Холодный поцелуй смерти

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Один-единственный вампиришка может сделать все, что угодно, так что вопрос был дурацкий и бравада не удалась. Но Бобби, вампир, сидевший в приемной «Надежды» у торгового автомата с лимонадом и колой, был еще совсем юнец — он получил Дар всего три года назад. К тому же предполагалось, что он старается вести себя как можно лучше.

Я встала напротив него, прислонясь к стене и сунув руки в карманы.

Он поднял голову и подробно оглядел меня, губы кокетливо надулись, серые глаза печально затуманились. Именно это выражение особенно удавалось ему, когда он позировал перед камерами в роли мистера Марта для календаря с вампирами-знаменитостями. Стянутые в хвостик длинные волосы, кожаное пальто до пола, джинсы и шелковая рубашка завершали образ — образ, от которого у юных девушек и не очень юных дам слабели от страсти коленки, образ, который заставлял их выстраиваться в километровые очереди у дверей вампирского клуба «Голубое сердце» в безнадежном стремлении получить Укус от звезды этого месяца. Разумеется, то, что совсем недавно его арестовали по подозрению в убийстве невесты, а потом сняли все обвинения — публично и сенсационно, — ничуть не повредило его популярности. Если бы я не была посвящена во все детали и не участвовала непосредственно в снятии обвинений, то наверняка подумала бы, что звездулькам вечно все сходит с рук.

На голове у него красовался серебряный обруч, усыпанный цитринами, а руки были скованы серебряными наручниками, что придавало ультрамодному готичному облику средневековые обертона и подчеркивало имидж «плохого мальчика». К счастью, ни журналисты, ни специалисты-рекламщики, работающие на вампиров, не успели еще об этом разнюхать, иначе наверняка заставили бы его позировать во всем этом магическом антураже.

Конечно, живший во мне маленький циник прекрасно видел, в чем его привлекательность. Мистер Март, он же Бобби, был красивенькой картинкой. Но я не принадлежала к сонму его преданных фанаток и не хотела украшать этой картинкой стену моей комнаты — потому что в перепуганном до смерти шестнадцатилетнем кровном рабе, оказавшемся ледяным январским утром посреди СОС-тауна, нет ничего сексуального, а Бобби я впервые увидела именно таким: это было во время одной из моих спасательных экспедиций в компании Грианны. Естественно, это произошло четыре года назад, и с тех пор он успел принять Дар, что, конечно, многое изменило. Может быть, просто его феромоны на меня не действуют.

А вот мои феромоны, судя по тому, как он оглаживал взглядом мое Очарование, действовали на него просто отменно.

Усмешка превратилась в улыбку, ноздри затрепетали — он принюхивался. Потом он принюхался еще раз, уже не таясь, и улыбка сменилась гримасой ужаса.

— Ты сказала Хари, что тебя зовут Дебби, — обличающим тоном заметил вампир. — Дебби через две «б».

Ах, вампирский слух, какая прелесть.

— Да, сказала.

— Ты — это она, да?

— Собираешься заложить меня Хари?

Он бросил взгляд в сторону застекленной стойки, где виднелась лысая желто-коричневая голова тролля, мерно кивавшая в такт айтроду — огромному айподу, предназначенному специально для троллей.

— Нет конечно! — воскликнул он с обиженным видом. — После всего, что ты для меня сделала…

Я кивнула, как будто не ожидала иного ответа, но на самом деле мне стало легче.

Бобби принялся демонстративно разглядывать свои наручники.

— Я пришел сюда навестить папу, — проговорил он. — Жду вот, когда придет охранник и проводит меня, — добавил он, помрачнев от обиды.

Отец Бобби был обычный человек и лежал в обычной палате для людей, только одноместной, класса «люкс», в главном отделении больницы, но, поскольку Бобби был вампиром, ему полагалось сначала пройти через «Надежду». Волшебное серебро предназначалось для того, чтобы не дать ему применять вампирские магические трюки к остальным пациентам клиники, — компромисс, которого добился адвокат Бобби, когда доказал, что, если Бобби запрещают посещать больного отца, это нарушает его «права человека».

— Как папа? — спросила я. — Что-нибудь изменилось?

— Была необъяснимая флуктуация на энцефалограмме. — Бобби стиснул руки, наручники звякнули, костяшки пальцев побелели от напряжения. — Но он так и не вышел из комы.

— Очень сочувствую, — сказала я совершенно искренне, и не только потому, что чувствовала себя некоторым образом виноватой в несчастье, постигшем Алана Хинкли, его отца: оно произошло в процессе «снятия обвинений», когда одна ясновидящая в припадке паранойи подослала ко мне убийц. Я была знакома с Аланом, и он не заслуживал такой участи.

— Неужели Хари не видит, кто ты? — Бобби не сдержал любопытства.

— Тролли не чувствуют магии.

— Значит, они не как гоблины? Не могут сказать, когда вампир пользуется месмой или насылает на кого-нибудь морок?

— Они как гоблины — в том смысле, что магия на них не действует, но гоблины гиперчувствительны к колдовству, а тролли по большей части неуязвимы для него. — Я скрестила руки на груди. — Зато у троллей фантастически острое зрение. За милю разглядят что угодно.

— Но Хари ведь не разглядел, что скрывается за… как это называется? — Бобби бегло обвел скованными руками контуры моих форм.

— Очарование — специальное заклятие, которое меняет внешность, но только с виду.

— Оно немного… — Он умолк и снова оглядел меня с головы до ног. — Я хочу сказать, ты выглядишь просто обалденно, но с такой фигурой невозможно скрыться в толпе.

Я фыркнула:

— Не я выбирала чары. — Потом кивнула на его собственный наряд: — Ты ведь тоже не кажешься скромнягой, правда?

— Мне потом на работу. Смена начинается в десять, и, если прийти уже одетым, это экономит время. И вообще, у меня только одно пальто. — Он окинул кожаное пальто едва ли не смущенным взглядом. — Никак не могу научиться регулировать температуру тела.

Звякнул лифт, я подняла голову, надеясь, что это Грейс или, на худой конец, охранник, который должен был проводить Бобби к отцу, но это оказалась всего-навсего супружеская пара, уходившая из клиники. От светской беседы с вампиром у меня уже все чесалось, а когда у тебя от присутствия вампира все чешется, это плохой признак, особенно если ты заражен «Дубль-В» и зуд — первый симптом приближающегося криза.

— То есть я понимаю, что уже давно пора разобраться, как это делается, — продолжал Бобби, поднимаясь и мрачно изучая недра торгового автомата. — Все остальные соображают за полгода после принятия Дара.

Я прикинула в уме: он принял Дар в семнадцать — наверное, одним из последних перед тем, как был издан парламентский билль о том, что юридическое согласие на превращение в вампира можно давать лишь с двадцати одного года. Вампир навсегда остается таким, каким был в момент принятия Дара, поэтому все кандидаты и соискатели не вылезают из тренажерных залов. Чересчур моложавый вид — это отнюдь не преимущество, особенно для некоторых вампиров, которым несколько сотен лет от роду и которые хотят урвать свою долю славы, но выглядят такими юными, что им и выпивку-то не продают, а рынок мальчиков-жиголо — крайне нездоровое место. Я даже задумалась, не жалеет ли Бобби, что принял Дар в столь нежном возрасте — и вообще сделал это. Впрочем, меня это не касается.

— Я бы на твоем месте не нервничала, — отозвалась я, снова сунула руки в карманы, чтобы не начать чесаться, и уставилась на лифты, дожидаясь, когда же наконец появится Грейс.

— Я по-прежнему работаю в «Голубом сердце», — сказал Бобби, нарушив молчание, и я повернулась к нему. — Альби, новый директор, разрешает мне перед работой навещать папу, и после смены я тоже забегаю сюда на пару часов, когда клуб уже закрывается. Альби — славный парень, он не любит все эти властные разборки и кретинские игры с памятью, как «Тот».

«Тот» — это Деклан, Господин Бобби и глава кровного клана Красного трилистника. У Деклана есть привычка проделывать мерзкий вампирский фокус — похищать воспоминания, а потом возвращать их по кусочку: он делает это со своими подчиненными вампирами по собственной прихоти, ради садистского развлечения. Однажды он сделал так, что Бобби забыл, что его подруга мертва, — пожалуй, такое Бобби не скоро простит.

Бобби посмотрел на меня с вызовом:

— Я ушел из «Кровавого трилистника».

— А, ясно, — я сама не знала, что ему ответить.

— Не мог же я там оставаться — после всего. — Он начал мерить шагами коридор между креслами. — Еще эта сука Фиона считает, что, когда Деклана нет рядом, можно строить мне глазки. Это ведь из-за нее папа попал сюда!

Фиона и есть та чокнутая ясновидящая, которая подослала ко мне ревенантов, — и по совместительству «управляющая делами», то есть дневная заместительница и подружка одновременно.

— Я даже подумал, не подать ли прошение о переходе в другой кровный клан. — Бобби остановился и застыл посреди прохода. — Ну, петицию в Совет Старейшин — чтобы получить другого Господина. Как ты считаешь?..

Я озадаченно уставилась на него. Почему он со мной советуется?

— Не знаю, Бобби. Я слышала, что так можно сделать, но, наверное, надо спрашивать не у меня.

— Я уже разузнавал — тайком, конечно. — В его глазах мелькнул страх. — Не хочу, чтобы Деклан узнал, — уж он-то постарается, чтобы у меня ничего не вышло. Прежде чем подавать петицию, надо заручиться согласием другого Господина, — тогда Деклан не сможет возразить, если меня сразу возьмут, — ну, или сможет и получит какую-то компенсацию, но я все равно уйду.

— Кажется, тебе стоит поговорить с другими старшими вампирами, — проговорила я, снова покосившись на лифты.

— Само собой, первым делом я пошел бы к Альби, — продолжал Бобби, — но он все время говорит, что не хочет переманивать чужих вампиров. Даже Дар никому давать не хочет! Говорит, у него и так хлопот полон рот — надо же управлять «Голубым сердцем».

Я поймала себя на том, что чешу шею, и с усилием опустила руку, с тоской думая о том, когда же придет Грейс. Может быть, если попросить Хари, он смилостивится и даст мне таблетку джи-зава… Надо только попросить очень-очень вежливо или очень-очень отчаянно.

— Понимаешь, — Бобби пригладил ладонью волосы, наткнувшись пальцами на серебряный обруч, — у меня никак не получается поговорить с другими Господами. Я или здесь, или на работе в «Голубом сердце». Они продают билеты на каждые пятнадцать минут, — тоже мне, нашли конвейер! Приходится кусать клиенток одну за другой, без передышки, а другие вампиры завидуют, считают, будто это такой вампирский рай, а я трачу столько сил на то, чтобы клиентки ловили полный кайф от каждого укуса, что иногда даже поесть толком не успеваю и к утру все равно голодный!

— Нечего на меня так пялиться, — проговорила я: мне стало его жалко, но при этом я опасалась, что все эти разговоры — повод пригласить меня на ужин а-ля вампир.

— Мне нельзя, ты же знаешь! — Бобби с обиженной миной шагнул ко мне. — Этот подонок мне не разрешает!

Ах да, даже у Деклана есть свои достоинства. Одно из них — то, что он запретил всем своим подчиненным вампирам вонзать клыки в меня. При этом, конечно, остается и лично Деклан, и куча других кровососов, на которых запрет не распространяется.

— Вот и хорошо, — произнесла я; голос звучал спокойнее, чем я опасалась.

— Я вот что хотел у тебя спросить. — Теперь Бобби глядел на меня с надеждой. — Я вот думал, может, ты замолвишь за меня словечко перед своей Госпожой: вдруг она согласится меня принять?

— У меня нет Госпожи! — удивилась я.

— Все говорят, что ты и Роза…

Ах, Роза — вампирша, чье тело я раньше заимствовала, когда пользовалась маскировочным заклятием. Дьявол.

Малик что-то об этом говорил: все вампиры теперь считают, будто я ее собственность.

— Роза мне не Госпожа. — Я тщательно подбирала слова. — Это другое, и не проси меня объяснять, все очень запутанно.

— Ладно, — кивнул он: объяснения его, как видно, не интересовали. — Ты ей только скажи — я сделаю все, что угодно, я слышал, что она любит, и на все согласен. — Он прижал к груди скованные руки и улыбнулся, подавшись ко мне, на клыках блеснул отсвет флуоресцентных ламп. — Я теперь все умею, каждый день тренируюсь! Серьезно, я что угодно сделаю, лишь бы оказаться подальше от этой суки Фионы.

Я предостерегающе подняла ладонь — пусть он отойдет!

— Бобби, я не могу…

— Нет! — Он схватил меня за руки, прижался к ним губами. — Прошу тебя! Я знаю, что наслать на тебя морок не получится, но — все, что захочешь… все, что захочет Роза… я все сделаю!

Холодные губы целовали мне пальцы, серебряная цепочка грохотала в ушах, словно кандалы. Я зачарованно смотрела туда, где соприкасались наши руки. Персиковые стены исчезли, приемная превратилась в громадную квадратную комнату, освещенную сотнями кремовых церковных свечей и увешанную тяжелыми багровыми драпировками, в угол выстланного каменными плитами наклонного пола вделана решетка, и реки крови…

На миг я замерла, не понимая, где нахожусь, и тут на меня обрушились воспоминания.

…Я покрепче ухватилась за цепь, соединявшую его скованные запястья, и рванула на себя. Он потерял равновесие, рухнул с коленей, спиной прямо на твердый пол. Я снова дернула за цепь, и он, визжа и отплевываясь, поехал по скользким от крови плитам и замер, содрогаясь, у моих ног. Я улыбнулась, глядя на него, — я видела лишь свежую красоту его тела, застывшую на грани между юностью и мужественностью, и не замечала столетий, таившихся во мраке его глаз.

— Как ты назвал меня, мио каро? — спросила я голосом, шелковым от соблазна.

— Ты сука, стерва и садистка! — оскалился он, между изогнутых губ показались клыки, красные от моей крови.

Я откинула голову и восторженно захохотала.

— Какие сладкие слова, любимый! — Я крутанула запястьем, мой смех прервал щелчок, похожий на выстрел, и хлыст с металлическим наконечником прочертил по голому животу очередную тонкую кровавую линию.

Он снова завизжал, пискляво, пронзительно, выгнув спину от наслаждения, пробужденного болью. Потом ухватился за соединявшую нас цепь, притянул меня к себе, заставил рухнуть на колени рядом с ним.

— Честью моей клянусь, — простонал он, — я переломаю все твои косточки, паскуда. А потом трахну тебя, пока ты будешь в отключке.

Я вся напряглась от голода и вожделения, жидкий жар пылал между ног, и я облизала клыки, чувствуя сладкий лакричный привкус собственного яда.

— Конечно, мио каро, все, что захочешь, — выдохнула я, не в силах совладать с возбуждением, и нагнулась, чтобы поцеловать его. — Но сначала моя очередь пить кровь.

— Черт побери!!! Что это за дьявольщина?! — Крик Бобби вернул меня к действительности.

Я глядела в его потрясенные серые глаза, не в силах вымолвить ни слова.

— Это какое-то воспоминание, да? — Теперь его серые глаза были уже не потрясенными, а изумленными, это большая разница. — Я поймал какое-то твое воспоминание — твое и Розы!

Зараза! Я все это чувствовала, прожила, словно свое! И я знала этого мальчишку, точнее, этого кровососа, я знала, как его зовут — Бастьен, — и знала, что он получил от этих игрищ столько же удовольствия, сколько и Роза. И еще я знала, что обещание он дал всерьез. Бастьен был Автарх — мало того, он был мой суженый…

Меня бросило в пот, к горлу подступила тошнота, и я сжала губы, чтобы сдержать рвоту. Бастьена здесь нет. Он мне ничего не сделает. И вообще это не мое воспоминание, это случилось не со мной! Во рту стало кисло и мерзко. Это Розино воспоминание. Тогда какого лешего оно делает у меня в голове?!

— Послушай, — перебил мои размышления Бобби, — то, что я видел, меня совсем не напугало, понимаешь? Я все равно хочу, чтобы ты спросила Розу…

— Я же тебе сказала, я не могу ни о чем спрашивать Розу, — рассердилась я.

Как мне, интересно, с ней разговаривать, если я даже не знаю, где она и жива ли — в противоположность ее телу? За последний месяц я ни разу не пользовалась маскировочным заклятием… Стоп, а вдруг именно поэтому у меня появились чужие воспоминания? Вдруг чары испортились?!

— Прошу тебя! — чуть не плакал он, стиснув мне пальцы. — Я прямо не знаю, как быть! Если ты чего-то хочешь… кусать тебя мне нельзя, но я красивый, говорят, очень хорош в постели, в сексе умею делать все на свете, а если тебе нужно что-нибудь другое…

Я покачала головой — он был такой несчастный, что и раздражал, и умилял одновременно.

— Бобби!..

Он затараторил:

— Мне надо уходить от «Того», но, если я просто уйду, а другие Господа меня не примут, «Тот» имеет право отнять у меня Дар, а тогда я погиб, в самом деле погиб, и за папой будет некому ухаживать! Прошу тебя! Умоляю! — Он снова прижал мои руки к губам…

…И его клыки оцарапали мне костяшку, рассекли кожу, от острой боли — сразу после полномасштабного чувственного воспоминания — все мое тело скрутила паника и страсть. Я изо всех сил дернула руками, пытаясь высвободиться.

Бобби застонал, зрачки у него расширились от жажды, он судорожно стиснул мои пальцы. Губы раздвинулись, блеснули все четыре острых клыка, он принялся слизывать капли крови, набухавшие в царапине. Меня обволакивал лакричный запах яда, кожу обдало жаром, я замерла. Бобби прижал меня к стене, откинул голову, готовясь впиться мне в горло…

Самоцветы в серебряном обруче вспыхнули желтым, словно кошачьи глаза в темноте, и вампира перекосило от боли. Крупинки яшмы, вделанные в наручники, засверкали ярко-зеленым, пальцы Бобби сами собой разжались, и я оказалась на свободе. Бобби всхлипнул, рухнул на пол и сжался в комочек, по его щекам текли розовые слезы.

Я глядела на него не мигая, мне хотелось ему помочь, но я понимала, что ничего не могу поделать. Прислонясь к стене, я перевела дух, — из-за Боббиной просьбы мне было и тошно, и противно, и совестно. На самом деле вампиришка не смог бы укусить меня даже без серебряных оков, так что мне ничего не грозило. Я посмотрела на кровавую полосу на пальцах и прикрыла глаза — не надо было от него отбиваться. Меня же учили. Моя мачеха Матильда постоянно твердила, что, если от вампира убегать или отбиваться, это его только раззадорит. Естественно, если замереть на месте, это не помешает вампиру тебя укусить, когда он одержим жаждой крови, однако покорное согласие, возможно, сохранит тебе жизнь. Бобби даже не был одержим жаждой крови, он просто был молод, голоден и перепуган — еще до того, как в дело вступило «воспоминание». Меня передернуло, и я пинком отправила эту мысль в темный угол сознания. Поделом мне, надо было помнить, что следует сохранять спокойствие и поменьше шевелиться.

— Мисс Тейлор, как вы себя чувствуете? — спросил мягкий, заботливый мужской голос.

Я открыла глаза и заморгала — неподалеку от меня стоял молодой человек лет двадцати с небольшим, в шикарном сером костюме, и встревоженно смотрел на меня. Ухоженная эспаньолка и мелированная стрижка, уложенная гелем, показались мне смутно знакомыми. Потом я заметила у него на лацкане красный душеспасительский крест, и в памяти всплыло имя: Нил Баннер.

Рядом с ним стоял гоблин-колотун — исполин почти пяти футов ростом.

— Не желаете ли, чтобы наш Таддеуш помог вам разобраться с вампиром, мисс Тейлор? — спросил Нил Баннер.

Гоблин Таддеуш поиграл бейсбольной битой, обернутой блестящей фольгой, и предупреждающе оскалил черные зазубренные резцы — сверкнули алым инкрустированные в эмаль крошечные крестообразные рубины. Длинные волосы гоблина с серыми и красными прядями были стянуты на макушке в «пальму» и торчали вверх дюймов на восемь, а затем падали на могучие плечи. Его собственный значок-крест красовался на почетном месте рядом с десятком других — в самом центре груди. А поверх обычной формы Гоблинской Службы Охраны — сине-зеленого комбинезона — он носил серый душеспасительский балахон, тоже изукрашенный большими тамплиерскими крестами.

— Только скажите, мисс, — прорычал Таддеуш голосом, низким даже для тролля, — и я из этого кровососа фарш сделаю.

Я с сочувствием поглядела на Бобби, который все еще корчился на полу.

— Мне кажется, джентльмены, он будет нам благодарен, если мы не станем его трогать и подождем, пока он придет в себя.

Я провела пальцем по носу и улыбнулась Таддеушу, не разжимая губ, — традиционное приветствие: я совсем не хотела, чтобы он решил, будто я ему возражаю.

— Тем не менее спасибо, — вежливо добавила я. — Если мне когда-нибудь надо будет сделать из вампира фарш, я буду знать, к кому обратиться.

Я не шутила, и не потому, что Таддеуш был, без преувеличения, на голову выше всех остальных гоблинов. Гоблины обычных размеров тоже отличались беспощадностью — просто мне подумалось, что расправиться сорвавшимся вампиром для Таддеуша будет все равно что прихлопнуть назойливую муху.

— Как скажете, мисс.

Таддеуш опустил биту, и его серая морщинистая кожа собралась в угрюмые складки. Он тоже провел пальце м по носу, приветствуя меня в ответ. Нил Баннер бодро улыбнулся:

— Мисс Тейлор, нельзя ли с вами поговорить?

Я развела руками, показывая, что ношу заклятие Очарования.

— Только если вы будете называть меня Дебби, — сказала я сухо. — Дебби-через-две-«б».

— Конечно-конечно. — Он улыбнулся еще шире. — Я забыл, что вы здесь инкогнито. — Он выудил из кармана пиджака идеально сложенный носовой платок и протянул его мне: — Мм, у вас кровь…

Я взяла платок:

— Спасибо.

Промокнула царапину, задумчиво пожевав губами. Очевидно, Баннеровы крестоносцы со своими ручными гоблинами-собирателями следили за мной по его приказу — доказательством тому служила кудрявая душеспасительница, которая сфотографировала меня на свой телефон в подземке, — но на всякий случай я решила прямо спросить:

— Позвольте полюбопытствовать, как вы меня узнали?

Баннер вытащил телефон, постучал по клавиатуре и протянул его мне. На экране был мой портрет со всем его Очарованием.

— Мне помогли. — Он обезоруживающе улыбнулся. — Извините, что пришлось прибегнуть к методам плаща и кинжала, но мне было необходимо поговорить с вами, и я заключил, что в сложившемся положении вы рано или поздно спуститесь в метро или окажетесь здесь И весьма вероятно, в маскировке. Разумеется, далеко не всякие чары способны укрыться от гоблинского чутья.

Вот болтун!

— Надо полагать, вы не собираетесь сообщать в полицию о моем местонахождении?

— Э-э-э… в данный момент — нет. — Улыбка стала чуть-чуть вяловатой.

Мне стало ясно, что он хочет от меня чего-то малоприятного.

— Почему для вас так важно поговорить со мной, мистер Баннер? — холодно спросила я.

— Вопрос достаточно деликатный, мисс… — Он нервно потер руки. — Гм… Полагаю, вы получили в собственность некий предмет, принадлежащий нашему ордену. Поскольку мы с вами уже встречались, вышестоящие инстанции сочли, что будет проще, если к вам обращусь именно я, а не кто-то незнакомый.

— Какой предмет?

— К сожалению, я не уполномочен вам объяснить… — Он снова улыбнулся — на сей раз извиняясь. — Могу лишь отметить, что этот предмет завещала ордену одна недавно ушедшая от нас персона. Юрист, ведущий дело о наследстве, полагает, что предмет находится на хранении у вас.

Я прищурилась:

— К чему все эти тайны, мистер Баннер?

— Очевидно, это очень важный предмет, поэтому вам наверняка известно, есть он у вас или нет. — Он уже не просто потирал, а прямо-таки заламывал руки. — Однако вышестоящие инстанции не желают, чтобы какая бы то ни было информация об этом предмете стала достоянием гласности.

— Иначе говоря, они мне не доверяют.

— Извините! — Он заговорил быстрее. — Я ратовал то, чтобы быть с вами откровенным, я говорил, что вы спасли мне жизнь, рискуя собственной, когда на меня напал вампир, что вы заслуживаете того, чтобы рассказать вам все как есть, однако…

— Ничего-ничего, я понимаю. Меня подозревают в убийстве, и я в бегах. Едва ли это делает меня достойной доверия, правда?

Щеки у него запылали от смущения.

— Так я и думала.

Я покосилась на ранку на руке. Она уже подсохла. Потом я оценивающе оглядела Таддеуша. Обычно гоблинов-колотунов нанимают в СОС-тауне — своего рода частная полиция, которой вампиры платят из собственного кармана ради того, чтобы их гости-люди не боялись появляться на ночных улицах. Никакого противоречия в этом нет: гоблины очень трудолюбивы и исполняют условия договора до последней буковки. Тем не менее никто, кроме душеспасителей, не прибегает к помощи колотунов: во всех делах, связанных с вампирами или магией, принято обращаться к менее внушительным и более дешевым гоблинам-охранникам, поскольку появление в свете в компании телохранителя с бейсбольной битой наготове — плохой способ установить теплые дружеские отношения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Нил Баннер отправился меня искать под охраной великана-колотуна, однако он упоминал о нашей первой встрече. Тогда он пригласил в качестве поручителя неопытного гоблина-чужеземца, хотя ему предстояло иметь дело с самим Графом и его кровными дружками. Либо за последний месяц он получил в своем ордене солидное повышение, либо явился ко мне с делом необычайной важности. А как только я вспомнила о Графе, осталось лишь сложить два и два. Из всех моих знакомых только он недавно «ушел от нас» — и только от него я получила нечто ценное.

Яйцо Фаберже.

Тревожная сирена у меня в мозгу так и взвыла — я всегда чувствую, когда вот-вот влипну в крупные неприятности, только сделать ничего не могу. Зачем вампир оставил подобное наследство религиозной организации, особенно если учесть, что эта организация считала вампиризм мировым злом, а всех, кто принял дар, погибшими душами, обреченными гореть в Аду? Кроме того, Графу было от роду восемьсот лет с лишним, так что смерть, наверное, не входила в его планы.

Но не успела я задать этот вопрос, как у входа в клинику раздался истошный вопль:

— Где тут сида?!