Герой по найму

Глава девятая НЕКОТОРЫЕ НЮАНСЫ ПРОЯСНЯЮТСЯ

Чтобы понять, как все произошло, необходимо вернуться немного назад во времени, ровно в тот момент, когда Игги, резво перепрыгивая с кочки на кочку, убегал от разъяренной жар-птицы.

Он реально не понимал, что делать, куда скрыться, где спрятаться. Птица знала болота, как свои… хм… оставшиеся перья? Не было места, где она не настигла бы осквернителя.

Горец неслась следом за Джубой, не отставая. Она желала возмездия!

Если с прошлыми потерями ей волей-неволей пришлось смириться, то сейчас ее обидчик был перед глазами, а значит, мог быть наказан — нет, должен быть наказан!

Внутреннего пламени было еще с запасом, и птица не жалела его, расходуя при каждом удобном случае. Вот мужчина чуть замедлил движения, видно, выбирая на какую именно кочку перепрыгнуть — залп! Мимо! Успел уйти, причем выбрал правильный путь. Умный!

Джуба нервничал, как не нервничал уже давно, с тех самых пор как попал под лавину в Черных скалах. Птица села на его хвост, а должен был это сделать он. Все перевернулось наоборот. И бросать погоню Горец не собиралась. Уже несколько раз Игги почти попал под всесжигающее пламя ее дыхания, почувствовал на себе этот неистовый жар, практически заглянул в подземные коптильни гномов — там, наверняка, было не столь горячо.

Пока что каким-то чудом он умудрялся находить правильную дорогу, но с точки зрения вероятности, каждый следующий его прыжок в неизвестность сильно понижал шансы на благоприятный исход. Рано или поздно наступит момент, когда Джуба ошибется. Тогда смерть: быстрая, но страшная. Топь поглотит и не подавится.

Тем более что с каждой минутой все сильнее темнело, и уже скоро будет не разобрать того, что находится на расстоянии вытянутой руки.

Однако пока фартило, Игги прыгал и прыгал, птица неслась позади, стреляя пламенем, и внезапно он выскочил на достаточно большую поляну в центре болот[32].

Игги по инерции пробежал несколько шагов и остановился прямо перед беспорядочным переплетением ветвей и всего, что нашлось на болотах. Это нелепое сооружение птица считала своим домом и самым лучшим местом на всем белом свете.

Позади слышался яростный клекот приближающейся, оскорбленной в своих лучших ожиданиях, птицы, и Игги сделал то единственное, что мог — с разбегу прыгнул в гнездо!

Разбег оказался достаточный, полет долгий — и Джуба приземлился ровно в центре, в окружении голодных птенцов. Благо, никого не раздавил и ни на кого не наступил. Полет окончен, спасибо за то, что воспользовались нашими услугами. Ваши ноги.

Птенцы, увидев гостя, тут же начали требовательно открывать рты, желая питаться. Они всегда были голодны, как Дубыня, а мать-птица не успевала наловить достаточно бегающего мяса, чтобы покрыть потребности их растущих организмов.

По статистике, которую никто не вел, из десятка новорожденных жар-птиц выживала лишь одна.

— Тише-тише, дурынды! Молчите!

Но птенцы не слушались и клекотали все громче. Шансы на то, что разъяренная мамаша проигнорирует подобное, сводились к нулю.

Игги это понял, схватил первого попавшегося птенца за шею и сунул в мешок[33].

Сверху легла широкая тень птицы, опускавшейся к гнезду на зов своих детей.

«Вот и конец мне пришел», — понял Джуба, но не в его характере было складывать ручки и ждать смерти. Пока тень опускалась сверху, он пополз в сторону, продираясь сквозь колючие ветви гнезда, оставляя за собой кровавый след и волоча мешок за спиной.

— Ядрен-батон! Мать-перемать! Мысло-коромысло! Факю-биден*! — если бы кто-то полз за ним следом и записывал все, что он говорит, можно было бы издать словарь бранных слов.

Это последнее ругательство пришло к Джубе однажды во сне, который он после посчитал провидческим. Никакого понимания, о чем именно идет речь в этом явном оскорблении, он так и не обнаружил.

Шаг за шагом, Джуба с мешком продирался наружу. Вот только все это время его тревожила единственная мысль: где жар-птица? Не получится ли так, что, едва он высунет голову наружу, тут же и подставится под негасимое пламя. Валяться обугленным куском мяса, приготовленным неумелым учеником уличного торговца шашлыком из котят[34], Игги не хотел. Тем более что он украл птенца — такого ни одна мать не простит!

И все же он нашел выход в лабиринте гнезда, следующий отрезок сверкнул солнцем, несмотря на ночь[35], и Игги выбрался наружу.

Тишина, спокойствие, почти полная темнота.

Джуба аккуратно, шаг за шагом начал отступать от гнезда, надеясь скрыться как можно дальше под прикрытием тьмы.

И тут птенец громко и требовательно заклекотал.

Если бы ему можно было заткнуть клюв, Игги сделал бы это. Но клюв был на морде, морда на птенце, птенец в мешке, и крик раздался, как гром среди ясного неба, четкий и слышимый за много шагов.

Но много шагов и не понадобилось.

С неба планировала жар-птица, ясно видная при свете луны и звезд. Она опустилась на землю в нескольких шагах от Джубы, распушила крылья и остаток хвоста в два пера[36], и распахнула пасть, дабы умертвить своего врага последним залпом.

Игги инстинктивно выставил мешок с птенцом перед собой, понимая в глубине сознания, что птенец жар-птицы — это маленькая жар-птица, а значит, огня он не боится.

Джуба закрыл глаза, готовясь к смерти.

Прошли секунды, но огненного шторма не последовало. Джуба открыл глаза.

Птица опустилась на землю и съежилась до своего обычного состояния, размером с индюшку. Но это не главное.

Ее обнимал и гладил человек, непонятно откуда тут взявшийся. Приглядевшись в сполохах искр, сыпавшихся с птицы, Игги опознал в ночном госте певца Елисея — еще одного желающего заполучить царевну Веселину, ее длинную косу и толстую попу в личное пользование.

— Птичка моя, родная! — приговаривал Елисей, наглаживая цветные перья. — Не тронь его, пусть себе идет! И детеночка твоего он пристроит туда, где его будут кормить, поить и лелеять[37].

Игги, пользуясь случаем, шаг за шагом начал отступать во тьму. Птица-мать не преследовала его.

— Беги, человек, беги, пока я ее сдерживаю! — очень тихо, стараясь не потревожить жар-птицу, сказал Елисей.

Джуба все понял, ужаснулся и побежал.

Елисей был невероятно счастлив. Синее-синее небо простиралось над головой до самого бесконечно далекого горизонта. Бескрайние цветные поля были такими родными и привычными, что хотелось просто упасть в траву и вдыхать чудесные запахи, или раскинуть руки в стороны и просто бежать вперед, пока хватит сил, безо всякой цели.

Солнце ласково припекало, но без особого жара. Погода словно специально была подобрана для пеших путешествий, и Елисей чувствовал себя очень благодарным богам за такую заботу. Путь предстоял долгий, и вряд ли обещал быть легким, но он не огорчался. Трудности не пугали, а скорее заставляли волноваться сердце, маня новым и неизведанным.

Елисей, знай себе, шел и шел вдоль обочины дороги, насвистывал веселую мелодию и радовался миру. Иногда его обгоняли повозки, возвращавшиеся из города Велиграда и разъезжавшиеся по окрестным деревушкам — уже пустые, с распроданным товаром. Многие предлагали подвезти, но он благодарил и отказывался. Силушек нерастраченных было немеренно, сидеть и скучать совершенно не хотелось.

Иногда проносились всадники. Те не останавливались и не обращали на Елисея никакого внимания. Он отступал в сторону, дабы ненароком не сбили и не затоптали.

Потом он негромко запел песню собственного сочинения, и на душе стало легко-легко. Мелодия была простая, но запоминающаяся, слова — незамысловатые, но почему-то каждый, кто слышал ее прежде, напевал ее потом много дней.

И так далее, куплеты сменяли один другой, но общий смысл оставался примерно тем же.

Так он прошагал остаток дня до самой ночи, питаясь тем, что насобирал в котомку от благодарных людей Велиграда. Заночевал прямо в поле, и с самым рассветом двинул дальше.

Его обогнали все претенденты, кроме Билли Винстона, который, как известно, никуда не выезжал. Но ни один из них не определил в одиноком путнике потенциального жениха царевны Веселины. Не стыковалось это в головах более богатых и состоятельных, включая голову Игги, который так же проворонил Елисея. Причем он даже увидел его, но не опознал.

Но уличному певцу того и не требовалось. Он знал, чего хотел, и шел к цели легко, сокращая путь короткими тайными тропами, о которых случайно узнал давным-давно. Тропы сокращали расстояния. Каким именно образом, никто не знал.

Вот только через некоторое время на последней тропе появились скрытники — местные обитатели — злобные карлики с гипертрофированными узкими лицами и молотками в руках. Елисею пришлось срочно сойти в обычный мир, дабы не иметь с ними дел.

Поэтому он чуть припоздал и к болотам подоспел одновременно с Игги и его компанией, только с разных сторон.

Два последних кандидата: Кудр (в лице Игги) и Елисей (в своем собственном лице) ступили на топи в одно и то же время, вот только Джуба устроил свою знаменитую засаду, а Елисей планомерно изучил болота, познакомился с проблемами, которые имелись у местных обитателей, выслушал многочисленные жалобы и пообещал принять непосредственные меры.

Был у него особый талант — понимать живые существа, даже тех, кто не умел говорить. Сам Елисей не считал свой дар чем-то особенным, полагая, что каждый, кто сумеет прислушаться — услышит. Просто почти никто не желал слушать других, слушая лишь себя. Сами виноваты.

Через несколько часов все проблемы жителей болот были ему понятны. Для этого стоило заполучить полцарства — тогда можно помочь другим в их сложных ситуациях. А сейчас, что он мог? Приободрить словом? Спеть песню? Это хорошо, когда у того, кому ты хочешь помочь, плохо лишь на душе, но если сложности иные, тут нужны деньги, связи, возможности.

Елисей все это понимал, и верил, что сумет победить… что Веселина полюбит и оценит его… что народ поддержит!.. В общем, верил человек в несбыточное… но разве не подобные мечты толкают людей совершать подвиги во славу чести, погибать во имя любви, забредать на край вселенной именем науки…

Он добрался до поляны в центре болот как раз в тот момент, когда жизнь Игги висела на волоске. Елисей сразу понял настроение мамы-птицы — она была в гневе, тут пощады не жди.

Жар-птица была в своем боевом состоянии — раздутая, пышущая жаром, агрессивная. К ней сейчас нечего и пытаться было апеллировать, ее можно было лишь успокоить.

Певец тихонько начал насвистывать только что придуманный мотив, и птица застыла на месте, вслушиваясь в незнакомую волнующую мелодию.

Тут же родились и слова:

Раздался легкий хлопок, и птица съежилась до своих обычных размеров. Елисей тут же бросился к ней и начал гладить красивые перья, гибкую шею. Птица, словно пес, подставляла бока, чтобы почесал.

Игги, тем временем, сбежал, и правильно сделал. Птица не пощадила бы его.

Следующие пару дней певец остался на болотах, помогая четверым птенцам и их мамаше во всех их сложностях.

Тут-то он и обнаружил причину, по которой птица не могла летать, а только прыгала и бегала по болотам. Ее левое крыло много лет назад было защемлено и не раскрывалось полностью. Но легкий курс лечебного массажа, да вдобавок вправление костей с помощью палки и камня принесли свои плоды.

Жар-птица сумела раскрыть крылья и не заплакать от боли. Это было чудо!

Ее птенцы уже вовсю порхали над гнездом и над болотами, временами пытаясь выдавливать из себя природный жар, но пока получались лишь легкие пшыки.

В последнюю ночь на болотах, когда уже давно стемнело, но луна светила ярко, Елисей с удивление обнаружил, что сжимает в руке заветное перо. Оно, очевидно, само вывалилось из остатков оперения — предпоследнее большое хвостовое перо. А может — то был подарок благодарной матери…

Певец надежно укрыл перо за пазухой, попрощался с жар-птицей, и по своим собственным следам, которые он видел что днем, что ночью, выбрался с болот на твердь.

Обратный путь в Велиград был долог. Елисей избегал тайных троп, опасаясь, что скрытники заведут его в дальние дебри. Такие они были шутники.

А так, тише едешь — дальше будешь! Всем известная истина!

Вот и появился он в самый последний момент, когда прием перьев уже был завершен, и опоздай он хотя бы на час, его вычеркнули бы из списка претендентов.

Певец, никем не опознанный, прошел через площадь, взобрался на помост и, когда все уже начали расходиться, закричал вслух, достав из-за пазухи заветное перо.

— Елисей! — народ, осознав, что вернулся их чемпион, начал скандировать его имя: — Елисей! Елисей!

Кудр, чье имя выкрикивали вот только пару минут назад, раздраженно отвернулся и ушел с площади. Людская слава — быстротечна! Эту истину он осознал в этот момент до самой ее глубины.

Сегодня ты кумир и лидер мнений, а завтра о тебя вытирают ноги. Сложно жить в Тридевятоземелье.

Рассмотрение последнего пера было исключительно долгим. Эксперт крутил его в руках и так, и этак, и наконец, вынес свой вердикт:

— Это фальшивое перо!

Площадь обмерла в изумлении. Быть такого не могло, Елисей не мог обмануть!

— Фальшивое перо! Фальшивое, слабое, слабое! Слабое звено! — первый глашатай вырвался из-под ареста и выскочил на улицу, но его тут же скрутили и утащили обратно.

Елисей стоял на помосте, слезы текли по его щекам от несправедливой обиды. И главное, он не знал, как сделать, чтобы ему поверили.

— Это настоящее перо! — крикнул певец. — Я был на болотах и лично добыл его!

К помосту сразу с нескольких сторон двинула стража. Схватить смутьяна, кинуть в казематы, а потом казнить, четвертовать, распять, разорвать лошадьми, бросить в яму со змеями, заморозить в глыбе льда, оставить жить с тещей в одном доме… да мало ли изуверств не придумало человечество за годы своего существования!

Но народ не согласился. Еще минуту назад тихий и покорный легкий шепоток внезапно превратился в густой, насыщенный гул толпы, готовой на все!

— Другую экспертизу! Честную экспертизу! Эксперта на кол! — скандировали люди, а эксперт, услышав последний лозунг, быстро убрался восвояси, дабы не пасть случайной жертвой. Он свое дело выполнил, заказ исполнил, а дальше хоть огнем все гори…

К царю Громославу тут же подбежал один из придворных. Никто не знал точно, чем он занимается, но все его опасались на всякий случай. И, как видно, правильно делали.

Тот быстро-быстро зашептал что-то на ухо царю. Громослав недовольно качнул головой, но шепот не прекращался, и царь встал на ноги, готовый высказать свою волю.

Однако этого не понадобилось.

Сверху, с самых небес, на площадь спикировали силуэты. Один — большой и крупный и четыре поменьше.

Все пятеро заложили лихой вираж, пронесшись над самыми головами собравшихся, и тут же пошли на второй круг.

Толпа восторженно ахнула.

— Жар-птица! — крикнул кто-то. И тут же добавил: — И птенцы!

На следующем круге птица опустилась низко-низко и зависла прямо перед Елисеем на расстоянии вытянутой руки.

Она чуть подняла голову наверх и выпустила в небо столп огня.

Толпа заревела от удовольствия.

— Что ты, маленькая? — спросил певец. — Чего хочешь?

Птица повернулась чуть боком, и он догадался. Последнее перо из высокой хвостовой части.

Он выдернул его и высоко поднял над головой.

Птица и птенцы тут же вертикально взлетели в воздух, оставив после себя внизу пыльное облако.

Когда оно рассеялось, на помосте остался лишь Елисей с пером в руках. И уже никто из присутствующих не пытался опротестовать происхождение трофея.

Во второй тур прошли пятеро.