Горькие травы Чернобыля

Глава одиннадцатая

Мы готовились к поездке около месяца. На квартире полковника в Минске. Осторожно, сначала по телефону, а потом и лично, контактировали со сталкерами «Зоны отчуждения».

Сталкеры шли на контакт неохотно, не понимая конечной цели нашего визита в «Зону».

Но дело, постепенно, двигалось. Климчук сразу решил, что единственный человек в Припяти, который может отнестись всерьёз к нашему визиту – начальник припятского горотдела КГБ УССР подполковник Клочков. Володя сталкивался с ним в том далеком 86-м, вместе лечились после аварии в 6-й клинике Москвы. По словам Климчука, подполковник был мужиком решительным и дотошным, он рассказывал, что еще задолго до самой аварии, Клочков бомбардировал своё руководство докладами о неблагополучной и нестабильной работе ЧАЭС, предсказывал высокую вероятность взрыва.

Мы сошлись во мнении, что лучшей кандидатуры для наших целей просто не найти.

Установили и другой важный факт: 26 апреля – единственный день в году, когда пропуск в «Зону» получить легче обычного – в этот день украинские власти пропускали в 30-километровую зону родственников, чтобы те могли проведать могилы близких людей.

По знакомым, да по сусекам Климчук насобирал немалую сумму советских денег, образца 1961 года – могли понадобиться в Припяти. Также мы захватили и современные российские и белорусские рубли, украинские гривны. В качестве лишнего доказательства. Не забыл Володя и рюкзак со спортивной одеждой, водой и консервами. У меня же в кейсе лежали смартфон, планшетник «Lenovo» с записью эфира программы «Время», выступлением генсека Горбачёва и небольшим документальным фильмом о Чернобыльской катастрофе, а также валюта из валют – две бутылки шведской водки «Абсолют», которая, по моему мнению, произвела бы на любого советского человека неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь…

– Долго, пришлось ждать, Стасик? – виновато спросил я.

Мальчишка вздрогнул, подошел ближе, глянул в лицо знакомыми умными глазами.

– Голос всё такой же у тебя… у Вас. Наверное, долго… Это я кинул вам мяч.

– Зато мой внешний вид претерпел существенные изменения, – с грустной иронией сказал я, – располнел и лысина появилась.

– Знаете, я бы тоже хотел так измениться, – тихо произнес Стась, – мы здесь все хотели бы вырасти и прожить нормальную жизнь. В своём городе.

Всё-таки болонка доигралась. Встретившись с ботинком Климчука, белая курчавая бестия взвизгнула и бросилась наутёк.

– Какая-то ажиотажная собака, – сердито сказал Володя, – только скандала нам здесь не хватало!

Он глянул на часы, покачал головой и быстрыми шагами подошел к нам.

– А теперь, юноша, – пророкотал Климчук, – ведите нас к ближайшей телефонной будке.

Стасик обомлел, да и я очень сильно удивился – полковник явно видел и слышал парня!

Климчук потряс за плечо окаменевшего Стася и рассмеялся:

– Да если бы я 30 лет назад, патрулируя ночную Припять, не встречал эту малолетнюю банду, разве б я полез в это чёртово колесо! Видать, не ты один – экстрасенс.

Стась пришел в чувство, разулыбался, кажется, к нему вернулась надежда.

– Возле кафе «Олимпия» есть автомат, пойдемте туда…

Полковник втиснулся в телефонную будку и зажёг свет.

– Двушку дать? – нетерпеливо спросил Стасик.

– Всё предусмотрено, парень!

Володя хитро подмигнул и извлёк из кителя советскую двухкопеечную монету. Уверенно и быстро стал набирать номер.

– Добрый вечер! – сказал он невидимому собеседнику, – полковник Климчук беспокоит. Я из Минска прибыл. Мне срочно нужен Виктор Николаевич. Ещё на работе? Прекрасно! Нет, не соединяйте, я сейчас подойду.

Глаза Климчука горели. Он как-то весь подобрался, сосредоточился.

– Вот что, друже, – сказал он мне, – возьми-ка ты мой рюкзачок. И отдай мне свой кейс. С товарищем я предпочту переговорить с глазу на глаз.

Подхватив, как пушинку, тяжелый кейс, Климчук стремительным шагом нырнул куда-то в кусты сирени и скрылся. Припять Володя знал хорошо.

– Куда это почапал ваш странный полковник? – заинтересованно спросил Стась.

– В Комитет государственной безопасности, – ответил я. – Пойдём, Стаська, прогуляемся. Мороженого покушаем.

– Какое мороженое в одиннадцатом часу ночи? – удивился Стась. – Закрыто всё давно.

Ах, да! Конечно! Я и позабыл почти те времена, когда мороженое нереально было найти в 10 часов вечера. А порою и в 10 утра тоже.

– Значит, просто прогуляемся, – резюмировал я.

Стасик явно не возражал…

Начальник припятского горотдела КГБ УССР Виктор Николаевич Клочков наконец оторвал сверлящий взгляд от Климчука и его загадочной формы. Подполковник Клочков теперь внимательно смотрел на свой стол, точнее на невероятные для 80-х годов прошлого столетия артефакты – планшетный компьютер, смартфон и денежные купюры – тысячу белорусских «зайчиков», сто российских рублей и одну украинскую гривну.

Виктор Николаевич даже изумленно отодвинулся в кресле подальше от стола, когда на планшетнике появилось изображение Азы Лихитченко, ведущей программы «Время». Она четким, классическим голосом советского диктора рассказывала об аварии на Чернобыльской АЭС. А вот пошло и выступление Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва. Михаил Сергеевич был мрачен, голос севший, взволнованный: «Все вы знаете, недавно нас постигла беда – авария на Чернобыльской атомной электростанции. Она больно затронула советских людей, взволновала международную общественность…»

Виктор Николаевич стал бледен, как мел. Лицо осунулось, нервно задрожали руки.

– Позвольте, товарищ подполковник, – сказал Климчук и сделал несколько движений пальцем по экрану.

Горбачёва сменили кадры разрушенного реактора. Люди в защитных костюмах очень быстро бегали по площадке станции, собирали лопатами какие-то камни, грязь, куски графита и ещё непонятно чего. Пошли кадры эвакуации, вереницы автобусов, опустевшей Припяти…

Подполковник на мгновение закрыл лицо руками. Только на мгновение. Потянулся к пачке «Столичных». Нервно закурил.

– Я вам верю, товарищ Климчук, – с надрывом в голосе сказал Клочков, – такое никакие американцы не подделают. И хреновин у них таких нет. У нас – тем более.

Он взмахом руки остановил попытавшегося что-то сказать Климчука:

– Я уже докладывал наверх, что на станции неблагополучно. Непонятные эксперименты, скачки мощности на блоках. Были и серьёзные аварии… Когда эта должна произойти?

– Ближайшей ночью, в час двадцать четыре, – отчеканил Климчук, – но неуправляемым реактор станет часом раньше.

Подполковник Клочков подскочил с кресла:

– Так какого же вы беса не пришли ко мне раньше, товарищ белорусский полковник?

– Долго объяснять, – вздохнул Климчук, – не можем мы появиться здесь раньше 22-х часов 25 апреля.

Клочков не стал уточнять почему. Схватил трубку телефона.

– Брюханова ко мне! Найдите его, где хотите! Быстро! Бегом!

Климчук почувствовал, как колотится сердце, где-то в нём вспыхнул маленький огонёчек надежды. «Стоп! Сосредоточиться! Не расслабляться!» – сам себе скомандовал полковник.

Виктор Николаевич задумчиво теребил телефонный провод и, словно сам с собой, заговорил вновь:

– Конечно, надо докладывать в Киев. Но пока я там буду объясняться, пока они будут звонить в Москву… Нет, так нельзя. Объясняться буду потом. Сейчас надо действовать! Хуже точно не будет…

Он вдруг перешел на «ты»:

– Вот что, белорусский полковник! Оставь-ка мне эту вещичку! – палец упёрся в планшетник. – Потом, если чего, в Москве буду отбрехиваться… И вот ещё чего… Сними ты, ради бога, эту форму! Оденься в гражданское. Шо-то мне твоя история про распавшийся Союз ой как не нравится! Керосином пахнет, могут понять тебя неправильно, товарищ полковник!

Климчук понимающе кивнул. Зазвонил один из телефонов.

– Виктор Николаевич, Виктор Петрович у телефона! – донёсся до Климчука бодрый голос.

– Минутку! – подполковник Клочков положил трубку на стол и строго посмотрел на гостя из будущего:

– Мой помощник поселит вас с товарищем в гостиницу «Полесье». Нормальные, настоящие советские деньги у вас есть? Точно настоящие? Хорошо! Я тут порешаю вопросы и вас навещу. Разумеется, вынужден просить вас город не покидать!