. Ночью он спал бы вместе с животными. Покормит любимых свинюшек помоями и ляжет с ними рядом. И никогда не вернется назад. Будет наблюдать за семьей с безопасного расстояния.

Когда-то, много лет назад, Тэд мечтал вырваться. Сидя на крыльце дядиного дома, он любовался звездами и строил планы, как однажды уедет и сможет везде-везде побывать. Но потом ему встретилась Мэри, которая хотела навсегда обосноваться в одном месте. Работая то в баре «У Монти», то на фабрике, он накопил достаточно денег для уплаты первого взноса за дом. Честно говоря, он не был уверен в своей любви к Мэри, но зато мог спокойно забыть о смелых мечтах.

Отвлекшись от воспоминаний, Тэд вернулся в дом, соорудил себе сандвич и, усевшись у черно-белого «Зенита», включил уже почти закончившийся бейсбольный матч между «Редсокс» и «Милуоки». Последние выигрывали. Он пытался сосредоточиться на игре, но не мог.

Сделав звук тише, он стал внимательно прислушиваться. Затем открыл банку с пивом, потом вторую, третью… Тэд пил, чтобы подбодрить себя и создать повод. Он столько раз проделывал этот путь, что в воздухе уже смердело воспоминаниями. Он поднимался по лестнице, обещая себе, что сейчас же пойдет спать, но прежде заглянул в комнату к девочкам. Просто проверить — в конце концов, они его дочери.

Элизабет ворочалась. Отец никогда ее не трогал и не будет. Он взглянул на вторую, Сюзан. Надо же, одиннадцать лет. При этих мыслях на его лице появлялась гримаса. Она выглядела намного старше своего возраста… но нет, он больше никогда не тронет ее.

Он погладил Элизабет по плечу. Какое прелестное маленькое создание. Тихое. Внешне очень похожее на него. Он наклонился к повернувшейся во сне малышке и, поцеловав ее в лоб, провел рукой по одеялу, по изгибу узких бедер.

Находиться рядом с Лиз было очень легко: она его не возбуждала. Тэд думал о ней на работе; целый день собирал разные истории, чтобы вечером позабавить дочурку. Он ни за что на свете не оставит семью, как его отец. Не позволит Элизабет пропасть. Рука опустилась ниже. Он легонько сжал маленькую пухлую ножку. Ее дыхание дрогнуло. Кажется, не спит, подумал Тэд и рассердился, что она притворяется. Собственного отца испугалась, что ли? Он надавил сильнее.

В этот момент Сюзан встала со своей постели и расстегнула верхние пуговицы на ночной рубашке, из-под которой виднелась плоская грудь. Однажды она станет полной и мягкой. Сюзан убрала его руку от Элизабет. Их пальцы переплелись. Странная она была девочка. Дерзкая, строптивая, как он сам.

Сюзан вывела отца из комнаты, и они пошли в прохладный подвал, где на полу оставался еще полудюймовый слой воды, хотя Тэд вычерпал большую часть. Зашумел котел. Их лица были совсем близко, и он жестом приказал ей повернуться, чтобы она не могла его видеть — он же не злодей все-таки. А Сюзан, должно быть, любила его безмерно, раз хранила такую тайну.

Она не шелохнулась. Край длинной ночнушки красиво расплылся по мокрому полу, словно розовый цветок. В отражении ее глаз перед ним стоял человек, старевший с каждым днем. Худой, чахлый, слишком увлекавшийся спиртным и не питавший любви ни к своему прошлому, ни к будущему. Он заплакал.

— О, Сюзан…

Приподняв ее подбородок, он увидел, что дочь была так же несчастлива. Его тихая, грустная девочка. Все будет хорошо. Он поцеловал ее в губы. Нежно — как и всегда. Затем стянул ее хлопковые трусики вниз, к лодыжкам, повернул Сюзан против пильных козел и начал. Подошвы ботинок шлепались о воду, и внезапно Тэд почувствовал печаль, оттого что дождь, как бы сильно ни лил каждый год, не мог очистить ни его, ни ее. И вот они были здесь. Он — в ней, стоя на мокром полу.

Он никогда не пробирался слишком глубоко, не хотел сделать ей больно. Но в этот раз все изменилось. Она правда думала, что он собирается обидеть Элизабет? Как ей только в голову могло прийти? Тэд толкнул. Вода плескалась в ритм, разбрызгиваясь на стены, кружась на полу. Громко стучал котел, и на секунду ему показалось, что дом разгневался на него за то, что он делал.

Когда все кончилось, и Сюзан повернулась, он увидел, что из нее течет кровь. Из нижней губы тоже — она закусила ее, видимо, удерживая себя от того, чтобы не заплакать или не выкрикнуть его имя. Он начал вытирать слезы, усыпая поцелуями ее щеки.

Когда Мэри вернулась домой, Тэд сказал, что они с Сюзан упорно трудились над книжным шкафом, который он уже полгода хотел собрать. Но перед ее приходом, одеваясь, Сюзан ясно дала понять отцу:

— Тронешь Элизабет — я никому не скажу. Просто убью тебя.

Она произнесла это тихо и очень спокойно, со свежей кровью на губах, что только прибавило ей очарования, и он знал — дочь не шутит.

Позже ему выпадет шанс испытать неистовый гнев от ее предательства и невоплощенных намерений создать счастливую семейную жизнь. Но пока он чувствовал только страх, наблюдая, как Сюзан целует на ночь маму, зло улыбаясь ему и смотря знающими, жестокими глазами. Он боялся, пытаясь понять, что же на самом деле сотворил. И была ли это целиком его вина.

ГЛАВА 37 Проклятое место

1994

Однажды ночью Лиз спустилась по лестнице в то место, куда папа с Сюзан постоянно ходили в отсутствие мамы. Что же они там делали? Может быть, рассказывали друг другу истории или играли в шашки, не разрешенные шестилетним детям? Шлифовали песком книжный шкаф, который отец все никак не построит? Мыли полы, готовя маме сюрприз? Хотя Лиз никто не говорил, но она точно знала: у них был какой-то секрет. Тайна, от которой изменился воздух, атмосфера в доме; крыша, дверь и створки — все выглядело как одно большое озлобленное лицо. По ночам она задавала себе вопрос: почему не я? Папа что, любит ее больше? Вряд ли. Сюзан вообще была странная: знала все наперед, прежде чем ты успеешь сказать или сделать. Она легко предугадывала папино настроение, когда он хотел посидеть в своем любимом кресле один. Знала, через сколько секунд тетя из «Олсенс Дайнер» восторженно бросится к ним трепать по щечкам. Сюзан даже было известно про куклу Барби, которую Лиз для сохранности положила в багажник их «шевроле», а потом забыла. Мама твердила, что это особый талант, дарованный Богом умнице Сюзан, но Лиз была уверена, что ее сестра — чужеземка, будто из Канады.

Это нечестно — укладывать ее в постель, а самим развлекаться до поздней ночи! Они там весело проводят время, секретничают, пока она лежит здесь в темноте и ждет, пока придет сон. А что, если не спать? Тогда она все узнает. Взрослые, правда, тоже бывают странными. Возможно, они тоже туземцы. Заколдовывают мирных членов семьи, подчиняя их себе. Вдруг она спустится вниз и обнаружит там мертвые тела, а отец и сестра будут пить кровь из их черепов. Такое ведь тоже возможно!

Тихонько прокравшись в подвал, Лиз встала у подножия лестницы. Зажженная на потолке лампочка ярко освещала комнату. Рядом с недостроенным шкафом что-то двигалось. Отец стоял к ней спиной, издавая странные, животные звуки. В сериале «Мелроуз Плейс» она видела однажды, как делают детишек, но в кровати, накрывшись простынями… Штаны отца были опущены до колен, и она видела его бледный зад. При других обстоятельствах Лиз покатилась бы со смеху: «Смотрите, папина попа!»

За ним Лиз разглядела Сюзан. Ее глаза были широко открыты, но она не сказала ни «привет», ни «иди отсюда», ни «у тебя будут неприятности: папа велел идти спать». Она не улыбалась, не смеялась и… не видела сестру, хотя смотрела прямо на нее.

Сначала Лиз думала, что спит. Только это было слишком страшно, чтобы оказаться сном. Такое ведь только взрослые делают! Может быть, ее настоящая семья уже мертва?..

Сюзан моргнула, и по ее щеке покатилась слеза.

«Нет, пожалуйста, остановись! Ей не нравится», — хотела выкрикнуть Лиз. Но откуда она знала? Может быть, как раз наоборот. Вот чем занимаются люди, когда им исполняется одиннадцать…

— Остановись, — прошептала Лиз, но отец не слышал.

Подвал был залит черной грязной водой, плескавшейся в унисон с его толчками.

На какой-то момент Лиз понадеялась, что находится где-то далеко-далеко, а на ее месте стоит сейчас другая девочка, с более крепкими нервами.

— Остановись, — громче повторила она. — Тебе нельзя этого делать!

Отец не обращал на нее внимания.

Сквозь слезы Сюзан увидела Лиз и улыбнулась — злостно, пугающе. В эту секунду Лиз поняла, почему Сюзан так много знала, казалась инопланетянкой, и даже родители боялись ее… Внутренне она была мертва.

Прибежав обратно в спальню, Лиз прыгнула в постель, накрылась одеялом и закрыла глаза. «Одна Миссисипи, две Миссисипи, три Миссисипи… сто Миссисипи…» Она медленно считала, до крови сгрызая ногти и кутикулы. В этом доме происходили страшные вещи. Хотя по правилам никому не разрешалось кричать, Лиз готова была разразиться истошным воплем.

ГЛАВА 38 Чем занимаются взрослые

1994

Девочки выглядывали из окна спальни. Лиз плакала — так сильно, что уже забыла, из-за чего. Может быть, причиной был сон, который она видела прошлой ночью, или что-то очень плохое, ужасное, случившееся в подвале.

Дождь прекратился еще неделю назад, но на улице было по-прежнему холодно. Больше всего она мечтала сейчас распахнуть окно и улететь отсюда.

Сюзан крепко взяла ее за руку, но Лиз ничего не сказала и даже не посмотрела в ее сторону, потому что почувствовала себя намного комфортнее.

К их дому подъехал белый «бьюик», и они обе заулыбались. Из машины вышла Джорджия О’Брайен.

— Подушки, — всхлипнув, пролепетала Лиз.

— Нет, покер, — твердо сказала Сюзан.

Джорджия была лучшей няней в мире! Когда она приходила к ним, они могли творить что угодно: скользить на одеялах по перилам, носиться в носках по кухне, кататься на роликах в подвале или, собрав все подушки, строить нерушимую крепость.

— Наперегонки! — воскликнула Сюзан и, отпустив руку Лиз, бросилась вон из комнаты.

Лиз последовала за ней, но коротенькие ножки и круглый живот не позволяли составить конкуренцию сестре. Они добежали до задней двери как раз в тот момент, когда вошла Джорджия.

— Ух, какие большие! — сказала она. — Растете как на дрожжах.

Она по очереди подняла каждую девочку и покружила в воздухе. Джорджия была человеком-гигантом, такой большой, что даже пол дрожал, когда она шла.

— Чем сегодня займемся? — спросила она.

Сюзан усмехнулась. Джорджия была одной из немногих, кому она давала до себя дотронуться. Она ненавидела большинство людей, и когда к ней приближались, зажимала уши, даже если никто не разговаривал. Ее проверяли на… аутизм или аутопсию… Лиз не помнила точно, но врачи сказали, что Сюзан — умственно отсталая, псих. В общем, странная.

— Играем в покер, — сказала Сюзан.

— В крепости для принцесс, — добавила Лиз.

— А у вас есть деньги? — с серьезным лицом поинтересовалась Джорджия.

Лиз грустно покачала головой, и Сюзан хихикнула.

— Как, вообще нет?

Порывшись в кармане, Лиз извлекла жвачку.

— Что это? — фыркнув, спросила Джорджия. — Я что, по-вашему, вчера родилась? Жвачка не может считаться деньгами… только арахис!

Они нашли орехи и сыграли четыре раза по семь карт, прежде чем мама и папа спустились вниз — нарядные, в черной обуви и с накрахмаленными воротничками. Они помахали на прощание, и Лиз хотела подбежать к ним и обнять, но, зная, что Сюзан это не понравится, осталась на месте. Они к ней плохо относились, да и она к ним тоже, но Лиз считала, что это нормальное положение вещей для человека в двенадцать лет.

Как только родители ушли, они втроем перебрались в гостиную смотреть «Самое смешное домашнее видео Америки». По окончании шоу Джорджия велела девочкам надеть пижамы. Они могут не спать, сколько захотят, но когда мама с папой вернутся, должны сразу прыгнуть в кроватки и лежать тихо как мышки. Это была одна из многих причин, по которым Лиз и Сюзан боготворили Джорджию.

Они ушли в спальню переодеваться, и когда Сюзан сняла рубашку, Лиз увидела ее живот: он был испещрен красными, оранжевыми, черными, синими пятнами… за многие месяцы она уже не впервые замечала их, но сегодня с ними была Джорджия. Лиз тут же вспомнила дикие звуки, которые издавал отец. Разве могут взрослые делать все, что захотят?! Если не любят тебя, то это повод набрасываться?! Увидев пятнистый закат на животе сестры, Лиз закричала. Долгий громкий истошный вопль пронесся по всему дому. В комнату вбежала Джорджия.

— Посмотри, — надрывно проговорила Лиз. — Что он с ней сделал!

Сюзан зажалась в углу, но Джорджия убрала ее руки и осмотрела пятна.

Лиз не умолкала:

— Помоги нам! Ты должна помочь!

Она, наверное, думала, что Джорджия носит с собой волшебную палочку и одним взмахом сможет убрать «закат», или крикнуть так, что стены содрогнутся, или сдуть целый дом одним дыханием — ведь она была такая большая!

— Матерь Божья… — только и смогла произнести Джорджия.

— Я упала, — оправдывалась Сюзан.

Джорджия отвела обеих в ванную и начала тереть живот Сюзан полотенцем. В некоторых местах куски засохшей грязи намокли, размазались и отлетели. Лиз надеялась, что удастся все отмыть.

— В школе есть один мальчик, — объяснила Сюзан, — которому я не нравлюсь. Он бьет меня на переменах.

Опустившись на сиденье унитаза, Джорджия заплакала. Прямо как ребенок, подумала Лиз. Да и все они были маленькими детьми…

Джорджия усадила девочек к себе на колени и крепко обняла.

На следующий день к ним пришел офицер Уиллоу вместе с мужчиной, пахнувшим кофе и одетым в мятый коричневый костюм. Он принялся задавать вопросы. Разговаривал со всеми сразу, затем с каждым в отдельности. Нет, отвечали они. Нет, нет, нет…

Он ощупал живот Сюзан, проверяя, не сломаны ли ребра. Все цело. Говорил он с ней недолго: ему становилось не по себе от ее взгляда.

— Я упала, — в очередной раз сказала она. — Играла на крыльце и споткнулась.

Когда мистер Уиллоу и человек в костюме ушли, Мэри позвонила Джорджии, чтобы наорать на нее, но трубку взяла Роуз О’Брайен.

— Я больше не хочу, чтобы моя дочь сидела с вашими! — кричала Роуз. — Мне все это не нравится!

Ее голос слышали даже Лиз и Сюзан, стоя в десяти футах от телефона.

После этого Мэри пришлось изменить расписание: она больше не работала по ночам и выходным. Сюзан переехала в подвал, сказав, что не может жить в одной комнате с маленьким шумным ребенком. Дом скрипел все громче и настойчивее. Тэд Мэрли допоздна засиживался в баре или работал в саду и возвращался домой только после того, как дочери засыпали.

ГЛАВА 39 Полный рот песка

2001

Следующие шесть лет Сюзан провела в подвале, где, как сердце, стучал котел и холодный дождь барабанил в окна. Когда ей было одиноко, она тихо шевелила губами, будто разговаривая с кем-то. «Такая она у нас творческая натура! Одаренная! Особенная!» — восклицала Мэри, если кто-то задавал вопросы.

Голос Сюзан преобразился в глубокое контральто, но выше пяти футов она не стала. Издалека она была похожа на ребенка, вблизи — на что-то слишком зажатое, чтобы расти дальше.

Все эти шесть лет Мэри допоздна не ложилась спать. Она сидела в кухне, слушая раздражающий храп мужа и говоря себе, что надо обязательно оставаться начеку, иначе в одну из комнат, где спали дочери, проберется какой-нибудь маньяк. По этой причине она запирала все окна и двери и установила засов на двери в подвал, чтобы Сюзан могла закрываться изнутри. Ей снились кошмары про мужчин сомнительной внешности, вламывавшихся в спальни ее девочек, а сама она была привязана к стулу, с песком во рту.

Она не понимала, что случилось с ее маленькой мисс Маффит — она все время была разной. Странность заключалась и в ее глазах, которые видели слишком много, и в очень тонкой коже, и в самом Бедфорде, становившемся все темнее и мрачнее…

Когда Мэри пыталась обнять десятилетнюю Сюзан, та начинала хмуриться. Оставляла ее в покое — дочь обвинительно смотрела на нее.

Временами, очень редко, Мэри удавалось подольститься к ней, и тогда на очень короткое время ее взору открывалась улыбчивая, красивая и, что самое важное, добрая девочка.

К концу пребывания Сюзан в отчем доме Мэри начали сниться кошмары: монстры в подвале, окровавленные пальцы, ее дочери с ярко-красными губами сидят в маленьких белых комнатках… Судя потому, как Тэд ворочался во сне, он тоже видел эти сны. Он худел, начал страдать бессонницей, пил много кофе и пива, что сказалось на кровяном давлении. Ему ничего не помогало, даже снотворное. Иногда Мэри казалось, что кошмары поселились в глубине ясно-голубых глаз Сюзан, и поэтому ей было все тяжелее смотреть на дочь. Спустя некоторое время она вовсе перестала, и остальные — вместе с ней. Все, кроме Лиз.

Мэри часто слышала, как поздней ночью она стучится к сестре в закрытую дверь.

Незадолго до восемнадцатого дня рождения Сюзан ушла. Бросила школу, не собрала ни единой сумки, не оставила записку, не попрощалась. Просто ушла. Учитель подыскал ей жилье и устроил на работу в местную аптеку. Мэри узнала об этом не по телефону или от кого-то из друзей, которых у нее не было, а при личной встрече одним мартовским вечером.

К ней домой наведался Пол Мартин. Войдя, он не снял шляпу, не пожал ей руку.

— Я — ее учитель, — сказал он так, словно это многое объясняло.

Мэри сперва смутилась при виде красивого мужчины, одетого в хорошее твидовое пальто и зеленый шарф. Гость так разительно отличался от ее тихого, злого мужа (Зачем она только вышла за Тэда? Из ненависти к отцу?), что ей захотелось все рассказать ему прямо с порога. Он явно пришел за комментариями. Мэри готова была поделиться тем, что поддавалось хоть какому-то объяснению, но упустила момент.

— Ей нужны вещи, — сказал Пол.

Мэри указала на лестницу в подвал.

— Ее комната — там, внизу.

Вскоре Пол вернулся с набитой сумкой и вышел из дома, не дожидаясь, пока Мэри проводит его.

Когда пришел Тэд, она сообщила ему о Сюзан, заявив, что сегодня же вернет их девочку домой. Усадит в креслице. Спросит, что стряслось и как помочь ее горю.

— Нет.

— Но это ведь наша дочь!

— Я в курсе. Но у нее тяжелая болезнь, — сказал Тэд, смотря на нее печально и растерянно. Странный он все-таки был человек: молчаливый, скрытный, но, с другой стороны, за этим стояла необычайная твердость. Мэри никогда не боялась, что он уйдет в загул, станет напиваться где-нибудь ночами. Тэд восхищался ею, но по-своему, мысля с позиции садовника, маляра и мастера на все руки.

Оглядываясь назад, Мэри в душе осознавала, как важен был для нее скорейший приход Тэда. Только он сможет остановить ее.

Она так и не вернула Сюзан. Не звонила, не ездила к ней, хотя все время собиралась, не привозила ко дню рождения (восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три…) домашние шоколадные торты. Ничего не изменилось и со смертью Тэда. Мэри не снабжала Сюзан продуктами, шерстяными свитерами или заколочками, которые носила Лиз. Всякий раз, видя их, Мэри вспоминала о старшей дочери, которую предала.

Шло время. Замечая Сюзан на улице, Мэри спешила перейти дорогу или спрятаться в магазине, спасаясь от глаз, полных обвинения.

ГЛАВА 40 сад потерянных душ

Наши дни

В тот день она бежала домой, закрыв уши руками. Она переселилась в подвал… перебралась в другую часть города. Бродила по лесу, вдоль реки, по улицам Бедфорда, но голоса неумолимо преследовали ее. Везде.

Люди, когда-то любившие Сюзан, стали свирепо смотреть на нее. Если вообще замечали. Кэтти Мартин считала худощавое дряхлое существо ходячим воплощением своей болезни; Тэд Мэрли видел в ней самого себя; Эйприл Уиллоу начинала думать о мертвой дочери (сколько бы ей сейчас исполнилось? Двадцать шесть? Двадцать семь? У нее тоже были голубые глаза). Джорджия О’Брайен прибавляла шаг, пряча неловкий взгляд. «Мне очень жаль ее, но… Господи, вести такую жизнь… Сюзан делает все, что вздумается, потому что ей пришлось тяжко. Вот бы мне тоже сойти с ума». Бернард Макмуллен прикрывал глаза. Дэнни Уиллоу вздыхал. Стив Маккормак видел страшную женщину, похожую на его мать, использовавшую болезнь как повод, чтобы причинять боль. Для Александры Фулбрайт Сюзан была искусителем, готовым переманить всех ее детей (сначала Бобби, затем Маргарет, Кэтти и близнецов) в пустой бессмысленный мир. Бобби Фулбрайт интуитивно полагал, что вина лежит на его девушке. Вместе с тем он испытывал жалость. Лиз Мэрли уже столько раз видела сцену в затопленном подвале в разных интерпретациях, что она стала для нее и вопросом, и ответом, и деянием, и причиной.

Однако попадались люди, которым нравилось смотреть на Сюзан. Хозяин дома Розов, к примеру, или те, в особенности Луис Андриас, кому было интересно наблюдать за беспутной жизнью. Они даже завидовали мрачному образу Сюзан, мечтали оказаться на ее месте.

Хуже всего были тени мертвых. Некоторые призраки тщетно пытались выбраться из Бедфорда, остальные парили в воздухе, непрестанно болтая о том, сколько всего не успели сделать при жизни. Они следили за ней из углов комнат, торопливо передвигались по Мэйн-стрит, словно им было куда спешить. Более древние отсиживались в могилах, тренируясь: «Сколько надо времени, чтобы моргнуть? Секунда? Год?» Когда Сюзан шла по городу, отец всюду следовал за ней, не приближаясь, ничего не говоря. Он не просил у нее прощения. Она, в свою очередь, не делала шагов ему навстречу.

До Сюзан стали доноситься все звуки Бедфорда: шум воды, похожий на ее собственный пульс, гул бумажной фабрики, как дыхание, и голоса людей, живших в городе, — все звучали как один. Ее голос.

Время шло. Она ждала. Фабрика закрылась. Мертвые все больше взывали к ней, живые видели ее во сне. Или она — их… Сюзан запуталась. Обреченные существа прорвались сквозь оболочку города и их тела, кошмары начали становиться явью. Они мучили Мэри Мэрли даже в часы бодрствования, преследовали Лиз у кладбища. Восстав из фабричного подвала, они показали Луис Андриас то, что она давно хотела узнать.

Они жаловались ей до тех пор, пока не были рассказаны все истории до одной; пока она не сорвалась. Сюзан перестала существовать: вместо своего отражения в зеркале она теперь видела толпы лиц Бедфорда.

В конце концов она нашла Пола Мартина, думая сначала, что хочет навредить ему, заставить его смотреть, во что она превратилась. Но при встрече с ним Сюзан поняла, что причина была иная: она нуждалась в человеке, который остановил бы ее. Она стала лесной женщиной, монстром. Желанием и освободителем всего Бедфорда.

К рассвету дым заполонит город, и погибнут последние. Через несколько дней исследователи начнут брать образцы серы в воздухе и крови из недавно пораженных тел. Затем они как можно быстрее покинут Бедфорд, борясь со странной, неуемной дрожью и не понимая, что это за едва уловимое жужжание доносится до их ушей. Они оставят проклятое место Сюзан Мэрли, которая будет возделывать землю в саду потерянных душ.