Ген дракона

Внимание!

Текст, предназначен только для ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст, Вы несете ответственность в соответствие с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления ЗАПРЕЩЕНО. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Название: «Ген дракона»

Серия: «Гены» книга 1

Автор: Амира Рейн

Над книгой работали:

Переводчик: Елена

Сверка: Юлия

Редактор: Мария

Дизайн русскоязычной обложки: Кира Антипова

Вычитка: Марго

ГЛАВА 1

Меня уведомили заказным письмом.

«Дорогая мисс Донован,

Благодарим Вас за проявленный патриотизм путем тестирования на генную мутацию «4A», отныне именуемую в этой переписке «Геном Перевертыша». С удовольствием сообщаю Вам — результаты ваших анализов показывают, что вы действительно обладаете Геном Перевертыша.

Как я уверена, вы знаете, обладание Геном Перевертыша означает, что, если вы согласитесь быть в паре с перевертышем в целях производства потомства, ваше женское потомство, вероятно, также будет нести ген, и ваше мужское потомство само станет перевертышем в позднем подростковом возрасте. Как я уверена, Вы также знаете, производство женского потомства, которое обладает Геном Перевертыша, и мужского потомства, которое станет перевертышем, имеет решающее значение для защиты нашей нации в ближайшие десятилетия.

Ваше правительство оставляет полностью выбор за вами: либо вы решите присоединиться к Национальной программе спаривания перевертышей, далее в этой переписке именуемое, как «НПСП». Но также, можете быть уверены, что не будет никаких наказаний, уголовного преследования или каких-либо юридических последствий, если вы этого не сделаете, и это следует отметить.

Однако, если вы присоединитесь к «НПСП», пожалуйста, знайте, что вам будет выплачена зарплата в размере ста тысяч долларов (в валюте США) ежегодно, в течение следующих двадцати лет или до достижения возраста сорока пяти лет, в зависимости от того, что наступит раньше, при условии, что вы останетесь в сожительстве (браке) с перевертышем. (Положения и условия см. в прилагаемой литературе). Кроме того, вы получите бонус в размере пятисот тысяч долларов США за каждого ребенка, рожденного в вашем союзе, будь то мужчина или женщина. (Положения и условия см. в прилагаемой литературе).

Важно: при каждом бонусе необходимо провести генетическое тестирование, чтобы подтвердить, что ребенок, представленный на бонус, является результатом этого союза. Вы также будете счастливы знать, что делаете большое дело для нашей страны.

После принятия решения, пожалуйста, позвоните по номеру, указанному на прилагаемой визитке, чтобы сообщить нам. Если вы решите присоединиться к «НПСП», мы проконсультируем вас о дальнейших шагах.

Искренне ваш, Максин Томпсон, от имени комиссии по Генетическому тестированию Правительства Соединенных Штатов, регион 131».

Несколько недоверчиво, я смотрела на письмо, только наполовину осознавая, что другие жители моего жилого дома суетились вокруг меня, используя крошечные стальные ключи, чтобы получить почту из личных почтовых ящиков, которые выстроились по одной стене коридора. Другие входили и выходили из стеклянных двойных дверей в вестибюле, периодически позволяя морозному воздуху врываться, хотя я едва замечала это несмотря на то, что была не одета.

Спустившись с третьего этажа здания с единственной целью получить свою почту, я была одета только в штаны для йоги и футболку с длинными рукавами, которые носила дома в тот день. На моих ногах были туфли на резиновой подошве из плюшевой, ворсистой ткани, которые классифицировались «возможно, туфельки».

У моей лучшей подруги Эми были похожие туфли, и накануне она заметила, что они официально стали частью нашей «униформы» как «дамы досуга». На самом деле мы не были «дамами досуга». Мы были больше похожи на «леди скуки» или «дамы нулевого направления» с тех пор, как гимнастический, танцевальный и фитнес-центр, которым мы совместно владели, разорился несколькими неделями ранее, еще одна жертва национальной рецессии, вызванной Великой североамериканской войной перевертышей.

Все началось около четырех лет назад. Короче говоря, в стране стало известно о существовании «животных перевертышей», то есть людей, которые могли мгновенно «перейти» в формы животных, просто подумав об этом. Страна узнала об этих перевертышах драматическим образом, когда одна конкретная группа перевертышей, назвавшая себя ««порожденные» кровью», попыталась напасть на Белый дом.

Позднее в тот же день другие из группы ««порожденные» кровью» пытались атаковать Пентагон. Народ смотрел новости, оглушенный, в ужасе, в то время как военные сражались со львами, волками, медведями, и драконами в реальном времени.

Военные пытались бороться с ними с помощью оружия, которое, казалось, оказывало минимальное влияние на перевертышей. Один из известных кадров в новостях показывал, как трое пулеметчиков, стреляли в медведя перевертыша, по крайней мере, секунд десять до того, как он, наконец, упал.

В те дни после того, как военные наконец-то сумели убить атакующих «Порожденных кровью», все еще оставались тысячи в масштабах всей страны, мир пришел к выводу, что перевертыши животные существовали в Соединенных Штатах в течение нескольких сотен лет, и правительство держало это в секрете.

Некоторые из них работали на правительство в военных ролях; другие жили «обычной» жизнью, никогда не меняясь в свои животные формы, или, по крайней мере, не часто; а другие жили в небольших кочевых общинах перевертышей, которым было поручено следить за деятельностью новорожденных, которые, по-видимому, всегда раздражали правительство из-за их жестокости.

Правительство утверждало, что не знает, как именно появились перевертыши, говорят, что сами перевертыши даже не знают. Наилучшая догадка заключалась в том, что генная мутация создала первых перевертышей, которые потом как-то нашли друг друга и создали общины, производя потомство. Во всяком случае, это то, что всегда утверждали правительственные ученые.

Однако, по мнению правительства, хотя сами переключатели всегда принимали эту теорию, некоторые из них считали, что в их происхождении должно было быть что-то «волшебное», основанное на факте что в них все еще есть что-то «волшебное». Это что-то было фактом того, что, когда они смещались, их одежда смещалась прямо вместе с ними, мгновенно исчезая в животной форме и мгновенно появляясь в человеческой форме. У правительственных ученых не было этому объяснения.

Когда правительство узнало о существовании перевертышей, где-то во время правления администрации Кеннеди, перевертышам выплачивали ежегодные единовременные суммы от правительства, чтобы сохранить тайну, которую они всегда хранили. Это делалось потому, что правительство просто боялось, что граждане отреагируют паникой и террором, если узнают о их существовании, заявил президент в телевизионной речи вскоре после нападений на Белый дом и Пентагон.

Далее он объяснил, что сохранение тайны о перевертышах стало особенно важным, когда многие перевертыши начали работать на военных, проводя тайные операции за рубежом.

Вследствие этого президент заявил в окольном порядке, что граждане не должны «обвинять» правительство в том, что оно так долго держало в тайне перевертышей от общественности. В принципе, это было для всех хорошо. И теперь, как он заметил в этой речи, у нации была большая проблема, с которой нужно иметь дело, и это проблема — перевертыши ««порожденные» кровью», которые теперь были объявлены внутренними террористами.

Вскоре пресса сообщила, что они всегда были «сепаратистами», жили отдельно от других перевертышей в стране, и правительство всегда называло их «союзниками». Сейчас рассекреченные правительственные документы показали, что каждые несколько лет, начиная с администрации Кеннеди, ««порожденные» кровью», обращались к правительству за собственной землей, на которой они могли создать свою собственную нацию.

Правительство всегда отклоняло их просьбы, выплачивая им ежегодно все более крупные суммы в обмен на сохранение тайны. Однако незадолго до нападений ««порожденные» кровью», по-видимому, были достаточно «куплены» и решили взять нацию, которую они всегда хотели, силой, утверждая, что все Соединенные Штаты являются их собственными.

В первые месяцы после нападения на Белый дом и Пентагон, были еще атаки, и это было незадолго до «Порожденных кровью», группа перевертышей «союзники», или, как СМИ называли их «ТФС», вели своего рода тотальную войну против правительства Соединенных, и группа «ТФС» вывезли «Порожденных кровью» ближе к Денверу.

Война перевертышей бушевала годами по всей Северной Америке, иногда переливаясь в Мексику и вплоть до Канады. Именно в первый год войны мы с Эми открыли гимнастический, танцевальный фитнес-центр, который вскоре стали называть просто «тренажерный зал». Оглядываясь назад, я могу видеть, что время открытия было плохим. Только что из колледжа с бизнес-степенями, Эми и я стремились начать нашу взрослую жизнь и создать бизнес, о котором мы мечтали в течение многих лет.

Кроме того, несмотря на войну, наш родной город Моксон, штат Мичиган, казался таким энергичным для гимнастического центра. В городе не было ни одного за многие годы, что было несколько необычно для сообщества превышающего шестьдесят тысяч человек.

Энтузиазм города по поводу тренажерного зала не продлился долго. А точнее, может быть, война просто не позволила ему продлиться. В течение нескольких месяцев, после начала войны, некоторые родители детей, которые занимались гимнастикой, выразили обеспокоенность тем, что большие здания, такие как тренажерный зал могут стать целями для дальнейших атак «Порожденных кровью».

Эта озабоченность не была полностью необоснованной, так как перевертыши ««порожденные» кровью» нападали на большие здания, такие как торговые центры и отели в других частях страны; однако на данный момент они даже не вошли в Мичиган. До сих пор союзники успешно боролись с ними. Это не имело значения для более чем дюжины семей в тренажерном зале, кто забрал своих детей из классов в течение нескольких месяцев после открытия тренажерного зала.

В течение следующих нескольких лет мы с Эми потеряли больше студентов во время мероприятия под названием «Великий Мичиган кровоточит», когда штат «истек кровью» полной трети своего населения, причем большинство из этих жителей направились на запад, который до сих пор не был затронут войной перевертышей. К этому моменту война дошла до Мичигана, и, хотя битвы, велись в незаселенных районах, люди боялись, и это понятно. Мы с Эми остались и начали бизнес, решив не отказываться от нашей мечты. Союзники, которые были переименованы в «АСШП», «Альянс Соединенных Штатов Перевертышей», продолжали сражаться с «Порожденными кровью».

В течение третьего года войны освещение в средствах массовой информации дало понять, что перевертыши ««порожденные» кровью», оставшиеся в штате, были драконами, и бойцы «АСШП», пытающиеся уничтожить их всех, были также драконами.

«Для некоторых это будут эпические битвы в ближайшие несколько месяцев», — сказал репортер-мужчина в местных новостях однажды ночью, невероятно, как будто он действительно был взволнован этими «эпическими битвами».

Эти «эпические битвы» привели к тому, что несколько городов и поселков Мичигана превратились в тлеющие груды щебня. Погибли тысячи людей. Моксон, в целом, не был прямо раздавлен, но на несколько жилых районов в нем одной ночью с неба падали мертвые драконы с обеих сторон боевых действий. Моя мама была тяжело ранена и скончалась в больнице на следующий день. Слушая музыку в наушниках, пока она пылесосила дом, она не слышала, как звенели «аварийные драконьи сирены» города, сигнализируя всем жителям укрыться в своих подвалах или в бомбоубежищах, которые многие люди построили к тому времени.

В течение следующего года, «АСШП» перевертышам удалось убить многих из «Порожденных кровью» в боях на всей территории Соединенных Штатов, однако, многие ««порожденные» кровью» сбежали в Канаду и в конечном итоге сделали то, что они не смогли сделать в Америке, свергли правительство и заявили о своем государстве, назвав его «Федерацией порожденных кровью», или «ФПК».

Канадские мигранты, миллионы и миллионы людей, хлынули в США, отчаянно пытаясь избежать жизни в стране под властью тиранической крови. Эти миллионы мигрантов, хотя и были убиты горем, что покидали свою страну, вскоре присоединились к гражданам своей новой страны в праздновании. Наконец, Великая североамериканская война перевертышей закончилась. «Порожденные кровью сейчас в своей стране», — думали люди. «Они, наконец, оставят нас в покое».

Америка начала процесс восстановления, и в течение нескольких месяцев не было никаких следов, что война когда-либо посещала Моксон. Мы с Эми продолжали работать в спортзале, который еле существовал с дико разными уровнями зачисления в течение всей войны. Однако ущерб был нанесен потерей населения штата, и люди по-прежнему уезжают. Большинство канадских мигрантов направлялись на запад, где было больше рабочих мест. Страна находилась в глубоком послевоенном спаде, который особенно сильно ударил по среднему Западу.

Кроме того, люди все еще беспокоились о том, чтобы отправить своих детей на занятия гимнастикой в большое здание, которое, по крайней мере, в теории, могло стать мишенью для «Порожденных кровью», хотя они все сейчас в Канаде. «Все, что нужно, это один порожденный кровью дракон, чтобы пролететь мимо наших драконов «АСШП», которые охраняют воздушное пространство Мичигана», — сказала мне одна мама. ««порожденные» кровью быстрее, чем истребители, вы же знаете».

Это было обычно сказано, хотя это также не было принято, как истина. Хотя ««порожденные» кровью» драконы были чрезвычайно быстры; это было правдой. Они также были чрезвычайно ловкими и изворотливыми в воздухе. В начале войны правительство быстро отказалось от всякой надежды убить их с помощью артиллерии, выпущенной из истребителей, и только драконы «АСШП», могли справиться с ними. В дополнение к тому, что они были намного эффективнее, чем воздушные силы при убийстве «Порожденных кровью», драконы «АСШП» также были лучше там, где на небе они убивали «порожденных», пытаясь позволить им «упасть» на незаселенные районы, если это вообще возможно.

Это было в начале октября, в год после войны, когда мы с Эми поняли, что просто не можем заниматься в спортзале. Наша мечта стала финансовым кошмаром. Мы все еще должны сто штук по первоначальному банковскому кредиту. Мы задолжали восемьдесят четыре тысячи по второму. Обе наши кредитки были опустошены. Мой личный долг превысил тридцать шесть тысяч. Не говоря уже о том, что я должна еще двадцать тысяч за обучение. Спортзал все еще не приносил прибыли. На самом деле, через несколько месяцев, мы с Эми не смогли больше платить нашим трем сотрудникам и оплачивать электричество в здании.

Итак, после слезной последней тренировки и вечеринки с пиццей с оставшимися пятнадцатью девочками и тремя мальчиками в нашей соревновательной команде по гимнастике мы закрыли наши двери навсегда. Теперь детям придется проехать около семидесяти миль в одну сторону, если они захотят продолжить занятия гимнастикой в другом тренажерном зале. Пара родителей уже пытались организовать систему автобазы.

На следующий день владелец гимнастического центра из Чикаго купил все наше оборудование и коврики, что дало нам с Эми немного денег, чтобы выжить, пока мы не выяснили, что будет дальше для каждого из нас. У Эми были мысли о том, чтобы попытаться найти работу в качестве тренера в другом тренажерном зале, даже если это потребовало переезда из Моксона. Мы обе были не против того, чтобы попытаться найти достойную оплачиваемую работу без гимнастики, танца или фитнеса в Моксоне, хотя тренировки были всем, что мы когда-либо делали.

Единственная проблема заключалась в том, что в городе стало невероятно мало рабочих мест. Наш бизнес был не единственным, который был вынужден закрыть свои двери из-за оттока населения и затяжных последствий войны.

Что бы ни случилось, мы с Эми были уверены, что не хотим объявлять о банкротстве. Во-первых, мы обе чувствовали моральную обязанность, по крайней мере, пытаться погасить долг, который у нас возник как у единоличных владельцев бизнеса. И, кроме всего прочего, нас обеих беспокоило, как банкротство может повлиять на нас, если мы когда-нибудь попытаемся запустить другой спортзал, когда экономика будет более стабильной. У нас не было иллюзий, что нам когда-либо будет одобрен любой вид бизнес-кредита, если мы обе объявим о банкротстве или, по крайней мере, в течение как минимум десятилетия.

Прошло всего два дня после нашей безработицы, когда мы с Эми услышали в новостях о «Национальной программе спаривания перевертышей», или «НПСП». Честно говоря, это звучало безумно. Мы на самом деле смеялись над этим сначала, обе согласились с тем, что вся идея звучала как предпосылка какого-то дурацкого любовного романа.

— Я имею в виду… просто подумай об этом, — сказала Эми. — Можешь ли ты представить себе брак с перевертышем, вероятно, невидимым только для того, чтобы иметь детей? Можешь представить, каково это — позволить правительству сватовство?

Я не могу.

Тем не менее, на следующий день, за обедом в фаст-фуде, Эми спросила меня, помню ли я, сколько денег ведущий новостей сказал, что женщины могут заработать на вступление в «НПСП». Я сказал, что точно не помню, и спросила, почему.

Держа картошку фри в руках, она пожала плечами.

— Я не знаю. Просто я немного думала прошлой ночью о нашей несуществующей личной жизни…, и я также думала о нашем долге. И мы обе всегда хотели иметь детей, верно? И, кроме того… ну, есть то новое сообщество «АСШП» в Гринвуде, верно? Я просто предполагаю, что именно там мы можем быть «размещены» или «назначены» или что-то еще просто потому, что это самое близкое сообщество перевертышей к Моксону. Я также предполагаю, что, возможно, им нужен гимнастический, танцевальный фитнес-центр в Гринвуде… возможно ведь, верно?

Я определенно могла видеть, куда Эми клонит со всем этим, и не могла отрицать, что она сделала несколько хороших замечаний. Нашей личной жизни не было. Я даже не была на свидании почти год. Эми также была права, что мы обе всегда хотели иметь детей. На самом деле, в возрасте двадцати семи лет, я начала думать о детях все больше и больше, задаваясь вопросом, встречу ли когда-нибудь мужчину, с которым хотела бы их иметь. Эми также очевидно была права насчет того, что мы обе были похоронены в долгах.

Прежде чем я успела ответить на то, что она уже сказала, она продолжила:

— Кроме того… возможно, все, что ведущий новостей говорил вчера вечером о «патриотическом долге», верно. Может быть, участие в «НПСП» или что-то еще — «патриотический долг» американской женщины, если она одинока, и в ее репродуктивные годы, и имеет ген перевертыша. В конце концов, как сказал ведущий новостей, драконы «АСШП» понесли серьезные потери, сражаясь с «Порожденными кровью» драконами, чтобы сохранить всех нас, обычных американцев, в безопасности. Их население сейчас сокращается, и в ближайшие пару десятилетий оно должно значительно увеличиться, если мы хотим, чтобы драконы «АСШП» могли защитить нашу страну в долгосрочной перспективе. И, для того чтобы это произошло, им нужно больше женщин с геном перевертыша, чтобы размножаться. Ведь многие из их женщин, были убиты в результате нападений порожденными по всей стране во время войны.

С каким-то проблеском надежды, или волнения, или чего-то еще, чего я даже не могла различить в ее больших зеленых глазах, Эми ненадолго замолчала, отложив свою картошку фри, прежде чем продолжить.

— Итак… что ты думаешь? Нам обоим стоит пройти тест на ген?

Согласно семейным преданиям Эми, ее дедушка по материнской линии, ныне покойный, возможно, был драконом-перевертышем. Предположительно, он перекинулся однажды ночью на стоянке в состоянии сильного алкогольного опьянения, но никогда не делал этого снова, рассказывая всем присутствующим, включая бабушку Эми по материнской линии, что их глаза просто обманули их. Но теперь, поскольку все в мире знали, что перевертыши существуют, Эми подозревала, что семейные знания были не просто знаниями, а правдой. И если это правда, то значит, что у ее матери, вероятно, был ген перевертыша, и она передала его ей.

У меня были свои «семейные предания о перевертышах». Я была удочерена и, предположительно, мой биологический отец, возможно, был драконом-перевертышем. Либо это, либо у моей биологической матери действительно просто была галлюцинация из-за наркотиков, как считалось в то время. Это может быть так, но я также знала, что у меня может быть ген перевертыша.

В ответ на вопрос Эми, я просто посмотрела на нее на мгновение, с трудом веря, что она даже спросила об этом. Обычно она была довольно практичной и осторожной в большинстве вещей. Я никогда бы не подумала, что за миллион лет она когда-нибудь спросит, хочу ли я сделать первый шаг в том, чтобы вслепую быть в паре с драконом-перевертышем. «Может, потеря бизнеса изменила ее», — подумала я. «Может, это заставило ее больше рисковать, теперь, когда нам нечего терять».

Может быть, потеря бизнеса изменила меня, потому что, хотя я склонялась к практичности и осторожности, как Эми, я вдруг обнаружила, что киваю.

— Хорошо, да. Давай проверим ген перевертыша. Я в деле. Это может помочь нам расплатиться с долгами, завести детей, которых мы всегда хотели, и, возможно, даже найти любовь в процессе. В любом случае, стоит попробовать. Верно? Мы должны хотя бы посмотреть, есть ли у нас ген.

Эми кивнула, все еще мерцая глазами.

— Да… мы определенно должны.

Теперь, примерно через три недели после этого разговора, я стояла у почтовых ящиков в вестибюле моего жилого дома, зная правду о моем биологическом отце. Мой биологический отец был драконом-перевертышем. Он должен был быть им, потому что у меня был ген перевертыша.

ГЛАВА 2

Я всегда знала, что меня удочерили, хотя мне никто никогда не говорил. Я просто всегда это знала. Я просто всегда это чувствовала.

Мои приемные родители, Кларк и Элиза, оба профессора математики колледжа, были одного возраста, сорока шести лет, когда удочерили меня, и были женаты двадцать лет. Родители никогда не могли иметь детей и никогда не хотели их в любом случае, как я позже узнала. Или, по крайней мере, никогда не хотели, пока моей маме не стукнуло сорок. Именно тогда она «поймала религию», как она выразила это позже в письме ко мне, которое я прочитала после ее смерти, и у нее была серия ярких снов, где она думала, что Бог приказывает ей усыновить ребенка.

Эта интенсивная религиозность длилась недолго в ее великой жизни, и в последующие годы я думала о ней, как о полностью светской, никогда не ходившей в церковь или даже молящейся перед едой или что-то в этом роде. Тем не менее, ее «чрезвычайно религиозная фаза» длилась достаточно долго, чтобы она и мой приемный отец попали в список ожидания в небольшом частном агентстве по усыновлению.

И примерно четыре года спустя, как раз в конце фазы моей мамы, им позвонили, что появилась новорожденная девочка. Моя мама сказала мне позже, через ее письмо, где она объяснила все это, что у нее были некоторые «крошечные маленькие сомнения» в том, чтобы удочерить меня тогда, но она не хотела казаться «безвкусной» или «грубой», сказав, что передумала. Ей, по крайней мере, хватило совести признаться мне в своем письме, что это были «безумные причины», чтобы пойти на усыновление ребенка.

Она была «слегка ласкова» ко мне в детстве, как я думала позже. Она не часто повышала голос, иногда обнимала меня и гладила, терпеливо расчесывала и заплетала мои длинные светлые волосы каждое утро перед школой. В мой первый день в детском саду она включила домашнее печенье в мой обед вместе с небольшим листком бумаги. На бумаге она нарисовала два сердца, меньшее из которых было спрятано сбоку от большего. Съев свой обед, я провела пальцем по сердцам, задаваясь вопросом, имела ли она в виду, что большее сердце — это «она», а меньшее — «я».

Я никогда не выбрасывала эту записку, и годы спустя, на похоронах моей мамы, я держала ее в руке всю службу. Я даже не знаю, почему. Это казалось правильным, или важным, или что-то в этом роде.

В подростковом возрасте моя мама была, может быть, менее «слегка ласковой», чем в детстве, но она все еще не часто поднимала голос. Мы просто немного говорили. У меня было ощущение, что она «отдаляется». Мама послушно присутствовала на всех моих танцевальных концертах и гимнастических встречах, и после этого она всегда говорила как я хорошо выступила или что-то в этом роде, прежде чем мимолетно улыбалась мне. Всегда была очень вежлива. Она всегда покорно делала кексы или что-то еще для всех продаж выпечки гимнастической команды.

К этому времени моего отца уже не было, он умер от внезапного обширного инфаркта, когда мне было семь. Это было довольно рано для меня, чтобы иметь хотя бы несколько конкретных воспоминаний о нем. Я помнила, что он был рядом, и смутно помнила, как выглядел, но не могла его вспомнить. Я не могла вспомнить, чтобы он обнимал меня, или играл со мной, или что-то в этом роде. Не могла вспомнить, чтобы он вообще разговаривал со мной.

Мое самое яркое воспоминание о нем на самом деле было не о нем. Это случилось на его похоронах, когда он лежал замерзший и окоченевший в открытом гробу. Мужчина, с которым он работал, пришел в похоронное бюро вместе с женой и двумя дочерями. Во время посещения у нас с дочерями было печенье и лимонад в маленькой комнате, заполненной фальшивыми цветами, которую жена похоронного директора называла «комнатой для людей, чтобы грустить в одиночестве, или для детей, чтобы не грустить и чуть-чуть поиграть» или что-то в этом роде.

Во всяком случае, комната была достаточно далеко от здания часовни, чтобы дети не могли быть услышаны, если они хотели играть, и в конце концов, коллега моего отца присоединился ко мне и его двум дочерям десятилетнего возраста. Одна из девочек принесла карточную игру «Поймай рыбку», и мы сыграли несколько игр, а затем отец, которого звали мистер Декер, показал несколько фокусов с картами, которые рассмешили всех нас.

Этот смех заставил меня немного покрасоваться, и я сделала импровизированное балетное представление, вертясь среди всех поддельных цветов в моем черном бархатном платье. Девушки хлопали и аплодировали, и мистер Декер сказал:

— Браво! Браво! Красиво! — как только я станцевала, мы поели печенья, и выпили лимонада, а потом играли в настольную игру, которую принесла жена директора похоронного бюро.

Игра была немного сложной для моего возраста, но мистер Декер позволил мне выиграть, что взволновало меня. Затем его дочери обняли меня, и он обнял меня, сказав мне, что я такая «замечательная, особенная и умная», — слова, которые я никогда не забуду. Затем он дал мне две двадцатидолларовые купюры, чтобы купить игрушки, и его дочери дали мне свою колоду карт «Поймай рыбку».

Позже, во время похорон моего отца, я горько плакала, потому, что мистер Декер и его семья покинули похоронное бюро, и я не знала, увижу ли я когда-нибудь мистера Декера снова, чего никогда не делала. После службы несколько коллег и друзей моего отца отметили, что я была такой «милой девочкой», которая так сильно плакала из-за потери отца.

В эти годы взросления у меня была подруга Крисси, которая тоже была единственным ребенком и тоже удочерена. Крисси была коренной американкой, с темными, блестящими волосами и медной кожей, и ее родители были с очень светлой кожей и волосами. Мы с Крисси были буквально в седьмом классе, когда нас впервые осенило, что ее могли удочерить. Когда она рассказала мне о своих новых подозрениях, и когда я поняла, что она, вероятно, права, я рассказала ей свой секрет — что меня тоже удочерили. Она спросила меня, когда мама рассказала, а я ответила, что никогда не говорила.

— Я просто знаю.

Это, несмотря на то, что у меня голубые глаза и светлые волосы, как и у моих родителей.

На каждом семейном обеде, за которым я присутствовала в их доме, родители Крисси произносили одну и ту же молитву перед едой.

— Боже, во-первых, мы благодарим тебя за то, что подарил нам нашу драгоценную дочь, Крисси, — начал отец Крисси. — Спасибо, что дал ей жизнь, и благословил нас ею.

— Да, Боже, — тихо кивала мама Крисси, закрыв глаза. — Спасибо, что ответил на наши молитвы.

Крисси, наконец, отправилась к родителям с подозрениями об удочерении в конце нашего седьмого класса, и они подтвердили, что она действительно была удочерена или «родилась не из моего тела, а из моего сердца», как Крисси говорила мне по телефону, что ее мама сказала.

На следующий день в школе я спросила Крисси, все ли с ней в порядке, и она сказала:

— Да, — пожимая плечами. — Это действительно было не так уж и важно. Я всегда знала, что мои родители — мои «настоящие» родители, и теперь я не чувствую себя иначе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Моя мама не подтвердила мое удочерение, пока я не стала старше седьмого класса. Когда она умирала в больнице после нападения «Порожденных кровью» на Моксон во время войны, падая и теряя сознание с многочисленными переломами костей, тяжелыми внутренними травмами и трубкой в горле, ей удалось нацарапать записку мне на большой желтой бумаге из блокнота. «Тебя удочерили».

Чувствуя, что я должна быть более эмоциональной, чем была, кивнула.

— Я знаю.

Она не была удивлена моим ответом, и нацарапала еще одну записку. «Информация о твоих родителях… большая белая папка… Нижний ящик стола в моем офисе. Письмо от меня тоже в ящике стола».

Ее просторный домашний офис был единственной частью дома, не разрушенной падающим мертвым драконом «АСШП», которого кровавый дракон, по-видимому, убил прямо над домом, почти, как будто намеренно желая нанести больший ущерб, причинив вред любым жителям внутри.

В ответ на замечание моей мамы о файле, я сказала хорошо, и она нацарапала несколько строк. «Тебе не нужно читать информацию в файле. Это не хорошо. Это не сделает тебя счастливой. Подумай, прежде чем читать, или просто уничтожь».

Я согласилась, и мама замолчала, опустив карандаш и блокнот. Частично откинувшись на спинку кровати, она перевела взгляд с моего лица на подножие кровати, и ее глаза медленно закрылись. Несколько мгновений спустя, когда я подумала, что она, возможно, заснула или снова потеряла сознание, мама открыла глаза, снова подняла карандаш и подушку, и начала писать еще одну записку, которая, как я знала, должна была быть трудной для нее, мягко говоря, даже для того, чтобы она могла оставаться достаточно бдительной, чтобы выполнить эту задачу. Ее руки и ладони, казалось, были единственными частями ее тела, не ушибленными или сломанными.

Когда она показала мне два слова, которые только что написала, у меня образовался ком в горле, впервые с момента прибытия в больницу.

«Прости меня».

С трудом проглотив комок, мне удалось спросить ее, за что она извиняется, и она написала еще три слова.

«Я не знаю».

Не желая давить на нее или расстраивать, я была готова оставить все как есть, но вскоре она написала еще одно слово.

«За все».

После попытки проглотить еще один комок в горле без особого успеха я сказала ей, что все в порядке.

— Тебе не за что извиняться.

С уже закрытыми глазами, она кивнула головой.

Может быть, минуту, пока вокруг нас ритмично гудели машины, я просто смотрела, как она отдыхает, изучая ее мягко выровненное лицо, которое было в форме сердца, как и мое. Проспав всю ночь, я как раз думала о том, чтобы закрыть глаза, когда она снова открыла свои, нащупала карандаш и начала писать еще одну записку. Это заняло у нее немного больше времени, и было намного неряшливее, чем другие, что свидетельствует о том, что она быстро теряет силу.

«В тот день, когда ты начала ходить в детский сад… я отвела тебя, а потом вернулась к преподаванию в колледже, и я скучала по тебе».

Глаза наполнились слезами, и я посмотрела на нее, оторвавшись от записки и пытаясь улыбнуться.

— Я тоже скучала по тебе в тот день.

Ее собственные глаза наполнились слезами и стали отчетливо розовыми, она попыталась улыбнуться мне в ответ, вероятно, причиняя себе боль, потому что одна из ее скул была сильно сломана.

Я никогда в жизни не видела, чтобы она плакала, ни разу. Никогда не видела, чтобы ее глаза от волнения даже слабо блестели. Если она плакала, когда умер мой отец, я этого не видела. На похоронах она несла с собой небольшую пачку салфеток, вынимая одну из них и периодически вытирая ею сухие глаза с трезвым выражением лица. Возможно, просто думая, что акт, даже если это была просто симуляция реального плача, показал ее покойному мужу надлежащее уважение.

Может быть, мои слезы по поводу ухода мистера Декера заставили ее почувствовать себя вынужденной показать какой-то внешний признак эмоций.

Эмоции, проявившиеся в ее действительно слезящихся глазах в больнице, длились недолго. После попытки улыбнуться мне, она перевернула на новую страницу блокнот и написала другое сообщение мне.

«Ты проголодалась. Сходи в кафетерий и позавтракай, пока я отдыхаю».

Я не хотела оставлять ее одну, но хотела, есть и нуждалась в очень большой чашке кофе. Хирург должен был прийти поговорить с нами около семи, но сейчас было всего несколько минут шестого, так что я подумала, что смогу вернуться в палату как можно скорее. Я сжала руку моей мамы, сказала ей, что скоро вернусь, а затем покинула палату.

Двадцать минут спустя, я дремала в заброшенной столовой с головой на столе, ожидая, пока остынет моя вторая чашка кофе, когда медсестра немного сжала мое плечо и села в кресло рядом со мной.

Она сказала, что моя мама «разбилась», что означает, что ее сердце остановилось из-за повреждения внутренних органов, которое команда хирургов-травматологов не смогла восстановить накануне вечером. И, как сказала медсестра, моя мама настояла на приказе не реанимировать в случае «аварии», никаких попыток перезапустить ее сердце не было сделано. Она умерла.

Я кивнула, глаза наполнились слезами, и медсестра спросила, не хочу ли я побыть одна минуту. Я снова кивнула; медсестра ушла; и я начала тихо плакать, рассеянно прослеживая фигуры на столе кончиками пальцев. Прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что формы, которые чертила, были сердцами.

***

После смерти моей мамы прошло несколько недель, прежде чем я начала рыться в ее столе, одна из немногих вещей, которые были спасены из ее разбитого драконом дома. В нижнем ящике нашла письмо от нее, в котором в основном кратко описывался ее этап «ловли религии» и как произошло мое удочерение. Была также некоторая информация о деньгах, говоря, что в случае ее смерти она оставит мне «немного», и она жалеет, что не может больше.

Я поняла, почему не может. Когда началась война перевертышей, фондовый рынок рухнул, потеряв сотни тысяч долларов. Затем, вскоре после этого, она продала свой большой дом и арендовала маленький для того, чтобы финансово помочь дальнему родственнику в Вирджинии, брошенной матери-одиночке троих подростков после того, как ее муж летчик ВВС умер в результате удара в воздухе «порожденного кровью» дракона в первые дни войны.

— Она и ее дети — единственные кровные родственники, которых я оставила на земле, даже если они только дальние двоюродные братья, — сказала мне мама, объясняя, почему помогала своей двоюродной сестре финансово, вероятно, даже не понимая, что она просто подтвердила мою жизнь «зная», что я была приемной и не «кровью», связанной с ней.

Закончив читать письмо, я перешла к большому белому файлу, о котором она мне рассказала, начала открывать его, но затем заколебалась. Я подумала, о чем она сказала, что информация, содержащаяся в файле, «не очень хороша», в конце концов решила, что все равно хочу его прочитать, к лучшему или худшему. Еще до смерти мамы у меня появились мысли о том, чтобы узнать, кто мои биологические родители, и узнать, живы ли они еще.

Однако теперь, когда эта информация была, возможно, буквально в моих руках, я просто не была так уверена, что хочу узнать больше, хотя и без какой-либо конкретной причины. Я думала, что просто испугалась. Испугалась конкретно двух разных сценариев. Первый, что я узнаю, что оба моих биологических родителя умерли, или, возможно, мой биологический отец умер во время беременности моей биологической мамы, а затем она умерла во время родов или что-то еще, и это было причиной того, что меня отправили на удочерение.

Второй сценарий состоял в том, что я боялась обнаружить, что мои биологические родители не умерли, но были ужасными людьми, с которыми я никогда не хотела встречаться, как будто они оба были заключены в тюрьму за убийство или что-то еще, и именно поэтому меня отправили на удочерение.

Я знала, что всегда больше всего в жизни боялась того, что никогда не произойдет. Так и оказалось с обстоятельствами моего удочерения. Сделав несколько глубоких вдохов, я открыла белую папку и начал читать верхнюю страницу внутри, вскоре поняв, что, возможно, я вызвала, довольно маловероятные сценарии, чтобы избежать созерцания равнодушия или возможного прямого отторжения моими биологическими родителями.

«Всем, кого это может касаться, относительно девочки, усыновленной Кларком и Элис Донован:

Ниже приводится подборка соответствующей информации, содержащейся в пакете документов, частью которого является настоящее письмо. Цель состоит в передаче конкретных деталей, которые стороны, участвующие в этом процессе, могут найти интересными в какой-то момент, а также в передаче деталей, которые в противном случае могут быть получены только путем просмотра всего пакета.

Мы в Открытом армейском центре усыновления в Бентонвилле обнаружили, что многие стороны, участвующие в процессе усыновления, ценят специфику в отношении нашего взаимодействия с биологическими родителями; поэтому, если мы не были уведомлены приемными родителями о том, что это не требуется, в это письмо будет включено как можно больше специфики, включая цитаты биологических родителей, когда это уместно. Вся личная информация о биологических родителях предоставляется с разрешения биологических родителей.

(Личное Примечание для приемных родителей от Бетти П. Макнелли, автора этого письма: я очень настоятельно рекомендую, чтобы это письмо было прочитано полностью вами двумя, прежде чем передавать его вашему усыновленному ребенку в любой момент, если это когда-либо понадобится. Некоторые письма компиляции пакетов труднее писать и, конечно, читать, чем другие, и это, безусловно, «сложное»).

Биологической матери ребенка, Мисти Мэри Миллер, из Джексон Вудс, штат Мичиган, было восемнадцать на момент рождения ребенка. Выросла в приемной семье. Мать и бабушки по материнской линии умерли. Отец неизвестен. Наркоманка со стажем, хотя ей удалось воздержаться во втором и третьем триместрах беременности после завершения тюремного заключения сроком на две недели и амбулаторной реабилитации по решению суда. Прошла по решению суда тесты на наркотики, за исключением одного положительного теста на алкоголь в третий срок. (Копии этих тестов можно найти в конверте с пометкой Разное).

Что касается конкретных наркотиков, используемых в первом триместре, мисс Миллер утверждает, что она «не может вспомнить», хотя небольшие количества метамфетамина, крэка и героина были найдены у нее во время ареста в первом триместре. Врачи заявили, что ее ребенок, девочка, совершенно здорова, не показывает никаких признаков зависимости от наркотиков, что, безусловно употреблялись матерью в первом триместре.

Мисс Миллер подписала все документы на отказ от ребенка, сказав во время подписания, что у нее «достаточно проблем». Когда ее офицер по пробации спросил на восьмом месяце беременности, почему она решила родить своего ребенка раньше срока и отдать его на усыновление, стало ясно, что у мисс Миллер сложилось впечатление, что она будет финансово обеспечена.

Когда она упомянула об Открытом армейском центре усыновления в Бентонвилле, ей недвусмысленно сообщили, что авторитетные юридические агентства по усыновлению так не работают. Когда ее спросили, хочет ли она посмотреть/подержать ребенка после рождения, она отказалась. Когда ее спросили, хочет ли предоставить письмо и/или изображение(я) и/или любой другой сувенир для своего ребенка, который будет включен в «информационный пакет приемного родителя», в котором это письмо будет частью, она также отказалась.

Когда ее консультант по усыновлению спросил, хочет ли она, чтобы ее имя и информация были доступны ее ребенку для возможного будущего контакта, она ответила: «думаю да… если она захочет когда-нибудь найти меня и повеселиться».

Мисс Миллер заявила, что она помнит только имя отца своего ребенка, Сэт, и прозвище, которое он ей сказал — «Дым». Что касается физических характеристик, она помнит, что он был довольно высоким и хорошо сложенным, с песочными светлыми волосами и отчетливым шрамом в форме полумесяца над одной бровью.

Кроме того, мисс Миллер помнит еще одну довольно интересную деталь об отце своего ребенка. Она утверждает, что во время их единственного вечера, проведенного вместе, он смог превратиться в дракона. Утверждал, что сделал это прямо на заброшенной детской площадке.

— Огонь для меня и все такое, — говорила мисс Миллер. Очевидно, что она вспоминает галлюцинацию, которую, конечно, имела, будучи под кайфом от наркотиков.

Мисс Миллер сообщает, что биологическому отцу ее ребенка было «может быть восемнадцать или девятнадцать», и она также сообщает, что он не дал ей никакой информации о том, где проживает. Мисс Миллер утверждает, что он сказал ей, что «просто проезжал мимо, ища веселья». Она также утверждает, что не видела его с тех пор и не имела возможности связаться с ним.

Когда ее спросили, может ли биологический отец ее ребенка быть любым другим человеком, кроме человека, которого она вспоминает как Сэт, без фамилии, мисс Миллер заявила, что она «почти уверена», что она «забеременела от парня дракона», и что если это был кто-то еще, она не помнит их имен. Она говорила: «возможно шалила» с «парнем с ирокезом» на «концерте» в течение месяца, когда забеременела, но «не могу вспомнить». Биологический отец ребенка будет указан во всех службах усыновления в открытом доступе записей Бентонвилля как «неизвестно/невозможно найти».

В случае возникновения каких-либо вопросов по поводу этого сжатого отчета или любых записей, содержащихся в пакете, пожалуйста, свяжитесь с Открытым армейским центром усыновления в Бентонвилле. Спасибо вам.

Искренне,

Бетси П. Макнелли, координатор по усыновлению».

Чувствуя онемение, но в тоже время какое-то умственное напряжение, как будто мой мозг испытывал трудности с обработкой информации, которую я только что прочитала, я продолжала просматривать файл, вскоре найдя еще одно письмо от Бетси П. Макнелли к моим родителям, датированное двумя неделями после моего рождения.

«Пишу сегодня, чтобы поделиться дополнительной информацией о биологической матери вашей дочери, поскольку вы двое указали, что не возражаете против соответствующей информации. Я была уведомлена полицией штата Мичиган, что Мисти Миллер скончалась, погибла в автомобильной аварии вчера, недалеко от Детройта.

Она была одна в автомобиле, который, по ее словам, был украден у ее знакомой женщины. Мисс Миллер, очевидно, потеряла контроль над управлением и врезалась в дерево. В ее куртке была найдена стеклянная трубка, содержащая остатки крэка. С нашим агентством связались, потому что наша визитка была найдена в сумке с одеждой и предметами послеродового ухода, пожертвованными нами мисс Миллер, и полиция подумала, что мы можем помочь найти ближайших родственников мисс Миллер. Им сообщили, что у мисс Миллер нет ближайших родственников.

Ее останки будут похоронены без опознавательных знаков в чем-то, что полиция называет «участью нищего» в Детройте. Я не уверена в расположении этого места, но уверена, что информация может быть своевременно предоставлена при желании.

В случае возникновения каких-либо вопросов по поводу этого письма, пожалуйста, свяжитесь с Открытым армейским центром усыновления в Бентонвилле. Спасибо вам.

Искренне,

Бетси П. Макнелли, координатор по усыновлению».

Все еще чувствуя себя как-то онемевшей, я читала письмо, не чувствуя влаги в глазах, пока не увидела внизу мамин почерк пером.

«Кайли — просто, чтобы ты знала, если ты когда-нибудь прочитаешь это взрослой, мы с твоим отцом заплатили, чтобы Мисти похоронили на кладбище в ее родном городе Джексон Вудс. Мы также купили красивый гранитный надгробный камень, на котором было выгравировано ее имя, даты рождения и смерти, а также роза. Папа думал, что роза «легкомысленная», но мне показалось вежливым и уважительным добавить что-то другое, кроме имени и даты. Каменотес согласился, сказав, что роза казалась чрезвычайно вежливой и почтительной, особенно для надгробия девочки-подростка».

Именно фраза «девочка-подросток» заставила меня заплакать, и я отложила письмо и файл в сторону, прежде чем закрыть лицо руками, плача над наркоманкой девочкой-подростком, которая была моей биологической матерью, и оплакивая ее короткую, безусловно, тяжелую жизнь. Я поняла, что уже простила ей ее безразличное отношение ко мне, как только я прочитала слова, «выросшая в приемной семье», которые Бетти П. Макнелли написала в своем первом письме.

Не имея возможности найти моего возможного биологического отца без его фамилии, я продолжила свою жизнь. У меня не было другого выбора.

Теперь, в настоящем, более года спустя, глядя на результаты моего генетического теста гена в вестибюле моего жилого дома, я знала, что это не так. Основываясь на деталях, которые я прочитала о нем в своем отчете об усыновлении, я полагала, что моего отца теперь можно найти. В конце концов, перевертыши были гораздо меньшей группой, чем средние американские мужчины. Не могло быть много перевертышей по имени Сэт и по прозвищу «Дым», у которых был отчетливый шрам в форме полумесяца над одной бровью.

Мне просто нужно было попасть в группу перевертышей, чтобы я могла провести расследование и поспрашивать, чтобы найти его. И к счастью, Гринвуд, сообщество перевертышей, где Эми думала, что женщины с геном перевертыша из Моксона будут «назначены», было всего в часе езды от Джексон Вудса, где, по-видимому, я была зачата.

Это означает, что, возможно, мой биологический отец спустился в лес Джексона из одного из небольших городов в середине Мичигана или в Северном Мичигане, где, как говорили, родом многие из перевертышей Гринвуда. Может быть, мой биологический отец в настоящее время живет в Гринвуде.

Это все всплывало в моей голове, пару раз в течение предыдущего года; однако, не будучи уверенной, что мой биологический отец на самом деле был оборотень, а не просто галлюцинацией от наркотика, а также не уверенной, что если человек по имени Сэт действительно был моим отцом, а не «парень с ирокезом» или еще один парень, с кем была моя биологическая мама, я просто не чувствовала себя мотивированной, чтобы продолжить поиски.

Теперь, однако, с результатами моего генетического теста перевертыша, доказывающего, что я дочь перевертыша, я не только чувствовала себя мотивированной, чтобы начать поиски, но и почти вынужденной. Как это было, в то время, когда я прошла тест и ждала результатов, я все больше и больше волновалась о возможности выйти замуж за дракона перевертыша, иметь детей и погашать свои долги в этом процессе.

У меня была еще одна причина присоединиться к сообществу перевертышей, и она была довольно существенной. Я просто надеялась, что Эми сможет присоединиться ко мне. Зная, что она, возможно, также получила письмо в свой почтовый ящик в тот день, я вскоре вылетела из вестибюля и помчалась на третий этаж здания, чтобы постучать в дверь ее квартиры, которая была всего в двух шагах от моей.

С моим письмом в руке я начала говорить в тот момент, когда она открыла дверь своей квартиры.

— Я получила. Я получила результаты теста на ген перевертышей, и они у меня есть. У меня есть ген перевертыша. В смысле, мой биологический отец наверняка был драконом-перевертышем. Он был парнем по имени Сэт, о котором я тебе рассказывала из отчета агентства по усыновлению моей биологической мамы. Мой биологический отец — дракон- перевертыш по имени Сэт, по прозвищу «Дым», и теперь у меня есть доказательства, и я хочу найти его. В настоящее время он может жить в сообществе драконов в Гринвуде. И даже если нет, может быть, эти драконы помогут мне найти его. Они должны, Эми, правильно? Я имею в виду, как только я расскажу им о том, как умерли мои приемные родители, и о том, как умерла моя биологическая мама, и как найти мистера Декера — моя единственная надежда…

Понимая, что я сказала «мистера Декера», а не моего биологического отца, Сэта, как и должна была, я вдруг заплакала. Я даже не знаю, почему.

С выражением искреннего сочувствия Эми затащила меня в свою квартиру и закрыла дверь.

— Просто расслабься на секунду, Кай. Я никогда в жизни не видела тебя такой растерянной.

— Ну, я знаю, что я разочарована. Но просто подумай об этом. Возможно, я смогу найти своего биологического отца. И, кстати, именно это я хотела сказать минуту назад, вместо мистера Декера. Я хотела сказать, моего биологического отца. Сейчас ему было бы, наверное, сорок пять или сорок шесть… и у меня есть предчувствие, что, если он все еще жив, может быть, он живет в Гринвуде… или, по крайней мере, известен людям, которые там живут. Моя биологическая мама, Мисти, сказала агентству по усыновлению, что он сказал ей, что он просто «проезжал мимо леса Джексона, ища какое-то удовольствие», поэтому он из одного из маленьких Мичиганских городов, которые, как говорят, изначально были в Гринвуде, есть смысл.

Горячая слеза покатилась по моей щеке, раздражая меня, и я торопливо вытерла ее, прежде чем продолжить.

— Я собираюсь позвонить в комиссию по генетическому тестированию и сказать им, что хочу присоединиться к «Национальной программе спаривания перевертышей», в частности с просьбой «назначить» меня к перевертышам в Гринвуде. Затем, как только я буду там, я начну поиски мистера Декера. Я имею в виду… Боже мой. Моего биологического отца. Я начну поиски своего биологического отца. Видишь ли, Сэт, возможно, был немного «диким», как Мисти, в то время, когда я была зачата, но тогда они были просто подростками. Может быть, Сэт успокоился и теперь действительно замечательный человек. Может, у него теперь есть семья, и дети… может быть, он даже помог отбиться от «Порожденных кровью» драконов во время войны. В любом случае, я хочу поехать в Гринвуд, и хочу найти его. Я хочу найти мистера Декера. — Понимая, что я снова сказала «мистер Декер», я съежилась, и свежая слеза упала мне на щеку. — Боже. У меня в голове сейчас все перепуталось, правда?

Все еще с сочувствующим выражением лица, Эми протянула руку и сжала мое плечо.

— Я понимаю… и тебе определенно придется найти своего биологического отца в Гринвуде, и быстро. Чтобы ты случайно не вышла замуж за кровного родственника.

— Что?

— Подумай об этом, Кай. Если твой биологический папа-перевертыш из того же сообщества драконов-перевертышей, что и муж-перевертыш, с которым ты в паре, ты, вероятно, захочешь убедиться, что не выходишь замуж за своего сводного брата или двоюродного брата, или что-то в этом роде.

— О, боже мой, ты права.

Эта мысль даже не приходила мне в голову.

Продолжая мне улыбаться, Эми еще раз сжала мое плечо.

— В любом случае, я буду там, чтобы помочь тебе найти Сэта и разобраться во всем этом. Я собираюсь позвонить в комиссию по Генетическому тестированию и сказать им, что я тоже хочу присоединиться к «НПСП». И, как и ты, я специально попрошу, чтобы меня «назначили» к перевертышам в Гринвуде.

Пытаясь заставить мой перегруженный мозг работать, я просто смотрела на Эми секунду.

— Ты имеешь в виду… ты тоже получила письмо сегодня?

Она снова слегка улыбнулась, кивнув.

— Я только что открыла свое, две секунды назад. У меня он лежал на столе в течение часа с тех пор, как я вернулась домой из магазина, но он просто «потерялся» в куче нежелательной почты, поэтому я даже не сразу поняла, что оно было из комиссии по Генетическому тестированию.

— Ну, и что? О чем там говорится? У тебя точно тоже есть ген перевертыша?

Эми сказала, что да.

— И я думаю, что до сих пор в шоке по этому поводу. Мой дедушка, должно быть, был перевертышем. Это так странно говорить. Мой дедушка был драконом-перевертышем. Думаю, нам лучше привыкнуть к мысли, что мы произошли от драконьих перевертышей. И пока мы этим занимаемся, может нам стоит позвонить в комиссию по Генетическому тестированию прямо сейчас. Нам ведь не нужно, чтобы Гринвуд был полон невест с положительными генами, верно?

Я согласилась, что мы должны немедленно позвонить в комиссию, и вскоре это сделали. И в течение сорока восьми часов мы с Эми были в пути, направляясь в Гринвуд, готовые встретиться с мужьями драконами-перевертышами, с которыми комиссия связала нас.

ГЛАВА 3

Только когда мы были, может быть, в получасе езды от Гринвуда, я начала думать о том, что не только могу скоро найти своего биологического отца, но и скоро стану женой и, возможно, матерью. В течение предыдущих двух дней после того, как мы с Эми позвонили в комиссию по Генетическому тестированию, я действительно была так сосредоточена на том, чтобы найти Сэта, что причина, по которой собиралась в Гринвуд, была самой далекой от моего ума. Не говоря уже о том, что я была немного занята, собирая содержимое своей квартиры и говоря многочисленные прощания друзьям в городе.

Теперь, когда у меня, наконец, появилась идея познакомиться с моим новым мужем, я взглянула на Эми, которая сидела на пассажирском сиденье моей десятилетней машины, и спросила ее, готова ли она познакомиться со своим новым мужем. Она вела себя тихо во время поездки и теперь выглядела как-то тревожно.

Прежде чем ответить на мой вопрос, она немного улыбнулась мне, что не отразилось в ее глазах.

— Думаю, я готова встретить своего нового мужа, как никогда.

— Ну, для человека, который, казалось, действительно взволнован всем этим, прежде чем мы проверили ген перевертыша, ты не кажешься очень восторженной. Ты не струсила, не так ли?

Глядя на тающий на лобовом стекле снег, она не сразу ответила.

— Нет… не струсила. Я готова выйти замуж за любого перевертыша, с которым я встречусь, завести детей, погасить долги бизнеса и все остальное. Я думаю, может быть, я просто немного беспокоюсь, задаваясь вопросом, действительно ли мне понравится перевертыш, с которым я связана… И это, кстати, все, что мне нужно. Я просто хочу, чтобы он нравился мне как человек, чтобы спать с ним и иметь с ним детей. Вот и все. Это определенно не должно быть «влюбиться по уши» между нами. Просто отношения взаимного «влечения» и, надеюсь, взаимного уважения. Я не могу отрицать, что «влюбленные по уши» было бы довольно приятным бонусом.

Я согласилась, что так и будет.

— Но каковы шансы на это в отношениях, где два человека просто слепо совпадают?

Теперь я серьезно думала об этом сама.

Все еще вглядываясь в снегопад, Эми вздохнула.

— Именно. Сначала я думала, что у нас с тобой есть хотя бы шанс найти любовь, и я думаю, что он все еще есть… но вчера, когда я стриглась, я начала думать немного реалистичнее, когда услышала, как леди разговаривает со своим парикмахером рядом со мной. Она говорила, что ее племянница была одной из первых женщин в стране, у которой был положительный тест на ген перевертыша, и она была сопоставлена с перевертышем в сообществе где-то в Индиане. Короче говоря, племянница отправилась туда несколько недель назад; она сразу вышла замуж за своего мужа-перевертыша; они сражались, как кошка с собакой, целую неделю; они не завершили брак; и племянница вернулась домой в Мичиган. Теперь она должна дождаться аннулирования брака, прежде чем ее можно будет «перевести» новому перевертышу в новое сообщество, что… хорошо для нее, я думаю, потому что я не знаю, смогу ли так быстро восстановить сердце. Мне, по крайней мере, нужно немного времени, чтобы оправиться от разочарования первого брака, который не сработал.

Я согласилась, что, вероятно, мне тоже.

— Будем надеяться, что с нами этого не случится. Будем надеяться, что подавляющее большинство мужчин в Гринвуде хорошие, качественные люди, с которыми легко ладить, так что независимо от того, кому подходим, мы будем счастливы.

— Да. Я знаю, что мы должны думать позитивно. Просто мне, вероятно, было бы гораздо легче сделать это, если бы наши пары были результатом чего-то другого, чем просто полный случайный компьютеризированный подбор. Например, если бы нам пришлось заполнить личностный опрос или что-то вроде того, и оборотню тоже, и затем мы были сопоставлены на основе этого.

Я должна была согласиться с этим. Наличие совпадений, основанных на чем-то другом, кроме возможности, казалось бы, имело бы гораздо больше смысла, но, поскольку женщина из комиссии по Генетическому тестированию грубо сказала мне по телефону:

— Мы не служба знакомств. Мы считаем, что люди в «Семьеобразовании», которые случайным образом подбираются компьютерной программой, имеют такой же шанс на успешное производство потомства, как и те, кто встречается более традиционным способом.

Она говорила так бесстрастно и коротко, и таким монотонным голосом, что мне было интересно, была ли она случайно подходящей «компьютерной программой», о которой говорила.

Мы с Эми немного поговорили о шансах найти настоящую любовь в отношениях «Семьеобразование», потом мы обе замолчали. Однако через минуту или две я снова заговорила, теперь зациклилась на том, кто будет моим мужем-перевертышем.

— Чтобы не беспокоить тебя об этом снова, но ты можешь проверить нашу электронную почту еще раз?

Я уже просила Эми проверить оба наших почтовых ящика три раза во время поездки, потому что мы обе должны были получать электронные письма, содержащие имена перевертышей, с которыми мы были сопоставлены. Если эти письма не придут к тому времени, как мы доберемся до Гринвуда, я не была уверена, что мы будем делать.

Я предполагала, что нам просто придется неловко болтаться по городу, ожидая, что будет еще более неудобно из-за того, что грузчики встретят нас там, готовые разгрузить наши коробки в домах любых перевертышей, с которыми мы были сопоставлены.

Эми достала телефон и сказала, что сначала проверит мою почту. И всего через несколько секунд она сказала мне, что мое письмо от комиссии по Генетическому тестированию наконец-то пришло.

— Оно короткое и милое. Мисс Донован, для целей «Семьеобразования» вы будете в паре с командиром Мэттью Грантом из Гринвуда. Наилучшие пожелания вашему союзу. С уважением, Глория Джонс от имени комиссии по Генетическому тестированию Правительства Соединенных Штатов Америки, регион сто тридцать один.

«Мэттью Грант». Мне вроде как понравилось это имя, и я сказала это Эми.

— Я также отчасти рада, что кто бы он ни был, его имя не «Сэт, младший».

Эми засмеялась.

— Да, или просто Сэт. Это было бы совсем не неловко познакомиться с твоим биологическим отцом, не так ли?

Я фыркнула, смеясь.

— Нет, вовсе нет.

На самом деле короткое время я боялась этого, чтобы быть сопоставимой с моим собственным биологическим отцом, пока леди комиссии, с которой я говорила по телефону, не сказала мне, что, хотя пары в «Семьиобразовании» были случайным образом спарены, возраст партнеров учитывался, с перевертышами и женщинами, у которых ген перевертыша был помещен в разные «возрастные корзины».

Например, женщины в возрасте около двадцати лет были помещены в корзины с мужчинами в возрасте от двадцати до тридцати лет; женщины в возрасте около двадцати пяти лет были помещены в корзины с мужчинами в возрасте от двадцати до тридцати лет и т. д., чтобы женщины соответствовали мужчинам либо по возрасту, либо не старше восьми лет.

Эти «возрастные группы» продолжались вплоть до женщин с положительными генами в возрасте тридцати лет и одинокими мужчинами-перевертышами от тридцати до сорока пяти лет.

— Хотя почему кто-то хочет стать родителем в сорок пять лет за пределами моего понимания, — фыркнула дама из комиссии, с которой я говорила по телефону.

До тех пор, пока человек был здоров и не имел многолетней истории болезни преждевременной смерти или что-то в этом роде, я лично не видела в этом ничего плохого несмотря на то, что мои собственные не невероятно искусные приемные родители были в возрасте сорока пяти лет, когда они меня удочерили. У меня было чувство, что они были бы такими же родителями, независимо от того, какого возраста они были во время моего удочерения.

В дополнение к различным «возрастным корзинам» для случайных пар «Семьеобразования» некоторые люди были помещены в подкатегории, если они были разведены, овдовели или уже имели детей. Это было для того, чтобы «люди начинающие с чистого листа» не должны были быть в паре с «людьми, имеющими багаж», — сказала мне дама из комиссии, что как мне показалось, было возмутительной грубостью и нечувствительностью, хотя я поняла ее общую точку зрения. Как человек, которая никогда не была замужем и у которой не было детей, я не была уверена, что буду эмоционально готова к партнерству с кем-то, кто был женат и имел детей.

После того, как Эми и я поговорили немного о моем плане немедленно спросить моего мужа, есть ли у него родственники по имени Сэт, как бы далеко они ни были, я спросила Эми, не думает ли она, что звание «командир» перед именем Мэтью Гранта означает, что он, вероятно, был главным командиром Гринвуда, или там, может быть, несколько командиров.

Я спросила это, потому что действительно понятия не имела о военном звании, не говоря уже о звании в сообществе перевертышей, которое не было частью фактических американских военных, и Эми, по крайней мере, имела представление. Ее отец, который жил в Иллинойсе, был майором армии, который тесно сотрудничал с различными группами перевертышей в течение первого года или двух войны, когда военные по существу подняли руки и передали все оборонительные операции различным группам перевертышей «АСШП» по всей стране.

В ответ на мой вопрос Эми сказала, что она была вполне уверена, что титул «командира» перед именем Мэттью Гранта указывает на то, что он был командиром в Гринвуде.

— Из того, что рассказывал мне мой отец, так оно и работает в большинстве общин перевертышей «АСШП». Командир является самым высоким в цепи командования, ответственным за отдачу всех приказов, санкционирование всех атак и так далее. По-видимому, оборотни «АСШП» не имеют «полковника» или «генерала», или что-то в этом роде. Это просто командир наверху, может, дюжина или две дюжины высокопоставленных лейтенантов, а затем солдаты. И, возможно, есть больше подкатегорий, чем эти, или немного больше нюансов в рядах солдат, но это именно то, что я поняла от своего отца. Так что.… — Ее большие зеленые глаза мерцали, Эми посмотрела на меня. — Звучит так, будто ты сорвала «крутого пса» в Гринвуде. Ну… или, точнее крутого дракона, должна сказать.

По какой-то причине это дало мне немного острых ощущений, когда я продолжила ехать по дороге.

Вскоре Эми проверила свой почтовый ящик, обнаружила, что пришло и ее письмо из комиссии, и сказала мне, что ее будущего мужа зовут третий лейтенант Трент Маккензи. Я спросила ее, нравится ли ей это имя, и она не сразу ответила, нахмурившись, глядя на экран телефона.

— Я не знаю. Я имею в виду, мне нравится имя, но…

— Но что?

После еще одного мгновения, проведенного, глядя на свой телефон, все еще нахмурившись, Эми посмотрела на меня.

— Просто с этими командирами и лейтенантами у меня начинает складываться ощущение, что нам либо действительно понравятся наши новые мужья, либо действительно не понравятся. Видишь ли, мужчины не становятся командирами и лейтенантами просто так. Они, как правило, очень амбициозные, авторитетные и жесткие мужчины, и это было причиной того, что мои родители развелись. Моя мама просто не могла вынести, когда мой отец все время приказывал ей. С другой стороны, хотя, одна из моих двоюродных сестер была замужем за высокопоставленным военно-морским адмиралом или что-то еще в течение десяти лет, и она говорит, что его «командование» является одной из вещей, которые она больше всего любит в нем. Что заставляет меня думать, что нам действительно понравятся или не понравятся наши мужья. Может быть, это будет завиСэть от того, насколько они «заскорузлые».

Задушив смех, когда Эми воспользовалась, словом, «заскорузлые», я взглянула на нее.

— Или как горячи.

— О, я хотела поднять вопрос о «горячем факторе», но я не хотела казаться поверхностной. Не то, чтобы Кендра сейчас рядом, но все же.

Годом ранее одна из наших общих подруг, Кендра, обвинила Эми в том, что она «слишком придирчива к внешности» и «поверхностна» при принятии решения о том, встречаться ли с мужчиной, и, хотя Кендра позже утверждала, что только шутила, Эми была немного ужалена. С тех пор она, казалось, старалась изо всех сил «оценивать» мужчин только по личностным чертам, а не по физическим характеристикам.

Взглянув на нее, я сказала ей, что нет абсолютно ничего плохого в надежде на мужа, который будет «горячим», я это и имела в виду. Я надеялась на мужа, который был бы «сексуальным». Я предполагала, что подавляющее большинство женщин будет. Это не означает, что внешность была абсолютно всем для меня или даже значительной частью «всего».

Фактически, в течение предыдущих десяти или одиннадцати лет с тех пор, как я начала встречаться в возрасте шестнадцати лет, я была с более чем несколькими мальчиками-подростками и мужчинами, которые, вероятно, считались бы неполноценными в категории взглядов. Тем не менее, с каждым из этих парней, которые не были идеальны для модели, было что-то нефизическое, которое привлекло меня к ним, будь то чувство юмора, доброта или просто общая личность.

Поэтому я дала каждому из них шанс. Кроме того, несмотря на то, что у меня всегда было то, что я думала, было довольно здоровое чувство самоуважения о моей внешности, я всегда считала себя менее совершенной, чем модель. Мне нравилась моя внешность, но что касается моего тела, я была явно на более короткой стороне.

И хотя я всегда была очень физически активной, сначала как гимнастка клубной команды, а затем как тренер, я всегда была, вероятно, немного тяжелее, чем хотелось бы большинству моделей. И немного тяжелее, чем большинство тренеров гимнастики и учителей танцев, если на то пошло, хотя никто никогда не говорил мне ничего грубого или негативного.

На самом деле, в подростковом возрасте Эми и многие другие девушки из нашей команды клуба часто хвалили меня за мои «красивые сиськи» и мои «ужасно пышные бедра», как Эми однажды описала эти части моего тела. «Плоская, как доска», пока нам не исполнилось восемнадцать, она постоянно завидовала девушкам с «хорошими сиськами» или даже любым «сиськами» вообще.

Даже в настоящее время она не была очень довольна тем, как все сложилось для нее, будучи с размером бюстгальтера A.

— И теперь, когда мне далеко за двадцать, вероятно, можно с уверенностью предположить, что я закончила «расти», — любила говорить Эми всякий раз, когда жаловалась на отсутствие округлостей, что было часто.

Суть заключалась в том, что, поскольку поняла, что я не могу быть чьим-то идеалом в категории взглядов, я была готова немного ослабить требования к мужчине, если он не был моим идеалом, пока мне нравилась его личность и все остальное в нем достаточно хорошо. Однако, как говорится, я надеялась, что найду Мэтью Гранта «горячим». И надеялась, что он найдет меня «горячей».

В ответ на то, что я сказала о том, что нет ничего плохого в том, что мы хотим найти наших мужей «горячими», Эми сказала хорошо.

— Тогда мы можем просто пойти дальше и изложить это. Мы хотим мужей, которые нам обычно нравятся, или, по крайней мере, мужей, которые не «заскорузлые». И если они горячие, это главный бонус, и нам не нужно чувствовать себя «поверхностными», говоря это.

— Точно.

— Кроме того, я думаю, что у нас есть хороший шанс, что наши мужья «горячие». Я слышала, что в Гринвуде много перевертышей.

— Ну… мы собираемся это выяснить. — Понимая, что я начинаю немного нервничать, я медленно, глубоко вздохнула, прежде чем снова заговорить. — Две минуты, и мы будем там.

ГЛАВА 4

Я никогда не была в Гринвуде, несмотря на то, что это было не так далеко от Моксона, где я прожила всю свою жизнь. У меня никогда не было причин уезжать. До войны драконов, это была крошечная, сонная деревушка в несколько сотен человек, вроде как в глуши, примерно в полумиле от трассы «US-12».

Из того, что я слышала, в пятидесятых годах это было что-то вроде живописного «шкафного сообщества» для людей, которые работали дальше по шоссе на различных заводах и производствах. Однако к девяностым годам все мельницы и заводы закрылись, что привело к массовому отъезду молодежи из Гринвуда. Когда началась война, говорили, что остались в основном пожилые люди. Пожилые люди, один светофор, почта и один крошечный ресторан.

Тогда, в первый год войны, деревни были просто опустошены, большинство жителей перебрались жить поближе к семьям или переехали на юг, в Штаты, где существует не так много активных «порожденных кровью». К тому времени, когда правительство решило, что Гринвуд станет отличным местом для установки постоянного подразделения «Мичиганских драконов АСШП», осталось только два резидента Гринвуда, и они с удовольствием приняли правительственные выплаты для перемещения.

С этого момента Гринвуд стал «территорией, контролируемой АСШП», что означает, что обычным гражданам не разрешалось просто переезжать. Обычные граждане не могли даже поСэтить Гринвуд без определенной причины и какого-то специального разрешения, выданного правительством.

Вот почему после поворота с трассы «US-12» и проехав около полумили, я не была очень удивлена, увидев дорожный блокпост, запрещающий проезд. Меня больше удивило то, чего я не видела — что бы кто-то охранял блокпост. Я думала, что это была «проходная», охранники или что-то подобное.

Без них любой человек, который хотел просто проехать прямо через них, мог легко сделать это после выхода из своего автомобиля, поднятия одной стороны дорожного заграждения и просто его перемещения. Сделанный из того, что казалось неоновым оранжевым деревом, и построенный в форме длинной шпалы, блокпост не выглядел таким тяжелым. В свое время я, вероятно, двигала балки, которые были тяжелее.

Остановив машину и припарковав ее на небольшом расстоянии от блокпоста, я повернула голову, чтобы посмотреть на Эми и спросить ее, что, по ее мнению, мы должны делать, когда что-то бросилось в глаза. Это было что-то вроде двух темных фигур в сером небе далеко за моим ветровым стеклом, хотя эти темные фигуры становились ближе каждую секунду. И в течение трех или четырех секунд было ясно, что это было. Драконы.

Я видела несколько драконов «АСШП» в военные годы, но они всегда были высоко в небе, почти выглядя как точки, когда патрулировали государство. Я не видела никого близко во время кровавых атак, потому что, конечно, я всегда укрывалась либо на уровне цементных стен под тренажерным залом, либо в подвале моего жилого дома со всеми другими жителями.

Теперь, однако, похоже, что я наконец-то увижу драконов близко, а не просто «близко» в новостных кадрах боевых действий.

Отбивая свои массивные темные крылья от потоков снега в воздухе, два дракона спустились быстро, в то время как Эми и я наблюдали за ними. Мысленно увещевая себя, я должна была догадаться, что «охранники контрольно-пропускного пункта» на территории «АСШП» не будут просто следить за дорожным блокпостом с земли, возможно, прогуливаясь вверх и вниз по его длине с автоматическим оружием наготове или что-то в этом роде.

В конце концов, я не могла бы, придумать, лучшего способа контролировать область, чем с неба, что драконы, очевидно, могли легко сделать. И что касается стереотипных военных пушек, которые я ассоциировала с охранниками контрольно-пропускного пункта только от просмотра фильмов, я была уверена, что огонь дракона, вероятно, еще более смертоносен.

После приземления, возможно, в тридцати футах от моей машины, два дракона перешли в человеческую форму, одетые во все черное, от штанов, рубашек, пальто, вплоть до тяжелых черных сапог. Когда они приблизились, я смогла разглядеть, что обоим мужчинам, вероятно, около тридцать или больше, и оба были высокими и хорошо сложенными. У одного были песочного цвета волосы, а у другого рыжие, хотя оттенок был темно-красный, гораздо ближе к рыжему, чем огненно-красный.

Эми выдохнула с небольшим трепетом, а затем заговорила не менее трепетным голосом.

— Пожалуйста, позволь ему быть моим. Пожалуйста, пусть он будет моим.

Мне даже не нужно было спрашивать, с каким мужчиной она хочет быть. Хотя она встречалась с мужчинами с каштановыми волосами и светлыми волосами, у нее всегда был «пунктик» по рыжеволосым мужчинам. Однако, к сожалению, у нее просто не было шанса завести отношения с рыжеволосым мужчиной. До сих пор. Возможно. Если бы рыжеволосый мужчина, приближающийся к машине, был даже «ее», что я считала маловероятным, учитывая, что в Гринвуде были сотни перевертышей.

На самом деле, сжимая руки на коленях, как будто неосознанно молясь, Эми пристально смотрела на него.

— О Боже, я сделаю все, что угодно, если ты позволишь этому человеку быть лейтенантом Трентом Маккензи. Пожалуйста, пусть этот невероятно горячий рыжеволосый мужчина будет моим. Пожалуйста, позвольте ему иметь, по крайней мере, половину достойной личности, и, пожалуйста, пусть он думает, что моя личность, по крайней мере, наполовину, приличная. Да, и еще, пожалуйста, сделай так, чтобы его немного тянула на женщин с волосами мышиного цвета, уродливо коричневыми.

Эми никогда не нравился ее цвет волос, который был не совсем светло-коричневый, но и не совсем шоколадно-коричневый. Она всегда делала мелирование, чтобы сделать ее волосы «менее скучными и плоскими», как она говорит, хотя пару лет назад она остановилась на натуральном цвете, потому что химический процесс делал ее волосы слишком хрупкими. Теперь, когда все светлые волосы отросли, я думала, что ее волосы выглядели прекрасно. Они были мягкими и упругими, и имели «мягкий коричневый» оттенок.

Тем не менее, Эми всегда говорила, что она завидовала моим «роскошным светлым волосам», которые были «буквально похожи на блины с медом», как она описала это. Как бы вкусно это ни звучало, я не была уверена, что мой цвет волос заслуживает ее поэтичного восхищения, хотя я всегда ценила комплименты.

Когда два перевертыша добрались до машины, мы с Эми вышли, и рыжеволосый мужчина заговорил первым.

— Вы две женщины из Моксона, чтобы присоединиться к «НПСП»?

Хотя он, очевидно, обращался к нам обоим, я заметила, что его взгляд был устремлен на Эми.

Она кивнула и заговорила, выдохнув, создавая облака в ледяном воздухе.

— Да. Я — Эми Эллери, а это моя лучшая подруга, Кайли Донован. Мы обе получили уведомление по электронной почте, что мы «в паре» с мужчинами, здесь, в Гринвуде. Мы только что получили их имена, если они вам понадобятся.

Хотя это было только в середине ноября, было абсолютно холодно, и я начала немного дрожать, мои руки застряли в карманах джинсов. Я хотела взять пальто из машины и надеть его; однако, в настоящее время, наблюдала за Эми и рыжеволосым мужчиной.

Как будто песочного перевертыша и меня даже не существовало, они теперь смотрели глубоко друг другу в глаза, и Эми шагнула ближе к нему, осознавала она это или нет, как будто ее тянуло магнитом. Я начала молча молиться, чтобы на ее молитвы, бормотавшие вслух, был дан ответ, и чтобы рыжеволосый мужчина действительно каким-то образом оказался лейтенантом Трентом Маккензи.

Посмотрев на Эми в течение долгого момента, он сказал «да», что имена мужчин, с которыми она и я были «в паре», необходимо назвать. Эми назвала эти два имени, ясно давая понять, что я была в паре с командиром Грантом, а она с лейтенантом Маккензи. Еще один долгий момент прошел, прежде чем рыжеволосый мужчина заговорил снова, все еще не отводя взгляда от Эми.

— Я — лейтенант Маккензи.

Как будто получив какую-то записку, в которой говорилось, что длинные паузы в мыльной опере были порядком дня, Эми просто смотрела на него секунду или две, прежде чем ответить.

— Хорошо… это хорошо. В смысле… меня это вполне устраивает.

Как будто он тоже получил записку, лейтенант Маккензи просто посмотрел на нее в течение долгого времени, слегка покраснел, прежде чем выдать свой ответ.

— Ну, меня это тоже вполне устраивает. Это… это просто замечательно.

Перевертыш с песочными волосами внезапно откашлялся и заговорил с лейтенантом Маккензи.

— Итак, мы должны попросить их водительские права, чтобы подтвердить, что они на самом деле две женщины, которых мы ожидали, или…

— Да. — Лейтенант Маккензи тоже внезапно откашлялся, наконец-то переведя взгляд с лица Эми. — Да, конечно.

Эми и я достали наши права и представили их лейтенанту Маккензи, и после беглого взгляда на них, он сказал нам, что мы можем называть его Мак, затем снова вспыхнув, перевел свой взгляд на Эми. — И, я имею в виду… особенно ты можешь.

Погруженная в себя, такое я только видела, может раз или два в течение двух десятилетий долгой дружбы, Эми сказала:

— Спасибо, Мак. И ты можешь звать меня Эми.

— Хорошо, Эми. Спасибо.

У меня было чувство, что их брачный союз будет иметь большой успех.

Они просто долго смотрели друг на друга, пока светловолосый перевертыш не откашлялся во второй раз.

— Итак, мисс Эллери и мисс Донован, — полагаю, вы можете проехать в деревню, компания перевозчика ждет вас на городской площади, где все наши магазины и рестораны. Вы можете сразу переносить свои вещи в свои новые дома. Мак встретит вас двоих на площади и даст вам оба ваших новых адреса. Мисс Донован, я не знаю точно, когда именно командир вернется домой, но я сообщу ему, что вы здесь.

Сразу же после того, как я увидела двух перевертышей, стоящих передо мной, у меня было ощущение, что ни один из них не был командиром Грантом, и это чувство было подтверждено, когда Мак первым заговорил, похоже, что он превосходит песочного перевертыша. Теперь я с облегчением снова получила подтверждение от самого песочного перевертыша, что он определенно не мой будущий муж.

Дело было не в том, что в нем было что-то конкретно отталкивающее; просто в нем не было ничего конкретного, что действительно «зацепило» бы меня. Я предполагала, что он был достаточно симпатичным, но просто невзрачным. Мне, конечно, не хотелось вспыхивать от него, так как Эми вспыхивала только от того, что Мак разговаривал с ней.

Вскоре мы с ней вернулись в машину; Мак и песочный перевертыш передвинули неоново-оранжевую баррикаду; и я проехала по дороге мимо нее. Повернувшись лицом к моему окну, Эми слегка улыбнулась Маку, и он повернулся, потирая затылок одной рукой, как будто чрезвычайно взволнованный.

Проехав немного по дороге, я взглянул на Эми, которая смотрела прямо перед собой с маленькой глупой улыбкой на лице.

— Итак… что это было? Это была любовь с первого взгляда?

Выдавив улыбку, Эми кивнула.

— Да… для меня, в любом случае, но я тоже надеюсь на Мака. Я просто никогда не смотрела в глаза мужчине и мои внутренности так бряцали. Если это вообще имеет значение. Может ли мужчина заставить внутренности греметь? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я начала говорить «да», но Эми перебила меня.

— Во всяком случае, я надеюсь, что, то же самое произойдет и с командиром Грантом. Надеюсь, он потреплет тебя изнутри.

Примерно через час он будет «бряцать моими внутренностями», хотя и не «любовью с первого взгляда». Он заставит «греметь мои внутренности» от гнева.

***

Гринвуд был самой очаровательной деревушкой, которую я когда-либо видела. Сотни недавно построенных домов разных стилей и размеров окружали городскую площадь, которая состояла из открытого зеленого пространства и парка, а также коммерческого района с множеством разных маленьких ларьков, магазинов и ресторанов. Большинство из этих предприятий находились в одно- и двухэтажных зданиях из красного кирпича с витринами, что позволяло прохожим видеть, что было внутри.

Сказав грузчикам, что мы будем через минуту, Мак провел мне и Эми короткую «экскурсию по тротуару», указав на маленький продуктовый магазин деревни, деревенский бар и несколько ресторанов. Пока он это делал, он едва отводил взгляд от Эми, а она едва отводила свой.

Описывая вид пищи, подаваемой в конкретном ресторане, Мак умолк, похоже, забыл, что он говорил. Затем он провел рукой по своим густым каштановым волосам, красный как свекла, извиняясь перед Эми, а затем сказал, что ее «красивые глаза» просто «так отвлекают». Эми поблагодарила его, улыбнулась и сама покраснела, чего я никогда не видела.

Вскоре после того, как Мак дал мне подробные указания как добраться до дома командира Гранта, он и Эми отправились в зеленое пространство, где Мак перешел в свою форму дракона, большую, темную и чешуйчатую. С выражением благоговения и удовольствия, отчетливо видимым на ее лице, даже с пятидесяти или около того футов, Эми начала подниматься вверх по его телу, чтобы добраться до его спины.

Они собирались лететь в дом Мака, который вскоре станет их домом, с грузчиками, следующими за ними. Затем, как только они распакуют вещи Эми, грузчики приедут в дом командира Гранта, где я буду ждать свои вещи.

После того, как улыбнулась в ответ приветливой молодой женщине, толкающей покрытую одеялом коляску вдоль тротуара, я села в свою машину и поехала к дому командира Гранта, задаваясь вопросом, когда я, наконец, встречу его. Я была рада, что скоро «встречусь» с его домом. Я надеялась, что сам дом даст мне хотя бы несколько подсказок о том, каким человеком был командир Грант.

Вскоре это произошло, и первая подсказка заключалась в том, что командир Грант был человеком, которому нравилось уединение, или что-то подобное. Потому что его дом был примерно в миле от городской площади, расположенный глубоко в густом лесу, который окружал Гринвуд. Его ближайший сосед был на хорошем расстоянии, вероятно, где-то между четвертью и восьмью милями от него. Большинство других домов в деревне были ближе к площади, расположенной на больших участках, окаймленных густыми деревьями со всех сторон за площадью.

После езды по длинной, извилистой, усаженной деревьями грунтовой дороге, я получила вторую подсказку о том, каким человеком был командир Грант. Он был из тех людей, которые любят не только уединение, но и пространство. Как, я полагаю. Его дом был огромным. Бессвязный белый колониальный с крыльцом вокруг, он был настолько массивным, что моя квартира в Моксоне, вероятно, могла поместиться внутри него десять или пятнадцать раз.

«Может быть, командир Грант — тот человек, который построил такой большой дом, потому что он хочет заполнить его большим количеством детей», — думала я, паркуя свою машину в конце дороги, думая, что я тоже не против «большого количества» детей, при условии, что мы хорошо поладим. Я, не хотела, чтобы мой ребенок рос единственным ребенком, как я. Мое детство было слишком одиноким.

Я получила следующую подсказку о том, каким человеком был командир Грант, когда вошла в парадную дверь. Мак сказал мне, что под ковриком есть запасной ключ, что я могу войти и чувствовать себя как дома. Так и случилось, когда меня тут же встретили две очень шумные собаки. «О, спасибо, Господи», — подумала я. «Он собачник».

Хотя знала, что плохие люди всех видов могут и действительно владеют собаками, я всегда видела любителей собак как группу, как-то по-настоящему полезной по какой-то причине. Что касается того, почему я так подумала, даже не знаю, хотя, возможно, просто приписала некоторые положительные качества самих животных их владельцам.

У меня не было собаки, но я всегда любила их, и хотела завести. Будучи чистюлей, который на самом деле не любил животных, моя мама всегда говорила «нет» моим просьбам об этом, а затем в моей взрослой жизни, всегда жила в многоквартирных домах, которые запрещали собак, и не имела возможности обзавестись одной. Теперь, однако, казалось, что я попала в собачий рай.

Более шумный из двух был золотистый ретривер, который, казалось, был «подросткового» возраста, исходя из его энергетического уровня. Другая собака была черным лабрадорам и яростно виляла хвостом, хотя и не тряслась всем телом от энтузиазма, как это делал золотой.

Тем не менее, всего за несколько секунд, собаки поняли, что я не была их владельцем, и они убавили свой энтузиазм. Золотой продолжал извиваться и вилять хвостом, но остановился, а черная замедлила темп своего виляния хвостом и посмотрела на меня с самыми смутными намеками на замешательство и, возможно, даже страх в своих больших темных глазах.

Сердце растаяло, я закрыла за собой входную дверь, встала на колени и начала гладить двух собак, давая по одной руке каждой.

— Привет, ребята. Привет. Я знаю, что я незнакомец, но я друг.

Мои ласки и слова привели золотого в пароксизм радости, и он начал лизать мое лицо, задыхаться и дрожать, как будто полностью охваченный эмоциями при мысли о новом человеческом друге. Черная разделила часть этой радости и дала моему лицу несколько предварительных облизываний. Вскоре смеясь, я спросила обеих собак, что бы они сделали, если бы я была грабителем, готовым обчистить дом их хозяина.

— Вы двое приведете меня прямо к серебру, верно?

Золотой остановился, забрался ко мне на колени, чтобы издать громкий, радостный лай, как будто хотел сказать, что да, конечно. Однако черный лабрадор остановился, виляя хвостом, и перевел взгляд в сторону, как будто мой вопрос заставила его всерьез задуматься над ответом.

С помощью их бирок я вскоре обнаружила имена двух своих новых друзей. Золотой был Чарли, а черный — Шэдоу. Я назвала их по именам, вызвав решительное увеличение виляния хвостом, когда мой телефон получил текстовое сообщение. Мягко оттолкнув Чарли, что заняло некоторое время, я встала, чтобы вытащить телефон из кармана джинсов, и увидела, что сообщение от Эми.

«Мак сказал, что забыл рассказать тебе о собаках командира. Мак говорит не волноваться, они оба хорошие мальчики. Он также говорит, что, если золотой не успокоится, строго назови его Чарльзом, а не Чарли, и он угомонится. Ты должна сказать это довольно громким голосом, по словам Мака».

Я едва закончила читать это сообщение, когда Эми прислала еще одно.

«Мак говорит, что командир будет дома с минуты на минуту. Мак также говорит не беспокоиться, если командир, кажется, немного суровым. Он придет в себя. Мак — один из его хороших друзей, и он говорит, что уверен в этом».

С Чарли и Шэдоу, счастливо танцующими вокруг моих ног, я почувствовала, как моя кровь превратилась в лед. Моя кровь оставалась ледяной, пока я быстро набирала ответ и отправляла его.

«Что, черт возьми, Мак имеет в виду, когда говорит, что командир может показаться «немного суровым»? Что конкретно он имеет в виду? Я вступаю в брачный союз с каким-то жестоким засранцем или типа того?»

Эми быстро ответила.

«Кай, ты всегда думаешь о худшем сценарии».

Я вздохнула, понимая, что она не совсем ошиблась. Я иногда склонялась к «катастрофическим» вещам, хотя и не соглашусь с утверждением, что делала это «всегда».

Эми вскоре прислала мне еще один ответ.

«Мне нужно идти руководить грузчиками. Удачи. Я думаю, что все будет хорошо для нас обоих. Спишемся позже».

Я только убрала свой телефон в карман, когда услышала, что дверь начинает открываться прямо за мной. Я повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как открывается дверь, и вот он. Командир Грант. Самый убийственно привлекательный мужчина, которого я когда-либо видела.

ГЛАВА 5

Командир Мэттью Грант — высотой более шести футов и несколько дюймов, с густыми темными волосами, красивыми серыми глазами и квадратной мужской челюстью, был «высоким, темным и красивым». Это описание даже не касалось его телосложения. Несмотря на то, что он был одет в пальто, быстрый взгляд вверх-вниз сказал мне, что у командира Гранта было невероятное тело, с широкими плечами и длинными мускулистыми ногами, чтобы соответствовало его красивой внешности. Поскольку его пальто было расстегнуто, я даже могла видеть очертания шести кубиков через тонкую ткань черного свитера, который он носил.

У меня было только мгновение, чтобы оценить его, прежде чем собаки впали в безумие, обе прыгали вверх и вниз и лаяли, вставая между мной и командиром Грантом.

Закрыв дверь от врывающегося за ним ледяного ноябрьского воздуха, он начал грубо гладить обеих собак, говоря им успокоиться, хотя его ласки и голос только заводили их. Пытаясь облизать руки командира Гранта, Шэдоу так сильно вилял хвостом о стену, что это честно звучало болезненно. Лая и скуля, Чарли начал делать серию маленьких прыжков, как будто хотел запрыгнуть прямо в руки командира.

Незадолго до того, как командир опустился на колени и взял золотистую морду Чарли в свои сильные, длинные руки.

— Этого достаточно, Чарли. Ты меня слышишь? Я рад тебя видеть, но этого достаточно.

Голос командира был глубоким и в основном ясным, хотя в нем был лишь намек на гравий. Это был полностью мужской голос, и он вызвал вторую волну бабочек в моем животе. Я испытала первую волну, когда впервые увидела командира Гранта.

В ответ на то, что он сказал Чарли, Чарли просто стал еще более взволнованным, извиваясь, лая и яростно облизывая руки командира.

Нахмурив темные брови, командир «рявкнул» в ответ.

— Чарльз! Я сказал хватит!

Чарли вдруг успокоился и затих, тяжело дыша, хотя только на мгновение или два, прежде чем вскочить на командира, прямо на плечи. Затем он начал лизать его лицо, дико виляя объемным золотистым хвостом. Нахмурившись, командир вздохнул, казалось, смирившись, позволив Чарли приветствовать его дома так, как Чарли, казалось, решил. В то же время Шэдоу продолжал приветствовать командира, хотя и более сдержанно, счастливо дыша рядом с ним и время от времени издавая тихий лай.

После того, как командир на короткое время позволил Чарли свободно облизывать его, оттолкнул его, встал и начал чистить золотой мех с передней части свитера, взглянув на меня.

— Ты должно быть Кайли Донован.

Он не выглядел особо взволнованным.

Я ответила утвердительно на его вопрос.

— А ты должно быть командир Мэттью Грант.

— Да. — Даже не взглянув на меня снова, он снял свой толстый черный плащ и повесил его на деревянный крюк у двери. — Можешь звать меня Мэтт, если хочешь.

Я не знала, чего бы мне хотелось в данный момент. Возможно, мне бы хотелось, чтобы Мэтт был более дружелюбным.

— Отлично. Можешь звать меня Кайли, если хочешь.

Единственным ответом Мэтта было ворчание, и он начал выходить из фойе, грубо говоря мне следовать за ним.

— Мы достанем собакам кости, чтобы они успокоились.

Шэдоу уже довольно хорошо «повеселился», но Чарли был другой историей, бежал рысью рядом с тяжелыми черными сапогами Мэтта так близко, что тот почти споткнулся.

Чувствуя себя явно нежеланной, я последовала за Мэттом и собаками на кухню, где он достал две маленькие кости из шкафа и сказал собакам сидеть. Шэдоу сразу это сделал, но вид костей снова привел Чарли в бешенство. Он начал делать серию прыжков, прыгая все выше и выше каждый раз, когда Мэтт приказывал ему сесть.

Явно расстроенный, Мэтт сказал ему посмотреть на Шэдоу.

— Видишь, как он сидит? Теперь садись тоже, если хочешь кость.

Как будто прекрасно понимая Мэтта, Чарли посмотрел на Шэдоу, тяжело дыша, а затем перевел свой взгляд обратно на Мэтта. Прямо перед тем, как прыгнуть высоко, он громко залаял.

Мэтт сердито посмотрел и пробормотал «проклятье» себе под нос, прежде чем бросить кости Шэдоу и Чарли. Затем он достал два стакана из шкафа и большую бутылку холодного чая из холодильника и поставил эти предметы на гранитный стол посреди просторной кухни, взглянув на меня.

— Хочешь стакан холодного чая или воды? Или что-нибудь покрепче?

Я за что-нибудь покрепче. Тем не менее, еще даже не было пяти, и я не хотела казаться пьяницей, выпивая днем.

Так что, направляясь к столу, я сказала Мэтту, что стакан холодного чая подойдет.

— Спасибо.

Пробормотав короткое: — Добро пожаловать, — Мэтт наполнил два бокала и вручил мне один. — Можешь присесть, если хочешь.

Молча я запрыгнула на один из четырех мягких барных стульев возле стола, и Мэтт сделал то же самое, присев напротив меня. Из широкого окна над раковиной и над головой Мэтта я могла видеть, что снежные потоки, которые падали весь день, усиливались. Небо было необычно темным для этого времени дня. В тот день я не слышала прогноз погоды, но у меня было ощущение, что надвигается шторм.

Собаки поблизости тихо, но яростно грызли кости, Мэтт и я потягивали наш холодный чай в не совсем комфортной тишине. Во время глотков я тайно поглядывала на Мэтта, удивляясь, как человек, который так грубо обращался со своими собаками, и с одной из них, в частности, оказался в положении власти над большой группой людей. Я предполагаю, что даже военный полк драконов-перевертышей захотел бы лидера с небольшим теплом и состраданием.

Мысль о грубости Мэтта раздражает меня, думала я, потягивая свой холодный чай, поглядывая на него. А еще я все думала о том, каким невероятно симпатичным он был. Он был таким симпатичным, что смутно пугал меня каждый раз, когда я смотрела на него, даже если бы я взглянула на него на десять секунд раньше.

Вскоре я заметила, что не только я немного поглядываю. Может быть, в четвертый или пятый раз, когда я подняла свой взгляд всего на наносекунду, я увидела, что Мэтт делает то же самое, глядя на меня из-под своих толстых темных ресниц, поднимая стакан ко рту. В тот момент, когда наши глаза соединились, я уже начала опускать взгляд.

После минуты или двух молчания между нами Мэтт был первым, кто разорвал его, взглянув на собак, которые все еще счастливо раскинулись на деревянном полу, жуя их кости.

— Шэдоу в основном послушен, но Чарли неисправим. Я думаю, что он может быть… ну, я думаю, что он может быть умственно отсталым. Он был коротышкой своего помета, и он мог быть лишен кислорода при рождении. Иногда он ведет себя именно так.

Я ощетинилась, когда Мэтт сказал, что он думает, что Чарли «умственно отсталый». У меня также развилась отчетливая боль в груди. Несмотря на то, что Чарли был собакой, и хотя я знала его всего несколько минут, я не могла бы быть более ранена и оскорблена, если бы кто-то сказал, что мой ребенок умственно отсталый, и с этим ребенком в той же комнате, не меньше.

Пытаясь справиться со своим гневом, я заговорила с Мэттом голосом, который, как я надеялась, передал напористость.

— Я была бы благодарна, если бы ты больше не говорил этого о Чарли. По крайней мере, пока вы в одной комнате.

Несколько сгорбившись над столом, Мэтт посмотрел на меня, нахмурившись.

— Что?

— Пожалуйста, не говори, что он умственно отсталый. Даже если бы ему был поставлен такой диагноз лицензированным ветеринаром, в чем я искренне сомневаюсь, что это будет, все равно ужасно неправильно с твоей стороны сказать это практически прямо перед его лицом, как ты это сделал.

— Хорошо, как бы ты хотела, чтобы я это назвал? Мозговая травма?

Рефлекторно сжимая глаза, как будто меня ударили, я вздрогнула.

— Это было бы в тысячу раз хуже. В тысячу раз больнее.

— Хорошо, послушай… — нахмурившись еще сильнее, Мэтт выпрямился над столом от досады, глядя мне прямо в глаза в первый раз с тех пор, как он вошел в дом. — Как я это вижу, Чарли — моя собака, и я опишу его как умственно отсталого, если захочу.

— С ним в одной комнате?

Мэтт усмехнулся.

— Ты знаешь, что собаки не понимают человеческий язык, не так ли? Они могут только понимать простые команды и улавливать тон голоса.

— Это такое устаревшее мышление, что это смешно.

— И откуда ты это знаешь? Ты лицензированный ветеринар?

— Нет, но это не значит, что я не разбираюсь в золотых ретриверах. Я заботилась об одном в течение недели, пока мои друзья были за городом несколько лет назад, и я исследовала все о золотых ретриверах, прежде чем это сделала. Я узнала, что это одна из самых умных пород собак в мире, и некоторые ученые считают, что средний ретривер может понимать сотни слов, даже простые предложения. Определенно есть над чем подумать в следующий раз, когда тебе захочется назвать Чарли умственно отсталым практически прямо ему в лицо, Мэтт.

Мэтт нахмурился.

— Погоди-ка. Я не называл его умственно отсталым, и никогда не называл. Давай уж прямо к делу. Я просто описал его как умственно отсталого.

— Ну, может тебе стоит остановиться.

— Ну, может быть, мне не стоит. Чарли — моя собака, и, если я хочу описать его как умственно отсталого, я это сделаю.

В это время Чарли заскулил, уставившись со своей костью на меня и Мэтта. И я не была уверена, но подумала, что могу обнаружить намек на боль в его шоколадно-коричневых глазах.

С учащенным сердцебиением и болью в груди, я перевела взгляд от Чарли к Мэтту.

— Что ты за чудовище такое?

Он нахмурился сильнее, чем прежде.

— Прошу прощения?

Я разжала челюсть, чтобы заговорить.

— Мне кажется, ты меня слышал. Что ты за чудовище такое?

Теперь Мэтт сжал челюсть настолько сильно, что я могла видеть, как работают мускулы.

— Я думаю, тебе следует помнить, Кайли, что независимо от того, что ты думаешь о моем отношении к моим собакам, я командир здесь, в Гринвуде… и ты должна относиться ко мне с тем же уважением, что и все остальные.

Мне пришлось сдержать смех.

— Уважение? Ты действительно хочешь поговорить об уважении? Как насчет того, чтобы начать с Чарли. Как насчет того, чтобы перестать называть его умственно отсталым? Ты хоть представляешь, как он сейчас себя чувствует?

Сузив темно-серые глаза, Мэтт усмехнулся.

— Извини, но обычно я не думаю о том, как мои собаки могут чувствовать себя внутри.

— Ну, тебе следовало бы.

— Хорошо, но это не так. И я не перестану описывать Чарли как умственно отсталого в любое время, когда захочу.

С моим сердцебиением, ускоряющимся до галопа, я сжала кулаки на коленях. Чарли снова заскулил.

Я перевела свой взгляд с него на Мэтта, и была зла.

— Ты причиняешь боль его чувствам прямо сейчас.

— Я не…

— Разве ты не слышал, как он заскулил во второй раз?

— Он скулил, потому что рядом громкие голоса, которые иногда расстраивают собак. Больше ничего.

— Все, что я знаю, это то, что ты расстраиваешь меня прямо сейчас, продолжая называть его умственно отсталым, пока он находится в этой же проклятой комнате. Даже если умственно отсталый был официальным диагнозом, который Чарли получил, даже если это был ребенок… — Понимая, что я только что назвала Чарли ребенком, я остановилась и попыталась снова. — Ни одна собака не должна быть в пределах слышимости, когда этот диагноз повторяется. Просто на случай, если собака сможет понять слова. Это грубо. Это даже немного жестоко.

Мэтт фыркнул.

— Твое мнение будет принято… но я не поддамся тебе. Я буду продолжать называть Чарли умственно отсталым, когда захочу.

С моими все еще сжатыми кулаками, я начала чувствовать себя задыхающейся, хотя я все еще сидела, и мое сердцебиение начало стучать в ушах. Я знала, что приближаюсь к уровню гнева, который я испытывала только пару раз в своей жизни раньше, что должно было заставить меня использовать крайнюю осторожность при следующем разговоре. Это должно было быть, но это не так.

Глядя Мэтту прямо в глаза через стол, я говорила голосом, который содержал больше, чем намек на сердитый трепет.

— Если ты назовешь Чарли умственно отсталым еще один проклятый раз, я ударю тебя. Клянусь Богом, я это сделаю.

С его выражением, заметно смягчающимся в первый раз с тех пор, как он вошел в дом, Мэтт встал со своего барного стула. Его глаза, казалось, даже слегка мерцали, как будто он был немного удивлен.

— Хорошо… это забавно. Вперед. Ударь меня на самом деле. Врежь мне или сделай все, что захочешь. Только ничего ниже пояса. Я обещаю, что не буду нападать на тебя.

ГЛАВА 6

Прежде чем я успела подумать о том, что делаю, я спрыгнула со своего барного стула, облетела вокруг стола и откинула кулак, готовый ударить Мэтта прямо в грудь. Но именно тогда я поймала себя. Я никогда в жизни никого не била. Я никогда ни на кого не нападала физически. И, несмотря на мой нынешний уровень гнева, у меня осталось достаточно здравого смысла, чтобы понять, что мне, вероятно, не стоит начинать сейчас.

Однако, как только я начала опускать кулак, Мэтт усмехнулся. Он хихикнул.

— Не останавливайся, Кайли. Я хочу, чтобы ты ударила меня. Я прошу тебя. Так что давай. Если ты так хочешь защитить Чарли, бей изо всех сил. И если ты заставишь меня сделать хоть шаг назад, я обещаю, что никогда больше не буду описывать его как умственно отсталого, пока он в комнате.

Это было последней каплей. Эта последняя капля, в сочетании с настойчивостью Мэтта, а также его мерцающие серые глаза и я ударила его. Он был действительно удивлен. Он на самом деле думал, что мысль о том, что я ударю его, забавна.

Без лишних раздумий я оттянула правый кулак, а затем изо всех сил воткнула его Мэтту в грудь, совсем не сдерживаясь. И сразу же обнаружила, что его грудь была очень твердой. Такой твердой, что удар, который я нанесла ему, повредил мое запястье. Несмотря на это, Мэтт, по-видимому, вообще не пострадал. Нет, если утробный смех, который раздался в ответ на мой удар, был каким-то признаком. Кроме того, его тяжелые обутые в черные ботинки ноги не двигались вообще, по крайней мере, не заметно. Он определенно не сделал ни шага назад.

Желая довести его утробное хихиканье до резкого конца, я ударила его снова, снова вложив каждую унцию своей силы в удар, и снова только повредила свое запястье. Кроме того, опять же, Мэтт даже не сдвинулся ни на дюйм. Он даже не вздрогнул. Он только усмехнулся сильнее.

— Я думал, что ты собирались действительно ударить меня. Ты ничего не говорила о щекотке.

Это было «оно». Я начала бить Мэтта в грудь левым и правым кулаками, чередуя руки, нанося удары один за другим. Но он даже не морщился и не вздрагивал, а тем более не двигался, и его глаза не переставали мерцать.

После короткой паузы и глотка воздуха, я удвоила свои усилия, ударив Мэтта в живот и обнаружив, что его пресс был таким же твердым, как и его грудные мышцы. Несмотря на то, что мои усилия действительно начали причинять боль моим запястьям, я не остановилась, молясь Богу, чтобы я была на фут выше, чтобы могла стоять лицом к лицу с Мэттом.

Я должна была поверить, что разница в росте между нами была главной причиной того, что мои удары не имели никакого эффекта, потому что я определенно не была слабым человеком. Фактически, я считала себя сильной, с некоторой мышечной массой в ногах и плечах только от тренерской гимнастики и обучения пилатесу в течение большей части моей взрослой жизни. Фактически, за полтора месяца с тех пор, как спортзал закрылся, я только добавила больше массы и стала еще немного более мускулистой из-за того, что у меня было бесконечное количество времени, чтобы заниматься самостоятельно в моей собственной гостиной.

Пробивая так сильно, как могла, компенсируя свой дефицит в росте, я вскоре стала выматываться и останавливалась немного дольше, чем время, необходимое для одного глотка воздуха. Теперь я почувствовала, что мне нужно несколько. Или несколько десятков.

Глядя на Мэтта, тяжело дыша, я изо всех сил пыталась выговорить пару слов.

— Ты… — Я действительно не знала, кто он. — Ты ужасный с*кин сын.

С его все еще проклятыми мерцающими глазами, он выглядел задумчивым на мгновение.

— Ну… может быть. И меня определенно называли хуже.

— Ну, теперь тебе будет только хуже… — Я сделала паузу, чтобы сделать пару глубоких вдохов. — Потому что теперь, когда я разогрелась, бить тебя не так больно, для моих запястьев, как это было сначала. Так что теперь, я действительно собираюсь начать бить тебя. Лучше приготовься.

Я была тем, кто должен был делать фиксацию, потому что, хотя следующий удар, который я нанесла Мэтту в грудь, даже не стер разрушительно сексуальную полу-ухмылку с его лица, он отправил поток свежей боли, от моего запястья к моему предплечью.

Не в состоянии замаскировать боль, я поморщилась, пожимая руку в попытке облегчить боль в запястье и руке. Тем не менее, я не хотела, чтобы Мэтт знал, что я остановилась из-за боли. Я хотела, чтобы он думал, что я остановилась просто из-за того, что на мгновение преодолела гнев.

— Ты ужасный ублюдок, Мэтт. Ты полный псих. Я знаю, что мои удары причиняют тебе боль. Ты просто слишком упрям, чтобы показать ее.

Я отбросила свой левый кулак, который в настоящее время не болел, намереваясь нанести удар по центру груди Мэтта; но прежде, чем я смогла это сделать, он поймал мое запястье и крепко сжал его, чтобы остановить меня, не ухмыляясь больше, но нахмурившись.

— Ладно, хватит. Я не хочу, чтобы ты поранилась.

— Навредить себе? Ты не хочешь, чтобы я поранилась? Как ты смеешь!

С моим гневом, вспыхнувшим еще раз, я попыталась ударить Мэтта правым кулаком, но снова, как с моим левым запястьем, он поймал мое правое запястье и держал его крепко.

— Я серьезно говорю, Кайли. Остановись. И я говорю это не потому, что боюсь, что ты причинишь мне боль, а потому, что я действительно боюсь, что ты сломаешь себе запястья. Пожалуйста, прекрати.

Теперь у меня не было выбора, кроме как остановиться, потому что он держал мои запястья с такой твердой хваткой, что я знала, что не смогу вырваться из него. Мой гнев, однако, не был полностью израсходован. И мои ноги, и ступни все еще были свободны. И Мэтт практически умолял меня сделать все, что в моих силах. И, может быть, я не думала, что простые удары по его туловищу будут моими «лучшими».

Я не настолько бредила, чтобы думать, что пинать Мэтта там, где было бы действительно больно, было бы хорошей идеей. Я определенно не хотела причинять ему длительную боль или постоянную травму. Я, однако, хотела заставить его вздрогнуть, только немного, и только один раз. И теперь я думала, что быстрый, легкий удар по одной из голеней теннисной туфлей с резиновым носком может быть простым способом сделать это.

Пытаясь обмануть Мэтта и заставить его думать, что весь пыл оставил меня, я перестала бороться и просто вздохнула, опустив голову. Прошел долгий момент, прежде чем я внезапно отдернула ногу, а затем позволила ей сорваться, нацелившись на левую голень Мэтта. Однако прежде чем смогла достичь моей целью, я обнаружила, что внезапно развернулась на пол-оборота. Мои запястья были отпущены на долю секунды, но затем снова пойманы.

И теперь мои руки были скрещены на груди. Я даже не была полностью уверена, как это произошло или как Мэтт это сделал. Все, что я знала, это то, что в течение половины секунды он поместил меня в какой-то удерживающий захват спиной к его твердой груди и прессу. Мои руки были словно замок на груди. Как и прежде, Мэтт держал мои запястья с такой крепкой хваткой, что я знала, что бороться будет бесполезно. Не в состоянии помочь себе, хотя, я старалась, заметила собак через кухню, обе глядели поверх их костей на Мэтта и меня.

— Отпусти меня!

Мэтт ответил только, одним словом.

— Нет.

— Я не собиралась пинать тебя в самое ценное, я целилась в твою голень.

— Конечно.

— Правда!

Он не ответил, и я возобновила свои усилия, чтобы вырваться на свободу, изо всех сил пытаясь вытащить свои запястья из его рук.

— Просто отпусти меня, и я больше не буду пытаться ударить тебя в голень. Обещаю.

— Ну, это не единственная причина, по которой я делаю то, что делаю, Кайли. Попытка защитить себя даже не главная причина. Я правда не хочу, чтобы ты навредила себе, продолжая бороться со мной. Я понятия не имею, как долго продлится твой гнев.

Тот факт, что он недооценил мой гнев, заставил его вспыхнуть снова, и я изо всех сил боролась с его хваткой на запястьях.

— Отпусти меня!

— Нет.

— Ты обещал не нападать на меня, и все же, ты, используя физическую силу против меня.

— Однако я не атакую и не нападаю на тебя каким-либо образом. Я просто сдерживаю тебя, чтобы ты не навредила себе, продолжая бить меня.

— Ну… — затаив дыхание, я остановилась, не зная точно, что сказать. — Что ж, хорошо для тебя.

Мы оба замолчали. Все еще прижимая меня к груди, Мэтт едва двигался, кроме дыхания. Моя собственная грудь вздымалась вверх и вниз, когда я пыталась отдышаться. Шэдоу вернулся к своей кости, как будто, видя, как женщина неоднократно бьет его хозяина, а затем, видя, что его хозяин насильно сдерживает эту женщину, было повседневным явлением для собаки.