Год 1976, Незаметный разворот

24 июля 1941 года, 13:15 мск, Третий Рейх, Берлин

Вторая половина дня двадцать четвертого июля в Берлине выдалась томной. Погода стояла ясная, видимость была миллион на миллион, и чудовищный¹ предмет в небе, похожий на полуторакилометровый наконечник копья, разглядели не только операторы радаров ПВО, но и обычные горожане, особенно после того, как его силуэт затмил солнце. Добавляли страха ржаво-кремовый цвет этого предмета, напоминающий запекшуюся кровь, и его грубые рубленые очертания. Не хватало только мрачной и величественной музыки, возвещающей появление нового Властелина Мира. Тем, кто наблюдал эту картину, казалось, что прямо сейчас из необъятного чрева летающего Левиафана на столицу Третьего Рейха в большом количестве посыплются огромные бомбы.

Уже три недели с вермахтом на Восточном фронте происходили загадочные и ужасные пер-

Угловые размеры «Неумолимого» при пролете на десяти километровой высоте составят восемь с половиной градусов в длину и три градуса в ширину (для сравнения: солнечный диск нз небе имеет угловой размер всего в два градуса).

турбации, и слухи о них успели проникнуть даже в Берлин. Мол, в войну на стороне большевиков вступил некий ужасный «мистер Икс», уничтожающий германских солдат целыми дивизиями. А кто после встречи с ним не умер, те сейчас у большевиков в плену. Иногда это загадочный господин выглядит как могущественный колдун, сотрясающий небо и землю, способный вызывать искусственные ураганы и проливные дожди и послать на битву свирепых солдат из давно минувших времен. А иногда он же предстает перед своими врагами неким воплощением Робура-завое-вателя, бросая в бой десятки сверхсовременных неуязвимых летательных аппаратов и большое количество тяжелобронированных панцеров, вооруженных длинноствольными пушками крупного калибра.

И теперь этот лучший друг русских большевиков и враг германской нации прилетел в Берлин на исполинском летающем корабле, чтобы положить его пусту, а всех берлинцев превратить в своих рабов. Имелись даже отдельные сумасшедшие, которые якобы видели на спине небесного гиганта фигуру мужчины в развевающемся за спиной красном плаще и потрясающего светящимся мечом. Бегите, люди, спасайтесь, а то как бы не было поздно, потому что наступает Конец Света.

Ужас был великий, но начался он все же не сразу. Во-первых, потому, что в первые минуты большинство жителей Берлина просто не успели осознать «истинный» смысл этого явления. Во-вторых, потому что расфокусированным и ослабленным (не более пяти процентов от полной мощности) депрессионным излучением «Неумолимый» начал обрабатывать город только после того, как его заметили и заволновались. Серегин хотел, чтобы возникшая внизу паника выглядела максимально естественно. На вражескую столицу еще не упало ни одной бомбы, но результат вышел лучше всяких похвал.

Но первыми все же свой дзен словили офицеры с зенитных батарей берлинской зоны ПВО, когда оптическими дальномерами замерили высоту полета неожиданного пришельца и смогли вычислить его геометрические размеры. Настоящий летающий остров! Сэр Джонатан Свифт перевернулся в гробу и громко захохотал. Последовавшая за этим истеричная пальба из всех стволов примерно в направлении цели напоминала лай стаи мосек даже не на слона, а на динозавра диплодока, флегматично бредущего по своим делам.

Однако это было не совсем безопасное занятие: осколки зенитных снарядов, разорвавшихся на девятикилометровой высоте, градом сыпались обратно на город, и при этом могли быть случайные жертвы. И действительно, многих берлинцев, толпами в ужасе мечущихся по улицам, падающее с неба железо нечаянно пришибло насмерть. А еще острые зазубренные осколки зенитных снарядов, усыпавшие берлинские улицы, в некотором обозримом будущем станут причиной множества проколов автомобильных шин. Мелочь, а приятно.

Потом бесполезную стрельбу, ведущую только к напрасному расходу снарядов, было приказано прекратить, и с аэродрома Темпельсхоф в воздух поднялись истребители. Рассерженно жужжа, изделия фирмы Вилли Мессершмитта все же сумели подняться на заданную высоту - туда, где воздух так разрежен, что им уже невозможно дышать, и царит вечный лютый холод. Но что они там могли сделать своими четырьмя пулеметами винтовочного калибра против воздушного гиганта массой в три с половиной миллиона тонн, закованного в тяжелую многометровую броню?

- Он огромен! - только и успел передать командир группы гаупман Дресслер, прежде чем его «Фридрих» натолкнулся на невидимую стену защитного поля и комом смятого металла полетел вниз прямо на берлинские крыши.

Его подчиненные тут же отпрянули в стороны от опасного гиганта и принялись атаковать пришельца с разных ракурсов, но добились только того, что при выходе из атаки еще один истребитель зацепил защитное поле консолью крыла и, беспорядочно кувыркаясь, отправился вслед за машиной своего командира. Сам же небесный левиафан на эти судорожные действия жалких человечишек не обратил ровно никакого внимания. Это было даже хуже, чем уэллсовская «Война миров». Там «марсиане» хотя бы воспринимали местных всерьез, и каждый раз, когда их пытались атаковать, наносили уничтожающий ответный удар, а не относились к этим попыткам с пренебрежительным презрением.

Расстреляв все патроны в бесполезных атаках, германские истребители вернулись на свой аэродром, где их уже ждал наци номер два Герман Геринг, разъяренный как бык на корриде. Он уже успел вставить фитиля зенитчикам, открывшим абсолютно бесполезную стрельбу, а теперь решил оторваться на пилотах авиакорпуса «Германия». Радиус разлета слюны из орущей пасти ничуть не уступал поражающим свойствам мелкой осколочной бомбы, а крик свой громкостью мог заглушить авиационный мотор.

Если бы этому таинственному аппарату, не проявившему пока к Германии никакой враждебности, дали просто пролететь мимо, в этом было бы гораздо меньше позора и унижения, чем в данном случае, когда ПВО Берлина сделало все возможное, но не добилось ни малейшего успеха (два вдребезги разбитых самолета и с десяток берлинцев, угодивших в больницы и морги в результате попадания под стальной град осколков зенитных снарядов, при этом не в счет).

Просравшись, Геринг сел в свой «Хорьх» и уехал восвояси. Теперь уже ему предстояло стоически вынести все, что скажет по поводу сегодняшнего происшествия Адольф Гитлер. А пилотов-неудачников, как и зенитчиков, скорее всего, теперь ждет отправка на Восточный фронт, где вермахт и люфтваффе за последние три недели понесли просто чудовищные потери.

24 июля 1941 года, 15:15 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты, зал для совещаний

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Завершение перелета «Неумолимого» и приводнение в Пуцком заливе прошло успешно. Расстояние до Данцига - двадцать пять километров, до Готтенхафена (польской Гдыни) - около двенадцати. Для Третьего Рейха эти воды считаются глубоким тылом, так что тут нет ни одного крупного боевого корабля, и в ближайших окрестностях дислоцируются только учебные части люфтваффе и вермахта. Да и вообще, такой наглости от нас никто не ожидал. Шевеления по этой части, конечно, будут, но явно не сегодня. И только тогда нам придется зачищать береговую инфраструктуру в радиусе тридцати километров, а в радиусе ста километров - устанавливать бесполетную и бесплавательную зону, нарушение которой будет чревато уничтожением цели без предупреждения. Но это будет потом, а пока следует заняться текущими делами.

С целью выработки планов на следующий этап операции я собрал своих гостей (за исключением Гейдриха) на совещание в своих императорских апартаментах. Интерьеры тут уже были приведены к желаемому для меня дизайну «галактический ампир» (массивно, надежно, роскошно), и все присутствующие могли любоваться на сочетание российской имперской и советской символики. Но сел я при этом не в императорское кресло во главе стола (за которым можно было собрать до сотни человек), а, как рядовой участник переговоров¹, занял позицию прямо напротив товарища Сталина.

- Итак, товарищи, - сказал я, - тактические пляски босыми ногами на раскаленных углях закончены. Фронт стабилизирован по рубежу, пригодному для обороны, мобилизация проходит по плану. Теперь пора заняться стратегией и отчасти теорией.

- В каком смысле «теорией», товарищ Серегин? - спросил Отец Народов.

- Самой обыкновенной, товарищ Сталин, - со вздохом ответил я, - той самой, которую потом вносят в боевые уставы и учебники по тактике и стратегии. Теоретические козыря старше и стратегических, и даже геополитических. Не владея правильной теорией, вы не сможете ни просчитать геополитические расклады, ни выработать победоносную стратегию и неотразимую тактику...

- Вынужден с вами согласиться, - кивнул Виссарионыч. - Раньше мы думали, что у нас на вооружении имеется самая лучшая марксистско-ленинская теория, но оказалось, что это не так.

- О том, что дела с теорией пошли как-то не так, вы должны были догадаться еще в начале восемнадцатого года, - ответил я. - Концом теоретического этапа стал мятеж левых эсеров, совпавший с началом широкомасштабной Гражданской войны, и возрождение разгромленной, казалось бы, корниловщины. С этого момента начался политический слалом впотьмах, когда сначала товарищ Ленин, а потом и вы, стали одну за другой игнорировать мертворожденные марксистские установки на отмирание государства, на полное разрушение старой государственной машины, на замену армии вооруженным народом, на тотальную национализацию всех средств

Мы внимательно изучали протокольные фотографии, сделанные в кабинете Л.И. Ерехневз. Во время совещания с министрами и прочими подчиненными лицами генсек сидел во главе стола как начальник, но если зто была встреча с каким-нибудь иностранным деятелем, то он подсаживался за общий стол напротив главного собеседника. производства... Теоретики среди ваших товарищей, конечно, были, но построить эти люди ничего не могли, только разрушить и изгадить.

- А вы, значит, товарищ Серегин, у нас великий теоретик... - проворчал Отец Народов.

- Да нет, товарищ Сталин, - ответил я, - я не теоретик, а практик. Но при этом у меня имеется Истинный Взгляд, посредством которого я могу смотреть не только на людей, но и на иные явления. Приложив чужую теоретическую установку к окружающей действительности и посмотрев на эту комбинацию Истинным Взглядом, я сразу вижу, будет она работать так, как написано в инструкции, или нет. Первая теоретическая установка, полностью доказавшая свою работоспособность - это единство элиты и народа. При нарушении этого правила государству грозит гибель, а народу - революционные пертурбации и кровавые жертвы. Революций в формате «снизу», когда народ больше не хочет, а верхи уже не могут, без жертв не бывает в принципе, потому что сначала они пожирают представителей свергнутого политического класса или слоя, и лишь потом переходят на своих творцов и идейных вдохновителей. Революции в формате «сверху» гораздо гуманнее, и жертв от них бывает на два-три порядка меньше. Такое случается в том случае, если вменяемые верхи, увидев грозящий им тупик, сами пытаются выправить ситуацию путем коренных преобразований, при сохранении полного политического контроля за процессом. Последнее правило самое главное, ведь всегда найдутся деятели, желающие углубить революцию «сверху» до революции «снизу».

- Вы имеете в виду месье Горбачева и его «перестройку»? - скептически хмыкнул Виссарио-ныч.

- Именно, - ответил я, - и почти в то же время при аналогичном случае китайский товарищ Дэн Сяопин штурвал в руках удержал и раздавил танками протест желающих неограниченной демократии. Это я говорю совсем не в упрек ему. Когда на кону гибель государства и гражданская война - надо сперва давить, и только после ликвидации угрозы разбираться, кто и в чем виноват. Подобная угроза существует и в четырнадцатом, и особенно в семьдесят шестом году. Реципиент товарища Брежнева был склонен пускать дела на самотек, лишь бы его не беспокоили, в силу чего в стране образовался как абсолютно оторванный от народа класс партноменклатуры, так и, в виде реакции на непрерывно ухудшающуюся действительность, чрезвычайно мощный слой прозападной диссидентуры, почти резидентуры. И ведь нет же такого интеллигента, который не ругал бы на кухне советскую власть - за то, что та не дает ему развернуться и самовыразиться. И почта та же картина, только с другими действующими лицами, сложилась в четырнадцатом году, только вместо партноменклатуры там крупная буржуазия и наследственная аристократия, а вместо проамериканской ориентации диссидентуры - профранцузская. Большевики там в очереди на власть -надцатые, а в первых рядах на штурм Таврического дворца лезет всякая человеческая плесень. Масонство - это вообще такая мерзость, которую давить и травить требуется на корню, невзирая на лица.

- Да, - согласился Отец Народов, - принципиальное сходство между двумя этими вроде бы совершенно различными ситуациями просматривается довольно отчетливо. И в этом есть повод для размышления. По счастью, у нас в сорок первом году ничего подобного не наблюдается.

- Увы, наблюдается, товарищ Сталин, еще как наблюдается, - возразил я. - Просто, чтобы это увидеть, приглядываться надо внимательнее, и желательно Истинным Взглядом. Картина, во всю мощь развившаяся в семьдесят шестом году, своими истоками имеет время конца двадцатых - начала тридцатых годов, когда с классовой борьбой как таковой было уже покончено, и началась борьба за власть внутри руководства партии большевиков. Вы прекрасно знаете, что никакой Хрущев ничего бы не смог сделать, если бы его не поддержала почти вся партийная верхушка, уже оторвавшаяся как от народа, так и от рядовых членов партии. И на двадцатом съезде партии мистер Кукурузвельт рыгал на вас при полном согласии разных Кагановичей, Микоянов и Ворошиловых; по крайней мере, ни одного возражения со стороны других партийных бонз на его речь не последовало. А народные массы, в числе которых было двадцать миллионов коммунистов, в ответ на этот демарш безмолвствовали, ибо любой протест был бы подавлен с невероятной жестокостью. Построенная вами система оказалась очень удобна для крутых разворотов - хоть влево, хоть вправо, хоть на сто восемьдесят градусов, как похощет левая нога текущего Генерального секретаря. Закончилось все деятельностью уже упомянутого вами месье Горбачева, в результате которой Коммунистическая партия Советского Союза умерла и больше не возрождалась.

- А как же так называемая КПРФ, возглавляемая товарищем Зюгановым? - поинтересовался Виссарионыч.

- А это вообще не партия, и уж тем более не коммунистическая, - возразил я. - Это внуки лейтенанта Шмидта организовали коммерческое предприятие для того, чтобы на политическом рынке торговать лицом и дедушкиными орденами. Если уж советское прошлое вызывает в народе сильную ностальгию, то разного рода гешефтмахерам от политики грех этим не воспользоваться. Что касается вашего родного мира, то для полного анализа данных, собираемых орбитальной сканирующей сетью, вам необходим хотя бы один социоинженер из числа светлых эй-джел, и это же касается любого другого мира, подлежащего глубокой трансформации.

- Сати Бетана - довольно милая девушка, - немного невпопад ляпнула Ольга Николаевна, -но анализ нескольких миров одновременно она не потянет.

- Вот именно - она одна, а миров много, - подтвердил я, - к тому же товарищ Бетана -младший социоинженер, и имеет лицензию на отработку коллективов численностью не более пятисот человек. Но при этом у меня есть предчувствие, что в ближайшее время нужная дичь сама выскочит на охотника. Ведь, как сообщил мне искин Бенедикт, в смутные времена затяжных войн и социальных потрясений к планете-прародительнице, как микробы к ране, тут же стягиваются разные инициативные кланы эйджел, желающие половить рыбку, то есть пеонов, в мутной воде. И на кораблях темных всегда имеются представители, то есть представительницы, светлых кланов - заказчиков этого безобразия. Останется только взять их в плен и провести через стандартную процедуру инверсии. В сорок первом году вследствие работы орбитальной сканирующей сети такие кланы-охотники сразу будут у меня как на ладони, и «Неумолимый» тут как тут, тоже уже наготове. Семьдесят шестой год, где буквально только что завершилось комплектование сканирующей сети, в этом плане можно считать бесперспективным в Европе и довольно интересным в регионе Индокитая, а в восемнадцатом году у нас еще, что называется, и конь не валялся, и это плохо. Смутное время там далеко еще не закончилось - как на территории бывшей Российской Империи, так и в Европе, где еще продолжаются сражения Первой Мировой Войны, и появление ловцов в таких условиях будет не просто вероятным, а закономерным.

- Скажите, Сергей Сергеевич, - спросила Ольга Николаевна, - а наш мир вы никак не собираетесь защищать от набегов этих ловцов пеонов?

- А у вас там риск подобного развития событий в настоящее время минимальный, - сказал я. - Но орбитальную сканирующую сеть я вам со временем вывешу, хотя бы просто для того, чтобы вы с товарищем Кобой, производя социальные преобразования, знали точно, сколько вешать в граммах. Самое главное, чтобы у вас там исчезло разделение на чистопородных бар и сиволапых мужиков, и все представители простонародья, выбившиеся в люди, не чуждались своей страты. Товарищу Брежневу в этом смысле будет не в пример сложнее, ведь он не будет решать задачу с чистого листа, а должен произвести работу над чужими ошибками. И лучший контингент для обновления протухшей элиты - это добровольцы, которые сами, по своей воле, решат отправиться на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.

- А вот это, товарищ Серегин, золотые слова, - хмыкнул Отец Народов. - И то же самое должно касаться добровольцев, которых на помощь сражающемуся Советскому Союзу намеревается отправить товарищ Романова. А сейчас я хотел бы поговорить о стратегической ситуации, сложившейся у нас в сорок первом году.

- Поговорим, товарищ Сталин, - согласился я, подвешивая над столом голографическую карту советско-германского фронта от Кольского полуострова до Черного моря. - Как видите, у группы армий «Север» в ударной группировке из трех танковых дивизий осталось одна, сильно побитая в боях, у группы армий «Юг» ударная группировка полностью уничтожена, из пяти танковых дивизий в строю не осталось ни одной. У группы армий «Центр» положение получше. Из первоначальных девяти танковых дивизий осталось восемь, однако сидят они по шею в болоте, при полностью перерезанных коммуникациях. Германскому командованию даже на другой участок фронта перебросить их проблематично, поскольку железная дорога моими усилиями не действует, шоссейные пути размыты, да и топлива для марша своим ходом в частях совершенно недостаточно.

- Наши синоптики докладывают, - сказал Сталин, - что в результате вашей операции с разверзнувшимися хлябями в восточной части Белорусской ССР выпало почти две годовых нормы осадков. Дороги в низинах действительно размыты, болота набухли водой, а через леса способны пробираться разве что местные жители, предки которых живут тут со времен Великого Потопа. На территориях восточнее Днепра положение полегче: осадков выпало не так много, а потому земля посуше. Но в любом случае возможности для развития наступления крайне ограничены, в некоторых местах перемещение возможно только вдоль высоких железнодорожных насыпей. Перестаралась ваша товарищ Анастасия, перелила воды в хляби.

- Ничего, - возразил я, - водой болото не испортишь. Кром того, немцы - нация деятельная, сидеть сложа руки они не будут, даже по шею в болоте. Уже сейчас они мобилизуют местное население, чтобы рубить лес и класть гати, укрепляя размытые дороги. В настоящий момент это делается с целью наладить хотя бы минимальное снабжение автотранспортом, а впоследствии таким путем они смогут вывести свои танковые дивизии из того мокрого мешка, в который их загнали «гений» их фюрера и наши коварные козни. Вопрос только в том, куда и с какой целью Гитлер будет стремиться перебросить свои ударные соединения. Если в Прибалтику, на Ленинградское направление, это одно. Если на Украину, с целью ударить на Киев или Одессу (между прочим, через укрепрайоны старой границы, которые уже хорошо оседланы и обжиты нашими войсками), то это другое. А если он решит, что оба направления бесперспективны, и решит вплотную заняться Средиземноморьем и Ближним Востоком, то это третий, наилучший вариант.

- И этот вариант, товарищ Серегин, вы решили провернуть через Гейдриха? - спросил Отец Народов.

- «Провернуть» - это неправильное слово, товарищ Сталин, - хмыкнул я. - Впрямую никто никаких инструкций этому достойному представителю племени политических приспособленцев не давал. Просто я объяснил, что за Советский Союз я пасть порву и моргалы выколю, а ради Великобритании не пошевелю и пальцем, только бы там, или где-нибудь еще, не было массового смертоубийства гражданского населения. Вот этого я не одобрю ни в каком случае, а от моего неодобрения можно нечаянно и помереть. Если что, герр Гальдер в качестве потенциального спарринг-партнера будет для нас с товарищем Брежневым намного предпочтительнее, даже если к нему присоединятся англичане. Если выметать из Европы сор, то весь и сразу.

- Да, - согласился Виссарионыч, - англичане, как и германцы, для нас враги лютые. Если их удастся вымести одним махом, то это будет хорошо, а если они всерьез сцепятся между собой в Африке и на Ближнем Востоке, будет еще лучше. Но и то, и другое пока что вилами на воде писано, а сейчас нам нужно исходить из того, что танковые дивизии вермахта будут применены именно на советско-германском фронте... Товарищ Итена Клэн, а каково ваше мнение, как военного специалиста с большим опытом боевых действий в Галактике?

- Мой личный опыт, товарищ Сталин, относится к скоротечным десантным операциям локального масштаба, - ответила темная эйджел. - Но если исходить из теории крупномасштабных планетарных операций на густонаселенных мирах, которые у нас случались не очень часто, то наиболее уязвимым для вражеского удара выглядит ваш северный фланг в районе города Таллин. В отличие от соединений на других участках вашего фронта, восьмая армия, отступая от самой границы, не получала значительных пополнений людьми и вооружением, а потому не представляет собой реальной боевой силы, способной противостоять свежим соединениям страны Германия. Единственное, что спасло вас от быстрого поражения, это гениальный ход товарища Серегина с созданием в Белостоке освобожденной зоны, что потребовало от врага посылать соединения из резерва на купирование этой опасности, а не отправлять их для подкрепления наступательных действий на других направлениях... - Длинный черный палец прикоснулся к голографической карте. - Вот здесь, здесь и здесь маршевые колонны пеших дивизий развернулись в обратном направлении и пошли навстречу своей судьбе...

- Флаг им в руки и барабан на шею, - откликнулся я, - мы к их приходу готовы, и даже рады. Такой маневренной войны на истребление с применением самых высоких технологий дойче зольдаты еще не видели. У меня тут еще два эскадрона «Шершней» сдали зачеты по боевому пилотированию и из учебного статуса перешли в боевой. Танкисты, пехотинцы, артиллеристы и кавалеристы тоже рвутся в бой. Если не считать стотысячной армии Багратиона, уже имеющей опыт затяжных войн в своем времени и дополнительно обкатанной в боях на полях Первой Мировой Войны, двести тысяч бойцов и командиров Красной Армии, извлеченных мною из германского плена, станут полноценной армией только после обкатки в победоносном сражении, испив по ведру вражеской крови. Счастливы будут те немцы, что сумеют сдаться в плен, а ведь удастся это далеко не всем...

- Да уж, товарищ Серегин, - сказал Сталин, - зная ваши возможности, бедных немцев становится даже как-то жалко. По крайне мере, пить их кровь ведрами еще никто не обещал.

- Пока эта серая свора с оружием в руках топчет советскую землю, мое отношение к ней будет только таким, - ответил я. - Враг должен быть либо пленным, либо мертвым, третьего не дано. Однако на этом о нас все. Сделаем что сможем, и даже больше, и имени своего не посрамим. Теперь вернемся к текущему положению на фронтах. Во-первых, совет усилить Таллинское направление еще одной свежей армией считаю правильным. В противном случае, даже несмотря на нашу успешную операцию под Островом, положение в Прибалтике может жестоко осложниться. Таллин и Моонзундские острова - это наша дверь на Балтику. Во-вторых, необходимо прервать перевозки между балтийскими портами Германии, оккупированной Прибалтики, Финляндии и Швеции. Пусть товарищ Коллонтай заявит этому обалдую Густаву Пятому, что с этого момента мы будем считать враждебным любой корабль, находящийся вне акватории шведских портов, и оставляем за собой право топить такие лоханки без предупреждения. Товарищ Брежнев, мне тут подсказывают, что у вас там, совсем рядом с Москвой, на авиабазе Шайковка в Калужской области базируется 52-й гвардейский тяжелый бомбардировочный полк, имеющий на вооружении сорок восемь бомбардировщиков-ракетоносцев Ту-16КСР-2, ракетное вооружение которых пригодно как для ударов по кораблям, так и по береговым целям. Базировать самолеты можно на аэродроме Кратово, где имеется подходящая по размерам взлетно-посадочная полоса. Разведывательно-информационное обеспечение, чтобы не было ни одного «холостого» вылета, я беру на себя, а ваши летчики получат опыт стрельбы по реальным целям. Когда у шведов, финнов и немцев на Балтике закончатся боевые корабли и торговые суда, то можно переходить к ударам по наземным целям в Финляндии, складам, штабам, аэродромам и правительственным зданиям, чтобы уроды, объявившие войну Советскому Союзу, знали, что на этом свете они заживутся недолго...

Товарищ Брежнев сначала состроил на лице выражение типа «а что мне за это будет?» -видимо, в первый момент верх в нем взял реципиент. Правда, потом «Просто Леня» встряхнулся, послал прежнего хозяина тела подальше и с интересом спросил:

- Товарищ Серегин, вы хотите задействовать в этой операции весь полк?

- Нет, - ответил я, - думаю, что достаточно одной эскадрильи. А летный состав можно ротировать через определенное количество полетов, чтобы как можно больше пилотов и штурманов получили реальный боевой опыт и приобщились к священному делу борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Пока бомбардировщики будут разрывать вражеские морские коммуникации и начисто выносить наземную инфраструктуру, генерал Маргелов приступит к формированию своих экспедиционных сил. А применить их лучше всего при внезапной десантной операции по захвату Хельсинки, которая и станет главной целью всей цепи операций на Северном и Северо-Западном фронтах. Ведь ни Маннергейм, ни другие финские генералы не подозревают о наших десантных возможностях, и концентрируют войска на Карельском перешейке, а главную роль в обороне своей столицы отводят минно-артиллерийским позициям, так как считают их непреодолимыми. Одна стремительная операция - и столица захвачена, правительство в плену, Финляндия с возу, а Советскому Союзу легче.

- Вот это правильный план, - сказал Сталин, - политически выверенный и корректный. Но только мы хотели бы знать, что на это скажет товарищ Брежнев, ведь это именно его экспедиционным силам товарищ Серегин отводит роль главной ударной силы...

- В общих чертах, как конечная цель операций на Северо-Западном направлении, это и в самом деле правильный план, - ответил Ильич Второй, похлопав рукой по лежащей пред ним пухлой папке. - Я предлагаю создать группировку смешанного комплектования, чтобы организационно-командное ядро и инструкторский состав были из нашего семьдесят шестого года, а большая часть рядового состава и как минимум половина младших командиров комплектовались вашими людьми. Кроме того, предстоит просчитать необходимое количество фронтовой авиации, с которой, как я помню сейчас, у вас не очень хорошо. То, что есть, устарело и не выдерживает никакой критики, а то, что критику выдерживает, имеется в совершенно недостаточном количестве. Очевидно, нам в семьдесят шестом году в очередной раз придется поскрести по сусекам. Тут у меня доклад товарища Устинова по остаткам разной устаревшей в наше время, но вполне боеготовой техники. Вот, товарищ Сталин, ознакомьтесь. Финнам тут всякого разного добра хватит с головой, и еще останется немцам. Не будет проблемой, даже если Гитлер решит бросить на Ленинградское направление все свои танковые дивизии: тут найдется все, что нужно, чтобы и остановить, и разгромить и погнать их назад. В моем мире не было таких запасов оружия просто на всякий случай...

Отец Народов взял массивную папку, взвесил ее на руке и отложил в сторону.

- Наверное, для разработки этой операции необходимо прислать сюда какого-нибудь хорошо зарекомендовавшего себя специалиста, например товарища Василевского, - сказал он. - Он в Генштабе пока что первый зам первого зама, так что его отсутствия никто и не заметит. При этом, занимаясь Северо-Западным направлением, мы не должны спускать глаз и с остальных участков фронта. Впрочем, при тех возможностях, что предоставляет товарищ Серегин, это дело совсем не сложное. Скрыться от внимания его разведки невозможно, и мы об этом уже знаем.

- А я хотел бы знать, каково будет ваше отношение к Китаю? - на вполне чистом русском языке спросил Чжоу Эньлай. - Вы выкрали меня из нашего центрального госпиталя, лечите своими непонятными, но явно действенными методами, а я не могу понять, для чего все это.

- В сорок первом году, - ответил Сталин, - закончив с Гитлером, мы сразу же развернемся на восток против самураев и выметем их отовсюду, куда дотянутся наши руки. Что касается семьдесят шестого года, то я уже вам говорил, что раскол между коммунистическими партиями Китая и Советского Союза надо заканчивать. Вопрос о прекращении вражды товарищ Брежнев поставит перед двадцать пятым съездом КПСС, после чего официально протянет вам руку дружбы.

- Да, - сказал Леонид наш Ильич, - так и будет. Только нам нужен кто-то, кто принял бы эту руку и протянул в ответ свою. И преемник Мао Хуа Гофэн, и ваша креатура Дэн Сяопин настроены остро антисоветски, так что будущим руководителем китайской компартии и государства должны стать только вы, и никто другой. Если Советский Союз и Китай встанут спина к спине, то алчным янки и британцам придется поискать добычи в другом месте.

- Дружба с англосаксами еще никого не доводила до добра, - сказал я. - Там у нас, в двадцать первом веке, Китай все же встал на естественный для себя курс дружбы с северным соседом, но до той поры утечет столько воды и будет упущено столько возможностей, что страшно и подумать. Впрочем, на эту тему лучше поговорить позже и в узком кругу, а сейчас вас требуется вернуть в заботливые руки наших врачей. На этом, товарищи, если ни у кого нет возражений, я предпочел бы закруглить нашу встречу, чтобы каждый занялся своим делом...

24 июля 1941 года, 20:45 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», офицерская гауптвахта

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции, президент Интерпола, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Совсем скоро я вернусь домой... В смысле - в Третий Рейх, где меня с нетерпением ждет прежде горячо любимый фюрер. И вернусь я туда совершенно другим. И поэтому мне не по себе. Тот стержень, что держал меня всю жизнь, надломлен, а нового я в себе пока не ощущаю. Как же я справлюсь с задачей? Мне нужно будет очень хорошо притворяться... Иначе мне конец. Если фюрер заподозрит меня в предательстве национал-социалистических идей, то ничто меня не спасет. Наверняка герр Серегин не станет меня выручать, ведь в случае провала я стану для него отработанным материалом, а такая участь хуже всего... Я для него - лишь инструмент для достижения своих целей, и не более того. Сломается один инструмент, он возьмет другой -но в любом случае добьется своего. По крайней мере, я сам именно так бы и поступил.

Однако герр Серегин на меня рассчитывает, и мне хотелось бы оправдать его ожидания, так как тогда меня ждет повышение до рядового подчиненного или даже младшего партнера. И вообще, в качестве Артанского князя этот человек - гораздо лучший вождь, чем Гитлер. Герр Серегин не просто умнее, добрее и благороднее нашего фюрера - он составляет одно целое с теми, кто доверился его руководству. Армия Верных, в ожидании приказа замершая с прикладом у ноги - самая большая мощь в этом мире. И эта сила увеличивается с каждым днем, ведь герр Серегин собирает под свои знамена всех брошенных командованием большевистских солдат, и под его рукой они обретают мощь, способную потрясать небо и низвергать горы.

Я замечательно провел время в его вотчине, в этом Тридесятом царстве, чего совсем не ожидал. Конечно, я не стану рассказывать фюреру всех подробностей... Тут надо вообще аккуратней, а то он и окружающая его камарилья решат, что я повредился рассудком. Но мой рассудок ясен как никогда. Я просто принял все как есть, и во мне уже нет никакого внутреннего сопротивления.

Я должен убедить фюрера в бесперспективности продолжения борьбы на Восточном фронте. Поход за рабами и поместьями закончился бы катастрофой в любом случае - с герром Серегиным или без него: об этом говорит опыт различных миров, где в общих чертах происходило то же самое. Мы соблазнились кажущейся беззащитностью и бестолковостью русских, а потому попали в ту же ситуацию, что и турист, нечаянно наткнувшийся на гнездо лесных ос. Победить их невозможно, от них надо бежать - чем дальше, тем быстрее. Если мы бросим против Советов все свои силы, то герр Серегин выйдет из себя (покойные солдаты и офицеры первой панцер-группы свидетельствуют о том, что он это умеет) и в кратчайшие сроки поотрывает нам головы во время своих излюбленных внезапных визитов. Немцы после такого сохранятся, и даже будут благоденствовать, а вот все вздумавшие сопротивляться плана Божьего Бича и Властелина Галактики внезапно обратятся в прах. А местную русскую армию тренировать можно и на англичанах, они тоже неплохие мальчики для битья, только не настолько жесткие и профессиональные, как солдаты вермахта. Поэтому предложенные правила игры лучше принять без возражений. Мы не должны делать ничего, что вызывает в Биче Божьем его любимую Благородную Ярость -не должно быть никаких акций по уничтожению евреев, славян и большевиков. Но когда я это буду говорить, фюрер должен по-прежнему считать, что я - прежний непоколебимый Рейнхард Гейдрих, преданный слуга Рейха. Вот это и есть самое сложное...

Прежде мне не доводилось так изощренно хитрить: ощущениесобственной правоты давало мне чувство могущества, окрыляло и делало неуязвимым для интриг товарищей по партии. Теперь же я вдобавок ко всему буду под прицелом десятков недоброжелательных глаз. Ведь вокруг фюрера собрался первоклассный серпентарий: Борман, Гиммлер, Геббельс, Канарис и даже тупица Геринг, - все полны алчностью, завистью, стремлением выслужиться и подсидеть конкурента. Благоволение Гитлера ко мне может растаять в один миг - стоит лишь допустить опрометчивый шаг, неосторожное слово. Даже взгляд, выражение лица - в решающий момент все это будет иметь большое значение.

Но я должен постараться. Я понимаю всю важность возложенной на меня миссии, и, честно говоря, мне это даже льстит. Кто знает - может быть, когда-нибудь, если все закончится благополучно, я буду оценивать поручение герра Серегина как большую честь... Может быть, мне даже достанется так называемое «теплое местечко» в той конструкции, которую он задумал... Но это возможно только при условии, что у меня получится сдать Германию с рук в руки целую и сохранную, а самого себя представить как предводителя здоровых сил нации, достойного всяческого доверия.

Впрочем, я размечтался. Не хотелось бы загадывать наперед... Но до чего же трудно не рисовать себе перспектив, когда ты прикоснулся к чему-то могущественно-мистическому, и не просто прикоснулся, а стал в нем действующим лицом, от которого, быть может, зависят жизни миллионов немцев. Прежде Германия в ходе войны не несла серьезных потерь, но в тех мирах, которые тут называют Основным Потоком, общее число жертв - и военных, и гражданских - достигало десяти миллионов: невероятно огромная цифра, в несколько раз превышающая потери прошлой войны.

На самом деле мне очень страшно. Но этот страх не должен увидеть никто из окружения фюрера. А ведь это чувство - самое заметное, хотя не для всех. Сам я всегда различал его очень хорошо. Он таится в глазах, проступает в повороте головы, в походке, в движениях рук, в тембре голоса... Можно ли избавиться от страха, чтобы казаться таким, как раньше - уверенным, холодным? Как там говорила моя хвостатая прелесть? «Осознай свой страх, приручи его, сделай своим слугой...» Что она имела в виду?

Я задумался. И, кажется, понял суть этих загадочных слов: можно испытывать страх, но не бояться самого страха. Парадоксально звучит, но на самом смысл в этом есть. Это означает, что страх следует принять как данность и не пытаться от него избавиться. То есть в этом случае из деструктивного чувства, которое заметно, он превращается в осторожность, хитрость, изобретательность... Ничего не боятся только клинические идиоты и искусственно созданные колдовством человекообразные идеальные солдаты - это чувство неведомо им по определению. Но мы-то обычные люди, а потому нам бояться можно и нужно, только делать это следует правильно.

Я немного успокоился. Теперь мне было легче обдумывать план своих действий по убеждению Гитлера. Мысленно я уже вел с ним разговор. Я хорошо знал нашего фюрера... Его фразы должны быть для меня предсказуемы. Он доверяет мне. Он ценит мой ум и мою способность находить выход в самой сложной ситуации, а потому считается с моим мнением. Так почему у меня не должно все получиться?

Собственно, сам я теперь думал о фюрере с неприязнью. Он вовлек меня, да и всех нас, в какой-то чудовищный обман. Невзрачный, истеричный человечишко, - как это ему удалось? Но если удалось, значит, мы сами изначально были такие. Он лишь воплотил наши затаенные мысли в слова, красиво сформировав из них идеи...

О да, мы стремились к реваншу за бездарно проигранную прошлую Великую Войну и желали отомстить за те унижения, которым нас подвергли победители. Но и к этой цели тоже можно идти по-разному. Фюрер выбрал путь ненависти, и посеянный им ветер грозит обратиться в бурю, которая грозит смести Германию с лица земли. Хотим ли мы этого, желаем ли, чтобы все, что нам дорого, обратилось в прах, или попробуем провести свой корабль между рифов в тихую безопасную бухту? Помимо фрау Бергман, я встретился с несколькими Верными герра Серегина германской национальности, и убедился, что передам свою страну в надежные руки.

О себе самом я теперь думал без обычного самомнения. Неприятно в мой разум торкалось чувство, что я зря гордился тем, за что хвостатая назвала меня «знатным мерзавцем». А стоило лишь заглянуть за привычный горизонт, увидеть все с другого ракурса, услышать того, кто гораздо опытнее любого полководца (да что там, он не просто человек, а настоящий архангел) - и расовая теория, и вообще весь этот национал-социализм кажутся и вправду каким-то бредом...

Впервые в жизни я пожалел, что не стал скрипачом... А ведь я мог добиться большого успеха на этом поприще. Я мог бы гастролировать, выступать в лучших залах, получать различные премии и поклонение публики... В прекрасном мире искусства я не страдал бы от того, что мое мировоззрение терпит крах, и мне не пришлось бы нести чудовищной ответственности за свои поступки...

24 июля 1941 года, поздний вечер. Великобритания, Лондон, бункер Правительства, военный кабинет премьер-министра Уинстона Черчилля

Британский боров перебирал снимки, доставленные ему из Кембриджа. Явление, которое привлекло его внимание, уже успело взбудоражить полмира, включая Североамериканские Соединенные Штаты, Великобританию и Германию. Неопознанный летающий объект огромных размеров неожиданно появился в небе над восточным побережьем Северной Америки, после чего, быстро снижаясь, начал движение в сторону европейского континента. При этом вел он себя не как все порядочные небесные тела, подчиняющиеся законам небесной механики, а как кошка из сказки Киплинга, которая гуляет где вздумается и ходит сама по себе. Мерная линейка, изображенная на фотографии объекта, внешне похожего на притупленный наконечник копья или стрелы, показывала, что длинной он примерно с милю. Неудивительно, что такое чудовище, вдруг объявившееся в окрестностях планеты Земля, насмерть перепугало все цивилизованные страны, где имелись хоть какие-то телескопы.

Впрочем, в тот момент, когда этот объект на тридцатикилометровой высоте пролетал в окрестностях Лондона, для наблюдения за ним было достаточно обычного бинокля. Не выказав никакого интереса к столице Британской империи, неизвестный предмет удалился дальше на восток, и уже где-то через двадцать минут вызвал настоящую истерику в Берлине. Об этом по секрету всему свету сообщило американское посольство в Германии, наблюдавшее приступ бессильного бешенства берлинского ПВО из первого ряда партера. Впрочем, Черчилль понимал, что лондонское ПВО повело бы себя не лучше, так что стоит возблагодарить Всевышнего, что над Британскими островами эта штука пролетала на недосягаемой высоте.

Впрочем, доклад начальника Секретной Службы Его Величества гласил, что обостренная реакция гуннов на пролет этой штуки над Берлином возникла не на пустом месте. Незадолго до этого вермахт на Восточном фронте начал неожиданно испытывать проблемы. Как будто кто-то могущественный, не объявляя своего имени, начал против гуннов кровавую вендетту, выступив как будто бы от имени русских большевиков. Это было очень похоже на то, как если бы уэллсовские марсиане для сохранения своего инкогнито намалевали на своих треножниках германские кресты. Потом люди Канариса сами вышли на британские резидентуры в Швеции и Финляндии с предложением объединить усилия на этом направлении. В силу этого обстоятельства в МИ-6 были прекрасно осведомлены о докладах на эту тему, уже несколько раз ложившихся на стол к главе германской военной разведки.

Секретным британским аналитикам было известно, что время от времени эта неизвестная сторона войны проявляет просто нечеловеческую мощь, как это было во время огненных ударов по железнодорожным узлам Вильнюса и Львова, где число побочных жертв могло исчисляться десятками тысяч. При этом большая часть случаев такого постороннего вмешательства и вовсе ставила в тупик как людей Канариса, так и британских разведчиков. Целые воинские части, прекрасно экипированные, обученные и мотивированные, приходят неизвестно откуда, делают свое черное дело: взрывают, поджигают, истребляют, грабят склады боеприпасов и снаряжения, освобождают русских пленных из концлагерей, а потом таким же непонятным способом отступают к себе на исходные позиции. И таким же образом однажды прекрасным июльским утром десять тысяч голых немцев, изъятые из-под Брест-Литовска, внезапно оказались в самом центре Москвы на Красной площади...

Когда Черчилль читал копию германского отчета о том происшествии с сорок пятой пехотной дивизией, у него от ужаса на темечке дыбом вставали последние волосы. Подумать только: русские солдаты иных веков: вышколенные, безжалостные и не знающие сомнений, к тому же обильно оснащенные вполне современным оружием. Во времена Суворова и Кутузова русские армии вертели Европу на своих... штыках как хотели, и только затишье первой половины девятнадцатого века вынудило русского медведя расслабиться и заснуть, позволив подняться на небосклон солнцу Британской империи. И вот теперь - опять? Пришел некто могущественный, решивший высоко взметнуть алое знамя русского большевизма, а всех его конкурентов закатать в асфальт по самую маковку. И ни одного подобного происшествия в пользу британских, а не советских войск, за все это время отмечено не было. Ну как жить честному британскому империалисту-колониалисту, когда на белом свете творится такое?

И в то же время непосредственно в Москве немногочисленным британским агентам никаких сведений раздобыть не удавалось. О союзных договорах СССР сорок первого года с Великой Артанией и Советским Союзом из семьдесят шестого года знает только нарком Молотов. Соответствующие документы находятся в его личном сейфе и недоступны для многочисленных прихлебателей предыдущего наркома Максима Литвинова⁹, известного троцкиста и легального оппозиционера. К тому же в советском НКИДе британского посла Криппса теперь допускают до бесед только с ничего не решающими клерками, мелкими как инфузории. Вывод простой: дядя Джо нашел себе другого партера в борьбе против гуннов, а потому утратил интерес к переговорам о союзе с Великобританией.

И тут еще это космическое чудовище, как будто специально прилетевшее на вызов. В отчетах, составленных офицерами абвера, отмечалось, что почти во всех наземных операциях вместе с наземными войсками неизвестного игрока действовали сверхсовременные летательные аппараты, которые держались в воздухе за счет чего угодно, только не подъемной силы крыльев, и приводились в движение неизвестным науке способом. Германские зенитки могли лишь отколупывать краску с бортов этих боевых машин, а их снаряды насквозь пронизывали самую толстую танковую броню и буквально расплескивали попавшие под их удар человеческие тела. Такая вот получается Война Миров: индейцы с луками и стрелами против профессиональных солдат конквистадоров на танках и с пулеметами.

Черчилль подумал, что сегодня, возможно, и в самом деле прибыл универсальный корабль-матка, объединяющий в себе функции авианосца, линкора и большого десантного транспорта.

В таком случае все предыдущие действия «мистера X» были разведкой боем, и только теперь следует ожидать начала операции по полномасштабному завоеванию планеты. Кортес, когда высадился в Мексике, первым делом тоже вступил в союз с местными индейскими племенами, униженными и угнетенными империей ацтеков, и только после своей окончательной победы показал всем, кто теперь хозяин на этой земле. Англичане тоже вступали в союз с индейскими племенами против французов, и в итоге дело кончилось тем, что они истребили своих бывших союзников до последнего человека. С русскими большевиками будет то же самое: сейчас они чрезвычайно горды тем, что сумели заключить союз с могущественной сущностью, но это у них ненадолго -только до того момента, когда маски будут сброшены и на лице записного добряка появится волчий оскал.

«Мы так просто не дадимся! - решил Британский Боров. - Соединенное Королевство храбро сражалось против гуннов, поборется и против новой угрозы. Но прежде всего следует выяснить подробности уже случившихся событий именно с большевистской стороны и подготовить почву для отпора. В первую очередь необходимо ускорить подписание Атлантической хартии, чтобы та своим острием была направлена не только против гуннов, но и против русских большевиков, раз уж у них завелся такой опасный покровитель».

25 июля 1941 года, Утро. Восточная Пруссия, главная ставка Гитлера «Вольфшанце»

Самолет Гейдриха Ме-110 как ни в чем не бывало приземлился на аэродроме, примыкающем к «Вольфшанце» с восточной стороны, в тот самый час, когда солнце уже взошло, но его лучи еще не успели разогнать по углам тучи голодных, а потому очень настырных лесных комаров. Причина такого обыденного возвращения была проста. Ночью один из «Святогоров» самым обычным способом, без всяких порталов, перелетел с «Неумолимого» в Белосток. Он нес компоненты планшета, посредством которого через Врата предполагалось работать со сканирующей сетью семьдесят шестого года, бригаду монтажниц из обученных рабочих остроухих и, в качестве довеска, Рейнхарда Гейдриха. Его «сто десятый», оставленный на аэродроме Белостока, не требовалось даже дозаправлять, так что с первыми проблесками рассвета он вылетел в «Вольфшанце», докладывать об успехе своей миссии. Впрочем, еще неясно, для кого это будет успех, а для кого совсем наоборот.

Гейдрих, в силу своего положения одного из самых высокопоставленных нацистских главарей, а также любимца фюрера, имел право посещать его ставку в любое время, причем не то что без предварительного вызова, но даже и без уведомления. Раз прилетел, значит, так надо. Естественно, о прибытии наци номер четыре тут же доложили Гитлеру, который как раз собирался гулять с собакой, и тот, отложив все прочие дела, немедленно затребовал нежданного визитера к себе. В последнее время маленький злобный человечек, несмешной клоун с короткой щеточкой усиков и косой челкой, совершенно извелся: плохо спал, мало ел и все время спрашивал, не вернулся ли после выполнения особо важного поручения его лучший ученик.

Война пошла такая, что в самое ближайшее время (ну, может быть, в перспективе года-двух) Германию ждал разгром в войне на истощение против Советской России, ибо главная ставка на опережение в развертывании оказалась бита из-за грубого постороннего вмешательства. Из семнадцати панцердивизий, имевшихся в строю на момент начала борьбы с Советами, восемь оказались уничтожены с утратой всей материальной части, а восемь дивизий из девяти оставшихся находились там, где применить их не было никакой возможности из-за случившейся локальной версии Всемирного потопа. По оценкам специалистов, к нормальному состоянию местность на Московском направлении вернется не ранее, чем к началу следующего лета. А это, по оценкам Гальдера, была катастрофа, ибо перенос основного удара на северное или южное направление даже в случае успеха не мог решить основную задачу кампании на Восточном фронте - захват Москвы и капитуляцию Советского Союза.

В таких условиях большевики получили возможность беспрепятственно подтянуть на театр боевых действий остатки своих кадровых войск из глубины необъятной страны, а также возможность не спеша завершить мобилизацию контингентов первой очереди. Правда, господа германские генералы пока не подозревали, что вполне проходимой не только для пехоты и кавалерии, но и для танков, местность на Московском направлении сможет сделать русская зима с ее трескучими сорокаградусными морозами. И даже если им об этом сообщить, то такое знание для них окажется бесполезным, ибо они посчитают эти сведения занимательными враками в стиле барона Мюнхгаузена. Но это уже их проблемы, так как к тому моменту свои задачи на этой территории будут решать уже советские генералы.

Тем временем Гейдрих шагал в сторону бункера Гитлера, осматриваясь по сторонам, будто здесь впервые, и думал, что головорезам Серегина это главное убежище Гитлера будет на один зуб. Как это бывает, он уже видел во время операции в Ваасе. Вот только что был генерал Маннергейм и при нем много понимающие господа сенаторы - и вот их уже нет, а есть груда битого кирпича и дикого камня, ставшая стихийной братской могилой. К тому же все эти рубежи безопасности, заграждения из колючей проволоки, пулеметные доты и бронеколпаки предназначены для отражения наземного вторжения, и станут бесполезны, когда десант с летающих кораблей высадится прямо в центр «Волчьего Логова». Сопротивление тогда будет совершенно бессмысленным и продлится очень недолго. Единственный вывод, какой можно сделать из этого обстоятельства: герру Серегину пока зачем-то нужно существование Адольфа Гитлера, и как только эта нужда отпадет, фюрер германской нации распростится с жизнью так же легко, как куренок, которому на мясницкой колоде отрубили голову. Когда дело касается разных кровожадных придурков, Специальный Агент Господа суров и несентиментален, и, не моргнув глазом, может приказать посадить пленного врага на кол. Гейдриху известно, что такие прецеденты уже были.

И вот они встретились: Адольф Гитлер и его лучший ученик, сходивший туда и вернувшийся обратно.

- Мой фюрер, - с порога заявил Гейдрих, едва успев вскинуть руку в традиционном нацистском приветствии, - я встретился с тем, к кому вы меня посылали, и принес вам его ответ на ваши предложения.

- Говори, мой мальчик, говори! - воскликнул Гитлер. - Я тебя внимательно слушаю.

- Для начала плохая новость, - ответил его Гейдрих, - при встрече герр Серегин с порога обозвал нас, сторонников национал-социалистической идеи, отродьями Сатаны и заявил, что не собирается делить с нами мир. При этом в его внешности вполне явственно проявились признаки принадлежности к сословию младших архангелов: нимб, призрачные крылья и специальный плащ, как на иконах, где изображены святые русской ортодоксальной церкви. Хорошая новость заключается в том, что герр Серегин ведет войну не против Германии и немецкого народа, а лишь со сторонниками древнееврейской идеи богоизбранного исключительного народа, самой судьбой предназначенного к власти над миром. Он говорит что евреи много раз были биты смертным боем как раз за то, что отрицали равенство всех племен перед ликом Творца и считали настоящими людьми только себя. Идея эта очень древняя и происходит из времен каменных топоров и людей, одетых в рваные шкуры, и с развитием цивилизации почти все народы от нее отказались, а евреи не смогли. Потом драный плащ, снятый с мертвого раввина, стали примерять на себя самые разные народы, но одни стеснялись говорить об этом вслух, другие же, как мы, открыто пошли по этому пути. Господь будет лупить смертным боем любого, кто только посмеет подумать о подобном, и сейчас главные мальчики для такого битья - это мы. Вот чем эта война заканчивалась в Основном Потоке - то есть в тех мирах, где течение исторического процесса не искажалось посторонними вмешательствами...

Гейдрих расстегнул толстую папку-бювар и достал оттуда репродукцию с расцвеченной фотографии «Егоров и Кантария водружают знамя Победы над куполом Рейхстага». Гитлер машинально взял эту бумагу и уставился на нее будто кролик на удава.

- Что это, мой мальчик?! - воскликнул он голосом сраженного в самое сердце.

- Это, - ответил Гейдрих, - май сорок пятого года, последние дни нашего Рейха. После четырех лет тяжелейшей войны русские взяли Берлин штурмом, и водружают над его развалинами алое знамя своей победы. Там мы сумели дойти до ближних подступов к Петербургу, Москве, Воронежу, Сталинграду, и почти дорвались до кавказской нефти, а потом русские опомнились, собрались с силами, расстреляли дураков и предателей в своем генералитете и выперли нас обратно в Европу, закончив войну на территории Рейха. В ходе той войны погибло двадцать семь миллионов русских и десять миллионов немцев. Солдат в боях с обеих сторон полегло примерно поровну, по семь-восемь миллионов. Остальные жертвы той войны в Германии были гражданскими лицами, убитыми в ходе ковровых англо-американских бомбардировок, а в Советской России - военнопленными, расстрелянными, замученными и заморенными голодом в лагерях, а также гражданскими лицами, убитыми нашими карательными органами как представители расово неполноценного народа. Именно пепел этих бесцельно и бессмысленно погибших женщин, детей и стариков стучит в сердце герра Серегина и гонит его на битву, исходом которой может быть только наша гибель. Он и так невероятно могуч, а Благородная Ярость, вызванная нашим походом на восток за рабами и поместьями, придает ему дополнительных сил, и все местные русские, которые вступают с ним в контакт, заражаются от него этим чувством. Мой фюрер, месяц назад мы разворошили осиное гнездо, попутно разозлив Всемогущего Творца, и последствия этого поступка не заставят себя долго ждать...

Гитлер подошел к столику, на котором стоял неизменный графин с родниковой водой. Тихая, как мышка, секретарша без всяких просьб налила ему полный стакан, после чего фюрер германского народа крупными глотками жадно пил ледяную жидкость, как будто это была последняя вода в его жизни. Гейдрих обратил внимание и на шаркающую походку, и на трясущуюся руку, которая едва удерживала стакан богемского стекла. Он подумал, что сейчас он сам зачитал своему учителю смертный приговор, вынесенный посланцем Всемогущего Творца.

- Мой мальчик... - сказал фюрер германской нации, закончив пить и снова повернувшись к своему любимому ученику, - то, что ты сейчас сделал, было очень жестоко. Но, по крайне мере, ты сказал мне правду прямо в глаза, а не как все эти прихвостни и лизоблюды вроде Кейтеля, которые боятся говорить мне правду и утаивают самые важные, хоть и неприятные новости. Я знаю, что чуть раньше, или чуть позже всем нам суждено умереть, и этот факт не приводит меня в отчаяние. Гораздо хуже то, что суждено умереть нашей национал-социалистической идее, и тысячелетний Рейх никогда не воздвигнется над этим бренным миром...

- Тысячелетний Рейх, мой фюрер, непременно будет, не может не быть, ибо таков цвет этого времени, - убежденно возразил Гейдрих. - Только на его красном знамени будут начертаны другие символы и лозунги. Так говорит тот, кто исполняет волю самого Творца.

- Так все же, мой мальчик, - воскликнул Гитлер, - кто он такой, этот наш таинственный враг? Или он не раскрыл тебе этой тайны?

- У герра Серегина много лиц, - таинственным полушепотом произнес любимый ученик Гитлера. - Во-первых, он русский офицер сил специального назначения из начала двадцать первого века, внук победителей в этой войне, воспринимающий ее как свое личное дело. Как я уже говорил, пепел погибших русских солдат и гражданских неустанно бьется в его сердце. Во-вторых, он самовластный монарх, князь Великой Артании, расположеннной в конце шестого века христианской эры. Есть там, в нижнем течении Днепра, один народ, далекий предок нынешних русских, который, создавая свое государство, по доброй воле провозгласил герра Серегина своим самовластным фюрстом. Люди тогда были жесткими, даже жестокими, а войны по возможности велись на полное истребление врагов. Вот и герр Серегин начал свою деятельность с того, что полностью уничтожил напавший на Артанию кочевой народ авар. Свои войны герр Серегин привык вести только до окончательной победы, не признавая никаких промежуточных результатов. В-третьих, он Специальный Исполнительный Агент Творца Всего Сущего, в обязанности которого входит исправлять историю неудачных миров, низвергать с тронов злобных правителей и всячески заботиться о вдовах и сиротах. От этой должности у этого человека нечеловеческое могущество, в том числе умение ходить между мирами как из комнаты в комнату. Христос, принесший в мир вечные истины, был только один, а разных специальных исполнительных агентов может быть очень много. По мере исполнения обязанностей Специального Исполнительного Агента (ведь наш мир - далеко не первый в череде тех, что ему было поручено исправить) внутри герра Серегина вызрела сущность младшего архангела, сросшаяся с ним настолько плотно, что даже убить его сейчас по-настоящему не получится. Если умрет смертное тело, младший архангел станет старшим, и всем виновным в итоге достанется столько разных неприятностей, что они этого не переживут. С ипостасью Специального Исполнительного Агента неразрывно связаны титулы-должности: бога-полководца, Защитника Русских, Сербов и Болгар, Бича Божьего, Адепта Порядка и Адепта Силы. В-четвертых, этот человек является хозяином галактического линкора планетарного подавления из далекого будущего с апокалиптическим названием «Неумолимый» и императором четвертой галактической империи. Только эта сущность пока неактивна, и действительна только на борту этого линкора. Полностью герр Сергий задействует ее в том насквозь греховном и порочном мире, который Всемогущий Творец отдаст ему ленное владение, а сейчас его линкор - всего лишь передвижной командный пункт и пугало для разных дикарей вроде нас с вами...

- Та штука полутора километров в длину, что вчера пролетела над Берлином - это и есть «Неумолимый»? - спросил ошарашенный Гитлер.

- Да, мой фюрер, - кивнул Гейдрих, - это она и есть. Но поскольку у герра Серегина вражда не с немецким народом, а с национал-социалистической идеей, то по столице Германии не было сделано ни одного выстрела. Идею массированными бомбардировками городов победить нельзя - для этого необходимо показать ее ущербность и неуспешность...

- Но, мой мальчик, - всплеснув руками, воскликнул величайший злодей всех времен и народов, - ведь большевизм и есть самая неуспешная из всех идей!

- Мой фюрер, вы ошибаетесь, - возразил его лучший ученик. - В настоящий момент мы имеем дело не с простым большевизмом, а с его высшей разновидностью, полностью оторвавшейся от марксистских корней, имя которой сталинизм. Большевизм Троцкого давно забыт и проклят, а большевизм Ленина оставлен только в качестве обложки, благо среди трудов этого деятеля можно найти поучения на все случаи жизни, иногда даже с противоположными знаками. Я бы назвал эту новейшую идеологию социал-империализмом...

- Социал-империализм? - переспросил Гитлер. - Впервые слышу о таком...

- Это такая форма большевизма, когда главный вектор приложения идеологических усилий направлен на укрепление, а не разрушение государства, - пояснил Гейдрих. - А те, кому это не нравится, называются троцкистами и едут в Сибирь пилить лес для строек социализма. Леса в Сибири много, и работы им хватит надолго. И высшую степень этого учения, доведенного до кристальной чистоты, исповедуют герр Серегин, а также его камрады из одной удаленной от нас во времени и пространстве галактической империи. Для них не имеет значения, какая у их сограждан форма черепа, носа, ушей и прочего, цвет кожи или разрез глаз, какого они пола, какой у них рост, а также имеются ли хвост или рога. Важно только то, приносят они пользу государству или, наоборот, причиняют вред. Личный статус каждого разумного существа в такой системе ценностей складывается только из заслуг и провинностей, и больше не из чего...

- Постой, мой мальчик, - пробормотал Адольф. - Ты сказал «хвост и рога», я не ослышался? Поясни, пожалуйста, что ты имел в виду?

- Мой фюрер, - ответил Гейдрих, - в Мироздании - а это понятия куда шире, чем просто Вселенная - существует множество разновидностей разумных существ. С большинством из них нам встретиться никогда не суждено, другие, будучи магическими существами, бывали в человеческих мирах, гм, проездом, и оставили по себе не самую добрую память.

- Рейнхард, ты имеешь в виду чертей? - ужаснулся Гитлер. - Но это же сказка!

- В окружении герра Серегина говорят, что в каждой сказке есть доля сказки, а все остальное основано на реальных событиях, - пояснил Гейдрих. - И в параллельных нам измерениях, и в Галактике проживают существа, которых из-за внешнего сходства вполне можно принять за чертей и даже дьяволов. Установив, что с этими существами можно иметь дело, что они чтят свои клятвы и за добро платят добром, а за зло злом, герр Сергий и его камрады перестают обращать внимание на их внешний облик и начинают воспринимать эти создания как обычных людей, стараясь употребить их там, где они будут незаменимы.

- Мой мальчик, ты говоришь страшные вещи, - передернув плечами, произнес Гитлер. - Если исходить из твоих слов, то получается, что мир между нашим Рейхом и герром Серегиным невозможен, а война будет скоротечной и крайне разрушительной... Только я не понимаю, зачем в таком случае этот ужасный человек отпустил тебя обратно ко мне живым и здоровым...

- Мой фюрер, - ответил его лучший ученик, - вы правы и неправы одновременно. Мир между нами и в самом деле невозможен, но обстоятельства сложились так, что наш Рейх какое-то время нужен герру Серегину, как бы это получше выразиться, вполне дееспособным, и даже боеспособным, поэтому убивать так сразу прямо сейчас нас не собираются...

- Рейнхард! - воскликнул величайший злодей всех времен и народов. - Я опять тебя не понимаю!

- Победить наш Рейх должен не герр Серегин с его запредельной нечеловеческой мощью, а Горец и его большевистские миньоны, ответил Гейдрих. - Чтобы стать настоящим чемпионом, необходимо в честном бою победить предыдущего чемпиона. В прошлом мира герра Серегина русским это удалось, и они без всякой посторонней помощи сумели подняться на пьедестал. Но... от их победы в основном выиграли заокеанские плутократы, в силу чрезвычайного ослабления всех прочих игроков, в том числе и Большевистской России, заняв доминирующее положение в мире. Мой фюрер, скажите честно - вы хотите, чтобы немецкой кровью оплачивались дивиденды банкиров и биржевых маклеров с Уолл-стрит?

- Нет, мой мальчик, - покачал головой Гитлер. - Я такого не хочу. И в то же время я мечтал о счастье только для германской нации, и только ей я планировал отдать власть над миром, и уж ни в коем случае не мог помыслить о том, что однажды Германия станет советской республикой.... Так что нет, нет и еще раз нет!

- В таком случае, мой фюрер, - мрачно произнес Гейдрих, - мы с вами умрем, ибо, как говорит сам наш могущественнейший враг, лучше все ему удаются маленькие локальные акции возмездия. Я сам наблюдал такое действо в мире восемнадцатого года, когда герр Серегин всего одной локальной десантной операцией уничтожил антибольшевистское правительство Финляндии вместе с генералом Маннергеймом. Тренировать русских большевиков в таком случае будет Толстый Герман или один из наших беспринципных генералов. Генералу в таком случае будет даже проще, ведь если он станет придерживаться правил, предписанных ему герром Серегиным, то тот гарантирует ему полное прощение, а не просто смягчение наказания со смертной казни на ссылку в отдаленные миры. Кроме того, наш могущественный враг хочет уменьшить не только русские, но и немецкие потери, что невозможно, если у нас тут пойдет война без правил. Ведь он будет вынужден симметрично карать нас за те действия, которые считает прямо противопоказанными при управляемом конфликте. Также этот человек не собирается после победы русских большевиков допускать унижения Германии и отделения от нее каких-либо территорий. То, что было вашими стараниями присоединено к Рейху по плебисциту, точно таким же образом должно и освободиться. А если народ скажет «нет» (а он скажет), то это значит нет.

Гитлер на какое-то время задумался.

- Знаешь что, мой мальчик, - произнес он, наконец, - это, конечно, трудное решение, но попробовать этот самый управляемый конфликт, я думаю, можно. Весь вопрос только в том, каковы будут правила, по которым мы будем воевать, ведь на эту тему ты пока не обмолвился ни словом.

- Во-первых, - сказал Гейдрих, - герр Серегин требует, чтобы в ходе этой войны были исключены массовые убийства гражданского населения. Ни наша авиация не должна бомбить русские и английские города, ни авиация Советов и Великобритании не должна сбрасывать бомбы на города Германии. Горец уже согласился придерживаться этого правила, дело только за Британским Боровом. Если он откажется, то герр Серегин поднимет в воздух всю летающую начинку своего «Неумолимого» и пошлет в небо Германии на защиту наших городов. Адским фройляйн, что сидят в кабинах этих аппаратов, будет безразлично, какие бомбардировщики сбивать -люфтваффе или королевского воздушного флота. Это же правило касается действий наших айн-зацгрупп. Если мы сами их не распустим, полностью прекратив подобную деятельность, герр Серегин будет вынужден сам истребить их до последнего человека, а потом записать нам с вами по штрафному баллу на личные счета. Не должно быть никаких взятий заложников с их последующим расстрелом или каких-то иных подобных действий, когда наказанию подвергались бы люди, не имеющие перед Рейхом личной вины. Во-вторых - с русскими военнопленными следует обращаться в полном соответствии с нормами Женевской конвенции, в противном случае герр Серегин продолжит свою практику набегов на лагеря военнопленных с полным освобождением контингента и уничтожением всего германского персонала. Еще должен сказать, что герр Серегин прямо покровительствует русским, сербам и болгарам, частично немцам, а также французам, однако по поводу всех прочих, включая англичан, мне никаких особых инструкций не дали. Если вы согласны на эти довольно простые правила, то будущее у нас будет хоть и не особо приятным, но и не беспросветным.

- А несчастным лягушатникам за что такое счастье, как покровительство Божьего Посланца? - недовольным тоном спросил фюрер германской нации.

- Во-первых, в конфидентах герра Серегина ходят Генрих Наваррский и Наполеон Бонапарт, - ответил Гейдрих. - С Наваррой Артанский князь подружился сразу на почве нелюбви к католическим зазнайкам, а Бонапарта он сначала победил в битве у Москвы-реки, взял в плен, а потом сделал своим другом. Я узнавал: имеется премного случаев, когда этот человек сначала с кем-нибудь воевал, а потом, доказав свое превосходство, превращал вчерашнего врага в нового союзника. Во-вторых, среди множества миров есть один, где в фундамент местного русского государства лег не германский, а французский компонент. Этих людей наш могущественный враг считает своими лучшими друзьями и коллегами, а потому, если нам нужно избавиться от каких-либо лягушатников, то их лучше не расстреливать, а передавать герру Серегину для отправки в тот мир на вечное поселение. Тогда и коза будет сыта, и капуста нетронута.

- Ну хорошо, Рейнхард, - вздохнул Гитлер, - отправляйся в свои апартаменты и как следует отдохни, а я пока подумаю над твоими словами... С одной стороны, ты сказал такие ужасные вещи, что хочется кричать от гнева и кататься по полу. С другой стороны, во всем этом есть определенный шанс... Когда перед тобой стоит сила неодолимой мощи, то никто не имеет права обвинить тебя в трусости.

Восемьсот двадцать девятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

С того момента, как «Неумолимый» с удобствами расположился в своей королевской ванне в северной части Пуцкого залива, у меня отпала необходимость большую часть времени проводить в мире сорок первого года. За терминалами боевой информационной системы непосредственно на линкоре у меня сидят слушатели высшей военной академии имени Фрунзе, над которыми начальствует генерал-майор Василевский. Возможность в режиме реального времени получать всеобъемлющую и точную информацию с театра боевых действий кружит этому человеку голову. Никакого тумана войны, только абсолютная прозрачность по обе стороны фронта. Офицеры, то есть командиры, делают выборку, выделяя важное из общего потока информации. После чего листы волокнистого пластика с отпечатанными на них текстом, схемами и картами, ложатся на стол к Верховному Главнокомандующему.

В Белостоке, за терминалами планшета, настроенными на мир семьдесят шестого года, работают молодые лейтенанты, недавние выпускники рязанского воздушно-десантного училища, и начальствует над ними Маргелов-младший. У этих парней задача попроще: наблюдать за происходящим вдоль советских границ. В середине семидесятых это не только европейский театр военных действий, но и Турция, пока еще проамериканский шахский Иран, Афганистан, где уже завязываются предпосылки для гражданской войны, индо-пакистанский ТВД, пока еще недружественный Китай, настороженная против всех Северная Корея и американский непотопляемый авианосец «Япония».

Это пока еще не «кольцо фронтов», но уже что-то похожее. Рвать эту пакость необходимо в клочья, начиная с китайского направления и Корейского полуострова. Существование зависимого от США коррумпированного и живодерского южнокорейского режима для меня не является сколь-нибудь значимой ценностью. Надо только подумать, каким образом незаметно помочь еще изначальному товарищу Киму в ликвидации американского форпоста на континентальной части Дальнего Востока. Япония и Тайвань все же островные государства, а Южная Корея - это полноценный плацдарм армии США, угрожающий и Китаю, и Советскому Союзу.

Вообще для полноценного использования информации, полученной при помощи системы орбитального сканирования, у каждого терминала мне необходимы тактик темных эйджел (хотя бы в звании лейтенанта) и социоинженер. Итена Клэн и Сати Бетана из Аквилонии могут давать только разовые консультации, а так иметь своих специалистов подобного типа. Поэтому обе орбитальные сканирующие сети, помимо всего прочего, настроены на перехват сигналов коммуникации темных эйджел и обнаружение иных маркеров деятельности «ловцов пеонов». Паутина, даже две, насторожены и ждут, когда в их тенета угодит какая-нибудь неосторожная муха -то есть залетный клан темных эйджел. Ну а пока в эти сети никто не попался, будем заниматься текущими делами.

Поскольку с необъятных полей хранения в СССР-1976 в ближайшее время поступит множество снимаемой с хранения устаревшей техники - танки Т-44 и первые версии Т-54, бронетранспортеры БТР-152, БТР-40, БТР-50, БТР-60, а также БРДМ-1 - использование трофейного германского бронехлама отменяется. В строю останутся только перетрофеенные Т-34 и КВ (правда,

нуждающиеся в длительной и тщательной доработке напильником). Прибыли из мира товарища Брежнева и люди. Уяснив для себя все многообразие задачи, Василий Филиппович в сопровождении Кобры, как моего доверенного лица и представителя, вернулся в свой мир и поехал по десантным частям выкликать добровольцев. Постановление Политбюро на эту тему уже имеется, а значит, зеленый свет включен. Я посоветовал ему посещать не только десантно-штурмовые полки ВДВ, но и части морской пехоты флотов, расположенных в европейской части СССР. Десантники - они все равно десантники, хоть в черных, хоть в голубых беретах. При этом подготовка должна стать универсальной. Воздушный десант должен получить навыки высадки с морских транспортных средств, а морские пехотинцы должны уметь прыгать с парашютом, десантироваться на планерах и вертолетным способом.

И вот приезжает генерал Маргелов с сопровождающими в Н-ский десантно-штурмовой полк - и командир, по требованию любимого генерала «дяди Васи», в двадцатиградусный мороз строит личный состав на плацу. Василий Филиппович, помолодевший и подтянувшийся, выходит перед любимыми «племянниками» и заявляет, что для выполнения особо важного, секретного и опасного задания партии и правительства необходимы добровольцы - и полк вместе с командиром дружно делает два шага вперед. Раз-два. Генерал Маргелов тихонько фигеет, но Кобра ему говорит, что она чувствует, что эти люди пойдут за ним хоть на штурм Врат Ада. В итоге от полка, не желая ослаблять его боеспособность, взяли одну роту (чтобы никому не было обидно), определив ее по жребию и пообещав после нескольких боевых операций ротацию. Мол, нынешние счастливчики вернутся в казармы, а вместо них выберут следующую роту.

Но первое, что довелось пережить десантникам, прибывшим через портал на учебно-тренировочную базу в Белосток, это начало курса обработки сывороткой N2 1. Охватить всю РККА я не могу в силу ограниченной мощности установки по синтезу этого препарата, но за солдат срочной службы из семьдесят шестого года я отвечаю. Как можно большее их число должно пережить закалку огнем, водой и медными трубами, вернуться в родной мир и начать сеять разумное, доброе, вечное, иногда вразумляя разных придурков ударами хорошо набитых кулаков. И из них же предстоит рекрутировать новую управленческую элиту, а иначе катастрофа девяносто первого года будет неизбежна.

Первые стычки с двигающимися в авангарде разведывательными батальонами германских пехотных дивизий, марширующих в сторону Белостока, случились два дня назад. В новосформи-рованных частях армии генерала Карбышева боеготовность была еще далека от оптимальной (в дело годились только отдельные батальоны). Поэтому окорачивать обнаглевших белокурых бестий пришлось по большей части эскадронам моего кавалерийского корпуса, батальонам армии Багратиона и вездесущим «Шершням», действующим группами по одному-два звена. Как я и обещал, германским зольдатенам пришлось узреть тяжелое казарменное порно, с собою в главной роли. Трещали среди лесов и полей пулеметы, часто бухали пехотные пушки «боро-динцев», пытающихся окопаться пехотных топтунов очередями магнитоимпульсных пушек вычесывали «Шершни». Кавалерийские подразделения заходили врагу в тыл, отрезая от связи с основными силами, а потом на поле боя повзводно (на разведывательный батальон больше и не надо) появлялись танки Т-80, которые ставили в деле кровавую точку. Каждый такой бой непременно должен был закончиться так, что все враги или мертвы, или у нас в плену.

Тем временем, в связи с выпадением потребности в трофейной германской технике, возник у меня один проект, связанный с томящимся в моем плену Гейнцем Гудерианом, в основном изнывающим от безделья. Надо сказать, что прибившихся к вермахту русскоязычных эмигрантов, вне зависимости от того, русские или немецкие у них были фамилии, я провел через майора Здорного с оформлением по первой категории, а большую часть старших офицеров поставил в стасис на хранение. Придет время - достану, а сейчас не до них. Однако поступать так с Быстроходным Гейнцем мне показалось неправильным, поэтому он под честное слово получил ограниченную свободу в пределах Тридесятого царства. Ходи где хочешь, смотри что хочешь, но руками ничего не трогай, если не считать танцулек, где главное слово принадлежит женскому полу. Как дама захочет, так и будет. Тут надо сказать, что этот маньяк танковой войны имел успех у наших воительниц и почти никогда не уходил с танцплощадки в одиночестве, а несколько раз его «ангажировали» амазонки, довольно придирчивые в этом отношении.

К своему удивлению, я нашел Гудериана на смотровой площадке возле тренировочного поля, на котором бойцовые остроухие в полной экипировке под руководством тевтонского инструктора разучивали приемы боя с двуручными мечами и устрашающими широкими тесаками, предназначенными для схватки в тесных пространствах. Он с удовольствием наблюдал за этими тренировками - примерно так же, как ценитель балетного искусства смотрит на знаменитый «Танец с саблями».

- Вот это были времена, герр Сергий - когда бились холодным оружием глаза в глаза, и побеждали сила, доблесть, отвага и хорошо закаленная сталь... - с оттенком мечтательности сказал мне создатель германских панцерваффе.

- На самом деле, Гейнц, - хмыкнул я, - времена рукопашных боев никуда не делись. Артиллерия, авиация и танки очень важны, но только пехота, прошагав по земле ногами, способна закрепить их результат, превратив его в победу. Недаром в нашей армии ее зовут царицей полей. А пехоте часто приходится драться врукопашную глаза в глаза с противником, защищая укрепленные позиции или захватывая их штурмом, и вот тогда не обойтись без всего того, о чем вы только что говорили в такой превосходной степени.

- Неужели все это применимо в современном бою? - удивился Гудериан.

- Более чем, - подтвердил я, - не зря мои адские фрау вооружены одновременно двуручным мечом, винтовкой двумя тесаками и двумя же пистолетами, благо у них вполне хватает здоровья таскать все это на себе вместе с защитной экипировкой. Ваши топтуны или даже панцер-гренадеры, столкнувшись с такой идеальной боевой машиной на короткой дистанции, полягут все как один. К тому же каждая пятая моя воительница вместо винтовки вооружена пулеметом, так что, если дойдет до огневых контактов на средней дистанции, мои войска в бою опять же будут иметь преимущество. Кстати, в Основном Потоке, о котором вы уже, конечно, осведомлены, германских солдат, выживших в рукопашных боях с русскими берсеркерами, было принято награждать особой медалью, чтобы выделить из всех прочих. Смотрите, мол, какой герой - не дал себя убить. Конечно, обычные люди не в состоянии таскать на себе такое же количество снаряжения, как и остроухие, но из них можно формировать специализированные подразделения, применяя каждого там, где он может принести наибольшую пользу.

- Да, - подтвердил мой собеседник, - такое выражение я тут уже слышал. Должен сказать, что ваши бойцы из числа обычных людей, похитившие меня из Минска вместе со штабом группы армий «Центр», тоже были достаточно хороши, чтобы никто не решился им перечить. Но скажите, вы нашли меня и завели этот разговор только лишь с целью натолкнуть своего пленника на грустные воспоминания?

- Отнюдь нет, - ответил я. - У меня к вам дело, Гейнц - предложение работы по специальности.

- Если эта «работа», герр Сергий, будет заключаться в том, что мне понадобится воевать против Германии, то я, конечно же, откажусь! - в запале выкрикнул мой собеседник.

- О нет, - усмехнулся я, - воевать вам надо будет не против вашей Родины, а за нее, только не под руководством Адольфа Гитлера, а под командой кайзера Вильгельма Второго Гогенцол-лерна.

В этот момент с Гудериана можно было писать картину «Изумленное обалдение».

- Неужели это... возможно? - наконец вымолвил он.

- Вполне, - ответил я. - В мире четырнадцатого года поезд Великой войны уже ушел, но вот в восемнадцатом году, который только начался, работы по специальности вам хоть отбавляй. Вместе с вами под командование кайзера Вильгельма отправятся все ваши пленные, которые добровольно выскажут желание навсегда оставить этот мир и обрести свободу, а также большая часть захваченной нами в боях германской бронетехники, артиллерии и прочего имущества. Я не требую того, чтобы Франция потерпела такое же сокрушительное поражение, как в сороковом году, но вот Антанта победить не должна ни в коем случае. Делайте что должно, и пусть свершится то, что получится.

Гудериан просиял, будто внутри его зажглась лампочка мощностью в пятьсот ватт.

- Должен сказать, - воскликнул он, - что такая работа мне вполне по душе, и я возьмусь за нее со всем энтузиазмом! Да здравствуют кайзер Вильгельм Второй и Германия!

- Тогда, Гейнц, одевайтесь по всей форме, и я представлю вас любимому кайзеру, - сказал я. - И поторопитесь, у меня еще много других дел.

25 февраля 1918 года, вечер. Германская империя, город Бад-Кройцах, отель Курхаус, место расположения ставки верховного командования кайзеровской армии

Ставка германского командования готовилась к переезду в Спа, поближе к Западному фронту, где и должны произойти решающие события. Повсюду суетились офицеры и чиновники, документы паковались в массивные кофры, и только кайзер Вильгельм пребывал в мрачном спокойствии. Еще до середины лета должно решиться, в какую сторону качнутся чаши Весов Судьбы -к революции и последующему хаосу или сохранению в Германии социально ответственной монархии. Артанский фюрст своим нечеловеческим могуществом выбил этот мир из колеи Основного Потока, и сделал дальнейшую историю непредопределенной, а дальше он, Вильгельм все должен сделать сам, сосредоточив все усилия на решении главной задачи. Воистину - победа или смерть.

И как раз в такой решающий момент кайзеру доложили, что часть германского генералитета, несмотря на строжайший приказ полностью отстраниться от финских дел и не оказывать помощи ни одной из сторон, втайне от своего кайзера все-таки решилась послать Маннергейму оружие и боеприпасы с трофейных складов. Поставка осуществлялись через Копенгаген, куда груз был доставлен по железной дороге, а уже там винтовки, пулеметы, пушки, снаряды и патроны погрузили на принадлежащий финнам пароход, и там же на борт поднялись все желающие всласть повоевать с мировым большевизмом. Но до расположенной на краю света Ваасы, где окопался злосчастный Маннергейм, пароход с оружием и добровольцами так и не добрался - утоп вместе со всей командой и пассажирами, после того как по нему с летающего аппарата было применено оружие неизвестного типа. Только круги по воде пошли.

Как выяснилось, герр Сергий оставил этот мир только на время, ибо у него было много важных дел в другом месте, но как только мыши пустились в пляс, вернулся и покарал ослушников -так, как это умеет только он, то есть наотмашь и насмерть. В ставке кайзера уже известно, что руины последнего прибежища белофинского правительства пришлось разбирать руками и что в воронке под ними не удалось найти куска мяса крупнее пары килограмм. При этом остальное население этого городка, в своем большинстве поддерживавшего именно белых, а не красных, Артанский фюрст на страх другим потенциальным ослушникам сослал в другой мир вместе с чадами и домочадцами, а проклятый им город сжег дотла, и теперь только ветер воет над торчащими из пожарищ печными трубами. И лишь одного человека, корреспондента стокгольмской газеты «Svenska Dagbladet»¹⁰ Акселя Эрикссона, господин Серегин соизволил отпустить в родную Швецию, подбросив почти к порогу родного дома. А иначе как бы мир узнал, что этот ужасный человек вернулся и снова готов лупить всех противящихся его воле по головам кого рукоятью меча, а кого и острием.

И теперь кайзер опасался, что Бич Божий может предъявить ему претензии за эту авантюру, о которой он сам был ни сном ни духом. Мерзкое ощущение... Ожидание наказания, особенно если человек не чувствует за собой никакой вины, может быть даже хуже, чем сама кара, поэтому, когда в его апартаментах раскрылся портал, Вильгельм даже испытал определенное облегчение. Еще лучше он себя почувствовал, когда понял, что его гость находится в неплохом настроении и совсем не сердится на кайзера Германии. К тому же Артанский фюрст был не один, вместе с ним пришел неизвестный кайзеру генерал-полковник германской армии (чего не могло быть в принципе), весьма моложавого вида. Еще кайзер отметил, что у неизвестного генерала лицо загоревшее на летнем солнце, а усы выгорели почти до белизны, чего в конце февраля тоже не могло быть никак.

- Добрый вечер, Вильгельм Фридрихович, - тем временем приветствовал хозяина герр Сергий. - Очень рад вас видеть.

- Добрый вечер, герр Сергий, - ответил кайзер. - Скажите, какие дела привели вас в мою скромную обитель, а то я уже начал опасаться, что каким-либо образом вызвал ваше неудовольствие...

- Никакого неудовольствия - напротив, ваше поведение можно счесть почти образцовым, -ответил Артанский фюрст. - Напротив, я пришел, чтобы предложить вам свою поддержку в деле борьбы с поджигателями этой войны: англичанами и французами. Первым хотелось ограничить рост морского могущества Германии, а вторые мечтали вернуть себе Эльзас и Лотарингию, а потому и те, и другие старались изо всех сил, чтобы инцидент с покушением на наследника австровенгерского престола стал поводом для того, чтобы одна половина Европы пошла войной на другую. Когда смотришь на гекатомбы жертв этой войны, то возникает вопрос: из-за чего умерли все эти люди? И ответ тут может быть только один. Они умерли из-за безответственности, самонадеянности и алчности так называемых демократических политиканов, которые не предвидят побочных последствий своих поступков даже в самой краткосрочной перспективе. Правда, и вы сами тоже были хороши: в тот момент, когда требовалось опрокинуть на горячую голову императора Франца-Иосифа ведро холодной воды, вы плеснули туда керосином, после чего мировой пожар разгорелся на славу, так что не сразу и потушишь...

- Каюсь, грешен, - опустил голову кайзер, - поддался на уговоры разных обалдуев, обещавших мне возвысить Германию железом и кровью еще до Рождества. Тяжело жить на свете простым прусским солдафонам, не кончавшим академий, обмануть их может любой прохвост...

- Не прибедняйтесь, Вильгельм Фридрихович, - сказал Артанский фюрст, - не вы первый, кто послушно побежал за подвешенной перед носом морковкой, и не вы последний. Главное, что на Восточном фронте ваша война была несправедливой и захватнической, а на Западе вы нанесли по агрессору упреждающий удар, ибо так называемый «План номер семнадцать» предусматривал непрерывное и безудержное наступление французской армии до самого Берлина. В силу этого я решил оказать вам посильную помощь в одолении врага. Позвольте представить вам генерал-полковника Гейнца Гудериана из сорок первого года - отца германских бронетанковых войск и прочая, прочая, прочая. Личность он весьма неоднозначная, но, несомненно, талантливая. Некоторое время назад я сцапал его к себе в плен и на какое-то время позабыл о его существовании, ибо тогда мне было не до него. Это у вас тут я вел себя деликатно, почти нежно, а в мире Второй великой войны мне приходилось рубить наотмашь, затаптывать горящие угли и испепелять города, население которых радостно приветствовало германских завоевателей. При этом, за исключением самых тяжелых случаев, я стремился не убивать германских солдат и офицеров, а брать их в плен, захватывая вместе с ними технику и вооружение... Потом у меня открылась возможность заполучить еще более совершенные образцы, и я изменил некоторые свои планы. Всех этих людей, артиллерийские орудия, бронированные боевые машины и прочий инвентарь, я готов передать вам, при том условии, что эти люди никогда не вернутся в родной мир. Подобное должно быть исключено. Кстати, герр Гудериан - это настоящий военный гений, не чета Мольтке-младшему и надутому зазнайке Гинденбургу. Также он большой специалист по поедателям лягушек. Один раз в своем мире он уже ставил французскую армию и англичан вверх тормашками, после чего в поверженном Париже германские войска маршировали на параде победы.

- Друг мой Сергий, - до слез расчувствовался кайзер, - вы опять делаете мне незаслуженный подарок. А ведь я и вправду был так грешен, что сейчас об этом стыдно даже вспоминать...

- Что было, Вильгельм Фридрихович, то уже прошло и быльем поросло, - ответил Серегин. - Самое главное, вы согласились на справедливый мир между Советской Россией и Германией, после чего ваша жизнь началась с нового листа. И хватит об этом. Сейчас необходимо определить, как с учетом моей помощи уложить Францию на лопатки в одно касание. Гейнц, а вы что можете сказать по этому вопросу?

Гудериан в это время внимательно изучал висящую на стене кабинета карту Западного фронта.

- Удар должен быть абсолютно внезапным и неотразимым, на том участке фронта, где никто такого удара не ждет. Если у герра Сергия в трофеях наберется техники хотя бы на пару дивизий, то я бы ударил вот так... - сказал он, отчеркивая пальцем пологую дугу южнее Парижа от Мюлхаузена (ныне Мюлуз) в Эльзасе до Руана на побережье Ламанша.

- Техники наберется, Гейнц, об этом не беспокойтесь, - сказал я. - И, более того, я скину вам, то есть кайзеру Вильгельму, весь перетрофеенный советский бронехлам, который придурок Павлов разбросал по полям западной Белоруссии. В ваше время панцеры типов Т-26 и БТ уже не выдерживают никакой критики, а на полях Первой Великой Войны они наверняка будут чувствовать себя королями.

- А не слишком ли это авантюрный план, господа стратеги? - обеспокоенно спросил кайзер

Вильгельм.

- Не слишком, ваше королевское величество, - уверенно отрезал Быстроходный Гейнц. -Едва только мы сломаем Бельфор и углубимся на французскую территорию хотя бы на две сотни километров, как вражеский фронт начнет превращаться в жидкий кисель, и вот тогда к наступлению должны подключаться другие армии, которые погонят потерявшего уверенность врага, расширяя прорыв. Даже если запала у механизированных частей хватит только до Орлеана, это будет означать крах правого фланга Западного фронта и полный развал управляемости, тем более что войска на этом участке в основном даже не французские, а американские. Подтягивание пехоты к подвижным частям и пополнение запасов топлива и боеприпасов в таком случае произойдет гораздо раньше, чем маршал Фош успеет перегруппировать и привести в порядок свои войска, расстроенные экстренным отступлением. Вопрос только в том, как на первом этапе сражения буквально в несколько часов, сломать французскую крепость Бельфор, преграждающую путь ударной группировке. Ведь если возиться местными темпами, то никакого стремительного прорыва не получится, а выйдет еще один Верден. Вот если бы герр Сергий подбросил нам хотя бы одну эскадру «Штукас» вместе с пилотами и техническим персоналом, дело бы выглядело уже не таким безнадежным...

- Ну, Гейнц, - развел я руками, - чего нет, того нет. Захватывать аэродромы мне пока еще не приходило в голову.

- Все когда-нибудь приходится делать впервые, - пожал тот плечами. - Вы, герр Сергий, только попробуйте, и, я уверен, вам это понравится...

- Ну хорошо, Гейнц, - сказал я, - ради вас я готов на такой эксперимент. Все одно это будет минус там и плюс здесь.

- Э-э-э, господа, а что такое «Штукас»? - растерянно спросил кайзер Вильгельм.

- «Штукас», - назидательно произнес Гудериан, - это такой аэроплан, предназначенный для того, чтобы с пикирования метко кидаться бомбами массой до одной тонны. Если вам мешает вражеская крепость или, предположим, дредноут, находящийся в радиусе досягаемости этих машин, то это как раз то, что прописал доктор. Одна тяжелая бомба в снарядный погреб - и гарнизон мелкими клочками летает под облаками...

- Именно так, друг мой Вильгельм, - подтвердил я. - Правда, в мире четырнадцатого года ваш брат-близнец обошелся без «Штук», подвешивая тяжелые бомбы массой до пяти тонн под «цеппелины». Кончилось в итоге все так, как и сказал генерал Гудериан: одна из бомб угодила в снарядный погреб, после чего крепость выкинула белый флаг. Но вот что я вам еще хочу сказать. На завершающем этапе этой войны должны быть исключены любые действия, способные привести к массовой гибели гражданского населения и применение химического оружия. Также должны быть строжайше запрещены грабежи, изнасилования, убийства безоружных, поджоги домов, и все прочие безобразия, на которые так горазда германская солдатня, и наказание за эти преступления против гражданского населения должно быть установлено даже строже, чем за такие же деяния, совершенные в мирное время на собственной территории. В противном случае я на вас серьезно обижусь, а, как вы уже знаете, пережить мою обиду способен далеко не каждый. Я помогаю вам не против французского народа: мужчин, женщин и детей, а против безответственных политиканов, бездумно развязавших войну с многомиллионными жертвами. Только так, Вильгельм Фридрихович, и никак иначе.

Восемьсот тридцатый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Танцульки

Зинаида Валерьевна Басова, учительница русского языка, пионервожатая и комсомолка

Анна Сергеевна уже давно советовала мне сходить на танцы. «Развлекитесь, Зиночка, - говорила она, - на людей посмотрите и себя покажите! Пообщайтесь, заведите знакомства...»

Но я все не решалась. Я все еще чувствовала некоторую скованность... Иногда вечером я прогуливалась недалеко от того места, где шли эти самые танцы. Меня так и влекло туда. Оркестр играл с огоньком, и музыка будоражила мне душу... Иногда я подходила довольно близко, но всякий раз всякий раз поспешно уходила, как только мне начинало оказаться, что в мою сторону смотрят.

Вообще-то я любила танцевать. В лагере я даже ставила танцевальные номера. Но здесь все было по-другому. Здесь все были чужие, и мне казалось, что все будут обращать на меня слишком много внимания.

Однажды, когда я в очередной раз ретировалась, так и не дойдя до танцплощадки, прямо у входа в «свою» башню я встретила госпожу Зул. Она как-то внезапно появилась прямо передо мной, будто материализовалась из воздуха, так что я вздрогнула.

Она уперла руки в боки и строго сказала:

- Ну и чего ты дурью маешься, комсомолка? Почему не на танцах?

- Я... - пробормотала я, осознав, что у меня нет ответа на этот вопрос. - Я... это...

- Да, плохо дело... - покачала она своей рогатой головой. - С этим надо что-то делать. Негоже красотке коротать вечера в одиночестве... Что, мне нужно тебя за ручку отвести?

- Н-нет, не нужно... - пролепетала я.

- Нужно, милая моя, нужно! - внушительно произнесла госпожа Зул. - Это что ж такое творится? Ты у нас три недели, и все прячешься! А может быть, там, на танцплощадке, тебя ждет твоя судьба? Ты собираешься и дальше жить затворницей, лишив какого-нибудь прекрасного молодого человека возможности познакомиться с тобой?

- Нет, я не... - замотала я головой, не зная, что сказать дальше.

- Значит, так... - произнесла рогатая госпожа безапелляционным тоном, - ты сейчас же идешь на танцы! Похоже, пока тебя метлой не погонишь, ты так и не решишься...

Она критически оглядела меня.

- Вот это сними, лишнее, - кивнула она на шарф, которым были прикрыты мои плечи. - Лучше на пояс повяжи.

В тот вечер на мне было жемчужно-бежевое платье со струящимся подолом. Очень красивое. И только его тонкие лямки и довольно глубокий вырез казались мне легкомысленными. Потому я и прикрыла плечи и грудь легким золотисто-коричневым шарфом. Собственно, у меня вообще было теперь много нарядов. И я каждый вечер одевалась с тем расчетом, что все же решусь потанцевать...

Я выполнила рекомендацию, завязав шарф на левом бедре пышным бантом.

- Ну, так-то лучше... - с удовлетворенной улыбкой проговорила госпожа Зул, поправив кончики банта. - Нечего красоту прятать. А теперь марш! - И она властным жестом указала туда, откуда едва слышно доносились звуки вальса.

Понимая неизбежность того, что ждало меня впереди, я побрела в указанном направлении, и сердце замирало от волнения.

- Походочка, походочка! - донеслось сзади.

Я выпрямила спину и шла, старясь «выступать будто пава», чувствуя этой самой спиной одобрительный взгляд «главной стилистки».

И вот я на танцплощадке... С облегчением я обнаружила, что никто не обращает на меня особого внимания. Люди танцевали. При этом они флиртовали друг с другом, любезничали, смеялись. Тут была очень легкая, непринужденная атмосфера, и мне тоже стало как-то радостно.

Танцевали не все. Несколько дам отдыхали в сторонке, рассевшись за столиками, которых было много по краям танцплощадки. Некоторые были с кавалерами. В воздухе порхали стаканы с прохладительным, которые невидимые официанты доставляли тем, кто решил освежиться.

И сразу становилось понятно, что дам здесь значительно больше, чем кавалеров... Хотя были и мужчины, которые, очевидно, еще не имели «своей» дамы, потому что их еще никто не выбрал. Такое тут правило, что дама выбирает, и она же всегда права. Потенциальные кавалеры стояли группой в сторонке и наблюдали за танцующими. Я не могла хорошо разглядеть их лиц, потому что по ним скользили разноцветные световые пятна, отбрасываемые невидимым источником, да и приглядываться было неудобно. Из-за этих цветных бликов все казалось каким-то сказочным, фантастическим.

Каким-то непостижимым образом мое смущение куда-то ушло, а вместо него появились задор и легкость. Здесь, под высокими невиданными деревьями, среди бегающих огоньков и звуков живой музыки, в окружении нарядных и счастливых людей я и сама ощущала себя не Зиной-вожатой, а красивой загадочной дамой, способной кружить голову и сводить с ума... Да, я это могу! И на мне красивое платье, и волосы мои хорошо уложены, и сама я умна и обворожительна.

И вот закончился очередной танец, и заиграл фокстрот... От группы стоявших в сторонке мужчин отделился молодой человек и... направился ко мне. Сердце мое радостно забилось. Я еще не видела его лица, но его стать, походка говорили о том, что это бравый воин и, как говорили в старорежимные времена, «настоящий джентльмен».

И только когда он приблизился, я разглядела его. Красивые, благородные черты лица... Он был совсем молоденький, однако едва ли его можно было назвать юношей. Он застенчиво улыбнулся и сказал:

- Хоть здесь так и не принято, но позвольте вас пригласить?

Я улыбнулась в ответ и протянула ему руку... Танец увлек нас, и было это так упоительно, что у меня кружилась голова от удовольствия. От него приятно пахло. Через его мундир чувствовалось крепкое, натренированное тело. И он очень хорошо танцевал. Мы молчали, пока звучала музыка.

А когда фокстрот закончился, он поблагодарил, а затем представился:

-Олег Константинович... Романов.

- Очень приятно... - немного смущаясь, ответила я. - Зина... То есть Зинаида Валерьевна...

Я все еще была под впечатлением танца, потому и разговорилась. Никогда мне еще не приходилось испытывать такие волнующие чувства. Мне очень понравился этот Олег Константинович... Настолько, что даже стало страшно. Разве ж так бывает - только увидела, и сразу влюбилась? Да нет, вряд ли... Это просто я немного обалдела от всего этого. Да и ведь он явно моложе меня. Впрочем, не думаю, что намного. Тем более что тут, в Тридесятом царстве, это не имеет большого значения. Поступив на службу к местному властителю, я теперь могу иметь внешность, соответствующую любому возрасту, от шестнадцати лет включительно.

Мы с Олегом танцевали весь вечер. Это было чудесно. Я не ощущала усталости, мне хотелось танцевать еще и еще...

Но все заканчивается... Закончился и этот танцевальный вечер. И мой кавалер предложил проводить меня.

По дороге он немного рассказал о себе. Подумать только - ведь он князь императорской крови, единственный из Романовых, погибший на полях прошлой Германской войны... Слушая его рассказ, я лишь старалась сдерживать себя, чтобы не показывать свое изумление и радость от того, что судьба свела меня с таким замечательным человеком. Да ведь я знала о нем, потому что любила историю! Он погиб молодым в 1914 году... И вот он, спасенный Артанским князем Серегиным из лап смерти, живой и невредимый, такой красивый и статный, вроде как решил сам приударить за мной, так что даже нарушил местные правила приличия... Просто невероятно! Ну почему ж я была такой дурой, что не ходила на танцы раньше? Сколько времени потеряла из-за глупой мнительности, а ведь могла уже давно с ним познакомиться!

С ним было легко и приятно общаться, и я не испытывала никаких затруднений. Чувствовалось в нем что-то такое... родственное, что ли.

- Олег Константинович, скажите, а вы всегда ходите сюда танцевать? - спросила я у него.

- Нет, не всегда. Лишь изредка, когда позволяет служба... - ответил он. - А вы? Почему я вас раньше не видел?

- А я... Я не решалась, - ответила я честно, и он тактично не стал заостряться на этой теме.

- Но, не правда ли, тут все так замечательно устроено с этими танцами? - спросил он. -Можно завязать знакомство в непринужденной обстановке... Говорят, было дело, что таким образом тут знакомились даже царствующие особы.

- И часто вы завязываете такие знакомства? - немного обиженно спросила я, и тут же пожалела об этом.

- Нет, не часто... то есть, честно сказать, никогда, - ответил он. - Я, знаете ли, немного застенчив с женщинами... Бывало так, что и слова сказать не мог...

- Неужели? - удивилась я, но на душе полегчало.

-Да, - подтвердил он. - Вы, Зина, первая, к кому я смог подойти и предложить потанцевать, потому что почувствовал, что если этого не сделаю, то буду жалеть о том всю жизнь.

- Ну надо же... - произнесла я, не зная, как ответить на это.

- Вы еще придете потанцевать? - спросил он на прощание.

- Думаю, что да, - с достоинством ответила я, хотя мне хотелось экспрессивно воскликнуть: «Конечно! Конечно, непременно приду!»

- В таком случае, - сказал мой кавалер, - завтра вечером я буду ждать вас здесь, чтобы сопроводить на танцы. Надеюсь, Зина, вы не сочтете это наглостью?

- Нет, не сочту... - сказала я, после чего мы пожелали друг другу доброй ночи, и я зашла в башню...

Мне хотелось петь от счастья. Как хорошо, что госпожа Зул заставила меня сегодня пойти на «танцульки»! В сердце моем расцветали незабудки. Я вспоминала лицо красивого парня, которому я явно понравилась, его голос... Мне хотелось верить, что он испытывает те же чувства, и я уже предвкушала нашу следующую встречу... Всю мою неуверенность и беспокойство как рукой сняло.