Господин Тарановский

Эпилог

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

Высокие своды приемной залы императора Александра II давили своей позолотой и имперским величием. Среди зеркального паркета и тяжелых бархатных портьер, воздух казался слишком густым, пропитанным ароматами дорогого табака и французского парфюма.

Мы стояли у огромного окна, выходящего на Дворцовую площадь. Три человека в безупречных фраках, которые сидели на нас так, словно мы всю жизнь только их и носили. Но если присмотреться к рукам, выглядывающим из-под белоснежных манжет — загрубевшим, со следами старых мозолей и кандалов, — картина становилась иной.

Владимир Левицкий, теперь уже полковник и официальный представитель военного ведомства Маньчжурии, поправил воротник и задумчиво посмотрел на пустую площадь.

— Знаешь, Сергей, — тихо проговорил он, — глядя на всё это… иногда мне кажется, что нам стоит за перо засесть. Мемуары написать. Что это все не приснилось, а было наяву.

Стоявший рядом Изя Шнеерсон, едва сдерживал неуемную энергию, коротко и сочно хохотнул.

— Ха-ха! Мемуары? Владимир Сергеевич, вы серьезно? — Изя поправил тяжелую золотую цепь на жилете и подмигнул нам. — Да кто ж в это поверит? Если мы напишем правду, скажут, шо это плохой французский роман! Таки представьте заголовок: «Компания беглых каторжников обманула две империи и построила свою». Вай-мэ, нас сожрут еще на вступлении! Если бы я сам всё это не проворачивал, я бы первый сказал, шо автор — сумасшедший фантазер!

Я невольно улыбнулся, глядя на Изю. В его глазах всё так же плясали те самые искорки, что и в тот день, когда он предложил провернуть наш первый гешефт.

— Может, и не поверят, Изя, — отозвался я, чувствуя в руках тяжесть верительных грамот, скрепленных печатями. — Но мы-то с вами знаем, что всё было именно так. А в жизни, как показывает практика, случаются чудеса и похлеще тех, что пишут в книгах. Главное — вовремя оказаться в нужном месте с правильными людьми.

Левицкий вздохнул, его взгляд стал серьезным.

В этот момент массивные дубовые двери, украшенные золочеными двуглавыми орлами, бесшумно распахнулись. На пороге застыл рослый адъютант в парадном мундире. Его голос, зычный и торжественный, эхом раскатился по залу, заставив случайных придворных обернуться.

— Чрезвычайное посольство Маньчжурского Великого Княжества! Его Императорское Величество Александр Николаевич готов принять!

Я посмотрел на своих друзей. Левицкий выпрямился, по-военному подобрался. Изя нацепил на лицо маску, хотя уголок его рта всё еще подрагивал в усмешке.

— Ну что, господа, — сказал я, делая первый шаг к открытым дверям. — Пойдемте. Нас ждут великие дела.

И мы пошли вперед — по зеркальному паркету, навстречу истории.

ЭПИЛОГ

Битва при Силинцзы, произошедшая весной 1865 года, стала поворотным моментом не только в истории Маньчжурии, но и, как показали дальнейшие события, всей Цинской империи. Разгром трехтысячного экспедиционного корпуса, вооруженного по последнему слову европейской техники, произвел эффект разорвавшейся бомбы.

Слухи о «Белом Нойоне» и его «небесном огне», подтверждавшие заранее пущенные по степи пророчества лам, в одночасье превратились из слухов в непреложный факт. Колебавшиеся нойоны и князья, видя реальную сокрушительную силу, начали один за другим присылать свои отряды под знамена Найдан-вана, который из мятежного князя стремительно превращался в лидера общемонгольского восстания.

Победа под Силинцзы стала воистину знаковым событием этой войны. Его разношерстные силы уничтожили знаменитую «Непобедимую армию», созданную и финансируемую англичанами. Именно это войско буквально год назад нанесло поражение основным силам тайпинов. Теперь эта лучшая армия богдыхана была разгромлена. Конечно, у цинов еще было много войск. Но таких дисциплинированных и опытных — уже не было.

Поле битвы под Силинцзы стало неисчерпаемым арсеналом. Помимо старых фитильных ружей, было собрано более четырех тысяч прекрасных английских винтовок «Энфилд» последней модели, восемь шестифунтовых стальных орудий, многочисленные запасы боеприпасов. Но главный арсенал восстания был обеспечен предусмотрительностью Тарановского. Еще задолго до этих событий, он организовал доставку на Дальний Восток восьми тысяч нарезных штуцеров — трофейного польского оружия, выкупленного им у русского правительства. Пока сам Тарановский ехал через Сибирь к границе с Китаем, оружие было благополучно доставлено по сложнейшему маршруту в устье Амура.

В течение нескольких следующих недель окрестности Силинцзы превратились в гигантский военный лагерь, где из разношерстных ополчений ковался единый военный механизм. Основу офицерского корпуса составили бывшие тайпинские командиры из отряда Лян Фу, обладавшие реальным боевым опытом. Кадровые русские офицеры из небольшого отряда Тарановского и унтеры из числа бывших каторжан стали инструкторами, обучая тысячи монголов, эвенков, нанайцев и китайцев основам европейской строевой тактики и, главное, искусству быстрой и точной стрельбы из нарезного оружия.

Артиллерийский парк этой армии тоже был внушителен: восемь захваченных полевых нарезных орудий Армстронга и четыре гигантские стодесятифунтовые осадные пушки без снарядов.

Но судьба, казалось, решила отдать Тарановскому все долги. Оправившись от боя, он выслал всю свою кавалерию — монголов Очира, эвенков и драгун Левицкого — на перехват вражеских коммуникаций.

Вскоре разведка донесла: из порта Инкоу, в глубокой уверенности, что «Непобедимая армия» уже празднует победу, движется огромный обоз, который заказал Тэкклби. Монгольская конница устроила засаду. Малочисленная охрана, не ожидавшая встретить целую армию в глубоком тылу, была сметена. В руках Тарановского и его людей оказался неоценимый трофей — несколько тысяч и четыре Армстронга.

В руках Тарановского оказалось восемь мощных нарезных орудия — новейших, высококачественных, не имевших равных в восточном полушарии. Теперь у него были и пушки, и снаряды к ним.

Судьба Пекина была решена.

Осенью 1865 года из ворот Силинцзы выступила армия, подобной которой эти земли не видели со времен великих ханов. Огромная многонациональная сила — русские инструкторы, стремительная монгольская конница, стойкая китайская пехота. В авангарде, как призраки, двигались неуловимые драгуны, вооруженные семизарядными карабинами Спенсера. А в центре, скрипя и раскачиваясь на специально построенных платформах, запряженных десятками волов, медленно плыли над степью стволы гигантских осадных «Армстронгов».

Эта армия, подобная ордам Чингисхана, но вооруженная всей мощью наступающего промышленного века, пересекла Великую стену и устремилась к сердцу Срединной империи. Мир стоял на пороге перемен.

К весне 1866 года кольцо вокруг Пекина сомкнулось. С юга и востока к столице подошли огромные, насчитывавшие сотни тысяч человек, но плохо вооруженные и организованные армии восставших ополченцев и остатков тайпинского движения, ведомые новыми лидерами — Лян Фу и Сяо Ма. Их авторитет, позволил им объединить разрозненные крестьянские отряды. Но настоящим ударным кулаком коалиции стали силы, подошедшие с севера и запада — объединенная армия Найдан-вана и «Белого Нойона» господина Тарановского.

Столица империи оказалась уязвима. Все самые боеспособные цинские армии либо были разгромлены в предыдущих кампаниях, либо находились за тысячи верст на западе, безнадежно увязнув в жестокой войне с грандиозным дунганским восстанием. Оборона Пекина состояла из деморализованной изнеженной «восьмизнаменной» гвардии и наскоро собранного ополчения, не способных противостоять армии нового типа.

Штурм был коротким и страшным. Решающую роль сыграла трофейная артиллерия. Тяжелые стодесятифунтовые «Армстронги», установленные под руководством русских инженеров, за несколько дней методичного обстрела проделали огромные бреши в древних стенах, не рассчитанных на мощь нарезных орудий. В ночь перед атакой диверсионные группы, вооруженные бесшумными многозарядными арбалетами, сняли дозоры на уцелевших участках стены. Вооруженные «Спенсерами» элитные отряды скрытно заняли близлежащие башни. И утром начался генеральный штурм.

В проделанные осадными пушками проломы хлынули ударные отряды восставших. Цины бросили свои войска в контратаку, но их силы были сметены шквальным огнем «Спенсеров» из захваченных башен, из которых подавлялась любая попытка сопротивления.

Бои в гигантской столице Китая длились пять дней. Внутренние стены города и многочисленные административные здания, становившиеся узловыми пунктами обороны, сметались огнем шестифунтовок и направленными взрывами динамита. Когда силы восставших достигли Запретного города, император бежал. Однако преимущество повстанцев в коннице не оставило ему шансов. Конвой императора Тунчжи был перехвачен, и сам несчастный юноша, не имевший еще наследников, казнен на месте. Маньчжурская династия Цин, правившая Китаем более двухсот лет, прекратила свое существование.

Однако падение Пекина не принесло немедленного мира. Наоборот — оно стало лишь сигналом к полному распаду империи. В течение следующих пяти лет Китай погрузился в хаос жестокой междоусобной войны. Бывшие повстанческие командиры, могущественные губернаторы провинций и новые честолюбцы, провозглашавшие себя императорами, сражались друг с другом за право стать основателем новой династии.

Пока Китай погружался в пучину междоусобиц, на севере, на землях бывшей прародины цинских императоров, рождалось новое государство — Маньчжурское Княжество, де-факто независимое, находящееся под военным и экономическим протекторатом Российской Империи.

В долгой и кровопролитной гражданской войне в Китае, получившей название «Эпоха двадцати царств», победу в конце концов одержал союзник Тарановского — бывший тайпин Лян Фу. Опираясь на негласную, но постоянную финансовую, военную и технологическую поддержку из Маньчжурии, он сумел разгромить своих соперников — как бывших цинских генералов, так и не принявших его первенство лидеров других повстанческих отрядов. Особенно ценными были поставки Тарановским американского оружия, за бесценок скупленного Владиславом Антоновичем после окончания Гражданской войны в США. Разгромив всех противников и вновь объединив страну, Лян Фу стал основателем новой, китайской по духу и европейской по технологиям, прогрессивной династии.

Итогом нового передела Азии, юридически оформленным уже после окончательной победы императора Лян Фу, стало официальное признание Пекином полной независимости Маньчжурии, Монголии, где утвердилась династия Найдан-вана, и Восточного Туркестана (Джунгарии), где уйгурские и дунганские беки создали свои ханства, вскоре оказавшиеся в орбите влияния Российской Империи. Огромная Цинская империя, таким образом, распалась. Китайское правительство не пыталось удерживать эти земли: Маньчжурия, родовой домен бывших правителей Китая — Цинов, считалась среди новых китайских властей «чужой землей», приносящей Поднебесной империи одни несчастья.

Судьба мистера Тэкклби стала кровавым и символичным финалом эпохи колониального беспредела. Поначалу его хотели отправить в Петербург. Однако китайцы, узнав о пленении известного наркоторговца, попросили выдать его для суда. Владислав Антонович, передал англичанина новому императору Лян Фу. Поскольку молодая китайская династия начала беспощадную, фанатичную войну с опиумом, Тэкклби припомнили всё.

Человек, считавший себя представителем высшей расы и вершителем судеб, был публично повешен на одной из площадей Пекина вместе с десятками других иностранных дельцов, замешанных в контрабанде наркотиков и разжигании частных войн. Об этой казни, совершенной на глазах у многотысячной толпы, писали все мировые газеты — от The Times до Le Figaro. Правительства Англии и Франции выразили резкое недовольство и направили Пекину ноты протеста, грозя ответными мерами. Однако новому императору Китая, чья власть опиралась на модернизированную армию и поддержку Маньчжурии, было глубоко плевать на европейское негодование.

Казнь Тэкклби стала громогласным манифестом новой Азии: время, когда западные авантюристы могли безнаказанно диктовать свою волю Срединной Империи, ушло навсегда.

Формально главой Манжурского княжества стал великий князь Константин Николаевич, но фактически он почти не влиял на дела своего княжества, проживая в своих владениях в Крыму. Реально же делами Маньчжурии заправляли два человека: Тарановский и Кропоткин.

Молодой русский аристократ, географ и исследователь князь Петр Кропоткин неожиданно для всех стал архитектором ключевых реформ и первым премьер-министром нового маньчжурского государства. Этот романтик-анархист, помогавший Тарановскому еще на Амуре, услышав об успехе народного восстания и видной роли в нем группы русских офицеров, в числе которых народная молва называла имя Тарановского, немедленно вышел в отставку и отправился в Маньчжурию.

Привлеченный Владиславом Антоновичем к административной работе и получив уникальную возможность применить свои нарождающиеся теории на практике, он с головой ушел в государственное строительство. Однако столкнувшись с реальной необходимостью управлять экономикой, создавать институты власти и поддерживать порядок на огромной территории, князь быстро излечился от своих юношеских анархистских иллюзий. В конечном счете он наотрез отказался от идей полного безвластия, увидев в них лишь кратчайший путь к хаосу, тирании и разрушению.

Однако свои гуманистические и демократические идеалы он не только сохранил, но и воплотил в жизнь. Под его руководством и при негласной финансовой поддержке Тарановского в Маньчжурии был принят передовой для того времени народно-демократический строй. Учрежден избираемый парламент, получивший название Верховный Хурал, введен суд присяжных и принята конституция, гарантировавшая широкие гражданские свободы, включая свободу совести и слова.

Тарановский, со своей стороны, сосредоточился на экономической и национальной политике. Активно привлекая на плодородные маньчжурские земли русских крестьян-переселенцев из центральных губерний, он обеспечивал их землей и беспроцентными ссудами. Особое же внимание уделялось защите коренных народов. Для маньчжуров и эвенков были созданы широкие национальные автономии, в которых всемерно поддерживались их язык, культура и традиционный уклад жизни. Тарановский видел в них не материал для ассимиляции, а ценнейший и самобытный элемент своего нового многонационального государства. Так, на руинах китайского империализма возник уникальный сплав русского влияния, западных демократических институтов и глубокого уважения к местной культуре.

Сам же создатель нового государства, человек, известный как Владислав Тарановский, отказался от каких-либо официальных постов в правительстве князя Кропоткина. Он не принял ни княжеского титула, ни должности пожизненного канцлера. Отвечая на все вопросы с неизменной улыбкой, он просил называть себя просто — «господин Тарановский». Однако этот скромный титул не мог скрыть реальности: его авторитет в Маньчжурии, возрожденном Китае и всей Восточной Сибири был абсолютным. Его слово, подкрепленное неисчерпаемыми финансовыми ресурсами, было весомее любого императорского указа.

Отойдя от прямого политического управления, Тарановский занялся тем, что умел лучше всего — бизнесом планетарного масштаба. Его новым главным проектом стало освоение несметных золотых запасов Чукотки. Используя свои почти сверхъестественные знания в области геологии, он организовал несколько экспедиций, которые подтвердили наличие месторождений, превосходящих по богатству и Клондайк, и Калифорнию вместе взятые.

В кратчайшие сроки возникла уникальная экономическая система, которую историки позже назовут «треугольником Тарановского». Маньчжурия, с ее плодородными землями и тысячами русских переселенцев, стала гигантской житницей. Отсюда потоком шли дешевые хлеб, мясо и скот. Этими неисчерпаемыми ресурсами кормили не только новую маньчжурскую армию, но и десятки тысяч рабочих на золотых приисках Чукотки и китобойных промыслах Аляски. Золото же, добытое на крайнем Севере, в свою очередь, шло на дальнейшее промышленное развитие Восточной Сибири и самой Маньчжурии.

Впервые за всю свою историю Восточная Сибирь перестала быть дотационной убыточной окраиной, полностью зависящей от подвоза продовольствия из-за Урала. Тарановский, по сути, создал для нее независимую продовольственную и экономическую базу. Его государство кормило Сибирь, решая проблему, над которой десятилетиями безуспешно бились лучшие умы в Петербурге.

Для управления этими гигантскими финансовыми и товарными потоками он учредил два мощнейших банка, ставших двигателями прогресса. «Русско-Сибирский банк» с правлением в Иркутске начал массированное кредитование строительства заводов, дорог и освоения новых земель по всей Сибири. «Русско-Китайский банк» со штаб-квартирой в Мукдене стал главным финансовым инструментом влияния на новое правительство Китая и ключевым игроком во всей азиатской торговле.

Таким образом, не имея ни одного формального титула, «господин Тарановский» стал фактическим экономическим императором всего Азиатско-Тихоокеанского региона, чьи частные проекты по своему масштабу и влиянию далеко превосходили государственные.

Его усилиями были реализованы широкомасштабные проекты, поражавшие воображение современников. Американская телеграфная компания «Вестерн Юнион» окончательно отказалась от своего грандиозного проекта — строительства сухопутной телеграфной линии через Сибирь, Берингов пролив и Аляску. Успешная прокладка подводного трансатлантического кабеля сделала этот рискованный и дорогостоящий маршрут коммерчески бессмысленным. Тысячи тонн дорогостоящего медного кабеля, фарфоровых изоляторов и новейших телеграфных аппаратов, уже завезенных на склады в портах Сибири и Аляски, в одночасье превратились в бесполезный хлам, который компания была готова продать за бесценок.

Тарановский немедленно этим воспользовался. Через своих агентов в Благовещенске и Иркутске он за десятую часть реальной стоимости скупил абсолютно все материалы и оборудование, брошенные американцами. В кратчайшие сроки, используя неограниченные ресурсы своих банков, он построил то, о чем в Петербурге еще только робко мечтали: единую телеграфную сеть Дальнего Востока. Линии протянулись от Иркутска на Аляску, во Владивосток, в порты Маньчжурии и через Ургу — в Пекин. Одна из веток дошла до Мукдена — столицы Маньчжурского княжества. Гигантский регион получил нервную систему, став полноценной частью цивилизованного мира.

Решив проблему коммуникаций, Тарановский немедленно приступил к следующей, еще более амбициозной задаче. На деньги Русско-Сибирского банка он вместе с московским промышленником Василием Кокоревым начал главный проект своей жизни — строительство Транссибирской железнодорожной магистрали. В отличие от будущего государственного проекта, они вели строительство по-американски: с широким привлечением частного капитала, использованием самой современной техники — паровых экскаваторов и путеукладчиков, заказанных в Америке и Европе, — и наемных рабочих со всего мира. Это позволило вести работы с невиданной для XIX века скоростью.

Тогда же, видя, что правительство Александра II, отчаянно нуждающееся в деньгах после Крымской войны, всерьез рассматривает вопрос о продаже убыточной и незащищенной Аляски Соединенным Штатам, Владислав Тарановский сделал Петербургу предложение, от которого невозможно было отказаться. Взяв Аляску в долгосрочную аренду на девяносто девять лет и обязавшись за свой счет полностью обеспечивать ее развитие и военную защиту, он избавил казну от огромных расходов. Для правительства это был идеальный выход. Так продажа Русской Америки была предотвращена. Удивительно, но когда Владислав Антонович взялся за дела Русской Америки, они сразу же пошли в гору, и ранее неудобный регион стал приносить своему арендатору поистине баснословные доходы. На Аляске началась добыча золота и меди, были построены консервные заводы, а в 1887 году здесь нашли нефть.

В течение нескольких лет, опираясь на свои ресурсы и пророческие знания, «господин Тарановский» в частном порядке запустил проекты, на которые у Российской Империи ушли бы десятилетия, спас ее тихоокеанские владения, окончательно утвердившись в роли негласного правителя всего Дальнего Востока.

К 1880 году Транссибирская магистраль, построенная в рекордные десять лет, была полностью введена в эксплуатацию. Это произвело экономическую революцию. Начав возить шелк, чай и промышленные товары из Китая в Европу по суше, Тарановский обнаружил, что это оказалось в три-четыре раза быстрее морского пути через Суэцкий канал. Огромные прибыли, получаемые от транзита, сделали его финансовую империю одной из крупнейших в мире.

От основной магистрали немедленно был построен железнодорожный отвод на юг, к границам Кореи. Опираясь на эту новую логистическую артерию, Тарановский вступил в контакт с корейскими сторонниками модернизации страны. Используя финансовые рычаги и угрозу ввода войск своей маньчжурской армии, он организовал и поддержал бескровный дворцовый переворот в Сеуле, приведя к власти прогрессивные силы.

Последствия этого шага оказались фатальными — не для Кореи, а для ее соседей. Под патронажем Тарановского Корея начала стремительную индустриализацию, превращаясь в «азиатскую Швейцарию» — сильное и независимое государство, мощный противовес Японии и Китаю. Японская империя, лишенная возможности колонизировать Корею и получить доступ к ее богатейшим запасам угля и железа, столкнулась с ресурсным голодом. Ее агрессивное милитаристское развитие было остановлено в самом зародыше. Япония так и не смогла стать великой державой и составить конкуренцию России на Дальнем Востоке. Как следствие, русско-японская война попросту не случилась.

В 1881 году Тарановский, каким-то непостижимым образом получив информацию о готовящемся покушении народовольцев на императора Александра II, предупредил его о заговоре личной телеграммой. Теракт на Екатерининском канале был предотвращен, император спасен.

После этого влияние Тарановского в России стало поистине громадным. Став ближайшим, хоть и негласным, советником спасенного монарха, получившего второй шанс, он добился проведения ряда ключевых реформ при полной финансовой поддержке его банков.

Была создана и начала работу выборная Государственная дума с реальными законодательными функциями. А в 1886 году были полностью аннулированы выкупные платежи за землю для крестьян, что сняло главное социальное напряжение в деревне и предотвратило будущие аграрные бунты.

Страна встала на совершенно иной, эволюционный и мирный путь развития, избежав революционных потрясений. Мощнейшее экономическое и политическое влияние обновленной, динамично развивающейся России в Европе коренным образом изменило весь мировой баланс сил и предотвратило возникновение Первой мировой войны.

Судьбы людей, так или иначе соприкоснувшихся с Тарановским, сложились по-разному. Не для всех его появление стало залогом немедленного успеха. Показательной в этом отношении стала история его первого крупного партнера, кяхтинской купчихи Аглаи Верещагиной.

Получив долю в сверхприбыльных приисках Тарановского, она, казалось, была обречена на сказочное богатство. Однако реальность оказалась сложнее. Не сумев когда-то найти с Тарановским общего языка, Верещагина столкнулась с жестоким миром золотой лихорадки, к которому ее не готовил опыт размеренной чайной торговли. После того как Владислав Антонович заставил ее вернуть долю в компании «Сибирское Золото», дела Верещагиной покатились под откос. К середине 1870-х годов ее торговый дом был обременен огромными долгами. Купчиха медленно, но неотвратимо шла к полному разорению.

Но именно в этот момент, когда казалось, что все потеряно, в ее судьбу вновь вмешался Тарановский. Увидев, что в то время как сама Верещагина была на грани краха, ее старинный торговый дом с его безупречной репутацией, складами в Кяхте, связями в Китае и Сибири оставался ценнейшим активом, он решил действовать.

Выкупив остатки ее торгового дома и заплатив щедрую цену, которая с лихвой покрыла все долги и обеспечила ей безбедную старость, Тарановский положил конец ее участию в большой коммерции. Эпоха неспешной караванной торговли ушла в прошлое, и в новом мире железных дорог, телеграфа и биржевых спекуляций ей, представительнице старой купеческой формации, уже не было места.

Используя безупречное имя и уцелевшую инфраструктуру торгового дома Верещагиной, а также уникальные связи с новыми властями Кореи, Китая и Маньчжурии, Тарановский совместно со знаменитым московским миллионером Василием Кокоревым учредил гигантскую «Русско-Азиатскую торговую компанию». Эта фирма, опираясь на возможности Транссиба, в кратчайшие сроки стала практически монополистом в сухопутной торговле с Китаем, Маньчжурией и Кореей.

Сама же Аглая Верещагина дожила свой век в почете и достатке в Иркутске, оставшись в истории последним ярким символом навсегда ушедшей эпохи великой кяхтинской чайной торговли.

Совершенно иначе, сложилась судьба главного иркутского конкурента, «золотого короля» Александра Сибирякова. Проиграв Тарановскому в суде по делу о хищениях при снабжении приисков на Бодайбо и оказавшись на грани банкротства, он, казалось, был навсегда выброшен из большой игры. Однако Тарановский, не привыкший разбрасываться талантливыми и энергичными людьми, даже если они входили когда-то в число его врагов, сам сделал шаг к примирению. Не желая, чтобы неукротимая энергия Сибирякова, его глубокое знание Сибири и предпринимательская хватка пропадали впустую, он решил дать ему второй шанс.

Предложив своему поверженному сопернику возглавить новое, рискованное, но потенциально огромное дело — создание пароходных компаний на великих сибирских реках: Лене, Енисее и Оби, Тарановский вернул его в игру. Получив второй шанс и финансирование от банков Тарановского, Сибиряков вцепился в эту возможность с удвоенной силой. За десять лет напряженной работы была построена настоящая речная империя. Флотилии пароходов и барж стали кровеносной системой, которая связала главную артерию Транссиба с самыми отдаленными, богатыми пушниной, лесом и рудой уголками Сибири. Превратившись из разорившегося конкурента в незаменимого партнера, младшего компаньона в экономической империи Тарановского, Сибиряков вошел в историю как «Адмирал сибирских рек».

Судьбы же тех, кто прошел с Тарановским через каторгу, огонь и степи Маньчжурии, сложились каждая по-своему, но для всех по-своему счастливо.

Владимир Левицкий, связав свою судьбу с военной службой, остался в Маньчжурии. Судьба этого дворянина и офицера оказалась неразрывно связана с созданием новой маньчжурской армии. Оставшись верным делу Тарановского, он прошел путь от командира драгунского отряда до генерала и бессменного военного министра Маньчжурского Великого Княжества в правительстве князя Кропоткина. Именно он, используя свой боевой опыт и знания, превратил вчерашние разношерстные ополчения в современную боеспособную армию по европейскому образцу. Под его же началом до конца своих дней служил и Софрон Чурис, дослужившийся до чина генерала и должности главного интенданта армии.

Полковник Гурко, вернувшись в Петербург после триумфального похода на Пекин, был осыпан почестями и сделал блестящую карьеру в Генеральном штабе, став одним из самых влиятельных и прогрессивных генералов реформированной русской армии и надежной опорой Тарановского в столице.

Неутомимый и предприимчивый Изя Шнеерсон, гений которого требовал большего масштаба, чем просто управление армейской казной, по протекции Тарановского возглавил правление «Русско-Китайского банка» в Шанхае. Бывший каторжник и авантюрист из Одессы на протяжении сорока лет был одним из самых могущественных финансистов Азии, человеком, к чьему слову прислушивались императоры и министры. Какое-то время он исполнял роль влиятельного и очень высокооплачиваемого консультанта правительства Лян Фу, затем был министром финансов в правительстве Маньчжурского княжества.

Совершенно иначе сложилась жизнь простого молотобойца Тита. Несколько лет, ценимый за свои технические навыки и недюжинную силу, он работал на разных постах в компаниях Тарановского, в том числе управляя одной из первых факторий на Чукотке. Во всех скитаниях его сопровождала жена — девушка из племени нанайцев. Однако его семейное счастье было недолгим — жена скончалась при родах, оставив его одного с малолетними детьми. Потрясенный горем, Тит оставил Дальний Восток и вернулся в центральную Россию. Используя заработанный капитал и свой врожденный талант к работе с металлом, он основал в Туле крупные механические мастерские. Его предприятие, выполнявшее заказы в том числе и для строившегося Транссиба, со временем выросло в один из крупнейших частных машиностроительных заводов России. Бывший каторжник вновь женился, вырастил шестерых сыновей и пятерых дочерей, дожив до глубокой старости в почете и уважении, став живым примером человека, поднявшегося из самых низов.

Старый старатель Захар так и не покинул места, ставшего его настоящей родиной. До последних дней оставаясь бессменным управляющим прииска Амбани-Бира, он видел, как рудник вырос в большой процветающий поселок. Захар, уже будучи глубоким стариком, по-прежнему каждое утро выходил с лотком к реке, обучая молодежь тайнам своего ремесла. Там, на берегу ручья, принесшего ему и его товарищам свободу и богатство, он тихо скончался во сне, став легендой и добрым духом-хранителем этих мест.

Судьба Сафара после окончательного краха династии Цин сделала неожиданный, но милосердный поворот. Свершив свою личную месть, он будто разом выжег в себе тени прошлого и наконец обрел долгожданный покой. Женившись на Мейлин и став отцом большого семейства, Сафар не оставил своего командира, но сменил саблю на организаторский талант. Именно он создал и возглавил уникальную структуру личной охраны Тарановского и всех высших должностных лиц нового Маньчжурского государства. Его «Теневая стража», состоявшая из верных джигитов и пластунов, стала символом абсолютной безопасности, а сам Сафар до конца дней оставался самым преданным щитом Тарановского.

Стремительной и яркой была карьера сотника Очира. Проявив себя как храбрый и верный полководец во время похода на Пекин, он стал правой рукой и самым доверенным генералом нового хана — Найдан-вана. После смерти своего сюзерена, в ходе реформ государственного устройства, именно Очир, как самый авторитетный военный лидер и герой войны за независимость, став одним из отцов-основателей современной Монголии.

Нанаец Орокан, чей след в истории начался с должности простого проводника, со временем превратился в легендарную фигуру. Пользуясь безграничным авторитетом и финансовой поддержкой Господина Тарановского, он совершил невозможное — объединил все разрозненные нанайские племена на берегах Амура в единую мощную коалицию. Под его мудрым руководством нанайцы стали не только верными подданными Российской Империи, но и основной силой, обеспечивавшей безопасность границ и логистических путей в Приамурье. Охотничьи отряды Орокана, прекрасно вооруженные и организованные, стали элитной лесной гвардией, всегда готовой выступить на стороне своего патрона и друга — Владислава Тарановского.

Судьба Хана, дерзкого контрабандиста, знавшего многие потайные тропы и лазейки на границе, сложилась на удивление удачно. Его уникальный опыт человека, десятилетиями водившего караваны в обход, оказался бесценным при строительстве нового государства. Тарановский, ценивший практиков выше теоретиков, доверил Хану создание таможенной и логистической службы Маньчжурии. Кто, как не бывший контрабандист, мог лучше всех наладить контроль над границами и искоренить воровство на торговых путях? Хан превратил вчерашние «козьи тропы» в четко работающие транспортные артерии, выстроив сеть современных складов и таможенных постов по всей стране. В истории он остался «Хозяином Путей» — человеком, который превратил Маньчжурию из дикой окраины в самый безопасный и процветающий торговый перекресток Азии, где честное купеческое слово стало цениться выше любых печатей.

Но, пожалуй, самым величественным и одухотворенным памятником эпохи стал собор во имя Святого Пантелеимона, воздвигнутый в центре Мукдена. В народе его, впрочем, называли иначе — «Фомичевская церковь». Мало кто из жителей Маньчжурии знал, кем был этот Фомич, чье имя носил главный храм страны. Лишь немногие ветераны Амбани-Бира помнили старого каторжанина, который когда-то, на заре их пути, делил с ними последний кусок хлеба и погиб, защищая товарищей.

Перед смертью старик смиренно попросил об одном: «Поставь за меня свечку, паря, если выживешь». Спустя десятилетия Тарановский исполнил эту просьбу с поистине имперским размахом. Собор, поражавший современников своей красотой, небесно-голубыми куполами и уникальной мозаикой, стал не просто украшением столицы, но и духовным центром всего края. Внутри него, под золотым сводом, всегда горела одна огромная, неугасимая свеча в тяжелом серебряном подсвечнике. Для Господина Тарановского этот храм был напоминанием о том, что любая великая победа начинается с верности простому слову и памяти о тех, кто не дожил до триумфа, отдав всё ради общего дела. Фомич, мечтавший о тихой молитве в деревенской церкви, обрел покой в одном из самых прекрасных соборов мира, став негласным покровителем всех сирых и обездоленных в новом Маньчжурском государстве.

Изменив судьбы империй и континентов, сам «господин Тарановский» обрел то, чего, возможно, искал с самого начала — покой. Так и не переехав ни в Петербург, ни в столицу Маньчжурии — Мукден, он сделал своим домом до конца дней Иркутск и огромное поместье, выстроенное на высоком берегу Ангары, откуда открывался вид на бескрайние сибирские просторы.

В частной жизни ему сопутствовало счастье. Ольга подарила ему семерых детей — трех дочерей и четверых сыновей. В шумном, полном жизни доме казалось, что он отдыхает от тяжести своих свершений, превращаясь из негласного правителя половины Азии в простого мужа и отца. Там, на широкой веранде с видом на могучую реку, уже седой патриарх, окруженный смеющимися детьми и внуками, проводил долгие летние вечера, глядя на закатное солнце.

Особое место в жизни и делах Владислава Антоновича занимал его старший сын Иван. Рожденный в годы суровых скитаний, он был принят Ольгой как родной и вырос в атмосфере любви и полного признания. Однако тихая жизнь в иркутском поместье была не для него. Унаследовав от отца непоседливый характер, острый ум и неистребимую авантюрную жилку, Иван стал главным помощником Тарановского во всех его наиболее рискованных начинаниях. Именно он лично возглавлял первые караваны в Корею и руководил сложнейшими изысканиями на ледяных просторах Чукотки. В деловых кругах Азии его называли «Молодым Нойоном», видя в нем достойного преемника, способного не только сохранить, но и приумножить империю отца.

Прожив исключительно долгую, по меркам той эпохи, жизнь, господин Тарановский скончался от испанского гриппа. Умер тихо, во сне, весной 1919 года, в возрасте семидесяти девяти лет, в своем иркутском доме.

Его уход оставил после себя не только процветающую империю, но и неразрешимую загадку для историков. Никто так и не смог до конца понять, откуда появился этот человек и какова была природа его гения. Его невероятные, почти пророческие знания в области геологии, техники, военной стратегии и глобальной политики породили множество мифов. Все, кто его знал, от простых солдат до императоров, сходились в одном: это был совершенно необычный человек, будто не от мира сего.

Смерть же принесла и последнюю тайну. Когда сыновья обмывали тело усопшего отца, готовя его к погребению, они обнаружили на его покрытом шрамами плече старые выцветшие татуировки, которых при жизни он никому не показывал. Одна из них изображала крылатый кинжал — очевидно, знак какого-то элитного воинского братства. А под ним были выбиты три французских слова: «Le Grand Inconnu».

Никто из родных не знал ни о его службе в далеких краях, ни о значении этих символов. Именно эта последняя загадка и решила судьбу его эпитафии. Близкие сочли, что фраза «Великий Неизвестный» как нельзя лучше отражает всю суть этого человека. Сыновья покойного даже предприняли исследование, пытаясь выяснить, что бы это могло значить. Им удалось обнаружить, что татуировки такого вида иногда встречались у ветеранов Французского Иностранного легиона, как знак того, что при поступлении на службу легионеру даруется право на новое имя. Но какое отношение их отец мог иметь к этой организации, где служили отбросы общества со всей Европы, так и осталось для них тайной.

Согласно его завещанию, на скромном надгробии на семейном кладбище у берега Ангары не было ни пышных титулов, ни перечисления заслуг. Лишь простое имя — «Тарановский» — и короткая надпись:

«Le Grand Inconnu» — Великий Неизвестный.

Но история, которую он написал своими руками, оказалась красноречивее любой эпитафии. Благодаря его трудам Россия избежала кровавых революций, сохранила и приумножила свои земли, стала великой экономической державой. Сибирь из мрачного края ссылки превратилась в процветающий край, Дальний Восток — в мост между Востоком и Западом. Маньчжурия, Монголия и Корея обрели независимость и процветание. Китай, избавленный от маньчжурского ига, возродился под властью прогрессивной династии.

Один человек, явившийся из ниоткуда, изменил ход истории. Каторжник, ставший созидателем империй. Авантюрист, спасший цивилизацию. Неизвестный, чье имя запомнили на века.

И пока сибирские ветры шумят в соснах над Ангарой, пока по рельсам Транссиба мчатся поезда, пока в Пекине правят потомки Лян Фу, а в Маньчжурии звучит русская речь — живет память о Владиславе Тарановском: ветеране уже не случившихся войн, безвестном каторжнике, переписавшем судьбу мира.