Грань креста

Глава девятая

Гараж полупуст. Народ трудится помаленьку. В диспетчерской притушены лампы, диспетчер дремлет, подперев щеку рукой, под успокаивающее потрескивание радиостанции. Под дверью старшего врача-полоска света, придающая ползущим через нее клубам табачного дыма причудливый вид. Там, за дверью, Павел Юрьевич, должно быть, приканчивает неисчислимые кружки крепчайшего чая с целью промывки усталых мозговых извилин, засоренных всей той чушью, что понаписали линейные.

Ему, несчастному, по скупым и подчас малограмотным описаниям требуется уяснить, что же было с больным, соответствует ли случившемуся поставленный диагноз, а поставленному диагнозу — лечение. Да своевременно вставлять пистон за все огрехи — дабы учились работать и не чудили сверх меры.

Шлепаю на стол диспетчеру толстую пачку отписанных карт — наши отчеты за несколько проведенных на колесах суток. Диспетчер со вздохом тянет к себе журналы регистрации вызовов — вносить в них время, диагнозы и сведения о том, куда дели больных.

Люси уже куда-то ускакала по своим мышиным делам. А может, не по мышиным. Может, просто отдыхает или чай пьет. Пойду-ка и я, пожалуй, чайку похлебаю.

Удивительно, но едальня пуста. Зато со стороны курилки шум происходит изрядный — оттуда несутся отголоски громкого спора. Надо послушать, что там не поделили.

Свободный от вызовов народ обосновался на террасочке, стащив туда разнокалиберные стулья. Э, да тут пьянка налицо!

На шаткой конструкции, родившейся когда-то журнальным столиком, имел место быть внушительный бочонок с напитком непонятным, но явно превышающим крепостью кефир. Огрызки закуски валялись на газетах.

— Что празднуем, коллеги?

— А День медика.

Я хлопнул пару раз глазами. Что, здесь тоже есть День медицинского работника, что ли?

— Да вот как получку выплатят, то и есть День медика. А не нравится празднуй столетие открывалки для ампул. Кружка есть? Тащи сюда. Ты с кем работаешь? Тоже зови. Здесь еще много. Аптека получила на месяц вперед, а мы как раз помогали коробки с лекарствами туда таскать. Ну, на недельку-то там еще, наверное, после нас осталось. Хор-рош, зараза, с вареньицем! Не спи, не спи, коллега. Дуй за кружкой и напарником.

— Он с Рат ездит, она непьющая.

— Как это непьющая? В тебя вот сколько пива за день влезет? Ведро? Это при том, что сам весишь семьдесят кило. А уважаемая доктор Рат откушивает пивка втрое больше собственного веса. Легко. Мы специально замеряли.

— Но крепкого-то не пьет.

— Не пьет.

— Значит, непьющая.

— И то правда.

Я сбегал в машину за кружкой, прихватив попутно кое-какую закусь. Спящий Нилыч открыл один глаз и, поняв существо моих хлопот, потребовал:

— В клюве принеси.

Я посулил и припустил обратно.

В углу кто-то бренчал струнами, настраивая старенькую гитару. Семидесятиградусный спирт упал в желудок горячим комом, расслабляя тело. Мытарства последних дней потихоньку отходили в сторону. Пожевал какой-то овощ, закурил… Гитара был настроена, и не лишенный приятности голос повел:

Любовь, цветы, свидания… Сочная, крупная, как апельсин, луна над теплым морем… Как все осталось далеко, как безнадежно далеко! А скрытый в тени певец продолжал щемяще:

Стихли разговоры. Народ примолк. Кто-то судорожно прихлебывал из кружки, запивая ком в горле.

Все, не сговариваясь, потянулись зачерпнуть из бочонка. Пили молча, думая каждый о своем, закусывали чем попало или просто сигаретным дымом. Певец красивым переходом переключился на другую мелодию:

— Кого хороним-то? — закричал, вскочив, молодой парень в расстегнутой до пупа цветастой рубахе. — Утомили уже погребальными маршами! Что проку хныкать, если назад все равно дороги нет? Мы живы, живы, черт побери!

Он вырвал из рук у певца гитару.

— А ну-ка, давай нашу, профильную!

Поставил на стол ногу, спихнув на пол пару кружек, картинно выщелкнул на улицу окурок и, взяв пару аккордов, объявил:

— Гимн Потерянной подстанции!

Кто-то поперхнулся. Инструмент громко зазвенел:

И припев:

— Опа-на! — тяжелый кованый ботинок выбил гитару из рук певца. Незаметно вошедший плечистый мужчина в старой тельняшке под халатом, абсолютно седой при смоляно-черных усах, ловко на лету поймал несчастный инструмент за гриф и аккуратно прислонил к стенке.

— Ты что, Рой, в натуре! Совсем очумел? Хамишь беспредельно!

Мужик, названный Роем, склонив набок голову и засунув руки в карманы видавших виды камуфляжных брюк, спокойно наблюдал за подпрыгивающим от возмущения парнем. Тот покипел-покипел, да и успокоился.

— Неприятностей хочется? — поинтересовался Рой. — Думай, что поешь. Или тебе две жизни намерено?

— Да бабьи сказки это все! Болтают невесть что! Работают люди и работают, никому не мешают. Если она вообще существует, эта Потерянная подстанция. Кто ее видел?

— Ох, молодежь… — покачал головой Рой, нацедил себе выпивки из бочонка и стал прихлебывать мелкими глотками, будто не спирт это был, а молоко.

Он поднял со стола хлебную корочку, пожевал неспешно.

— А знаешь ли ты, попрыгунчик, что стряслось с девятой подстанцией? Почему у нас никто с нее не работает и не работал никогда?

— Что-то припоминаю… Там вроде пожар был, да?

— Нет, взрыв, — подсказал кто-то, — там у них кислород, что ли, жахнул. Наверное, кто-нибудь из шоферов маслеными руками за вентиль схватился.

— Ага, и взрыв был, и пожар был. Да только не с кислорода.

Народ наперебой загомонил, требуя от Роя подробностей.

— Во, насели! Что, как дети малые, без страшной сказочки на ночь уснуть не можете? Ну ладно, слушайте. Вы небось думаете, что, кроме тринадцатой, все либо разбежались, когда собирали народ на Центр, либо крылышки сложили и ждали, что начальство скажет?

Ошибаетесь. Была еще девятая. Они по рации объявили об отделении от Центра и о том, что дальше намерены работать самостоятельно. Потом отключили связь и на запросы отвечать перестали. Администрация туда ездила — ее и на порог не пустили. Позакрылись, забаррикадировались. К ним на подмогу ли, для моральной ли поддержки еще пара машин с тринадцатой подъехала. Ни на какие переговоры не идут. Свой сектор сами обслуживать будем — и баста! В народишке брожение началось. Многие открыто заявили, что не худо было бы рассмотреть вопрос о замене руководства на Центре. Несколько бригад окольными путями ухитрились пробраться к девятой. Их приняли. В общем, раскол и развал. Вызова на наколке копятся, диспетчеры охрипли, телефоны добела раскалились. Персонал выезжает через пень-колоду Зато митингуют круглосуточно.

Что, вы думаете, сделала администрация? Созвонилась, договорилась, согласовала? Ничего подобного. Штурмовой вертолет «Касатка» знаете? Это такая дура размером с товарный вагон. Со всех сторон бронированная, а ракет и артиллерии как на добром крейсере. Ежели над тобой «Касатка» в чистом поле зависнет, можешь не стыдиться ни грамма, что в штаны навалил.

Вот повечеру две такие штуковины из зоны боевых действий поднялись — и прямиком к мятежной подстанции. Никаких переговоров больше не вели. Сделали круг, выпустили ракеты — один по корпусу, другой по гаражу. Со второго круга из пушек прочесали развалины. Потом приземлились, высадили десант. Он выживших «зачистил». Вот и все. Была девятая — нет девятой, только кучка кирпича осталась.

— Ты так рассказываешь, как будто своими глазами все видел!

— А я и видел.

— Ты что ж, Рой, хочешь нам сказать; что в это время на подстанции находился?

— Нет. Я находился в десантном подразделении. Нас там было двое медиков. На случай, если девятая окажет сопротивление и появятся раненые. Только некому там сопротивляться оказалось. Так мы в основном проверяли, чтобы никто случайно не выжил.

— Как проверяли?

— А обыкновенно. Ножичком. — Рой вразвалочку подошел к бочонку, зачерпнул новую порцию спирта и так же не спеша продолжил прихлебывать его из кружки.

На какое-то время вокруг него образовался как бы вакуум. Вдруг кого-то, во имя собственного спокойствия никак не желавшего верить рассказу, осенило.

— Ну и трепло же ты, Рой, — объявил тот с облегчением, — какие вертолеты у местного населения? Они только у нелюдей есть, да у нас два. Но наши не боевые.

— Верно. У населения вертолетов нет и отроду не было.

— Так что же, ты хочешь сказать, что наша администрация с нелюдями сговорилась?

— А кто такие «нелюди»? — вопросом на вопрос ответил Рой. Никто не отозвался. Рой криво усмехнулся и продолжил: — Простота, сынок, она хуже воровства. Ты небось думаешь, что население героически борется с нелюдями-захватчиками, а мы ему помогаем?

— А разве нет?

— Нет. Это мы воюем с населением.

— Как?

— Просто. Кто с вертолетом, кто с пулеметом, а кто со шприцем. Только войну эту мы проигрываем, если уже не проиграли.

Метким броском Рой отправил опустевшую кружку на столик и направился к выходу. На пороге задержался на секунду.

— Что я тогда понимал, пацан сопливый! Погоны еще на плечах не обмялись, думал — царь и бог, десантничек вшивый. Знай то, что сейчас знаю, лучше б сгорел с девятой подстанцией вместе! — И удалился, четко повернувшись через левое плечо.

Я забрел в теплое зловоние ночлежки, спотыкаясь о края топчанов. Динамик селектора зашипел гремучей змеей, собираясь сказать кому-то пакость. Я громко взмолился: «Только не меня». Динамик послушно изрек другую фамилию. Обрадованно благословляя Господа Бога и диспетчерскую, я завернулся в чье-то драное байковое одеяло и провалился в сон.

…Девочки накрывают свежей скатертью стол в саду, дурачась, перетягивают ее с одной стороны на другую. Сын терпеливо дожидается рядом с вазой в руках. Жена, наклонившись над клумбой, легкими движениями срезает огромные яркие гладиолусы для букета. Собаки резвятся на лужайке, играя золотыми монетками осенней листвы. В теплом небе плывут неведомо куда тонкие прозрачные паутинки…

Из призрачного счастья сна меня вырвал оглушительный вопль селектора:

— Немедленно покинуть территорию «Скорой помощи»!!!

Станция наполнилась шумом и топотом. Народ, похватав пожитки, ссыпался из спален на улицу, сталкиваясь сонными головами и наступая друг другу на ноги. Столпились во дворе, ежась от ночной свежести. Переглядывались, не понимая, что стряслось. Признаков пожара или землетрясения вроде бы не наблюдалось.

В дверях возник давящийся от смеха старший врач.

— Ребята, тревога ложная. Тут какой-то дурак к нам за ограду забрел, а Лизавета спросонок не ту кнопку на селекторе нажала.

Действительно, в углу двора обнаружился лядащий мужичонка в стеганом колпаке. Он переминался с ноги на ногу, держа в поводу скучное животное, сильно смахивавшее на тапира в последнем градусе кахексии. Во рту скотины-дистрофика торчал цветок, выдернутый из ближайшей клумбы.

— Тебе что здесь надо? — набросились озверелые сотрудники на незваного гостя.

— Да я чего… Заблукал я, дорогу хотел спросить…

Мужичка выкинули за ворота, слегка поколотив предварительно, чтоб не мешал добрым людям спать. Горемыка подобрал из пыли колпак, взгромоздился на свою четвероногую скелетину и канул в ночь, потирая ушибленные бока и тоскливо вопрошая:

— Куда же задевалась эта проклятая станция «Скорой помощи»?

Я высмолил сигаретку, потряс ушами и побрел наверх досыпать.