Желтые цветы для Желтого Императора

3. Волки у океана

У Кацуо Акиро выдалось плохое утро, поэтому теперь он собирался портить день тем, до кого дотянется. В конце концов, это все равно было его работой.

Когда он и дюжина мибу[30], его летучих волков, только прибыли, в небе над океаном занимался тоскливый розовый рассвет, а деревня догорала. Надо сказать, Кацуо впечатлился, идя по грязным улицам и считая трупы – и это он считал только канбаку. С жертвами среди местных решил разобраться попозже, когда хоть солнце покажется. Поэтому отправил волков на грязную работу бок о бок с местными ёрикан – найти, аккуратно сгрузить и уложить всех мертвецов на центральной площади, – а сам пошел разбираться дальше. Внутренне он закипал – в основном от самого факта, что пришлось делать так.

Но если оккупационные дурни сочли нормальным перебить такое количество народа, пусть даже врагов Его Сияющего и Цветущего Величества Временного Желтого Императора Юшидзу Ямадзаки, – они не сочтут зазорным и замести следы, если велеть собирать мирных мертвецов им. Вряд ли они не понимают, кто к ним прибыл. И вряд ли не догадываются, что Кацуо Акиро, новый командир одного из самых могущественных подразделений кандзё Красного Города и бывший ученик легендарного Кадо Сайто, сумеет отличить одни смертельные раны от других и восстановит обстоятельства, при которых эти раны нанесли.

Кацуо мрачно хмыкнул. Все решения он уже принял. Слава богам, ему Юшидзу доверяет – пусть и с оговорками – чуть больше, чем выродкам с красными концами волос. И дает бо́льшую свободу действий. Уже без оговорок, опять же, работа есть работа.

Кацуо всмотрелся в особенно интересную посмертную композицию, украшавшую одну из лазурно-голубых крыш возле разоренного дома кадоку: два окровавленных тела лежат почти одно на другом, их головы и еще чья-то третья откатились к водостоку. Обладателя последней, скрюченного и переломанного, Кацуо нашел за углом заведения, оказавшегося лапшичной. Кстати… кажется, он сегодня не завтракал. Да, точно, мибу двинулись в путь, едва прослышав и о резне, и о том, что началась она из-за косё. При мысли о лапше Кацуо лишь поморщился. Над ним из-за этого посмеивались, но поутру, когда только и хочется умереть, он предпочитал то, чем завтракали чаще нежные девушки, дети и чахлые поэты: фрукты, сладкую выпечку в виде рыб и птиц, в крайнем случае – пять-шесть рисовых колобков без начинки, но с медом. Хотя сейчас он бы и от жареных креветок не отказался. А бодрил его лучше всего черный напиток с Дикого континента – кофе, который за пределами Красного Города не пил почти никто, хоть вози в мешке. И курево, оттуда же. Возить его было практичнее: если кофе не напасешься, то для набивки кисэру на день хватало маленького шарика толченой душистой смеси. Эта тонкая длинная трубка с гравировкой нравилась Кацуо куда больше, чем новые, модные курительные скрутки – по сути просто кусочки бумаги, свернутые и набитые все тем же сухим сбором трав и цветов.

Лапшичная оказалась закрыта: перепуганные хозяева либо убежали, либо заперлись на все замки. Кацуо отвел рассеянный взгляд от крыльца, снова опустил на мертвое тело и, не зацикливаясь на переломах, принялся осматривать шею. Интересно… Не сказать, что много крови вытекло, а как безупречно перерублено… Красивая работа. Еще эти «цветочные», будто зазубренные шматки плоти по краям… Рука сама тянется стряхнуть с красного месива любопытного жука. Но пачкать перчатки было лень. Спасибо, конечно, что черные, а не белые, в какие, поговаривали, облачились кан на других континентах, давая понять: «Наши руки не замараны бесчестьем», – а все равно непрактично. Но какой же удар!..

Кацуо пошел дальше. Над трупами он наклонялся все реже – ему, в принципе, все уже стало ясно. Четверо. Против этой неотесанной… хорошо, частично отесанной – тут же не только вчерашние садовники и землепашцы, – толпы сражались четыре человека. Одна манера увечить и убивать – самая грубая – даже оказалась знакомой. Еще один из четверых тяготел к метанию груза и волоку – и пользовался оружием, сочетающим цепь и клинок. Третьим был таинственный рубитель голов, пользующийся каким-то… извращенским – иного слова не подберешь – мечом, неужели ситисито? И, наконец, четвертый щадил противников: исколотые саями, они обычно начинали стонать и шевелиться, стоило тронуть их. Кацуо быстрее отдергивал руки, оборачивался и раздраженным взглядом подзывал врачей. Их разномастная стайка – два местных и четверо, кого Кацуо на всякий случай выдернул из ближайшего городка, – топталась на почтительном расстоянии.

Кацуо злился: на четверку, успевшую удрать, на идиотов канбаку, устроивших такое из-за вшивого косё, на свою левую руку – за то, что укоризненно жглось под перчаткой, стоило потянуться к очередному раненому. Но эта злость лишь делала мысли острее и холоднее.

Итак, юный косё наконец проявил неосторожность. Может, кому-то показался, может, с кем-то заговорил, может, просто напоролся на человека, внимательно читающего объявления. А дальше? Можно предположить, что мальчишку выручили таинственные воины. Таинственные… ну, один – нет. Как его там звали… дурня из штурмовой пехоты лоялистов? Харада Сэки?.. Да, Харада, господин зверюга… Его любимым занятием было сминать оборону императорского фланга на одной дури в надежде все-таки прорваться. Такой короткий клинок – и никакого трепета перед длинными. Такая тупость – и упертость. Кацуо усмехнулся. Да, как забыть этого парня – худого, но крепкого, лохматого, с синими концами дикой гривы и почти черными, странными глазами. Обычно концы волос и цвет глаз у жителей Ийтакоса совпадают – кроме императорской семьи, чьи пряди сверкают радугой, а глаза – золотом, и кроме жителей Центральной провинции, они все такие, как сам Кацуо: черные однотонные волосы, желто-карие глаза. В глазах Сэки, наверное, есть и синева, впрочем, Кацуо не присматривался. Ну надо же. Жалко. Такой потенциал – а не перестал валять дурака, не добыл нормальное оружие, не стал полезен…

Кому? Может, как раз стал?

Кацуо скрипнул зубами, перешагивая очередное тело. Бегло обернулся – врачи опять семенили за ним в ожидании приказаний. Он покачал головой.

– Думаю, дальше вы сами знаете, что делать. Нужное я засвидетельствовал.

Врачи – в основном старики и девушки, один даже ребенок, – часто-часто закивали. Кацуо отвернулся и скорее пошел вперед. В крови он не измазался, но все равно хотелось к океану. Прямо сейчас: не только чтобы завершить последние, самые омерзительные дела, но и чтобы подышать. Здесь, на Левом берегу, океан был неуловимо другой. Даже пах иначе – куда чище, чем в Красном Городе, где в этот запах вплетались сотни других: от корабельной древесины до пряностей, цветочных масел и свалявшейся шерсти привозных обезьянок с Черных островов.

Так шутил сэнсей Сайто. Кацуо никогда не казалось, что обезьянки пахнут по-особому.

Он все-таки вытащил из поясного футляра кисэру, неспешно раскурил вчерашние, но еще терпимые остатки смеси в чаше. Дым согрел горло и прояснил планы. Итак… Юшидзу не одобрил бы такой резни. То есть одобрил бы – у него счеты с Левым берегом, – но повел бы себя иначе. Да и люди из окрестных деревень вот-вот решат, что их тоже может такое ждать за укрывательство политического преступника. Урок они, скорее всего, усвоят: станут еще тише. Но нет, народ един. На Левом берегу должны знать, что даже воинам Его Сияющего и Цветущего Величества такое не спускают с рук. И обязательно нужно будет обставить все в депешах так, чтобы говорили: «Неотесанных правобережных канбаку покарали за произвол справедливые и мудрые кандзё Центра». Кандзё. А не бродяги из бывших лоялистов. Пока так.

В семи шагах справа Кацуо почувствовал движение, быстро развернулся – но увидел только пролетевшие на ветру сливовые листья, желтые и жухлые. Шел он, кстати, по живописной улице – она была в сливах вся: золотистые и лиловые плоды любопытно выглядывали из-за низких оград по правую и по левую руку. Тут уже не было тел, но попадались кровавые следы – трупы убрали. Кацуо рассеянно подобрал одну сливу, подкинул – и бросил обратно. Красивое место. Да, наверное, еще вчера вечером эта деревня была красивой. Он, горожанин и обитатель Центра боги знают в каком поколении, не мог сполна оценить всей прелести таких захолустий. Но когда захолустья обращались руинами…

– Господин Акиро, господин Акиро!

Этот голос Кацуо уже слышал пару часов назад. Высокий, козлиный – да еще манера глотать гласные так, что речь превращалась в частокол. Кацуо вяло развернулся. В глаза сразу бросились напомаженные прыгающие кудри – искусственно завитые, разумеется, – и красные щеки. К нему спешил, наступая на сливы и кровь, Хигути Янь, командир местных канбаку. Плотный, средних лет, длинноносый и круглолицый, он заискивающе улыбнулся и, сбавив скорость в паре шагов, проблеял:

– Решил поискать вас, вдруг заплутаете! Ну… как?

– Не заплутал, – бросил Кацуо, отворачиваясь и даже без прямого взгляда чувствуя, как Янь мнется. Не смеет сказать: «Я не про это».

– Сильно нас побили… – только и пропыхтел он куда-то в сторону.

Думая о тлеющих мирных руинах, Кацуо затянулся и выпустил дым.

– М-да. Досадно.

Дальше он пошел молча, отрешенно вслушиваясь в перебирание чужих коротких ног. Настороженно-подобострастный взгляд противно щекотал лопатки, ими хотелось передернуть, но Кацуо сдерживался. Скользил глазами по сливам, по небу. Вслушивался и внюхивался в океан, думая о том, что ждет его на главной площади. Смесь прогорела быстро: он затягивался слишком… яростно? Кацуо не без удивления глянул на трубку, тронул пальцами раскалившуюся чашу. Обожгло даже сквозь перчатку.

– Вы идете по кругу, господин Акиро, – раздалось за спиной.

Лопатками повести захотелось сильнее, хотя взгляд все еще выспрашивал и умолял.

– Что? – почти прошипел Кацуо, останавливаясь и предсказуемо слыша шарканье чужих запнувшихся ног. Вытряхнул пепел. Убрал кисэру, сделав мысленную зарубку: надо чистить.

– Ну… вы к площади же спешите? Так короче было бы через рынок.

– Я предпочел океан. – Кацуо изменил тон, старательно подобрав именно тот, за которым мерещится: «А еще я хочу украсить вашими кишками вот эти чудесные сливы». – Я никуда не спешу. Спешить, как мне кажется, поздно.

Получилось. За спиной почти взвизгнули:

– Конечно, конечно! Гуляйте себе на здоровье, дивная деревенька, я заметил и сам, и…

«И вырезал примерно четверть ее населения без особого разбору. Просто потому, что они были лоялистами. И вообще-то получили амнистию».

– Тут вы совершенно правы. Живописно. Впору писать стихи.

Кацуо спрятал руки в карманы канкоги и снова пошел вперед. Трусца сзади стала быстрее: его догнали, немного расслабились, и вот, скосив глаза влево-вниз, он мог уже видеть своего коренастого собеседника, чья довольно густая для такого возраста шапка кудрей прыгала при каждом шаге. Собеседник, впрочем, прыгал тоже – так старался заглянуть в глаза.

– Так вы поэт, господин Акиро? Может, еще и по метке?..

Боги явно ухмыльнулись где-то на своей горе. Кацуо почти увидел эти сияющие улыбки, тихо вздохнул и, прежде чем недоумок попытался бы развить тему, припечатал:

– Никаких меток у меня нет. И, увы, нет времени на поэзию.

– Простите!

Кацуо не ответил, благо повод был: в лицо наконец холодно, солено, искристо дохнул океан. Улица кончилась резко, как, впрочем, часто в левобережных деревнях: буквально уперлась в стадо тучных, но низких, гладких скал, силуэты которых и правда напоминали пасущихся серых овец. Галечный пляж начинался за небольшим, всего в четыре грубых ступеньки, спуском, который Кацуо бездумно преодолел. На гальке он остановился. До воды было шагов десять – он понимал, что будет все-таки странно, если он побежит туда сейчас. Ладно. Потом. Такие прогулки приятнее, когда дела сделаны. Кацуо этого не умел – отдыхать и чем-либо наслаждаться, пока над головой нависает работа. Так что он чеканно развернулся и двинулся вдоль скал.

Камни застучали шагах в двух. В отличие от форменных сапог Кацуо, обувь Яня – что-то тканое, мягкое – не подходила для таких прогулок. Он шмыгал носом, сопел и косолапил, с омерзительным лязгом ножны катаны тыкались в гальку. Такие неуклюжие коротышки – если у них, конечно, были мозги – катаны обычно не выбирали, предпочитая что-то помельче.

– Так зачем же вы и ваши люди вырезали такое количество здешних рю? – Кацуо спросил это, не оборачиваясь, и сразу почувствовал, как изменился преследующий его взгляд. Так смотрит собака, в которую швырнули камнем, а дальше она либо кинется, либо…

– Простите? С чего вы взяли, что это мы?

…все-таки попробует ощериться, не побежит наутек сразу. Что ж, пусть.

– Тут вообще-то, как вам, наверное, доложили, четыре профессиональных убийцы было, двое еще и бывшие лоялисты.

– Вот только трое из них были вооружены не мечами и не луками. У четвертого меч имелся, только оригинальнее, да и махал он им… в несколько иной творческой манере, нежели вы.

Творческая манера. Точнее не описать. Будто спятивший художник – кисточкой, рисуя на большом полотне одной-единственной краской.

– Бросьте. – Кацуо лениво развернулся. Янь, шагах в трех, тяжело дышал и то сжимал, то разжимал пальцы на рукояти оружия: будто это игрушка, которую можно помять для успокоения души. – Правда. Местные ёрикан доложили все исчерпывающе, и вам лучше не искажать факты.

– Местные, – просипел Янь. На круглых щеках выступили красные пятна. Долгожданная злость. В конце концов, рабство отменили триста двадцать два года назад. Отменить бы и раболепие. – Ёрикан.

– Да, нам повезло, что именно в этой деревне нашелся участок, где служат целых… – Кацуо сделал вид, будто припоминает, – три человека?

– Три. – Янь кивнул, сузив глаза. – И я могу сделать вывод, какие у них взгляды, раз человек, передавший нам сведения о косё, обошел этот участок стороной, поехал…

– Вы мыслите весьма логично. – Кацуо уважительно покивал. Губы Яня тоже растянулись, желчно и недоверчиво. – Это ценно в нашем общем деле.

«Почему мы не убили их сразу, с прочими?» – читалось в этом часто мигающем взгляде.

– …Почему же вы не убили их сразу, с прочими? – Кацуо сделал маленький шаг ближе.

Янь не отступил, но лицо опять стало растерянным: глаза округлились, приоткрылся рот.

– Я предпочитаю, – тихо продолжил Кацуо, расслабленно вынимая из карманов руки, – называть вещи своими именами. Особенно в такие неспокойные времена. Согласитесь, нам нет смысла изворачиваться друг перед другом… – Он повел головой, разминая шею. Облизнул губы и с удовольствием ощутил вкус морской соли. – Я служу Его Сияющему и Цветущему Величеству Временному Желтому Императору, точно как и вы. И я прекрасно могу понять ваши и ваших людей обиды и порывы, к примеру, одновременно ловя косё, – кстати, кто его узнал? – подчистить деревню, полную неблагонадежных людей. А ну как этот косё поднимет восстание, скрытые лоялисты его поддержат, а там вернется в страну и Никисиру Ямадзаки?

– Да местный кузнец. – Янь отмахнулся. Поднял руку, вытер лоб. И как он вспотел на промозглом ветру? – Он узнал, он до нас доскакал, встретились на полдороги, мы ехали в другие места, чтобы немного навести порядок. Жалко, ночью бедняга попался под чей-то меч.

Чтобы не выплачивать вознаграждение. Разумеется. Кацуо невозмутимо напомнил:

– Что ж, предназначенное ему можно будет отдать его семье.

Янь покивал, потом склонил по-птичьи голову. Дернул рукой торчащий ворот фукоби[31], оттянул, глубоко и жадно втянул воздух через нос.

– Да. Да, да, разумеется, так и сделаем!

Кацуо опять пошел вперед. Взглядом он скользил от серого океанского полотна к домам, вспоминал, прикидывал. Не хотелось, чтобы Янь опять сказал про хождение по кругу. Это и так неожиданной занозой впилось в разум.

– Часто думаю о том, что они ощущают. – Кацуо легонько пнул камень. – Лоялисты. Все эти лишенные голоса люди, которых бросил тот, за кого они сражались.

– Думаю, погано им, – с готовностью выдал Янь, стуча галькой: он снова трусил за плечом. – Хорошо все-таки быть патриотом, а не лоялистом, да? Служить властителю, а не боги знают кому, без надежд. И боги бы с ними, с надеждами, но когда оказывается, что у твоих господ в других странах друзья, которые, в случае чего, спрячут, в том числе от ответственности…

– У Его Сияющего и Цветущего Величества, если память мне не изменяет, тоже есть друзья, и даже с других континентов, – бросил Кацуо.

Но Янь только рассмеялся:

– Помилуйте, господин Акиро. Его Сияющее и Цветущее Величество Желтый Император Юшидзу Ямадзаки дружит, уверен, с правильными людьми. Которые не лезут в наши внутренние дела и которые, хо-хо, очень, очень, как и большинство в этом мире, любят вишню. В их интересах – чтобы мы трудились и процветали, а не разваливались.

– Что ж, будем молиться об этом, – смиренно ответил Кацуо, вдохнул соленую свежесть и перевел глаза вправо, на новую россыпь серых камней-овец, покрупнее. – Однако интересно, господин Янь. Вы в последней ремарке опустили слово «Временный»…

– И вам, и вам пора опускать! – Оба остановились у подъема в деревню, нога Кацуо замерла на первой ступеньке, и он задумчиво развернулся. Янь даже руками всплеснул. – Нет, ну правда. Кто, скажите на милость, еще может стать нашим императором, а? – Он театрально покрутил головой. – Лично я достаточно сильной руки не вижу! Потомки наместников, что отряжались на Правый и Левый берега в прошлом? Едва ли, они тепло сидят на чиновничьих местах. А может, вы думаете, косё захватит трон? Ха-ха, я бы тоже так подумал, больно уж Его Величество жаждет заполучить парнишку! Но нет же, нет! Мы обречены без…

Кацуо слушал и кивал. Где-то на середине монолога он преодолел лестницу, а Янь, оживляясь все больше, помчался за ним. На твердой дороге поступь его выровнялась, катана перестала стучать, да и румянец говорил уже об удовольствии от беседы, не о раздражении.

– Поэтому я рад вашему пониманию и союзничеству, – немного неуклюже продолжил он, опять пристроившись рядом. Кацуо задумчиво глянул вперед – до площади шагов двадцать. Уже мелькают знакомые силуэты: в черном – канбаку, в бирюзовом – ёрикан и в дымчатом – кандзё. Но больше все же тел, накрытых отрезами ткани. – В смысле, буду честен: перед вашим прибытием волновался, я о вас наслышан и, в ожидании, даже завещание начиркал, чтоб семейство мое не отхватило себе все, что я хотел бы подарить сердечной своей подруге…

Кацуо тихо рассмеялся.

– Да-да, я предусмотрителен, а вы думали? – хохотнул и Янь. – Но правда… летучие волки! Едут сюда! Вы ведь считаетесь среди кан самыми гордецами, хитрецами, людьми чести…

– Всем и сразу? – мягко уточнил Кацуо, украдкой обернувшись. Хотелось к океану. Назад. Хорошо бы ополоснуть лицо и руки. – Как-то эти категории не сочетаются.

– Почему же! – На этот раз Янь улыбнулся снисходительно. Решил, что Кацуо скромничает. – Взять хотя бы Его Сияющее и Цветущее Величество! Горд настолько, что всех соседних крыс держит на расстоянии! Хитер настолько, что придумал все это, ну, заставить, наконец, левобережных по-человечески работать на общий прокорм! И человек чести, раз даже, когда брат начал мутить воду, не убил его, остался на троне и…

Они были уже близко. Кан – почти все – подняли глаза. На тряпках, укрывающих трупы, стали видны кровавые пятна и полосы.

Кацуо лениво развернулся, выхватил из-за пояса Яня катану и всадил ему в живот. Свою пачкать не хотелось.

– Его Сияющее и Цветущее Величество, – шепнул он, проворачивая клинок раз, другой и наклоняясь так, что горячее агоническое дыхание обожгло висок, – весьма многогранная личность, но человек чести… нет, думаю, такое определение оскорбительно. А за убийства мирных людей подлежало бы наказание, даже если бы ты не был таким червем.

Янь лишь свистяще захрипел, когда одной рукой Кацуо схватил его за плечо и потянул вперед. Катана прошла под углом, хрип превратился в бульканье, на щеку Кацуо брызнула кровавая слюна, а скрюченные пальцы последним усилием потянулись к его горлу, но достать не смогли и стиснулись на отворотах канкоги. Что, интересно, кроме смертного ужаса, он ощущал, потрясение или, наоборот, мрачное удовлетворение: «Правильно завещание написал»? Не отстраняясь, спиной чувствуя сразу слишком много взглядов, Кацуо праздно искал ответ и смотрел в окруженные морщинами, осеннее-красные, но уже начавшие блекнуть глаза.

– Это забавно. – Кацуо даже не обращался к Яню, наконец начавшему оседать на колени. Волосы его успели почернеть полностью. – Когда ты умрешь, тебя будет не отличить от них, – он кивнул на площадь, на накрытые трупы левобережных, – и от них, – кивнул влево, туда, откуда, преодолев несколько проулков, можно было вернуться к месту большой резни, – и даже от императрицы Сати, когда остановилось ее сердце… А выводы делай сам.

Там, в Темном Месте, куда уходят все… Возможно, даже в Рое Бессонных Душ – на самом нижнем круге, среди злобных неупокоенных призраков, отвергших право на перерождение.

В Красном Городе Кацуо часто бывал в театрах и много читал, так что знал: играй они постановку, Янь бы из последних сил поднял голову и выкрикнул, что героически умирает, продолжая славить императора. Ну, или хоть стоически дослушал бы поток размышлений о единственном, что уравнивает всех на свете, до конца. Но они были не в театре, и Янь умер где-то на слове «забавно» – по крайней мере, тело его обмякло, и запястье Кацуо заныло, даже хрустнуло от усилившейся тяжести. Он разжал пальцы, выпуская катану, и брезгливо отступил. Вынул платок, обтер лицо. Ничего похожего на удовлетворение не пришло. Скорее наоборот.

«Вы ходите по кругу». О да. И уже давно.

Кацуо задумчиво повернулся к площади. На него смотрело… правда, много глаз. С десяток канбаку, шестеро мибу и трое этих, местных, которые таращились так, будто прямо сейчас к ним медленно, но верно ползет огромный наг или несется, сминая сам ветер, лис-огнехвост.

– И снова здравствуйте. – Кацуо кивнул, преодолев разделявшее их с кан расстояние. Волки смотрели сонно, без тени любопытства и тем более упрека или страха.

– Зд-д-д… – начал, запинаясь, один канбаку. Одна: девчонка, высокая, крепкая и румяная.

– Думаю, не нужно объяснять, почему случилось то, что случилось? – вкрадчиво спросил он, не обращаясь ни к кому. – И думаю, даже если суд в такой форме вас не устраивает и вы попробуете что-нибудь сделать, кончится все быстро, а представлено будет как неповиновение вышестоящим. Нам. – Он стрельнул взглядом в Кику, ближайшего мибу, и тот, улыбнувшись уголком рта, положил руки на парные танадзаси. – Но есть и хорошие новости.

Он только сейчас осознал, что и сам сжимает катану. Пока не тянет из ножен, но к его правой руке приковано несколько пар глаз. Канбаку не смели отступать: то ли вышколили их все же неплохо, то ли ужас разливался от самой фигуры, голоса, мимики Кацуо – совершенно, к слову, безобидной. Что бы там сэнсей когда-то ни ворчал.

«Улыбайся, малыш. Ну давай. А зубы спрячь».

Это он и попытался сделать – улыбнуться помягче. Зря. Кто-то попятился.

– Хорошие новости в том, что вы, по крайней мере сейчас, не будете нести ответственность за выполнение приказа, – продолжил Кацуо и ослабил хватку, а потом вовсе убрал ладонь с рукояти. – Я могу представить, что творится в ваших головах и каким вам все воображается… – Он поймал взгляд Отоки, еще одной мибу. Она смотрела с полуулыбкой, напоминавшей о лукавых ликах верховной богини Гестет. По-кошачьи добродушно, будто грелась на солнце, а вовсе не готовилась в ответ на любое сопротивление сорваться с места и перерубить несколько глоток вихревым взмахом катаны. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы учились бессмысленной жестокости. Жестокость должна карать врагов, а не тех, кто мог бы стать и союзниками, если с ними правильно обращаться.

Канбаку понуро молчали. Некоторые потупляли глаза. Один прямо сейчас тер окровавленный клинок о собственную штанину. Но никто, никто не смотрел на тела под запачканными отрезами ткани. Взгляды обегали их, как насекомые обегают лужи.

– Прямо сейчас, – тихо продолжил Кацуо, – вы снимете все эти тряпки. Обойдете трупы, внимательно взглянете в каждое лицо, – он выделил эти слова как можно четче и почувствовал в черной толпе то, чего и ждал. – А потом, когда сюда явятся те, кто их опознает, поможете им их похоронить. Не всех в одной могиле, разумеется, а каждого – как подобает. – Снова он оглянулся на своих мибу. – За всем этим внимательно проследят, от первой минуты до последней. Союзники союзниками… но могил всегда можно выкопать на одну-две больше.

Над площадью висела тишина. От волков Кацуо и не нужны были даже кивки, не то что «Поняли, исполним»; канбаку же вряд ли могли ответить. Они топтались кто где стоял, переглядывались, но в основном все же смотрели вниз, теперь уже не смея отводить глаза от трупов. Наконец кто-то, стоявший достаточно далеко, пробормотал:

– Слушаемся.

Кацуо окинул этого парня, высокого и веснушчатого, взглядом, кивнул и снова пошел вперед. На этот раз интересовали его ёрикан, опасливо мявшиеся ближе к проулку и явно сомневавшиеся, распространяется ли приказ на них. Кацуо покачал головой:

– Вы молодцы. Я благодарен вам за то, что доложили, в свете нынешней расстановки сил это был рискованный поступок.

– Мы благоговеем перед мибу! – выпалил младший ёрикан. Со средним и старшим, даже, пожалуй, старым, они были похожи: длинные лица, чуть курносые носы, торчащие уши. Видимо, отец и два сына. В деревнях полицейская служба часто становилась потомственной. – И знаем: волки-то всегда за справедливость, кому бы там ни… – Брат лягнул его. Умный парень. Младший стушевался: – Ну, в общем, как тут не помочь?

– И честно скажу, вот, – подхватил их отец, скребя щетину. – Сил не было с этими выродками – как появились, так и начали то к девкам лезть, то еду нашу отбирать. Им положено было питаться в лапшичной! А они то в один дом, то в другой, и шатаются, и, мол, «Угощайте!». И это их было трое, и это центровые, а вчера, как правобережные приехали…

Кацуо кивнул и обернулся. Приказ уже выполняли. Немного понаблюдав за тем, как меняются лица живых, стоит склониться к лицам мертвых, он опять перевел взгляд на ёрикан.

– Сколько же могил-то будет… – задумчиво сказал средний, пригладив стриженные горшком, как у Кику, черные волосы с лазурными концами. – Но знаете, все самые звери… они убиты. Эти, – он глянул Кацуо за плечо, – безобиднее, молодняк да чернь, пришли с тем, кого вы зарезали. Я даже не уверен, убивали ли кого. Может, поранили, разве что…

– Но и не помешали, – веско бросил Кацуо.

– Как и мы, – без колебания произнес средний ёрикан и посмотрел ему в глаза.

Кацуо почувствовал ее – боль, пронзившую всех троих от этих слов; она кольнула и его самого, но, не давая боли снова разбудить ярость, он только пожал плечами.

– Таких полномочий у вас нет, а этим местам нужнее вы, чем те, кого могут поставить в случае вашей казни.

Старший ёрикан тускло улыбнулся. Кацуо почувствовал его порыв склониться, возможно, от облегчения, что не придется расплачиваться за смелые ответы сыновей.

– Вы очень добры, господин Акиро. – Нет, гордости оказалось больше. Хорошо.

– Лишь рассудителен и не люблю лишние перестановки. Резня внутри наших сил не нужна сейчас никому, лодка должна плыть.

Они помолчали. Еще раз обернувшись, Кацуо встретился взглядом с Кику и Отоки, опустил глаза на трупы и сам случайно всмотрелся в чье-то широкое лицо, смятое косым ударом кулака. Вспомнил мысли над Янем. Эти мертвецы… теперь их принадлежность к Правому берегу, или Левому, или Центру действительно можно понять лишь по тому, во что одеты, по тому, погибли ли с оружием в руках и с каким. Глаза стали одинаково серыми, волосы – одинаково черными.

Часть его требовала иных решений: просто взять и зарубить всех, кто еще стоял на ногах и имел к ночной бойне хоть какое-то отношение. Другая вразумляла: нет смысла, объяснений придется давать слишком много, а делать это некогда, теперь – точно. А так он отправит с формальным докладом пару мибу. Все равно не собирался тащить их с собой, потому что…

– А его кто-то ведь будет ловить? – голос среднего ёрикан вернул Кацуо в реальность. Он посмотрел на парня, ничуть не удивленный. Ну наконец-то.

– Его – это… – начал он небрежно.

– Чужака с мечом семи ветвей! – благоговейно шепнул младший ёрикан, и его брат поморщился.

– Да-да, этого, бешеного. – Он мрачно переглянулся с отцом. – Полагаю, вам бы что-то выяснить о нем?.. Про остальных вы явно в курсе, раз один из ваших успел побывать в рогэто.

Кацуо сдержанно кивнул. Обыск еще предстояло обсудить с Кику.

– Так мы особо ничего не знаем, – тревожно вздохнул старший ёрикан. – Явился с толпой смотреть бой, где тот знаменитый Сэки морскую змею победил. Нигде не селился, ни с кем не разговаривал, его и приметили-то потому, что одежда чудная, вся в черепахах, и волосы правобережные. А так ходил, улыбался, глазастый, купил у нашей Мэми овощей поесть, и все. Как народ пошел к старосте, чудак пропал. И носа не высовывал, пока…

– Пока не началась резня, – закончил Кацуо и уточнил очевидное: – Тогда он внезапно и стал расправляться с канбаку, защищая вас. Те головы…

– Да-да, невероятно, правда?! – взвизгнул младший ёрикан, получил от брата тычок и под пристальным взглядом Кацуо опять стушевался. – Ну… он же ни одного мирного случайно не задел. И вообще казался таким безобидным…

– Казался, – повторил Кацуо и прошелся взглядом по лицам уже всех троих. – Хм. Осталось только выяснить, куда он потом исчез, да и прочие… гости тоже.

– Тут можем сказать лишь, что он продержался почти до зари, – отозвался старший. – И пропал. Но покидающим деревню его, кажется, не видели, я кое с кем поговорить успел, пока умолял не ходить сюда, на площадь, сейчас, ну, всех, кому…

Кому тоже хочется взглянуть в лица мертвецов, понятно. И найти тех, кто не вернулся сегодня домой с веселой пирушки или просто со случайной ночной прогулки.

– Кстати, надеюсь, вы сможете и дальше удержать народ от… резкости. – Кацуо оглянулся. – Мои люди помогут. Как я и обещал, будут с вами до конца. А потом отвезут соответствующие доклады, по которым судьба этого преступного подразделения будет решена.

Тела все не кончались. Волки следовали за канбаку угрюмыми дымными призраками, но ничего похожего на ропот не было. И только двое канбаку сорвались: одного рвало в углу, второй, осев на колени и занавесившись длинными, почти целиком красными волосами, тихо плакал над тонким, скорее всего, старческим телом.

– Их так мало, – задумчиво бросил средний ёрикан. – Ваших. Я опасаюсь…

Его взгляд бегал по Кику: от прямой челки-шторки к босым ногам. Привычки носить обмотки Кацуо не понимал и догадывался: она вызывает вопросы. Да весь Кику – низкий, круглый и похожий на добродушную капибару – был сплошным вопросом, пока не просыпался в плохом настроении и на очередном задержании его парные мечи не начинали мелькать бешенее ножниц у того серийного убийцы-цирюльника, которого подразделение ловило год назад.

– Смею думать, – Кацуо постучал пальцами по рукояти катаны, – что в ваших краях нет боевой дюжины, которая справилась бы хоть с одним моим волком, а их шестеро. У нее, – Кацуо украдкой кивнул на Отоки, – есть еще симпатичные псы, ждущие тут, неподалеку.

– Да мы знаем. – Ёрикан кивнул, но продолжил хмуриться. – И, что скрывать, после этой ночки мы даже вас немного, при всем уважении…

– А вот это лишнее. – Кацуо спешно прикусил язык. Ёрикан, и отец, и старший сын что-то прочли на его лице: плечи их напряглись. Только младший продолжал дружелюбно переминаться с ноги на ногу. – То есть я понимаю. Кандзё – прежде всего политическая полиция, и, возможно, от нас стоит ждать чего-то похожего на зачистки…

– Мой сын не желал вас обидеть! – быстро выдохнул отец. Кацуо поморщился: он не любил трусость, даже родительскую. Особенно родительскую. – И нет, мы, по крайней мере я, нисколько не сомневаемся, что вы приехали не ради расправы над добрым деревенским людом, а по делам куда важнее.

– И славно. – Кацуо кивнул. Из разговора он выжал все, пора было прекращать. – Так. Точно мечник нигде не останавливался? У него и вещей не было?

– Если только припрятал, да хоть бы и в скалах. – Старший ёрикан пожал плечами. – Мальчишка, ну, косё, кстати, тоже нигде не жил, пришел с толпой, да и попросил у кадоку работенку на вечерок, мол, пара монет ему нужна, чтоб пересечь Реку и съездить к тетушке.

– К тетушке, – невольно рассмеялся Кацуо. Косё не чужда ирония. – Ну-ну. Уточню в последний раз, они все изначально были порознь? Мальчишка, сумасшедший мечник и… близнецы Сэки?

Если правда так, то все донельзя странно. Никакой, получается, ватаги заговорщиков, просто случайная встреча, окончившаяся резней? Хм…

– Сэки, видно, вступились за косё, – вздохнул средний ёрикан. – А мечник… боги его знают. Вроде мы сказали, он тут остался последним. Близнецы и ребенок удрали еще ночью.

Интересно, какова вероятность, что это план и теперь пути четверки снова пересеклись? Так было бы очень удобно: рис, креветки и водоросли в одной корзине.

– И, разумеется, вам неизвестно куда, – подытожил Кацуо, потирая веки. – Вероятно, к тетушке? Всей веселой компанией?

Ёрикан пожали плечами, одинаково и почти одновременно. Но дальше младший задал слишком меткий для своих оловянных глаз и торчащих ушей вопрос:

– Так кого же из них вам велено поймать? Вы тоже гонитесь за косё?

Кацуо помедлил. Что там сказал Янь? «Придерживаются определенных взглядов»? Он прищурился. Нет, можно было не ждать подвоха: никакой ёрикан не полезет к кандзё, а деревенский вояка – к волку из Центра. Да и… они не такие. Не такие, Кацуо это видел. Все, на что их хватило, – честность с тем, кто мог восстановить хоть кусок справедливости: наказать чужаков, разоривших деревню. Да, они доложили, хотя это сделало их врагами оккупационной полиции, но что дальше? Хватило бы их духа, например, чтобы убить кузнеца, знай они о доносе? А можно и задаться вопросом: были ли они в рядах Никисиру в последние дни, когда…

– Я ищу всех, – ровно ответил он и улыбнулся так, чтобы обнажились клыки. – У меня на них большие планы, и любая добыча будет для меня огромной радостью.

Его приказ был именно таким – мутным, растянутым во времени. Очевидно, Юшидзу не расслабился, даже выиграв войну. Чувствовал, что-то с новым, вроде бы хорошо знакомым, «своим» командиром Первого подразделения мибу не то. Он служит, да не так. Природу этого «не так» Кацуо не смог бы описать и сам, он не видел себя со стороны. Но эту высылку – куда угодно, лишь бы за пределы Красного Города – можно было считать чем-то близким к провалу. Как бы ни обещали за достигнутые успехи еще, еще и еще повышения.

Кацуо всегда казалось, он неплохой актер. В его личины верили, но играть для недоумков вроде Яня и для Юшидзу – разные вещи. Юшидзу умен, замкнут и наблюдателен. В отличие от брата, искусства боя и придворной лжи он изучал не потому, что подобало, а потому, что нравилось. Блеск клинка. Танец ума. И теперь Юшидзу явно желал пореже видеть Кацуо рядом. Волков любили в городе, в Братскую Бойню они были верны и неколебимы, а потому он не мог просто распустить их, тем более уничтожить, как сейчас исподтишка уничтожал амнистированных лоялистов. Поэтому оставил самых безопасных – юных, неопытных, – а остальных разослал вот с этим размытым поручением. Оно ветвилось надвое. Во-первых, делать примерно то, что и Янь, только изящнее, то есть проверять настроения и рубить заговорщиков. А во-вторых, присматривать Юшидзу гвардейцев на замену погибшим в войне баку-тай. И то, что… те, чьи следы Кацуо нашел в деревне, могли решить и первую задачу, и вторую. Изумительно. Осталось доложить в столицу, что добыча выбрана, и начать охоту.

Правда, она, точно как все любезности Юшидзу по отношению к Кацуо, будет с оговорками. Яркими, кричащими, почти как оперение Амидэри, старого попугая покойной принцессы Рури.

– Мы можем еще чем-то вам помочь? – оборвал его мысли старый ёрикан. Он тянул шею вперед. – Люди… надо бы нам присмотреть за людьми. Скоро ведь придут искать своих.

– Благодарю, нет, – отказался Кацуо. – Я побеседую еще с хозяйкой рогэто и другими местными. Работайте. Я, возможно, найду вас, прежде чем уеду.

Ёрикан поклонились. Обернувшись, Кацуо увидел женщин и стариков, пока топтавшихся в проулке. По всхлипам и возгласам, все чаще и громче, он понимал: еще чуть-чуть, и они бросятся сюда. Может, кого-то растерзают в отчаянии и горе. Если из вот этих, все еще заглядывающих в лица мертвецов, – мибу велено не мешать.

Расправив плечи, Кацуо быстро пошел от трех фигур в бирюзовых канкоги прочь. Пересек площадь, вернулся к телу Яня, нагнулся – и выдернул катану из его живота.

Хорошему мечу не место в плохих руках и тем более в месиве дрянных кишок, уже облепленном муравьями и мухами. Лучшей могилой для него станут волны.

Он попрощался с мибу уже под вечер: раздав указания, собрался прочь. Отоки привела псов, те рыли землю лапами и скулили от нетерпения, но Кацуо не взял ни их, ни хозяйку. Чудесные чудовища были скорее воинами и ловцами, а беглецы не забыли спутать следы. Обманными ли маневрами, жженными ли травами, грязью ли, а может, помогли дождь с ветром… Значения это не имело, Кацуо все понял, стоило Отоки поднести к паре острых собачьих носов тряпье из рогэто, а затем черепаший нагрудник из найденного на улице мешка. Лишь усмехнулся, сказав:

– Что ж. Тогда жди другого задания. А пока здесь достаточно деревень, где ты нужна.

Он не взял вовсе никого и доверился лишь себе, оживив в уме кабинетную карту местности, с учетом всех последних новостей, полученных в Центре. Да… логично. Логично в своей нелогичности. Шанс не ошибиться довольно велик.

Ему хотелось двигаться вдоль океана, и первое время он позволил себе это, но дальше дорога вела в противоположном направлении. К Реке. Нужно было спешить к Реке, чтобы застать тех, кого Кацуо во что бы то ни стало решил найти сам.

Найти и вырваться из движения по кругу.