Холоднее льда

6 ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО НЕЛЬЗЯ ОТКАЗАТЬСЯ

К концу недели Джон Перри был уже сыт по горло этим Пунта-Аренасом. Его встреча в Админ-центре Системы Глобального Океанического Мониторинга была назначена, отложена, подтверждена и снова отложена. Трижды он появлялся для назначенной встречи в канцелярии Мануэля Лосады лишь затем, чтобы узнать от анонимных подчиненных замминистра СГОМ, что тот «вышел на неопределенное время». Дважды Джона выставляли, ссылаясь на «императивы высшей инстанции», что бы это ни значило.

После четвертого дня и пятой несостоявшейся встречи Джон уже перешел от простой озадаченности к стадии кипения. По умыслу или по случайности, но кто-то определенно указывал Джону Перри на его совершенно ничтожное значение.

Штаб СГОМ он покинул в скверном настроении в пять часов вечера, когда все, кроме охранников у двери, уже ушли. Охранникам тоже не терпелось уйти, ибо то был вечер открытия Летнего фестиваля в Пунта-Аренасе, и улицы ломились от музыкантов, колесных платформ и шумных гуляк.

Джон был не в том настроении, чтобы участвовать, а кроме того, в своей простой темно-зеленой форме он чувствовал себя чужим среди людей в ярких, украшенных цветами нарядах. Здания города редели к западу, и он направился туда, в сторону дымно-оранжевого ока солнца. Прежде чем оно окончательно закатилось за горизонт, Джон успел дойти до гребня гряды холмов, перевалил через него и спустился вниз по покатым западным склонам к волнолому. Добравшись до набережной, метрах в тридцати над бурными водами, Джон уставился на белые гребешки Отвайского залива. Прямо у него на глазах поверхность расколола блестящая линия пены.

Джон хотел одиночества и не ожидал найти ничего, кроме моря и неба; но ему случилось прибыть, когда рабочая бригада компании с неограниченной ответственностью «Планктон» собиралась, чтобы направиться к крилевым фермам. Все киты были в безумно приподнятом настроении, даже для профессиональных шутников. Прямо на глазах у Джона пара их десятков затеяла игру «следуй за лидером», плывя нос к хвосту, быстрее и быстрее, прямо на острогранные скалы — чтобы в последний момент отвернуть. Однажды все они исчезли на полминуты, а потом разом вынырнули в гигантском каскаде брызг и обильной пены. Затем, снова под водой, они перестроились для согласованного движения в шеренге. Четыре сотни тонн радостных, мускулистых млекопитающих по высоким дугам взмывали в воздух, переворачивались и в унисон плюхались обратно в море. Выброшенная вода светилась и фосфоресцировала. Десятью секундами позже двадцать черных голов вынырнули, поклонились и затеяли величественный танец с пируэтами в тщательно подобранных парах.

Киты явно устраивали шоу — но для кого? Джон уже наблюдал за ними и сотню раз махал им с «Капли», но они никоим образом не могли знать, что кто-то из их друзей с погружаемого аппарата стоит на волноломе. Она занимались этим просто для себя. Исключительно от радости.

Джон вдруг обнаружил, что ухмыляется, глядя на скачущие черные тела и машущие хвостовые плавники. Возможно, ему следовало чувствовать себя счастливым, а не обиженным. Нелл Коттер тремя днями раньше отбыла из Пунта-Аренаса в Стэнли, но она сказала Джону, что он может оставаться на студии, сколько захочет. А что, если бы она этого не сделала? Его пропуск в общежитие СГОМ был действителен на одну ночь и на один день довольствия. Наверняка все в Админ-центре полагали, будто Джон Перри спит на тротуарах и голодает до смерти среди цветочных лужаек. Вовсе не их заслугой было то, что он жил в роскоши, неведомой на плавучих базах.

По-настоящему Джона раздражала только пустая трата времени. Ему и в голову не пришло захватить с собой в Аренас какую-нибудь работу — он и не мечтал, что у него найдется для нее время. Тем временем его рабочий стол был завален непрочитанными документами и накопившимися наблюдениями за дымарями, отчетами о более ранних погружениях.

Когда он собрался уходить домой, уже совсем стемнело. Джон позволял поднимающимся южным созвездиям направлять его обратно на восток, пока не встала Луна. Она была близка к половине и достаточно ярка, чтобы Джон смог различить черный как смоль сабельный шрам оборонительной линии «Армагеддон» на ее пятнистой северной стороне.

Ночь выдалась теплой, и у Джона не было причин торопиться. Уже близилось к полуночи, когда он добрался до гребня холма и первых зданий. Луне теперь приходилось соперничать с кричащими огнями Пунта-Аренаса. Праздник был в самом разгаре. Джон находился в миле от города и в трехстах метрах над ним, но уже слышал марширующие оркестры.

Главный проспект Пунта-Аренаса опускался громадной двойной кривой, забирая на север, словно бы к аэропорту, но затем изгибался до самого дальнего юга и наконец снова поворачивал, чтобы бежать к гигантским пирсам и пристаням, что окольцовывали Магелланов пролив. Крутизна трассы была аккуратнейшим образом выбрана ее инженерами-конструкторами. Никогда не оказываясь более градуса, она не представляла никакой проблемы даже для самых деликатных и неуклюжих колесных платформ.

Джон не последовал по широкому извилистому проспекту с его светящимися сферами биолюминесценции. Вместо этого он спустился по одной из более темных и крутых поперечных улочек. Эти улочки направлялись прямиком к берегу и были исключительно пешеходными.

Один из дежурных охранников в Админ-центре СГОМ сказал Джону, что в этом году фестиваль станет самым грандиозным, собирая более двухсот колесных платформ. Когда Джон добрался до главной улицы, он смог с легкостью в этом убедиться. Там всюду виднелись эти чудища, движущиеся в обоих направлениях.

Спящий гигант на огромных колесах прогрохотал мимо, делая не более двух миль в час.

— Мать-Земля! — нараспев произнес гулкий, усиленный динамиком голос. — Поклонитесь Великой Матери-Земле! Номер сто семьдесят восемь.

Розовый дым поднимался от ноздрей гиганта, тогда как белый дым вырывался из массивных торчащих сосков. Полдюжины практически обнаженных женщин плясали на голом брюхе в сияющем красном свете, что исходил из глубокого пупка. Они дружно держали могучий фаллос в красно-белую полоску. Мужчины и женщины по обе стороны ликовали и делали непристойные жесты. Пока гигант двигался мимо них по проспекту, они вводили свой счет для графы 178 на электронных карточках и дожидались прохождения следующей колесной платформы.

Впрочем, графа 179 не пользовалась колесами. Она представляла собой воссоздание бронтозавра, метров двенадцати в высоту и почти тридцати в длину. Зверь плавно шлепал вперед на четырех широко расставленных лапах, чьи движения роскошно друг другу соответствовали. Хотя добрая дюжина мужчин и женщин ехала на широкой серой спине, управление моделью было настолько совершенным, что для него не требовалось больше одного-единственного человека, сидящего в колоссальных внутренностях. Голова на чудовищной шее раскачивалась и проносилась над толпой, в итоге пройдя приблизительно в метре от Джона. Он увидел, как к нему опускаются сияющие глаза с красными кругами, и тихий голос из метровой пасти произнес:

— Номер сто семьдесят девять. Запомните: сто семьдесят девять. — Этот номер был также намалеван на гигантской туше буквами по два с половиной метра высотой.

Дальше последовало долгое ожидание, достаточное для того, чтобы, когда очередная колесная платформа наконец появилась, ее встретили уханьем и радостными воплями. У нее явно были проблемы. Внутренний механизм хрипел, а расположенный как раз на уровне глаз Джона наружный край имел грубый и любительский вид, составляя резкий контраст с идеальной отполированностью предыдущих платформ. В открытой и откровенно недоделанной коробке в центре виднелся водитель — тощий темноволосый мужчина, озабоченно скрючившийся над рычагами управления. Имея на борту номер «65», платформа должна была пройти эту точку маршрута много часов назад. Теперь она двигалась максимально быстро, пытаясь наверстать упущенное. Но все усилия были напрасны, ибо не существовало варианта, при котором идущие впереди платформы предоставили бы шестьдесят пятому место для обгона.

Платформа представляла собой миниатюрную Солнечную систему, смонтированную на карусели. Десять двухметровых открытых корзин вращались на длинных металлических стержнях, и внутри каждой корзины имелась живая эмблема планеты. Меркурий первым прошел мимо публики: мужчина — или то была женщина? — наряженный древним вестником. Лицо вестника почти скрывал сверкающий шлем, и не было видно ничего, кроме серебристого фартука, пары голых коричневых ног и беспрестанно размахивающих рук, обтянутых серебристой сеткой. Венера определенно была женщиной — совершенно голая, раскрашенная золотой краской, но прикрытая длинными, снежно-белыми распущенными волосами. Земля явно была ее сестрой, облаченной в наряд из тончайших бело-голубых тканей.

Марс был мускулистым, выкрашенным в красное мужчиной, таким же голым, как Венера, но не имеющим волос, чтобы хоть как-то прикрыть свой срам. Судя по реакции толпы, она предпочитала его женщинам. Народ проникался все большей теплотой к графе 65 с ее трясущимся, кустарным обличьем. Корзина с Поясом астероидов удостоилась самого большого восторга. Там сидел не один человек, а дюжина буйных карликов, ссорящихся, машущих руками, оскорбляющих толпу, то и дело громко пускающих ветры и сражающихся за право постоять на голове у собрата для лучшего обзора.

Корзина с Юпитером как раз вплывала в поле зрения, когда вся платформа сделала внезапный поворот с приличным креном. Толпа возбужденно загудела, когда Марс снова появился в поле зрения, дико размахивая руками, чтобы удержать равновесие, а за ним последовала Земля, которая равновесия не удержала и теперь валялась на спине в своей корзине. Водитель, действуя по ситуации, принял мгновенное решение оставить главный проспект и провести платформу по одной из более узких улочек. Стратегия была достаточно ясна: платформа догнала бы процессию по идущему на юг ответвлению, что выводило ее ближе к проливу и к финальной точке торжества, и попыталась бы восстановить свое первоначальное положение в параде.

Но Джону было ясно, что это решение вело к катастрофе. Он уже прошел по узкой, скудно освещенной улочке и знал, насколько она крута. Тогда как зеваки все еще скалились и махали отбывающему шестьдесят пятому, Джон вихрем бросился по проспекту в погоне за платформой. А та быстро набирала скорость, несмотря на отчаянный скрип ее колес, который начал заглушать все марширующие оркестры.

Водитель уже понял свою ошибку, и нажал на тормоза. Но их оказалась недостаточно не только для того, чтобы остановить платформу, но даже чтобы ее замедлить. Длинные стержни, которым предполагалось работать горизонтально, начали безумно раскачиваться над головой у Джона, пока он приближался к задней части платформы. Корзины пролетали всего в полуметре от зданий по обе стороны улочки. Водитель знал, что он в отчаянной беде, но был совершенно беспомощен. Все, что он еще мог делать, это удерживать платформу на четкой прямой по центру улочки, пока скорость все нарастала.

Все быстрей и быстрей. Управление можно было удержать еще от силы секунд двадцать. Джон уже сломя голову бежал сбоку от платформы. Улица была довольно грубо вымощена, но он едва это замечал, без труда подлаживаясь к неровной дороге. Взгляд его был устремлен вперед — к выходу на главный проспект. Там ему была видна толпа зрителей и платформа в виде гигантского зеленого кузнечика, которая двигалась как раз позади них. Если бы номер 65 сохранил прежний курс, машина убийства, в которую бы он превратился, раскатала бы сотни людей из ничего не подозревающей толпы, а затем пронырнула бы сквозь середину самого парада. Гладкий край платформы колыхался как раз на уровне головы Джона — слишком высоко, чтобы он на бегу туда вскарабкался. Тогда Джон подождал, пока над ним пронесется очередной разбалансированный стержень, а затем подпрыгнул и одной рукой за него ухватился. Он успел заметить золоченую Венеру с раскачивающимися голыми грудями, уже не прикрытыми сорванным с ее головы белоснежным париком. Она беспомощно скрючилась в своей корзине. А затем Джон, перебирая руками, стал продвигаться по металлическому стержню ближе к центру карусели.

Воздух был густым от черного дыма, и в ноздри Джону ударил неприятный запах горящего пластика. Перегруженные колодки сгорали и выходили из строя. Когда Джон добрался до открытой кабины управления, платформа задрожала и стала резко набирать скорость.

Уже не было времени для полумер или любезностей.

Не говоря ни слова, Джон оттолкнул тощего водителя в сторону. Мужчина упал на гладкий пол карусели. Джон не удостоил его вниманием. Он вывернул рулевое колесо, направляя платформу вбок, чтобы она ободрала стену здания слева. Один из металлических стержней первым врезался в стену вместе с корзиной и ее содержимым — Ураном? Бородатая фигура в сверкающей мантии чародея выпала на улицу. Затем левое переднее колесо заскрипело, врезаясь в стену, перекосилось и полетело в сторону.

Платформа резко накренилась. Рулевое колесо в руках у Джона само собой дернулось и повернулось. Он сдержал его по меньшей мере полутонным усилием, выворачивая вправо. Наконец тяжелый механизм откликнулся. Искалеченная платформа устремилась к стене по правую руку. Еще один поворотный стержень врезался в здание. Корзина и ее содержимое — на сей раз Пояс астероидов с его дюжиной проклинающих все на свете карликов — покатилась прочь и пропала из вида. Правое колесо ударилось о стену — еще сильнее. Удар отшвырнул платформу назад к центру узкой улочки.

С двумя оторванными колесами платформа по-прежнему неслась вперед, пока не достигла трещины в мостовой. Передний край зарылся туда с визгом гнущегося металла, и платформа наклонилась вперед на сорок пять градусов. Настал момент, когда Джону показалось, что она вот-вот перевернется, но затем платформа отскочила назад и плюхнулась на дорогу, рассыпая по всем сторонам сломанные детали.

Наконец она осела без движения. И загорелась.

Горящая изоляция добавила вони к дыму обугленных тормозов. Джон огляделся. Водитель скатился к краю платформы. Люди в оставшихся корзинах дружно выскакивали из них на пол карусели и спрыгивали оттуда на улицу.

Только одна корзина по-прежнему оставалась занята. Та, что с Меркурием. Радиальный металлический стержень согнулся вниз, и корзина была окутана самым плотным дымом. Джон подбежал к ней. Пол карусели у него под ногами уже раскалился.

Запрыгнув в открытую корзину, он склонился над лишившимся сознания Меркурием. Стащив шлем с головы фигуры, Джон понял, что смотрит в лицо молодой женщине. Никаких явных ранений у нее не имелось. Джон спустил ее вперед ногами на карусель и услышал, как она стонет от боли. Несмотря на серебристую сетку и фартук, у нее наверняка появились ожоги от соприкосновения с горячим металлом. Но Джон ничего не мог с этим поделать. Задыхаясь от гнусного черного дыма, он выскочил из корзины, доволок женщину до края платформы, спустил ее вниз и спрыгнул следом. Снова подняв женщину, он отнес ее метров на двадцать вниз по холму к проспекту.

Там Джон помедлил. Мир уравновесился, обрел другой фокус и набрал нормальную скорость.

Крушение платформы о стены и мостовую наконец-то отвлекли внимание публики от главного парада. Десятки людей спешили вверх по холму. У ног Джона женщина в облачении Меркурия с трудом села и приложила ладонь к обожженной голой ноге. Похоже, серьезных ранений она все-таки не получила.

А как насчет других людей в корзинах? Из-за дыма горящей карусели Джон не видел, что там выше по холму, но те, кто оказался ниже по холму, были на ногах и передвигались сами.

Джон прошел к затененной стене и встал к ней спиной. Он тяжело дышал и протирал слезящиеся от дыма глаза. Через считанные минуты для него должна была начаться самая худшая часть. Джон больше не мог быть здесь полезен, потому что люди с лучшей медицинской подготовкой, чем у него, уже прибывали; но ему придется объяснять, что он сделал, — снова и снова. Организаторам парада, операторам платформ и полиции Пунта-Аренаса. А затем прессе... и прохожим... и кто знает, кому еще.

Как Джон мог объяснить им всем, что не знал, что делает? Как всегда в экстремальных ситуациях, какая-то другая часть его разума, похоже, брала на себя руководство всеми его действиями. Его спросят, как он себя чувствовал, как это было для него, когда он преследовал платформу. Разве они могли понять, что этот инцидент словно бы происходил с кем-то другим? Джон помнил все подробности, но это было все равно, что смотреть в телескоп не с того конца. Подробности были четкими, но очень-очень далекими.

Джон повернулся и посмотрел вниз по холму. Возможно, все совсем не обязательно должно было произойти именно так. Люди, что спешили вверх по холму, сосредоточивали все свое внимание на горящей платформе и ее пострадавшей команде. Они совершенно не замечали скромно одетого мужчину, прислонившегося к затененной стене.

Джон подождал еще минуту, пока пара десятков людей его не миновала; затем он тихо пошел вниз по улице к главному проспекту. Там по-прежнему проплывали платформы, колоссальные и невероятно цветастые. Люди радовались так, как будто на холме позади них ничего не произошло.

Джон смешался с толпой и испытал невероятное облегчение.

Прошло два часа, прежде чем Джон прибыл к зданию киностудии, до смерти утомленный, но зверски голодный.

Это проблемы не составляло. Здесь не следовало беспокоиться о том, что опоздаешь на обед. Джон смыл с лица грязь и копоть, осмотрел обожженные ладони и зашел в пустынную столовую. Там он взял себе суши, сливы, бобовый творог и отнес их к своему столику.

Джону пришлось признать одну очевидную истину. После многих лет на плавучих базах жизненный стиль Пунта-Аренаса оказался для него настоящим шоком. Сперва Джон подумал, что это специфично для киностудии, но теперь он подозревал, что это было верно повсюду; никаких специальных часов для принятия пищи, круглосуточный шум и одеяния настолько странные, что все здесь казались облаченными в театральные костюмы.

Теперь, когда он об этом задумался, Джон вдруг понял, что никто во всем Аренасе еще ни разу не спросил у него документов. И это было еще не самое худшее. Сегодня он приковылял домой в рваной и черной от копоти одежде, с обожженным лицом и опаленными волосами — мимо сотен людей. Каждую секунду Джон ожидал, что его остановят и начнут расспрашивать. Но никто даже его не заметил. В этом мире его растрепанная наружность была все равно достаточно тусклой, чтобы не привлекать внимания.

Джон вернулся к раздаче за второй порцией. Пока он ел, устало клюя носом над тарелкой, ему пришло в голову, что усвоенный сегодня урок следует применить где-то еще. Чтобы оказаться в Пунта-Аренасе эффективным, ему требовалось действовать по-другому. В стиле киностудии. В стиле Нелл Коттер.

«Даже в штабе СГОМ?» — спросил он себя.

Черт побери, почему нет? Джон уже не видел, что он такого может при этом потерять.

Ему было велено вернуться в Админ-центр СГОМ к восьми утра. Джон спокойно проспал до десяти, а затем навестил костюмный отдел киностудии. Подобранная им форма была впечатляющей в своей двусмысленной, но неспецифичной убедительности. Джон добавил короткий плащ и плотную шапочку в форме колокольчика с белым кончиком, изучил себя в зеркале и содрогнулся.

Все дело было именно в шапочке. Джон Перри смотрелся как военный дезертир из претенциозного пропагандистского фильма.

Под моросящим дождем Джон пустился по почти пустынным улицам Пунта-Аренаса и обнаружил, что немногие люди, мимо которых он проходил, совершенно его не замечают. В бледном свете они выглядели бесцветными и усталыми. Все по-прежнему восстанавливались после ночи открытия Летнего фестиваля.

Охранники у Админ-центра СГОМ тоже были не в лучшем состоянии. Они только кивнули, когда Джон прошел мимо них, заговорщически шепнув: «Доброе утро». Он добрался до верхнего этажа и канцелярии замминистра, после чего без стука туда вошел.

— Мне назначено. Лосада здесь?

— Он вас ожидает? — Секретарша неуверенно изучала его наряд.

— Да. — Никакого объяснения. Мимо стола секретарши Джон прошел к двери из матированного стекла со вставкой из рубиновых букв:

МАНУЭЛЬ ЛОСАДА.

— Ваша фамилия? — поинтересовалась секретарша, когда Джон уже взялся за ручку двери.

— Перри. — Он ответил надменно, через плечо, уже проходя в дверь.

Внутренний кабинет был огромен, освещенный небом и заполненный колючими горшечными растениями. Они образовывали проход, который вел к столу для совещаний, за которым располагался еще один стол — чудовищный колосс из южного красного дерева. За этим столом, уменьшенный им до габаритов гнома, сидел низкорослый темноволосый мужчина. Таращась на экран компьютера, он что-то бормотал себе под нос. Прошло по меньшей мере пятнадцать секунд, прежде чем он крутанулся в кресле и внимательно оглядел Джона с ног до головы.

— Слушаю вас? — Голос Лосады оказался неожиданно глубоким и сильным.

Джон посмотрел на сморщенное, похожее на черносливину лицо, заглянул в холодные темные глаза — и понял, что концерт закончен. Он был специалистом-исследователем низшего ранга в кабинете замминистра. Джон снял свою смехотворную шапочку и выскользнул из плаща.

— Меня зовут Джон Перри. Я прилетел сюда с базы номер четырнадцать Тихоантарктики, чтобы увидеться с вами.

— В самом деле? И при этом вы одеваетесь как главный обормот в Руританском военно-морском флоте?

— Это просто чтобы сюда попасть.

— Что вам с успехом и удалось. Эти охранники — просто пустая трата денег. Они ни хрена не делают. По-моему, они бы запросто могли забрести сюда и ненароком меня пристрелить, — Лосада не казался слишком взволнованным. Он кивнул Джону на стул и встал. — Садитесь. Вы должны были появиться здесь пять суток тому назад.

— Я был здесь, сэр. Но не мог вписаться в ваш график.

— Теперь вы в него вписались. На десять минут. Сказал вам кто-нибудь на Тихоантарктике, зачем вы здесь?

— Нет, сэр. Они сказали, что не могут.

— Трусливые ублюдки. «Не хотят» куда больше похоже на правду. Ладно, давайте уберем с дороги плохие новости, — Лосада стоял спиной к Джону, вытаскивая мертвые желтые листья из-под колючего куста. — У вас больше нет исследовательского проекта, Перри. Пять суток тому назад финансирование работы вашего погружаемого аппарата на Тихоантарктике-четырнадцать было прекращено.

Лосада развернулся.

— Не я инициировал эту акцию. Это пришло сверху, с уровня выше министерского. Я говорю вам это не с тем, чтобы вы знали, что не я подкладываю вам свинью, а просто чтобы вы поняли: спорить со мной по этому поводу — пустая трата времени. Но я отвечу на ваши вопросы.

Вопросы. У Джона не было никаких вопросов — только горечь, потрясение и глубокий гнев. Финансирование прекращено. Работа погружаемого аппарата свернута. Программа исследования гидротермальных отдушин, которая была его страстью с тех пор, как он закончил формальную подготовку, пропала, обрезанная взмахом бюрократического пера. Ничего удивительного, что в штабе СГОМ с ним обращались как с полным ничтожеством.

— Ваше время идет. — Низкий голос ворвался в его транс. — У вас есть вопросы?

— Мне казалось, я делаю по-настоящему хорошую работу.

— Это не вопрос. Впрочем, согласно всем рапортам, так оно и было, — Лосада махнул рукой в сторону монитора на столе. — Первоклассная работа, Перри. Прочтите ее оценки, если хотите. Только не в мое время.

— Отменены ли еще какие-то проекты по погружению?

— Нет.

— Тогда почему именно я и мой проект?

Впервые на лице Лосады появился намек на сочувствие.

— Если вам от этого станет легче, данное решение не является следствием претензий лично к вам. Ваш проект стал жертвой грязных махинаций береговых политиков. Еще вопросы?

— Если моя работа прекращена, что будет со мной?

— Именно это я и имел в виду под политикой. Вот почему я сделал так, чтобы вы прилетели сюда. Вы получили плохие новости. Теперь давайте поговорим, и я расскажу вам, как все для вас еще может повернуться в лучшую сторону. Гораздо лучшую, если вы все сделаете верно. У штаба СГОМ есть заявка относительно гидротермальной отдушины на Европе.

— На Европе? — Название вызвало в памяти образ трагически искалеченного северного континента, где теперь охотники за сокровищами в противогазах выискивали среди темного пепла уцелевших тератом.

— На Европе. На самом маленьком из четырех крупных спутников Юпитера.

— Я знаю.

— Не делайте оскорбленный вид. Множество сотрудников Тихоантарктики не отличит этот спутник от собственной задницы, пока вы не опустите его на тысячу метров в океан. Итак, вам известно, что море на Европе имеет гидротермальные отдушины, как на Земле?

— Не как на Земле. С гораздо более низкой температурой.

— Верно. Есть еще различия?

— Европейские дымари не так интересны, потому что они безжизненны. Как и весь океан Европы.

— А вот это неверно. Уже не безжизненны. Или — возможно, уже не безжизненны. Слышали вы когда-нибудь раньше о докторе Хильде Брандт?

— Нет.

— Я тоже. Но она — большая шишка в системе Юпитера. Помимо всего прочего, она директор Европейского научно-исследовательского центра. Шесть недель тому назад она прислала в СГОМ секретный доклад, объявляя, что вокруг европейской гидротермальной отдушины, судя по всему, была обнаружена жизнь. Местная жизнь, — Лосада наклонил свою темную голову. — Вы в это верите?

— Не вижу, почему бы и нет. — Технический вопрос наконец-то вынудил мозг Джона начать работать. — Там должна иметься химическая энергетическая основа, вероятно, сера — как у отдушин на Земле. Это рядом с Юпитером, а значит, там масса электромагнитной и приливной энергии достаточна, чтобы расшевелить недра. Идея о том, что на Европе могла бы быть жизнь, витала в воздухе уже больше столетия. Но что Брандт имеет в виду, говоря «судя по всему, была обнаружена»?

— Они не располагают такими совершенными погружаемыми аппаратами, какие есть у нас на Земле, так что им приходится работать с примитивными ныряльщиками и непрямыми свидетельствами. Слышали вы когда-нибудь о Шелли Солбурн?

— Конечно, — Джона заинтересовало, что последует дальше.

Он хорошо помнил Шелли — даже слишком хорошо. Талантливая, трудолюбивая и амбициозная, она имела несчастье родиться к северу от экватора. В цивилизацию южного полушария Шелли прибыла как круглогодично недовольная студентка, вечно жалующаяся на то, что место рождения лишило ее той жизни, которая ей полагалась по ее таланту. Десять лет продвижения по службе и профессиональных успехов должны были как следует ее обтесать. Но не обтесали. Прошло уже два года со времени вулканического выплеска Шелли Солбурн на Джона, но он до сих пор его не забыл.

А ведь Джон тогда всего-навсего указал Шелли на то, что его жизненный старт был ничем не лучше, чем у нее. А также жизненный старт миллионов других младенцев, выросших без корней, без домов и без родителей непосредственно в послевоенный период. Как в северном полушарии, так и в южном число детей, вынужденных самим пробивать себе дорогу к выживанию и образованию, было неисчислимо.

Самым ранним воспоминаниям Джона случилось быть связанными с южным полушарием, которое не так сильно пострадало в войну (там была уничтожена всего лишь половина населения), но представления о том, где и когда он родился, у него было не больше, чем у Шелли. Если у Джона и оставались живые родственники, он понятия не имел, кто они.

Он попытался поддержать Шелли, говоря ей, что какие бы муки она ни испытывала, есть солидная группа таких же страдальцев, которые всегда обеспечат ей поддержку и сочувствие. Но она восприняла это как нападки.

— О чем ты мне толкуешь? Что я должна вечно жить как рабыня и мириться со всем этим дерьмом? — Шелли обвела рукой убогую меблировку Тихоантарктики-14. — Если ты такой полный мудак, сам все это кушай. А я лучшей жизни заслуживаю. Если ты такой осел, чтобы вести рыбье существование, болтаясь под водой все следующие пятьдесят лет, — на здоровье, можешь этим заниматься. Возьми, если хочешь, и мою долю этого убожества. Всю, целиком!

— Часы тикают, доктор Перри. — Голос Лосады ворвался в воспоминания Джона.

— Извините. Да, я знаю Шелли. Очень хорошо. Она сейчас на Тихоантарктике-девять, ближе к Галапагосским островам.

— Была, доктор Перри. Она была на Тихоантарктике-девять. Год назад она уволилась и отправилась в систему Юпитера. Именно она обнаружила свидетельства жизни на Европе.

— Тогда к этому следует относиться серьезно. Шелли Солбурн делала расшифровку генома для дюжины различных гидротермальных форм жизни. На Тихоантарктике-девять она была одной из самых лучших.

— К этому и отнеслись серьезно. Именно по этой причине доктор Брандт связалась со штабом СГОМ. Она запросила для использования один из наших глубоководных погружаемых аппаратов, чтобы исследовать одну конкретную европейскую отдушину и прямым наблюдением подтвердить, что там присутствуют аборигенные формы жизни.

— «Каплю»? — Свет забрезжил в голове у Джона.

— Вы правильно меня поняли. Но есть кое-что еще. Брандт запросила погружаемый аппарат, и было принято решение — как я уже сказал, на гораздо более высоком уровне, нежели мой, — одолжить ей «Каплю». Однако персонал Европейского научно-исследовательского центра не имеет опыта глубоководного океанического исследования. Поэтому Брандт запросила также и земного оператора. — Сидя напротив Джона, Лосада в открытую улыбался. — Первоклассного оператора. Такого, который знает все про жизненные формы гидротермальных отдушин. И такого, которому случилось освободиться прямо сейчас.

— Но почему не Шелли Солбурн? Она уже там.

— Уже нет. Она славно поработала на себя и несколько месяцев назад вернулась на Землю богатой женщиной. Мисс Солбурн купила себе большую виллу в Дунедине, и она говорит, что не имеет большого желания снова покидать Землю. Так что она вышла из игры. Было упомянуто ваше имя, и Хильда Брандт одобрила вашу кандидатуру. Теперь понимаете, что я имею в виду, когда говорю про грязные политические махинации?

Нелл Коттер по-прежнему оставалась в Стэнли, вне всякой досягаемости, а Джону отчаянно хотелось услышать ее совет. Он мог бы позвонить кому-то из своих коллег по Тихоантарктике, но они в таких вещах были так же невинны, как и он. Им недоставало чутья и береговой смекалки Нелл.

Джон продолжал попытки. В итоге ему пришлось потратить больше двадцати четырех часов, и когда он наконец с ней связался, день уже клонился к вечеру. Нелл была довольно официально одета и явно находилась на каком-то приеме. Джон видел на заднем плане ярко разодетых людей и слышал танцевальную музыку.

Нелл молча выслушала его рассказ. В конце, когда Джон сказал, что ему в целом понравился Мануэль Лосада, она покачала головой.

— Змея, мой милый, настоящая змея. Не верьте ему ни на секунду, когда он говорит, что приказы приходят откуда-то сверху и что он ничего не может с этим поделать. Лосада управляет штабом СГОМ. Он держит в своих руках всю организацию, сверху донизу. Знал ли он в точности, кто вы, когда вы вошли без объявления? Уверена, что знал. Министр — тот парень, что над Лосадой, — просто подставное лицо из Внутреннего Круга, и он океанов от ресторанов не отличит. — Женщина внимательно изучила покрытое волдырями лицо Джона. — Вас не затруднит рассказать мне, как именно вы обгорели? Должно быть, вы нашли какой-то новый и экзотический способ отпраздновать Летний фестиваль.

Когда Джон дал ей сжатое описание процесса остановки сбежавшей платформы, Нелл воскликнула:

— Так это вы были тот герой! Все в Аренасе с ума посходили, пытаясь вас разыскать — в особенности наши люди. На видео никак нельзя поставить «Гамлета» без принца. Не волнуйтесь, я никому не скажу. Да и в любом случае это уже вчерашние новости.

— Но что мне делать с предложением Лосады?

— Мой дорогой, это не предложение. Это изнасилование. Делайте то, что все делают, когда их насилуют. Расслабьтесь — достаточно надолго, чтобы ему показалось, что он вас взял. А потом отбейте ему яйца. Так или иначе, на самом деле вам туда хочется. Я сужу об этом по выражению вашего лица. Вы страшно хотите блуждать по этому треклятому Европейскому океану. Так что вам терять? Вам следует немедленно вернуться к Лосаде и сказать, что вы беретесь за это задание.

— А как мне отбить ему яйца? Он хочет, чтобы я уже через трое суток покинул Землю и отправился на Ганимед.

— Над этим мы поработаем, когда я вернусь. Я буду в Аренасе завтра утром. Сейчас я должна бежать. А вы идите и сообщите Лосаде хорошие новости.

Нелл прервала связь и задумчиво вернулась к своему столику. Глин Сефарис прибыл в ее отсутствие, чуть не опоздав на прием. Он сел с ней рядом.

— Проблемы? — Глин был курносый, мальчишеского вида мужчина с коротким ежиком, а также озорным лицом и манерами. Требовалось приглядываться очень внимательно, чтобы разглядеть на его яблочных щеках морщинки.

— Только не у меня, — Нелл улыбнулась ему с видом превосходства. — Что скажешь, если я скажу тебе, что знаю, кто позапрошлой ночью остановил ту сбрендившую платформу?

— Скажу: «Ну и хрен с ней, с платформой. Ты на целые сутки опоздала. Такие новости уже ничего не стоят». А что, ты правда знаешь?

— Знаю. Это был Джон Перри. Ты работал с его материалом на съемках подводных отверстий, — Нелл потягивала темное пиво, пристально наблюдая за Глином. — Помнишь?

— Действительно работал. И наслаждался его снимками. Просто красавчик. Я бы и сам немного от этого самого не отказался.

— Как прошло его шоу?

— Твое шоу, моя милочка. Исключительно удачно. Конечно, пришлось малость над ним поработать. Вырезать оттуда массу разговорной чепухи про хемосинтез, фотосинтез и прочую бредятину, вклеить туда кое-какой старый материал с жуткими корчащимися червями, добавить зашкалившие манометры и говнометры. Чудесная драма. Какая удача, что вас угораздило в то подводное извержение влететь.

— Ну, если тебе желательно называть это удачей...

— Желательно. Откровенно говоря, с драматической точки зрения там только одного не хватало, — Глин одарил Нелл ангельской улыбкой. — Вот если бы корпус «Капли» к чертям разнесло давлением, и видеозапись пришлось со дна моря доставать...

— Пошел ты к дьяволу, Глин.

— Нет, правда, очень жаль. Просто невезение.

— Но рейтинги шоу были хороши?

— Лучше, чем хороши, — он осторожно глянул на нее. — Все путем, Нелл. Так в чем загвоздка?

— Как бы тебе понравилось свою высокорейтинговую звезду еще на одно задание послать?

— Новости того стоят?

— Могу поклясться. Только не спрашивай меня, что это, потому что я сама еще ничего толком не знаю. Мне придется отбыть довольно надолго, и все это в кругленькую сумму влетит.

— Цифры, моя милочка, цифры. Я не Крез. Мне нужны цифры. Как надолго, и сколько это будет стоить?

— Несколько недель по меньшей мере, а может, и больше. Я отправлюсь аж в саму систему Юпитера. На Ганимед, Европу, а может, и в другие места, — Нелл подняла руку. — Я знаю. Но не отменяй представления, пока не увидишь сценарий. Дай мне минуту поговорить.

Она говорила гораздо дольше минуты, а Глин Сефарис тем временем хранил удивленное молчание. Когда Нелл закончила, он хранил это молчание еще тридцать секунд, поджимая губы и барабаня пальцами по столу.

— Опять Джон Перри, — сказал он наконец. — Давай уберем с дороги одну деталь. Ты его клеишь?

— Нет.

— Пока нет, ты хочешь сказать. Лучше не жди слишком долго — другие в очереди стоят.

— У меня нет желания соблазнять Джона Перри и нет желания, чтобы он меня соблазнил.

Держа одну руку под столиком, Нелл скрестила пальцы.

— Но ты определенно в нем заинтересована.

— Глин, ты не понимаешь. Перри — это человек, с которым случаются события, и он проходит через них, не моргнув глазом. Там, на Тихоантарктике, его звали Ледяным Человеком. Я не понимала, почему, пока мы на моретрясение не напоролись. Он тогда не был напуган — напротив, он наслаждался. И теперь посмотри, что случилось на фестивале в Аренасе. Перри увидел, что происходит с той платформой, когда больше никто этого не видел, спас кучу народа и ушел прочь с таким спокойствием, что будьте-нате. Ты признаешь, что он красавчик, а я думаю, что он представляет колоссальный интерес для публики. Теперь ты видишь, как из этого получается потрясающее шоу, в котором мы блуждаем по диким дебрям системы Юпитера.

— Не дави слишком сильно, моя милочка. Это привносит жутко хмурые черточки в твою очаровательную мордашку.

— Но что ты скажешь?

— Скажу, что ты первоклассный репортер. Ты напориста, когда гонишься за материалом, но при этом ты так напориста, что отталкиваешь от себя людей. И у тебя есть один дар, которому нельзя обучить и за который ты ничего не заплатила, — у тебя есть нюх на события. Так же, как Перри, ты человек, с которым случаются события.

— Так ты согласен, что мне следует...

— Однако... — Глин поднял руку, обрывая Нелл на полуслове, — у тебя есть одна слабость. Ты обожаешь засовывать бедных беспомощных самцов под свое материнское крылышко и любовно их защищать.

— Ты просто представить себе не можешь, насколько Джон Перри далек от бедного беспомощного самца.

— Именно так ты говоришь. Всякий раз. Помнишь Робальо?

— Единственное, что я сделала с Пабло Робальо...

— Единственное, чего ты с ним не сделала... впрочем, давай не будем вдаваться в грязные подробности. Просто больше так не падай. Это не очень для тебя хорошо. Если ты отправишься с Перри, следи за своими дикими гормонами. Когда ты отбываешь?

Нелл, которая уже раскрыла рот, чтобы заспорить, резко сменила направление:

— Так ты хочешь сказать, что даешь одобрение?

— Когда я мог что-то тебе запретить? Я спросил: когда ты отбываешь?

— Через трое суток.

— Тогда мне лучше начать бумажную работу прямо сейчас. — Глин встал, оглядывая обеденный зал. Место было совершенно пустынным, если не считать нескольких других пар, глубоко погруженных в деловые переговоры.

— Да, кстати, — Сефарис повернулся обратно к Нелл. — Еще только одно. Помнишь, когда ты связалась со мной после того, как засняла обед Внутреннего Круга в честь Сайруса Мобилиуса, ты попросила меня поручить кому-нибудь выяснить насчет того нового крупного проекта, о котором он упоминал? Что ж, на это ушло немалое время, но сегодня днем я все-таки получил обратную связь. Это реально, и это может иметь потенциал для крупного репортажа. Проект связан с использованием колоссальных термоядерных установок — тут никаких сюрпризов. Но если Мобилиус получит одобрение, они будут использованы не на Земле. Их разместят на Европе. Как тебе такой вариант?

Несколько секунд перед тем, как он покинул обеденный зал, Глин Сефарис наслаждался выражением лица Нелл. Ее не так просто было чем-либо удивить. Глин знал, что Нелл хочет задать ему вопросы, но он сказал ей все, что знал о новом проекте Мобилиуса. Если она хочет большего, ей придется раскопать это самой.

Глин не сказал Нелл только одну вещь — и не был уверен, что собирался сказать. По крайней мере, пока она не отбудет в систему Юпитера. Утром он прочел блок входящих новостей из Аренаса. Путевой самописец со сбежавшей на карнавале платформы был исследован службой безопасности, и точность его работы оказалась теперь поставлена под вопрос.

Если верить самописцу, во время своей бешеной гонки вниз по холму платформа достигла скорости более пятидесяти миль в час.

Быстрее спринтера мирового класса. Гораздо быстрее, согласно данным технической службы Глина Сефариса, чем кто-то из людей когда-либо бегал.