Хранитель

ГЛАВА 1 У кладбища

Лиз Мэрли была симпатичной кареглазой блондинкой, привлекавшей не столько внешностью, сколько великодушием: она отлично умела слушать, а если кто-то нуждался в поддержке, Лиз преодолевала природную стеснительность и легко находила слова утешения. Как известно, подобные яркие качества способны преобразить любое лицо, даже если от недостатка сна и плохого питания под глазами темные круги. В течение нескольких лет она перепробовала кучу диет, каждая из которых сопровождалась порциями начо и сыра, но, несмотря на все старания, избавиться от лишних пятнадцати фунтов не удавалось. Лежа по ночам в постели, Лиз мяла руками живот, обвиняя непослушное тело в предательстве.

Был четверг, раннее мартовское утро. Лучи солнца только через несколько часов дотянутся до этой части штата Мэн, и город внизу еще крепко спал. Лиз Мэрли стояла у железных ворот бедфордского кладбища, покрытого тонким слоем снега. Она выдохнула, задумчиво наблюдая за облаком пара, растворившимся в холодном воздухе. Приход сюда был мрачным, но волнующим событием, и он сохранится в строжайшей тайне.

В центре кладбища возвышался каменный ангел. Одно крыло у него откололось, и черты лица за долгие годы размылись. Он парил над могилой Уильяма Прентиса. При жизни этот человек делал огромные вклады в бумажную фабрику «Клотт», благодаря чему город процветал. Однако месяц назад фабрика прекратила свою работу и закрылась, а дома по улицам Честнат и Мэйфлауэр были увешаны табличками с надписью «Продается». Каменный ангел напоминал Лиз о рассказе, который она читала на уроке английского, про забытого всеми короля, жившего в какой-то пустыне, мрачного и одинокого, несмотря на собственное могущество.

Лиз прошла в глубь кладбища и остановилась у могилы, где лежали свежие розы. Надгробный камень был меньше, чем у большинства других. Вместо обращения вроде «любящему отцу» или «дорогому супругу» — только имя, Тэд Мэрли. И годы жизни: 1963–2001. Достаточно, чтобы всегда помнить его.

— Привет, пап, — сказала она. — Это я, Лизи. Твоя… несумасшедшая дочь.

Она замолчала, словно желая услышать ответное приветствие. «Здравствуй, принцесса!» — сказал бы он. А потом, фантазировала Лиз, прибавил бы, с гордостью смотря на нее, прямо как папы из фильмов: «Солнышко, я вовсе не умер. Просто спал. Но теперь я вернулся, и все у нас будет хорошо».

Не обращая внимания на мокрый снег, Лиз прямо в нейлоновом пальто уселась на землю и стала вспоминать. Всего через несколько месяцев после трагедии мама начала избавляться от всего, что было связано с отцом. Пожертвовала его одежду в благотворительную организацию Корпуса Кристи, затем убрала из гостиной его фотографии, даже семейные, а остальные вещи раскидала по коробкам и отнесла на городскую свалку.

Невзирая на мамины старания, Лиз очень многое помнила об отце: к примеру, как он пил «Роллинг рок», утверждая, что лучше заплатить на пятьдесят центов больше, чем давиться «Будвайзером». Вечером он приходил с работы, насквозь пропитанный фабричными сероводородными испарениями. От него разило за километр! Он тут же вставал под душ, мылся пахучим ирландским мылом и садился за стол со словами: «Дамы и господа, я к вашим услугам! Свеженький, как маргаритка». По выходным отец трудился в саду: выращивал бобы, шпинат и огурцы, которыми семья питалась целое лето. Лиз часто забиралась к папе на колени, и он успокаивал ее: «Лизи, солнышко, ты у меня самая красивая. А эти, которые обзывают тебя вшивой, к шестнадцати годам будут страшные, беззубые и беременные, так что не расстраивайся!»

Отец устраивал ее почти во всем… кроме обращения с Сюзан. Временами Лиз казалось, что ее это тоже коснется, но позже она ощутила себя в безопасности. Как ни странно, ей посчастливилось избежать синяков на животе от его кулака.

Хотя, возможно, просто разыгралось воображение, и она выдумывала эти ужасы на почве уныния. Еще задолго до неприятностей с отцом Сюзан вела себя странно. «Я могу летать, если захочу! — говорила она Лиз. — Нужно только быстро махать руками. И невидимкой стану! Еще я могу видеть то, чего никогда не увидишь ты!»

Через несколько лет, когда Сюзан была уже старшеклассницей, ее поведение вызывало еще больше вопросов. Она проводила все время в подвале и поднималась, только чтобы поесть. С каждым днем девушка становилась злее и агрессивнее.

Потом она бросила школу и в восемнадцать лет переехала в отдельную квартиру в восточном районе. Изредка Лиз доводилось наблюдать за ее известными прогулками по городу. Сюзан оглядывалась, смотрела на сестру так, словно делила с ней какой-то жуткий секрет, затем с отвращением поворачивалась и шла дальше.

Жители Бедфорда утверждали, что Сюзан — ведьма и виновница всех бед: закрытия фабрики, гибели рыбы в реке, ежегодных дождей… Более того, она рассказывала людям такие вещи об их жизни, которых не могла знать. И являлась в кошмарных снах.

Лиз почти никогда не думала о сестре, но если так случалось, то была склонна согласиться с остальными: Сюзан — действительно ведьма.

— Зачем ты нас покинул? — продолжила Лиз разговор с памятником. — Знаешь, иногда я выдумываю всякое… что ты не умер, заставил Сюзан вернуться домой и вылечил ее, сделал прежней. — Она горько вздохнула. — Еще я представляю, что у меня много друзей… может, мне тоже пора к врачу?

Она ждала, будто с минуты на минуту отец восстанет из мертвых и ответит. После паузы Лиз продолжила:

— Кстати, у меня больше нет депрессии. Я не смотрю телевизор по девять часов в день и… я познакомилась с мальчиком. Он такой милый, тебе понравился бы. Хотя не знаю — мы с тобой мало общались. Но я ведь была твоей любимицей? Впрочем, это не значит, что я прощаю тебя! Собственно, я пришла сюда сказать, что скоро поступлю в колледж и уеду из этого дурацкого города.

Камень ничего не ответил.

— Я не шучу! — прибавила Лиз.

Только сейчас она поняла, почему оказалась на кладбище сегодня: надеялась получить знак — вроде удара молнии в дерево, чтобы убедиться, что отец слушает и ему жаль. Тогда бы она спокойно уехала в колледж и вела обычную жизнь, вышла бы замуж за какого-нибудь симпатичного молодого человека — вероятно, даже за Бобби Фулбрайта, — и просто двигалась бы навстречу светлому будущему.

Но ни молнии, ни упавшей с неба розы Лиз так и не дождалась. Она провела пальцами по имени на камне.

— Я очень скучаю по тебе.

Девушка встала и, повернувшись к северной части кладбища, увидела, как что-то синее мелькнуло среди густых зарослей в лесу. Лиз присмотрелась внимательнее: это было платье. Миниатюрная блондинка смотрела на нее через железный забор. Юбка колыхалась на ветру, открывая белые как снег костлявые ноги.

Смертельный ужас будто пузырь начал разрастаться внутри Лиз. Он стремительно заполнял все ее тело, пока она не почувствовала сильную тяжесть, вынудившую двигаться в сторону леса.

— Сюзан, что ты делаешь? — спросила она.

Блондинка протиснула лицо между прутьями и улыбнулась. Ее зубы сияли белизной в контрасте с ярко-красными губами.

— Сюзан, тут холодно! Почему ты не в пальто?

Вместо ответа она указала на железную перекладину в двух футах над землей, жестом прося Лиз перебраться по ограде на ее сторону. Там было темно: толстые деревья загораживали солнце. Лиз покачала головой:

— Нет уж, ты иди сюда! Мне страшно.

Сюзан только молча показывала, и в этот момент Лиз очень захотелось убежать от сестры, с которой она много лет пыталась построить мирные отношения. Лиз посылала письма и проезжала мимо ее дома на своем трехскоростном велосипеде; встречая Сюзан на улице, она махала ей рукой, нота не реагировала на приветствие. Люди смотрели на Лиз так, будто она дружила с самим Джефри Дамером,[1] — и все из-за сестры, которая сейчас, в это морозное утро, стоит за забором, умоляя, даже требуя. Прекрасно!

Сюзан стучала зубами, в глазах стояли слезы — от холода и сильной печали. «Прямо-таки крокодиловы», — подумала Лиз. Все же они были родными людьми, одной крови… Не поддаваясь инстинктам, Лиз ступила на перекладину и подтянулась. Она спрыгнула, приземлившись прямо в сугроб и не замечая довольной улыбки на лице Сюзан.

Здесь было совсем темно — заросли деревьев не пропускали свет. Воздух стал плотным, и Лиз тяжело дышала, пытаясь извлечь из влажной пелены хоть каплю кислорода. Голова закружилась, мысли и чувства отказали. Место было окутано злом… нет, даже гневом! Печалью, счастьем, маниакальной радостью… и если надо назвать цвет, то это был не зеленый или голубой, а красный.

Лиз встала на ноги, не замечая слез. Зрачки Сюзан увеличивались и уменьшались, голубой цвет волнами переходил в черный, словно океанский прилив. «Она сумасшедшая», — подумала Лиз, понимая, что все кипящие в ней чувства каким-то образом исходят от Сюзан.

— Хватит… — сдавленно прошептала Лиз.

Нелепо изобразив реверанс маленькой девочки, Сюзан начала поднимать свое тонкое голубое платье, открывая колени, бедра, белые трусики и, наконец, худощавый живот. Он был покрыт синяками — красными и оранжевыми, черными и синими пятнами, похожими на закат. Некоторые уже почти исчезли, остальные были совсем свежими.

— Кто это сделал? — Лиз задыхалась от ужаса и негодования. — Скажи! Это ОН?

Сюзан отпустила подол. Лиз подняла глаза и увидела, что лицо сестры в крови. На черепе образовалась пробоина, из которой кровь сочилась на лоб и по обеим сторонам шеи. Хорошенькое голубое платье намокло, и красная влага, словно менструация, текла меж ее ног в белый сугроб.

Лиз сделала глубокий вдох. Еще один и еще… быстро, быстро — пока не закружилась голова и она совсем не выдохлась. Небо потемнело, рассвет превратился в ночь и… они одни на кладбище? Нет, Лиз чувствовала, что кто-то следит за ними — из леса, кладбища и города. Если напрячь зрение, можно увидеть много лиц.

— Что ты сделала? — закричала она.

Сюзан улыбнулась, показывая залепленные кровавыми сгустками зубы. Коварная, жестокая, голодная улыбка — хорошо знакомая Лиз. Пятно крови на снегу расплывалось.

Лиз бросилась к забору и, схватившись за прутья, уже подтянулась, но вдруг Сюзан с невообразимой силой оттянула ее за шею назад и бросила в сугроб. Лиз в потрясении лежала на спине, не в силах перевести дух.

Грудь отяжелела, что-то сжимало горло. Она пыталась закричать, но выдавила лишь сдавленный хрип. Доступ кислорода прекратился, глаза выпучились, язык вывалился. Что… происходит?.. Почему так трудно дышать…

Она ворочалась из стороны в сторону, сжав руки в кулаки. Хотела перевернуться и сбросить с груди невидимый груз. Что это?.. Прозрев, она увидела сидевшую сверху Сюзан. Сестра душила ее!

Лиз боролась, но впустую, не находя нужного рычага. Легкие сжимались в спазмах, сильнейшая боль прошла через все тело внутренними криками, мольбами… ей нужен воздух!!!

Вдавив кулаки в спину Сюзан, Лиз делала новые отчаянные попытки дышать. Ловила ртом воздух, беззвучно всхлипывала. С каждым разом становилось сложнее напрягаться, мышцы атрофировались, медленно сворачиваясь внутри.

Над головой — только небо и танцующие зрачки кровавой сестры. Лиз снова взмахнула кулаками, но достала только до ребер Сюзан. Глаза, кажется, вот-вот выскочат из орбит, горло разрывалось от боли. Но Лиз было все равно. Единственное, в чем она сейчас нуждалась, — это капля воздуха.

Она ослабевала, но продолжала борьбу. Снова и снова. Неуклонно пытаясь дышать. При новом ударе Лиз промахнулась, попала в пустоту. На лицо густыми сочными каплями падала кровь Сюзан.

«Боже, пожалуйста… прошу… тебя… мне только восемнадцать! Не надо!..»

Перед глазами вспыхнули искры, тело внезапно успокоилось. Лиз провалилась в сугроб. Деревья не шевелились, смолкло пение птиц. Сюзан атаковала ее в полной тишине. Крепко прижатая к земле Лиз брыкалась, хотела перевернуться… она вела битву против невыносимого молчания, звука собственной смерти.

Мочевой пузырь расслабился, по ногам потекла теплая жидкость. Лиз чувствовала, что силы покидают ее, но все утратило смысл… то есть надо, конечно, волноваться, переживать, но она почему-то даже не думала об этом. Искры растаяли, и веки, дрогнув, закрылись.

Лиз уносило далеко-далеко, в бездну… плохой сон, плохой! Не было видно света в конце черного тоннеля, внутри которого ее ждал… отец.

«Папочка, это ты сделал?!»

Он шел к ней навстречу, не улыбаясь. Тоннель все удлинялся, и образ отца остался крохотным пятнышком вдали…

Снова появились искры. И боль. Лежа на спине, Лиз жадно поглощала кислород — самое сладкое, что было на этом свете. Все закончилось так же быстро, как началось. Сюзан отпустила ее.

Кашляя, Лиз посмотрела вверх, на сестру: кровь превратила ее волосы в темное мокрое месиво, лицо стало неузнаваемым за исключением безумных голубых глаз.

Над головой подул ветер, деревья закачались, сбрасывая с ветвей снег. Он падал на девушек, светясь в воздухе яркими белыми пятнами. Птицы, сдуру оказавшись в этом лесу, тотчас улетели. Лиз тоже бросилась бы со всех ног бежать, если бы могла. Куда — не имело значения.

Сюзан показала на нее пальцем, и можно было без слов догадаться, о чем она думает: «Ты. Это должна была быть ты!»

— Нет, — прохрипела Лиз.

Сюзан кивнула. Да. Ты. Потом она ушла в лес, бесшумно ступая босыми ногами.

ГЛАВА 2 Инструкции

«Еще секунда, и я задохнусь тут, не поминайте лихом, — думал Пол Мартин. — Но что поделать, жизнь такая». Батареи в школе Бедфорда работали на полную мощность, и он стоял у доски, истекая потом. Только слепой не заметил бы огромных влажных пятен на его рубашке.

Он изобразил равнобедренный треугольник и нечто фаллической формы на его верхушке, а в углах основания подписал: «столица» и «работа». После этой неудачной попытки облегчить задачу он повернулся к аудитории. Был задан вопрос о закрывшейся фабрике, и для ответа полагалось ознакомиться с материалом. Склонив головы, ученики просматривали статьи из «Уолл-стрит джорнал» о субсидиях. Многие, устав от чтения, со скучающим видом рассматривали ногти или рисовали на полях, но даже каракули на белой бумаге выглядели какими-то безжизненными: сердечки, цветочки, слова из песен…

Пол составил компанию сонно глядевшим в окно и заметил, что начался дождь. Странно, за много лет жизни в Бедфорде ему так и не удалось привыкнуть к этому явлению природы. Он знал людей, которые предсказывали, когда ждать непогоды и каким будет грядущий год. Они утверждали, что чувствуют приближение дождя чакрами… а также пальцами, коленями и легкими, словно буря начиналась внутри человека.

Прошлогодний ливень залил всю Мэйн-стрит, а долина стала напоминать ванну, доверху наполненную водой. Капли, пропитанные фабричными химикатами, катились по его лицу, и во рту оставался привкус тухлых яиц и кислотного дождя — смесь, которой рабочие привыкли дышать каждый день.

Фабрика «Клотт» закрылась месяц назад, но Пол до сих пор чувствовал запах серы в воздухе и воде. Кроме того, в опустевшем здании, ожидая поставщиков, осталось много баков с веществами. Если кучка малышей или рехнувшихся безработных разведет хоть маленький огонек в том месте, город превратится в сплошное облако дыма.

Пол обвел взглядом класс. Ученики не пытались протестовать, когда фабрика навеки захлопнула свои двери. Ни строчки возмущения в школьной газете, ни одного намека от городского правительства о запуске новой индустрии.

Только молчаливый отказ. А теперь еще и дождь лил как из ведра каждый год, но, похоже, никого не удивлял. Дети даже не интересовались, почему странные вещи происходили только в Бедфорде. Они точно сошли с ума, как и все остальные в этом городе.

— Какие новости? — вздохнув, спросил Пол девятнадцатилетних старшеклассников.

Он преподавал им историю Америки и математику, стараясь по мере возможности объединить две науки в экономику. В таких бедных малонаселенных районах, как этот, учителей всегда не хватало. Однако количество предметов никак не отражалось на зарплате: веди хоть десять сразу — выше положенного ты ни черта не получишь. Одно радовало: здесь, в долине, мобильные телефоны не ловили, поэтому Пол мог спокойно вести занятия, не беспокоясь об идиотском вопле чьей-нибудь трубки, разрывающейся голосом Келли Кларксон.

Ученики дружно уставились на металлические часы, висевшие за его спиной. Без десяти четыре — через пять минут прозвенит звонок, и можно будет забыть о школе на весь оставшийся день.

— Дождь идет, — ответила на вопрос Пола Керри Дюбуа. Она лучезарно улыбнулась учителю, но его лицо осталось невозмутимым.

— Да. Случается. Что вы можете сказать о прочитанной статье? — Он указал на доску. — Думаю, это вам объяснять не нужно?

Никто не поднял руку. Пол попытался выдумать какую-нибудь шутку, развеселить учеников. Не вышло. Досадная неудача заставила его чувствовать себя стариком, и он понял, что виноват сам.

Учитель снова посмотрел на детей. Наступил решающий момент… люди, говорите! Скажите хоть что-нибудь!

Джейн Ходкин, главная модница в классе, зевнула, утомленно глядя в сторону окна, будто хотела произнести: «Извини, приятель, но сегодня дождь».

Откашлявшись, Пол указал на треугольник.

— Уверен, вы понимаете, что здесь изображено. Не буду оскорблять ваши чувства. Так что по поводу субсидий? Как вы думаете, удалось бы получить их?

Все молчали. Ну, кто же? Луис? Может, хотя бы Крэйг? У него всегда было что сказать. По прикованным к тетрадям взглядам и гробовой тишине Пол понял, что ученики отсчитывают секунды до конца урока.

Пол вдохнул сырой воздух и, распахнув окно, захотел убежать из проклятого класса.

— Что ж, вы правы. Ерунда все это. Подумаешь, какая-то там фабрика! Все равно от нее воняло. А что токсины сделали с нашей водой? Дохнут земноводные, и астматиков в городе больше, чем во всей стране. Действительно, какая вам разница, что компания переехала в Канаду! Ни горячо, ни холодно. Это же не касается ваших родителей, верно?

Он перехватил взгляд Оуэна Рида, обвившего своими длинными ногами стул соседки спереди. Этот парень не пропускал ни одной юбки. Пол окончательно потерял терпение и постучал по его парте, чтобы юный донжуан сел прямо.

— Здесь вам не читальный зал, — прошептал учитель. Он понял, что прозвучало нелепо, и разозлился еще больше. — Слушайте, да мне вообще плевать! Я буду работать здесь максимум еще год! Потом многие уедут, и школа закроется. Но если ваши родители останутся в Бедфорде, вам придется как-то их поддерживать, хотя нет, пусть голодают! Кому какое дело?!

Большинство учеников проснулись от повышенного тона и теперь удивленно смотрели на учителя. Бобби Фулбрайт поднял руку, и Пол кивнул, взглядом призывая к лаконичности. Баскетболист, пустоголовое создание, как и весь этот класс. Черт, да если разобраться, все дети Бедфорда тупы как пробка! Что, к примеру, написала Лиз Мэрли в одной из зачетных работ: «Европейское Экономическое Сообщество состоит из взяток, грабежа и прочих прелестей».

— Я не вижу смысла в нашем разговоре! — сказал Бобби. — Фабрика больше не откроется, а государство понесет убыток с этими субсидиями. Оттягивать время, обещать что-то взамен… бред!

Бобби говорил мягким хрипловатым голосом. Пол уважал его, хотя тот всегда находил самые простые ответы, не ломая голову над проблемой. А может быть, он и думал… будучи бессердечным потомком Адама Смита.

— Кто-нибудь согласен с Бобби? — спросил Пол. Все сидели тихо, а Бобби покраснел. — Вас хоть немного это волнует? Как вы можете сдаваться? Жизнь слишком трудная, в ней за все надо бороться! Нам нужны субсидии, если мы не хотим стать вторым Ворчестером, жители которого ходят в жутком виде и с черными зубами, потому что не могут позволить себе дантиста. Да, дорогие, именно так устроен наш мир. Не обязательно всем становиться профессионалами, но у каждого должна быть работа. — Пол наклонился над партой Бобби. — Иначе — когда сталкиваешься с реальными людьми. В то время как одни стоят у церкви в очереди за просроченными пирожками, какой-нибудь доктор работает в своем загородном клубе по четыре часа вдень, и его дети учатся в лучшем частном колледже Америки. Скажи, Бобби, в таких ситуациях кого-то интересует экономика? Ответь, пожалуйста.

Бобби открыл было рот, но прозвенел звонок, и все начали собираться.

— Прочитайте дома текст! — крикнул Пол вдогонку выпускникам, которым было уже глубоко наплевать на все, что касалось школы. — И сделайте домашнюю работу хоть раз.

После занятий Пол сидел в своем кабинете, просматривая кое-какие документы. Его никто не тревожил, и он спокойно пил из железного термоса водку «Абсолют» с лаймом. В животе сильно урчало. Надо было еще что-нибудь захватить, подумал он. Мартини, например. Нет, лучше всего шотландское виски с содовой. Но сегодня утром Пол обнаружил, что в домашнем баре закончился любимый напиток. Так, не забыть на обратном пути купить «Бонанзу», если только Кэтти не позаботится. Два года назад она выздоровела, а Пол, напротив, пристрастился к утренней порции горячительного напитка. С тех пор Кэтти больше не покупала спиртного, заявив, что не хочет быть в патологической зависимости.

Пролежав несколько лет в постели, она насмотрелась «мыльных опер» и выучила такие умные слова, как «разговор начистоту», «вечная любовь» и так далее. Она часто пользовалась ими, и это напоминало Полу фильм «Степфордские жены», в котором все женщины превратились в роботов и несли какую-то чушь. Забавно — если бы это была не его жизнь.

Кэтти нравилось пить смесь из прозака и соли лития. Правда, сначала ей прописали ксанакс,[2] но от него она плакала еще больше.

Потом врачи пробовали дать ей чистую соль лития, без добавок. В те нелегкие времена Пол прямо с работы шел домой, переодевал жену, сажал ее за стол и сам готовил детям ужин. Когда Кэтти начинала плакать во время еды, они говорили: «У мамы слезы счастья!»

После этого врачи посоветовали перейти к прозаку, но легче не стало. Истерики прекратились, но Кэтти вставала среди ночи и жадно поедала остатки спагетти. Набирая тридцать фунтов, она отказывалась идти в люди: говорила, что выглядит как беременная.

Наконец два года назад удалось-таки найти доктора, прописавшего идеальную смесь, напиток именно для нее. Рецепт был прост: добавлять соль лития к джину или виски с содовой. Кэтти выздоровела, перестала грустить, но и слишком счастливой себя не чувствовала. Все в меру.

В ней произошли перемены к лучшему, и Полу хотелось радоваться, но он не мог расстаться с убеждением, что просто так ничего не бывает: нельзя на ровном месте заболеть, а потом каким-то чудом излечиться. Он был уверен, что внутри человека всегда существует определенный дисбаланс, на время подавляемый таблетками. В любой момент он может опять выскочить наружу во всей красе. Как бы то ни было, Пол точно помнил, что с Кэтти ничего подобного не случалось до тех пор, пока они не поженились.

Он не был красавцем и никогда себя им не считал. С его точки зрения, с внутренней болезнью в нем появилось какое-то вещество, некий притягивающий феромон.

Пол выпил еще и с трудом проглотил, чувствуя, что напиток просится наружу.

— Дешевое фуфло, — пробормотал он, усмехнувшись. Обычно так выражались алкоголики со стажем. «Но ты и есть пьяница», — прошептал над ухом знакомый неприятный голос. Пол не обратил на него внимания.

Он просмотрел работу Бобби, затем отложил ее в сторону. В таком поганом настроении выше двойки он ему не поставит. Следующей была Лиз. Со временем эта девушка становилась все больше похожа на Сюзан Мэрли — так считало руководство школы. Но Сюзан по крайней мере знала, что представляло собой ЕЭС. Несмотря на шизофрению и агрессию, она не была глупой.

Пол сделал еще глоток. Так, что здесь у Лиз… перепутала местами «ввоз» и «вывоз». Пол начертил двустороннюю стрелку между двумя словами и подписал: «Вас еще чему-то учат на уроке английского?»

На пятой работе в дверь постучали. Пол бросил термос в ящик и крикнул:

— Да?

В комнату вошел директор школы Кевин Бруттон. У этого человека были две отличительные черты: первая — он носил дешевые костюмы, как из магазина Армии Спасения, только накрахмаленные, и вторая — улыбка никогда не сходила с его лица, что бы он ни говорил. Прямо-таки прирожденный политик.

— Здорово, Кевин.

— Привет. — Он взял со стола витую раковину из Миссисипи, подаренную Полу его старшим сыном пять лет назад.

— Никогда не мог понять, как они это делают, — признался Кевин.

— Ты о чем?

— Ну, как вырезают морские волны, пляж с пальмами, не повреждая саму ракушку.

— Это все маленькие эльфы, Кевин.

— Да уж. — Директор поставил раковину на место и потер глаза. — Ты хорошо спал прошлой ночью?

Вместо ответа Пол пожал плечами.

— А я — нет. Меня мучили кошмары. В главной роли — твоя подруга Сюзан Мэрли. Моя жена видела то же самое.

Все были словно одержимы Сюзан. То она в зеркале кому-то привидится, то рядом с чьим-нибудь домом стоит посреди ночи, а теперь еще и во сне стала являться. Полу повезло: он никогда не запоминал свои сны.

— Мы оба видели, как фабрика горела, — сказал Кевин.

«Вот что случается, когда живешь в захолустье, — мрачно подумал Пол. — Человек становится, мягко говоря, ненормальным».

— М-м… слушай, Кевин, это простое совпадение. Может, вам с Элли звякнуть по «телефону доверия»?

— Пол, я тебе точно говорю — с этой девушкой что-то не так. Все замечают!

— Ты зашел, чтобы поздороваться? — спросил Пол, откашлявшись.

— Нет.

— Тогда зачем?

Кевин подошел к открытому окну и высунул руку, чтобы капли падали ему на ладонь. Всем людям в этом городе нравилось прикасаться к дождю. Он заговорил, стоя спиной к Полу:

— Ты ведь знаешь, я ни слова про них не сказал, хоть мне и самому не нравится обстановка. — Директор, видимо, ждал подтверждения, но Пол молча слушал его. — Забудь обо всех правовых вопросах — пустая трата времени.

Пол встал.

— Тебе наврали.

Кевин повернулся к нему — впервые без улыбки. Он приблизился к учителю и посмотрел ему в глаза.

— Да, ты прав, ерунда. И я не затем пришел. Видишь ли, ты нравился ребятам — не из-за совместных походов в буфет, а потому что честно выполнял свою работу. А теперь они приходят ко мне и просят их перевести, потому что ты ходишь по классу шатаясь.

— Что значит «шатаясь»?

— Это значит алкоголь, Пол.

— Кто сказал?

— Я говорю.

— Ты ошибаешься.

— Так просвети же меня.

— Я работаю, как прежде. Оцениваю эти чертовы работы и каждый день учу по четыре класса.

— Ты пьян.

Пол посмотрел вниз. Из полуоткрытого ящика торчал термос.

— Они просто злятся, что не получают хорошие отметки, пока не заслужат их. Им кажется, что выпускникам все можно, а я должен терпеть.

Кевин наклонился еще ближе. От него пахло салатом из тунца.

— Как ты сказал? Будь добр, помедленнее, я записываю.

Такое поведение крайне удивило Пола. Мелкий бюрократ со всеми его страшными костюмами и придурковатой улыбкой никогда в жизни не работал учителем, а разговаривал с ним сейчас как с бомжем из подворотни. Неужели Пол так сильно изменился, что Бруттон мог позволить себе нечто подобное? Вероятно, это происходило постепенно или, наоборот, резкой вспышкой. Пол ничего не ответил.

— Считай, что я тебя предупредил. Ты мне не нравишься, поэтому второго раза не будет.

С этими словами Брутгон вышел, закрыв за собой дверь.

Пол извлек из ящика термос и, выпив залпом оставшееся, отложил бумаги и закрыл глаза. Если оценивать этот день по десятибалльной шкале, думал он, больше тройки поставить не получится. Мелодия хороша… только вот слова недостаточно выразительны.

Надо бы домой пойти, что-нибудь съесть. Но ему не хотелось возвращаться. Пол осмотрел класс, в который приходил уже семнадцать лет подряд. Отсюда же он каждый вечер шел обратно, к Кэтти. Каждый вечер… так было, есть и будет. Аминь. На стенах висели копии статей из «Уоллстрит джорнал», который он покупал на свои кровные, и ни один из учеников не трудился взять тексты на дом. Среди вырезок были расклеены плакаты вроде «Не забудьте записать, это важно», или вот еще один, с Дядей Сэмом, где написано: «Ему нужен ты!» Он угрожающе показывал пальцем, как Марк Твен, переодетый для карнавала.

Пол не мог больше находиться в школе и отправился в бар «У Монти».

ГЛАВА 3 Запертая зверь

Джорджии О’Брайен потребовалось восемнадцать лет, чтобы приспособиться к своим зубам. Они были настолько большие и острые, что в детстве она не могла закрыть рот до конца и по утрам просыпалась на мокрой подушке. Пол Мартин, страшный задира в те времена, дразнил ее крокодилом.

К двадцати семи годам перезрелый организм Джорджии наконец-то обрел гармонию, и зубы отлично вписались в ее немаленький рот. Иногда она думала, что во внутриутробные витамины матери, ныне покойной, подмешивали гормон роста: Джорджия была очень высокой, шесть футов. Естественно, найти обувь нужного размера не представлялось возможным. Если в «Чоп Моп Шоп» — парикмахерскую, где она работала, — приходил новый клиент, редкость для Бедфорда, он или она обязательно спрашивали: «Скажите, вы — ирландка?» или «Вы из Старого Света?» На что Джорджия отвечала: «Нет, с Борнео».

У нее были рыжие волосы, а у сына, Мэтью, каштановые — как у отца, морского пехотинца, коим он, правда, никогда не был… Если бы Джорджия жила в портовом городе в пятидесятые годы, она бы всем рассказывала «Басню о трагической гибели отца Мэтью в море». Все же лучше, чем признаться, что на самом деле он проезжий тип, старше нее на двадцать лет. Долгое время она даже не знала его фамилии. Джорджия познакомилась с ним еще малолеткой, напившись в баре. А потом на заднем сиденье пикапа, как в дешевых фильмах про белых проституток… да, такое случается.

На шестом месяце беременности Джорджия стала разыскивать его, наводить справки, полагая, что он захочет узнать о существовании ребенка. Но когда она позвонила, он даже не вспомнил ее, и оскорбленная женщина бросила трубку. Возможно, это было несправедливо по отношению к будущему сыну, но жизнь вообще штука тяжелая.

В тот день у Джорджии был выходной. Мэтью вернулся из школы, и она предложила ему вместе отправиться в «Парижский театр», где уже второй раз за месяц крутили «Человека-паука». Мальчик отказался, настояв на походе в парк. Что ж, понятно почему: он знал, что не встретит там одноклассников, которые застыдят его, аж девятилетнего, за прогулку с мамой.

Парк, естественно, пустовал. От ледяной измороси волосы Джорджии тотчас превратились в кудри, как у клоуна. Повсюду лежал рыхлый снег, заваливший все газоны, дороги и крыши домов в Бедфорде.

Наконец среди заснеженных просторов показались высокие балки качелей. К великой радости Мэтью, они целый час расчищали в перчатках дорожку, затем мальчик победно уселся и начал раскачиваться — с очевидной уверенностью: если взлететь очень высоко, то очутишься в каком-нибудь другом месте. Это чувство усталости от жизни в четырех стенах было хорошо знакомо Джорджии.

Когда в Бедфорде наступал длинный сезон холодов, каждое утро приходилось по полчаса греть машину, и жители забывали, что такое тепло. Но под конец зимы воздух становился мягче, люди словно заново рождались. Это происходило не только в доме Джорджии, где ее отец и сын бесцельно шатались из комнаты в комнату, но и во всем Бедфорде. Казалось, вот-вот взорвется шар, полный временно застывшей энергии.

Джорджия хорошо знала, что нынешний дождик — всего лишь прелюдия к вечернему ливню, который заполнит Мессаланскую реку, потечет по улицам, мосту и шоссе. Так бывало каждый год, сколько она себя помнила. А через семь дней потоп закончится, мир окрасится в яркие цвета, и она будет менять у знающих людей свои зимние ботинки на пару сандалий.

Женщина посмотрела на небо. Тучи собирались довольно быстро, и дождь мог начаться скорее, чем она ожидала.

— Эй, Мэт!

— Что?

— Пора домой.

— Ну! Я хочу остаться! Можно еще хотя бы полчасика?

— Нет.

— А пятнадцать минут? Или пять? Хотя бы одну!..

— Хорошо, — сказала Джорджия, глядя на часы. — У тебя ровно одна минута.

Тогда вообще уходим, — сердито буркнул он.

Они жили в пяти кварталах к югу от Мэйн-стрит, рядом со стоянкой для жилых автоприцепов. Люди, получавшие материальную помощь от Армии Спасения, разбили здесь лагерь. У некоторых были свои животные — безобразные кошки и собаки с ободранной шерстью. Они бродили по улице, хищно озираясь по сторонам. Джорджия не притрагивалась к ним и старалась держаться подальше от этого странного места. Иногда рядом с трейлерами она замечала Сюзан Мэрли, смотревшую таким же голодным взглядом, как звери. Она снимала квартиру неподалеку, но при встрече Джорджия никогда с ней не здоровалась.

Прошлой ночью Сюзан приснилась ей. Джорджия пешком возвращалась домой по Мэйн-стрит, и вдруг тротуар превратился в вязкое месиво. Деревья почернели. Она пыталась бежать, но ноги утопали, трясина засасывала ее все глубже. Она хотела крикнуть, но из открытого рта не вырвалось ни звука. Вокруг — ни души. Тут появилась Сюзан и направилась к ней, оставляя за собой кровавый след. Она держалась за раздувшийся живот, и Джорджия поняла: девушка беременна. Вот-вот родится что-то жуткое, безобразное…

От страха Джорджия проснулась. Часы показывали шесть утра, а с мрачного неба уже падали первые капли.

Ливень ударил в полную силу. Маленькие ручейки текли по лицу Мэтью, капли падали с кончика носа, но он все равно упирался.

— Подумаешь, дождик! Почему мы не остались? — скулил он, захлестывая ногой лужи.

— А вдруг бы я растаяла?

Джорджия схватила мальчика за руку, поторапливая, но сын оттолкнул ее.

— Ой, прости, забыла. Ты же теперь совсем большой.

— Ма-ам! — протянул он в ответ.

— Хорошо, ладно. Вот, видишь? Никаких рук.

Она выразительно спрятала их в рукава, изобразив таинственное исчезновение. Мэтью закатил глаза, но явно был доволен «фокусом». Джорджия ускорила темп, чтобы хоть так заставить сына двигаться быстрее, и уже обогнала его, как вдруг за спиной раздался всплеск, и через долю секунды ее брюки покрылись холодными брызгами. Она резко повернулась. Мэтью всеми силами изображал на лице невинность.

— Ах, та-ак? Ну, держись. — Спеша «отомстить», Джорджия как следует ударила по луже своими чрезмерно длинными ногами. Мальчика с головы до пят окатило грязным фонтаном.

— Ой… незадача.

— Мама!

Он с разбегу уткнулся в ее живот, не торопясь уходить сразу. Джорджия мягко обняла его.

— А, не ожидал от меня? Думал, я старая неуклюжая мамаша? — весело спросила она.

Отлипнув, Мэтью побежал вперед, к следующей луже, и в предвкушении реванша ждал, пока мать подойдет ближе.

— Ох, тебе сейчас достанется! — крикнул он.

Так они брызгались до самого дома, но, несмотря на все старания сына, Джорджия смогла выстоять, не попав под «обстрел».

Они подошли к маленькому аккуратному деревянному дому, и Джорджия позвонила. Вот-вот отец должен открыть дверь. Мэтью прижался к ней сзади.

— А у тебя ключей нет? — спросил он, стуча зубами от холода.

— Нет, я забыла.

— А вот я всегда беру их с собой в школу! Прихожу и, если никого нет, могу сам открыть дверь.

— Знаю, дорогой, ты молодец.

— Так почему ты свои забываешь?

— Потому что ты невероятное исключение из всех правил, Мэтью.

— Чего?

— Не важно, проехали.

Вздохнув, Мэтью решил пока развлечься. Ему нравилось прыгать по кирпичным ступеням, которые вели к входной двери. Всего их было восемь, и он весело перескакивал с одной на другую.

Джорджия громко постучала.

— Мам, его нет дома.

— Должен быть. — Она барабанила до боли в костяшках.

— Его нет, — повторил Мэтью. — Сегодня четверг, он ушел на свою встречу.

Да, теперь она вспомнила. Отец помогал решать проблемы, связанные с закрытием фабрики. По четвергам он отправлялся в офис, руководя оттуда конференц-связью с Бостоном.

— М-да, кажется, ты прав, — сказала Джорджия. — Придется лезть через окно. Там есть одно удобное, с задней стороны.

— Я меньше тебя и легко туда заберусь.

— Нет, лучше оставайся здесь. Жди под дверью, обсыхай.

— Да, но если окно закрыто, я могу подняться по решеткам в свою спальню. Я уже так делал, у меня хорошо получается!

— Мэт, прошу тебя, не говори мне об этом. Ты же знаешь, что нельзя, — сказала Джорджия, нахмурившись. На самом деле она не сердилась — Мэтью вечно вытворял подобные штуки: лазил по крышам и деревьям, носился по дому и прыгал так, словно был сделан из резины.

— Ну хорошо, — неохотно уступил он. В интонации звучало: «Мам, ты явно не догоняешь».

— И хватит скакать вверх-вниз по этим ступенькам! Поскользнешься — будем тебя по частям собирать. — С этими словами Джорджия скрылась за углом.

— Ой-ой-ой, — пробормотал Мэтью ей вслед.

Первое же окно в задней части дома было открыто. Джорджия протиснулась внутрь, как в старых фильмах про Эббота и Костэлло, плюхнувшись на пол гостиной.

— Да уж, сама грациозность.

Она быстро встала, отряхнулась и пошла к парадной двери. Мэтью все еще играл на лестнице, когда Джорджия вышла на крыльцо.

— Мэт, перестань! — крикнула она уже с неподдельной злостью. — Давай домой!

В этот момент на дорожке рядом с домом появилась женщина — Сюзан Мэрли, одетая как для барбекю в честь Дня независимости: босоножки на высоких каблуках, синее платье и сверху — ничего. Кудрявые светлые волосы, выпрямленные дождем, спадали до пояса. Под тяжестью воды ее голова чуть запрокинулась назад — так, что хорошо были видны изящная шея и нижняя часть подбородка.

Сюзан повернулась и, со странной усмешкой взглянув на Мэтью, пошла дальше. Скоро она скрылась из виду. Джорджии стало не по себе, к горлу подкатил комок, и она едва не расплакалась. «Как растить ребенка в таком страшном мире?., — думала она. — Где ангелы и чудовища живут бок о бок!»

— Ма-ам? — позвал Мэтью. Он не заметил появления Сюзан.

— Ах… да, дорогой. Что там? — спохватилась Джорджия, делая вид, что в глаз попала соринка.

— Смотри, как я могу!

Мальчик спрыгнул вниз по всем ступеням и мягко приземлился. Затем изобразил театральный поклон, и она захлопала в ладоши.

— Ух ты, здорово! Ну все, пошли внутрь. Я замерзла.

Он поднял на маму глаза и расплылся в хитренькой улыбке. Джорджия поняла, что он собирается сделать. Время вдруг остановилось, все пришло в замедленное движение — она видела каждую каплю дождя, желтую куртку сына, показавшуюся слишком яркой… и около шести футов между ним и верхней ступенью.

— Стой!..

Слишком поздно: Мэтью прыгнул вперед. Джорджия протянула руку, чтобы поймать сына, но лишь задела по плечу, и он потерял равновесие. Она попыталась еще раз — пальцы скользнули по гладкому нейлону куртки. Мальчик упал, громко ударившись затылком о нижнюю ступеньку.

Страшный звук эхом раздался по всему телу. Женщина мигом бросилась к сыну. Он привстал, обиженно выпятив губу. Джорджия облегченно вздохнула — так громко, что походило на рыдание.

О чем он только думал?! Как можно прыгать ВВЕРХ по скользкой лестнице?

— Сейчас же иди сюда, Мэтью О’Брайен!

Она отшлепает его, накажет, отправит в свою комнату, и никакого телевизора до… конца жизни!

Мальчик поднялся. Куртка была заляпана грязью.

— Ты… толкну-ула меня! — невнятно произнес он, смотря в одну точку. Зрачки сильно расширились.

Джорджия побледнела и с дрожью в голосе позвала его:

— Ну-ка подойди ко мне.

Мэтью шагнул вперед и, пошатнувшись, рухнул прямо ей на руки. Пальцы нащупали теплую жидкость. Тихо моля небесные силы о пощаде, она осторожно перевернула сына. Рваная рана. Затылок был разодран, свисали лоскуты кожи, виднелась белая черепная кость. Кровь текла по спине Мэтью, покрывая снег алыми разводами.

Джорджия прикусила губу, едва сдерживаясь. Она не хотела, чтобы сын понял по ее лицу, насколько все серьезно. Травма головы… от них ведь всегда много крови, да? Он же не впадет в кому?

Она тряхнула Мэтью, пытаясь привести в чувства.

— Как ты? Ответь мне!

Он не реагировал.

— Мэтью, прости меня, я была не права! Скажи, как ты себя чувствуешь? Голова кружится?

— Что?.. — слабо спросил он, закатив глаза.

В ужасе Джорджия поняла, что бодрый веселый мальчик, которого она любила-больше жизни, превратился в беспомощное создание, медленно покидавшее этот мир прямо на ее руках.

Времени было в обрез. Ринувшись в дом, Джорджия схватила с кухонного стола забытые ключи и повезла сына в больницу Корпуса Кристи в восьми милях к югу от Бедфорда.

Соорудив из свитера повязку, она обмотала Мэтью голову. Всю дорогу женщина трясла мальчика за плечо, не давая уснуть. Джорджия не знала, правильно ли поступает, но ради спасения сына была готова на все. На шоссе она постаралась ехать медленно — дождь барабанил по лобовому стеклу, и дальше двух метров ничего не было видно.

Доехав до больницы, Джорджия быстро припарковалась на площадке для «скорых» и понесла сына в обшарпанное здание с надписью «Мид-Мэн Медикал». К ним сразу подбежала медсестра и показала дорогу в смотровую палату. Там Джорджия уложила Мэтью на длинный стол, крепко прижимая рану.

— Мэт, ты меня слышишь? МЭТЬЮ!!! — Она впала в истерику, пытаясь докричаться до сына.

— А?.. — слабо откликнулся он. Глаза чуть приоткрылись.

Вошел доктор — низкорослый коренастый мужчина с седыми волосами. Оттолкнув Джорджию в сторону, он торопливо снял окровавленную повязку с головы мальчика.

— Как это случилось? — спросил он.

— Ну, понимаете… он прыгнул, и я хотела помешать…

На секунду Мэтью очнулся, промямлив:

— Упал я. И ф-ф-фсе…

— Ясно, — пожав плечами, отрезал врач и приступил к осмотру.

— Кофе, пожалуйста, — обратилась Джорджия к продавщице в больничном буфете. Маленькая женщина, одетая в голубой халат, отвлеклась от журнала и взглянула на посетительницу. Вид у Джорджии сейчас был не очень — насквозь промокшая, в пятнах крови, она походила на викинга, вернувшегося домой с битвы. Она робко показала на чашку. Пожав плечами, женщина пробила покупку.

Доктор сказал, что с Мэтью все будет в порядке. Возможно, небольшое сотрясение, ничего серьезного. Крови он потерял немного, большая часть запеклась к тому времени, как они доехали до больницы. Мэтью пережил шок от падения, поэтому был неадекватен. Состояние стабильное, но лучше провести ночь в больнице. К счастью, отец Джорджии оформил на Мэтью страховку через фабрику «Клотт».

— Вы не волнуйтесь, — сказал доктор Конуэй, похлопав ее по спине. — У этих детишек вместо костей — одни хрящики.

Джорджия держала Мэтью за руку, пока накладывали швы. От изнеможения он уже не мог ни плакать, ни сопротивляться. После операции под волшебным действием демерола Мэтью спокойно уснул. Заполнив необходимые документы по страховке, Джорджия оставила отцу сообщение, что все обошлось и вечером она ему расскажет.

Она пила кофе, унимая дрожь во всем теле, чтобы сесть за руль и поехать домой. Ничего удивительного не случилось, думала она, это была далеко не первая травма. В прошлом году Мэтью сломал руку, пытаясь пролезть в свою спальню через окно. Зачем? Ему просто хотелось узнать, получится ли. А в три года он съел пузырек дедушкиного «Дигиталиса» — лекарства в соблазнительной конфетной оболочке. Мэтью потом весь вечер тошнило, а Джорджия молилась, чтобы отцу не стало плохо с сердцем без таблеток.

Она вздохнула. Похоже, придется свыкнуться с таким положением вещей. Если Мэтью вырастет похожим на нее, то будет пьяным приходить с молодежных вечеринок и шляться бог знает где после комендантского часа. Если же какая-нибудь девушка «залетит», он, возможно, захочет стать полноправным отцом. И это будет правильно.

Покончив с кофе и остатками сахара на дне чашки, Джорджия подумала, что в эти трудные времена помощь морского офицера была бы очень кстати.

ГЛАВА 4 Нечто в лесу

В тот мартовский четверг ранним утром Лиз Мэрли проснулась и, потерев глаза, откликнулась на мамины возгласы снизу:

— Уже встаю!

Она почему-то ужасно себя чувствовала: ноги болели, голова раскалывалась. Как будто Дрема явился к ней посреди ночи и огрел пыльным мешком. Стыдно даже думать, но… может, удастся убедить маму в загадочной инфекции вроде суточного гриппа и не пойти сегодня в школу? Нет, в третий раз за месяц это вряд ли прокатит.

Ночью Лиз приснился кошмар. Воспоминаний о нем почти не осталось, что-то про Сюзан и отца. На глазах еще не высохли слезы, горло болело — видимо, было настолько страшно, что она плакала во сне. В памяти всплыли отдельные картинки: снег, кровь, розы на папиной могиле… Вместо того чтобы думать о кошмаре, Лиз начала считать: одна Миссисипи, две Миссисипи, три Миссисипи… двадцать Миссисипи. Простая математика всегда помогала взбодриться и сосредоточить мысли на новом дне.

В доме было тихо, с кухни доносился запах жареных яиц. Спальня Лиз нисколько не изменилась со вчерашнего вечера: на стенах — все те же постеры «Иглз» и «Уайт страйпс», а напротив кровати с плаката улыбался Джек Уайт, солист группы.

— Привет, незнакомец, — прохрипела Лиз, смотря на него одним глазом.

На письменном столе валялась домашняя работа по тригонометрии, которую она даже не открывала. Черт, это будет уже третья двойка за две недели. Что ж, как обычно, ничего нового — школа вместе со всем Бедфордом по-прежнему вызывала рвотный рефлекс. Хорошо, что хоть Бобби есть и закончились турниры по баскетболу — можно будет после уроков сходить вместе в кафе.

Девушка вылезла из кровати и натянула халат. За окном шел дождь — значит весна совсем близко. А за ней — лето, осень и… ура!!! Прощай, школа, здравствуй, колледж! С чемоданами, счастливая, она запрыгнет в автобус «Бедфорд — Ороно» и больше никогда не вернется! Забывшись радостью и не чувствуя холодного линолеума под ногами, Лиз поскакала в ванную комнату.

Она застыла на месте, увидев отражение в зеркале. Что это?.. Приподнявшись на цыпочки, девушка подалась вперед. От страшной догадки по спине пробежал холодок. На ее горле пылало огромное красное пятно. От него словно щупальца отходили следы пальцев.

Лиз прислонилась к стене и закрыла глаза. Одна Миссисипи, две Миссисипи, три… так, успокойся, сказала она себе. Просто расслабься. В мире и так полно всяких гадостей, хватит выдумывать новые! У тебя куча своих проблем. Не сошьешь вовремя дурацкую рубаху — завалишь никому не нужное домоводство — и все, плакала твоя стипендия в УМО.[3] В итоге Бобби — студент, а ты — официантка. Так что прекрати нагнетать обстановку!

— Лиз, ты опаздываешь!

— Иду, мам! — крикнула она, придавая голосу радость.

Шесть Миссисипи… Лиз еле сдерживала подступившие к глазам слезы. Здесь три варианта, подумала она. Первый — в годовщину смерти отца она свихнулась и теперь страдает галлюцинациями. В роли маленьких зеленых человечков — окровавленная сестра. Второй — это сон. Третий — все произошло на самом деле.

Поразмыслив, Лиз выбрала менее страшный — второй вариант. Да, точно. Всего лишь сон, бывает. Но что тогда с горлом? Можег быть, простуда? Или аллергия на простыни? Она расчесала шею, пытаясь избавиться от раздражения. Мало ли что!

— Лиз, мне самой подняться?

— Нет, мам, я уже встала!

Стоя под душем, она продолжала медленно считать. Пятьдесят Миссисипи… сон, только сон. К тому времени как Лиз привела себя в порядок, натянула свитер с большим воротником и спустилась к завтраку, кошмар забылся. В памяти остался только мрачный, неприятный осадок. «Все, забудь и успокойся!»

Лил дождь. Она шла в школу, смотря только перед собой и проговаривая одну и ту же фразу. Ни упавшее перед носом дерево, ни разбившийся автобус не удивили бы сейчас Лиз. Надень красные туфельки, стукни трижды каблуком о каблук и повторяй за мной: «Это был только сон… только сон… только сон».

За обедом в школьной столовой Бобби спросил, все ли с ней в порядке.

— Да, отлично, — сказала Лиз, широко улыбаясь. Перестаралась.

— Ты уверена? Выглядишь измотанной.

— А… ну… ты знаешь, в сериале «Одинокие сердца»… на следующей неделе Райен вернется к Мариссе, которая стала шлюхой и тайком выпивает. Меня это больше всего расстраивает.

— Хм… что-то с тобой не то.

— Видите, насколько полезны числа! И они действительно существуют, — тараторила учительница на пятом уроке. Что-то про постройку домов — Лиз не слушала, погрузившись в мысли о Сюзан.

Как долго они не виделись? Вдруг сон был знамением? Она помнила расплывавшееся на снегу пятно крови. На лбу выступили капли пота.

— Мне нужно к сестре сегодня вечером. Подвезешь? — спросила Лиз Бобби, встретив его на перемене в коридоре.

— Ты серьезно? Я думал, мы в кафе пойдем. Что-то случилось?

Она усмехнулась. Притворная загадочность отлично действовала на маму, но только не на Бобби.

— Это страшная тайна. И если я скажу тебе, меня сварят в кипящем масле.

— Кто?

— Мормоны! Очень кровожадные люди. Во всем виноваты их невыносимые жены.

Бобби нахмурился. Его «радар», настроенный на Лиз Мэрли, безошибочно срабатывал, когда она что-то скрывала. Впрочем, это было ее нормальное состояние.

— Лиз, ты как-то странно себя ведешь.

— Все в порядке, честно! Мне просто надо увидеть сестру. Заезжай за мной к восьми.

Уроки закончились, все автобусы уехали. «Бобби, не обижайся, пожалуйста. Я хочу пройтись… Да, я знаю, очень сильный дождь. Схвачу воспаление легких — сама буду виновата… Конечно, ты прав, мистер Мартин совсем уже того… Да, взорвется, если к его дыханию поднести спичку… Все, давай, увидимся вечером». Лиз торопливо спровадила парня и пошла пешком. Но не домой, а на кладбище.

Как глупо, думала она, ведь это был всего лишь кошмарный сон! Меньше надо смотреть на ночь телевизор. Но Лиз все же добралась до цели. К тому времени она уже насквозь промокла, джинсы прилипли к ногам. Могила отца виднелась издалека: роз на ней не было, только маленький флажок-указатель. Взявшись голыми руками за холодные прутья забора, Лиз начала всматриваться в темноту.

Сосны, будто дряхлые старики, сгибались низко над землей под тяжестью снега. Это был необычный лес: диоксины от отбеливаемой целлюлозы убили за последнее время множество животных и птиц. Лиз пожалела, что не взяла с собой Бобби: ходили слухи, что среди зарослей кто-то живет. Кто-то или что-то, наблюдавшее за людьми.

Капли барабанили по капюшону. Лиз очень замерзла и хотела домой, но не могла уйти. Надо было узнать, есть ли в ее сне хоть толика правды.

Она полезла вверх по забору, утыканному острыми пиками, добравшись до которых вообразила, что если кто-нибудь резко дернет, то колья пронзят ее насквозь. И лежит Лиз Мэрли, растерзанная, в часовне Корпуса Кристи, а рядом надпись: «Выжив из ума, она отправилась на поиски утраченной истины. Лиз была действительно хорошим человеком. Вот ее левая часть — тут меньше прыщей».

Ей все же удалось перелезть на другую сторону невредимой, и она спрыгнула, приземлившись в сугроб. Густые кроны почти не пропускали дождь. Капли, будто мелкие коготки, постукивали по листьям. Находиться в этом лесу было даже забавно, как будто в пасти животного.

Лиз осмотрела снег: никаких отпечатков, ни единого следа борьбы, ни кровинки.

— Эй… — позвала она шепотом. — Сюзан? Есть кто-нибудь?

В ответ — тишина. Расхрабрившись, девушка повысила голос:

— Эй!.. ЭГЕ-ГЕЙ! — взвыла она. Хоть страх и не покидал ее, реветь было очень весело.

Но никто не откликнулся, и Лиз победно улыбнулась. Дорогие дети, что вы видите перед собой? Пра-авильно, ни-че-го! За деревьями — пусто, следов нет. Неужели действительно приснилось? Похоже на то. Она с облегчением вздохнула: значит, нервы пора лечить. Лучше было найти тут лишнее доказательство недосыпа, чем что-нибудь пострашнее. Иначе прогулка превратилась бы в кошмар наяву.

Лиз еще раз посмотрела в сторону деревьев.

— Эй, Сюзан! — позвала она.

Ответа не было — только звук дождя. «Отлично, с меня взятки гладки, я честно пыталась разобраться». Лиз выдохнула и пошла обратно к забору.

И вдруг боковым зрением она увидела что-то мутное, мелькнувшее среди деревьев. В темноте светилось бледное тело. Лиз подскочила на два фута — ее парень-баскетболист одобрил бы такой прыжок — и попятилась.

— Кто здесь? — Девушка вздрогнула от собственного голоса, пронзившего тишину.

Плотно прижавшись спиной к забору, Лиз ждала ответа и всматривалась в деревья. Но там никого не было, и она рассмеялась над собой. Глупая! Наверное, белая лиса пробежала.

Уф… Лиз повернулась лезть обратно, как вдруг среди зарослей раздался треск. Она прислушалась, на этот раз молча: если там действительно кто-то был, не стоило привлекать его внимание.

Спутанные ветви деревьев разомкнулись — и вновь переплелись. Лиз тяжело дышала, сердце остановилось, затем перешло на ритмы самбы. Деревья стояли в пятидесяти футах от нее и не качались от ветра… кто-то или что-то надавило на них. Какое-то огромное существо. Медведь?.. Ма-амочка-а!..

Лиз вжималась в забор, пока прутья не врезались в спину. Она прижала руки ко рту, заглушая дыхание, в надежде остаться незамеченной.

— Р-р-р-р-р… — раздалось от деревьев.

Лиз прислушалась. Звук повторился. Она не верила своим ушам: не то что собака, ни один медведь на такое не способен! Рык был хриплый, скрипучий…

«Ладно, дорогая, — сказала она себе, — вали отсюда, пока не поздно!»

Повернувшись, она потихоньку начала карабкаться вверх, но тут ветви деревьев приподнялись, и оно показалось между ними…

— Р-р-р-р-р-р…

Господи… большое — шесть футов, не меньше. В темноте Лиз разглядела только бледные очертания тела, покрытого кожей. Шерсти не было. Существо походило на человека.

— Р-р-р-р-х-х-х… — влажное тяжелое дыхание сотрясало лесную тишину.

Туловище монстра было безобразно: широкая грудь свисала до колен, пальцы волочились по земле. Чудовище переваливалось так, словно чем-то болело или страдало излишней неуклюжестью. Опираясь на руки, оно двинулось в сторону Лиз. Ей хотелось отвернуться, бежать, но она не могла. Что это за создание? Что с ним произошло??

Из его тела будто откачали всю кровь — кожа белая-белая. И сияние… глаза. Умные. Они внимательно изучали ее. Монстр двинулся к ней, и когда их взгляды встретились, он причмокнул губами, будто проголодался.

Дрожа от ужаса и страха, Лиз отвернулась в поисках первой перекладины, но промахнулась. В панике она попыталась протиснуться сквозь забор, надавливая всем телом. Левое колено застряло между прутьями.

— Черт! — выругалась она шепотом.

Дыхание зверя с каждой секундой приближалось. Лиз начала бешено извиваться, но нога только глубже погрузилась в дыру и теперь застряла до самого бедра. В жутком оцепенении Лиз чувствовала, как монстр подкрадывался к ней.

Она задергала ногой, но извилистая железная конструкция не пускала, удерживая словно тисками.

— Р-р-р-х-х-х…

Боже, нет! Так близко, что, казалось, вот-вот горячий воздух коснется шеи. Девушка продолжала дергаться, но нога не поддавалась.

— Р-р-р-р-р… Р-Р-Р-Р!!..

Ну?.. Сколько ему еще осталось? Двадцать футов? Пятнадцать?.. По звуку ломающихся веток Лиз поняла, что тварь набирает скорость, предвкушая добычу. Все… сейчас страшилище настигнет ее. Она уже чувствовала его запах: смесь фабричного дыма с тухлым мясом.

Лиз заплакала. Что за проклятое место!!. И почему она здесь? Сюзан… ее ловушка! Вот как умрет Лиз Мэрли — застряв между прутьями забора. И это за четыре месяца до отъезда из поганого города!!!

— На помо-ощь!!! — закричала она.

Но разве можно рассчитывать на кого-то в этих лесах! Только совсем чокнутые придут сюда в поисках приключений на свою… Лиз жалобно заскулила, устав бороться. На нее пахнуло его потом и носками. В следующую секунду этот губошлеп издал такой жирный булькающий звук, что Лиз твердо решила: она скорее откусит свои ноги и, оставшись инвалидом, протиснется сквозь проем, чем даст зверюге дотронуться до себя.

Она глубоко вдохнула и выдохнула, расслабляя мышцы. Хрюкая, монстр неминуемо приближался — возможно, был уже в пяти футах… Лиз не знала, сколько у нее осталось времени, но заставила себя досчитать до трех:

— Одна Миссисипи… — Сглотнув, она еще раз вдохнула и ненадолго задержала дыхание. — Две Миссисипи…

— Р-р-р-р-р!!!..

Оно было совсем рядом, уже накрыло ее своей тенью. «Так, — скомандовала себе Лиз, — представь, что ты наблюдаешь издалека… ты дома, в своей кровати, тебя никто не тронет…»

— Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!!!!!! — взвыл монстр.

Что, все? Радуется? Она в его пасти?..

— Три Миссисипи…

Нога высвободилась из железного плена. Да! Ура!!!

Быстро забравшись на перекладину, Лиз подтянулась. Чудовище успело подобраться к ней чуть ли не вплотную, загораживая собой свежий воздух. От него разило дерьмом и серной водой.

Девушка уже перелезала на другую сторону, когда монстр схватил ее за свисавшую ногу. Лиз со всей силой отбрыкнулась, задев что-то твердое.

— Р-Р-Р-Р-Р-Ы-Ы-Ы!!! — взвыло оно. То ли от боли, толи от возмущения.

Лиз спрыгнула, перекувыркнулась несколько раз по снегу, затем вскочила и бросилась бежать, не оглядываясь. Она не останавливалась, пока не добралась до долины.

ГЛАВА 5 Мамочка, можно мне?

В тот четверг вечером, пока Лиз отчаянно боролась за жизнь в бедфордском лесу, три черные машины с зажженными фарами отъехали от парадного входа ее дома. Мэри Мэрли махала им вслед, испытывая дежа-вю: сцена вдруг напомнила ей похоронную процессию. Она задумалась о покойном муже и о будущем старшей дочери, о которой часто вспоминала в последнее время.

Сюзан…

Маленькая девочка в черных кожаных туфельках шагает к ней. Всякий раз, закрывая глаза, Мэри видела шестилетнего ребенка — именно такой Сюзан навсегда осталась в ее памяти. Крошечное жизнерадостное создание, у которого вся жизнь, еще совсем не изведанная, была впереди. Мэри заморгала, отгоняя эти мысли. Зачем думать о прошлом? Глупо. Вот, к примеру, люди, желавшие узнать, что внутри «Титаника», опустились на дно, но вместо драгоценностей отыскали лишь трупы.

Переключившись на житейские заботы, Мэри осмотрелась вокруг. Гости успели навести в кухне беспорядок: на столе валялись крошки от печенья, пол был изрисован следами от шпилек — походило на наклейки-подсказки в танцевальной студии. Вооружившись ведром с теплой водой и моющим средством, Мэри приступила к уборке.

В целом день выдался хорошим. Игра в бридж устраивалась в ее доме. Традицию собираться каждый месяц женщины поддерживали уже несколько лет, но Мэри только недавно более-менее освоила тонкости торговли, благодаря которым и выиграла сегодня весь роббер. Это было не так уж трудно, учитывая, что она полночи корпела над взятым из библиотеки Корпуса Кристи пособием и делала в блокноте пометки типа: «Трефы против бубновых — никаких червей».

Легкий дождик за окном превратился в ливень. Да уж, погодка шепчет. Вряд ли кто-нибудь сейчас высунет нос на улицу. Боже, Сюзан до костей вымокнет, если опять затеет прогулку без куртки! Она ж тощая, как ее отец. И такая же вредная.

Мэри замотала головой, избавляясь от неприятных мыслей. Странно, что она стала так часто вспоминать дочь, о которой почти никогда не думала. Так жить было проще. Честно говоря, Мэри зачастую внушала себе, что Сюзан вообще нет на свете.

Так. Бридж, только бридж.

Сегодня за игрой они сплетничали о бывших одноклассниках: обсуждали разводы тех, кто, достигнув среднего возраста, поставил на жизни крест и переехал во Флориду. Женщины знали друг друга еще со школы в Корпусе Кристи, где жили по сей день — все, кроме Мэри. Став домохозяйками, они потягивали розовые коктейли в местном гольф-клубе и жаловались на слишком работящих мужей. Мэри нравилось ездить к ним в гости: она украдкой любовалась керамическими статуэтками и нюхала ароматические свечи в ванных комнатах, когда никто не видел.

Одно время она хотела вернуться в Корпус Кристи, город богачей, но так и не смогла. Тэд не получил продвижения по службе, а отец до сих пор не простил ей замужества. Если бы Мэри не бежала под венец, то по окончании школы получила бы подарок — поездку в Европу. Она до сих пор с грустью думала о местах, которые могла бы посетить: Мадрид, Барселона, Цюрих, Флоренция, Рим…

А в богом забытом Бедфорде обеспеченных семей почти не осталось — разве что Мартины и Фулбрайты. Сюзан и Лиз хорошо знали этих людей, олицетворявших скорее бедность, нежели богатство. Состояние Мартинов строилось на наследстве, полученном Кэтти от прадедушки, Уильяма Прентиса. Адам Фулбрайт зарабатывал более честным путем: он был практикующим хирургом. Обе семьи жили в современных больших домах с кондиционерами и новыми печками. Мартины и Фулбрайты, как правило, сорили деньгами, твердя направо и налево, что никогда не покинут этот город — святое место зарождения династии. Не совсем здоровая логика, думала Мэри. Прямо как миллионеры из Бронкса, живущие в худшей его части! Не потому, что хотят похвастать, — им просто нравится выковыривать пули из пупка.

Мэри печально вздохнула. После смерти Тэда она надеялась стать ближе к Лиз, начать новую жизнь. Но удочери появился Бобби Фулбрайт, и Мэри почувствовала себя одинокой и брошенной.

Воцарившуюся в просторном доме пустоту невозможно было заполнить даже самой шумной толпой. Когда Мэри оставалась одна, ей казалось, что стены оживают, вспоминая прошлое.

Прыг-скок, прыг-скок… старшая дочка играет с розовым мячиком?.. Нет, котел булькает в подвале.

Слышен звонкий заливистый смех Лиз и Тэда!.. Померещилось, это всего лишь радио.

Мэри знала, что подобные вещи возможны в старости, но все началось гораздо раньше — после смерти мужа. Таков удел вдовы — думать и горевать. Или кончина Тэда дала повод и время для сожалений об опрометчивых поступках?

Она задумчиво взглянула в окно. Талый снег медленно полз по долине густой однородной массой.

По Корпусу Кристи, вспоминала Мэри, ходило множество шуток о жителях Бедфорда: «Сколько их нужно, чтобы вкрутить лампочку?», «Кто вы, если ваш кузен, родной брат и дядя — одно лицо?», «Забытая богом глубинка. Угадайте название!».

В дьявольской силе, поглотившей Бедфорд, горожане винили Сюзан. Да, конечно, думала Мэри, они были правы относительно того существа, что девять месяцев развивалось в ее утробе. Теперь оно является во сне, и каждый новый кошмар ярче предыдущего.

Прошлой ночью Мэри снилось, что она — у себя в подвале по колено в воде, стремительно заполнявшей помещение. В другом углу — шестилетняя Сюзан тянет к ней руки. Мэри хочет бежать к дочери, но боится. «Это злой, жестокий ребенок», — думает она. В это время дом с треском и грохотом начинает обваливаться, падает крыша…

Увидев потом Сюзан на улице, Мэри отвернулась и пошла в другую сторону. Но кошмары не прекратились.

Она зажмурилась, прогоняя воспоминания, пытаясь думать о чем-нибудь другом: весна… дождик… работа… Перед глазами оставался образ шестилетней дочери — демона во плоти.

У котла что-то хлопнуло, и Мэри вскрикнула. Сюзан… в подвале? Вернулась домой?..

Она похолодела от ужаса. Задняя дверь распахнулась, и в кухню вошла… ох, Лиз! Мокрая насквозь, едва переводила дух. Видимо, бежала от школы до самого дома. Она прошлепала вперед, оставляя грязные следы на свежевымытом линолеуме.

Мэри замешкалась, все еще пребывая в параллельном мире. Несмотря на то что Сюзан и Лиз не были похожи, ей на секунду показалось, что этот херувимчик — ее старшая дочь. Она импульсивно отступила.

— В обуви!!! — взвизгнула Мэри.

Лиз застыла, продолжая тяжело пыхтеть. Расшнуровав ботинки, она взялась за пятки указательными пальцами и снова двинулась вперед.

— Все снимай! Куртку тоже!

— Ма-амочка, — с трудом проговорила Лиз. — Кое-что ужасное… с-случилось.

С трагическим выражением лица она протянула к ней руки.

— Снимай! — вопила Мэри.

Лиз разделась и скатала куртку в комок. Затем посмотрела на свои джинсы, с которых стекала вода. Печально всхлипывая, она стянула штаны, оставшись в свитере и голубых трусиках. Ее маленькие пухлые ножки покраснели и были заляпаны грязью. Мэри к тому времени уже пришла в себя, окончательно распознала Лиз, но все равно держала дистанцию.

— Живо иди в душ, — распорядилась она. — Я сегодня работаю в ночную, за Мэта Амброзия, так что ужин через полчаса.

Сгорбившись и шмыгая носом, Лиз покорно удалилась.

Ровно через тридцать минут, приняв душ и переодевшись в спортивный костюм, она спустилась вниз.

— О, как раз вовремя, — сказала Мэри, водрузив на стол кастрюлю с паровым рисом и обжаренные овощи.

Как обычно, была прочитана молитва — мать вслух благодарила бога за щедрое угощение, Лиз сидела молча, опустив голову.

— Тебе что, не нравится? — Мэри разложила по тарелкам огромные порции брокколи и моркови. — Мне казалось, ты любишь овощи. Как раз диетическое питание.

— Я не толстая и не нуждаюсь в диетах, — сухо ответила Лиз.

Откинувшись на спинку стула с бокалом зинфандель,[4] Мэри сделала глоток.

— Отлично. Ты сама сказала, что соблюдаешь диету, вот я специально для тебя и приготовила. Я разве называла тебя толстой? Ты очень хорошенькая девушка.

От вина вспыхнули уши и щеки, и только теперь Мэри поняла, как сильно устала. Ей безумно хотелось остаться сегодня вечером дома, вместе с Лиз завалиться перед телевизором, накрывшись пледом. Как все нормальные люди, черт возьми!

— Ма-ам, — простонала Лиз.

— Ли-из, — ответила Мэри тем же тоном. — Кстати, я просила тебя постирать. В результате самой пришлось. Целый час угробила!

— Да… прости…

На Лиз лица не было. Она выглядела такой грустной и подавленной, что Мэри решила отложить воспитательную беседу. В конце концов, еще ни разу с тех пор, как она вышла замуж, атмосфера за ужином не была такой приятной и веселой, как она себе представляла.

— Знаете, юная леди… я не сержусь. Потому что вы все равно скверно стираете.

Лиз улыбнулась, и обе рассмеялись.

— Милая, прости, если была с тобой груба, — продолжила Мэри. — Просто иногда я очень сильно устаю.

— Все в порядке, мам.

Мэри наклонилась вперед.

— Идея! — Она радостно захлопала в ладоши. — Как насчет Портленда? Поехали в следующем месяце? Сходим в Музей искусств. У меня там знакомые работают.

— Портленд?

— Ну да! Можем взять корзину для пикника, устроить ленч в парке, где музыканты играют джаз Чарли Паркера. Уверена, он тебе понравится!

— Да… возможно.

— Так, надо будет «бьюик» отвезти в салон, поправить топливный насос.

— Конечно…

— Ты не рада? Поездка — это же здорово! А то мне уже настолько осточертел Бедфорд! Пора выбраться в кои-то веки. Вот уедешь в колледж, буду тебя навещать, в новом месте побываю…

— Да, мам, это классно. Мы могли бы… — Прервавшись, Лиз отодвинулась от стола. Слезы брызнули из глаз.

— Что случилось?

Лиз опустила голову на руки.

— Дорогая, ну расскажи.

— Я… — Лиз уже открыто рыдала. — Это… это было ужа-а-асно.

Мэри встала и обняла дочь. Сначала она ничего не говорила: такой близости между ними уже давно не было, и матери нравилось чувствовать в руках самое дорогое сокровище. Боже, она безумно любила эту девочку!

Неохотно отстранив Лиз, она спросила:

— Милая, что стряслось?

— Сюзан… — прошептала Лиз.

Услышав имя, Мэри вздрогнула и отступила.

— Кто?..

— Она приходила ко мне. Заставила пойти на кладбище!

Охваченная паникой Мэри лишилась дара речи. В ушах как будто автомобильная сигнализация сработала. Подвал… Сюзан действительно там была? Мэри поспешила к задней двери — убедиться, что замки заперты. Затем она закрыла на задвижку все кухонные окна.

— Сюда? Она приходила в ЭТОТ дом?!

— Нет, мне приснилось, что я пошла навестить папу. И она ждала меня… там. Видимо, сердится, что я все еще люблю его, хоть и не должна.

Зажмурившись, Лиз покачивалась вперед-назад, и Мэри так хотелось обнять дочь покрепче, утешить. Но тогда она тоже заплачет и не сможет остановиться. Нет, надо быть сильнее, твердила она себе, ради нуждавшейся в защите Лиз. Мэри взглянула на усеянный трещинами потолок и на стены, которые давили на нее с каждым днем все сильнее.

— Лиз, прости, я не могу сейчас говорить об этом. Просто не могу…

Дочь ее не слушала.

— Сюзан злая, вот и хочет сделать мне больно! Ты не думаешь, что она может обидеть и тебя? Из ненависти, потому что она не такая, как мы! — Лиз резко опустила воротник, и Мэри увидела красные пятна на ее шее. — Она пыталась задушить меня. Утром я обнаружила это.

Мэри отвела глаза, уткнувшись лицом в салфетку. Она не чувствовала ни ужаса, ни оцепенения. Даже не сразу поняла, как жутко видеть лиловые следы на горле родной дочери.

Лиз продолжала говорить как в тумане:

— Она приходит ко многим людям… с тех пор как фабрика закрылась, сны стали ужаснее, ты не замечала? Мне страшно! Вдруг я лягу спать и не проснусь…

Мэри закрыла глаза.

— Лиз, прекрати…

— Скажи, она тебе снилась?

— Ты же знаешь, я не могу говорить об этом, — сказала Мэри, тяжело вздохнув.

— Я видела Сюзан сегодня во сне, поэтому пошла в лес, и… меня там что-то поджидало, мама! Это все она подстроила! Там… было жутко. — Разрыдавшись, Лиз наклонилась ближе к Мэри, словно боясь, что кто-то подслушает. — Оно хотело обидеть меня. Так же как и папа обидел Сюз…

— Хватит! Прекрати сейчас же!!!

Лиз замерла, пытаясь сдержать слезы, непрестанно катившиеся по щекам.

— Это чудовище… — Она осеклась, увидев глаза матери.

Мэри напряглась, лицо стало похоже на гипсовый слепок. Плохое чувство — она пыталась бороться с ним, осознать, что дочь страдает. Надо было ей все рассказать… о чем не говорилось много лет, от чего изменилась акустика в доме — так, что тяжелые двери покосились, полы вспухли, покрылись трещинами. Изо всех сил Мэри старалась быть сильнее, как давным-давно, со старшей дочерью. Тщетно: все чувства были заморожены. Бедняжка Лиз вечно драматизирует, создавая проблемы. Она плачет над вещами, похороненными в далеком прошлом, пугает себя собственными фантазиями. Видит во сне всякую чушь и слишком серьезно к ней относится. Маленькая толстушка Лиз…

— Милая, у нас и так проблем достаточно! А ты терзаешь себя. Вон сходи лучше в подвал — там полный бардак. Наведи чистоту.

Лиз покачала головой.

— Я просила Бобби отвезти меня к ней сегодня. Мы уже год не виделись. А ты давно общалась с Сюзан?

Мэри наклонилась к дочери — так близко, что чувствовала запах мыльной пены на ее коже.

— Элизабет Ребекка Мэрли, я больше ничего не желаю слышать. Вам ясно?

Лиз нахмурилась. В глазах вспыхнули злоба и ярость, испугавшие Мэри. Чужой взгляд, как будто внутри девушки поселилось что-то, готовое выйти на поверхность, когда мать будет меньше всего ожидать. Оно выберется и затмит ее.

— Ты хоть раз позвонила ей с тех пор, как папа умер? Нет, конечно! Домой просила вернуться? Как же! Пусть живет себе на помойке, как тогда, в подвале! Ты даже помочь ей не хочешь, потому что тебе плевать!!!

Мэри хотела дать Лиз пощечину, привести ее в чувство. И заткнуть.

— Все, замолчи! Ты видела плохой сон. Теперь его нет.

— Она что, умерла для тебя? Так выброси ее вещи, как папины! И мои заодно.

Мэри схватила дочь за плечо и сильно сжала. Лиз вздрогнула, не понимая, как ей повезло: мать еле сдерживалась, чтобы не ударить ее.

Лиз побагровела.

— Мама, взгляни на мою шею! — кричала она. — Что это, по-твоему?!

Мэри еще сильнее надавила. Большой палец уперся в ключицу, и девушка завизжала от боли.

— Ты расчесала кожу во сне. Ты постоянно это делаешь.

— Нет!

— Да.

По молчанию Лиз Мэри поняла, что успешно идет к цели.

— Тебе стоит быть осторожнее с воображением, дорогая. У твоего отца в роду были сумасшедшие.

Дочь смотрела на нее, понемногу остывая. Она расслабила плечи, опустила голову и вздохнула.

— Хорошо…

— Что хорошо?

— Ты права.

— В чем?

— Мне привиделся дурной сон, — сглотнув, сказала Лиз. — И я не поеду к ней.

— Ты говорила Бобби?

— Нет, я ничего ему не рассказываю.

Мэри кивнула.

— Это правильно. С виду он ничего, но в тихом омуте… Узнает что-нибудь, начнет плохо думать о тебе. Не дай бог, еще на блондинок переключится.

Она снова села и, закрыв глаза, начала думать о грядущей весне, дождях, бридже и о новых туфлях… Джазовые музыканты, Портленд… Ох, ноги опять заболят в мокрую погоду. Еще пора купить обивку для дивана. Мэри забивала себе голову пустяками, пока щеки не перестали гореть и не ослабилось напряжение. Убедившись в своей правоте, Мэри с улыбкой сказала:

— Поешь, тебе станет легче.

Помедлив, Лиз взяла вилку, зачерпнула рис и, отправив его в рот, нервно пережевала.

— Ну как, нравится? — спросила Мэри. — Это из отдела здорового питания. Говорят, в неочищенной крупе больше витаминов.

Лиз молча кивнула. Опустошив тарелку, она встала из-за стола и собралась уходить, но мать остановила ее:

— Слушай, может, останешься дома? Я позвоню на работу, скажу, что приболела. Поваляемся на диване, фильм посмотрим. Как в детстве, а?

— Зачем?

— А почему нет?

— Потому что я не хочу, — сухо ответила Лиз.

— Чего не хочешь?

— Быть здесь.

Она снова взглянула на нее каменным, безжизненным взглядом. Это была не та Лиз, которую Мэри привыкла видеть. Вот так теряешь детей, подумала она. Стоит отвернуться — и они превращаются в монстров, живущих с тобой под одной крышей.

— Что ж, иди.

Лиз выбежала из комнаты. Через несколько секунд хлопнула дверь.

Мэри поднялась со стула, налила себе еще вина. Не стоило, конечно, — через пятнадцать минут она уже должна идти на работу. Ну и ладно. Сделав глоток, она опять задумалась о Лиз — умнице, получавшей «отлично» на подготовительных курсах. Но, озлобившись, дочь с радостью уедет в колледж и не вернется — даже на Рождество или собственную свадьбу. Кажется, она пойдет по стопам старшей сестры.

Перед глазами появилась маленькая Сюзан. Прелестные косички, молочно-белая шея… струйка крови течет по подбородку. Она шагнула вперед, к Мэри, как в старой детской игре.

— Мамочка, можно мне?

— Нет, нельзя.

Наверху заиграло стерео Лиз. В подвале стукнул котел. Прислонившись к кухонному столу и закрыв глаза, Мэри увидела Сюзан Мэрли, приближавшуюся со злой усмешкой.

ГЛАВА 6 Крик деревьев

Тем же вечером, в шесть часов, допив кофе, Джорджия О’Брайен покинула медицинский центр. Она села в белую «хонду» и, обнаружив на пассажирском сиденье засохшую кровь, стала ногтями отскабливать ее, но потом резко остановилась и откинулась на спинку кресла. Слезы потекли по щекам. Джорджия не закрывала глаза, плакала и плакала, смотря перед собой на парковку, заполненную машинами и нескончаемым дождем. Понемногу придя в себя, она оттерла кровь с сиденья, завела машину и включила радио. По «Муз-105.1» крутили классический рок, и Джорджия, несмотря на паршивое настроение, тихо замурлыкала дуэтом с Мит Лоуф.

На подъезде к Бедфорду показалась почившая фабрика «Клотт». До закрытия она работала под руководством компании, служившей на благо бумажной промышленности. Угасание производства происходило медленно и поначалу незаметно. В восьмидесятых прекратили набор новых сотрудников; в девяностых вовсю развернулось сокращение штатов: каждый год перед выплатой рождественских бонусов десять процентов рабочих получали от отца Джорджии извещение об увольнении. Оставшиеся выполняли несколько дел одновременно: чинили машины, сортировали продукт и трудились у конвейера. Даже начальник покинул свой кабинет и работал вместе с ними.

Они должны были заранее предвидеть перемены, заметить хотя бы, что численность населения сократилась с шести до четырех тысяч. Гораздо меньше народу теперь собиралось ранним утром в «Олсенс Дайнер» — завтракать бисквитами, блинами, яйцами и мясом. Магазины Мэйн-стрит жили томительным ожиданием покупателей.

Люди знали о неприятностях на фабрике, но считали это обычным экономическим спадом, за которым, говорили они, обязательно последует подъем. Все были абсолютно спокойны, пока Пол Мартин не написал статью для «Корпус Кристи Сэнтинэл», где указал на очевидное: компания «Клотт» скоро закроет фабрику в Бедфорде.

В прошлом декабре под руководством Пола прошел митинг протеста. В своей статье он говорил, что, если соберется много людей, компания будет вынуждена продлить работу фабрики хотя бы на год, а у Бедфорда появится время для развития новой индустрии. Туризма, например.

В день митинга начальник Джорджии заболел, и она работала за него, наблюдая из окна за происходящим. Движение должно было начаться вечером с середины Мэйн-стрит. Оттуда — полмили вниз по дороге, к фабрике. Местное телевидение согласилось сделать репортаж, и ходили слухи, что «Бостон глоуб» уступил Полу целую воскресную деловую колонку для написания отзыва.

К назначенному времени подъехали сотрудники «Кей-Эй ТВ» и установили камеры напротив «Чоп Моп Шопа». На митинг собралось около трехсот человек. В основном явились из Корпуса Кристи — работники фабрики и больницы, отпросившиеся по разным причинам. Все пришли в парадных нарядах. Даже Джорджия надела широкие брюки и блузку — на случай, если митинг развернется в полную силу, и она сможет закрыть магазин и присоединиться к остальным.

Пол не показывался. Через два часа на площади осталось человек пять, не больше. Телевизионщики погрузили оборудование в мини-вэн и уехали. Джорджия была разочарована в Поле, но еще сильнее — в самом Бедфорде. Горожане могли выступить самостоятельно, без предводительства! Вместо этого они побросали транспаранты «Спасем фабрику» в мусорные контейнеры и отправились по домам смотреть повторы программ по кабельному телевидению, как в обычный выходной день.

В конце концов Пол приехал. Остановившись посреди улицы, он вылез из машины и, спотыкаясь, пошел в сторону фабрики. Джорджия наблюдала из окна за его одиночным парадом. Пол смотрел по сторонам в поисках людей, давно покинувших место сбора. Может быть, он не знал, что опоздал на пять часов? Видимо, решил немного выпить для храбрости, затем это «немного» превратилось в целую бутылку, и сейчас он не мог понять, опоздал или, наоборот, пришел рано.

Несколько человек сидели на скамейках и молча наблюдали за ним. Немного погодя Бернард Макмуллен, чья семья три поколения трудилась на фабрике, бросил камень, пролетевший рядом с головой Пола. Тот повернулся, словно ему что-то прошептали в ухо. Бернард приготовил второй булыжник, тогда Джорджия отворила дверь магазина и закричала:

— Пол, убирайся отсюда! Ты все пропустил!

Он ее узнал, и его лицо страшно исказилось. Никогда в жизни Джорджия не видела, чтобы человеку было так стыдно. Она хотела сказать ему что-нибудь ободряющее, но вместо этого хлопнула дверью.

Спустя некоторое время руководство компании «Клотт» объявило о закрытии фабрики. Никто уже не писал статей и не устраивал митингов. Люди доверяли Полу, а он опозорил их, выставил на посмешище. «Кей-Эй ТВ» создало видеоролик о пустой Мэйн-стрит под названием «Марш протеста, на который никто не пришел». Хотя, с другой стороны, горожане, как и Пол, знали, что митинги ничего не изменят.

Таким образом, когда в прошлом месяце фабрика окончательно закрылась, никто не удивился. Отец Джорджии и еще трое руководителей продолжали получать зарплату от компании. Два раза в неделю они руководили разделом имущества, нанимали людей для уборки цехов, вывоза оставшихся химикатов и продажи оборудования. По утрам ее отец сидел в халате перед телевизором. Несмотря на то что ему было уже семьдесят, только в последний месяц на его лице появились признаки старости.

Джорджия ехала по шоссе. Кто-то сказал ей однажды, что, когда рубишь деревья в полной тишине, можно услышать их крик. В десяти милях к северу от Бедфорда пустовали целые полосы земли. На месте деревьев остались только сухие ветки, сгнившие корни и пеньки, при виде которых представляешь себе истерический грозный вой круглой пилы. Несколько лет назад, в бегах от постоянно плакавшего ребенка, Джорджия запрыгивала в машину и ехала куда глаза глядят. Тогда она и наткнулась на это «кладбище» деревьев. Гуляя по нему, она осторожно дотрагивалась до пней, разглядывала годовые кольца, но не услышала ни звука.

Она свернула с дороги. Проезжая через Мессаланскую реку, Джорджия поняла, что совсем забыла о бедах минувшего дня. Она сосредоточилась на чувстве комфорта, которое внушал ей этот город. В машине было тепло, за окном лил дождь, и она сидела за рулем, как в уютном коконе.

Вскоре Джорджия оказалась на подъездной аллее к дому, в полумиле от Мэйн-стрит, и припарковалась рядом с католической церковью.

— Ты дома? — услышала она голос отца, войдя в дом.

— Уже иду.

Джорджия зашла в его кабинет. Сидя за письменным столом, отец курил вишневую сигару и раскладывал пасьянс.

Она знала очень мало людей, кто был шире нее по телосложению, и Эд О’Брайен был одним из них. Даже сейчас, когда его кости с возрастом усохли, поставь ее рядом с отцом на улице, Джорджия не смогла бы определить, где чья тень.

— Все путем? — спросил он спокойным голосом. Другого у него не было.

— Нормально, — вздохнув, ответила Джорджия. — В порядке. Девять швов, но жить будет.

Эд с облегчением опустил плечи.

— Это хорошо. Но надо было вздуть его как следует.

— Не смешно!

— Джорджи, дорогая, — сказал отец с улыбкой. — Ну конечно, нет. Ты, кстати, ужинала?

— Ну… так.

— У меня остался чесночный стейк.

Джорджия подвинула стул и села рядом с ним.

— Подгорелый снаружи, с кровью — внутри?

— Так точно! Прямо как ты любишь. Устала?

— Да, но я должна поехать обратно, отвезти Мэтью вещи.

— Тебе лучше отдохнуть, а то глазки в кучку. Забавно смотрится.

— Думаешь, я слабая, да?

Отец посмотрел на нее с притворным ужасом и кивнул.

— Знаешь, я тоже себя такой считаю, — печально признала Джорджия.

— Ты хорошо спала?

— Нет, сплошные кошмары.

— Что, опять эта Мэрли? У меня то же самое. Дура набитая. Может быть, однажды она пойдет гулять и забудет дорогу домой, а? Корпус Кристи будет очень рад ей.

Джорджия рассмеялась.

— Да уж, стоит над этим поработать. Пап, я не знаю, во сколько приеду, так что не жди меня, ложись спать.

Она собралась уходить, но отец жестом попросил ее задержаться.

— У меня есть новости, — начал он. — Рано или поздно ты все равно узнаешь.

— О чем?

— Сегодняшняя конференц-связь. Они сообщили, что перемещение закончено. Два месяца уделялось руководству, один — всем остальным.

Отец говорил ровно, с каменным лицом. Если бы Джорджия не была его дочерью и не жила с ним столько лет, она даже не поняла бы, как сложно ему принять сложившееся положение. Она тяжело вздохнула.

— Ты уволен?..

Он не ответил, и Джорджия поняла, что переступила грань между отцом и дочерью и вынуждена признать его поражение. На секунду женщина разозлилась на отца за то, что тот не чувствовал времени и был уже не молод, когда она родилась.

— Джорджи, не волнуйся, все уладится. А пока затянем пояса потуже. Как там в парке? — спросил он, меняя тему. Можно подумать, не произошло ничего судьбоносного.

«Да, Джорджи, не забивай себе голову чепухой». Разговаривает с ней, как с десятилетней девочкой! Она-то знала, из-за чего он переживает: дело было не в фабрике или самой работе, которая никогда ему не нравилась. А в том, что все кончилось, незачем дальше бороться. Его мучила не злость, а глубокое огорчение и растерянность, от которой никак не избавиться. «Да, папа, я понимаю тебя и сочувствую, правда. Я стригу волосы, чтобы заработать на жизнь».

Но они поговорят об этом позже, когда все более-менее уладится. А пока нужно было просто об этом не думать.

— Мне очень жаль, — сказала она.

Отец пожал плечами. Он чувствовал себя опозоренным, и Джорджия видела это.

— Да уж…

Она поднялась со стула. Эд собрал карты в колоду и перетасовал их.

— В покер не хочешь сыграть? Спорим, я тебя сделаю.

— Спокойной ночи, пап, — рассмеявшись, ответила она.

ГЛАВА 7 Муж женщины, выбросившейся в окно

В шесть часов вечера в тот же четверг Дэнни Уиллоу сидел над бумагами, пытаясь разобрать буквы и слова, расплывавшиеся перед полузакрытыми глазами. Он очень плохо спал прошлой ночью, и меньше всего ему сейчас хотелось торчать в полицейском управлении. Вздохнув, он отодвинул кипу документов в сторону и посмотрел в окно.

Дождь лил как из ведра. По Мэйн-стрит медленно двигались машины, а в долину с холма стекали потоки воды. В этом году выпало рекордное количество снега — возможно, такого история Бедфорда еще не знала.

Дэнни потер глаза. Его уже тошнило от этого… Вообще от всего!

Когда он родился пятьдесят шесть лет назад, Бедфорд уже приходил в упадок, но все равно не был таким, каким выглядел сейчас из окна. В те дни фабрика «Клотт» еще функционировала. Кроме нее, на другом конце Мэйн-стрит успешно работал текстильный завод. Люди, трудившиеся на этих предприятиях, имели семьи, растили детей, которые потом перебирались жить в Корпус Кристи или на вершину Ирокезского холма. В церкви и на городских собраниях все вели себя наилучшим образом, так как репутация была на вес золота.

Атмосфера покоя царила и пятнадцать лет назад, когда Дэнни только стал шерифом. Серьезных проблем почти не возникало: так, разве что посадить буйного пьяницу в камеру или показать заблудившимся ньюйоркцам на «BMW» дорогу до ближайшего оленьего заповедника (в надежде, что не наклюкаются и не перестреляют друг друга).

Теперь все изменилось, каждый новый день казался хуже и мрачнее предыдущего. Дети, конечно, не воровали у родителей выпивку, но постоянно рисовали под мостом граффити, а многие в синяках и побоях как зомби шлялись по Мэйн-стрит. Еще попадались двадцатидвухлетние персонажи. Они безвылазно жили в Бедфорде и сидели на метамфетамине.

Дэнни таких недотеп за милю распознавал: половина зубов у них всегда почему-то отсутствовала, остальные были сломаны и давно сгнили.

Минимум раз в неделю он выезжал на семейные разборки. Уладить невинную перебранку «молодых»? Вывести мужа подышать свежим воздухом, напоминая, что нельзя поднимать руку на женщину? Нет, было намного сложнее: женщины, а иногда и мужчины встречали его с опухшими, почти закрытыми глазами, мебель была разодрана в клочья. Дэнни приходил в ужас, несмотря на многократное повторение картины.

Он часто спрашивал себя: что произошло с Бедфордом? Почему люди стали жалкими безмозглыми тварями? Загадка осталась без ответа, но Дэнни был уверен в одном: он безумно устал разгадывать ее. Многим, конечно, нравилось обвинять Сюзан Мэрли, но его мало волновали суеверия. Она, в конце концов, была всего лишь девушка, а несчастья в городе начали происходить задолго до ее рождения.

Дэнни с радостью бы уволился, но никто не хотел занимать его место. Люди стадами покидали Бедфорд, особенно сейчас, после закрытия фабрики. Он чувствовал себя капитаном тонущего корабля, обязанным доставить пассажиров насушу невредимыми. Учитывая обстоятельства, этот долг стоило понимать буквально.

«Хорошо, что хоть лето приближается», — подумал Дэнни. Возьмут с Эйприл отпуск наконец-то! Ему очень нравилась Флорида: по ночам можно наблюдать, как гигантские морские черепахи откладывают в песке яйца. А жена любила Саратога-Спрингс, где жили дети ее сестры. Раз в год Эйприл обязательно ездила навещать племянников, а по возвращении домой говорила Дэнни: «Они такие шебутные! Слава богу, у нас с тобой нет детей». Тогда он спрашивал: «Почему же ты ездишь с такой радостью?» «А мне нравится смотреть, сколько всего я пропустила».

Дело в том, что у Эйприл была проблема. В пятнадцать лет она забеременела от мальчика по имени Кевин Бруттон и, не зная, как быть дальше, оттягивала целых семь месяцев. Живот лишь немного увеличился, и она, видимо, убеждала себя, что просто набрала несколько лишних фунтов… но развязка неминуемо приближалась. Однажды вечером, когда родители ушли на «Мессию» Генделя, в колледж Колби, Эйприл стащила у них бутылку виски «Теннесси», уничтожила половину и выбросилась из окна спальни на втором этаже. Она приземлилась животом в снег, отделавшись парой царапин и ничего не сломав.

Она готова была на любые средства — лишь бы избавиться от помехи. Эйприл долго сидела на подоконнике, понимая, что может погибнуть вместе с существом внутри нее, но, осмелев, прыгнула. Ничего не произошло: она встала, живая-здоровая, с комком в животе, готовым сказать «Здрасте!» всему белому свету.

Эйприл вернулась в дом, голодная — как это бывает, если много выпьешь, и съела сандвич. Она не понимала, что пьяна. В тот момент она даже не знала, что страшнее — головокружение или странное чувство в животе. Она встала из-за стола, и ее вытошнило прямо в кухне: ореховым маслом, желе и кусками белого хлеба. Рассказывая эту историю Дэнни, она рвала и метала, когда он начинал подробно расспрашивать ее: что за желе (виноградное), была ли начинка в ореховом масле (нет, никакой), во что Эйприл была одета (Господи, Дэнни! Голубая юбка в складку, желтая блузка и куртка!) и даже какая погода стояла в тот день (зима, солнце, птички!). Но он ничего не мог с собой поделать и оправдывался, что, мол, такова натура детектива. На самом деле шерифа бесило, что Эйприл в одиночку проходила это испытание, и он устраивал «допрос», чтобы хоть мысленно оказаться с ней в трудный момент.

После рвоты начались резкие боли в животе — от алкоголя, говорила Эйприл. Она попыталась лечь, проспаться, но вскочила и пять часов пробыла в туалете, мучаясь от постоянных спазмов, которые ни разу не назвала схватками. «Эта штука» вышла наружу, но была слишком большой, чтобы смыть ее в унитаз. «Что это было?» — спрашивал Дэнни. «Ничего, просто комок». Сколько бы он ни повторял вопрос в разных формах, она всегда отвечала именно так.

Она похоронила «это» в мешке на заднем дворе. С ума сойти, такая маленькая, а ухитрилась сама раскопать заледенелую землю возле гаража. Сказала, «оно» родилось уже мертвым. Дэнни верил ей. А почему нет? Не было ни единой причины сомневаться.

Двадцать лет спустя он женился на ней. Болтушка-библиотекарь физически не могла выдержать больше двух месяцев с мужчиной. Обязательно завязывалась ссора, в ходе которой Эйприл выдавала такие фразочки, которые большинство людей обычно не прощают. Эйприл зачастую страдала словесным поносом, считая, что говорит совершенно невинные вещи. «Тебе нельзя так много есть, — сказала она Дэнни на их первом свидании в „Закусочной Чарли“. — У тебя огромный живот».

Несмотря ни на что, он продолжал с ней встречаться и вскоре понял, что своими остротами Эйприл не хотела оскорбить его — это просто была ее манера начинать беседу. Если человек сказал что-то не так — совсем не обязательно, что он плохой. Ему одиноко, он не привык, что его слушают, и когда все-таки случается поговорить, он не следит за своей речью. «Я очень рад, что ты заметила, — ответил ей тогда Дэнни, — я хотел привлечь твое внимание!» Эйприл густо покраснела, и Дэнни удивился, хотя сам, проливая на себя еду и прилюдно облизывая пальцы, мог смутить любую женщину. В общем, через год они поженились.

Поскольку ей было уже за тридцать, ему — за сорок, они сразу принялись делать ребенка, но когда попытка провалилась, она рассказала мужу про раннюю беременность. Дэнни был первым. Эйприл никому не говорила. Даже Кевин Бруттон не подозревал, что вот-вот станет отцом ребенка, похороненного за домом ее родителей.

После этого разговор о детях прекратился. Эйприл не ходила к гинекологу, и Дэнни не заставлял ее, потому что знал — она не желала ничего объяснять. И не хотела знать, что произошло, когда она много выпила и выбросилась из окна.

Всякий раз по возвращении из Саратога-Спрингс она рассказывала о неуправляемых детях своей сестры, которые утверждали, что Эйприл плохо готовит, и смеялись над ее северным акцентом. От этих рассказов у Дэнни портилось настроение: если бы Эйприл была матерью, думал он, то никогда бы не позволила своим детям так вести себя.

Эйприл приехала вчера вечером расстроенная. Опять завела разговор о племянниках, которые скоро вырастут, заведут собственные семьи…

— Кстати, где Бенджи? — спросила она.

— Э-э-э… гуляет.

— Где?

— Не знаю. — Дэнни не хотел говорить ей, но понимал, что рано или поздно придется. Он слишком устал, чтобы сопровождать старого пса, и днем выпустил его через заднюю дверь, но дворняга почему-то не вернулась. Не прошло и пяти минут, как они уже бродили по улицам в поисках Бенджи. Эйприл до хрипоты выкрикивала его имя. Домой они вернулись далеко за полночь. Дэнни паршиво себя чувствовал и мечтал поскорее заснуть, но Эйприл сначала два часа ворочалась, а потом ему приснился кошмаре участием Сюзан Мэрли. И сейчас он сидел в управлении, глотая пятую чашку кофе — лишь бы не вырубиться окончательно.

Зазвонил телефон.

— Кто там, Вэл? — промычал Дэнни секретарше.

«Боже милостивый, только бы не авария какая-нибудь!»

— Это ваша жена.

Дэнни взял трубку, и Эйприл тут же заверещала — с таким визгом, что только специально обученные люди разобрали бы ее речь. Она рассказала, что Бенджи нигде нет. Она всех обзвонила, расклеила объявления на фонарных столбах и церковном стенде, но никто не откликнулся.

— Ах, его, наверное, машина переехала! Бенджи задавили и похоронили!..

— Дорогая, успокойся, — сказал Дэнни, потирая виски. — Все знают нашего пса. Он обязательно вернется. Ну, встретил какую-нибудь собачку, влюбился…

— Позвони в службу спасения!

— Нет, Эйприл. Ты же знаешь, я не могу этого сделать.

Она тихо, с придыханием вскрикнула. Вышло забавно.

— Может, Сюзан Мэрли его похитила?

— Нет. Мы найдем его, обещаю.

— Вот здесь ты не прав, Дэнни. Слишком уж ты добрый, и тебе кажется, что все остальные такие же. Но я говорю: эта девушка — другая! И Пол Мартин с ней заодно!

— Эйприл, их единственное отличие — бедность.

Помолчав секунду, она продолжила:

— Дэнни, я понимаю, это безумие, но… ты бы ради меня проверил? Вдруг мой маленький Бенджи у Сюзан? Я слышала, по вечерам она ходит в бар «У Монти».

— Эйприл, ты бредишь.

Ее дыхание участилось, и он понял, что пора сдаваться. Полный идиотизм, но жена была так расстроена… А собаку надо держать на привязи. Часть вины, конечно, лежала на нем.

— Ладно, все равно собирался с Полом поздороваться. Он тоже бывает в баре.

— О, Дэнни, прошу тебя!..

— Хорошо, после работы заскочу туда.

— И про Бенджи спроси! — трепетно прошептала она.

— Да, дорогая.

После этих слов Дэнни повесил трубку.

Какое-никакое, а все-таки облегчение. В такой дождь ему все равно ночью не уснуть, уж лучше отвлечься от городских страдальцев, подумать о старой дворняге и о том противном чувстве, которое предвещало неладное. Дэнни просмотрел еще несколько отчетов, выпил две чашки кофе (секретарша чуть ли не ведрами варила его в надежде, что шериф перестанет просить добавки) и поехал в бар.

ГЛАВА 8 Мужчина входит в бар

Окна в баре «У Монти» были заклеены двумя слоями черного полиэтилена. Внутри — всегда темно, будто человеческий глаз не мог привыкнуть к лампочкам в шестьдесят ватт. К тому времени, как появился Дэнни Уиллоу, Пол Мартин уже добрых два часа потягивал шотландское виски.

Взяв стул, шериф сел рядом, и некоторое время они провели в тишине. Затем Дэнни достал «Капитан Блэк» и, нервно закурив, наблюдал за плотным облаком дыма, медленно растаявшим перед ним.

— Мне больше в Дагуате нравится, — сказал он.

— Тогда зачем ты здесь?

— Дай, думаю, заскочу поздороваться…

— А… ну привет.

— Здорово, — усмехнувшись, ответил Дэнни.

— Алоха! Эйприл в Саратоге?

— Уже нет — вчера приехала. Бенджи пропал. Она вся как на иголках.

— Нечего было так собаку называть. Отсюда и проблемы, — проворчал Пол.

— Нет, они начались, когда я с тобой познакомился.

— Бенджи, домо-ой! — взвыл Пол, изображая голос Эйприл.

Монти, бармен и владелец заведения, молча налил Полу еще виски с содовой и уселся в угол за стойкой смотреть телевизор.

— Уверен, что тебе нужно еще пить? — спросил Дэнни, когда Монти ушел. — Кэтти очень расстраивается, приходит к Эйприл с жалобами, которые мне приходится ежедневно выслушивать.

— И что? Жена отправила тебя сюда за вещдоками? Так смотри. — Пол жадно выпил.

— Ну да, делать мне больше нечего.

Пол брякнул пустым стаканом о стойку и крикнул Монти:

— Дорогой, мне еще!

— Хватит тебе, — встрял Дэнни.

Кряхтя, как старик, Монти поднялся, чтобы выполнить заказ. Пол всегда сравнивал этого низкорослого, пузатого человечка со злым Буддой. От бармена воняло тухлятиной, как от хронического алкаша, но Полу он все равно нравился.

— Пол, сбавляй обороты.

— Выродки хреновы…

— Чего?

— И Кэтти тоже… да все вы! Знаешь, почему мои ученики такие тупые? Потому что они — жертвы инцеста. Может, вы с Эйприл тоже в кровном родстве, а?

— Пол, у тебя неприятности?

— Да уж… Они всегда есть. Все случается. Или ничего.

— Ясно.

— Дос-сада…

Дэнни мрачно уставился в телевизор. Ведущий местных новостей сообщал, что на следующей неделе на Бедфорд обрушится дождь неимоверной силы. Дэнни вздохнул. Сидя в этом баре, он чувствовал себя одиноким и подавленным. Пол размышлял над своим поганым даром нагонять тоску на всех окружающих. Включая единственного друга.

— Эй, Дэнни. — Пол похлопал его по плечу. — Прости… меня.

— В очередной раз?

— Так… я чё-то не понял… ты принимаешь извинения или как?

— Принимаю.

— Угостишь?

— Нет.

Услышав ожидаемый ответ, Пол довольно ухмыльнулся. Дэнни с неохотой улыбнулся в ответ кривыми желтыми зубами.

«Нашего полку прибыло». Пол заметил, что после двух бутылок «Миллера» Дэнни уже почти дошел до кондиции. Сейчас они втроем вели бурную беседу про «Редсокс-2004». Как настоящий выходец из Лонг-Айленда Пол был страстным поклонником игры.

— Эй, Монти, помнишь восемьдесят шестой? На поле выходит Букнэр!

У бармена расширились глаза, и он со всей дури грохнул кулаком по стойке. «Да уж, — подумал Пол. — Бедфорд — сборище непроходимых тупиц». Вместо того чтобы прогнать его ко всем чертям, Монти посмотрел в дальний угол, где парочка несовершеннолетних играла в бильярд, и улыбнулся. Проследив за его взглядом, Пол увидел Сюзан Мэрли. Рядом с ней стоял какой-то деревенский тип, шаривший по карманам в поисках зажигалки. Девушка прислонилась к задней двери и ждала его с красным «Мальборо» в руке.

Пол уже давно ее не видел. Оно и к лучшему — порвать с Сюзан было, пожалуй, самым умным решением в его бестолковой жизни.

— Вот сука, — сказал Монти, кивая в ее сторону. — Снилась мне вчера ночью. Все как наяву происходило. Жена говорит, она — сущий дьявол.

На Сюзан было весеннее платье, мокрое и просвечивавшее насквозь. Включили песню Стиви Рей Вана «I Like the Way You Walk». Девушка начала танцевать, обняв за плечи пройдоху с зажигалкой.

Пол порывался встать, но Дэнни схватил его за руку.

— Оставь. Не видишь, она специально это делает.

Отмахнувшись, Пол подошел к парочке и пялился на них, пока мужик, сжав кулаки, не спросил, в чем дело.

— Сори деньгами в другом месте, приятель, — сказал Пол.

Выпятив грудь, незнакомец тут же предложил ему выяснить отношения на улице. Пол явно не был готов к столь неравному бою. Лучшие времена прошли — сейчас и визгливая болельщица запросто могла уложить его.

— Коне-ечно! Видишь того парня? — спросил Пол, указав на Дэнни. — Это коп. Хочешь неприятностей? Врядли. Так что вали-ка ты домой, пока не нарвался.

Громила взглянул на Дэнни. Тот помахал ему. Из-под поднятой руки показался револьвер. Мужик взял куртку и быстро вышел из бара.

Пол остался с Сюзан. Она все еще покачивалась, хотя музыка перестала играть. По всей видимости, девушка часто посещала этот бар. Пол посмотрел на ее тощее тело и опухшее от выпивки лицо. Так еще бывает, когда полдня проспишь или совсем нечего делать.

Из босоножек выглядывали пальчики с розовыми ноготками. Сюзан дрожала. Пол взял ее за плечи, прерывая танец.

— Как ты сюда попала?

Сюзан оскалилась.

— Ты не болеешь?

Она обняла его, источая запах мускуса и соли, будто неделю не мылась. Ледяные губы коснулись его шеи — эротично и в то же время омерзительно. Отдав ей свою куртку и попросив Дэнни держать рот на замке, Пол повез Сюзан домой.

ГЛАВА 9 Новое падение

Сюзан жила на втором этаже старого деревянного дома в южной части города, рядом со стоянкой для прицепов. Весь тротуар и центральное крыльцо были исписаны граффити: «Сюзан Мэрли — отстойная», «Здесь живет ведьма», «Лучшая любовница в городе», «Вечно голодная. Ей всегда мало».

Оскорбления местной шпаны только подтвердили теорию Пола относительно большей части тупого населения Бедфорда. Он помог Сюзан пройти в дом и подняться наверх. Дверь была не заперта. Пол толкнул ее и начал шарить по стене в поисках выключателя. Сюзан стояла за его спиной, пританцовывая под воображаемую барную музыку.

Он уже год здесь не был. Да и тогда просто заскочил — убедиться, что все в порядке, и сыграть в игру, типичную для людей, знакомых друг с другом: ну все, без обид? Не будешь преследовать мою жену или слать дохлых крыс по почте? Кивни, если согласна… отлично! Увидимся в следующем году! С наступающим Рождеством и Новым годом, счастливой Пасхи и поаккуратнее там с фейерверками четвертого июля!

Пол нажал на выключатель. При свете единственной лампочки, свисавшей с потолка, он увидел, что с его последнего визита комната изменилась. Первым, что бросилось в глаза, был «Томатный суп Кэмпбелла». Банки стояли повсюду: на колючем зеленом ковре, на кухонном столе, на кровати. Всего штук пятьдесят. Какие-то были опрокинуты, из некоторых торчали ложки, застывшие в темных остатках на дне жестянки.

Он представил себе картину: Сюзан приходит в супермаркет. В кармане — пятьдесят баксов или около того. Растерявшись от огромного выбора, она идет в отдел основных продуктов и покупает томатный суп, полагая, что он удовлетворит все потребности организма. Возможно, поначалу Сюзан тщательно следовала инструкциям и разогревала его на огне. Но потом сказала себе: «А, какого черта, это всего лишь газ!» — и стала черпать ложкой прямо из банки. Так продолжалось с неделю (похоже, она ела не больше одной порции вдень), а когда закончились ложки, Сюзан приняла новое решение: зачем вообще нужна посуда? Эту размазню можно и так выпить!

В конце концов — скорее всего это были последние два дня — суп закончился, и Сюзан пошла в бар, найти кого-нибудь, кто заплатил бы за еду. Хотя… кто знает. Может быть, она и не замышляла ничего подобного.

По стенам висело шесть больших зеркал, приделанных толстыми слоями клейкой ленты. Каждое — под разным наклоном. В них он увидел много пьяных Полов Мартинов, левой рукой потиравших лоб. Как только шериф вошел в комнату, все они разом двинулись на него.

— Подонки вы, — проговорил Пол.

Сюзан смотрела на мужчину, перестав танцевать. В одну секунду ее зрачки стали больше, затем уменьшились. По спине Пола пробежал холодок. Разве можно вытворять такое глазами?..

Он заметил, что ее руки и ноги покрыты мелкой сыпью: обморожение.

— Иди сюда.

Пол смахнул с кровати пустые банки, освобождая место, и уложил Сюзан, подперев ей голову стопкой одежды вместо подушки. Когда он вел девушку, она держала руки по швам, апатично повинуясь.

— Теперь отдохни, — прошептал Пол. Затем, после секундного колебания, поцеловал ее в лоб.

Вскоре Сюзан заснула.

Пол отправился на поиски чайника — чтобы у нее хоть кипяченая вода была, когда проснется. Но кроме горы немытой посуды и тараканов, ползавших у трубы, ничего не нашел. Повсюду царил хаос, с которым даже не имело смысла бороться, разве что все выбросить. Или взорвать одним из химикатов, хранившихся на фабрике. Комната была такой грязной, что все тело Пола зачесалось. В прямом смысле слова.

Пол заказал по телефону пиццу для Сюзан, а себе — пива. Удивительно, что при таком количестве крошек, застрявших в трубке, он что-то расслышал. Затем он решил пойти к хозяину — попросить чайник.

Открыв дверь, Пол увидел у подножия лестницы Розова. Он жил на первом этаже, и их с Сюзан квартиры соединялись этим самым запасным выходом, которым ему запрещалось пользоваться.

Розов был старым ветераном, скурившим уже весь организм. Он болел эмфиземой, и Пол, стоя наверху, слышал свист его отекших легких.

— Ну и что ты здесь делаешь? — спросил Пол.

Розов усмехнулся. Этот гигант (шесть футов в длину и примерно столько же в ширину) был прямо-таки живым олицетворением разжиревших борцов сумо. Густая спутанная борода свисала до воротника поношенной рубашки-поло.

— Да так, проверяю. На всякий случай. Никогда не знаешь, кто явится к Сюзан и с кем она уйдет. А я люблю безопасность, — проговорил он.

— Впредь люби ее за собственной дверью.

Розов кивнул с улыбкой. Пол уже видел такую — на лицах некоторых учеников. Она означала: «Да, я выполню домашнюю работу — сразу после того, как вы объясните, почему налакались в день собственного митинга». Вообще много поводов можно придумать для такой кислой мины.

— Слушай, мне кажется, у Сюзан обморожение. Дашь мне чайник? Надо приготовить что-нибудь горячее.

Розов глубоко вдохнул и тут же закашлялся.

— А ты ей нравишься, — с трудом проговорил он. — Может быть, она даже влюблена.

— Что?

— Но есть какая-то помеха. Не могу перестать думать о ней. Сука, застревает в мыслях. Знает все о твоих страхах. Тебе не снилось, что фабрика горит?

Пол сначала не поверил своим ушам. Ведь то же видели во сне Бруттон и его жена! Не-ет, это просто совпадение. Сюзан всего-навсего девушка! С большими глазами. Ей, конечно, многое было известно, но… нет, невозможно.

— Так. Чайник, — напомнил ему Пол. — Такая посуда с ручкой. В ней еще воду греют.

Розов пожал плечами.

— Она задолжала мне четыреста за последние два месяца.

— Прекрасно. Чайник есть?

— Ничего у меня не есть.

— О-о… вижу, грамматика обошла тебя стороной.

— Мне нужны мои деньги, — презрительно скривившись, ответил Розов.

С минуту мужчины молча смотрели друг на друга.

— Ладно, — сдался Пол. — Давай ручку.

Розов извлек из кармана джинсов замасленный «бик» и протянул ему. Пол взял — осторожно, не касаясь его пальцев, — и на одном из пустых бланков, которые носил в кошельке, выписал чек на двести долларов. Розов выхватил его вместе с ручкой, как только Пол поставил роспись.

— Ну? Теперь я могу получить чайник?

— Я же сказал, у меня его нет.

Подмигнув Полу, Розов скрылся в своей квартире. Как только он хлопнул дверью, в коридоре завоняло плесенью, тухлятиной и потом. Разило в сто раз хуже, чем в квартире Сюзан. Видимо, что-то сгнило под самим домом, и запах теперь поднимался, заполняя все комнаты.

— Спасибо за помощь! — воскликнул Пол, тихо пнув дверь. — Вот такие мы люди: помогаем чокнутым выжить!

Без чайника и двухсот долларов Пол пошел обратно наверх. Он добрался до второго этажа, еле переводя дух и чувствуя, что трезвеет. Голова сильно гудела, да еще и совесть нежданно-негаданно проснулась с дурацким вопросом: «Ну и какой же из тебя разумный человек, если ты столько пьешь?»

Заглушая угрызения, Пол приблизился к двери, и тут до него донесся какой-то шум. Он приложил ухо к стене. Звук продолжался — странное жужжание, как будто сотни человек говорили одновременно. Он прождал несколько секунд, но голоса не утихали. Сердце бешено заколотилось — впервые за очень долгое время Пол дико испугался… «Футы, бестолочь! Эта дистрофичка включила телевизор на полную катушку, а ты струсил!» Да уж, великая вещь — алкоголь.

Пол открыл дверь, и наступила тишина. Кто-то словно цыкнул, после чего звук прекратился. В зеркалах промелькнуло движение. Он мог поклясться, что видел толпу людей… все были озлоблены.

Страшная догадка поразила как молния. Бесконечный дождь… одинаковые сны у жителей города… гибель фабрики… ненормальные глаза Сюзан…

Это место вымерло. Все стали призраками. И Сюзан тоже. По всей видимости, он один понимал, что нужно спасаться. Будь он трезвым — бежал бы, не раздумывая.

Но Пол Мартин остался на месте, и вскоре момент озарения прошел, сменившись вуалькой пьянства, сквозь которую он привык воспринимать жизнь. Мужчина моргнул, и видение пропало. В зеркале осталось только его отражение. Он помахал ему рукой, улыбнулся. М-да, черт возьми, пить вредно.

Тут в дверь позвонили. Ах да, пицца! И пиво — родное, долгожданное.

Он открыл. На пороге стоял промокший до нитки посыльный с коробкой в руках. Им оказался один из учеников Пола.

— Здрасте, мистер Мартин! — Прыщавый мальчик расплылся в улыбке.

— Привет, Крэйг. Ну и дождь сегодня! Как твои дела? — быстро спросил Пол, протягивая парню чаевые.

— Все хорошо. — Крэйг с любопытством заглядывал ему через плечо, но учитель пресек все попытки, заслонив собой проход.

— Тогда спокойной ночи.

Захлопнув дверь перед носом посыльного, Пол повернулся. Перед ним стояла Сюзан. Мужчина аж подскочил от неожиданности.

— Гос-споди! Нельзя ж так пугать!

Сюзан в ответ усмехнулась. Сейчас она выглядела уже не так трагично, как в баре, но более грозно. Пол вспомнил таинственное жужжание, и ему снова стало не по себе.

— Пошли, — сказал он, ведя девушку к столу.

Он взял ее за плечи, надавил, помог сесть. Затем вложил в ее руку кусок пиццы, придерживая, чтобы Сюзан не уронила его в кучу окурков.

— Ешь давай.

Она медленно поднесла пиццу к глазам, осмотрела… Не выдержав, Пол отобрал у нее и начал кормить из своих рук. Девушка съела ломтик, вымазав губы томатным соусом. Он начал искать салфетки или бумажные полотенца. Ни того, ни другого не оказалось — только остатки туалетной бумаги. Как-то некультурно всю использовать… ладно, к черту этикет, подумал Пол, отрывая последний лист. Он соединил его с остальными, вернулся в комнату и протянул Сюзан.

— На, воспользуйся.

Она положила бумагу на колени.

— Лицо вытирай, Сюзан.

Девушка покрутила листок в руке, затем изящными движениями промокнула губы.

— Полный привет… — пробормотал Пол.

Он открыл пиво и мрачно уставился в окно. Сюзан коснулась губами его шеи. От нее пахло сигаретами и, как ни странно, фабричным дымом, исходившим из легких. Кожа туго обтягивала костлявые плечи. Сюзан улыбнулась, словно была уверена, что гостю нравился ее внешний вид.

Пол дотронулся до ее живота, ребер, и она задвигалась от его прикосновений, что было нетипично для Кэтти, его жены. Ему захотелось поцеловать Сюзан, ощутить теплое тело, прижать к себе… тут он дернулся и резко отскочил, задев банку из-под супа. Ложка вылетела и с грохотом ударилась о ковер.

— Да что с тобой произошло, черт возьми?! — закричал он.

Глупый вопрос, конечно. Мог бы и вчера задать его, и год назад. Но он впервые видел Сюзан такой сумасшедшей.

— Что здесь творится?! Что с этими зеркалами? Совсем дошла до ручки?!

Ухмыльнувшись, она зажгла сигарету. Пол осознал, что его истерика доставила девушке удовольствие.

Боже, уж лучше было позволить кретину из бара возиться с ней! Интересно, как бы ему понравилось платить за ее жалкую квартиру.

— Ну и долго ты собираешься молчать? Одной мимикой много не заработаешь. Или ты говоришь только сама с собой? Видимо, я что-то не понимаю в этой жизни.

Она молча выпустила кольцо дыма.

— Что мне с тобой делать, Сюзан? Маме твоей позвонить? Или еще кому? Я не позволю тебе умереть с голоду!

Она не отвечала. Прямо как Кэтти — толстая каменная стена. Ох, еще пива, срочно. Для восстановления равновесия.

После третьей бутылки он почувствовал себя лучше. Но не намного.

— У тебя есть что выпить? — спросил Пол.

Сюзан указала на кухонный шкаф. Там лежала бутылка «Джек Дэниэлс», принесенная им еще год назад. Он открыл ее и сделал большой глоток, понимая, что завтрашняя работа накрывается медным тазом и его уволят. Пол даже осознал, что ему не хочется больше пить. Но надо.

Чтобы успокоиться. Выпив примерно два стакана виски. Пол по-новому взглянул на комнату. Она не казалась ему такой уж страшной — просто чуть неубранной. Олицетворяла деградацию жизни рабочего класса. Зеркала на стенах придавали театральности действу. Когда-то Сюзан хотела стать балериной… ладно, не важно. Сейчас-то какая разница?

Пол устал думать о ее пустой жизни. Каково это — просыпаться каждое утро, понимая, что нет планов на день? Как все люди, она вставала, одевалась и следовала обычным ритуалам. Иногда забыв про обувь и куртку, Сюзан шла в магазин, покупала несколько пачек сигарет. Могла побродить по городу. Потом уставала, возвращалась домой, в постель — временами в компании очередного хахаля… а что еще! Ничего же не было, кроме четырех стен, шести зеркал и открывашки для супа. Мрачная клетка. Грязная, непонятная — как мысли его жены, тоже пострадавшей от Бедфорда. Этот город изуродовал всех.

Как тяжко в восемнадцать лет остаться одной, брошенной на произвол судьбы, когда никого нет рядом, чтобы позаботиться о тебе, если заболеешь. С Сюзан обошлись на редкость жестоко, но ничего уже не исправишь, как бы сильно ни хотелось. Пол всегда избавлялся от подобных мыслей.

Еще один глоток.

— Черт… — сказал он, уткнувшись лицом в ладони. Не помогало. Становилось только хуже. Всем спасибо, все свободны!

Сюзан встала и сняла с себя платье, бесшумно отбросив его на пол. Он затаил дыхание, смотря на ее обнаженное, невообразимо худое тело. Острые кости так сильно выступали сквозь бледную кожу, что при виде их он сразу понял, почему утратил веру в Бога.

Сюзан нежно дотронулась до его щеки, погладила. Он почувствовал боль от прикосновения, возродившего в памяти их первую встречу. Тогда казалось, что летишь в пропасть и при этом испытываешь удовольствие, хотя знаешь — дальше будет еще сложнее падать. Даже сейчас, в свои двадцать три года, она казалась Полу ребенком.

Девушка обвилась вокруг него. Он чувствовал ее тепло, биение сердца. Наклонившись, Сюзан расстегнула ремень его брюк, и Пол с ужасом обнаружил, что возбужден. В зеркале стояли двое: долговязый мужчина с опухшими щеками и голое создание, не похожее на женщину. Зачем он это делает? Чтобы дополнить картину? Изменить историю, приукрасив ее? Напомнить себе, что он — мужчина? Хотя, может быть, он просто пьян.

Пол поцеловал ее в ледяные губы, и девушка ответила. Что происходило? Не важно. Даже если он поступал неправильно — плевать. Скорее всего подобная мысль посещала каждого, кто приходил к Сюзан.

Он подхватил ее, легкую как перышко, и отнес в постель. Сюзан не могла больше ждать и резко убрала его руки, когда Пол начал расстегивать рубашку. Оба актера красиво изображали нетерпение в спектакле о взаимной страсти. Но разве их чувства были когда-нибудь настоящими?

Стянув штаны, он прильнул к ней, даже не сняв ботинок. В изголовье кровати висело зеркало, в которое он, как ни противился, не мог не смотреть. Своего отражения Пол не видел — только изможденное окровавленное лицо Сюзан. Черная проволока сдавливала ее шею, и он понимал, что нельзя продолжать — если он займется с ней любовью, случится нечто страшное.

Пол заморгал. В зеркале осталась только его пьяная рожа. Сюзан притянула его к себе, и он вошел в нее, полностью потеряв контроль над своим телом, чувствуя необъяснимое насилие. Все, что происходило потом, нельзя было назвать занятием любовью. Они едва касались друг друга. Сюзан была такой холодной, мертвой…

Близилась кульминация. Пол мечтал о скорейшем завершении акта и, понимая, что вот-вот кончит, попытался отстраниться, но девушка не притянула его к себе. В ожидании он держал ее тонкие руки, околдованный небывалой хрупкостью. Пол кончил, глядя в дикие голубые глаза.

Затем быстро поднялся и застегнул штаны.

— Прости. Мне пора. Я вернусь. А сейчас мне правда нужно уйти.

Она молчала, опустив голову. Пол не видел ее глаза. Возможно, из них текли слезы после того, что он сделал с ней. Надо было скорее бежать отсюда, от грозного чувства вины. В крови кипел адреналин, и обострились инстинкты, кричавшие, что его жизнь в огромной опасности.

Сюзан подняла голову. Она улыбалась. Такой счастливой Пол никогда ее не видел. Он вдруг с ужасом сообразил, что его обманули.

Девушка встала и подошла к двери. Пол отодвинул ее — мягко, насколько мог.

— Тебе нужно одеться, — прошептал он.

Она положила ему на руки свой халатик и вышла из квартиры. Истошно взвыв, Пол пропустил ее и пошел следом. Он уже не владел собой, чувствовал себя зомби, осознавая только, что Розов сейчас их увидит… и весь Бедфорд узнает о непристойностях, творившихся за закрытыми дверями между Полом Мартином и всякими психопатками.

Сюзан стояла на верхней ступени, абсолютно голая, лицом к нему. Пятки чуть свисали с края. Она по-прежнему улыбалась, щеки зарумянились.

Пол снова услышал странное жужжание, только теперь оно исходило прямо от Сюзан. Среди громкого шума он и свой голос распознал… ДА ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ, ВАШУ МАТЬ?! Нет, он пьян. Просто очень пьян!!!.. За спиной девушки показалась муха. Словно привлеченная запахом Сюзан, она покружилась вокруг нее, полетела дальше по лестнице, потом поднялась на пятнадцать футов и снова опустилась. Наступила тишина. Возможно, насекомое решило посетить Розова или, сломав крылышко, разбилось насмерть. Муха напомнила Полу, что все происходит наяву, хоть и кажется сном.

В этот момент Сюзан подняла руку и помахала ему. Он попытался ухватить ее, но не успел: девушка прыгнула. Назад. В никуда. Все вокруг будто замедлилось. Она падала улыбаясь. Первый раз Сюзан ударилась той частью головы, где заканчивается позвоночник и начинается череп. Затем, раскинув ноги, кубарем скатилась до самого низа.

Пол бегом бросился к девушке и приложил к горлу палец. Пульса не было. Тогда он попробовал поднять ее: голова свесилась параллельно плечу. Вспомнилась кошмарная история про девушку с черной лентой на шее. Муж обнаружил ее с утра, начал развязывать бантик, и голова отвалилась.

Пол бросился наверх. Сначала он забыл, где телефон. Найдя его, не мог вспомнить, куда звонить. Домой? Не самая удачная мысль. В больницу! Может быть, Сюзан еще жива, и врачи смогут «собрать» ее, как Шалтая-Болтая? Правда, вся королевская конница и королевская рать потерпели неудачу…

Повесив трубку, Пол глубоко вздохнул. Не помогло. Взглянул на свои туфли: грязные, отполировать бы… нужен лак. Нет, полиция! Господи, кажется, его сейчас вырвет. Он сел на кровать, на которой Сюзан лежала всего несколько минут назад. Зажмурился и открыл глаза. Его трясло. Окончательно прозрев, Пол обвел взглядом комнату: пол в грязи, повсюду пепел, в углу валялась бутылка виски, которое не стоило пить. Он должен был заранее предвидеть этот ужас.

Ретроспектива

Итак, четверг. Весьма насыщенный день для Бедфорда.

Большинство жителей видели странные сны, почти забытые к утру: темные деревья, горящие фабрики, симпатичные потерянные девушки, превращавшиеся в монстров…

Столько маленьких ладошек, подставленных дождю, показалось днем из окон городской школы, что со стороны можно было подумать, здание вот-вот пустится в далекое плавание. В три часа мелкотня разбежалась по автобусам, поспешно занимая места. Некоторые малыши прикладывали ухо к стеклу — чтобы чувствовать приятную щекотку во время движения. Кто-то громко смеялся, разговаривал, шутил; некоторые наблюдали за ливнем. Мэтью О’Брайен вступил в дискуссию с лучшим другом, обсуждая серьезный вопрос: Вашингтон — это город или штат?

Дождь обрушивался тяжелыми холодными каплями, обрекая на муки больных артритом и тех, кто еще переживал последствия боевых ранений. Школу и магазины закроют на несколько дней, потоки воды затопят улицы…

На печальной ноте завершился сегодняшний конференц-звонок Эда О'Брайена. Придя домой и прослушав на автоответчике сообщение от Джорджии, он принялся готовить ей ужин, зная, что дочка сильно устанет. Затем он отправился в свой кабинет сочинять речь для бывших подчиненных. «Дорогие друзья…» — начал он. И остановился. Его покойная супруга точно помогла бы с продолжением: посоветовала бы написать о долгих годах бесценной службы и об огромной печали, которую они разделят в связи с завершением данного этапа жизни — их, города, всей Америки… м-да, жена бесподобно умела драматизировать. Нервно скомкав лист, Эд выбросил его, зажег сигару и занялся пасьянсом. Не будет никакой речи. Завтра он просто скажет: «Извините, ребята, но нам, кажется, больше не везет».

В двадцать минут девятого Дэнни Уиллоу вернулся из бара, застав жену в слезах. Всхлипывая, она проговорила, что не может найти фото пса, чтобы показать людям. «Как это у нас нет снимка Бенджи? Это все ты виноват! Я подарила тебе хорошенькую цифровую камеру, и ты потерял ее! Нет, вы только полюбуйтесь! Он еще и пьян! Послала на поиски собаки, называется! Никакой помощи». И она снова разревелась. Дэнни безмолвно поцеловал ее морщинистую руку.

В те же двадцать минут девятого Мэри Мэрли, пробив покупателю чек на зубную пасту «Крест» и пакет сушеной свинины, перевернула табличку с надписью «Открыто» и села отдохнуть. Материнская интуиция у нее всегда была плохо развита, но сейчас, ощущая в глубине души беспокойство, она понимала, что это касается одной из дочерей. Перекусив краюшкой хлеба, она позвонила домой. «Будь очень осторожна сегодня вечером, — сказала она Лиз. — Не выходи под дождь». Затем спросила: «Не хочешь поболтать? Извини, я была не в себе за ужином, но ты дай знать, если что-то понадобится. Я мигом вернусь домой». «Нет, — ответила Лиз. — Со мной все в порядке». Повесив трубку и борясь с чувством досады, Мэри вернулась к работе. Перед глазами все время мелькала девочка с косичками. «Мамочка, можно мне?» — спрашивала она.

В больнице Корпуса Кристи, сидя у кровати сына, Джорджия читала статьи в «Пипл мэгэзин» о знаменитых приемных родителях и благодарила Бога за то, что этот страшный день почти закончился.

Пол Мартин думал о том, что если яйцо разбилось, то его уже никак не склеишь — разве что вернувшись в прошлое.

Ровно в двадцать минут девятого Сюзан Мэрли упала с лестницы. Люди во всем городе замерли, услышав тихое жужжание, продолжавшееся несколько секунд. Затем наступила тишина. Те, кто доверился инстинктам, тут же покинули Бедфорд. Большинство жителей остались.