Град обреченный

Глава 34

— Вот, княже, и наша цель — пропускать обоз никак нельзя. Там порох, а он нам в продолжительной войне сильно нужен. Имать повозки, людишек нужных — пушкарей-фрязинов особенно. Служили Ивану Московскому, послужат верно и тебе, Михаилу Тверскому.

— По-твоему пусть будет, князь Кашинский. Дерзать будем, раз другого у нас не остается. Высылай гонцов по полкам с моим приказом — захватывать все московские обозы, а ратных людишек, буде начнут сражаться, смертным боем всех бить без всякой жалости!

Молодой князь побледнел лицом — он перешел свой «Рубикон» — все же решился на войну. Причем, а это самое страшное, они не знали, как идут дела под Новгородом. Если московиты одержали победу, то придется бежать в Литву в конечном итоге, так как выстоять против огромного войска у них не будет ни малейшего шанса. И стрельцы не помогут — их всего четыре сотни, были бы тысячи — то другой разговор бы пошел. Или хотя бы четыре пулемета на станках и патронов к ним бессчетно.

Но чего нет, того нет — война начата, и исход ее крайне проблематичен, и не от одних тверичей зависит!

— Нападайте на московские обозы по всей тверской земле, бейте московитов! Порох и пушки, припасы всяческие, в Тверь свозить, в другие города наши, что поблизости. И пушкарных дел мастеров имать — они на моей службе пригодятся. Все, князья — выбор свой вы оба сделали!

Михаил Борисович посмотрел на воевод — теперь он доверял «меньшим» князьям Андрею Микулинскому и Осипу Дорогобужскому. А еще Михаилу и Ивану Холмским, Семену Чернятинскому и князьям Телятьенвским, трем братьям — эти князья с отрядами по сотне-другой дружинников и лучников в каждом ожидали приказа, «охраняя» дороги, по которым пошли из Москвы и других городов обозы. Тверская конница и пешцы теперь вместо «защиты» обозов должны их захватить, напав одновременно.

— И правильно, бить, так бить, — произнес Андрей Владимирович и махнул гонцам, что ждали распоряжения. И всадники тут же порскнули как зайцы, в разные стороны — к каждому присоединялось полдесятка дружинников для охраны. И каждый знал, куда ему следует прибыть и присмотреть, чтобы гонец не только отдал грамотку, но и приказ был выполнен от и до. А будет, кто из князей не решится выступить против московитов, то брать его как изменника, на то грамотка особливая была, подписанная Михаилом Борисовичем с приказом об аресте. К каждому князю доверенного боярина заранее приставили с великокняжескими дружинниками, которые ослушника убьют, если тот перечить станет или измену учинит.

И верность всех «меньших князей» заодно проверят, не перейдет ли на сторону Ивана кто, не отправит ли гонца с тайным донесением. Но пройдут князья проверку, видимо уже рассудили, что лучше служить Твери, и иметь вотчиной пусть небольшой, но родовой удел, чем зависеть от прихоти московского князя. К тому же у Ивана свои вотчинники есть, из «служилых» князей-«подручников». Им и боярам знатным из Первопрестольной «лучшие куски» достались, а тверским перебежчикам «объедки» только будут с «барского стола», и то в лучшем случае. Так как Тверь последнее самостоятельное княжество — все остальные Москве покорились, одни давно — еще при Иване Калите, другие — Ярославль и Ростов, совсем недавно, устрашенные показательным «шелонским уроком».

А вот боярам веры нет, особенно кашинским — много их «отъехали» на службу Ивану, не опасаясь, что вотчины отберут. Теперь все — отряды повсеместно отправятся по всему кашинскому уделу, и в покорность «переветников» живо приведут. А на их вотчины и поместья другие «служивые» живо найдутся, помещиками станут. О том каждому десятнику стрельцов и пикинеров сам Михаил Борисович обещал прилюдно, если те в ратном деле каждый себя проявит. И дальше будет служить Твери храбро и верно. А за поместьем дело не станет — «вакансий» будет много, на несколько сотен наберется — одних кашинцев в войсках Ивана Московского на целый отряд из пары сотен «служилых людей»…

— Тверь!!!

Андрей Владимирович видел как вдоль длинной веренице саней — а снег уже лег плотно — проскакивают всадники, размахивая саблями. Но рубить не приходилось, обозники покорно бы дали себя связать, возникни такая нужда. Подневольные мужики, каких в любом войске множество, чего их сечь без нужды, страдники всем пригодятся. Даже московские ратники с копьями не сопротивлялись — слишком велик перевес в силе у тверичей.

— Первый акт «мерзезонского балета» вроде состоялся, трофеи захвачены, и вроде немалые, — пробормотал Андрей Владимирович, внимательно осматривая заснеженные окрестности в бинокль. Вроде ноябрь на дворе, а уже зима стоит вовсю, морозцем щеки пощипывает. Хорошо, что «Василий Игнатьевич» свой келавровый «жилет» отдал, поменял у него на великолепную кольчугу — староват профессор уже для подобных тяжестей.

— Ладно, пора в тепло — пусть тут без меня разбираются, что захватили, чем прибарахлились. Главное — пусть такая одержана победа, но она первая, а это изрядно вдохновляет, — Воеводин еще раз осмотрел захваченный обоз в оптику, и, развернув коня, направился в деревеньку, где был развернут «полевой штаб», по его выражению, который он и возглавил, желая быть в куре происходящих событий первым.

Куда без штаба на войне — это незаменимый инструмент для любого полководца, там карта с обстановкой, на которую постоянно вносят уточнения. Благо гонцов хватает, и не случайных «служилых», первых кто под руку попался, а специально отобранных, великолепно знающих местность, с лучшими конями — вернейших из верных детей боярских.

Доехал, коня подобрали ему спокойного и хорошо выезженного мерина, горячие жеребцы для удальцов или конченных дураков — им доверять свою жизнь нельзя, подведут. Под седло лучше выбирать мерина или кобылу — намного надежнее, и лучше дрессируются.

Его встретили слуги, подхватили коня под уздцы, придержали стремя, помогли сойти с седла — замерз все же немного. Отвели в прибранный дом «своеземца», в ноздри сразу ударил запах прожаренных кофейных зерен — такой ни с чем не спутаешь. «Арабику», два небольших мешка, купили у казанских «гостей», а те у персов, и то по предварительному заказу — ибо на русских землях кофе почти не пили, только татарские мурзы. А еще хороший тюк китайского чая, перекупленного в Орде у бухарцев — в Мавераннахре этот напиток уже широко распространился — «Великий шелковый путь» давно проложен, и чайханы уже в почете, даже декхане стараются сэкономить пару таньга на традиционное чаепитие.

Но кофе это вообще песня, без него никак!

Медная джезва или турка шли вместе с чашечками и блюдом в кофейном наборе вместе со старым азиатом, не пойми кто он таков по национальности, но скорее всего из персов «солнцепоклонников», раз раб. И молился на солнце этот старый зороастриец. По жизни старик явно фаталист, но скорее из той категории, что в европейских странах называют философом, а русские поху…ом. Но кофе варил замечательно, один у него грех — пристрастился курить трубку, легко и с нескрываемым удовольствием перейдя на табак. И судя по всему, «соскочил» с гашиша или марихуаны, уж больно глаза характерные. Блаженствовал от курения, прищуривался, и наилучшим подарком для него была сигара. Правда, русской речью владел плохо до отвращения, но уже матерился жутким набором, а это внушало оптимизм — любой сквернослов рано или поздно овладевает «великим и могучим».

Доказана многолетней практикой эта аксиома!

— Княже, есть радостная новость, — вошел «Василий Игнатьевич», возглавлявший штаб на правах его заместителя с одним из тверских бояр — грамотным, молодым и энергичным.

— Захватили старого фрязина, назвался Аристотелем Фиораванти, с ним сын Андрей, уже муж, я решил к тебе их привести — ты спрашивал.

— Давай старика, побеседую с ним о жизни.

— Понял, княже, сейчас доставят!

«Василий Игнатьевич» — вряд ли это его настоящее имя, но все привыкли как-то, да и он сам, поклонился — на людях все реконструкторы строго соблюдали условности и ритуал. И через пару минут в горницу вошел статный старик лет шестидесяти двух, преклонный возраст по местным меркам. Склонился в поклоне, и вздрогнул, уставившись на стол загоревшимися глазами. Однако Андрей Владимирович демонстративно не обращал на знаменитого в русской истории итальянца внимания, продолжал спокойно выкладывать артефакты, которым нет места и времени в этом мире…

Аристотель Фиораванти сбежал в Москву от обвинения в фальшивомонетничестве. На старости лет просто так в бега не подаются, нет дыма без огня…

Глава 35

Необоснованное презрение к противнику всегда дорого обходится — за него потом расплачиваются по самой высокой ставке. И место, где шесть лет тому назад московиты одержали громкую победу над новгородцами сыграло с ними злую шутку. Истории, конечно, свойственно повторение, но порой совсем не такое, на которое может рассчитывать недавний победитель…

— Лезьте, лезьте — чем больше, тем лучше, — тихо бормотал себе под нос «Сотник», разглядывая в бинокль густую массу московской конницы на правом берегу Шелони. Морозы ударили крепкие, все же начало декабря — речка, не такая широкая и глубокая, как Волхов, стала быстро замерзать. Ледовый панцирь уже вполне держал всадника, и воинство Ивана III начало переправу. Срывать переход врага на левый берег новгородцы не стали, отошли по Шелони вниз по ее течению и перекрыли путь, развернув полки на широком поле. Если вытянуть на нем всех копейщиков в одну плотную линию, локоть к локтю, то вряд ли бы больше двух шеренг получилось. А столь тонкая «цепочка» удара слитной конной массы не выдержит, будет разорвана в мгновение, а люди безжалостно стоптаны и порублены.

Вот потому-то пришлось прибегнуть к импровизированным полевым укреплениям, чтобы значительно уменьшить ширину фронта, охватить фланги которого мешали леса и балки, поросшие кустарником. В ход пошли многочисленные обозные сани и повозки, на которых привезли тонкие бревенчатые стенки «гуляй-города». Поставили импровизированными редутами, что должны были мощный «поток» московской конницы разорвать на полдюжины «ручьев», и тем резко снизить «напор». И выбить значительную часть всадников «огненным боем», который до этого в полевых сражениях практически не применялся. Хотя при осадах крепостей орудия и «ручницы» широко использовались, как и при обороне таковых, впрочем. Просто данное оружие еще не оценили в должной мере, да и не знали его перспектив.

Нынешние пушки таковы, что выстрел в час выдают, им в музеях стоять надобно, да и не потаскаешь тяжелые дубовые колоды с медными стволами, перехваченными обручами, по полю боя. А на «ручницы» смотреть без слез невозможно — дробовики без приклада, причем стрелку приходится зажимать «убожество» в подмышке, наводить на цель и при этом тыкать тлеющим фитилем в затравку. И все это на весу, а у человека только две руки, он не многорукий Шива. Так что «стрелковку» применяли исключительно со стен, по штурмующим крепостные стены воякам, а в поле она была не нужна совершенно, от слова «совсем».

Картечь летит на сто шагов максимум, лучшая результативность на половинной дистанции, но лучше в упор. Лук бьет втрое дальше и намного точнее, и главное — скорострельнее, опытный стрелок в минуту десяток стрел выпустит, причем находясь в седле. А вот насчет точности в романах привирают изрядно — взять про то же нашествие татаро-монгольских полчищ на Русь. Почитаешь и ужаснешься, если на веру все принимать — там стрелы одного за других выбивают дружинников, точно попадая в «вырез» кольчуги, будто это дамское платье с глубоким декольте. Да нет их в помине, все прикрывается кольчужной «тканью», а плотную «сетку» из мелких колец стрела с узким шильным жалом способна пробить с полусотни шагов, с сотни максимум. Иначе бы все эти «железные рубашки» на переплавке, и кузнецы бы их даже сейчас уже не плели, так как спрос был, если не огромным, но достаточно большим и постоянно устойчивым, что немаловажно.

Именно для отражения стрел и болтов на приличном расстоянии (в упор лук и арбалет даже кирасу пробить могут), рубящих ударов саблями и мечами предназначены кольчуги, хотя сильного тычка копьем или мощного выпада шпажного острия не удержат. Но защитить всех воинов дорогущими кольчугами невозможно, и особенно коней — вот почему под «ливнем» стрел были огромные потери. Острые жала находили себе цель «по зубам», «ахиллесова пята» в защите у любого воина есть, и рано или поздно следовало точное попадание, несущее рану или смерть.

Все в полном соответствии с диалектическим законом. Тем самым — о переходе количественных изменений в иное качество!

Вот только лучнику, чтобы точно стрелять, требовалось очень долгое время на подготовку. И лишь сделав многие тысячи пусков, порвав тетиву десятки раз, можно было «слиться» с оружием, стать настоящим мастером. А много ли таких умельцев в жизни встретите?

Охотники и те из скотоводов, что охотничьем промыслом занимаются, да помещики, у которых время на ежедневную подготовку есть, и потому стрелы с детства мечут. Вот и все — лук к себе постоянного внимания требует, и взяться умелым стрелкам просто неоткуда.

Арбалет осваивают куда быстрее, все же подобие приклада есть. На короткой дистанции от стремительного удара болта ни один доспех не спасет, пробивается. Все же мощь арбалета куда больше — тетива не рукою, механизмом натягивается, или «козьей ногой». На худой конец крюком, что к поясу подвязан — все же мускулы ног сильнее рук, когда встают, тогда и натягивают тетиву. Да и обучение намного легче и быстрее, да и стреляют из него, когда твердо стоят на земле, хотя конные стрелки тоже есть, только у них арбалеты гораздо слабее.

Одна у него беда, непреодолимая — дорогостоящая игрушка, отряды наемников десятки человек, редко когда сотни достигают — сильно по карману даже королей бьют такие расходы!

Хороши лук и арбалет, но перед мушкетом все их достоинства в недостатки превращаются, ибо мощь пороха куда больше обычных человеческих сил, в мускулах заключенных. А «колпачковая» пуля вдвое дальше летит, и точнее. А ее вес больше тройской унции (на пару пуль трехлинейки тянет), и когда раскаленный свинец попадает, то мало никому не покажется — если броню не пробьет, то ребра переломает, из седла вынесет. Калибр ведь в почти 20 мм, считай мелкокалиберное артиллерийское орудие. Да и стрелка проще подготовить, нужно только довести все его движения до рефлекса. Полгода оказались вполне достаточным сроком (но лучше все же год), жаль, что успели подготовить только шестьсот стрельцов, и то с чрезвычайным напряжением всей Новгородской «республики».

Стволы и свинцовые пули научились делать быстро, благо мастеров и умельцев в городе было множество, он ими славился не только в русских землях, но даже в Ганзе, где цехов оружейников хватало. Проблемы начались с замками — тут точная работа требовалась и листовые пружины. Только сейчас по одному-два замка в день научились делать, а стволов — мушкетных и пистолетных по полдесятка легко отковывали, причем почти без брака — приловчились, руку набили. Могли бы и больше, но тогда просто пороха на подготовку стрельцов не хватит. А на мушкеты временно ставить стали обычные фитильные замки, по единственному образцу, который имелся у реконструкторов. Вот потому из шести сотен мушкетов лишь одна была оснащена ударными замками, во всех других были «фитильные» в каждом десятке, следившие за тем, чтобы свечи в специальном фонаре постоянно горели. Пришлось штаты увеличить, ратников к фонарям приставить. К тому же в каждом десятке сейчас было всего по полудюжине мушкетов вместо положенных девяти, четверо должны были взять оружие у раненного или убитого стрельца — война без потерь не бывает. На роль «запасных» определили пусть обученных воинов, но не из числа метких.

Зато на все пистоли замки поставили, но они на вооружение «Владычного полка» пошли. Всадники в черных латах, настоящие рыцари по виду, в закрытых шлемах с фантастического оскала «личинами», производили впечатление своей несокрушимой мощью. Вряд ли помещики выдержат их лобового удара на своих низкорослых коняшках, тех просто раздавят — архиепископ на покупку рослых европейских коней денег не жалел. Только полк находился за лесом, в засаде, прикрытый засеками и выставленными рогатками, что перекрывали все дороги, и защищались лучниками. Московиты не могли обойти новгородцев, на то нужно долгое время.

Только атаковать в лоб, перейдя реку и сразу напасть — иного варианта для князя Даниила Холмского не оставили. Но тот и сам не хотел избегать сражения, ведь здесь шесть с половиной лет тому назад он одержал победу, имея вдвое меньше всадников, а новгородцев было куда больше, чем сейчас. Но что могли сделать ополченцы в большинстве своем против великолепной поместной конницы, которой славились московские князья.

— Москва! Москва!!!

Воинственный клич разнеся по полю — вражеская конница заполонила его от края до края. Новгородцев было не меньше, но четверо пехотинцев занимают площадь одного конного. И вытянулись новгородские копейщиками тремя «брусками», отделенными друг от друга импровизированными «гуляй-городами», два из которых были на флангах, а два по центру, отделявших полки копейщиков друг от друга. Меж ними шли проходы, удобные для стремительного конного натиска. Только это прилагательное надо брать в кавычки — в каждом из укреплений было по полторы сотни мушкетов, а на фланговых еще по три единорога.

Причем эффективность залповой стрельбы была проверена учениями, а выстрелы «связанной» картечи производили самое натуральное опустошение. А потому «Сотник» спокойно смотрел на приближающуюся московскую конницу, что намеривалась смести новгородскую пехоту. К тому же последняя не прикрывалась собственной кавалерией — так, всего две сотни изображали свое присутствие на поле боя, реальной пользы от них не будет. Для конных отрядов, которые взял под свое воеводство князь Василий «Гребенка»-Шуйский нашлось дело, крайне важное.

Ведь если противник может переправиться на противоположный берег Шелони, то почему бы новгородцам не проделать тоже самое, и не направится к вражескому лагерю у места переправы. Война она такая — в ней всегда есть место для хитрости!

Как говорил небезызвестный старшина Васьков — побеждает тот, кто кого передумает…

Воружение и доспехи русских воинов. XIV век

Воружение воинов Золотой Орды. XIV век

Глава 36

— Кто против бога и Новгорода!

По полю пронесся в ответ грозный клич, и ратники подняли лежащие на снегу длинные копья. Зрелище было впечатляющее, и несущиеся на них во весь опор московиты явно были впечатлены зрелищем трех ощетинившихся стальными остриями «ежей». И прошибить пять шеренг шестиметровых пик было не под силу даже тяжеловооруженным жандармам бургундского герцога Карла Смелого, ныне уже убитого швейцарцами, ни знаменитой шотландской гвардии французского короля Людовика, по прозвищу «Паук». А ведь за копейщиками были две шеренги «топорников» с алебардами и бердышами — эти предназначались для добивания «подранков». Последнюю шеренгу составляли арбалетчики — против стального болта, пущенного практически в упор, набитые конским волосом тегилеи плохая защита, как и дедовские кольчуги. Тут даже знаменитые миланские доспехи, стоившие баснословно дорого, вряд ли спасут их владельца.

Как и произошло с бесшабашно отчаянным бургундским герцогом — по рассказу «Воеводы» того утыкали болтами, а потом изнахратили топорами алебард швейцарцы. И пусть новгородцы никоим образом к кантонам не относятся, но народ собрался боевитый, и строй уверенно держат — привычка ходить «стенка на стенку» свою роль сыграла. На медведя с рогатиной ходили многие, а раз пришли сюда, то «таежные прокуроры» расстались со своими косматыми шкурами. Имелись среди пикинеров и ветераны шелонской битвы, жаждущие реванша. Таких не испугать несущимися всадниками — на пики примут, обучены. Наемники у них имелись «добрые», и свои, и нанятые «инструкторами» за приличные деньги ландскнехты из германских земель. Натаскали изрядно — даже ходить в атаку научили, склонив длинные пики — те зловещую «щетину» представляли, а лошади у московитов не зашорены. А кони не глупы от природы и на явную смерть никогда не полезут — потому что зрячие, и понимают что к чему.

— Москва! Мос… Уй-а!

«Редуты» окутались густым пороховым дымом, на всю округу прогремел слитный залп — оглушающе громкий, заглушивший отчаянные крики. Момент выбрали крайне выгодный — для самых страшных продольных выстрелов, когда почти нет промахов. Да как тут промажешь, когда всадники идут чередой, стремясь в атаке дорваться до рядов копейщиков.

— Ни хрена себе бойня, это же самое натуральное побоище. Что творится, что делается…

«Сотник» потряс головой, впервые он видел столь кошмарное зрелище. Кони валились не десятками — сотнями, несчастные лошади отчаянно ржали. Картечь собирала страшную «жатву», стрельцы палили безостановочно — их натаскали на два выстрела в минуту, некоторые ухитрялись даже три сделать. И тут второй залп выдали единороги — расчеты действовали слаженно, и заряды были подготовлены заранее, никто из канониров ковшами порох в дуло не засыпал, как здесь пока принято.

«Огненный бой» произвел на московитов ошеломляющее впечатление, видимо, летний опыт стычек с дюжиной «бутырцев» не был, как следует осмыслен или ему не придали должного значения, «отмахнулись» попросту. Так часто у начальства и бывает — читая донесения, руководствуются народной мудростью — «у страха глаза велики».

И теперь наступила расплата — шесть сотен мушкетов с дальнобойными пулями, и полудюжина единорогов, что «выплевывали» связки «дальней» картечи в пять килограмм веса, произвели на помещиков и их «боевых холопов» ошеломляющее впечатление. Московиты даже осыпать стрелами «ежи» не смогли толком — а что сотня стрел ратникам, на каждом из которых «бронежилет» из железных пластин в чехле, и с кольчужными «рукавами». Да еще шлем на голове, от которого стрелы отскакивали. Так что если от обстрела потери имелись, то крайне незначительные, и пары десятков не наберется — по рядам вообще не видно, чтобы кто-то упал.

— Княже! Московиты бегут!

— Сам вижу, что побежали, и отнюдь не притворно!

«Сотник» внимательно рассматривал московскую конницу — встретив отпор, и убийственные залпы в упор, всадники разворачивали коней, пошла толчея. А залпы продолжали греметь один за другим, и число погибших, раненых, изувеченных и сбитых из седел московитов росло. Но еще быстрее противника охватывала паника, как всегда бывает, когда неизвестное и смертоносное оружие применяют на поле боя в первый раз. Так индейцы пришли в ужас от арбалетчиков Кортеса, вооруженные копьями негры от залпов английских патронных винтовок, британцы под Ипром, попав под ядовитые газы, или немцы при Сомме, когда на них двинулись ромбовидные танки, которых пулеметы не смогли остановить.

А еще налицо психологическая ломка — шли вязать новгородцев и нещадно их избивать, памятуя прошлые победы, и сами нарвались…

Нет, не так — НАРВАЛИСЬ!

— Надо наступать! Подать сигнал — всем атаковать неприятеля! На батареи гонца — пусть бьют бомбами и шрапнелью! «Плат» езжай сам к «Швецу», передай — пусть бьет на пределе дальности беглым огнем! И сам ему помогай — ты срочную в артиллерии в служил!

— Понял, княже! Я мигом!

— В драку лезть запрещаю! Но пострелять из пушки можешь!

Бывший мент, ставший начальником его охраны и дьяком Судной Палаты, и возглавлявший также «пушкарскую школу», тут же пустил своего коня вскачь, заторопился. Всю плешь проел, сам хотел повоевать. Вот пусть и постреляет, но из единорогов — в рукопашную никто из реконструкторов не пойдет, нечего героизм показывать.

Кадры беречь надобно, на ином поприще пользу принесут! Опыт человеческий бесценен, особенно, если он из будущих времен!

— Хм, а ведь Ивану противопоставить нечего. Поместная конница против ружей и пушек не пляшет. А концу следующей зимы всех пикинеров можно будет мушкетами вооружить, и число единорогов на порядок увеличить. Вот только незадача — где порох взять⁈

Вопрос, заданный самому себе завис в воздухе — ответа на него не имелось. Лет через пять-шесть селитры в достатке будет, никак не раньше. Что-то удастся прикупить, но лучше на собственное производство надеяться, при каждом городе и большом сельце ямы для селитры закладывать. Русь не Чили и не Индия, чтобы селитру добывать, только на отходы вся надежда. Но зато имей сейчас вместо копий ружья, поле боя было бы усыпано грудами мертвых тел. Но чего сетовать, и так пошло «избиение младенцев».

Оптика позволяло хорошо разглядеть то смятение, что охватило московитов, когда с расстояния в версту, ранее совершенно безопасного, стали прилетать бомбы и рваться над головами. Вот такого смертоубийственного дождя никто не ожидал — началась паника и беспорядочное бегство во все стороны. И в этот момент появилась новгородская конница на противоположном берегу Шелони — в просвет между лесками он ее хорошо видел со своего пригорка, сотни всадников в блестящих доспехах появились неожиданно, словно из ниоткуда.

Мышеловка захлопнулась — «Владычный полк» плотно перекрыл дорогу к бегству. А вскоре там появились всадники из полка князя «Гребенки»-Шуйского, что захватили лагерь противника. И что самое скверное — на берегу стало вырастать заграждение из сомкнутых кольев, типа противотанковых. Теперь московитам нужно уходить по льду вверх или вниз по реке, но вся штука в том, что везде шипастый «чеснок» разбросан через полверсты. И стрелки будут ждать — выпускать московитов из ловушки себе дороже будет. Нужно нанести максимально возможные потери.

«Сотник» внимательно смотрел в бинокль, благо у реконструкторов было прихвачено на фестиваль три штуки, да еще один маленький, театральный, двух с половиной кратного увеличения. «Владычный полк» смял московитов, загнал на лед уцелевших, многих сбросили с обрывистого берега. Были видны многочисленные дымки — в ход пустили пистоли.

Пикинеры шли вперед, медленно и неотвратимо, как сама смерть, выставив длинные пики. В промежутках были видны плотные «бруски» построившихся мушкетеров, стрелявших уже залпами. Противник был сломлен окончательно — московиты разбегались в разные стороны, много и тех, кто решил сдаться в плен.

— Если мы не взяли реванш, то что это такое⁈

«Сотник» зло усмехнулся, в этом мире не нужно писать рапорта, тут все гораздо проще и открыто. Да, мир жесток, но не стоит сетовать на смерть — помещикам за нее и выдавал Иван Московский поместья — убивать за них и быть готовым, что и тебя убьют. И желающих находилось много — каждый в этом мире делал свой выбор…

На этом месте в лето 1471 года от Рождества Христова состоялась битва на реке Шелони между новгородцами и московитами.

Глава 37

— Сила Москвы в поместной коннице, что готова выполнить любой приказ «государя Всея Руси». И помещики получают от великого князя себе во владения поместья за службу, исключительно за военную службу, выходить на которую они должны «конно, людно и оружно». А не будут служить — то усадьбы живо лишится. Скажу тебе больше, Паша — иной другой основы у Ивана Московского нет, кроме нескольких десятков тысяч профессиональных воинов, служащих лично ему, и всем обязанных. В той же Твери иное — тут вотчины, которые отобрать нельзя, даже когда те же кашинцы служат Ивану и являются неприкрытыми врагами Михаила Борисовича. Если с этой точке зрения судить, то великое княжество тверское обречено — нет поместий, которые можно было бы раздать всем «детям боярским» за службу. Не может ни Тверь, ни Новгород выставить такое количество поместной конницы, что спокойно двинет против них Москва.

— В учебниках написано, что единение всех русских земель есть прогрессивный шаг величайшего значения, — Павел слушал отца очень внимательно. Ведь вырасти без него и теперь, перешагнувши за двадцать лет обрести, тем более в прошлом времени, для него значило многое. И он старательно впитывал в себя то, о чем ему Андрей Владимирович рассказывал.

— Полностью согласен — величайший, прогрессивный шаг. Весь вопрос в том, кто объединял, на каких условиях, и какие порядки и установления будут при этом насаждаться. У медали, сын, всегда две стороны — и задача историков, как политического инструмента в руках властей предержащих, показывать исключительно аверс, и при этом старательно прятать от всеобщего обозрения реверс. И вот тут я бы не стал говорить столь однозначно о «прогрессе», причем со столь громкими прилагательными эпитетами. Запомни, гнусные дела лучше всего прикрывать громкими наименованиями. Так было всегда — ты сам видел развал великой страны.

Профессор усмехнулся и принялся медленно и тщательно набивать курительную трубку табаком, хотя Пашка уже несколько раз предлагал ему перейти на папиросы. Освоили в Старице кустарное производство, подобрав бумагу — «Сержант» остался доволен от пробы, но когда узнал о цене этого «ноу-хау», посоветовал отказаться от столь дорогостоящей идеи.

— Я сам долго не совсем понимал, почему Москве за годы правления Ивана Васильевича удалось в пять раз увеличить размеры территории. Развитие торговли? Но тогда зачем прекращать новгородский торг с Ганзой⁈ Да и интересы торговли обусловлены развитием производства, между тем, как на северо-западе Руси идет совершенно обратное — такой крупный центр ремесла как Новгород уже начали притеснять, а при Иване Грозном окончательно с ним покончат. Так какое это развитие с точки зрения прогресса? И где тут таковой отчетливо просматривается?

Павел задумался, и стал припоминать учебный курс — там писалось, что пошло поэтапное закрепощение крестьянства, а крепостное право как таковое утвердилось за два века после объединения русских земель. А спустя еще полвека русскими крестьянами дворяне стали торговать как скотом — какой тут действительно прогресс⁈

— Нельзя путать классовые интересы с установлением полного господства дворянства и самодержавия с интересами народных масс. Скажу больше — среди горожан Новгорода очень много грамотных, причем есть школьное образование, пусть приходское, но оно имеется. В Твери тоже самое — грамотных людей куда больше чем у московитов. И главное — «вольности» у новгородцев и тверичей сейчас отнюдь не пустой звук, за них люди готовы сражаться и умирать. Понимаешь — грамотного человека трудно превратить в рабское состояние, и это возможно только в одном случае…

Профессор задумался, хмыкнул. Пыхнул дымком из трубки, затянулся. И затем негромко произнес:

— И случай этот заключен в самой возможности обладания персональными рабами. Тут не каждый из «свободолюбцев» откажется от соблазна стать рабовладельцем. А раз так и объединение Руси исключительно прогрессивный шаг, то почему он должен быть сделан Москвой, а не Тверью с Новгородом? А выбор сейчас исключительно такой, особенно после того, как новгородцы одержали убедительный реванш на Шелони, разбив там вдребезги московитов, а князя Данилу Холмского взяв в полон, вместе со многими сотнями, включая «разлюбезных» кашинцев.

Известие о победе новгородского войска на том самом месте, где шесть лет тому назад они потерпели поражение, произвело на тверичей вдохновляющее воздействие, как приличная порция допинга на уставшего спортсмена. И тут все понятно — когда выступаешь первым в гордом одиночестве, всегда страшно. Но стоит узнать, что у тебя есть союзники, причем одержавшие победу над ненавистным врагом, то наступает неимоверное облегчение, эйфория сразу нахлынет вдохновляющей волною.

К тому же и тверские рати добились поразительного успеха, переняв практически все московские обозы и совершив дерзкие налеты на владения соседа. И целью были отнюдь не крестьянские селения, наоборот, селян не разоряли, оповещали, что тверской князь подати накладывает вдвое меньше, а те, кого он под свою руку возьмет — три года ничего платить не будут, жить в свое удовольствие по дарованной «тверской великой вольности». И вообще — изгонять московских служилых людей надобно, которых князь Иван на занятых землях поместьями обеспечил. Вот эту опору силы и власти Москвы нужно было разорить — именно они поддерживали своего благодетеля, служа ему верой и правдой за землицу с людишками.

— Выбор только таков — или Москва со своим «холопством» или Тверь с Новгородом вернут вече и «вольности». Второе означает более быстрое развитие капиталистических отношений, развитие образования, торговли и главное — самоуправляемых городов, что станут «могильщиками» феодализма. А отнюдь не сами так называемые «вольности» — те так, для антуража. Да и не все ими могут воспользоваться — то процесс долгий, по мере увеличения числа грамотных людей, а их у нас всяко побольше, чем в московских землях. Но как средство для привлечения симпатий «черного люда» вполне достаточное, если поставить пропаганду.

— Если так посмотреть, то я согласен с тобою, батюшка, — Павел как то сам не заметил, что стал называть отца на местный лад. — Если выбирать из двух «государей» — Ивана Московского и Михаила Тверского — перспективы развития так называемой «демократичности» однозначно на стороне последнего. По крайней мере я не глухой, и с многими людьми говорил. И скажу прямо — тверские порядки мне нравятся больше, чем московские. Нет тут угодничества, преклонения «черного люда» перед дворянством.

— За это и покарали тверские земли, чтобы памяти о здешних «вольностях» не было. Сейчас уйма процветающих городков стоит, которых в нашем времени уже нет. Только заросшие валы сохранились. И так на других землях, где вкуса «вольностей» опробовали. Для примера — уровня нынешнего населения Великого Новгорода город едва достиг к началу 1960 года, когда твоя мать бегала пешком под стол.

Профессор тяжело вздохнул, поглядев на Пашку — в глазах плескалась боль. Но голос был прежним, спокойным:

— В Твери те же «пляски» пошли — рабовладельцы всегда ненавидят непокорных. Хорошо, что город не предали опричному террору — но другим городкам и городищам повезло меньше. Ты же местный уроженец и сам все видишь. Но сейчас история уже не пойдет по этому пути — мощь Ивана оказалась бессильной. На поместную конницу нашлась управа — мушкеты, против дворянина с саблей стал мужик с «огненным боем». Окончательная победа будет на стороне последнего. Тем более, это видно сейчас, когда мы все стали своеобразным «ускорителем» этого прогресса лет так на двести. Может быть и сама история изменится и «собирателем русских земель» назовут Михайлу Тверского. По крайней мере, хуже не будет, а даже, что возможно, гораздо лучше. Но пока не стоит о том думать, сейчас нужно победить, а это дело долгое, все на волоске висит.

Андрей Владимирович снова замолчал, принялся набивать трубку. За эти дни он внешне изменился, постарел, под глазами круги. Усталость и недосыпание брали свое, с бесконечными скачками по тверским городкам. В седле в его возрасте сидеть тяжко, а от кошевки он сам отказывался, так по зимнику домчался до Старицы.

— Мы захватили в московском обозе порох, больше сотни бочонков. Теперь время однозначно играет за нас. Но один выстрел в спину — стрела или болт, нож убийцы и крошка яда в кубок — и все пропало — у князя Михаила Борисовича нет наследника. Страшно, конечно, хотя меры предприняли, но война теперь пойдет без всяких правил…

Так брали крепости в середине 15-го века — артиллерия впервые показала свою мощь.

Глава 38

— Драка идет за будущее России, совсем иной России, которая нам знакома по истории. Как раз та, в которой не придется «прорубать окно в Европу», потому что оно есть. Это после присоединения Новгорода «окошко» как раз и закрыли на долгое время, чтобы ничто не смогло «прельстить» православные души. Основа ее — вполне понятные правила, которые всем придется соблюдать. Земли не должны стать игрушкой в руках богатых вотчинников в ущерб прочим, как случилось здесь, в Новгороде. Это, так сказать, наглядный пример, «Плат», во что могут превратить государство олигархи.

— Но разве прописанные законы исправят ситуацию, «Сотник»? Бумага ведь все стерпит. Да, сейчас бояре притихли, испугались, скинулись деньгами на оборону Новгорода, дали ратникам землицу, снизили подати. Расправа над сторонниками Москвы ужаснула, чего скрывать. Побили камнями сотню душ, и в Волхов покидали истерзанных — мало приятного в таком зрелище, меня самого тошнило. Но ты лучше Маркса вспомни — насчет преступления ради трехсот процентов прибыли. Да и нашу «семибанкирщину» помянуть следует недобрым словом.

— И «семибоярщину» вспомнить, а заодно опричнину. Я тебе так скажу — самая опасная форма правления для русских земель — самодержавие. То самое, что пытается установить великий князь Иван Московский. Да, если монарх умный и волевой, и сам трудится как зверь — то сопутствует успех, и ильный толчок развитию страны. Но много ли таких правителей в истории было? Пальцев на одной ладони хватит загнуть, да еще останутся выпрямленные. А остальные каковы? Разве они не были игрушкой в руках придворных кланов, при ком сама система рабства насаждалась?

Василий Алексеевич закурил, посмотрел на задумавшегося «Плата» и продолжил говорить, выпуская клубы дыма.

— Вот то-то, друг мой. В истории сейчас идет становление сословно-представительских монархий, вместе с развитием капиталистических отношений. На носу Реформация и религиозные войны, эпоха Возрождения началась, грядут «Великие географические открытия». Время больших перемен, что тут скажешь, и у нас они тоже идут. Вот тут нужно курс немного откорректировать — и отнюдь не самодержавие упрочнять, которое как писали, залог единения страны. Ели хорошо пробашлять, наши политики чего угодно оправдают и сами поверят, твердить будут как мантру, как заклинание. Сначала одно, потом другое, а приплатят — так третье.

— А разве не в упрочнение верховной власти, всей ее полноты, в руках одного правителя есть единение страны?

— В нем именно — раньше были свободные люди и рабы, а тут все поголовно станут холопами и тихо сидеть в дерьме, не чирикая. Ибо не велено господином, у кого единственная и правильная точка зрения. Разве это не холопство, хоть в княжеских сапогах на ногах? Ты, новгородский боярин и дьяк, глава целого Приказа, встанешь на колени и будешь смиренно бить челом и униженно умолять «самодержца», чтобы он тебе жизнь сохранил? На его сапогах глянец языком наведешь и причинное место вымоешь?

— Сам подобное сделаешь⁈ Так и я не буду, мушкет под рукой имеется. Лучше уж драться до конца, а не пресмыкаться!

— Теперь ты понимаешь, насколько этот мир свободен, чем наш? У нас шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, конвой стреляет без предупреждения. Тебя бандиты на улице стрелять будут, а ты не смей их убивать — посадят. Дополнительный срок «впаяют» за хранение оружие. Запомни, власть всегда боится вооруженного народа, потому что с его мнением обязана считаться. Ведь не зря Ленин сказал, что достучаться до справедливости в двери дворцов можно только прикладами винтовок!

— Ты к чему эти слова привел, «Сотник»?

— А к тому, что нужны четко и жестко очерченные правила игры, сиречь именуемые законами. Причем не в поговорке насчет «дышло» и «вышло», а суровая штука такая, вроде римского высказывания. Пока бояре новгородские толком не опомнились, нужно ковать железо пока горячо. И у нас такая возможность есть. Помнишь одно высказывание товарища Мао, что оказался совсем не «товарищ»?

— «Винтовка рождает власть»?

— Абсолютно точно, прямо в дырочку. Тверичи порох захватили, треть нам выделят — больше полусотни пудов. Одного пуда хватит на подготовку полусотни стрельцов, плюс три четверти зарядов боекомплект на войну останется. На пару сотен выстрелов каждому. Вместе с подготовленными кадрами будет три с половиной тысячи «стволов» — хорошая оппозиция боярскому своевольству. Через вече законы провести надобно, ты у нас юрист, подготовь. «Ограничители» боярам поставить от алчности и борзости, ведут себя на новгородских землях как разбойники…

— Почему как, «Сотник», они и чинят все непотребства — власть ведь у них, держат ее крепко. Твою тещу взять в пример.

— Укатали Сивку крутые горки — теперь она первая за законность стоять будет. Бояр только через вечевой суд унять можно. У них в «Совете господ» ворон ворону глаз не выклюет, но огласки больше всего боятся, особенно сейчас, когда вече выборным стало, на постоянной основе — без их крикунов спокойно и быстро дела решать стали. Там «средний класс» собран, опора любого государства. И с мушкетами, заметь, будут к лету все. И с каждым годом все больше и больше таковых станет. «Воевода» говорил, что в сословно-представительских монархиях процента три-четыре населения законы принимало и всякие хартии. У нас на Земских соборах чуть больше, но не намного — дворянство рулило всем, но больше аристократия. А тут им такой укорот — с ружьями много, но не дворяне, а свободные своеземцы или ремесленники. Соображаешь, что будет, если хотя бы представители четверти населения к реальным рычагам управления допущены будут?

— Они тогда не позволят дать себя ограбить боярам. И сами не примут закон, что ущемит их интересы!

— Нужна реальная схема, чтобы именно этот контингент был в вече в подавляющем большинстве. И боярское своевольство надо унимать через вечевой суд, вскрывать злоупотребления…

— А там «каменьями побиваху и в Волхов метаху», — хмыкнул «Плат», и, раскурив сигару, негромко произнес:

— Народные трибуны нужны, как в Риме, или типа их, в «Совет господ» ввести, чтобы воронье перья поджало. Когда заборы поставлены, то через них тяжело лазить за чужим добром, особенно если знаешь, что там на тебя заряженный мушкет наставили.

— Именно так — сторонникам Москвы урок дали, их покровителя один раз побили. Если стрельцы выступят супротив в «силе тяжкой», то законы примут, нужно только создать механизм реального унятия аппетитов олигархов. Не давать им власть под себя подгребать, и на корню подкупать выборных вечевых. А такое неизбежно будет!

— Выявлять такие случаи и предавать их огласке, со всеми последствиями для вступивших в преступный сговор. Людей честных у нас найти можно, много тех, кто словом и репутацией дорожит. И напугать нужно до икоты — наглые бабуины явились на «стрелку» с копьями, а их там ОМОН с мушкетами поджидает. Как сказал один гангстер — кольтом и добрым словом можно достичь куда большего, чем просто добрым словом.

— Ты у нас мент, университет окончил — вот и думай. А через вече проведем — раз теща пошла на уступки, на «диету» села, то других заставит. А кто не поймет, я тому со стрельцами урок дам — жизни лишим, пожитки конфискуем в пользу государства. Удар по карману для наших новгородских олигархов самое страшное наказание.

— Еще лучше сослать на север, пусть остроги за Полярным Кругом ставят, и честно служат — надо давать шанс на исправление. Людей и так мало, а грамотных еще меньше. Как в агентуре — отбросов нет, есть кадры.

— Ох и добрый ты человек, боярин, — рассмеялся «Сотник», но тут же стал серьезным. И покосившись на свечу, произнес:

— Планировать изменения уже сейчас нужно, чтобы быть готовыми к «часу Х». Но главное — московитов побить, пока они в расстройстве пребывают, а новгородцы ликуют.

— Побить то побьем, «Сотник» — в этом все уверены. Мастера за месяц больше сотни новых мушкетов сделали, трудятся с огоньком. Отбоя от добровольцев в копейщики нет. Партизаны московитов обложили со всех сторон — а подвоз через тверские земли перехвачен.

— Вот потому нам нужно генеральное сражение, но чуть позже, когда их ратники оголодают в конец. Рисковать без нужды не нужно, партию разыгрывать в самой лучшей позиции. А там как быть дальше не нам решать — нам проблем новгородских выше крыши…

А это московская артиллерия — по замыслу художника такие пушки могли использовать при «стоянии» на реке Угре. Татары же сами должны были подходить под картечные залпы, видимо для того, чтобы их убивать сподручнее было.

Глава 39

— Я вижу у нас появился зиц-председатель Фунт, — «Сержант» с нескрываемой ехидцей посмотрел на великокняжеский стяг, что развевался над идущей далеко впереди дружиной. Общаясь между собой реконструкторы всегда «резали правду-матку» в глаза, свято соблюдая давние договоренности и традиции. Воеводин только пожал плечами, усмехнулся:

— Это гораздо лучший вариант, чем охмурять Козлевича, как сделали ксендзы. Михайло вполне управляем, чем необходимо было воспользоваться. Он рано потерял отца, как и Пашка, и во мне видят именно своего рода замену. Хотя «воспользоваться» совсем не то слово — я упрочиваю его власть в первую очередь, и заодно наше положение при нем. Потому что только мы воедино сможем провести необходимые реформы. Жаль только, что крови прольем куда больше чем Иван, причем не этот, хотя он коварен, жесток и вероломен, а его внук, которого «Грозным» нарекли.

— Почему ты так решил? Мы ведь отнюдь не кровожадны, хотя убивать приходится — времена суровые на дворе.

— Ага, слышал не раз — не мы такие, жизнь такая. Вся штука в том, что раньше времени появились мушкеты с убойными пулями — сильно опередили мы время, хотя нынешние технологии позволяют развернуть производство. Как говорил один театральный режиссер — если на сцене висит ружье, то оно непременно выстрелит. Так и тут — как только у нас будет много такого оружия, мы начнем всех ломать об колено, подведя к общему знаменателю. Запомни — страшнее любых жутких диктаторов всегда являются самые либеральные демократы, особенно из интеллигенции. И знаешь почему?

— Интересно было бы, — «Сержант» посмотрел на Воеводина, глаза были цепкими и серьезными.

— Диктаторы прагматично жестоки, желая укрепить личную власть. Но их жизнь скоротечна. А демократы мыслят столетиями, стараясь сейчас сделать опору в будущем, нет, не для себя лично. Смертен человек, а вот идеи бессмертны, особенно когда их постоянно подпитывать кровушкой.

— А разве без смертоубийства нельзя обойтись?

— Нельзя — времена такие, суровые — как ты сам сказал. Мы пишем «правила игры», но сейчас многие бояре не склонны им следовать — а потому они должны умереть, и чем быстрее и показательнее, тем лучше. Мы не связаны ограничениями и религиозными запретами, хотя формальности соблюдать надобно. Почему самодержавие как-то легко установилось? Уже внуку нынешнего Ивана руки лизать будут, сапоги облизывать, и потихоньку пытаться его травануть. А тот будет вовсю казнить, а потом Петр Алексеевич вообще за бороды всех ухватит!

— Как-то не задумывался… Постой — по образу и подобию, вроде «пирамиды». Наверху самодержавный владыка, а снизу такие же «царьки», но калибром помельче, и везде одни порядки — типа обсирай нижних, и лижи зад тем, кто повыше тебя сидит и правит.

— Хм, оригинальная трактовка, но верная. Один из историков как то подметил, что Петр Великий хотел во всех видеть собственных рабов, но с психологией свободного человека. Все дело в том, что после покорения Новгорода и Твери «вольностей» как таковых не осталось, и стала выстраиваться «пирамида», про которую ты так красочно рассказал. И сложилось потихоньку государство, где все в той или иной степени стали холопами. Не сложилась система, подобная европейскому менталитету, где каждый кузнец своего счастья, если не сам, то в корпоративной среде. Потому города отчаянно борются за свою самостоятельность, независимость от своеволья феодалов. Так и сами дворяне уже осознали свою персональную значимость — сохраняются рыцарские традиции, и король лишь первый из дворян, не больше, а не «живое божество», которого под ручки водить надо. Плюс сложившаяся система образования — да те же университеты, «кузницы кадров» для становления государства. Суды в городах имеются, вполне независимые, и решения в них отнюдь не на пользу феодалам. Помнишь изречение — «городской воздух делает человека свободным»?

— Правило «год и один день» проживи за стенами и вольным стал? В учебнике шестого класса прописано. И у нас вроде…

— Ага, ты это потом расскажешь, когда сыск беглых у нас бессрочным сделают. Разная направленность векторов развития, воля государя превыше любого закона, и плевать на будущий «Судебник». Видишь, столько слагаемых набралось — потому менталитет иной, чем здесь. И разница будет только увеличиваться со временем, по мере усиления самодержавной власти. Потому Новгород и Тверь стали объектом репрессивной политики — «вольности» нужно выкорчевывать без остатка, чтобы все под одну «гребенку» были «причесаны». И так до середины 19-го века, но и до нашего «переноса» проблемы остались, «пережитки старины», так сказать. Что ты думаешь, масса поговорок просто так в плоть и кровь впиталась, вместе с верой в «доброго царя-батюшку», у которого бояре «злые», что хотят, то и творят, а он бедненький, в пьяном угаре находясь, не сном, ни духом не ведает.

— Ага, слыхивали — «барин придет, барин рассудит». Или еще — «я начальник, ты дурак, ты начальник — я дурак»!

— Так это и есть сложившаяся система холопства — все кому-то должны подчиняться. И упаси от «вольности» — и думать не смейте, за вас все решат — «что самыми умными быть хотите»!

Реконструкторы рассмеялись, но как-то невесело. Затем Воеводин произнес с плохо скрываемым раздражением:

— Главное правило самодержавия в одном — всячески шельмовать своих противников. Оболгать и опорочить, ибо за мутным потоком лжи легче спрятать бревно в собственном глазу. Зато громогласно вещать о соринке в чужом. Так поступили с Новгородом в учебниках — типа, там тирания боярства, всеобщая алчность, разбойники — ату их, ату! Сволочи — православную веру предали, государю изменили, покарать их, мерзавцев!

Профессор выругался, что делал крайне редко. Затем немного успокоился и уже тише произнес:

— Пропаганда чистейшая, с самой наглой и беспардонной ложью по методичкам. Да сейчас среди «боярского засилья» у простых новгородцев всяких «вольностей» намного больше, чем в процветающем московском княжестве под «отческим» управлением «государя Всея Руси»! И даже в наше время этому сгустку ненависти верили. И знаешь почему?

— Догадываюсь, глаза есть. Бояре из Твери не зря бегут к Ивану в Москву — им в вотчинах «черный люд» не дает развернуться. И прижать нельзя — боязно, побить могут запросто. Крестьяне за великокняжескую власть цепко держится, с их помощью даже слабый князь своих бояр приструнил. Потому и московитам сопротивляться станут — не захотят свои «великие тверские вольности» утратить. А это будет — они как бельмо на глазу, а строптивцы самодержцам ни к чему, вред от них один.

— Не хрен жить хорошо, все должны жить одинаково — равенство перед палкой хозяина. Потому Новгород покарали несколько раз, после чего он никогда уже оправился после опричного погрома. А Тверь «утонет» как Атлантида — про здешние порядки историки просто забудут, чтобы в смущение народ не вводить. А власти вытравят все, что с прошлым связано — вот и исчезнут города с селами, одни пустоши и заросшие валы останутся. Но сейчас мы в самом начале пьесы, которую можем написать.

— О чем, «Воевода», писать будем?

— О тверских порядках, что на все русские земли перенесены будут, о широком местном самоуправлении, о «черных мужиках», что мужами станут со временем, грамотными и с мушкетом в руках, — усмехнулся Андрей Владимирович, покачиваясь в седле.

— У нас выбора нет — или увеличиваем «черносошных крестьян» и делаем их опорой власти, или раздаем их в поместья, и делаем помещиков опорой правящего на русских землях режима.

— Лучше не надо — уже проходили. К тому же первый вариант остался неиспользованным — нам следует попробовать…

— Уже пробуем, «Сержант» — мушкеты «вольным» мужикам выдали, и стрелять из них научили. И число стрельцов года через три до нескольких тысяч доведем — вот здесь и опора будет в нашем деле. И учти — в Новгороде «вольницы» куда больше, там вечевым порядкам силу возвращают. Получится симбиоз этих двух земель, плюс другие присоединиться к альянсу смогут. А это война, долгая и неизбежная — ибо мира быть не может между противоборствующими сторонами. Вот потому мы и выступили на север — если Иван будет убит, то многие сложности пропадут. А заодно и всех его родичей, тех кто супротив встанет. И Зою Палеолог — та еще змея. Потихоньку силой задавим, года за три. Там с татарами войну начнем, а позже с Литвой. Без этого никак не обойтись — раз есть «винтовки», то их нужно использовать. Междоусобицы не нужны — с ними покончим раз и навсегда!

С Новгородом покончено зимой 1478 году. Марфу-посадницу взяли под караул.

Глава 40

— Рубите головы изменникам! Что бы никому неповадно было своего государя предавать! Поручника Даньки Холмского рубите, боярин Воротынский за татей тогда поручился!

Иван Васильевич хрипло дышал, глядя на творящееся вокруг смертоубийство. Но кроме палящей и жгучей ярости ничего в душе не было, в этот момент ему казалось, что вершит «праведный суд».

Великий князь Московский Иван Васильевич не понимал, что происходит — вроде Новгород был обречен, когда он двинул конные тысячи на север, по первому снегу, чтобы сурово покарать строптивцев, что вздумали оспорить его право на вотчинное владение. Да за такую «измену» сурово наказать стоило — «заводчиков» и главных смутьянов на плаху бросить, прочих бояр выслать в другие земли, где дать им новые вотчины, похуже, взамен отобранных, которыми наделить верных московских «служилых людей». Именно эта политика позволяла Москве раз за разом не только расширять владения, но и закреплять их за собой, устанавливая власть, против которой уже никто не осмеливался роптать.

Ведь приличного размера участки с деревеньками давались в поместье, на правах пожизненной аренды в «кормление», то есть за службу именно великим князьям. И помещиков расселяли не по родным их землям, старались подальше от оных держать, всячески перемешивая и перемещая. И князей выселяли, давая в иных местах вотчины, где их считали за наместников великого князя и тихо ненавидели. Так что «подручникам» поневоле приходилось держаться великого князя, который их. Как какое-то растение из горшка в горшок, также «пересаживал». И везде появлялась мощная опора, способная острой саблей покарать строптивцев, что пожелали бы выйти из-под власти потомков Даниила Московского, младшего сына святого князя Александра Ярославича по прозвищу Невский.

Умная и дальновидная политика! Главное ведь не токмо захватить соседнее княжество, а удержать его за собой!

Шли десятилетия, и от «покупок» Ивана Калиты можно было переходить к открытым захватам — противостоять никто уже не мог, да и боялись, наученные кровавыми уроками. Ведь у московских князей имелось под рукой многотысячное войско, покорное их воле, выходящее по приказу «конно, людно и оружно». Даже тверские князья испугались, хотя народец у них строптив, и на войну с москвичами охотно поднимется, как не раз бывало. Вот только Иван Васильевич не хотел раньше срока будоражить Тверь, всегда давал надежду Михаилу Борисовичу, что все меж ними будет ладно, без обид, и заживут они дружно и счастливо.

Одна у них общая беда — новгородские «своевольники», с которыми нужно покончить, ведь «ручеек» серебра придержали. Но он поделится со своим шурином, братом покойной жены, обязательно поделится, как только так сразу. Обманывал, вестимо, а как без этого правитель властвовать могут — просто тверичи опасный противник, их лучше с новгородцами разъединить. И задушив «господина великого», приняться уже за Тверь, благо сын Иван подрос, и тверичи его примут — все же родным племянником приходится глупому Михайле, что на дуде токмо играет.

Дурачок взбалмошный, простец!

Однако с нынешнего лета все наперекосяк пошло. «Измена» отовсюду полезла, какой никто не ожидал. Новгородцы в Тверь тайного посла отправили, серебром позвенели — хлебца решили прикупить, ведь с низовых земель он запретил зерно и муку везти, чтобы народ простой против бояр и архиепископа Феофила возроптал. Не получилось — только недавно узнал, что тверичи по зимнику обещали в Новгород жито отправить. И хуже того — нанял Михайло Тверской стрельцов из земель неведомых, что «огненным боем» бьются умело, стреляют на пятьсот шагов и попадают при этом, хотя редкий лучник на такое способен. И отряды стрелецкие большие — в Твери полутысяча, а в Новгороде вдвое больше. А заправила там главный, наибольший воевода князь Андрейка Кашинский, которому за службу шурин Михайло еще Бежицкий Верх посулил. В самом Новгороде его подручник князь Васька Ижорский появился со своими стрельцами в серых кафтанах, и все с «ручницами» длинноствольными. Враг лютый и страшный этот князь, ибо на дочке Марфы-посадницы женился, бояре новгородские ему крепости Копорье и Ям в удел отдали, и вече то приговорило. А старая гадюка, за то что он ее старшего сына изменника справедливо и милостиво казнил, а младшего в порубе заморил голодом, прилюдно поклялась, что все деньги отдаст, лишь бы московитов изгнать, а его самого, законного государя Всея Руси, умертвить.

Ему самому нужно было серьезно угрозы принять, ведь бояр, что сторону Москвы держали, на вечевом суде побили до смерти. Богаты новгородцы, злата-серебра у них много — снарядили войско огромное, вооружили и обучили. И не одни они — с ними в сговоре Михайло Тверской, змея подколодная — людишек своих исполчил, а те все с бесовским оружием, которое сами изловчились делать. И напали, когда обозы по тверской земле шли, и худо, что порох и пушечный наряд захватили. А мастера все изменили, сейчас Михайле уже служат, а фрязин Аристотель Фиораванти главный тать — вместе с сыном решил служить Андрейке Кашинскому.

Ведь он на него надеялся — обещал старик понтонный мост через Волхов навести. Потому войско не смогло переправиться, а Васька Ижорский всю рать левого крыла на Шелони истребил, где победу шесть лет назад одержали. А в том ему помог князь Данька Холмский, которого он сам на службу московскую принял десять лет тому назад, по доброте своей пригрел змеюку на своей груди. А ведь предупреждали верные бояре, что хитер и коварен князь, три года тому назад с ливонцами мир заключил, который не зря с подковыркой «Даниловым» назвали.

Огневался он тогда на князя, опалу наложил, но простил на свою беду. Прибежали два беглеца из рати побитой — твердили, что вора Даньку видели с Васькой Ижорским, улыбались и торжествовали, собаки худые. И якобы тверичи, что у него были, измену и учинили, к новгородцам перебежали. А потом и другие пожаловали, пусть сами не видели, но слышали. Да и сами новгородцы ликовали — в граде все знали, что тверичи выступили с ними заодно, и Холмские князья рати ведут.

Вот и вспылил сегодня Иван — слухи об измене подтвердились, теперь наказать изменников нужно прилюдно. Приказал схватить старшего сына Даньки Холмского, Семена по прозвищу «Мынинда» и на кол посадить. А всех тверских бояр перебить — не дожидаться ведь, когда змея ужалит. А рубят их сейчас кашинцы, верность свою показывая. И в Москву гонца отправил с приказом и повелением к супруге своей — имать семьи всех воров тверских, железо надеть и пытать всячески. А потом в порубах голодом уморить за измену мужей и братьев с отцами.

Никому нельзя пощады давать, всем урок кровавый дать надобно, чтобы видели, как он карает врагов и милостив с покорившимися!

— Новгородцев пойманных тащите, что поймали на вылазке — и всех на колья к вечеру рассадите! Только языки урежьте за их злословья! Пусть изменники в граде на их мучения посмотрят, может, и будут челом мне бить как в прошлый раз! Тогда народ и помилую, а бояр казним прилюдно, они веру православную предали, и католикам продались, изменники!

Иван гневался, и с неприкрытой радостью рассматривал зарубленных тверских бояр и детей боярских, что к нему на службу по весне перешли, и он их принял, поместьями наделил, и шурину повелел вотчины их не трогать. Но зря — те коварством своим хотели ему в доверие влезть. Недаром многие его проклинать стали, когда их рубить принялись.

Ничего — поделом ворам и мука!

Иван Васильевич посмотрел на стены «Окольного города», усыпанные новгородцами — жители смотрели на казни, полторы версты всего лишь, но разглядеть трудно. Но понять, что тут происходит, можно. И не зря такое зрелище устроили — верный холоп из града сбежал, поведал, что изменники решили не очередную ночную вылазку сделать, а всей ратью в поле выйти — насмерть биться похотели.

Вот этого все москвичи жаждали — оголодали люди и лошади, ропот слушался. Воеводы уговаривали снять осаду и уходить подобру-поздорову, а летом на Тверь обрушится всеми силами. Он и сам к этому решению склонялся, но раз битва неизбежна, тем для него лучше. Побить завтра новгородцев надобно, чтобы страхом должным прониклись. А затем очередь тверичей настанет — за подлости их и коварство наказание последует!

И громко распорядился, посмотрев на воевод:

— Всем к рати готовиться — кормить до отвала воев. А там в самом Новгороде на постой встанем — отъедимся…

Торжество победивших в покоренном Новгороде.

Глава 41

— Кто против бога и Новгорода!

С грозным кличем выстраивалось огромное новгородское войско — все семь ворот города с Торговой стороны были настежь открыты, из них колоннами выходили копейщики, выстраиваясь на поле «брусками», смыкая фланги. Так, наверное, но более споро и умело, выстраивалась знаменитая фаланга Александра Македонского. Но и это зрелище двенадцати тысяч ратников и ополчения впечатляло — их одних было никак не меньше московитов. В строй поставили всех — первые шеренги составили более-менее обученные воины, сражавшиеся при Шелони, три последних обычные новгородцы, ополчение из всех окраин огромной «республики».

Но то в центре, а вот левый фланг пестрел тверскими и псковскими стягами, там выстраивались ратники Михаила Борисовича, прибывший двухтысячный отряд при десятке малых пушек, поставленных на легкие лафеты. Вместе с великокняжеской дружиной стоял «Владычный полк» — все эти семь сотен конных латников должны были нанести мощный удар в самый решающий момент сражения.

Копейщики по большей части новгородцы, с небольшим числом тверичей и с псковским тысячным отрядом, действительно прибывшим на помощь — но не к ним, а к Ивану Московскому. Однако смекалистые псковичи, узнав как на самом деле обстоит дело, и что произошло на «второй» Шелони, оценив возможные перспективы (вернее отсутствие оных) несогласия, перешли на сторону победителей. Копейщиков подкрепляли своей огневой мощью четыре сотни тверских стрельцов — для ускорения марша их посадили на коней и сани — так что под стены Новгорода прибыли вовремя.

— Андрей Владимирович, а почто князь Ижорский наискось свой стрелецкий полк там построил, а не в линию со всеми.

— Для «косой атаки», Михаил Борисович, на фланг противника навалиться всеми силами, начисто смести его. Против огня семи сотен мушкетов и десятка единорогов поместная конница не выстоит. Тут все московитское войско начисто истребить надобно — я имею в виду тех, кто будет собственно из Москвы. Если это не сделать сейчас — у тебя в будущем проблем много будет, как у Петра со стрел… Не обращай внимание — сие оговорка пустяшная. Но тут нам победа нужна бескомпромиссная, и полная — так все увидят и усвоят страшный урок, дабы потом к другим не прибегать.

Воеводин сохранял полное хладнокровие, хотя невиданное прежде зрелище огромного конного войска пугало. Но то на первый взгляд — просто всадники больше места занимают. А так союзников гораздо больше, примерно вдвое — в поле вышли все, кто мог и умел сражаться — тысяч двадцать пять по общему счету, против двенадцати, что были у великого князя Ивана Васильевича. Последний тут допустил страшную ошибку — ему нужно было немедленно уходить от стен Новгорода после «второй» Шелонской битвы, а он остался на месте, ожидая пушечный наряд с порохом. Не дождался — захватили тверичи. Потом псковичей поджидал — те изменили, перешли на сторону победителей — им самим московитские порядки не нравились, но велика была обида на новгородцев. Теперь при посредничестве Твери удалось склонить двух «братцев» к компромиссу — псковскому «черному люду» по сердцу пришлись новые новгородские порядки. Только на берегах Великой без «битья» сторонников Москвы обошлись, решили не накалять междоусобицу. Но это перелом — теперь вся северо-западная Русь объединилась против московских порядков, насильно внедряемых.

— Ивану уходить некуда, поздно — на всех путях отхода засеки наши поставлены. Каждую придется с боя брать. Тут на них придется войско бросит, а мы в спину ударим. Только такой выбор — иначе всем не уйти, а на это великий князь на такое не пойдет. И мира по воле нашей категорически не хочет, иначе бы наших послов не обесчестил. Но так сам выбора не оставил — ни нам, ни себе, только насмерть биться!

Андрей Владимирович протянул бинокль Михаилу, и надолго задумался. Именно он сделал все возможное, чтобы Иван остался у Новгорода, пустив в ход интриги, злословие и клевету. Иван Московский, и так от природы очень недоверчивый, так как с юности видел, как обошлись с отцом его двоюродные братья, ослепив. Потому легко поверил в «измену» перешедших к нему на службу тверичей с князем Даниилом Холмским, и сразу же расправился с мнимыми предателями.

Крут на расправу князь, хотя до опричников внука ему далеко!

А ведь невдомек, что жертвы просто оболгали по его «наводке» — бояре как пауки в банке, что угодно нашепчут. Несчастный князь сейчас сидит в порубе и не знает, как Иван казнил его наследника, и как поступит «государыня» Софья Палеолог с его семьей. Впрочем, в последнем случае еще можно опередить убийц, благо гонца вчера перехватили.

Зато теперь Даниил Холмский, один из лучших полководцев Ивана, станет его лютым врагом, как и все тверичи. Бессудных казней ему просто не простят. И проблема Кашина уже полностью решена — всех сторонников Москвы там вульгарно перебьют, сводя давние и кровавые счеты. И он сам тут не причем — вне подозрений будет, наоборот, за милостивца примут, всех примиривших. Так что не зря в древнем Риме говорили — «divide et impera», что означает «разделяй и властвуй».

И покосившись на молодого князя, Андрей Владимирович мысленно усмехнулся — слабый правитель, но умный — хватило разумения принять помощь от тех, кто может делать. На реконструкторов в целом, и на его самого в частности. Как король Людовик положился на кардинала Ришелье, и тот объединил Францию. Вот только преемник, тот самый «король-солнце», приведший страну на пик могущества, в конечном итоге и погубил, расплатившись головой потомка. А ведь пример английского короля Карла был достаточно наглядным для всех современников.

С Михаилом Борисовичем, судя по всему, плохо — князь бездетен. Но если женить, так супруга может подарить ему наследника, если он сына не сделает. И не нужно сетовать на нравы — то обычное дело, корона дороже крови, и ничему не стоит удивляться. В жизни тем более часто встречается, и многие отцы не подозревают, что не от своего семени детей растят. Женщины они такие, что княгини или простолюдинки, только поводья отпусти, волюшки больше дай, так живо в рогожку обернут.

Да и так ли важно происхождение⁈

Правда, для себя Андрей Владимирович давно поставил задачу — «государем Всея Руси» Ивану не быть, ни его братьям, ни детям, рожденным Софьей Палеолог. И Михаилу Тверскому не быть — слаб, станет игрушкой в руках бояр, а такую возможность исключать нельзя. Ему отведены на время определенные функции и только, А при достигнутом результате можно считать, что «мавр выполнил свое дело»…

— Москва! Москва!!!

С воинственным кличем поместная конница обрушилась на правое крыло, где «конторский» полковник, ставший «большим воеводою», стояли самые отборные войска — новгородские стрельцы с мушкетами и единорогами. И нарвались на слитные ружейные и орудийные залпы — видимо, новости об «огненном бое» воеводы Ивана Васильевича всерьез не приняли в своей гордыне. Хотя откуда им предполагать такое. Доверяя слухам и не видя собственными глазами. Ведь правильно в народе говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Вот только в расчет такие случаи не берут!

— Кто против бога и Новгорода!

— Тверь! Тверь!!!

— Псков! За Псков!

Громкие крики перекрывали стоны и хрипы сотен умирающих людей, а их напрочь заглушали орудийные выстрелы и залпы мушкетов. Но если в центре и на левом фланге пошла рукопашная, то на правом крыле успех был очевиден. Картечь и пули «очищали» поле боя, если так можно сказать, глядя на груды трупов, людских и конских.

«Косая атака» по прусскому приему короля Фридриха Великого принесла результат. Конкретный, и отчетливо видимый, и свою роль сыграло огнестрельное оружие, которое в полевом бою практически не использовалось. Так что года через три-четыре все воинственные соседи взвоют, и живо о разбойных нападениях позабудут. И поступь Руси будет иной — и порядки другими станут. По крайней мере, если нынешнюю основу укрепить и расширить, то самодержавия с крепостным правом никогда не появится. Ибо нет ничего более страшного, чем бесконтрольная власть, считающая себя «божественной» и последней истиной в инстанции.

— Они отступают, княже, бегут! Надо…

— Не надо, Михаил Борисович, нам с тобою вмешиваться в приказы воеводы. Поверь, будет намного лучше, если будем тут стоять, и смотреть что происходит. Доверься профессионалу — у таких поучиться не грех.

— Но княже Андрей Владимирович…

— Не горячись — сабелькой махать тебе не положено, ты князь, и думать должен о будущем всей земли, а не ратной славы искать. А вот имать Ивана нужно обязательно — живым или мертвым. Но лично меня устраивает первый вариант — сотню рублей готов пожертвовать в награду!

Пикинеры на триста лет стали основой европейской инфантерии. Испанские терции и швейцарцы «поставили» рыцарство на место, огнестрельное оружие окончательно подвело черту — «города победили замки».

Глава 42

— Ты не смотри на меня так злобно, княже, я ведь единственный, кто тебе облегчить участь пытается. Сам посуди — людишек твоих ближних всех до смерти побили, одежду твою забрали, даже крест нательный. А для чего, ты спросить можешь? Так отвечу — всех волки погрызут и косточки растащат, а по кресту и обрывкам прах твой и опознают. Волков развелось немеряно — человечиной, твари серые кормятся. Ведь всю округу твои ратники разорили, да и на ней же и остались, снегом припорошенные. И в небесную синь смотрят мертвыми глазами…

Андрей Владимирович тяжело вздохнул — зрелище побоища для него было тягостным, и приходило в ночных видениях. Раньше можно было посмеяться над высказываниями про «мальчиков кровавых», но теперь было не до смеха. Он посмотрел на прикованного к стене великого московского князя, что неделю назад мнил себя «государем Всея Руси», а теперь был никто, прах земной, с которым можно было сотворить что угодно, и ни перед кем ответа не давать. Кроме совести своей, да небесного суда, который каждому уготован. Вот и Иван Васильевич — шел покарать Новгород, а войско потерял, власть, да и жизнь свою в конечном итоге.

Именно так — отсюда живым он уже не выйдет, нужно быть дебилом, чтобы лютого врага хоть за огромный выкуп отпускать. Есть вещи, которые не одними деньгами оценить невозможно — месть с воздаянием в этот короткий перечень тоже входят.

— А ты кто таков, холоп, чтобы меня тут держать?

Дерзко себя ведет «государь», очень дерзко. Либо надеется откупиться, или, что вернее, уже оценил перспективы, вернее их полное отсутствие, и старается вызвать гнев, чтобы убили быстро и без мучений. Так это зря — раз попала в колесо собака, так пищи, но беги.

— Звать меня Андрей Владимирович — я князь Кашинский по дарованию удела мне великим князем Тверским Михаилом Борисовичем. А также князь Бежецкий, ибо «Господин Великий Новгород» все земли московитами захваченные себе вернет. Но земли Бежецкого Верха, восточная часть Бежеской пятины, где княжество — мне по решению вече целиком отдано, со всеми права удела родового.

— То моя вотчина, и не тебе она принадлежит, — прохрипел Иван Васильевич, дергаясь на цепях. Воеводин только усмехнулся, в ответ негромко произнес, выделяя каждое слово:

— Что отнято мечом, мечом и возвращено быть может. Новгород этими землями пятьсот лет владел — их твой отец отнял. Сила теперь на нашей стороне — мы свое вернули. На нашей означает союз Твери, Новгорода, Пскова и меня, который удел свой на меч и взял. Дарован он мне Новгородом за помощь, и грамоты нужные отписаны. Ты можешь заявить, что и Новгород твоя вотчина, но так и звезды на небе присвоить можешь. Ты ведь не по праву всех под себя подминал, и то тебе нравилось. А как в обратку получил по сопатке, так о правоте вспомнил? Не смеши, прими как должное. Проигрывать тоже уметь надобно, и в плен лучше не попадаться. Мнил ты себя «государем Всея Руси» — стал колодник, тать шатучий! Ну и зловоние!

Андрей Владимирович уселся на лавочку, дернулся — хотел закурить, но не стал — вонь табаком не перебить. Посмотрел на князя, притихшего, взирающего со злобой — до него дошло, где он очутился, и в каком положении. И окончательно расставил последние «фигуры» на «доске»:

— Это подворье Борецких, за городом — тебя сюда привезли. И спешу тебя «порадовать» — скоро лютые муки примешь. Сам понимать должен за что. Дурак ты — заложников брать надобно, но не убивать их. Иначе они свою роль выполнять перестают, и твоему противнику «развязывают» руки. Ты же в гордыне своей решил, что тебе теперь все можно, ты самый сильный, самый умный и коварный. Только невдомек, что и тверской князь сообразил, что его ждет, и с нашей помощью супротив тебя решил выступить.

— Изменник…

— Разве? Он полностью в своем праве, и не забывай, что именно ты поспособствовал, чтобы его сестрица умерла. Ведь так было, гад⁈

Потому как от неожиданного свирепого рыка дернулся Иван, профессор понял, что со смертью тверской казны не все так просто — «помогли» ей. Практиковалось это на Москве — каждый влиятельный род старался подсунуть «самодержцам» исключительно свои кандидатуры невест.

— Поклеп, не виновен я в смерти Марии Борисовны!

— А я твоих бояр уже поспрашивал — о многом мне рассказали, — с ухмылкой произнес Воеводин. Блефовал, но цели добился — перед ним оправдываться стали, а это немаловажно. Да и затруднительно с большинством московских бояр общаться, если только не через спиритический сеанс — побили всех новгородцы, мстили за казнь своих жутко. Свели кровавые счеты — всех пленников перебили, но отделив вначале «агнцев от козлищ». Ни Михайло Тверской, ни он сам в расправу не вмешивались — зрелище сидящих на кольях двух десятков новгородцев было жуткое. Да и порубленные тверичи, хоть и «отъехали» от князя, но остались его подданными хотя бы потому, что владели вотчинами. Да и свои вроде — у всех тесные родственные связи, а тут людей нашинковали как капусту.

Так что месть была праведной, такую нельзя останавливать. Все правильно — какой мерой меряете, такой и вам отмерят. Хорошо помнили ратники, как шесть лет назад московиты рубили сдающихся новгородцев, издевались над пленниками, а потом многих казням предали.

— Да, кстати — я еще князь Углицкий — это моя доля за победу над твоим войском, ведь половина стрельцов с «ручницами» моя. И пушки мои — как они тебе, Ваня, понравились⁈

— Адово отродье…

Только скрежет зубовный в ответ и ругань, но так не удивительно — мало кому шрапнель и картечь понравится, если в бою выживет, зато насмотрится, сколько однополчан полегло.

— Не ругайся — вот когда твоя Москва сгорит до угольков от «греческого огня», вот тогда и проймет всех, что лучше в мире жить. И усобиц больше не будет — кто рискнет заматню новую устроить, сгорит в адском пламени. Да, кстати, я ведь не шучу — мы такое оружие создать можем, что татары забудут о набегах. Совсем забудут в Орде — потому что страшно станет. И знаешь почему? Могу открыть тебе тайну… Хотя, не стоит — незачем тебе такое знать, «узок круг революционеров», но близки они к народу!

Андрей Владимирович невесело рассмеялся, взглянул на «государя» — тот был уже бледен, теперь до Ивана Васильевича дошло, что все сказанное истиной является. И в «греческий огонь» поверил, не мог не поверить, после мушкетов и бомб со шрапнелью. И то, что Москву спалят не моргнув глазом, и людишек перебьют. Ведь если в тебе видят исчадие ада, то соответствующие мерки тут же найдутся, и «новыми аршинами» обмеривать станут.

— Что же ты ко мне на службу не пришел? Я бы тебе удел выделил куда больше и значимей.

— Твоим подручником быть не желаю. Но вот объединить русскую землю помогу. Но не под твоей властью, жизнь человека коротка. К тому же дети твои своих глупостей нагородят, а супруга Ивана Молодшего изживет, и Димитрия Внука. Закон должен быть один, все должны знать его, жить надо по правилам, а не по прихотям царя-батюшки. А самодержавие до добра не доводит, на детях гениев природа отдыхает.

Андрей Владимирович усмехнулся — «клиент» прошел три стадии, как сказал бы один циничный полковник — «дозревает». Теперь можно напугать до икоты, причем ничего выдумывать не придется, все является правдой. И он негромко заговорил:

— Вот ты по своей злобности людей казнил, а любой беспристрастный суд разобрался бы в том, что они невиновны. Там в порубе князь Даниил Холмский сидел, от горя плакал — ты его сына за «измену» казнил, а он за тебя против нас честно дрался. А ты поверил наветам боярским, что оклеветали безвинно князя. Так что был тебе князь Даниил Дмитриевич предан, а ты сам его предал — вот такой невеселый каламбур. И грамотку отписал, чтобы твоя супруга всю семью его умучила. Мы ее перехватили, я ее дал почитать князю. Вот теперь присягу тебе он сложил, за подлости твои мерзкие, и ко мне на службу перешел. Передовым полком командовать будет, — профессор посмотрел на побледневшего «государя» — до того, как говорится, «дошло».

— И тверичей по голимому оговору казнил — у тебя много кровников теперь на наших землях, все ведь и без того помнят, как Москва много раз татарские рати на Тверь наводила, как по вашему оговору тверских князей в Орде казням предавали. И что немаловажно я их всех «огненным боем» вооружу, когда на Москву двинемся ратью великой. Кузнецы в Новгороде добрые, стволы научились делать сотнями. И все — на этом правление потомков Даниила Александровича Московского окончится — всех изведем с корнем. Ты сам нам повод дал — так что не жди пощады, сам ведь упырь по деяниям своим. Да, вот еще что — на милость Марфы-посадницы не надейся. Ты ее сыновей извел смертью, а долг платежом красен. Воевода князь Ижорский, что нашими ратями командовал — ее зять. Не бойся — не казнят тебя, как ты жестоко замучил ее сыновей. Ослепят как отца твоего, глаза выжгут, язык урежут, чтобы впредь не злословил, да «выхолостят». А вот с детками твоими поступят также, как ты поступил, княже Иван Васильевич. И то будет справедливо — ты их убил, убьют твоих! Ладно, к чему разговоры пустые вести, там тебя Марфа-посадница с зятем ждут с нетерпением.

Андрей Владимирович поднялся, свою роль «доброго» следователя он отыграл. Теперь наступила очередность «злого», вернее, очень «злой». Вот тут он не блефовал — все предельно серьезно. Если не удалось сговориться, то Москва сожжена будет дотла, превратившись в «град обреченный». Ибо ее порядков на русских землях не должно быть, раз война такая пошла, то ее до логического конца доводить надобно.

— Постой, княже Андрей Владимирович…

«Господин Великий Новгород» по числу жителей в эти времена не уступал Москве, а его торгу мог позавидовать любой европейский город.

Глава 43

— «Плат», ты в Думе случаем не подрабатывал секретарем у «Жирика» — стиль похожий, бля буду? Ты же мент по жизни, сыском занят — откуда у тебя такие дарования? То воевода, а тут главный приказной дьяк — причем в Новгороде, где та еще публика. Теперь уже судья, да еще законотворчеством занялся. «Бутырцы» — это творение покруче Талмуда будет, я за ночь охренел, пока листы переворачивал! И заметьте — без самогона обошелся, хотя выпить подмывало конкретно.

В горнице, несмотря на открытое окно, дым стоял коромыслом. Пашка даже немного забеспокоился — прокоптят ему терем, запах табачный въедлив, его так сразу не выведешь. Но в душе смирился, причем с радостью, и другие «делишки» бы попустил. Они все с прошлого лета не виделись, одни в Новгороде, другие в Твери, и вот сошлись вместе. А пятого дня гульба вышла изрядная, благо самогона и крепких настоек на оной жидкости, в погребе уже одна стенка из бочонков до пояса выросла.

Марфа, умница предусмотрительная, дитя как всегда мамкам-нянькам отдала, а сама по обширному хозяйству хлопотала. Родила в марте крепкого малыша, Петрович роды принял, специалистом стал, практиковался часто, даже кесарил — практика изрядная у него, народ со всей округи к лекарю прет, бояре с хворостями приезжают.

Кому как не ему доверить первенца⁈

Но не все так просто по жизни. С одной стороны по местным меркам «ублюдок» незаконнорожденный, но с другой княжьего рода. Отец только похмыкал, удовлетворенно кивнул, сказал, что дедом стал, и вотчину выдал — Киясову Гору. Но сказал, что сам внука воспитает и всему научит, чему, понятное дело, ни Марфа, ни он не воспротивились. Да и как вчерашняя служанка могла роптать на волю всемогущего князя — это же счастливый билет для себя и ребенка вытянула, какой редко кому выпасть может. Андрей Владимирович позже произнес совсем непонятное — «через семнадцать лет за нашим бастардом очередь из знатных невест выстроится».

Марфа суетилась, гостей принимая — «бутырцы» ее ритуально зацеловали, традии соблюдали — за отсутствием жены она их встречала хозяйкой, с ковшом настойки. Подарков надарили, и не только ей и ему — деду больше всего досталось, все же первый внук. А это многое по местным меркам означает — и главное — становление династии, пусть и «кособокое». Но ведь при нужде и бастарда вполне законным наследником признать можно, причем не от холопки, а от сиротки, из своеземцев — почти дворян.

Соблюли ритуалы, приветствиями обменялись, а там понеслась душа по кочкам — после бани за стол уселись, и кружки подняли. Тост за тостом, и веселье грянуло, с разгульными песнями и разудалыми плясками. Сенных девок не хватило, но Марфа заранее девчонок из города «наняла» для гульбища — Петрович им всем медосмотр провел, мало ли хворь какая приключилась. И два дня дым пошел коромыслом — взрослые матерые мужики, а повели себя как юнцы, да еще с гормональным «взбрыком» — коты мартовские, право слово, да еще пьяные. Песни попели душевные, один на гитаре подыгрывал, девки слезы платками утирали.

Хорошо времечко провели, душевно — но позавчера уже похмелялись, а вчера каждый по комплекту бумаг получил, мелким почерком исписанных — парень двух секретарей посадил, монашков бывших — споро «новую» азбуку освоили. «Светский» вариант письменности, да и счета нужен до крайности — упрощенный — по нему учить много легче, это он по Старицким школам понял. А еще первые работы пошли по шрифту и типографскому станку — и результаты достигнуты позитивные. К концу года уже пойдут первые оттиски не для опыта — книг и учебников.

— За основу решил что-то вроде «хартии вольностей», но под наш проект, написать, с учетом вбудущего времени, чтобы поправок в эту «конституцию» поменьше внесли. На один лист, и пунктов немного — декларация о намерениях, короче. Как в анекдоте про вождя, из двух статей.

— «Статья первая. Вождь всегда прав. Статья вторая. Вождь не прав, смотри статью первую», — влез уже «Сотник», и все захохотали.

— А это толкование — тут все припоминал, от конституционного до уголовного права. И учтите — я ведь еще штабными делами занимался, воевать пришлось, из пушки даже стрелял, и попадал при этом.

Ничуть не смутившийся «Плат» постучал кончиками пальцев по толстой книге, которую «сержант» назвал «талмудом». Именно его разделы были розданы вчера, и каждый прочитывал все — просто обменивались по мере усвоения материала.

— Все мы тут воевали, не хвались. И налима за корягу не заводи, давай сразу про свою «уделизацию» рассказывай, тьфу, «федерализацию». Придумают же названия, чтобы настоящее нутро под красивой оберткой скрыть. У тебя небось тоже типа этого — «берите суверенитета сколько хотите»?

В табачном дыму раздался чей-то голос, который не смутил юриста из будущих времен — по крайней мере, единственный из них, что пусть заочно, но юридический факультет университета закончил, причем в постсоветские времена, в духе «капитализма», так сказать.

— С чего тогда мне мысль излагать?

— С основы — что жрать будем, — пошутил уже «Швец», но «Плат» только головой кивнул, вроде как принял к сведению пожелание.

— Тогда начну с экономики — ее основа здесь сельское хозяйство. Тонкости выращивания вам пусть княжич рассказывает, а я «чиновник», мне не в земле, с бумагами ковыряться надо. А потому все «черносошные крестьяне» являются собственностью государства, и никто из феодалов на них посягать не имеет права. Ни клочка земли, принадлежащих им, правители не могут раздать от слова «вообще». Только эти «вольные селения», а их большинство, и таковым и дальше будет пребывать, платят подати в казну и служат в стрельцах, причем в регулярной армии. Более никто — тогда стрельцы с мушкетами только государству верны будут, и любой сепаратизм на корню задавят силой оружия. Остальные крестьяне имеют право переходить в их селения по доброй воле, и если не должники. Впрочем, должников можно в армию набирать, на определенный срок — пусть долги выплачивают из жалования. Но никаких частных армий — давить сразу и больно, таких феодалов вешать сразу. Хотя всякая милиция допустима — криминал во все времена распространен, а сейчас в лесах разбойников обитает с избытком

«Плат» остановился, потер пальцами виски — все пили чай или кофе, хотя эти напитки обходились в изрядную такую «копеечку», и пока молчали, ожидая, что им скажут дальше.

— С городами решил просто — почитал ганзейские статуты в Новгороде. Так что изменим в духе «нового времени», пусть «вольности» и суды свои имеют. Самоуправление повсеместно поощрять надо, как у «черносошного» люда — пусть все привыкают к мысли, что они сами за все ответственны. И пусть дальше живут, как им нравится, лишь бы доход в государственную казну исправно шел. Поделим земли на «государственные» и «удельные», в общем, как у нас — «федерального значения». Соответственно, горожан тоже в армию — пушкари и саперы нужны. И создание государственных мануфактур — мушкеты пока запретить делать частникам на экспорт. Хрен им — есть такая штука как «госзаказ». Да и незачем силовую опору режима подрывать — сепаратизм ни к чему.

— Правильно, давить на корню, я сам как сепаратист новгородский скажу — «вольности» иное дело, очень нужное.

— С дворянством что делать? Где поместий на всех набрать? Тут и так дробление страшное было, пока Москва не подмяла под себя.

— А теперь распад новый пойдет, если силой не удержим. Дворянство вооружено, и от земли кормится, от мужиков.

— Хрен им в зубы, а не поместья. Дробить уделы и вотчины запретить — пусть одному старшему сыну достаются, или по выбору — но одному. Есть такое слово «майорат» — с трудом запомнил. Объяснения нужны будут — к профессору, я не историк. И вся эта шобла прямиком в вооруженные силы или госструктуры направляться должна. Двадцать лет статской службы, на пять лет меньше в армии — здесь живут недолго.

— Зато красиво, и буйно…

— Каждому свое, — хмуро отозвался «Плат», — и присягают они государству, и служат на соответствующих должностях за жалование — самые тупые в рядовых на весь срок. По окончании службы вместо пенсии вымороченное поместье можно выдать — живи и радуйся, детей плоди. Это основа армии, они любой сепаратизм задавят.

— Где денег на такую ораву набрать? Ведь платить нужно хорошо, не на «голодном пайке» держать — не поймут, тогда мятеж обеспечен!

— Я не финансист, вопрос не по теме — это не по моей «епархии». Просто очертил круг народа, что «государственниками» будут в каждом из уделов. Не меньше половины в каждом, а то и намного больше. Но то не моя компетенция подсчеты делать и статистику вести.

После слов «Плата» наступила короткая тишина, взятая на осмысление пауза. И тут же начался второй акт…

Вечевые «партии» сошлись на мосту через Волхов. Новгородское вече нередко заканчивалось именно так.

Глава 44

— Бедняки, переселенцы — земли у нас много, поместья дворянству за службу вполне дать можно. Вместо части жалования, пенсий, для «кормления» семейств, так сказать. И усадьба своя у них будет — есть за что драться — наемники тут морально уступают. Но пусть сами пустоши заселяют и найм крестьян ведут, льготы обещать можно. Плохие условия предложат, никто к ним просто не пойдет в переселенцы. Да и «вольности» соблюдать придется — так что не диктовать помещики будут, а по-доброму, «полюбовно» договариваться, если хотят, чтобы на них работали.

— А с князьями и боярами что делать, ведь у них свои вотчины? Не захотят служить, плюнут на твою «хартию»…

— Обязаны служить, и точка — их Иван Московский к этому уже приручил. Решат «отъехать» в Литву, вотчины изымаются. Одновременно они и чиновники на местах, но функции контроля не у них, а в Приказах, что государственные — «вертикаль» власти нужно выстраивать, куда без нее. «Проворуются» — пинком под зад, и вотчин лишать. Тогда «Судебник» соблюдать будут, алчность свою в узду возьмут.

— А с «государем» как? Ты все про государство, а где про правителя? Он синоним власти, али хрен собачий⁈

— Действительно, наилучшего варианта никогда не будет, а коррупция и криминал везде есть, во все времена. Вопрос только в развитии — при широком местном, городском и удельном вечевом самоуправлении законность соблюдать все же будут даже «отмороженные» бояре и князья. Но тут от личности самого «государя» многое зависит.

— Доверь дураку власть — наплачешься! Навзрыд!

— Пьяницу на троне мы сами видели!

— И выживших с ума старичков…

— А если вообще никчемный будет, как «меченный», и всю землю врагам оптом и розницу сдаст?

— Тиран не нужен — проходили. И сумасброд на троне также — тысячи указов напишет, заставит всех европейские парики носить.

Прения носили бурный и продолжительный характер, и неожиданно все замолчали, услышав тихий голос «Плата».

— Ничего не придумал конкретно — варианты раздерганы. Нет никакой защиты от «дурака», нет безопасности от них. Сами смотрите — государь передает власть по наследству — но если сынок дурак конкретный, и люди от него плюются, то, как тут быть, если других отпрысков нет? Или умишком тронулся? И кровь захотел ведрами лить? Для меня ясно одно — государь не должен принимать законы, у него только контроль, за их исполнением. И к деньгам допуска не должно быть, и все траты проверять обязательно — иначе жди фаворитов и казнокрадов полчища. И реальных рычагов на армию не должно быть — тогда военный переворот устроят, и наглядно похерит всю нашу «конституцию» уже через полвека…

— Это уже видели, как из танков по парламенту лупили!

— Пушки — последний довод королей! Самый доходчивый!

— А почему через полвека?

— Дождется, пока последний из нас умрет, а иначе мы его самого под «выездную сессию» подведем!

— А если «выборность» государя устроить? И «срока» установить до созыва Земского Собора, который их утвердить на новый срок должен. А без этого никак — власть будет нелегитимна, и лишена полномочий. И прописать — в этом случае все уделы должны поднять мятеж, если Земской Собор в установленное время не собирается. И на плаху «самодержца»!

Пашка вякнул с места, впервые втянутый в разговор. Отца он любил слушать, а тот много рассказывал, что в европейских странах творится. И про «Священную Римскую империю германской нации», где императоров вообще-то выбирала специальная коллегия, и права «центра» были сильно урезаны в пользу «земель» и городов. Последние вообще Ганзу организовали, которая королям на балтийском побережье часто «люлей» выдавала щедро. Да и ландскнехтов набрать войско изрядное могла, любой герцог этого боялся. Такие тут города — с феодалами насмерть бьются за свои права.

— «Бутырцы» — устами княжича глаголит истина!

— Хоть не младенец он, а муж бородатый. И заметьте — первым из нас в этом мире приплод дал!

Когда смех прервался, Пашка заметил, что все продолжают на него внимательно смотреть. И парень решил выложить все, что думал о ситуации, благо знал уже достаточно много.

— Сейчас власть не только взять нужно, но и удержать за нами. Просто мы все знаем, чего хотим, пусть не в полной мере, а местные нет — они живут теми реалиями, что вокруг них. А знания есть знания — они свою роль играют. Можно я со своей колокольни скажу, что думаю?

— Ты полное право имеешь, Павел, к чему глыпые вопросы задавать, — совершенно серьезно произнес «Сотник» и оглядел всех «бутырцев». — Ты давно наш, и с нами. Так что всем право откровенно высказываться дано, без всяких обид, и никто его лишен быть не может. Так что говори все.

— Скоро высаживать будем кукурузу и подсолнечник — май теплым быть обещает. Зерно перебрали — по княжьим селам развезли. Перец высадим — семян много, томаты те же — рассада выросла. Про табак я не говорю — эту заразу по вашему наущению многие закурят, чего бы доброго — сама взойдет, семян выше крыши. А вот картофеля пока мало, чтобы на еду использовать, почти все на посадку пойдет. Зато через пять лет уже полторы тысячи мешков соберем, в обиход войдет, благо местные знать будут, как ее выращивать — вот тогда на еду хватит. Картошка самый ходовой товар будет — в здешних местах хорошо произрастает и куда лучше репы. И голод больше грозить не будет, ни одно, так другое урожай даст. Это я к чему говорю, — тут Павел остановился — вопреки ожиданию его никто не перебивал, и даже не шутил. Взрослые мужики слушали очень серьезно, молчали, не сводили с него цепких взглядов, как бы заново оценивая.

— Каждый из нас в определенных областях специалист, и знает куда больше местных. Я это уже на себе понял, когда инвентарь стали делать — тут о плуге и сенокосилке или жатках не помышляют. Вот только весь объем информации мы в жизнь воплотить сможем, когда вся власть у нас в руках напрямую будет. А тогда можно будет наши планы в местные реалии вставить, что-то убрать, там дополнить, а где и заново написать, — и он коснулся пальцами стопочки листов «талмуда». И набравшись решимости, бухнул:

— Михайло Тверской негодный правитель, его как ширму использовать долго нельзя — может умереть бездетным. Пока Иван Московский в порубе сидит, он не опасен. Как и братья его, и дети. Все князья подручники, стоит им уделы пообещать возвратить, только пообещать — живо власть московитов скинут. Да и слаба она — слишком много князей, бояр, дворян, детей боярских под Новгородом побили до смерти. А поместную конницу живо не возродишь в прежнем числе — а нам как я понял, не нужна она. Стрельцы куда опаснее на поле боя будут. Так что дело до конца доводить нужно, а потом законы уже под нашу власть подводить!

— Не ошиблись мы бояре, не ошиблись — Павел Андреевич наш человек, будет, кому дело отцовское продолжить, — без всякой усмешки произнес «Сотник» с заблестевшими глазами. Все переглядывались с улыбками, кивая, и тут Пашка осознал, что все это было представление, устроенное ради проверки одного человека — его самого. А Василий Алексеевич продолжил говорить дальше, негромко, но привычно властно:

— Новгородцы считают, что государь для них только князь Андрей Владимирович. Иной кандидатуры не видят, а решение вече в нашу пользу уже обеспечено. «Золотые пояса» уже унялись, пакостить, конечно, будут, но открыто не выступят — им мужик с ружьем уже мешает. Митрополит как флюгер — вначале грозил анафеме предать, но после того как его самого пригрозили с престола свести, унялся, и руку Москвы не держит — переметнулся на сторону победителя. В Ростове и Ярославле московских наместников изгнали, а «служилые» князья готовы под твою руку перейти, «Воевода», если ты им уделы вернешь частью, из которых их недавно выпроводили. Углич и Бежицкий Верх за тобою — так что владения раза в два побольше тверских будут, от Кашина легко отказаться можно. Но не стоит — тебя там приняли.

— С Михайлой говорил — сам под твою руку просится, «Воевода», — мотнул головой «Сержант». — Осознает, что не сможет всеми землями править. И Кашин просит от него принять, ибо Ржеву получил, и от Торжка отказывается в твою пользу, и от Волока Ламского, князь которого, брат Ивана, в сражении убит. Как и второй братец, из Ярославля, пал…

Недоговоренность в последнем слове Павел уловил, и понял, что в некие тайны его посвящать не будут, слишком от них кровью отдает. И судьба Москвы решена — она не станет столицей, раз ее в чересчур разросшихся размерах, резко сократили. Павел быстро прикинул число княжеств, что под властью отца будут — два «великих» (Тверское и Ярославское), и шесть крупных уделов (Ростов, Углич, Бежицк, Волок Ламский, Кашин и Торжок) плюс две «республики» — Псков и Новгород, а позиции последнего на двинских землях куда прочнее стали. И война неизбежно грянет этим летом — против такой мощной коалиции, к которой, несомненно, присоединятся покоренные московскими князьями «уделы», столице не устоять, она обречена…

Такой была Москва на рубеже 13–14 веков, когда в ней стал править князь Даниил, младший сын Александра Невского, присоединивший к своим владениям Коломну, отнятую от Рязанского княжества, и провел границу по Оке. И умер — никогда не побывав великим князем Владимирским. По действующим традициям, только сыновья великих князей могли претендовать на «великое княжение». И это правило нарушил Юрий Даниилович Московский, который сделал ставку на татар хана Узбека, получив в «обход» ярлык. Но первую победу над ордынцами одержали именно тверичи, князь которых Михаил Ярославич за это был убит в Орде именно московитами.