Хозяин Океана

Глава XVIII

Первый луч, увиденный ими, просачивался сквозь узенькую щелку между захлопнутой дверью и косяком. Это был тусклый красноватый отсвет, какой может дать неспешно горящий камин, полный угольев, но даже такой скудный источник позволил Ойсину и Ллейру, чьи глаза привыкли к темноте еще до проникновения во мрак библиотеки, определить, куда они попали. Комната представляла собой трапецию с равными боковыми сторонами и плоским потолком на высоте около восьми локтей. Дверь, из-за которой являлся свет, находилась именно в боковой стене, ближе к углу между нею и меньшим основанием. Ллейр же и Ойсин вошли со стороны большего основания. Все стены, до самого потолка, были закрыты книжными полками, и лишь над дверями оставалось свободное место, но было ли оно чем-нибудь занято, рассмотреть не удавалось. Не удавалось также разобрать, какие книги смотрели здесь c полок на двух ночных татей.

— Занятно, — прошептал ни с того ни с сего Ллейр. — А ведь книги, наверно, тоже видят нас и силятся прочесть. А некоторые, кои преуспели в науке чтения, еще и норовят понять. А иные, редкие, и вовсе зрят всю нашу грешную душу будто бы сквозь стекло…

— Погоди, — остановил нечаянные философии друга Ойсин. — Эта мысль посетила тебя именно сейчас?

— Возможно, — в свою очередь подивился вниманию, оказанному его отвлеченным построениям, Ллейр, — я всегда так полагал, но до сего момента…

— До сего момента, — бесстрастно повторил Ойсин, будто додумывая про себя нечто. — Как ты назвал сии прозорливые книги? Редкими?

— Да, редкими. Сиречь исключительными, — уточнил Ллейр.

— Исключительность и редкость не равны друг другу, но равно усиливают друг друга, рождая высшую степень, — витиевато, но безусловно истинно высказался Ойсин. — Находясь в предмете совместно, исключительность и редкость являют редкостность.

Ллейр не мог видеть, что делает Ойсин, но готов был биться об заклад, что жрец стоит, воздев перст, с видом первооткрывателя.

— Вот куда мы забрались, — возбужденно-обрадованно и быстро зашептал Ойсин. — Редкостные книги окружают нас семо, и свидетельствует это, что мы у некого притина, заключенного в книжнице сей, — объявил он.

— Да полноте. — Ллейру такое проявление радости показалось необоснованным. — Неужели помысел, представший мне — даже тень помысла, ибо помысел не был завершен, — столь смутили тебя, что делаешь подобное заключение?

— Раньше ведь он тебе не предстал — помыcел, — спустился с высот на землю Ойсин. — Здесь ничего не говорится такого, что не есть знак.

— И то, что я высказал, растянувшись на полу, когда споткнулся о ящик с пергаментами, — тоже? — спросил Ллейр.

— И это, — убежденно изрек Ойсин.

— Хорошо, — поспешил согласиться Ллейр, дабы не тревожить ретивое бесполезным спором заново. — А что теперь? Мы добрались до последнего знака?

— Как ты сказал? До последнего?

Ойсин застыл в молчании, словно перенесся из этой комнаты куда-то в иное место, где мог бы в одиночестве неторопливо размышлять — домой, например.

Ллейр чувствовал это по тому, как стал недвижен воздух и как напряжение, порожденное сосредоточенным вниманием Ойсина, растворенное в том же воздухе и реально ощущаемое, пропало.

— Скажи, Ллейр. — Жрец очнулся столь же внезапно, сколь и погрузился в абстракцию. — Я похож на бессмертного бога?

— Сейчас — да, — ответил Ллейр. — Тебя не видно, а недавно было и не слышно, да и вообще ты будто бы исчезал отсюда напрочь, хотя и оставался рядом — я тебя вовсе не ощущал. Такое обычно устраивают боги, кои бессмертны.

— Прекрасно. А ты? — пренебрег острословием спутника Ойсин. — Ты похож?

— Полагаю, что на Стеклянной Башне так думают. Да я и сам не прочь думать так: сражаться удобнее, — немного высокомерно, но честно ответил Ллейр, — хотя… Слушай, да ты о чем вообще?! Скажи лучше…

— Скажу, — просто и приподнято, без торжественности, ответствовал Ойсин. — Ты сам ответил: последний знак. Я говорил уже, что остров — это свиток, рукопись, текст. Рукопись эту можно читать саму по себе и шифровать множеством способов, а можно наоборот, почесть ее за тайнопись и отнюдь не меньшим множеством способов разгадать. Все условно, но что же остается неизменным?

— Сами знаки, разумеется, — сказал Ллейр.

— Верно, — кивнул жрец. — Итак, я — да и вы оба, прельстившись первым нашим успехом — прохождением рифа — почли остров за тайнопись и принялись за постижение ее… его. Но мы, и я тоже, до сего места не задумывались, а каким же ключом пользуемся! Но смотри, — продолжил Ойсин, хотя по-прежнему не было видно ни зги. — Сначала были ворота, открытые библиотекой храма на Семи Городах: первые врата лабиринта открыл другой лабиринт; селиорон же оставил нас, погрузившись в глубины. После мы прошли некие препоны, по ходу я обмолвился о десяти мирах, и в конце мы были вознаграждены, повстречав перевозчика. — Калагана? — Его. Затем мы оказались на тверди, и нас препровождали стражники во главе с полководцем Най-Брэнил — Мейлахом. После мы были представлены монаршей чете. Мы лицезрели богослужение и камлание…

— И Конан изловил пелен-тан.

— Именно. После же грянул карнавал, и мы держали бой.

— Это было настоящее наваждение! — воспротивился Ллейр.

— Не важно, — урезонил его Ойсин. — Потом все закончилось…

— И тут наши пути разделились, — подвел черту Ллейр.

— Да. Конан — и я не просто так сказал ему быть с королевой — переменил путь. Он перестал разгадывать загадки, но, исходя из обстоятельств, предложенных островом, стал действовать.

— Разве мы занялись не тем же самым? — не ощутил разницы Ллейр.

— Нет. Разница существует. Мы нанизываем события на шнурок, будто бусы собираем. Мы следуем за событием. Мы их ищем. Мы читаем. Киммериец же отталкивается от события. Он сам творит события, сиречь, если придерживаться моей аллегории…

— Пишет, — подхватил Ллейр. — Понятно. Дальше я и сам могу продолжить: Конан с Ниам убежали, мы принялись изображать самих себя — мореплавателей. И нам это чудесно удалось. Ты, разумеется, прочел книг куда больше меня, но и я владею не одним лишь мечом. Всякий эпизод нашего карнавального плавания так или иначе повторял знаменитое плавание-возвращение на родину короля Деала, кое совершил он после многолетней осады и падения Кортириона. Кстати: то, что я перебил стражу, изображавшую племена фир-болг — это тоже не важно? В смысле по-настоящему я это сделал или иллюзорно? Человек пятнадцать, как-никак. Впрочем, они напали первыми, и всерьез. В конце концов мы ускользнули от Призрака Стеклянной Башни — к слову, он здорово напомнил мне Дубтаха — и канули во чрево великой рыбы, в полный мрак, хотя и до того сильно светло не было. Чрево оказалось библиотекой. Ах, да: как и следовало по легенде, покуда ты наблюдал танец юной Эорунн пред королем Форгалом, я добыл у старухи Дехтире светоч, сиречь масляный фонарь. Потом плавание оборвалось. Мы бродим здесь как два крота, очутившиеся на поверхности в безоблачный летний полдень; по крайней мере, увидели мы столько же. И что теперь?

— Так вот. Все не случайно, — ответил Ойсин. — Лабиринт открыл лабиринт. Подобное и непостижимое дало начало подобному и непостижимому. Космос создал космос. Жизнь породила жизнь. Конан не случайно спросил о десятом мире: мы вошли в лабиринт — в жизнь! Мы родились. Селиорон — подспудное, то, что есть до нас и остается после нас, то, что бессознательно есть у всех, — отступил в пучины, но не покинул нас. Мы начали путь по морю, полному опасностей, — жизненный путь. После же осознали, что живем, и избрали путь в десятый мир, в себя — вот он, вопрос Конана!

— Далее просто, — перевел дух Ойсин: постоянно говорить шепотом было затруднительно. — Старик-лодочник — провожатый душ.

— Неужели мы успели умереть? — выразил сомнение Ллейр.

— Нет, конечно, — развеял сомнения Ойсин. — От путешествия тела мы перешли к путешествию духа — взошли на твердь острова. И сей же час стражи повели нас чрез очищение, а после мы предстали на суде Вечного Мужа и Вечной Жены.

— Это Ниам ты зовешь — Вечной Женой? — хохотнул Ллейр. — Вот повезло Конану!

— Не ерничай, — вдруг оборвал его Ойсин. — Вечная Жена — это, как тебе должно быть известно, и Вечная Любовь. Во всех смыслах. И Вечная Чистота одновременно и совместно. Они присудили нам подвергнуться испытанию стихией — карнавалом, а также низойти, ибо тот, кто не нисходил, и не взойдет никогда. Полагаю, мы выстояли, ибо не устрашились мощи и воли Отца Зла, но и не пленились великой мудростью и прелестью его. И око его, ведущее в Бездну и нарушающее взором своим Космос, было закрыто.

— Конаном, — уточнил Ллейр.

— Им, — охотно согласился Ойсин. — Понеже киммериец побеждает зло не думами, кои лукаво переплетаются, яко полутени и полусветы в зеркале, и подобны змее, кусающей себя за хвост, но бытием, коему противна Бездна. Потому и пелен-тан очутился у него в руках: он не толкует, но действует. А следом нам было дано странствие, зане в странствии дух и душа растут и крепнут, проникаясь истой мудростью и смыслом естества.

— Хороша мудрость! Одни сплошь потемки, — заметил Ллейр.

— И странствие мы прошли. — Ойсин пропустил последнюю реплику мимо ушей. — И очутились во Тьме Первозданной, коя не пуста, как Бездна, но полна невидимых нерожденных сущностей и сутью. Вот тебе и библиотека, погруженная во тьму. Но здесь начало всему и всему конец — Последний Знак. Сознаешь, каков он?

— Кажется… — Ллейр был серьезен. Величие замысла Най-Брэнил, раскрытое Ойсином, восхитило его и тут же заставило трепетать. — Смерть?

— Да, — последовал ответ. — Вот отчего погибли те семеро жрецов. Они прошли, так или иначе, один путь с нами. Но они не поняли аллегории странствия. Остров чувствует, что мыслит человек и что он есть, поэтому ты и ощутил взгляд, устремленный на тебя книгами, на самом же деле — островом. Открыв Последний Знак и заглянув за Смерть, они открыли свое будущее и немедля умерли, ибо подспудно предчувствовали, какой смертью умрут, и остров дал им просимое. Каждый умирает лишь той смертью, какую выберет сам!

— А мы? Или нам тоже такое предстоит? — с явным неудовольствием вопросил Ллейр.

Потому я и справился об ощущении бессмертия. — В голосе Ойсина проскочила усмешка довольства. — Мы постигли Последний Знак и не страшимся его. И поскольку мы знаем, то воля наша свободна, ибо непредсказуема. Покуда же воля свободна, нет и смерти! Время для нас открыто во все концы. В отличие от умерших здесь, мы не переступаем черту Конца, за коей тьма и смерть, но открываем Начало — кое тоже конец, если рассудить — и свет безначальный!

— Так что, можно войти в ту комнату? — понял Ллейр.

— Да, — с совершенной уверенностью изрек Ойсин.

Проверив, удобно ли висит на поясе меч, Ллейр шагнул к светящемуся контуру двери.

— Не понравился мне тот Призрак Стеклянной Башни, — пробормотал Ллейр. — Свобода свободой, но не загнал ли он нас сюда нарочно?

Однако отступать Ллейр не привык. Он толк-пул дверь, и та распахнулась настежь, пусть и была тяжелой, с украшениями из серебряного литья. Перед ним в освещенной камином комнате за большим круглым столом сидел Дубтах, верховный жрец.

Петли были смазаны на совесть, и дверь не скрипнула, но слепец моментально угадал, что происходит.

— Входите, — услышали они невозмутимый, глубокий голос верховного. — Я вас ждал.

Ллейр и следом Ойсин вошли в небольшую квадратную комнату. Здесь, в отличие от всех иных помещений, книг было очень мало, и все они выcтроились на полках вдоль стены, противоположной камину. Стены были покрыты лепкой, фресками и мозаикой, равно как и потолок — минимум дерева. Только мебель была деревянной.

Ллейр вопросительно взглянул на Ойсина: этого ли ты ждал? Ойсин, по всей видимости, затруднялся с ответом. Единственное, что Ллейр понял по встречному взгляду жреца, так это решимость разгадать смутную историю на Най-Брэнил сейчас и здесь.

Ойсин не сомневался, что найдет Последний Знак, но никак не ожидал, что его хранителем окажется Дубтах.

Старик, хоть и не видел ничего, словно бы видел все, словно бы перехватил этот моментальный обмен взорами.

— Не удивляйтесь, — усмехнулся он. — Я стар, но еще не слаб.

— Знаю, — быстро оправился от первого изумления Ойсин. — И не только я.

— Это, должно быть, Мейлах вам рассказал? Похоже на него. Ничего не разумеет, но тоже тянется причаститься тайны…

— Дубтах, зачем ты нас звал? — спросил вдруг Ойсин. — На Най-Брэнил нет зла. Нет в том виде, как это обрисовал ты. А то, что есть, вполне преодолимо не то что тобой, но даже и Мейлахом с его стражей, не говоря уж о Бренне или Медб.

— Нет? — засмеялся Дубтах. — Что же больше! Мальчишка возомнил себя богом — да что там, едва ни архонтом! Бренн? Да, он умеет любоваться красивыми переливами и сплетениями символов, но не сознает, что се переливается и пестрит драконья чешуя! Сидит в алмазной башне и не понимает, что до алмазов падок всякий мимохожий вор. Кто из нас слепой — я или он? Медб? Да вы еще назовите Ниам! Одна помешана на ворожбе, как всякая деревенская знахарка, и боится, что ее волшебные гадальные кости назовут их настоящим именем: мусор. Другая превращает дерьмо в золото, сиречь совмещает разврат с супружеской верностью, в чем и преуспела — Бренн, как я вижу, доволен. Этого мало?!

— Ты хочешь сказать, мир рушится? А прежде было иначе? — заметил Ойсин.

— Прежде — да! — От недавней невозмутимости Дубтаха не осталось и следа. — Попустительство, благодушие, глупость, блуд — все это было и пребудет. Но! Когда сильнейший яд попадает не ко врачевателю, но к одержимому — это не бедствие. Нет, это хуже! Это возвращение Отца зла!

— А если яд попадет к одержимому врачевателю? — вставил слово Ойсин. — Тебе не дает покоя рукопись?

— Нет, не рукопись, — криво ухмыльнулся Дубтах, качая головой. Руки старика виделись белее белого, да и сам он, теперь не в белых одеждах, а в черной ризе, выглядел точно архонт на одной из мозаик. — Но место ее. То, что сокрыто и должно быть сокрыто. Письмена богов остаются богам. Мы лишь хранители их. Письмена подтверждают величие замысла богов своим существованием, и не дело смертных касаться основ, коих им постигнуть не суждено.

— Так тебя уязвило, что принц оказался умнее тебя? — усмехнулся Ойсин.

— Умнее? Как бы не так! Пусть мои очи не зрят солнца, но я чувствую, есть ли оно на небосводе! Мне ли не знать, какой ветер ловят паруса, что распустил Кондла!

— Да уж точно не северный, — заметил Ойсин.

— Еще бы! — воскликнул жрец. — Стеклянная Башня — воронье пугало. Ужели юнец сам мог додуматься, что искать в библиотеке и где?

— Почему бы и нет? — возразил Ойсин.

— Да потому, — прихлопнул Дубтах ладонью инкрустированную столешницу, изображавшую картину мира от крайнего Восхода до последнего Заката и от звездных сфер до глубей недр и пучин морских. И белая иссохшая длань архонта-Дубтаха возлежала на кольце Окружного Океана. — Потому что для открытия таких тайн нужно знать то, что знают немногие. Нужно знать то, что передается от посвященных посвящаемым из века в век. Долго искали они ходы сюда, но Най-Брэнил был закрыт для них, и я немало потрудился для этого. Увы, ищущий да обретет!

— Только я оказался не так глуп, как думали они! — опять воскликнул жрец, не давая Ойсину вставить реплику в свой монолог. — Раз один нашел путь, то и другие, коли дать им ту же карту, повторят его. Мне ли не знать было, что прочел за свою жизнь принц Кондла, когда я был — и остаюсь, пусть это лишь видимость ныне — его наставником! Дай семерым те же книги и те же права, что имеет восьмой, да еще их соотечественник и ровесник — и они пройдут его дорогой…

— Так это ты убил сих несчастных! — догадался Ойсин.

— Не страшно, — осклабился верховный. — Напротив, они, полагаю, счастливы, поелику достигли вершины всех желаний — узнали час своей смерти и умерли так, как хотели. Что, нравится вам логика старого Дубтаха? — ехидно вопросил он.

— Если бы у жреца были живые глаза, он бы взглядом прожег дыру в сердце Ойсина.

— Нравится, — без вызова отвечал жрец. — И что, они открыли тебе тайну?

— Почти. Не хватало одного звена. Я знал уже, что искать, но не знал где.

— Теперь знаешь? — спросил Ойсин с некоторым даже любопытством.

— А тебе самому разве не интересно взглянуть на это? — странно хихикнул Дубтах. — Как видишь, не только ты умеешь читать символы.

— Охотно признаю сие искусство и за другими, — кивнул Ойсин. — Как ты следил за нами? Или откуда-то можно наблюдать за всей библиотекой?

— Нет, до такого даже создатели Най-Брэнил не додумались, — отказал предположению Ойсина жрец. — Сие нарушило бы замысел библиотеки как лабиринта. Нет. Я предвидел, что друг твой не откажется взять фонарь у Дехтире.

— И что фонарь? — быстро спросил Ллейр, доселе молчавший, не вмешиваясь в словесный поединок Ойсина и Дубтаха. Да и кто был бы в силах вмешаться? Разве третий равный им знаток лабиринтов, но сыщется ли такой в мире?

— Маленький осколок неизвестного мне металла помещается в его оправе, — начал Дубтах. — Дай мне фонарь, так будет проще, — попросил жрец.

Ллейр отдал фонарь.

— Так вот, — Дубтах безошибочно указал на серебристо-белый металл, выделявшийся вкраплением на желтом ободе, поддерживающем камеру с маслом. — Фонарь — у вас, а это — у меня, — и он извлек из рукава нечто вроде плоского двустороннего зеркала, выполненного из голубоватого сияющего кристалла. Жрец развернул зеркало плоскостью к куску металла, и сейчас же треск, похожий на мурлыканье кошки или же на треск мелких искорок вокруг натертого шерстью янтаря, но треск гораздо более звучный и громкий, наполнил комнату. Дубтах оставил фонарь в одном углу, сам же с зеркалом отошел в противоположный. Треск стал тише, но совсем ненамного. Тогда жрец повернул зеркало ребром по направлению на фонарь: треск исчез, будто то, что трещало, накрыли толстым гранитным колпаком.

— Теперь слушайте.

Дубтах принялся плавно разворачивать зеркало, и чем более оно обращалось к фонарю своей плоскостью, тем отчетливее слышался треск, достигнув своей наивысшей мощи при зеркале, открытом фонарю.

— Вот так я и следил за вами, — пояснил Дубтах. — Не спрашивайте меня, что это за чудесные материалы, и как получилось, что они столь дивно взаимосвязаны, ибо секрет их утерян, а я не кузнец и не стекольщик, чтобы постигнуть эти законы самому. Мне повезло в том, что я выбрал эту комнату. Она мне всегда нравилась, и я не ошибся. Ваш путь окончился здесь. А то, что он закончился, — несомненно, понеже я слышал вашу беседу по ту сторону двери: зрения я лишился, зато слух мой обострился замечательно! — хихикнул старик.

— Замечательное изобретение, — похвалил зеркало и кусочек неизвестного металла Ойсин. — Итак, ты предлагаешь нам открыть тебе этот свиток — или книгу — к нашей общей выгоде. А почему нас? И кто такие «они», коих ты опасаешься более тайных посланцев Стеклянной Башни?

— Вот уж не думал, что услышу этот вопрос, — с недоброй хитринкой улыбнулся Дубтах. — Я-то считал, что воины Ордена не будут лицемерить гам, где это бесполезно. Что ж, я отвечу. Кто такие «они»? А кто век за веком оплетает мир сетью своего Плана? Кто шаг за шагом проникает к самым сокровенным тайнам древности и захватывает их одну за одной? Кому, наконец, нужно то, что мы теперь почти нашли?

— И кому же? — Ллейр не понимал, знает ли Ойсин правду, говоря так, или же нет. Однако Дубтаха, видимо, это мало интересовало.

— Орден, — был ответ. — Кто еще так уверен в себе, чтобы думать о бессмертии? Кто еще настолько могуч, чтобы одолеть лабиринт Най-Брэнил? Кто еще мог знать о том, что лежит в библиотеке, не входя в нее? Почему вы?! А кто же еще?

— Так зачем ты говоришь нам это? — вмешался Ллейр. — Если мы воины Ордена, и ты не хочешь допустить, чтобы мы завладели рукописью — или чем там еще, — зачем говорить нам все это?

— Затем, — на сей раз совершенно хладнокровно, безо всяких гримас, изрек верховный, — что вы не принадлежите Ордену.

— Ты ошибаешься… — начал было Ойсин.

— Нет, — сказал Дубтах, так будто железный браслет наручника захлопнул на запястье у Ойсина, да и у Ллейра заодно. — Кто же сунулся бы в библиотеку, зная, что я здесь хозяин? Да еще и на моих глазах? Зачем тогда было дурачить принца? Зачем вообще было искать книгу, когда Кондла вынес бы ее вам на серебряном блюде? Когда Орден действовал своими руками? Этого не было. Наконец, что вы знаете об Ордене? Кто-нибудь из вас слышал о нем до того, как вышел на берег Най-Брэнил?

— Орден не может ошибаться, — возразил Ойсин. — Или мы, или принц Кондла. Кто-то должен был взять книгу первым и наверняка.

— Чушь, — покачал головой Дубтах. — Вы не знали, что ищете. Еще раз повторяю: я слышал, что вы говорили в соседней комнате. Итак: вы находите книгу — и можете забирать ее. Лишь бы она не попала к Ордену. Я отпускаю вас с острова, а уж с принцем справлюсь сам.

— Зачем же ты посылал за рыцарями Ордена? — насмешливо сказал Ллейр. — Ты сам запутался, Дубтах. Сначала ты говоришь, что мы — из Ордена, и потому нашли книгу. Потом — что мы понятия об Ордене не имеем. Потом отдаешь нам книгу, не зная, что с нами станется. И при этом ждешь гостей от Ордена. Не слишком ли?

— Нет, — все так же твердо и уверенно рек слепой. — Я вызвал рыцарей, чтобы они отыскали мне книгу, и дабы при этом схватить их. Но это была бы слишком опасная игра. Орден силен, и все войско Най-Брэнил может не устоять, если рыцари Ордена возьмутся за дело. Можно убить принца, но книга останется. И здесь попадаетесь вы. Кто будет искать в Океане двух мореходов-бродяг? Кто станет думать, что Дубтах вручил книгу им? Остров останется цел, Орден не получит книги.

— А ты останешься при власти? — попытался поддеть жреца Ллейр.

Разговор теперь вел Ллейр, Ойсин же странно замолчал. Он снова что-то обдумывал.

— Останусь, ибо моя власть праведна, — нимало не смутился Дубтах.

— Не проще ли уничтожить книгу? — осведомился Ллейр.

— Тогда надо жечь всю библиотеку. Я не знаю, где книга. Вы можете найти ее. И еще: ни одна книга Най-Брэнил не будет уничтожена. И ни одна не покинет остров, кроме этой единственной. Нет ничего глупее, чем пытаться уничтожить то, что было написано, ибо сие — то же самое, что пытаться воспротивиться промыслу богов: от его полноты не убудет, и жгущий книгу заслуживает осмеяния и порицания. Но столь же глупо искать в книгах новое откровение, либо норовить вывести новое на основании книг: все сказано, и можно лишь хранить сказанное, поступая угодно богам, ибо свидетельствуя тем самым их истинность. Орден возомнил, будто его План пересоздаст мир лучше, нежели создали боги. Орден неустанно расследует, измышляет, толкует. Ордену нужно бессмертие, дабы постигнуть пределы бесконечного, как то могут боги. «Нет», — говорю я. Орден не получит вожделенного. Вы же… Что ж, пробуйте! Но говорю: ни силы вашей, ни многих других не достанет, чтобы понять смысл того, в чем спрессованы тысячелетия. Ничего не уразумеете вы, и никого не вразумите, и останетесь, как прежде, нищи. А Орден пускай рыщет по всему Океану! Поймать ли ему тех, кто сумел во тьме незнания одолеть барьеры Най-Брэнил, и во тьме бессветия пройти лабиринт его библиотеки, да еще знает при этом, что за ними охотятся? Нет, вечными призраками будете скитаться вы с этой книгой, не в силах ни постигнуть ее, ни расстаться с нею, тем самым еще раз утверждая истинность речей богов и слабость человеков.

— Доводы твои, конечно, блестящи, — не уступал Ллейр. — Только у меня есть вещь посильнее слов — мой меч. Те полтора десятка стражников — уж не ты ли их подослал, чтобы проверить нас на крепость?

— Я, — бесстрастно кивнул Дубтах. — Они сами жаждали потехи, а войны я им предоставить не мог. Чем рубить друг друга во хмелю или на богопротивном ристалище, лучше пускай умрут в честном бою и твердой памяти. Что и случилось. Я их не убивал, я был лишь средством.

— А сам ты не боишься? Меч ведь при мне, — Ллейр потянулся к черену, чтобы вытащить клинок и продемонстрировать Дубтаху шипение меча, выходящего из ножен.

— Не тянись за мечом. Я верю, что он при тебе, — остановил Дубтах. — Меня ты убить можешь, но тогда вы не сумеете выйти отселе. Та комната — с «редкостными» книгами — откуда вы давеча вошли сюда, ныне далеко. Только я знаю механизм библиотеки. Войти в лабиринт — это полдела. Попробуй выйти! — Старик тихо засмеялся. — Это действительно смешно, понеже парадоксально, хоть я и не люблю парадоксов, — пояснил он. — Прямой путь — путь символа…

— Прямее некуда, — проворчал неслышно себе под нос Ллейр, но слепец уловил все!

Ага, ты понял! — воскликнул он. — Именно! Прямой путь, или путь «туда», если угодно, — путь символа, погоня за смыслом неясного. Обратный путь — путь веса и числа, путь расчета и механики. Ты и твой спутник мыслите текстами, но не числами, и владеете пером и мечом, но не рычагами! Символ не даст вам ничего, и вы пропадете здесь, что не нужно ни вам, ни мне.

— Но довольно препираться, — резко заключил тут Дубтах. — Если я вас не убедил, вам же хуже: я не отпущу вас с острова, и Бренн решит все по-моему.

— А существует ли книга? — прибег к последнему доводу Ллейр. Ойсин продолжал молчать. — Может, ее и нет, и она лишь плод больной фантазии, уж не знаю, чьей прежде: твоей или принца?

— Книга есть, — был ответ. Отвечал Ойсин. — Дубтах, я согласен: мы отыщем книгу. Только ты ошибаешься, и ошибаешься в нескольких вещах. Первое: если и есть горстка дураков, назвавших себя Орденом, то у них нет никакого Плана. Второе: если План и есть, то он не План, а обычный бессмысленный лепет. Третье: Стеклянная Башня сильна, как не была уж давно — опасайся ее, коли желаешь добра острову. И последнее: люди — не черви, и я в том числе. Превратиться в Призрак Книги, в раба Книги? Нет, этого бояться не мне. Я как раз из тех, кто расчленяет, соединяет и лепит — я изыскатель, а не хранитель. И я покуда не разучился смеяться, в том числе и над собой.

— Но все пустое, — заключил теперь Ойсин. — Я убедил тебя ровно настолько, насколько ты меня. Я открою, где лежит книга. И мне действительно страшно любопытно взглянуть на нее.

— Где же? — Голос жреца оставался ровным, но мышцы лица его напряглись так, будто он старался не глазами, так кожей воспринять порядок книг, находящихся в комнате.

— Не спеши, — лукаво улыбнулся Ойсин. — На полках нет этой книги: такое было бы слишком просто. Вспомни, что ты сказал давеча: «нужно бессмертие, дабы постигнуть пределы бесконечного». Бесконечного! Где лежат твои руки?

— На столе. — Вот теперь Дубтах оказался сбит с толку.

— Где «на столе»? — настойчиво продолжал уточнять Ойсин.

— По всей видимости, на Кольцевом Океане, — в раздумье выговорил слепец, и можно было поразиться его осязательной памяти.

— Кольцевом! — провозгласил Ойсин. — Нет ничего бесконечнее кольца! Вот он, последний шаг по пути символа! Пусти…

С этими словами жрец бесцеремонно сдвинул руки старика к краю столешницы и следом нажал на кольцо окраинного Океана в местах выходов наружу остий земной оси — на полюсах…

О чудо! Часть столешницы — сиречь круг, заключенный в кольце Океана, — поднялась на мягких пружинах вверх, открыв изрядную выемку в толстом дереве. В тайнике, выложенном изнутри пластинами, вытесанными из драгоценных камней, так что получался ящик самоцветного стекла, покоился, заключенный в тисненую кожу, изукрашенную золотом и камнями, древний фолиант.

Дубтах, опередив Ойсина, схватил книгу и подтащил к себе. Ойсин не стал мешать жрецу. Верховный тщательно ощупал переплет и обложку, проделав сие с таким вниманием и лаской, будто был отцом, который гладит по голове маленького ребенка. Затем он аккуратно положил книгу перед собой и развернул ее. Ойсин и Ллейр, встав по обе стороны от старца, заглянули в эти пожелтевшие листы тончайшего пергамента, хранившие память тысячелетий.

Язык был незнакомый. Буквы, писанные четким ровным почерком, казались даже не написанными, не нарисованными, но вырезанными скульптором на каменной плите, либо выгравированными на бронзовых пластинах. Замечательная буквица в виде огромной рыбины, причудливо изогнувшейся, украшала первую строку, весь же текст обрамлял витиеватый и тонкий орнамент из растений и сплетений всяческих узоров и фигур. На соседней странице, слева, красовался подобный орнамент, но другой, а обрамлением он служил некой схеме о десяти вершинах, связанных меж собой несколькими линиями. Вершины и линии все были означены буквами либо надписями. Прямо по схеме, то разрываясь, чтобы пропустить сквозь себя ее линии, то перевиваясь с ними, шли буквы заглавия. Было оно длинным, что, впрочем, часто случается в старинных книгах, и занимало весь лист.

Дубтах ощупывал листы так, будто мог кончиками пальцев распознать написанное. Но, увы, слепота положила предел и его почти нечеловеческой проницательности.

— Что гласит книга? — вопросил он.

— Язык мне непонятен. Должно быть, сие либо тайнопись, либо некий древний язык, ныне умерший. Но схема о десяти вершинах, приведенная здесь вместе с заглавием, наводит меня на мысль о десяти мирах.

— Всякая книга есть тайнопись; всякая тайнопись — сама по себе книга, — изрек старик. — Буду листать далее, вы же смотрите, не встретится ли нечто знакомое.

И листы потекли один за другим, открывая тексты, и буквицы, и орнаменты, и рисунки, но язык всюду был тот же, непонятный. Рисунки являли самые разные предметы и сюжеты: то было изображено некое устройство, то вид природы, то здания или внутреннее их убранство, то растения и животные многоразличных видов — попадались и вовсе фантастические существа, — то простые люди всех сословий, то богоподобные мужи и девы. Были здесь и карты земных пределов и звездных небес. Время от времени Ойсин рассказывал Дубтаху, что он видит. Старик в ответ кивал головой, иногда задавал вопросы и запоминал. Последний рисунок изображал мужа и жену столь собой дивных и прекрасных, вечно юных и в то же время мудрых, что было несомненно: это — люди, и они бессмертны. Затем, и далее до конца книги, почерк сменился — должно быть, дописывал эти страницы кто-то иной, ибо буквы оставались столь же безукоризненны, но все ж характер их стал другим.

— Наверняка в конце книги приведены схолии, — догадался Ойсин. — Почерк меняется, а рисунки исчезают. Да и пергамент выглядит менее древним.

— Что ж, — заключил Дубтах. — Полагаю, найти тех, кто говорил бы ныне на таком языке, будет трудно, но вот тех, кто может прочесть, — возможно. Если у вас хватит смелости, плывите на Семь Городов. Вот где умеют стеречь библиотеку в строгости! Не то, что здесь. Кондла прав: Най-Брэнил изрыт крысиными норами, и крыс тут полно, даже в библиотеке. Так вот, — вернулся он к книге. — На Семи Городах еще хранят язык Пришедших Первыми, они должны прочесть. Могли еще альвы, жившие некогда на Островах, — из тех альвов, что помнят еще Отца зла, а то и более давнее время — но таких давно уж нет. Оставшиеся здесь либо куда моложе, либо несведущи в Предании.

Что же до Семи Городов, то я не поручусь, что после визита туда вы оставите книгу при себе. Да и за головы ваши не поручусь, — мерзко хохотнул Дубтах. — А посему… Мейлах! — крикнул он вдруг громко, быстро вскочил, схватив книгу, и метнулся как кошка к двери в дальней стене.

Ллейр, выхватывая меч, бросился за ним, но тут та дверь распахнулась, и в комнату вбежали, закрыв собой Дубтаха, несколько воинов в блестящих доспехах со щитами. Вел их не кто иной, как Мейлах.

— Стойте! — закричал он на Ллейра. — Или сейчас будете мертвы!

А за распахнутой дверью в коридоре виднелись еще шлемы новых воинов. Открылась и задняя дверь, в которую Ллейр и Ойсин недавно вошли. Там тоже маячили стражники.

Ллейр, разумеется, мог довольно просто расправиться с несколькими противниками, но в такой тесной комнате против такого количества врагов и он был бессилен. Оставалось держать на расстоянии Мейлаха. Командор Най-Брэнил все же не желал так скоро расстаться с жизнью.

— А посему пусть ваши головы останутся на вас и здесь! — все так же невозмутимо, без ликования или возбуждения рек Дубтах из-за спин рыцарей. — До времени, конечно, — не преминул присовокупить он. — Орден не получит этой книги, инда если вы семижды семь раз отречетесь от своей принадлежности к нему. А до вашего третьего я еще доберусь: принц теперь не нужен мне. Книга у меня!

— А вот это мы еще посмотрим! — Голос, сказавший это, грянул столь неожиданно, что даже Ллейр вздрогнул, не понимая, что случилось. Голос раздался будто из-под земли. В нем звучали металлические ноты, да такие, будто это пела большая труба. Но нечто знакомое в нем все же было…

Камин внезапно изверг тучу сажи, пепла, искр и угольев — хорошо еще, что не были задеты книги, — а следом в комнату прямо из широкого печного зева ворвался некто огромный и с оружием. За ним кто-то гораздо ниже, но тоже крепкий и вооруженный, а потом еще фигура — высокая и стройная, и еще двое или трое в кольчугах.

Ллейр в первый миг растерялся, конечно, но долго гадать не пришлось. Конан — а это был именно он — предпринял с ходу такую атаку на стражников, что лучшему воину Зеленого острова отставать не пристало. Принц Кондла и трое верных его людей — старых товарищей по обучению, присоединившихся к Ллейру, Конану и Ойсину, составили такой железный кулак, что попавшим под него уйти не удалось. Поначалу разобрать что-либо было невозможно: лязгали мечи, звенели щиты, все что-то кричали. Но преимущество Конана и Ллейра в мечном бое было столь неоспоримо, что вскоре, завалив проем телами убитых и раненых стражников, им удалось захлопнуть и заклинить чьим-то мечом заднюю дверь. Принц держал в руках вожделенную книгу. Двое его друзей держали Дубтаха, угрожая ему мечами. Ллейр, без особой, впрочем, кровожадности и без видимого удовольствия прижал острием меча к стене Мейлаха, так что вывернуться тот не мог. Конан в дверях устрашал столпившихся дальше воинов. Королева Ниам — а здесь была и она — держала речь.

— Дубтах, и ты, Мейлах! Вы посмели напасть на гостей. Вы пошли на это, не испросив позволения короля Бренна или моего.

— Они посягнули на библиотеку, королева, — нисколько не страшась, ответствовал Дубтах. — Орден не получит книги.

— Зачем же ты звал сюда Орден? Это ведь было твое настояние.

— Чтобы они нашли книгу.

— Зачем?

— Чтобы ею не воспользовался принц.

— В чем опасность сего? Принц — наследник Бренна. Он вправе читать все, что хранит библиотека.

— И вас, королева, совсем не волнует безумие принца?

— Принц в здравом уме и твердой памяти, в отличие от вас, — жестко сказала Ниам. — Мне надоели эти препирательства. Мейлах, командуйте вашим воинам сложить оружие.

— Не сметь, — рек в ответ Дубтах. — Если они убьют меня, их самих убьют, — обратился он к стражникам. — А если они меня не тронут, мы будем стоять здесь долго. Я стар, но терпелив.

Королева, конечно, обладала властью на острове, но слова Дубтаха слушались больше, чем слова короля. Никто не пошевелился.

Выход предложил Конан.

— Нет, любезный. Стоять мы не будем, — отвечал он жрецу. — Ты сопроводишь нас к выходу, а мы сопроводим тебя. И Мейлаха заодно.

— Я никуда вас не поведу, — холодно сказал жрец.

— Я поведу, — усмехнулся принц Кондла.

— Пусть оставит книгу здесь, — не уступал Дубтах.

— Чтобы ты похоронил ее навеки? — огрызнулся Кондла. — Нет.

— Идем, — скомандовала Ниам. — Разочтемся, когда выберемся из этого крысиного гнезда. Я укажу королю Бренну на то, что происходит вокруг библиотеки. И мне не понадобится ни Орден, ни жрецы, ни жрицы… Ни воины… — добавила она, бросив на Мейлаха уничтожающий взгляд. — Вперед!

Процессия двинулась. Впереди шагали принц и Конан. Замыкал шествие Ойсин. Воины Мейлаха оружия не опустили, но и подступиться к пришельцам не могли: мечи Конана и Ллейра внушали им почти сверхъестественный страх.

Но освещенные комнаты быстро кончились.

— Где наш фонарь? — вопросил Конан.

— Разбился в схватке, — отвечал один из друзей принца.

— У меня есть, — заметил Ллейр. — Возьмите и зажгите. — Ллейр по-прежнему сопровождал Мейлаха. — Будем надеяться, что твоим, Дубтах, зеркалом никто не воспользуется.

Книгохранилище было воистину огромно, но вот и полки пропали. Выйдя через какую-то низкую железную дверь, они оказались в сводчатом по-прежнему темном тоннеле. Слабый свет фонаря едва достигал потолка. Здесь было сыро и явно пахло морем.

— Куда это ты нас вывел, Кондла? — спросила Ниам.

— Сейчас будет лестница вверх, — пообещал принц, и голос его показался странно напряженным. Это не укрылось от Дубтаха.

— Спросите хоть, зачем ему книга, — предостерег жрец. — Из Ордена вы, или нет, но вы ничего не понимаете в том, что здесь происходит. Вы нашли книгу, но вы ни на сенм не распутали узел, который здесь завязан. А ведь вы приплыли именно за этим…

И тут речь его была прервана. В сторону действительно уходила сквозь довольно узкую щель лестница. Едва Конан шагнул к ней, как навстречу ударил резкий свет, ослепивший всех. На самом деле это были всего лишь несколько факелов, но после тусклого масляного фонаря и факельный огонь казался ослепительным.

Какие-то люди в черном, числом около двадцати, крича на непонятном для киммерийца языке, атаковали колонну. Самое удивительное было то, что принц Кондла моментально, словно кошка, юркнул в проход, и то же сделал один из его друзей, а еще один упал мертвым, убитый самим принцем.

Конан прежде всего бросился защитить Ниам. Его, так же как и Ллейра и Ойсина, не убили в первой же атаке лишь благодаря их воинскому умению.

Теперь было не до сопровождения Мейлаха и Дубтаха, ибо нужно было защищаться. Впрочем, жрец оценил обстановку молниеносно.

— Книга! — закричал он так, будто украли по меньшей мере пол-острова. — Им нужна книга! Догоните их!

Но подгонять Ллейра и Ойсина не пришлось: им-то язык нападавших оказался знаком куда как близко!

— Стеклянная Башня! — с ненавистью прошипел Ллейр. — Вот тебе и северный ветер!

А воинам в черном, видимо, оказался памятен голос Ллейра. По крайней мере в рядах их тут же поселилось смятение, чем Ллейр и воспользовался. Без труда проломив оборону двоих, ставших у лестницы, он метнулся туда. Конан и Ойсин вместе с оставшимся в живых сотоварищем Кондлы, который, должно быть, испытывал ныне разочарование в старой дружбе, должны были отбиваться от несколько утративших пыл, но вовсе не собиравшихся сдаваться или бежать врагов. Мейлах был ранен, и приходилось еще закрывать от клинков его, Ниам и Дубтаха.

К счастью, Ллейр в своей погоне преуспел. Прошло совсем немного времени — Конану с Ойсином показалось, что изрядно, — как Ллейр снова появился в проеме, волоча за шиворот упирающегося Кондлу. Увидев, что схватка при свете упавших на пол, но не погасших факелов в полном разгаре, Ллейр, прикрываясь принцем как щитом, решительно вмешался. Искусство воина, помноженное на ненависть к заклятым врагам, имело ошеломляющую силу. Черные, несмотря на численное превосходство, стали отступать в глубину тоннеля.

Весы удачи уже стали было склоняться в пользу Конана и его спутников, когда сзади в тоннеле раздались крики. Неизвестно уж как, но стража Най-Брэнил отыскала-таки беглецов. Бежать было некуда, и все три отряда перемешались в невообразимой каше. Обхватив рукой Ниам, Конан продрался вперед, туда, откуда веяло соленым морским ветром.

— Ллейр! Ойсин! Скорее сюда! — крикнул киммериец.

Ойсин и Ллейр, вняв зову, вскоре оказались рядом с Конаном. Тут же, откуда ни возьмись, очутился и Дубтах.

— Книга! — вскричал он. — Где она?!

— Да забери ее! — В сердцах Ллейр, отобравший книгу у Кондлы, сунул ее в руки старцу. Тот прижал заветный том к груди, как мать младенца, но в следующий миг некто в черном плаще с надвинутым капюшоном — судя по доспеху, все же воин острова — вынырнул из-за спины жреца, схватил книгу и опрометью бросился вперед по коридору, растаяв во тьме. Правда, он выронил что-то на бегу, и это что-то зазвенело, как стекло, но не разбилось. Ойсин поднял предмет.

— Зеркало Дубтаха! Он воспользовался им!

— Книга! Они похитили книгу! — опять загремел голос верховного, не разобравшего, кто же отобрал у него рукопись. — Хватайте их!

Стражники, также не уразумевшие, кого должно хватать, увидев Дубтаха в окружении троих пришельцев, бросились на них. Вперед выскочила Ниам.

— Стойте! — Она подняла руку вверх, выставив вперед открытую ладонь. — Не трогайте этих людей, иначе вам придется убить меня! Бегите! — Это относилось уже к Конану, Ллейру и Ойсину. — Там море!

— А дальше? — спросил киммериец. — Мы не знаем пути!

— Я покажу, — прозвучал сзади легко узнаваемый голос, похожий на крик альбатроса. Это был Калаган.

— Пошли, месьоры, и побыстрее. Ваша карра уже на воде.

— Идите с ним! — приказала Ниам. — Их я задержу настолько, насколько это надо, — добавила она, не обращая внимания на отчаянные призывы Дубтаха.

— Не извольте беспокоиться, моя госпожа, — ответил лоцман. — Най-Брэнил был столь любезным, что подогнал причал с корабликом этих месьоров как раз сюда.

Понимая, что проститься с Ниам хотя бы поцелуем не удастся — их просто схватили бы, воспользовавшись заминкой, — Конан отцепил с пояса серебряный амулет и вложил в другую, ничем не занятую ладонь королевы.

— Прощай, — твердо сказала Ниам, не оборачиваясь. — И поспеши.