Горец в её постели

Глава 9

Спустя несколько вечеров, Мара любовалась произведенными ею в своей спальне переменами. Не столько изменениями, сколько дополнениями: тщательно подобранными и с особой скрупулезностью размещенными вещицами, предназначенными обеспечить ей уверенность в том, что входя в комнату, у нее больше никогда не возникнет ощущения присутствия незваного гостя.

В частности, некоего обладателя раздражающе обольстительной внешности, ростом в шесть футов и четыре дюйма.

А также необъяснимого холода в комнате и характерных скрипов, стонов и стуков посреди ночи, которые она объясняла фокусами Горячего Шотландца с целью напугать ее. За три последние ночи он извел ее подобными трюками, время от времени вызывая раскаты грома, достаточно громкие, чтобы разрушить оконные стекла, и посылая изредка вспышки молний.

Глубокой ночью она просыпалась от звуков открывающейся и закрывающейся двери, хотя та была надежно заперта!

– Подобные шутки устарели, оловянный солдатик, – тихо произнесла она, расхаживая по комнате и с каждым шагом чувствуя в себе растущую уверенность. – Ты обманулся.

Она глянула на Бена, который спал, уютно устроившись рядом с камином. Странно, старый пес, казалось, нисколько не возражал против этих происков рыцаря.

А вот у нее возражений имелось достаточно.

Особенно с момента Того Поцелуя, которого не должно было случиться. Она вздрогнула и потерла руки. По крайней мере, она фактически больше не видела его.

Вместо того чтобы создавать ей проблемы, он мог бы проводить время в морской пещере, катаясь на волнах прилива. Или еще лучше, завывая в мрачном темном подземелье замка какого-нибудь другого простака. А ее владения оставил бы в покое.

Если бы Бен начал без него скучать, она развлекла бы его каким-нибудь старым фильмом, вроде «Каспера».

Мара получила столько оскорблений, сколько не может стерпеть ни одна девушка, и ее терпению пришел конец. Горячий Шотландец, оловянный солдатик или какой там еще образ он выберет, будет сильно поражен, если посмеет явиться снова.

– Довольно бегать вокруг того, кого не существует, – раздраженно сказала она спящему Бену. – Больше никакого сопения и фырканий на воздух и виляния хвостом непонятно перед чем.

И никаких трепетных вздохов и жарких взглядов в ее сторону.

В искренности этих воспламеняющих взглядов она, конечно, не сомневалась.

Это же Горячий Шотландец, в конце концов.

Она насупилась и подцепила носком лоскут ткани на ковре.

Этот ублюдок с порочным взглядом здорово распалил ее. Даже подвел к краю невероятного, потрясающего оргазма только за тем, чтобы окунуть потом в шокирующую, ледяную пустоту как раз в тот самый момент, когда она начала распадаться на части. И проделал все это, даже не раздев ее.

Но подобное больше не повториться. Теперь она подготовилась и приняла меры.

И судя по тому, что ей рассказали, они были надежными. Очень эффективными и способными отразить любое, даже самое дерзкое привидение.

Надеясь, что все это так и есть, она подошла к массивному дубовому туалетному столику, взяла тонкую, клиновидной формы свечу и понюхала ее. Свеча имела тонкий аромат лаванды и была сделана Иннес.

Свеча против призраков.

Так утверждала чудаковатая старушка, с гордостью информируя ее, что проживающий в Рэйвенскрэйге эксперт по привидениям, Пруденсия, читала над последней партией специальных лавандовых свечей Иннес изгоняющие духов молитвы. И над ее вересковым мылом тоже (не сказать, что Мара желала идти на такие уж крайности). Она не желала, чтобы Горячий Шотландец оказался с ней в душе, если Пруденсия ошиблась со своими заклинаниями.

И при этом она не очень доверяла самопровозглашенным способностям поварихи. Бормоча абракадабру, нельзя превратить обычные предметы быта в средства устрашения призраков.

Но она готова была испробовать что угодно.

Даже если использование подобных сомнительных приемов значительно подстрекнет гнев Мердока.

Хотя надо отдать ему должное, за исключением нескольких «кхм» и взглядов сквозь прищур на повариху и Иннес, кривоногий дворецкий нехотя позволил Маре делать все, что ей нравится в Чертополоховой комнате.

И ей действительно нравилось.

До тех пор, пока простая мысль о Горячем Шотландце будет заставлять подпрыгивать ее сердце, выбор у нее небольшой.

Разъярена она или нет, ее охватил трепет возбуждения, стоило ей только подумать о его пальцах, играющих с ее сосками. Воспоминания о его языке, кружившемся у нее во рту, доставляли невыносимую муку. Так что, поставив пурпурную свечку Иннес, она направилась прямиком к высоким окнам.

Со вчерашнего дня там висели большие, связанные между собой узлами пледы Макдугаллов, и этот вид доставлял ей удовлетворение.

Огромное удовлетворение.

Насколько призрачный горец ненавидит ее клан, настолько он разозлится, увидев новые оконные драпировки, призванные удержать его от происков в ее комнате.

В противном случае у нее установлены другие ловушки – помехи, которые, как она не сомневалась, он не сможет преодолеть.

Едва сдерживая нервный смех, она откинула полосу тяжелой шерстяной материи и выглянула наружу. К счастью, ее специальные оконные украшения все еще были там: за наружным стеклом лежали большие пучки остро пахнущего чеснока и красивые связки свежесрезанных веток рябины, украшенных красными ягодами.

Мара улыбнулась. Лучше обезопасить себя вдвойне, чем оказаться совсем неподготовленной.

В равной степени успокаивала и пустая дорожка на стене, все бойницы тоже были пустыми. Заросшие мхом камни не охранялись ни рыцарями в доспехах, ни горцами с пламенным взглядом. Даже более того, не появилось никого, пугающе похожего на Горячего Шотландца, стоящего с высокомерным видом, прислонившись к зубцу, со скрещенными на груди руками и сердитым взглядом, устремленным на нее.

Мара с облегчением выдохнула и вернулась в комнату в надежде, что ничего не забыла.

Свечи Иннес уже горели, и их золотые огоньки красиво отражались в маленьких зеркалах, которые она поставила на мраморной каминной полке. А отдельно стоящее большое зеркало тоже было украшено алыми гроздьями рябины. Деревянные распятия украшали каждую стену, а одно подмигивало ей с двери спальни.

А еще на каждую доступную поверхность в комнате она расставила серебряные чаши со святой водой. Как уверяла Пруденсия, святая вода была чрезвычайно мощным препятствием для ночных гостей сверхъестественного происхождения.

Мара фыркнула, не в силах изгнать сомнения. У нее дернулся мускул под глазом, когда она подумала об этой неправдоподобной магической силе воды. Была вода святой или нет, она сделала зарубку в памяти, чтобы не забыть сказать спасибо горничным-близнецам Агнес и Айласе за то, что они совершили поход в горы к древнему кельтскому колодцу.

Не дав себе времени подумать и ощутить себя еще глупее, она схватила ближайшую чашу и начала разбрызгивать ледяные капли по всей комнате, особенно стараясь тонкой струей очертить защитный круг вокруг кровати.

– Почти готово, – заверила она Бена, сделав круг из воды вокруг него тоже.

Просто на всякий случай. А не из-за мыслей, что Горячий Шотландец навредит невинному старому псу.

Правда была в том, что, похоже, он испытывал к Бену добрые чувства. Даже к Скотти и Дотти, хотя эта парочка только рычала на него или кусала за лодыжки – когда не убегала от него.

Мара вздохнула. Сэр Александр Дуглас явно любил собак. Качество, которое обычно она высоко ценила. А тот поцелуй, от которого она потеряла голову, казалось, продолжал удерживать ее во власти призрака.

Но сейчас она не хотела вспоминать о нем ничего хорошего.

Иначе начинала чувствовать себя странно потерянной.

Так что Мара просто отвернулась от спящего пса и отложила пустую серебряную чашу. Она сделала все, что могла, и никаких вопросов в душе, типа «что, если» и «что могло бы быть».

Особенно, когда он был так невыносим.

Она стряхнула с рук воду. Жаль, что ей не удается с легкостью забыть о нем. Наоборот, ее сердце пустилось вскачь, а во рту стало слишком сухо.

Но, по крайней мере, она находилась здесь, а не тряслась в какой-нибудь гостинице в Обане, боясь подступиться к своему наследству.

В ней было достаточно крови Макдугаллов, чтобы не дать призраку лишить ее удовольствия спать голой. Ну, или почти голой, решила Мара, начиная раздеваться. Она осталась в своем черном сексуальном тедди. И хотя летом ночи в Хайленде никогда не бывали темными, из-за плотных занавесей из пледов комнату наполняли густые тени.

Было темно, не считая отсвета очага и свечей Иннес. Но она не собиралась переживать по поводу какого бы то ни было освещения. Если оловянный солдатик скрывается где-то, сверкая своими невидимыми кинжалами, ему нужно лишь напрячь свои призрачные глаза.

В сущности, она возможно даже поощрила его своим маленьким шоу.

Чувствуя себя восхитительно безнравственной, Мара упала на кровать.

– Моя кровать, – бросила она вызов тишине.

Потом перекатившись на бок, несколько раз подняла и опустила ногу, проделав движения с намеренной медлительностью. Он уже проговорился, что не мог противиться желанию заглянуть ей между ними, так что она просто угождает ему.

В надежде, что он возбудится до посинения шаров.

Должен же ее маленький озорной черный тедди оправдать свою цену.

Крайне обольстительная маленькая штучка из прозрачного кружева стоила ей кучу денег. Но она не смогла удержаться от покупки, едва увидев ее в витрине магазина дамского белья в Ковент Гарден. Она решительно совершила эту покупку, планируя сохранить ее для ночи непреодолимого соблазна и горячего, умопомрачительного секса.

Дикого, необузданного секса, без комплексов, без правил.

Такого, в реальное существование которого авторы любовных романов пытались заставить поверить простодушных читателей.

– Ха, ха, ха, – насмешливо выдохнула Мара, откидываясь на спину и согнув руки под головой. Кого она одурачила? Он – единственный из встреченных ею мужчин заслуживал чего угодно, только не соблазнения.

До сих пор все они оказывались недоумками или психами. Или имели при себе столько багажа, что служащий авиакомпании мог заработать себе двойную грыжу.

Единственными галантными кавалерами по ее наблюдениям оказались обладатели четырех лап и мокрых носов.

А в последнее время она притягивала призраков.

Точнее, призрака.

Так что, нацепив на лицо гримасу, она надеялась, достаточно свирепую, чтобы отразить целый батальон подобных мерзавцев, она снова подняла ногу, толкая ею новые драпировки кровати.

Как только пальцы голой ступни коснулись яркой шотландки, она вздрогнула от ударившего в нее порыва ледяного воздуха. Повесить пледы Макдугаллов на окна – одно, а украсить клановыми цветами ее великолепную кровать – нечто совершенно другое.

Уже не чувствуя себя такой храброй, она отдернула ногу и юркнула под покрывала. Они тоже имели клановую расцветку Макдугаллов, но укрывшись ими до подбородка, Мара почувствовала себя лучше.

Почти ожидая услышать его низкий с шотландским акцентом голос, орущий на нее, она проигнорировала покалывание в затылке, пытаясь не смотреть на все эти величественные старинные портреты на стенах спальни. Поскольку подозревала, что если осмелится, то это окажется не один из ее бородатых, завернутых в пледы, предков, хмуро глядящих на нее, а он.

Готовый выйти из тяжелой золоченой рамы и начать раздирать каждый найденный в комнате клочок шотландки цветов Макдугаллов. Она не сомневалась, что он может это сделать.

Любой, кто проходил сквозь стены и средь бела дня исчезал с крупа лошади, мог сделать все, что угодно.

Уверенная в этом, девушка еще глубже скользнула под одеяла. Доживи она до ста лет, все равно не забудет, как он просто растворился, когда они добрались до конюшен.

О-о-о, да! у этого человека имелся весьма внушительный репертуар.

И что бы еще он ни делал, это не должно удивлять ее.

Что ее беспокоило, так это его инсинуации относительно ее предков. Не то чтобы она много думала о них. Безусловно, не так как ее отец с его слабостью к генеалогии.

Черт, иногда он с таким воодушевлением говорил о предках типа Колина Макдугалла и Леди Изобэль, что Мара почти ждала, что они собственной персоной явятся прямо к обеду и позвонят в дверь дома на Уан Керн Авеню.

Хью Макдугалл был одержим генеалогией.

К великому удивлению Мары, с тех пор как она прибыла в Рэйвенскрэйг, этот вопрос тоже начал волновать ее. Не до помешательства и не до остекленения глаз как у отца, но достаточно, чтобы возмущаться всякий раз, когда Горячий Шотландец пытался очернить их имя.

Макдугаллы – отличный горский клан. Древний и гордый. Если они считали Роберта Брюса своим смертельным врагом, значит, у них на то были причины.

Теперь, когда больше не осталось сомнений в правдивости заявлений оловянного солдатика о своей призрачной природе, она могла предположить, что он знал их. Из этой вероятности проистекал только один вывод.

Он – мерзавец, который толковал правду в своих собственных интересах.

Исторические хроники не лгали.

Врал этот негодяй, и, похоже, он был первостатейным подлецом.

Опасным, интригующим и слишком сексуальным.

Мара прикусила губу. У нее внутри начал пульсировать требовательный жар. Вихри мучительных ощущений закручивались в животе и растекались по всему телу, прямо до пальчиков ног, окрашенных в красный цвет.

Она вздохнула. Правду невозможно отрицать. Так же, как она любила спать обнаженной, точно так же ее сердце делало сальто при виде плохих парней.

Такая досада, что этот оказался призраком.

И все зашло слишком далеко.

Но прежде, чем она успела выкинуть его из головы, по комнате пронесся порыв холодного воздуха, который всколыхнул драпировки из шотландки и погасил все до единой лавандовые свечи Иннес. За одну секунду температура скакнула вниз, от прохлады до нестерпимого холода.

– О-о-о, нет, – простонала Мара, ее глаза расширились, когда огонь в камине взметнулся и зашипел.

Торф никогда не выстреливал высоким, многоцветным пламенем – торф всегда горел спокойно. Даже она знала это.

А потом огонь снова стал неярким, и все стихло.

Как и должно было быть.

Мара сглотнула, спрашивая себя, не сон ли это. Может она просто проснулась от кошмара?

Несколько серебряных чаш со святой водой теперь были раскиданы по полу. Их содержимое впитывалось толстым турецким ковром – достаточное доказательство реальности пронесшегося вихря.

Реального настолько же, как и призрачный горец, наславший его.

Мара глубоко дышала. Это несомненно его рук дело. Меры предосторожности, предпринятые ею, похоже, сработали, поскольку сделать всю грязную работу за него он отправил ветер. Во всяком случае, их оказалось достаточно, чтобы помешать его появлению.

Именно то, чего она и надеялась достигнуть. И все же, крохотная частичка ее будет без него тосковать.

Быть изнасилованной настоящим средневековым рыцарем может и являлось ее фантазией, но она предпочитала, чтобы он явился к ней сквозь время, а не просто возник из воздуха. Призраки на повестке дня у нее не значились. Горячий или нет, но его необходимо изгнать.

Настало время для секретного оружия Пруденсии.

С грохочущим сердцем девушка слетела с кровати и за зеркалом на каминной полке отыскала пучок высушенного шалфея.

– Вон отсюда, – торжественно произнесла она слова, которым ее научила повариха. Потом поднесла к траве спичку. Пучок мгновенно вспыхнул, струя едкого дыма ударила ей прямо в лицо, и глаза защипало.

– Проваливай! – приказала она, и от ее тона Бен шмыгнул под кровать, отчего Мара нахмурилась и с силой потерла слезящиеся глаза. – Посмотри, какие из-за тебя проблемы, сэр Алекс! Пугаешь бедного старого пса. Возвращайся к Димблеби и преследуй какую-нибудь другую мебель! Оставь меня и Бена в покое.

Она начала задыхаться, но продолжала двигаться по комнате, махая тлеющим шалфеем. Вскоре в воздухе сгустился ядовитый дым. Зловонное облако было таким плотным, что она бы не смогла увидеть ублюдка, даже если бы он появился прямо перед ней.

– Проклятье! – Мара задыхалась, горло жгло огнем.

Бен под кроватью заскулил.

– О-кей, я заканчиваю, – заверила она его, тряся шалфеем, чтобы загасить горящую верхушку пучка. От ее усилий дым стал гуще, а на пол дождем посыпался пепел.

– Будь оно все дважды проклято! – вскрикнула она и подпрыгнула, когда пепел попал ей на ноги.

В отчаянии Мара схватила вазу с розовыми дельфиниумами, бросила цветы на кровать и сунула горящий шалфей в воду. Проверенное кухаркино оружие против призраков тут же зашипело и выдало последнюю струю дыма.

Потом все стихло.

За исключением гула крови в ушах Мары и раскатов густого мужского смеха, донесшегося из окон.

Его смеха.

Она узнает его где угодно.

Даже среди тысячи смеющихся радостным смехом мужчин. И этот вывод заставил ее сердце остановиться.

Нет, ее сердце бешено стучало. Грохотало от головокружительного облегчения: она изгнала его.

Более того, в груди нарастала радость, и только боль в горле мешала ей посмеяться над ним. Вдруг она осознала, что назвала его Алексом, что оказалось для нее подобно удару кулака в живот. И тоже могло послужить поводом для смеха.

Но по очень печальным причинам.

Причинам, которые подчеркнула внезапная тишина на крепостной стене.

Горячий Шотландец ушел.

И как бы ей не хотелось, она не могла отправиться следом за ним.

– Ох, Бен, что мне делать? – выдохнула она, глядя, как пес укладывается на своем месте, на коврике у камина.

Понимая, что сделать она ничего не сможет, Мара осела на влажную постель и оглядела разруху вокруг, причиной которой являлись ее усилия победить призрака. Ярды шотландки сделали комнату похожей на фабричный склад после набега Скоттофилов. А свечей, крестов и рябины оказалось достаточно, чтобы заполнить древний кельтский храм.

Не упоминая зеркал и другой характерной утвари.

Застонав, она вытащила из-под себя несколько дельфиниумов и бросила их на пол. Будучи не из тех, кто купается в жалости к себе, она попыталась взглянуть на светлую сторону происшедшего.

По крайней мере, ее никто не видел. Боже помоги ей, если бы это случилось.

Могли подумать, что она совсем съехала с катушек.

Может, она и съехала.

Почему тогда она позволила себе влюбиться в призрака?

Именно Макдугалловы пледы возмутили Алекса.

Его до сих пор трясло от шока. Он вздрогнул, едва сознавая, что вокруг него клубится плотный серый туман. Мысленно Алекс продолжал видеть Чертополоховую комнату. И то, как он стоял на парапете крепостной стены, способный только широко разевать рот.

Один взгляд в увешанную шотландкой комнату, и он забыл обо всех угрызениях совести за то, что последние несколько дней мучил девушку. Все делалось ради ее же блага, в надежде, что она, наконец, сломается и покинет Рэйвенскрэйг.

Вернется к работе в своих «Эксклюзивных экскурсиях» и путешествиям по обширным уголкам земного шара, где забудет о нем.

Особенно о том, как они целовались.

Забудет, как близок он был к тому, чтобы взять ее там же, на нагретой солнцем траве утеса, высившегося над колонией тюленей. Он застонал, и сердце сжалось от позорного воспоминания. Ослепленный безрассудной страстью, он оказался хуже, чем Хардвик, потому что позволил этой распутнице преодолеть все его защитные барьеры.

Господи помилуй! Даже сейчас он был тверд для нее. Горячий, пульсирующий и почти разрывающийся от страстной потребности.

Алекс погасил бешенство и яростно провел рукой по волосам.

– Будь оно все проклято, – вскипел он, теряя контроль.

Его нестерпимое желание заполнить собой ее было, черт возьми, только половиной из того, что причиняло ему боль.

Намного большей мукой являлись воспоминания об их поездке через скалы. Как приятно и правильно было держать ее в объятиях, так интимно устроившуюся между его бедер. Как согревали ее легкое дыхание и смех, и как на краткий миг он снова почувствовал себя живым.

Также и из-за тех чувств он старался сделать ее ночи несчастными.

Чтобы она уехала прежде, чем окрепнет ее привязанность к нему. И прежде чем она поймет, как отчаянно он хотел ее и нуждался в ней. Прежде, чем догадается, что назвав его Алексом, она тем самым почти поставила его на колени.

Прежде, чем он заставит ее страдать так же, как страдает он сам.

Но она осталась, прячась за своей работой, занялась привлечением в Рэйвенскрэйг бог знает скольких Макдугаллов, уговорами вырывая у каждого обещание участвовать в осуществлении проекта Уан Керн Вилладж. Или хотя бы присутствовать при открытии ее мемориала Макдугаллам.

Нечестивое предприятие наполняло его гневом. Кровь Христова, он не мог пройти через строительную площадку без того, чтобы не почувствовать, как его кишки выворачиваются наизнанку. Но от этой мечты ее глаза светились почти также ярко, как тем ясным, солнечным днем на скалах.

Только тогда именно он был причиной тех искорок в ее глазах. Правда, до тех пор, пока их общение не переросло в противостояние.

Хмурясь, Алекс сжал руки на портупее, пытаясь охладить свой горячий нрав.

Почему она отказывается быть благоразумной? Струсить и убежать в ужасе, как столетиями делали все Макдугаллы, присвоившие кровать?

Нет, она следовала своим планам со всем старанием и решимостью, которых он никогда бы не заподозрил у девицы из столь жалкого рода.

Когда она не была занята превращением Рэйвенскрэйга в приют для переселенцев – алчущих Хайленда Макдугаллов, то перетаскивала бесконечные метры проклятой шерстяной ткани клановой расцветки в свою спальню. И он сомневался, что сможет выкинуть из памяти это зрелище в течение следующей сотни лет.

А может, и дольше.

– Проклятая вертихвостка, – бранился мужчина, с недовольством вглядываясь в холодную мглу и задаваясь вопросом, согреется ли когда-нибудь снова. – Дьявол забери этих Макдугаллов! Всех их.

Особенно Мару, со всеми ее соблазнительными изгибами, гладкой, как шелк, кожей и огненными волосами. С черными кружевными лоскутками, которые она надевала только чтобы возбудить его.

И ей это удалось.

– О да, – признал он, сжимая пальцы на ремне. Лицо исказилось от боли в паху, такой же, какая сжимала его грудь.

Девчонка могла считать, что ей повезло, так как он предпочел удалиться в это пространство между мирами, а не оставаться на крепостной стене.

Если бы он остался, то больше не смог удержать себя в руках.

Как она посмела украсить его кровать пледами Макдугаллов? Черт, его обида была столь же сильной, как если бы она ударила его по лицу.

Она превратила в место поклонения Макдугаллам не только его кровать. Бесстыжая девка украсила этими отвратительными цветами всю спальню.

– Она точно помешанная, – бормотал он, пробираясь сквозь особо плотный участок тумана. – Сумасшедшая и тупая.

Почему еще она завалила комнату теми нелепыми атрибутами?

– Грозди чеснока и рябины на окнах! – Он пнул клок тумана, испытывая некоторое удовлетворение от того, как тот завихрился и всколыхнулся, словно убегая от его гнева.

Алекс мрачно рассмеялся и зашагал вперед.

– Зеркала и серебряные чаши на каминной полке. Кресты на стенах.

Она думала, что он – вампир?

Колдун?

Если так, то ей необходимо проветрить мозги. Он являлся чем угодно, только не пропащей душой. В свое время он был хорошим и добрым человеком, и оказался пойманным в ловушку времени и пространства не по собственной воле. Иногда он блуждал в этом таинственном сером пространстве, в другое время скитался в земном мире.

Что случалось всякий раз, когда его кровать попадала в запачканные кровью руки Макдугаллов.

Если бы захотел, он мог бы посещать другие давно прошедшие века. Недоступной для него была только его собственная эпоха.

И дьявол, он не был магом.

А просто результатом вероломства ублюдочного Макдугалла и их волшебной броши.

Этого проклятого дьяволом Гелиотропа Далриады.

Брошь, которую он не крал. Он всего лишь сжал пальцы вокруг той чертовой вещицы перед тем, как Колин и его прихвостни пустили в него стрелы.

– Проклятые ублюдки Макдугаллы, – прорычал он, и клубы тумана потемнели, превращаясь из молочно-серых в зловеще-черные, воздух начал потрескивать от его гнева.

– Отродья Сатаны, – ругался он, пытаясь удержаться от брани.

Но было слишком поздно.

Рядом уже вспыхнули яркие стрелы молний, и загремел гром, каждый оглушительный удар сотрясал мягкую дымку у его ног и окружал его смрадным запахом серы.

Предупреждение.

Ясное напоминание о его безрассудной ярости.

Бешенство все еще струилось в нем, но он стиснул зубы, заставляя проясниться свои мысли.

– Проклятье, – выдохнул он, прижимая пальцы к вискам до тех пор, пока не стих гром и вокруг не посветлело.

Он опустил руки, проклиная себя за глупость. Как он мог забыть о некой раздражающей особенности этого сумрачного места отдыха для проклятых?

Эта земля теней была наполнена туманом, а также спокойствием. Благословенный мир, по крайней мере, для тех, кто не заходил слишком далеко, как он только что. И, похоже, он все еще существовал, так как до сих пор хмурился.

Алекс надеялся всего лишь оказаться в уединении. Обрести утешительное спокойствие, чтобы залечить раны и заставить себя забыть. Беда в том, что он не мог забыть, и чем ярче пылал его гнев, тем больше ему грозила еще одна подобная грозная кара.

Только в следующий раз стрелы молний уже не пронесутся мимо.

Они проткнут его, как шампура, оставив с зудящими ранами от ожогов, залечить которые иногда требуется полстолетия.

Он это знает из печального опыта.

Так же, как и то, что не вернется в ее спальню.

Он отправится туда, куда должен был пойти еще несколько дней назад. Тогда, когда это предложил Хардвик. Но лучше поздно, чем никогда.

Его любвеобильный друг без сомнения все еще находился там, наслаждаясь кутежом и пирушками. Даже если нет, Бран с острова Барра[29] будет рад приветствовать его.

И не громом и молниями. Или отвратительным запахом серы.

Совсем нет, на острове Барра каждый мужчина мог удовлетворить любую нужду и потребность, какие бы ни пожелал – и так часто, как захочет.

Хардвик не просто так проводил там столько времени.

С тем же успехом и Алекс может навестить Брана Макнейла. Приняв решение, он улыбнулся. Его больше не беспокоила даже горячая пульсация в чреслах. Скоро он погасит тот огонь, и снова станет цельным.

Таким цельным, каким может быть призрак, поправил он себя, чувствуя, как растет возбуждение.

Испытывая нетерпение отправиться в путь, он сложил руки на груди и сосредоточился на соответствующем наряде для визита в дикую, пользующуюся дурной славой цитадель островитянина. Как по волшебству, его прекрасный горский наряд заменили простые лосины и жакет, к которым он имел пристрастие. Довольный, он осторожно поправил большой объемистый плед и поблескивающий мешочек, висевший ниже, потом сделал широкий шаг туда, где клубы серого тумана казались не такими плотными.

Губы изогнулись в медленной улыбке. Он выдернул меч и, взмахнув им, разрезал движущуюся занавесу тумана, прочистив щель, достаточно большую, чтобы открыть обзор.

Вложив лезвие в ножны, он ждал, в то время как туман вокруг расступался еще больше, освобождая обширную площадь. Перед ним, наконец, возникли отвесные стены, опоясавшие островное владение Брана Макнейла.

На самой высокой башне развевался флаг Брана, броские цвета которого гордо реяли на ветру. Алекс и не ожидал, что разгульный вождь гебридского клана окажется где-то еще. Множество галер стояли на якоре в маленькой бухте, окружавшей грозный замок на скале. Их высокие мачты, косые рангоуты и задранные вверх носы пронзали морской туман и указывали, что Хардвик являлся далеко не единственным гостем Брана.

Действительно, если тщательно приглядеться, то можно было увидеть толпы завернутых в пледы островитян со свирепой наружностью, перемещавшихся по двору замка. Каждый сверкал броскими кельтскими украшениями из драгоценных камней, и за руку каждого цеплялась хорошо сложенная, со страстным взглядом женщина легкого поведения. Густобородые гебридцы были также увешаны таким количеством оружия, сколько Алекс не видел целые века, но он знал, что Бран устроил это для показухи.

Выпивка, женщины и пирушки – вот причины, по которым мужчины стекались во владения Брана.

Дверь зала, как всегда, была распахнута, у входа уже образовался водоворот из толпы. Многими из присутствовавших являлись скудно одетые женщины, и каждая была доставлена ради удовольствия гостей. Пронзительный женский смех и похабные песни наполняли освещенный факелами, задымленный зал, где бурная пирушка уже шла полным ходом.

Этот банкет многие могли бы назвать оргией.

Алекс фыркнул. Он сказал бы, массовой оргией.

Распутсво в своем лучшем виде.

Именно то, что ему нужно. Так что он подавил остававшиеся сомнения относительно своего участия в подобном разврате, закрыл глаза и велел себе перенестись во двор замка Брана.

На него тут же нахлынул туман, и этот толчок почти раздавил его легкие, а воздух, сжавшись, закружился вокруг него. Подхваченный вращающейся воронкой, он летел вниз по спирали до тех пор, пока шум в зале Брана не превратился из отдаленного в оглушительную какофонию.

Алекс зажмурился еще сильнее, сжимая кулаки и концентрируясь.

И вот он очутился там, ощущая под ногами твердую землю, его слух атаковали вопли нескольких женщин, тонущих в муках экстаза.

– О-о-о, да, – выдохнул он, улыбаясь, когда его чресла сжались в ответ, его древко набухло и удлинилось даже прежде, чем он открыл глаза.

Не тратя времени даром, он шагнул прямо в эпицентр шума и глазами начал выискивать какую-нибудь привлекательную шлюху. Лучше полуголую, с большой грудью и хорошими полными бедрами, готовыми широко раздвинуться.

Крепкую опытную проститутку, сведущую в науке сладострастия.

Самое главное, достаточно искусную, чтобы выкинуть из его головы Мару Макдугалл.

Раз и навсегда.