Гоньба

Глава 527

Не думаю, что мне бы удалось уйти в нормальных условиях. Но нынче в Луках ожидают приезда Великого Князя. Из-за наплыва гостей, собаки, которые в любом русском городе в любую ночь при появлении постороннего симфонический концерт устраивают, за предшествующие дни приморились. А если собачки по будкам сидят, чтобы важных гостей не беспокоить, то... значительно проще.

Баня, как обычно на "Святой Руси", на задах усадьбы. Высунул нос из двери - две тропинки. Одна - к центральному строению, другая - к забору. Топ-топ... Ага. Калитка. Заперта, конечно. Но - изнутри. Снять засов... Переулочек. Никого. Темно. Сверху - звёзды, сзади в стороне - костры горят. У крепостных ворот стража греется? Тогда - вдоль да по стеночке...

Алкоголики бывают трёх типов: малопьющие - им всё мало, выносливые - их выносят, и застенчивые - держатся за стенку. Как я. Топаю. Лишь бы не упасть - не встану. Рукавицы забыл! Нет, рукавиц там и не было. Тогда - фиг с ними. Топ-топ.

Заскочить наверх как в Ростове, когда я с Софочкой Кучковной через стену лазил... - не осилю. Нет телеги с бочками и помощницами. Иду вдоль стены, выглядываю какую-нибудь лестницу. В глазах, временами, всё плывёт. Самое главное - не останавливаться. А то - завалюсь. "Светоч прогрессизма и надежда всего человечества - замёрз в сугробе"... забавно будет.

Вдруг распахивается дверь в избёнке, мимо которой я ковыляю. По глазам бьёт свет, громкий мужской смех, теплом пахнуло.

-- Оп-па! А эт хто? А ну стоять!

Из двери вываливают два здоровых мужика. Гридни. В кольчугах, с мечами.

Ё... Попал. Ся. Теперь мне...

На вопрос... С больной глоткой... Я не смог ничего лучшего, чем пискнуть. Фальцетом. И - наездом:

-- Ты кому говоришь?! Хамло! Мурло!

-- Чего?!

Один из мужиков развернулся, чтобы врубить мне кулаком по уху. Другой, внимательно разглядывавший меня в отсвете из открытой двери, вдруг перехватил его руку.

-- Стой. Глянь - кажись пожар. Сбегай-ка.

Он махнул головой куда-то мне за спину. Боец хмыкнул, придерживая левой рукой меч на боку, неспешной рысцой устремился в ту сторону, откуда я пришёл.

-- Ну что, е...ло, х...ло и зап...ло? Опять щиты княжеские испортил?

-- Ч-чего?

Не понял. Совершенно. Это он к чему? Или - об чём?

Гридень уловил мою полную прострацию, внимательно оглядел меня ещё раз и, уже уверенно, подтвердил:

-- Ты. Ну точно ты. Шпынь злокозненый. Другого такого придурка - в жизни не видал. Сверху - боярская шапка с шубой, снизу - лапти с онучами. Точно. Прыщ хитрокаверзный.

Глянув в ту сторону, куда убежал его напарник, где потихоньку начало отсвечивать пламя пожара, ехидно уточнил:

-- Твоё? Опять каверзу учинил?

Я тупо смотрел в бороду этого мужика.

Это - конец. Моё прошлое, смоленские приключения "в прыщах" - догнали меня. Была у меня там история с парадными княжескими щитами, которые по дороге от мастерской щитовика до княжеского подворья загадили кровью и мозгами моего тогдашнего напарника.

-- Здоров стал. И не узнал бы. Но - пищишь. Как пищал свои стишки матерные... Мы тогда их все выучили. С этими твоими х...лами. Как скажешь посадскому - так он, слышь-ка, пасть распахнёт и стоит берёзой. Только шелестит негромко. И мытарь его как хочешь.

Гридень ещё раз пристально оглядел меня с ног до головы.

-- Прошлый раз ты щиты красные со свежим упокойником в Княжье Городище вёз. Ругал нас тогда, всё торопил, перед светлым выслужиться хотел. После за тобой, вроде, вои скакали. Кажись - имать. Ну и как? Догнали?

-- Не срослось.

-- А чего морда битая?

-- Били.

-- Ага. А ныне куда?

-- Отсюда.

-- Вона чего... Ну, пошли.

Он уже отошёл на пару шагов, когда я, будто проснувшись, двинулся за ним. Ни... никаких мыслей. Он меня властям сдавать ведёт? Бежать? Из меня сейчас бегун... как из безного. Напасть на него? На вооружённого здорового мужика?! Нападун из меня... как из безрукого. Тот-топ. Тупо. По улице как по судьбе. В неизвестность. Навстречу гадостям.

Через сотню шагов мы вывернули на площадку перед крепостными воротами. Возле башни, чуть в стороне, горел костёр, стояли и сидели стражники, человек пять-шесть. Старший их обернулся в нашу сторону. Мой проводник шагнул к нему:

-- Здорово. Во, выпусти.

-- А хто таков?

Сопровождающий наклонился к начальнику караула и несколько лениво, негромко, явно не желая объявлять всем присутствующим, но и не скрываясь особенно, объяснил:

-- Боярич. Смоленский. Из прыщей. Ещё Мончаковских. У Гаврилы-оружейника обретался. По делам "самого" посылаем был.

-- А тута чего?

Мой проводник хмыкнул. Отодвинулся чуть от собеседника, окинул взглядом внимательно слушающих и вглядывающихся остальных стражников. И довольно громко, чтобы все слышали, хотя и без нажима, сообщил:

-- Я - не спрашивал. А он - не сказывал. Охота тебе - ты и любопытствуй. А я пошёл. Мне лишку знать... не надобно.

-- Дык. Эта... Постой! Велено ж никого!

-- Да ну? А ты вспомни. Велено никого не впускать. А насчёт выпускать... Или, там, хватать-держать... Я разок его придержал. Мертвяк свежий у него на руках был. Да... А после три дня разговоры разговаривал. То у посадника, то у кравчего. Напоследок - у окольничего. В порубе... Коли тебе охота...

-- Не-не-не! Ты привёл - ты и выводи нахрен! А мы не видали, не слыхали. Веди-веди. К едрене фене!

Караульщики открыли калитку в воротах. Тяжко, с едва сдерживаемым стоном я согнулся и вылез наружу. Следом выпихнулся мой проводник.

-- Дорогу-то найдёшь? Ну, не поминай лихом.

-- Постой. Имя хоть скажи - за кого богу свечку в церкви ставить?

-- А оно тебе надо? Имя моё? Человек божий, обшит кожей. Шагай-шагай, не завались. Куда - не спрашиваю.

-- Ты хоть скажи - почему? Ну... Помогаешь?

-- Почему? Э-эх... Скучно, паря. Ты тогда со стишками своими... мы ж потом год над ними посмеивались. Твоё "ло" ко всякому слову приспосабливали. Дал же бог талант материться весело. Иди-иди с отсюдова. И знать не знаю, и видом не вижу.

Он развернулся и полез обратно в низенькую калитку. А я, не вполне соображая и, в очередной раз, удивляясь чуду - опять живой остался, потопал от крепости вниз к Ловати.

***

Русский народ любит "острое словцо". А ещё - солёное, складное, весёлое. Целый пласт в фольке - "сказки заповедные". Рассказывают только в компании взрослых мужчин. Есть на Руси и профессиональные сказочники. Артель лесорубов нанимает человека, платит ему:

-- Ты не работай - ты сказки сказывай.

Отдельная отрасль в отхожих промыслах. Кто - плотничает, кто извозничает, а кто - сказки сказывает. Одни и те же тексты расцвечиваются по-разному: "на зубок", "на глазок", "на пупок". Почему в 21 веке мы "заповедных сказок" не знаем? Только "женско-детские варианты"? - Серия катастроф 20 века. Слишком много мужчин погибло. Сколько было, к примеру, сказочников-сказителей в тех тысячах, которые "Я убит подо Ржевом..."? Немалый кусок культуры, народной души... остался в "долинах смерти".

Хороших сказочников, как и хороших врачей или учителей - всегда недостача. Придумать что-то новое - удел немногих. Бесконечное повторение анекдотов, сказок, афоризмов - тому подтверждение. До какой же степени однообразна и скучна жизнь даже и княжеского гридня, если моё матерное словотворчество оставило такой след! На годы! Притом, что человек-то бывалый. А вот... скучно.

***

Повезло мне. На любителя "русской словесности" попал. Жаль, имени не узнал. Даже не знаю - кому он нынче служит. Смоленских много и у Ростика, и у Ропака. Может - из Новгорода сюда пришёл, может - с юга прибыл. Но, явно, не князя Романа человек - этих здесь нет.

Что Роман мечтает меня казнить - он не знает. Я Ромика дураком дважды сделал. Тот меня в "общероссийский розыск" и не объявлял. Посылал тихо своих потьмушников. А я сбежал далеко.

Теперь-то обе темы - и "частица Креста Животворящего", якобы украденная у Евфросинии Полоцкой, и любовные игры с "самой великой княжной всея Руси" - актуальность утратили. Но и нынче обе истории, даже пущенные в народ просто в форме сплетни - его не обрадуют. А уж подтверждать эти "злобные вымыслы" публичным объявлением меня в розыск, спустя три года... Да и как это теперь сделать? Одно дело "имать татя беглого, смоленского ублюдка боярского", другое - Воеводу Всеволжского, "цепного пса Руси Святой на пороге басурманском".

Про приказ "имать" - гридень не знает. А то, что я из вятших, из "прыщей", с каким-то оттенком... особости, с красными подарочными щитами для княжеских братьев, с убитым прямо в городе, по-воровски, напарником - видел.

Как видит ныне мою битость, нежелание об этом говорить, странную несуразную одежду. Вот он и предполагает... тайное. Куда лезть без приказа опытный служака не хочет. Он бы вообще - "приподзакрыл глаза", "видом не вижу, слыхом не слышу". Но - помнит себя, несколько недель веселья от повторения моих... виршей. С рифмами на "...ло".

"Всех выпускать - никого не впускать" - понятно. Городок готовится к встрече Великого Князя, посадские спешно делают всякие работы. Как всегда у нас - в последний момент. Естественно - остаются допоздна. Задерживать их в воротах... и куда? - Сотню-другую таких "приходящих слуг" в караулку не впихнёшь. А они обидятся и, конечно, пожалуются нанимателям. Которые стражникам - начальники.

Ещё - люди новгородские, "огнищане" и прочие. С некоторыми из которых, наверняка, князь Ропак проводит... "установочные" беседы. По теме грядущей "поряди". Стоят они в посаде, разговаривают - в городе, допоздна, естественно. На каждый их шаг крепостными воротами скрипеть, шуметь-объявлять... не кошерно.

Я топал и топал. Вниз под горку. В стороне от дороги остался посад, где, возле тоже закрытых ворот в палисаде, отсвечивал костёр. Спустился на лёд Ловати, последнее, далёкое уже, пятно света осталось за спиной.

Ну что, Ванюша? Зацени антураж. Русь. Зима. Снег. Три версты. Сам битый.

Не новость. И по первой, и по второй жизни. А как я на Десне после утопления утопителя тайной жены этого самого Ропака домой топал? И хуже бывало. Главное - не свалиться. Топ-топ.

"Вперёд не смотри и назад не оглядывайся".

Совет Василисы Премудрой своему муженьку - всегда актуален. После пьянки и драки - особенно.

А ну-ка с песней! "Варшавянку"!

"Вихри враждебные веют над нами,

Силы враждебные злобно гнетут...".

Как в годы молодые. Даже выпрямился. Голову поднял. По сторонам глянул. "Вихрей" - нет. А вот "сил враждебных" - аж до... по самые ноздри. Чётче, Ванюша, левой-правой. Левой, левой. "Революционный держите шаг". Какой ни есть, но свой. Шаг. Ещё. Ещё. Крепче. Держать.

"Но мы поднимем. Гордо и смело.

Знамя борьбы. За любимое тело..."

...

Как я до этих Губанов доплёлся... смутно. Помню, что, почему-то, решил идти не через ворота в околице, а лезть через забор напрямки. Типа - тайно. Какая тайна? Все псы в деревне с ума посходили.

Долго соображал - где зады нашего хозяина. В смысле - его усадьбы. Проваливаясь до "вам по пояс будет" лез туда. По снежному сугробу забрался повыше (опять эти... селяне снег не убирают, вот дождутся они серого из леса...) и кувыркнулся внутрь. Повыл. От ощущений. Потом... Сухан с Тихим Летом меня под руки тащили. Потом... снова баня. Снова меня раздевают. Сухан... зомби чёртов! Сдирает присохшие повязки! А надо мной Тихое Лето.

-- Уходить. Немедленно.

Смотрит непонимающе. Повторяю опостылевшее за эти дни:

-- На конь. Быстро.

Он недоверчиво разглядывает меня. Чего смотреть? Что были... приключения - и так понятно. Уточняет:

-- Погулял? С кровью?

Чуть приподымаю руку, шевелю тремя пальцами.

-- Троих? Сильно?

-- Наповал.

Он отшатывается. Внимательно оглядывает шубу, на которой я лежу, шапку, брошенную под голову. Понятно, что снял. С кого-то. Из вятших.

Трясёт головой.

-- Ну ты, ...ля.

-- Не ля. Ло. Ехать. Быстро.

Они то приходят, то уходят. Таскают какие-то вещи. Вдруг раздаётся визгливый крик. И звук удара. Неужели уже за мной...?

-- Что там?

-- Хозяин сани давать не хотел.

-- И?

-- Теперь захотел.

Одевают в моё. Кафтанчик мой родименький! С панцирем! Сухан заматывает мне портянки. Но одеть сапог не успевает - Тихое Лето зовёт:

-- Подойди.

Я киваю, зомби уходит. Тишина. Вдруг, откуда-то с улицы, мужские крики на несколько голосов, матюки... Ну теперь-то - точно за мной... Спутники возвращаются, Сухан продолжает "с той же цифры", в смысле - с той же портянки.

-- Что на этот раз?

-- Вторые сани.

-- Зачем?!

-- Сёдла. Три верховых, три вьючных. Нешто я сёдла тут кину?

Выдвигаемся двумя тройками. С "всенародными проводами": на улице никого, но всё селение не спит. Собаки - лают, в избах - огоньки, из-за плетней - любопытные.

"Сов.секретно" - о моём отъезде не знает только медведь в лесу. Потому что спит крепко.

"Юстас Алексу: полностью провалив задание, приступил к собственной эвакуации в обстановке глубокой секретности".

"Юстас" - валяется тушкой в первых санях. На облучке - гонец светлого князя Суждальского. Почему Тайное Лето у меня возчиком? - Испытываю сомнения. Что он не сбежит дорогой. Насчёт "после того как" - уговора не было. Что ему велено... тем более - в условиях провала ещё до начала...

На вторых санях - Сухан. С сёдлами и мешком овса. У Сухана с конями... плохо. Было. Я как-то привык, что кони от него шарахаются. А вот нынче... этот дальний скок сюда... Упряжка идёт нормально. Ну, как нормально? Как нормально идти строевым коням. Которые впервые в жизни запряжены, а не под седлом. Да ещё в тройке. Тройки должны быть "слётаны".

-- Стой! Стой, говорю! Ты куда?

-- На прежнюю дорогу. Как сюда шли.

-- Поворачивай. На север.

-- Не боись. Тёмно. Проскочим мимо Лук и...

-- Поворачивай. По тому пути княжий обоз идёт. Прямо навстречу.

-- Так ты чего, и киевских...?

-- И их тоже.

-- М-мать...

Тройки разворачиваются под берегом и идут рысью обратно, вниз по Ловати.

Я не знаю - как, когда, с какой скоростью начнёт распространятся информация о оставленных трупах. Но идти на юг - гарантированно "вступить в контакт" с охраной княжеского каравана. Которая странных проезжих... притормозит. А там... Ропак, наверняка, ежедневно гоняет гонцов к отцу.

Кем бы власти меня не посчитали, но вести быстрый сыск в сторону Новгорода они не смогут. Ропак - потому что ушёл с Новгорода. Пока папенька Ростик не додавит новгородцев до нового крёстного целования - Ропак не власть. А тысяцкий Якун не будет этого делать. Хотя новгородский тысяцкий и должен вести уголовные дела, но пострадавшие - люди князей. Якуну ущерб князьям - в радость.

Саботаж. Паралич власти.

Долго пытаюсь устроиться в санях. Хорошо, что в этих Губанах слуги важных новгородцев остановились - на дровнях мы бы не разогнались. За санки и за кое-какой припас расплатится наш хозяин постоя - зря, что ли, мы такую кучу серебра отдали? Отдали вперёд, "вперёда" не вышло. А "назад" отдать серебро... не, здешние "губаны" на такое не способны. Сами сочтутся. В духе Энгельгарда: "удивительно правильно разделив"... чего-нибудь.

Пытаюсь пристроить поудобнее свою битую плетьми спину. Горит огнём. Голова - тоже. Хреново. Эдак я "поплыву". Или - сдохну. "Сдохну" - ладно. "Дальше - тишина". А вот отключаться мне нельзя...

Отключаюсь.

Тишина. Уже пришло "дальше"? - Нет, ещё - "мир тварный".

Тройки стоят. Рассвет.

Факеншит уелбантуренный! Где мы?!

Пытаюсь приподняться, выглянуть из саней. Такой прострел в спине, что падаю обратно с криком.

Сквозь выступившие слёзы вижу лицо Сухана:

-- Почему стоим?

-- Коней меняем.

"Банный день - первый барак меняется бельём со вторым". Как у нас. Девять коней, три тройки. А саней двое. Угробим коней. Уже начали.

-- Гнедой захромал. Который под вьюком был. Бабку зашиб - ступить не может.

-- Отпускай. На волю.

-- Здесь?!

-- А где?!

Тихое Лето отводит коня к лесу, возвращается с уздечкой в руках. Молча, не поднимая глаз, залезает на облучок, зло бьёт упряжку кнутом. Кони с места берут в карьер. Я оборачиваюсь, выглядываю назад. Оставленный у леса хромой гнедой провожает нас взглядом. Потом кидается вдогонку. На трёх ногах. Ржёт, вытягивая шею. Спотыкается, падает. Подымается, неотрывно смотрит вслед...

Если прохожие не приберут - ночью волки съедят. А если и приберут - тоже съедят. Кому нужен хромой конь? Русь, зима, лес. Одинокому калеке не выжить. Только - в толпе, только - в подготовленном месте. Что коню, что человеку.

Тройки уже не меняем, меняем пристяжных в них. Кони толком не отдохнули в Губанах - слишком быстро я попался. Тихое Лето пытается собрать тройки, переставляет коней. Надо решаться. Или раскладывать нагрузку равномерно, рассчитывая сохранить всех, или нагружать слабых, надеясь, что сильные доживут до конца. До конца нашей эпопеи.

-- Сёдла и лишнее барахло надо бросить. Идти одними санками, двумя сменными упряжками.

-- Ты! Ты меня учить будешь?!

-- Пустой разговор. Ты сам знаешь, Тихое Лето.

-- Ни чё. В Холме прикупим парочку. Серебро-то есть. И пойдём себе потихоньку по Курье.

-- Ага. А дальше Торопец. Где нас ждать будут. И Ржев. Где - тоже...

Зарезанный Хотеней... Может - нашли, может - нет. Понадеяться на "авось"? Поставить свою голову "на удачу"? Если нашли и поняли, то... убит боярин Великого Князя. Ростик такое злодеяние не пропустит. Сил у него мало. Поставить свою голову на его немощь? Велит сыскать. Сыновья его - его волю примут. Новгородский Ропак пока... "не в силе". А вот Ромочка Благочестник Смоленский, люди его... отработают по полной. Ростик в Луках шёпотом скажет - посадник в Торопце в два дня каблуками щёлкнет. И тут - мы. Тёпленькие.

Паранойя? - Может быть. Цена "психиатрии" - наши кони. Кони, на которых суздальские гонцы скачут, которые их, иной раз, из-под смерти выносят.

Тихое Лето аж шипит от ненависти ко мне.

-- Что ж ты такое... злыдне-злобное сотворил? Что нам теперь нигде не пройти, не проехать?

-- Почему "нигде"? Если быстро, то по Новгородской земле - проскочим. Идём к Ильменю. Оттуда на Мсту. Хорошо бы к Мологе выйти. Но и Новый Торг годен. А там - Тверь.

Ему мои советы... Он поведёт так, как сочтёт нужным. Максимум, что могу - дать инфу. О некоторых... подробностях.

Гоним и гоним. Где-то попадалось воспоминания 19 века о богатом ямщике, который господ московских на Святки за ночь до Твери довозил. У нас - сходно.

К утру прискакиваем в Руссу. Ещё не Старую. Хотя русы здесь живут... очень давно. Сам городок от реки вёрст за 10. Ближе не построиться - низкая дельта - кроме Ловати, ещё речки в Ильмень скатывается.

Несколько часов отдыха. Коней помыть, покормить. Самим горяченького похлебать. От меня пользы... Хорошо хоть - вреда нет. Лежу себе спокойно. Температурю. Особого ухода-внимания не требую.

Приходит Тихое Лето.

-- А нут-ка перевернись. Спину твою глянуть хочу. Мда... Терпи.

Ё! Да нельзя же так! Калёным ножиком гнойники вскрывать!

"И мездрили его не только без обезболивающего, но даже и не сняв предварительно шкуру"...

Факеншит! Он что - репицу у меня нашёл и вырезать пытается?!

О-ох, интересно, а когда пикелевать начнут? Кислотой или щёлочью?

-- Ты, Иван, как?

-- Нормально. А ты?

-- Тоже.

Врёт. У него за один день глаза глубже провалились, чем за всю предыдущую дорогу. Не от трудов особенных. Тем более - не от моего попадалова. От переживаний. Кони...

-- На торг ходил? Чего говорят?

-- Балаболят. Хотел коней прикупить. Ещё овса или ячменя. Нету. Всё выгребли. Которые в Луки шли. Сёдла продал. Ещё там всякое чего скинул. Шубу твою...

-- Что?! М-мать...

Все вещи в "Святой Руси", да и вообще в средневековье - "именные". Массового производства нет, каждая "штука" - уникальна, можно точно сказать - кто, где, когда её делал. Отличить шубу, построенную в Киеве, от новгородской... даже и мастером-шубником быть не надо.

Засветились. Теперь все знают, что через Руссу проехал киевский боярин. Или человек, его ограбивший. И ругаться на Тихое Лето - бессмысленно. Он княжий гонец, а не воровской барыга. Надо просто быстро сматываться отсюда. Очень быстро.

Сматываемся. Прямиком на север через Ильмень. Не дойдя до Волхова находим устье Мсты и поворачиваем, наконец-то, на восток.

Мста - это хорошо, это граница. Между Деревской (левый берег), Бежецкой (правый берег, верховья) и Обонежской (правый берег, низовья) пятинами Новгородской земли. Стражи под разными начальниками - есть надежда проскочить по краю. А Боровичские пороги нам не в напряг - замёрзло всё.

Не всё. На Большом пороге пришлось полюбоваться на идиотов. Там главная струя бьёт в отвесную скалу на правом берегу. Струя-то - подо льдом, да лёд на струе тонкий.

Головник встречного обозика в пяток дровней торопился сильно, встречных не пропустил, принял вправо. И попал на тонкое место. Только мявкнуть и успел. Вместе с лошадью. Лёд ломаться пошёл, разлом растёт. Быстро так. И вторые сани - следом. Тут лошадка потрепыхалась. Успела истошным ржанием выразить обиду на дурака-хозяина. Хозяина тоже не недолго хватило: уцепился за край полыньи, да край обломился. Его под лёд и унесло. Остальные по-отставши были, остановились и назад.

Тихое Лето комментирует:

-- Бестолочи. Видел раз, как три десятка возов вот так, один за другим, под лёд ушли.

Это-то фигня. Вот Иван Грозный однажды, в очередной свой Казанский поход, утопил возле Стрелки всю осадную артиллерию Московского царства. С обозами. С конями. И с людьми, конечно.

Хорошо, что Тихое Лето меня не послушал, что мы в две тройки идём. Шли бы одними санями, весу было бы больше. Могли бы и себе полынью сыскать.

-- Смотри - Стольник едва копыта таскает.

О кличках, которые гонцы применяют для своих коней... без комментариев. Может, им нравится поделиться друг с другом новостью типа:

-- Гляжу, а Стольник-то на мою кобылу налазит. А я его плетью! И в хвост, и в гриву! Вложил десяток горячих - Стольник-то и поумнел, кобылу более покрыть не пытается.

***

Как-то в стройотряде девушки наши прикормленного котёнка назвали "Комиссаром". Идут они как-то на утреннее построение. А отрядный комиссар тихонько следом. И слышит как одна наша красавица другой говорит:

-- А комиссар-то наш - наглый такой! Всю ночь ко мне в постель лез. Я его среди ночи - за шкирку и во двор выкинула. А он, представь себе, в форточку лезет!

***

"Стольника" пришлось в Опеченском Рядке оставить - выдохся конь. Продали за безделицу, чуть не с доплатой. К весне-то отдохнёт, отъесться. Раз в тридцать дороже станет. А так - в три дня ляжет.

Хорошее здесь место. Лоцманы живут. То через пороги проводку ведут, то вокруг, через Нижний Волочек лодии выводят. И нынче, при Господине Великом Новгороде, и при Петре Великом.

"...В Посаде живут учреждённые Петром лоцманы в опрятных двухэтажных домах, на мещанских правах..., народ солидный, осанистый, здоровый и крепкий, знающий себе цену и очень разумный...".

По Некрасову: "...Ни одно сословие простонародья не живёт так привольно, как лоцманы этих мест".

Имея за спиной Нижний Волочек, естественно идти к Волочку Верхнему. Естественно... А что говорит по этому поводу паранойя? - А паранойя вопит: "хоть как, но не так! Не так, как все!".

Если меня ищут, то ищут по логике нормального путешественника - на "торных путях". Соригинальничать? Повернуть к западу, к Селигеру?

Однажды, в 21 веке, поймал на слух фразу из какой-то молодёжной песни: "Осташков держит Волочек". Осташкова ещё нет. Тот мужичок, рыбак Евстафий, по имени которого и названо селение, ещё не родился. А вот остров, с которого он убежит, спасаясь от новгородцев, сжёгших его родной Кличен, уже есть. Есть и другой остров, на котором до войны будет центр советской бактериологической медицины. Ну, Ящурный институт и прочее. А после - ракетный филиал с пленными немцами. С огромными многоэтажными подземельями, вырубленными в гранитном теле острова.

Стоит уже, наверное, Игнач-крест - указатель дороги к Новгороду на северном водоразделе. Место, до которого дойдут тумены Бату-хана. Летопись говорит, что впереди монгол бежала Новоторжская дружина, указывая врагам дорогу. Где-то здесь и бежала.

Виноват - побежит. Выводя вражье войско к Селигеру, на льду которого монголы, поняв, что отсюда нужно выбираться назад и быстро, уничтожат огромный русский полон, набранный в Залесье. Завалят порубленными телами русских людей и навозом монгольских коней вёрсты озёрного льда.

Селигер. Здесь говорят - "Серигерский путь". На порожистой Мсте идти вверх лодками - тяжело, по сравнению со спокойным течением речек возле Селигера.

Но "мы пойдём другим путём". Пожалуй, самым тяжёлым. Не на юг или запад, а прямо на восток. К Мологе.

Паранойя. Проще - страх. Хочу оказаться как можно дальше от Лук, от возможного источника сыска.

Тихое Лето кривится, скалит зубы, шипит, но... Надо уносить задницы. Даже рискуя конями. И мы, чуть отъехав от Опечки, сворачиваем в приток, почти в обратном направлении, потом снова сворачиваем, потом... Удомля.

Не надо по слогам: "УДО! Мля!". Нет здесь "условно-досрочного". Просто ещё одно угро-финское название.

Гряда холмов, цепочка озёр, речки... Очередная - Волчина.

Название соответствует действительности. Улепётываем от волчьей стаи во весь опор.

Я приподнимаюсь в санях, кричу отстающему Сухану:

-- Коня! Коня отвяжи!

Тихое Лето резко разворачивается на облучке, в ярости замахивается на меня кнутом... и отворачивается. Неотрывно смотрит вперёд, только вперёд, орёт, гонит тройку. Ничего не поделаешь.

За второй тройкой бежит на привязи наш последний "заводной" конь. Увы - уже не "заводится". Одышка у него прорезалась - свистит на каждом вдохе как паровоз. Простыл, наверное. А может - бронхиальная астма от продолжительного скармливания затхлых и заплесневелых кормов. Корм в дороге... не в княжеской конюшне.

Конь начал задыхаться, тянуть в упряжке не может. А теперь уже и просто бежать не успевает. Дыхания не хватает. Были бы на месте - привели бы в порядок, подлечили. Тут... кто не бежит - тот отстаёт. Тащить беднягу тройкой на привязи... Многовато будет - тройки нас самих не факт что вывезут.

Балласт. Скинуть.

Сухан разворачивается, рубит топором узел уздечки бедолаги на спинке саней. Убирает топор и снова взмахивает кнутом над спинами притомившейся, сбавившей ход тройки.

Освобождённый от привязи конь ржёт вдогонку, молотит всеми четырьмя, пытаясь не отстать.

Свобода - это хорошо. Для тех, у кого достаточно сил бежать. Бежать быстро даже без свиста кнута над спинами. Кого гонит вперёд свой собственный, свободный, страх.

Его - гонит. Увы, недолго - страх есть, а дыхания нет. Он ещё бредёт следом неровным шагом, когда накатывает стая.

Всё. Пока не доедят - за нами не пойдут. А мы выскакиваем на Мологу и - снова не туда, куда надо - гоним на север. Прямо на восток не пройти - Овинищенская возвышенность. Овинов на ней не видать, а вот непроходимые леса - стоят.

Молога - места знакомые. Я тут как-то тоже пару трупчиков сварганил. С нурманом на "божьем поле" бился. Ежели тут походить-потолкаться - вспомнят... Этого - не надо.

В Мологе нас не имали. Ночью пришли - в ту же ночь ушли. Рассвет встречали уже у суздальского поста.

Юрисдикция, факен её шит, переменилась! Это - главное.

Коням - корм и отдых, нам - отдых и баню.

Выдохнули.

И Тихое Лето запил. Не загулял, а именно в драбан со сварой. Напивается молча, в одиночку, без разговоров или, там песен с плясками. И молча звереет. Подойдёт к балясине на крыльце и начинает её трясти, рвать. Молча. Будто пытается голыми руками бревняку разломать. С ненавистью. Со злобой невыразимой. Не кричит, не матерится. Только зубами скрипит.

Я как-то сдуру подошёл. Ну, типа, посочувствовать, поинтересоваться. Может - помочь чем... Он нож вытащил и на меня. Потом остановился и ножик в ту балясину по рукоять.

-- Кони! Такие! Из-за тебя! Да ты против них! Дерьмо плешивое!

Сел у балясины и заплакал.

Коллеги, вам уже объяснили, что вы, со всей своей тряхомудрией прогрессорства и извивизмом попадизма - просто... жидкие отходы жизнедеятельности домашних животных? По сравнению с самими этими животными. Да и как можно сравнивать?! Конь - это сила, красота, мощь, польза, скорость... жизнь! А попандопуло? - Одни убытки.