Глубокий рейд

Глава 7–8

Нужно было всё-таки выяснить, что там с Клюевым, и он вызывает Самохина.

— Андрей, что с шестым узлом?

Он специально не говорит: «что там с Клюевым?», как будто если спрашивать просто про блиндаж, то вероятность того, что Клюев и его казаки целы, будет выше. Всё это обычные боевые предрассудки, давно въевшиеся в воюющих людей. Нельзя произносить слово «последний», если речь идёт о человеке… Нельзя спрашивать о человеке, который на задании, жив ли он; если не спрашивать, то он обязательно будет жив. А если спросить… Нет… Нет, про такое спрашивать нельзя. Есть ещё куча всяких маленьких словесных табу. Хотя всё это ерунда…

Знает Аким: сколько не придумай ритуалов в надежде обмануть смерть, её не обманешь, но всё равно он соблюдает эти старые правила.

— Блиндаж уничтожен. Завален. Клюев, гранатомётчики, оба, и медик Ромейко в блиндаже, остальные со мной, — докладывает Самохин. И не дожидаясь от командира следующего вопроса, продолжает: — Песок мы сгребли уже, а тут… Бетон в крошево. Перекрытия разломило… Работаем.

— Долго вы… — выражает неудовольствие урядник.

— Так по нам мины летели и летели, только сейчас полегче стало. Выворачиваем куски потихоньку, — оправдывается приказной.

Он не говорит, слышно ли ему что-то с той стороны из-под обломков, но Саблин, да и все казаки взвода, по одному лишь его тону всё понимают. Тон у Самохина нерадостный.

— Иду к тебе, — говорит Аким, он хочет сам всё видеть. Нехорошее чувство, не покидавшее всю сегодняшнюю ночь, стало вдруг острее. Ощутимее.

Пока что всё обходилось для него не так уж и плохо. В его взводе до сегодняшнего дня даже раненых не было. А сегодня… Да, били его крепко, по науке, но людей он ещё не терял, и вот эти слова Самохина: «бетон в крошево»… В общем, он должен был видеть всё своими глазами. И уже двинулся по траншее к пятому узлу, как снова на весь эфир заголосил Сапожников:

— Кажись, пехота пошла!

Саблин остановился, и Милевич, идущий за ним, едва на него не налетел.

— Кажись? — спрашивает Аким. — Матвей, так пошли они или нет?

— Пошли, пошли, — почти радостно сообщает казак. — А ещё новую волну «крабов» пустили.

Не успел он закончить, как прямо туда, где должен был быть Саблин, за угол траншеи, прилетает мина. Влетает и рвётся. Всё вокруг чернеет. Аким протирает камеры.

«Слава Богу, да и Сапожникову», — думает урядник и сразу говорит в общий эфир:

— Казаки, дрон… Снова все поднимаем камеры, опять висит над нами эта зараза, не собьём — китайцы минами нас изведут. Ищем дрон, — и продолжает: — Самохин… Андрей… Ты давай там побыстрее.

— Есть побыстрее, — обещает приказной невесело.

Теперь нет смысла идти к Самохину, теперь самая горячая точка вверенного ему участка — это четвёртый узел. Саблин разворачивается, протискивается через Милевича в траншее и спешит к четвёртому блиндажу. Он сам хочет видеть пехоту противника. И уже прикидывает новое сообщение в «сотню». Тем не менее не забывает про остальное:

— Величко, ты моего зама откопал? Где он есть?

— Откопал, — отвечает Величко, — у него шлем там в блиндаже остался засыпан, он пошёл за запасным.

«Где он возьмёт запасной? Наш блиндаж тоже завален». У них на КП были и шлем запасной, и кое-какие узлы для быстрого ремонта, и нужное оборудование, и оружие новое. Сашка, наверное, пойдёт туда и найдёт только завал из бетона и песка.

Но Саблин недооценивал своего зама.

— Я уже всё нашёл, у раненых забрал шлем, — сообщает Каштенков в общий эфир. — Уже иду к тебе на четвёртый.

— Давай, — Аким рад слышать голос своего товарища. Он жив, здоров — это главное. Может, Саня и не самый умный из его знакомых казаков, но уж точно один из самых стойких. У них много за плечами всякого нелёгкого, того, что они прошли вместе.

Пока добрался до передовой траншеи, не упало ни одной мины, видно, НОАКовцы берегут этот дрон, близко к позиции его не подводят, а издали, через пыль, им мало что видно. Впрочем, они просто могут ждать, когда их пехота подойдёт поближе, и тогда высыпать на позицию казаков целую кучу этой гадости.

В одном из проходов он замечает двух казаков, по длинной винтовке узнает их. Это снайпер Рогожкин и его второй номер Рыжков. Они сидят на дне траншеи, их забрала открыты, казаки курят. Он ни слова им не говорит. Ни про перекуры во время боя, ни про открытые забрала, которые в бою, по уставу, открывать нельзя.

Когда начнётся настоящий бой, они станут главной силой, что будет удерживать наступающих на расстоянии от траншеи. И, естественно, в них полетит всё, и миномётные мины, и гранаты, и пулемёт противника их будет накрывать, и снайперы китайцев. Им придётся всё время менять позиции… После каждого выстрела… Рассвет для них лёгким не будет.

Он проходит дальше и, даже не разобрав, что за казак сидит под бруствером, встаёт рядом и смотрит перед собой, фокусируя камеры.

Тысяча сто… Тысяча шестьдесят… Тысяча двадцать метров… Он насчитывает девять фигур… Конечно, их больше, только дальше торчать над бруствером нельзя, и он спускается вниз.

— Милевич!

— Я тут, господин урядник…

— «Сотню» набирай…

— Набрана, как раз сообщение из «сотни» пришло, — отвечает радист, заглядывая в планшет.

— Что там?

— Пишут, что высылают эвакуационный транспорт для раненых.

— А про подкрепление?

— Пишут, что резерв пока формируется. Приказывают держаться.

— Держаться? Пиши: участок атакован пехотой… — он злится и на секунду задумывается: «нет, не будут китайцы атаковать одним взводом так хорошо укреплённые позиции»; и продолжает диктовать: — … в количестве двух взводов при поддержке миномётов, у меня значительные потери, в строю осталось менее пятнадцати казаков. Тридцать первый.

Он подтверждает сообщение и отправляет его. И снова поднимается к брустверу, снова вглядывается в приближающегося врага. Девятьсот шестьдесят… Девятьсот пятьдесят… Девятьсот десять… Теперь он насчитал только в первой волне семнадцать человек.

«Точно, два взвода! Не меньше».

И тут же в бруствер бьют две пули. Пулемёт. Не то чтобы близко, но всё равно неприятно. Пулемётная пуля даже с тысячи метров не оставит шанса на выживание, если правильно попадёт в шлем.

Он присаживается и слышит:

— Аким, ты тут?

Это Каштенков. Он показывается в ходе сообщения.

— Тут… — отвечает Саблин. Он рад, что его заместитель наконец нашёл его. И конечно же, рад, что Сашка, который его последнее время изрядно раздражал, вообще жив.

Каштенков присаживается рядом с ним и Милевичем, на что казак Сапожников, стоящий у бруствера в десяти шагах от них, замечает им с ехидством через СПВ, чтобы другие не слышали:

— Молодцы вы, отцы-атаманы, кучно сели, ещё и радиста рядом посадили… Ага, чтобы одной миной всех троих накрыло.

— Не гунди, не гунди, Матюха, — беззлобно отвечает ему Каштенков, — за «крабами» следи. Не пропусти, — и продолжает, обращаясь уже к Саблину: — Слушай, пулемёт наш на шестом узле был, у Клюева, пусть Самохин его сюда тащит, если откопал, а я пока точку под него оборудую.

Сашка пулемётчик, и пулемётчик неплохой, но Акиму эта идея не по душе. Пулемётная точка — одно из самых опасных мест в бою, он не торопится соглашаться. А Саня говорит дальше:

— Давай, а вторым номером я… да вон хоть того же Матвея возьму, он знает, как от мин прятаться.

Сапожников слышит их, смеётся:

— Хе-хе… Нет, нешто я дурной к пулемёту становиться? Нет, спасибочки, я как-нибудь с винтовочкой повоюю…

И тут же рядом бьёт мина, осколки шуршат в воздухе. Опытный Сапожников сползает вниз и ругается:

— Слышь, отцы-атаманы, разбредитесь вы… По вам же целят миномётчики. Дрон вас видит.

Конечно, он прав, и Саблин, Каштенков и Милевич скрываются в узком ходу сообщения. И там Сашка не успокаивается:

— Ну что, несём пулемёт сюда?

Да, пулемёт сюда нести было нужно. Если позиция будет отдана, обязательно вызовут его к руководству и спросят: а отчего же ты, урядник Саблин, не стянул все огневые средства к участку прорыва?

Да, спросят, и поэтому он отвечает Сашке:

— Саня, мысль правильная, но сначала ты давай пробегись по блиндажам и собери все оставшиеся мины. А потом уже и пулемётом займёмся.

— Мины? — переспрашивает Каштенков. — Минировать проходы будем? Думаешь, не удержим первую траншею?

— Саня, иди ищи мины, — говорит Саблин назидательно. — Китайцы идут, а мы тут беседуем. Вперёд.

— Есть искать мины, — соглашается Каштенков и встаёт. — Самохин, у тебя на узле мины оставались? — тут же останавливается, так как Милевич произнёс удивлённо:

— Танк!

— Что танк? — спрашивает Каштенков вперёд командира.

— Танк сообщение прислал! — продолжает радист.

— Какой танк? — не понимает Сашка. А Саблин тянет у радиста планшет. — Дай-ка сюда.

Он открывает забрало и читает сообщение, а потом ещё раз и, уже закрыв шлем, говорит по СПВ Сашке и Милевичу:

— Танкист пишет, что будет на позиции ведения огня через двенадцать минут, просит сразу обозначить цели.

— Так что, за минами не идти? — не понимает Саня.

— Иди танк встречай, — говорит ему Саблин. — А я займусь целями.

Надо бы, конечно, покурить, но времени у него нет. Танк торчать долго с ним не будет. Уж больно лакомая цель для артиллерии противника. Поэтому Аким снова пошёл к передовой траншее. Пошёл определяться с целями и приоритетами.

Утром, когда уже всё стихло, когда раненых и погибших уже увезли, приехал на его позицию сотник Моисеев. И не один. С ним был хорунжий Вехов, а из полка приехал есаул Маленков.

Прошлись они с урядником по траншеям, засыпанными осколками от мин, посмотрели на разбитые блиндажи, на огромные воронки от тяжёлых снарядов. Есаул минут десять расспрашивал Акима о том, как шёл бой. «А как случилось это? А как произошло то? — он оказался человеком довольно въедливым. — А вы что предприняли? А почему так не сделали?». Саблин как мог ему отвечал, и вроде всё у него выходило складно. Всё понятно. А в конце, когда они стояли у того, что осталось от шестого блиндажа, есаул, разглядывая куски битого бетона, произнёс:

— Урядник, я жду от вас подробного рапорта. Мне важно знать всё, все мелочи. Разбейте все события по времени.

— Есть разбить по времени, — отвечал ему Саблин, а сам думал: «Хрен я там это время вспомню. Придётся по планшету радиста смотреть».

— С рапортом не тяните, я буду ждать, — сказал есаул.

И сказал он это так, что и не понять, доволен ли услышанным или нет. А когда начальство уезжало, Вехов остановился и напомнил уряднику:

— Слышь, Аким, ты это… всё оружие, что сломано, собери. Ничего не выкидывай. Списки утраченного снаряжения составь, у тебя образец должно быть, ты это… отнесись к этому внимательно. Это важно, понял?

— Понял, — отвечал Саблин.

— Собирайтесь потихоньку, менять вас будут сегодня, — продолжил хорунжий, и на прощанье он пожал Саблину руку.

А уже примерно через час на позиции приехали «инженеры». Стали смотреть, что можно восстановить на глазах у противника. Они же помогли казакам Саблина вытащить из-под обломков блиндажей остатки снаряжения и амуниции. Искорёженные станции РЭБ, генераторы, помятые ящики с боеприпасами, в общем, всё, что можно было ещё использовать или списать.

И в тот же день его взвод сняли с участка «десять шестьдесят один». Вот так и решился вопрос с пропавшими минами, решился сам собой. Теперь про них и не вспоминал никто.

Всё поломанное, утраченное погрузили на транспорт и отвезли в полк. Ко всему собранному добавлялись доспех и оружие, получившие повреждение непосредственно на самих казаках. Винтовка и кираса с «плечом» Милевича были тут же.

Глава 8

Саблин думал, что это всё, как обычно, сделает писарь в штабе «сотни», а он только подаст документы, списки погибших и раненых. Он и подал. Двое погибших: приказной Клюев и гранатомётчик Варежко. Пять раненых и четверо условно раненых. То есть четыре казака были не в строю, но поражения их были не тяжелы, и везти их в госпиталь не было нужды. В общем, список Аким подал, а писарь Савицкий, человек, в общем-то, неплохой, а от службы отстранённый из-за неизлечимой болезни ног, и говорит ему:

— Подсотенный приказал, чтобы похоронки писали взводные. Если не знаешь, что писать, — вот, — писарь протягивает уряднику небольшой листочек бумаги. — Это образец.

— Что? — не понял Саблин, но бумажку взял в руки, уставился на неё. — Мне самому похоронки писать?

— Приказ подсотенного, — Савицкий развёл руками: ну я-то тут при чём, моё дело маленькое.

Саблин вышел из штабной палатки, а Сашка, который стоял и курил со знакомыми казаками, по лицу, что ли, всё понял и спрашивает:

— А что случилось-то?

— Да Савицкий говорит, что похоронки теперь мне писать. Говорит, подсотенный распорядился это дело взводным передать, — отвечает урядник своему заместителю.

А тот бросает окурок и смотрит на своего товарища и качает головой: нет, нет.

— Чего ты? — спрашивает Саблин.

— Даже ничего мне не говори про это!

— Что? — спросил Аким, поначалу не поняв, о чём говорит товарищ, но когда понял — уточнил: — Это почему?

— Я ничего писать не буду, я с Варежко на одной улице живу, я его Надежду знаю, детей его… Я ничего такого написать им не смогу… Нет, Аким, нет.

«Но кто-то должен это сделать, кто-то из казаков должен сказать или хотя бы написать близким погибших хоть какие-то слова».

И, признаться, Саблин думал, что Саша ему поможет в этом. Ну а кто ещё должен в таком деле помогать?.. Но, как выяснилось…

«Сашка ещё та рыба стеклянная!».

— А я тебя и не просил, — чуть раздражённо говорит урядник. Его раздражение можно понять… Впрочем… Каштенков всегда был таким: как какая-то неприятная работа, так он сразу отползает. Ну или пытается это сделать…

— Ну вот и хорошо, — заканчивает этот неприятный разговор Каштенков. — Подсотенный приказал похоронки писать взводным, вот как стану взводным, так и буду писать.

— Ты по утраченному снаряжению всё переписал? — спросил Аким у своего зама.

— Вот, — Сашка показал целую кипу небольших листков, достав её из сумки, — всё записал, Куницкий сказал, что ничего нового не получим, пока всё ломаное не сдадим и не принесём квитанции. Квитанции! — повторил Каштенков важно. — Это серьёзно, это тебе не в китайцев стрелять. А вот с квитанциями мы уже с полкового склада всё получать будем, у него нет столько запчастей от бронекостюмов.

Вахмистр Куницкий знал, что говорил. И Саблин тогда произнёс:

— Ну раз всё, то надо в полк ехать.

— Может, поедим сначала?

— Может, в полку поедим?

— Слушай, не люблю я там есть, — морщится Каштенков, — там сутолока вечная, народу прорва, у кондиционеров не сесть, и порции маленькие дают.

— Ну, это уж неправда твоя, — не соглашается насчёт порций Саблин. Сутолока — да, у кондиционеров вечно все места заняты — тоже верно. Казаки там могут под кондиционером чаи часами гонять, но порции в полковой кухне ничем не хуже, чем на кухне их четвёртой «сотни».

— Да я тебе говорю! — оживился Каштенков. — Не только я замечал, что у них там порции меньше. Гарасимов тоже. Это, кстати, он мне сказал, а я уже с его слов стал приглядываться. Пригляделся — и вправду меньше.

С ним лучше не спорить, Аким давно это понял, Саня всегда найдёт несколько доводов и ещё пару свидетелей вспомнит. Так что спорить с ним он не собирался. Но ему и не пришлось, у штабной палатки их встретил подсотенный Черкас.

— О, Саблин, Каштенков! Здорово, казаки!

— Здравия желаю, господин подсотенный, — нескладно отвечали урядник и зам.

— Так, — он разглядывает их с явной претензией, — вы вчера машину забрали и угнали её в полк.

— Ну да, там утраченное снаряжение. — отвечал ему Аким.

— И что, почему не списали утраченное? Долго вы мне ещё транспорт будете мариновать? Думаете, у него нет другого применения?

— Так вот уже едем! — заверил командира Каштенков. И показал ему все подготовленные бумаги. — Вот только закончил оформлять. Сами же понимаете, сколько тут писанины…

— Кстати, насчёт писанины… Аким, рапорт написал? — интересуется подсотенный.

— Так точно.

— Ну вези, не тяни. Там ждут его.

— Есть, — отвечает урядник, а сам думает: «А откуда он знает, что рапорт ждут. Неужели из полка справлялись уже?».

Штаб Второго полка расположен у подземных источников. Палатки стоят рядом с насосами, качающими воду. Тут воды хоть залейся. Помывочные работают круглосуточно, и вода отличная. У большой штабной палатки их вахмистр Волошин и высадил, а сам поехал грузиться водой и провиантом. Саблин и Каштенков разделились, урядник пошёл искать есаула Маленкова, а Каштенков –грузовик с разбитым снаряжением. И договорились встретиться в полковой столовой, пообедать там, а потом и помыться как следует.

Вот только Маленкова Акиму искать не пришлось, тот встретил его у канцелярии, почти у входа в большую палатку.

— Урядник!

— Здравия желаю, господин есаул.

— Рапорт привезли?

— Так точно, — Саблин полез под пыльник и вытащил бумаги. — Вот.

— Следуйте за мной, — приказал есаул, взяв бумаги, и сам пошёл в совещательную часть палатки, где на длинном столе были разложены карты.

— Садитесь, — приказал Маленков, указав на самый конец длинной лавки у стола; сам, сдвинув часть карт, сел с другой стороны, напротив. Развернул бумаги и, разбирая не очень-то хороший почерк урядника, начал читать, а потом поднял голову и спросил:

— А почему печатать не стали?

— Я… Много слов… Долго печатаю, — ответил ему Саблин. — Мне на бумаге сподручнее…

— Сподручнее? — понимает есаул. — Угу… Ну а заместитель ваш чего не помог?

Тут Аким совсем не по уставу махнул рукой: это бесполезно. И есаул снова начал читать. А к ним подошли ещё два офицера; одного из них, сотника Тихонова, Саблин знал плохо, этот офицер был не из его станицы, и по службе с ним урядник никак не пересекался, а вот второй был ему знаком хорошо. То был сотник Короткович, бывший командир сотни, в которой он служил. И есаул стал с ними вместе читать его рапорт, а через некоторое время Короткович и спрашивает:

— Так вы на КП оказались один?

— Так точно, спал у себя.

— Не по уставу, — продолжает сотник. — Где был дежурный во время начала боя? Кто это был?

— Это был младший урядник Каштенков, — говорит Аким. — Когда начался обстрел, ему сообщили, что накрыли шестой пост, он попытался связаться с постом РЭБ, выяснить, работают ли станции, но ему не ответили, и он меня будить не стал… Сам пошёл проверить, что с РЭБ. А там уже тоже были попадания, произошло пробитие перекрытий, разрушение генератора и возгорание, он с операторами РЭБ стал тушить огонь, и после очередного попадания в пост их там завалило.

— А радист на КП дежурил? — не отставали от Акима начальники. На этот раз спрашивал Тихонов.

— Как и положено по боевому расписанию. Но он тут как раз вышел, отлучился, — ответил урядник и добавил: — И слава Богу.

— Что значит «слава Богу»? — неприятно интересуется Короткович.

— Ну, прямо над его местом… прямо над местом, где сидят радисты, снаряд проломил бетон… И там такие… большие куски… обломки… упали на их место… На место радистов, — объяснил Саблин, — радиста бы помяло сильно, даже в броне.

— У вас про это ничего не сказано в рапорте, — заметил есаул, отрываясь от чтения.

— А должно быть, — продолжал Короткович.

— Исправлюсь, — обещал урядник. — Первый раз о таком бое пишу рапорт.

А Маленков продолжил чтение и уже читал на третьей странице. Он поднял глаза на Акима:

— У вас не указано, во сколько танк вышел из боя.

— Я… потерял время, — отвечал Аким, — тем более, я был на передке, а он работал у меня из тыла.

— А что вы делали в передовых траншеях? — интересуется сотник Тихонов.

— Давал целеуказания танку.

— Сами? Почему сами?

— К тому времени у меня было шесть человек раненых, да ещё шестой пост откапывали казаки, — вспоминает Саблин. — Мой зам был при танке… В общем, больше некому было.

— Это тоже нужно было указать в рапорте? — не отрывая глаз от бумаг, произнёс есаул. — Танк во сколько ушёл от вас?

— Не могу знать, — ответил урядник. — Не помню.

Хотя очень хотел сказать, что танк укатил с позиций уже через десять минут после того, как там появился. И все эти десять минут, стоя глубоко в тылу, танкист орал ему в открытый эфир, что его сейчас накроют, психовал и матерился, требовал от Саблина немедленно дать ему цели для огня.

— Командир танка пишет, что пробыл у вас на позициях тридцать две минуты, — заметил Тихонов.

— Не могу подтвердить, — почти не врал Аким. И тут же врал: — Не помню. Может, и тридцать.

— Эффективность его работы можете оценить?

— Пулемёт он накрыл точно, — произнёс Саблин. — Вторым снарядом. Больше нас пулемёт не донимал.

— Он пишет, что уничтожил снайпера противника.

— Нет, не уничтожил. Снайпер после отработки танка сменил позицию и продолжал работать по нашей передовой траншее, вёл огонь до конца боя.

— А как танк отработал по наступающей пехоте противника?

— Ну… первые два снаряда легли с недолётом, — вспоминал Аким. — Я скорректировал его, но потом такая пыль поднялась… Трудно сказать про остальные шесть снарядов… Вроде ложились туда, куда нужно… По первой цепи наступающих…

Ему не нравилось поведение танкиста, его ругань и глупые претензии. Сержант Васильев все эти десять минут ныл и всё время упрекал Саблина в некомпетентности и медлительности, но сказать, что танк приезжал зря и был бесполезен, Аким всё-таки не мог. Как ни крути, а пулемёт он угомонил, пехоту противника уложил на грунт и, что немаловажно, отвлёк на себя сначала все миномёты НОАКовцев, а потом ещё и их артиллерию. Дал пятнадцать минут передышки Саблину и его казакам.

— Пехота противника начала отступать после работы танка? — уточнил есаул, перестав читать.

— Нет, они стали отходить, когда ко мне подошли наши миномётчики, — вспомнил урядник.

— Всё это нужно дописать в рапорт, — заметил сотник Тихонов, протягивая Саблину карандаш. — Дописывайте, там у вас ещё есть место.

Аким взял карандаш и стал дописывать всё, что ему рекомендовали. Начальники сидели и терпеливо ждали, пока он запишет всё нужное, но и после этого его не отпустили, а стали дальше изводить вопросами. Но и у него были к ним вопросы, и когда есаул снова брал его рапорт в руки, он спросил:

— А вы ведь знали, что китайцы затевают атаку, господин есаул?

— Догадывались, — отвечает тот, заглядывая в бумаги. — Но не знали где. Сначала думали, что у вас на участке, потом считали, что на «двадцатке» попробуют. По расходу снарядов считали.

— Для этого мы разрывы считали? — уточняет Аким.

— И для этого тоже, — теперь отвечал сотник Короткович. — Но и статистку нам тоже важно знать. А как быстро, по-вашему, они обезвредили ваш РЭБ?

— По-моему… — Аким наверняка не знал этого, — … первыми же снарядами они РЭБ и накрыли.

— То есть они сразу знали, где ваша станция?

— Ну, мне так кажется. Мой зам Каштенков уже был в блиндаже рэбовцев, когда снаряды стали прилетать по КП.

У офицеров было к нему ещё немало вопросов, и, к своему сожалению, далеко не на все их вопросы Аким мог ответить. Это его немного огорчало.

«Как бы в бестолковые не записали».