Холодный поцелуй смерти

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Я стояла у входа в палатку Тавиша и смотрела на высокую дюну, покрытую нежно-сиреневым вереском. Она совсем заслоняла море.

— Что-что у вас там случилось? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Думаю, все из-за тебя, Джен, — вполголоса объяснил Финн. — Тавиш считает, что ты помешала ему колдовать. Кажется, ему это не очень понравилось.

— Я ничего такого не делала! — воскликнула я.

— Делала-делала, куколка, — фыркнул Тавиш. — Когда ковыряла мой песок своими прелестными ножками. — Он приобнял меня за плечи. — Похоже, магия играет с тобой в странные игры.

Я задумалась: конечно, Промежуток очень податлив, но это были владения Тавиша. Вспомнила, как он рыл в песке ямку, а я на него глядела. Я понимала, что он колдует, но не представляла себе, что бруствер, который я выстроила в ответ, может привести к таким результатам, — неудивительно, что Тавишу это не понравилось, а ведь я к тому же еще и угрожала его компьютерам!

Я оглядела себя. Тавиш со мной достойно поквитался.

Я просила Очарование, чтобы изменить себе внешность, при этом я рассчитывала на что-нибудь неброское, а получила ядреную блондинку с такими буферами, что, ляг я на живот, лицо повисло бы в добром футе от земли. Ну, может, это и преувеличение, но в редакциях порножурналов меня в ближайшее время будут встречать с распростертыми объятиями. Тавиш, конечно, горячо отрицал, что у него были какие-то скрытые мотивы, и уверял, будто это он не нарочно, — просто он, когда ворожил, ориентировался на фотомодель в белом бикини с рекламы какого-то шикарного курорта из той же брошюры, что и его пляж. После такого магического «нежданчика» я сочла за лучшее потребовать настоящую, а не наколдованную одежду, и Тавиш написал электронное письмо в один местный магазинчик, владелец которого был ему кое-что должен, и призвал оттуда рубашку, джинсы, кожаную куртку и кроссовки, в которые я и облачилась. Прошу отметить, мне пришлось оставить на себе белый купальник, который прилагался к Очарованию, вплетенному в мои длинные блондинистые волосы, потому что Тавиш, видите ли, «забыл» раздобыть мне белье, хотя я его об этом отдельно просила. Ладно, бикини все равно лучше, чем ничего, зато Тавиш «не забыл» новенький мобильник с приличной суммой на счете, бесконтактный проездной билет и толстую пачку двадцаток в придачу.

— Ищи дверь, куколка. — Тавиш взял меня за руку и подтолкнул на песчаную полосу.

Дверь, которая материализовалась, когда я швырнула в Тавиша с Финном оглушающие чары, по-прежнему стояла на том же месте, куда вонзилось копье. Я обошла ее по кругу. Дверь стала другой. Кованые полосы, замки и облупленная краска исчезли, сменившись подобием офисной двери с матовым стеклом. В стекло было видно, как за ней туда-сюда ходят силуэты людей. Помедлив, я взялась за ручку…

…И вышла на перекресток узенького переулка и довольно оживленной улицы. Никто, кроме подскочившей на месте старушки, не заметил, как я возникла из воздуха, — все спешили по своим делам, низко пригнув головы из-за сильного дождя. Я не сразу поняла, где нахожусь, но после нескольких неприятных секунд растерянности и головокружения сообразила, что оказалась на Клинк-стрит — почти что там, где нужно. Пригнув голову, как все, я заскакала через лужи, радуясь, что на мне кроссовки. Проскочив мимо следующего перекрестка, я заметила вдали «Золотую лань» — копию того корабля, на котором плавал сэр Френсис Дрейк, и на миг задумалась, удалось ли выжить оттуда духа-селки, который торчал на капитанском мостике уже недели две. Добежав до музея тюрьмы Клинк, я едва не съехала по мокрым истертым ступенькам у входа. Купила билет, не спеша прошла по галереям в просторный зал.

Там за большим деревянным столом восседал бетонный тролль, катая туда-сюда между ладонями-плитами пластмассовые игральные кости. Тролль был старый — или, по крайней мере, прожил трудную жизнь: от носа остался едва заметный выступ, а трещины в бетоне были заделаны синим раствором, отчего пористая кожа казалась картой с наведенными по ней извилистыми реками. Я невольно вспомнила о синих, лишенных кислорода жилах на теле голодного вампира. Прозвище у тролля, что неудивительно, было соответствующее — Синяк; музейная табличка перед ним гласила, что уже в пятнадцатом веке тролли служили в тюрьме Клинк надзирателями. Тюрьма Клинк — интерактивный музей, поэтому Синяк был в подобающем костюме — мешковатый шерстяной сюртук, потрепанные панталоны до коленей и жилетка из толстой домотканой материи грязно-кремового цвета. За спиной у Синяка теснилось с полдюжины оборванных людей; я не была уверена, кто они — часть экспозиции или игроки, ждущие начала партии.

У музея давно уже сложилась репутация игорного притона, потому-то я сюда и пришла. Только нужны мне были не деньги.

Я уселась напротив Синяка, он поднял на меня глаза, рот раскололся в улыбке узким ущельем — не настолько узким, чтобы скрыть от меня плохо сидящие зубные протезы, рассчитанные на человека, а не на тролля.

— Фем могу флувыть, мифф?

Я сложила руки на столе, показав Синяку краешек двадцатифунтовой купюры:

— Хочу бросить кубики.

— В кубики играют только детифки, мифф. — Синяк извлек из кармана голубой платок размером со скатерть и протер лысину. — Ефли велаете, мовете бвосить кофти.

— Желаю, — заявила я.

Тролль сгреб в сторону пластиковые кубики, которые вертел в руках, порылся в кармане сюртука и достал три пары костей. Выложил на стол первую пару — они были из пестрого янтаря с золотыми искрами.

— Фелюсть огненного дракона, — негромко пророкотал он.

Вторая пара была черная, с закругленными углами.

— Лопатка горного тролля. — Синяк почтительно огладил кубики, на лбу его собрались такие глубокие морщины, что на стол посыпались мелкие крошки синего раствора. Положив на стол третью пару, он прошептал: — Бедренная кость поуки.

Кубики испускали легкое серебристое сияние — их прежняя владелица была еще жива.

— Во что играем? — спокойно спросила я, но пальцы у меня побелели, так трудно мне было сдержаться, чтобы не схватить последнюю пару костей и не призвать таившиеся в них чары.

Синяк встряхнулся:

— Обыфные кофти?

— Договорились, — кивнула я.

Воздух вокруг Синяка замерцал, и на пару секунд вокруг него и полудюжины оборванцев сгустилась целая толпа, десятка два, зевак иного рода — кого-то было видно лучше, кого-то хуже. Меня затрясло. Зал был битком набит привидениями! Я совсем забыла, что музей был их излюбленным местом, причем здешние призраки были куда чувствительнее, чем их собратья из-под Лондонского моста. Я боязливо посматривала на них из-под ресниц, не желая привлекать излишнее внимание. Привидения щеголяли пестрой коллекцией оков, цепей и висельных петель, а один призрак, с любопытством тянувший шею из-за чужих спин, топотал испанским сапогом. Я сомневалась, что призраки были настоящие, из тех времен, — просто местным привидениям нравились подобные украшения.

— Вы называете, я бросаю, мифф. Трифды угадываете — вы победили.

Призраки подошли поближе, пробираясь между и сквозь живых людей, стеснившихся вокруг стола, чтобы ничего не пропустить.

Я немного расслабилась. Они пришли ради игры и не замышляли ничего дурного.

— Начинайте, я готова.

— Делайте ваши ставки, леди и джентльмены, — пророкотал тролль. — Синяк бросает. — Он бережно положил справа от себя на стол свой носовой платок. — Мисс ставит на себя.

Один из зевак, анемичного вида человек, поставил у левого локтя Синяка металлическую мисочку.

Я бросила в мисочку свою двадцатку.

Толпа зашепталась, зашаркала, на голубом платке Синяка выросла горка призрачных монет. В мою мисочку тоже положили несколько бумажек — и крупных, и не очень. Как тут делались ставки, я не понимала, но большинство игроков были привидения, так что мне было грех жаловаться.

— Какие кофти выбираете, мифф? — Синяк уставился на меня синими стекляшками глаз.

— Бедро поуки, — проговорила я.

Остальные кости исчезли в кармане тролля. Синяк бережно взял кубики из бедра поуки и протянул их мне:

— Желаете поцеловать их на счастье, мисс?

На миг сердце у меня нерешительно затрепыхалось, потом я кивнула. Такова была традиция: если зовешь на помощь кого-то из дикого волшебного народа, надо ему что-то пообещать. Поука предпочитала живую плоть. Нагнувшись, я поцеловала кости. Иллюзорный вкус кровавого сырого мяса поднял волну тошноты. Я отпрянула, отдышалась и сглотнула ужас.

Поука была известной любительницей гиперсвежей пищи.

Синяк сгреб кости в высокий пластиковый стакан и прихлопнул его громадной лапищей. Тщательно потряс стакан — кости грохотали внутри, словно скелет висельника, — и провозгласил:

— Навывайте!

— Большой красный, — объявила я.

Толпа одобрительно заурчала.

Синяк глубокомысленно кивнул и перевернул стакан. Костяные кубики со стуком выкатились на стол: четверка и тройка.

— Больфой красный и есть. — Тролль снова сгреб кости, потряс стакан, погремел. — Навывайте.

— Полночь.

Толпа зашепталась — на сей раз не так одобрительно.

Синяк еще раз глубокомысленно кивнул и метнул кости. Кубики замерли на самом краю стола — на обоих было по шестерке.

— Полночь и есть.

Воздух загудел от коллективного вздоха облегчения.

— Пофледний бросок, — пророкотал Синяк, погремел стаканом, и из аккуратно высверленных в его черепе дырочек поднялась тонкая серая пыль.

Я не успела даже подумать.

— Змеиные глаза, — само собой сорвалось у меня с языка.

Толпа застыла — все разом внезапно умолкли. «Змеиные глаза» — это к несчастью, к проигрышу; я-то собиралась назвать очко и двойку. От злости на себя я стиснула кулаки — какая глупость целовать кости, не включив сначала магическое зрение, — но было уже поздно: я назвала ставку.

Синяк метнул кости, меня затошнило от обреченности; я вяло глядела, как первый кубик остановился одной черной точкой вверх, а потом второй подскочил и приземлился, показав миру две точки.

— Очко и двойка, — пророкотал Синяк, бережно пряча кости в карман и пододвигая к себе деньги. — Ифвините, мифф, сегодня выигрыфа не будет, вы проиграли.

Вот проклятие. Вообще-то, если ты не человек, игра в кости — это простая формальность. Очарование — поверхностные чары, они не могли повлиять на игру. Кто-то наложил на кости какое-то заклятие. Я оглядела толпу — и живых, и призраков, — но не увидела ни на одном лице необычно сильного интереса.

С деланой улыбкой я вытащила еще одну двадцатку:

— Попробую еще раз.

— Никак нельзя, мифф. — Синяк печально покачал головой. — Если первую игру не выиграл, до следующего заката играть уже не положено.

Я смяла двадцатку в кулаке. Зараза. Не могу же я ждать до завтрашнего вечера!..

К моей руке прикоснулись холодные пальцы, кто-то потянул меня за рукав. Я обернулась — и взглянула в огромные пустые глаза Козетты, девочки-призрака, которая меня преследовала. Я замерла с колотящимся сердцем, изо всех сил подавляя в себе желание вырвать руку, вскочить на ноги и умчаться отсюда с такой скоростью, словно за мной гонятся все псы Преисподней.

Козетта снова потянула меня за рукав — еще настойчивее. Я поняла: она хотела, чтобы я шла за ней. Бросив полный сожаления взгляд на кости, я позволила ей увести меня прочь из музея. Стоило мне шагнуть на крыльцо, как Козетта показала вдоль улицы и растворилась в воздухе.

На верхней ступеньке крыльца стояла женщина. Она надменно смотрела на меня из-под фетровой шляпы, шикарный терракотовый брючный костюм подчеркивал высокую изящную фигуру. Глаза сверкали ярчайшей зеленью — как молодые весенние листья, — ни зрачков, ни белков. За ее спиной стоял коренастый мужчина, коричневая двойка в полоску не сочеталась с белой соломенной панамой, промокшей под дождем. Глаза у него были такие же весенне-зеленые, как и у его спутницы. Брови у обоих отсутствовали, отчего лица казались неприятно-незавершенными, к тому же они под шляпами были лысые, однако подрезать побеги на голове — давняя традиция их народа. Проклятье! За что мне такое несчастье — угодить в засаду к парочке дриад?!

— Мисс Тейлор? — Женщина наклонила голову, высокий лоб перерезала легкая морщинка. — Ах да, вижу, — пробормотала она. — Очарование очень сильно, мисс Тейлор, неудивительно, что у деревьев ушло столько времени на то, чтобы выследить вас.

Проклятые духи деревьев, у них везде шпионы! Одно дуновение ветерка — и новости доходят с одного конца Лондона на другой быстрее, чем успеваешь спросить: «О чем шелестят деревья?»

Фетровая шляпа заговорила снова:

— Меня зовут Сильвия. Моя мать, леди Изабелла, хочет с вами поговорить.

— О чем?

Фетровая шляпа сердито сжала губы от такой наглости, но все же ответила:

— Ее беспокоят нынешние лондонские волнения. С течением дней и ночей волшебному народу в Лондоне становится все труднее жить.

— Передайте леди Изабелле, — бесстрастно заявила я, — что я сочувствую ей, с какими бы трудностями она ни столкнулась, но не уверена, что наш с ней разговор поможет их преодолеть, особенно если он состоится прямо сейчас.

— Мне кажется, мисс Тейлор, вы меня неверно поняли. К сожалению, это не просьба, а требование, и при необходимости… — она щелкнула пальцами, и Коротышка в своей обмякшей панаме шагнул вперед и оказался рядом С ней, — …мне придется прибегнуть к грубой силе. — Улыбка была призвана продемонстрировать скорее зубы в коричневых пятнышках, чем дружелюбие. — Хотя, разумеется, будет лучше, если вы спокойно последуете за нами.

Разумеется, лучше будет не мне, а ей! Я опустила плечи и быстро оглянулась, чтобы проверить, сколько еще дриад ошивается поблизости. Они выделялись из толпы разнообразными шляпами. Высокий, слегка сутулый мужчина в черном стэтсоне — слева, пара молоденьких, гм, саженцев в вязаных шапчонках — желтой и зеленой — на другой стороне улицы, а справа… справа мне не было видно. Обзор заслонял угол здания.

Пора уносить ноги.

Я поставила ногу на первую ступеньку.

— Сильвия, вы же понимаете, мне не хочется неприятностей, — проговорила я ровным мягким голосом. — Мне только надо позвонить начальнику. Не хочу, чтобы он волновался.

Я поднялась еще на ступеньку, демонстрируя, что подчиняюсь дриадам по доброй воле.

— С работодателем вы сможете связаться из машины, мисс Тейлор. — Сильвия кивнула в сторону блестящего зеленого «роллс-ройса» в нескольких ярдах от входа в музей.

— Хорошо, конечно.

Я сделала покорное лицо, посмотрела снизу вверх на Сильвию с Коротышкой и принялась охлопывать себя по карманам. Где легче прорваться — слева или справа? Машина слева, скрутить меня и запихнуть в нее будет проще, если я побегу в ту сторону. Естественно, для этого меня надо сначала поймать. Значит, предпочтительнее искать спасения справа, несмотря на плохой обзор. Я подчеркнуто нахмурилась и протянула к дриадам пустые руки:

— Вот досада! Извините, Сильвия, я не могу найти телефон в карманах куртки. — Он был в кармане джинсов, так что я не лгала. Я дернула подбородком в сторону двери. — Неужели я забыла его в музее? — Это был вопрос, а не утверждение, — опять же не ложь.

Бледное лицо дриады недовольно вытянулось, затем она коротко втянула воздух носом:

— Малюс, помогите мисс Тейлор получить назад свой телефон. Побыстрее, пожалуйста.

Коротышка кивнул и начал спускаться ко мне.

— Ах, извините, так неловко получилось, — глупо улыбнулась я, поднялась ему навстречу на пару ступенек, резко вскинула руку, словно хотела его подхватить, и воскликнула: — Осторожней, ступеньки мокрые и очень скользкие!

Коротышка вздрогнул, опустил взгляд, руки у него, как я и рассчитывала, замахали в инстинктивном поиске опоры, и тут я схватила его за запястье и дернула. Он потерял равновесие, качнулся вперед, повалился на живот, нырнул в музей и воткнулся панамой прямо в стол билетерши.

Фетровая шляпа только рот разинула. Я одним прыжком преодолела оставшиеся ступеньки, нагнулась и изо всех сил боднула ее в живот. Она упала навзничь, с омерзительным хрустом ломающихся костей рухнула на тротуар, из открытого рта вырвался свистящий выдох. Я перепрыгнула через длинные ноги в брюках и пустилась бежать.

Повернула направо — мимо мелькнули лица двух береток, метнулась в сторону, увернувшись от цепких рук огромного, в три обхвата, парня в бандане с фиолетовыми узорами, низко повязанной на лбу цвета красного дерева. Прибавила ходу — и понеслась вдоль Клинк-стрит. Брусчатка была еще мокрой после дождя, воздух прохладный и влажный, серые предзакатные сумерки растворились в мертвенном свете фонарей, бросавших на дорогу белесые круги.

Сердце у меня неистово колотилось, адреналин бил фонтаном, и я никак не могла взять в толк, что, прах побери, затеяла леди Изабелла. Хорошо, положим, антиволшебные демонстрации нарушили уютный распорядок ее жизни, но зачем было посылать дриад и похищать меня?! Может, это она приделала мину к кубикам из бедра поуки? Я на миг остановилась, напрягла и расслабила икры, вдохнула полную грудь воздуха — и почувствовала, как тело настроилось на привычный быстрый бег. Все-таки от регулярных пробежек есть польза: два-три дня вынужденного постельного режима на морфине почти что не сказались на моей физической форме. Я вполне могла бежать в таком темпе еще несколько миль, однако за спиной слышались глухие удары подметок о землю, и ритм этих ударов был такой же натренированный, как и мой. Я была практически уверена, что за мной гонится парень в бандане, — остальных, по всей видимости, моя выходка застала врасплох и они не успели так быстро отреагировать, а Бандана был единственным, кто попытался меня задержать. Оборачиваться я не стала — или я бегу быстрее, чем он, или нет, и от оглядываний ничего не изменится.

Здания слева внезапно кончились, и просвет закрыла громадина «Золотой лани» — ее мачты вздымались в утыканное звездами небо. Узкую улицу передо мной заполонила толпа клерков из Сити, направлявшихся за вечерней выпивкой в паб возле корабля. Я замахала руками, оскалилась в безумной улыбке и заголосила: «Ио-хо-хо! Пропустите даму вперед!» — и они с добродушным хохотом расступились, глядя, как я петляю между ними и скрываюсь вдали.

Спустя несколько секунд позади раздалось разгневанное: «Эй, поосторожнее!», «Куда прешь!» и «Прочь с дороги!» Похоже, Бандана оказался не таким находчивым и проворным. Я помчалась дальше, но беда в том, что бежать я могла сколько угодно, только вот надо было придумать, куда бежать, где спрятаться, чтобы дриады меня не поймали. Дриады тоже из волшебного народа, поэтому порог их не остановит, в отличие от вампиров.

В лицо ударил порыв ветра, и через несколько секунд дождь принялся хлестать меня по глазам, словно ледяной душ. Обычно моих соплеменников отпугивают железо и сталь, но дриады родились в этом мире, их деревья росли в здешней почве, пили все химикалии, которыми загрязнены дожди. Руки у меня работали, как поршни, я чувствовала, как блондинистый хвост — часть моего Очарования — с каждым шагом шлепает по спине кожаной куртки. К машинам дриады привыкли, но вот поезда… поездов они не любят. В метро никто из них не ездит. К тому же там нет деревьев, так что выслеживать меня будет некому — под землей я могу не бояться предательского шороха листьев.

Я добежала до развилки: левая дорога шла под Лондонский мост, но уводила меня от ближайшей станции и к тому же проходила через открытое пространство. По правой я бы быстрее всего добралась до метро, но, уже повернувшись в ту сторону, я поняла, что путь отрезан: ко мне гигантскими скачками приближались двое высоких долговязых парней. На головах у них были тюрбаны. Может быть, если бы они не бежали, если бы их лица не светились странным бледным светом, словно деревья, с которых только что ободрали кору, если бы в уши мне не ударяли их шелестящие окрики, я бы их и не заметила, — впрочем, оттого что я их заметила, они не исчезли.

— Вот гады, — выдохнула я и, заложив вираж, рванула влево. — Вызывать подкрепление, ребята, — это нечестно!

Улица круто повернула, и я срезала напрямик через тротуар и газон и перепрыгнула низкую ограду садика. Завернув за угол, я увидела тихий участок дороги, который уходил под мост и терялся вдали. Мерному топоту моих ног вторило тройное эхо. Проливной дождь стегал мне лицо и насквозь промочил рубашку. Впереди я различила голубые и зеленые огни дорожной разметки под мостом: вперед в Сити, где дриады всегда чувствовали себя неуютно, потому что там мало деревьев и много твердых поверхностей, но бежать туда было неразумно, ведь я не слишком хорошо знала этот район. Однако, если я правильно помнила, был еще путь на мост и оттуда к ближайшей станции метро, откуда был выход через «Нэнсины ступеньки».

Раздался свирепый рык, и у меня волосы встали дыбом. Во мгле впереди словно бы из ниоткуда возникла огромная собака — размером почти что с датского дога — и встала посреди дороги, преградив мне путь и накрепко упершись лапами в землю. Горло у меня перехватило от ужаса, и я едва не затормозила, но, присмотревшись, с робким облегчением разглядела потустороннее свечение, исходившее от шкуры собаки, словно серебряное северное сияние. Это была Грианна, поука, — значит, она все-таки узнала об игре в кости, хотя я и не назвала все нужные комбинации. Беда в том, что я так и не разобралась, на моей ли она стороне: если дело касалось Грианны, ничего нельзя было утверждать наверняка. Впрочем, не у всех есть фея-крестная в обличье свирепой собаки, которая их ненавидит. Про себя я называла Грианну «фея-пёсная».

Грианна залаяла — громко, настойчиво, — и ее лай разнесся по тихой улице. Люди услышали бы только лай; я услышала слова: «Скорее, дитя, деревья ополчились против тебя!»

Можно подумать, я сама этого не знаю! Стиснув зубы, я ускорила бег.

Поука снова зарычала, ощерив черные клыки, каких не может быть ни у одной собаки, повернулась, прыгнула к лестнице по одну сторону от моста, которая вела к дороге наверху, и исчезла. Я бросилась за ней. Цепляясь за перила, я то ли карабкалась, то ли скакала по ступеням. В груди начинало жечь. Поука мчалась все вверх и вверх, острые когти громко царапали по камню, серебристая шкура отбрасывала на темный пролет гостеприимный свет.

Вторая площадка. Внизу раздавались крики, потом в ушах засвербело от полусвиста-полушелеста: длиннющие ноги парней в тюрбанах перескакивали по две ступеньки зараз. Проклятье. Я переглотнула зарождавшуюся панику и, слыша, как в ушах ухает пульс, и преодолевая боль в перенапряженных мышцах бедер, сосредоточилась на том, чтобы поскорее оказаться наверху.

Когда до конца осталось всего несколько ступенек, внезапно послышались злобное ворчание и рык, а сразу вслед за ними — испуганные человеческие вопли и визг, едва не заглушившие рычание. Я выбежала на тротуар и увидела, что поука нависла над одним из дриад в вязаной шапчонке и рвет ему горло. Его напарница голосила от ужаса. Она ударила поуку ногой, метя в живот. Поука взвизгнула, взлетела в воздух и неловко приземлилась скулящей грудой к ногам остолбеневших зевак.

— Эй, вы! — заорала я, радуясь в глубине души, что легкие меня не подводят. — Оставьте в покое бедного пса!

Желтая Шапчонка развернулась, выгнув губы в таком оскале, которому и сама поука позавидовала бы, и прыгнула на меня. Я присела, выждала момент, пригнулась — и Желтая Шапчонка по инерции прокатилась у меня по спине. Она совершила аварийную посадку на каменный парапет моста — при этом раздался такой звук, словно ветки шумели на ветру, — и замерла. Ее спутник лежал на земле и стонал, из ран на горле сочился желтоватый древесный сок. Зеваки глядели на них, теснясь под зонтиками и перешептываясь, и так и стреляли глазами от одной Шапчонки к другой, а потом на меня, не понимая, за кого болеть.

— Скорее, дитя, — сказала поука, рысью подбегая ко мне, — говори, где ты спрятала спасенного полукровку, пока эти паразиты не пришли в себя.

— На этот раз дело не в полукровках, Грианна. — Я посмотрела на поуку сверху вниз. — В Лондоне появилась вторая сида, убит человек. Мне надо знать, кто открыл врата…

— Достаточно, я все сделаю сама. — Поука зарычала, прижав уши. — Встретимся на этом же месте завтра, когда солнце будет в зените. — Мне в руку ткнулся мокрый нос. — А теперь беги, дитя, приближаются другие деревья. Я их задержу.

Я на миг положила ладонь на шелковистую, мокрую от дождя голову, не зная, чего мне будет стоить помощь поуки, но…

— Я перед тобой в долгу, Грианна.

Ее глаза по-звериному вспыхнули желтым, она опустила морду в знак согласия, и я повернулась и помчалась к метро.