Гуманный выстрел в голову

Виктор Ночкин СКОРПИОН

Я жил в степи и питался дикими быками. Вернее, если быть абсолютно точным, то дикими быками я питался только два раза.

Первый раз — очень давно, в юности. Когда-то я наткнулся на почти полностью обглоданный скелет. Кости были такими громадными, что, вполне возможно, этот бык пал просто от старости. А может быть и так, что мне, тогда еще совсем юному, туша только показалась настолько большой… Массивные кости, гладкие и матово-белесые там, где над ними уже потрудились трупоеды…

Много ли нужно для пропитания существу моих размеров?.. Я задержался там надолго, питаясь кусочками разлагающейся плоти, которыми пренебрегли более крупные обитатели степи. Мясо быка мне очень понравилось, хотя, сказать по правде, оно все же было лишено того неповторимого привкуса, что дает ощущение победы. В тот раз все вышло слишком уж легко. Вот когда пожираешь сраженного тобою врага… Когда знаешь, что это твоя добыча, твой трофей, а не случайная находка… Что и говорить, гордость — лучшая приправа для добычи!.. Впрочем, среди падальщиков, участвовавших в том давнем пиршестве, были и вполне съедобные. Кое-кто из них оказался в несколько раз крупнее меня, что дало мне возможность оценить этот самый привкус победы — пряный, острый…

Второй раз — о, это целая история… К тому времени я уже достиг вполне зрелого возраста и почти теперешних своих размеров. Еще я освоил технику бокового прыжка, что прославило меня среди единоплеменников. На моем счету было уже немало побед, но я мечтал о мясе дикого быка, причем это непременно должен был оказаться взрослый самец. Впечатления юности — самые стойкие, а тот, первый бык… Тот мне крепко запомнился. И дело даже не во вкусе его мяса — дело в другом. На некоторое время убитое животное стало центром, вокруг которого

словно закручивалось все бытие в степи, множество самых разных ее обитателей собрались на пиршество, от ничтожнейших до самых крупных и заметных. Над останками происходили межвидовые поединки и схватки за право лидерства внутри прайдов, вершились трагические и страшные дела… И получить свой кусок на этом пиршестве было вовсе не так уж легко.

Естественно, честолюбие звало меня повторить нечто в этом роде, самому стать причиной и, так сказать, автором подобного круговорота активности обитателей нашей степи. Этот подвиг прославит меня.

Конечно, мой яд может быть смертелен даже для самого крупного зверя, все дело только в дозе, но у степи свои законы — и просто так убить дикого быка для меня было почти что невозможно. Я день за днем упорно оставался неподалеку от стада, но старый вожак, седой Оркал, словно подозревал о моих намерениях: стоило мне приблизиться на какое-то только одному ему известное расстояние, стоило пересечь невидимую границу, как старик тут же тревожно задирал голову, втягивал волосатыми ноздрями сухой полуденный жар и негромким рыком поднимал стадо, заставляя его удалиться от меня… Для кого-нибудь другого сам факт отступления стада стал бы поводом зазнаться, но я желал иного. Эта мечта о мясе дикого быка грозила превратиться в манию, я даже начал подумывать о дальнем путешествии на поиски другого стада, ведомого менее опытным вожаком, чем Оркал… Помог мне, как это обычно и бывает, случай.

Молодой бык, лет, возможно, четырех-пяти — вполне крупный и сильный, чтобы чувствовать себя взрослым и опытным, но еще недостаточно массивный, чтобы бросить открытый вызов Оркалу, — сам выбежал мне навстречу в один прекрасный день… Да, прекрасный день. Возможно, бычок бежал от Оркала, прогневив старика какой-нибудь дерзкой выходкой, а возможно, он просто, без всякого повода, решил прогуляться в одиночку… Кто знает?.. Молодежь любит демонстрировать свою независимость. Так или иначе, молодой бычок мчался прямо на меня, гордясь, наверное, тем, как дрожит степь от ударов его копыт и как высоко взлетают из-под них комья дерна и пучки серой жесткой травы… Заметил ли бычок меня? Если говорить совсем уж откровенно, я в этом не уверен. Но мне приятно думать, что он слегка затормозил, прежде чем ринуться на меня. Будь он в стаде, ведомом Оркалом, такого бы не могло произойти. Я — крошечное существо по сравнению с могучим диким быком, но Оркал никогда не позволит мне приблизиться к стаду на расстояние даже ста прыжков. Молоденький же бычок мчался прямо на меня, летел, гремел, грозил.

В таком деле, как поединок с быком, главное — точный расчет. Во всяком случае, для существа моего вида. В нужный момент, ни мигом раньше и ни мигом позже, я отпрыгнул в сторону, изгибаясь в полете и стремительно выбрасывая в направлении гигантской ноги хвост, с кончика которого, сверкая, переливаясь, разбрасывая искры, слетела крошечная капелька. В момент приземления я оказался как раз под брюхом быка, а мое жало чиркнуло чуть выше копыта, нанося быку царапину — ничтожно маленькую в сравнении с его размерами. Он пронесся дальше, на несколько десятков шагов удалившись уже от меня и тут только до его разгоряченного сознания дошла боль, вызванная прикосновением жала. Бычок затормозил, приседая на задние ноги, тогда как передние его копыта глубоко зарылись в перевитую корнями травы каменно-твердую почву. Облако пыли заволокло массивную фигуру моего противника, и из облака раздался рык, подобный рокоту весеннего грома… И бык, развернувшись, снова ринулся, разбрасывая из-под ног сплющенные комья земли… Именно этот его рывок — безошибочно точно в мою сторону — и убедил меня в том, что я был замечен быком, прежде чем нанес первый удар. Возможно, кто-то другой постарался бы укрыться, спрятаться от разъяренного гиганта, кто-то другой просто дождался бы результата и подождал бы, пока бычок уберется или пока яд свалит его. Но я считал бесчестным не дать противнику нового шанса и просто ждал, слегка приподняв переднюю часть туловища и широко разведя клешни — чтобы ему было легче меня заметить. И все повторилось снова: грохот копыт, прыжок, удар. После третьего укола бычок стал выказывать первые признаки слабости, вызванной ядом, после шестого он уже двигался заметно медленнее. Восьмой удар свалил его. На мое счастье, умирающий бык сделал еще один, последний, шаг — и не рухнул прямо на меня. Я ведь тоже был измотан поединком и вряд ли сумел бы увернуться… Я прилег на брюхо и слушал, как с последним хриплым выдохом сознание покидает дикого быка, убитого моим ядом. Непередаваемое ощущение!

Только спустя полчаса я нашел в себе силы вскарабкаться на левый рог поверженного зверя. Вечерело. Я с удовольствием вытянулся на широкой округлой поверхности, подставляя тело лучам склонившегося к горизонту солнца. Я наслаждался теплом уходящего дня и победой…

Из дремотного состояния меня вывела дрожь земли — приближалось стадо, во главе которого, подобно утесу, над плотной полоской пыли возвышался Оркал. При виде мертвого сородича он остановил стадо. И медленным шагом — один —

направился ко мне. Я сполз с рога на широкий лоб своей добычи. Оркал навис надо мной, я, кажется, даже чувствовал теплый затхлый дух, исходящий из его пасти… Я не боялся, хотя гигант мог убить меня одним движением копыта. Вожак по-своему мудр, но он — раб инстинктов. И слепо повинуется законам своего племени. А законы запрещают ему прикасаться к другим быкам копытами. Даже Оркал не посмеет нарушить запрет. Он может драться с самцами за место во главе стада или за самку весной. Но закон велит ему биться только рог против рога — и никак иначе. А ногой он не посмеет тронуть бычка. Даже мертвого. Нет, не посмеет.

Довольно долго седой бык стоял надо мной, внимательно разглядывая. Я прощупал его ментальный рисунок и послал ему в ответ несколько сигналов. Понял Оркал или нет, но он повернулся и затрусил к стаду. В том, что он обернулся ко мне хвостом, не было ничего унизительного ни для меня, ни для него. Он признал мою победу, но и демонстрировал свое превосходство. Не надо мной, конечно, — над поверженным сородичем. Он не боялся повернуться хвостом ко мне. Но стадо увел и никогда больше не приводил своих пастись на том лугу, где остались кости незадачливого бычка.

Поутру к туше слетелись грифы. Я чтил законы степи и не имел ничего против участия стервятников в пиршестве. Позже к нам присоединились шакалы и другие падальщики. Мяса хватало всем. Я же наслаждался особым вкусом этой добычи и сознанием того, что я — Я, ПОБЕДИТЕЛЬ — делюсь своей добычей. Делюсь со всей огромной оравой. В этот раз я не тронул никого, даже мерзких гусениц… Даже серых козявок. Они были моими гостями на пиру и мяса в этот раз было вдосталь для всех. Затем, когда от поверженного мною бычка остались только голые кости, я поселился в черепе. И всякий раз — если, конечно, не было дождя — по вечерам лежал, распластавшись, на левом роге…

Как-то раз, на рассвете, около бычьего черепа, в котором я жил, раздался шум, подобный грому, но стократ сильнее. Словно неимоверное стадо несется по степи — и каждый бык в нем вдесятеро громаднее Оркала. Я выглянул из проема глазницы и замер. Медленно и величаво на землю опускалась гора. Клянусь — целая гора! Огромная, матово и мутно блестящая, словно лужа после бури… И неправдоподобно правильной формы — как панцирь чудовищного жука. Я продолжал наблюдать, завороженный невиданным зрелищем. Широкое основание опустилось на землю, вдавив камни и кусты, и верхний слой почвы просел под чудовищной тяжестью… Долгое время не происходило ничего, но я умею ждать. Наконец — солнце уже

близилось к зениту — в матовой стене открылось отверстие и из него к земле протянулось что-то плоское и ребристое. На минуту все снова замерло, затем по вновь образованному настилу из чрева странной летающей горы на землю сошло нечто… Вернее, не сошло, а, скорее, скатилось… Или не скатилось. По бокам это нечто имело две бегущих плоских змеи, которыми оно отталкивалось и на которые опиралось. Это нечто явно не было существом, хотя и умело самостоятельно передвигаться. И шкура его матово блестела, как и бок летающей горы. За первым самодвижущимся предметом последовал другой, третий… Множество их исторглось из отверстия и разъехалось в степь, окружив породившую их гору широким кругом. Из блестящих панцирей «черепашек», как я успел окрестить их про себя, выдвинулись тонкие упругие нити и принялись шарить в воздухе и ощупывать землю и жесткие стебли — я хорошо видел, как трудится ближайшая ко мне «черепашка». И — тишина. Только скрежет блестящих усиков «черепашек» и тихий шелест ветра в тени летающей горы…

Я продолжал наблюдать. Наконец в черном отверстии летающей горы показалось… странное… существо… Да, в отличие от черепашек, это определенно было существо — и громадное! В несколько раз больше Оркала, а ведь седой вожак считался самым крупным из жителей степи! Больше всего пришелец напоминал варана с крыльями, вставшего на задние лапы. Еще одна странность облика чудовища — его громадное тело в нескольких местах было перетянуто чем-то вроде сброшенных змеиных кож, к которым лепились разные плоские штучки из того же, кажется, материала, что и стенки летающей горы, служившей (вот еще одна странность!) ему обиталищем так же, как мне — череп быка. Вслед за громадным существом из горы выступили еще двое — почти такие же громадные, но все же немного поменьше ростом.

Первый гигант разинул пасть и над степью зазвучал его рев. Немного позже я понял, что акустические колебания служат чудищам из летучей горы средством коммуникации. Довольно глупо, если можно напрямую проецировать ментальные волны…

— Именем Межгалактической Федерации, — ревел чужак, — я прибыл на эту планету в качестве полномочного представителя федеральных интересов для поисков разума и установления взаимовыгодных контактов! Я, глава экспедиции, командор Ящик Бокс!..

Даже если бы я тогда уже понимал звуковую речь, я бы все равно не осознал бы смысла этой белиберды. Закончив, пришелец огляделся и заявил своим спутникам:

— Как я и предполагал, ответа не последовало.

— А чего ты ждал, командор? Или ты видишь в этой пустыне разумных аборигенов? — спросил второй зверь, поменьше. Я решил, что он самец, поскольку решился заговорить с вожаком. Третьего пришельца, уступающего размерами обоим спутникам, я определил как самку.

— Нет, не вижу, Фурункул Прыщ, — отрезал командор, — но они могут обитать в более плодородном краю, возле моря. Ведь это по твоему настоянию мы опустились в такой глуши!

— Я изложил свои аргументы, командор, — ответил второй гигант, — здесь легко обеспечить охрану, равнина хорошо просматривается, нет экранирующих препятствий, нарушающих связь между охранными модулями. Не забывайте, я отвечаю за безопасность экспедиции. А в морской воде — повышенное содержание солей. Вряд ли там есть вообще хоть сколь-нибудь развитая органика.

— Но зеленая полоса! Визуальные наблюдения показали…

— Визуально наблюдаемая зеленая полоса — образованные штормами скопления оксидов меди. В морской воде повышенное содержание меди. Здесь, вдали от моря, больше шансов отыскать разум, поскольку благоприятные условия обеспечиваются регулярными дождями. И нет испарений аммиака. В морской воде повышенное содержание аммиака.

— Что ж, — решил вожак пришельцев, — в таком случае, инспектор, проверьте исправность модулей, а мы займемся исследованием местной фауны. Коробка Кейс, следуй за мной!

— Не выходите из круга, командор, — бросил им вслед инспектор, — помните о мерах безопасности.

— Я помню, Фурункул Прыщ!

Я понимал почти все, о чем говорили пришельцы, поскольку их ментальные рисунки были просты, если ли не примитивны, что позволяло легко считывать мысли.

Действия чужаков показались мне очень интересными, хотя особого смысла в их поступках я пока что не нашел. Из любопытства я покинул свое убежище и пополз за двумя — командором и самкой. Меньший самец просто молча обходил «черепашек» и что-то с ними проделывал. Поскольку он молчал и был сосредоточен на своем занятии, его ментальный рисунок колебался слабо и он был для меня менее привлекателен. Зато командор трещал без умолку:

— Знаешь, Коробка Кейс, я мечтал об этой экспедиции. Я надеюсь отыскать следы чужого разума, хотя бы следы. Понимаешь? Нам необходимо знать, что он существует, этот разум, отличный от драконьего!

— Зачем, Ящик Бокс? — я уже догадывался, что тихий голос соответствует неуверенности и нерешительности, о которых свидетельствовали сглаженные очертания ее ментального поля и преобладание холодных тонов в ауре.

— Видишь ли, — с воодушевлением затараторил командор, — мы изнежены, использование техники портит нас, а отсутствие потенциальной угрозы делает нас слабыми и нерешительными. Наша раса, раса драконов — гегемон Вселенной! Мы не ждем угрозы извне, мы не боимся конкуренции, наши бойцовские качества утрачены… И если когда-нибудь перед нами окажется настоящий враг — мы будем не готовы к смертельной схватке… Нет, драконам позарез нужны сведения хотя бы о следах иного разума, хотя бы намек, хотя бы подобие вероятности угрозы…

— И если мы отыщем эти следы…

— Если мы отыщем эти следы, то это подстегнет воображение наших соплеменников, мобилизует лучшие силы расы… Это вдохнет огонь в… Стоп! Смотри туда!

Я машинально поглядел туда, куда указывал коготь. Среди камней и пучков пропыленной травы притаился небольшой варан. Драконы направились в его сторону. Даже когда они уже нависали над ящерицей, та и не думала убегать. Спокойно она (это была самка) следила за их приближением, выстреливая периодически розовым язычком. Ее инстинкты молчали относительно врагов такого размера.

— Разумен ли ты? — прогремел голос командора. — Понимаешь ли ты меня? Способен ли ты к контакту? Я повторяю свой вопрос: разумен ли ты?..

И это огромное чудище еще считает себя разумным! Неужели оно всерьез надеется, что мыслящее существо иного мира, встреться оно горе-исследователям в самом деле, будет непременно обладать такой убогой коммуникативной системой, как звуковая речь? И что оно будет пользоваться той же кодовой таблицей? И вообще, что такое разум? Умение отступить от инстинктов? Ну, вот такое, как, к примеру, мой боковой прыжок? Не уверен, не уверен. Старый Оркал, по-моему, самое мудрое существо в степи, и его мудрость проявляет себя в том, что он НИКОГДА не нарушает повелений инстинкта и обычая — и в то же время умудряется всегда находить выход их опасных и щекотливых ситуации. Иногда — нестандартный выход. Легко ли ему? Скорее легко варану, тоже слепо подчиняющемуся инстинктам, но не принимающему нестандартных решений. Вот потому-то Оркала уважает вся степь, а варанов — никто… И тут я заметил, что большой дракон-самец сжимает в протянутой к варану лапе один из блестящих предметов, украшавших обвивающую его «змеиную шкуру». Щелчок, вспышка — и вараниха осела в быстро разливающейся луже крови. А может, подумал я, критерий разумности — умение убить «неразумного»? И в этом случае я вряд ли смогу сравниться с Оркалом… И в то же время большинство могучих самцов из оркалова стада глупы, как… как быки! Я уже не говорю о коровах…

После заката драконы развели костер перед своим «кораблем». Вот, к примеру, огонь — это свидетельство разума пришельцев или нет? Мне он просто не нужен и, если я не развожу огня, это вовсе не говорит о моем неразумии. Командор Ящик Бокс держал над огнем разделанную тушку варанихи и напыщенным тоном (я быстро научился разбираться в связи оттенков эмоций и тональностью речи) разглагольствовал о прелестях мяса добычи, убитой своими руками. Ха! Своими руками! Да что это существо может понимать в таких вещах, как гордость и честь победителя! Он убил — при помощи хитрости — зверушку в сто раз меньших размеров и смеет равняться с такими героями поединка, как я! Я счел бы позором для себя назвать «победой» умерщвление твари, меньших размеров, чем я сам!

— Знаете, друзья мои, — провозгласил Бокс, — мясо добычи имеет особый, ни с чем не сравнимый привкус…

— Должен тебя предупредить, командор, — тут же скучным голосом проскрипел Фурункул Прыщ, — что я включу в свой отчет этот факт нарушения устава. Мясо инопланетной фауны употреблять в пищу запрещено и опасно…

Сам-то Фурункул Прыщ пожирал что-то лишенное запаха из блестящей «банки». И Коробка Кейс тоже. Но их вожак явно чувствовал себя в ударе и продолжал:

— Ерунда! Я чувствую, как во мне бурлит кровь моих предков! Огромные, могучие хищники — они сражались с врагами и опасной добычей, с боем отстаивая право на существование! А нам все дается слишком легко. За нас все делают приборы и машины. Нет, завтра же я полечу на охоту! И я отыщу на этой равнине по-настоящему крупного зверя. И убью его!

Конечно, убьет. Трусливо, бесчестно, при помощи своей

! блестящей штучки из «футляра». А перед тем как убить, вежливо осведомится, понимает ли жертва его примитивную речь… — Одиночные полеты запрещены инструкцией, — заметил Прыщ, — к тому же у нас есть четкий план. Охотничьи вылазки в нем не предусмотрены. И вообще, я настаиваю — ни шагу за круг сканеров.

— Я командор, — важно бросил Бокс, — и беру ответственность на себя! Поскольку одиночные полеты запрещены, со мной отправится Коробка Кейс. А ты, Фурункул Прыщ, сиди в своем кругу сканеров. Я же завтра отправляюсь в полет!

Тут самец впервые на моей памяти расправил крылья. Должно быть, он считал, что его жест грациозен и исполнен гордости… Но в затрепетавшем пламени костра я с удивлением разглядел, что крылья недоразвиты и скорее всего являются рудиментарным придатком. Интересно, как этот дурень надеется подняться в воздух? Пожалуй, любопытно будет проследить. Когда драконы заснули (меньшие в «корабле», а Ящик Бокс продолжал свое единение с природой, ночуя у костра), я обследовал «змеиные кожи» и плоские предметы на нем. Разумеется, ничего общего с понятием «существо» эти предметы не имели. Я отыскал безопасную щель в одном из «футляров» Бокса и устроился там. Полечу завтра с ними. Погляжу.

Наутро двое драконов, Бокс и Кейс, в самом деле собрались в полет. Они напялили на себя еще какие-то штуки, побольше обычных «футляров» и… в самом деле эти устройства давали им возможность летать, даже не пользуясь их вялыми спинными придатками. Я с огромным удивлением убедился в этом во время пробных полетов вокруг «корабля».

А вскоре парочка покинула лагерь — ну и я вместе с ними. Драконы, к моему удивлению, оказались прирожденными летунами. Вряд ли их ловкость в воздухе объяснялась исключительно тренировками, несомненно их предки были летающими существами. Собственно, на это и указывали рудиментарные крылья. Да, разумеется, навыки летунов объяснялись скорее инстинктами, чем приобретенным опытом. Это свойственно примитивно организованным существам… А драконы, кажется, наслаждались полетом, совершенно позабыв о своих заданиях и обязанностях. Думаю, они выглядели очень красиво со стороны — огромные самец и самка, выделывающие замысловатые петли и причудливые повороты в светло-голубом небе степи. Я, сидя в своем «футляре», только и делал, что катался по свободному пространству, когда мой скакун закладывал особенно элегантный вираж. Вдруг я уловил изменение в ментальном рисунке Бокса — он приметил интересную цель вдалеке. Крикнув Коробке что-то неразборчивое, самец устремился туда. Его рывок был настолько резким, что я… вывалился из своего убежища… Мне повезло — я упал с небольшой высоты и прямиком в густой пучок травы. Полетал, называется.

Когда я пришел в себя, драконов уже не было. Но я видел следы их пребывания — вдали отчетливо выделялась белесая туша убитого зверя. Все мое тело ныло после падения, но я заковылял туда. Я не хотел верить, я отказывался верить… Оркал,

огромный, могучий, мудрый… Всегда спокойный и уверенный в себе Оркал. Пришелец счел его неразумным, поскольку вожак не стал отвечать его примитивной речью? Но я-то знаю, что седой бык разговаривал со всей степью на понятном ей языке. Вся степь уважала Оркала. Почему-то я решил, что останусь здесь и не дам падальщикам устроить пир. Час шел за часом — степные могильщики не спешили к добыче… Я видел грифа, кружащего в вышине, но птица и не думала опускаться к поверженному быку; свора шакалов появилась на закате, их вожак Арек приблизился к туше, не обращая внимания на мой угрожающе занесенный хвост. Я с удивлением наблюдал, как Арек лизнул в холодный нос мертвого быка и затрусил прочь, отрывистым лаем призвав стаю… Да что там грифы и шакалы — даже серые козявки, у которых нет ни стыда, ни совести, ни даже страха — и те не хотели поедать седого быка. Я чувствовал их ментальные сигналы — слабенькие, почти неразличимые. И еще я слышал тех, кто размерами стократ меньше серых козявок — эти крошечные твари тоже обещали не трогать тело Оркала… На моей памяти такого не случалось в степи… И теперь я знал, что мне следует сделать. Этот убийца, мнящий себя разумным, Ящик Бокс, жаловался, что его племя не имеет естественных противников? Что им слишком легко? Что его народ слабеет из-за собственной безопасности? Что же… И я заспешил туда, где опустился «корабль» пришельцев.

День за днем, день за днем полз я к цели. Левые — правые, задние — передние… Несите меня быстрее, маленькие черные ножки! Несколько раз я издали различал силуэты парящих драконов. Сколько нужно моих крошечных шажков, чтобы преодолеть расстояние, которое пришельцы покрыли за считанные минуты полета? Сколько бы их ни было — дойду. Я должен был успеть. И я не охотился в пути, берег яд.

Успел. Кольцо «сканеров» я преодолел беспрепятственно, они не были настроены на такую мелкую цель. Драконов я застал во время разговора — пришельцы как раз обсуждали итоги разведывательных полетов.

— …А вот там, на юге, определенно развалины. Руины, понимаешь, Фурункул Прыщ? Искусственного происхождения! И радиационный фон там примерно в сорок раз превышает естественный!..

На юге? Я сам пришел в степь из тех мест… И при других обстоятельствах я бы с удовольствием послушал, но не сейчас. Не сейчас. Не медля больше, я осторожно приблизился к Ящику Боксу, вернее, к его правой ноге. Я давно приметил у него на пятке трещинку в броне… Так его!!! Есть!!! Я с непередаваемым

азартом вонзил жало в щель между пластинками чешуи. Обычно я, нанеся удар и впрыснув жертве фиксированную порцию отравы, тут же стараюсь отскочить, но в этот раз я не вытаскивал жала и меня буквально передергивало, когда я ощущал, как яд струится в ранку на ноге дракона. Так его!!! Ящик Бокс скакал, размахивал ужаленной ногой, но все еще не видел меня. А яд, накопленный за долгие дни пути, струился и струился из жала… Фурункул Прыщ выхватил свою смертоносную штучку и покатился по земле, озираясь в поисках угрозы. Секундой позже и Коробка Кейс последовала его примеру. А их вожак уже рухнул наземь и извивался в конвульсиях — яд прекрасно действовал. «Разумен ли ты? — послал я ментальный сигнал ужаленному дракону. — Понимаешь ли ты меня? Способен ли ты к контакту? Я повторяю свой вопрос: разумен ли ты?..» Он привстал, озираясь в поисках существа, задавшего ему вопрос — огромного, грозного существа… И снова рухнул. Все.

— Коробка Кейс, — позвал самец, — я принимаю на себя командование. Поскольку мы атакованы превосходящими силами противника, приказываю отступить на корабль и приготовиться к старту!

— Но… Инспектор… Наш командор…

— Никаких «но»! Командор убит и теперь я начальник экспедиции. Быстро на борт! И готовиться к старту!

Сам он, как и положено самцу, остался прикрывать отступление. И в самом деле прикрывал — не меньше минуты. Едва в чреве летающей горы, которую драконы называли «корабль», что-то глухо взвыло, как он кинулся внутрь, не озаботившись даже поинтересоваться самочувствием прежнего вожака. А я лежал на брюхе, обессиленный и опустошенный, и весело наблюдал за их бегством. Сбылась мечта Ящика Бокса — народ драконов обрел угрозу… И будущее его уже не столь безоблачно… Должно быть, за этой экспедицией последуют другие… Обязательно последуют… Чужие снова явятся в нашу степь, в центре которой лежит, не разлагаясь, огромная туша седого быка.

…Я — скорпион. Я живу в степи и питаюсь драконами. И теперь я вместо Оркала разговариваю со всей степью. Легко ли это?