Шрам в виде короны горит как термит и едва не разбрасывает огненные брызги, боль невыносимая, понимаю, это предупреждение об опасности, но сделать ничего не могу, меня всасывает в поверхность. Упираюсь, пытаюсь выдавить из себя возмущённые вопли, но из-за рта плывут весёлые разноцветные пузыри, словно я наглотался пены. Меня грубо выплёвывает с другой стороны, беспомощно размахивая руками, падаю вниз, разгорячённое лицо обдувает свежий ветер.
Удар о камни сильный, едва не теряю сознание. Но я не умер! Сижу на пляже и боюсь открыть глаза, вдруг ко мне уже несутся динозавры, чтобы отгрызть голову, или фриц замахивается штыком, но никто не валит меня с ног и не кромсает зубами тело, слышится прибой и скрипучие крики чаек. Осторожно приподнимаю тяжёлые веки, место невероятно знакомое. Ну, да, это Кача! Оглядываюсь по сторонам, но спутников своих не вижу. Неужели ушли в город без меня? Такого быть не может! Князь Аскольд точно остался бы здесь, но никого нет. Странно. Встаю на ноги, иду к морю, хрустит галька, ветер доносит до ноздрей запах гниющих водорослей и… мазута. Останавливаюсь как вкопанный в землю столб, волной выбрасывает пластиковую бутылку и подкатывает к ногам, в спутанных водорослях мечется непотопляемый презерватив. В потрясении сажусь на корточки, начинаю смутно догадываться, где я. Пляж изгажен, валяются ржавые консервные банки, бутылки из-под пива и вина, арбузные корки, забытые кем-то мокрые плавки, чернеют безобразные пятна от кострищ. Неужели всё было сном? Сердце сжимается, разум отказывается верить, остро захотелось вернуться домой. Домой? А где мой дом? Там где дышит жизнью озеро Лады, омывая камни Града Растиславля, где ждёт меня семья, друзья, планы о дальнейшей жизни, мечты и реальность в суровом, девственно чистом мире — или здесь? Зачерпнул горсть мелкой гальки, сыплю сквозь пальцы, на коже остались воняющие нефтью пятна, чувство гадливости переполняет душу, от безысходности захотелось выть, задрав голову к блеклой луне.
Обречённо встаю на ноги. Зябко. Я лишь в плавках, зато при копье, злость, набирая обороты, несётся по артериям вместе с бурлящей кровью, сейчас любого, вставшего на моём пути, разорву голыми руками. Хмуро ухмыляюсь, цепче перехватываю копьё, на что оно мне теперь здесь? Но не выкидываю, опираясь как на посох, бреду к выходу из Немецкой балки.
Где-то вдали едва просматривается силуэт гигантского корабля. С удивлением распознаю в нём авианосец, причём американский и ещё с десяток кораблей, но меньших по размеру, но все они военные. Интересно, что делает здесь эта армада вблизи Севастополя? Мне не нравятся они, их скрытая угроза, ни одного фонаря на их палубах, они чёрные и зловещие.
Замечаю человеческую фигуру. Некто осторожно, прилагая немалые усилия, чтоб его не увидели, протискивается между камней, но зрение у меня, с недавних пор, уникальное.
По привычке беру копьё наизготовку, жду приближения незнакомца, но тот понимает, что его заметили, осторожно выходит на открытое пространство.
— Привет. Тоже дышите свежим воздухом? — вкрадчиво спрашивает он.
Смотрю ему в лицо. Не очень молодой, но хорошо держится, осанка гордая, худощавый, лицо обветренное, глаза цепкие.
— Отдыхаю, — осторожно произношу я и удобнее перехватываю копьё.
От него не укрылся мой жест, в глазах мелькнуло удивление, но не страх, он вкрадчиво спрашивает: — Потеплела водичка? — мужчина близко не подходит, со странным любопытством изучает моё копьё.
— А, что, холодная была? — я пристально смотрю на него и ловлю себя на мысли, что злость прошла, его открытое, сильное лицо, вызывает лишь обоснованное опасение и уважение.
— Так спад был, говорят из-за бомбометаний, — излишне простодушно отвечает он.
— Каких бомбометаний? — не понимаю я. — Учения… что ли?
— Какие учения?! Вы словно не отсюда, — невольно восклицает незнакомец и даже отступает на шаг.
— Полностью правы, я недавно здесь. А раньше тут было так хорошо… чисто.
— Понятно, — глубокомысленно изрекает мужчина, в глазах появляется насмешка.
— Что здесь происходит, почему тут стоит весь этот флот? — не удержавшись, спрашиваю я, с силой втыкаю копьё в песок.
— Однако! — с иронией восклицает он. — Позвольте спросить, вы с луны свалились, или откуда дальше?
— Я недавно здесь, — с нажимом говорю я. — Но в чём-то вы правы… свалился, даже дальше чем оттуда, как вы проницательно подметили.
— Действительно ничего не понимаете? — не верит мой собеседник, и я замечаю в его глазах борьбу чувств, вероятно, он что-то знает, но для него это дико и непостижимо.
— Абсолютно, — искренне отвечаю я, демонстративно убираю руки с копья.
— Не верю! — неожиданно зло говорит он, глаза недобро блеснули, в руке, непонятно как, появился пистолет.
— Травматика? — съязвил я.
— Переделан под боевые, — неожиданно ласково произносит мужчина. — Теперь признавайся, натовец, заслан наводить ракеты на цели?
— Охренел, какие цели?! — взрываюсь я и дёрнулся к копью.
— Мирные, — голос мужчины дрогнул от ненависти, он жестом заставил отойти меня назад, — завод Орджоникидзе разбомбили, порт бомбите и всё под прикрытием защиты прав коренного населения. Якобы выгоняем их с исконно захваченных ими наших земель. Всё с Югославии началось, вот и до нас докатилось… а не верили…
— На нас, что, Америка напала? — округляю глаза.
— Сначала французы, затем все подписались. Как только Россия свои корабли из бухт вывела, так, всё и началось. Стоп! — неожиданно словно споткнулся мужчина. — Ты, вообще, кто? — он словно прозревает, ну не может диверсант быть в плавках и при копье… абсурд.
С силой выдёргиваю копьё, но мужчина и бровью не повёл, в руках его пистолет и нацелен мне прямо в грудь. Как же ему объяснить, что я из другого мира, это будет звучать столь глупо и нелепо, сам бы не поверил, но я стал говорить: — Вообще, я из Севастополя.
— С какой улицы? — внимательно глянул на меня мужчина.
— На Советской… жил.
— Недавно сверхточные ракеты «слегка» отклонились от цели и превратили её в руины, — как бы между делом заметил он.
— Сволочи! — вырывается у меня.
— Не отвлекайся, — царапнул меня взглядом незнакомец.
— Затем, мы отдыхали здесь и… гм, как это правильно сформулировать, — я чешу затылок.
Неожиданно он приходит мне на помощь: — Ты один из исчезнувших?
— Да, — с удивлением соглашаюсь я, мне ясен его вопрос.
Незнакомец опускает пистолет, на лице целая гамма из чувств, от удивления, недоверия и восхищения.
— Была такая загадка, лет десять назад, люди исчезли с части побережья. Кто-то даже высказал версию, что все попали в иное измерение. Это так?
— В прошлое, — брякнул я, зная, как нелепо это звучит.
— Интересный факт, неправдоподобный и глупый, но кое-кто вернулся обратно. Утверждали, что видели саблезубых тигров и пещерных медведей — всех этих людей распределили по психушкам… значит, иной мир существует? — пристально заглядывает он мне в глаза, в его взоре жадное любопытство.
— Существует, — еле выдавливаю я. — Неужели столько времени прошло после нашего перемещения? А у нас, не более месяцев, — несказанно удивляюсь я, но незнакомец проигнорировал мою жаркую тираду. Мужчина прячет пистолет, тягостно вздыхает: — Повезло вам, вы не видите того, что сейчас творится. — А это настоящее копьё… оттуда?
— Сам сделал, наконечник из обсидиана, шкуру любого хищника пробить может, даже махайрода, — улыбаюсь я.
— Невероятно! — восклицает мужчина. Он мне уже почти верит.
— Значит, бомбят Севастополь? — скрипнул зубами я.
— И Симферополь, ему больше всех досталось, и Ялту, даже в Алупку пару ракет запустили, якобы, военные цели там нашли. Правозащитники набежали со всего Запада… и своих, тоже хватает, ищут следы преступления против татарского народа, но нашли лишь погибших от ракетно-бомбовых ударов НАТО, это русские и украинцы, татар среди них нет. Тогда начали делать громкие заявления, что это сами власти кинули под ракеты своих сограждан, типа — это провокация, чтобы очернить благотворительную военную акцию США и их прихвостней, — мужчина окинул меня взглядом. — Вы, что, вот так, в одних плавках, где ваша одежда?
— Там, — ухмыльнулся я, неопределённо махнув в пространство.
— По ночам прохладно, вам бы накинуть, что ни будь на плечи, — в голосе появляются сочувствующие нотки, но взгляд всё ещё не доверчив. — Пойдёмте, наверху машина… насколько помню, жена выстиранную робу кинула.
— Неужели всё это наяву, — я всматриваюсь в море, где чернеет несметная армада военных кораблей.
Внезапно со стороны моря громыхнуло. Ночь освещают яркие вспышки, с корабельных установок взлетают, объятые огнём, ракеты. Содрогнулась земля, закачались скалы, трухлявые склоны рушатся вниз, едва не похоронив нас под своими обломками. Взрывы, быстро сменяющие друг друга, долбят плато.
— Бежим! — кричит мой спутник. — Начинается зачистка местности, скоро будет высаживаться морской десант!
Несёмся сквозь разрывы, визжат осколки, вздыбливается земля, всё горит, наверное, в ракетах, термит. Ныряем в расселину, там дорога наверх, её всю заволокло тягучим дымом и едкой пылью. Першит в горле, ещё мгновенье и задохнёмся.
— «Наша героическая газовая атака повергла в трусливое бегство туземцев»! — якобы со стороны натовцев, зло прокричал мой спутник. В такой обстановке ещё может шутить, удивляюсь я.
На поверхность вылетаем в мгновенье — впереди буйство огня и дыма, степь пылает, вдали угадываются крыши мирного посёлка — не многие люди очнулись от сна, когда начался ракетный обстрел. Дома горят, слышатся истошные крики людей, жалобный рёв коров и визг сгорающих заживо собак.
— Вот так насаждается демократия! — в ярости прокричал мужчина.
— Это чудовищно! Неужели всё творят люди? — я задыхаюсь от ненависти и от отсутствия воздуха, кислород выгорает в слепящем огне взрывающихся ракет.
С высоты плато видно море, корабли заволокло чёрным дымом, воют спусковые установки, серые надстройки освещаются багровым пламенем, словно огненные шершни взлетают крылатые ракеты и вся эта несметная масса летит в посёлок, выворачивая, перемалывая, сплавляя и испаряя всё живое и неживое. В голове не укладывается этот абсурд, зачем применены такие силы против небольшого населённого пункта.
— Рядом часть связистов и несколько радаров! — словно слыша мои мысли, прокричал мой спутник. — А так же пункт милиции и поселковый совет!
— Неадекватное применение силы! — кричу я.
— Они боятся, что когда их техника выползет на поверхность, кто-нибудь попытается дать отпор!
— Зачем они высаживаются именно в этом месте?
— Здесь удобный плацдарм для захвата Севастополя, Симферополя и Ялты!
Маневрируя между дымящимися воронками, иной раз, прижимаясь к воспалённой земле, чтобы переждать очередной огненный шквал, мы добираемся до посёлка. Горят несколько легковых машин, кое-кто из людей пытаются их потушить, но рядом рвутся ракеты и всё сносится бушующим пожаром.
Внезапно всё кончается, ветер с моря тихо сносит гарь и химический запах в сторону. Шипят догорающие автомобили, боюсь смотреть в том направлении, там лежат обгоревшие трупы, но мой спутник встаёт, его лицо страшное, перекошенное ненавистью, белки глаз красные, в руке держит пистолет. Он идёт к горящим машинам, мне приходится идти следом. Останавливается у некогда живых людей, стон срывается с губ, я не меньше его потрясён, не хочу верить в то, что произошло.
Но этим дело не заканчивается, с авианосцев взлетают самолёты и с рёвом проносятся над плато, в посёлке рванула вакуумная бомба, затем ещё несколько штук, земля сдвинулась с места, слепящий огонь заполняет всё пространство, выжигая всё живое, люди вспыхивают как факелы, а их тела разбухают от нестерпимого жара, буквально взрываются. Вжимаемся в щели в земле, дышать нечем, кислород полностью выжигается, в конвульсиях сводит лёгкие, всё пылает, глохнем от взрывов, ничего не соображаем, стараемся зарыться в землю, над головами свистят огненные вихри. Когда же закончится этот ад!
Более часа самолёты разносят плато. Хотят убить всех «туземцев», мелькает в голове мысль, иначе кто-то из рогатки может стрельнуть в доблестного натовского воина.
— Вот так насаждается демократия цивилизованными странами, — у мужчины судорога пробегает по лицу. — Неугодный народ истребляют, остатки загоняют в резервации, а другому, дают все рычаги власти.
— Неужели никто не может дать сдачи? — вопрошаю я. — Вроде сильна Украина и Россия недалеко, со своими ядерными арсеналами.
Мужчина хмыкает: — Разругались. Россия снизила цены на газ, дала миллиардные кредиты, Украина их проглотила и вновь потащилась на поклон к Евросоюзу, чтоб те приняли их в свою ассоциацию, типа: там чуток, здесь надкусим. Евросоюз поспешно подписывает с Украиной соглашение об ассоциации, потребовав снизить пенсии и увеличить пенсионный возраст. Затем, рухнула промышленность, и рекой потекли западные ценности, а 9 мая гомосексуалисты провели парад в Севастополе. Из западных областей Украины прибыл ОМОН и с небывалой жестокостью разогнал противников парада, были даже убитые, но Европа не стала вмешиваться в этот беспредел, ведь власть защищала традиционные западные ценности, кстати, «мама» и «папа», под запретом. Чтобы не ущемлять достоинство педерастов, теперь в Конституции записано так: «родитель номер один и родитель номер два», традиционные отношения мужчины с женщиной высеиваются и скоро будут вне закона. Крым был потрясён случившимся и заявил о своём отсоединении от Украины, но тут появились угнетённые татары, которых надо срочно защищать, — с горьким смешком проговорил незнакомец. — Кстати, имеются достоверные сведения, советники у американцев не люди, — неожиданно выпалил мужчина.
— ?
— Кожа у них серая, воняет аммиаком, может, это сказки об инопланетянах. Раньше б не верил в этот бред, но… сейчас задумываюсь, уж много необычного происходит на земле, человека уничтожают как вид. Вот и гомосексуалисты с лесбиянками заняли лидирующие позиции, они ведь не могут иметь детей, а кого усыновляют, те тоже без будущего — им насаждаются идеи однополой любви, а это вырождение, затем — генетически модифицированные продукты — Европа завалила ими всю Украину, а также — непонятного назначения прививки, сейчас практически не рождаются дети. Однако нам надо уходить, техника гребёт к берегу, сейчас начнётся зачистка.
Ночь разрывает гул моторов. С высоты плато видно, как на чёрной поверхности моря выделяются ещё более чёрные пятна десантной техники, бойцы демократической Европы ползут на берег, дабы принести счастье «угнетённому» народу Крыма, путём, если потребуется, полного физического уничтожения девяноста девяти процентов, якобы, «оккупантов». Но, судя по наскальной живописи, найденной в крымских пещерах, «оккупанты» пришли в Крым в ледниковый период. Основательно обосновались, понастроили города, но много тысячелетий приходилось отбиваться, от хотевших стать коренными народами Крыма, племён, пришедших с других земель. Вот и город царицы Феодоры пришлось возводить высоко в горах, защищаясь от их набегов с целью грабежа и пополнения рабов: «Но все чаще становилось суровым лицо Феодоры. Сгущались тучи над богатой страной: на севере к границам ее подступали орды татар, а на востоке в соседнем городе Кафе обосновались хитрые и коварные генуэзцы». Я вспомнил эту легенду. Не раз с друзьями поднимались в горы, бродили среди развалин некогда величественных городов, восхищались уровнем высочайшего градостроительного мастерства, слушали рассказы давно минувших событий, о славянских князьях, что добивались руки прекрасной Феодоры, о караванах с богатыми товарами, которые шли по долинам к морю, где стояли парусные суда и по пристани сновал торговый люд…
С детства мы любили бывать на Мангуп-Кале и Эски-Кермен. И всё было прекрасно, но… пришли уже современные татары, произвели самозахват земли, настроили свои хижины и теперь, чтоб попасть на развалины пещерных городов древних славян… приходится платить им деньги — очень оригинально!
Помню, рассказывал мой дед, он был партизаном в крымских горах в Великую Отечественную войну, как некоторые из татар помогали гитлеровцам. Они показывали тропы, ведущие к партизанским отрядам, но страшное и циничное то, как они придумали выманить людей с гор зимой.
Не секрет, в этот период, партизаны страдали от жесточайшего голода, и хитрый народец придумал очередную мерзость. В долинах, что опоясывают горные хребты, ставили большой чан, и варили в нём баранину. Ароматный запах поднимался по всем расщелинам, голодные люди буквально сходили от этого с ума, спускались вниз и их расстреливали гитлеровцы.
А сейчас пришли не немецкие фашисты, а демократы всех мастей. Принцип тот же, убить и захватить чужое. Обыкновенное разбойное нападение, воровство, но под прикрытием демократических лозунгов. Всё чаще убеждаюсь, демократия, это замаскированная форма диктатуры. Причём, в одной из своих гнусных ипостасях.
Техника неумолимо приближается. Интересно, что думают, находящиеся в них люди, и соображают ли они вообще? Но то, что трусят, это очевидно, постоянно ночь разрывает трескотня крупнокалиберных пулемётов, громыхают взрывы на побережье. Видно, кому-то мерещится опасность в оплавленных огнём склонах, вот и срываются они, заражая своим страхом других вояк.
Мужчина ухмыляется, подтверждает мою мысль: — Ещё не высадились, а уже в штаны навалили, нервы, у бедняг, на пределе, а вдруг кто-то остался живой и камнем глаз выбьет. Трусы, любят воевать на расстоянии, а лучше с пультов персональных компьютеров, но, к своему сожалению, знают, закрепить успех может лишь наземная операция, а это для них большая неприятность. В будущем, я уверен, без колебания применят ядерное оружие… чтоб наверняка.
Я потрясён. В мозгах не укладывается сей сценарий. Настолько он не правдоподобен, но факт на лицо, Мировое Правительство, советники с серой кожей, а вдруг действительно, Землёй правят выходцы из чужих миров? Неужели некие силы и переместили нас в доисторический мир, с целью извести их, пока те не набрали всей своей силы? Тогда я нужен там, но я здесь! С тоской оглядываюсь. Горят автомобили, в воздухе витает тошнотворный запах от сгоревших людей, меня едва не выворачивает наизнанку. Мужчина тянет меня за собой. Лицо искажает гримаса страдания и ненависти, когда пробегаем мимо обугленных останков. Бегу как во сне, в глазах пелена, ощущение, что нечто хватает за ноги, спотыкаюсь, падаю.
— Вставай, натовцы уже высаживаются на побережье, — мужчина бесцеремонно дергает меня за собой, но я словно привязан и вновь падаю.
— Не могу идти дальше, — в потрясении говорю я.
— Что случилось, сердце? — делает он предположение.
— Нет, это нечто другое.
— Я тебя понесу.
— Боюсь, не получится, меня не пускает мой новый мир, — я чувствую как невидимая лента, опоясывающая моё тело, напрягается как плотная резина и тащит назад.
Мужчина присаживается рядом: — Тогда я останусь с тобой.
— Неправильное решение, — хмурюсь я. — Кто я тебе, даже не родственник и, в принципе, мы незнакомы.
— Слава, — протягивает он руку.
— Никита, — отвечаю ему на рукопожатие.
— Теперь мы знакомы.
— Всё равно, глупо. Мне уже ничем не поможешь, — я вновь пытаюсь встать, но меня словно толкнули в грудь.
— У меня в обойме осталось четыре патрона. Если завалю пару ублюдков, может, в Вирии для меня найдётся место, — грустно шутит он.
— Ты веришь в славянского бога? — удивляюсь я.
— Я верю в НАШ РОД, — неожиданно тепло улыбается Слава и пытается оттащить меня от дороги, но словно натянулась пружина.
На берегу, по гальке, елозит гусеницами тяжёлая техника. Вот десантники находят дорогу между склонами, и вездеходы ползут наверх.
С ужасом наблюдаю, как бронированные машины показываются на поверхности и направляются прямо в мою сторону. Слава отползает за камни, приготовил к стрельбе свой переделанный газовый пистолет.
Из передней машины заметили меня, вроде дёрнулись давить, но, затормозили. Я прекрасно понимаю, чего они испугались, вдруг у меня граната. Обхватываю покрепче копьё, молю, чтоб из люка кто-нибудь показался, тогда я дам волю своему праведному гневу.
Звучит пулемётная очередь. Пули выбили каменную крошку в непосредственной близости от меня. Интуитивно пытаюсь отползти, но меня словно дёргают обратно.
Наверное, они посчитали, что я ранен, люк откидывается, на землю спрыгивают несколько упитанных десантников, слышу французскую речь. Они неторопливо подходят, пальцы держат на спусковом крючке, вижу напряжённые лица, они боятся, ещё чуть, чуть и выстрелят. Решил не провоцировать, не двигаюсь, они подходят совсем близко. Подкорковым мозгом чувствую, Слава сейчас будет стрелять, крепче сжимаю копьё.
Бутафорно звучат выстрелы, они нелепы после оглушающих взрывов ракет, но два захватчика валятся на оплавленную землю. С яростным криком я швыряю копьё, оно с хрустом перебивает позвоночник, ещё один десантник, даже не издав крика, падает. Вот теперь всё! Звучит лихорадочная стрельба, бок обжигает жгучая боль.
………………………………………………………………………………………………………
Река Времени. Меня мучают ведения, вижу множество миров, они взаимосвязаны друг с другом, то переплетаются, то расходятся на невообразимо огромные промежутки времени, затем сливаются в неожиданных интерпретациях. Мозг работает на пределе, я не хозяин ему сейчас, КТО-ТО включил программу и производит манипуляции на уровне эфемерно малых нейронах.
Я словно в невесомости, мимо плывут необычные существа, капли крови окружают меня со всех сторон и не падают вниз. Князь Аскольд, словно плывёт навстречу, глаза полные тревоги, он обхватывает меня, тащит к искрящейся стене, сознание уплывает, я умираю.
………………………………………………………………………………………………………
Кто же так выводит мелодичные трели? Мне прохладно, глаза закрыты, сознание просыпается и с ним ощущение жизни. Шевельнулся, я в мягкой постели. За окном заливается птаха. Вот трудяга! Осторожно приоткрываю глаза. Утренние лучи солнца на миг слепят и наполняют сердце радостью. Я жив!
Окно открыто настежь, на ветке сидит серенькая птичка, с упоением щебечет. Да это же соловей!
— Очнулся, племяш? — слышу непривычно участливый голос. Скашиваю глаза. Напротив, стоит мой дядя, взгляд серьёзный. Неужели переживает? Чуть в стороне — братья Храповы, как всегда подтянутые, мышцы литые, стальными буграми застыли под кожей цвета бронзы — значит я в санатории.
— Давно я здесь?
— С неделю. Весь бок был разворочен, Семён целый день тебя сшивал, хорошо, что родник необычайной целебной силы, с пяток пуль в животе сидело. Где ж ты умудрился их поймать?
— На войне, — ухмыльнулся я.
— Отморозков ещё хватает, — подумал о своём Игнат. — Ты как то аккуратнее будь, мать чуть с ума не сошла, Лада вся извелась.
— Где она?
— Бульон разогревает.
Скрипнула дверь, бесцеремонно протиснувшись между братьями Храповыми, влетает моя Ладушка, лицо мокрое от слёз, но глаза лучатся радостью и нежностью прижимается ко мне, целует: — Я так боялась, — шепчет она, — на тебе живого места не было. Что произошло? Аскольд молчит. Это что, люди Вилена Ждановича напали?
— Они не причём, — прижимаю её к груди, — это другое, весточка от нашего старого мира.
— Как же так, я не понимаю?
— Не забивай себе голову. Всё прошло и не вернётся вновь. Все живы, это главное.
— Не прессуй мужа, — хмыкает один из братьев, — он неделю не ел.
— Ой, я сейчас! — восклицает жена, одаривая взглядом полным любви.
Через минуту комната заполняется народом. Лада тащит казанок с благоухающим бульоном, следом семенит Яна, мать протягивает мне руки, плачет. Ярик теребит меня за рубаху, Егор по-военному делает отмашку рукой, скупая улыбка, словно нехотя скользнула по его обычно всегда невозмутимому лицу. Семён, рассерженный как медведь, у которого отобрали мёд, пытается всех отогнать от моей постели, затем обречёно махнул рукой.
— Рад, что всё обошлось, теперь точно будешь жить, — он высыпал на мой живот тяжёлые пули. — И где ты смог столько поймать?
— Места надо знать, — ухожу я от ответа. Не хочу говорить, что происходит, или будет происходить, на нашей родной земле. Ох, как серьёзно надо задуматься о смысле нахождения нас здесь, тварей из Разлома необходимо уничтожить именно сейчас, иначе в будущем ждёт нас «демократия» с её танками, авианосцами, самолётами и ракетами.
Наслаждаюсь едой, это нечто необыкновенное. Так вкусно! Кровь весело бежит по артериям, разнося силу по всему организму.
— Божественно! — нахваливаю стряпню Ладушку. — Мне б добавки!
— Обойдёшься! — хмурится Семён. — Хочешь заворот кишок получить? Неделю лишь воду в тебя вливали.
— Жаль, — облизнулся я.
— Вечером разрешаю съесть кусочек варёного мяса, — сжалился несносный сероглазый верзила, — но очень маленький, добавляет он непререкаемым тоном.
Болеть иногда так приятно. Особенно когда у тебя почти ничего не болит. Вода из родника действует как мощное обезболивающее.
Полностью расслабился, по утрам слушаю соловья. Общаюсь с родными, друзьями. Стараюсь ни о чём не думать. Но, через недельку, другую появляется желание окунуться работу. Это как зуд в… пятках.
Не обращая на протесты Семёна, потихоньку спускаюсь к морю, хожу по сверкающей чистотой гальке, захожу по колено в воду, Лада с сыном всюду сопровождает.
Затем Храповы занялись моей физической подготовкой. Каждый день лечебная гимнастика, купание в море. И вот, наконец-то, швы становятся эластичными, а в мышцах — сила.
Я благодарен Семёну за лечение, но он смотрит на меня несколько странно, утверждает, что шансов выжить у меня не было, а если б даже выжил, то потребовались долгие годы реабилитации, затем — инвалидность. Оказывается, у меня была прострелена печень, разорвано лёгкое, перебиты мышцы, а внутренности буквально намотало на пули.
Наконец я рассмотрел наше первое прибежище. Храповы делают из него великолепный санаторий. Весьма умело строят два комплекса из камня и бетона, но и дерева в избытке, веранды, площадки для приёма солнечных ванн, разнообразные тренажёры на различных уровнях, бассейны, искусственные водопады, насадили деревьев, разбивают клумбы, газоны, засыпают многочисленные дорожки галькой взятой на побережье, вырубают в скале лестницу, чтоб удобнее спускаться к морю.
Работников хоть отбавляй, в основном ребята крепкие, весёлые, трудятся с воодушевлением, но и отдыхают в полной мере, правда, несколько своеобразно, относительно моего понятия. Некоторые качаются на тренажёрах, другие борются, фехтуют на мечах, стреляют из луков, метают копья, бегают по склонам и т. п. Как говорится, братья подбирают кадры исходя своего понимания. Единственно, кто резко диссонирует со всеми, свита Миши Шаляпина — давно не видел таких угрюмых рож. Они всё делают, чтоб ничего не делать, за что и поплатился один из них, говорят, его скормили акулам.
Игнат, на отдельной площадке, строит добротный дом, удивляет, зачем он стремится делать два этажа? Наверное, пережитки прошлого. Дядю моего не переделать. Как только я пошёл на поправку, он вновь стал смотреть на меня с пренебрежением, с насмешкой. Надюха, напротив, само радушие, кажется, вот-вот хлынет мёд — удивительно странная парочка. Часто вспоминаю тёмное лицо Славы и пронзительно светлые глаза. Хочется верить, он попал в Вирий, куда так стремился после смерти. То, что его убили натовцы, не подлежит сомнению. Мне грустно и жаль его, но, без таких как он, Родина обречена. А ещё мне по ночам иногда снится человек, которому суждено в будущем родиться на нашей многострадальной земле. Высокий, с ясным взором, прейдёт он Севера, неся свою веру, к народу, погрязшего в грехах, но у этого народа серая кожа, они дети чужого бога. Не поймут его светлые мысли, принесут в жертву своему кровавому божку. И после смерти не оставят в покое, на его святости взрастят гнилую идею и, держа её как знамя, начнут закабалять народы.
Мне кажется, мы можем толкнуть «колесо истории» в сторону от приближающегося ада земного. Нам ещё раз дают шанс не быть наивными, чтоб «любите ближнего своего» звучало шире и ярче — «любите ближнего своего, если он того достоин». Идеи должны звучать чётко и ясно, их не нужно объяснять, интерпретировать на свой лад, тогда они правильные, в другом случае — они содержат замаскированную крамолу.
Сегодня ночью мне вновь снится сон, где я вижу высокого человека с ясным взором, он лежит в мрачном ущелье, на острых камнях и невероятно сильно страдает. Над ним нависло существо с серой кожей, на первый взгляд, оно похоже на женщину, необычайной красоты, но я знаю, оно двуполо — это не человек.
Словно внутри меня раздаётся голос, он сильный и приятный, льётся как река, бескрайняя и холодная, но в нём тревога:
«По серой коже их, вы узнаете
Чужеземных ворогов…
Глаза цвета мрака у них, и двуполы они,
И могут быть женой, аки мужем.
Каждый из них может быть отцом, либо матерью…
Разукрашивают они красками лица свои,
Чтобы походить на Детей Человеческих…
и никогда не снимают одеяний своих,
дабы не обнажилась нагота звериная их…».