Химеры

Глава 4

Крупное животное, покрытое жёсткой шерстью, издающее терпкий мускусный запах, поспешно выпрыгивает на свои толстые ноги и шарахается в сторону — мы его едва не сбиваем с ног. От неожиданности шарахаемся в сторону, встречаемся с заплывшими, полными недоумения, глазами и, приходим в себя — не стоит нестись сломя голову в первобытном лесу — могут съесть. Это животное не хищник, но глаза наливаются кровью от бешенства.

Тяжело дыша, прижимаемся дереву, я выставляю копьё. Свиноподобное животное злобно хрюкнуло, встряхнулось, разбросав в стороны прилипший мусор и мелких насекомых, открывает слюнявую пасть, демонстрируя жёлтые плоские зубы и торчащие вперёд клыки.

— Пошла вон, свинья! — истерично выкрикивает Семён, вжимаясь в ствол дерева с такой силой, что под мощной спиной хрустнула кора.

— Отваливай, толстое рыло! — я пару раз проткнул воздух копьём.

Животное нерешительно топчется на одном месте, угрожающе рычит. Внезапно взвизгивает и стремглав несётся прочь.

— Напугали, — я утираю пот со лба.

— Ага! — нервно смеётся Семён, сползает по стволу, в изнеможении откидывает голову наверх и пытается отдышаться.

— Оно не нас испугалось, — я вновь цепенею от страха, в просветы между деревьями вижу полосато-пятнистый бок нашего старого знакомого — саблезубого тигра.

Семён вскакивает, зубы звонко щёлкнули, он больно втыкается в толстый сук, ойкает, но вроде приходит в себя: — Он не на нас охотится, — неуверенно произносит мой друг.

Действительно, хищник не удостаивает нас вниманием, даже как-то обидно стало, изогнувшись, ринулся за поспешно убегающим свиноподобным животным. Спустя некоторое время раздаётся пронзительный визг вперемешку с рычанием, вздрогнуло дерево, осыпав листья, визг сменяется на хриплый вой и спустя некоторое время всё стихает.

— Задушил, — шёпотом говорит Семён. — А почему он на нас не напал?

— А я знаю? — пожимаю плечами, затем догадываюсь: — Мы не его еда, если ничего другого не найдёт, тогда полакомится нами.

— Зачем так говоришь? — глаза у Семёна белеют от страха.

— Это так, размышления… хищники все так ведут и первобытные тоже.

— Не все. А крокодилы, львы людоеды, тигры иногда тоже на людей нападают.

— Помолчи! — я взрываюсь, едва сдерживаюсь, чтобы не вмазать его по шее.

— Пока он занят, давай уйдём? — Семён не обращает внимания на мою несдержанность.

— Самое время, — соглашаюсь я.

Сейчас мы отходим медленно, стараясь не шуметь. Неожиданно натыкаемся на звериную тропу, машинально двигаемся по ней, но вот, в просветах деревьев возникает открытое пространство. Ветер доносит запах свежей травы, ещё через пару минут вываливаемся из леса и застываем на краю поля. Густые стебли с рост человека, кое-где повалены, с шумом взлетают птицы, вдали трава колышется, там явно кто-то бредёт.

— Мне сюда лезть не хочется, — деревянным голосом произносит Семён.

— Тогда идём назад, — я выдавливаю смешок.

Семён глянул на меня, и я устыдился — столько в его взоре упрёка и осуждения.

— Послушай, — примирительно говорю я, — мы пойдём по краю, между лесом и степью, здесь трава ниже. Надо пройти к тем скалам, в ту сторону вели следы одной из групп людей… но если желаешь, можешь вновь залезть на дерево… сам схожу, я не буду в претензии, каждому своё.

На этот раз Семён резко покачал головой, хотя в глазах застыл ужас: — Никита Васильевич, не делай из меня подлеца, один раз я уже отсиживался на дереве, до сих пор себя корю.

Я с удивлением посмотрел на него, столкнулся с его взглядом, поразился тому, какие у него свинцовые глаза — такой насыщенный серый цвет, не вижу в них ни капли страха. Парень совсем пришёл в себя, мыслит адекватно — он действительно готов идти со мной куда угодно.

— Очень хорошо, — киваю я. — Мы направимся к тем валунам, они в беспорядке навалены друг на друга, там точно есть полости и щели, в которых могут укрыться люди.

— А медведь… он не может там затаиться?

— Кто его знает, — я задумался. — И всё же, медведь… или медведи, обосновались в тех скалах, вероятно, там и пещера имеется.

— Дай бог, — вздыхает Семён.

Адреналин в крови давно иссяк, приступов возбуждения нет, страх тоже исчез. С некоторой апатией бредём между лесом и степью, но через некоторое время нам всё же приходится углубиться в густую траву, которая в мгновение ока закрывает нас с головой. Мы различаем только голубое небо и верхушки далёких скал. Я понимаю, мы поступаем безрассудно, в любое мгновение могут накинуться хищник, да и с травоядными встречаться не хочется, затопчут или на рога подымут, но на душе гнездится уверенность, мы найдём людей, им сейчас требуется помощь.

Как второе дыхание, приходит страх, это нечто липкое и невкусное. Тягучая слюна залепляет рот, мы вздрагиваем от любого шороха. Окружённые высокой травой, бредём, словно слепые котята. Изредка слышим шум убегающих с нашего пути зверей, иной раз ветер гонит в ноздри их запах, слышим фырканье, шумные выдохи и вздохи, но никто пока не бросается. В этой траве, животные крайне осторожные и, предпочитают ни с кем не связываться. А мы, невзирая на то, что пытаемся идти тихо, производим неоправданный для обитателей этой степи шум, это их и пугает, только истинные хозяева могут идти так беспечно. Пока нам везёт, на нашей дороге не встретился хищник, а они тут должны быть, я уверен, поэтому, до синевы в костяшках, держу в руках копьё, а мышцы от напряжения закостенели и болят.

Но вот растительность резко мельчает, появляются камни, обнажается почва, демонстрируя участки скалы, мы выходим на возвышенность — впереди нагромождение валунов и, по прямой видимости — высокие горы.

— Похоже, пришли, — я говорю шёпотом, лихорадочно озираюсь по сторонам, ловлю каждый звук, от напряжения нехорошо.

— Что дальше? — с какой-то беззащитностью спрашивает Семён.

— Будем искать следы людей… кстати, там повалены стебли травы, похоже оттуда они пришли. Пойдём, — я сдвинулся с места, не забывая поглядывать на застывшие в неподвижности огромные валуны — вдруг там действительно логово медведя.

Внезапно останавливаюсь как вкопанный, Семён налетает на меня и мгновенно отшатывается, тело сотрясла крупная дрожь. На земле лежит полностью объеденный человек: живот разорван, рёбра выпирают в разные стороны, голова и вовсе отсутствует. Вот только теперь я понял, как безрассудно повёл, да ещё друга с собой прихватил!

— Как же так, Никита Васильевич? — пискнул как мышь Семён.

— Мы их предупреждали, — глухо говорю я, а сам взглядом шарю по окрестностям, замечаю на траве кровавый след, он ведёт в сторону гор. — Медведя здесь нет, — уверенно произношу я, — он поволок свою… добычу к тем скалам. Ты прав, логово у него там.

— Но он может прийти!

— Вполне, поэтому, пока не поздно, обследуем те валуны, — мне не хочется к ним идти, но я решительно двинулся к огромным камням.

На пол дороге к ним натыкаемся ещё на одну страшную находку — это мужчина, он не так изуродован, как первый, вероятно, зверь его убил впопыхах и быть может, ещё вернётся, когда вновь проголодается. Этот медведь, настоящее чудовище, о чём говорят оставленные на земле отметины исполинских когтистых лап, на их фоне, следы белого медведя покажутся отпечатками шаловливого медвежонка.

— Однако, надо дёргать отсюда, пока не стало совсем поздно, — пячусь я, но пересиливаю свой страх и негромко кричу: — Эй, живые есть?

Никто не откликается. Тогда вплотную подхожу к холодным валунам, иду вдоль них, вновь зову людей. Внезапно слышу всхлип и женский выкрик: — Мы здесь! Боже, спасите нас!

Мгновенно забыв все страхи, мы ринулись к камням. Несколько валунов сошлись друг с другом и образовали нечто грота, в нём замечаем женщину и детей. Она в полуобморочном состоянии, еле держится, глаза периодически закатываются, а за неё цепляются два мальчика и совсем маленькая девочка.

— Всё, успокойся! — я встряхиваю её за плечи.

Она начинает тихонько всхлипывать, затем завывать и биться в конвульсиях. Резко бью по щекам, вновь встряхиваю, опять даю пощечину. Дети ничего не могут понять, заревели во весь голос, но женщина словно очнулась, глянула на меня диким взглядом и как выплюнула: — Почему так поздно? Мы едва не погибли!

— Успокойся! — я её сильно встряхиваю, она обмякает, всхлипывает, но уже более человечно, поднимает на меня глаза: — А вы были правы, — она меня узнала, — они все погибли, медведь — это запредельно, какой-то кошмар, он напал на нас, так неожиданно… мы не знали куда спрятаться. Если бы не Олег, — женщина опускает глаза, — он вас топориком тогда ударил, помните? — я киваю. — Он попытался отвести от нас медведя, но зверь зацепил его лапой и, наверное, сразу убил. Потом мы пытались отогнать зверя от детей, но он разорвал всех… только мы успели спрятаться… в этих камнях. А медведь недавно опять приходил, Саню утащил, — женщина с усилием сдерживается, чтобы вновь не впасть в истерику.

— Всё, хватит воспоминаний! — решительно обрываю её я. — Будем выбираться. Бог даст, спустимся к лагерю.

Она безропотно выползает наружу, помогает выбраться детям, со страхом осматривается.

— Медведь не придёт, — уверенно говорит Семён, — в его взгляде столько сострадания, что женщина даже улыбнулась.

Семён сажает девочку себе на плечи, женщина цепко хватает мальчиков за руки и мы, поспешно уходим со страшного места.

Решили идти тем же путём, которым они пришли, так до склонов ближе, трава всё ещё не выпрямилась и указывает направление. Но я постоянно вспоминаю об убитом оленёнке, это как наваждение, хочется принести трофей в лагерь, желудок просто воет от возмущения и злости, он совершенно пустой и пить хочется, до умопомрачения. Решено, доведём их до спуска, а мы вернёмся за своим трофеем. Интересно, как Семён воспримет моё предложение? Я обернулся, встретился с его тревожным взглядом, вздохнул, мне показалось, он меня не поймёт. Ладно, там видно будет. В любом случае, без воды, дёргаться не стоит, второй такой переход можно не выдержать.

Внезапно натыкаемся на родник, он с наглостью разбросал в стороны корни и всяческий мусор и весело журчит, как песня с небес.

— Это знак! — я даже как-то расстроился.

— Здорово! — Семён ссаживает с плеч девочку, ждет, когда женщина и дети напьются и кое-как смоют с себя грязь. Затем и мы напиваемся, причём я шепнул Семёну, чтобы пил как можно больше. Он улыбнулся, мой друг ещё не понял, какую гадость готовлю я ему. Но, к моему удивлению, Семён отрывается от родника, смотрит на меня честным свинцовым взглядом, и произносит: — А ведь у нас оленёнок на дереве висит. Как с ним быть?

Я деланно нахмурился и, с великим сожалением произношу: — Это так… какая досада! Но не возвращаться, же за ним?

— Есть хочется… до коликов, — вздыхает мой друг.

— Так что ты хочешь предложить? — осторожно спрашиваю я его.

— Доведём их до спуска к лагерю, а сами, по этой же тропе, вернёмся к нашему оленёнку, — с воодушевлением начал Семён, но, внезапно что-то вспомнил, осекся, помрачнел и, что-то хочет сказать, верно, отрицательное. Но я энергично поддерживаю его, хлопаю по плечам и, горячо говорю: — Ты знаешь, какая вкусная оленятина! Я как-то раз её пробовал, тесть с охоты приносил, пальчики оближешь… запечём на углях…

— Хватит! — Семён едва не захлебнулся в собственной слюне. — Женщину с детьми к лагерю приведём и бегом к нашему дереву.

— Хорошо… ещё не вечер… хотя день уже идёт к концу… до темноты б успеть, — всполошился я.

— Успеем, — Семён переходит на быстрый шаг.

На этот раз никто не шоркался у нас на пути, сравнительно быстро миновали степь и, вскоре запахло свежестью моря.

— Пришли, — Семён ссаживает с плеч девочку, утирает пот. — Вам по этой тропе вниз, затем увидите площадку на склоне — этот наш лагерь.

— Кстати, — решил добавить я, — ваш друг Олег, жив, я ему операцию сделал.

— Как?! — восклицает женщина. — Олег жив? — на её лице появляется неуверенная улыбка, — я утвердительно киваю, — она обращается к детям: — Ваш папка живой!

Пришлось быстренько отойти в сторону, столько было радости, со слезами и соплями, но я получил такое удовлетворение, что спас долговязого. Ради таких случаев, стоит жить!

Семён улыбается, я тоже, взглядами провожаем их маленькую группу. Вот они скрываются из вида, радость на наших лицах исчезает, с опаской смотрим назад. Что-то не хочется идти за оленёнком, но я шагнул в сторону степи и Семён, вздыхая, потопал за мной.

— Мы авантюристы, — хмыкаю я.

— Согласен, — понуро отвечает Семён, он уже тысячу покаялся, что предпринял этот опрометчивый шаг, но мы идём, судьба нам благоговеет.

Миновали страшную поляну со следами трагедии, как по команде посмотрели в сторону гор, но медведя не увидели, быстро пробежались к лесу, остановились у разлапистого дерева, это в случае чего быстренько взобраться по ветвям наверх. Ни хищников, ни другого зверья не наблюдаем, пока везёт.

— Ты как? — я больше обращаюсь к себе, чем к Семёну.

— Что-то свербит под ложечкой.

— Сильно проголодался?

— Скорее всего, испугался, — искренне произносит он, — но задерживаться не стоит, скоро будет темнеть. Надо идти к тому дереву, только бы там не было саблезубого тигра.

— Надеюсь, что нет. Он не дурак, прекрасно понял, что достать эту тушу не сможет, да и свиноподобным нашим полакомился.

Как страшно было проделывать последнее метры, день стремительно угасает, мы явно не успеем до темноты, вот уж и луна явила миру свои жёлтые рога. Зажглись первые звёзды, а мы только подошли к дереву, где висит наш трофей. Земля у корней вся изрыта, здесь бесновался не один хищник, но всех постигло разочарование. Надо торопиться, скоро проснутся ночные хищники и, я не сомневаюсь, они будут опаснее тех, кто любит солнце.

Подбираем брошенные у дерева заготовки, пользуясь случаем, Семён быстро делает себе уродливую дубину, а из длинных веток изготавливаем нечто носилок, сбрасываем оленёнка на землю, привязываем копыта к шестам, и взгромождаем на плечи. Семён охнул от тяжести, но сразу выпрямился: — Тяжёлый, а нам идти с десяток километров.

— Поверь, это не так много, — смеясь, отвечаю я. — Зато, сколько мяса!

— Донести бы, — Семён поворачивает голову то вправо, то влево, весь вид выражает крайнюю степень тревоги.

— Куда мы денемся, дотащим, — неуверенно произношу я.

— Тогда трогаем, — Семён толкает носилки, и я бодренько засеменил вперёд.

— Такое чувство, словно мы что-то украли, — размышляет мой друг.

— Это потому что, каждый хищник в этом лесу, считает эту добычу своей, — не оборачиваясь, говорю я.

— А у меня уже плечи натёрло.

— Так быстро? А как же ты раньше грузчиком работал? — подковырнул я Семёна.

— Я в аптечной фирме работал, там ящики не слишком тяжёлые, — горестно вздыхает он.

— Тогда понятно, работал по профилю.

— Не смейся.

— И не думаю. Ты не тормози, мне кажется, я слышу какой-то шорох.

Семён мигом поднажал, и мне пришлось переходить на бег. Через некоторое время и у меня вспухают плечи, морщусь от боли, но с небывалой силой возникает упрямство — умру, но трофей не брошу. Вроде и Семён того же мнения, сопит как злобный хомяк, я даже боюсь оборачиваться, чтобы не встретиться с его испепеляющим взглядом.

Совсем стемнело, окружающий лес наполняется тревожащими душу звуками, в зарослях зажглись большие светляки, в кронах деревьев завозились ночные птицы, из глубины леса донёсся волчий вой и ему мгновенно отозвались с другой стороны.

Я забываю о боли в плечах, несусь из леса, как подстреленный в зад жеребец, Семён напирает сзади, я едва держу равновесие и рассудок.

Вываливаемся в степь и замираем в ужасе. Впереди двигаются живые холмы — стадо степных мамонтов готовится к ночлегу. Нам вновь везёт, ветер дует с их стороны, исполины нас не почуяли, но в любой миг всё может измениться. Радует ещё то, что ни один первобытный хищник не встанет на пути этих гигантов, поэтому, мы в относительной безопасности… только бы слоны нас не учуяли.

— Глазам своим не могу поверить, — тихо восклицает Семён. — Неужели такое может существовать?

— Ты о слонах? — в потрясении спрашиваю я, но мозг лихорадочно работает, надо как-то пройти мимо, а тропа проходит совсем рядом. В траве мы не укроемся, для степных мамонтов она как мягкий мох и едва прикрывает их узловатые колени.

— Это такие слоны?

— Степные мамонты. Правда впечатляет? Когда в первый раз увидели, думали, умом тронулись, в природе такое существовать не может.

— Однако, существует, — Семён почему-то улыбается, хотя надо бы дрожать от ужаса.

— Они отходят, — замечаю я в их стаде оживление. Слоны двинулись к лесу, угрожающе извергая низкие, клокочущие звуки, их рокот будоражит кожу, и волосы поднимаются дыбом.

— Куда это они? — Семён уже не улыбается.

— Что-то учуяли, — холодея, говорю я. Ветер, что дул в нашу сторону, обмяк и делает попытку завернуть от нас в сторону стада. Но, в последний момент, словно сжалился над нами и вновь задул с удвоенной силой в нашу сторону, донося до ноздрей острый звериный запах. Степные мамонты останавливаются, возбуждённо помахивают огромными ушами, вскидывают хоботы, всё не могут успокоиться.

— Пока не поздно уходим, — я вхожу в заросли.

— Только бы слоны не услышали треск стеблей, — едва не стонет Семён.

— Ветер шумит… авось пронесёт.

Какой-то одуревший слон так взревел, что показалось, небо рухнуло.

— Ох, как ты прав… меня сейчас точно пронесёт, — лязгнул зубами мой друг.

Я окаменел, слышу грохот, земля содрогнулась, степные мамонты, то один, то другой извергают из глоток мощные трубные звуки, но стадо двинулось прочь от нас.

Дёргаюсь вперёд, Семён едва не падает: — Что встал как вкопанный? — громко шепчу я.

— Ноги ватные, — оправдывается мой друг.

— Они кого-то отгоняют. Бегом, пока не стало слишком поздно!

Прогибая траву и выдирая её с клочьями, мы несёмся по тропе. Неожиданно выбегаем к нашим валунам и тут видим, на возвышении стоит медведь, даже больное воображение не сможет представить, насколько он велик, это настоящий мега хищник.

Медведь принюхивается, приподнимается на задние лапы, раздражённо рычит на степных мамонтов, но те прут как танки.

— За людьми вернулся, а их нет, — злорадно хихикнул Семён.

— Как это нет, а мы? — съязвил я.

— Никита Васильевич!!!

— Ладно, пока они выясняют отношения, линяем отсюда.

Мы вгрызаемся в стену из травы, но напоследок я вижу, как медведь рухнул на передние лапы и постыдно бежит в сторону гор.

Обливаясь потом и, морщась от боли в плечах, мы наконец-то подходим к спуску в лагерь. По нашим ощущениям, к концу маршрута, зверь стал весить больше тонны: плечи вспухли, руки онемели, ноги противно дрожат, вновь мучает жажда.

Я с удовлетворением повожу носом, ощущаю запах дыма, похоже, коптильня работает на полную мощность. Ай, да Катерина! Я уверен, подстрелила большую рыбу. Глотаю слюнки, сильно хочется, есть и пить.

Качаясь от усталости, начинаем спуск. Внезапно пахнуло потом и слышится голос: — Старые знакомые и не одни… с козлом.

Из-за скалы на тропу выходят два мускулистых парня в грязных пиджаках, уже без галстуков, глаза лихорадочно горят и их взгляды не предвещают ничего хорошего. Я узнаю их, они из группы Вилена Ждановича.

— Ну, поверили, что это доисторический мир, — я сбрасываю оленёнка на землю.

— Ты оказался прав, — говорит один из них и смотрит на меня словно голодный удав, — но жить и здесь можно, если правильно подойти к житейским проблемам.

— Как ты прав, — соглашаюсь я. — Так мы пойдём?

— А, вы знаете, вход и выход платный. Поэтому бросайте вашего козла и можете проходить, — нагло, играя мышцами, заявляет другой парень.

— Оп-па, смотри, быстро освоились, — удивляюсь я. Злость вскипает в груди и вот-вот изольётся как лава из жерла вулкана. Знаю, добычу не отдам, я даже готов убить их, слишком много пришлось нам испытать.

Видно, что-то ощутив, один из них лихорадочно достаёт пистолет: — Козла на землю! — с угрозой говорит он, но я чувствую, голос наглеца дрогнул.

— А, что вы будете делать, батенька, когда патроны кончатся, всех не перестреляете. И, к тому же, это не козёл, а оленёнок, — я хладнокровно освобождаю копьё от пут коры лианы, развязываю верёвку, ещё мгновение и проткну мразь, но не успеваю. Внезапно очнулся Семён, видно пришло время подвигу, с воплем испуганного зайца, размахивается дубиной и врезает по голове бандиту. С сожалением понимаю, парень перестарался. Голова с противным хрустом позвонков откидывается назад. Не жилец, я лишь шмыгаю носом.

Его напарник, попятился и метнулся вниз, сдвигает за собой осыпь. Камни с грохотом покатились вниз, увлекая его за собой, но перед пропастью, парень ухитряется изогнуться, схватиться за скалу и исчезает из виду.

Какой ужас! Я убил человека! Я же хирург! — запричитал Семён, слёзы заполняют его ясный взор и брызжут как у клоуна из глаз.

— Правильно, хирург, и ты, только, что произвёл операцию по удалению злокачественной опухоли из нашего только зарождающего общества, и, заметь, очень успешно. Могу тебя поздравить, коллега! — высокопарно заявляю я и подбираю пистолет.

Семён дико водит очами: — Жмурика куда девать будем? А ещё, необходимо заявить в милицию.

— Семён Семёнович, какая милиция! — всплескиваю руками.

— Может, на берегу найдём? — теряется сероглазый увалень.

— Вот кого я бы не хотел, искать, так это милиционера. Давай скинем дохляка в расщелину.

— Может, похороним?

— Он не заслужил погребения, — с этими словами сбрасываю тело с уступа. Согласен, это выглядит цинично, сам себя не узнаю, но после всего пережитого, как-то быстро огрубел.

Мы, вновь взваливаем оленёнка на плечи и через некоторое время подходим к лагерю. Ладушка первая меня увидела и с радостью подбегает.

— Как долго… ого, какой зверь, — неожиданно видит оленёнка. — А где мальчики?

Я потупил взор.

— Что случилось? Почему вы без них? Где они?

Нас окружает молчаливая толпа.

— Где вы оставили ребят! — дрожащим, срывающимся голосом выкрикивает лупоглазая студентка из медицинского университета.

Семён поднимает мокрые от слёз глаза: — Несчастный случай, они погибли.

— Как, так погибли?!

— Сынок, что произошло? — сурово спрашивает мать.

— Они забрели в логово зверя. Смерть у них была страшная.

— Зачем ты их туда пустил?

— Не пускал их туда, мама. Они проявили инициативу и… погибли.

Мой дядя окидывает уничтожающим взглядом: — Плохой из тебя начальник, Никитка.

— Не напрашивался! — вспыхиваю я.

— Хватит, всем плохо. А им хуже всех, — вступается тесть. Сынок обнимает меня: — Папуля, я так переживал. Не уходи больше никуда. Моя Ладушка утыкается в плечо, слёзы брызжут из огромных глаз: — Я бы не смогла жить без тебя, если б с тобой, случилось несчастье.

— Всё в порядке, видишь, какого оленёнка принесли, теперь с голоду не помрём, и коптильня работает. Неужели осётра подстрелила? — обращаюсь я к Катерине.

— Белугу, килограммов на восемьдесят, — встревает в разговор Надюха и глупо хохотнула.

— Да, подстрелила, — без воодушевления подтверждает Катерина, — да вот, только, отняли её у нас.

— Происки Вилена Ждановича? — догадываюсь я.

— Именно, так и было, — кривится как от зубной боли тесть. — Наставили пистолет и отобрали.

— Этот? — повертел я оружием.

— ПК «Гюрза», да, такой у них был. А… как он у тебя оказался?

— С Семёном отобрали, — я, не собираясь пояснять, как конкретно им завладели.

— Ясно, — жуёт губы тесть и видно, ничего ему не ясно.

— Отец, — обращаюсь я к тестю, необходимо мужчин на охрану определить. Не ровен час, незваные гости пожалуют.

— Правильно думаешь. Давай пистолет. В эту ночь я охраняю и людей подберу, — сурово хмурит брови капитан первого ранга в отставке. — Но, сначала необходимо освежевать тушу и под дымом развесить.

— Я тебе пойду, хрен старый, — возмущается тёща.

— Успокойся, — мягко, но твёрдо говорит тесть, и жена сразу сникает. Она давно изучила его непреклонный характер.

— Пить хочу, умираю, — я облизываю пересохшие губы.

Ладушка берёт за руку: — Пойдём, любимый, к костру, попьёшь, покушаешь.

— А, что там коптится?

— Рыбаки рыбки понатаскали. Конечно, на всю ораву мало. Просто здорово, сколько теперь мяса!

Присаживаюсь к уютному костру, меня окружает семья. Испил ледяной родниковой воды, принялся закусывать и расспрашиваю о событиях, произошедших за день.

— А к нам Мессия приходил. Спаситель рода человеческого, — неожиданно брякнула Надюха.

— Кто? — чуть не давлюсь я.

— Мессия, рода человеческого, спаситель, — повторяет она, — Василий Христос!

— Кто? — я точно давлюсь, жена бьёт кулаком по спине.

— Да, был тут такой, — говорит Лада, — утверждает, ниспослан самим Господом богом.

— Дела? Христос. Допустим, Христос — это звание, но Вася Христос — это круто! И, что он проповедовал.

— Заповеди, — гордо произносит Надюха.

— Да, ты, что! — Хлопаю по коленям. — Давай, процитируй, — прошу я.

Она надувается от гордости: — Первая заповедь такая: «Самый смертный грех — жадность человеческая. Поделись РАБ мой со мной и будет тебе прощение». Вторая: «Не бей меня РАБ мой, не то гореть тебе в Геенне огненной». Третья: «Почитай РАБ мой меня больше, чем родителей своих и снизойдёт тогда от меня на тебя благодать». Четвёртая…

— Послушай, Надежда, — резко перебиваю я её, — ты, что всерьёз думаешь, что он Мессия?

Она окидывает меня презрительным взглядом: — Человек без веры пропадёт. А, этот, такой ладненький, так на меня смотрел. Я ему все пирожки отдала.

— Игнат в морду не двинул?

— Не кощунствуй, он Мессия!

— Спасать тебя надо, Надежда.

— Василий Христос спасёт. Он всех своих рабов спасёт. Так он сказал, — торжественно закатывает она глаза.

Иришка и Стасик хихикают: — Вася Христос сожрал все пирожки, выпил полбутылки водки и под гитару спел такую пошлятину, что уши завернулись в трубочку.

— Вам не понять, — горестно возводит очи Надежда.

— А, где он сейчас? — давясь от смеха, спрашиваю я.

— Других пошёл спасать, на берегу много заблудших. У него и апостолы появились.

— Ну, да, пожрать на дармовщинку всегда найдутся, — соглашаюсь я, — всё ясно, Надежда, пусть Игнат с тобой разбирается. А, что ещё в мире интересного произошло?

— Коптильню запустили, это ты знаешь, — Егор придвинулся ко мне поближе, — бассейны для воды полностью доделали. Место будущего дома подготовили. Новую площадку начали расчищать. К нам ещё несколько человек прибыло: женщина с сыном и дочерью, её муж ушёл на разведку. Люди, говорят, видели, его медведь загрыз. До сих пор она в шоке. И, парень с девушкой, вроде нормальные ребята. Вот и все новости. Да, вот ещё, дети на пляже дохлого монстра нашли, мы жилы срезали, может для тетивы лука подойдёт?

— Здорово, а я ломал голову, из чего же выдумать тетиву. Тис для луков мы принесли.

— Поэтому и говорю.

— Завтра луки делать будем, — радость наполняет сердце, мы переходим на новый уровень. Пистолет не в счет, патроны закончатся, и его смело можно выбрасывать.

Тихий вечер окутывает нас, звёзды как жемчуг сияют на небе, луна чуть показала себя из-за горизонта, цикады так знакомо цвыркают в ближайших кустах, мирно потрескивает костёр, внизу перекатывается волнами тёмное море, ночесветки вдали пытаются составить конкуренцию высокомерным звёздам — всё это вызывает спокойствие и уверенность, мы дома, это наш мир, мы его поймём и полюбим.

Тесть подходит с кусками мяса, подвешивает над костром: — Сердце и печень, охотникам, остальное, поделите между собой.

— Лучше малышне, — улыбаюсь я. — Им необходимо хорошо питаться.

— Конечно, я так и хотел сказать, — слегка смущается он. — Никита, оленёнок коптится, мы заступаем на пост, людей, по вахтам определил.

— Спасибо, Анатолий Борисович, — помощь тестя очень кстати, за этот день я буквально из сил выбился, а ещё нужно к Гене зайти, Катерина говорит, он спит, температуры нет и боли сильно не тревожат, но проведать необходимо. Посидев совсем недолго в окружении своей семьи я, заглядываю в палатку к раненому. С Геной сидит Катерина и их дети. Мужчина не спит, увидев меня, он даже пытается привстать.

— Лежи, — останавливаю его, — прыткий какой. Вижу, дело идёт на поправку. Боли сильные?

— Утром на стены хотелось лезть, в глазах периодически темнело, вообще ничего не видел.

— Плохо, очень плохо, — ты был на гране болевого шока. А сейчас как?

— Ничего не болит, только чувствую, швы тянут кожу и как немота, какая-та. У меня так горела рука, я не выдержал и водой стал поливать повязку.

— Что? Как водой? Это инфекция! — кричу я. — Что за самодеятельность. Ты понимаешь, что натворил?

— Но у меня боль вообще прошла, — от моих слов опешил и испугался Геннадий.

— Катерина, уведи детей и вызови Семёна! — Она испуганная выскочила из палатки.

Семён примчался сразу, Катерину просим держать фонарик, а сами принялись снимать, насквозь промокшую повязку. Когда её, наконец, удалили, я ожидал увидеть всё, что угодно, но не это — на лицо явный прогресс. Опухоль почти исчезла, швы стянулись.

— Что скажешь? — потрясённо спрашиваю я.

— Предполагаю, вода целебная, причём, обладает мощной силой.

— Допускаю. Что будем делать? Антибиотик нужно вкалывать?

— Может, пустим по естественному процессу.

— Яснее.

— Пускай водой обрабатывают.

— Я, вообще, не сторонник экспериментов. Но… была, не была. Такую потрясающую скорость заживления ни разу не видел.

— Так, я всё правильно делал? — оживляется Геннадий.

— Неправильно. Тебе просто повезло. Обычно, после такой самодеятельности, в лучшем случае, ампутация, это в лучшем случае.

— Значит, повезло, — вздыхает Геннадий.

— Повезло. А кто тебе воду приносил? Я думаю, Катя до такой глупости не додумалась бы?

— Сына попросил.

— Хорошие у нас дети, — улыбаюсь я.

— Так я за водой побежала, — оживляется Катерина.

— Давай, — махнул я рукой.

Новость о целебности воды воодушевила безмерно. Снимается множество проблем. Я, когда-то слышал о неких, тайных источниках на Тибете, вода, которая, также обладала целительной силой, но сам с подобным не сталкивался, поэтому относился к таким слухам, скептически.

Наконец-то я подполз, к спальным местам и грохнулся между Яриком и Ладушкой. Они прильнули ко мне с разных сторон, и я заснул, будто в омут нырнул. Устал безмерно.