Гарнизон

Глава 28

День пятидесятый

— Не к добру это все, — Иркумов ощутимо нервничал, и было от чего.

— Посмотрим, — неопределенно произнес Хаукон. — Насколько я знаю орков…

Он не договорил, однако в словах комиссара не чувствовалось обреченности и ожидания бури, так что Иркумов немного воспрянул духом.

Фаций Лино сотворил подлинное чудо, в коем сплавились воедино истовая вера и личное мужество. Сил священника не хватило на экзорцизм всего ангара, но пять Химер и три Леман Расса оказались пригодными для использования. Относительно, конечно, поскольку хотя теперь можно было прикасаться к броне без риска сжечь руку, мрачная аура, окружавшая оскверненные некогда машины, полностью не исчезла.

Помолившись Богу — Императору, прочитав сто раз Литанию Очищения и Защиты, Иркумов приступил к натурным испытаниям. Кое‑как заведя один из Леманов, танкист использовал его в качестве тягача и с помощью комиссара начал вытаскивать очищенные машины из ангара, одну за другой, на прочных цепях.

Семь бронированных монстров выстроились в линию у крайнего северного угла базы, на заброшенной взлетной полосе, ныне пересеченной ледяным валом и рядами колючей проволоки. Теперь у Волта появилась своя броня. Впрочем, оставалось неясным — кого же сажать за рычаги. Управлять достаточно сложной техникой могли многие солдаты — все‑таки Ахерон был хоть и малым, но достаточно высокотехнологичным миром. Однако между "управлять" и хотя бы "грамотно маневрировать" имелась некоторая, весьма существенная разница.

Впрочем, как выразился комиссар, это были уже "тактические, решаемые проблемы". С машин было давным — давно демонтировано все вооружение, но самодельные огнеметы и огнестрельное оружие обещали решить проблему хотя бы частично. В целом можно сказать, что Волт впал в сложную смесь боязливого ожидания и осторожного энтузиазма. В иные времена сам по себе факт экзорцизма хаотической техники мог бы взорвать гарнизон изнутри волной фанатичного неприятия. Но после всего происшедшего люди ко многому стали относиться несколько иначе.

Пришло время выполнить свою часть договора с орочьим мехбоссом. Из "спасенных" Леманов два были более — менее комплектны. А вот третий оказался мало того, что безоружен, но еще и с громадной пробоиной в лобовой броне. Через дыру можно было свободно протащить мясного сквига или большого орка — ноба. Понятное дело, с точки зрения людей это несколько снижало боевые качества машины. Именно ее Тамас решил презентовать Готалу. В данный момент принимающая сторона придирчиво осматривала образец.

— Ох, не к добру это, — Иркумов опять впал в скептицизм. Тамас только дернул серой, ввалившейся от хронического недосыпа щекой, на которой снова проступила щетина.

"Подарочный" Леман выкатили через восточные ворота, на трассу, что вела к Танбранду. Четыре башенных лазканона крестили стальную громадину зелеными лучами прицелов. Даже без оружия, с пустыми спонсонами Леман производил впечатление тревожно спящего чудовища, близкого скорее к миру насекомых. Тому способствовала раскраска культистов, которую не стали выводить, рассудив, что пусть орки сами разбираются со своим добром. Потеки красной краски и старых кровавых следов на сером больше всего напоминали окрас надкрыльев огромного жука.

С десяток "приемщиков" — гретчинов лазили по "насекомьей" туше, стуча, гремя и громко переговариваясь на своем пискляво — гремящем наречии. Готал сидел на башне, свесив короткие толстые ноги над пустой маской главного орудия, и болтал ими, как зеленый карапуз — переросток, время от времени что‑то коротко приказывая.

— Надо было хотя бы на ход проверить, — опять забеспокоился Иркумов.

— Это же мехбосс, — отмахнулся комиссар. — Для него нет проблемы "что сделать", есть только "из чего сделать". Была бы сама броневая коробка, остальное приложится. Даже если там совсем двигателя нет, Готал его соберет из шестеренок и проволоки, замажет клеем из вареных костей и поедет с дымом и огоньком.

Перекрикивания зеленых стали громче и выразительнее. Иркумов держался заведомо увереннее, чем ранее Холанн в сходной ситуации, но все же и стойкому танкисту без прикрытия толстой брони было очень неуютно. Неожиданно Готал широким прыжком махнул с башни прямо на землю. Он приземлился с таким грохотом, словно рядом пальнули из не очень крупного миномета. Снег и мелкая земляная крошка полетели в разные стороны серо — коричневым фонтаном. Комиссар отметил, что вождь банды присвоил ножи поверженного Сникрота, повесив их так же — крест — накрест — на ранец. Невысокий, но квадратно — широкий Готал с торчащими из‑за плеч железками отчасти походил на самоходный противотанковый "еж" из рельсовой арматуры. Щелкая ковшеобразной челюстью мехбосс быстро направился к людям.

— По — моему, сейчас нам будут предъявлять рекламации, — мрачно предположил Иркумов.

Не доходя пары шагов до людей, Готал остановился, поскреб обрезанными когтями болотно — зеленый подбородок и шею — точнее некое условное место "между головой и торсом".

— Ну че… — пропыхтел орк, лязгнув клыками.

Иркумов стиснул кулаки, приготовившись выхватить оружие из кобуры на поясе, за спиной. Даже внешне невозмутимый Тамас чуть подобрался и склонил голову, глядя на зеленого исподлобья.

Готал прищелкнул пальцами, выставил вперед острые зубы и закатил алые глаза. Грубая, будто из камня вырубленная физиономия расплылась в жуткой гримасе, которая очень, очень условно напоминала человеческую улыбку.

— Хак!!! — возопил вождь, расставив лапы, будто намеревался сграбастать комиссара в объятия. — Я тебя почти люблю!

У Иркумова отвисла челюсть, танкист закрутил головой, высматривая подвох и засаду. Но, похоже, Готал был совершенно искренен. Орк вопил в голос, яростно жестикулируя, но, впрочем, не приближаясь к людям — босс не забывал о лазканонах и нервных часовых.

— Дружище! Ну вот как ты угадал?!! Друг!!!

Вождь развернулся волчком и заорал своим. Те отозвались нестройным, но определенно одобрительным хором, потрясая кулачищами и оружием.

— Друг! — умиленно повторил Готал, вновь обратившись к комиссару. — Всем ваши вагоны хороши, только вот махонькие — развернуться негде. И бахалы крошечные, никакой радости от баха! А тут на прямо как у нормальных парней… Я то думал — щас башню сворачивать надыть! А не надыть!

Оторопевший Иркумов начал потихоньку понимать, что орк ведет речь именно о той самой пробоине, которую танкист считал недостатком и поводом для претензий. Но у босса оказалось свое понимание вопроса и прочие парни его полностью разделяли.

— В такую бойницу любая пуха пролезет! — Готал радовался, как ребенок, получивший на день рождения пиктографический образ Бога — Императора. Из тех, что продаются на самые большие праздники, заключенными в марципановую рамку, чтобы любовь возвышенная, духовная, гармонично соединилась с усладой тела. — Совать куда следоваит легко, заряжать легко, менять легко!

Видимо, Готал подал какой‑то незамеченный людьми сигнал, потому что из‑за кормы дареного Лемана трусцой выбежал гретчин — подручный, тащащий на горбе кривой пластиковый футляр цилиндрической формы, длиной примерно с метр или чуть больше.

— Как договаривались! — хлопнул в ладони Готал, вызывая воздушную ощутимую воздушную волну. — Вот вам винтило для пулеметов. На палец хомоса, из лучшей стали.

Морда мехбосса дрогнула так, будто орк с трудом сдержал непрошеную слезу.

— Для себя болванку берег, — всхлипнул вождь. — Думал, сварганю шуту всех шут… Но, значит, не свезло… А где ваш мелкий комендант? А, Горка и Морка с ним! Бери, пользуйся.

— Испытать надо, — негромко вставил пару слов комиссар.

— А то ж, — расплылся в масляной улыбке Готал, его глаза превратились в узкие щелочки. — Испытывай!

— Пару часов понадобится, — сообщил Иркумов. — Первый ствол откуем, тогда скажу в точности, годно или нет.

— Куй, — великодушно позволил орк. — Вы же добрые, честные хомосы, которые не обманут старого доверчивого товарища?

— Не обманем, — пообещал комиссар. — Сейчас попробуем матрицу в работе. Если все хорошо — забирайте танк. И о патруле договоримся.

— И про разные полезные вещи не забудем, — быстро напомнил Готал. — Горючка там и прочее.

— Не забудем.

Когда люди вернулись под защиту рва и вала, комиссар тихо спросил:

— Как быстро сможешь нас довооружить?

— Часть деталей я уже отфрезеровал, — так же тихо и четко отрапортовал танкист. — Если эта штука не сломается от щелбана… — Иркумов взвесил в руке увесистый орочий футляр. — За три дня я соберу десять пулеметов. Далее производительность станет примерно по одной машинке за те же три дня.

— Патроны?

— Будут. Но немного. Для пороха ингредиентов маловато. Пока хватит, но нужно будет искать целлюлозу.

— Значит будем искать, — подытожил Тамас. — И, кстати, а где действительно наш… комендант?..

"Я прощаю тебя, Уве Холанн…"

Комендант Холанн шел, не разбирая пути, низко опустив голову. Кто‑то встречался ему, что‑то говорил, но чаще люди просто боязливо уступали дорогу. Комиссар хорошо поработал, внушая гарнизону слухи об эпичной значимости и положении ревизора и коменданта. Но даже если бы Хаукон не произнес ни слова, все уже знали, кто приказал провести экзорцизм оскверненной техники. Одного этого оказалось достаточно, чтобы окружить Уве невидимой, но прочнейшей стеной опасливого почтения и отчуждения.

Тот, кто приказал очистить машины, не взирая на последствия. Тот, кто навсегда запятнал душу связью с Хаосом и уже не имеет значения, из каких побуждений. Тот, кто хладнокровно, расчетливо обрек на смерть экзорциста. И никому уже нет дела до того, как все случилось на самом деле.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Прощаю за твой грех неверия."

Прежде таинственный комендант внушал почтение, как посланец далекого Танбранда и может быть даже самого губернатора. Сейчас Холанн вызывал скорее суеверный ужас.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Ты думал, что поступаешь во благо, хотя тебе это и не зачтется…"

Уве сорвал маску, позволявшую успешно скрывать от солдат смятение, и отбросил в снег. Он тяжело дышал, жадно хватая ртом уличный холод, кривя бледные губы, но никак не мог надышаться. Словно воздух внезапно утратил природные свойства и насытился углекислотой так, что легкие работали впустую. Холанну было жарко, пот лился ручьями, пропитывая белье и подкладку комбинезона. Сероватые волосы торчали в разные стороны слипшимися перьями, отброшенный капюшон болтался за спиной черной тряпкой.

"Я прощаю тебя, Уве Холанн… Все равно наказание, на которое ты обрек себя, окажется страшнее любого проклятия…"

Уве остановился и закусил кулак, чувствуя, как зубы погружаются в шероховатую ткань комбинезона. Синтетическая горечь заполнила сухой рот. Счетоводу хотелось заплакать, излить бесконечное горе и душевную боль в спасительной влаге. Но у Холанна больше не осталось слез. Поэтому он бродил по базе, а встречные шарахались по сторонам, едва увидев болезненный, горящий сумасшествием взгляд коменданта.

Уве шел, и раз за разом вспоминал карантинный бокс в лазарете Александрова. Последнее пристанище священника Фация Лино, экзорциста Восемнадцатого ангара.

"Ты хороший человек, Уве Холанн. Просто тебе не повезло принять суровое решение в суровое время. Но так или иначе, ты выбрал, и будешь жить с памятью об этом, сколько тебе отмерено."

Священник умирал страшно, в немыслимых страданиях, отравленный эманациями Хаоса. По сути, он не просто изгнал скверну их машин, но принял ее в себя, не в силах предложить злотворной сущности более надежный сосуд. И теперь только собственной смертью мог навсегда изгнать мерзость из этого мира. Кожа его посерела, кровь обратилась в черную вязкую жижу, непрерывно изливающуюся из горла. Фаций ослеп, и все попытки Александрова облегчить его страдания оказались безрезультатны. Последнее, что мог сделать Виктор — это предложить страдальцу смертельный яд. Но Лино отказался, слабо прошептав, что только Бог — Император вправе забрать у ничтожного слуги величайший дар — дар жизни. И это произойдет в отмеренный срок, ни мгновением раньше.

Перед тем, как началась агония, Холанн смог набраться смелость и прийти к человеку, которого убил своим приказом. Они говорили недолго, через интерком, разделенные бронестеклом герметичного бокса. Точнее говорил Фаций, а Холанн чувствовал, как с каждым словом умирающего мертвеет его собственная душа.

"Я прощаю тебя. И благословляю словом и силой Бога — Императора. Может быть Он окажется милосерден, и расплата не окажется чрезмерно высокой. Но я не прощаю еретика Тамаса. Пусть мое проклятие падет на его голову."

— Господин комендант…

Холанн не сразу понял, что кто‑то осмелился обратиться к нему.

— Господин комендант…

— Что? — непонимающе вопросил Уве. Собеседник странно расплывался перед глазами, словно пятно несфокусированного света.

— Там… вас… это…

Кажется, это был Сэм Акерман… Мальчишка из беженцев. Или нет?

— Там приземлился геликоптер… — бормотал юноша, отчаянно дрожа и пряча взгляд. — Персона какая‑то.

— Персона? — пустым, безжизненным голосом спросил Уве.

— Персоны, то есть, — окончательно стушевался Акерман или не Акерман. — Большие такие, хотят с главным говорить… Ну, то есть с вами…

Как выяснилось, "большие" относилось не к размерам, а к положению. Волт действительно посетили весьма значимые персоны из самого Адальнорда. Вернее, одна персона, к коей прилагались члены семьи и охранник.

Как быстро рассказал по пути Акерман, сначала воздушный экипаж вознамерился сесть прямо у главной антенны, но после предупреждающего выстрела из лазканона приземлился чуть поодаль, на выдающемся за охраняемый периметр участке взлетной полосы. Недалеко от бронетехники, которую с мученическим видом скоблили штрафники — утром комиссар предложил им простой выбор — гауптвахта в виде добровольческих работ или немедленный расстрел.

Охрана уже открыла проход в колючей вязанке, держа под прицелом и геликоптер, все еще дышащий жаром двигателя, и прибывших гостей. В первое мгновение Уве показалось, что он увидел Координатора отчетности сектора. Того самого, что отправил счетовода в экспедицию на Базу номер тринадцать. Но при более пристальном взгляде комендант убедился, что ошибся. Прибывший был просто очень похож на координатора, словно брат — близнец — такой же дородный толстяк с заплывшими глазками и пухлыми пальцами. Рядом стояла некая дама — надо полагать, супруга — габаритами немногим уступавшая отцу семейства. Двое детей неопределенного возраста. Учитывая доступ к разнообразным геронтологическим микстурам им могло быть и в районе двадцати, и все сорок лет. А вот слуга, он же телохранитель и пилот, разительно отличался от пассажиров. Собранный, подтянутый, в зеленоватой ливрее, измятой и забрызганной кровью. На взгляд Уве, кровь была относительно свежая, и это наводило на определенные мысли относительно путей, которыми беженцы добыли геликоптер.

Ветер нес северный холод, скрипел тончайшим ледком на подмерзших волосах Уве. Холанн машинально провел рукой по голове и услышал краем уха возбужденное перешептывание солдат.

— Смотрите… это он… глядите… весь поседел!..

Загудела тепловая пушка, обдувая гостей с приличного расстояния. Толстяк нервно ходил, потирая пальцы, и явно мерз. Семья вообще оказалась очень плохо экипирована для бегства. Ни комбинезонов, ни вообще какой‑либо теплой одежды, только просторные хламиды — пижонские пародии на нормальные меховые шубы. Зато обилие каких‑то висюлек, побрякушек, перстней…

Холанн глубоко вдохнул и шагнул за черту, отделяющую уже более — менее привычный мирок Волта от опасного и зловещего Ахерона. Несколько мелких снежных смерчей — не выше колена — заплясали вокруг, увиваясь вокруг ног. Шорох ветра и гудение пушки отнесли в сторону первые слова.

— Кто ты такой! — брюзгливо, злобно — пискляво повторил толстяк. Хотя нет… прозвучало это отнюдь не как вопрос. Скорее, как попытку сразу поставить на место мелкую сошку. Ранее Холанн был бы оскорблен и унижен, но сейчас ощутил только что‑то вроде брезгливого и очень слабого любопытства. Голова коменданта была занята совсем иными думами…

— Назови себя по форме! — возопил толстый, а тетка в дорогих мехах забормотала что‑то про совсем охамевшую челядь, забывшую свое место.

— Я Уве Холанн, комендант базы, — негромко произнес Уве. — А кто вы?

Голос его чуть дрожал — похоже, счетовод простудился, дыша полной грудью. Но прибывшие истолковали это по — своему. Подзуживаемый супругой, что призывала "показать этому его место", толстяк окончательно утвердился в осознании своей божественности. Он не обратил внимание ни на странный блеск в расширенных зрачках Уве, ни на мертвенную бледность лица.

— Я из администрации губернатора Теркильсена! — с напыщенной важностью провозгласил жирный, растопырив пальцы так, словно намеревался нанизать на каждый еще по перстню. — И мое имя тебе без надобности, мелкий служка! Я прибыл из самого Адальнорда!

— Это… интересно, — заметил Холанн, и администратор замер с открытым ртом на середине фразы.

— Что в Адальнорде? — поинтересовался Уве.

Теперь в концерт недовольных вступили и великовозрастные дети. Говорили они так же пискляво и одновременно громко, как отец. Но комендант уже не вслушивался. Слуга в окровавленной ливрее осторожно потянул господина за широченный рукав. В отличие от своих спутников, телохранитель — пилот с самого начала очень внимательно присматривался к коменданту и, похоже, заподозрил что‑то нехорошее. А может быть просто адекватно оценивал происходящее и понимал, что здесь и сейчас не лучший момент для демонстрации высокомерного превосходства. Впрочем, толстый его игнорировал и, приняв величавую позу, задрав тройной подбородок к самому небу, возвестил:

— На помойку у тебя база похожа, комендант!

Последнее слово было процежено сквозь зубы с такой брезгливостью, словно говоривший опасался дышать с Холанном одним воздухом.

— Значит, так, слушай внимательно. Расчет пушки, который в меня стрелял — немедленно сюда, при мне всем по двадцать плетей. Для меня и семьи — помещение… какое у вас тут приличное? Вызовешь с орбиты мой челнок. БЫСТРА!!!

В конце речи жирный сорвался на фальцет, что сильно понизило эффект тирады. Краем глаза Холанн увидел, как отделение солдат, стороживших участок стены и проход, навострили уши. Сержант подобрался, явно ожидая от коменданта возможной команды. А еще неподалеку остановилась… да, это была Туэрка Льявэ. Она торопилась к штрафникам, что драили бронетехнику, но, заметив Уве, сбавила шаг и сделала небольшой крюк в сторону геликоптера.

Уве безразлично пожал плечами и сказал:

— О вас позаботятся. Прежде необходимо пройти карантин. Ждите здесь, я пришлю медика, он организует все необходимое.

Повернувшись, счетовод шагнул прочь, почти сразу забыв о существовании геликоптера с гостями. И в этот момент в спину ему ударило хлесткое:

— Ты мелкий червяк, забывший свое место! Я требую уважения! И выполнения приказов, немедленно! Ну, чего стоишь?

Уве развернулся всем корпусом и мертвым голосом спросил:

— Что?

Холанн сделал шаг навстречу адальнордцу и внимательно всмотрелся в узкие щелочки глаз. Два месяца назад он и помыслить не мог о том, чтобы просто разглядывать столь высокопоставленную персону, тем более смотреть ей прямо в глаза. Но с тех пор многое изменилось. И там, за толстыми веками, морщинистыми. как у орка, счетовод увидел страх. Бездну застоявшегося ужаса и неуверенности, с которыми толстый администратор пытался справиться единственным известным и посильным способом — через унижение других. На секунду Уве стало его почти жаль.

— Здесь действует режим полного карантина, — с неожиданным спокойствием ответил комендант, — Исключений не делается ни для кого. Все, кто на базе, работают для выживания базы.

— Комендант, ты совсем отупел от безделья? Я тебя в такую дыру законопачу!.. — жирный сделал многозначительную паузу, предлагая Уве самому домыслить все грядущие ужасы.

Холанн вторично пожал плечами и вновь собрался уйти.

— Ничтожество! Слабое, бесполезное ничтожество!

Уве так и не понял, кто это сказал — толстый или его спутница. Но прозвучало, будто пощечина. Или, скорее, последний удар, окончательно подточивший ветхое, долго и старательно разрушаемое строение. Мир вокруг разом изменился, свет словно перешел в иной спектр — теперь Холанну казалось, что все окрашено в синеватый тон. Уве видел все очень четко, болезненно — контрастно. Видел, слышал, осознавал.

Бесполезный. Слабый. Ничтожный. Все в точности, как нашептывал голос у ангара. В точности, как чувствовал сам счетовод — не желая признаваться в этом самому себе.

Уве посмотрел на жирного. Тот что‑то говорил, широкого разевая рот с очень красными — будто напомаженными — губами. Звуки вязли в холодном воздухе, как пули в желе. Шлепала подбородками жена администратора, размахивали пухлыми кулачками "дети", каждый из которых возможно был равен по возрасту коменданту. Только охранник в зеленом отступил на шаг, словно неосознанно хотел отдалиться от патронов.

— Нет.

— Что 'нет'? — не понял толстяк.

— Нет, — повторил Холанн и поднял руку в черной перчатке.

— Сержант, — негромко скомандовал он.

— Здесь, — сержант возник, будто из ниоткуда, лучась боязливой исполнительностью.

Черная ладонь коменданта по широкой дуге опустилась параллельно мерзлой земле и затоптанному снегу, пока не указала в точности на летающую машину и стоящих рядом с ней.

— Я хочу, чтобы эти люди умерли.

Сержант сипло втянул воздух и срывающимся голосом возразил:

— Никак не могу… господин комендант… никак

— Позовите комиссара, — попросил Холанн. Контраст между мертвенным спокойствием речи и тьмой в глазах коменданта оказался столь выразителен, что сержанта как ветром сдуло.

Ждать пришлось недолго, Тамас или оказался неподалеку, или поспешил на вызов.

— Что случилось… — Хаукон быстро, с внимательным прищуром оглядел мизансцену. — Господин комендант?

— Под замок! — орал жирный, потрясая ручками. — Под трибунал!

— Господин комиссар, — сказал Холанн и сам удивился — слова рождались сами собой, выстраиваясь в правильные фразы, наилучшим образом отражая мысли самого Уве. Но больше всего комендант поразился собственному спокойствию. Чудесный синий фильтр отсекал все лишнее, оставляя лишь спокойный, несуетливый расчет. И Холанн наслаждался каждым мгновением этого нового ощущения.

— Этот человек… эти люди бежали из Адальнорда, оставив свой пост. Они потеряли право приказывать и ждать к себе какого‑либо особенного отношения.

Холанн немного подумал, выстраивая в уме следующую фразу. А комиссар едва удержался от того, чтобы недоуменно почесать затылок и спросить — не подменил ли коменданта какой‑нибудь злобный брат — близнец.

— Они дезертировали и предали тех, о чьем благе обязались заботиться. Они предали губернатора Теркильсена, который облагодетельствовал их. Они предали Ахерон и Бога — Императора, который любит всех людей, желая им только блага и защиты. Как комендант базы номер тринадцать я обязан вынести приговор и вынес его. Сержант выразил сомнение в моем приказе. Комиссар Тамас, пожалуйста, устраните эту проблему.

Толстая семейка в замешательстве уставилась на телохранителя. Телохранитель мрачно посмотрел на солдат с лазганами.

— Холанн… — комиссар посмотрел на коменданта со странным, совершенно новым любопытством. В его взгляде не было уважения, скорее удивление. Тамас стал близко, почти вплотную и говорил очень тихо, так, что слова достигали только ушей Уве. — Вы не слишком… заигрались?

— Я комендант Волта, — так же тихо ответил Уве. — Я тот, кто посылает людей на смерть. На погибель не только тела, но и самой души. А игры… игры кончились. Фаций мертв. И я могу лишь молиться о том, чтобы Бог — Император вырвал его душу из когтей демонов Варпа. И это ведь твой урок, Хаукон — отсечь малое ради выживания большего.

— Похоже, у меня появился ученик и последователь… — протянул Тамас. — Не многовато ли еретиков для одного Волта?

Холанн ничего не ответил. Он просто пошел прочь, не оглядываясь, не говоря ни слова. Наслаждаясь чувством ясности и полной отрешенности от любых сомнений и комплексов. А комиссар неожиданно усмехнулся, глядя ему в спину. Ливрейный слуга очень быстро переводил взгляд с Уве на своего хозяина, затем на комиссара и обратно. Руку он держал у набедренной кобуры с небольшим лазпистолетом, но не касаясь оружия.

— Я дам тебе выбор, — сказал Тамас телохранителю, с кривой усмешкой на губах. — Ты можешь остаться с ними… Или с нами.

Зеленый помотал головой, словно стряхивал воду с мокрых волос. Щеки и нос у него побелели от холода — разговор затянулся, а телохранитель был одет куда легче своих хозяев. Затем ливрейный молча шагнул в сторону от жирдяев. И снова. И снова. При этом он исподлобья глядел на администраторшу — именно на нее, а не на супруга — и в глазах слуги полыхнула застарелая, наконец‑то прорвавшаяся ненависть.

Холанн шел неспешно, размеренно, глубоко и ровно дыша. Позади Хаукон громко и четко скомандовал:

— Отделение, оружие к бою!

Почему‑то молчали беженцы из Адальнорда. То ли страх замкнул им рты, то ли они до сих пор не могли поверить, что вот так — просто и буднично — заканчивается их жизнь.

— Огонь.

Сам по себе выстрел из лучевого оружия бесшумен, только тихо жужжит система охлаждения. Восемь стволов гудели, как маленькая трансформаторная будка. И оглушительно шипела, стреляя облачками перегретого пара, влага, которую испаряли лазерные лучи.

— Прекратить огонь, — скомандовал комиссар. — Трупы сжечь. Оставшегося — в карантин. Сержант — по завершении работ доложить мне по воксу, далее вам надлежит отбыть трое суток на гаупвахте, за проволочку в исполнении приказа коменданта Холанна. Но я заменяю ваше наказание шестью часами работ над Химерами. Исполнять.

Холанн уходил все дальше. Он прошел недалеко от Гайки, которая дернулась было вперед, будто хотела подойти к коменданту. Но остановилась на полушаге. Уве посмотрел прямо в ее глаза, большие, разноцветные глаза, полные… ужаса. Не того страха, что заполнил зрачки администратора Адальнорда, но скорее отвращения. Туэрка смотрела на коменданта так, как если бы Холанн внезапно бросился к трупам и стал пожирать человеческую плоть.

Уве вспомнил свои чувства, что испытывал к механессе. Вспомнил надежды, робкие и тайные — о том, что может быть, со временем она ответит ему хотя бы тенью взаимности. И с отчетливой ясностью понял — сегодня он безвозвратно потерял то, что мог лишь надеяться обрести.

— Странный он… и страшный.

— Кто?

— Да комендант наш.

— Эт точно…

— Слышь… а чего его теперь Поджигателем кличут? А иногда — Горелым.

— Да тут история была… в общем прилетел к нам какой‑то хрен с бугра, из самого белогорода. Все как положено, семья, охрана, золото там и прочее. Да как начнет фанфарить! Даешь ему дорогу и транспорт чуть ли не до самой Терры!

— О как! И чего дальше? Комендант то чего сделал?

— А Поджи… ну то есть господин Холанн глянул на него, пристально так… И взгляд страшный, меня аж в холод кинуло. Глазищи жуткие, волос седой. Прямо не человек, а Инквизитор какой!

— А дальше?!

— Дальше… Щелкнул так пальцами и тихо — тихо говорит — "позвать сюда комиссара". И голос — прямо шипение, а не голос.

— Позвали?

— Конечно! Как тут не позвать. Сам комендант зовет, тот, кто священнику приказал танки очистить…

— А хрен белый то, что делал все это время?

— Хрен… бушевал, что ему еще оставалось. Да только на стволы то не попрешь. Ну вот, приходит комиссар, а Холанн ему и говорит — сожгите, говорит, этих изменников и трусов!

— Так прямо и приказал?!

— Так и сказал, я собственными ушами слышал.

— Чудеса какие… а я вот на вышке сидел, что к востоку. Мы ничего и не знали.

— Ну теперь вот знаешь. Так, о чем я… а, вот. Так прямо и приказал — сжечь всех, как предателей. Тамас насилу уговорил просто расстрелять. А потом уже сжечь тела.

— Суровый…

— Да, такой вот он. Холанн Поджигатель.