Глубокий рейд

Глава 11–12

Лодку вытащили на берег, перевернули и отчистили корпус от уродливых, а иногда и ядовитых ракушек, от липких водорослей, потом снова спустили на воду, проверили генератор, носовой и кормовые фонари. Посмотрели фалы, якоря, ракеты для ракетницы, проверили батареи на радиомаячке. Всё было готово к использованию.

— Ну ладно, — наконец произнёс Аким, — с лодкой всё нормально, накрывайте её и пойдём домой — снасти проверим.

А со снастями у него всегда был полный порядок. Лесы, крючья на стекляшку и на щуку, сети, садки для сбора улиток, гарпуны на налима. Они дома лишь открыли его ящики, посмотрели и поняли, что тут ничего даже трогать не нужно.

— Несите всё в квадроцикл, чтобы утром не таскать, — сказал отец. — Воду и ружьё не забудьте.

И, глядя, как сыновья таскают и грузят всё нужное для рыбалки в квадроцикл, Настя произнесла:

— А Юрка, что… тоже на болото с тобой пойдёт? Ему ведь в госпиталь к шести. Вы ведь к шести не вернётесь.

И слышалось Акиму в её голосе беспокойство за старшего. Вот не хотела она, чтобы сынок её таскался по болотам, нечего ему там, умному, делать. И Аким говорит ей:

— Нет, я с Олегом пойду.

И жена, кажется, успокаивается. Становится весёлой: мол, Олега, конечно, таскай на свои болота, а Юра… Юра пусть учится. И она начинает собирать на стол ужин. После ужина легли спать, Наталка долго не засыпала, а потом Настя пришла к нему, живая, радостная, даже весёлая. И они долго не спали. Жена, прижимаясь к нему, стала рассказывать последние новости, что происходили в станице. То были обычные бабьи сплетни и всякие женские тревоги, слухи. А боялась она всего. И того, что объявят внеочередной призыв, и того, что электричество подорожает, так как новый инженер решил оптимизировать работу реактора, и что госпиталь перенесут…

— Зачем? — удивился Саблин. — Куда?

— Не знаю куда, куда-нибудь, в станицу побольше.

— В больших станицах и свои госпиталя имеются.

— Ну не знаю, так бабы в магазине говорили, — объясняла супруга. — Может, что укрупнить хотят, а наш сократить.

— А, — понимающе произносил он и слушал дальше.

Так и заснул, слушая горячую свою жену, которая к нему всё прижималась и продолжала делиться своими опасениями.

А в два часа встал Олег, начал на кухне чай греть, еду на стол доставать. Рыбак настоящий. Знает, что рассвет в половине пятого и что к рассвету уже нужно на месте быть. Хоть и хотел Саблин спать, но уж если сын встал, то и он поднялся. Настя тоже проснулась, но Аким сказал ей:

— Спи, сами управимся.

И управились, ещё не было трёх часов утра, как они выехали и поехали к пристаням. А там уже было людно.

— Батя, а может на Егорьевы омуты пойдём? — спрашивал сын, выгружая из квадроцикла снасти.

— Нет, далековато.

— А что, топлива у нас навалом. Сядем да поедем, я на руле буду, а ты можешь подремать, — продолжал Олег; он уже перенёс всё нужное для рыбалки в лодку и сам туда залез.

— Туда почти два часа хода, — напомнил ему отец. — А у меня ещё дела есть на сегодня.

Он оставил сына и пошёл поздороваться с казаками, что так же, как и они, готовили свои лодки. Казаки собрались узнать у него новости с юга. Они, чуть отодвигая респираторы, закуривали, поздравляли его со званием, расспрашивали.

Он тоже закурил, постоял, поговорил, рассказал, как дела на фронте. Как погибли Клюев и Варежко, тоже рассказал, так как на этот раз у него про них спросили. И только после этого пошёл к своей лодке, где его дожидался Олег. Сын уже зажёг фонари и завёл двигатель и, сидя на руле, прибавлял и убирал обороты.

Саблин взял свой дробовик десятого калибра и сел на нос лодки, сразу за фонарём, устроился поудобнее и скомандовал:

— Пошли, Олег. Сильно не газуй, не спеши, я тебе буду показывать направление.

Парень прибавил оборотов, и лодка оторвалась от мостушки и развернулась носовым фонарём к бескрайней черноте болота.

Мотор заработал иначе и от неспешного тарахтения перешёл на тихое урчание.

Сначала они шли вместе с двумя другими лодками, но те шли быстрее, да и двигались они на север, на Большую протоку, а Саблин сегодня решил от берега далеко не уходить. И, разглядывая в темноте привычные картины со стенами из рогоза и чёрной водой, указывал сыну направление: лево, теперь прямо, теперь направо. Ещё раз лево.

Он вёл лодку на Старые банки. Большие, заросшие тиной и травой отмели. В тех водах было мало рыбы и много вязкой тины, из-за этого рыбари те места не жаловали, там, кроме ерша, и взять-то было особо нечего. Ну, если не считать улиток. Улиток любили все, но на этих банках было много всякой мерзкой растительности, а ковыряться в вонючей тине не все хотят. Но Акиму было всё равно, сейчас ему было по-настоящему хорошо. Он разглядывал своё бесконечное болото в белом пятне фонаря. И поглядывал на небо.

— Олег!

— Чего, бать?

— Светать начинает. Ветер сейчас поднимется… Ты смотри, чтобы респиратор плотно сидел. Ветер начнёт сдувать красную пыльцу с рогоза.

Аким немного волнуется за сына. Олег у него, конечно, смышлёный парень, но всё равно…

— У меня плотно всё, — заверяет его сын.

И тогда Саблин указывает ему на чёрный проход меж стен рогоза:

— Туда держи.

Ещё до того, как рассвело, в первых красных лучах солнца, они добрались до места, где Саблин решает остановиться. Тут мало открытой воды, везде из чёрной жижи тянутся острые стрелки ядовитой зелёной травы.

Олег встаёт в лодке, осматривается и говорит разочарованно:

— Бать, тут и рыбы-то нет.

— Откуда знаешь? — с усмешкой интересуется Саблин, а сам уже открыл один из своих ящиков со снастями, достаёт оттуда лесу, затем коробку с крючьями.

— Открытой воды нет, глубины маленькие… — продолжает расстраиваться сын. — Тут и рыбаков нет, пока плыли, ни одной лодки не видели.

— Может, поэтому тут рыба и есть, — предполагает отец. Он посмеивается над Олегом. Но тот словно не замечает этого и, продолжая оглядываться, говорит почти трагично:

— Какая тут рыба? Разве что ёрш!

— А что, ёрш тебе и не рыба, что ли? — Саблин почти смеётся у себя под респиратором. И так как сын молчит, говорит ему: — Бери две снасти, вон с правого борта на ту проплешину закинь одну, — он указывает рукой на «окно» в ряске. — И вон туда, на чистую воду, вторую. Посмотрим, что будет.

— Да ничего тут не будет, — бурчит сын. Но снасти из ящика берёт.

— Ну а не будет, так наберёшь улиток матери и сестре, — ухмыляется Аким. — Чего-нибудь наловим… Из болот я с пустыми руками ещё ни разу не возвращался.

Конечно, парню хочется настоящей рыбы. Больших ужасных щук, тяжёлых и сочащихся жиром стеклянных рыб, чтобы каждая по пять кило. А может, он мечтает выловить и черепаху, за гибкий и прочный панцирь которой ему сразу отвалят рублей пятнадцать. А крупной рыбы на мелководье, где воды от полуметра до метра будет, просто не найти. Но он делает то, что ему советует отец. И… после первого броска на его свинцовую приманку с тройником, изображающую крупную донную мокрицу, сразу позарилась какая-то рыба…

Олег быстро и правильно поддёрнул лесу, подсёк рыбину и потащил её к лодке, а сам поглядывал на отца: видит ли он. Отец всё видел, сидел, положив руку на ружьё и ждал: что же там сын вытащит. Вернее, Саблин знал, что вытащит Олег. Он уже понял, что сидит на крючке. Для этого ему было нужно видеть, как рыба сопротивляется.

То был небольшой, примерно на килограмм, в крепких иглах ёрш. Использовать его можно было лишь как топливо. Ершей сушили и сжигали. Горели они неплохо, и владельцы личных парогенераторов их покупали. Парогенераторы ставили в основном те, кто занимался каким-нибудь производством и для кого покупать электричество из сети станицы было накладно.

— У-у, — разочарованно произнёс Олег, снимая ерша с крючка и бросая его на дно обрезанной бочки. — Колючка.

— Ты закидывай, закидывай, — продолжал советовать ему отец.

Сам он за снасти не берётся, хотя руки чешутся. Акиму кажется, что сын всё делает немного не так. Но он терпит и не лезет к нему. Не проходит и десяти минут, как Олег на ту же снасть цепляет ещё одного ерша. И снова он недоволен. И так продолжается почти полчаса, пока наконец не ожила снасть, что была заброшена на проход, на протоку. И когда Олег взялся за лесу, он вдруг чуть не упустил её из рук. Рыба дёрнула так резко, что парню пришлось сапогом упереться в борт лодки. А потом, с усилием намотав лесу себе на рукавицу, сын повернул голову к отцу, и тот увидал через стёкла маски его удивлённые глаза: что это такое?

Но Аким ничего не стал делать, только ухмылялся себе в респиратор: ну, ты же хотел хорошей рыбы? Давай! Выводи!

Глава 12

Так и не заметили отец и сын, как солнце выползло из-за рогоза. Стало совсем светло и начало припекать понемногу. Да и ветер не утихал и с каждым порывом засыпал лодку красной пыльцой. Сейчас было самое время для этой дряни. В общем, пора было собираться. К тому же у прапорщика имелась пара важных дел в станице.

— Может, ещё полчасика… — сын не мог остановиться, и хотя Саблин его прекрасно понимал, он всё-таки напомнил Олегу:

— Кажись, ты мне обещал сегодня насчёт насоса к Скрябину сбегать.

— А… Ну да… — вспомнил тот с видимым разочарованием и начал сматывать лесу, которую собирался ещё раз закинуть в воду.

«Ничего, пусть учится слово держать».

Они смотали снасти и уложили их в строгом порядке в ящик. И обратно Олег вёл лодку сам. Аким предложил ему:

— Давай я поведу.

— Нет, бать, я сам.

— Ладно, — усмехается отец. — А дорогу-то обратно вспомнишь?

— Не вспомню, — говорит парень. И немного расстраивается, но тут же находит объяснение: — Мы же в темноте ехали, а сейчас светло.

— Ну хорошо, поехали, но ты старайся дорогу запоминать. Бери правее, — он указывает рукой. — Вон в тот коридор.

— Угу, — серьёзно гудит Олег и тут же спрашивает: — Бать, а как ты все протоки в болоте помнишь?

Саблин усмехается:

— Да нешто их упомнишь все, — он качает головой. — Нет, я всего не помню, но много чего знаю, — он делает паузу и произносит: — А ну-ка, Олег, говори, как нам домой возвращаться, — а едва сын пошевелился, Аким его одёргивает. — Стой! Куда? Не смотри на компас. Вспоминай, как мы сюда шли.

— Ну, когда сюда подходили, солнце вставало… Нам в спину светило. Значит, теперь нам на него идти.

— Так, а дальше?

— Ну, где у рогоза стена неровная… где ростки из воды пошли молодые — там мель. Где тина с травой — там тоже. Туда не соваться, винт потерять можно.

— Верно, — соглашается Саблин и показывает на небольшой проход в рогозе: — А вот узкий коридор?

— Нет, туда нельзя, там тупик может быть, или тиной протока заросла. Нужно большак искать.

Аким ничего не говорит сыну. И это значит, что парень прав. После этого Олег добавляет:

— А ещё в узких проходах выпь может прятаться.

— Выпь тебя сама боится, — говорит отец. — А что может быть в зарослях пострашнее выпи?

— Жаба, — догадывается сын.

— А на открытой воде?

— Бакланы, — говорит сын. И вспоминает: — А ещё на открытой воде и бегемот может достать.

Саблин сдвигает респиратор — закуривает. В принципе, он доволен… Кое-что его сын о болоте знает. Аким делает пару больших затяжек и поправляет респиратор. Но сигаретку не выбрасывает.

— Тут главное — чётко понимать направление, — начинает отец. — Вода после каждых дождей поднимается, где-то новую землю намывает, где-то смывает… Рогоз всё время, каждый год растёт по-новому… Одна протока может зарасти, а другая появиться… А ты запоминай то, что не меняется. Камни… Они все разные. Коряги из воды торчат. Острова… Кстати, что на островах самое опасное?

— Крабы? — предполагает сын неуверенно. — А нет, жабы!

Саблин молчит, курит…

— А, — вспоминает Олег. — Шершни! Да, бать?

— Да, — соглашается Аким. — Никогда о них не забывай. Если на острове есть ивы… первым делом, как вылезешь на землю, остановись и слушай. Они даже в жару гудят у себя в норе.

— Понял, бать.

Олег, он толковый, Аким знает, что он запомнит эту науку отца. Он делает последнюю затяжку и «стреляет» окурком в воду.

— Ёршиков ловили? — говорит казак Трофимов, взглянув на улов отца и сына Саблиных. А Олег как раз выставил из лодки обрезанную бочку на мостушку.

Трофимов, как и Аким, считается в станице рыбаком знатным. Таких, как они, на всю Болотную человек десять, не больше. И всегда меж ними, хотя вроде и люди серьёзные все, присутствует какая-то мальчишеская конкуренция. И в этой, казалось бы, безобидной фразе «Ёршиков ловили» слышит Саблин едва заметную насмешку.

А в бочке и вправду штук двадцать чёрных ершей и всего шесть стекляшек, да и те не очень большие, одна лишь на пять килограмм.

— Ага… — отвечает Аким. — Ёршиков.

И специально передаёт сыну из лодки садок с двенадцатью крупными улитками. Это они всего за полчаса собрали и всего лишь с одной банки. И Олег, словно понимая отца, ставит садок на мостушки перед казаками: мол, нате, смотрите.

— А, и улиточек ещё? — говорит Трофимов.

Снасти из лодки забирать не стали, чего их таскать туда-сюда, завтра ведь опять нужно будет идти в болото. А забрали лишь улов.

Зашли в лавку Ловенца, она была тут же, у мостушек. У него был хороший пресс, он выдавливал из стекляшек масла побольше, чем другие, и Ловенец тут же это масло и скупал. А увидав в садке улиток, он спросил:

— Аким, а улиток продавать не будешь? Хорошую цену дам.

— Нет, — отвечает Саблин. — Это на обед.

— О, — сказал Ловенец уважительно и покачал головой. — Хорошо живут нынче господа казаки.

Они вышли из лавки и пошли к квадроциклу, а Олег нес оставшийся улов и спрашивал у отца:

— Бать, а с ершами что делать? Свиньи их есть не будут…

— Нет, не будут… Ты высуши их и продай, хоть Скрябину, хоть Волкову. Они купят. Деньги себе заберёшь.

— Купят? А за сколько? — сразу интересуется сын. Видно, тема про «деньги себе заберёшь» ему пришлась по душе.

— Не знаю… Ну… пару копеек дадут, может, и три… — прикидывает Саблин. — Насос Скрябину понесёшь, вот и спросишь.

Казалось бы, мелочь… две или три копейки, но Олег сразу начинает считать:

— Это до конца каникул… можно полтора рубля заработать?

Саблин смеётся и кладёт руку ему на плечо:

— Олег, а зачем тебе деньги-то?

— Ну как зачем? — сын сначала даже и не может найти ответа. А потом вдруг говорит: — Ну, на лодку буду копить.

— На лодку? — тут Аким уже не так весел. — Лодку мою заберёшь, Юрке-то она всё одно не понадобится, он в доктора подастся. К чему ему лодка?

Пока его не было, Настя сходила в войсковую лавку и купила самые дорогие, чуть отливающие золотом, красивые погоны. И уже успела их пришить к его парадному кителю. Китель почистила, фуражку тоже. Хоть на смотр иди. И как знала ведь. Он не стал даже обедать. Хотел побыстрее покончить с одним не то чтобы простым, скорее тяжёлым делом. Они с Сашкой уговорились, Саня идёт к вдове Варежко, а он идёт к Марьяне Клюевой. Сначала Саблин думал, что Сашку придётся уговаривать, но тот согласился сразу:

— Да, надо сходить. Надо…

Вот так они и порешили, и теперь он «при параде» стоял на пороге дома Клюевых. У Марьяны волосы тронуло сединой. Казачка, мать шестерых детей, трое из которых сыновья, казаки. Она и не подумала плакать. Пригласила Акима в дом, усадила за стол, они выпили по рюмке, поговорили. И, как ни странно, Марьяна стала спрашивать Саблина не о том, как погиб её муж, а про его семью, про Наталку, про её болезнь. И лишь под конец их разговора она произнесла:

— А ведь это был его предпоследний призыв… Сказал: всё, ещё два призыва, и в следующем году в запас уйду, — она помолчала. — А я ещё тогда подумала: Господи, помоги ему. Как будто знала…

От неё Саблин ушёл с облечением, как говорится, камень с души. И уже с чувством выполненного долга поехал в полк. А там, в канцелярии, конечно, толчея. Казаки, пришедшие из призыва, а их вернулось в станицу две сотни, все пришли отмечаться. Духотища, табачный дым сизый, гомон, смех… Запах перегара и чеснока… Казаки радуются, что ещё один призыв отслужили. Саблин, как увидел толчею и решил, что это всё до вечера, не иначе, хотел было уйти, но у входа его перехватил подсотенный Черкас:

— Саблин! Здорово… А ты куда?

— Да завтра приду… — Аким пожал командиру руку. — Нынче народа что-то много.

— Так тебе теперь вон туда, — он указал в конец коридора. Там был отдел, где регистрировались офицеры. — Погоны у тебя теперь вон какие красивые. Иди, там никого сейчас нет.

И вправду, в офицерской канцелярия никого не было, и дежурный вахмистр его сразу, вписав в журнал, поставил на учёт. А когда Саблин уже собрался уходить, в канцелярии появился вестовой и сказал ему:

— Господин прапорщик, вас полковник вызывает.

— Полковник? — удивляется Аким.

— Так точно.

— Сейчас? — продолжает удивляться прапорщик.

— Да. Сейчас.

Ну, раз полковник зовёт, надобно идти. Он поднимается на второй этаж штаба, тут уже не душно, кондиционеры работают хорошо, и народа нет никого. И Аким, придя в приёмную полковника, докладывает адъютанту:

— Прапорщик Саблин прибыл.

— Садитесь, прапорщик, надо подождать, — ответил ему адъютант и указал на мягкий стул. — Можете курить.

Аким снимает фуражку, закуривает и ждёт почти полчаса, пока его наконец не вызывают. Курит и всё думает: зачем его вызвал полковник? Провинность какая? Ну, так звание не присвоили бы. Наградить хотят? Так награду и без полковника вручили бы. Да и особо не за что, награждать-то. Спросить, что ли, у адъютанта? Но тот вроде как занят. Бумажки какие-то разбирает. В общем, прапорщик решил подождать.

Полковник Волошин одно время уходил в другое подразделение, но полгода назад вернулся во Второй пластунский полк командиром. В свой полк. Так как сам он был из станицы Болотной родом, и Второй полк был его родным полком. И Саблина он знал лично. Поэтому он привстал и протянул Акиму руку.

— Здорово, Аким, садись… — полковник указал на стул перед своим столом.

Прапорщик пожал начальнику руку и сел, куда приказано.

— Кури, — Волошин придвинул к нему пепельницу.

— Да уже накурился, — ответил Аким. — Спасибо.

— А чаю?

— Нет, благодарствую, господин полковник.

— Ладно, — тогда полковник перешёл к делу. — Раз накурился и не хочешь чая, значит, начнем. А дело у нас такое, Аким… В общем, на фронте не всё идёт так, как хотелось бы, и отцы-атаманы приняли решение создать у нас в полку ещё одну сотню. Шестую.

«Ах вот оно что… В новую сотню перевести надумали. Но для того разговоры с полковником не нужны. Приказ он подпишет, мне его пришлют, и всё! Я в новом подразделении».

— Так вот, Аким, — меж тем продолжал полковник. — Я подумал в эту шестую сотню тебя командиром первого взвода назначить.

«Командиром первого взвода?».

А вот это было для Акима неожиданностью. Первый взвод в любой сотне считается лучшим. А его командир — это… Сотник, подсотенный, хорунжий… и четвёртый в сотне по старшинству начальник — это командир первого взвода. И звание у него — старший прапорщик, а бывает, что и хорунжий.

А полковник тем временем продолжал:

— Сотником туда назначен будет твой знакомец, хороший командир Короткович. Ты же с ним служил уже.

Короткович. Ну да… Аким уже служил под его началом, вот только отношения у них тогда не очень ладились. Честно говоря, Саблин недолюбливал Коротковича. Да, он его хорошо знает, служили вместе и даже, бывало, разговаривали по-простому, но с тех пор много воды утекло, и Короткович стал требователен — после получения нового чина. Требователен, если не сказать придирчив. И готов был выполнять приказы, несмотря на потери. Потери. Да, это офицеры-станичники, выходцы из Болотной, волновались о своих земляках, а Короткович здесь, в станице, бывал только по делам и тогда жил в офицерском общежитии. Посему и не был-то Аким рад такому командиру.

— Замом у него будет подсотник Уваров, — продолжал полковник, — ты его не знаешь, он с запада, из Двадцать третьего полка. Человек, дело знающий. Девятнадцать призывов за плечами, — Аким слышал о таком офицере первый раз. — Ну и ещё один твой знакомый, наш, станичный, хорунжий Голец.

Вот Митяя Гольца Саблин знал хорошо, это был толковый казак и заядлый рыбак. С ним прапорщик служить в одной сотне не отказался бы.

— Сотня будет полнокровная, выборная, кадры для сотни в станице есть, — объяснял полковник. — Первый взвод, кроме тебя и твоего зама, — тридцать человек. В твой взвод пойдёт ещё один номер к снайперам, также усилим одним казаком отделение РЭБ, а ещё две единицы добавим в отделение штурмовых. Кроме твоего взвода, будет ещё четыре стандартных взвода по двадцать пять казаков.

Всё это звучало, конечно, сильно. Но Саблин не спешил ничего отвечать. Много было у казака вопросов.

Командир первого взвода в выборной сотне… Что ж тут сказать… То большой почёт. Но всё равно он был не готов вот прямо сейчас соглашаться. И, видя это, полковник ещё ему говорит:

— Заместителя и приказных в отделения назначаешь сам, зови кого хочешь, список взвода утверждаешь сам, оружие и снаряжение самое последнее, всё лучшее.

«Ишь ты! Как красиво у него всё выходит. Один вопрос только: к чему такую сотню собирают? С усиленной снайперской группой, усиленной группой РЭБ и усиленной группой штурмовиков?».

— Подумать бы надо, — наконец произносит Аким.

— М-м… — кивает Волошин и добавляет с едва заметным ехидством: — С женой посоветоваться.

Саблин молчит, он не любит, когда на него давят в момент, когда нужно принимать важные, ответственные решения.

— Ладно, Аким, — соглашается полковник, — подумай, подумай, а пока думаешь, я первый взвод за тобой оставляю. Других искать не буду, вот только ты не долго думай. Определись до шестнадцатого. А то уже шестнадцатого числа я собираюсь приступить к комплектации взводов. И составлять списки хочу с уже утверждёнными командирами.

— Есть определиться до шестнадцатого, — обещает прапорщик.