Жандарм

Глава 14

Тяжелые шаги за спиной. Угрюмый взгляд полицейского я ощущал буквально всем телом, когда он остановился на мне. Когда лег, я специально отвернулся от входа, и мое лицо тот не видел.

— Мужик, рабочий, здоровый с синяком на лице — видели? — сурово рыкнул городовой.

— Нет, ваше благородие, не видели, — проскрипел старик.

Так этот полицейский из благородных? Или почему старик его так называет? Но спрашивать надо осторожно — совет Савелия Лукича помню, и еще придется как-то втираться в доверие к этим людям, если меня сейчас не раскусят.

— Это что за лоб рядом с тобой валяется? — грозно спросил городовой.

— Да Тимофей это, грузчик на стекольной фабрике. Приболел он, лихоманка свалила. Вот я приглядываю. Авось, бог милует, не приберет к себе.

Послушалось шуршание мундира. Полицейский крестился.

— Точно лихоманка? — все же переспросил он. — А чего ж он молчит? Не стонет? Не кашляет?

Я тут же приглушенно в подушку кашлянул. А затем и еще раз. И еще. На всякий случай.

— Ну ладно... — послышался дрогнувший голос полицейского. — Но куда же тот ирод делся? Как сквозь землю провалился!

— А кого вы ищете? Преступника какого? — тут же спросил дед.

— Может и преступник. Шлялся здесь один, все высматривал кого-то. А как я к нему пошел, он и побёг. Как бы не революционер какой.

— Ну ежели мы его увидим, обязательно вам доложим, Петр Евсеевич, — прокряхтел старик.

Я снова пару раз кашлянул, чтобы новые подозрения на себя не навлечь, да полицейского поторопить. Раз так боится болезни — пусть поскорее свалит отсюда. Это подействовало и, не прощаясь, городовой покинул комнату.

— Ну а теперь, господин незнакомец, рассказывай — кто ты и чего от Петро бегал, — проскрипел старик над ухом.

Откинув одеяло, я скинул ноги на пол и требовательно протянул руку к мешку.

— Э-э-э, нет, — покачал головой старик. — Сначала рассказ — потом одежа. А то мы ведь здесь своей головой ради тебя рисковали. Так кто ты? Неужели и впрямь — революционер? — последнее слово он произнес с непонятной для меня интонацией.

То ли скрытой надеждой, то ли осуждением.

— Не помню я. Видишь, как избили? — развел я руки в стороны.

Две молодые женщины, можно сказать девушки лет восемнадцати, качающие на руках младенцев, с интересом тут же прошлись по моему телу.

— Вижу. И вижу, что едал ты досыта, — хмуро кивнул старик. — Так что не ври, а как есть говори!

— Так я и говорю — не помню! — продолжал я стоять на своем. — Пришел в себя в проходе между третьим и пятым домом, — проходил я их, помню, что там как раз тупичок глухой и темный даже днем, поэтому упомянул его уверенно. — Как там оказался — не знаю. Да и кто я — не помню! За что меня избили, кто — тоже все мимо.

— А чего же к Петро сам не пошел? Он бы тебе и помог.

— Чуйка сказала. Я как на него глянул — так прямо озноб по коже пошел, — уверенно врал я, стараясь вспомнить то чувство, когда понял, что меня этот Петро сейчас раскроет и все мои планы нарушит.

Видно хорошо вспомнил, потому что старик перестал с этим цепляться ко мне и перешел к другому.

— Ну а зачем тогда вдоль вокзала ходил?

— Да думал, может, увижу чего, да вспомню. Или кто знакомый меня приметит. Идти-то куда, не ведаю. Раз возле вокзала — так приехал наверное я недавно. Может, меня кто из местных татей приголубил?

Прислушивался по дороге сюда я не зря и мой говор достаточно уверенно выдавал непривычные для горла обороты речи почти без запинки.

— Нет у нас таких, — сказал старик, но едва заметно отведенный взгляд, сказал мне лучше всего остального, что он соврал. И наверняка знает тех грабителей, что живут на первом этаже.

— Дык, кто тогда так меня? И что мне делать-то теперь? Без памяти, без вещей? Не знаю никого...

— Да помогите человеку, Серафим Кузьмич! — не выдержала одна из молодых мам. — Ну видно же — в беде он оказался.

— А ты, Пронька, не встревай в мужской разговор! — одернул ее старик. — Вот Пашка твой придет, скажу ему, как ты от чужого голого мужика глаза свои бесстыжие не отводила!

Девушка обиженно отвернулась и еще сильнее стала качать ребенка. Но тот на это не обратил никакого внимания, спокойно продолжая спать на руках матери.

Старик пожевал губами и достал из кармана мешочек. Из другого кармана извлек порванную газету и оторвал от нее клочок. Насыпал в клочок из мешочка табак и стал скатывать новую самокрутку. Все это он делал неспешно, усиленно о чем-то думая. Я ему не мешал, сам прикидывая, что буду делать, если втереться в доверие не удастся.

Вот старик закончил свое «таинство», сложил обратно мешочек с остатками газеты и достал коробок спичек. Чиркнул. Мне в нос шибанул густой запах сигаретного дыма, заставив меня поморщиться.

— Не куришь? — тут же хмыкнул старик. — Оно может и верно. Ты вот что... — снова сделал он затяжку и выпустил красивое колечко дыма. — Ты работать-то смогешь? Чего умеешь?

— Да откель мне ведомо-то? — пожал я плечами. — Не помню ж ничегошеньки. А от работы и не откажусь. Покажите, что надобно. Я и сделаю.

— Ну и добре, — кивнул старик. — Вечером старшой нашей бригады вернется, ему тебя и покажем. Пусть он уже решает, что с тобой делать.

С этими словами он наконец пододвинул мешок с моей одеждой ко мне. Уф. Первый этап завершен. Осталось лишь дождаться вечера и спуститься вниз. Если увижу там моих обидчиков, дальше уже расспрошу о том, кто они такие. Либо же, если их там не будет, надо как-то залегендировать свое знание о ночном ограблении и поспрашивать уже о самом событии.

Остальные обитатели комнаты тоже потеряли ко мне интерес, кроме сердобольной Проньки. Поначалу отойдя на пару коек от нас со стариком, вскоре она снова потихоньку приблизилась и украдкой посматривала, как я одеваюсь. Я оглядел ее сначала мельком, но когда уже надел штаны и рубаху, мне вдруг пришла в голову мысль — а почему бы не начать расспрашивать прямо сейчас? Вот у нее же? Раз она так на меня засматривается, то от разговора точно не уйдет. И говорить будет откровеннее. Уже показала, что готова помочь.

После этого я уже более внимательно пригляделся к девушке. Худющая. Щеки впалые, глаза серые и смотрятся на лице двумя блюдцами. На голове застиранный платок, что когда-то был белым, сейчас же серая тряпка. Такая же серая сорочка и юбка, ни раз штопана и перештопана. Сорочку легко приспустить, чтобы оголить грудь для кормления малыша. Хотя, какую там грудь? Два прыщика? В одежде даже намека на нее нет. Ниже меня примерно на голову.

— Ты на Проньку не смотри, — забурчал старик, — у нее муж есть. Ты же христианин, не соверши греха.

Христианин. Да. Еще один прокол. На шее у меня висел крестик. Серебряный с тонкой цепочкой. Такой у простого работяги не найдется, а старик хорошо его разглядел, когда я раздевался. Пронька вряд ли — до нее и остальных было далеко, а крестик маленький и уже потускнел от времени. Что интересно он подумал, когда увидел его? И тот же вопрос про работу, как понимаю сейчас, тоже был неслучаен — проверял меня старик, как отреагирую. И когда я на полном серьезе ответил, что готов работать (а я и правда ради дела готов несколько дней побатрачить — просто в рамках моего задания у меня ограничение по времени), то мой утвердительный ответ успокоил его гораздо сильнее, чем все остальные слова вместе взятые. И теперь понимаю, что вечером меня еще одна проверка ждет. Как на нее среагирую? Не проколюсь ли снова на какой мелочи? Стоит поторопиться с поиском грабителей, пока еще больше не засыпался! Так что, Пронька, никуда ты от меня сейчас не денешься. И на слова старика в свете этого решения мне откровенно плевать.

— Мне бы поесть чего. Хоть краюху хлеба, — смотря на девушку, сказал я.

— Самим есть нечего, — отрезал за спиной старик.

Прежде, чем что-то ему ответить, вмешался мой ненасытный желудок, заурчав согласно при мыслях о еде. Съеденная перед выходом каша уже была благополучно переварена, а организм, привыкший есть досыта, требовал еще.

— Ой, Серафим Кузьмич, — тут же подхватилась девушка, — ну как же можно человека голодом морить? Какой из него работник будет?

— Потерпит до вечера. Не оголодает за это время, — уперся тот.

— Ну хоть чаю ему налью, — уже кинулась с ребенком к стене, где стояла печка, девушка. — Хоть так брюхо успокоить.

Старый поджал недовольно губы, но в этот раз перечить молодой девке не стал. А я, довольный, пошел за ней следом.

— Подержишь? — осторожно подала она мне ребенка.

Принял я его со страхом. А вдруг уроню или случайно прищемлю ему ручку или ножку? В свертке не видно, где они. Но Пронька, как только убедилась, что младенец в моих руках, а не полетел вниз, тут же переключилась на чайник, что стоял тут же рядом с печкой. Кружки нашлись здесь же, аккуратно поставленные в ряд на сколоченной трехъярусной полке. Подхватив одну из них, она щедро плеснула мне заварки из чайника и долила сверху ковшиком воды из стоящего рядом деревянного бочка литров на пятьдесят.

— Извини, что холодный, — с такими словами она протянула кружку мне. — Печку топим лишь вечером, чтобы горячее поснедать. Дрова дорогие, сам понимаешь.

Благодарно кивнув, я аккуратно взял правой рукой кружку и отвел ее в сторону, чтобы не мешать Проньке забрать ребенка.

— А ты давно здесь живешь? — отхлебнув холодного горького чая, спросил я.

Хотя чаем я бы это не назвал — трава какая-то с листьями смородины

— Да почитай третий год, — пожала та плечами. — А ты правда не помнишь ничего? — тут же сама задала она мне вопрос.

— Правда.

— Может, ты какой ремесленник, что в Москву решил перебраться, — мечтательно закатила она глаза. — Или купец...

— С чего ты взяла? — тут же навострил я уши.

Тут она покраснела и прошептала.

— Так ты не худой просто. И ладный. Красивый... — на последних словах она и вовсе залилась румянцем и отвернулась.

Я спрятал неловкость за кружкой с чаем и, отхлебнув, тут же попытался перевести тему разговора.

— А часто здесь на людей нападают? И что делать мне теперь?

— К околоточному идти, — пожала та плечами.

— Не нравится мне полиция, — покачал я головой. — Не знаю, что у меня в прошлом было, но вот прямо воротит от них.

— Зря вы так, — укоризненно посмотрела она на меня. — В полиции люди разные служат. И хороших хватает.

— Но при этом на людей здесь нападают, — буркнул я, упорно переводя разговор на интересующую меня тему.

— Это да, бывает, — вздохнула Пронька.

— И кто же этим промышляет? Неужто здесь бандиты в округе водятся?

— Да лихих людей хватает, — пожала та плечиком и с жалостью посмотрела на мое лицо.

— А среди рабочих никто таких не промышляет?

— С чего вы взяли? — насторожилась та.

— Ну, я подумал, что надо же этим лихим где-то жить. Да и вы живете не богато — могут ведь и среди рабочих найтись те, кто от безысходности «на дорогу» вышел?

Пронька заколебалась. Посмотрела испуганно на старика, который буравил нас взглядом, неспешно докуривая самокрутку. «А уж не этот ли старичок и руководит теми грабителями», пришла мне в голову мысль. Но додумать я ее не успел, потому что девушка ответила.

— Есть у нас лихие мужики, что вечером «подрабатывают», — прошептала она. — Но они не у нас живут, а ниже.

— А не могли меня они... — я многозначительно промолчал.

— Да нет, что ты, — также шепотом возмутилась Пронька. — Они рабочего не тронут!

— Так ты сама говоришь, что не похож я на рабочего.

— Нуу... — задумалась она на минуту. — Вряд ли. Я от Дуньки с первого этажа слыхала, что они ошиблись и на жандарма напали. Сейчас хоронятся где-то.

А вот это проблема! Но я постарался не выдать своей досады и продолжил расспрос.

— И как же они умудрились на жандарма напасть? Они что? Совсем дурные?

— Там мутно все, — наморщила лобик Пронька. — Вроде Сашка, что у них на подхвате и самый ловкий в отборе чужого багажа, принял этого жандарма за провинциального оскудевшего дворянина. А тот не только смог Сашку догнать, но и Василию, их главному бойцу, так ударить промеж ног, что еще неизвестно, а будет ли у того теперь ребеночек, или немощный он теперь в этом деле. Но уж против толпы и тот дворянин не совладал. И уже утром дядька Увар захаживал и передал, что то они жандарма побили и им сховаться надо.

— А кто это — дядька Увар? И как он сам узнал?

— Городовой он. Хороший. Его как к нам на патруль поставили, так он часто заходит — и все время с гостинцами. Не то, что этот Петр Евсеевич, — фыркнула Пронька. — Этот-то на нас свысока смотрит. Руки не подаст. Навстречу никогда не пойдет.

— Так может, мне тогда к этому дядьке Увару обратится? Чтобы он помог мне отыскать тех, кто на меня напал? — тут же ухватился я за ниточку. — Не знаешь, как это сделать?

— Он завтра с утра заступает.

— Мне поскорее, — покачал я головой. — Если сейчас искать начать, то проще будет найти. Я так думаю.

— Нуу... это тебе выйти из дома придется, а там — Петр Евсеевич. Уж он не пропустит, — засомневалась Пронька.

— А если отвлечь его? — тут же предложил я. — Поможешь?

Та испуганно посмотрела на меня.

— Да тебе ничего и делать особо не надо, — тут же начал я ее уговаривать. — Просто подойти и спросить что-нибудь. Но так встань, чтобы он спиной к дому повернулся, и выход не видел. А уж там я выскочу и в толпе затеряюсь. Ты только скажи, где мне дядьку Увара искать. Я же даже имени своего не помню, а как его узнать без документов? Куда они делись? Может, кошель у меня был и из-за него меня и били? Поможет же мне дядька Увар?

— Поможет, — на последний вопрос она ответила не задумываясь.

— Вот и ты мне помоги, пожалуйста! А уж я в долгу не останусь. Как разберусь, вернусь и чем смогу — подсоблю!

— Да мне ничего и не надо, — протянула Пронька и покосилась на малыша в своих руках. — Только если пару отрезов ткани на пеленки Марьишке.

— Будут! — тут же кивнул я. — Слово даю!

— Ну ладно, — сдалась девушка.

Мы поднялись и двинулись на выход, что не осталось незамеченным стариком.

— Вы куда это пошли?

— Да до ветру ему надо, — тут же откликнулась Пронька. — Вот, провожу, покажу, где это у нас.

— Ну-ну. Смотрите мне! — пригрозил он ей сухоньким кулаком. — Все Пашке расскажу, если непотребное замыслили.

— Не переживайте, Серафим Кузьмич, все хорошо будет, — отмахнулась Пронька.

Когда мы спускались вниз, я тщательно расспросил ее, как выглядит этот дядька Увар и где он живет. Кроме этого уточнил, где его найти можно, если его дома не окажется. И только после этого приоткрыл дверь наружу.

— Смотри, ты обещал! — напомнила мне девушка перед тем, как выйти.

— Пообещал, значит, выполню, — кивнул я.

И снова укол в районе сердца от клятвы, но уже слегка другой. Намекающий — слово должно быть исполнено.

Все получилось так, как я и говорил Проньке. Стоило ей подойти к полицейскому и заговорить с ним, я дождался, когда он повернется ко мне спиной и быстрым шагом, стараясь не сорваться на бег, покинул работный дом. Ну а дальше потеряться в потоке людей в столичном городе не составило труда.

После этого я пошел на поиски дома, где снимал комнату городовой Алябьев. Такую фамилию мне назвала девушка во время моих расспросов по пути вниз. Это оказалось двухэтажное здание с каменным основанием и деревянным вторым этажом. Постучавшись в дверь, я стал ждать, когда мне откроют. По словам все той же Проньки, в доме кроме полицейского снимали комнаты пара студентов и один инженер. Кто из них мне может открыть — понятия не имею. Но кто бы не открыл, девушка советовала, если это окажется не сам Алябьев, позвать дядьку Увара. Рабочие их дома уже не однократно бегали к «доброму» полицейскому за помощью, так что такой просьбе местные жители не удивятся.

— Кто там? — раздался будто откуда-то знакомый мне голос.

Это насторожило меня, ведь знакомых здесь у меня нет. Постаравшись слегка изменить свой голос, я сказал нужную фразу:

— Мне бы дядьку Увара. Помощь нужна.

Ключ в двери заскрежетал, после чего мне открыл молодой блондинистый парень лет двадцати. Открыл и застыл, изумленно глядя на меня. Он точно меня узнал! Но откуда? Секунду спустя я понял откуда. Просто тогда было слишком темно, чтобы хорошо все разглядеть и парень мне показался старше. Это был один из той двойки грабителей, что замесили меня в работном доме!