Госпитальер и Снежный Король

При «перегреве» реакторы этого типа не взрываются, а просто ломают пространственно-временной континуум, сердечники их схлопываются в точку, равную кварку, вываливаются куда-то в другие измерения - куда, точно никто не знал. Так что они считались относительно безопасными. Но известен случай, когда схлопывающийся реактор увлек за собой материю в радиусе пятнадцати километров – а это огромное количество грунта, образовав вмятину в планетной коре.

- Снежный король разгоняет реактор, - сказал Филатов.

- Зачем?

- Ему нужна энергия...

- Энергия... Энергия, - повторил Сомов. - Энергия.

- Энергия, - в такт ему произнес Филатов, хмыкая. – Где это чудовище?

- Где? - Сомов прикрыл глаза, и вспышкой в его сознании возникла яркая сиреневая картина - работающий сердечник реактора и черная фигура на его фоне.

- Где его искать?

- Он там, - госпитальер кивнул туда, где располагалась сердцевина «Антея».

- Ты уверен?

- Я знаю.

- Верю на слово, колдун ты наш… Пошли, потолкуем с этим хваленым Снежным Королем, - Филатов вытащил пистолет, провел пальцем по его стволу и кивнул:

Сомов немеющими пальцами коснулся рукоятки своего пистолета, зная, что в его руках это оружие обладает совершенно иной ценностью, чем в опытных руках разведчика.

- Сюда, - кивнул Филатов, подробно изучивший конструкцию «Антея».

Они поднялись по ступеням на третий уровень галереи. Сомов едва не стукнулся головой о свисающий с потолка кабель. Дверь была тяжелая, автоматика не работала. Филатов, кряхтя, отворил ее, открывая узкий темный проход. Впрочем, тут же автоматика зажгла свет.

За дверью вела вверх винтовая лесенка, ползущая по стене серой, унылой трубы.

- Давай! - кивнул разведчик.

Голова Сомова шла ходуном. Он шел, будто преодолевая растущее вязкое сопротивление среды, навстречу неизвестной, враждебной силе, с которой у него установился какой-то тесный контакт. Он ощущал себя мухой, попавшей в варенье. Но двигаться надо было.

Стук подошв по металлическим ступенькам отдавался четко, щелчками, и возникло ощущение, будто над ушами колотят маленьким молоточком по жестяному листу. Это страшно раздражало госпитальера. И голова у него кружилась все сильнее, приходилось удерживаться за стальные поручни, теплые и гладкие на ощупь.

- Не могу дышать! - Сомов остановился. - Не могу. Плохо.

Воздуха не хватало. Муха тонула в сиропе.

Филатов схватил его за шиворот, встряхнул и поволок за собой. Он тоже двигался, как автомат. Но двигался.

Чем выше, тем воздуха было меньше. И уже знакомый потусторонний холод поднимался изнутри и сковывал движения.

Ступень. Еще ступень. Еще пять ступеней. Для Сомова время тянулось резиной, грозя растянуть секунды в года.

Еще десять ступеней пройдено. Кто мог подумать, что это в человеческих силах?

Сомов оттолкнул руку друга и прошептал едва слышно, жалко:

- Я сам.

Он смог сделать еще несколько шагов. Еще несколько ступенек оставил позади...

И рука уткнулась во что-то гладкое.

В глазах просветлело. Они стояли на узкой длинной площадке, покрытой бугристой, местами прожженной пластмассой. Сомов держался за ограждение, тупо глядя вниз в пропасть только что преодоленной трубы с червяком вьющейся серебристой ажурной лестницей. Слабый розовый свет стал гаснуть, и труба погружалась во тьму.

- Соберись! - велел Филатов.

Он возился с массивной дверью, раскручивая колесо. Сомов попытался помочь. Пальцы соскальзывали с истертого металла. Колесо с трудом провернулось. И дверь подалась неожиданно легко, распахнулась, впуская сиреневый мягкий свет.

Вслед за своим другом Сомов шагнул в проход, резинопласт мягко пружинил под ногами.

И дыхание перехватило.

Все было, как в недавно привидевшейся ему картинке.

Сиреневый свет, исходящий от стометровой высоты сердечника реактора, похожего на яйцо, поставленное на острый конец. И черная, как ворон, фигура на его фоне...

***

- Двенадцатый, - прошептал Сомов.

Он знал наверняка, что это так. Пришел тот, чье место в двенадцатиугольнике пустовало.

Они стояли на круглом просторном балконе, откуда открывался вид на сердечник реактора. Вокруг тревожно светящегося «яйца» беспорядочно громоздились замысловатые металлические конструкции, противоестественно изогнутые ребристые черные штанги с прилипшими, как грибы поганки, разноцветными «тарелками», мощные силовые кабели.

Сиреневый свет становился все сильнее - реактор входил в режим разноса.

Двенадцатый стоял на краю балкона, скрестив руки на груди, и вглядывался как-то расслабленно и грустно в реактор. Он будто не видел московитян. Но Сомов знал, что противник видит и знает все.

Филатов, набрав в легкие побольше воздуха и задержав дыхание, стал поднимать вдруг ставший необычно тяжелым пистолет. С трудом разведчик поймал черную фигуру в прицел. И вдавил спусковой крючок...

Очередь загрохотала оглушительно.

Но Двенадцатый за неуловимое мгновение до этого ушел в сторону, и теперь стоял метрах в пяти перед московитянами, разглядывая их тем самыми врезавшимися в память и в самую душу глазами, в которых застыла вселенская отрешенность.

- Зачем? - произнес Двенадцатый жестянно. - Вы чужие... Вы зря пришли сюда.

Налившая свинцовой тяжестью рука Филатова с зажатым в ней пистолетом «Гроза» опускалась. Разведчик, не в силах ничего поделать со своим одеревеневшим телом, безвольно разжал пальцы, и пистолет упал.

- Я не хочу зла, - произнес Снежный король. От него действительно исходил холод - тот самый холод, что и на Хрустальной горе, но более мощный, страшный.

- Но ты приносишь его, - выдавил Сомов.

- Каждый понимает зло по своему...

Снежный король ростом был не меньше двух метров, сухощавый, в черном, с синими пятнами, бесформенном уродливом балахоне. Его волосы развевались от порывов неощутимого ветра. А лицо... Лицо было неуловимо. Никак нельзя было сосредоточиться на нем и понять, что же оно из себя представляет. Оно было какое-то размытое. Сознание стороннего наблюдателя ухватывало отдельные черты, и лишь для того, чтобы понять, что всю картину в целом представить невозможно. Да и черты эти постоянно менялись. Неизменными были только бездонные глаза, в которых вращались целые вселенные.

- Вы мне мешаете... Я не виноват. Но вы уже мертвы, - Снежный король сделал небрежный жест рукой, и разведчик, собравший волю в кулак, начинавший приходить в себя и потянувшийся за пистолетом, вдруг отлетел, будто от напора урагана, ударился спиной о стену и сполз, потеряв сознание. Госпитальер тоже почувствовал, как внутри его все переворачивается. Чья-то жесткая, будто усеянная острыми лезвиями, холодная рука копалась внутри. И дыхания не хватало.

Снежный король пренебрежительно повернулся спиной к своим противникам. Бросил резко руку вперед, и сиреневое марево над реактором стало разрастаться, запульсировало, как послушное существо. Двенадцатый укрощал дикую, необузданную силу, которая рвалась наружу из реактора.

По руке Снежного короля текла кровь, видимо очередь из пистолета все-таки достала его. Но он не обращал внимания на раны. Кровь капала на пол и растекалась, как ртуть, свертываясь в подвижные юркие шарики.

А госпитальер с ужасом начинал осознавать суть замысла этого существа, которое когда-то называлось человеком, и ужас от этого осознания затмевал ощущение безысходности своего положения...

Сомов ощущал, что погибает... Ощущал явственно, что тонет, и нет сил сопротивляться. Он не мог спасти себя. Не мог спасти восемнадцать миллионов человек на этой планете.

Он не мог ничего!

Во всяком случае сперва он думал именно так. А потом мозаика начала складываться в голове... И вдруг часть его личности, будто давно ожидая это, заняла предназначенное ей место в чужой головоломке. В чудовищной головоломке, основой которой служил пресловутый двенадцатиугольник.

И в госпитальере тонкой струной зазвенела радость освобождения. И лед рассыпался. И в лицо ударил теплый ветерок. Все встало на свои места. Он разогнулся, повел плечами, сбрасывая сковавший его панцирь бездвижия и бесполезности.

Снежный король вдруг встревожился.

Из реактора вытекал теперь не мерцающий сиреневый свет, а спрут непроглядной тьмы, который, подобно выпущенному из пыльной старинной лампы джинну, сначала неуверенно, но все более сноровисто ощупывал окружающее. Щупальце мрака устремилось к протянутой руке Снежного короля, воссоединилось с ним, и человеческая фигура стала темнеть, вскоре превратившись в плоский силуэт на фоне идущего вразнос субатомного реактора.

- Ты не сможешь! - воскликнул Сомов.

Снежный король опять повернулся к нему. Сейчас он представлял из себя кусок тьмы, вставленный в окружающую действительность. Но были видны мерцающие голубым глаза. И в этих глазах сейчас светилось недоумение и опасение.

- Ты... - он не закончил.

- Да, - кивнул Сомов. - Ты не сможешь ничего... Я... Мы не позволим...

Госпитальер ощущал, как со всех сторон в него хлынула светлая сила, разбивающая лед вокруг. В это силе была теплая энергия земли. И тьма, тянущаяся от реактора, вдруг начала отступать.

И Двенадцатый снова обрел вещественность существа из этого мира.

А потом послышался крик, полный безумной, страшной, непередаваемой ярости.

И Снежный король рванулся к госпитальеру.

Он двигался быстро. Не так быстро, как его «растопленные», но тоже невероятно быстро. Сомов понял, что это порождение ночных кошмаров сейчас разорвет его.

Но возникло еще движение - это Филатов, пришедший в себя, вскочил на ноги, столкнулся со Снежным королем. Тот отлетел в сторону, упал и пружинно поднялся.

Филатов прыгнул вперед, туда, где лежал оброненный им пистолет. Двенадцатый тоже прыгнул. И тела переплелись отчаянном порыве уничтожить друг друга...

Это был удивительный бой! Глаз госпитальера едва успевал улавливать движения. Филатов был мастером синтетикбоя «Ту-чэй», и мог разделать под орех подавляющее большинство человеческих жителей Галактики. Но Снежный король уже не был человеком. И имел дьявольскую ловкость и подвижность. Сейчас его ментальная сила была заблокирована каким-то посторонним воздействием, но само измененное тело служило оружием.

Тела расплелись. Противники снова оказались на ногах. А отброшенный пистолет полетел вниз с площадки, замедляя падение и устремляясь неторопливо в путешествие по круговой орбите вокруг реактора.

Сейчас Снежный король уже не был сгустком тьмы. Он вновь обрел реальный облик. Но это ничего не меняло. Он собрался с силами и в нем была убийственная угроза. И госпитальер понял, что Филатову не выдержать напор противника. Сейчас Двенадцатый уничтожит его...

И тут Сомов запоздало вспомнил о своем оружии.

Достаточно неуклюже вытянул из кобуры пистолет. И нажал на спусковой крючок.

Было отлично видно, как пули ложатся в грудь этого непостижимого существа. Там, куда они попадали, вспыхивали фонтаны желтого света и тут же затухали. От ударов пуль Двенадцатый дергался и отступал. Споткнулся. Упал.

А потом снова очутился на ногах и, набирая скорость, не обращая внимания на удары пуль, рванулся вперед. Госпитальер ощутил страшнейший удар. Пистолет из рук выдернула несокрушимая сила, послышался отвратительный хруст ломающихся пальцев. Но боли он не почувствовал. Просто рука в миг стала чужая, так же как и правый бок. Он увидел, как пол неожиданно приблизился и ударил его по лицу.

Разведчик тем временем прыжком преодолел разделявшее его с противником расстояние. Тяжелые ботинки ударили в спину Снежного короля. Чудовище пролетело несколько метров и упало.

- Уходи прочь! - крикнул Сомов врагу, с трудом приподнимаясь и ощущая, что тело слушается плохо. - Ты еще успеешь! Ты останешься человеком!

Снежный король, снова стоящий на ногах и глядящий на своих врагов, обернулся и увидел, как сгусток тьмы втягивается в яйцо реактора.

Теперь из его груди лился не свет, а кровь. Пара десятков пуль, которые вошли в тело, видимо, были для этого существа вовсе не смертельными.

Разведчик покачивался, его лицо было разбито, рука повисла плетью, страшная рана кровоточила на предплечье. Драка далась ему нелегко. И он ждал, готовясь принять смерть, когда противник в последний раз ринется на него. Он отлично понимал, что сейчас Снежный король добьет их.

Но в Двенадцатом что-то надломилось. Его лицо исказила растерянность.

- Впереди вечность, - скрипуче произнес Снежный король. Легко вскочил на ограждение. Сделал шаг... И пошел...

Вечность? Что-то подсказало Сомову, что Снежный король исчерпал свое время.

Монстр переступал осторожно по воздуху, как по трясине.

Присмотревшись, можно было разглядеть, что он как по канату идет по тонкому щупальцу тьмы, тянущемуся от реактора. И фигура его темнела, пока он сам не превратился в сгусток тьмы...

- Уходим в темпе! - Филатов дернул за руку своего друга и поднял его на ноги.

Госпитальер плохо помнил, как они выбрались из реактора. Когда они спускались по винтовой лестнице в трубе, он потерял сознание и загремел вниз, но его поймал за руку друг. Тело немело. И в нос бил неприятной запах горелой пластмассы.

Филатов держал его за руку, как ребенка, и влек вперед, время от времени страшно ругаясь на «беспомощного головастика».

Они спотыкались о железяки и кабели в галереях. Аварийное освещение выключилось и включалось без всякой системы. Световой шарик на рукаве разведчика бросал скачущий луч, выхватывая из тьмы механизмы. Из недр реактора нарастал утробный гул и пробирал насквозь.

А потом ударил в глаза яркий дневной свет, и госпитальер понял, что они чудом выбрались из внешней галереи реактора. Он упал, не в силах двинуться, на потрескавшийся горячий бетон. У него было ощущение, что у него внутри зажгли печь. Вибрация сотрясала каждую клеточку его тела, забирая силы.

- Вставай! - заорал Филатов.

- Оставь. Я не могу!

- Ах ты гад! - Филатов взвалил его на плечи, качнулся, едва не потеряв равновесие, и устремился вперед.

Разведчик бежал с тяжелой ношей, а сзади вспухал и ломался бетон. Изменял очертания, бледнел, а потом наливался синевой золотой кожух реактора. Мир менял очертания.

Главное, не оглядываться, - мелькнуло в мутнеющем рассудке госпитальера. Будто окаменеешь, если поглядишь назад.

Филатов свалился, не добежав до ворот. Он хотел подняться, но не смог, застонал и пополз, таща за шиворот госпитальера. И, наконец, его, казавшиеся неисчерпаемыми, силы иссякли. Он уткнулся лицом в бетон.

А госпитальер со стоном приподнялся и с ужасом глядел, как золотой корпус реактора продолжает темнеть.

Темнело и все вокруг. Свет солнца блек. А само светило становилось не желтым, а красным, потом коричневым. Коричневый цвет овладевал миром.

Потом крепкие конструкции реактора стали проваливаться внутрь, ломаться...

Вибрация достигла предела.

И госпитальер снова потерял сознание...

Когда он очнулся, то понял, что вокруг опять светло. И солнце было желтое, а не коричневое.

К своему удивлению он лежал на краю ямы, и его рука свешивалась в пустоту.

Он приподнялся и сел. Увидел, что яма идеально кругла и уходит вниз на пару сотен метров. Такое ощущение, будто в землю вдавился гигантский шар, отполировав почву. И центром этого шара был ныне исчезнувший реактор.

Так и есть. Реактор схлопнулся, прихватив часть материи в неведомые и непонятные пространства.

- Ты живой? - прошептал слабо Сомов, беря за холодную руку распростершегося рядом разведчика. - Черт!

Его вдруг болью пронзила мысль - Филатов мертв!

Но веки разведчика слабо дрогнули. А через несколько секунд глаза приоткрылись.

- Мы его сделали? - спросил слабо разведчик.

- Сделали, - кивнул Филатов, и проглотил вставший в горле ком...

***

Два карантинных транспорта были похожи на гигантских китов. Они грузно развалились в углублениях просторных посадочных гнезд космопорта. В небе деловито сновали глайдеры и вертолеты, берущие курс к нужным им целям.

Работы был непочатый край. После схлопывания реактора и ухода Ледяного короля, «замерзшие» стали «размораживаться». К ним возвращалась жизнь. Не сразу. Не в миг. Они оживали постепенно. И они были слабы, беспомощны, нуждались в медицинской помощи.

Некоторые «замерзшие» погибали, но большинство удавалось спасти.

Теперь на планете исправно работала вся техника. Сфера изоляции пропала. Блокада была снята. И медицинские транспорты Московии сели на грунт. И медики занялись спасением пострадавших.

Все население Синей Долины было мобилизовано на спасательные работы и оказание помощи пострадавшим. Вдруг всем стало сразу не до политических дрязг, и беспорядки быстро выдохлись. Боевиков, не желавших смириться с тем, что все кончено, передавили несколькими специальными полицейскими акциями - предельно жестко и даже жестоко.

Кризис был преодолен.

Филатов и Сомов скучали в медицинском блоке карантинного транспорта. Состояние у обоих было удовлетворительное.

Их, ослабевших, израненных, подобрал у уничтоженного реактора вызванный разведчиком посольский глайдер, который после схлопывания реактора и исчезновения таинственного антитехнологического фактора смог подняться в воздух.

- Все, - сказал Сомов полковнику-медику, отворачиваясь от стереоэкрана, в который была видна туша соседнего медтранспорта и черная, уходящая к горизонту посадочная поверхность. - Ни секунды больше валяться здесь не буду.

- Надо пройти полный курс реабилитации, - строго произнес полковник.

- Я сам в состоянии понять, что мне надо, - заверил госпитальер.

- Ваш друг регенерацию не допрошел.

- Пусть лежит...

Госпитальер настоял на выписке. И дни спутались с ночами. Он попал в тяжелый, но привычный ритм каторжной работы по спасению людей в районе чрезвычайной ситуации. Он виртуозно орудовал с медаппаратурой, в госпитале, в полевых условиях. И спасал людей, потеряв в конце концов счет спасенным. Ему доставались самые тяжелые случаи, и он привычно творил чудеса.

А когда ему удавалось урвать минуты на отдых и расслабление в полутьме, в тишине, тогда к нему приходили Они.

Они появлялись в смутных образах, в еле слышных голосах. Они поведывали ему о сокровенном. Они благодарили его.

И он все больше втягивался в этот странный разговор, и узнавал много нового, то, что не надеялся узнать никогда. Они говорили ему о неведомом. И ему это нравилось.

Однажды из Санкт-Петербурга пришло сообщение об отзыве Уполномоченных Чрезвычайного Совета.

Когда челнок отрывался от планеты, госпитальер, ничего не в силах поделать с собой, прослезился. Он ощущал, как будто его режут по живому. Но он знал, что иначе нельзя. Его место не здесь. Не с ними. Он сделал свой выбор. И должен идти по этому пути до конца.

Спейсрейдер «Альтаир» провалился в надпространство.

***

- Не собираешься сесть за отчет? – полюбопытствовал Филатов.

- Собираюсь, - рассеянно кивнул госпитальер, развалившись в кресле-трансформере в тесной каюте «Альтаира».

- Кстати, я понял далеко не все. Если не трудно, расскажи, доктор.

- Снежный король, двенадцатый, хотел затянуть в провал всю планету.

- Это я знаю, - махнул рукой разведчик.

- Это главное. Но есть и второстепенные детали, - госпитальер замялся. И его вдруг прорвало. Он выложил своему другу то, что вряд ли войдет в отчеты - как понимает произошедшую странную историю в меру своего разумения, которое, скорее всего, далеко не всеобъемлющее.

Союз Двадцати, подчинивший себе пару сотен лет назад довольно обширный и густонаселенный сектор Галактики - достаточно странная цивилизация, возникшая после «Большого разбредания человечества», когда погибла Старая Земля. Колонизированные миры, как правило, создавались по образу и подобию земных государственных, этнических, религиозных образований. Союз двадцати вобрал в себя, как губка, десятки различных этносов, культур, религий, но доминирующими были восточные принципы мироощущения, имеющие тяготение к индуизму и буддизму. Были в Союзе и свои мессии, и свои пророки, и странные, а порой и страшные религиозные течения. И в конченом итоге вся деятельность сводилась к главному – попыткам овладеть долей Вселенской Воли.

Теологи и ученые, которых магнитом притягивал со всей Галактики Союз Двадцати, сходились на достаточно спорной, но имеющей право на существование теории, что наш мир – ничто иное, как информация, выраженная в более или менее грубых материальных формах. Но первична даже не сама информация. Существует Вселенская Воля, которая приводит в движение все сущее, и долей которой наделено каждое существо, каждый предмет, каждый атом. Было еще отдельное мнение, что у Воли имеется тоже первопричина - Вселенская Любовь, но эта романтическая идея нашла не так много последователей. Тот, кто овладеет долей Вселенской Воли, станет равен по мощи богам. Тогда техника, наука - все становится ненужным. Механизмы, вещественные предметы, эти надоедливые посредники между духом и окружающим миром, костыли человечества, они не понадобятся тем, кто владеет Волей. Воля подчинит информацию, на нее нарастет любая материя. Вот она, древняя магия чистой воды.

Во всех этих идеях определенно была некоторая часть истины. Во всяком случае передовые научные исследования нащупывают тропинки, которые ведут к схожему миропониманию, но для тайных обществ и мистиков Союза Двадцати все решалось верой. И эффективные технологии овладения Волей существовали на Востоке Старой Земли тысячи лет.

То, что творилось в лабораториях и научно-исследовательских центрах Союза Двадцати - до сих пор во многом является загадкой. Однажды случилось то, что случается очень часто с ищущими неуловимое – более практичные соседи, которые не задумывались над вселенской Волей, а клепали новейшие звездолеты и наступательные средства, добились технологического преимущества, и Союз перестал существовать.

В ту войну было уничтожено слишком многое. Когда шла первая волна оккупации, и десантные суда Седьмого Рейха приземлялись на планеты с взломанной планетарной обороной, огнем и мечом прокладывая себе путь, ученые Союза Двадцати в отчаянии взрывали свои лаборатории, стирали банки данных, кончали жизнь самоубийством, чтобы Тайна не досталась врагу. Но ходили слухи о том, что Маги Союза достигли многого и почти получили то, что искали.

Синяя Долина для размещения исследовательского центра была выбрана не случайно. Здесь возникло уникальное пересечение неведомых современным ученым Вселенских токов Информации, точка напряжения, тут пролегала наиболее тонкая грань между мирами.

Здесь руководители Союза Двадцати рассчитывали реализовывать несколько прорывных проектов. Главный из них - Двенадцатиугольник. Каждый угол представлял из себя человека (или сверхчеловека), наделенного какими-то экстраординарными способностями - даром телекинеза, прогностики, левитации. Впрочем, то, что представлял из себя каждый в отдельности, было не так важно. А важным являлось, что они станут из себя представлять вместе, сложив двенадцатиугольник, помещенный в один из Галактических центров силы.

Что выйдет - скорее всего, этого не представляли даже вдохновители эксперимента. Результатом могло стать и глубокое проникновение в информационное поле планеты, Системы, а то и Галактики, и возможность ломать, скручивать в узлы пространство и время, легко играть черными и белыми дырами, распахивать наглухо запертые двери в иные, самые невероятные, миры.

В один прекрасный день Двенадцать заняли свои места по углам Двенадцатиугольника, образовали мистическую фигуру, и неожиданно впали в ступор. Они сразу достигли состояния, которые древние называли «сатори» – вся жизнедеятельность организма заторможена, а дух мечется в неведомых пространствах и способен творить чудеса.

Попытки ученых проникнуть на Хрустальную гору не увенчались успехом. Двенадцатиугольник отгородился ото всех «барьером холода».

Исследовательские программы были рассчитаны не на один десяток лет. И рано или поздно контакт с Углами был бы установлен. Но пришло время вооруженной конфронтации с Седьмым рейхом. И на планету ринулись стальные штурмовые легионы «Скелета Горгулии». И спасения от них, казалось, не было.

Оборонительные орбитальные комплексы и флот Союза Двадцати, прикрывавшие Синюю Долину, были перемолоты первым массированным ударом противника. Оставались планетарные защитные комплексы, которым предстояло пасть под вторым ударом. А там враг высадится на твердь, и тогда пощады не будет никому.

Когда спасения не видел никто, «Двенадцатиугольник» сказал свое слово.

Что произошло - так точно ничто и не знает. Просто что-то незримо изменилось в части Вселенной, ограниченной одной звездной системой. Сдвинулись совсем немного, почти неощутимо, мировые константы, физические законы стали чуточку иными. Двенадцать будто приподняли занавес над иным миром, и часть иномирья впустили в систему. И большинство кораблей Седьмого Рейха превратились в беспомощные дрейфующие в пустоте жестяные коробки, наполненные людьми, с ужасов ожидающими, когда истощатся источники энергии и истечет последний глоток кислорода. Неведомая сила, растекшаяся по Системе, парализовывала прежде всего чужую технику, будто действовала выборочно.

Потеряв целую дивизию, Седьмой Рейх больше не предпринимал атак на Синюю Долину. У новых тевтонов к тому времени возникли свои серьезные проблемы, и им стало ни до чего. А Синяя Долина осталась без присмотра. Планета была забыта. И просуществовала так сотню лет, пока на нее не высадились корабли Московии.

Все это время десятилетия Магическая Фигура не давала о себе знать, но и не подпускала к себе. После прошедшей смуты Двенадцатиугольник на «Хрустальной горе» стал самой охраняемой государственной тайной, что, впрочем, не помешало утвердиться этой фигуре в орнаментах, эмблемах, государственной символике. Те люди, или демоны, или полубоги, которые все так же неподвижно продолжали сидеть в углах геометрической фигуры, несомненно, не потратили эти годы даром. Они постигли то, что человечество постигнет нескоро. Их разум побывал там, куда людям доступ закрыт семью замками. Они в чем-то достигли совершенства, в чем-то упали в преисподнюю. Возможно, при желании они смогли бы зажечь или погасить звезду. Или завязать пространство и время в узел...

В какую-то минуту, вознесясь в гордыне, Восьмой Угол посчитал, что понял что-то, чего не поняли другие. Он нащупал поле Силы. И решил, что один достигнет большего, чем скованный цепью со своими Соратниками.

И однажды Восьмой Угол покинул свое место.

Звучит невинно - покинул место. На деле для остальных это стало катастрофой. Часть единой информационной сущности, которую представлял из себя Двенадцатиугольник, отпала. Восьмым углом был нанесен психоудар такой силы, который оставшийся Одинадцатиугольник не смог компенсировать, и провалился в черную дыру безделья и безволия.

Что хотел Восьмой Угол? Завладеть планетой и утащить ее в другое измерение, подчинив себе распыленную, но мощную Волю восемнадцати миллионов людей? Соскользнуть в неизвестность один? Но он шел по планете, и его появление ломало информационную оболочку. Он воплощал в себе энергию бунта, гордыни и алчущего стремления владеть всем. Его шаги оставляли глубокие следы, пробивали в пространстве дыры, в которые истекали души людей, и откуда взамен приходила иная материя, иные законы. И люди в городах, куда ступал Восьмой Угол, «леденели». Они становились пленниками, рабами. Они образовывали единые замкнутые энергоинформационные системы, которые, вместе с тем, как-то реагировали на окружающее, обладали инстинктом самосохранения, изгоняя чужаков. Одной из таких систем самозащиты были «растопленные». Хотя, возможно, они были и порождением злой воли Восьмого Угла - тут у госпитальера не было определенного мнения. Так же информационные возмущения воздействовали на толпу в Лайстенберге, стремившейся разорвать чужаков.

Снежный король шел по Синей Долине, как вампир впитывая и истощая силы земли и людей. Оставляя за собой «замороженные» тела. Он шел к реактору «Антей». Ему нужна была сжатая в нем могучая энергия, чтобы кинуть этот мир в иное пространство, которое будет конструировать по своей воле, становясь творцом миров, Адептом Воли, темным демоном Силы.

И оглушенные Одиннадцать ничем не могли ему помешать. Они нуждались в помощи. В помощи извне. Помощи того, кто обладает достаточно редким набором качеств, в том числе способностью не «замораживаться».

Энергоинформационное поле планеты подобно компьютеру, через который по голобальсети можно попасть на другие подобные компьютеры, в целом составляющее Информационное Поле Вселенной. Несколько десятков светолет здесь не играют особой роли. Там все по другому. Расстояния, время - все лишено количественных значений. А имеет значение лишь балансы сил, влияний. И еще - течения водовороты, ловушки в бескрайнем океане информации. Если можно так выразиться, Одиннадцать включили режим поиска, задав необходимые параметры, и вышли таким образом на Филатова и Сомова - удивительную пару, разбуженные частички Воли в которых позволяли ломать саму Судьбу.

Не в силах напрямую достучаться до сознания московитян, они использовали посредников из числа тех, кто создан для того, чтобы их взяли под контроль. И так получилось, что один из них оказался латином.

Уже когда все было кончено, Одиннадцать, обретя былую силу, без труда достучались до сознания Сомова. Это было странное ощущение - как между сном и бодрствованием, когда информация помимо чувств вливается в тебя, как в пустой сосуд. Тогда госпитальер и узнал, как все было.

- Нам нужен двенадцатый угол, - прошелестело в сознании в ночь, за три дня до того, как друзья покинули планету.

- Кто? Уж не я ли?! - вырвалось из глубины существа Сомова.

- Нет... Ты не подойдешь.... Мы будем искать. На поиск уйдут годы. Нас не смущает ожидание. Но мы боимся, что прошлый Восьмой оттуда вернется.

- Он не вернется.

- Почему?

Госпитальер не мог объяснить, откуда у него такая уверенность. Но ему казалось, что Восьмой Угол покинул этот мир навсегда.

- Кажется, он нашел то, что искал. За той стороной зеркала, - как смог ответил Сомов.

Примерно так выглядела для Сомова вся эта история. Но он был не уверен, что картина хоть в какой-то мере полная.

Но это неважно. Все узнать невозможно. Недоговоренность придает миру оттенки. И жить тогда становится куда интереснее.

***

За окном накрапывал мелкий моросящий дождь. Мокрая мостовая, мокрые зонты, мокрая пролетка. Стук копыт. И какое-то грустное, минорное состояние, И мокрые думы.

Сомов сидел перед камином, в котором трещали поленья. Огонь метался весело, как мелкий бесенок.

Госпитальер честно пытался расслабиться, и ничего не выходило. Сегодня в нем поднималась глубоко сидящая тревога.

После возвращения с Синей Долины прошло четыре месяца. И госпитальер все никак не мог прийти в себя. Дело даже не в том, как за друзей с энтузиазмом взялись московитянские ученые и спецслужбы, выдавливая по капле информацию – к этому, как раз, было не привыкать. Хуже, что Синяя Долина не отпускала его. И вряд ли отпустит всю оставшуюся жизнь. Он оставил там часть своей души. И ему не раз грезился двенадцатиугольная пирамида. И одиннадцать потерянных, одиноких Богов в углах фигуры.

Он прикрыл глаза, сжав массивные подлокотники кресла.

Возникло ощущение, ему кто-то дышит в затылок. Дыхание было невесомое, едва ощутимое, но проникающее глубоко, в саму душу.

И еще возникло ощущение чужого присутствия.

Это пугающее ощущение росло. И из полумрака на улице будто просачивалась неопределенность, вязкость. И тут он разом провалился в темноту.

Это не была галлюцинация. Это не был морок. Он просто провалился в иной мир, такой же реальный, как и тот, где только что плясал огонь в камине.

И как наяву, ярко он увидел синюю дорогу, извивающуюся среди холмов в сказочном мире.

И услышал зов. Отдаленный. На грани восприятия. Но в этом зове слышалась надежда.

И вдруг он понял, откуда этот зов.

Двенадцатиугольник сформирован снова...