Господин следователь 3

Глава третья Этой ярмарки краски!

В нашем городе проходит ярмарка, на которую съехались со всей Новгородской губернии, а еще и с прилегающих регионов. Народ говорит — мол, она покруче, нежели та, что проходила осенью в Луковце и даже больше, чем в Белозерске или в Устюжне. Верю, что круче и больше. Едва ли не весь Череповец превращен в «торговый центр». Торговая площадь[1], образованная при пересечении Воскресенского проспекта и улицы Крестовской, рядом с которой Окружной суд, а напротив — Мариинская женская гимназия, превратилась в скотный двор. Справа что-то мычит, слева блеет и хрюкает, а прямо — ржет и бьет копытом.

Площадь завалена отходами жизнедеятельности животных на сажень, а то и больше, но наши мещане — народ чрезвычайно чистоплотный и трудолюбивый, а главное практичный и имеющий собственные огороды, подчищают все каждый вечер, к вящей радости дворников и судейских чиновников.

Но главное торжище дальше, минутах в десяти пешего хода.

Вся Соборная площадь — пространство между Соборной горкой, на которой два храма, берегом реки Шексны, с усадьбой Лентовских и жилыми кварталами, занята клетками, павильонами, ларьками и прилавками, телегами с товаром. Или просто торговцами, бросившими под ноги рогожу, на которой лежат готовые к продаже изделия народных промыслов — свистульки, рожки, какие-то игрушки.

Штабели мешков с зерном и с мукой. Баррикады, выстроенные из новеньких телег, их оглобли уставились в небо, словно жерла зениток, а тележные колеса, сложенные друг на друга, образуют столбы. Не Александровские, пониже, но впечатляет.

Местный Вакула кует что-то железное — искры во все стороны летят, а поодаль, стоят сани, заполненные катаными «черевичками» — серыми и черными. По зимнему времени Оксана такие предпочтет царским, пусть золотым, но на тоненькой подошве. Я бы себе купил, но мне родители уже прислали. В самом Череповце в валенках вряд ли стану ходить, но для дороги, для леса (правда, что мне там зимой делать?), лучшей обуви не придумаешь. Может, приобрести Леночке в подарок? Жаль, размера не знаю. Да и станет ли моя кареглазая гимназистка носить валенки? А ей, кстати, они бы прекрасно пошли, только не к пальто, а к шубке. Надо потом молодой жене шубку купить. А там и валенки.

И чего я сюда вообще приперся? Разумеется, попялиться, еще надеялся, что на ярмарку привезут книги. Что поделать, если люблю читать? И в своем мире очень любил, и теперь эта привычка никуда не делась. Плевать, что с ятями и ерами, к дореформенной орфографии привык. Единственное, к чему сложно привыкнуть — к языку нынешних авторов. Моя бы воля, убрал бы длинноты, повторы, тяжеловесные обороты и книги бы сразу стали динамичнее и живее. Но мои современники (здешние) читают и восхищаются. Теперь уже и я читаю, куда деваться? Но с книгами, как и в той жизни, плохо. Все, что отыскал в доме Натальи уже прочитал, до городской библиотеки пока руки, то есть, ноги не дошли.

Нашел на ярмарке единственный киоск, торговавший печатной продукцией. Из книг — жития святых, но их пока подожду читать. Надо бы про святого Ивана прочесть, в честь которого назван, но в честь кого именно?

Смотрел церковный календарь, но там этих Иванов — ох, как много. Надо было у родителей спросить — какого числа родился, и когда праздновать именины? Не додумался, а в паспорте и формуляре указано лишь — сколько мне полных лет. Было двадцать, может, уже и двадцать один? Впрочем, родители наверняка помнят, поздравят. Сам-то я свинтус, матушку 23 июля не поздравил с именинами. Наверняка обиделась, но простила, списав на мою занятость. А когда именины у Александров? Поменьше, чем у Иванов, но тоже изрядно.

Отвлекся. Значит, что здесь еще? А еще — эти, как их там? Простые и примитивные картинки с подписями. Лубки называются.

Не удержался, полистал. Генерала Скобелева с саблей и кавалерист-девицу Дурову я уже видел в крестьянских избах. Еще имеется генерал Гурко[2] и Кутузов.

Кроме патриотических наличествуют картинки на библейские темы. Вон, грехопадение Адама и Евы. Оба голенькие, только самое интересное прикрыто листочками; Ной ковчег строит; жена Лота в столб превратилась. А тут? Голова Иоанна Крестителя? Нет, это Юдифь с головой Олоферна. Юдифь, сколько помню, какая-то иудейская героиня, напоившая вражеского полководца и, воспользовавшись его отключкой, отрубила бедолаге голову. Была бы возможность все это добро забрать, да с собой увезти, в будущее, скупил бы все. А так, на кой-оно мне?

Отложив цветные картинки в сторону, спросил у приказчика:

— Серьезных книг нет?

Тот только ухмыльнулся.

— А кто серьезные книги на ярмарках покупает?

Тоже верно. На ярмарках продают жизненно необходимые вещи, а не книги. А из печатной продукции то, что купит крестьянин. Вон, дядька подошел, ухватил Скобелева, на Адама с Евой глаза топорщат, сплюнул, зато взял рисунок, на котором Каин убивает Авеля (или наоборот?).

Пойду-ка отсюда, чтобы не расстраиваться. Уже понял, что книги следует выписывать из Москвы и Санкт-Петербурга. А заодно осваивать ремесло переплетчика.

Может, хоть подарок на свадьбу Натальи Никифоровны и Петра Ефимовича отыщу? Или для Леночки что-то? Украшение, какое-нибудь забавную мелочь?

С этой телеги продают забавные головные уборы из войлока — шляпы для рыбаков, с прилегающими к спине полями, именуемые зюйдвесками, охотничьи колпаки с двумя козырьками. Я такой на Литтенбранте видел. Наверное, незаменима в лесу — вода за шиворот не льет и клещи не забираются. Нечто похожее в сериале «Шерлок» носил Холмс. Тамошняя охотничья кепка красивее, но наши надежнее. Жаль, будущий тесть не охотник, купил бы Георгию Николаевичу колпак с двумя козырьками.

Пройдешься по площади, получишь впечатление, а заодно обогатишь знания по экономической географии Череповецкого уезда. Там, где войлок — это как раз и есть специализация Нелазской волости, куда стану выдавать замуж Наталью. Волость, кстати, еще и лодки изготовляет, и колесные экипажи. Образцы стоят — пара лодок, два экипажа, типа кареты. Горы пустых кадок и бочонков — Андогская волость, сани — Прягаевская и Любецкая. Керамические изделия — горшки и свистульки, это Ёрга, где когда-то была спрятана библиотека Ивана Грозного[3].

Но больше, всего, разумеется, железоскобяных изделий — скобы, шпильки, а главное — гвозди всевозможных размеров — от тех, которыми пользовался Левша, до таких, что понадобились бы Святогору.

Как-никак, болотная руда, залегавшая в «железном поле», долгие годы была едва ли не единственным источником железного сырья России. И хотя теперь деревенские кузнецы перешли на уральское, привозное железо, традиции соблюдается. В Коротовской волости лавочники даже оплату за товары принимают в гвоздях.

Утром поинтересовался у исправника, в канцелярию которого стекались сведения о купцах, слегка удивился. Я-то думал, что за товарами приезжают только наши, ну, пусть еще вологодские и питерские купцы, а сюда понаехали и тверские, и нижегородские. Есть пара торговых представителей из Риги, два купца из Ростова и один из Киева. Рига, допустим, войлочные шляпы возьмет для своих рыбаков, а будущим украинцам-то что тут делать? Скот перегонять далеко, железо везти по зимней поре — накладно, глиняные горшки и свистульки? Это даже и не смешно, в Киевской губернии своих гончаров хватает. Оказывается, они скупают «черепанки» — маленькие гармошки, что производят наши мещане и крестьяне из Уломы[4].

Пожалуй, пора отсюда делать ноги. На товары, произведенные в уезде, посмотрел, представление получил, ничего дельного для себя не нашел. И те часики, которые классик назвал более верными, нежели брегеты, подсказывают, что пора обедать.

Куда податься бедному чиновнику? Пойти домой, доесть оставшуюся колбасу? Лучше ее оставить на завтрак. Ужинать нынче пойду к исправнику, но насчет обеда я ни с ним, ни с приставом не договорился.

Что ж, просто пойду, зайду куда-нибудь. Как раз, если пойти по Покровской, уткнусь в трактирчик. Сам я в нем не был, но народ говорит — неплохо. По крайней мере, до сих пор никто не отравился.

Двор перед трактиром заполнен санями, лошади у коновязей хрупают сено. А что я хотел? День ярмарочный, все и везде забито.

— Иван Александрович! — услышал я девичий голос.

Батюшки, а тут знакомая барышня из деревни Борок. Вся из себя нарядная — в новеньком полушубке, в красном платочке и в сапогах. Замерзла. Надо было валенки обувать.

— Анна Игнатьевна, мое почтение, — поприветствовал я крестьяночку.

— Ох, Иван Александрович, чего сразу Анна, да еще и Игнатьевна? Не хотите звать Нюшкой, зовите Анькой.

— Как вам угодно. Только не Анькой, а Аней. И что вы здесь топчетесь? Неужели отец горькую пьет, а дочка ждет?

— Отец у меня на складе, горькую он не пьет, — строго сказала девчонка.

— Прошу прощения, — хмыкнул я, решив, что отправлюсь в ресторан, хотя до него идти еще минут двадцать.

Кивнув, сделал шаг, но девчонка жалобно попросила:

— Иван Александрович, а вы меня внутрь не проведете? Мы сюда с батькой частенько приходим, а одну меня трактирщик не пропускает, говорит — мелких не обслуживаем, пусть взрослые поедят. А я есть хочу. Деньги у меня есть, не попрошайка какая.

Надо было сказать — шла бы домой, недалеко, там и поешь, но стало жалко девчонку. Голодная, еще и замерзла. Я вздохнул и провел девочку внутрь.

Хозяин, колдовавший за стойкой и половые воззрились на девчонку, перевели взгляды на меня, но ничего не сказали. Не то фуражка с мундиром сработали, не то мою харю уже в лицо знают.

Напрасно переживал. Народа в трактире не так и много — человек десять. Столы свободные есть. Может, кто-то просто оставил телегу с лошадью во дворе, а сам ушел по делам?

Сидят спокойные, уравновешенные люди, едят себе что-то, попивают чаек, только парочка булькает по рюмкам водочку из графинчика. Но в целом — спокойная атмосфера, куда можно прийти с ребенком.

Думал, усажу Нюшку за стол, прослежу, чтобы заказ у девчонки приняли, а сам пойду. Но тут мои ноздри уловили… божественный запах кофе. В кафетериях моего мира густые кофейные запахи создаются с помощью ароматизаторов, а тут, настоящий! Значит, и сам напиток должен быть неплохим.

Отчего-то в иных и прочих заведениях общепита Череповца не встречал своего любимого напитка. Верно, спросом не пользовался. Думаю, в дворянских домах кофе и пьют, но не уверен, врать не стану.

— У вас кофе варят? — на всякий случай спросил я у полового, вытянувшегося столбом.

— Варят-с, — кивнул тот. — Кофий по-турецки. Хозяин его очень любит-с.

Все, остаюсь. Плюхнувшись на скамейку, сказал:

— Анна, говори, что заказывать станешь.

Понимаю, что деньги у нее есть, но, если пришел в ресторан с дамой, хоть и маленькой, платить за двоих придется.

— Мне супчик с потрошками и кашу гречневую с мясом, — быстренько сказала девчонка. — Еще чайник чаю с сахаром.

— А мне щи, и тоже — гречку с мясом. И кофе, две чашки. Одну прямо сейчас, вторую после обеда.

Половой кивнул и быстро убежал выполнять заказ.

— Зря Иван Александрович, вы супчик не заказали, — укорила меня Нюшка. — Вкусный он здесь. Щи-то в любом трактире похлебать сможете, а с потрошками только здесь подают. С мороза очень пользительно.

Верю, что вкусный супчик и пользительный, но есть потроха, да еще в трактире? Бр-р.

— Иван Александрович, а суд всех наших мужиков домой отпустил. Присяжные вердикту вынесли — невиновны.

Можно подумать, что я не знаю? А кто бы сомневался, что решение суда будет иным? Господа присяжные тоже конокрадов не любят.

На удивление, чашечка кофе и стакан воды (да!) оказались передо мной через минуту, не дольше.

Кофе! Вкус! М-мм.

Не знаю — не то давно кофе не пил, не то он и на самом деле здесь вкусный? Пожалуй, даже моя любимая кофейня в Калашном переулке такой не сварит[5]. Конечно не сварит, потому что там кофемашина трудится.

Анна Игнатьева, с интересом посматривающая, как я смакую каждый глоток, не выдержала:

— Вы мне на блюдечко немножечко не нальете? Две — три капелиночки.

Вроде и жалко, самому мало, но для ребенка придется пожертвовать.

— Бее…— заблеяла Нюшка, попробовав на язык кофе. Не спрашивая разрешения, схватила мой стакан с водой и принялась запивать.

— Слушай, ты ведь толком и не попробовала? — удивился я.

— Попробовала, — категорично заявила девчонка. — Водку пробовала — и то вкуснее.

На вкус и цвет, как говорится…

Тем временем нам стали приносить заказы. Щи оказались не такими вкусными, как варит Наталья — со стряпней моей хозяйки мало что может сравниться, но шеф-повар московского ресторана такими бы щами гордился.

Мы сидели и чинно наворачивали первое, потом съели второй. И гречка с мясом оказались на высоте. Почему я раньше смотрел на трактиры свысока? Может — высокомерие плебея, вылезшего в дворяне, а может, просто память о придорожных трактирах, в которых пришлось обедать во время пути из Новгорода?

Когда Нюшке притащили чай с колотым сахаром, а мне еще одну чашку кофе, я спросил:

— У тебя в Череповце дела? Или опять присматриваешься к ценам на ярмарке?

Анна Игнатьевна, словно солидная купчиха, налила себе в блюдце, отпила, потом поставила, захрустела сахаром (не жалко зубов?), еще раз отпила и степенно ответила:

— Сейчас купцы цены выше небес задрали, зачем смотреть? В первый день только дурак покупать станет. Я в Богородское ходила, корову смотрела. Корова хорошая, но в цене не сошлись. Заломили двадцать рублей.

— Разве у батьки коровы нет? — спросил я, потом вспомнил, что у них имелась только коза.

— Не нужна была корова. Батька молоко не пьет, я тоже. А того, что Катька надаивает на кашу да тюрю хватает. Сметанка там, маслице — соседи помогут. А навоза нам много не надо, хлеб не сеем, на огород только. И тоже — соседи помогают.

Ишь, соседи ей помогают. За так просто?

Нюшка пила чай не торопясь.

— Батька жениться решил, — сообщила девчонка. — Вдову берет из соседней деревни. Тетка Галя зовут. Вроде и ничего тетка. В доме у нее чистота, стряпать умеет. Если сильно командовать не захочет, то ничего, подружимся.

— Аня, не ты ли батьке жену присматривала? — поинтересовался я. Побоялся спросить — что с теткой будет, если командовать примется?

— Ну, скажете тоже. Батька у меня человек взрослый, самостоятельный, жену сам выбрал, — сказала девчонка.

— А чего он жениться решил?

— Как чего? Все-таки, человек он не старый, сколько можно дома не ночевать? Думает, если скажет — работы много, я поверю? Нет уж, пусть дома, мне так спокойнее. Нашел он одну, в городе. Ладно, что ни кола, ни двора, у чужих людей живет, так еще и неряха! А тут наша, да со своим домом. Правда, дом ее придется продавать — зачем нам два дома? Задорого никто не возьмет, больше тридцати рублей не выручишь. Думаю, разобрать и в город перевести, подороже выйдет — рублей сорок. Правда, пятерку за разборку и перевоз придется отдать, но все равно — выгода.

Охренеть! Все уже расписала и распланировала.

— Мужа у тети Гали зимой деревом придавило, тот сразу помер. Свой сынок есть, шести лет, но наверняка еще и маленького батьке родит. А маленькому и молочко надо, и кашка. Как без коровы? У тетки Гали свою корову свели за долги, придется потратиться.

— Я слышал, что дешевле телку взять, потом вырастить, — сказал я, проявляя осведомленность.

— Так-то оно так, — не стала спорить девчонка. — Но с телкой-то можно впросак попасть. Куплю телушку, выращу, под бычка подведу. Но сколько ее прежде кормить придется, пока до случки не дорастет? Полгода, худым концом, а то и год. Потом жди, пока не отелится. А если телка бычка к себе не подпустит или яловая?

— Яловая — это какая? — не понял я.

— Ну та, что отелиться не может, — пояснила девчонка. — Как бабы, которые не беременеют. Получится, что деньги тю-тю, маленький без молочка? Надо молодую корову брать, уже телившуюся. Так что, лучше мы с батькой такую скотину купим, что с приплодом будет, да с молоком. Дороже, но надежнее.

— А коров, что на ярмарку привели, не смотрела?

— Этих я и смотреть не стану, — фыркнула Нюшка. — Тут либо старые, либо нетели, только на убой годятся. Вот, цены спадут, трактиры коров да овец станут брать, еще рестораны, гостиницы. Да и горожане, кто побогаче. Но их, как купят, сразу забьют. Мясо на холоде долго лежит.

Истинно, век живи, век учись.

Подозвав полового, рассчитался и за себя, и за Нюшку. Девчонка, хотя и звенела медью в кулачке, но сопротивляться не стала. И правильно, ей еще корову для будущего малыша покупать. А я решил, что впишу расходы как гонорар за консультацию.

— Успехов тебе, — пожелал я девчонке, сам подошел к хозяину. — Кофе у вас отменный варят. Теперь знаю, куда приходить.

— Спасибо, ваше благородие, — прижав руку к груди, ответил трактирщик. — Но вы удачно зашли. Пришли бы попозже, все бы уже выпито было. Я ведь себе кофий готовил. Кроме меня, да Фрола Егорушкина, его никто и не пьет.

— Егорушкин, который фельдфебель? — удивился я.

— Ну да, он самый. Фрол, как с войны пришел, к брату не пошел жить, у меня квартиру снимал. Он с собой никаких богатств не привез, только кофе, фунта четыре. Я, поначалу думал — что за дрянь горькая, потом втянулся, теперь и жить без кофе не могу. Фролкины-то фунты давно закончились, из Новгорода выписываю. Я кофе себе варю раза три в день, а Фрол по утрам забегает.

Я только покачал головой. Ну Фрол, мог бы хоть намекнуть.

— Вот ведь, напасть какая, — поморщился вдруг хозяин. — Опять пьяные гуртовщики приперлись, снова скандалить станут. Они к нам скот из Пошехонья пригнали, заказчику сдали, теперь деньги пропивают. Я же девчонку-то чего пускать не хотел? Чтобы пьяные дураки не цеплялись. А девку знаю, с отцом тут часто бывает. Идите, ваше благородие домой, сейчас здесь скандал будет.

Спрашивается, как я пойду домой, если какой-то пьяный верзила стоит в дверях, преграждая девчонке дорогу, а рядом гнусно ржут его дружки? Человека три, изрядно поддатых.

— Аня, домой пора, отец заждался, — сказал я девчонке, отодвигая ее за спину. Посмотрев на верзилу, довольно вежливо попросил. — Дозволь-ка, любезный выйти.

— Барин, а тебя кто тут держит? Сам-то иди, девочку нам оставь. — хохотнул здоровяк.

Я попытался сохранить хладнокровие, разойтись мирно, поэтому попросил еще раз:

— Ты разве не видишь, что это еще ребенок? Девочке домой пора, к папе.

— Думаешь, я не знаю, что сам ее хочешь опробовать? Кукиш тебе, девку сам пробовать стану.

Верзила сложил фигуру из трех пальцев, даже попытался поднять руку и сунуть мне фигу под нос, но не успел — от удара в нос открыл дверь затылком и вылетел наружу, а его дружки не сразу поняли, что происходит

— Нюшка, прячься! — скомандовал я, оглянувшись через плечо.

Пока командовал, едва не пропустил удар, увернулся, чужой кулак прошел мимо, слегка зацепив мне скулу, зато мой хук слева вывел из строя еще одного бойца. Третий отправлен в нокдаун, а четвертый присел, закрыв голову руками. Молодец, трогать не стану.

Кажется, победа за мной. Да, а где Нюшка? Вот умница, все сделала правильно — забилась под стол.

Но оказалось, победу праздновать рано. Дверь открылась, в трактир ворвался верзила, совсем одуревший, с окровавленной мордой (нос наверняка сломан, но он пока это не понял), а с ним группа поддержки, человек пять. Прикинув, что с толпой мне уже не управиться, решил отдать жизнь подороже, начал освобождаться от шинели, чтобы и драться свободнее, и прыгать сподручнее.

Но тут!

— Братцы, так это наш господин следователь, — услышал я сзади.

— Это который бандитский притон накрыл?

— И помещика-кровопийцу в тюрьму закатал?

— Он это. Точно знаю.

— Наших бьют!

Черепане, только что степенно пившие чай, беседовавшие о делах, почти трезвые, кинулись навстречу пришлым, входя в боевой азарт.

Верзилу, ломанувшемуся ко мне, осадил сам трактирщик, применив неспортивный прием — удар по башке дубинкой. Нет, это опиленный черенок лопаты. Убойная штука, покруче моего кулака.

Я выбирал, кому бы еще вломить, но меня остановили. Буквально — схватили за руку. Ручонка маленькая, детская, но цепкая.

— Иван Александрович, пойдемте отсюда, без вас управятся. И фуражку свою не забудьте. Фуражка, небось, денег стоит.

[1]В 1911–1913 годах площадь была застроена четырьмя «краснокирпичными» зданиями, в результате чего появились череповецкие «кривули» — переулки, образовавшиеся между застройкой по красной линии бывшей площади и вновь появившимися зданиями. Существуют и ныне.

[2] Вероятно, ГГ имеет в виду И. В. Гурко, генерал-фельдмаршала, прославившемуся победами во время русско-турецкой войны.

[3] Спрятана в Старой Йорге, теперь село Воскресенское, до сих пор не обнаружена.

[4] Гармони «черепанки» или «черепашки» перестали выпускать в 1941 году, после того, как кустарные промышленные артели перепрофилировались для нужд фронта. Четыре прежних «гармонных» артели, из-за мобилизации на фронт значительно уменьшились и слились в одну, стали шить подсумки для патронов, чехлы для фляг. После войны промысел уже не возродился. Но любопытно, что во время войны, из-за нужд армии, возродилось изготовление деревянных ложек.

[5] Название не указываю, чтобы не посчитали рекламой. Автор в этом переулке бывает всегда, когда наезжает в столицу.