Гонка на выживание

Глава 2
КЛИНИКА

У, блин, до чего же трещит голова. Ну, я вчера и набрался! Только бы Билл ничего не узнал – нам ведь категорически запрещено пить все, что крепче пива, да и то в ограниченных дозах. Запрет на алкоголь – один из пунктов моего контракта, и если Билл узнает, меня ждет нехилый штраф. Это первая мысль, которая слабо шевелится у меня в голове. А вторая: ох и гад этот Сятя, так меня подставить! Найду, убью мерзавца! Стоп! А кто такой этот Сятя? И что я делал вчера? Нет, не помню. Весь вчерашний день полностью стерт из памяти, словно ненужный файл.

Открываю глаза и сажусь, придерживая руками тяжелую, как гиря, голову. Я у себя дома в кровати. Абсолютно голый, что неудивительно, я всегда сплю именно так. Удивительно другое – моя правая нога. Она в медицинском панцире, похоже, я ее сломал. Вот только как и когда? Вот бляха-муха, ничего не помню. Голова просто раскалывается, и жажда неимоверная.

К счастью, на столике рядом с кроватью обнаруживается бокал с тоником и зеленая пилюля, внешне похожая на «похмелин» – принимал такие однажды после официально санкционированной попойки в честь победы Мартина на «Кольце Вселенной». Несколько мгновений пытаюсь поразмышлять на тему: кто же это так обо мне позаботился; но голова звенит, трещит, гудит, и я оставляю эту затею до лучших времен.

Запихиваю пилюлю в рот и жадно выпиваю тоник, не переставая удивляться сам себе. Вот это я вчера погудел! Очень интересно, где же я был и с кем так надрался. И подрался. Вообще-то, это не в моих привычках – пить и бузить, да еще за неделю до гонки. И дело здесь даже не в штрафе и не в контракте. Я искренне уважаю спортивный режим и знаю, что это очень нужная штука для гонщика. Если этот самый гонщик хочет быть победителем, конечно. Я хочу. Гонка – это моя жизнь…

Смотрю на часы: скоро одиннадцать. Твою за ногу! Проспал! Билл, небось, там уже рвет и мечет. Странно, что он еще не оборвал мне коммуникатор. А, кстати, где мои клипса и браслет? На столике у кровати их нет…

И тут, словно отвечая на мои мысли, громко пиликает вызов визор-связи. Звук – будто ножом по стеклу. Зажимаю уши руками. Нет, вообще-то мелодия у визор-фона приятная, сам устанавливал, взял мелодию моей любимой группы «Пилигримы Космоса», но сейчас звук кажется противным донельзя.

– Отключить! – рычу я. Не хочу сейчас разговаривать ни с кем, а уж тем более с Биллом. Мне надо вначале забраться под душ и немного очухаться.

– Принято, Брайан, – откликается Барабашка.

Наступает благословенная тишина. Несколько минут наслаждаюсь ею и чувствую, как под воздействием пилюли утихает головная боль. А затем встаю и ковыляю в туалет, прихрамывая на правую ногу.

Вообще-то эти медицинские панцири – очень удобные штучки. Они заменяют и гипс, и костыли одновременно. Внешний контур панциря сделан так, что при ходьбе нагрузка приходится не на ступню и уж тем более не на сломанную кость, а выше, в моем случае на колено и верхнюю часть голени, так что при желании и известной ловкости я смогу даже бегать. Правда, к панцирю сначала надо привыкнуть. А пока я могу только ковылять.

Прохожу мимо ванной и вдруг слышу шум воды в душевой. Что за хрень?! Распахиваю дверь кабинки.

– Ты уже проснулся, милый? – щебечет стройная симпатичная шатенка примерно моего вкуса и возраста. Фигурка и личико у нее что надо, и капли воды заманчиво блестят на коже. Да, она была бы просто класс, если бы не один недостаток – я ее совершенно, ну то есть абсолютно не знаю!

– Ты кто?

– Ты не помнишь? – Она обижена. Или делает вид. – Мы познакомились вчера в баре «Три кита», пили, танцевали, а потом приехали к тебе… Рассказывать дальше?

– Валяй.

Она подходит вплотную, обнимает меня за шею, заставляя склониться к ней, и мурлычет:

– А дальше мы сделали вот так.

Она целует меня взасос, а ее руки весьма умело делают массаж некой части моего тела. Ничего не имею против – все равно на тренировку я уже опоздал, а на час или на два не имеет значения. Но тут Барабашка сообщает:

– Брайан, к вам посетитель.

– Гони прочь, – бормочу и слышу в ответ:

– У него имеется экстренный допуск.

Это означает, что он все равно войдет, разрешу я или нет. Какого черта?! Я никому не давал экстренных допусков в свою квартиру! Даже Мартину и Биллу. Ко мне «экстренно» войти может разве что полиция.

– Подожди-ка, милая, сейчас выставлю кое-кого вон и продолжим. – Отодвигаю девушку в сторону, накидываю банный халат, иду в гостиную и рычу: – Это у кого еще там экстренный допуск, интересно?!

– У меня, – спокойно откликается мужчина лет сорока на вид. У него подтянутая спортивная фигура и цепкий взгляд. И он тоже мне абсолютно незнаком. И мне не нравится его внимательный, «рентгеновский» взгляд, который тщательно изучает мою наверняка помятую физиономию и задерживается на покалеченной ноге.

– Ну а вы еще кто такой? – Я раздражен, и это неудивительно. Терпеть не могу незнакомых людей в своем доме. Мой дом – моя крепость и все такое. К тому же у меня опять начинает болеть голова и снова хочется пить, причем жажда усиливается настолько, что я сейчас, кажется, выпил бы и океан. – Барабашка, тащи бутылку тоника… – Смотрю на гостя. – Будете пить?

– Да, кофе со льдом, если можно. – В отличие от меня незваный гость невозмутим, словно астероид перед носом знаменитого космического лайнера «Титаник».

– А мне Маргариту, – появляется на пороге шатенка. Она и не подумала одеться. Присутствие постороннего ее нисколько не смущает.

– Бутылку тоника, кофе со льдом и Маргариту, – командую я.

– Принято, Брайан, – откликается Барабашка.

– Итак, мы, кажется, остановились на том, кто вы такой? – спрашиваю у гостя.

– Минуточку, – возражает он, – вначале представьте мне вашу… э… знакомую.

– С какой это стати? – возмущаюсь я. Мне почему-то стыдно признаться, что я совершенно не помню ее – ни имени, ничего. Вообще-то мне случалось снимать в баре девчонку на одну ночь, но я хотя бы помнил об этом, а сейчас – в голове полный провал.

– Лариса Бернатье, – говорит она и идет в спальню.

Мы с незнакомцем провожаем ее одинаковыми настороженно-восхищенными взглядами. Она возвращается с сумочкой, достает из нее прозрачную бляху ИД на золотой цепочке и протягивает гостю.

Я перехватываю ее руку.

– Не вздумай! Какое он имеет право проверять нас в моем собственном доме?

– Полное. Я начальник службы безопасности Виктор Тойер.

Гость произносит имя и выжидающе смотрит на меня. Так, похоже, я должен бы знать его. Но не знаю.

– Службы безопасности «Стрельцов»? – уточняю я.

– А вы меня не помните? Ладно, разберемся и с этим. – Он берет ИД Ларисы, прикладывает к своему коммуникатору на запястье и считывает информацию, а потом возвращает ей и говорит: – Вам лучше сейчас уйти. Он потом вам позвонит.

– Хорошо, только сначала я оденусь.

Лариса исчезает в спальне, а я даже не пытаюсь возмущаться. Я уже смирился с тем, что в моем доме, похоже, сейчас команды отдает он. Этот самый Виктор Тойер.

Сажусь на диван и жду дальнейшего развития событий. Гость торчит столбом у дверей спальни – то ли подглядывает за Ларисой, то ли караулит ее. Может, опасается, что она воровка?

В комнату въезжает автоматический передвижной столик с напитками. Я хватаю бутылку тоника и, игнорируя стакан, жадно пью прямо из горлышка, чувствуя, как часть жидкости льется мимо и стекает по подбородку на грудь. Тойер смотрит на меня внимательно и словно делает пометки в уме. Бутылка опустошается прежде, чем утихает моя жажда.

– Еще тоника. Давай сразу две бутылки, – говорю Барабашке.

– Понятно… Сильная жажда. И голова у вас сейчас наверняка тяжелая, – ни с того ни с сего заявляет гость.

– Ну, да… А вы откуда знаете? – ворчу я. Похоже, он заметил, что я с перепою, и теперь наверняка доложит тренеру, что некий Брайан Макдилл злостно нарушил контракт и спортивный режим.

Он качает головой и с непонятной усмешкой смотрит на меня, а потом поворачивается к дверям спальни и кричит:

– Вы скоро там, мисс? Может, вам помочь?

– Обойдусь. – Лариса и в одежде выглядит отпадно. Неудивительно, что вчера в баре я клюнул на нее. И очень странно, что совершенно не помню об этом.

Девушка подходит ко мне, целует в губы и воркует:

– Пока дорогой. Все было супер. Если захочешь повторить, наведайся в «Три кита». Я бываю там почти каждый вечер.

Лариса идет, соблазнительно покачивая бедрами, в прихожую, а Тойер тащится за ней. Мне с моего дивана видно, что он не только провожает ее до двери квартиры, но и выходит вслед за ней к лифтам. Ждет, пока Лариса войдет в кабину, пока лифт тронется, и только после этого возвращается в квартиру. Странный он какой-то. Неужели он опасается, что она затаится на лестничной площадке? А Тойер набирает на своем коммуникаторе код и говорит:

– Джек, сейчас к тебе спустится женщина, высокая эффектная шатенка двадцати трех лет в шелковой куртке-хамелеоне и черных блестящих слаксах… Да, все правильно… Да… Забирай ее к нам.

– Что значит «забирай»? – возмущаюсь я. – И куда это «к нам»?

– К нам это значит к нам… А теперь, Брайан, давайте поговорим. – Тойер садится на диван напротив меня и берет свой кофе. – Как и когда вы познакомились с этой женщиной?

– Вчера, в баре «Три кита», – послушно отвечаю я, не собираясь по пустякам спорить со службой безопасности. – А что? Она что-то натворила?

Тойер мои вопросы игнорирует, зато не забывает задавать свои:

– Во сколько вы туда пришли?

– Не помню… Наверное, около одиннадцати, сразу после тренировки.

– Около одиннадцати? – почему-то удивляется он. – Ночи?

– Ну не утра же! – огрызаюсь я, не в силах скрыть раздражение. А он смотрит на меня, как на… в общем, выразительно так смотрит, разве что пальцем у виска не крутит и с сомнением говорит: – Ну, допустим… А вы были там один?

– Естественно, нет. В том баре вечно толчется чертова прорва народу, – ехидничаю я.

– А кого-нибудь конкретно вы можете назвать? Вы с кем-то там разговаривали, здоровались?

– Конечно. Я разговаривал с… э… Ларисой.

– А кроме нее? – настаивает Тойер.

– Точно не помню, – с досадой отвечаю я. Вот бляха-муха! Дернул же меня черт так вчера надраться. Ну, ничегошеньки не помню. В голове сплошная вата – вязкая и липкая. Да еще этот хмырь привязался со своими вопросами – измышляй тут теперь, что ему сочинять. Врать я никогда толком не умел, а правду сказать не могу – не помню. Короче, положение унизительное, хуже некуда.

– А кто к кому первый подошел, вы к ней или она к вам? – спрашивает «хмырь».

– Ну… – мямлю я, – так сразу и не вспомню…

Он как-то странно усмехается и с издевкой спрашивает:

– А что вы вообще делали в том баре, помните?

– Помню! – с вызовом отвечаю я. Мне этот Тойер активно не нравится. Я, конечно, человек мирный, но за такую вот усмешечку вполне могу съездить по зубам. – Я там музыку слушал. Общался. Танцевал…

Я осекаюсь – да этот гад просто смеется мне в лицо! Я-то давно понял, что дело здесь вовсе не в Ларисе. Понял, куда он клонит и почему так лыбится: дескать, поймал я тебя, Брайан Макдилл, на пьянстве, то есть на нарушении контракта. Ну и черт с тобой, поймал так поймал. Радуйся, скотина, – тебе теперь, небось, за это премию отвалят, стукачу.

– Пил я в том баре, понятно? – злюсь я. – Потреблял алкоголь в немереных количествах!

– Подробнее, пожалуйста. Сколько именно и чего пили? Когда оттуда ушли? Один или с кем-то? Куда поехали дальше? – добивает меня вопросами Тойер.

– Ну, какая разница? Слушайте, чего вам еще от меня надо? Я же признался, что пил. Можете составлять свой акт, я подпишу.

– Вначале ответьте на мои вопросы.

– Ладно, – сдаюсь я. – Вы правы, абсолютно не помню, что было в баре, но видно я крепко там набрался, подцепил Ларису и повез к себе домой.

– А на чем вы добирались до дома, помните?

– На своем «Сантвилле», на чем же еще. Если я был в стельку пьян, то, значит, включил автоматический режим.

Тойер морщится и спрашивает:

– А вы могли воспользоваться такси?

Пожимаю плечами. С одной стороны, вряд ли, потому что я терпеть не могу такси. А с другой… Чем черт не шутит? Я вон алкоголь тоже не люблю, а ведь набрался же до поросячьего визга!

– Ладно, – хмурится Тойер. – Расскажите, что было потом.

– А потом мы с Ларисой приехали ко мне.

– И?.. – давит Тойер.

– И стали трахаться! – взрываюсь я. Чем же еще с ней заниматься? Не визор же смотреть!

Тойер буравит меня загадочным взглядом, а я тихо сатанею. Ну, чего он ко мне привязался, гуманоид зачуханный! У меня и без него голова раскалывается, а во рту просто небывалый сушняк. Что же я вчера такое пил, интересно?

– Ничего, – отвечает на мои мысли Тойер. – Вы вчера ничего не пили. Это, во-первых. А во-вторых, вы не были вчера в баре «Три кита», не знакомились там с этой Ларисой и не проводили с ней ночь.

– Это как?! С чего вы это все взяли?! – Сказать, что я ошарашен, значит не сказать ничего.

– С того, что вы забыли не только свою «разгульную» ночь, но и весь вчерашний день, ведь так?

Я растерянно киваю, а он продолжает:

– Ни один алкоголь не действует подобным образом. Тем более что у вас просто не было времени, чтобы так напиться. Мы с вами расстались вчера около двенадцати ночи… да-да, мы знакомы, и это именно я отвозил вас вчера домой, после того как вы помяли свой мобиль.

– Что?! Мой «Сантвилл» помят? Как? Когда?

– Вы помяли его, когда гонялись на пару с Мартином Шебо за неким Иштваном Саливаном, хирургом Кардиологического Центра.

– Что? Мы с Мартином гонялись за хирургом? Какого хрена это нам понадобилось?! А вы говорите, что я не пил. Да мы с Мартином уже тогда, видно, были крепко навеселе!

– Нет, – перебивает Тойер. – Вы оба были абсолютно трезвы и гонялись за ним совсем по другой причине… Но об этом чуть позже… Итак, мы расстались около двенадцати ночи, и вы были абсолютно трезвым. Где-то через час мы получили от вас экстренный вызов из района «Сокольничий Парк»… Не помните?

– Нет, абсолютно.

– Мы запеленговали вас, но пеленг оказался ложным. В том здании, на которое он указывал, вас не было. И в соседних тоже. Мы потратили на их прочесывание почти всю ночь, а уже под утро взялись за весь район целиком, но вас так и нашли. Зато нашли кое-что другое… Но об этом потом…

– Нет уж, давайте сразу, – возражаю я. – А то все потом да потом.

– Ладно, сразу так сразу. Мы нашли обломки такси марки «Аврора», которое протаранило одну из стен на 162-м этаже… Вам это ни о чем не говорит?

– Нет. – Тру лоб. Рука наталкивается на засохшую корочку крови: – Это еще что? Я вчера еще и головой приложился?

– Похоже на то… Кстати, а как вы ногу повредили, помните?

– Нет. А я повредил ее после того, как мы с вами расстались?

– Когда я видел вас в последний раз, на вас не было ни царапинки, – отвечает Тойер. – Продолжим? Такси было на том самом этаже, который вы назвали по коммуникатору.

– Кстати, а где мой коммуникатор? – спохватываюсь я.

– Мы посоветовали вам после разговора уничтожить его, – вздыхает Тойер, – наверное, вы так и сделали… Но вернемся к нашим находкам. Мы нашли разбитое такси, мы нашли несколько трупов…

– Чьих, вы установили? – снова перебиваю я.

– Да, конечно. – Он морщится и тянет время, пьет кофе. Вероятно, ему очень не хочется отвечать. – В том доме, – он делает акцент на слове «том», – мы нашли одиннадцать трупов… Кстати, все они были на 162-м этаже.

– И?.. – не выдерживаю я.

– Все боевики. Причем из разных бригад. Трое из команды конкурентов… Ну, вы понимаете.

Я киваю. Имеются в виду конкуренты не нашей команды гонщиков, разумеется, а конкуренты папаши нашего владельца, некоего Иго Милано. Этот самый Иго – страшно крутой мафиози, а его сынку Хьюго и принадлежит наш клуб «Отвязные Стрельцы».

– Двое вообще работали на правительство, – продолжает Тойер. – Еще пятеро гастролеры с Нью-Мехико, а один… короче, он наш, из бригады Милано… Вот такой вот винегрет.

– Да-а… И как же их всех угораздило вместе-то очутиться?

Тойер пожимает плечами, допивает кофе и рассеянно покачивает бокал, отчего кубики льда начинают неприятно звякать о стекло. Вернее, сейчас этот звук мне кажется неприятным и даже болезненным. Я машинально подношу руки к голове и прошу:

– Перестаньте, пожалуйста.

– Что? – удивляется он, а потом смотрит на свой бокал, понимает, ставит его на столик и говорит: – Плохо вам, да? Может, сразу вызвать врача? Я думал вначале с вами поговорить, а уж потом врача, но, наверное, лучше сразу.

– Нет, все в порядке, я потерплю. Давайте поговорим, а врача потом… Вернемся к трупам… И что, это я их всех?

Тойер смотрит на меня с сомнением и бормочет:

– Кто ж вас знает… Хотя вряд ли… Убили их как-то странно.

– То есть?

– Ну, как вам сказать… Они вроде пустыми внутри стали – словно все внутренности им удалили, а мясо и кости оставили. Причем на теле ни ранки, а ни печени, ни сердца, ни легких нет.

– Тогда это точно не я!

– Надеюсь, – кивает Тойер и смотрит так странно, что я невольно ежусь и поспешно спрашиваю: – А в другом доме что вы нашли?

– Тоже трупы. Убиты выстрелами из бластеров в упор… Там что-то вроде медицинской комнаты было оборудовано. Правда, все приборы разбиты. А на полу трупы.

– Врачей?

– Нет, боевиков. И тоже из разных бригад.

– Значит, врачи живы… – Какие-то воспоминания мелькают в моей голове. Мужчина в одежде хирурга… Глаза женщины: серые, с яркими солнечными ободками вокруг зрачков… Иголка в моей вене… Чей-то голос: «Можно его напоить, доктор?»

– Вы что-то вспомнили? – подается вперед Тойер.

– Да, пожалуй… – Перед глазами всплывает хищная морда «Бутвиля» и смотрящий мне прямо в грудь ствол бластера, а чуть в стороне у стены странное туманное облако… Сятя… Он подвел меня… Но как именно, не помню…

Голова болит все сильнее, и чем усерднее я пытаюсь вспомнить, тем сильнее боль. Но я стараюсь не обращать на нее внимания – ведь я уже так близок к разгадке! Внезапно на меня обрушиваются пощечины. Это Тойер. Он хлещет меня по лицу и что-то орет, но звуков не слышно. Мне становится смешно – он похож на рыбу, вытащенную из воды, – выпученные глаза и разинутый в беззвучном крике рот. Я хохочу, но голоса своего не слышу. Наверное, я оглох. Но мне не страшно. Мне весело, я, как пьяный, и голова кружится…

В себя прихожу, лежа на кровати в незнакомой комнате, вернее, палате, потому что куча медицинских приборов и кое-какие другие мелочи сразу навевают мысли о больнице. Снимаю с себя всевозможные датчики и пробую встать. Мне это удается. Обнаруживаю, что на меня надета просторная больничная пижама. Правда, тапок у кровати нет. Ладно, сойдет и так. Ковыляю к двери, но тут она сама уезжает в сторону, и в палату вбегает незнакомая худенькая невысокая девушка в белом медицинском комбинезоне. На ее электронном бейджике значится имя: «Ирэн».

– Это что еще за фокусы, больной? Кто вам разрешил вставать? А ну-ка ложитесь в постель!

– Только вместе с вами, – пробую пошутить я.

Щечки медсестры в ответ розовеют, она притворно хмурится и грозит:

– Вот как вкачу вам снотворного.

– Лишь бы не слабительного, – возражаю я, но тут нашу шаловливую беседу прерывает Виктор Тойер.

Начальник службы безопасности входит в палату и говорит медсестре:

– Доктор разрешил мне с ним поговорить. С глазу на глаз.

– Ладно, только обязательно загоните его в постель. – Медсестра выходит из палаты.

– Куда это вы собрались, Брайан? – спрашивает Тойер таким тоном, словно поймал меня на попытке к бегству.

– В сортир. А что, нельзя? – раздражаюсь я.

– Это там. – Он кивает на неприметную дверцу в углу палаты. М-да… Сам бы я ни за что не заметил слившуюся со стеной дверь.

Сделав свои дела, возвращаюсь в палату и сажусь на постель – стоять неохота, а единственный стул занял Тойер. Он рассматривает меня молча и внимательно, словно не знает, с чего начать. А может, боится, что я снова его забыл.

– Я помню наш последний разговор, – говорю. – Кстати, зачем вы били меня по лицу?

– У вас начался приступ. Вы, видно, стали что-то вспоминать, так?

– Наверное, но сейчас снова все забыл.

– Естественно. Прошлой ночью кто-то основательно покопался у вас в мозгах. Вам пытались поставить так называемый «чип подчинения». Знаете, что это такое?

Неопределенно пожимаю плечами. Конечно, я слыхал про него по визоровидению. Чип подчинения – одна из любимых страшилок наших репортеров. Кажется, это такой крохотный чип, который вживляется в мозг и с помощью которого якобы можно управлять живым существом, словно роботом. Вроде разработки велись военными и были страшно засекреченными, а потом произошла утечка информации, и про чип узнала широкая общественность. Разработки тут же запретили, как несовместимые с человеческой этикой. Кстати, запретили не только на Земле-3, но и на всех планетах, входящих в ОНГ, то есть Объединение Независимых Государств.

– Что значит пытались? – спрашиваю. – Им не удалось?

– Удалось. Чип в вашей голове, но он в нерабочем состоянии. Сломан.

Несколько мгновений перевариваю услышанное. Вопросов столько, что не знаю, за какой хвататься.

– Давайте я расскажу все по порядку, – предлагает Тойер. – Итак, похоже, за вас взялись всерьез. Вначале к вам подсылают хирурга Иштвана Саливана с приказом следить за вами…

Тойер рассказывает мне увлекательные подробности нашей с Мартином ночной охоты.

– Кстати, сам Саливан, как говорится, не при делах – ни о чем не помнит, ничего не знает.

– У него в голове тоже чип? – предполагаю я.

– Нет, с ним попроще. Обычный, правда, очень глубокий гипноз. С использованием гипноизлучателя.

Ого! Еще одна запрещенная штуковина. Правда, не такая уж секретная, но довольно дорогая. Насколько я знаю, на черном рынке такая игрушка стоит не меньше сотни тысяч кредитов, что вполне сопоставимо с ценой первоклассного мобиля, например, «Сектарта», «Эрроу» или моего «Сантвилла».

– Мы не знаем, кто его загипнотизировал, – продолжает Тойер, – но Саливан, подчиняясь внушению, следил за вами несколько дней подряд, а когда «выполнил свою программу», то есть вступил с вами в контакт и передал то самое сообщение, очнулся и ничего не смог вспомнить.

– Но почему именно Саливан? – удивляюсь я.

Тойер пожимает плечами.

– В данной операции против вас было задействовано множество людей: Саливан, Лариса, боевики, врачи. Большинство из них подвергли гипнотической обработке, они выполняли приказы, не сознавая и не помня об этом. Почему выбрали именно их? Кто знает?

– Ну, Ларису выбрали понятно почему. Она в моем вкусе. Кстати, она тоже была под гипнозом?

– Да, – кивает Тойер. – Ей внушили, что она познакомилась с вами в баре и вы провели вместе ночь.

– Вот я и говорю: ее кандидатура была выбрана правильно. Если бы я увидел ее в баре, то действительно захотел бы познакомиться с нею и провести ночь. Так что с нею все понятно. И с боевиками понятно. Надергали из разных бригад, чтобы отвести подозрения. Но они хоть и под гипнозом, но выполняли привычную для них работу, а Саливан нет. Он же хирург, а не частный детектив! Так почему именно он?

– Вероятно, потому что хирург следил бы за вами непрофессионально – так, чтобы вы непременно обнаружили его. Обнаружили, заинтересовались, попытались выяснить отношения, помяли свой мобиль и вызвали такси, которое отвезло бы вас прямиком в «Сокольничий Парк».

Я задумываюсь. В его словах есть определенный резон, но…

– Как-то это все… ненадежно, что ли, – возражаю. – А если бы я не помял свой мобиль или не поехал бы потом в клуб? Я же мог остаться дома, ведь правда же? И тогда их операция бы сорвалась.

– Возможно, – соглашается Тойер. – Но, судя по всему, против вас работал опытный психолог. Он довольно грамотно составил модель вашего поведения, учел особенности вашей психики и предусмотрел, что после встряски вы не захотите сидеть дома, а поедете куда-нибудь, чтобы расслабиться. Я думаю, что вся операция была просчитана им до мелочей. Он точно знал, что, обнаружив слежку, вы не пойдете сразу в службу безопасности, а попытаетесь объясниться с преследователем сами. Он предугадал способ, которым вы это сделаете. Он предусмотрел ваше желание поехать в клуб.

– Хотел бы я познакомиться с этим парнем и сказать ему пару ласковых, – ворчу я.

– А может быть, этот психолог женщина? – возражает Тойер. – Или психологов вообще было несколько? Вы поймите, главное – не психолог, а заказчик. Тот, кто, собственно, и затеял против вас эту игру. – Тойер мнется, словно раздумывая, стоит ли продолжать, а потом все же говорит: – Вы подумайте, Брайан, в этом деле задействован засекреченный, запрещенный к производству чип, который стоит минимум пару миллионов кредитов. Задействованы психологи и гипноизлучатели, врачи и боевики…

Он замолкает. Жду продолжения, но он молчит.

– К чему вы клоните, Виктор? – не выдерживаю я.

– Я просто рассуждаю… Когда вы сдали нам Саливана и рассказали о его сообщении: «Скажи „да“ на предложение, которое тебе сделают», я был уверен, что это дело рук заигравшегося букмекера. Или что вас вознамерился переманить к себе конкурирующий клуб.

– А теперь вы так не думаете? – полуутвердительно говорю я.

– Теперь нет. Ну, посчитайте сами, Брайан. Максимальный выигрыш, который может получить букмекер в «Огненной Серии», не покроет и половины расходов, которые уже были затрачены на эту аферу. Да один только чип подчинения стоит раз в десять дороже! А что касается конкурирующего клуба… Вы, конечно, очень талантливый гонщик и все такое, но…

– …ни один гонщик не стоит таких затрат, – договариваю я.

– Вы поймите, Брайан, владельцы клубов – это прежде всего бизнесмены. И гоночные клубы для них в первую очередь это вложение денег. Выгодное, прибыльное и, самое главное, престижное вложение. Да, они стараются перекупать и сманивать друг у друга самых перспективных гонщиков, но при этом, как правило, действуют напрямую, без особых дополнительных затрат. Да вы это и сами знаете.

Я киваю. Естественно, мне делались всякие заманчивые предложения, и, естественно, службе безопасности «Стрельцов» об этом известно.

– В крайнем случае, – продолжает Тойер, – они способны подсунуть вам красотку вроде Ларисы. На худой конец, использовать угрозы или шантаж. Но гипноизлучатели и чипы подчинения – не их масштаб.

– Что ж, это все звучит вполне разумно, – вынужден согласиться я. – Но кто-то же все-таки засунул чип в мою голову. Если это не букмекеры и не конкурирующий клуб, то кто?

– Вот и я о том же, – кивает Тойер. – Кто, а главное, зачем? Я все думаю и никак не могу придумать, что же такого могло понадобиться от несомненно талантливого, но, вы меня простите, всего лишь гонщика, если ради этого задействованы такие силы и средства?

Действительно, что же? Кое-какие воспоминания мелькают у меня в памяти, и тотчас снова наваливается головная боль. Тойер с тревогой смотрит мне в лицо.

– Не надо, Брайан, не стремитесь через силу вспоминать. Вы сделаете себе только хуже. Не забывайте, что у вас в голове чип. Он сломан, испорчен, но все же затрагивает кое-какие участки вашего мозга, в частности, связанные с памятью.

– А этот чип можно извлечь?

Тойер в ответ вздыхает и смотрит сочувственно.

– Я говорил с врачами. Они отказались взяться за такую операцию и посоветовали обратиться к тому хирургу, который ставил чип: дескать, только он сможет со стопроцентной гарантией удалить его без риска повредить ваш головной мозг.

– А можно разыскать того хирурга? – с надеждой спрашиваю я.

– Ну, как вам сказать, – мнется Тойер. – Вам поставили чип в той самой наспех оборудованной медицинской комнате в районе «Сокольничий Парк». Ясно, хирург работал нелегально. И кто знает, не убрали ли его сразу после операции. Трупов врачей мы, правда, не нашли, но ведь трупы легко спрятать. Или его могли убить позже, так что… Скажем прямо, шансы найти его живым невелики.

– Ну и не хрена себе сюрпризик! Мне что же, теперь так и таскать этот сломанный чип у себя в голове до самой смерти?

Тойер морщится и молча пожимает плечами. Некоторое время висит неловкая пауза. Похоже, наш разговор закончен – он уже узнал и сказал все, что хотел. Остается только попрощаться. Но он сидит и молчит, опустив глаза и внимательно разглядывая собственные ботинки. Мне внезапно становится не по себе. Я чувствую, что у него для меня припасен еще один неприятный сюрприз, но он никак не может решить: говорить мне о нем или нет.

– Виктор, хватит уже играть в молчанку. Или выкладывайте, что там у вас, или проваливайте, – ворчу я.

Он поднимает на меня глаза и смотрит вначале с еле заметным удивлением, потом с непонятной жалостью и симпатией.

– Да, скажу. Все-таки скажу… Я в службе безопасности уже около двадцати лет. Я имею в виду в настоящей службе безопасности – половину своей жизни я проработал на правительство и лишь пару месяцев назад перешел к Милано… Скажу вам откровенно, Брайан, я повидал много всякого дерьма и поучаствовал во многих дерьмовых операциях, так что вонь теперь чую за версту…

Виктор замолкает и снова рассматривает свои ботинки. Я терпеливо жду. Уверен, главное еще не прозвучало, но если прозвучит, то очень сильно не понравится мне, потому что будет правдой. Пользуясь его терминологией, очень дерьмовой правдой.

Тойер снова начинает говорить, вроде и негромко, но так, что я отчетливо слышу каждое слово:

– Я не думаю, Брайан, что целью этой игры было похитить вас и поставить чип подчинения, потому что сделать это можно было проще. Забрать вас прямо из дома с помощью той же Ларисы, например. Она подсыпала бы вам снотворное или сделала соответствующий укол. Вы заснули бы, а проснувшись, ничего бы не помнили и не знали, что в вашей голове уже стоит какой-то там чип… Нет, чтобы поставить вам чип, ни Саливан с его посланием, ни эффектное похищение такси, ни боевики не нужны. Смысл всех этих действий в другом. В чем? Я не знаю. Но уверен, что ничего еще не закончено, все только начинается. Что именно начинается, я тоже не знаю. Но помните главное. Против вас работают – да-да, не тешьте себя напрасными иллюзиями – все еще работают очень опытные спецы: психологи, техники, разработчики и хрен знает, кто еще. А вы в скором времени останетесь совсем один.

– Почему это один? – не понимаю я. – А вы? То есть служба безопасности? Разве вы не продолжите расследование и не попытаетесь защитить меня?

Тойер усмехается, и от его усмешки у меня мурашки бегут по коже.

– Расследование, говорите. Конечно, мы можем продолжить его, но… Не забывайте, что я, то есть служба безопасности, подчиняюсь и защищаю интересы, по сути, только одной семьи, семьи Милано, а они… Как вы думаете, Брайан, какова будет реакция Хьюго и Иго Милано, когда они узнают, что против одного из их гонщиков ведется какая-то непонятная и очень сложная игра?

– Понятия не имею. Наверное, захотят выяснить, в чем дело.

– Вы ошибаетесь, Брайан. Хьюго во всем слушается отца, а тому не нужны чужие проблемы, у него и своих хватает, а праздным любопытством он в жизни не страдал. Они просто-напросто избавятся от вас. – Теперь в голосе Тойера больше нет ни сочувствия, ни симпатии. Он замкнулся в себе. Теперь передо мной сидел профессионал. Жесткий и холодный профессионал. – Если вам повезет, Брайан, вас просто вышвырнут из команды, но это вряд ли. Иго – мужик очень недоверчивый, он будет бояться, что игра, затеянная против вас, так или иначе коснется и его.

– И что? – хмуро спрашиваю я.

– Вас устранят, Брайан. Устранят физически. Как говорится: нет человека, нет проблемы.

Приехали! Но я не удивлен, потому что ждал чего-то подобного.

– И сделать это поручат вам? – Не знаю, чего в моем голосе больше: обиды или сарказма.

– А какая разница? – искренне удивляется Тойер.

– Вы правы, никакой. И что же мне делать? – Мой голос дрожит, как тогда, когда я стоял на подоконнике под прицелом. И снова оживает память. Перед глазами всплывает хищная морда «Бутвиля» и сжавшийся у стены Сятя…

– Что вам делать? – слышу голос Тойера. – Во-первых, сохранять все происходящее с вами в секрете. Не обращаться в полицию или к нам… то есть в службу безопасности. Не жаловаться тренеру и не посвящать в ваши проблемы друзей. А во-вторых, как можно быстрее разобраться во всем самому. Опередить противника и выиграть у него эту гонку. Или бежать и прятаться. А можно предоставить событиям идти своим чередом, и будь, что будет. И в любом случае думать. Подмечать мелочи. Запоминать. Анализировать. И помнить, твердо помнить, что вы один, а против вас играет целая команда, которая просчитывает ваши шаги на много-много ходов вперед. И самое плохое, вы совершенно не знаете состава «игроков». А значит, среди них запросто может оказаться ваш друг, ваш сосед, тренер, случайный знакомый или знакомая.

– Что ж, спасибо за совет, Виктор, – горько говорю я. – Вот только вы не сказали мне, что делать с семьей Милано?

– А что вы собрались с ними делать? – изумляется Тойер.

– Ну, как же, вы ведь сказали, что они захотят меня устранить!

– Только если узнают, что вы втянуты в чужую игру, – возражает Тойер.

– А они… не узнают? – осторожно уточняю я.

– А это полностью зависит от вас. От вашего дальнейшего поведения. Пока же я доложу Хьюго, что следствие установило, будто на вас пытались оказать давление букмекеры, но вы оказались честны и верны команде и мужественно противостояли натиску. И что эта история уже закончена.

– А как же чип у меня в голове? Разве он не насторожит Хьюго?

– А Хьюго ничего не узнает о чипе. И вообще, о нем будем знать только вы, я и главврач этой клиники, но я запугал его и взял подписку о неразглашении.

Смотрю Тойеру в глаза. Он не отводит взгляда.

– Почему вы это делаете для меня, Виктор?

– Мой сын восхищается вами. Он ваш фанат. И я, кстати, тоже. – Тойер отворачивается, встает и идет к дверям. Уже у порога оглядывается. – Жаль, что вы не будете участвовать в ближайшем заезде «Огненной Серии».

– Кто вам сказал, что не буду?

– Но вы же только что перенесли операцию на мозге! И у вас сломана нога.

– Ну и что? Последствий операции я почти не ощущаю, а нога… Этот медицинский панцирь – замечательная штука. Немного тренировки, и я смогу вполне прилично с ее помощью управлять лайдером. А вообще, Виктор, чтоб вы знали: снять меня с трассы можно только одним-единственным способом.

– И каким же?

– Убить.

Он смотрит на меня, разинув рот, а потом смеется.

– Да, репортеры были тысячу раз правы, когда присвоили вам титул «Гонщик Дьявола». Вы и в самом деле самый отчаянный гонщик космических трасс!

После его ухода в палату возвращается медсестра и твердо вознамеривается уложить меня в кровать, опутать датчиками и вкатить какой-то укол. Я было начинаю спорить, доказывать, что здоров, требую позвать врача, но потом уступаю, в обмен на ее обещание купить и принести мне новый коммуникатор, разумеется, за мой счет. От укола я засыпаю, а когда просыпаюсь, меня ждет ужин, очень неплохой для больницы, и врач.

– Я абсолютно здоров, мне совершенно нечего делать в вашем заведении, – решительно заявляю пожилому усатому дядьке, который представляется профессором Карлом Рабишем, главврачом Клиники Нанохирургии Мозга или что-то в этом духе.

– Вы правы, молодой человек. Если не считать передома ноги и того факта, что вчера вы перенесли нанооперацию на мозге, вы абсолютно здоровы, – покладисто соглашается Рабиш. – Но я хотел бы задержать вас на недельку-другую, чтобы понаблюдать за вами.

– А чего за мной наблюдать, я ж не зверь в зоопарке и не стриптизерша в ночном клубе, – огрызаюсь.

Вообще-то я парень негрубый, но в последнее время врачи начали вызывать у меня какой-то суеверный, иррациональный страх, и я инстинктивно стремлюсь снизить общение с ними до минимума.

На мою грубость главврач почти не реагирует – лишь едва заметно прикрывает веки, пряча в глазах то ли улыбку, то ли раздражение, и говорит прежним размеренно-спокойным тоном:

– Видите ли, посторонний предмет, который находится у вас в голове, может вызвать некоторые осложнения.

– Какие еще осложнения? – настораживаюсь я.

– Например, опухоль мозга, – прямо отвечает главврач.

– Ну, просто прекрасно, – «радуюсь» я. – А вы не можете удалить на хрен этот дурацкий чип из моей башки?

– К сожалению, по целому ряду причин это невозможно…

– Понятно, – с горькой язвительностью перебиваю я. – Вы ничего не можете, кроме как наблюдать, не свихнусь ли я.

– О нет, не беспокойтесь, – машет руками Рабиш. – От опухоли вы не свихнетесь.

– Уф! Ну, хоть одна хорошая новость за весь день. А что тогда со мною будет? Головка бо-бо или еще что-то?

– Головные боли, конечно, будут, но не это главное…

– А что?

– Как вам сказать… – Главврач смотрит на меня, и в его глазах я вижу откровенную усмешку. – От опухоли вы не свихнетесь. Вы умрете. Довольно быстро, но в страшных мучениях. – Он несколько мгновений с удовольствием разглядывает мою перекосившуюся физиономию, а потом предлагает: – Ну что, поговорим серьезно? Или вам еще охота немного попаясничать?

– Поговорим серьезно, – уныло соглашаюсь я. – Кстати, надеюсь, про опухоль это была шутка?

– В какой-то мере, да. Я просто стремился показать вам, что ваше положение довольно серьезно, и вам следует относиться к этому соответствующе – не прятать, как страус, голову в песок с криками: «Отстаньте от меня все, я здоров!», а взглянуть на проблему рассудительно – так, как того она и заслуживает.

– Ладно, я попробую. Итак, доктор, какие у меня перспективы?

– Скажу сразу, чип пока лучше не трогать. Любое хирургическое вмешательство приведет к необратимым последствиям. Проще говоря, если попробовать сейчас прооперировать вас, то 99 шансов из 100, что вы либо превратитесь в «растение», либо умрете.

– А если операцию проведет тот хирург, который ставил мне чип? – я вспоминаю слова Тойера.

– В этом случае шансов на благоприятный исход, конечно, больше, но… ненамного. – Он перехватывает мой удивленный взгляд и поясняет: – Видите ли, мистер Макдилл…

– Брайан, доктор. Можно просто Брайан, – перебиваю я.

– Хорошо, Брайан. Так вот. Я не очень хорошо знаком с принципом действия «чипа подчинения», но могу предположить, что сломался он, войдя в соприкосновение с нейронами вашего мозга. Впрочем, возможно, это ошибся хирург, который проводил операцию. Но ясно следующее. Когда обнаружилась поломка чипа, тот хирург снял его и поставил новый – я обнаружил повторное хирургическое вмешательство. Но и этот чип сломался. Хирург вновь попытался его снять, но почему-то сразу же отказался от своего намерения. Вероятно, побоялся своими действиями убить вас, а может, ему помешали – как я понял со слов мистера Тойера, операция проводилась нелегально… Я могу только предполагать, что же именно там произошло. Но ясно одно: тот хирург пытался во второй раз снять с вас чип, но остановился, не доведя операцию до конца.

Я про себя комментирую профпригодность того коновала, который, как оказывается, аж дважды залезал ко мне в мозг, но так ничего толком и не сумел: ни снять чип, ни поставить его как следует; а вслух спрашиваю:

– А если чип не трогать? Что тогда со мною будет, док? Вы что-то говорили про осложнение. Про опухоль…

– Ну, это я вас скорее пугал, чем предостерегал. На самом деле, никакого осложнения может и не быть, но чтобы удостовериться в этом, мне необходимо понаблюдать за вами некоторое время.

– Да я и не против, док, наблюдайте, сколько влезет, но здесь есть одна проблема…

– Кажется, я догадываюсь, какая… Речь пойдет об «Огненной Серии», верно? Она вроде через неделю?

– Точно. А вы никак болельщик, док?

– Есть маленько.

– Не спрашиваю, за кого болеете…

– А вы спросите, – улыбается Рабиш. – За вас. Вы с Мартином Шебо лучшие в этой гонке. Хотя, на мой взгляд, вы, Брайан, порой излишне рискуете, а вот Мартин – «бегун» что надо.

– Спасибо, док… Тем более вы должны меня понять: я просто обязан в ней участвовать!

Он смотрит на меня, как на капризного ребенка.

– Похоже, вы забыли, Брайан, что еще вчера сидели в операционном кресле.

– Ну и что? – перебиваю я. – Мне же не вскрывали черепную коробку! Насколько я знаю, нанооперации очень… м-м-м… – я лихорадочно вспоминаю услышанное по визоровидению, – очень деликатно вторгаются в человеческий организм, практически не оставляя следов внешних воздействий, как то хирургических надрезов… – Мне слегка не по себе под удивленно-насмешливым взглядом Рабиша, но я упрямо продолжаю: – При нанооперации используется естественное отверстие в организме человека, например, ушное, через которое запускается внутрь биочип, а нанохирург снаружи руководит движением этого чипа с помощью специальной управляющей и контролирующей аппаратуры…

Я замолкаю, а Рабиш аплодирует мне и говорит с едва уловимым сарказмом:

– Браво, браво. Ваши познания в этой области просто потрясают, только не пойму, в чем вы меня пытаетесь убедить?

– В том, что к концу недели я полностью приду в себя и смогу без малейшего ущерба для здоровья сесть в кресло пилота лайдера.

– Ну, в принципе… – задумчиво тянет он. – Я ничего не обещаю, но возможно… Если ваше состояние не ухудшится, и головные боли полностью пройдут, то…

– Спасибо, док! Значит, я могу сказать тренеру, чтоб подавал заявку на участие?

– А это надо делать прямо сейчас? – беспокоится Рабиш. – Нельзя в конце недели, перед самой гонкой?

– Надо сейчас, док, иначе не успеем. Но не волнуйтесь: если вы решите, что мое состояние ухудшилось, то всегда сможете снять меня с гонки, а мое место займет запасной пилот.

Рабиш смотрит на меня недоверчиво, но я отвечаю ему искренним, честным взглядом.

– Ладно, договорились, Брайан. Пусть ваш тренер подает заявку, я дам медицинское заключение, что противопоказаний для участия нет. Погодите! – спохватывается он. – А как же ваша нога? Ведь в лайдере в отличие от мобилей для управления используются не только руки, но и ноги. Обе ноги!

– Если перелом обработан медицинским панцирем, то гонщика позволительно допустить к соревнованию, – отчеканиваю я пункт инструкции.

– Формально это так, – морщится Рабиш, – но на деле… Говорю сейчас не как врач, а как болельщик. Вам будет тяжеловато. У вас серьезные противники. С ними и на двух-то ногах нелегко совладать, а уж на одной…

– Об этом не волнуйтесь, – торопливо возражаю я. – Мне уже и сейчас этот панцирь, как родной, а еще пара тренировок, и мы с Мартином покажем всем, кто в гонке хозяин! Вот только… э… пожалуй, больших денег на нас в этот раз лучше не ставить.

Рабиш смеется и говорит:

– Ладно, убедили, поставлю пару кредитов, не больше… Ну что ж, сейчас вам подадут ужин, а потом пожалуйте ко мне на обследование. – Он открывает почти неприметную дверь в стене, за которой спрятана небольшая ниша с коляской-автоматом. – Наберете на пульте «Лаборатория № 3», и коляска доставит вас куда надо.

– А можно я пойду ногами? Мне ведь надо как можно больше ходить, чтобы привыкнуть к панцирю, разве нет? Только ответьте мне как болельщик, не как врач.

Он усмехается и качает головой:

– Ладно, хитрец, идите ногами. Через полчаса я пришлю за вами медсестру, она покажет, куда идти.

И вот я снова сижу в кресле-анализаторе – уже в который раз за последние дни. В лаборатории только я и главврач. Остальные сотрудники разошлись по домам, в клинике остались лишь пациенты, дежурная бригада и он.

«Вот бедняга, – с невольным сочувствием думаю я, – вместо того, чтобы идти домой отдыхать, он возится здесь со мной. Интересно, почему?»

Мысли текут лениво, неспешно. Тихонько жужжат приборы. Что-то бормочет себе под нос Рабиш. Я закрываю глаза и медленно погружаюсь в дремоту…

…Просыпаюсь от криков и звуков выстрелов. Ошалело вскакиваю, вернее, пытаюсь вскочить, но кто-то сбивает меня с ног, и я падаю, больно ударяясь правым коленом о бетонный пол. У-ё-ё-ё! Снова пострадала та же нога! Она у меня и так сломана, не хватает еще добавить… Я осекаюсь и, не веря своим глазам, ощупываю правую нижнюю конечность. Она целехонька – ни медицинского панциря, ни перелома. Что за хрень?! Но удивиться как следует не дают – какой-то парень в легком военном скафандре-хамелеоне сует мне в руки штурмовой автомат.

– Очухался? Тогда стреляй!

– В кого? – растерянно спрашиваю я и только теперь догадываюсь осмотреться по сторонам.

Мы в каких-то руинах среди песков. Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас тяжело ранен, он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Откуда-то я знаю, что бой длится уже несколько часов, что мы в ловушке и у нас почти не осталось патронов.

Сейчас раннее-раннее утро, предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, наоборот, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег, а песок, потому что даже сейчас, на рассвете, от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.

Мне невыносимо жарко. Видимо, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией, а Павел погиб, его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. И… Стоп! Я же не знаю всех этих людей! Это не мои мысли, и этот человек – не я!

– Я попробую пригнать его, прикрой меня! – рычит мне тот парень, который дал автомат.

Он бежит, пригнувшись, вперед, к стоящему среди песков лайдеру, а навстречу ему хищно свистят пули и лезут какие-то люди в таких же легких скафандрах и с такими же автоматами, как наши. Я откуда-то знаю – это враги, и им тоже крайне необходимо добраться до лайдера. И я стреляю и не свожу глаз с парня, который все ближе к непонятной мне, но, чувствую, жизненно важной для всех для нас цели. Но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пули отбрасывают его назад. Он опрокидывается навзничь, нелепо разинув рот, и тогда я кричу соседу, который стреляет рядом со мной:

– Прикрой меня, я пригоню его!

– Нет, Григ! – хрипит тот в ответ и поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!

Он хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.

– Я маоли, и я все еще твой командир!

Он сникает и отводит глаза.

– Так точно, сэр.

А я ободряюще хлопаю его по спине: «Не боись, прорвемся!» – и бегу по песку туда, где, припав на одно крыло, словно раненая птица, застыл такой знакомый и родной лайдер…

…Нашатырь. Какая же это мерзкая штука. Да уберите вы его от меня, в конце концов! Я дергаюсь, пытаясь вырваться из чьих-то цепких рук. Отпустите меня, придурки, мне же надо добежать до лайдера, иначе…

– Спокойно, Брайан, спокойно… Да держите вы его крепче, мать вашу…

– Ага, его удержишь…

– Нужна еще инъекция…

– Нет! Больше нельзя, может не выдержать сердце…

– Брайан, успокойтесь, откройте глаза…

Чьи это голоса? Один из них вроде бы знакомый, но сейчас абсолютно неуместный. Но мне некогда разбираться. Сейчас главное – добраться до лайдера. И я бегу по белому, как снег, песку, вокруг свистят пули – свои и чужие, а сверху на меня падает кроваво-красное небо…

Открываю глаза и вяло осматриваюсь по сторонам. Я в реанимационном «катафалке» – сложном, напичканном электроникой сооружении, очень отдаленно напоминающем кровать. Чувствую себя абсолютно разбитым, ноет каждая клеточка, каждый нерв. Мускулы затекли, а голова просто взрывается от боли.

– Очнулись? – Это главврач Карл Рабиш. Его лицо и голос спокойны, и только между бровей пролегли тревожные складочки морщин.

– Что со мной было, док?

– Приступ. Возможно, под влиянием чипа ваша мозговая активность вдруг возросла в несколько раз, а потом резко подскочило сердцебиение, и оно все росло, но тут датчики стали один за другим выходить из строя. Вы сорвали с себя ремни, вывалились из кресла на пол и закричали. Вас стала бить такая судорога, что я испугался, как бы вы не разбили себе голову об пол. Я позвал дежурную бригаду врачей и санитаров. Мы пытались успокоить вас, сделать инъекцию, но вы вырывались и силились куда-то бежать.

– Я бежал к лайдеру, док. Почему-то мне было очень важно добежать до него.

– У вас была галлюцинация?

– Похоже на то. Я словно очутился в теле другого человека, то есть, возможно, и не совсем человека… Док, а вы не знаете, кто такие маоли?

– Маоли? – Рабиш задумывается, вспоминая. – Я не очень-то увлекаюсь политикой, но вроде что-то такое про них слыхал. Вроде это малочисленный подвид людей, населяющий одну из наших дальних колоний. Их планета находится, вернее, находилась где-то в созвездии Плеяд…

– Плеяды не совсем созвездие, док, – поправляю я. – Строго говоря, это звездное скопление в созвездии Тельца.

– Ага… Ну вам виднее. А я в звездной картографии полный профан.

– Понятно, док. Извините, что перебил. А как называлась их планета, помните?

– М-м-м… вроде Лагута или что-то в этом роде.

– И что там произошло?

– Что-то такое глобальное: то ли техногенная катастрофа, то ли военный конфликт, но их планета погибла, а беженцы маоли одно время жили на Земле-3, причем чуть ли не в Мегаполисе. Но это все было очень давно, лет двадцать назад, а может, и больше… Вам лучше посмотреть в информатории.

– Для этого нужна визор-связь, – возражаю я.

У меня в палате, конечно, имеется экран визора, но он, так сказать, односторонний, я могу только смотреть по нему трансляцию визорвещательных каналов. А чтобы самому выйти в общегалактическую компьютерную сеть, нужен визор-фон, то есть соответствующее подключение и сенсорная панель. У меня дома, разумеется, визор-связь есть, но док вряд ли отпустит меня сейчас домой. Впрочем, если бы у меня был коммуникатор, я смог бы подключиться к своему домашнему визор-фону через него, но у меня даже коммуникатора нет. Короче, безнадега.

– Док, а может, вы отпустите меня на часок домой? – без особой надежды спрашиваю я.

– Не отпущу, – отказывает мне Рабиш, – но разрешу утром воспользоваться визор-фоном из моего кабинета. Я введу ваше имя в систему экстренного допуска, но, надеюсь, вы не станете злоупотреблять моим доверием?

– Будьте спокойны, док. Поверьте, для меня это не праздное любопытство.

Рабиш смотрит на меня с интересом, но вопроса не задает. Вместо этого он говорит:

– Ладно, отдыхайте, Брайан. Утром увидимся. Вы сможете сами заснуть или дать вам снотворного?

– Док, а можно мне воспользоваться визор-фоном прямо сейчас? – прошу. Рабиш колеблется, и я торопливо говорю: – Всего часок, обещаю!

– Один час, – строго говорит врач. – Но вначале кое-какая процедура.

Он что-то делает с настройками «катафалка», я ощущаю легкое покалывание в висках, потом оно прекращается, а вместе с ним исчезает и головная боль. Теперь легкие булавочные уколы бегут по всему телу, ломота в мускулах проходит, и в целом мне становится значительно легче. Рабиш смотрит на показания подключенных ко мне приборов.

– Все в порядке, Брайан, можете вставать. – Он отсоединяет датчики и помогает мне подняться. – Пойдемте, я вас провожу.

Несмотря на благотворную процедуру, меня все еще немного пошатывает, и я изо всех сил стараюсь скрывать это от Рабиша. Но он все равно замечает, вздыхает, осуждающе крутит головой, но ведет меня в свой кабинет.

Кабинет главврача мне нравится – удобно и лаконично, ничего лишнего. Все шкафы спрятаны в стены спокойного коричневато-бежевого цвета. Окно закрыто фотопанелью с видом на предрассветное озеро среди гор. Потолок мерцает приглушенно-рассеянным светом, который по простой голосовой команде то становится ярче, то, наоборот, тускнеет. Экран визора большой, в полстены, а сенсорная клавиатура управления визор-фоном встроена прямо в письменный стол.

– Я оставлю вас одного, Брайан, но помните: не больше часа. Договорились?

– Не беспокойтесь, док. Через час я буду в своей палате спать сном младенца, обещаю. Кстати, мне куда потом идти: в палату или в реанимационный «катафалк»?

– В палату, – разрешает врач. – Сами дорогу найдете или прислать за вами медсестру?

– На всякий случай пришлите медсестру, док.

Он уходит, а я поспешно включаю визор-фон и погружаюсь в общегалактическую компьютерную сеть. Посылаю в информаторий запрос: «Маоли». Ответ приходит довольно быстро. На экране мелькают строчки текста, и я быстро пробегаю их глазами.

Так… планета действительно называлась Лагута… расположена… период обращения вокруг звезды… время полного оборота вокруг оси… средний радиус… длина экватора… объем… масса… средняя плотность… гравитация… Что ж, похоже, эта самая Лагута не сильно отличалась от большинства обитаемых планет вообще и родной для меня Земли-3 в частности.

Населяют, вернее, населяли Лагуту гомо сапиенс, то бишь «человек разумный». Других разумных видов на планете нет и не было. Люди делились по национальностям и расам и среди них особняком стояли маоли.

Пролистываю краткий курс истории Лагуты, мельком проглядываю физическую и политическую карту полушарий. Правда, этим картам уже почти два десятка лет – док прав, – сейчас от планеты остались лишь разрозненные осколки, которые пополнили собой и без того нехилый тамошний пояс астероидов. Кстати, причину катастрофы мне так и не удалось уловить. По одним данным, в Лагуту врезалась гигантская комета, состоящая чуть ли не из антивещества, по другим – произошел разрыв ядра или что-то там такое приключилось с ее мантией. Короче, куча фантазий и небылиц, среди которых я так и не сумел выудить крупицу истины.

Как бы там ни было, получается, что цивилизация на Лагуте погибла, когда мне было пять лет. Правда, часть жителей, скорее всего, уцелела. Док что-то говорил о беженцах. Поднимаю репортажи из Мегаполиса той поры. Точно. Были беженцы. Правительство Земли-3 предоставило им жилье в самом Мегаполисе, причем не где-нибудь, а в районе «Сокольничий Парк».

Похоже, у нашего правительства это уже вошло в привычку – селить беженцев именно в этот квартал, благо он поистине безразмерный и «всасывает» в себя всех, словно пресловутая черная дыра. Могу представить, какая там за это время скопилась мешанина из представителей разных разумных видов! Впрочем, разумных рас в обитаемом космосе не так уж и много, и все они являются разновидностями все того же гомо сапиенса – «человека разумного». Так что никаких разумных пиявок и говорящих пауков, чему лично я очень рад.

Но кроме людей существуют еще и животные – вот тут уж природа не поскупилась на разнообразие, что называется, погуляла от души. Говоря о животных, я имею в виду необъяснимую тягу людей тащить в дом всякое зверье и делать их своими домашними любимцами. Я еще понимаю, когда речь идет о милых зверьках вроде собак, кошек или абари. Но ведь иной раз люди заводят у себя дома ТАКОЕ! И все бы ничего, но очень часто по разным причинам бывшие домашние любимцы оказываются брошенными, предоставленными сами себе. Они постепенно дичают, сбиваются в стаи… А кушать-то хочется… И начинается дикая охота… А потом городские легенды рассказывают о всяческих монстрах, которые обитают в «Гнилом Квартале» или на верхних этажах небоскребов «Сокольничего Парка»…

Так-так-так. Чувствую, что меня охватывает азарт. Пожалуй, я знаю, где искать путь к разгадке. Похоже, я знаю, что мне делать дальше, куда идти и кого о чем спрашивать. Но для этого нужно как можно скорее выписаться из больницы…

Через час, как и обещал доктору, я крепко сплю в палате сном младенца. Я сплю, а мне снится, что я лечу на лайдере над бескрайними, белыми, как снег, песками, а рядом со мной в кабине маячит темное знакомое облако.

– Сятя, это ты? – спрашиваю.

– Яй, – привычно картавит он.

– Зачем ты здесь, ты же боишься летать?

– Яй доззен пеледадь дыбе пошланье од муйли.

«Я должен передать тебе послание от муйли», – привычно перевожу и спохватываюсь: от муйли или, может, он имеет в виду маоли?

– От кого послание, Сятя? От маоли или все же от муйли?

– Од муйли, – повторяет он, а я так и не понимаю, кого он имеет в виду.

– Ну, так передавай.

Сятя внезапно исчезает. Теперь рядом со мной сидит Мартин.

«Брайан Макдилл, – механическим голосом вещает он, – ты должен ответить „да“ на предложение, которое тебе сделают. Брайан Макдилл, ты должен ответить…»

– Мартин, заткнись!!! – ору я и открываю глаза.

Вокруг темно и незнакомо. И темнота как будто колышется.

– Я все еще сплю, – убеждаю себя и щиплю за руку. – Черт, больно!

Темнота явственно хихикает.

– Кто здесь?

В ответ тихий вздох и едва слышные шаги.

Я вскакиваю с постели, командую:

– Зажечь свет! – но автоматика игнорирует мой приказ, и тогда я бросаюсь практически на ощупь вперед, туда, где в темноте явственно движется кто-то живой. Пришелец пытается открыть дверь и выскользнуть в коридор, но я настигаю его, зажимаю в угол и стискиваю изо всех сил.

– Ой! – женским голосом пищит темнота. – Больно!

– Кто ты?! – рычу я, но чуточку ослабляю хватку.

– Медсестра. Вы не помните меня?

– Может, и вспомню, если увижу.

– Свет на одну четверть, – командует женщина, и палату освещает приглушенный голубоватый свет. Да, теперь я узнаю ее. Это она опекала меня весь бесконечный больничный день. Ирэн, кажется.

– И что тебе надо здесь, Ирэн? – недоверчиво спрашиваю я, но руки убираю.

Она мнется, отводит глаза.

– Ну… вы же такой знаменитый… и симпатичный…

– И что? – не понимаю, а потом до меня доходит. Все ясно. Решила попробовать меня соблазнить, чтобы было потом чем хвастаться перед подружками.

Ну, точно, кармашек ее комбинезона слегка оттопыривается, небось, там любительская визор-камера, чтоб, значит, доказательства были. Бесцеремонно тянусь к ее карману, но вместо ожидаемой камеры достаю какую-то непонятную штуку, больше всего похожую на медицинский пистолет, только вместо рукоятки у него подставка, да и ствол выглядит странновато: прямо не ствол, а конический раструб.

– Это что такое? – удивленно спрашиваю у Ирэн.

Она в ответ трясет головой, обводит меня и палату ошарашенным взглядом, будто не понимая, как здесь оказалась, и растерянно лепечет:

– Вы почему не спите, больной? Я пожалуюсь профессору Рабишу.

– Так, спокойно, – говорю я себе. Ее поведение сильно-сильно напоминает мне о некоем Иштване Саливане, тоже, между прочим, принадлежащем к славной когорте медиков. – Ирэн, ты помнишь, зачем сюда пришла?

– Нет. – Она трет лоб в тщетном усилии вспомнить. Впрочем, может, Ирэн сейчас притворяется, но, надо признать, делает это мастерски.

– А что это за штука, Ирэн? – показываю на устройство, которое извлек у нее из кармана.

– Понятия не имею, – отвечает она и внезапно меняется в лице, будто вспоминая о чем-то. Бросает взгляд на разобранную постель, на меня и краснеет.

Теперь Ирэн смущена, взбудоражена и явно боится встретиться со мной взглядом. Что за дела? Она только что очнулась от гипноза, это ясно. Но вот что именно ей внушили? Неужели, как и Ларисе, что она переспала со мной? Нет, вряд ли, тогда Ирэн сейчас вела бы себя более раскованно. Какое же у нее было задание? Притащить в палату эту непонятную штуку? Но зачем?

– Я пойду? – спрашивает Ирэн. Она все еще стоит в углу, а я маячу прямо перед ней, отрезая выход.

Она по-прежнему очень взволнованна и избегает смотреть мне в лицо.

– Иди, – делаю шаг в сторону, выпуская ее. – Ничего, если эта штука пока останется у меня?

– Конечно, ведь она не моя… Так я пойду? – переспрашивает Ирэн и внезапно вскидывает на меня глаза.

Ух ты, какие выразительные! Яркие, серые, с нежными медовыми ободками вокруг зрачков. Смотрю на Ирэн так, будто увидел ее впервые. Да, в общем, так оно и есть – мы, конечно, общались почти целый день, но я не приглядывался к ней, она меня не очень-то интересовала – обычная серенькая мышка, неэффектная и закомплексованная. Теперь же ее лицо кажется мне… одухотворенным, что ли. Оно дышит такой страстью, а полуоткрытые губы так призывно трепещут, что у меня перехватывает дыхание. Ирэн сейчас наполнена желанием настолько сильным, что оно невольно передается и мне.

– Ирэн…

– Да?

Она смотрит на меня и ждет. Чего? Это понятно и дураку. Что ж, невежливо заставлять девушку долго ждать…

Просыпаюсь в одиночестве все в той же больничной палате. Несколько мгновений лежу, размышляя, на самом ли деле я был с Ирэн или все это мне только приснилось. Ищу глазами отобранный у нее прибор. Странное устройство никуда не исчезло, а спокойненько стоит на столе. Значит, эта часть ночи точно была реальностью. А остальное? Решаю не гадать, а выяснить все наверняка. Разыскиваю на прикроватной панели клавишу «Вызов медперсонала» и нажимаю. В палату входит незнакомая полная медсестра средних лет.

– А где Ирэн? – спрашиваю.

– Ее смена давно закончилась. Она ушла домой. Кстати, она кое-что оставила для вас. – Медсестра протягивает мне футляр с новым коммуникатором. – Еще что-нибудь, мистер Макдилл?

– Нет, это все. Спасибо.

– Тогда прошу за мной. Профессор Рабиш просил привести вас к нему сразу, как только вы проснетесь.

Ого! Так он не ушел домой? Это ведь он уже вторые сутки в клинике. Вот неугомонный мужик. Впрочем, ничего не имею против – чем раньше он закончит разбираться со мной, тем быстрее у меня будут развязаны руки, и я смогу приступить к расследованию.

– Я могу вначале сходить в туалет и умыться? – спрашиваю у медсестры.

– Конечно, мистер Макдилл. Я жду вас в коридоре.

Она выходит, а я достаю из футляра коммуникатор, цепляю браслет на руку, вдеваю клипсу в ухо. Подключаюсь к своей домашней системе визор-связи, ввожу личный код доступа и скачиваю на новый коммуникатор старую систему: коды, пароли, установки. Затем командую:

– Личный код Мартина Шебо.

– Брайан! – орет в ухе его возбужденный голос. – Ты как там? Я на тренажере… Космические кочерыжки! Влетел прямиком в астероид! Все, теперь Билл навставляет мне по самое не хочу… Ладно, перерыв… Брайан, ты чего молчишь?

– Не успеваю вставить ни слова, – ехидничаю. – Я в клинике… как-то там… хирургии мозга или что-то в этом роде…

– Да, я знаю. Мы с ребятами хотели еще вчера завалиться к тебе, но Билл нам запретил, сказал, что служба безопасности пока держит тебя на карантине. Ты же у нас теперь герой. Говорят, какие-то отморозки по заданию букмекеров похитили тебя прямо из дома, требовали, чтобы ты сдал «Серию», а ты отказался. Тебя пытали, сломали ногу, а потом здорово приложили по голове, чуть мозги не вышибли.

Растерянно выслушиваю всю эту чушь, а потом вспоминаю слова Тойера, дескать, для меня же лучше, если все будут считать, что это происки букмекеров или конкурентов и что вся эта история уже закончена.

– Ты чего молчишь, Брайан? – с тревогой спрашивает Мартин. – Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Через пару дней буду дома. Кстати, мы с тобой участвуем в «Огненной Серии», ты не забыл? Скажи Биллу, чтоб подавал заявку.

– Брайан, – осторожно начинает Мартин, – ты уверен, что это правильное решение?

– Еще бы! Ты не боись, со мной все в порядке. Главврач сказал, что противопоказаний для участия нет.

Тут раздается деликатный стук в дверь.

– Мистер Макдилл, вы не забыли? Профессор Рабиш ждет.

– Ладно, Мартин, пока, меня зовут на процедуры.

Карл Рабиш встречает меня, как родного. Вернее, как любимую и очень интересную игрушку – вероятно, ему до жути нравится копаться в моих мозгах. Возможно, он напишет потом на моем «материале» очередной учебник…

– Как спалось, Брайан?

– Отлично, док, отлично. Правда, было одно крохотное происшествие…

– Что такое? – беспокоится он.

– Да вот. Нашел у себя в палате. – Протягиваю ему отобранный у Ирэн прибор. – Вы случайно не знаете, что это такое?

– Гипноизлучатель! – Рабиш буквально вырывает его у меня из рук. – Они запрещены к использованию. Откуда он у вас?!

– Говорю же, нашел в палате.

– Не может быть! В моей клинике такое не применяется! За такое лишают лицензии и отправляют под суд. Десять лет строгого режима как минимум!

– Спокойнее, док. Я вас ни в чем не обвиняю. Больше того, предлагаю сохранить мою находку в секрете. Все останется строго между нами. Кстати, док, а нельзя ли установить, что за текст был вложен в этот прибор? Что именно он должен внушать и кому?

– Текст… да, можно…

Рабиша весьма ощутимо колотит. Он еще не оправился от потрясения. Тем не менее он делает что-то с гипноизлучателем, раздается щелчок, и у него на ладони оказывается крохотный диск. Рабиш вставляет диск в паз визора, пробегает пальцами по клавиатуре, и на экране появляется текст:

«Брайан Макдилл, ты должен ответить „да“ на предложение, которое тебе сделают».

Вот так-так! Значит, сон, который мне приснился, был и не сном вовсе. Вернее, лайдер, Сятя и Мартин мне снились, а послание было самым настоящим. Вот только от кого? И что это, в конце концов, за предложение?

Рабиш смотрит на меня. Он уже успел успокоиться и взять себя в руки. Теперь в его умных глазах интерес и рассудительное любопытство ученого, который встретился с увлекательной, требующей решения проблемой. Пожалуй, мне все больше и больше нравится этот дядька. Из него может получиться незаменимый союзник.

– Я думаю, это дело рук тех же, кто ставил вам чип подчинения, – говорит Рабиш. – Теперь они решили пойти другим путем.

Я киваю, а он снова набирает команды на клавиатуре.

– Давайте-ка посмотрим, какой уровень внушения они для вас задали… Что?! – Он внезапно смеется. – Да это просто чья-то шутка! Розыгрыш! Злой и неуместный, но розыгрыш!

– В чем дело, док? – тревожусь я.

– Посмотрите сами. – Рабиш тычет рукой в экран визора на колонку цифр и непонятных мне терминов. – Они установили программу в режиме быстрой прокрутки и всего на десять минут!

– Док! – рычу я. – Что это значит? Да объясните все толком, не томите!

– Быстрая прокрутка – это вспомогательный режим. С его помощью проверяют, правильно ли введен гипнотизирующий текст. Перед тем, как задать уровень внушения, гипнотизер включает режим быстрой прокрутки и сам выслушивает свой текст. Понимаете, Брайан? Режим быстрой прокрутки абсолютно безвреден. Нет, конечно, очень внушаемого человека можно загипнотизировать и в этом режиме, но воздействие должно продолжаться несколько часов, а уж никак не десять минут. Так что… Я не знаю, какова цель этой мистификации и чего хотел от вас тот, кто устанавливал вам гипноизлучатель, но это точно был не сеанс гипноза!

Я растерянно чешу затылок. Розыгрыш… Гипноизлучатель стоит сотню кусков, и за его использование полагается десять лет строгача… М-да… Не слишком ли дороговато для розыгрыша? А чип подчинения у меня в голове? А угнанное такси и трупы боевиков? Тоже розыгрыш? Если так, то кто-то явно решил оторваться по полной, что называется, повеселиться от души. Как говорится, гулять так гулять.

– Похоже, здесь есть еще один текст, – бормочет Рабиш и снова тычет пальцами в клавиатуру. – Второй текст спрятан под первым, но его можно вытащить… Ага… Вот он.

По экрану визора бегут новые строки:

«Ты принесешь гипноизлучатель ночью в палату Брайана Макдилла. Ровно через десять минут заберешь гипноизлучатель и положишь в карман. Как бы невзначай разбудишь Брайана Макдилла и сделаешь вид, что пытаешься уйти. Ты забудешь про гипноизлучатель. Будешь помнить только, что Брайан Макдилл очень нравится тебе. Тебя влечет к нему. Ты мечтаешь отдаться ему. Когда он снова уснет, ты уйдешь, отправишься домой и ляжешь спать. Проснувшись, ты будешь помнить, что провела замечательную ночь с Брайаном Макдиллом, и твердо знать, что для него эта ночь ничего не значит. Даже если он станет утверждать обратное, знай – он врет. На самом деле он презирает тебя и смеется над тобой. За глаза называет тебя дешевой шлюхой и рассказывает о тебе своим друзьям, чтобы они тоже посмеялись над тобой. Ты будешь чувствовать обиду, горечь, депрессию. Будешь сторониться Брайана Макдилла и ненавидеть его. Через два дня подашь заявление об уходе из клиники, придешь домой и покончишь с собой – вскроешь себе вены. Предсмертную записку писать не надо».

Некоторое время мы с Рабишем молчим, переваривая прочитанное, а потом я спрашиваю чужим и каким-то скрипучим голосом:

– А установки, док? Тоже режим быстрой прокрутки?

Он вызывает на экран колонку цифр и мрачнеет.

– Четвертый уровень внушения, три часа. Это максимально возможный режим для человека.

– И что это значит, док? – Я и сам знаю ответ, но надеюсь: а вдруг все не так плохо.

Но Рабиш развеивает мою призрачную надежду.

– Это значит, что тот… или та… которая подверглась данному внушению, выполнит заложенную программу до конца.

Ага, то есть потрахается со мной, впадет в депрессию и через два дня вскроет себе вены. Чувствую, как кровь начинает стучать в висках от нарастающего во мне тяжелого яростного бешенства. Найду, кто это сделал, убью мерзавцев! Засуну головой в плазменный реактор своего лайдера!

– И кто именно через два дня подаст заявление об уходе, я могу узнать? – нарочито спокойным тоном спрашивает Рабиш.

– Медсестра… Ирэн, не знаю ее фамилии.

– Это у нее вы забрали гипноизлучатель?

– Да.

– Понятно. – Рабиш трет ладонями лицо и мельком смотрит на меня. – Вы вступали с ней в половую связь этой ночью?

– Да. – Мне паршиво так, что хочется выть.

– Ясно… – Он о чем-то размышляет, рассеянно скользя взглядом по кабинету, и барабанит пальцами по столу. – Я должен задать вам несколько… м-м-м… неприятных вопросов и надеюсь получить откровенные ответы. Поймите меня правильно, Брайан, я не собираюсь смаковать подробности вашей интимной жизни, но мне надо попытаться снять с нее гипноз, а для этого я должен точно знать, что происходило на самом деле, а что явилось плодом гипнотического воздействия.

– Конечно, док, спрашивайте все, что сочтете нужным.

И он спрашивает. А я отвечаю. Вообще-то меня достаточно трудно смутить – я прошел отличную закалку в приюте для бедных, где протекало мое детство. Там царил лишь один закон – закон стаи. И, подчиняясь ему, мы быстро отучались смущаться, жаловаться, просить и обижаться. Но Рабишу удалось не только смутить меня, он умудрился вогнать меня в краску. Его допрос продолжался около получаса, за это время я весь взмок и узнал много новых медицинских терминов. Наконец, Рабиш оставляет меня в покое и погружается в размышления.

– Ну что, док? Есть шанс удалить из ее головы эту долбаную программу? – решаюсь спросить я.

– А? Пока не знаю. Гипноизлучатель – весьма коварная штука. Я сейчас поеду к Ирэн домой, привезу ее в клинику и для начала проведу с ней пару тестов, чтобы выяснить, насколько она подвержена внушению… Кстати, вам лучше пока не попадаться ей на глаза… – Рабиш замолкает, но по-прежнему не трогается с места. Он сидит, вперив задумчивый взгляд в горный пейзаж фотопанели, и своей неподвижностью напоминает статую.

– Док, – не выдерживаю я. – Чего же вы ждете, езжайте скорее!

– Да, сейчас… – Он переводит взгляд на меня и говорит: – Знаете, какая во всем этом странность, Брайан?

– Ха! Вы мне лучше скажите, что здесь не странность, док!

– Вы, конечно, правы, но я вот о чем… Гипноз для Ирэн установлен аж на четвертом уровне внушения. Вы знаете, у всех людей разная восприимчивость к гипнозу: некоторым хватает и первого, самого легкого уровня, а некоторые сопротивляются и третьему. Но вот четвертый уровень цепляет всех. И исключений здесь нет.

– К чему вы клоните, док?

– Тот, кто задавал установки для Ирэн, очень хотел, чтобы она во что бы то ни стало выполнила программу до конца. То есть возненавидела вас и покончила с собой.

– И что? – поторапливаю его. – Док, я не так умен, как вы, наверное, обо мне думаете, я не понимаю ваших намеков.

Он морщится и поясняет:

– На первый взгляд он хочет убрать Ирэн. Избавиться от нее ее же собственными руками. Но если это так, зачем он позволил нам узнать предназначенный для нее текст? Ведь Ирэн получила свой заряд гипноза не в клинике – здесь она все время на виду, а по заданным в гипноизлучателе установкам на сеанс требовалось три часа. Нет, она, скорее всего, подверглась гипнозу у себя дома. Так зачем ее заставили тащить гипноизлучатель в клинику?

– Там же был и второй текст, для меня, – напоминаю я.

– Да, но ваш текст был фальшивкой. Вас не собирались гипнотизировать всерьез. А если даже и собирались, то все равно необязательно было лепить оба текста на один и тот же гипноизлучатель. Логичнее использовать два разных: один для нее, а другой для вас. Тогда мы не узнали бы предназначенный ей текст и не постарались стереть его из ее подсознания.

– Два гипноизлучателя – это очень много кредитов, док. Возможно, он или они просто пожалели денег.

– Я бы согласился с вами, Брайан, если бы не одно «но». Необязательно было покупать два излучателя, можно было обойтись и одним – просто стереть после сеанса первый текст, а потом уже закладывать второй. Или заставить Ирэн уничтожить диск с обоими текстами у вас в палате, как только гипноизлучатель выполнит свою работу. Короче, есть множество вариантов, чтобы не позволить посторонним прочитать текст. Но они не воспользовались ни одним из них. Нет, Брайан. Я почти уверен, что тот, кто это затеял, хотел, чтобы мы… а точнее, вы прочитали оба текста.

– Зачем?

Рабиш смотрит на меня со странным выражением то ли жалости, то ли вражды и говорит:

– Если все действительно обстоит так, как я думаю, то в их планы входит непременная, я подчеркиваю, непременная гибель Ирэн, в которой вы будете обвинять себя. Понимаете, Брайан? Ирэн для них не главное. Она всего лишь пешка, которой легко пожертвовать. На ее месте могла бы быть любая другая девушка. А главное для них – вы. Смерть Ирэн – это способ надавить на вас. Они стремятся показать вам, что могут превратить вашу жизнь в ад. И, судя по их методам, боюсь, им вполне по силам сделать это. Я не знаю, что им от вас нужно, Брайан, но советую, как… э… друг, соглашайтесь на их предложение, потому что следующей пешкой может оказаться та или тот, кто вам действительно дорог. И произойти это может в любой момент. И виноваты в этом будете вы.

– Чтобы согласиться, нужно сначала получить предложение! – повышаю я голос. – А мне пока никто и ничего не предлагал!

– Это как? – теряется он.

– А вот так. Я понятия не имею, что и кому от меня надо!

– Тогда дело плохо, – бормочет Рабиш.

– Ладно, док, – перебиваю я, – давайте сначала позаботимся об Ирэн.

Он кивает и молча идет к выходу, а я возвращаюсь в свою палату, проглатываю поданный мне завтрак, почти не чувствуя вкуса, и ложусь на кровать, закинув руки за голову. Я пытаюсь думать, но не могу. В голове только одна мысль, вернее, не мысль, а слова Рабиша: «…в их планы входит непременная, я подчеркиваю, непременная гибель Ирэн…»

Наверное, я задремал, а когда проснулся, то обнаружил, что лежу прямо на полу в маленькой, обитой светлым пластиком комнате без окон. Впрочем, света хватает – матовый потолок исправно испускает имитацию лучей дневного света.

Комната абсолютно пуста – ни стула, ни койки, и только в углу притулился легкий пластиковый унитаз, да на одной из стен светятся крупные ярко-красные цифры: 16:58. Это часы, а прямо под ними в стену вделан пульт, вот только я уверен, что пульт не имеет к часам никакого отношения. Меня почему-то начинает трясти, когда я смотрю на пульт и часы, словно я ужасно боюсь их, и в то же время они притягивают меня. Особенно пульт. Мне очень, просто-таки до дрожи хочется подойти к нему и набрать хорошо знакомую цепочку цифр и букв. Но я знаю, что этого делать нельзя. Никак нельзя…

Машинально бросаю взгляд на свою ногу, проверяя, есть ли на ней медицинский панцирь. Панциря нет, хотя рваная светлая штанина почему-то вся в засохшей крови. Значит, я снова в теле другого. У меня опять галлюцинация. Но разве при галлюцинации человек чувствует боль? Вроде бы нет. А у меня сейчас болит решительно все. Боль в ребрах не дает как следует вздохнуть, живот стал одним горячим пульсирующим комком, а левая кисть… Ох, и не хрена себе! Она превратилась в мешанину раздробленных костей и окровавленного мяса!

У меня вырывается невольный стон – смесь боли и ужаса. Я пытаюсь встать на ноги, но голова кружится и накатывает дурнота. Еле успеваю доползти до унитаза, как меня скручивает такая жестокая судорога рвоты, что просто выворачивает наизнанку. Но мой желудок давным-давно пуст, и меня рвет одной желчью.

Занятый собственными проблемами, не сразу замечаю, что мембрана двери раскрывается и впускает в комнату четверых громил в черных мифриловых комбинезонах.

– Ну что, гнида, ты нас, небось, заждался, а? – ржет один из них. – Мы пришли вовремя, как и обещали.

Он наклоняется надо мной, хватает за волосы и резко вздергивает мою голову вверх, заставляя смотреть на часы. 17:00. Тот, кем я сейчас стал, весь съеживается и едва не плачет. Он знает, что сейчас произойдет. И я знаю. Вот уже много-много дней подряд ровно в 17:00 приходят они и…

– Смотри, маоли, что мы сегодня принесли для тебя, – говорит один из них и демонстрирует мне коллекцию странных длинных стержней с раздвоенными крючками на концах. – Нравится? Но это чуть позже, а пока…

Первый удар ногой приходится мне в живот. Удар несильный, с ленцой. Это так, для разминки, но уже несколько мгновений спустя для меня начинается настоящий ад-Сознание постоянно уплывает, реальность двоится, я вою от невыносимой боли и мечтаю только об одном – умереть… Я теряю сознание, меня приводят в чувство и заставляют смотреть на часы. Видишь, говорят они, еще нет шести, а значит, мы продолжаем. И я снова с головой окунаюсь в боль. И смотрю, смотрю на часы… В очередной раз очнувшись, вижу долгожданное 18:01 и, не выдержав, плачу от счастья.

– Да, – говорит один из них. – На сегодня с тебя хватит, маоли. Но мы придем завтра ровно в 17:00. Ты нас жди.

Они по одному исчезают за матовой мембраной двери, а я лежу, скрючившись, на полу, смотрю им вслед и думаю, что ровно через сутки они придут опять. Последний из них оборачивается и почти дружелюбно говорит:

– Ты же знаешь, Григ, что можешь выйти отсюда в любой момент. Тебе надо всего лишь набрать на пульте код. Ты знаешь, что это за код.

Растягиваю в усмешке обожженные, разорванные губы. Конечно, я знаю код. Я – единственный, кто знает его. Но, если я наберу этот код на пульте, его узнают и они.

– Я не хочу уходить, мне здесь нравится. Вы, девочки, такие нежные, такие страстные. – Стараюсь, чтобы слова прозвучали предельно оскорбительно, но изуродованные губы и сломанная челюсть мешают мне нормально говорить. Впрочем, мой палач понимает и багровеет от ненависти.

– Тогда до встречи, мразь, – шипит он. – Мы придем завтра ровно в 17:00.

– Ага. Только не забудьте как следует отдохнуть и набраться сил перед встречей со мной. А то сегодня вы выглядели слабовато. Мне было скучно. Я даже чуть не уснул от ваших ласк, – насмешливо хриплю я и выразительно сплевываю на вымазанный моей кровью пол.

Он сжимает кулаки и делает шаг ко мне. Инстинктивно съеживаюсь в ожидании удара, но он сдерживается, огромным усилием воли берет себя в руки и даже выдавливает кривую улыбку.

– Завтра тебе не будет скучно, обещаю. Мы придумаем для тебя нечто особенное!

– Жду с нетерпением, сладкая моя.

Он обжигает меня ненавидящим взглядом и выходит вон. Я остаюсь один, но не надолго. Лепестки двери снова разъезжаются в стороны, и входит сухощавый мужчина в белом комбинезоне и с медицинским чемоданчиком в руках. Он приближается и бегло осматривает нанесенные мне увечья. Я знаю, он должен следить, чтобы мои палачи не перегнули палку, чтобы все переломы и травмы были… как это у них, у врачей, говорится… совместимыми с жизнью, ведь мне никак нельзя умирать – они еще надеются заставить меня говорить.

– А как же парализующее поле, Стикки? Ты забыл включить его. Или ты, наконец-то, принял таблетки для храбрости? – из последних сил дразню его.

– Оно ни к чему, – равнодушно бросает врач.

Его настоящее имя, конечно, не Стикки. Я вообще не знаю, как его зовут. В самом начале моего плена я прозвал его Стикки и объяснил, что так звали драную противную крысу, что жила у моих соседей и вечно пакостила мне по мелочам.

– Поле ни к чему, Григ, – повторяет он. – Ты сейчас опасен только для себя самого.

Раньше он так не считал. Осмеливался входить ко мне в камеру только после того, как меня надежно сковывали тиски парализующего поля, а двое громил держали наготове бластеры. Да и тогда смотрел на меня со страхом, постоянно вздрагивал и вжимал голову в плечи, будто каждую минуту ждал, что я вырвусь и голыми руками сверну им всем шеи…

Врач тщательно осматривает меня, досадливо морщится и говорит:

– Послушай, Григ, тебя надо срочно начинать лечить. Вы, маоли, конечно, выносливее людей, и в вас есть способность к регенерации, но твой организм истощен. Он больше не может бороться за жизнь. Пойми, если подождать еще пару дней, ты умрешь и даже самая продвинутая медицина не сможет тебя спасти. У тебя отбиты почки. Ты мочишься кровью. Твой организм уже не принимает воду, стоит тебе попить и тебя тут же рвет. Скорее всего, у тебя внутреннее кровотечение. Возможно, разорвана селезенка. Раны на ступнях загноились. А твоя левая кисть… ее уже сейчас придется ампутировать, иначе начнется гангрена…

– Гангрена! Здорово! Это мне подходит, – паясничаю я. – Всегда мечтал загнуться от гангрены.

Врач смотрит на меня, как на безумца, и качает головой.

– Я не могу понять тебя, Григ. Почему ты не хочешь сказать нам, где он и каков код доступа? Ты же знаешь, рано или поздно мы все равно сломаем тебя.

– Если успеете, – возражаю. – Ты же сам сказал, что у меня осталась всего пара дней.

– Нет, – качает он головой, – и не надейся, мы не дадим тебе умереть. Мы вылечим тебя и начнем все сначала.

Я молчу. У меня больше не осталось сил даже на разговор. И мне очень хочется пить. Но мой единственный источник воды – бачок унитаза, а до него еще надо доползти.

Врач достает шприц и вводит мне в вену иглу.

– Это очень сильное обезболивающее, скоро тебе станет легче, – поясняет он, и я понимаю, что мои дела и впрямь хуже некуда, если впервые за все это время мне будет позволено не чувствовать боль.

Врач собирает свои инструменты, поднимается на ноги, но не уходит. Он топчется возле меня, как дешевая шлюха возле клиента.

– Ну что еще? – не выдерживаю я. Мне хочется, чтобы он наконец ушел и я смог начать свой бесконечный путь к унитазу.

Стикки поспешно склоняется к моему лицу.

– Григ, скажи нам все. Скажи! И тогда мы вылечим тебя, дадим много денег и позволим уйти. Ты же знаешь, что мы не обманем тебя!

Я молчу, хотя знаю, что он прав. Не обманут. И денег дадут, и вылечат, и отпустят.

– Рано или поздно мы сломаем тебя, – твердит он. – Или узнаем все, что нам нужно, другим способом.

– Другого способа нет! – отрезаю я.

– Ты так уверен в этом, Григ? – многозначительно спрашивает он, и у меня тревожно замирает сердце…

– Брайан, вы спите?

– А? – продираю глаза и приподнимаюсь на локте, не понимая толком, где я. Ага. Я в своей палате, в клинике. Видение закончилось. Хотя у меня все еще болит левая кисть и страшно хочется пить.

– Что с вами? – спрашивает Рабиш и внимательно присматривается ко мне. – У вас такой вид, будто вы только что повстречались с самим дьяволом.

– Хуже, док, – криво улыбаюсь и тру левую кисть – разумеется, целую и невредимую. – Вы верите в переселение душ, док?

– У вас снова была галлюцинация? – Он смотрит на показания приборов над кроватью. – Снова учащалось сердцебиение, был резкий скачок давления…

– Ладно, док, со мной все в порядке, – перебиваю. – Лучше скажите, что там с Ирэн?

Рабиш молчит и тщательно отводит от меня взгляд, делая вид, что полностью поглощен показаниями датчиков.

– Док! – рычу я.

– Ну что? – раздраженно откликается он. – Что вы хотите от меня услышать? Я не волшебник! И сделал все, что мог!

– И? – еле удерживаюсь, чтобы не схватить его за грудки и не начать трясти.

– Через два дня она покончит с собой! – отрезает Рабиш и тяжело оседает на стул, ссутулив плечи.

– Ну, не надо так, док, – прошу. – Пожалуйста, расскажите все подробно.

– А что тут рассказывать… Она оказалась очень внушаемой. Чтобы загипнотизировать ее, хватило бы и первого уровня, а ей влепили аж четвертый.

– Но разве нельзя снять с нее гипноз? – Мой голос дрожит. Мне кажется, что я схожу с ума. Рабиш немного смягчается.

– Я снял, – устало говорит он. – Но оказалось, что это только верхний слой. А под ним обнаружились еще. Похоже, она подверглась так называемому каскадному внушению. То есть было несколько сеансов гипноза с постепенным развитием… э… основных тем, но на предыдущие слои ставились ключи. Чтобы полностью снять с нее гипноз, надо знать эти ключи. Все ключи, – Рабиш выделяет голосом слово «все». – А их там что-то около двадцати.

– И что же делать, док?

Он пожимает плечами и молчит.

– А если попробовать гипноизлучатель? – предлагаю. – Заложить в него другую программу: так, мол, и так, Ирэн, у тебя нет причины кончать с собой. И запустить это… как его… каскадное…

– Это незаконно, – возражает Рабиш. – Гипноизлучатели запрещены к использованию.

– О чем вы говорите, док? – перебиваю я. – Законно – незаконно, какая разница. Ведь речь идет о жизни Ирэн!

– Можно попробовать, – с сомнением бормочет Рабиш. – Правда, я никогда не составлял программ для гипноизлучателей, и могу допустить ошибку… Скажу честно, Брайан, не уверен, что у меня получится…

– Но ведь хуже Ирэн от этого не будет?

– Куда уж хуже, – вздыхает Рабиш.

– Тогда пробуйте, док!

Едва не выпихиваю его из палаты, а сам нетерпеливо слоняюсь из угла в угол и едва не грызу ногти от беспокойства. Настраиваюсь на многочасовое ожидание, но Рабиш возвращается сразу же и укоризненно говорит:

– Брайан, зачем вы забрали его?

– Кого?

– Гипноизлучатель.

– Чего?! Я не брал его, док, он мне на фиг не нужен!

Рабиш растерянно смотрит на меня и говорит упавшим голосом:

– Он исчез. Вы понимаете, Брайан, гипноизлучатель исчез!

– Погодите, док. Давайте по порядку. Где он был?

– В моем кабинете, в сейфе. Я запер его там после того, как мы с вами просмотрели на визоре диск с текстами.

– А кто после этого входил в ваш кабинет?

– Никто. Я поехал за Ирэн, а вы…

– Я пошел в палату. А вы уверены, что пока вас не было, никто не входил в ваш кабинет?

– Уверен. В мой кабинет войти могу только я… – Рабиш спохватывается. – И вы. Я же вчера дал вам экстренный допуск!

– Так может, вы его еще кому-нибудь давали? Ну, вспомните хорошенько!

– Да нечего вспоминать, – раздражается он и нажимает клавишу на браслете своего коммуникатора. – Запрос системе. Зачитать список экстренного допуска в кабинет главврача Клиники Нанохирургии Мозга.

– Карл Рабиш, Брайан Макдилл, – вещает механический голос и замолкает.

– Слышали? Только вы и я.

– А Ирэн? Вы привезли ее в клинику и куда отвели? Разве не в кабинет?

– В кабинет. Только не в свой, а предварительного обследования! Мне же нужно было подключить ее к аппаратуре, сделать ей томограмму, – взвинченно говорит Рабиш. Похоже, у него порядком сдали нервы.

– А она не могла тайком улизнуть и посетить ваш кабинет, когда вы пошли ко мне? – осторожно спрашиваю я.

– Нет, она спала. Я ввел ее в гипнотический транс. Да она до сих пор еще спит, можете пойти убедиться.

– А она не может симулировать сон, док?

– Разумеется, нет. Ирэн подключена к контролирующей аппаратуре, а датчики не обманешь. – Рабиш падает на стул, словно его ноги не держат, и с ужасом смотрит на меня. – Поймите вы, наконец, это не она! Это кто-то другой. Он проник в мой кабинет, вскрыл сейф, взял гипноизлучатель и, вполне возможно, пошел с ним в полицию. Все, мне конец! Позор… суд… тюрьма…

– Нет, док. С вами ничего не будет, успокойтесь. Если что, скажем, что это я принес гипноизлучатель в клинику, а вы знать про него не знаете.

– На нем мои отпечатки, – напоминает Рабиш.

– Тогда я скажу, что силой заставил вас помогать мне с ним возиться. В любом случае я все возьму на себя.

– Но вас посадят, и вашей карьере придет конец!

– Плевать, док. Плевать.

Он смотрит на меня, и отчаяние в его глазах сменяется новым выражением, мне трудно точно определить каким. Это и ужас, и благодарность, и какое-то сумасшедшее восхищение. Я теряюсь под его взглядом и бормочу:

– А что будет с Ирэн? Мы же не позволим ей… ну… вы понимаете…

– Но у нас больше нет излучателя, – возражает Рабиш.

– Это не проблема, док. Я куплю новый.

– Вы знаете, где? – изумляется Рабиш. – Гипноизлучатели так просто в магазинах не продаются.

– Это моя забота, док.

– Но он стоит чертову уйму кредитов. Наверное, тысяч сто, не меньше.

– У меня есть деньги, док.

Ему незачем знать, что на моем счету сейчас осталось что-то около пятидесяти тысяч. Вообще-то я зарабатываю очень и очень неплохо. Меня даже можно назвать состоятельным человеком, но я довольно легкомысленно отношусь к деньгам, не привык делать сбережения, люблю жить на широкую ногу и сразу трачу большую часть того, что получаю. Чтобы купить гипноизлучатель, мне придется залезть в долги, но это нестрашно, я довольно быстро их отдам. Кстати, пятьдесят тысяч мне наверняка сможет дать Мартин. И вообще все не так уж и плохо. Счета за пребывание в этой клинике оплатит мой гоночный клуб, а уже меньше чем через неделю состоится «Огненная Серия». За призовое место там платят триста тысяч кредитов, плюс я получу деньги за участие в гонке от своего клуба – наш владелец в этом смысле довольно щедр.

– Я достану гипноизлучатель, док, – повторяю. – Но вы ведь тогда поможете Ирэн?

– Постараюсь, – после крошечной паузы отвечает он.

– Отлично, самое позднее к утру гипноизлучатель будет у вас. А где моя одежда? Мне придется на некоторое время покинуть клинику.

– Мистер Тойер привез вас сюда в банном халате, но я распоряжусь насчет одежды. В нашей торговой лавке внизу есть костюмы от самых лучших фирм…

– Не надо костюмы, – перебиваю. – Лучше чего попроще. Свитер, куртку и брюки. Причем штанины у брюк должны быть пошире, чтобы спрятать медицинский панцирь.

– Это разумно, – кивает Рабиш. – Кстати, у вас в панцире система искусственного климата в норме? Не сломана?

– Нет, все в порядке, док. Ноге в панцире и не холодно, и не жарко. Значит, работает исправно.

– Отлично. А какой у вас размер одежды?

Называю. Он выходит, а я набираю на коммуникаторе код Мартина.

– Мне нужен мобиль и пятьдесят кусков взаймы. Срочно! – без предисловий выпаливаю я.

– А какой именно мобиль: «Эрроу» или «Сектарт»? – деловито уточняет Мартин. Вот за что его ценю, так это за умение, когда надо, мгновенно вписаться в тему и не задавать при этом ненужных вопросов.

– Нет, Мартин, все твои мобили слишком роскошны для того места, куда я еду. Мне нужно что-нибудь попроще. «Лаквиль» или «Цирус». Желательно не новый, но с хорошим движком.

Мартин задумывается, а потом говорит:

– У меня есть на примете то, что тебе надо. «Цирус» пяти лет. Куда его подогнать?

– Давай к клинике. К гостевой стоянке.

– Понял, минут через сорок буду.

Ровно через сорок минут на крышу клиники опускаются два мобиля: серый видавший виды «Цирус» и черный роскошный «Эрроу». Из «Цируса» выбирается Мартин, а из «Эрроу» с радостной рожей вываливается Курт – тоже гонщик из наших, из «Отвязных Стрельцов». Правда, у нас с ним немного разные специализации. Мы с Мартином все больше по «Огненной Серии», а Курт предпочитает «низкие» гонки, то есть те, которые проводятся очень близко к поверхности планеты среди ветвистых, изрезанных пещерами и туннелями каньонов.

– Брайан, бродяга! Ну, ты и отмочил! – восторженно ревет Курт.

– Это не я отмочил, а меня, – отшучиваюсь и жму ему лапу.

– Ты как? – спрашивает Мартин и смотрит внимательно. Чувствую, ему до смерти хочется мне что-то сказать. Или спросить. Но присутствие Курта удерживает его.

– Нормально, – отвечаю. – Помяли немного, но жить буду. Со дня на день меня выпишут, и я сразу приступлю к тренировкам. Кстати, Билл подал заявку в «Огненную Серию»?

– Да. – Мартин бросает изучающий взгляд на мои ноги, словно пытается разглядеть спрятанный под штаниной медицинский панцирь, но, похоже, эту тему поднимать не собирается.

– А ты куда намылился? Решил из клиники слинять? – кивает на «Цирус» Курт.

– Только на время, к утру вернусь.

– Подружка, что ли, ждет? – ехидничает Курт.

– Ага. Подружка. Ждет. – Чувствую, что у меня внутри все съеживается, а к горлу подступает ком. Ирэн…

– Небось, горячая штучка, раз ты не можешь даже пару дней обождать, – насмешливо тянет Курт.

Я каменею лицом. Пару дней! Через пару дней ее уже может не быть в живых. Наверное, у меня что-то такое отражается в глазах, потому что Курт внезапно осекается и замолкает, а Мартин серьезно говорит:

– Хорош болтать, времени нет. Брайан, давай я скину тебе на счет деньги и код доступа к «Цирусу», да мы с Куртом двинем обратно, а то мы сдернули прямо с тренировки, и если Билл узнает…

– …прибьет, – подхватывает Курт и сует мне ладонь. – Пока, Брайан, через пару дней свидимся.

Он идет к «Эрроу», а Мартин с помощью коммуникатора переводит со своего счета на мой деньги, затем скидывает мне код доступа к «Цирусу» и предлагает:

– Может, поехать с тобой?

– Куда? К моей подружке? – притворно удивляюсь я. – Ты извини, но она вряд ли согласится на групповуху. Даже за пятьдесят кусков.

Мартин морщится и с досадой говорит:

– Хорош паясничать. И не держи меня за идиота, ладно? Ты же не думаешь, что я поверил во всю эту фигню с подружками и похитителями-букмекерами?

– А ты поверь, – серьезно советую я.

Не то чтобы я не доверял Мартину, наоборот, верю ему, как себе, но… Как сказал Рабиш, в следующий раз разменной пешкой для таинственных «игроков» может оказаться тот, кто очень дорог мне. Например, Мартин… Нет. Пусть уж лучше он держится от всей этой истории как можно дальше. Пусть обижается на меня, если хочет, но Тойер прав – в этой гонке мне напарники ни к чему, я должен остаться совершенно один.

– Ну, как знаешь, – сухо говорит Мартин и идет к «Эрроу», не попрощавшись.

Провожаю взглядом взлетающую черную «стрелу» и сажусь в «Цирус», радуясь, что для управления мобилем ноги не нужны. Осматриваюсь. Отключаю автоматический режим. Проверяю настройки. Ну и колымага! Но мне как раз такая и нужна. Чем хуже у меня будет мобиль, тем лучше, – меньше привлечет внимания. Ну что, вперед. Запускаю инерционный движитель, отключаю гравитационный якорь, поднимаю мобиль к шоссе, убираю в днище колеса, ищу указатель к кварталу «Гнездо Порока» и врубаю двигатели на полную мощность.