Грустная история Васи Собакина

Глава семнадцатая

Каждый имеет право на счастье, даже на маленькое и убогое. Эта простая мысль, почерпнутая мною из какой-то книжки, пришла в голову, когда я утром с трудом открыл глаза и сел на постели. Поводом для сего философского измышления стал пес Бобик, с печальным видом лежавший возле кресле, где совсем недавно спала его любимая болонка.

Да, каждый имеет право на счастье, но не каждый его получает, подумал я и поплелся в ванную — приводить себя в порядок. Через пятнадцать минут, умывшись и побрившись, я почувствовал себя намного лучше. Чашка кофе окончательно оживила и позволила мыслить логически. Хотя последнее давалось с большим трудом.

Так, чем же все вчера закончилось? Петр забрал болонку и отправился домой, это я хорошо помню, а потом мы со Славкой еще сидели на кухне, пили и разговаривали. Так, ни о чем — о жизни, бабах, бабках… Обычный мужской треп за бутылкой водки. Потом Славка вроде бы тоже стал собираться, а я пошел спать. Надо бы позвонить ему, узнать, благополучно ли добрался домой… А заодно звякнуть Верочке на мобильник, спросить, чем она сегодня занята.

Домашний телефон Славки не отвечал — вероятно, после вчерашнего он еще спал, а по Верочкиному номеру отозвались сразу.

— Да?

— Привет, — жизнерадостно начал я, — чем занимаешься?

— Кто это? — спросил незнакомый женский голос.

— Вася Собакин, — растерялся я. — А вы кто?

— Медсестра городской больницы № 3. Вера Николаевна Аникеева кем вам приходится?

— Хорошая знакомая, коллега, — ответил я, чувствуя, что внутри все холодеет. — А что с Верочкой?

— Ее привезли к нам ночью, на улице подобрали. Лежала без сознания возле магазина. Видимо, грабитель напал — ударил сзади по голове, хотел деньги отобрать…

— Наркоман?

— Судя по всему, — подтвердила медсестра. — В этом районе они часто промышляют, нападают на одиноких женщин. За дозу готовы убить… Да и просто уроды разные шакалят, сволочи поганые… На мою мать тоже недавно напали — гад сумочку вырвал и убежал. А там пенсионное удостоверение было и паспорт… Так и в вашем случае — выследили, напали, хотели, наверное, сумочку вырвать, но ваша знакомая крепко ее держала, вот ее и ударили чем-то тяжелым, чтобы отобрать… К счастью, ее быстро нашли и полицию вызвали, а то бы замерзла наверняка. Потом ее к нам доставили… А мобильник у вашей знакомой в кармане пальто лежал, мне его дали — чтобы сообщить о несчастье, если позвонит кто. Так и вышло… Хорошо, что вы позвонили, а то полиции пришлось бы самой родственников искать, а это дело долгое. Они спешить не любят…

Я все еще растерянно молчал.

— Когда можно будет навестить Верочку? — наконец выдавил я из себя.

— Каждый день, в приемные часы, — ответила медсестра, — она в общей палате лежит, не в реанимации. Дознаватель у нее с утра был, расспрашивал, подробности выяснял — не запомнила ли приметы грабителя, например. Да только какие там приметы — эти сволочи нападают сзади и сразу бьют по затылку, даже охнуть не успеешь…

Я записал адрес больницы, номер палаты и полетел к метро. У станции купил килограмм апельсин — не с пустыми же руками к больной приходить! Потом шлепнулся на продавленное сиденье в вагоне (народу, к счастью, было немного — воскресный день все-таки, утро) и решил немного почитать — для успокоения нервов.

«Мой бок постепенно заживал, болело значительно меньше, и я начал потихоньку ходить. Иногда даже делал кое-какие упражнения — для поддержания формы. Элли каждый день навещала меня — меняла повязку, мазала рану, приносила еды и воды. Мы с ней подолгу разговаривали, и я с удивлением понял, что она — очень умная и по-своему развита девушка. Ее суждения о многих вещах были весьма зрелыми и глубокими, а жизнь она знала намного лучше, чем я.

Элли с удовольствием взяла на себя роль учителя — объясняла мне сущность отношений между людьми, посвящала в подробности семейных отношений и воспитания детей. Конечно, некоторые ее советы казались мне наивными (например, по ее мнению, от простуды, следовало лечиться заваренными листьями лунной травы, хотя даже самое слабое наше заклинание справляется с этой хворью гораздо лучше), но я внимательно слушал и с каждым днем все больше и больше привязывался к Элли. Дошло до того, что я уже с раннего утра с нетерпением ждал ее посещений и долго грустил, когда она была занята по хозяйству и не могла прийти вовремя.

Староста Тимуш сдержал свое слово — меня никто не беспокоил, я мог спокойно отдыхать и набираться сил. Честно говоря, лежать целыми днями без дела и слушать деревенские сплетни мне быстро надоело, и я начал понемногу интересоваться тем, что происходит вокруг — в княжестве и королевстве. Выяснилось, что кое-что существенно изменилось — например, солдаты покинули окрестности деревни и переместились ближе к столице. Там сейчас и происходили главные события.

Как и предсказывал Клаар, между знатными князьями и графами разгорелась настоящая борьба за трон. На него претендовали по меньшей мере пять человек, но реальные шансы были только у двоих — у графа Самуэля Витенбергского, важного и богатого вельможи, и, как ни странно, у князя Вальдемара.

За него дружно проголосовали все заозерные бароны, а также многие хозяева приграничных поместий, чем обеспечили значительное число голосов в представительном Королевском собрании. И это несмотря на то, что Вальдемар не мог похвастаться ни звучным титулом, ни древним родом, да еще практически не имел военных заслуг. Кроме того, его княжеское состояние было весьма условным — он владел лишь тем, чем позволяла ему пользоваться расчетливая и прижимистая княгиня Кларисса, вдова князя Редрика.

Поддержка мелких баронов объяснялась просто: они проталкивали в столицу „своего“ короля — того, кто был им близок не только по происхождению и образу мыслей, но и по самому своему духу. Князь Вальдемар жил на границе с лесом, хорошо знал местные обычаи и порядки, видел, как несладко приходится владельцам усадеб. Его сторонники надеялись, что он, сев на трон, сможет прекратить бессмысленную вражду с лесным народом и заключить прочный, надежный мир.

Члены Королевского совета внимательно выслушали мнение баронов, но решение сразу не приняли. Они разделились на две почти равные группы — одни стояли горой за графа Самуэля, видя в нем сильного и могучего правителя, другие голосовали за Вальдемара, надеясь ни долгожданный мир с эльфами. Кроме того, за князем чувствовалась немалая сила — поддержка окраинных баронов… И с этим тоже приходилось считаться.

Вальдемар, по слухам, посулил баронам, что, после избрания королем, отдаст им в пользование обширные владения князя Редрика. Сам же он собирался править только в столице и клятвенно обещал, что не будет вмешиваться в окраинные дела и донимать хозяев поместий непосильными налогами. В общем, предлагал выгодный обмен — корона за землю.

Ему даже удалось уговорить на эту сделку саму княгиню Клариссу, владелицу многочисленных земель. У той при этом обмене был свой расчет: в случае избрания Вальдемара ее сын Клаус станет кронпринцем и наследником престола, а она сама — соответственно, матерью будущего короля. Что куда престижнее и выгоднее, чем быть провинциальной княгиней, к тому же вдовой… Да и жизнь в столице, в королевском дворце, куда интереснее и ярче, чем в захолустном окраинном замке.

В общем, страсти вокруг престола кипели немалые, и о нас, эльфах, временно забыли. Что хорошо. Не вспоминали даже о том, что князь Редрик был убит нашей стрелой. Вальдемар не имел ни малейшего желания говорить на эту тему — прекрасно понимал, что многочисленные недруги при дворе могут упрекнуть его в том, что он не отомстил за своего родственника (что полагалось сделать в первую очередь). Но князю было сейчас не до того — он боролся за трон. Вот и не хотел ссориться с нами…

Да и вообще он предпочитал не распространяться об обстоятельствах гибели Редрика. Официально считалось, что его убил (скорее всего, из личной мести) лучник-одиночка. Что, в принципе, было недалеко от истины и вполне вписывалось в людские обычаи.

Редрик при жизни считался человеком очень грубым, нетерпимым и крайне вспыльчивым. Чуть что — хватался за меч и жестоко карал своих противников. На него многие (в том числе заозерные бароны) имели большой зуб… Этим обстоятельством и воспользовался Вальдемар. Его сторонники распустили слух, будто бы некий кровный враг Редрика нанял наемного убийцу, чтобы отомстить за смерть дальнего родственника…

Подобное часто случалось в королевстве, поэтому удивления не вызвало. За смерть члена семьи полагалось бы, по идее, вызвать Редрика на бой и драться с ним до смерти, но победить князя в честном поединке было почти невозможно (он считался сильным и умелым бойцом), поэтому оскобленные родственники якобы и воспользовались услугами наемника. Что гораздо удобнее и, главное, безопаснее. К тому же не слишком дорого: по королевству бродит немало солдат, готовых за весьма умеренную плату оказать любую услугу, в том числе и щекотливого свойства. Таким способом обычно устранились опасные соперники, скажем, претенденты на руку богатой невесты, или просто негодяи, задевшие честь гордых и обидчивых заозерных баронов…

О том, что на самом деле произошло у замка Редрика, знали немногие — гвардейцы и некоторые близкие люди. Но Вальдемар строго-настрого приказал им держать язык за зубами — дабы не плодить ненужные слухи и не вредить его репутации. Вот все и молчали. Причем каждый рассчитывал на соответствующую благодарность князя — когда тот сядет на престол.

Король может быть очень щедрым и, конечно, озолотит своих верных друзей и преданных вассалов… У людей есть очень правильная поговорка: молчание — золото. Нередко она приобретает вполне реальный смысл: за способность держать язык за зубами платят благородным металлом…»

Больница находилась на окраине города в старом, облезлом здании. Последний раз ремонт здесь делали, судя по всему, еще до революции. В вестибюле терапевтического корпуса сидела грозная вахтерша.

— К кому? — строго спросила она.

— В пятую, к Аникеевой, — честно ответил я и развернулся, чтобы пойти в гардероб.

— Куды без тапков! — закричала вахтерша. — Без тапков не положено!

— Так у меня нет… — растерялся я.

— Здесь купите, — подсказала вахтерша.

— А сколько стоит?

— Червонец, — ответила предприимчивая бабулька и протянула пару пластиковых мешочков с завязками. — Вот, на ботинки оденьте и идите.

Я отстегнул десятку, хотя, если честно, за целлофановые пакетики с завязками это было слишком много. Но что поделаешь — частное предпринимательство…

Интересно, сколько рублей из моего червонца пойдет в карман самой бабке, а сколько — старшей сестре-хозяйке или еще выше? Понятно, что без санкции начальства эта торговля не просуществовала бы и дня. А так — вполне легальный и даже процветающий бизнес. Минимум расходов (скорее всего, целлофановые пакетики использовались не по одному разу — вахтерша вытаскивала их из урны, стоящей у выхода, и продавала по новой), «живые» деньги и, разумеется, никаких налогов и вычетов.

А еще говорят, что русский человек непрактичен. Еще как практичен, когда дело касается его собственного кармана! А уж смекалки и изобретательности ему не занимать: только у нас могли додуматься до такого — пришивать к бесплатным пластиковым мешочкам, выдаваемым в магазинах, веревочки и продавать, как полноценные больничные тапки. Причем не по одному разу… Ни в одной Америке или Европе до этого не доперли бы — там непременно заказывали бы специальную стерильную обувку в герметичной упаковке. И, разумеется, строго одноразовую…

…В больничном коридоре было холодно, неуютно и противно пахло лекарствами. Почему у нас во всех государственных учреждениях, даже самых милосердных, царит такая казенщина? Создавалось впечатление, что всем на всех (в том числе и на больных) просто наплевать.

Я отыскал пятую палату и вошел. В полутемной комнате стояло шесть железных кроватей, отвратительно воняло мочой и грязным телом. Я невольно задержал дыхание, потом вошел, стараясь дышать только через рот.

Верочка лежала у окна. На нее мне указала одна из старух, обитавших в палате, я сам не узнал бы ее — голова замотана бинтами, лицо желтое, нос заострился. Жалость заполнила мое сердце — настолько Верочка выглядела слабой и беспомощно.

Она с трудом открыла глаза и узнала меня.

— Вася, это ты?

— Да, — кивнул я, а сам чуть не заплакал.

— Зря ты пришел, — прошептала Верочка, — видишь, какая я некрасивая… Теперь ты меня разлюбишь.

— Нет, что ты! — уверил я ее. — Вот, я тебе апельсинчиков принес…

— Спасибо, — слабо улыбнулась Верочка, — положи в тумбочку, я пока все равно есть не могу — голова сильно болит и тошнит… Я потом, попозже, когда поправлюсь.

— Тебе нужно что-нибудь? — предложил я свою помощь. — Скажи, я все принесу.

— Если не трудно, съезди ко мне домой, привези домашний халат, чтобы по больнице ходить, и тапки. А то меня положили, в чем была, даже переодеться пока не во что. Ну, и еще зубную пасту, щетку, конечно, и прочее… — засмущалась Верочка.

Я понял, что она имела в виду, и кивнул.

— За тобой ухаживают? — поинтересовался я.

— Врач приходил, осмотрел, сказал, что сильное сотрясение мозга. К счастью, черепушка целая… — улыбнулась Верочка. — Мне еще повезло — на голове зимняя шапка была, удар смягчила, а то бы…

На ее глазах выступили слезы.

— Что ты, — постарался успокоить я Верочку, — все обойдется. Полежишь немного, подлечишься, а потом домой, в себя приходить.

— А как же работа, проект? — спросила Верочка.

— Не беспокойся, — махнул я рукой, — все сам закончу. И с Пал Палычем договорюсь, чтобы тебя не беспокоили.

— Спасибо! — Верочка слегка пожала мою руку и улыбнулась. — Что бы я, Вася, без тебя делала!

— Пропала бы, наверное, — подыграл я ей. — Я к тебе часто заходить буду, пока не выпишут. Ни за что не дам тебе пропасть… Ты ведь для меня не чужой человек!

Мы поговорили еще немного, затем я стал собираться. Во-первых, Верочка устала — я понял по ее лицу, а во-вторых, надо было съездить к ней домой за вещами, а это другой конец города. Верочка отдала мне ключи от комнаты (к счастью, грабитель их не взял) и объяснила, где что лежит — чтобы легче искать.

На выходе из отделения я поймал санитарку и попросил:

— В пятой палате лежит моя хорошая знакомая, не могли бы вы за ней присмотреть…

— Раз это твоя хорошая знакомая, что же ты сам за ней не присмотришь? — хитро сощурилась старуха, удивительно похожая на вахтершу.

— У меня работа, я не могу… — промямлил я.

— Вот и у меня работа, — отрезала санитарка, — некогда мне за всеми больными присматривать, своих дел хватает.

И стала яростно тереть грязной тряпкой пол. Я вздохнул и полез в кошелек. Несколько купюр сделали санитарку намного добрее.

— Где, говоришь, твоя зазноба лежит?

— В пятой палате, Вера Аникеева. Но только она мне не зазноба, просто очень хорошая знакомая… К тому же сослуживица, — я не стал объяснять чужому человеку сущность своих отношений с Верочкой, к тому же сам еще до конца в них не разобрался.

— Да мне без разницы, — махнула рукой санитарка, — сам решай, кем она тебе приходится. Мне главное, чтобы платили.

С этими словами старуха удалилась. Я спустился по лестнице в вестибюль и взял пальто. В самом деле, кем мне приходится Верочка? Просто сослуживица, коллега или подруга, любовница? А может, уже кто-то более родной и близкий? Скорее всего, последнее. Я уже не могу воспринимать Верочку как знакомую или любовницу, между нами возникло чувство, очень похожее на любовь. По крайней мере, с моей стороны. А близкие отношения наполнили его особым, радостным содержанием.

Я уже далеко не мальчиком и вполне реально смотрю на вещи. Разумеется, нельзя сказать, что я потерял от Верочки голову, но наши чувства оказались намного сильнее и ярче, чем банальная сексуальная связь. Как говорит моя жена Ленуля, перепихон… Может быть, мне впервые в жизни повезло и я встретил именно ту женщину, о которой мечтал?

Мои философские размышления прервал громкий голос вахтерши:

— Мужчина, куда вы на улицу в тапках-то? Сымайте и ложьте у дверей в урну.

Я очнулся — действительно, за всеми этими мыслями и не заметил, как подошел к выходу и взялся за дверную ручку. Тапки, конечно, следовало с ботинок снять — не идти же по улице в таком виде! Я сначала хотел из вредности забрать их с собой (тем более что имел полное право — как говорится, уплочено!), но потом передумал и кинул их в урну. В конце концов, у каждого из нас свой бизнес… Пусть старушка немножко подзаработает…

Последнее, что я видел, покидая больничный корпус, так это то, как вахтерша выуживали мои тапки из урны. Ясно, что через пять минут она продаст их кому-нибудь еще. Я благополучно добрался до метро и спустился на станцию. А пока я трясся в вагоне по направлению к Верочкиной квартире, решил еще почитать.

«Во время одного из дней Элли призналась мне, что может немного колдовать, хотя никто ее этому специально не учил. Например, без проблем находит потерянные или спрятанные вещи, а также легко угадывает, о чем думает собеседник.

— Вот ты, например, сейчас думаешь о том, почему у меня такие необычные, светлые волосы… — смеясь, сказала Элли.

Она сидела возле меня, и мы, как всегда, разговаривали. Был уже поздний час, и все в доме спали, поэтому нам никто не мешал.

— Об этом нетрудно догадаться, — протянул я, поглаживая Элли по удивительно легким, шелковистым волосам. — Они у тебя и впрямь необыкновенные, не такие, как у других девушек в деревне. И глаза очень странные — ярко-зеленые…

— Отец у меня был эльфом, — тихо произнесла Элли.

От неожиданности я даже привстал.

— Правда?

— Да, его звали храбрый Клуур. Моя мать, Мира, жила с семьей далеко отсюда, почти у Синих гор. Ее отец, почтенный Мирель, был обеспеченным человеком — владел водяной мельницей, пользовался уважением… У Миры была большая семья — семеро братьев и сестер. Она — старшая, поэтому ухаживала за младшими и помогала матери по хозяйству. И вот однажды, когда мать послала ее в лес за хворостом, Мира обнаружила на опушке раненого эльфа. Это и был, храбрый Клуур. В это время шла жестокая война между вашими кланами и гномами, и он возглавлял одну из двадцаток. Но эльфы попали в гномью засаду и почти все погибли, а он смог выбраться, хотя и получил тяжелое ранение. Его почти насквозь проткнули мечом… Мать была очень молодой и пожалела умирающего эльфа, укрыла в дальней сторожке. Он ей сразу понравился — ведь эльфы, как правило, очень красивые. А потом стала ухаживать за ним, почти как я за тобой, — улыбнулась Элли.

— Нет, ты ухаживаешь намного лучше, — сказал я, пожимая ее руку, — ведь у твоей матери не было таких целительских способностей, как у тебя.

— Не было, — согласилась Элли, — но она тоже хорошо заботилась о Клууре. А потом и полюбила его. И он ответил ей взаимностью… Клуур быстро шел на поправку и должен был вскоре покинуть сторожку, но тут, на беду, об их отношениях узнал отец Миры. И пришел в ярость…

— Он так не любил эльфов? — спросил я.

— Не в этом дело, — покачала головой Элли. — Мирель был очень строгим человеком и, разумеется, не мог допустить, чтобы его родная дочь с каким-то мужчиной до свадьбы… В общем, ты понимаешь. А тем более с эльфом! Не то, чтобы он вас ненавидел, вовсе нет, но он был человеком практичным и прекрасно понимал, что ничего хорошего от этой связи не будет. Эльфы не живут среди людей, а люди не живут с эльфами, таков закон. И когда узнал, что Мира сблизилась с эльфом… В общем, разум потерял, ведь он уже нашел для нее достойного жениха из соседней деревни — весьма приличного парня из хорошей семьи. И даже договорился о помолвке, назначил дату… А тут такое! Позор! Ясно, почему он взбесился, — все его планы рухнули. В общем, Мирель ночью пробрался в сторожку и убил Клуура во сне. Мира узнала об этом на следующее утро, когда пришла, как обычно, с едой и обнаружила тело своего возлюбленного. Она все сразу поняла и не пошла домой — решила уйти, куда глаза глядят. Она до самой своей смерти так и не простила своего отца… Ведь тот, по сути, разрушил ее счастье. Тем более что она уже была беременна мною, и Мирель об этом знал…

— А разве отец не пытался ее вернуть? Все-таки родная дочь…

— Нет, он был против рождения ублюдка. Это такой позор для всей семьи! Мирель сразу вычеркнул дочь из своей жизни, объяснил соседям, что Мира убежала из дома и пропала без вести. По сути, так оно и вышло…

Элли немного помолчала, а потом продолжила рассказ:

— Мать долго скиталась, переходила из одной деревни в другую, работала поденщицей — благо, любое дело горело в ее руках. А потом оказалась в этой деревне. Староста, почтенный Тимуш, пожалел ее, беременную, и разрешил жить на окраине деревне, в хижине-развалюхе. А потом родилась я… Дальше ты все знаешь — мать несколько лет батрачила, пока не заболела и умерла, а меня приютила семья старосты Тимуша.

— Никто в деревне не знает, что ты полукровка? — спросил я. — И даже не догадывается?

— Нет, — покачала головой Элли, — ушки у меня почти нормальные, как у обычных людей (она слегка приподняла волосы и продемонстрировала мне), к тому же я всегда скрываю их. Благо, волосы хорошие, длинные… Мать никому о моем отце не рассказывала. Мол, забеременела от случайного любовника, а семья, не стерпев позора, выгнала ее из дома. Обычная людская история, одна из многих, они не вызывают интереса. Да никто особенно моим происхождением и не интересовался — кому нужна дочка женщины-батрачки! Вот все и осталось в тайне. Я первому тебе рассказала…

— Но мать-то тебе открыла тайну?

— Да, — кивнула Элли, — перед самой смертью, чтобы я знала, откуда у меня такие необычные способности, и не испугалась, когда они начнут проявляться. Это, пояснила мама, у тебя от твоего отца, эльфа… И еще у меня остались бусы, — Элли показала свое украшение. — Клуур купил их у гномов (они любят дорогие и необычные вещи) и потом подарил маме, когда узнал, что та беременна…

Элли замолчала, глядя куда-то вдаль. Наверное, думала о своей матери или, может быть, об отце, которого никогда не видела. Я тоже молчал.

В то же время голове у меня вертелась одна важная мысль — откуда мне знакомо имя Клуур? Я все время пытался вспомнить, где и когда мог его слышать, напрягал память и морщил лоб. Наконец вспомнил — мне о нем рассказа моя мать, почтенная Тиана! Это же тот самый эльф, кого она полюбила, но рассталась, так как ее отец выбрал для нее другого жениха. И после этого Клуур ушел на войну с гномами и пропал. Все думали, что он погиб в той засаде… Теперь все окончательно встало на свои места — я понял, почему у Элли такие волосы и кто наделил ее способностью к целительству. Клуур происходил из древнего рода, где было немало известных лекарей и колдунов, хотя сам волшебным даром не обладал.

— Слушай, — твердо сказал я, — когда моя рана заживет и я смогу ходить, мы уйдем в лес, вместе. Ты станешь жить с нами, с моей семьей, с эльфами.

— Что ты! — испугалась Элли. — Твои родители меня не примут. Полукровок у вас могут даже убить…

— Нет, тебя и пальцем не тронут, — сказал я, — во-первых, я не дам, во-вторых, у тебя редкие способности. Ты прирожденная целительница, а это очень редкий дар. Скорее всего, ты даже будущая колдунья. Если, конечно, поучишься и наберешься знаний… Я попрошу старейшин клана, чтобы они объявили тебя чистокровной эльфийкой. Они могут это сделать — такие случаи в нашей истории уже были. Надеюсь, ко мне прислушиваются — все же я не последний воин в клане, — слегка приврал я, — к тому же глава семьи…

— А если старейшины не согласятся?

— Когда ты расскажешь им про отца и продемонстрируешь лекарские способности, все поверят, что ты настоящая эльфийка. Волшебство — очень редкий дар, им обладают немногие. У нас в клане, например, уже давно нет своей собственной колдуньи — с тех пор, как умерла старая, почтенная Нирра. Я не сомневаюсь, что ты — одна из нас, и легко смогу это доказать. Все знали храброго Клуура и его род, где было много целителей, а способности к волшебству передаются по наследству. К тому же я смогу сделать так, чтобы к тебе отнеслись, как к равной, — представлю тебя, как свою жену…

Элли густо покраснела и потупила глаза:

— Но ведь у нас с тобой еще ничего не было…

— Это пока что, — нежно погладил я ее по волосам, — все еще впереди. Скажи, ты хочешь стать моей женой, выйдешь за меня замуж?

Элли слегка кивнула и покраснела еще больше.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно произнес я, — можешь никого и ничего не бояться. Жену отважного Альмира, убившего самого князя Редрика, никто не посмеет тронуть…

— Ты убил князя? — поразилась Элли.

— Да, — не без гордости признался я и рассказал мою историю — от роковой засады в лесу, гибели брата до событий последних дней. Элли выслушала молча, потом тихо спросила:

— А вдруг я не понравлюсь твоей матери? Наверное, она мечтает о невестке из эльфов. Я знаю, что у вас принято заранее договариваться о свадьбе…

— Понравишься, — заверил я, — ты дочь храброго Клуура, самая что ни наесть настоящая эльфийка. К тому же я знаю, почему моя мать примет тебя…

Мы еще поговорили немного, а потом произошло то, о чем думал все последние дни и чего так страстно хотел. Мы с Элли сблизились. И теперь никто не в силах был разлучить нас или помешать нашему счастью».