Глава 36


– Ладненько, я люблю тебя. Приду домой поздно. Веди себя хорошо при Квинеше. Что? – Пока Вин вез их к спальному району города, Мария-Тереза, выслушивая сына, теряла самообладание. Его голос был одновременно и очень близким, и столь далеким. – Да. Да, можно. Я люблю тебя. Пока.

Она нажала на кнопку «завершить» и уставилась на экран, ожидая вопросов Вина о том, как прошел разговор. Ее бывший всегда так делал. Всякий раз, как она говорила по телефону, будь то телемагазин, домоправительница или же просто спрашивали Марка, ему нужно было знать все подробности.

Но Вин ничего не спросил и, казалось, не ждал, что она во все его посвятит. И предоставленное им пространство было… приятным. Марии-Терезе нравилось, как оно, предоставляя свободу выбора, красноречиво говорило об уважении, доверии и всех тех вещах, которых она раньше была лишена.

Ей хотелось сказать «спасибо». Но вместо этого она прошептала:

– Он хотел мороженого. Да уж, я просто ужасная мать. Скорее всего, испорчу ему ужин. Он ест рано. В пять.

Вин накрыл ее руку своей.

– Ты не ужасная мать. Уверяю тебя.

Когда они проезжали мимо автобусной остановки, Мария-Тереза выглянула в окно. Люди, стоявшие в будке из органического стекла, уставились на М6, когда Вин поравнялся с ними, а чуть позже машину проводила взглядом группа прохожих, и у Марии-Терезы возникло чувство, что куда бы Вин ни направился, он всюду приковывал к себе взгляды, полные зависти, трепета… и алчности.

– Марку тоже нравились хорошие машины, – сказала она без какой-либо особой на то причины. – Он был помешан на «Бэнтли».

Боже, она помнила, как ездила в тех его автомобилях. Он каждый год покупал новую, как только выходила улучшенная модель, и поначалу она сидела рядом с ним на пассажирском сиденье с высоко поднятой головой, поглаживая кожу салона. В те моменты, когда на нее смотрели люди, Мария-Тереза была преисполнена гордости, что хозяин автомобиля принадлежал ей, что сама являлась частью какого-то узкого круга избранных, куда не пускали остальных, что была королевой рядом со своим королем.

Но те времена прошли. Сейчас в тех похотливых взглядах она видела лишь людей, плененных фантазией. Только то, что ты сидишь за рулем модного ««БМВ»», не значит, что тебе выпал выигрышный билет в лотерее под названием «Жизнь». Оказалось, что она была гораздо, гораздо счастливее, будучи на твердом тротуаре, а не на мягком сиденье.

И гораздо богаче, учитывая, чем она занималась.

– Но я плохая мать, – прошептала Мария-Тереза. – Я лгала ему. Мне пришлось.

– Ты сделала то, что должна была ради выживания.

– И буду продолжать лгать ему. Не хочу, чтобы он когда-либо узнал.

– Ему это и необязательно. – Вин покачал головой. – Думаю, задача родителей в том, чтобы защищать своих детей. Может, это и старомодно, но я считаю именно так. Ему незачем проходить через то, что ты выстрадала. Того, что тебе самой приходится иметь с этим дело, более чем достаточно.

Мысль, то появлявшаяся, то исчезавшая в ее головы с тех пор, как она была с Вином прошлой ночью, вновь дала о себе знать. И она не могла придумать причины, почему не должна произносить ее вслух.

– Я делала кое-что, чтобы выжить, но иногда мне кажется… – Она прокашлялась. – Я закончила колледж. У меня есть степень по маркетингу. Я могла устроиться на работу.

По крайней мере, теоретически. Но она не была на сто процентов уверена в своих фальшивых документах, и это остановило ее. Если бы она устроилась на настоящую работу, мог бы всплыть факт фиктивности номера ее социального страхования.

Но также на тот выбор ее подвигло нечто более темное.

Вин покачал головой.

– Ты не можешь оглядываться назад и пересматривать все свои поступки. Ты сделала лучшее, что могла, учитывая, где была…

– Думаю, я хотела себя наказать, – выпалила Мария-Тереза. Когда Вин посмотрел на нее, она встретила его взгляд. – Я виню себя за то, через что прошел мой сын. Я вышла не за того человека, и это моя вина, и я чувствую, как он страдал. Быть с теми… мужчинами. Было ненавистно мне. В конце каждой ночи я плакала, иногда мне было физически плохо. Да, я продолжала работать ради денег… и при этом намеренно причиняла себе боль.

Вин взял ее руку, поднес к своим губам и горячо поцеловал.

– Послушай. Это твой бывший был подонком… не ты.

– Мне следовало раньше уйти от него.

– И теперь ты свободна. Ты свободна от него и больше не занимаешься тем… другим дерьмом. Ты свободна.

Она смотрела в окно. Вот только, если это правда, тогда почему она до сих пор чувствует себя в западне?

– Ты должна простить себя, – резко сказал Вин. – Только так тебе станет легче.

Боже, она настолько поглощена собой, подумала Мария-Тереза. Если предположить, что все, сказанное теми мужчинами в дюплексе, правда – а учитывая, что она увидела в глазах Девины, то будет идиоткой, если станет считать иначе, – Вин только что узнал, что виновен в смерти своих родителей.

– Ты тоже. – Она сжала его руку. – Ты должен сделать то же самое.

Вин хмыкнул, что послужило стоп-сигналом: насколько он уважал ее тайны, настолько Мария-Тереза уважала его секреты. Как бы ей ни хотелось заставить Вина поделиться тем, что ему тогда сказали, давить на него она не станет.

Откинув голову на спинку сиденья, Мария-Тереза наблюдала, пока он вел машину. Вин ловко и уверено управлялся с рулем, его брови опущены, а губы сжаты сильнее, чем обычно, когда он сосредоточен.

Она была так рада, что встретила его. И благодарна за его веру в нее, когда это так много значило.

– Спасибо, – сказала она.

Он взглянул на нее и слегка улыбнулся.

– За что?

– За то, что поверил мне. А не ей.

– Иначе и быть не могло.

Ответ Вина был таким же уверенным, как и его руки на руле, и почему-то от этого на глаза набежали слезы.

– Почему ты плачешь? – Он полез в пиджак, доставая чистый белый носовой платок. – Держи. Любимая, не плачь.

– Со мной все будет нормально. И лучше выплакаться сейчас, чем потом.

Вытерев щеки пальцами, она взяла экстра-мягкий, супер-тонкий льняной квадратик и развернула его на коленях. Из макияжа для похода в церковь на ней все еще оставалась тушь, и ей не хотелось портить столь деликатную вещь, использовав по назначению… и все же Марии-Терезе нравилось держать этот платочек. Нравилось водить пальцем по рельефной вышивке его инициалов, В.Ш.ДП.

– Почему ты плачешь? – мягко повторил он.

– Потому что ты потрясающий. – Она коснулась буквы «В», выполненной незамысловатым шрифтом. – И потому, что когда ты говоришь нечто вроде «я люблю тебя», я тебе верю, а меня это пугает. – Она перешла к «Ш». – И потому, что я очень сильно ненавидела себя… но когда ты смотришь на меня, я не чувствую себя такой грязной. – Наконец, она коснулась «ДП», его фамилии. – Хотя, преимущественно потому, что из-за тебя я снова строю планы на будущее, чего не делала уже целую вечность.

– Ты можешь мне доверять. – Он снова нашел ее руку. – А что касается твоего прошлого, дело не в твоих поступках, а том, кто ты есть. Для меня важно только это.

Мария-Тереза вновь вытерла слезы, глядя на Вина, и хотя она смутно видела его красивое лицо, она прекрасно помнила его черты, так что это не имело значения.

– Тебе и в самом деле следует воспользоваться моим платком.

– Не хочу его испортить.

– У меня есть куча других.

Она вновь посмотрела на его инициалы.

– Что означает «Ш»?

– Шон. Мое второе имя Шон. Мама была ирландкой.

– Правда? – Глаза Марии-Терезы увлажнились еще сильнее. – Так по-настоящему зовут моего сына.



***



– Вы, два придурка, останетесь здесь.

Эдди с такой силой хлопнул водительской дверью, что грузовик пошатнулся, и пока он шел ко входу в «Ханнафорд», люди разбегались в стороны, убираясь с его пути.

Яйца Джима все еще болели. Сильно. Будто они перекатывались в граненом хрустале – все звенело и болело одновременно.

На соседнем сиденье Эдриан с отвращением на лице потирал плечо.

– Ублюдок сказал нам оставаться тут. Какого черта, он нас что, поучать решил? Да пошел он.

Джим выглянул в окно и заметил, как мимо грузовика прошла мать с ребенком на руках, посмотрела на его лицо и постаралась отойти подальше.

– Думаю, мы не в той форме, чтобы на людях показываться.

Эдриан потянулся и повернул в свою сторону зеркало заднего вида.

– Несмотря ни на что я великолепен… ого. Я…

– Дерьмово выглядишь, – закончил Джим. – Но ты, по крайней мере, сможешь идти прямо, если придется. А тебе не пора за драгоценностями?

Эдриан потрогал свой нос.

– Думаю, ты его сломал.

– А я, скорее всего, на всю оставшуюся жизнь остался стерилен. Твоя-то опухоль спадет.

Эдриан откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. И они дружно глубоко вздохнули.

– Джим, ты можешь мне доверять.

– Доверие с неба не падает. Его нужно заслужить.

– Тогда именно это я и собираюсь сделать.

Издав какой-то нечленораздельный звук, Джим осторожно сменил положение на сиденье, чего его яички не оценили. Наконец устроившись поудобнее, он вновь стал наблюдать за людьми на парковке. В каком-то предсказуемом ритме они выходили из своих машин, заходили в магазин и возвращались с полными тележками или парой пакетов в руках. Созерцая все это, Джим внезапно осознал, сколь великая пропасть пролегла между ним и остальной планетой. И не только потому, что он теперь играет в паранормальную игру, в реальность которой большинство из этих милых посетителей не поверили бы.

Он всегда держался в стороне. С тех самых пор, как нашел свою мать на кухонном полу, его корни будто выдернули из почвы и пронесли через дорогу, чтобы закопать на другом участке земли. Работа ситуации не улучшила. Личностные качества и подавно. И теперь он сидит рядом с падшим ангелом, о существовании которого у него до сих пор возникают сомнения… и который не чурается грязных приемов в драке.

Черт, не имеет значения, стерилен ли он. Теперь дети ему точно не светят, а изъятие своей паршивой ДНК из генофонда, несомненно, самая лучшая вещь, которую он когда-либо сделает для человечества. Минут через десять появился Эдди с тележкой, набитой пластиковыми пакетами, и, когда он подошел к кузову и начал все перекладывать, Джим больше не смог выносить своих мыслей и вышел помочь. А мамочки и маленькие детишки могут идти на все четыре стороны, если им не нравится его внешний вид.

Эдди не сказал ни слова, пока они вместе разбирали покупки, – явный знак, что как бы Джим с Эдрианом ни подмазывались, он на поезд «Кумбая» не сядет. Честно говоря, Эдди выглядел так, будто относился подобным образом ко всему и всем.

И без обид, но у парня был странный набор чертовых продуктов.

Соли «Мортон» хватит, чтобы усыпать обледенелое шоссе. Куча бутылок перекиси водорода и гамамелиса. Галлон уксуса. Лимоны. Свежая полынь в прозрачных ящичках. И четыре огромных банки тушеной говядины «Динти Мур»?

– Какого черта, – спросил Джим, – мы будем делать со всем этим?

– Много чего.

На то, чтобы вернуться в квартиру Джима, у них ушло примерно пятнадцать минут, и тишина была чуть менее напряженной. Когда они подъехали к гаражу, между шторами, висевшими на большом окне, показалась морда Пса.

– Это нужно заносить? – спросил Джим, когда все вышли.

– Только один пакет, и я возьму его.

Джим поднялся по лестнице, держа в руке ключи, и как только он отворил дверь, Пес ударился в о-мой-боже-ты-вернулся, наматывая круги по лестничной площадке, а хвост его вертелся, словно пропеллер.

Обернувшись через плечо, Джим нахмурился и рассеяно похлопал пса. Внизу, на подъездной дорожке, Эдди с Эдрианом стояли близко друг к другу, Эдди тряс головой и что-то говорил, а Эдриан смотрел куда-то за левое ухо парня, будто уже слышал все это раньше, и интересно ему не было.

В конце концов, Эдди схватил его за шею и заставил посмотреть на себя. Губы Эдриана немного пошевелились, и Эдди закрыл глаза.

После последовавшего быстрого объятия, Эдриан завел свой «Харлей». Выругавшись, Эдди вытащил пакет из кузова грузовика и потопал по лестнице.

– У тебя плита работает?

– Ага.

Десять минут спустя они с Эдди присели за две огромные тарелки тушенки – вот зачем понадобился «Динти Мур».

– Годами этого не ел, – сказал Джим, поднеся ложку ко рту.

– Нужно подкрепиться.

– Что ты сказал Эдриану?

– Не твое дело.

Джим покачал головой.

– Извини, ответ неверный. Я часть этой команды, и думаю, что учитывая, сколько всего вы знаете обо мне, пора бы уже начать отвечать тем же.

Эдди натянуто улыбнулся.

– Удивительно, как это вы двое не поладили.

– Может, и поладили бы, если бы вы со мной разговаривали.

Последовавшая долгая тишина царила до тех пор, пока Эдди не поставил на пол свою тарелку, чтобы Пес мог прикончить остатки.

– Я знаю об Эдриане три вещи, – сказал парень. – Во-первых, он всегда делает то, что хочет, и когда хочет. Его не вразумишь и не переубедишь. Во-вторых, он до последнего будет сражаться за то, во что верит. И, в-третьих, падшие ангелы не живут вечно.

Джим откинулся на спинку стула.

– Я задумывался над этим.

– Да, мы не вечны, лишь относительно. И когда дело касается Эдриана, этот факт игнорировать опасно.

– Почему?

– Желание умереть. Однажды… удача изменит ему, и мы его потеряем. – Эдриан медленно погладил Пса по спине. – Мы с тем ублюдком через многое прошли за все эти годы. Знаю его лучше, чем кто-либо, и я, возможно, единственный, кто в самом деле может с ним работать. Когда его не станет, меня это убьет…

Эдди не продолжил, но ему и не нужно было.

Джим тоже однажды потерял партнера, и это дерьмо лишает тебя всякого желания жить.

– Что у него сегодня с Девиной?

– Ты не хочешь об этом знать, – тут же последовал ответ.

Загрузка...