Железное Сердце

Грань. Часть 2

Тоннели не кончались.

Я бежал, не разбирая дороги, перескакивая через валяющиеся кости, скользя по мокрому камню, спотыкаясь, но не останавливаясь. Воздух рвался в лёгкие, как наждак, сердце бухало в груди, но я продолжал двигаться. Инквизиторы могли быть позади, могли быть впереди. Могли ждать за следующим поворотом.

Глухой плеск воды отдавался эхом по узким ходам, смешиваясь с моими тяжёлыми шагами. Поворот, ещё один, ещё. Ощущение, что кто-то дышит в спину, не покидало меня. Я знал, что, если остановлюсь, если замешкаюсь хоть на секунду, меня настигнут. Их клинки. Их вера. Их холодная, бесстрастная ярость.

Чёрт, всё пошло не так. Совсем не так.

Я ожидал, что наткнусь на кого-то из подручных Оракула. На шепчущих фанатиков, на тех, кто молится своему пророку. Но не на Инквизицию. Это была ошибка. Грубая, смертельная ошибка.

Я рухнул в грязную жижу, едва удержав равновесие. Вода поднималась. Чёрная, холодная, насыщенная вонью разложения и сыростью веков. Сначала она доходила мне до щиколоток. Потом до колен. Теперь — почти по пояс.

Каждый шаг давался всё тяжелее. Вода тянула вниз, как будто сама тьма, что окружала меня в катакомбах, не хотела отпускать. Я задыхался, холод сковывал мышцы, но страх гнал меня вперёд. Позади — смерть. Впереди — чёрт знает что. Но если выбрать между смертью и неизвестностью, я всегда выбирал второе.

Справа мелькнуло что-то похожее на проход, но там было слишком темно. Я двинулся дальше, сквозь сужающийся тоннель, чувствуя, как потолок давит на меня. Воздух становился спёртым. Дышать становилось труднее.

И тут впереди мелькнул слабый проблеск света.

Выход.

Грёбаный выход.

Я собрал остатки сил, двинулся быстрее, продираясь сквозь густую, вязкую воду. Каменные своды сужались, словно пытались закрыться передо мной, но я вырвался из их хватки и ухватился за металлические прутья лестницы. Захрустела ржавая сталь. Я напряг руки, карабкаясь вверх, пальцы скользили по скользкому металлу, но я не останавливался.

Последний рывок — и я вылез наружу.

Ливень. Хлестал, как кнутами, прямо в лицо, забивая глаза, смешиваясь с потом, промачивая одежду до нитки. Я замер, чувствуя, как леденящий холод проникает внутрь. Глоток воздуха — слишком глубокий, кашель согнул меня пополам.

Я огляделся.

Город был жив. Ко мне приближался звон чьих-то доспехов.

Я собрал все силы в кулак и, оглянувшись, рванулся к стене ближайшего здания. Мокрые камни скользили под пальцами, но я цеплялся, карабкался, чувствуя, как мышцы горят от усталости. Наконец, забросив ногу на край крыши, я перекатился и замер, тяжело дыша. Дождь барабанил по черепице, смывая с лица грязь катакомб.

Я позволил себе пару мгновений отдышаться, но не больше. Внизу улицы кишели стражниками, и я был слишком уязвим, чтобы оставаться здесь дольше, чем следовало. Сжав зубы, я двинулся дальше, прыгая с крыши на крышу. Город простирался передо мной лабиринтом переулков, теней и света факелов. И только сейчас я осознал — они уже знали, куда смотреть. Инквизиторы прочёсывали улицы с пугающей организованностью.

Чёрт возьми.

Инквизиторы. Стражники. В каждом переулке, на каждой улице, у каждого арочного прохода. Фонари и факелы вспыхивали в темноте, рисуя стены из огня и стали. Движение — слаженное, чёткое. Они искали меня.

Проходы в Верхний город и студенческий городок были перекрыты. Толпы стражей выстроились у баррикад, перекрывая все возможные пути. Я попытался разглядеть путь, но не нашёл ни одной лазейки. Влажный воздух был тяжёлым, гул голосов, шаги, лязг доспехов — всё смешивалось в единую какофонию.

Чёрт.

Я моргнул, стирая дождь с лица. Что, если они выбрались из коллектора раньше меня?

Нет. Невозможно. Я ушёл первым.

Или?..

Я стиснул зубы. Что бы ни случилось, теперь у меня не было вариантов. Либо я нахожу способ сбежать, либо попадаюсь.

Рассвет наступит через пару часов. С первыми лучами солнца спрятаться станет ещё сложнее. Дождь немного помогал скрываться, но он же не мог идти бесконечно.

А сегодня ещё и новый этап турнира. Пропажа моей “великолепной” персоны может вызвать вопросы.

Я втянул воздух, пытаясь взять себя в руки. Хватит думать. Надо действовать.

Сначала — выбраться живым.

Дождь продолжал лить, как будто хотел затопить весь грёбаный Тиарин.

Я бежал по скользким крышам, стараясь не сорваться вниз, где улицы кишели стражей. Дождь делал черепицу коварной, каждый прыжок был испытанием, но я не мог позволить себе замедлиться. Я скользил, ловил равновесие, перепрыгивал с одного здания на другое, оставляя позади гулкий шум города. Это был мой единственный шанс. На мостовой внизу, в свете фонарей мелькали фигуры патрульных, но они смотрели не вверх. Пока что. Мне нужно было место, где я мог бы спрятаться, хотя бы на несколько минут, место, куда стража не сунется без крайней необходимости.

"Хмельная змея". Злачное место, о котором говорили разное. Таверна, в которой не задают лишних вопросов, но где тебе могут перерезать глотку за взгляд не в ту сторону. Идеальное место, чтобы исчезнуть — или потерять ещё больше крови. Кажется у меня созрел план.

Я толкнул тяжёлую деревянную дверь, густой запах перегара, жареного мяса и разлитого эля ударил в лицо. Внутри было тепло, шумно, оживлённо. Мужчины сидели за длинными столами, карты, кости, драки, грязные шутки — обычный вечер в этом притоне. Несколько женщин лениво переговаривались у барной стойки, разглядывая посетителей с ленивым интересом.

Я сделал несколько шагов внутрь, бросил быстрый взгляд по сторонам. Люди замолкли. Не сразу, но постепенно, словно холодный ветер прошёл по залу. Тишина длилась мгновение, но я её почувствовал. Взгляды липли ко мне, пьяные, настороженные, оценивающие.

И тут кто-то хрипло рассмеялся.

— Это ты избил беднягу Стилла так, что у него память отшибло?

Голос раздался справа. Я повернул голову. Мужик лет сорока, с разбитым носом и шрамом на всё лицо, поднялся из-за стола, держа в руке глиняную кружку. С глазами полными злобы.

Чёрт.

— Да чтоб меня, точно он! — подал голос другой, вставая. — Говорили, что Стилл теперь путает, где у него рот, а где задница!

Толпа загудела, зашевелилась, напряжение окутало воздух.

Я не стал ждать, пока они решат, что делать. Но как оказалось я опоздал.

Кружка разлетелась вдребезги о мой висок, боль вспыхнула, но я уже шагнул вперёд, отводя руку и вбивая кулак прямо в лицо ближайшего нападающего. Он отшатнулся, кровь хлынула из разбитого носа.

Грохот кружек. Треск костей. Вкус крови на губах.

Я двигался, как зверь, отбиваясь, уклоняясь, атакуя. Они налетели, как голодные псы — пьяные, злые, уверенные, что числом задавят. Дураки. Толпа хороша, когда ты снаружи, но внутри? Внутри это всего лишь мясо, давящее само себя.

Следующий удар пришёлся в бок, но я уже знал, что произойдёт. Рука взметнулась, кисть перехватила запястье противника, и нож, что должен был вонзиться мне в рёбра, развернулся в его же сторону. Мужик заорал, когда лезвие вошло в его собственный живот, и я толкнул его в стол.

Второй полез с кулаками, но я ушёл в сторону, и его костяшки встретились не с моим лицом, а с бочкой за спиной. Он взвыл, но тут же схватился за бутылку, пытаясь ей замахнуться. Я не дал ему шанса. Короткий шаг вперёд, удар локтем под подбородок — его зубы клацнули, глаза закатились, и он рухнул, словно мешок с дерьмом.

Грохот. Кто-то перевернул стол, что-то разбилось. Запах эля, крови, пота и страха смешался в один тяжёлый коктейль. Я увидел, как один из них — тот, что кричал про Стилла — достал меч. Он знал, как его держать. Чёрт, хоть кто-то здесь не просто махал кулаками, а знал, что делает.

— Ты труп, сукин сын. — прорычал он, делая рубящий удар.

Я отбил меч запястьем, кинжал в моей руке скользнул по его клинку, но тот быстро сменил хват, уходя в боковую стойку. Ладно, этот может быть проблемой. Другие медлили, ждали, кто из нас выживет. Весь грёбаный зал превратился в арену, где пахло кровью и смертью.

— Значит, начнём по-настоящему. — пробормотал я.

Магия хлынула из пальцев. Чёрная пелена окутала таверну. Свет фонарей задохнулся. Огонь в очаге потух, словно кто-то сжал его пальцами. Кромешная тьма. Живая. Тягучая. Она облепила стены, проникла в каждый угол, скрыла лица.

— Ч-что за… — раздался чей-то сдавленный голос.

— Где…

— Я… Я ничего не вижу!

Паника. Они начали двигаться наугад, толкаться, сбивать друг друга. Я слышал их дыхание, слышал, как кто-то замахнулся вслепую, как кинжал пронёсся мимо меня, как кто-то другой рухнул, запнувшись. Они были слепыми котятами, а я был охотником.

Я шагнул в сторону, уклоняясь от случайного удара, и всадил кинжал под рёбра первому, кто оказался рядом. Он хрипнул, осел на колени, схватившись за рану. Следующий замахнул дубину, но я нырнул под удар, развернулся и ударил в шею. Брызги горячей крови ударили в лицо.

Сквозь тьму сверкнуло лезвие. Я отшатнулся, чувствуя, как по плечу скользнула горячая боль. Чёрт, этот сукин сын с мечом ещё здесь.

Я шагнул назад, но он услышал. Умел слушать. Вгрызался в мои движения, резал тьму слухом. Достойный противник.

— Думал, спрячешься?! — крикнул он, рубанув в темноте.

Я прыгнул в сторону, и его клинок наткнулся не на меня, а на другого бедолагу, который пытался выбраться. Вскрик, хруст костей, и ещё одно тело рухнуло в общую кучу.

— Ладно, ублюдок… — прорычал я, сжимая рукоять кинжала. — Давай поиграем.

Тьма больше не скрывала его.

Я видел его. Не глазами — магией. Его силуэт пульсировал чужеродным свечением, контуры дрожали, будто бы его тело находилось в нескольких измерениях сразу. Он не просто двигался — скользил, шагал без единого звука, как хищник во время охоты. Я слышал его дыхание, улавливал напряжение в каждом его движении. Его меч рассекая густую темноту, свистел, будто сам воздух протестовал против его присутствия.

Проблеск металла. Медальон.

Я замер.

Знакомый символ.

Моё сердце заколотилось быстрее, но не от страха. От ярости. От понимания, что этот человек, этот маг, был не просто случайным противником. Он был одним из них. Один из тех, кто превратил паутину катакомб в анархическую бомбу замедленного действия, кто держал исчезнувших людей в темноте.

Я оскалился, прошептав сквозь кровавые губы:

— Ваш Оракул всех вас приведёт в ад.

Никакого ответа. Только лёгкое движение воздуха, и напряжение, готовое лопнуть в любой момент.

И тогда оно хлынуло. Сила. Тёмный поток, гул в ушах, будто что-то пробудилось внутри меня. Мои мышцы наполнились неестественной энергией, будто в них влили чистый огонь. Разум дрогнул, границы реальности начали смазываться. Я чувствовал это… Желание— убивать, крушить, сжигать. Оно впивалось в меня, прорастало в сознании.

Я поднял руки, и мир вспыхнул.

Огонь вырвался из моих ладоней, как хищный зверь. Он рванулся вперёд, пронёсся по стенам, охватил таверну с диким рёвом. Балки начали потрескивать, воздух стал вязким, насыщенным дымом и запахом горелого мяса. Крики затонули в звуках трескающихся перекрытий. Пламя набрасывалось на жертвы, его свет плясал на их лицах, превращая их в бесформенные силуэты ужаса.

Человек с мечом не отступил. Его клинок рассёк пространство, но я уже был в другом месте, скользя в сторону, огонь плясал вокруг нас, превращая бой в танец смерти. Он был быстрым, смертоносным, но теперь, в этом хаосе, я видел каждое его движение.

Я бросился вперёд, нож в руке отразил его выпад, клинок скользнул по лезвию, оставляя искры в воздухе. Раздался хруст — это я пробил его защиту, лезвие рассекло ткань, кожу, вошло в плоть.

Но он тоже не был прост. Он врезал мне в бок, резкий, короткий удар, который должен был меня убить, но я только зашипел от боли. Чёрт, я чувствовал себя… живым. Слишком живым. Слишком мощным.

Мы кружили друг вокруг друга, горящие балки осыпались, таверна рушилась. Он отступал, он знал, что проиграл, но не сдавался. Я видел его глаза сквозь тени, в них больше не было надменности, только понимание.

Я швырнул новую волну пламени, и он отскочил назад. Перед ним рухнули доски. Теперь он был заперт, всё на что он мог надеяться на ожидание своей скорой смерти.

Вспышка. Жар ударил в лицо. Я выбил дверь плечом и вылетел наружу. За мной тянулся шлейф дыма и пепла. За спиной слышались крики — не только боли, но и паники. Люди в таверне толкались, вырываясь наружу, матерясь, сбивая друг друга с ног.

Я не смотрел назад. Прыжок, карниз, рывок. Кровь стучала в висках, но я двигался. Крыша под ногами была скользкой, дождь ещё больше размывал грань между реальностью и безумием.

Ещё шаг, ещё рывок, ещё один прыжок.

Я был тенью, оставляющей за собой только огонь и смерть.

Я “скользил” по крышам, перепрыгивая с одной на другую, порой теряя равновесие, но вновь находя его в последний момент. Черепица под ногами была мокрой, дождь всё ещё сеял свою ледяную влагу, превращая каждый шаг в испытание. Я не чувствовал холода. Не чувствовал ничего, кроме боли. Измождённое тело кричало в агонии, каждая рана отзывалась пульсирующей болью, а исцеляющая магия почти не работала. Она лишь заглушала самые острые болевые брызги, но не исцеляла. Я ощущал, как кровь сочится из порезов, как каждая мышца ноет, отзываясь на каждое движение.

Но я продолжал.

Внизу кипела жизнь. Люди ещё не проснулись, но инквизиторы и стража не спали. Они направлялись в бедные районы, туда, где только что разгорелся хаос. Крики, пожар, кровь — я дал им достаточно поводов забыть обо мне. Они стягивались туда, куда их звала бойня. А это означало, что мой путь к академии был открыт. По крайней мере, пока солнце не поднялось.

Мне нужно было передохнуть. У того, кто сможет привести меня в чувство.

Я направился к эльфийскому крылу.

Мышцы горели. Каждое движение отзывалось хрипом в лёгких. Я чувствовал, как силы покидают меня, как тело отказывается повиноваться. Как будто сама реальность пыталась меня остановить. Я даже не осознавал, когда моё сознание начало проваливаться в темноту на доли секунд. Огонь в груди, боль в суставах, пустота в голове. Но я заставлял себя идти вперёд, потому что единственное, что было хуже этой боли, — это остановиться.

Я нашёл её окно.

Огонь горел внутри, разгоняя ночную тьму. Впервые за всю ночь я почувствовал хоть что-то, кроме боли. Надежду. Юна была там.

Я замер в тени, наблюдая. Ожидая. Готовый залезть в это тепло.

Но затем я увидел.

Юна. Она сидела за столом, её лицо озарял свет свечей. Она смеялась. Беззаботно, легко, как если бы весь мир был прекрасен, как если бы за окном не было смерти и крови. Рядом с ней сидели люди. Её друзья. Они выпивали, болтали, играли в какие-то глупые игры, как будто ночь не была временем охоты. Как будто никто в этом городе не исчезал, как будто они были просто студентами, которым не о чем беспокоиться.

И эльф.

Он сидел рядом с ней. Близко. Его улыбка — уверенная, непринуждённая. Его жесты — плавные, лёгкие. Он наклонялся ближе, что-то говорил, и она смеялась. Она позволяла ему быть рядом. Она наклоняла голову, позволяя его словам касаться её уха. Она смотрела на него,с излишней теплотой.

Я не слышал, что они говорили, но этого и не было нужно. Картина передо мной говорила сама за себя.

Я снаружи, истерзанный, окровавленный, с трудом стоящий на ногах. Мои руки дрожат от боли, мои ноги едва держат вес. И она там, внутри, в мире света и тепла, смеётся над словами другого парня. Я смотрел, как она улыбается, и что-то внутри меня заболело сильнее, чем мои раны.

Я пытался убедить себя, что это не важно. Что я просто устал, что мои эмоции — всего лишь отголоски боли, пульсирующей в голове. Что она имеет право смеяться, имеет право радоваться.

Но внутри меня росло другое чувство. Тяжёлое, горькое.

Одиночество.

Не это ли я всегда знал? Не этого ли ждал? Я всегда был сам по себе. Всегда. Я выбрал эту дорогу. Я выбрал тьму, выбрал бой, выбрал ненависть и боль. Потому что тьма не предаёт. Потому что бой — единственное, что остаётся, когда отбирают всё остальное. Потому что ненависть греет, когда вокруг только холод. Потому что боль — последнее, что напоминает, что ты ещё жив. Неужели я ожидал, что кто-то захочет разделить этот путь со мной?

Или я просто надеялся?

Я не принадлежал этому месту. Я никогда ему не принадлежал.

Но я почти отомстил. Почти.

“Хмельная Змея” была логовом Гильдии убийц. Тем самым местом, где вербовали, прятались, планировали. Я не мог знать наверняка, но слишком многое указывало на это. А теперь таверна утопала в пламени, что я вызвал. Скольких я убил там? Скольких ранил? Десятки? Достаточно, чтобы это стало проблемой.

И если Гильдия убийц действительно пересекалась с Оракулом так же тесно, как мне казалось… Я определённо подпортил ему планы. Но было ли это победой? Нет. Всего лишь уколом, маленьким разрезом на коже, который затянется быстрее, чем я успею отдышаться. Оракул не проигрывал из-за пары сожжённых ублюдков. Я не видел его реакцию, не слышал его слова, но понимал — он заметит. Он запомнит. И рано или поздно ответит.

Я должен был чувствовать удовлетворение. Но вместо этого было лишь опустошение. Лорен, Юна, Эндрю и Александрис... Они рядом, но я всё ещё чужой. Как будто между нами всегда будет невидимая стена, та же, что отделяет свет от тьмы. Я могу слышать их голоса, но не могу быть частью их мира. Может, это я сам выбрал этот путь. А может, он выбрал меня. Это не изменило ничего. Амелия не вернётся. Кровь, пролитая в таверне, не заполнила пустоту, а лишь напомнила, что я до сих пор один. Я забрал у него тех, кто исполнял его приказы в темноте. Я оставил его без пары клинков, без пары ртов, что шептали ему клятвы.

Дождь наконец-то стих, оставив после себя лишь влажные дорожки и прохладу, пропитавшую воздух насквозь. Я остановился в тени высокого дуба, тяжело дыша, оглядываясь на огни студенческого городка, тускло сияющие в предрассветных сумерках. Мысль о том, чтобы вернуться в собственную усадьбу, казалась одновременно заманчивой и совершенно невозможной. Я понимал, что едва войду в двери, то просто рухну, словно мёртвый, и никакой турнир меня уже не заинтересует. Лорену сейчас лучше думать о турнире, а не обо мне и моих грязных делах. Я решил пойти в другое место.

Я медленно взобрался по стене, цепляясь за выступы и выступающие кирпичи, словно вор, что пробирается в чужое жилище. Руки болели, мышцы протестовали, но я не мог позволить себе заходить через главный вход. Слишком много глаз.

Окно Велария легко поддалось, и я осторожно проник внутрь, сразу же ощутив странную атмосферу его комнаты. Здесь было подозрительно чисто и аккуратно, даже слишком. Стол без единой пылинки, стопки книг идеально выровнены, словно их никто никогда не открывал, кровать застелена так ровно, словно её владелец вовсе здесь не ночует. Комната больше походила на музейный экспонат, чем на жилище человека. Я нахмурился. Это не было похоже на Велария. Или же я просто недостаточно хорошо его знал?

Я снял маску.

Едва я сделал несколько шагов по мягкому ковру, как дверь резко открылась, и на пороге появился он. Взгляд наставника был сначала настороженным, затем удивлённым, а потом и обеспокоенным.

— Максимус? Какими судьбами? И почему ты выглядишь так, словно только что вылез из драки с целой армией?

— Потому что это почти правда, — выдавил я с усталой улыбкой. — Извини, что так вломился. Просто не хотел, чтобы меня заметили твои соседи.

Веларий слегка улыбнулся, в его глазах мелькнуло что-то тёплое, дружеское.

— Ты всегда выбираешь самый сложный путь, верно? — спросил он, быстро осматривая моё потрёпанное состояние. — Что произошло, Максимус? Кто тебя так?

Я тяжело вздохнул и начал говорить, рассказывая Веларию всё, что случилось за последние несколько часов. Говорил обо всём: про тёмные катакомбы, которые скрывались под городом, подобно венам, по которым текла тьма. Рассказал о таинственном Оракуле и Ордене Раздора, о сети тоннелей, которые пронзали город, позволяя людям исчезать, словно их никогда и не существовало. Упомянул о столкновении с инквизиторами, о том, как едва избежал гибели в их руках. С каждым словом, сорвавшимся с моих губ, я чувствовал, как становится легче дышать. Я никогда не думал, что доверюсь кому-то настолько, но сейчас это было необходимо. Веларий слушал внимательно, молча, ни разу не перебив. В его глазах мелькало удивление, тревога и что-то ещё, чего я не мог разобрать.

Когда я замолчал, Веларий приблизился и осторожно прикоснулся к моему плечу, тихо прошептав что-то непонятное, словно читая древнее заклинание. Я ощутил тепло, исходящее от его руки, и боль медленно начала утихать, словно её забирала невидимая волна. Краски мира вновь стали яснее, дыхание выровнялось, и я с благодарностью взглянул на него.

— Спасибо, Веларий, — пробормотал я, чувствуя облегчение.

Он слегка улыбнулся, убирая руку:

— Рад, что уроки не прошли даром. Я удивлён, Максимус, насколько глубоко ты сумел зайти в это дело и выжить.

Я поднял на него усталый взгляд, собираясь с мыслями:

— Веларий, я совсем запутался. Этот Орден Раздора, катакомбы, похищения людей. Зачем это всё? Кому это выгодно?

Веларий покачал головой, задумчиво глядя куда-то в окно:

— Мир гораздо сложнее, чем мы думаем, Максимус. Порой хаос — лишь инструмент, которым кто-то управляет, чтобы достичь своих целей. Я не знаю, кто стоит за всем этим, но ясно одно — они не остановятся, пока не добьются своего.

Я почувствовал, как усталость вновь накатывает на меня, но разум продолжал цепляться за последние ниточки ясности:

— Что мне делать дальше, Веларий? Ведь нужно что-то предпринять?

Веларий внимательно посмотрел на меня, затем положил руку мне на плечо и уверенно сказал:

— Сейчас тебе нужно отдохнуть, Максимус. Ты не один. Мы обязательно найдём ответы и выход из этой ситуации. Вместе. Как учитель и ученик.

Слова Велария должны были ободрить меня. И, казалось бы, они справились с этой задачей: его спокойный, уверенный голос, твёрдая рука на моём плече — всё это говорило о поддержке, о том, что я больше не одинок. Но внутри меня скреблось что-то тревожное, настойчивое, словно заноза, которую невозможно вытащить.

Я смотрел на Велария, на его спокойное лицо, слегка нахмуренные брови, и что-то внутри меня щёлкнуло. Он выглядел удивлённым, встревоженным, обеспокоенным. Но было ли это искренним? Я уже не раз видел подобное выражение. В моей прошлой жизни я часто бывал в театре, наблюдая за игрой актёров. И я прекрасно помнил, как выглядела настоящая эмоция.

Чёрт возьми, Веларий вовсе не был удивлён.

Лучшие друзья, Эндрю и Александрис, несмотря на их актёрское мастерство и способности перевоплощаться на сцене, в реальной жизни так не умели скрывать эмоции. Они были открытыми книгами, и я читал их легко. Веларий же... он играл свою роль почти безупречно. Почти. Я чувствовал тонкий холодок, ползущий по позвоночнику, потому что понимал: он знал намного больше, чем показывал. Но почему он скрывает это? Почему не говорит мне правду?

Я стиснул зубы, заставляя себя дышать ровнее. Это было не время и не место для открытого разговора. Сейчас я слишком слаб, слишком уязвим, чтобы выяснять отношения. Однако я не мог игнорировать то, что почувствовал. Что-то здесь было нечисто.

Я почувствовал, как утомлённые мышцы вновь напряглись, когда Веларий приблизился ко мне с каким-то загадочным блеском в глазах.

— Максимус, я кое-что придумал, — сказал он негромко, его голос был чуть тише, чем обычно, почти приглушённым. Он осторожно оглядел комнату, взгляд его скользил по стенам, будто за ними кто-то мог подслушивать. Вздохнул, сжал пальцы, словно что-то обдумывая, прежде чем продолжить, и наконец, заговорил с ноткой настороженности, как будто взвешивал каждое слово. — Есть способ, как вернуть тебя обратно в твою усадьбу, не выходя отсюда. Безопасно и быстро.

Я устало приподнял бровь, отводя взгляд на его руки, в которых он что-то вертел.

— Веларий, ты, конечно, гениален, но я не очень-то хочу становиться подопытным кроликом для твоих экспериментов. Ты уверен, что не отправишь меня в какую-нибудь бездну или не превратишь в лягушку?

Он усмехнулся и вытащил из кармана небольшой предмет. Тот мерцал синим, словно хранил в себе кусочек ночного неба, слабый свет в его глубинах пульсировал, создавая ощущение, будто смотришь вглубь бесконечности.

— Это не эксперимент. Это проверенный приём, — он уверенно вложил предмет мне в кулак и крепко сжал мои пальцы поверх него. Предмет был прохладным, слабо вибрирующим, и с каждым мгновением я чувствовал, как по ладони пробегает слабое покалывание. — Максимус, закрой глаза и сосредоточься. Представь свою комнату. Каждую деталь. Постарайся почувствовать, будто ты уже там.

Я недоверчиво покосился на него, но в его взгляде было что-то твёрдое, почти убеждающее. Глубоко вздохнув, я закрыл глаза, погрузившись в образ своей комнаты. Вспомнил прохладный воздух, тихий шёпот ветра за окном, знакомый запах свечей и старых книг, едва заметный аромат дерева и кожи. Я вспомнил расположение мебели, узоры на ковре, слабый скрип пола под ногами, тяжёлые шторы, которые всегда чуть колыхались от сквозняка, и даже шероховатость деревянных подлокотников кресла у окна. Всё это было моим, было привычным, было единственным местом, где я мог расслабиться.

— Представил? — услышал я голос Велария рядом.

— Да, — подтвердил я, чувствуя, как напряжение медленно уходит из тела.

— Хорошо. Теперь просто разожми кулак.

Не открывая глаз, я медленно разжал пальцы. В тот же миг лёгкая вспышка обдала меня, словно порыв холодного ветра, пробежавшись мурашками по позвоночнику. В воздухе раздался тихий треск, будто где-то разорвалось тонкое стекло, и я ощутил короткую, почти безболезненную дрожь во всём теле, как будто прошёл сквозь завесу прохладного тумана.

На мгновение перед глазами вспыхнул мрак, бесконечная пустота, а затем всё исчезло. Давление в ушах пропало, воздух стал знакомым, привычным.

Я стоял в своей комнате.

Дыхание сбивалось, сердце колотилось, но вокруг не было ни угрозы, ни чужих стен. Всё было так, как я представил: тихо, спокойно, знакомо. Мой стол, книги, открытая шкатулка с перстнем внутри, мягкий свет ночника, неубранная кровать, от которой так и веяло домашним теплом.

Я медленно выдохнул, ощутив облегчение и лёгкую улыбку, тронувшую губы.

— Веларий, старый ты лис... — прошептал я, не скрывая удивления.

Я сделал несколько шагов, проверяя, действительно ли я здесь. Потянулся к своему креслу, провёл пальцами по гладкой поверхности подлокотника. Всё было настоящим.

Но где-то внутри меня всё ещё жило ощущение той холодной пустоты, через которую я прошёл. И я не был уверен, что оно так просто исчезнет.

Я сбросил с себя оставшуюся одежду. Она липла к телу, тяжёлая от воды, крови, и грязи — как вторая кожа, но чужая, враждебная, будто чешуя убитого зверя, которую кто-то намеренно прижал к моему телу. Я спрятал одежду в сундук. Кожа покрылась мурашками от прикосновения холодного воздуха. В комнате было не то чтобы прохладно — просто я сам стал слишком хрупким, слишком оголённым, и любой сквозняк теперь чувствовался, как укол.

Внутри всё болело. Старые ссадины, свежие синяки, тупая боль в боку и резь в плечах от перенапряжения. Каждая мышца отзывалась глухим протестом, каждая кость казалась пульсирующим сосудом. Я ощущал себя не человеком, а сломанной статуей — всё ещё держащей форму, но готовой рассыпаться при малейшем прикосновении.

Кровать ждала. Я опустился в неё со стоном, похожим на тот, что вырывается из уст умирающего. Это был не стон боли, а облегчения. Того самого долгожданного покоя, который может наступить только после многочасовой резни, бегства и одиночества.

Я закрыл глаза. Всё вокруг медленно растворилось — стены, потолок, скрип деревянной балки, даже собственная боль. Она не ушла. Просто стала частью фона, как пыль в воздухе.

Сон подкрался не сразу. Он прокрадывался, тихо, на цыпочках, касаясь кожи мягкими пальцами, замирая при каждом вдохе. А потом... потом я провалился.

Провалился в сон, как падают в реку — не сопротивляясь, не борясь. Просто позволив себе утонуть, потому что больше ничего не оставалось.

***

Небо было мёртвым. Ни звезды, ни луны. Только пепел, клубящийся в воздухе. Он оседал на плечах, лип к губам, проникал в лёгкие, заставляя кашлять тихо, словно боялся потревожить то, что скрывалось в этой тьме.

Я стоял на выжженной земле, мёртвой и потрескавшейся, как старая кожа. Вокруг — ни деревьев, ни травинки, ни даже костей. Всё было уничтожено, будто мир сам отверг себя. Почва казалась живой — она пульсировала где-то под подошвами, будто в ней билось сердце. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Но это была не пустая тишина — она дышала, наблюдала, впитывая каждый мой шаг.

И тогда я увидел его.

Он был наверное ростом с башню, шире крепостной стены, он не касался земли — висел в воздухе. Его очертания были зыбкими, как будто они менялись от моего взгляда. То спина крылатого зверя, то силуэт человека, то нечто вовсе безликое. Только глаза оставались неизменными: два горящих уголька, в которых не было жизни. Только всепоглощающее знание.

Я остолбенел. Холод прокрался под кожу. Моё сердце билось в бешеном ритме, словно хотело вырваться наружу. Я сглотнул, и даже этот жест дался с трудом — горло пересохло, губы треснули от жара, которого не было.

Я знал, кто это. Или хотел верить, что знаю.

— Шаорн? — голос мой прозвучал, как хрип умирающего. Чужой, сломанный, лишённый силы.

Тень не ответила. Она даже не дрогнула. Только смотрела. Куда-то внутрь. Глубже. В самую мою суть. В то, что я сам боялся разглядывать.

Я сделал шаг. Земля хрустнула под ногами, но не провалилась. Я ждал, что трещины поглотят меня, что земля отвергнет меня, как она отвергла всё вокруг. Но этого не произошло.

— Что тебе нужно? — сказал я, сильнее, с нажимом, с отчаянием, которое я не смог сдержать. — Ответь мне!

Тишина. Она не просто молчала — она душила. Как воск, затекающий в уши.

Тень всё так же не шевелилась. Не приближалась. Не исчезала. Она была единственной истиной: неподвижной, неизменной и разрушительной. Её взгляд прожигал меня, и я чувствовал, как трещины на земле поглощают всё вокруг. Тень изучала меня. Запоминала. Лепила из меня что-то новое. Или отсеивала лишнее, чтобы добраться до сути.

Я ощутил жар. Как будто что-то в груди разгорается. Воспоминания становились пеплом. Боль — углём. Злость — пламенем. Всё это переплавлялось во что-то другое. Тяжёлое. Холодное. Опасное.

И тогда я понял.

Это не Шаорн.

Это я. Тот я, кем могу стать, если позволю этому пламени сожрать меня.

Тень всё так же молчала. Но теперь... теперь я чувствовал. Её улыбку. Без рта, без лица. Просто ощущение. Как будто она ждала. Как будто была довольна.

И в тот момент мне стало по-настоящему страшно.

Потому что я тоже улыбался.