Грустная история Васи Собакина

Глава пятнадцатая

Все люди, как я заметил, делятся на две категории — «собаки» и «кошки». И это не связано с тем, кого любит человек — псину или мурлыку (есть, правда, небольшая группа ценителей аквариумных рыбок, хомячков, пауков, ящериц и прочей экзотики, но они не в счет). Граница проходит по более глубокому признаку, можно сказать, по самой сущности человека, по его натуре.

Известно, что кошки — очень гордые и независимые существа и лишь разрешают себя любить, да и то не всем и не всегда. Иногда, впрочем, их можно погладить, но на этом все. Верности и преданности от них не жди — мурлыки привыкают к дому, а не человеку. Собаки же — отличные друзья и преданные товарищи, они никогда не бросят в беде и не уйдут к другому.

«Кошки», как правило, женщины, «собаки» же — мужчины, хотя бывает и наоборот. Мой друг Славка, например, типичный кошак, а Верочка — верная собака. Я тоже пес, а вот моя Ленуля — несомненно, кошка. И неправду говорят, что собака с кошкой никогда не уживутся. Наоборот — я прекрасно лажу с «усатыми-полосатыми» Ленулей и Славкой, а вот между собой они не в слишком хороших отношениях. Моя жена, что называется, его на дух не переносит. Как модно сейчас говорить, «терпеть ненавидит».

К чему это все я? Да к тому, что, задумываясь о годах, прожитых с благоверной, я вдруг понял, что все время верно и преданно служил ей: обхаживал, любил, угождал, разве что тапочки в зубах не приносил. Но любила ли она меня или держала в квартире только потому, что так удобнее, что так положено. К тому же статус семейной дамы ей очень важен для работы… Вопросы, что называется, на засыпку.

Вот такие мысли внезапно пришли мне в голову, когда я проснулся и с трудом продрал глаза. Вчерашний звонок Славки весьма сильно взволновал меня, и я долго ворочался с боку на бок, пытаясь снова заснуть. Никак не мог представить своего друга как семейного человека. А еще лезли в голову разнее другие размышления — о любви, дружбе и верности… Задремать мне удалось только под самое утро, когда за окном уже занялся серенький зимний рассвет. Потому и проснулся я сегодня намного позже обычного.

Надо было срочно идти гулять с собаками (а то еще дома наделают), поэтому быстренько умылся, оделся, взял на поводок сладкую парочку (хватит, побегали на свободе) и поспешил в парк. И пока Бобик и Габи делали свои дела, я курил рядом и прыгал с ноги на ногу — холодно, черт побери…

В это время ожил мой мобильник — я всегда беру его с собой на прогулку. Мало ли что… Оказалось, это моя благоверная. Легка, что называется, на помине.

— Привет, Собакин, — начала она. — Ну, как у вас дела?

— Да ничего, — неопределенно ответил я, — все нормально, слава Богу, все живы и здоровы…

Почему-то мне не захотелось посвящать Ленулю в события последних дней. Приедет — сама все узнает…

— Ты что-то грустный, Собакин, — почувствовав непривычные интонации в моем голосе, произнесла жена, — сильно соскучился по мне или произошло что?

— Вообще-то меня Василием зовут, — напомнил я, — но у нас ничего не произошло и ничего не случилось.

А в голове между тем навязчиво крутилось: «Все хорошо, прекрасная маркиза…» В трубке повисло напряженное молчание — очевидно, жена не ожидала от меня столь сухого ответа. Я тоже не торопился продолжить разговор.

— Тогда, может быть, я задержусь в Египте еще на недельку? — неуверенно произнесла жена. — Море здесь отличное, очень теплое, песочек белый, как я люблю, и компания подобралась хорошая, веселая…

— Конечно, задержись, — поддакнул я, — полноценный отдых — залог успешной работы.

— Что-то не нравишься ты мне сегодня, Собакин… — неуверенно протянула жена.

— Василий, — поправил я.

— Да, не нравишься ты мне, Василий. А ну-ка колись — что произошло? Дети заболели? Бобик сдох?

— Да ничего, в самом деле, — совершенно честно признался я, — дети нормально, учатся, Бобик в полном порядке, даже лучше, чем всегда, я работаю… «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, и жизнь легка…» — не выдержав, запел я в трубку.

— Я те дам — «все хорошо»! — взвилась жена. — Вот приеду, разберусь, что у тебя там за маркиза завелась! И таких пипюлей наваляю, что будешь помнить до самого Нового года!

— Приезжай, конечно, — согласился я, — а впрочем, как хочешь — можешь и не приезжать, отдохни еще парочку недель, а то и месячишко-другой. Нам здесь, знаешь ли, и без тебя хорошо…

И я отключился. Пусть поволнуется, поломает голову над тем, что означают мои последние слова. А то подумаешь — эта вечная уверенность, будто без нее в нашей семье никто и шагу ступить не сможет! Прожили мы без нее неделю, дай Бог, и еще проживем.

С этими мыслями я подозвал Бобика и Габи и поспешил домой — завтракать. В квартире меня ожидал сюрприз — сидела Элла. При виде меня она смущенно улыбнулась:

— Извините, Василий, что я к вам без предварительного звонка… Но вы сегодня утром не вышли с Габи на прогулку, вот я и разволновалась — вдруг что-то случилось. И решила сама вас навестить.

— Ходил, вот только что вернулся, — сказал я. — Просто вы нас не встретили… Парк-то большой! Но как вы меня нашли?

— Очень просто: дом вы мне показали, а номер квартиры я узнала у местных бабушек — из тех, что у подъездов все время сидят. Спросила: «Где живет такой симпатичный мужчина с черной собакой?» — и сразу мне показали. А ваш сын (весьма приятный молодой человек!) открыл и проводил в гостиную.

От слов «симпатичный мужчина» мне стало даже неловко — никто прежде так меня не называл. К счастью, Элла заметила свою болонку и радостно засюсюкала:

— Габи, девочка моя! Вот ты где! А я так по тебе соскучилась… Ты хорошо себя чувствуешь, лапочка, ничего не болит?

Болонка тявкнула что-то неразборчивое и пошла на свое место — на кресло. Бобик по уже устоявшейся привычке устроился рядом.

— Давайте я вас чаем угощу! — предложил я. — А заодно и поговорим…

Элла кивнула, и я проводил ее на кухню. Поставил чайник на плиту, а сам заглянул в холодильник — чем бы угостить нежданную гостью? Но внутри было хоть шаром покати. Элла заметила мое смущение:

— Спасибо, Василий, ничего не нужно! Я только что дома позавтракала.

— Ну, тем лучше, — жизнерадостно произнес я, — давайте просто пить, без закуски.

Я подождал, пока вода на плите забурлит, ополоснул кипятком чайник, засыпал в него заварку, залил наполовину водой и укутал полотенцем — пусть постоит, подышит, дойдет до кондиции. Элла с любопытством наблюдала за моими манипуляциями. Заметив это, я объяснил:

— Не люблю чай из пакетиков, если уж пить, то настоящий, а не мусор расфасованный. Поэтому и покупаю только листовой чай, натуральный. А заварка, прежде чем пить, должна хорошо настояться, иначе аромата не будет. Да и вкус не тот… Этому меня мама научила — как правильно заваривать чай.

— Я больше люблю кофе, — призналась Элла.

— Я тоже кофеман, но когда нахожусь дома и есть время, то предпочитаю делать чай. С ним, знаете ли, и разговор душевнее, и общение легче. Да и голова потом не болит, утром… Не то что от водки!

— Какой вы умелый, хозяйственный! — удивилась Элла. — Вот вашей жене повезло, наверное!

— Может быть, — согласился я.

Потом мы пили крепкий, ароматный чай и разговаривали. Оказалось, что Элла, при всей своей блондинистости, не такая уж дура. Точнее, совсем даже не дура и о многих вещах рассуждает весьма здраво — любая брюнетка позавидует.

— Чем вы занимаетесь? — поинтересовался я. — Ну, кроме обязанностей жены и хозяйки, разумеется…

— Я создаю своему мужу репутацию, поддерживаю имидж примерного семьянина и бизнесмена, — ответила Элла, задумчиво размешивая сахар в чашке. — Видите ли, мой супруг, Петр Федорович, человек очень хороший, но несколько — как бы это поточнее выразиться? — вспыльчивый и грубый. Он занимается крупным бизнесом, зарабатывает хорошие деньги, но порой бывает немного… несдержан. Он один из тех, кого американцы называют self-made man…

— Человек, сделавший себя своими руками… — вспомнил я институтский курс английского языка.

— Точно, — кивнула Элла. — Петр Федорович начинал с самых низов, был простым грузчиком, потом занялся торговлей, поднял свой бизнес, что называется, с нуля, а теперь торгует оптом зерном и мукой. Большие обороты, большие деньги… Нравы же в этой среде, если вы в курсе, довольно грубые, отношения весьма жесткие (конкуренция!), вот мой муж и бывает иногда слишком резок. Но для дела требуется, чтобы он часто на людях вел себя по-светски, по крайней мере, во время встреч с партнерами, вот я и сглаживаю острые углы его характера, усмиряю нрав… К тому же в его кругу принято, чтобы на важных мероприятиях бизнесмены были с женами, поэтому я выполняю еще и представительские функции. Так сказать, я — своего рода лицо его фирмы. Причем лицо мое должно быть всегда высшего качества — как и тот товар, что он поставляет. Поэтому Петр Федорович женился на мне чтобы, образно говоря, создать себе соответствующий имидж…

— И вы согласились на это? — удивился я. — Вышли замуж, зная, что это брак по расчету, своего рода сделка купли-продажи?

Откровенные признания Эллы несколько удивили меня — я не привык к такой откровенности со стороны женщины, к тому же практически незнакомой.

— А что мне было делать? — горько усмехнулась гостья. — Кто я в то время была? Девочка из самой простой семьи, никто и ничто. Мама и папа — обычные госслужащие, не имеют ни особых денег, ни связей, ни положения в обществе. После школы я мечтала стать переводчицей, поступила с большим трудом в иняз (родители все деньги на репетиторов потратили) и даже закончила с красным дипломом… А потом мне сказали, что вакансий нет, и предложили работу в школе. Все хорошие места оказались заняты детками состоятельных родителей да внуками вузовских профессоров. Промучилась я в школе полгода и решила — все, хватит, здоровье дороже. С нынешними школьниками вообще с ума сойдешь, не только язык забудешь… Бросила педагогику и устроилась секретаршей в контору, потом перешла в другое место, в третье… Одновременно, чтобы прокормиться, бегала по частным урокам, с абитуриентами занималась. А потом мне некрупно повезло — одна институтская подруга уходила в декрет и порекомендовала на свое место. Это и оказалась фирма Петра Федоровича. Им как раз переводчик срочно требовался, чтобы с зарубежными партнерами переговоры вести. А у меня три европейских языка свободно… Сначала работала в офисе, потом начала с Петром Федоровичем за границу выезжать. Ну, и там, в гостиницах, сами понимаете… Петр Федорович сразу меня предупредил: «Мне нужна жена, чтобы все завидовали — красивая, стильная и, по возможности, глупая, чтобы в дела не лезла и бизнесу не мешала. Но при этом культурная и воспитанная — чтобы в свете не стыдно было показаться. Ты мне нравишься, так что давай, старайся — станешь такой, как я хочу, тогда женюсь!» Вот мне и пришлось приложить некоторые усилия, чтобы подстроиться под блондинку: перекрасилась (я вообще-то по жизни шатенка), лексику соответствующую изучила, гламурные журнальчики почитала, тряпки нужные купила… Петр Федорович остался очень доволен. «Молодец, — говорит, — теперь тебя можно и людям показать!» Вышли мы пару раз в рестораны, где его друзья собирались, продемонстрировал он меня, и те одобрили — классная телка, говорят, к тому же глупая, как пробка. Стопроцентная блондинка, женись, мол, нормально! Вот с тех пор я и играю роль богатой дуры и все выйти из нее не могу.

Элла тяжело вздохнула. Мне стало искренне жаль девушку:

— Почему же вы не перестанете играть, если так надоело?

— Так Петр Федорович меня сразу же бросит, — горько усмехнулась Элла, — у него определенные представления о спутнице жизни. Супруга — это украшение мужа, приложение к его богатству и статусу. Не буду я соответствовать теме — он тут же найдет замену. Желающих же, поверьте, море! Он свистнет — мигом набегут!

Я поверил — сам знал, что найдется достаточно девиц, готовых хоть сейчас поменяться с Эллой местами. Богатый муж, упакованная по полной программе жена, светские удовольствия и развлечения… И работать не надо! Не замужество, а сказка. Вот только в данном случае оно обернулось золотой клеткой…

— А что я без него? — продолжила гостья. — Ни опыта работы, ни денег особых, ни бриллиантов с жемчугами… Петр Федорович всегда говорит: «Нечего тебя баловать, деньги в дело вкладывать надо, а не в стекляшки да безделушки!» Наверное, он по-своему прав… Вот и получается, что, если уйду от него, ни с чем останусь. На что жить буду? К тому же языки уже забываться начали…

Элла еще раз вздохнула:

— А самое печальное, что Петр не хочет детей, говорит, рано нам еще. Вот, мол, заработаю побольше денег, скоплю настоящий капитал, тогда уедем навсегда за границу и заживем в свое удовольствие… Подожди, мол, еще несколько лет. А что ждать-то? Годы-то идут, и я, между прочим, моложе не делаюсь. Да и вообще — давно уже не девочка…

Элла подняла на меня глаза, и я понял, что ей давно за двадцать, даже пожалуй, за тридцать. И еще почувствовал, что она по-настоящему несчастна… Конечно, по своему развитию Элла намного превосходила мужа самодура, но вынуждена была играть роль «сладкой дурочки» — во имя собственного благополучия и видимости семейной идиллии.

— Извините, я кажется, заболталась, лишнего вам наговорила, — поднялась гостья из-за стола, — это все мои личные проблемы… Не знаю, что на меня нашло — обычно я с людьми не откровенничаю.

— Наверное, вам захотелось с кем-то поделиться своими мыслями, так сказать, облегчить душу, — предположил я.

— Вероятно, — кивнула Элла. — Ну что же, я, пожалуй, пойду. Спасибо вам за чай, за заботу о Габи. Она и вправду мне дорога — почти как родная дочка… И я очень вас прошу — ни слова Петру Федоровичу!

— Что вы, — заверил я гостью, — я с ним даже не знаком!

Хотя, если честно, имя это показалось мне очень знакомым…

Элла еще раз извинилась, нежно простилась с Габи и удалилась. Я остался на кухне в раздумьях. Непростая все-таки штука жизнь, порой подбрасывает такие загадки, что не сразу и разгадаешь…

Вот, например, Элла. Кто мог подумать, что под маской глупой блондинки скрывается такая умная и тонко чувствующая женщина? И главное — очень несчастная, несмотря на свое положение и деньги мужа. Богатство, вопреки распространенному мнению, приносит не столько свободу, сколько неволю. Золотая клетка, если вникнуть поглубже, ничуть не комфортнее обычной, железной. Разве что блестит ярче…

Я приготовил для всей нашей честной компании немудреный завтрак — из макарон и яиц, поел сам и накормил мохнатую братию, а потом решил, что могу немного почитать — все равно особых дел на сегодня не намечалось, а смотреть телевизор совсем не хотелось.

«Дорога домой была легкой и приятной. Я выполнил свою задачу — убил Редрика, отомстил за брата. А заодно и спас весь наш клан. К тому же остался жив — что было вообще удивительно…

Я шел, насвистывая какую-то веселую песенку, а потому не сразу заметил, что погода резко изменилась — набежали тучи, небо потемнело, закапал дождь — сначала легкий и незаметный, но потом он постепенно усилился и перешел в ливень. Следовало где-то укрыться… Конечно, дождь, даже сильный, не был мне страшен, я вполне мог идти дальше, но, согласитесь, путник, бредущий под ливнем, вызывает подозрение… Люди обычно быстро прячутся под крышей, если с неба начинает капать (в отличие от нас, эльфов), это все знают, и особенно — солдаты.

Я огляделся: недалеко была знакомая деревня — та самая, в которой мы с братом Ольгером учились наблюдать за людьми. Что ж, мне повезло — я прекрасно знал, где можно укрыться и переждать дождь. На сельских улицах не было ни души, и я без препятствий добрался до дома старосты. У него во дворе по-прежнему стоял отличный хлев, где я и спрятался.

В коровнике было тепло и относительно сухо, я зарылся в солому, лежавшую в углу, и задремал. Разбудил меня отчаянный крик.

— Нет, не надо, прошу вас! — умолял молодой женский голос.

— Да ладно тебе, в первый раз, что ли! — перебивал его грубый мужской бас.

Я потихоньку выглянул из своего укрытия. Картина, отрывшаяся мне, очень мне не понравилась: здоровенный, пьяный детина в солдатской форме заламывал руки девушке с длинными белыми волосами и настойчиво толкал ее в угол. Несчастная отчаянно сопротивлялась, но силы были явно не равны — бугай повалил ее на солому и стал задирать платье. Конечно, это было не мое дело (у людей свои обычаи, в которые мы, эльфы, обычно не вмешиваемся), но безучастно смотреть на это насилие над женщиной я не мог. Один вид пьяного, грубого солдата вызывал у меня чувство отвращение… Я вылез из своего угла и громко сказал:

— Эй ты, а ну-ка оставь девушку в покое!

Детина испуганно оглянулся — очевидно, думал, что это что-то из деревенских, однако, заметив меня, тут же успокоился — мой вид (бедно одетого молодого парня) не вызвал у него страха.

— Вали отсюда, пацан, — процедил он сквозь зубы, — а то и тебе достанется!

— Да неужели? — искренне удивился я. — И что же ты со мной сделаешь, урод мордатый?

Мои слова, судя по всему, задели солдата, потому что он оставил девушку и повернулся ко мне.

— Что ты сказал, сопля деревенская?

— Я сказал, чтобы ты оставил девушку в покое, урод мордатый, — четко произнес я.

— Да я сейчас тебя…

Детина, сжав здоровенные кулаки, бросился вперед, намереваясь как минимум снести мне голову. Я уклонился от удара, присел и врезал ему изо всех сил по ребрам. Солдат взвыл от боли.

— Ах, ты вот как! Ну, ладно, я тебе сейчас покажу! — зло произнес он.

С этими словами детина выхватил короткий солдатский меч и ринулся на меня. Я был готов к этому, потому что ожидал от него именно такой реакции. Я выхватил свой кинжал и подставил под удар меча. Сталь гномов, к тому же усиленная эльфийским колдовством, намного прочнее обычного кузнечного железа, а посему солдатский меч громко звякнул и переломился пополам. Детина понял, что попал в безвыходное положение, и взревел:

— Вентор!

— Иду, — послышалось сзади, и тут же острая боль обожгла мне бок.

Оказывается, их было двое — пока один тащил девушку в хлев, второй караулил снаружи. А я, как ни прискорбно, допустил грубейшую ошибку — увлекшись боем, повернулся ко входу спиной. Этим и воспользовался мой противник — атаковал сзади и ударил в бок.

К счастью, мы, эльфы, менее чувствительны к боли, чем люди, поэтому и убить нас сложнее. Подобный удар свалил бы на землю любого солдата или даже гвардейца, но не эльфа, поэтому у меня хватило сил, чтобы обернуться и резко выбросить руку вперед — мой кинжал глубоко вошел в грудь нападавшего. Вентор охнул и тяжело повалился на землю — из его горла струей потекла кровь.

Первый солдат, поняв, что остался на поле боя один, бросил свой сломанный меч на пол и побежал. Очевидно, надеялся укрыться в доме у старосты, но не успел — я в прыжке достал его и ударил по голове. Он споткнулся и упал на колени. Мгновенным ударом я добил его.

И только после этого почувствовал, насколько тяжело ранен — кровь непрестанно сочилась из раны, рубашка и штаны пропитались ею насквозь. Я доковылял до угла и тяжело повалился на солому. Силы очень быстро покидали меня…

— Что с тобой? — услышал я голос спасенной мною девушки.

— Я ранен, кажется, тяжело, — прошептал я, — если можешь, помоги мне!

— Что я должна сделать?

— Принес воды и чистое полотенце — надо обработать рану и перевязать бок.

Девушка исчезла. Я стянул с себя рубаху и обнажил рану. Дело оказалось хуже, чем я предполагал — лезвие солдатского меча глубоко вошло в мое тело. Скорее всего, были сломаны ребра и повреждены внутренности. Бок буквально горел, к тому же я потерял много крови…

Я собрал оставшиеся силы и приступил к лечению — произнес целительное заклинание, останавливающее кровь, а затем достал из мешка снадобья. Спасибо матушке — она положила мне мазь, заживляющую раны, а также восстанавливающие силы травы. Но отвары и настои еще надо было правильно приготовить…

В это время вернулась девушка. В руках она держала кувшин с водой и полотенце. Увидев мой окровавленный бок, она побледнела.

— Может, позвать знахаря? — неуверенно спросила она.

— Нет, — покачал я головой, — ваш знахарь мне не поможет. У нас, эльфов, свое лечение…

Девушка заметила мои острые ушки и охнула от неожиданности:

— Так ты эльф?

— Альмир, к вашим услугам! — представился я.

— Я Элли. Кажется, мы уже знакомы… Помнишь меня?

Еще бы не помнить! То-то мне ее белокурые волосы показались такими знакомыми…

— Если деревенские найдут тебя здесь, могут убить, — подумав, произнесла Элли. — Они очень злы на вас — из-за эльфов по всей округе бродят солдаты и гвардейцы…

— Как эти? — кивнул я на убитых мною вояк.

— Нет, — покачала головой девушка, — эти беглые. Они пришли к нам сегодня утром и сразу потребовали еду и вино. Староста, почтенный Тимуш, не стал с ними спорить и пригласил в дом. Думал, что они наедятся и уйдут. Но они напились, как свиньи, и стали приставать ко мне. Я хотела спрятаться на сеновале, но не успела … Спасибо, что ты спас меня!

— Не за что, — ответил я, осторожно промывая рану. — Не волнуйся, я здесь немного посижу, отдохну, а потом уйду.

— Рана очень опасная, — возразила девушка, — вряд ли ты дойдешь до леса.

— Ничего, как-нибудь потихоньку доберусь, а там наши помогут, — заверил я Элли, чтобы немного успокоить и подбодрить ее.

Хотя на самом деле подбодрять следовало бы меня — в этом бою мне действительно сильно досталось, и неизвестно, смогу ли я добраться до границ наших владений… Я обработал рану и начал потихоньку наносить целебную мазь. Элли увидела, что делать это мне очень неудобно, и предложила свои услуги:

— Давай помогу!

Я протянул ей горшочек с мазью, и она своими тонкими, длинными пальчиками стала осторожно наносить целебное снадобье на рану. Я в это время шептал эльфийские заклинания, чтобы усилить действие.

— Значит, эти солдаты — беглые, — продолжил я, чтобы отвлечься от боли, которая нестерпимо жгла мне бок.

— Да, староста Тимуш сразу понял это — по тому, как нагло и в то же время трусливо они себя вели. Обычно солдаты так не поступают, боятся своих командиров — ведь староста мог и нажаловаться, а мародеров никто не любит. Но сейчас по округе бродит немало беглых вояк — и просто солдат, и баронских дружинников, и даже, говорят, княжеских гвардейцев. Так всегда бывает накануне войны — солдаты убегают, чтобы под шумок пограбить крестьян, а то еще что похуже… А потом свалить все на эльфов.

Элли помолчала, а потом тихо добавила:

— Я рада, что ты их убил, они могли много зла причинить!

— Трупы куда денем? — деловито поинтересовался я. — Не бросать же их тут.

— Не волнуйся, я позову Тимуша, и он со своими сыновьями зароет их где-нибудь.

Заметив мое беспокойство, Элли слегка улыбнулась:

— Не беспокойся, Тимушу можно доверять — он не любит солдат, но не имеет ничего против вас, эльфов.

Девушка закончила обрабатывать мою рану и крепко перевязала бок — чтобы мазь лучше впиталась. Я с благодарностью кивнул ей и откинулся на солому — сил сидеть уже не осталось. Все-таки я потерял много крови…

— Я сейчас приду, — прошептала Элли и скрылась за дверью.

Вскоре она вернулась, но не одна — с ней в коровник вошел пожилой, седой, но все еще крепкий мужчина.

— Это наш староста, почтенный Тимуш, — представила Элли.

— Альмир, — ответил я.

Тимуш внимательно посмотрел на мертвых солдат и покачал головой:

— Доигрались, голубчики! И поделом им — нечего крестьян разорять да девок портить! Не беспокойтесь, — повернулся он ко мне, — я позову сыновей, и мы тихонько закопаем их на огороде. Никто и не узнает!

— А если будут искать? — спросил я.

— Не будут, — уверенно произнес Тимуш, — эти двое отправились на вольную охоту, разумеется, не спросив разрешения у начальства. И пропали… Такое часто случается в здешних местах — лес-то рядом, а вы, эльфы, чужаков не жалуете. Это все знают… Командир вряд ли объявит их в розыск — не захочет, чтобы начальство узнало. Дисциплина-то в отрядах хромает, что ни говори… Скорее всего, подождет немного, а потом потихоньку вычеркнет из списка. И спишут все на вас, эльфов — мол, подкараулили ночью и убили. Война, говорят, скоро будет. Вы уж извините, если чем обидел.

— Ничего, — кивнул я, — о войне действительно все говорят. Люди убивают эльфов, эльфы убивают людей, так всегда было, и так всегда будет. Хотя мне, честно говоря, это не кажется правильным. Кстати, а что другие жители, не проболтаются?

— Нет, — твердо ответил Тимуш, — наши будут молчать. Никому не хочется, чтобы в деревню заявился королевский прокурор вместе с гвардейцами и начал расследование. Он станет всех допрашивать, отрывать от дел и еще, не дай Бог, прикажет обыскать дома. А солдаты будут тем временем жрать наших кур да бегать за девками… Кому это нужно? Мы слишком много натерпелись от княжеских да королевских гвардейцев, чтобы звать их сюда… Все сделают вид, что ничего не знают. Ничего не вижу, ничего не слышу — вот так и живем.

— Ладно, — удовлетворенно кивнул я, — закопайте их по-тихому. Я со своей стороны хлопот вам не доставлю — немного полежу, подлечусь, а потом уйду.

— Лежите, сколько надо, — заверил староста, — мы вас торопить не станем. Я вам так благодарен, что вы спасли Элли… Хотя она мне и не дочь, но выросла в моем доме, буквально на глазах, я к ней привязался — почти как к собственному ребенку. Вы, кстати, знаете, что Элли — круглая сирота?

Я отрицательно покачал головой.

— Бедная девочка! — вздохнул староста. — Ни отца у нее, ни матери… Мы с женой вырастили — взяли в дом, дали кров и еду… И моя жена очень бы горевала, если бы с ней что-то случилось. Еще раз спасибо вам!

Староста поклонился мне в пояс.

— Да не за что! — пожал я плечами.

— А правда, что король может пойти на вас войной? — поинтересовался потом Тимуш.

— Вряд ли, — уверенно сказал я. — Князь Редрик мертв, а новому королю, кто бы он ни был, будет не до нас — надо хоронить Петера Второго, вступать на престол…

— Князь Редрик убит? — удивился староста.

— Да, — подтвердил я, — вы можете пока перевести дух. У князя Вальдемара сейчас будет масса дел — принимать опекунство над Клаусом, малолетним сыном Редрика, присутствовать на дворцовых церемониях, связанных с похоронами Петера Второго и коронацией нового правителя… Думаю, о вашей деревне он вспомнит только через три-четыре месяца.

— Это очень хорошо, — кивнул староста, — мы как раз успеем убрать урожай и спрятать, куда подальше. Пусть потом сборщики приезжают, ищут — уже ничего не останется…

Староста захихикал, а потом произнес:

— Не беспокойтесь ни о чем, господин Альмир, отдыхайте, лечитесь, в общем, чувствуйте себя, как дома! Трупы мы сейчас уберем, никто их не найдет. Элли принесет вам тюфяк, чтобы было помягче спать, а еще еды и воды. Она девушка умная, расторопная, все, что нужно, сделает — и рану перевяжет, и накормит, и напоит. Я же прикажу всем нашим молчать, и чтобы носа на мой двор не совали…

С этими словами Тимуш откланялся. Вскоре пришли его сыновья, двое здоровых парней, и унесли трупы. Элли, как и обещала, приволокла тюфяк, а также шерстяное одеяло — чтобы ночью не мерзнуть. Потом притащила из дома нехитрый деревенский обед. Я заставил себя съесть немного вареных овощей — надо восстанавливать силы.

После обеда я попросил Элли приготовить отвар из трав. Она кивнула — дело было ей привычное, знакомое, Все деревенские женщины пользуются травяными настоями и отварами, лечат своих родных и близких от всяческих хворей и болезней.

Дождь кончился, на улице постепенно стемнело — я и не заметил, как наступил вечер. Элли принесла горячий отвар, я выпил и почувствовал себя немного лучше. Однако двигаться не мог — надо было отлежаться, подождать, пока рана затянется. Это могло занять несколько недель, а то и месяцев. Если сломаны ребра, то лечение будет довольно длительным — мы, эльфы, хорошо умеем восстанавливать свое тело, но для этого требуется время.

Конечно, если бы здесь находился кто-нибудь из наших знахарей, то лечение пошло бы гораздо быстрее (мои собственные знания и навыки в целительстве были поверхностными), но приходилось довольствоваться тем, что есть. Если слова Элли верны (а причины не верить ей не было), то вокруг полно беглых солдат. Они, как стервятники, кружат возле наших границ, мечтая захватить в плен кого-нибудь из лесного народа. Тогда можно потребовать немалый выкуп. И я, одинокий, раненый, могу стать для них легкой добычей…

Нет уж, я не позволю пленить себя. Сын отважного Тиреля, брат Эльтера никогда не будет пленником низкорожденных! Уж лучше смерть. Благо, что сейчас, когда боль немного утихла, я мог в случае необходимости дать свой последний бой. Но все же я надеялся немного отлежаться, подлечиться, а потом вернуться домой. Мать и брат Ольгер ждут меня, и верная Нолли тоже…

Я подобнее устроился на тюфяке, завернулся в теплое одеяло и заснул с мыслями о доме».