Жест Евы (сборник)

Записки под зеленой обложкой

Как обычно, по воскресеньям около одиннадцати утра Марсель Леближуа задержался у края поляны посмотреть на играющих детей. К нему подкатился мяч, и он возвратил его нарочитым, но вместе с тем неплохо поставленным ударом. Игра возобновилась, а он взялся прикидывать в уме, о чем таком могли думать про него мамаши, рассевшиеся в тени деревьев на желтых металлических скамьях. Нравилось ему представлять себе, как кто-нибудь из них принимает его за известного в прошлом футболиста, может быть, даже чемпиона, который с грустью следит за ростом подающих надежду юниоров. Или за маститого ученого, простого и доступного, который бродит по Булонскому лесу и шевелит извилинами, пытаясь сблизить Луну с Землей. Или за услужливого банкира, американский автомобиль которого едет за ним где-то неподалеку… Мысль, что его могут спутать с кем-либо из упомянутых персонажей, на какое-то время приносила ему утешение. На самом деле в свои сорок пять он оставался всего лишь заместителем бухгалтера фирмы «Плош и Дюклоарек», выпускающей всевозможные галуны, позументы, нашивки и прочую мишуру. Зарабатывал он мало, жил трудно, и ничто не предвещало улучшения его положения ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем. В этих воскресных прогулках он отказывал жене, дочери и сыну потому, что уже одно их присутствие напоминало бы ему, что он как бы проштемпелеван, упакован и уложен на самой дальней полке пыльного склада. К тому же, по собственному его наблюдению, люди меньше обращали внимания на него в окружении семьи. Со всей очевидностью, всякий мужчина, прогуливающийся с супругой и чадами, теряет в глазах остальных ту зыбкую и загадочную возможность, которая в иных обстоятельствах трепещет вокруг него, подобно колеблющимся крылышкам мошкары.

Подтянув животик и выпятив грудь, он оставил игроков и направился к прочим гуляющим, светлые силуэты которых хорошо различались на фоне озера. Приготовился было пересечь дорожку для верховой езды, когда вдруг заметил в изрядно перемешанном копытами песке небольшой предмет, некий темный прямоугольник. Он поднял его и обмахнул от пыли. То был изящный блокнот в обложке темно-зеленой кожи. Едва он открыл его, сердце у него забилось часто-часто. Из внутреннего кармашка торчали кончики небрежно воткнутых в него банкнот. Крупные купюры. Восемь, по пятьсот франков. Четыреста тысяч франков, сказала бы его супруга, оставшаяся глухой к финансовым нововведениям.

Марсель Леближуа беглым взглядом окинул окрестности. Округа показалась ему безлюдной, никто его не заметил. Да это, собственно, и не имело особенного значения, ведь завтра он деньги вернет. Если, конечно, владелец блокнота не забыл записать в нем адрес. Марсель Леближуа лихорадочно полистал страницы, запись оказалась на первой же: Жан де Биз, авеню Фош, 50. Телефон: Пасси, 00–34. В конце концов, это ничего не меняет – если бы он не обнаружил адреса, отнес бы блокнот в комиссариат. Он подумал об этом Жане де Бизе, жившем на авеню Фош (кто ж не знает, сколько стоит там жилье), позволяющем себе терять четыре тысячи франков на тропе для верховой езды. Ну да, сунул блокнот в задний карман бриджей, сел на лошадь, но пуговица на клапане кармана отскочила, и блокнот вырвался из заточения. Что за глупость, с другой стороны, таскать с собой такую большую сумму. Да еще и в записной книжке! Лишний раз доказывает, что для мсье Жана де Биза четыре тысячи франков – так себе, пустяк! Он, может, и не помнит точной суммы, что была при нем. И сожалеет, должно быть, об утере одной лишь вещи – блокнота. Но сам по себе этот предмет, на первый взгляд, особой-то цены не имеет. Никакой не еженедельник, и уж тем более – не деловой реестр, а так, просто блокнот. Большинство страниц пусты. На некоторых – беспорядочные, бессвязные слова, цифры, телефонные номера, мелкие геометрические фигуры.

Чем дольше над всем этим размышлял Марсель Леближуа, тем больше убеждался, что Жан де Биз, вновь обретя свои деньги, испытал бы не столько радости, сколько он сам, оставив их себе. «Уж если на то пошло, – говорил он себе, – я отправлю блокнот почтой, анонимно, чуть позже». Он пощупал банкноты, обнюхал их – приятный, непередаваемый запах кожи, краски, тонкой бумаги, – и сунул все это в свой бумажник. С этаким-то компрессом на сердце он чувствовал себя куда как лучше. Ведь это его трехмесячное жалование – и как раз перед отпуском! Вот уж и вправду, провидение дает о себе знать, когда больше всего сомневаешься в его существовании. Ну, конечно, время от времени в его внутреннее ликование вплетались легкие угрызения совести, но он без излишнего труда урезонивал себя тем, что если бы деньги принадлежали какому-нибудь бедняку – хотя кто видел когда-либо нищего с четырьмя тысячами в кармане? – он бы их ему вернул тотчас же, все, до единого су. Марсель Леближуа был бухгалтером, а когда говорят «бухгалтер», подразумевают порядочность. Подобные умозаключения являлись его профессиональным кредо, которое и защищало его щепетильность. Но при этом он не преминул дать тягу, подспудно опасаясь, как бы наездник с миллионным состоянием не вернулся и на полном скаку требовательно не закричал: «Вы не видели блокнот в обложке из зеленой кожи?» И что ему тогда ответить? Следующие двадцать шагов Марсель Леближуа прошел, постоянно оглядываясь. Одно его плечо опустилось, словно висевшая на нем рука налилась свинцом, зад же превратился в живую мишень. Успокоиться он смог, лишь влившись в общий поток и шум пешеходов, устремлявшихся ко входу на станцию метро «Застава Майо». Запутав таким образом все следы, он теперь мог рассчитывать, что четыре тысячи франков вне всяких сомнений перешли в его собственность, и остаток пути он проделал, что-то тихонько насвистывая. Кому дано различить в чьей-либо целомудренной душе такие близкие, по сути своей, чувства, как раскаяние и страх перед визитом полицейского?

Марсель Леближуа проживал на седьмом этаже огромного современного дома по бульвару Бертье, выстроенного подковой с двенадцатью пронумерованными подъездами, выходящими в жалкий дворик. Открывая калитку, он уже придумывал некий план. Не может быть и речи о том, чтобы рассказать о находке Симоне, сутки он будет наслаждаться своим богатством в строгом одиночестве. Потом расскажет что-нибудь про лотерейный билет, купленный, конечно же, случайно, о котором он до сих пор и думать-то забыл, ибо почти не верил в возможность удачи. Из соображений предосторожности он решил говорить о выигрыше только в две тысячи франков – от большей суммы жена и дочь закусят удила и настроятся на непомерные расходы. Впервые в жизни Марсель Леближуа ощутил, как поднимаясь в лифте несется к удаче, а не просто на свой этаж в свою квартиру.

Семья ждала его к обеду в полном составе. На их лица были натянуты повседневные физиономии. Это его позабавило – тем более, что он чувствовал себя великолепно. Нежданно-негаданно он ощутил к ним в себе снисходительность, свойственную толстосумам. Жена его, Симона, возившаяся на кухне, пресностью, тусклостью и вялостью походила на рагу из телятины, которое только что закончила готовить. Но у нее имелось золотое сердце, она была примерно покорна и потаенно страстна. Сын Андрэ, лоботряс с болезненно бледным лицом и тупым взглядом, переваливший уже во вторую половину семнадцатилетия, развалившись в лучшем из кресел, читал иллюстрированный детский журнал с таким же усердием, с каким молодой Бонапарт в свое время грыз Гражданский кодекс. Дочь Жижи, высоченная дылда двадцати одного года от роду и к тому же взбалмошная, накрывала на стол, выказывая при этом полное к тому презрение, и в такт каждому движению на ее яйцевидном затылке колыхалось беспорядочное нагромождение из светлых волос и влажного полотенца. Вокруг нее витал дурманящий запах парикмахерской, помпезный и в то же время никакой: вдохнешь его – и словно перецеловался со всем персоналом заведения. Она потянулась к нему бархатной щекой и спросила:

– Как прогулка?

– Великолепно, – живо отозвался он, – я голоден как волк.

И инстинктивно дотронулся до бумажника осторожным жестом сердечника.

– За стол! – крикнула Симона из кухни.

За стол Марсель Леближуа усаживался счастливым отцом нормального семейства, а мысль, что завтра или послезавтра с его помощью этот мирок наполнится радостью, добавляла пикантности и рагу, и дешевому красному вину, которым он запивал каждый пережеванный кусок.

Изъявление радости было в точности таким, каким Марсель Леближуа его себе и желал. Он отведал тайны во влюбленном взгляде, брошенном супругой, увильнул от вопросов сына, пожелавшего знать точный номер выигравшего билета, и охотно поддался лести дочери, которая, расчесав к тому времени волосы мелким гребнем и придав им пристойный вид, объявила: коли они разбогатели, вопрос, проводить им июльский отпуск в пансионате в десяти километрах от побережья Бретани или отправиться на Лазурный Берег, больше не стоит. При поддержке матери и брата она ворковала, пока Марсель Леближуа, внешне сопротивляясь и ликуя в душе, не дал согласие на это безумие. Тут же, не откладывая, «в скромные, но комфортабельные» отели Канн, Лаванды и Сен-Тропе были направлены письменные запросы на предмет уточнения текущих цен. Ответы были получены незамедлительно. После изучения проспектов всеобщее одобрение пало на небольшой отель в Каннах под названием «Фризели». Приготовления к отъезду сопровождалось ликованием – принимая во внимание необходимость в обновлении гардероба дам: на Средиземноморье одеваются вовсе не как на северо-западе. «Мужчинам – им что? – заметила женская половина. – Их плавки повсюду одни и те же». Начало оплачиваемых отпусков отца и дочери совпадало день в день, потому вся семья отбыла на отдых 10 июля вечерним поездом.

Следующим утром, сойдя на перрон в своих парижских нарядах, они почувствовали себя ряжеными. Так далеко на юг они забрались впервые. Солнце, носильщики, теплая пыль, поднимаемая ветром, треск мотоциклов, тысячи вилл из папье-маше, праздно расположившихся среди поблекшей зелени, – все здесь смущало и очаровывало вновь прибывших. Отель «Фризели» – ветхий, но чистый – ютился на узенькой улочке позади порта. По его коридорам растекался запах пищи, густо сдобренной чесноком. В распоряжение «уважаемых клиентов» предоставлялось все, даже туалет. Комнаты родителей и детей были смежными, разделявшая их дверь не закрывалась. Как только прислуга покинула номер, Симона распотрошила чемоданы – она спешила облачиться в летний наряд. Марсель Леближуа отыскал матерчатые туфли, завернутые в газету, и с наслаждением в них влез. Брюки из голубого полотна и рубашка с коротким рукавом окончательно придали ему вид местного рыболова. Ожидая, пока будут готовы жена с детьми, он присел на край кровати и принялся рассматривать стену отеля напротив – голую, слепую, единственным украшением ей служили фарфоровые изоляторы телефонных проводов. Он подобрал обрывки газеты, служившие его туфлям упаковкой, и машинально пробежал их глазами. Это была страница частных объявлений. В муравейнике банальных, сероватых уведомлений его внимание привлекли несколько строчек, набранных жирным шрифтом: «Нашедшего 22 июня сего года записную книжку в зеленом кожаном переплете с четырьмя тысячами франков просят вернуть ее в целости и сохранности владельцу по известному адресу. Вознаграждение – десять тысяч франков».

Марсель Леближуа испытал такой шок, что ему почудилось, будто под ним дрогнула кровать. Он перечитал объявление – ни малейшего сомнения: ему предлагали целых десять тысяч франков (миллион старыми!), если он согласится вернуть хозяину четыре тысячи. В порыве признательности он чуть было не бросился на поезд. Предстать перед Жаном де Бизом, вернуть блокнот и четыре тысячи франков, возвратиться с шестью тысячами в кармане – куда как заманчиво!.. Но он передумал. Минуточку, что все это может значить? Это что же получается – Жан де Биз держит нашедшего зеленый блокнот за наивного простачка, готового вернуть хозяину полную кубышку в обмен на обещание, ничем и никак не гарантированное? Да если он, Марсель Леближуа, польстится на предложение, никакой не Жан де Биз будет ожидать его в апартаментах по адресу авеню Фош, 50, а полицейские в штатском. Эти господа мигом пришьют ему уголовное дело и бросят за решетку. Да, этот Жан де Биз, несмотря на приставку в фамилии, – тот еще хитрец. Подобные типы не заслуживают того, что имеют. Предположить, что Марсель Леближуа нуждается в самооправдании, – это уж слишком. Он поискал дату в газете: 4 июля, прошла целая неделя. Не появились ли за это время какие-то новые известия?

Сложив бумажку, он машинально сунул ее в карман и, занятый собственными размышлениями, словно через пелену тумана увидал перед собой некую бледнокожую дикарку лет сорока, закутанную в оранжевые с белым горошком лохмотья. Она шаловливо заглядывала ему в глаза. Марселю стоило немалых усилий выдать Симоне комплимент за подобное преображение. И Жижи – та тоже разделась чуть ли не догола. Что касается Андрэ, так тот в своих шортах и сандалиях казался школьником, просидевшим в одном классе года три.

Костюмированное подобным образом семейство, придерживаясь вершин наиболее высоких косогоров, направилось к берегу моря. Марсель Леближуа купил по дороге номер «Франс-Суар», который не удосужился взять накануне, несколько утренних газет и иллюстрированные журналы для женщин. В конце улицы им в глаза неожиданно прыгнуло море – голубое, упругое, сверкающее. Подойдя ближе, они обнаружили, что пляжная полоса залеплена нагромождением тел и напоминает огромную кучу разноцветных отбросов. Отпускники потели скопом, плечо в плечо. Пришлось взять напрокат два квадратных метра песка, четыре матраса и зонт от солнца. Молодежь, включая Симону, убежала купаться, а Марсель Леближуа устроился в тенечке и принялся изучать газеты. Из «Франс-Суар» ему удалось выудить аналогичное сообщение – только в этот раз Жан де Биз предлагал тому, кто вернет ему его собственность уже не десять, а тринадцать тысяч франков. В тексте присутствовала короткая, но существенная добавка: «Конфиденциальность гарантируется». Поначалу Марселя охватило негодование, а потом ему стало очень тревожно. Невероятно, если Жан де Биз упорствует по причине простого двуличия, увеличивая таким образом ставки. И вовсе не банкноты в кармашке его интересовали, но сам блокнот. Подобный мотив его поведения мог объясняться лишь тем, что данный предмет достался ему из рук любимой женщины: такие изыски встречаются в высших кругах, – либо на его страницах присутствует некая пометка огромнейшей важности. Обрадованный сверх всякой меры, Марсель Леближуа почувствовал, что наконец-то ухватил самую суть. Теперь он преисполнился уверенности, что ему удастся раскрыть секрет, за который Жан де Биз готов заплатить весьма кругленькую сумму. Если он докопается до всего сам, это будут не жалкие несколько тысяч франков, но целое состояние. В нем взыграла алчность, и он весь затрепетал. Отыскал в кармане блокнот, потрогал его и переложил брюки поближе к себе.

– Ты не пойдешь купаться? – спросила Симона. – Вода просто прелесть.

Она стояла прямо над ним – смеющаяся, с капельками моря на носу и влажными бедрами.

– Нет, – огрызнулся он, – я пока не готов.

Она передернула плечами и убежала резвиться с детьми. Марсель Леближуа тотчас раскрыл записную книжку и снова перелистал ее, повернувшись к морю спиной: его заинтриговали химические формулы с третьей страницы. Но познания в данной области за давностью лет не позволили извлечь из блокнота ничего полезного. С другой стороны, ему не хотелось делиться тайной ни с кем посторонним. Чем дольше ковырялся он во всей этой неразберихе, тем больше убеждал себя: символы эти – не что иное как некий новый продукт, способный совершить настоящую революцию в производстве и коммерции. Например, чудодейственный лекарственный препарат, или новая взрывчатка, наконец, прочный синтетический материал. От природы склонный к фантазиям, он не замечал более ни белизны пляжа, ни голубизны неба. Купающихся тоже не наблюдалось – в чистом поле, на сколько хватало глаз, высились корпуса заводов, производящих «его» новшества. Марсель уже представил себя миллионером: частный дом в Париже, замок в Турине, виллу на Антибах, скаковую конюшню, любовницу, кучу бухгалтеров – как вдруг на матрасы с хохотом и визгом плюхнулись его собственная супруга и дети. Чтобы не вызвать подозрений, он был вынужден припрятать блокнот, вместе со всеми окунуться в море и даже сделать несколько гребков. Но по-прежнему ни с кем не поделился своими соображениями. Тело его плавало в зеленоватой морской воде, а разум в то же самое время купался в роскоши. Спустя десять минут, принесенных в жертву спорту, он вышел на берег, подсох, оделся и небрежным тоном объявил о своем желании прошвырнуться по городу. Со стороны остальной части семейства, жарившейся на солнце с полуприкрытыми глазами и обмякшей плотью, поднялась слабая волна протеста. Его осудили за неумение пользоваться дарами природы, на что он пообещал возвратиться к обеду, для которого из соображений экономии был выбран бар на пляже, и смылся.

Спустя пять минут он вошел в аптеку, выбрал среди персонала одного, в белой блузе, с усталыми глазами и лбом ученого, отвел его в сторону и показал блокнот, открытый на третьей странице:

– Не могли бы вы мне сказать, чему соответствует эта формула?

Человек уткнулся в открытую страницу носом и ответил:

– Ничему.

– Как ничему?

– Да так, ничему… Просто химические символы, написанные как попало… Очевидно, тот, кто их писал, едва знаком с правилами составления соединений… Нелепость… Вам это врач написал?

– Нет-нет…

– Речь идет о рецепте?

– Вовсе нет!

– Вот и отлично, – заметил аптекарь.

Со всей очевидностью, этот представитель человечества на самом деле был ослом. Марсель Леближуа поблагодарил его с улыбкой на губах и вне себя от возмущения. Он обошел все городские аптеки, но в итоге так и не получил желаемого ответа. Какая-то лаборантка приняла его за шутника-неудачника и ответила ему, что не может понапрасну тратить свое время. «Да, – подумал он, – это уже не те фармацевты минувших дней, любившие поколдовать над истинным рецептом. Те не спасовали бы перед столь простой задачкой. Нынешние права называться провизорами не имеют – от провизоров, и как там их еще кличут, остались одни названия. Теперь они способны лишь на торговлю готовым товаром в упаковке, как в какой-нибудь бакалейной лавке». Оставив эту затею и припомнив, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, он заглянул в книжную лавку и приобрел школьный учебник по химии. В лицее он постоянно занимал по этому предмету одно из первых пяти мест. Прежде чем вернуться на пляж, он устроился в бистро, заказал пастис и принялся за работу. К половине второго он вспомнил, что у него есть семья.

Придя на пляж, он нашел детей изрядно обгоревшими, а жену – весьма взволнованной. Жижи успела обзавестись некоторым вниманием ближайшего мужского окружения. Всякий раз на просьбу матери притушить блеск в глазах и убавить громкость хихиканья она раздраженно возражала: «Послушай, мам, ну я ведь уже взрослая». Андрэ же только огрызался, поскольку ему было отказано в платных уроках по водным лыжам. «Что, я до сих пор не должен этого уметь?» – бурчал он. Все эти слова жужжали возле ушей Марселя Леближуа, не проникая внутрь. Подошло время сэндвичей, и снова он отбился от выводка, сославшись на колики в животе. Симона заохала:

– Здешний климат явно не для него! Уверена, в Бретани ему было бы много лучше.

А он, запершись в комнате отеля «Фризели», решительно нырнул в науку. Он сравнивал формулы из учебника с теми, что были записаны в блокноте, попытался на всякий случай заучить законы Лавуазье, Рихтера и Авогадро, вконец запутался и бросил все, ничего не поняв и уверив себя, что истинный секрет скорее всего – не химической природы. Были в блокноте и другие не менее странные пометки. К примеру, такая: «2°2’3’’ южной широты, 92°24’17’’ западной долготы, ля Сюплеант, Бухта ветров, 37 ступеней, 3П+7Л+2П. Ах! Ах!» Это уже явно была география – похоже на указатели пути к сокровищу, но метки эти не могли ввести в заблуждение Марселя Леближуа. Он думал про них весь оставшийся вечер. А на следующий день, бросив жену и детей на пляже, убежал в муниципальную библиотеку и вцепился там в атлас. По дороге он успел купить газеты. Что за глупость – награда вновь увеличена: за возвращение блокнота Жан де Биз предлагал уже пятнадцать тысяч франков.

Пришпоренный новостью, Марсель Леближуа набросился на карты, разложенные перед ним учтивым библиотекарем. Сначала его внимание сосредоточилось на Южной Америке. Взгляд заскользил по огромному пространству Тихого океана – голубому, чистому, без единой морщинки на поверхности. По указанным координатам он отыскал крохотную точку к югу от Галапагосского архипелага. Один из затерявшихся островков, без сомнения, не знакомый широкой общественности, наверняка – жерло потухшего вулкана, покрытого остывшей лавой и пеплом, на нем три пальмы, источник и тишина. Его название? Ля Сюплеант. Кто его так обозвал? Одинокий путешественник Жан де Биз – собственно, кто же еще? Перво-наперво, отыскать Бухту ветров. Там спуститься на 37 ступенек в подземную галерею, сделать три шага на П, значит направо, семь на Л, то есть налево, снова два направо и – Ах! Ах! – перед тобой сундук! На спине Марселя Леближуа выступила испарина. Все это он так четко представил в уме, что немало удивился, когда, подняв голову и оторвав глаза от карты, обнаружил вокруг вместо бескрайней морской глади стеллажи с книгами. Жан де Биз, должно быть, сомневался, что нашедшему записную книжку придет в голову идея снарядить экспедицию и добраться до острова ля Сюплеант прежде него. Да, Марсель Леближуа сильно сомневался, что сможет собрать необходимый для подобного предприятия капитал. Более того, он был недостаточно авантюристом, не владел автоматическим оружием, а в редких случаях, когда приходилось очутиться на борту корабля, обязательно мучился морской болезнью. Нет, он не поплывет на ля Сюплеант, но даст понять Жану де Бизу, что подобное плавание его не страшит, и спровоцирует того на сговорчивость. Достаточно направить этому мсье анонимное письмо, где будет написано: «Я все знаю, отправляюсь, буду там раньше вас», обозначена сумма компенсации и обещана огласка в прессе. В случае штрафных санкций сумма вырастает четырехкратно. Да, робкие людишки тут же сказали бы, что все это смахивает на шантаж. Но Жан де Биз – флибустьер, а с человеком подобной закваски кивать на моральные ценности – верная гарантия поражения.

Выходя из библиотеки, Марсель Леближуа ощущал жар в голове и свинцовую тяжесть в руках. Он посмотрел в зеркало витрины и удивился, обнаружив вместо загорелого лица, соответствующего, как ему представлялось, нынешнему состоянию его души, вытянутую физиономию горожанина, лысоватого, с безвольным ртом под растрепанными усами и с усугубляющим все это неисправимо честным взглядом. Разочарованный, он нахмурился, придавая своей внешности лишней значимости. При этом глаза его рассеянно пробежали по выставленным за стеклом куклам, оружию и корабликам. Одна из надписей, выполненная броским красным цветом на белой коробке, его потрясла: «Ля Сюплеант – игра для детей и взрослых». Когда сердце немного успокоилось, он зашел в магазин. Предупредительная продавщица показала ему картонную коробку, в которой лежали игрушечные карты, компасы, правила игры, маленькие кораблики, миниатюрные сундуки, жетоны.

– Это игра для дураков, – пояснила она, – смесь домино и «Монополии». Представим, что вы купили остров ля Сюплеант – это самое главное, и с первого же броска получили две шестерки…

Ее он не слушал. Он прислушивался к грохоту у себя внутри – только что обрушились подмостки, сооруженные им в собственной душе. Неужели Жан де Биз просто записывал результаты игры с собственными детьми? Или эти каракули и должны повести его по ложному следу?

На грани отчаяния Марсель Леближуа пристроился на лавочке в сквере у набережной Круазетт и принялся вновь листать записную книжку. Каждую исписанную страницу он подверг такому пристальному анализу, что у него разболелась голова. Обычные имена, адреса, названия газет с датами выпуска… Все номера по странному совпадению – за прошедший март. Он решил заполучить их и обратился с запросом в агентство новостей. После чего поплелся на пляж. В течение всего дня из него на жену и детей изливались лишь печальные банальности. Но их ничем нельзя было задеть, настолько переполняла их радость пребывания на свежем воздухе. Андрэ связался с группой молодых людей, игравших в волейбол. Один парень по имени Патрик Мигрекюль с накачанными грудными мышцами оказывал вялые знаки внимания Жижи. Симона под тентом болтала с соседями, среди которых доминировал седеющий господин с брюшком и латиноамериканским акцентом. Так что Марселю Леближуа оставалось предаваться думам и действиям.

Назавтра, согласно последнему объявлению во «Франс-Суар», вознаграждение за блокнот стремглав подскочило вверх – до двадцати тысяч франков. Марсель Леближуа стиснул зубы и решил держаться до последнего. В последующие три дня объявления не появлялись вовсе, затем курс внезапно рухнул – пятнадцать тысяч. Еще через два дня он скатился до четырнадцати. Как все это понимать? Отступление? После некоторых раздумий Марсель Леближуа предположил, что в блокноте содержится ссылка на скоропортящийся продукт. Однако речь могла также идти и о попытке спровоцировать тревогу у нынешнего владельца записной книжки. Как это узнаешь? О, кажется он играет с сильным противником. Как раз в этот день Симона заговорила с ним о дочери, не явившейся ночевать. А он почти ее не слушал, он, совсем недавно считавший добродетель Жижи основным сокровищем в семейном достоянии, ничуть не обеспокоился, узнав, что дочь утратила невинность в объятиях пятидесятилетнего латиноса. И совсем не понимал, отчего это его жена с полными слез глазами, трясущимися плечами и сложенными в маленькую корзиночку руками требует от него использовать свой родительский авторитет:

– Это твоя обязанность, Марсель. Только ты можешь помешать нашему ребенку не совершить роковую ошибку.

Этот мужчина ищет с ней мимолетного удовлетворения. Он женат. Может быть, у него даже внуки.

– Она взрослая, – заметил Марсель Леближуа со скукой в голосе.

– Физически, но не морально, ты это хорошо знаешь! Поговори с ней! Меня она совсем не слушает, но тебя… но ты…

Он рассердился и заявил, что у него и так достаточно хлопот, и потому некогда заниматься еще и постельными связями Жижи; наконец, теперь девушка не может подцепить себе мужа, не показав на деле своих способностей между простынями, а он сам – приверженец свободной любви, он за эмансипацию угнетенного пола, упразднение ограничений и контроля над рождаемостью, и если ему и дальше будут надоедать этими историями о раздвинутых ногах, он возьмет обратный билет на первый же поезд, идущий на Париж. Изумленная заявлением, столь разительно расходящимся с привычными идеями супруга, Симона пристально на него посмотрела и прошептала:

– Ты этого скоро захочешь, Марсель, ты этого очень скоро захочешь.

Чуть погодя она заметила ему, что их сын перекрасил волосы, носит розовую шелковую рубашку, чесучовые брюки и золотой браслет на запястье.

– Ну и пускай, если это ему нравится, – ответил Марсель Леближуа, отвернув голову.

– А тебя не интересует, кто оплачивает ему подобную экстравагантность? – выкрикнула Симона.

– Он сам, конечно же.

– На пять франков в день, которые ты ему выдаешь? Нет, Марсель, ты закрываешь на это глаза, потому что тебя так устраивает! Однако тебе следует знать…

И она сообщила ему странные детали об отношениях, завязавшихся между Андрэ и незнакомыми господами самого разного возраста. Он отказался в это поверить, Впрочем, тем же вечером, посмотрев на сына попристальней, он вынужден был согласиться: действительно, нет ничего общего между тем темноволосым и вялым школьником, которого он знал еще совсем недавно, и гибким светловолосым загорелым юношей, который сегодня смотрел на него с выражением некой осторожной дерзости. Однако, повинуясь зову природного инстинкта, он решил не впутываться в решение этой головоломки, лишь бы сберечь личное спокойствие. Ему суждена более важная цель, он из страха проигрыша не может уделять даже малейшего внимания мелочным проблемам повседневной жизни. Чтобы двигаться дальше, он нуждается в облегчении нагрузки со стороны семьи. Отныне единственный его ориентир – зеленый блокнот. День и ночь в его голове, словно под легким бризом, переворачивались странички из записной книжки. Он наизусть помнил все ее иероглифы. Однако дешифровка их становилась все более обманчивой.

Вознаграждение продолжало уменьшаться раз за разом и в итоге скатилось к пяти тысячам франков. Прогрессирующая утряска довела нервную систему Марселя Леближуа до грани срыва. Через две недели отпуска он превратился в столь желчного критикана, что Симона больше не осмеливалась заводить с ним какие бы то ни было разговоры. Между тем Жижи съехала от родителей в студию, которую ей оставила в полное распоряжение одна из новых подружек. По крайней мере, это она так говорила. Андрэ вовсе перестал ночевать дома, катался на водных лыжах «как бог» и изредка объявлялся на пляже, держа нос по ветру и соблазнительно виляя бедрами.

Внезапно Марсель Леближуа решил, что в Каннах он просто растрачивает время, а настоящий след удастся взять, видимо, лишь в Париже. Потому им следует поторопиться с отъездом, вообще-то намечавшимся только через восемь дней. Когда он сообщил о своем намерении семье, запротестовали все. Здесь и такая погода, и только что обзавелись по-настоящему приятными друзьями!.. Рядом с женой и детьми, загоревшими до цвета черного хлеба, Марсель Леближуа один остался с бледным лицом и холодным разумом. Дабы оправдаться за принятое решение, он сослался на неважное финансовое положение. Действительно – у него оставалось всего две тысячи франков из тех четырех, которые он нашел. Сей аргумент смягчил раздражение Симоны, однако не поколебал бесчувственности дочери и сына. Те заявили, что благодаря вновь обретенным связям могут продлить свое пребывание в Каннах, не тратя на это ни единого су. Симона для приличия повозмущалась, а Марсель Леближуа выразил полное понимание. С его точки зрения, молодежь должна идти в ногу со своим временем и перешагивать через предрассудки стареющих предков. Только так Франция сможет лет этак через двадцать добиться признания и вновь обрести свое место в европейском сообществе. Обязанность родителей – лишь в том, чтобы отрекаться от обязанности быть родителями. Марсель Леближуа столь охотно об этом объявил еще и потому, что любой повод уклониться от личного родительского долга был ему теперь весьма кстати. Для очистки совести он выудил из Жижи обещание присматривать за братом и почаще писать письма. Дети, удивленные широтой ума родителя, расцеловали его, а Симона, прослезившись, бросила на него исподтишка одобряющий взгляд.

По возвращении в Париж у Марселя Леближуа оставалось четыре дня отпуска. Все эти четыре дня он носился по городу и рылся в книгах. Но всякий раз, докапываясь до сути той или иной цифры или какого-нибудь имени, он вынужден был признавать, что к разгадке не приблизился ни на шаг. День Трафальгарской битвы вместе с названием престижного ресторана, дополненные маркой лосьона для волос, ровным счетом ничего не означали. Было ли допустимо, что удача могла быть спрятана в родословной династии Капетингов, правивших Францией с Х по XIV век? А рецепт русских блинов, он что же – тянет на миллион старых франков? На самом деле цена успеха была уже далека от этой цифры: стоимость зеленого блокнота колебалась у отметки в пять тысяч франков, но акции снова могут вздорожать. Иногда Марсель Леближуа представлял себя рыбой, которую подсекли опытной рукой и теперь изматывают, понемногу отпуская леску, ослабляя ее натяг, затем вновь подтаскивают, точно рассчитав силу ее рывков, чтобы в конце концов совсем обессилевшую затащить в сачок. Эх, знать бы, как спрыгнуть с крючка! Но жало его засело глубоко и накрепко.

Он даже несколько раз кружил возле дома номер 50 по авеню Фош, где обитал его палач. Недавно выстроенное светлое здание с высокими, прозрачными, будто хрусталь, окнами, стеклянная, автоматически открывающаяся перед посетителями входная дверь, мраморный вестибюль и привратник в галунах!.. И несмотря на подобную роскошь, Жан де Биз столько хлопочет о своем блокноте, что публикует через каждые два дня объявления в газетах! Тут есть от чего помутнеть в голове у одного из самых уравновешенных бухгалтеров на свете…

Когда Марсель Леближуа появился на службе, коллеги заметили, что он неважно выглядит… Он стал опаздывать, ошибаться в вычислениях и уже не смеялся над шутками начальства. Машинистки заговорили о его любовной интрижке, курьеры утверждали, что он играет на бирже. Сам он думал лишь об этом гнусном Жане де Бизе. Дочь писала, что в Париж не вернется, ибо подумывает уехать в Чили с тем мсье, «о котором шел разговор в Каннах»: он якобы подыскал ей там работу. Сокрушавшейся и требовавшей «изо всех сил» вмешаться Симоне он заметил, что их дочь имеет все основания быть счастливой с человеком старше ее по возрасту, и даже если она спустя несколько лет вернется назад, то, по крайней мере, хотя бы совершит прекрасное путешествие. Он остался столь же невозмутим, получив и другое письмо, в котором Андрэ извещал его о потере всяческого интереса к учебе. Их дорогому дитяти предложили место оформителя витрин антикварного магазина в Монте-Карло, и с самого начала он будет зарабатывать вдвое больше отца. Помимо этого, работодатель предоставляет ему пропитание, крышу над головой и чистое постельное белье. Преисполненный радости, сынок надеялся, что родители не будут чинить ему препятствий в выборе собственного светлого будущего. Несмотря на размолвку с Симоной, Марсель ответил сыну, что одобряет его решение двинуться вперед по новому пути.

Некоторое время спустя, вернувшись с работы вечером раньше обычного, он застал Симону в гостиной. Она угощала чаем молодого человека с торсом атлета и глазами сосунка. Одета жена была в выходное платье пастельно-голубого цвета, с декольте в виде туза червей. Ее окутывало дурманящее облако парфюма. С приветливой улыбкой на устах супруга напомнила Марселю, что мсье Патрик Мигрекюль ему знаком: они часто пересекались на пляже в Каннах.

– Верно, верно – рассеянно отвечал Марсель Леближуа.

Если память ему не изменяла, парень вроде бы ухлестывал за Жижи, а Симоной интересовался пятидесятилетний чилиец. Они что же – воздыхателями обменялись, а затем и нарядами? Как бы там ни было, присутствие Патрика Мигрекюля хозяина дома ничуть не задело. Важным для него было, что довольная супруга его не трогала. Время настало тревожное: он только что прочел во «Франс-Суар» об очередном снижении вознаграждения: хозяин давал за блокнот всего четыре тысячи франков – точную сумму утерянного и не более того, между тем Марсель Леближуа уже успел потратить все деньги. Теперь он просто не мог даже вернуть записки с восемью банкнотами по пятьсот франков и хотя бы получить удовольствие от знакомства с Жаном де Бизом. Ничего не потеряв и ничего не выиграв, было бы приятно потребовать объяснений у этого странного типа, обещания которого толкнули Марселя Леближуа к безумству. Он даже подумывал, не сказать ли, что найденный блокнот был пуст, но вряд ли Жан де Биз клюнет на подобную уловку. Еще учинит скандал, полиция быстро покажет расходы семейства Леближуа в Каннах, источник их всем покажется весьма сомнительным… Лучше всего предстать честным гражданином с четырьмя тысячами франков. Достаточно заполучить их на несколько часов. Но как? Оставив жену и Патрика Мигрекюля с их обоюдным кокетством, Марсель Леближуа прошел на кухню и залпом выпил полный стакан вина. В голове у него тут же прояснилось. Он возьмет деньги из «черной кассы» фирмы «Плош и Дюклоарек» и вернет их сразу после встречи с Жаном де Бизом. Ключ от сейфа у него есть, главный бухгалтер проверяет содержимое лишь в конце недели, так что никто ничего не заметит. Загоревшись идеей, он возвратился в гостиную. Патрик Мигрекюль уже сидел на канапе совсем рядом с его женой и держал ее за руку. Поведение их было настолько естественным, что он не стал возражать, когда Симона предложила молодому человеку остаться с ними на ужин.

Ливрейный слуга отвел Марселя Леближуа в салон. Казалось, это великолепное жилище принадлежит не человеку, а старинной изысканной мебели – именно ее обеспокоили визитом. Присев на краешек кресла эпохи Людовика ХV с изящной шелковой обивкой, Марсель Леближуа почтительно рассматривал все эти бесполезные одноногие столики, мечтательных пастушек, картины с мифологической наготой, тяжелые гардины, увядшие от скуки, и думал, что обладателю подобных прелестей глубоко наплевать на принесенные им четыре тысячи франков. Он взял деньги из сейфа сегодня утром и тут же позвонил Жану де Бизу, дабы получить аудиенцию. И теперь, парализованный страхом, в сотый раз повторял себе, что Жан де Биз, ничем не доказавший своего благородства, может, против собственного обещания, и не рассказать ему о содержимом записок. Как в таком случае вернет он в кассу деньги? Не лучше ли немедля сбежать с поля боя? Сражение при этом закончится, по крайней мере, нулевой ничьей. Он уже было поднялся, но любопытство оказалось сильнее. Между ним и этим человеком есть некая причинно-следственная связь, столь же осязаемая, болезненно-сладостная, как и связь физическая. Дверь отворилась, появился слуга, и Марсель Леближуа, проследовав за ним, очутился в просторной библиотеке. Тысячи книг, расставленных плотными рядами, напоминали рассевшихся на жердочках птиц. За длинным столом, ровным и строгим, без единой бумажки, сидел некий человечек средних лет. Розовые щеки, седеющие волосы, улыбка над галстуком в белый горошек. С первого же взгляда Марсель Леближуа понял, что сидящий перед ним хозяин дома совершенно не склонен к авантюризму.

– Я прочел ваше объявление во вчерашней газете, – сказал он, выкладывая на стол записную книжку.

– Во вчерашней? И только? – поинтересовался Жан де Биз, лукаво сощурив глаза.

Он раскрыл блокнот и похрустел банкнотами. Растерявшись, Марсель Леближуа почувствовал: дальнейшее притворство бесполезно.

– Нет, – ответил он, – я знаком и с другими…

– Почему же вы ждали до сих пор? Приди вы раньше, больше бы получили.

Вместо ответа Марсель Леближуа спросил:

– А вы, мсье, почему вы теперь предлагаете меньше, чем в начале? Ваш блокнот за несколько дней стал менее ценным?

– Это вы обесценились, – ответил Жан де Биз.

– Как это?

– Ну да. Ваш поступок ценился бы выше, если бы вы исполнили его сразу же, обнаружив находку. Справедливо, согласитесь, что и вознаграждение при этом было наибольшим.

Произнося это, он подвинул гостю четыре тысячи франков. Марсель Леближуа спрятал их в карман и опустил голову.

– Я вас не понимаю. Должны же в этом блокноте содержаться важные для вас сведения!

– Вовсе нет.

– Что же обозначают все эти формулы, цифры, фамилии?

– Ничего… Я просто чиркал все, что приходило в голову… Предположим, мне хотелось поинтриговать моего будущего разорителя…

Марсель Леближуа припомнил все ночи, проведенные без сна, и от мысли, что его просто дурачили, ему стало не по себе.

– Этого не может быть, – пробормотал он, – я был уверен, что вы что-то скрываете. И вы что же – совсем не расстроились, потеряв блокнот?

– Я его не терял.

– Как?

– Я его подбросил. Нарочно.

Наступила тишина. В паркете под ногами Марселя Леближуа разверзлась пропасть: тело осталось на месте, а вот душа – та потеряла равновесие. И он, задыхаясь и барахтаясь в пустоте, прохрипел:

– Нарочно… Что значит – нарочно?..

– О, все очень просто, – ответил Жан де Биз, откинувшись на спинку кресла. – Вы видите перед собой филантропа. Я хочу помочь людям научиться быть честными и получать от этого удовольствие. Упрощая задачу, обещаю им награду за первое же их доброе побуждение. Дрессировщики диких зверей делают то же самое, когда раздают своим питомцам после тренировки куски мяса. Так что время от времени, точнее – четыре раза в год, я оставляю блокнот с деньгами в одном из наиболее посещаемых публикой мест и через прессу обещаю заслуживающее внимание вознаграждение тому, кто вернет мне мое добро. Возврат может состояться – это уж воля случая – в тот же день, а то и через неделю или месяц, как вот с вами. Увеличивая, а затем последовательно снижая сумму, я подталкиваю к принятию решения. Вы первый не получаете от этого выгоды, однако, не сомневаюсь, что наша встреча окажется целительной и для вас. Все начинается с надежды выручить за принесенный предмет как можно больше, затем вопрос наживы уходит на второй план, человек обретает привычку поступать по зову сердца в любых обстоятельствах…

Слушать его было противно. Марсель Леближуа думал о растраченном понапрасну отпуске, о пустившихся в разврат детях, о жене, нашедшей утешение с кем-то другим. Ничего этого не случилось бы, не посвяти он все свое время дешифровке записок вместо того, чтобы заниматься семьей! А виновник катастрофы сидит перед ним и улыбается, довольный собой и богатый до тошноты. Не часто, причиняя столько горя, человек думает, что творит лишь добро! Влепить бы ему пощечину, плюнуть в лицо, оглоушить пресс-папье! Клокоча от негодования, Марсель Леближуа уже представил себя убийцей гнусного интригана, как вдруг тот, исходя благодушием, сказал:

– В любом случае, поскольку мне вовсе не хочется, чтобы вы чувствовали себя разочарованным от нашей встречи, прошу вас принять небольшое возмещение убытков.

И протянул ему пять сотенных банкнот. Все же лучше, чем ничего. Гнев Марселя Леближуа, пресеченный в корне, затих.

– Благодарю вас, – ответил он. И после секундного раздумья добавил: – Вы собираетесь продолжить сорить деньгами где попало?

– О, да! – отозвался Жан де Биз. – Результаты вполне обнадеживающие. Так что на днях возвращенный вами блокнот снова будет утерян.

– И где же? – теперь уже совершенно бесцеремонно поинтересовался Марсель Леближуа.

Жан де Биз погрозил ему пальцем и, не ответив, проводил до двери.

На следующий день, едва придя на службу, Марсель Леближуа вернул четыре тысячи франков в кассу фирмы «Плош и Дюклоарек», не вызвав при этом ни малейшего подозрения. Затем, сославшись на плохое самочувствие, покинул контору и отправился покупать себе накладную бороду, каучуковый нос и синие очки. Изменив свою внешность до неузнаваемости, он занял пост в двадцати шагах от дома 50 по авеню Фош и принялся караулить Жана де Биза. Ему пришлось три часа топтаться на месте, прежде чем Жан де Биз вышел на улицу. Оказалось, однако, что его поджидает длинный черный лимузин. Мгновение спустя автомобиль тронулся с места и сразу показал свою едва слышную мощь. Застигнутый врасплох, Марсель Леближуа бросился было вдогонку, прижав локти к бокам и напружинив икры, но очень скоро отстал и остановился, с трудом переводя дыхание. Но через десять минут передышки снова отправился в путь. До густых вечерних сумерек бродил он, заложив руки за спину, по Булонскому лесу и рыскал глазами по земле. Блокнота нигде не было.

– Негодяй! – ругался Марсель Леближуа. – Подлец! Куда ты его дел?

Он продолжил свои блуждания и в последующие дни, метр за метром изучая каждый клочок земли. Когда к нему подкатывался мяч, он уже не беспокоился вернуть его. Небритый, нелюдимый, ругаясь и нелепо жестикулируя, он пугал детей, и те дразнили его оборванцем. Жена его оставила. Через некоторое время дирекция фирмы «Плош и Дюклоарек» вынуждена была уволить его по причине необоснованных прогулов. Он не стал подыскивать себе занятие, а зарегистрировался безработным. И по сей день каждый вечер неподалеку от тропы для верховой езды можно увидеть сгорбленного человека в лохмотьях – он бродит на полусогнутых ногах, разговаривает сам с собой и время от времени останавливается, чтобы бросить вокруг себя недоверчивый взгляд и кончиком палки разворошить кучу мертвых листьев.