Грани судьбы

Глава 1 Тола. 10-й день до ладильских нон

— Пожалуй, вот это, — Балис ткнул пальцем в тёмно-синее шерстяное подобие пончо.

— О, почтенный фар мудр и предусмотрителен, покупая плащ летом, — в любезности портного, разумеется, присутствовала и фальшь, но не так, чтобы много.

Гаяускас усмехнулся в бороду.

— Надеюсь, моя мудрость сбережет мне немного денег, не так ли, почтенный?

— Разве этот гармеш не стоит золотого ауреуса?

— Возможно, зимой он стоит даже больше. Но сейчас, как ты справедливо заметил, почтенный, лето. До солнцеворота почти две дюжины дней. Думаю, по этому поводу можно немного скинуть цену. Что скажешь насчёт трёх квадрантов?

Продавец отрицательно покачал головой.

— Не пойдёт. Это ж чистая шерсть. Пощупай, какая толстая. Ему сноса не будет десяток лет… я хотел сказать — дюжину вёсен.

— Так таки и дюжину? — подзадорил хозяина лавки отставной капитан.

— Точно говорю. Материал отменный и сделано на совесть. Кого хошь спроси: всякий тебе скажет: Нувенс шьёт только лучшую одежду.

— Да я ж не сомневаюсь, почтенный, — успокоил портного Балис.

— А коли так, то сам должен понимать, что хорошая вещь дёшево стоить не может. На рынке плащ можно и за пару маретов купить. Но что это будет за плащ? Нищему срам прикрывать. А почтенному воину пристала добрая одежда, иначе кто ж наймет служить человека, не способного заработать себе на достойный вид?

Вопреки первоначальным планам, Гаяускас всё же настоял, чтобы, отправляясь к ланисте, Йеми на всякий случай взял его с собой, а известить Мирона отправил Олуса. Кагманец согласился, но в паре кварталов от школы всё же оставил Балиса ожидать результатов переговоров. Потому и приходилось коротать время приятной беседой с тружеником иглы и нитки.

— Это точно. Встречают всегда по одежде.

— Вот-вот, — обрадовано согласился Нувенс. — Вижу, почтенный фар, ты действительно очень мудрый человек.

— В таком случае, ты должен понимать, что если я уйду отсюда довольный своей покупкой, то не премину заглянуть в твою лавку снова. Когда мне понадобиться купить что-нибудь из одежды.

Портной вскинул голову, с интересом глядя на клиента.

— Почтенный фар хотел бы купить что-то помимо плаща? Камизу? Шоссы? Кафтан? Ради такого клиента могу даже пошить хакветон.

— Точно можешь? — о том, что такое хакветон, Балис не имел ни малейшего представления, просто интересно было прощупать хозяина лавки, как говорится, на вшивость.

— Не сомневайся, почтенный. У меня прошлой осенью капитан городской стражи, фар Дидденс, полный комплект заказал. И хакветон, и лентер, и вапенрок. Всё ему в лучшем виде представил.

— Ну, вапенрок мне без надобности, — снова наугад сказал Гаяускас и снова удачно.

— Понятно дело, почтенный фар. Ты ж, извини меня, не благородного происхождения и, вроде бы, не Инквизиции служишь.

— Не Инквизиции.

— Вот, — было видно, что такой ответ портного обрадовал. — Стало быть, вапернок тебе и вправду ни к чему. А вот хакветон или, скажем, даже лентер…

Через открытое окно в конце улицы Балис увидел Йеми. Необходимость убивать время кончилась, пора было закруглять разговор.

— Я подумаю над твоим предложением, почтенный Нувенс. А пока всё же давай решим с плащом. Десять маретов?

Ремесленник вздохнул.

— Малые одиннадцать. Исключительно из уважения к твоей мудрости, и в надежде на новую встречу.

— Идёт…

Из поясного кошеля Балис высыпал на ладонь серебряные монетки, отсчитал одиннадцать и высыпал их в протянутую ладонь портного.

— Поздравляю с покупкой, почтенный!

Судя по ширине улыбки, в накладе продавец не остался. Перекинув покупку через руку, Гаяускас вышел из лавки.

Йеми стоял рядом у дверей. Один. Балис устало вздохнул. Предчувствие, не предчувствие, но вот не верил он, что вытащить Сережку из гладиаторской школы будет так уж просто.

— Не вышло?

— Ланиста велел прийти завтра.

— Почему завтра?

Кагманец очень натурально пожал плечами.

— Почём я знаю? Я же не псионик, чтобы чужие мысли читать.

— Понятно… — медленно произнёс отставной капитан.

— Пошли. Чего тут стоять.

— Идём.

Они медленно двинулись по узкой улочке.

— А что ты всё-таки об этом думаешь? — не утерпел Гаяускас.

Йеми испытующе поглядел на собеседника.

— Думаю, что самое правильное — подождать завтрашнего дня. Что бы ланиста не придумал, завтра он по всякому вынужден будет открыть свои замыслы.

— Надеюсь…

— Можешь быть уверен. У него нет никакого резона темнить.

— И всё-таки он темнит…

Йеми замедлил шаг:

— Балис, я вижу, что тебе очень дорог этот мальчик. Но не нужно раньше времени паниковать.

— А кто здесь паникует?

— Ну… — кагманец на мгновение задумался, подбирая слова. — Я, может, неудачно выразил свою мысль. Я хотел сказать, что сейчас, наконец-то, преимущество на нашей стороне. Мы знаем, где Сережа, мы знаем, что никуда он оттуда не денется. Его освобождение — вопрос лишь времени. Мне бы хотелось, чтобы ты был спокоен и терпелив, Балис. Завтра я приведу тебе твоего…

Йеми снова замолчал, подыскивая нужное слово.

— Спутника, — невозмутимо подсказал Балис.

— Честно сказать, я думал, что он твой родственник, — признался кагманец.

— Мирон же тебе сказал, что нет.

— Мирон мог не знать, не понять или перепутать…

— Это Мирон-то?

— Со всяким бывает. И, в конце концов, имею я право ему просто по-человечески не поверить?

Балис неожиданно усмехнулся.

— Наверное, не имеешь. У тебя, кажется, всё всегда продумано заранее.

— Благодарю за высокую оценку моих скромных способностей, — принимая шутливый тон, склонил голову Йеми, — но до такого совершенства мне далеко. Просто, каждый меряет по своей мерке. Мне трудно себе представить, чтобы человек мог так переживать за судьбу совершенно постороннего для него мальчишки.

— Постороннего, наверное, нет. Но разве Сережа мне посторонний?

— А разве нет? Он тебе не родственник, не слуга, не сын твоих друзей, не ученик, не сосед, в конце концов. Мирон сказал, что он тебе никто.

Балис машинально развёл руками. Получилось не очень хорошо: мешал перекинутый через левое предплечье свежекупленный плащ.

— Всё верно. Не ученик, не слуга, не родственник, не сосед. И не посторонний. Так бывает?

— Бывает. У нас это называется словом "друг".

— Э-э-э…

Спокойное замечание Йеми сильно удивило Гаяускаса. Как-то непривычно для взрослого человека употреблять слово «друг» по отношению к ребёнку. Проще что-нибудь более нейтральное: «воспитанник», например. Или «подопечный». Только… Балис вдруг почувствовал, что произнести простую фразу из четырёх слов: "Он мне не друг", у него не повернётся язык. Хотя бы потому, что они вместе с Серёжкой перешли красную пустыню. Как там у Высоцкого?

А Серёжка и не скулил даже. Слава богу, со скал никто не падал, до "стонал, но держал" дело не дошло.

— Ладно, это не так важно, — заявил кагманец, глядя на замешательство спутника. — В любом случае, я понимаю твоё желание освободить его как можно скорее. Поверь, завтра я его приведу в харчевню, где остановился Мирон, живого и здорового.

— Должен сказать, что ты это говорил мне вчера, — не преминул заметить Гаяускас.

— Я не замечал за тобой такой нетерпеливости.

— Я терпелив. Но при этом скептичен.

— Ты думаешь, мы делаем что-то не так? — остановился Йеми. Остановился и отставной капитан.

— Я не знаю, — честно ответил Балис. — Всё логично, всё вроде правильно, но… Знаешь, мы ведь уже не раз на этом обжигались: всё верно, а ничего не получается. Вот я продумываю, что делать, если всё пойдёт не так как надо.

— Договорились, — серьёзно сказал кагманец. — Если завтра у меня вдруг что-то сорвётся, то командовать будешь ты.

— Сначала Мирон, — улыбнулся Гаяускас. — А я уж в самом конце… Если понадобится разнести всю эту богадельню по камушкам…

— Договорились, — снова согласился Йеми. — Ладно, мне пора на встречу с Мироном. А ты собрался смотреть город?

— Пошатаюсь немного. К вечеру вернусь в любом случае. Как найти нашу харчевню я разобрался.

— Удачи. И смотри внимательнее, чтобы кошелёк с пояса не срезали…

Таинственные друзья изониста на встречу не пришли. Теокл принял Йеми и Мирона в своих апартаментах в гордом одиночестве.

— Там комната моей супруги, — кивнул он на дверь, ведущую в смежную комнату, — но она ушла смотреть ткани. Мы бываем в городах не так уж и часто, поэтому время очень дорого.

— Понимаю, — кивнул кагманец. — Что ж, позволь представить тебе моего друга Мирона. У нас с ним к тебе общее дело.

— Рад познакомиться. Прошу, присаживайтесь.

Трое мужчин расселись вокруг стола на тяжелых табуретах. Ещё один остался незанятым.

"Если что, то таким с одного удара можно мозги вышибить", — прикинул Нижниченко. — "Или окно выбить с рамой вместе".

Окно выводило на довольно людную улицу. Если выпрыгнуть — то отличные шансы затеряться в толпе. Но улицу можно оцепить… Тогда должен выручить ПМ, предусмотрительно захваченный на встречу.

— Итак, что же вы от меня хотите? — первым спросил Теокл.

— Поподробнее узнать, какого оборотня понадобилось твоим таинственным друзьям. И, если можно, то и зачем он им, — без лишних слов перешел к делу Йеми.

— Кто может искать оборотня? — принялся рассуждать вслух Теокл. — Либо власти, либо Инквизиция. Где твои хозяева, почтенный Лечек? В магистратуре, в базилике или в Вальдском замке?

— А если у меня нет хозяев?

— Позволь тогда узнать, для кого ты ищешь оборотня?

— Для себя.

— Вот как… — хозяин комнаты выглядел озадаченным. — Тогда позволь напомнить тебе, почтенный, что общение с оборотнем по законам Империи является серьёзным преступлением. Подозреваемые в нём подлежат суду Инквизиции, а из такого суда редко кто выходит живым. А большинство из тех, кто выходят — завидуют мёртвым.

— Я это знаю, — согласно кивнул Йеми. — Но, если верить почтенному Тесле, а у меня нет никаких причин ему не верить, то мы с тобой и так подлежим суду Инквизиции. И вина наша столь тяжела, что общение с оборотнем нашей доли не ухудшит. Так что, единственный человек, который чем-то рискует среди нас — это мой друг Мирон.

— Я готов рискнуть, — откликнулся Нижниченко. — Для того, чтобы помочь человеку совершенно не обязательно быть изонистом. Это может сделать каждый.

— Нам нужна твоя помощь, Теокл, — подхватил кагманец. — Мы очень надеемся. Но, если ты не веришь нам и опасаешься за свою судьбу…

— Дело не только во мне, — прервал собеседник. — Я уже сказал вчера, что оборотень интересовал не меня, а моих друзей.

Теокл выдержал многозначительную паузу.

— Я не спрашиваю, кто твои друзья и что им нужно, — заверил Йеми. — Я лишь хотел бы узнать, что им известно об оборотне.

— Вчера ты сказал, что мог бы объединить с ними усилия…

— Если они мне доверяют, то это вполне возможно.

— А ты? Вы с другом им доверяете?

— Да, я доверяю, — твёрдо ответил Йеми. — Я верю Тесле. Раз я верю Тесле, то я не могу не верить тебе. Раз ты веришь этим людям, называешь их своими друзьями, то и я им верю.

— Я сказал именно «друзья», я не произносил слово "люди", — уточнил Теокл.

— Мы с тобой одной веры, Теокл, а значит, для нас важно первое, а не второе.

Теокл с противным скрипом подвинул свой табурет.

— Иссон учит, что лучше по ошибке увидеть во враге друга, чем в друге — врага. Надеюсь, что я не ошибаюсь и вижу друга в друге, а не во враге.

— Возможно, очень скоро ты сможешь убедиться на деле в том, что я тебе не враг.

— Прямо сейчас, — прозвучал мелодичный голос.

Из смежной комнаты к столу шагнула закутанная в серый плащ невысокая женщина. Мирон на мгновение застыл на месте, не в силах оторвать глаз от её лица, каждая чёрточка которого казалась исполненной какой-то необыкновенной, нечеловеческой красоты. Впрочем, Нижниченко почти сразу понял, что человеком женщина не была: не могло быть у человека такой алебастрово-белой, нежной кожи, таких удивительно мягких, словно струящихся, волос цвета лунной дорожки на поверхности озера, таких бездонных, наполненных яркой синевой глаз и удивительно гармонирующих с этой красотой крупных ушей с длинными заострёнными кончиками. Наверное, женщина была дальней родственницей Наромарта, но очень уж дальней. Несмотря на всю свою худобу, целитель не производил впечатления хрупкости и изящности, была в нём какая-то неуловимая, но ясно видимая крепость, тяжеловесность. Рядом с этой с незнакомкой чёрный эльф производил бы то же впечатление, что и вырезанная грубым инструментом из базальтовой глыбы статуя на фоне своей копии, исполненной тончайшим резцом и рукой великого мастера вроде Леонардо да Винчи.

— Госпожа… — произнёс пришедший в себя Йеми.

— Льют Лунная Тень к вашим услугам, — склонила голову женщина. Мягкий и певучий голос словно оборачивал Мирона чарующим коконом, не давая сосредоточится и заставляя забыть о том, кто он такой и зачем пришел в это место.

— Город людей — плохое место для жителя леса. Госпожа очень рискует, — более привычный к такого рода сюрпризов кагманец сумел взять себя в руки. Хотя, конечно, потрясение было очень сильным. Живой эльф. В городе. Да дома в это просто не поверят. Сколько времени прошло с тех пор, когда Паук Господаря в последний раз встречал живого эльфа никто толком и не помнит. В Кагмане считалось, что эльфов инквизиторы и имперские солдаты истребили под корень. Ну, а если кто случайно уцелел, то такие просто обязаны были прятаться где-нибудь в лесных чащах, как можно дальше от обжитых людьми земель.

— У меня есть хорошая защита, — эльфийка, как ни в чём не бывало, опустилась на свободный табурет и оперлась правой рукой о столешницу. Поверх перчатки из тонкой кожи на указательный палец был одет массивный железный перстень с печаткой.

— Истребительница? — изумился Йеми.

— Приемная Дочь Императора Инриэль, — уточнила незнакомка.

Таким ошарашенным Мирон видел Йеми только однажды: когда Женя принёс весть о похищении ребят. Значит, сейчас они столкнулись с чем-то совершенно невообразимо редким, если уж умеющий держать себя в руках кагманец настолько удивлён, понял Нижниченко и постарался прийти на помощь товарищу.

— Прошу меня простить, но, честно говоря, я не понимаю, что тут происходит. Может, кто-нибудь не сочтёт за труд объяснить мне происходящее?

Судя по облегчённому выдоху Йеми, помощь пришлась кстати. Судя по тому, что напряжение кагманца не покинуло, положение продолжало оставаться очень серьёзным. Просчитать ситуацию Нижниченко не мог никаким образом. Под плащами Теокла и незнакомки мог оказаться целый арсенал каких-нибудь хитроумных средневековых штучек, о которых земное человечество к концу двадцатого века благополучно и прочно позабыло. А ведь в этом мире есть ещё магия, телепатия и ещё куча всего необычного. Честно говоря, генерал опасался, что в случае нападения выхватить пистолет он просто не успеет. Но ещё большей глупостью было бы начать пальбу прямо сейчас. Нет уж, пока Йеми однозначно не даст понять, что перед ними — враги, нельзя проявлять ни малейшей агрессивности.

— Это очень старая легенда, Мирон. Давным-давно, во времена, наверное, деда моего деда, Мора вела войну с лесными эльфами. Война была страшной и жестокой — на уничтожение. Священники и инквизиторы объявили, что эльфы неугодны богам, и потому на Вейтаре не должно остаться ни одного остроухого.

Среброволосая красавица кивнула, подтверждая правоту рассказчика.

— Лесной народ отчаянно сражался, но, в конце концов, потерпел полное поражение, — продолжал Йеми. — Говорят, что они были уничтожен под корень, и сейчас на всей территории Моры не встретишь ни единого эльфа. Как видишь, легенды несколько преувеличивают реальность.

— Судя по тому, как ты удивлён появлением госпожи Льют — не слишком сильно преувеличивают, — попытался подыграть Нижниченко.

— Не слишком, — согласился кагманец.

— Почти не преувеличивают, — подтвердила эльфийка. — На землях, находящихся под властью Императора, проще встретить демона, чем эльфа. Но, продолжай, назвавшийся Лечком. Честно говоря, я давно уже не слышала легенд об эльфах от незнакомого человека.

— Сказок и легенд об эльфах среди людей ходит великое множество, но не все они приятны для слуха. Люди говорят, что были среди эльфов те, кто купили свою жизнь ценой жизней многих своих собратьев. Император Октавий позволил предателям жить, объявив их своими приёмными детьми.

— Не Октавий, — поправила женщина. — Это был его сын, Констанций.

— Тебе виднее госпожа. Я лишь повторяю то, что говорят среди людей, — покорно согласился Йеми. — Император сохранил им жизни, и инквизиторы не осмелились перечить ему. Но взамен эти эльфы стали вечными слугами Инквизиции. Они обязаны были странствовать по всей Империи и везде сражаться с нечками, как укажут им инквизиторы. Естественно, это не способствуют долгой жизни. К тому же для любого не человека нет более ненавистного врага, чем эти предатели. Я слышал, что последний из Истребителей уже давно отправлен в чертоги Аэлиса.

— Люди заблуждаются, почтенный Лечек, — ровным голосом заметила Льют. — Кое-кто из приемных детей Императора ещё не покинул этого света. Но я не удивляюсь тому, что ты ничего о них не слышал: Мора велика, а Истребителей и вправду совсем мало. К тому же, они предпочитают держаться подальше от Угольного леса и, видят боги, у них есть на это серьёзные причины.

— Я слышал, Угольный лес когда-то был эльфийским лесом.

— Ты хорошо знаешь древнюю историю, почтенный Лечек. Для человека — очень хорошо. Люди очень быстро забывают о прошлом.

— Люди бывают разные. Как разными бывают и эльфы.

— Тоже верно, — согласно кивнула женщина. — Итак, ты хотел задать вопросы друзьям Теокла. Я слушаю тебя.

Йеми бросил взгляд на спокойно сидящего хозяина комнаты, потом на Мирона, тяжело вздохнул и произнёс:

— Какого оборотня вы ищите? И почему?

— На второй вопрос ответить очень просто: задание найти оборотня я получила от Верховного Инквизитора Толы отца Сучапарека.

"Наградили родители имечком", — подумалось Мирону. Хотя, чтобы оценить мрачный юмор в полной мере, инквизитору надо было переселиться на Землю, желательно — в Крым. На местном же языке его имя звучало вполне нейтрально, во всяком случае, на морритском, который был доступен Нижниченко.

А вообще, в прежней жизни Мирон Павлинович встречал шутки и похлещи. Взять хотя бы строительство того моста, о котором он как-то рассказывал Балису. Кроме всяких шуток, работал там прораб по фамилии Пидоренко. И ничего, дельный был специалист.

Правда, сейчас было не время для веселых воспоминаний.

— Что же касается второго вопроса, то на него ответить намного сложнее, — продолжала Льют. — Говоря откровенно, об этом оборотне неизвестно ничего, кроме того, что он здесь, в городе.

— Откуда это так точно известно?

— Отцы-инквизиторы не склонны делиться секретами… Даже с Приёмной Дочерью самого Императора.

— Получается, ты ищешь то, не знаю что? — вмешался Мирон.

— Можно и так сказать.

— И, как успехи?

— Никак. Абсолютно никаких следов. Ни в городе, ни в ближайших окрестностях. По правде говоря, мы не знаем, что и делать.

— Мы? — переспросил Йеми.

— Мы, — подтвердила эльфийка. — Я и мои воины. Поверь, они опытные воины, но на сей раз мы в тупике. Вот я и попросила наставника Теокла порасспросить среди своих друзей, не слыхал ли кто про оборотня. Вы — первые, кто что-то слышали.

— Мы ничего не слышали, — ответил Йеми. — Я и мои друзья разыскивают оборотня. Маленькую девочку, похищенную отрядом наёмников. Старшим у них был толиец, поэтому вполне вероятно, что девочка сейчас где-то в окрестностях города.

— А не можешь ли сказать, почтенный Лечек, — наконец-то заговорил и Теокл, — где и когда была похищена девочка-оборотень?

— Могу. Во второй день до атиульских нон, в Кагмане.

Повисла короткая пауза, Теокл и эльфийка прикидывали время и расстояние.

— Да, пожалуй, — нарушил молчание хозяин комнаты. — Примерно столько времени как раз и требуется на путь от Кагмана до Толы. То есть, несколько меньше, но…

— Если это тот оборотень, которого ищу я, тогда задержка в пути объяснима. Её везли не самой короткой дорогой.

— Почему? — полюбопытствовала эльфийка.

— Это важно? — напрягся Йеми. Мирон понял, что, кагманец, хоть и доверяет новым знакомым, всё же не расположен рассказывать им всю историю. На взгляд Нижниченко это было абсолютно правильно: очень редко бывают ситуации, когда имеет смысл отдавать информации больше необходимого минимума.

— Нет, просто спросила, — пожала плечами женщина. — Хотя, возможно ответ на этот вопрос и поможет найти похитителей. Согласись, они поступили странно.

— Ничуть не странно. За похитителями шла погоня, они свернули в горы, чтобы запутать следы.

— Тогда согласна, они поступили вполне разумно. Это объясняет задержку, но, для того, чтобы быть уверенным, что речь идёт об одном и том же оборотне, этого мало. Если бы ты знал что-нибудь ещё о похитителях, то у нас появилась бы возможность проверить твои предположения.

— Какая именно? — тут же заинтересовано переспросил Йеми.

— Коль скоро похитителей возглавлял толиец, то его наверняка должны знать в местном братстве наёмников. Один из моих воинов довольно долго жил в Толе, он мог бы потолковать с братскими эшвардами. Возможно, ему позволят взглянуть в бумаги.

Кагманец потёр рукой лоб. Эльфийка мыслила в правильном направлении, но слишком наивно. Разумеется, Джеральд и его покровители — не такие дураки, чтобы оставлять в бумагах какие-нибудь следы. Но заглянуть в харчевню "Тяжелый топор", где традиционно собирались в поисках работы авантюристы всех мастей, и расспросить о Джеральде, конечно, следовало. Собственно говоря, Йеми как раз намеревался отправиться туда этим вечером. Передоверить разговор кому-то другому? Зачем?

— Потолковать с эшвардами, наверное, действительно полезно, госпожа, только пока что толковать особо не о чем. Думаю, что об оборотне в бумагах ничего нет: почтенный Теокл правильно говорил о государственном преступлении.

— Да, наверное. Но, возможно, найдётся что-то о Кагмане. Мне кажется, в нашем положении нельзя пренебрегать ни одной мелочью.

— В нашем? — слегка наиграно удивился Йеми.

— Кажется, ты говорил о том, что мы можем объединить свои усилия? Я нахожу это предложение разумным. Или, ты хочешь взять свои слова назад?

— Мирон?

Визитёры переглянулись.

— Тебе виднее, я не против, — кивнул Нижниченко.

— Слов назад мы не берём, — решил Йеми. — Если твой человек сможет добиться от эшвардов возможности заглянуть в бумаги и найдёт в них что-то о походе в Кагман, или даже просто на Лакарский полуостров, то, думаю, это серьёзно поможет нам в наших поисках. Только, надеюсь, он будет достаточно осторожен, чтобы не возбудить подозрений.

— Он будет очень осторожен, — заверила эльфика. — Приходи завтра в обед в трактир "Графский лебедь", надеюсь, что я смогу сообщить тебе добрые вести. Знаешь, где это?

— Найду, — лаконично ответствовал кагманец. Знать все харчевни, трактиры и постоялые дворы в каждом городе не под силу никому. Но с дюжину наиболее известных заведений во всех крупных городах восточного побережья Йеми помнил наизусть. "Графский лебедь" Хесселинка не просто попадал в этот почтенный список, но и держался в его верхней половине. Кагманец даже собирался предложить Мирону остановиться в этом трактире, но в конечном итоге сделал выбор в пользу "Дома Дельбека". — Только вот Приёмной Дочери Императора наверняка уделяют повышенное внимание отцы-инквизиторы. Как быть с этим?

— Ты преувеличиваешь, — улыбнулась Истребительница. — Отец Горак посещает трактир раз в день — не более того. А если до него и дойдут какие слухи, я скажу, что ты — горожанин, слова которого показались мне интересными.

— Не пойдёт, — решительно отрезал Йеми. — Лучше встретимся завтра в это же время в "Солёной треске", это трактир на границе порта и морского рынка. Днём там вполне благопристойно.

— Хорошо, можем встретиться и там, — не стала спорить эльфийка.

— Рад был познакомиться с тобой, госпожа. Рад был найти союзников, — Йеми и поднялся с табурета и слегка поклонился в пространство между Инирэль и Теоклом. — А сейчас прошу нас извинить, мы с другом должны спешить…

Серёжка недоумевал: зачем его потащили во Двор Боли. Никаких проступков за собой мальчишка не чувствовал. Для Вена, судя по выражению лица, приход стражников за его питомцем оказался полной неожиданностью, причём не из приятных. Что же могло так разгневать ланисту?

Увиденное во Дворе Боли ничего не прояснило, а, напротив, удивило ещё больше. Около стола для порки стоял сам ланиста Луций Констанций, о чём-то беседовавший с незнакомым стражником в кольчуге и с мечом на боку. Поверх кольчуги был наброшен белый балахон с изображением восходящего Солнца, точнее, не Солнца, а Ралиоса. Позади топтались ещё двое стражников с тем же символом, двое школьных охранников, а чуть в стороне маячил Аскер.

— Давай сюда, — распорядился ланиста, увидев вошедших.

Стражник толкнул Серёжку в спину, тот хотел было огрызнуться, но не хватило сил. Ноги предательски задрожали, пересохло во рту, в груди бешено заколотилось сердце. В прошлый раз было легче, тогда Серёжка не знал, что его ожидает. А сейчас знал, что произойти может всё, что угодно. Охваченный приступом страха, словно во сне мальчишка механически передвигал ноги, подходя к тем, от кого зависело его будущее.

Нелиссе толкнул замешкавшегося мальчишку второй раз. Внутри у Серёжки всколыхнулось злость. На ланисту, на стражников и на собственную трусость. "Страшно? Не страшно только дуракам. Смелый — это не тот, кто не боится, а тот, кто не показывает другим своего страха. Тем более, если эти другие — враги". Что с ним случилось? Он не струсил в караване, у наёмников, в прошлый раз в Дворе Боли. Не должен трусить и сейчас.

Серёжка решительно вскинул голову и постарался преодолеть остаток пути твёрдым шагом. Не то, чтобы ему удалось полностью справиться со своим страхом, но мелкая дрожь внутри заметно уменьшилась.

— Вот этот мальчишка, отец Сучапарек.

— Столько хлопот из-за этого заморыша? — в голосе человека в кольчуге прозвучало неподдельное удивление. — Как твоё имя?

— Сергей… господин стражник.

"Ой-ой-ой, что-то будет", — понял мальчишка, глядя на то, как нахмурился спросивший. Честно говоря, Серёжка уже давно понимал, что делает эту паузу уже не столько из гордости, сколько из вредности. Какая уж тут гордость, если всё равно признаёшь, что они — господа, а ты — раб. Но было приятно дерзить в глаза, ощущая при этом себя почти в безопасности: слишком уж мелким был проступок, чтобы за него наказывать. Мальчишка понимал, что при удобном случае ему обязательно припомнят эти заминки, но когда ещё будет такой случай. А вот теперь он, кажется, нарвался на слишком обидчивого господина, которому не лень отправить раба под плети и за такой мелкий проступок. Надо же было сотворить такую глупость… Или всё-таки не глупость? От внимательного Серёжкиного взгляда не укрылась усмешка в уголках глаз ланисты. Похоже, отца Сучапарека Луций не жаловал, и дерзость юного гладиатора пришлась ему по вкусу. Только вот во что это обойдётся?

— Стражник? Ты знаешь, кто я?

— Нет, господин.

Серёжка постарался быть максимально убедительным. Вообще-то он говорил чистую правду, но чувствовал, что поверить в это воинам будет нелегко: не каждый день в их края заходят пришельцы из иных миров. А судя по самоуверенности стражника, в этом мире таких как он знали все.

— Как ты попал сюда?

— Меня продали, господин.

— Наёмник Меро?

— Да, господин.

— А к нему ты как попал?

— Он купил меня, господин.

Мальчишка нерешительно переступил с ноги на ногу. Таких вопросов он совсем не ожидал. Зачем это бородатому отцу выяснять, кто, когда и кому продавал Серёжку? И чей, вообще, он отец? В Днестровске так называли священника: "отец Вениамин". Но Сучапарек на священника совершенно не походил. И имя смешное — Сучапарек.

— У кого?

— У купца… господин.

Ну, не мог Серёжка не созорничать и не сделать паузу. Это как пятиметровая вышка в бассейне: и страшно, и прыгнуть хочется…

— У тебя что, язык что ли отсох? Нормально говорить не можешь, слова еле давишь из себя, — снова рассердился воин. Серёжка в ответ традиционно передёрнул плечами: понимайте как хотите. Снова сработало: не дожидаясь ответа, отец Сучапарек задал следующий вопрос:

— Где это было?

— В городе… господин.

— В каком городе?

— Я не знаю… господин.

Бородатый бросил на ланисту возмущённый взгляд, но тот только плечами пожал: мол, чего от меня-то хотят? Туповат мальчишка — так на то воля богов. И вообще, где сказано, что гладиатор должен отличаться плавностью речи и живым умом? Нет, в них ценится как раз совсем иное.

Отец Сучапарек досадливо вздохнул.

— Хорошо, а к купцу как ты попал?

— Он купил меня… господин.

Серёжка одарил человека в кольчуге таким доверчивым взглядом широко распахнутых глаз, что тот просто потерялся. Если судить по словам, то было похоже на то, что маленький раб осмеливается дерзить ему в лицо. Если по виду, то глупец честно пытался ответить на вопросы в меру своего убогого разума. В любом случае, ничего ценного инквизитор пока что не выяснил.

— Где? У кого?

— У управителя… господин.

Хотелось верить, что до вопросов ребятам Сучапарек не снизойдёт, иначе придётся объяснять, почему им Серёжка рассказал одно, а сейчас говорит другое. Хотя, чего особенно объяснять-то? Соврал — и весь разговор. Никто же не запрещает врать, когда тебя такие же невольники расспрашивают. Иное дело врать хозяевам…

В напавших на деревню бандитов они могли и не поверить. Или начать выспрашивать такие подробности, на которых Серёжка, не знающий этой жизни, в момент бы запутался. Надо было срочно придумать что-то больше похожее на правду, и мальчишка придумал. Не зря же по истории у Серёжки была твёрдая пятёрка. Где можно купить раба? Рабы жили в именьях и работали под наблюдением управителей.

— Ага, значит, у управителя? Ты прислуживал в доме?

— Нет, в именье. Я работал в огороде… господин.

Уж чего-чего, а в огороде работать Серёжка умел: у Яшкиных был участок на окраине посёлка на берегу Днестра. И мог рассказывать об этой работе подробно и долго, пусть только попросят…

— Как звали твоего прежнего господина?

— Не знаю… господин.

— Как это "не знаю"?

Серёжка очень натурально виновато сморгнул.

— Я забыл… господин.

Отец Сучапарек окончательно убедился, что от маленького дурачка никакого толку не добьёшься. Разговаривать с ним означало попусту терять время. Не было бы рядом Луция, инквизитор приказал бы выгнать мальчишку взашей. Но из-за присутствия ланисты приходилось сдерживаться.

— Хотя бы место, где было имение, ты помнишь как называется?

— Местоимение? — Серёжкины губы сами собой сложились в улыбку. Прикольно это звучало в переводе на русский. И тут же мальчишка стал серьёзным. Слишком заигрываться не стоило: у бородатого могли возникнуть подозрения. Как же назывался тот город, куда наёмники притащили похищенных детей. Кажется…

— Да, где было это имение?

— Около города… господин. Кажется, он называл Плескин.

— Плесков?

— Верно, господин. Именно Плесков.

Инквизитор кивнул. Всё сходилось. В Толу из Плескова кратчайший путь — через Восьмиградье, откуда, по словам ланисты, и приехал этот самый Меро.

— Значит, говоришь, тебя продал управитель? А как его звали?

— Мирча, — не задумываясь, выпалил ненавистное имя Серёжка. И даже забыл добавить «господин». К счастью, Сучапарек оставил проступок раба без внимания.

— А как он выглядит?

Как выглядит Мирча Снегур Серёжка, если честно, представлял себе плохо. Поэтому он попытался вообразить себе, как должен выглядеть настоящий управляющий.

— Он, старый, лысый и толстый… господин. А ещё у него красный нос.

Нелиссе довольно явственно мыкнул.

— Говоришь, старый и с красным носом? А не было ли у него молодого помощника?

— Высокого? — радостно вскрикнул Серёжка и тут же прикусил язык. Даже если Балис Валдисович добрался до города, не стоит про него рассказывать этим людям. Они — не друзья.

— Нет, среднего роста.

Мальчишка добросовестно наморщил лоб. Балис Валдисович — высокий, Мирон Павлинович — никак не молодой. Наромарт… Это даже не смешно. Может быть, дядя Рионы? Ну, да, он молод, моложе Балиса Валдисовича. И рост у него средний.

— Рыжего, — вдруг добавил стражник и Серёжка почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз. Рыжих знакомцев у него в этом мире, если не брать в расчёт Кау, не было. Значит, это не свои, значит, пока не нашли. А ведь казалось…

— Так что? — нетерпеливо переспросил инквизитор.

— Я не знаю… господин. У управляющего был помощник, но он высокий, как Шипучка.

— Какая ещё шипучка?

— Это ящер, вместе с которым продали этого раба, — пояснил Луций. — Семь песов будет. Явно не тот, кто приходил.

Сердце Серёжки снова лихорадочно забилось. Но теперь не от волнения, а от радости. Кто-то приходил в школу и интересовался им, Серёжкой. Так или иначе, но это могли быть только друзья. Мало ли, кто этот рыжий. Главное, Балис Валдисович и все остальные где-то рядом. Значит, осталось потерпеть ещё немного. Ну, не может быть, чтобы всё это оказалось стечением обстоятельств. Должно же, наконец, и ему повести, хоть самую капельку.

Отец Сучапарек устало махнул рукой.

— Пусть идёт прочь. Этот дурак тут не при чём.

В другой ситуации инквизитор непременно бы приказал отвесить мальчишке с полдюжины плетей — чтобы языком быстрее ворочал. Но сейчас этот разговор не следовало даже и начинать: Луций очень болезненно реагировал на попытки "причинить ущерб" собственности школы. Соглашаясь на допрос мальчишки с пристрастием, он вынудил отца Сучапарека дать обещание, что, если Шустрёнок окажется невиновным, то инквизитор прочитает над ним целительные молитвы. Отношение к дару богов словно к рыночному товару возмутило инквизитора до глубины души, но слово пришлось дать: если старший гражданин заартачится, то для допроса раба в приказном порядке нужно получать разрешение префекта города, а с благородным сетом Кермием Мерком у Верховного Инквизитора Толы отношения были далеко не простыми.

В общем, пусть мальчишка убирается с глаз не поротым и благодарит богов за счастливое избавление.

Серёжка же, услышав слова «отца» Сучапарека и увидев жест ланисты Луция "пошел прочь", и вправду взлетел на седьмое небо от счастья. Покинуть Двор Боли целым и невредимым он не рассчитывал и даже не сразу поверил, что это произошло. Окончательно его убедил в реальности происходящего лёгкий толчок в спину, которым стражник дал понять, что надо быстрее шевелить ногами. Настроения это ничуть не ухудшило. Серёжка бросил последний взгляд на стол для порки, на валявшуюся там плеть, подавил в себе дурашливое желание показать ей язык ("опять не достала") и бодро зашагал к выходу. Хороший был сегодня день: и начался, как надо, и продолжился, а теперь вот на его долю пришлись ещё две больших удачи: он узнал, что друзья наконец-то его нашли и пытаются выручить, да ещё и счастливо избежал приготовленных для него наказаний.

Давно уже на лице Серёжки Яшкина не было такой широкой и весёлой улыбки.

Остаток вечера настроения не испортил, хотя без мелких неприятностей всё же не обошлось. Вен и синие ожидали мальчишку во дворе. Пока доктор выяснял, в чём причина неожиданного вызова у охранников, Серёжка поделился историей с ребятами. Разговор со стражником, оказавшимся вовсе не стражником, а страшным инквизитором, произвёл на юных гладиаторов сильное впечатление. По-своему проникся проблемой и Вен. Закончив разговор с Нелиссе и его напарником, доктор подошел к сразу притихшим ребятам, многозначительно помолчал, а затем заявил:

— Вот что, Шустрёнок, что-то ты очень шумный. Слишком шумный.

Серёжка, как всегда таких случаях, уткнулся взглядом в землю и промолчал. Это в школе можно было попытаться объяснять учителям что и почему. А Вен — не классный руководитель, понимать не станет.

— Постоянно в какие-то неприятности лезешь… — продолжал ругать доктор.

Мальчишка молчал, хотя очень хотелось сказать, что самостоятельно он в историю влез только один раз: с драконом. Во всех остальных случаях лезли к нему. А он что, должен молчать и терпеть? И вообще, он в эту гладиаторскую школу не просился. Сам взяли, пусть теперь и мучаются.

Последняя мысль настолько не вязалась с его нынешним положением, что Серёжка невольно хмыкнул, а его рот сам собой растянулся в улыбку. Вен этого, к счастью не заметил.

— …думаешь, ты — герой? Отвечай.

Серёжка ковырнул каллигой землю и, не поднимая головы, пробурчал:

— Ничего я не думаю. Какой из меня герой…

— Тогда — хватит тут свой характер показывать всем подряд. Чтобы был тише воды и ниже травы. Чтобы все забыли о том, что есть такой Шустрёнок. Понял?

— Понял, господин доктор, — вздохнул Серёжка. И даже без всякой паузы. Потому что тут даже спорить было не о чем: приказ воспитателя было выполнить всё равно невозможно. Ну, не таким человеком уродился Серёжка Яшкин, чтобы от неприятностей прятаться и таиться. Вот только сейчас это было надо. Потому что совсем рядом были друзья, прошедшие длинный путь, чтобы освободить его из плена. И помочь им он мог только одним: привлекать к себе как можно меньше внимания. По смешному стечению обстоятельств именно этого сейчас требовали от него и хозяева. Что ж, если постараться… На два-три дня его, наверное, хватит. А за это время Балис Валдисович и его друзья должны придумать, как вытащить Серёжку из этой школы.

— Так-то лучше, — проворчал Вен. Судя по тону, доктор был явно доволен покладистостью строптивого мальчишки. — Возьмись за ум и трать свои силы куда надо — из тебя отменный гладиатор получится. Не хуже остальных.

Синие ответили тихим, но довольным одобрением.

— А теперь все в бассейн и на массаж. Биньнинг, поможешь Шустрёнку перед бассейном упражнения на гибкость сделать.

— Да, господин доктор.

— Господин доктор, — вмешался Морон, — Шустрёнок хотел ещё рассказать тебе об одном своём умении.

— Умении? Каком это умении? — озадаченно переспросил Вен.

Серёжка от удивления хлопнул глазами, но тут же вспомнил, о чём речь.

— Я на руках ходить умею, господин доктор.

— Вот как? До ворот дойдёшь?

Серёжка бросил взгляд на выход со двора. Метров пять. Это было даже не спортивно.

— Дойду… господин доктор.

— Давай, покажи!

Разумеется, до ворот Серёжка дошел без проблем. Вен похвалил и повёл синих в бассейн, заставив мальчишку сгорать от любопытства: что ж все так за это уцепились? Подумаешь, ходить на руках. Ведь не боевое же искусство.

Разъяснилось всё, когда ребята начали устраиваться на ночлег.

— Ну, Шустрёнок, теперь ты точно в представление попадёшь, — сообщил Тино.

— В какое представление? — не понял Серёжка.

И ему рассказали, что перед началом гладиаторских боёв на арене происходит небольшое представление: парад участников. Организаторы стараются устроить его как можно более впечатляющим, чтобы привлечь на трибуны как можно больше людей. Естественно, гладиаторы, умеющие делать что-то необычное, что может развлечь пришедших на бои зрителей, обязательно принимают участие в параде.

— Так что, ходить тебе по арене на руках, — заключил Лаус.

Мальчишка промолчал. Новая напасть свалилась настолько неожиданно, что он не мог сразу определить, как к этому относиться. К счастью, время терпело: до ближайших игр оставалось ещё много дней, можно было этим пока что голову не забивать. А вообще день прошёл очень хорошо, даже просто прекрасно, не то, что предыдущие.

— Мне кажется, благородный Луций, ты потревожил меня совершенно напрасно.

Даже чаша отменного вина не улучшила настроения отца Сучапарека. Он раздраженно барабанил пальцами по покрытой дорогим лаком тиковой столешнице. Конечно, серьёзным неприятностями ланисте гнев инквизитора не угрожал: всё-таки старших граждан никто не смел подвергать гонениям без очень серьёзных оснований. Но какую-нибудь мелкую пакость под видом искренней заботы от Сучапарека вполне можно было ожидать. Впрочем, их отношения были далеки от идеальных с того самого дня, когда Луций Констанций отказался передать Инквизиции дракона.

— Я огорчен, — глядя на лицо ланисты было не так то просто поверить в искренность его слов. — Но пойми и меня, отец. По мне лучше лишний раз предупредить Инквизицию о возможном заговоре, чем потом отвечать за то, что покрывал преступников.

Для не предназначенного для посторонних ушей разговора собеседники обосновались в кабинете Луция у небольшого столика, заблаговременно накрытого Атрэ к приходу господ со Двора Боли.

— Заговоре… — фыркнул Сучапарек. — Преступников… Этот малыш, у которого все рёбра наружу — заговорщик и преступник? Право, скажи это кто другой, я бы заподозрил его в желании поглумиться над Инквизицией. Делать нам нечего, как разбираться с сопливой малышнёй.

— Однако этот малыш осмелился напоить дракона вопреки моему приказу, — упрямо гнул своё Луций. — И какой-то непонятный человек приходил ко мне, дабы его выкупить. Я готов поклясться любой клятвой, что это было.

Верховный Инквизитор Толы смерил ланисту недобрым взглядом.

— Чего ты хочешь? Если ты полагаешь, что мальчишка что-то утаил от меня, то почему позволил отпустить его со Двора Боли? Давай подвергнем его пыткам и узнаем, что он скрывает.

— Нет-нет, отец мой, я ни в коем случае не предлагаю пытку. Не думаю, что он знает что-то особенное. Ты видел сам: он упрям, но глуп. Воистину, надо самому быть изрядным глупцом, чтобы доверить тайну такому дурачку. Скажи честно, отец мой: разве те, кого ты ожидаешь увидеть здесь, похожи на простодушных глупцов?

— Не похожи, — буркнул инквизитор.

— Вот, — деланно-радостно заключил Луций. — Я тоже слышал, что изонисты хитры и коварны. Будь парень из их шайки — разве бы он привлёк к себе моё внимание таким глупейшим образом? Наоборот, он бы всеми силами скрывал свой интерес к дракону.

— Мудро, — Сучапарек, наконец, перестал демонстрировать своё раздражение. Он налил себе полчаши вина и повторил: — мудро.

— Ну, что ты, — притворно взмахнул руками ланиста. — Я простой воин, премудрости не постиг, сужу лишь по житейскому опыту.

— И что же говорит твой житейский опыт? — полюбопытствовал инквизитор.

— Он говорит, что мальчишка ничего не знает и потому пытать его нет никакого смысла. Но заговорщики, если таковые и вправду желают освободить дракона, о мальчишке наверняка знают и хотят его использовать. Он слишком глуп, чтобы судить самостоятельно, но достаточно сообразителен, чтобы запомнить, как охраняется школа и как охраняется сам Скай. Сейчас здесь он словно невольный лазутчик в осаждённой крепости — вот как я это понимаю. Во время моей службы божественному Императору мы не раз применяли подобную военную хитрость. Мы не чинили препятствий тем, кто желал попасть в осаждённое легионами укрепление, но выходящих оттуда… О, мы расспрашивали их с большим пристрастием… Кхм…

Луций Констанций поперхнулся последи рассказа: внимательно слушавший его речь инквизитор отхлебнул из патеры, неразбавленное вино. Дикарь! Гнусный тупой дикарь. И он ещё смеет называть себя опорой божественного Императора. О боги, что за жалкий жребий жить среди поганых туземцев. Будь Луций хоть немного побогаче — ни дня бы лишнего не провёл в этой провонявшей мочой Толе. Но иного дохода, кроме жалования ланисты у отставного додекана не имелось, а потому приходилось терпеть каждодневное общение с дикарями…

— Я слушаю, — как ни в чём не бывало заметил инквизитор. — Продолжай, благородный Луций.

— Кхм… — прочистил горло ланиста. — Я полагаю, что интерес для тебя представляет не мальчишка, а тот рыжий пройдоха, что желает его выкупить.

— Пожалуй, — задумчиво произнёс отец Сучапарек. Инквизитора разбирала досада: он сам обязан был понять, что взрослый важнее мальчишки. Позорная оплошность, непростительная для Верховного Инквизитора. И вдвойне позорно, что его в эту оплошность ткнул именно Констанций, которому Сучапарек уже давно собирался преподать урок за непочтительное отношение к Инквизиции. И не только собирался, но и предпринимал для этого необходимые действия: у Сучапарека никогда слова и намерения с делом не расходились. А теперь о вразумлении придётся забыть: нельзя допустить, чтобы Луций увидел в инквизиторе врага и начал встречную интригу. Да, придётся о вразумлении забыть… На время.

Как говорил совсем недавно отец Гален? Лучше всего, когда тебя любят и боятся одновременно. Да, давненько уже Сучапареку приходилось нуждаться если не в любви, то, по крайней мере, в симпатии постороннего человека, не имеющего отношения к Ордену. Может, те слова первосвященника Аэлиса были гласом богов, напомнившим инквизитору, что к заветной цели можно идти разными путями. И делятся пути не на достойные и недостойные, как то полагают прекраснодушные глупцы, а на те, что приносят успех и те, что успеха не приносят. Если путь принадлежит к числу первых, то в его выборе успешливого могут упрекнуть лишь неудачники.

— Определённо, это разумно. Ты сказал он придет завтра?

— Он обещал. Не думаю, что он заподозрил что-то неладное. В конце концов, настоящий посланец не увидел бы в этом ничего странного. Раб куплен, приставлен к делу. Хороший хозяин не продаёт нужного ему раба по первому предложению. Так что, я совершенно уверен, завтра этот человек придёт снова. Твои воины могут схватить его, препроводить в Вальдский замок и хорошенько допросить. Молва говорит, что палачи Инквизиции знают своё дело намного лучше городских палачей.

Отец Сучапарек кровожадно улыбнулся.

— Городские палачи… Брат Бодак не доверит им даже презерватив на меч накрутить.

— Вот видишь… Да, если тебе необходима помощь моих стражников, то школа почтёт за честь…

— Охотно верю, — прервал ланисту инквизитор. — Я никогда не сомневался, что ты и твои люди готовы всегда и во всём служить Императору.

— Слава Императору! — привычно воскликнул бывший додекан, потрясая чашей.

— Слава! — откликнулся отец Сучапарек. — Как добропорядочный старший гражданин ты понимаешь, что Инквизиция служит Императору и утверждает словом, мечом и огнём волю его.

— Конечно, отец мой!

— К сожалению, мы иногда забываем, что людям, непосвященным в ту борьбу, которую денно и нощно мы ведём с врагами Императора и всего рода человеческого, наша суровость и непримиримость кажется чрезмерной. Вот ты, Луций, был легионером, тебе известно, как относятся к солдатам многие изнеженные аристократы.

Ланиста нахмурился. Он был сторонником старых добрых обычаев, когда каждый моррит обязан был в течение полудюжины вёсен нести тяготы воинской службы. Но ещё при прадеде нынешнего Императора аристократия добилась для себя привилегии выбирать служить или не служить по своему усмотрению. Большая часть столичной молодёжи, ни дня не проведя в военных лагерях, тем не менее позволяла себе судить об имперском воинстве, разумеется, полагая себя на голову выше и достойнее. Не встречавшие ни разу лицом к лицу врага, поднимавшие клинок лишь против учителя фехтования, они рассуждали, как, если будет нужно, они пойдут воевать за Императора и продемонстрируют чудеса храбрости, способные затмить великих героев прошлого. Если будет нужно… А разве сейчас — не нужно? Разве не ежедневно и ежечасно Империя не ведёт на своих окраинах кровопролитную войну, разве не гибнут в бою воины, разве не на счету в отдалённых легионах каждый солдат? Где были эти герои семь вёсен назад, когда второй манипул Тридцать пятого Ледонского легиона, в котором служил додекан Луций Констанций, восставшие против власти Императора горцы заперли в ловушку в узкой долине? Уж точно, не в бою.

— Я знаю, — продолжал инквизитор, — это очень обидно, но лишь немногие понимают, что причина такого отношения — в незнании аристократами реальной жизни. Они судят о том, чего никогда в жизни не видели. Что же удивительного в том, что их суждения далеки от истины. Те же, кто сами попробовали военной жизни… Скажи откровенно, Луций, разве сам ты знал мало хороших воинов, вышедших из аристократических семей?

— Немало, — откровенно ответил бывший додекан.

Сеты, конечно, держались особняком и по традиции, простыми солдатами служили только в гвардии. Так ведь гвардия не только охраняла столицу и Императора. Гвардейские легионы регулярно выходили на поле боя и в жарком бою добывали себе почёт и славу. Взять хоть битву при реке Кале, в которой и сам Луций Констанций принимал участие, ещё совсем молодым, безусым новобранцем. Именно то, что каре Четвёртого Гвардейского легиона отразило все атаки конницы кочевников, и предопределило победу имперских войск.

Ну, а встретить среди легионеров молодого лагата было не так уж и сложно. За время службы Луций повстречал таких не одну дюжину. Конечно, по службе аристократы росли быстрее: пара-тройка вёсен пройдёт — глядь, уже додекан. Ещё пара-тройка вёсен — уже и оптий, а там и центурион. Простому человеку карьеру сделать намного сложнее: сам Луций, например, додеканом стал незадолго до отставки, к концу второй дюжины вёсен службы. Но, говоря по правде, лагаты-то ещё в детстве тактику и стратегию по трактатам изучают, им отрядом командовать сподручнее. А у Луция, как и у большинства простых и небогатых морритов перед поступлением в легион за плечами была только луда, в которой его научили читать, писать, считать, да основным законам Империи. Нет, построить толпу новобранцев и научить маршировать он мог и к концу второй весны службы. А вот принять верное решение в бою… Тут Луцию Констанцию было не на что надеяться, кроме собственного опыта, а опыт приходит только со временем, никак иначе.

Так что, быстрому росту по службе аристократов Луций никогда не завидовал и себя обойдённым не считал. Поощрениями и наградами за проявленное мужество и боевую доблесть его никогда не обходили, центурион полагался на него, а большее — в воле богов и начальников. Сделали додеканом — хорошо, не сделали бы — не стал бы тужить…

В общем, прав был отец Сучапарек, чего там говорить. Мудрый человек, не даром боги его отметили. И жизнь повидал, и в книжной премудрости преуспел.

— Ты можешь удивиться Луций, но такова и участь инквизитора. Мы знаем, что многие нас осуждают. Не только чернь, инородцы, нет, многих морритов, даже аристократов, даже благородных сетов, уязвляет наше рвение и наша непримиримость. Они видят в этом лишь желание обратить на себя внимание, утвердить свою власть, обрести больше благ этого мира. Это не так!

— Отец мой, — воскликнул Луций горячо, но не вполне искренне, — я вовсе ничего такого не думал и не говорил.

— Оставь, Луций, — отец Сучапарек вяло махнул рукой. — Сколько раз я предлагал тебе выкупить дракона, ты неизменно мне отказываешь. Думаешь, я настолько глуп, чтобы не увидеть в этом твой денежный интерес? О да, конечно, диктатор, выпущенный на Арену, принесёт тебе огромные деньги. Намного больше тех, что предлагал тебе я, Верховный Инквизитор Толы.

Ланиста хотел было возразить, но Сучапарек бросил на него столь грозный взгляд, что слова сами собой застряли в горле. Кем-кем, а трусом Луций Констанций никогда не был, только вот возразить инквизитору было потруднее, чем центуриону в пекле боя.

— Да, я знаю, какие слухи ходят о сказочных богатствах Инквизиции. Хоть это и изрядное преувеличения, но мы, действительно богаты. И я бы мог предложить тебе цену вдвое и втрое больше названной, но я никогда этого не сделаю.

— Отец мой, но я вовсе не собирался торговаться, — скороговоркой произнёс Луций.

— Не сделаю, потому что не желаю растравлять в людях, которых защищаю, алчность и корысть, — инквизитор пропустил возражение ланисты мимо ушей. — Даже этого дерзкого мальчишку, цена которому две-три дюжины ауреусов, ты не готов отдать в жертву ради торжества закона и справедливости.

Видя, что его не слушают, ланиста спорить не стал. Но про себя отметил, что цену отец Сучапарек занизил безбожно. После того, как Шустрёнок показал себя во Дворе Боли, естественно, не сегодня, а пару дней назад, Луций считал и пять дюжин за него не слишком дорогой ценой. Во всяком случае, если бы ему надо было купить Шустрёнка, сам Луций отдал бы эти деньги без особого сожаления. Чутьё подсказывало ланисте, что из парня можно воспитать отменного гладиатора. Конечно, на это нужно время, но недостатком терпения ланиста не страдал.

— Я понимаю твоё желание сохранить и приумножить своё богатство, — продолжал между тем отец Сучапарек. — И хотя и не могу его одобрить, но и не осуждаю тебя. Преуспевающие в богатстве своём отмечены богами в деяниях своих, если чтут при этом волю богов, а не мнят себя превыше истинных вершителей земных судеб.

— Я верен Императору и чту богов, — оскорбился Луций, но инквизитор продолжал говорить всё так же размеренно и терпеливо.

— Ещё раз повторяю тебе, Луций, что не сомневаюсь ни в твоей верности Императору, ни в готовности выполнить волю богов. О другом сейчас я веду свою речь. Верный слуга исполняет слова своего господина, но умный слуга исполняет его желания прежде, чем господин отдаст приказ. Ты верный слуга. Луций, нет сомнений, но умный ли ты? Понимаешь меня?

— Точно ли в воле богов, чтобы отдал я тебе дракона на казнь, а мальчишку — на пытки? — Луций постарался придать голосу как можно больше сомнения. Умён и хитёр инквизитор. На языке медок, да внутри — ледок. Мягко стелет, да жестко потом спать. Начал с лести, а потом повернул снова в свою сторону. Ну да ничего, Луция голыми руками тоже не возьмёшь. Права свои ланиста отлично знал и уступать инквизитору не собирался.

— Вот! Сомнение! — пафоса в словах отца Сучапарека хватило бы, наверное, на часовую проповедь адепта Ренса, если бы адепты Ренса такие проповеди читали. На самом деле воинственные отцы отдавали предпочтение кратким призывам, часто заканчивающимися не очень благозвучным словом, после чего вместо них говорили их мечи и палицы. — Горько мне видеть сомнение в душе твоей благородный Луций, ибо кто, как не морриты должны ясно видеть волю богов и помогать постичь её остальным людям. Но я понимаю тебя и снисхожу к твоему недоверию. И потому, я не требовал от наместника, дабы он склонил тебя к передаче дракона Ордену. Потому я и отпускаю твоего мальчишку, вина его и вправду, не может быть велика. Но, раз опасность заговора существует, ты обязан нам помочь раз и навсегда её устранить!

— Всё, что есть у меня принадлежит Море и Императору! — без лишнего пыла, но твёрдо отчеканил Луций Констанций. Отец Сучапарек одобрительно кивнул, хотя на душе было кисло. Вот такие они, вояки. Говоришь им о божественном, говоришь, вроде соглашаются, головой кивают, а как до дела — враз всё из башки вылетает. Смотрят бараньими глазами и талдычат одно и то же… Не дано им понять, что храбрость и верность сами по себе ничего не значат. Храбрым и верным может быть и нечка. Или совсем пропащий человечишка, изонист, например. Нет, главное в человеке — ради чего он храбр и чему верен. Но для того, чтобы это понять, нужно какое никакое соображение. А с этим у отставного додекана было туго. Жизненного опыта, хитрости, смекалки — хватало с лихвой, а вот соображения — не ощущалось. Это только говорят, что все старики — мудрецы. Ничего подобного. Годы, хоть и меняют всех и каждого, но по-разному. Кто-то становится мудрее, а кто-то — старше.

— Я уже сказал, что не желаю от тебя жертвы. Жертва должна быть принесена с чистым сердцем, а твоё сердце переполнено сомнениями. Мы пойдём другим путём. Тем более ты сам указал мне его начало. Когда завтра к тебе придёт этот рыжий покупатель — затяни торги ещё на день другой под каким-нибудь благовидным предлогом. Сделай это так, чтобы он ничего не заподозрил.

— Я могу сказать ему, что отправил на годик мальчишку в Нейруту, ухаживать за лисами и горностаями, — озадаченно предложил ланиста.

— Нет, это не годится, — решительно возразил инквизитор. — Если заговор действительно существует, и заговорщики узнают, что мальчишка на самом деле в школе, то твоя ложь их насторожит. Придумай что-нибудь иное.

— Хм…

Луций отпил вина и принялся сосредоточенно жевать копчёную рыбку.

— Скажу, что уже заявил его на участие в представлениях на ближайшие бои. Это подозрения вызвать не может.

— Что он там будет делать? — искренне изумился Сучапарек.

— Бороться.

Честно сказать, эту идею ланиста обдумывал ещё с того самого дня, когда впервые увидел Шустрёнка в деле. Луций чувствовал, что результат испытания не случаен и мальчишка способен на равных бороться с более взрослыми ребятами. Вполне можно было выпустить его на Арену ещё позавчера, в ладильские календы — в перерывах между сражениями зрителей развлекали полу шуточными поединками между гладиаторами-учениками. Но на это представление школа Ксантия бойцов не выставляла, значит и ученикам там было делать нечего. А вот на следующее, которое должно было состояться в ближайшие ноны, Луций заявил четырёх воинов. Тут без учеников никак не обойдется, можно и Шустрёнка будет попробовать.

— Бороться? С кем? Откуда ты собираешься подходящего взять соперника для такой мелюзги?

— Я не побоюсь выставить его против любого новичка любой школы города, — самодовольно ухмыльнулся ланиста.

— Он не продержится и дюжины секунд.

— Ты готов поставить на это гексант против ауреуса?

— А кто поставит ауреус? — насмешливо поинтересовался инквизитор.

— Я, — спокойно ответил ланиста.

— Ты?

Несколько мгновений отец Сучапарек с откровенным изумлением изучал собеседника, потом улыбнулся, но улыбка получилась немного напряженной.

— Если не шутишь, то я, пожалуй, приму твоё пари. Что-то не верится, что этот заморыш может постоять за себя.

— У меня здесь не благотворительный дом для несчастных мальчиков, лишившихся опеки родителей. Тем более — для малолетних рабов. Если я беру в школу мальчишку, то он должен быть воином-гладиатором.

— Я полагал, что это их будущее…

Ланиста отрицательно кивнул и пояснил:

— И будущее, и настоящее. С той секунды, когда мальчишка становится воспитанником этой школы, он обязан уметь сражаться. В бою не бывает детей и взрослых, в бою бывают только воины.

По большому счёту эту точку зрения отец Сучапарек разделял. Детей, которым предстояло стать инквизиторами, обычно брали в обучение на седьмой весне жизни и, помимо прочего, сразу начинали учить и умению сражаться. Ровесники этого заморыша из орденской интернатуры должны вполне сносно владеть мечом, а так же кинжалом, топором и ещё тремя — четырьмя видами оружия. Но то — будущие инквизиторы, а здесь всего лишь домашний раб. Впрочем, ланисте лучше знать.

— Твоё дело. Меня беспокоит только одно: чтобы рыжий ничего не заподозрил.

Луций Констанций широко улыбнулся.

— Он ничего не заподозрит. Ни один ланиста не продаст раба, который уже внесён в программу представления. Это противоречит корпоративной этике.

Отец Сучапарек понимающе кивнул. Преступить корпоративную этику означало настроить против себя не только местное братство товарищей по ремеслу, но и всех специалистов данного дела по всей Империи. Разумеется, ради жалкого раба никто на это не пойдёт.

— Что ж, если у вас принято так серьёзно относиться к этому вопросу, то я спокоен. Значит, наш незнакомец придёт сюда завтра утром и уйдёт ни с чем.

— Точно так. Только не понимаю, что это тебе даст?

— Как только я вернусь в Вальдский замок, то пошлю к тебе в школу одного из братьев. Здесь он переночует, а утром будет ожидать прихода этого рыжего и проследит, куда тот направится, покинув школу.

— Восхищаюсь твоей мудростью, отец мой! — порыв ланисты был искренен, простодушного воина потрясло коварство замысла инквизитора.

Отец Сучапарек довольно ухмыльнулся в бороду.

— Что ж, будем надеяться, что мы нашли верное решение. Если этот рыжий — действительно мирный торговец, которого прислал благородный лагат, то Ордену нет до этого дела. Благородный Ксантий доверил тебе распоряжаться школой, ты и решай. А ежели он окажется заговорщиком…

Инквизитор снова ухмыльнулся.

— Степень вины твоего маленького раба установит суд. Возможно, она окажется столь ничтожной, что мы оставим наказание на твоё усмотрение. Во всяком случае, из уважения к твоему старанию помочь нам разобраться в этом деле, склонен именно к такому решению. Где, как не в лучшей школе города и окрестностей, смогут воспитать нерадивого раба? Ну, а в самом худшем случае, тебе придётся выставить его на представление с растерзанием. Надеюсь, что сборы по крайней мере окупят твои расходы.

— Расходы не велики, — довольно кисло заметил ланиста, — но я надеюсь, что до этого дело не дойдёт: из парня может вырасти очень хороший гладиатор.

— Демон их раздери! — проворчал Олх, вжимаясь в стену дома. — Хотел бы я увидеть того медведя, который разворошил этот улей!

— Зачем? — наивно переспросила стоящая рядом Соти.

— А вот взял бы за уши, оторвал бы от земли и ласково посмотрел бы в глаза…

Реш, хоть и был усталым и злым, отметил про себя, что для очень многих такого наказания было больше чем достаточно. На всю жизнь запомнится.

Полуогр ещё раз окинул взглядом стену гладиаторской школы. Треножники с углями стояли вдвое чаще чем раньше, две пары стражников мотались по стене от башни до башни. Нет, не проскочить. Да ещё и патруль, обходящий стену снаружи, по переулкам, на который они чуть не нарвались…

— Сегодня нам здесь ничего не светит, — принял решение Олх. — Уходим.

— А дальше что? — Реш понимал, что командир прав, но и возвращаться с пустыми руками было очень обидно.

— Во-первых, Теокл будет проверять каждый вечер, как эти ребята несут охрану. Должно же им это когда-то надоесть. Надеюсь, что надоест им быстро. А ещё… Думать будем… И с этим Лечком надо будет завтра серьёзно поговорить!