Глубокий рейд

Глава 5–6

А винтовочный огонь усилился. Теперь треск шёл по всей линии вокруг четвёртого узла. Четверо казаков энергично расстреливали патроны в темноту и пыль, умудряясь находить там небольшие и подвижные цели. Урядник взобрался на ступеньку, выглянул за бруствер в пыльную муть. Посмотрел, как написано было в его картах, в «организованное боевое предполье»… Стал вглядываться, искать камерами в пыли передвижные механизмы, несущие в его сторону запас взрывчатки… Стал прикидывать, далеко ли они прошли и скоро ли забегут в первые полосы минных полей. И…

Пум…

Донеслось до микрофонов на шлеме Саблина. Вдалеке полыхнул и тут же угас в ночи кроткий и быстрый всполох, осветив на мгновение облако пыли. «МПП-44». Самая простая из всех мин, работающая на контакт и вибрацию. Значит, первый робот, несмотря на плотный винтовочный огонь, добежал до первой линии мин. Саблин стал настраивать камеры и наконец начал различать за пылью быстрые механизмы, что ползли к его позициям. Метрах в двухсот от него, ловко перебирая своими «лапами», перескакивал через камни «краб». И чуть левее ещё один, а за ним ещё… Беглого взгляда ему хватило, чтобы насчитать десяток подвижных мин. Все они бежали и бежали в сторону траншей. Ничего другого он увидеть не мог, механизм работал согласно заданной программе, двигался в заданном направлении, находил цель и срабатывал. Конечно, запуская их, НОАКовцы понимали, что добегут далеко не все, а может, и ни один механизм не добежит, но одну из своих задач «крабы» всё равно выполнят.

Пумм…

Ещё один короткий всполох в ночи. Очередной «краб» добегает до очередной мины. А китайский офицер с той стороны уточняет на своём планшете контур минных полей перед позицией противника.

Но и это ещё не самое страшное. Урядник, не оборачиваясь, отдаёт приказ Милевичу, который теперь следует за ним повсюду:

— Радист, двадцать шагов назад.

Он специально говорит это в общий канал связи, чтобы все казаки, уже ведущие бой, знали, что командир рядом.

— Есть двадцать шагов назад, — сразу откликается радист и уходит по ходу сообщения подальше от передовой траншеи.

И почти сразу прилетает первая мина, рвётся с этим своим неприятным звуком, не долетев до позиций казаков, что расстреливали «крабов», метров десять. Те перестают стрелять.

«Первый недолёт… А сейчас прилетит десяток».

Казаки в его взводе опытные, он не видит их, но и так знает, что они сейчас присаживаются на дно траншеи и, скорее всего, снаряжают оружие.

И тут на этот участок одна за другой, с интервалом в десять секунд, начинают падать мины.

Танн… Танн… Танн…

Хоть время по ним засекай. Десять секунд — прилёт, десять секунд… и ещё одна рвётся совсем рядом, почти над головой. А следующая влетает уже к нему и бьёт в стену траншеи в десяти метрах от него, засыпая урядника комьями грунта и песка. А кроме комьев и песка, он получает ещё два осколка. Небольшой прилетел чуть выше «локтя», а вот второй, увесистый такой, сильно ударил его в поножи.

«Только бы не в привод бедра».

Он внимательно следит за сообщениями на мониторе: нет, про выход из строя узлов движения ничего нет. Впрочем, это ещё ничего не значит. Он потом проверит, когда переждёт налёт. А мины всё прилетают и прилетают:

Танн… Танн…

Крупный осколок пролетел вдоль траншеи, кажется, в сантиметрах от микрофонов шлема: фрррррр… И снова…

Танн… Таанн…

Пыль не успевала оседать. Сплошная серая пелена. Аким дважды протирал камеры и считал разрывы… Он думал, что на этот участок обороны упадёт десяток мин… Нет, на это раз всё было всерьёз. Саблин насчитал двадцать два разрыва, прежде чем мины перестали прилетать на передовую траншею четвертого узла.

— Все живы? — спрашивает Аким, вставая и проверяя привод на правой «ноге».

— Казак Уманович, — с видимым трудом отвечает его боец, — ранен.

— Что с тобой?

— Бок, кирасу преломило, осколком… кажется… — глубоко дыша, отвечает Уманович.

— Кровотечение?

— Есть мальца…

— Ельнин, — сразу вызывает Саблин казака, который служит в том же отделении, что и Уманович. — Ты цел?

— Так точно, — отвечает казак; он уже всё понял и добавляет: — Уже иду к Умановичу. Отведу его к санитару.

И тут, после почти стихших шумов, один казак хрипло говорит, вернее, почти кричит, словно напоминает братам, словно упрекает их в их спокойствии:

— «Крабы!» Близко уже… — не сразу Аким узнаёт по голосу обычно уравновешенного казака Сапожникова.

Нужно успокоить всех, и урядник отвечает казаку через общий канал:

— Вижу я, работай спокойно…

Он взбирается повыше, выглядывает из окопа и почти сразу через матрицу ПНВ видит серую картину, в которой два механизма, переваливаясь на комьях вырванного гранта, буксуя в оседающей пыли, сваливаясь в ямки, тем не менее ползут в его сторону. А один прямо на него. Барахтаются на неровной после мин и снарядов поверхности, но движутся, с непреклонной волей, присущей машине. Старые «крабы» были намного больше этих. Раза в полтора точно. В тех было больше взрывчатки. Но они были, что ли, «потупее» нынешних, да и попасть в старых труда не составляло. А эти были заметно мельче, но зато они стали проворнее. Они даже научились прятаться в ямках или за камнями, замирать там, выглядывая наружу, оценивая ситуацию, научились менять направление движения.

«Раз, два… Вон ещё один… Три… И ещё два…».

Пять штук. Бегут, перебирая своими паучьими лапами, вперёд, стараются. Прошли, значит, минные поля. Проскользнули между мин. И теперь торопятся найти свою цель. Времени у них немного. Аккумуляторы-то махонькие. Поэтому и спешат к траншеям…

А туда их никак нельзя допускать. Там механизм притаится и замрёт, почти невидимый среди комьев грунта, и будет ждать приближения человека. А если тот не будет приближаться, так он снова начнёт двигаться, потихонечку, короткими перебежками, чтобы не быть обнаруженным, и так будет таскаться по дну окопа, пока не найдёт кого-нибудь, кому можно будет вцепиться своими «лапками» в голень, или просто не взорвётся под ногой. В них всего двести граммов взрывчатки, но этого вполне хватит, чтобы искорёжить приводы на «ноге» даже самой тяжёлой брони. А также изувечить и саму ногу. Ногу человека.

Нет, их нельзя допускать до траншей. Саблин поднимает дробовик, одновременно переводя предохранитель в положение «огонь». Упирает в плечо и сразу стреляет. И промахивается… Картечины поднимают пыль рядом с опасным механизмом.

«Давно не стрелял».

Это он так себя оправдывает. На дистанции тридцать метров он не должен был промахнуться в «краба», который подзавяз в пыли. Вторым выстрелом он разбивает подвижную мину, только паучьи ноги разлетаются в разные стороны. Он снова целится, и ещё один «краб», не сдетонировав, разлетается на куски. Он поводит стволом в сторону в поиске следующей цели… И видит, что за теми пятью, что он насчитал, на него ползёт ещё десяток передвижных мин… Если не больше. А у него в дробовике всего два патрона, и придётся перезаряжать…

— Милевич! — сразу говорит Саблин, разбивая выстрелом ещё один механизм.

— Тут, господин урядник, — мгновенно отзывается связист.

— Иди постреляй чуть-чуть.

— Есть.

И пока радист подбегает, Саблин снова стреляет, на этот раз уже прицеливаясь… И опять промахивается. Картечь разносит грунт прямо под механизмом и даже откидывает его чуть назад, но он тут же устремляется вперёд, ведомый программой и сенсорами.

«Да твою же мать! Хорошо, что молодой казак ещё далеко, не видел!».

Следующим выстрелом он всё-таки достаёт ближайшего «краба», и тот детонирует. На мониторах в шлеме Акима приглушённый компьютером взрыв превращается в белую вспышку, разливающуюся медленным пятном, а пока мониторы восстанавливают изображение, он присаживается и начинает привычными движениями быстро снаряжать своё оружие. Берёт только патроны с картечью и ловко, почти мгновенно, загоняет их в дробовик. Один в ствол, четыре в магазин. Передёрнуть затвор, и всё — оружие готово для стрельбы. Он уже снова выцеливал, когда рядом затарахтела «тэшка» радиста…

Та-та… Та-та… Та-та…

Один из крабов подорвался на мине, а остальных они довольно бодро разнесли на запчасти. Оказалось, что молодой радист стреляет вполне себе… И, словно обидевшись на то, что ни один из их механизмов не достиг цели, НОАКовцы снова накрывают их позиции минами.

Милевич присел недалеко от командира, метрах в десяти, и меняет в винтовке магазины, делает это демонстративно, словно хочет показать Саблину, что вовсе не боится близких разрывов.

— Милевич, — окликает его Саблин. — Так близко сидеть не нужно, накроет одной миной сразу двоих. Уходи отсюда…

— Есть, — сказал радист.

Едва Саблин отдал этот приказ, как ему в шлем прилетает здоровенный ком сухого грунта. И Саблин жалеет, что сейчас он не пользуется тем, что столько раз спасало его раньше. Он давно уже не брал в руки свой щит. А он сейчас был бы кстати. Аким уже собирается и сам уйти из передовой траншеи в узкий ход сообщения — вероятность, что мина залетит туда, всё-таки пониже — и в это мгновение почти на то место, где сидел радист… прилетает мина.

Его взрывной волной опрокидывает на бок… И сразу в ушах повисает противная, как будто звенящая тишина. А по его броне барабанят комья грунта. Система перезагрузилась, и программа тут же погнала на монитор список узлов и агрегатов костюма. Саблин мог бы остановить текст, но он хотел знать, есть ли повреждения в броне. Заодно приходил в себя, вспоминая старую казацкую байку о том, что снаряды и мины дважды в одно место не прилетают.

Глава 6

Снова его забросало грунтом.

«Зараза, ну не может быть, чтобы так точно клали без коптера!».

Мины прилетают и прилетают, и ему кажется, что все они летят именно сюда, на четвёртый узел, и рвутся рядом с ним, хотя, конечно, это не так. Аким уже думает, что ему тоже нужно уйти подальше от переднего края, затаиться там, в узком ходе сообщения.

Тут, тем более без щита, даже в своём доспехе он чувствует себя почти беззащитным. Но он ещё не знает, что это всё — только начало тяжёлого утра. И вот оно начинается по-настоящему.

— Это казак Антонов, я ранен.

Антонов говорит в общий эфир. На это должен в первую очередь откликнуться взводный медик Тищенко. Но о нём ничего не слышно, он числился в отделении Клюева, а что с ним, Саблин всё ещё не знал. Поэтому спросил у казака сам:

— Ты на четвёртом?

— Да… Тут… Рядом с вами, — отвечает раненый, кряхтя и переводя дух.

— Ельнин, ты если Умановича отвел, приходи за Антоновым.

— Иду, — отвечает Ельнин.

А Аким думает, что на четвёртом узле остался только он, и продолжает:

— Связист, подготовь запрос в «сотню», пусть «медичку» высылают, и напиши, чтобы медиков прислали. Мы без медика.

— Готовлю, подписать надо.

— Иду.

Он не успевает сделать и пяти шагов, когда рядом с ним снова разрывается мина. В окоп не залетела, но ударила так близко над головой, что от взрывной волны снова стал перезагружаться компьютер. Саблин присел, тихо матерясь и надеясь, что ударом не снесло камеры или микрофоны со шлема. И как только загорелся индикатор: «системы связи — нормально», он произнёс с раздражением:

— Всем говорю, над нами где-то дрон висит, — и добавил: — Прямо над нами — уж больно бьют прицельно. Посмотрите и, если найдёте, сбейте его на хрен.

В том, что дрон был совсем рядом, Аким не сомневался. Будь он в трёх-четырёх километрах, через висящую над позициями пыль он ничего бы не разглядел.

В узком окопе, что вёл от блиндажа к передовой траншее, он нашёл радиста и подтвердил командирским кодом запрос машины эвакуации раненых. Нужно было выяснить, что там с РЭБом. И он спрашивает:

— Величко, ну что там у тебя?

— Откапываем, — почти сразу отвечает командир отделения, — казаки вроде живы, твой зам там… Помогает с той стороны.

«Каштенков жив».

До этой минуты он старался не думать о потере своего старого товарища, занимая мысли текущим боем. Мало того, он чувствовал, что ему сейчас не хватает Сашки.

«А на связь не выходил, потому что блиндаж операторов РЭБ так же экранирован, как и блиндаж командира».

Это была хорошая новость, но бой ещё продолжался, а на четвёртом узле, кроме него, казака Сапожникова да радиста, никого не было. А именно тут «крабы» изрядно проредили минное поле. Саблин боялся, что именно здесь китайцы и ударят. Не зря же они сюда запускали «крабов».

— Вызови мне «девятку», — говорит он Милевичу. И тот сразу начинает выполнять приказ…

И тут мина бьёт рядом с ними. Ход узкий, в него мина не влетела, взорвалась над их головами, но и этого было немало. То ли осколками, то ли грунтом ему сбило правую переднюю камеру. И пока искал в кармане и вставлял новую, Саблин орал в эфир:

— Ещё раз говорю, всем искать дрон, он где-то над позицией или рядом! Ищите, это приказ!

Радист ещё до конца не пришёл в себя после взрыва, но Аким хватает его за рукав пыльника и тащит от этого места подальше. Уж больно велика вероятность, что дрон их «видит» и оператор снова наведёт на них миномёт.

— Ну, ты в порядке? — спрашивает урядник у связиста, когда они снова присели на дно узкого хода.

— Да.

— «Девятку» вызывай.

— Уже вызвал, — Милевич снова колдует с планшетом и вдруг говорит: — От них сообщение… Уже: вот.

Он разворачивает планшет к командиру, и Аким, откинув забрало шлема, сам читает. А сообщение короткое, чёрные буковки на зелёном фоне:

«Веду бой, подкрепление выслать не могу. Шестнадцатый».

Саблин всего на секунду задумывается. Соседей и справа, и слева связали боем, его засыпают минами, «крабы» пробили проходы в минных полях… Сомнений у опытного воина не осталось никаких:

«Будет атака… Настоящая атака… „Крабами“ и миномётами дело не закончится».

И он говорит радисту:

— Давай «сотню».

— Есть. Готов…

Саблин диктует:

— Высока вероятность атаки на моём участке, прошу выслать подкрепление. Тридцать первый.

Радист через пару секунд протягивает ему планшет, и он подтверждает сообщение. Оно уходит в штаб его «сотни». А обстрел его позиций не прекращается.

И снова хочется вдавиться в стену траншеи после близкого разрыва. Снова он слышит, как в наушниках фырчат крупные осколки над головой. И он прекрасно понимает: новые раненые — это дело времени. Тем более после того, как Сапожников, в который уже раз, сообщает на весь эфир:

— «Крабы» на четвёртом участке.

«Вот… Ещё одна волна… Это понятно, они теперь так и будут наваливаться здесь, на четвёртом узле. Поняли, что пробили проходы в минных полях, сюда бросят и пехоту; понимают, сволочи, что на этом участке соседи с „девятки“ нам ничем помочь не смогут. От них наш четвёртый узел далековато».

Но думать об этом некогда. Оставив радиста на месте, сам, не разгибаясь, движется к передовой траншее.

А пока шёл туда, услыхал рапорт:

— Казак Шульга. Коптер противника уничтожен.

— Молодец, Шульга, — радуется урядник, задрав камеры в небо и ничего там в пыли не разглядев. — Напомни мне потом.

Конечно, медаль за такую мелочь не положена, но официальную благодарность от командира казак заслужил безусловно. И, как будто подтверждая слова Шульги, вскоре мины на позицию падать перестают. Радоваться рано, этот дрон-наблюдатель, конечно, у китайцев не последний. У них этого навалом, впрочем, у них всего навалом.

На передке он снова занимается тем, чем командир взвода заниматься не должен. По идее, его и быть там не должно. Саблин нехотя снова зовёт к себе радиста. Отбиваться на передовой — не дело радиста, но пока мины не летят…

— Та-та… Та-та… Та-та…

Стреляет, как учили, попадает… Этот Милевич — толковый парень…

Снова все слышат, как орёт Сапожников, орёт в общий эфир:

— Снайпер! Снайпер бьёт!

«Ну вот, если снайперы противника уже не прячутся и обозначились, значит, дело вот-вот начнётся».

— Не торчи над бруствером, — говорит Саблин радисту по «близкой» связи, и едва он договорил, как один за другим, с глухим, тупым звуком, взметнулись перед ними два больших фонтана грунта и песка.

— Пулемёт! — орёт Сапожников так, как будто в первый раз оказался под огнём.

— Милевич, долго над бруствером не торчи… Выстрелил — присел, перешёл на другое место, — говорит урядник и идёт по траншее к Сапожникову.

Подходит и говорит немного раздражённо по «близкой» связи:

— Матвей, ты чего так орёшь?

А тот, словно не понимая раздражения командира, продолжает стрелять и орать, и при этом ещё указывать рукой вперед:

— Вон… Где кактусы были, там мин почти не осталось, — он делает выстрел, разбивает очередного «краба» и снова показывает: — и вон там, правее, тоже. Всё… Нет мин на этом участке. Тут пойдут… Попрут ещё до рассвета!

И не закончил он фразу, как прямо перед ними в грунт бьёт пуля и, расшвыривая комья, ударяет казака прямо в горжет. [1] Под шлем.

Удар откидывает Сапожникова от бруствера. Саблин присаживается рядом, хватает товарища и слышит, как тот кашляет.

— Матюха, — они знакомы с детства, Аким даже думать не хочет, что с его старым знакомцем может случиться что-то нехорошее, — Матвей, ты как?

— Вдарило сильно, — сипит Сапожников. Он кашляет.

Это ему очень повезло, что пуля сначала зацепила грунт, а потом ещё влетела в горжет.

— Пробитие есть? — волнуется Саблин.

— Да нет… — кряхтит Сапожников и пытается подняться. — Пристрелялся, сволочь… Надо же!.. Попал-таки с третьего выстрела… Тля песчаная…

Каким-то чудом самый край камеры зацепил это…Аким видит, как в траншею валится что-то, вовсе не похожее на ком грунта… Не бывает у грунта сегментированных подвижных лап…

«Краб!».

«Краб» в его траншее. Он сразу, придавив Матвея к земле, вскидывает дробовик и с перового выстрела разносит подвижную мину. Она взрывается.

— Вот, — пыхтит под ним Сапожников и очищает камеры от пыли, — доползли, значит.

А урядник поднимается к брустверу и тут же делает три выстрела, тремя патронами разбивая двух «крабов». И сразу прячется вниз, а из бруствера начинают разлетаться куски грунта.

Это пулемёт. Теперь так и будет. «Крабы» будут наползать волнами, а за ними пойдёт пехота противника; а чтобы по пехоте не били, пулемёты, снайперы, миномёты будут беспрестанно накрывать огнём бруствер и передовую траншею.

— Самохин! — вызывает урядник, перезаряжая дробовик.

— Тут, — сразу отзывается командир первого отделения. — Я почти всех откопал. Все живы.

— Понял. Пришли трёх человек на четвёртый участок, — приказывает Аким.

Саблин снова поднимается к брустверу и уничтожает первым же выстрелом торопящуюся к нему передвижную мину. Окидывает быстрым взглядом пространство…

Сапожников прав… Тут, перед ним, всё перепахано взрывами, «крабы» и мины взорвались, оставляя небольшие ямки повсюду. Ещё вчера вечером тут были надёжные полосы из мин в двадцать метров шириной, от них остались только небольшие нетронутые взрывами куски, пехота спокойно может тут двигаться.

Он присаживается за бруствер. Слушает, как стреляет Сапожников, и вспоминает расположение… Если противник всё-таки спустится в окопы… где лучше его останавливать?

Бой в окопах.

«Ладно… Не впервой…».

Тут у казаков будет преимущество. Китайцы не смогут использовать в полную силу своё оружие, ни пулемёты им тут не помогут, ни снайперы, а броня у пластунов намного лучше, чем у китайских пехотинцев. Так что здесь, в траншеях, всё будут решать щиты и гранаты. Ну и опыт, конечно.

«Придётся отсекать противника с двух сторон, с третьего и пятого участков, и главное — не дать ему пройти дальше блиндажа четвёртого узла. Надо будет подготовить мины».

Это была обычная практика обороняющихся казаков. Народа в сотнях мало, а участки обороны всегда большие, вот в самый жаркий час пластуны и ставили в свои траншеи мины, чтобы не дать пехоте противника свободно перемещаться по обороняемому рубежу. Но это дело последнее.

Последнее…

Сейчас урядник даже не знал, сколько у него человек в строю. Саблин уже потерял двух бойцов ранеными. Смогут ли участвовать в бою операторы РЭБ и его помощник Каштенков? А что с Клюевым и тремя казаками из его отделения, он вообще понятия не имел.

Аким быстро выглядывает за бруствер — нет ли «крабов» — и тут же, чтобы не получить пулю от снайпера или от пулемётчика противника, прячется обратно. Он ничего не увидел, хотя Сапожников ещё постреливал справа. Аким направляется к радисту и находит того сидящим на дне траншеи. Командиру сразу не понравилась поза Милевича.

— Милевич, ты чего? — Аким присаживается на колено рядом.

— Задело меня, — отвечает радист. Правую руку он прижимает к груди, а левой поднимает винтовку, вернее обломки на ремне, которые недавно были оружием.

— Почему не сообщил о ранении? –спрашивает урядник, а сам берёт правую руку радиста и рассматривает её, видит разбитый привод «плеча», свисающую из локтевого шарнира проводку.

— Устава не знаешь, что ли?

— Да я не ранен, — отвечает Милевич. — Рука болит, но крови нет. Снайпер подловил меня, малость не рассчитал.

— И как я буду теперь без радиста? Второй радист с Клюевым был, — Аким знает, что сам в этом виноват… Нельзя, нельзя последнего радиста тащить на «передок» во время боя.

Надеялся, что ерунда… «Крабы», всё обойдётся… Но Милевич говорит ему, словно пытается успокоить или оправдаться:

— Так вы не беспокойтесь, господин урядник, я проверил, рация цела. А я уж как-нибудь…

— Как-нибудь, — повторяет Аким и слышит, как за ними, где-то уже возле блиндажа, разрывается мина.

Саблин опять задирает камеры в небо. В принципе, он не сомневался, что китайцы снова запустят коптер, а сам говорит:

— Снайпера́, на четвёртом участке снайпер житья не даёт, нужно его подуспокоить.

Снайпер и его второй номер ответили, что идут. А урядник, всё ещё разглядывая небо, сказал уже радисту:

— Милевич… Ты от меня теперь ни на шаг.

[1] Горжет — подвижная часть брони, опирающаяся на кирасу и частично на шлем.