XIII

Характеристика современного Человека-биокредиты-возвращающего выглядела бы примерно так:

По природе всеяден, почти обязательно мужского пола, чаще всего одинок. Питается готовой пищей и напитками или остатками съестных припасов в доме клиента, когда ограничен временем. По привычке то и дело поглядывает через плечо, опасаясь нападения. Осторожен, умен, хитер. Носит часы, иногда двое, всегда синхронизированные по местному времени. Со стандартным комплектом оборудования Человек-биокредиты-возвращающий способен видеть в темноте, сканировать незнакомые объекты на большом расстоянии и обгонять клиентов почти в любом забеге на длинные дистанции. Нередко слишком много пьет и курит, растрачивая и прожигая здоровье любыми способами, которые приходят в голову, а когда фантазия истощается, спрашивает у других, чем бы еще позлоупотребить.

Идя по следу, Человек-биокредиты-возвращающий сливается с тенью, приглашая ночь в партнеры. Мало кто его видит. Еще меньше людей могут от него спастись. Единственный звук, который он издает, — шипение эфира, исходящего из переносных канистр, и к тому времени, когда клиент догадается о природе тихого свиста, обычно бывает уже поздно. Визитная карточка Человека-биокредиты-возвращающего — желтая квитанция, оставленная на поверженном теле, подписанная в трех экземплярах.

Человек-биокредиты-возвращающий — ночная птица.


Это, кстати, следовало бы положить на музыку, лучше торжественно-минорную: Человеку-биокредиты-возвращающему необходим ореол таинственности.


Прожив, таким образом, большую часть жизни, я накопил достаточно опыта, чтобы покинуть прачечную днем, когда все порядочные биокредитчики отсыпаются дома без задних ног. Когда часов в шесть выглянуло солнце, мы с Бонни крадучись выбрались из полуразрушенного здания и попытались смешаться с остальными обитателями городского дна, начинавшими свой длинный рабочий день попрошаек. Бонни, чье лицо с каждым часом, проведенным вместе, становилось все более знакомым — наваждение какое-то, честное слово, — одолжила мне большую спортивную сумку, в которой я нес свой арсенал, за исключением скальпелей и «маузера», рассованных по карманам. Бонни тоже шла не с пустыми руками, хотя я затруднялся определить, что у нее есть и где; оружие бесследно исчезало под облегающим пальто.

Через двадцать минут пути нам попалась захудалая, плохо освещенная забегаловка. Сев за стол у дальней стены, мы заказали тосты и яичницу — платила Бонни — и стали соображать, куда, черт побери, идем.

— Надежный приятель, у которого можно отсидеться, — предложил я.

Бонни пожала плечами:

— Я растеряла почти всех друзей.

— А у меня никогда не было много приятелей. Только в союзе, но к ним мы не пойдем.

Она кивнула, поджав губы.

— Насколько ты просрочил?..

— Достаточно, — ответил я. — Спустя три месяца уже не важно, сколько именно.

Она отпила глоток теплой воды из-под крана, которую нам принесли.

— А ты пробовал поговорить с менеджером по кредиту?

Неожиданно для себя я засмеялся:

— Кредитный менеджер — мой прежний босс. Раз я у него больше не работаю, с чего бы ему идти со мной на сделку… А ты?

— Разумеется, — сказала она. — У меня было три кредитных менеджера…

— Впервые о таком слышу.

Бонни улыбнулась, и обшарпанная забегаловка исчезла. Осталась только эта улыбка, остальное потеряло всякое значение.

— А я полна сюрпризов. Они очень хотят тебя поймать?

— Я в сотне наиболее разыскиваемых, — ответил я, чувствуя себя как-то странно, словно хвастаюсь этим.

— Ах ты проказник!

— А то!.. Под номером двенадцать.

Если на Бонни это и произвело впечатление, то виду она не подала, продолжая потягивать воду и разглядывать обстановку, — осталась спокойной.

— А в тебе что новенького? — спросил я. — Я знаю про «Воком», про уши — а еще?

— Есть кое-что, — проговорила она. Дразнит меня, что ли?

— Например?

Ее глаза сузились в маленькие щелочки. У меня возникло ощущение, будто она снова меня изучает, пытаясь отгадать, что я за человек. Готов поклясться, долю секунды я слышал едва уловимое жужжание сфокусировавшихся механических линз, тут же уехавших в обратном направлении.

— Можешь спросить о трех органах, на выбор, — сказала она.

— У тебя еще три искоргана?!

— Выбирай.

Масса органов, мало времени. Я уже знал об ушах и глотке новейших и самых дорогих вокомовских моделей, поэтому решил далеко не искать.

— Глаза, нос, рот.

И вот что она ответила.

* * *

— Оба моих глаза — «Маршодин динамикс», каждый со стандартным стократным увеличением и оптимизированным восприятием спектральных цветов. В левом имеется дополнительная линза, которая устанавливается, если я моргну три раза подряд; с ее помощью можно увеличить удаленные объекты в триста раз, но тогда у меня начинаются головные боли. В правом глазу есть функция двухсоткратного макроувеличения, позволяющая видеть как в микроскоп, но от этого меня начинает тошнить. Если применить эти функции одновременно, дело кончится тем, что я буду ходить кругами, глотать аспирин пачками и блевать. Кредит у «Маршодин» получен через Кредитный союз под двадцать девять и восемь десятых процентов годовых.

Носовой хрящ силиконовый, производства виргинской корпорации «Бун», но сенсоры и нервные проводящие пути — дженерики[19] Кредитного союза. Возможности у этой модификации скромные, но я могу блокировать определенные дурные запахи и усиливать некоторые приятные. В последнее время это просто неоценимая функция. Прямой кредит через союз по специальной ставке двадцать семь и четыре десятых процента годовых.

Мой рот — настоящий универмаг фирменных искорганов, но раз уж ты интересуешься, устрою тебе бесплатную экскурсию. Губы мои собственные, но сенсоры в них — «Кентон», под тридцать два процента; язык — регулируемый полимер, содержащий в четырнадцать раз больше вкусовых сосочков и блокировку наподобие носовой, тоже дженерик Кредитного союза, под двадцать восемь и четыре десятых процента. Искусственные зубы изготовлены ортодонтом, без процентов. Я ответила на твой вопрос?

* * *

И тут все встало на свои места. Пока Бонни долго и подробно распространялась о своих искорганах, она подалась вперед долить себе сока и нетерпеливо отбросила рукой выбившуюся прядь, упавшую на глаза. Прядь свесилась набок, впервые после нашего знакомства я наконец-то смог толком разглядеть лицо Бонни и вдруг как-то сразу понял, отчего она кажется такой чертовски знакомой.

— Номер один, — вырвалось у меня. На нас обернулся кто-то из посетителей. Спохватившись, я понизил голос: — Ты возглавляешь список…

— Не обязательно объявлять об этом окружающим, о'кей?

— Я видел перечень должников, — продолжил я шепотом. — В офисе в торговом центре. Я искал свое имя…

— Я действительно номер один в большой сотне. Или ты думаешь, я прожила столько времени, не зная элементарных вещей?

Я не успел ничего добавить — подошла официантка с нашим завтраком, грохнув на стол тяжелые тарелки. Прежде чем продолжить, я набил рот беконом.

— Сколько ты в бегах? — негромко спросил я. — Должно быть, немало, раз поднялась на такое почетное место?

— Это не из-за времени, — поправила меня Бонни. — А из-за количества. Когда-нибудь я разрешу тебе спросить о моем теле.


Мои любимые рекламные ролики Кредитного союза, в произвольном порядке:

1. «Что в тебе новенького?» Хотя эта фраза в наши дни прочно вошла в обиход, я удивлюсь, если кто-нибудь помнит саму рекламу. Это был один из первых роликов Кредитного союза, где трое детишек разных рас пели о своих недавно имплантированных искорганах. Они отбивали чечетку на фоне мировых исторических памятников, неся жизнь и любовь жителям всех стран. Новая поджелудочная у Тадж-Махала, усовершенствованный мочевой пузырь у подножия Биг-Бена, и каждый пациент демонстрировал отличное здоровье после легкой операции и быстрого восстановления. Больше, чем сам ролик, меня впечатлила легкость, с какой фраза пошла в массы. Сейчас вопрос «Что в тебе новенького?» почти заменил традиционное «привет». Уверен, за свою изобретательность сотрудники отдела маркетинга получили большие годовые бонусы.

2. Появление Гарри-Сердца и Ларри-Печени. Я знаю, что это старье, эта реклама достала и всех уже тошнит при виде мультяшных персонажей, мягких игрушек, тематических луна-парков и ресторанов фаст-фуда с навязанными в нагрузку куклами, но я обожаю приключения этой плутовской анимационной парочки. «Волшебное путешествие Гарри и Ларри» было первым шестиминутным информационным роликом, ставшим хитом на рынке и сотворившим чудеса для имиджа Кредитного союза. Лучшая часть — когда Гарри и Ларри жмут друг другу руки на боксерском ринге, огороженном бинтами, осознав наконец, что вместе они работают лучше, чем по отдельности. Еще и урок морали для детей.

3. «Спроси меня о моем мозге». Возможно, самый смешной ролик, придуманный нашим отделом маркетинга, хотя фактически это была реклама первой кентоновской ЦНС «Призрак». Там парень с невероятной памятью бегает по городу — снято ускоренной видеосъемкой в десять раз быстрее обычной, — и когда возвращается в свой офис и его спрашивают, где был, он отбарабанивает свои приключения без единого упущения. Этот ролик сделал популярным аналог фразы «Что в тебе новенького?», создав возможность для пациентов с искорганами непринужденно упомянуть обновку в разговоре. В конце концов, нет ничего постыдного в том, чтобы жить с трансплантатом.

Эти три рекламных ролика запомнились, может, потому, что остальные я забыл. Память уже не та, что раньше; вероятно, имело смысл поставить себе «Призрак», когда была возможность. На сегодняшний день я могу сказать лишь «Спроси меня о моем сердце», но теперь, спустя год после операции, гламур заметно потускнел.


Забавно, что первый рекламный ролик Кредитного союза я увидел во время повтора «Человека на шесть миллионов долларов».[20] Не оригинального сериала, конечно, и не обновленной версии, но третьего сезона второго ремейка, после того как упразднили программу. Реклама была про сердце, кажется, про уникально высокую безопасность имплантации «Джарвика». Ирония ситуации не столько позабавила, сколько испортила настроение: даже с безукоризненной кредитной историей, которой, без сомнения, отличался Стив Остин, в наши дни черта с два он выбрался бы из больницы меньше чем за двенадцать миллионов.


Ни у одной из моих жен не было искорганов, за исключением Мелинды, да и тот она вставила уже после развода. В годы нашего брака у нее было все свое, чем она немало гордилась, презрительно фыркая в адрес клиентов, в чьи дома я еженощно наведывался.

Но когда Питеру исполнилось двенадцать, как-то раз в выходные, которые он проводил у меня по пригово… в смысле предписанию суда, он проболтался, что мама легла на операцию.

— Какую? — спросил я.

— Почки, — невинно ответил он, вытаращив глаза от искреннего восхищения. — Ей вставят новые.

— Какие? — поинтересовался я по возможности равнодушно, еще не зная, что двенадцатилетним незнакомо равнодушие.

— «Гейблман», — с гордостью сообщил он. — Мне все друзья завидуют.

Вот так я узнал, что Мелинда решилась на апгрейд. Скорее это хорошо, что я узнал тогда, а не потом, но я все равно гадаю, изменилось бы что-нибудь, если бы Питер не проболтался?

Пожалуй, нет. Я все равно убил бы ее.


У Бонни было надежное место, куда мы могли пойти. Вернее, у нее имелся друг, который знал, где можно отсидеться. Я радовался и этому — у меня идеи кончились.

— Значит, ты ему позвонишь? — спросил я, когда мы отошли от кафе на несколько кварталов. Я напряженно разглядывал толпу, пристально ища на лицах застывшую улыбочку осведомителя Кредитного союза, ожидающего сигнала сканера и высветившейся информации, чтобы нас сдать.

— Телефона нет, — отозвалась Бонни. — Мы к нему съездим. Он и с коленом что-нибудь придумает.

— Нет, — взвился я, — мы не можем довериться постороннему…

— Он надежный, — заверила Бонни. — Не из союза.

«Не из союза» — обтекаемое название дилеров черного рынка, и хотя я иногда выполнял для них изъятия, мне аутсайдеры не по нутру. Обычно это бывшие кредитные инспекторы, заключившие сделку с дядей не самых честных правил на фирме-производителе; они крадут искорганы с полок и продают по сниженной цене и под небольшой процент. Порой эти типы без комплексов, но с манией величия идут к клиентам с лицензированными специалистами по возврату биокредитов, ждут, пока за них сделают грязную работу, и, так сказать, обшаривают тело изнутри в поисках оставшихся искорганов. Служащий Кредитного союза изымает трансплантат согласно наряду; аутсайдеры растаскивают остальное.

Но что касается нашей личной безопасности, дело было верное. Рыльце у этого друга наверняка в пушку и нет интереса доносить про нас в Кредитный союз, сколько бы денег ни обещали за наши головы.

Да и что нам оставалось? Мы пошли к аутсайдеру.


Большую часть своей профессиональной жизни я костерил аутсайдеров последними словами; это были конкуренты, выхватывавшие кусок из нашего рта. Специальные оперативные группы постоянно вели поиск и нередко накрывали их «малины», но чаще возвращались с пустыми руками. Мы были львами, они — стервятниками. Но если бы не их мышиная возня, я не познакомился бы с Мелиндой.

Шел седьмой год моей карьеры в союзе, Мэри-Эллен давно превратилась в зыбкое воспоминание, от которого слегка сжималось в животе, вроде как при несварении желудка. Работа шла хорошо: мне присвоили третий уровень, что позволяло проводить изъятия, которые раньше делать законно я не имел права. Это означало доступ в круг квалифицированных профессионалов и знаменитых клиентов, а также выполнение деликатных заказов.

Вечером Фрэнк вызвал меня к себе в кабинет и вручил тощую папочку, где, как нарочно, собрались все возможные осложнения. Пожилая леди, прожившая столько, что всем бы нам так, прекратила перечислять взносы за свой «Джарвик» несколько месяцев назад; Кредитный союз хотел вернуть свою собственность до того, как старушка преставится и заберет дорогостоящий прибор с собой в могилу. Подобное случалось и раньше — безобразные ситуации, требовавшие хлопотных эксгумаций и повергавшие в истерику наш отдел пиара, поэтому мне поручили забрать прибор до того, как события примут нежелательный оборот.

Дом престарелых находился на окраине города рядом с безликими многоэтажками с дешевыми квартирами, наискосок от бензозаправки. Мусор на тротуарах, покосившиеся заборы, машины, мчавшиеся по оживленной улице рядом. Трехразовое питание — жидкая овсянка, комната отдыха с двумя настольными играми, в которых не хватает трети фишек. Сюда любящие детки отправляли своих родителей, дедушек и бабушек в отместку за то, что много лет назад не получили на Рождество заводную машинку.


Пара слов для Питера.

Убей меня, если хочешь. Нет проблем.

Выследи меня и отомсти. Пытай. Заставь визжать. Я пойму.

Но если отправишь в подобное заведение, если заживо похоронишь в такой вот дыре, где меня будут поддерживать в добром здравии шестнадцать таблеток в час, тогда хрен тебе в завещании, сынок.


У миссис Нельсон стоял «Джарвик-11», недорогая модель без всяких наворотов. Точная информация о «Джарвике» была заложена в мой сканер, чтобы я легко вычислил старушку в дебрях бесчисленных искорганов, в доме-то престарелых. Я не задумывался всерьез о том, чтобы наполнить помещение парами эфира: во-первых, я его с собой не брал, во-вторых, вряд ли старики способны дать адекватный отпор. Ох, не люблю я проводить изъятия у пожилых. Их дни сочтены, они уже собираются в дорогу, а тут я набрасываюсь и отнимаю у них последние отпущенные минуты, это с одной стороны. С другой — надо вовремя оплачивать счета.

Я вошел через парадную дверь и миновал приемную, призвав девицу за стойкой к молчанию, приложив палец к губам (своим). Она, видимо, была новенькой и при моем появлении будто прикипела к стулу. Из озорства я включил сканер. Он пискнул. Девушка подскочила. Я послал ей воздушный поцелуй и пошел дальше.

За несколько лет до этого Джейк отдавал модифицировать мой сканер, поэтому я сразу набрал массу информации, бродя по коридорам. В тот день было жарко, и я пришел в черной футболке; татуировка Кредитного союза на шее действовала на людей как беззвучный взрыв. Обитатели шаркали туда-сюда, некоторые с «ходунками», другие самостоятельно, и смотрели на меня, что-то бормоча себе под нос. Некоторые отворачивались в тщетной попытке скрыть неоплаченные искорганы.

— Я не за вами, — говорил я самым испуганным. — Идите по своим делам.

Это их успокаивало. Возможно, они станут моими клиентами через неделю или месяц, но не было никакой необходимости им об этом сообщать.

Сигналы приходили со всех сторон, и я бегло просматривал данные в поисках «Джарвика-11» миссис Нельсон. Здесь было слишком много трансплантатов, чтобы увидеть все сразу. Уменьшив поле сканирования, я остановился посреди одного коридора, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, стараясь изолировать сигнал. На дисплее мелькнула цифра одиннадцать, я быстро включил обратную перемотку и захватил цель. Когда на экране побежали подробные характеристики искоргана, я был уже в комнате.

Две женщины. Одна старая, другая молодая. Одна с искорганом, другая без. Одна в кровати, другая в кресле. Одна спит, другая бодрствует с широко раскрытыми глазами. Понять все это было нетрудно.

Молодая — сиделка, как я предположил, — попыталась мне помочь.

— Вы ошиблись дверью, — сказала она. — Прошу вас выйти.

— Извините, мэм, — ответил я, — но мне надо сделать кое-какую работу для Кредитного союза. А вот вам действительно лучше выйти. Это зрелище не для женщин.

Ничуть не испугавшись, она решительно приблизилась ко мне вплотную. Я и не думал отступать. Она была высокой, почти моего роста, с узким заостренным лицом, копной огненно-рыжих волос и царственной осанкой.

— Я знаю, кто вы и что делаете, и еще раз повторяю — вы ошиблись дверью. Это Сельма Джонсон, у нее нет того, что вам нужно.

Я взглянул на сканер — с дисплея мне подмигнул искомый «Джарвик-11». Одна из первых моделей, без дополнительных функций, два желудочка и два предсердия качают кровь до бесконечности. Устройство отчего-то не давало серийного номера и имени владельца, но заново откалиброванные сканеры порой начинали глючить. Взаимные уступки технологий.

— У нее «Джарвик-11», за которым я пришел, — сказал я, пытаясь обойти сиделку и подойти к лежавшей на постели. — И он нужен мне до полуночи. Работа есть работа, леди.

— Я знаю, что это ваша работа, и все же вы ошиблись, балда. — В первый раз Мелинда назвала меня этим ласкательным прозвищем, и даже тогда, задолго до нашей свадьбы, у меня по спине побежали мурашки от удовольствия.

Именно в тот момент я впервые убедился, какой упрямой бывает моя третья бывшая жена. Выстрелом из тазера я мог отправить ее отдыхать, но отчего-то предпочел беседовать без электростимуляции. Мне словно хотелось ссоры с этой женщиной — в центры удовольствия моего мозга поступали настойчивые импульсы, словно именно этой выволочки мне и не хватало всю жизнь.

Терапевта Кэрол это немало повеселило.


— Она приобрела «Джарвик» у аутсайдера, — призналась наконец Мелинда. — Ясно? Вы не можете его забрать, поскольку это не собственность союза.

— А сканируется одинаково.

— Можно подумать, с одним искорганом ходят два человека, — саркастически покивала она. — Вы в состоянии считать серийный номер?

— Ну, нет, но…

— Потому что он с черного рынка. Это я помогла ей найти аутсайдера, который согласился помочь.

Я онемел. Во-первых, большинство людей попросту боятся разговаривать со специалистами по возврату биокредитов, а эта не моргнув глазом признается, что помогла клиентке связаться с аутсайдером. Но девица — женщина — буквально клубилась праведным гневом. В комнате вдруг стало жарко.

— Не хочешь пойти со мной на ленч? — спросил я.

— Тогда вы покинете эту комнату?

— Да.

— Хорошо, схожу, — сказала Мелинда.

И после того как она провела меня по лестнице тремя пролетами выше в двухместную палату к миссис Нельсон и постояла рядом, сложив руки на груди, пока я изымал «Джарвик-11», действительно принадлежащий Кредитному союзу, у меня состоялось первое настоящее свидание с третьей бывшей женой. Мы сидели в кафе, ели сандвичи и говорили о прошедшем дне. Сердце я оставил в «бардачке».


Кстати, о судьбоносных трапезах.

Через три дня после окончания войны я впервые попробовал африканскую кухню. Мы пробыли там почти два года, следовательно, не считая приемов пищи во время маневров, у нас было примерно двести двенадцать шансов попробовать местную еду, но я ни разу не отваживался на это до тех первых послевоенных дней.

Мы добрались до Виндхука, столицы Намибии, уже за полночь, въехав на танках на узкие мощеные улочки, приветственно махая руками удивленным горожанам, пока наши гусеницы превращали их дороги в щебень. Мне и нескольким парням, проехавшим последние километры до Виндхука, дали сорок восемь часов на разграб… в смысле повеселиться в городе, который не видывал дискотеки за всю тысячелетнюю историю своего существования. Но мы поставили себе задачу найти способ развлечься и должным образом отметить окончание африканского конфликта.

Квартала красных фонарей там не оказалось, что я воспринял с облегчением. Мне не нужна была еще одна жена.

Зато мы нашли круглосуточный ресторан, тесный, с портьерами, где подавали огромные миски дымящегося мяса, щедро политого густым соусом. В этом море плавали какие-то шишковатые овощи вроде картофеля, их несрезанные коричневые корешки царапали горло, когда я глотал угощение. Мясо было жесткое и с душком, но неплохое, и даже когда один из наших стрелков, немного говоривший на африкаанс, выяснил, что это козлятина, я продолжал жевать и глотать, жевать и глотать. «Вот чем следовало заниматься все эти ночи в маленьких берберских поселениях», — думал я, набивая живот жарким, согревавшим меня изнутри. Официанты суетливо сновали, поднося тарелку за тарелкой, и я, вдруг устыдившись своей пищевой этнофобии за время войны, уминал все не жуя, как отчаявшийся сиделец на диете, получивший последнюю отсрочку.

Двенадцать часов спустя я сгибался пополам над старым добрым американским унитазом, вторично разглядывая жаркое из козла, вместе с остальными парнями, откушавшими в том богопротивном заведении. Мы стерли с лица земли их родные города, а они в отместку захватили наши пищеварительные тракты.


Бонни тоже рассталась со своим при неизвестных обстоятельствах. По пути из кафе я уломал ее позволить мне угадать еще три органа и на этот раз копнул глубже, назвав желудок, печень и почки.

— Мой желудок, — вздохнула Бонни, словно возвращаясь к давно надоевшей теме, — «Кентон ЕС-18», модель «Таинственная леди», емкость три целых две десятых чашки. В свое время это была лучшая модель, но у нее нет регулятора расширения-сокращения, как у новых. Когда я съем достаточно пищи, чтобы наполнить искорган, он посылает сигнал пищеводу — тоже «Кентон», кстати, — который эффективно блокирует глотательный рефлекс. Цвет мой любимый — «яйцо зарянки». Когда я легла на операцию, на желудки была распродажа, поэтому ставка прямого кредита у «Кентона» составляет двадцать два и шесть десятых процента.

Печень от «Гекса-Тан», специализированной датской фирмы, умеет только выводить токсины из моей системы. Кредит получен через несколько международных посредников, работающих с Кредитным союзом, поэтому годовая ставка — тридцать четыре и две десятых процента. При регулярных выплатах снижается на одну десятую процента в год.

А почки у меня двух разных моделей. Левая — дженерик Кредитного союза, под двадцать четыре процента годовых, в последнее время начала барахлить, но страховка закончилась, и я не могу лечь в больницу, чтобы ее проверили. Правая, которую я имплантировала через полгода после первой, — это лучшая модель «Таихицу» со всеми дополнительными функциями — от встроенного кентонового монитора для диабетиков до маленького устройства, которое добавляет в мочу нетоксичный краситель, чтобы можно было приколоть друзей — дескать, я писаю кровью, или черничным соком, или еще чем-нибудь. Я этой функцией еще не пользовалась. Кредит брали под восемнадцать и две десятых процента, самый дешевый во всем теле.

У меня создалось впечатление, что она может продолжать до бесконечности.


Водители такси широко известны своей привычкой стучать в Кредитный союз; некоторые больше девяноста процентов заработка делают на вознаграждениях. У меня тоже была своя сеть осведомителей, не возражавших прибавить пару баксов к дневной выручке, подняв трубку и сообщив, где они только что высадили клиента, который числится в розыске. А некоторые особо умные таксисты, узнав лицо с объявления и почуяв, что дело пахнет баксами, «срезали путь», доставляя клиента тепленьким прямо к служебному входу Кредитного союза. Я приближался к бровке тротуара с тазером ближнего действия прежде, чем тот успевал понять, что пора улепетывать, как испуганная газель.

Однажды, буквально за пару дней до конца, когда Венди дожала-таки меня со своей идеей перехода в отдел продаж, мы устроили барбекю перед домом. Я, Джейк, Фрэнк и еще пара наших биокредитчиков перебрасывались мячом и дурацкими репликами. К услугам гостей были пиво, хот-доги, стейки и приятное времяпрепровождение на любой вкус. Даже Питер был с нами — к тому времени он уже ходил в школу, а Мелинда уехала в одну из своих поездок и еще не вернулась. Мы с Питером уже начали волноваться, но у Мелинды и раньше случались закидоны. Через несколько недель она объявлялась, взахлеб рассказывая об увлекательной поездке в Перу или помощи семье аборигенов в Луизиане.

Словом, мы отдыхали и резвились на заднем дворе, когда мне позвонили. Я ответил. Это оказался таксист, ходивший у меня в осведомителях; он сказал, что у него мотор немного перегрелся — кодовое выражение, обозначающее желание привезти кого-то в Кредитный союз.

— Я не на работе, — объяснил я, помахав Венди, болтавшей с Питером. — Сейчас неудачное время…

— Мне кажется, выше нормы раз в шесть или семь, — сказал таксист. Стало быть, просрочка платежа — шесть-семь месяцев, согласно нелицензированному сканеру, который я дал бомбиле несколько лет назад. Такой заказ принес бы серьезные деньги союзу, даже если официальное изъятие поручат не мне. Я не нуждался в деньгах, но трудно отказаться от наличных, когда они сами плывут в руки.

— У калитки через пять минут. — И я назвал ему свой домашний адрес.

Повесив трубку, я вернулся к Венди и Питеру и чмокнул жену в щеку:

— Мне нужно отъехать, взять еще пива. Я быстро.

Я кивнул Джейку, тусовавшемуся на другом конце двора. Он с полувзгляда усек ситуацию и пошел за мной через дом к калитке, прихватив с мангала нож для филе с лезвием, запачканным говяжьим соком.

— Разве это гигиенично? — не удержался я.

— А мы ему антибиотиков вколем. — Джейк никогда не лез за словом в карман. — Выше нос, вон они едут.

Пролетев по подъездной аллее, такси затормозило с душераздирающим визгом. Пассажир уже что-то заподозрил и начал скандалить. Он едва успел вякнуть «нет», когда мы открыли дверцу машины и вырубили его тазером. Пока мы с Джейком работали, находя и вынимая почку с полугодовой просрочкой взносов по кредиту, таксист подглядывал в зеркало заднего вида.

Я бросил ему двести баксов за доставку и еще пятьдесят, чтобы избавиться от тела. Но когда вылез из такси в домашнем фартуке, окровавленном и испятнанном, то увидел, что в дверях стоит Венди и смотрит на нас с самым разочарованным видом. Заметив мой взгляд, она круто повернулась и ушла в дом.

— Брось, малышка, — окликнул я ее. — Не надо дуться. Это всего лишь почка.

— Ну, — поддержал меня Джейк. — У него другая осталась.


Ни Бонни, ни я не желали рисковать жизнью и ловить такси, но ее приятель жил на другом конце города, а идти сотню кварталов со спортивной сумкой-арсеналом, понятное дело, не хотелось. В результате мы остановились на общественном транспорте как на единственной альтернативе. Одно из первых правил, которому нас научили на семинарах, гласило: метро — излюбленное убежище неисправных должников, поскольку толпы людей затрудняют сканирование — невозможно выделить один искорган из массы других. Высокая плотность окружающей среды — вот что нам требовалось. Мы направились под землю.

Я предложил перепрыгнуть через турникет на входе, но Бонни снова заплатила за нас обоих и мы вышли на платформу как приличные граждане. Я не знал, сколько у нее карманных денег, но понимал — это наверняка гроши, иначе она оплатила бы свои органы давным-давно.


На шестом году карьеры я получил заказ от корпорации «Бритхелт» съездить в пригород и изъять пару неоплаченных легких. В то время «Бритхелт» была еще новичком на рынке. Ходили слухи, что большая часть их капитала получена в обход закона, из дополнительных источников, заинтересованных в отмывании денег до золотого блеска, но мне было все равно — они платили комиссию на шесть процентов выше стандартной ставки союза, поэтому я охотно заткнулся и с улыбкой взял заказ.

Я бывал в пригородах по всей стране. В силу специфики профессии биокредитчик всю смену кочует из одной вонючей дыры в другую, но Рейган-Хайтс, кишевший ордами грызунов и паразитов, вызвал отвращение даже у меня. Казалось, это крысы арендовали район, зараженный людьми. Я припарковался вторым рядом на кладбище самодвижущихся одров: сорокалетние ржавые развалюхи отечественного производства догнивали на улице, и после смерти их ожидал трехколесный рай.

Федеральное министерство жилищного строительства и городского развития давно почило в бозе, а пришедшие ему на смену госдепартаменты не сумели быстро внедрить в пригородные гетто функциональную эстетику. Я прошел мимо многоэтажных башен, теснивших и подавлявших маленькие низенькие строения, заслоняя им свет и лишая застройку последнего подобия целостности. Розовые, зеленые и желтые фасады, все выцветшие, облупленные, развязавшие настоящую войну против газонов, гниющих и нестриженых. Номера домов и названия улиц давно обвалились вместе со штукатуркой, затрудняя и даже делая невозможным ориентирование.

Но я знал, куда иду. Мне нужен был человек из дома с порномагазином.

Я не стал пускать эфир — несколько зданий соединялись общим воздуховодом и отчетливо слышался визгливый детский гам. Меньше всего новой компании вроде «Бритхелта» требовалось появиться в вечернем эфире в связи с усыпленными эфиром невинными крошками. Я сковырнул замок, неслышно вошел в квартиру и увидел клиента, рассевшегося в шезлонге с намерением поразвлечься.

Я ждал в тени, глядя, как он положил раскрытый порножурнал на хлипкий журнальный столик, расстегнул засаленные джинсы и спустил их до щиколоток. О, даже обездвиживать не придется.

— Как дышится? — спросил я, выходя на свет. Клиент рухнул в шезлонг, его плечи задрожали. Лучом фонарика я посветил ему в глаза, заставив зажмуриться. Без штанов, дрожащий, ослепленный — да, это был не лучший момент его жизни.

— Я… я полицию вызову, — забормотал он, делая слабые попытки дотянуться до телефона через полкомнаты. Я вынул «люггер», которому в то время отдавал предпочтение, с длинным навинченным глушителем и трижды выстрелил в телефон. Задымившийся аппарат грохнулся на пол.

— У вас есть кое-какая собственность, которая вам не принадлежит, — пояснил я, спокойно доставая бумаги из внутреннего кармана своей кожаной куртки. — Я пришел ее забрать.

Раз уж обошлись без эфира, всегда лучше заставить клиента расписаться на бланке об изъятии неоплаченного товара — так выйдет меньше канцелярских заморочек, но вообще это редкость.

Однако либо клиент был на наркоте, либо в ту ночь я выглядел менее внушительно, чем обычно, но сукин сын реально попытался навязать мне бой. Когда я подошел к этому трясущемуся желе с желтой квитанцией и ручкой в одной руке и «люггером» в другой, он откинулся на спинку шезлонга и отчаянно брыкнул голыми ногами, попав мне под ложечку. От удара я согнулся. Всего на секунду, но клиент каким-то образом выкарабкался из шезлонга и запрыгал в спальню. Я выхватил тазер и выстрелил; стрелы, пролетев по комнате, вонзились в дверной косяк, где только что был этот тип. Вздохнув, я неторопливо пошел к спальне, на ходу перезарядив тазер новыми элементами.

Клиент так и не натянул штаны и сидел на полу в трусах, торопливо открывая банку за банкой, наполненные мелкими монетами. На полу уже образовался бассейн из пяти- и десятицентовиков, и новые водопады шуршащими каскадами обтекали его ноги.

— У меня есть, есть деньги, — заикаясь, бормотал он. — Все здесь, вот здесь…

— В мои функции не входит считать мелочь.

— Я сам все посчитаю, — канючил он.

— И я тебе не доверяю. — Я уже хотел применить тазер, но меня остановила одна мыслишка. Я не очень хорошо помнил политику «Бритхелта» в отношении просроченных платежей. «Кентон», например, скорее предпочтет, чтобы биокредитчик взял деньги — если там полная сумма, — нежели изъял орган. Я не хотел запороть первое поручение от новой фирмы, но гордость не позволяла звонить в офис и расписываться в собственном невежестве, поэтому я решил подстраховаться.

Часом позже мы были в местном банке. Я украл несколько наволочек у рассеянных обитателей Рейган-Хайтс и заставил клиента пересыпать туда монеты. Получилось шестнадцать застиранных мешков, и я держал должника на мушке, когда он подтаскивал свою мелочь к банковскому окошку, защищенному пуленепробиваемым стеклом. Кассир плохо умел считать деньги, не сложенные в бумажные пачки, но после любезной беседы с управляющим и раздачи пары бесплатных кредитов на искорганы все уладилось: нам дали в помощь заместительницу директора и посадили в служебное помещение.

Согласно квитанции, вместе с пенями за просрочку с клиента причиталось чуть больше шестнадцати тысяч долларов. Весь прикол в том, что у него почти хватило.

— Пятнадцать тысяч восемьсот двенадцать долларов, — подвела итог добрая женщина с высоким начесом. — И сорок пять центов.

Клиент пришел в восторг. На его физиономию, прежде бледную до синевы, вернулись нормальные краски, и на мгновение мне показалось, что он хочет меня обнять.

— Забирайте, — сказал он, подвигая ко мне сияющие горы. — Забирайте все, и я обещаю платить каждый месяц.

— У вас не хватает двух сотен, — покачал я головой. — Сумма неполная.

Тогда он взвыл, завопил пожарной сиреной, умоляя кассиршу его выручить, но та благоразумно вымелась из комнаты, и я применил тазер на полную мощность. Банковские клерки мне любезно не мешали, и когда пятнадцать минут спустя я выходил из банка с легкими «Бритхелт», еще трепетавшими у меня в руках, просили ни о чем не беспокоиться, обещая все подтереть.

В принципе я сам мог занять ему двести долларов, но у меня возникло ощущение, что этот тип того не стоил.


Иногда я забываю о трезвом расчете и позволяю доверию перепрыгнуть через бортик и сыграть за мою команду. Я доверял женам — расчудесный результат. Доверял старшему сержанту — сработала природная интуиция. Доверял боссу и сослуживцам в Кредитном союзе — присяжные до сих пор неплохо живут за счет последнего.


— Ты хочешь знать, как я оказалась в таком положении, — сказала Бонни, когда мы спустились в метро. Она говорила скорее утвердительно — и была права.

— Я расскажу про себя, если ты поделишься своей историей.

Это дело мы скрепили поцелуем. Нашим первым. Легкое прикосновение губ, электрическое жужжание ее языка, остановившегося в миллиметре от моего. В том конце вагона ехали только мы — номер один и номер двенадцать из ста самых разыскиваемых неплательщиков Кредитного союза, целое состояние из плоти и металла для какого-нибудь глазастого стукача, однако пока ничто не мешало нам расслабиться, улечься на сиденьях и выложить свои секреты.

Бонни начала первая.


Она была простой домохозяйкой, обыкновенной хранительницей домашнего очага, любящей супругой хирурга, работавшего на Кредитный союз, специалиста по внутренним заболеваниям и быстрой, почти безболезненной имплантации почек и поджелудочной. У них имелась прелестная вилла в горах и зимний коттедж в Парк-сити, ни большой, ни маленький, идеально подходящий для лыжных вылазок с друзьями. Они с мужем обладали тремя импортными авто и одним американским внедорожником с большим количеством лошадей под капотом, чтобы ездить на уик-энды, а еще маленькой яхтой, которую держали на арендованной стоянке в Веро-Бич. Детей у них не было, и они обожали многочисленных племянниц и племянников, устраивая им пышные праздники, дни рождения и каникулы, покупая игрушки и одежду в ожидании того дня, когда маленький красный минус на раннем детекторе беременности превратится в плюс. Гинеколог говорил — зачатие может произойти в любой день, если не падать духом и стараться. «Побольше занимайтесь сексом», — советовал он, и супруги радостно соблюдали рекомендации врача.

Прошло два года, три, и хотя они с мужем занимались сексом до отвращения, ничего не случилось. Начались тесты, сложные, длительные процедуры с пробирками, кровью и иглами.

— Я была как печеная картошка, — усмехнулась Бонни, — которую то и дело прокалывают, чтобы посмотреть, готова или нет.

И вот на третий год, отправившись в магазин за продуктами, Бонни почувствовала, как что-то горячее течет у нее по ногам. Первой ее мыслью было, что это кровь, слизь — словом, свидетельства выкидыша, которых за последние годы она перенесла достаточно, но, взглянув на брюки, Бонни с ужасом увидела мочу и не смогла остановить процесс.

После углубленного обследования и анализов врачи выяснили причину. Рак начался не в мочевом пузыре, а в матке, и единственным способом прервать развитие болезни являлась замена пораженных органов новейшими моделями от «Кентона». Муж Бонни, богатый человек с безупречной кредитной историей, любил жену и убедил ее — это здравый и рациональный выход из ситуации.

— Они меня вскрыли, — рассказывала Бонни, — и вставили искорганы. Сказали, так гораздо лучше прежнего, поскольку в искусственной матке есть специальный стимулирующий генератор и теперь я забеременею, не успев и глазом моргнуть. Но я чувствовала, что все только началось.

Так и вышло. Появились метастазы.

Когда она пришла на плановый осмотр после операции, врач обнаружил новообразования в яичниках. Срочная овариотомия. «Уж теперь-то мы ваш рак победили, — сказали ей, — и хотя яичников у вас нет, мы можем скомбинировать вашу ДНК со спермой мужа и подобрать подходящего донора, и уж тогда-то вы станете настоящими родителями».

Так говорили, пока не пришлось удалить ей желудок. И печень. И поджелудочную. И селезенку, и почки, и…

Врачи сказали, что впервые сталкиваются с подобным течением болезни. Рак устроил настоящий блицкриг, поочередно захватывая органы и нигде не встречая сопротивления.

Но чем быстрее появлялись метастазы, тем активнее муж заказывал новые искорганы для своей любимой умирающей жены, подписывая кредит за кредитом. Два года Бонни не вылезала из больниц и фирм-производителей. Ее естественные органы постепенно заменили превосходно сделанными копиями, не хуже, а то и лучше оригиналов.

К тому времени, когда рак действительно отступил — или лучше сказать, отступился? — Бонни на семьдесят четыре процента состояла из металла и полимеров.


— Кожа у меня своя, — перечисляла она. — И большая часть жировых тканей, к счастью. Одну грудь удалось сохранить, в другую имплантировали «Кватрофил», в точности скопировав форму первой. В ней есть пополняемый карман для молока, чтобы я могла кормить как можно естественнее. Ха-ха. Большая часть костей свои, но мне сказали, что с возрастом начнется остеопороз и нужно будет их тоже заменить или вставить для прочности титановые спицы, чтобы вес искорганов не стал лишней нагрузкой для опорно-двигательного аппарата. Череп мой, но большая часть сенсорных участков мозга армированы проводящими путями «Призрака», а половина тактильных ощущений хранится в гелевой суспензии с полупроводниковым процессором. Стоит мне крепко задуматься, и я слышу, как теснятся мои воспоминания, которым не хватает места. Инфраструктура сохранилась, но потребовала значительного укрепления. В общем, — подвела она итог, — меня реконструировали к жизни.


А вот и лучшая часть монолога.

— Значит, твои органы… — решился я спросить. — Ну, основные…

— Все искусственные, за одним исключением. Рак прокатился по телу, убивая все, до чего смог дотянуться, но по какой-то причине обошел сердце. Всякий раз, делая полостную операцию, хирурги собирались вставить мне заодно и «Джарвик», но сердце оставалось чистым. Врачи убеждали меня в преимуществах имплантата, доказывая, что при наличии такого тюнинга я проживу до ста пятидесяти лет, но я отказалась. Если нет метастаз, значит, пусть бьется. Доктора ворчали, но не могли пойти против моей воли. Муж пытался меня уговорить, мол, одним искорганом больше, какая разница в моем положении, но я уперлась как сто ослов, и разговор закончился, не начавшись. Так и живу — настоящее сердце в искусственном организме.

Тут я невольно захохотал, искренне, как в детстве, впервые за много месяцев. Смех начался глубоким утробным урчаньем и вырвался наружу оглушительным взрывом, отчего Бонни вздрогнула, а немногочисленные пассажиры посмотрели в нашу сторону. Но мне было наплевать — я смеялся, пока бока не заболели, не в силах объяснить Бонни, что тут такого веселого.

У меня искусственное сердце. У нее имплантированы все остальные органы. Неудивительно, что мы так скорешились с самого начала. Ты, да я, да мы с тобой — один большой картонный пазл.

Загрузка...