Гридень и Ратная школа!

Глава 15

Иногда дать надежду — это то немногое на что мы способны.

Верил ли я, что когда-нибудь стану воеводой? Боги, ну, конечно же, нет! Да и в то, что малолетняя писюха, пускай и витязь, подсобит мне в этом деле нелёгком тоже не верил.

Возможно, когда-нибудь в будущем она и станет полезна. И, чем чёрт не шутит, даже сможет продвинуть меня по карьерной лестнице, но уж точно не до звания воеводы.

И дело даже не в том, что простолюдов к этой должности не подпускают — вовсе нет. В Славии с этим строго. Будь ты хоть трижды деревенский увалень, но если на поле боя себя проявил, то путь наверх тебе открыт. И вот тут-то и кроется основная загвоздка, проявлять себя на поле боя я не очень-то и хотел. Там ведь и пулю шальную схлопотать можно. А иного способа воеводой стать на моей новой родине и не было отродясь. Хочешь на плечо себе нашивку с шестью мечами скрещёнными да в круг заключёнными, будь добр повоюй — да как следует, а не спустя рукава.

Так что не было в моём обещании ни расчёта хитрого, ни правды желанной. А была одна лишь надежда.

Я просто дал слабину, просто привязался к Колышку будто к щенку. Мне нужен был кто-то, перед кем я смогу хоть немного открыться, и я выбрал её. Из всех вариантов — это был наиболее разумный и безопасный выбор.

Вот только горевать о содеянном я и не думал. Не далось бы мне это занятие, даже если бы сильно пожелал. А всё потому, что не калека я больше и прозвище былое мне теперь не к лицу.

Добился я наконец своего и вот уже как сутки протез-крюк приятно оттягивает плечо. Он словно бы придаёт уверенности. А ещё штаны помогает надевать…

Да и взгляды он к себе приковывает будь здоров. Ну ещё бы, увесистый на вид, из воронённой стали, нарочито грубый и угловатый. Сковал я его таким специально, чтобы внутрянку замаскировать. Точнее, гильзу приёмную, в которую культя вставляется. А всё оттого, что гильза эта ох и непростая была, но обо всём по порядку.

Обычно же оно как бывает, для начала надобно гипсовый слепок культи изготовить, и уже на его основе примерочную гильзу смастерить. Затем приладить всё это добро на культю да поглядеть, не жмёт ли где, не царапает? И лишь после примерки, если та удачной окажется, можно и постоянную гильзу сваять.

Вот только волокита эта вся вышеназванная была мне в тягость, а полагаться на Сварогову науку в таком кропотливом деле не хотелось. Гильза — она ведь как влитая на усечённой конечности должна сидеть, там каждый миллиметр значение имеет. Вот и не стал я попусту время терять, взял да гильзу вакуумную сковал, а она, как известно, сама к культе ластится и форму верную принимает. Да и сидит она так плотно, что её только с костью плечевой и вырвешь, а это для боевого протеза самое то.

Ну и с материалом для протеза я тоже мальца схитрил. Правда, на это раз не от большой лени, а из-за заботы о теле своём растущем. Не хотел я, чтобы от веса протеза моего меня же и перекособочило, поэтому и использовал вместо обычных для этих мест тяжёлых металлов лёгкий титан. А поверх него уже, для маскировки и напыление нанёс из оружейной стали. Будь моя воля я бы и графен использовал, а он, как известно, крепче и легче всякой стали, вот только замаскировать его уже не выйдет. Он же на вид то ли как уголь, то ли как стекло чёрное, а главное, не звучит он, как метал. Вот стукнешь по нему, а в ответ от него никакого бряцанья. Подозрительно? Вот то-то и оно! Стало быть, и сварожичи из тех, что поопытней сразу почуют подлог.

— И как тя звать-величать теперь прикажешь? — спросил Рябой, отрываясь от тарелки со съестным. — Мы ведь уже и пообвыклись с прозвищем твоим,

— Руки-крюки, — пробурчал себе под нос Мотыга.

Месяц уж прошёл с той нашей драки, а он всё никак обиду не отпустит, до сих пор её лелеет. Даже здесь за общим столом, среди яств богатых морду свою воротит и в сторону мою старается не глядеть.

— Длинно больно, надобно что-то покороче и чтоб сути соответствовало. А руки, которые крюки — это прям про тебя Мотыга, — усмехнулся Рябой и вновь погрузил ложку в тарелку с гречневой кашей.

— Это ещё с какого бодуна? — набычился оскорблённый до глубины в души новик.

— Ну а кто вчера лампу масляную у нас в каморке уронил, да чуть всю казарму не спалил?

Под испытующим взглядом Рябого Мотыга поник.

Вот ведь дурень неугомонный, опять чего-то начудил. Всегда с ним беды приключаются, не одно так другое. Вон неделю назад вообще чуть сапёрной лопаткой пальцы на ноге себе не отчекрыжил. Бедолага одним словом.

— Стоум Железнорук, — произнесла с набитым ртом Колышек.

За столом повисла тишина. Даже новики, что не особо прислушивались к нашей беседе, а вовсю набивали животы и те прекратили жевать и навострили уши. Уж больно им прозвище новое звучным показалось — не у каждого воеводы такое встретишь.

— Ну а чего, вроде как по делу, — покивал Рябой. — Рука железная? Железная. Ну вот и порешали.

— Много чести, — вновь буркнул себе под нос Мотыга. — Культяпка — он и есть Культяпка.

— Да охолонись ты уже, — снова встал на мою защиту Рябой. — Вокруг погляди, один ты прозвищем недоволен.

Откровенно недовольных за нашим столом и впрямь не было. Первое удивление сошло на нет и новики вернулись обратно к прерванному занятию. Их более не волновало, как там меня будут звать-величать, всё, чего они хотели это посытнее набить брюхо. И вот в этом желании я был с ними полностью солидарен. Прозвище оно ведь никуда не денется, а гречневая каша вот она на столе стоит остывает.

Аппетит ни мне, ни остальным новикам не могли отбить даже княжьи люди, что столовались по соседству. Мужчины в серо-стальных мундирах сидели от нас через стол и с удовольствием трапезничали солдатскими харчами.

Внимания они особого не привлекали, вели себя чинно и спокойно. Не галдели, а если и переговаривались, то делали это редко и вполголоса. В общем, не смущали своим появлением рядовых служак. Я бы и вовсе их не приметил, если бы один из княжьих людей то и дело не поглядывал в мою сторону.

И не то чтобы его интересовал какой-то там отрок безусый — поди не католический священник. Мужчину в серо-стальном мундире больше привлекал новенький протез. Мой протез…

И вот тут я уже насторожился, ибо столь скорое внимание полутысячника да ещё и из старшей дружины ну никак не входило в мои планы.

К счастью, дальше гляделок дело не зашло и столовую я покинул без всяких препон. Разве что взгляд высокопоставленного армейца всё так же продолжал жечь спину.

— Новик, ты обуел?! Я тебе щас вторую руку вырву! — рывком отстранилась от меня Рогнеда.

Она тяжело дышала — то ли от прерванных ласк, то ли от едва сдерживаемого гнева? Хотелось бы верить в первый вариант, но недовольный тон Рогнеды и её пылающие злостью глаза намекали на второй.

— Так уговор же? — попытался я хоть как-то разрядить обстановку.

— Уговор наш на поцелуи был, а ты сразу руки…тьфу…руку распустил. Тебе кто дозволял меня за зад щупать?

— Так не умею я по-другому, у нас в деревне все так целуются.

А ещё зад твой будто сам в руки просится, но об этом я вслух говорить не стану — ибо не самоубийца я и жизнь хочу прожить долгую и по возможности счастливую.

— Ты бабушку-то мне не лохмать, будто не знаю я какие у нас в деревнях нравы?!

Несмотря на показное недовольство, Рогнеда отчего-то не спешила выбираться из моих объятий. Да отстранилась, да наорала, но вырываться и не подумала. Вот и пойми этих женщин, как языками фехтовать так они тут как тут, а как за жопу разок ухватишь так всё беда-караул — хулиганы чести лишают.

Была у меня и ещё одна отговорка в запасе помимо нравов деревенских, но прибегнуть я к ней не успел. В оружейке хлопнула дверь.

— Да что ты за нелюдь-то такой, не дите нормальное, а исчадие Чернобога чес слово! Сначала девку-витязя оприходовал, теперь вот десятника заслуженного — ветерана войны, между прочим! — на пороге застыл Твердислав при полном параде и с ошалелым лицом. — Я ж до последнего в пересуды людские не верил, думал, хитростью ты решил меня взять — через Рогнеду к сбруе воинской подобраться. А оно вон чего получается…Тьфу, срамота!

И вот тут-то меня и десятник оттолкнула. Да так оттолкнула, что я едва через стол её казённый не перекувыркнулся.

Ох и умеет наш сотник не вовремя появится, словно чёрт из табакерки. Вот чего он раньше не зашёл, как специально момент подгадывал?

— Дозвольте объясниться! — вытянулась по струнке Рогнеда, из-за чего и так выправленный китель совсем выпростался наружу.

— Некогда нам объясняться, ждут твоего охламона люди важные. Иначе какого лешего я бы сам искать его побежал — чай не малец уже, — при этом сотник так глянул на меня, будто это я его в вестовые понизил. — Ну чего встал блудень малолетний, портки подтягивай да на выход и угомони уже как-нибудь змея своего, а то штаны казённые, неровен час, продырявит.

Снова хлопнула дверь и мы с Рогнедой опять остались наедине, вот только на этот раз нам было не до поцелуев.

— Стыд-то какой и о чём я только дура старая думала? — схватилась за голову Рогнеда.

— Ага, дверку надо было запереть.

От хлёсткого хука прямо в ухо я увернулся только по наитию. Чую, если бы не дедовы тумаки, от которых мне приходилось денно и нощно страдать, то быть бы мне битым. А так, я успел поднырнуть под замах десятника и рвануть в сторону заветного выхода.

Нервы нервами, а субординацию ещё никто не отменял. Думаю, Рогнеда даже в порыве лютой ярости не станет меня лупцевать на глазах у сотника.

А завтра глядишь и совсем про обиду забудет. Девка-то она отходчивая иначе давно бы меня пристрелила как пса шелудивого. Уж сколько я ей крови за прошедший месяц попортил, вспомнить хотя бы ту сбрую богатырскую, а ей хоть бы хны — поругается да и забудет.

Так что на её счёт я не особо-то волновался, меня больше беспокоили люди важные, что сотника в посыльные подрядили. Имелись у меня кое-какие мыслишки по этому поводу. И я даже хотел было сотника поспрошать на их счёт, но, выбежав из оружейки, наткнулся на взгляд его хмурый и решил не рисковать. Если этот вдарит, то точно не промажет.

Так мы и проделали весь путь в гнетущем молчании. А в конце этого самого пути ждала нас не казарма привычная, а то самое здание, из которого сотник меня и забрал когда-то.

На латунной табличке над входом всё так же красовалась надпись "Центр распределения Ратной школы Княжества Стужгородского".

Зайдя внутрь здания и поднявшись на второй этаж, мы проследовали мимо знакомого мне приёмника, завернули за угол и внезапно остановились у массивных двустворчатых дверей.

— Поди догадался уже, к кому путь держим? — поинтересовался сотник и, дождавшись моего кивка, продолжил. — Ты главное языком попусту не мели, спросят чего — отвечай, а нет — так помалкивай.

После этого нехитрого напутствия сотник по-хозяйски распахнул перед нами двери, и первым ступил внутрь. Я же как младший по званию посеменил следом.

В просторном, светлой зале нас уже ждали. За длиннющим столом чинно восседала чуть ли не вся делегация княжьих людей. И среди их числа я без труда приметил того любопытного полутысячника. Да и сложно было его не приметить — сидел-то он ровно посредине стола да и взгляд в меня вперил первым. А потом он и вовсе заговорил вперёд всех и это несмотря на то, что за столом тем сидели армейцы чином и повыше.

— Честь дружине! — первым поприветствовал я княжьих людей.

Ну а как иначе, они ведь не только званием выше, но и возрастом в отцы мне, а то и в деды годятся.

— Князю слава, — ответил за всех всё тот же полутысячник, а затем пустился в пояснения. — Ты отрок наверняка и не ведаешь, зачем тебя позвали. Но это не беда, расскажу я тебе, чем привлёк ты нас. Вот только начну издали, так яснее будет. Есть в Славии беда одна — гордость непомерная. Повелось уж так испокон веков, что не научены мы ни отступать, ни за спинами товарищей хорониться, ни уж тем более страх свой напоказ выставлять. Этим и славны мы и в этом же кроется наш изъян. Никак не можем мы в угоду выгоде своей гордостью поступиться. Поэтому и не могут наши командиры в полной мере воинской хитростью вооружиться. Поэтому и гибнут вои рядовые из-за глупости удалой. Поэтому и страшатся бойцы калечные обратно на воинскую службу возвращаться — стыдно им, видите ли, обузой стать, да соратников в бою подвести. А тут ты — юнец однорукий, что на передовую спешит торопиться удаль свою молодецкую показать.

Вот уж хренушки всем дедушкам! Вот куда-куда, а на передовую я не особо-то и тороплюсь!

— Торопится, торопится, — будто прочитав мои мысли, покивал полутысячник. — Юнец ведь тот — истинный славиец, гордость народа нашего. Вот и командир его сотник Твердислав сказывает, что отрок этот не только за отчизну радеет, но и Сварогову науку семимильными шагами постигает. Верно я глаголю, сотник?

— Верно, — будто нехотя подтвердил старый сварожич.

— Да я и сам не слепой, вижу, что замену для руки ты знатную сваял. Не из кожи и дерева, как у нас принято, а из доброй стали. С таким крюком и повоевать — не грех, — продолжил разглагольствовать полутысячник. — Оно ведь как раньше было, получил увечье и тут же в почётную отставку, кости на печи греть да самосад ядрёный покуривать. Теперь же поглядят вои калечные на добро молодца однорукого, что подвигами ратными славен да устыдятся малодушия своего. А там глядишь и обратно в строй вернуться пожелают. Вот тут-то мы с тобой Стоум Железнорук им и подсобим: личный пример подадим да руками-ногами их обеспечим.

Вот ведь хитрый сукин сын, это он чего из меня живую агитку слепить хочет?!

— Дозвольте слово молвить?! — хоть и говорил сотник стоять да помалкивать, но этак меня могут и под убийство Кеннеди подписать.

— Дозволяем, — степенно кивнул полутысячник.

— Слова ваши тёплые душу греют, жаль, не по чину они. Я бы и сам рад стать достойным примером для соратников старших, вот только боюсь, задача эта мне не по плечу. Я ведь даже к руке своей самодельной ещё не привык да и не уверен, что она для боя сгодится.

— Да ты, отрок, не прибедняйся, видел я уже, как ты наловчился ей орудовать. Да и в бой тебя сразу никто не погонит — чай не звери какие. Дадим тебе для начала задачку попроще, дабы слушок о тебе пошёл и было, о чём в газетёнках писать. А касаемо руки твоей железной, так понимаем мы, что это лишь первый блин, а он, как люди молвят, всегда комом. Главное, верим мы в задумку твою и в то, что на смену крюку со временем придёт и оружие огнестрельное. Али не за этим ты в оружейке околачивался?

Смотри-ка ещё и разузнали обо мне перед разговором. Видать, дело и впрямь важное раз они так подсуетились.

— А теперь дабы веру нашу подкрепить, покажи нам, на что рука твоя способна, — повелел полутысячник.

И если до этого момента присутствующие лишь лениво поглядывали в мою сторону, то теперь впились глазами будто коршуны. Десятки оценивающих взоров испытующе сверлили меня, словно находился я не где-нибудь, а перед комиссией на выпускном экзамене. Вот только от экзамена этого зависела не просто отметка в дипломе, а моя дальнейшая судьба.

Мог ли я в этот момент схалтурить и не показать всех возможностей протеза? Да, конечно, мог. Вот только выгоды бы это мне не принесло, да и незачем было так поступать — особой функциональностью тягловый крюк и так похвастать не мог. Сумки там потаскать, двери открыть или на худой конец деталь у станка придержать — это он ещё мог, а вот для более тонких манипуляций уже не годился. И это учитывая ещё и то, что протез мой доработан был — он не просто висел плетью вдоль тела, но и при помощи стального троса мог сгибаться в локте и фиксироваться в выбранном положении.

Вроде и полезная функция вот только для того, чтобы ей воспользоваться в полной мере нужна вторая рука, а иначе чем за ручку троса тянуть, зубами? Вот будь у меня обрубок пониже локтя, тогда бы и не пришлось так заморачиваться да дополнительный тягловый механизм в протез встраивать — сам бы мог руку сгибать. Ну ничего, Москва тоже не сразу строилась, чуть погодя я и до более продвинутой механики доберусь. Уж она-то сможет и на движения мышц реагировать и протезом сама шевелить без посторонней помощи. А там уже и до обратной сенсорной связи рукой подать. Главное, эскулапа хорошего найти, чтобы тот датчики сумел к правильным нервным центрам присобачить. Вот тогда-то и заживу, как белый человек.

Ну да это дела дней грядущих, не о них сейчас думать следует. Пора бы мне и княжьих людей “потешить”. Раз уж собрались вояки знатные на руку железную поглядеть, то надо бы их уважить.

Первым делом показал я им, как при помощи троса стального и такой-то матери можно протез в локте согнуть да так и оставить. Затем на крепость его проверил — стул один ни в чём не повинный разломал. Ну а дальше стал павлином вышагивать вдоль длиннющего стола да железку свою местным генералам под нос совать. А те чуть ли не на зуб её пробовали да вопросы каверзные задавали.

— А пулю-то он выдержит? — спрашивает вислоусый тысячник преклонных лет, когда настаёт его черёд.

А я почём знаю, я ж в него и не стрелял ни разу? По идее должен выдержать. Титан, как известно, пулю хорошо держит, но вам об этом господа хорошие знать не обязательно.

— Не могу знать, господин тысячник, в деле я его ещё не испытывал.

— Так чего далеко ходить, сейчас и испытаем, — ухмыляется в усы старпер да тянется к кобуре, где у него явно не леденцы для малых деток припрятаны. — Ну что, братцы, стрельнём?

И вот тут-то я и струхнул, не за протез вестимо, а за себя родимого. Ему то железному чего станется, разве что щербинка какая после пули останется. А мне потом из-за этой самой щербинки на вопросы неудобные отвечай.

Люди вокруг служивые да бывалые, а значит, обязательно поинтересуются, чего это за металл такой дивный: лёгкий да прочный?

И ладно бы сотника сварожича рядом не было, тогда бы ещё худо-бедно удалось отбрехаться. Так нет же, вон он у окна стоит да за смотринами пристально наблюдает.

Одна надежда у меня осталась — на дисциплину да на воинскую выдержку…

— А чего бы и не стрельнуть? — поддерживает идиотскую затею полутысячник, а следом за ним и остальные вояки загоряются энтузиазмом.

— Стрельнём вестимо!

— Пальнём, как в старые добрые!

— А с мальца-то ручищу его железную будем сымать или так пальнём?

Надежда не оправдалась.