Франкенштейн: Антология (2012)

АДРИАН КОУЛ Наследство Франкенштейна

«Омарская сага» («The Omaran Saga») Адриана Коула, состоящая из четырех книг, и его роман «Звездный реквием» («Star Requiem») были опубликованы по обе стороны Атлантики. Среди других произведений автора героическое фэнтези «Кроваво-красный ангел» («Blood Red Angel») и роман «Путь Армагеддона» («Armageddon Road»).

«Мои первые воспоминания о Франкенштейне и его пугающем творении относятся к тому времени, когда мне было лет семь, — вспоминает писатель. — Тогда мы жили в Малайе,[33] где мой отец служил в армии. Наш дом стоял рядом с каучуковой плантацией, и это была идеальная обстановка, дающая широкий простор бурному воображению. В послеобеденное время в этих тропических широтах стояла невыносимая жара, люди старались находиться в тени, и моя мать регулярно водила меня в местный кинотеатр, — разумеется, не на фильмы о Франкенштейне, — или мы обсуждали книги, которые читали, и фильмы, которые смотрели.

Я хорошо помню, как она пересказывала мне сюжет фильма с Борисом Карлоффом, который произвел на нее неизгладимое впечатление, такое же, как ее описание на меня. Ей удалось передать ошеломляющий эффект игры Бориса Карлоффа, поразившей мир кино, и я словно видел все собственными глазами. Но ирония ситуации заключалась в том, что этот образ не столько напугал, сколько очаровал меня, вызвал сочувствие. С тех пор чудовище Франкенштейна стало одним из моих любимых героев: в школе я прославился тем, что перерисовал его изображение, позаимствованное из журнала „Mad“, во все свои блокноты, тетрадки и прочие еще менее подходящие для этого места. Ну и, конечно же, я стал горячим поклонником фильмов о Франкенштейне, которые до сих пор пересматриваю.

В рассказе „Наследство Франкенштейна“ передо мной стояла проблема: как объяснить тот факт, что Виктор Франкенштейн и его творение выжили? В романе Мэри Шелли ясно сказано, что ученый умер, а чудовище обречено на самоуничтожение. Но в какой-то момент меня осенило — ведь все это мы знаем только со слов Роберта Уолтона, не так ли? А ведь Уолтон был человеком, преследующим великую цель, человеком, жаждущим славы, наделенным изрядной решимостью и хитроумием. Мог ли он устоять перед искушением использовать шанс, который предоставляла ему встреча с Виктором Франкенштейном? И действительно ли он был таким славным парнем, каким выглядит на страницах писем к своей сестре? Да и сами эти письма… Не знаю, не знаю…»

Свирепый ветер дул с Атлантики и, в своей хищной ярости, казался разумным существом. Его порывы гнали ревущие валы прибоя, разбивающиеся раз за разом о скалистые берега. Он смешивал пену волн с проливным дождем. Котел неба отражался в водовороте моря, кипящего серой пеной. Над водой раздувались и пульсировали тяжелые черные тучи, разрываемые вспышками молний. Притаившись за скалами, в глубине вересковой пустоши стоял одинокий дом, который будто старался пригнуться к земле, чтобы спрятаться от ярости бури. Ливень колотил по крыше, смывая неплотно прикрепленные полоски шифера. Они падали в водосточный желоб и мгновенно исчезали из виду.

Внутри дома, закрытого от буйства ночной стихии, Стэйвертон устало откинулся на высокую спинку кресла — он только что дочитал одну из многочисленных книг, теснившихся на стеллажах вдоль стен маленькой гостиной. Огонь в камине догорал, и Стэйвертон решил отправиться в постель, хотя для отхода ко сну было еще рановато. Но в такую непогоду даже в сарай за дровами не сходишь. Возможно, в молодости Стэйвертон радовался бы буре, но теперь, когда ему стукнуло пятьдесят, его кости начинало ломить при одной лишь мысли о порывах ледяного ветра. Ну что ж, это была цена, которую он заплатил за возможность уединения, за полную изоляцию от того мира, где когда-то жил.

Стэйвертон вздрогнул от внезапного стука в дверь, как будто отозвавшегося на эту мысль. Ветер не мог стучать так ритмично. Придется открывать, наверняка снаружи заметен свет.

Пробормотав проклятие, Стэйвертон подошел к двери и потянул на себя длинный засов. В дом ворвался поток ледяного воздуха. Стэйвертон невольно взмахнул руками, закрываясь от холода, и взглянул на стоящих перед ним людей. На него смотрели три замерзших взъерошенных парня. За ними, возле края утеса, застыл еще один — своего рода часовой, сгорбившийся от ледяного дождя и ветра.

У Стэйвертона не было времени разглядывать нежданных гостей. Они вошли в дом, и дверь вновь была закрыта на все замки, чтобы защититься от холода и бури.

— Доктор Стэйвертон? — заговорил один из них.

На вид ему было около двадцати. Побритый наголо, с глубоко посаженными темными глазами. В старой куртке, мешковатых брюках, вылинявшей рубашке с оторванными пуговицами, он выглядел как бродяга. Двоих других, таких же оборванных, можно было принять за его братьев. На путешественников, честно говоря, они были не похожи.

— Я не доктор, был хирургом. Сейчас не работаю, — проговорил Стэйвертон.

— Мы в курсе, — криво ухмыльнулся парень.

У него были плохие зубы и хищная улыбка.

— И у меня нечего красть…

— Нам здесь ничего не нужно. Кроме вас, — перебил Стэйвертона незнакомец. — Присядем?

Стэйвертону ничего не оставалось, как опуститься в кресло. Говорящий неловко устроился в кресле напротив, а его приятели замерли у дверей с отсутствующим видом.

— Я Тёрнер, вы меня не знаете, — начал незнакомец.

Его лицо блестело от дождя, Стэйвертон видел, что и куртка незнакомца промокла насквозь, однако, казалось, Тёрнера это совсем не беспокоило, и он едва ли обратил внимание на огонь, который все еще теплился в камине.

— Кто прислал вас? — встревоженно перебил его Стэйвертон.

— Не тот, о ком вы думаете. Не Уолтон.

Несмотря на все самообладание, Стэйвертон вскрикнул:

— Что вы знаете о нем?

— Вы работали на него в Институте. Несколько лет. — Крошечные глазки Тёрнера впились в лицо Стэйвертона пугающим пронзительным взглядом.

— Это было давно…

— Мой босс потратил много лет, чтобы отыскать вас. После того, как вы покинули Институт и вернулись в большой мир…

— Послушайте, но я ничего не знаю, и у меня ничего нет…

— Мой босс думает иначе.

— Он что, из полиции? — колко осведомился Стэйвертон.

Физиономия Тёрнера расплылась в подобии улыбки.

— Не угадали! Скоро вы с ним познакомитесь. И все о нем узнаете, он не причинит вам вреда. Вы нужны ему.

— А… Уолтон? Он имеет к этому какое-то отношение?

— Еще какое! — усмехнулся Тёрнер.

— Я не желаю видеть его, тем более сейчас…

— Звучит так, как будто вы его ненавидите.

Стэйвертон натянул на себя жесткую куртку:

— Уолтон — опасный и подлый тип. Он смешивает людей с грязью. Использует их, а потом выбрасывает прочь.

— А вы, должно быть, имеете представление об этом, не так ли? — Тёрнер наклонился вперед, и в его маленьких глазках вспыхнул зловещий огонек. — Но вы не знаете и половины всего. Хотите узнать?

Стэйвертон вздрогнул:

— Нет! И видите ли, я рад, что сейчас уже не имею к этому никакого отношения. Прошло то время, когда я мог быть ему полезен. Господи, как же я счастлив, что избавился от Уолтона!

— Пришло время узнать правду о нем.

Стэйвертон покачал головой:

— Нет. Сейчас я хочу только одного: чтобы меня оставили в покое!

— Понятно. Но моему боссу нужна ваша помощь. Он велел рассказать вам про Уолтона все, что мы знаем. И тогда вы должны будете нам помочь.

Стэйвертон поднял глаза на Тёрнера, затем взглянул на двух его товарищей. Они устало топтались у двери.

— Похоже, у меня нет выбора. — Он пожал плечами.

— Выслушайте меня, а уж потом решайте, — откликнулся Тёрнер.

Внезапно Стэйвертон почувствовал, как в теплом воздухе дома снова расползается пронизывающий холод. Это восставали из небытия зловещие тени его прошлого, но в ответ на слова Тёрнера Стэйвертон все равно кивнул. Его пугала неизбежность происходящего.

— Говорил ли вам когда-нибудь Роберт Уолтон что-нибудь о своем первом партнере, Викторе Франкенштейне? — начал Тёрнер.

Услышав это имя, Стейвертон задумался, но ответил отрицательно.

— Франкенштейн, помимо всего прочего, был блестящим хирургом, — продолжил Тёрнер. — Он жил в восемнадцатом веке, а вот когда он умер — никто не знает.

Стейвертон нахмурился:

— Но ты же сказал, что он был партнером Уолтона. Как это возможно?

— Уолтон не такой, каким кажется. Вы ведь знаете — он прекрасный хирург. Но Франкенштейн был гением! Его талант, его искусство — вот чем желал обладать Уолтон, и ему удалось это присвоить.

Двести лет назад одна женщина, Маргарет Сэвилл, получила несколько писем от своего брата — исследователя, отправившегося в полярную экспедицию. В одном из них ее брат — звали его Уолтон — рассказывает о том, как однажды в глубине ледяной пустыни он наткнулся на двух странных людей. Один из них называл себя Виктором Франкенштейном. Он был настолько обессилен, что находился фактически при смерти. Франкенштейн поведал Уолтону, как когда-то создал живое существо из одного мертвого тела и частей других трупов, дав этой сущности новую жизнь. Сотворенное им Чудовище взбунтовалось, впало в ярость, принялось крушить все вокруг и объявило войну человечеству. Монстр сбежал в полярную пустыню, а его создатель пустился за ним в погоню.

В своих письмах к сестре Уолтон рассказал, что Виктор Франкенштейн умер на борту корабля, а Чудовище направилось к полюсу, где и погибло. Насколько известно, и ученый, и его создание нашли свой конец в вечной мерзлоте. — С этими словами Тёрнер многозначительно взглянул на Стэйвертона: — Во всяком случае, так утверждал Уолтон в своих письмах.

— И этот Уолтон как-то связан с тем Уолтоном, которого я знал? — Стэйвертон был ошеломлен.

— Ха! — фыркнул Тёрнер. — Да это один и тот же человек! Последнее письмо к Маргарет Сэвилл было всего лишь уловкой — Виктор Франкенштейн вовсе не умер на том корабле. Уолтон выходил его, скрыл у себя и привез обратно в Англию. Тогда он был богат и имел множество связей. У Уолтона Франкенштейна держали как узника в тюрьме, хотя тот и не осознавал происходящего. Уолтон пил из него соки, как вампир высасывает жизнь из своих жертв. А главное — он высасывал знания!

— Но ведь это абсурд! — Стэйвертон пытался протестовать, но в его голове уже роились сомнения, склоняя к тому, чтобы признать невозможное.

— Это жизнь, — хмыкнул Тёрнер. — Бессмертие. Вот мечта человечества с первых его шагов. Франкенштейн сумел добиться этого. Уолтон захотел сделать то же самое, и даже еще больше. Он захотел бессмертия для себя.

В наше время хирурги каждый день трансплантируют жизненно важные органы, медицина идет вперед семимильными шагами. Но Франкенштейн был величайшим из всех гениев на этом поприще. Он пошел дальше, чем любой современный хирург. Он считал Уолтона своим другом и верил, что Чудовище погибло. Уолтон дал Франкенштейну новые цели, вдохнул в него надежду. Искусно подстрекаемый Уолтоном, ученый начал новую работу. Франкенштейн не хотел создавать еще одного монстра, на этот раз он мечтал о том, чтобы проявить себя. И кто лучше вас, доктор, может понять его одержимость и безумные идеи? Он хотел пересадить человеческий мозг.

Стэйвертон собрался было возразить, но что-то его удержало.

Тёрнер продолжил:

— Уолтон упорно учился и стал хирургом, но он знал, что ему никогда не достичь такого блестящего уровня мастерства, которым обладал Франкенштейн. В работе Уолтона бывали ошибки, успешные операции и судебные разбирательства… Наконец его ждало последнее испытание. Уолтон хотел жить вечно, и Франкенштейн пересадил его мозг в тело более молодого мужчины. Операция увенчалась успехом — Уолтон получил то, что желал.

Стэйвертону показалось, что кровь застыла у него в жилах. В ужасе он закрыл лицо руками. Он мог бы назвать эту историю бредом, приведя тысячу аргументов, но — помоги ему Господь! — это давало ответ на многие вопросы, возникавшие у него о человеке, на которого он когда-то работал.

— Сколько раз, начиная с тех пор, Уолтон переносил себя в новое молодое тело? — язвительно спросил Тёрнер. — Кто знает? И в какой момент Виктор Франкенштейн стал ему больше не нужен? Держу пари, его тело давно уже зарыто где-нибудь в глуши или сожжено, а пепел развеян.

— Выходит, Роберт Уолтон живет на свете уже двести лет… — пробормотал Стэйвертон.

— Вы знаете достаточно о нем и его работе, доктор, чтобы понимать, что такое возможно. Вы единственный, кто может поверить в то, что это правда. Ведь вашей специализацией тоже был мозг.

Стэйвертон украдкой взглянул на свои руки.

Тёрнер холодно усмехнулся:

— В выдержке вам не откажешь. Крепкий как скала. Мой босс обрадуется. Будет лучше, если вы начнете собираться прямо сейчас.

Стэйвертон вздрогнул: возражать было бесполезно.

Они отправились в путешествие в старом фургоне: Стэйвертон сидел сзади, Тёрнер — в водительском кресле. Непрошеные гости настояли на том, чтобы выехать немедленно, не оставив Стэйвертону ни минуты на размышление. Ему позволили лишь быстро собрать сумку и взять с собой немного одежды. Тёрнер молчал, сидя за рулем, фургон продвигался сквозь ночь и затихающую бурю. Стэйвертон мысленно погрузился в прошлое, вспоминая время, когда он работал на Уолтона…

Как и каждый хирург, да и вообще любой врач, Стэйвертон был наслышан об Уолтонианском институте. Уолтон пользовался в своем кругу большим авторитетом и вдобавок к этому унаследовал огромную сумму от своих родственников. Говорили, что дед Уолтона основал этот институт как частный исследовательский центр, специализирующийся в области нейрохирургии, а с недавних пор — и в генной инженерии. Периодически, правда, высказывались возражения против методов, используемых в Институте, и некоторых секретных программ, но у Уолтона были очень прочные связи в мире политики. Ходили слухи о нескольких удивительных успехах Института в области пластической хирургии. Так Уолтонианский институт получил парламентские льготы.

Уолтон организовал сеть по всей Европе: Институту удалось привлечь самых одаренных хирургов, невропатологов, генетиков, пусть даже на недолгое время. Стэйвертон был одним из них, в эту цитадель его заманили безграничные возможности Института, неисчерпаемые фонды, средства, недоступные другим. В течение пяти лет Стэйвертон был истинным рабом Института; находясь там, он трудился, полностью отрешившись от внешнего мира и наслаждаясь, именно наслаждаясь открывшимися перед ним возможностями. Но… пересадка мозга? Неужели Уолтону удалось этого добиться? Работа самого Стэйвертона заключалась в том, чтобы приводить этот мозг в порядок, восстанавливать его, корректировать, настраивать. Пересадка мозга из одного тела в другое все же представлялась Стэйвертону неосуществимой фантазией.

После пяти лет работы Стэйвертона внезапно вызвал к себе сам Уолтон и сообщил, что контракт с ним расторгается. Никаких объяснений не последовало: в свои тридцать восемь Стэйвертон полностью сохранил ясность зрения и точность движений — словом, все то мастерство, которого требовала от него наука. Но Институт, похоже, решил его заменить. Может быть, причина заключалась в том, что Стэйвертон стал слишком осведомлен и мог проболтаться. К тому же Стэйвертон начал критически относиться к некоторым методам, используемым в Институте.

Увольнение было для Стейвертона тяжелым ударом, однако Уолтон выплатил ему невероятно щедрое пособие, поэтому, когда Стэйвертон покидал Институт, он чувствовал скорее разочарование, чем гнев. Истинную горечь поражения он осознал позже, когда попытался вернуться к своей работе уже вне стек Института. Кто-то приложил немало усилий, чтобы Стэйвертона никто не взял на работу. Разумеется, за этим стоял Уолтон. Созданная им сеть была чрезвычайно эффективна. Поначалу деньги не особенно утешали Стэйвертона, но со временем он начал использовать их, чтобы смягчить чувство разочарования и потери. Однако, как бывший уолтонианец, Стейвертон подвергся остракизму. Сначала он даже думал, что в коллегах говорит профессиональная ревность, но постепенно понял, что всем этим заправляет Роберт Уолтон. Сколько еще сотрудников Института было уволено, подобно ему, каждый из которых знал свою часть страшной правды? Стэйвертон следил за судьбой кое-кого из бывших коллег, но никто из них ни при каких обстоятельствах не стал бы говорить об Институте. Страх цеплялся за них подобно савану.

Стейвертон почувствовал, как в нем снова закипает гнев, стоило ему вспомнить эти понапрасну растраченные годы. Он не спал, впившись глазами в дорогу, и видения прошлого постепенно таяли, размытые дождем и поглощенные серой рассветной дымкой.

— Есть хотите? — Тернер внезапно обернулся к своему пассажиру. Его полуприкрытые глаза с механической сосредоточенностью следили за движением фургона. — Мы скоро перекусим, — продолжил он, отвечая на собственный вопрос, — а днем отдохнем. Вечером вы уже встретитесь с моим боссом.

Снаружи ветер неистово бился о фургон, будто колотя по нему кулаками, но старые колеса продолжали тяжело катиться по дороге, неумолимо приближаясь к цели.

Они поступили так, как сказал Тёрнер. Стэйвертон все-таки провалился в сон, а фургон в это время припарковался на обочине, там, где живая изгородь была достаточно высока, чтобы скрыть его от посторонних глаз. По-видимому, Тёрнер предпочитал действовать украдкой. Стейэвертон подумал, что и сам боится Уолтона, этого паука, заманивающего людей в свои сети.

К концу дня, когда Стейэвертон проснулся, буря утихла, но капли дождя еще падали с кустов и деревьев. Поля размыло, и на них, подобно маленьким озерцам, сверкали лужи. Тёрнер снова сел за руль, молчаливый и невозмутимый, как автомат.

Стэйвертон начал узнавать сельскую местность, по которой они двигались, — фургон приближался к Институту. Вскоре они въедут в глухие леса, окружающие Институт и отгораживающие его от внешнего мира. Удивительно, что это место находится всего в двадцати милях от Большого Лондона.[34] С таким же успехом оно могло располагаться и на Луне.

Стэйвертон проглотил остатки засохшего сэндвича, запив последний кусок чаем из термоса, который они купили по пути. Тёрнер остановил фургон на обочине, в сгустившейся тени. Стэйвертон вгляделся в лесной сумрак и увидел знакомую — высокую и черную — ограду, тянущуюся вдоль дороги.

— Выходим здесь, — коротко сказал Тёрнер.

Выбравшись из фургона, Стэйвертон снова почувствовал пронизывающий холод. Он взял свою сумку и с отвращением взглянул на железные ворота, возвышающиеся перед ними. Он хорошо знал это место: своего рода ориентир для посвященных, известный каждому, кто работал в Институте. Здесь начиналось старое кладбище, заброшенное с тех пор, как открыли крематорий. Обширная территория кладбища прилегала к Институту, финансируемому щедрым хозяином.

Один из подручных Тёрнера пристально наблюдал за дорогой, а сам Тёрнер, к удивлению Стэйвертона, достал из кармана большой ключ и открыл им огромный замок, висящий на воротах. Тёрнер жестом пригласил Стэйвертона войти внутрь. Спустя несколько мгновений ворота за ними захлопнулись, и все вместе они зашагали по узкой кладбищенской тропинке. Надгробия заброшенных и заросших бурьяном могил постепенно терялись в сгустившемся сумраке. Пугающе возвышались высокие готические кресты, в зарослях виднелись искрошенные плиты надгробий, редкие кусты и деревья завершали картину жуткого места.

Тёрнер шел по центральной дорожке, под его ногами хрустел гравий, сквозь который уже пробивались буйные заросли сорняков.

— Зачем мы идем сюда? — наконец осмелился спросить Стэйвертон. Все это время подручные Тёрнера шли следом за ним как тюремщики, готовые поднять тревогу в любой момент, если Стэйвертон вздумает хотя бы остановиться. — Институт ведь в другой…

— Он здесь, — перебил его Тёрнер.

Они свернули на боковую дорожку.

— Он любит ночь и уединение, — добавил Тёрнер. — Вам не стоит его бояться.

Стэйвертон кивнул, но все, что он сейчас чувствовал, — это боль и мучения.

Тёрнер указал на массивное здание, частично скрытое кустами дикой ежевики. Похоже на мавзолей, приземистый и мрачный. Двойные колонны напоминали о прошлых веках, давно ушедших, как и его бывшие владельцы.

— Здесь…

У Стэйвертона не было выбора. Споткнувшись, он переступил через порог и с удивлением обнаружил внутри полоски света. Тёрнер с трудом захлопнул массивную деревянную дверь, оставляя снаружи в полумраке своих подручных. Он довел Стэйвертона до лестницы, подгнившие ступени которой уходили вниз. Снизу пробивался свет, необычный, как будто из иных времен.

Тёрнер кивнул, Стэйвертон нерешительно начал спускаться по ступенькам. Каменные арки поддерживали потолок, по обе стороны узкого прохода возвышались колонны. Стены были сложены из огромных каменных глыб. Их поверхность принимала пугающие очертания в желтом пламени факелов.

В дальнем конце этих катакомб Стэйвертон различил какую-то сгорбленную фигуру. Силуэт широкоплечего человека, склонившегося над чем-то, возможно над книгой. Тёрнер осторожно направился к странной фигуре, стараясь как можно тише ступать по каменному полу. Человек зашевелился, приподнял огромную голову и повернулся.

Стэйвертон понял, что это и есть хозяин Тёрнера. Когда человек обернулся, Стэйвертону пришлось схватиться за ближайший столб, чтобы не упасть. Ноги подкосились, а сердце было готово выскочить из груди.

Лицо, которое он увидел, было ужасным: мертвенно-бледное, почти серое, кожа казалась высохшей, как у мумии, глаза черные, словно провалы в ужасающую пустоту. Редкие пряди волос, спутанные и иссохшие, спадали на плечи. В сущности, это была голова трупа, двигающегося механически, как будто оживленного напоказ. Когда существо, как мысленно назвал его Стэйвертон, заговорило, он был глубоко потрясен и звучанием голоса, и манерой речи. Это был голос образованного, культурного человека, глубокий и мягкий, настолько не соответствовавший внешнему облику существа, что казалось, будто через эту отвратительную оболочку говорил кто-то другой.

— Вы — Даниэль Стэйвертон, — произнес незнакомец.

Он не поднялся и даже как будто сильнее сгорбился в своем кресле, так что его квадратные плечи оказались на уровне плеч Стэйвертона.

— Да… — Стэйвертон едва дышал.

— Вы в ужасе от того, как я выгляжу. Как, впрочем, и все остальные. Что ж, я живу с этим уже очень долгое время. Но если я расскажу вам, кто я, вы не будете меня бояться?

— Но… кто вы? — прошептал Стэйвертон.

— Тёрнер рассказал вам о Викторе Франкенштейне, не так ли? Я — его создание, его демон.

Существо начало рассказ о своей мучительной жизни, о том, как в арктических льдах за ним гнался его создатель, о бегстве на полюс.

— Я преследовал корабль Уолтона, пробираясь среди айсбергов. Стало ясно, что Франкенштейн вынужден прекратить свою безумную погоню за мной: силы его были исчерпаны. Уолтон взял его на борт и стал выхаживать день за днем. Я следил за ними. Ярость арктической стихии ничего не значила для меня. Я был выкован в первозданном пламени. Лед или огонь — мне было все равно! — Пустые, жуткие глаза существа подтверждали это лучше любых слов. — Они не знали обо мне. Я понял, что Франкенштейн больше не будет преследовать меня, неизвестно даже, выживет он или умрет. Я оставил их и отправился в сердце полярной пустыни, думая о том, что принесу себя в жертву на погребальном костре. Ах, но жизнь, какой бы она ни была невыносимой, какой бы ни представлялась пародией на саму себя, не так-то легко отпускает нас! Когда настал момент самоуничтожения, оказалось, что даже для такого омерзительного существа, как я, это так же противно, как и для вас. Огонь и холод не смогли одолеть меня.

Я бродил в холодной пустыне, среди бескрайних льдов, ни о ком и ни о чем не вспоминая. Моя душевная боль, горечь и отвращение к самому себе грызли меня как волки. Год за годом я носил в себе эти чувства, пока они не выцвели, жалкие обрывки былых переживаний, запрятанные глубоко в душе, безвольные и ничтожные. Все умерло внутри меня, все, кроме ненависти…

И тогда я вернулся.

— Из-за него? — осторожно спросил Стэйвертон.

— Да. Судьба связала нас так же крепко, как пуповина соединяет мать с младенцем. Я был ничем. Но Франкенштейн сотворил меня, вызвал к жизни.

— И вы нашли его?

— Нет. К тому времени, когда я разгадал и понял все детали, связанные с его жизнью после возвращения из Арктики, моего создателя, разумеется, уже не было в живых. И у меня есть все основания предполагать, что он стал жертвой Роберта Уолтона. Франкенштейн мертв. Но Уолтон жив. Он, как и я, обманул смерть и продолжает искусно маскироваться. Кто же сможет поверить в истинное положение вещей?

Стэйвертон покачал головой:

— Ученые однозначно осмеяли бы эту историю, если только… — Стэйвертон напряженно взглянул на существо, сидящее перед ним.

— Если только я не заявил бы о себе? — подхватило оно. Да, с моей помощью можно вывести Уолтона на чистую воду. Но я живу во тьме со дня моего возвращения. Я сделал своим домом кладбище, уединенное место вашего мира, где властвуют сумерки. И мои товарищи тоже принадлежат этому царству. Отбросы общества, отвергнутые им, как и я, они понимают меня и преданно мне служат. Время не имеет для меня значения, так же как и для Уолтона. Но сейчас я готов к встрече с ним, и он заплатит за все.

Стэйвертон вздрогнул — столько боли было в этих словах, как будто странное существо превратило свои страдания в грозное орудие возмездия.

— Хорошо, но при чем здесь я? Я не имею ничего общего с Уолтоном уже долгие годы.

— Вы, так же как и я, стремитесь к одиночеству. Вы живете один, без семьи, без родственников и друзей, затерявшись в глуши, оставив тот мир, который знал вас. Вы — призрак, Даниэль Стэйвертон, человеческая тень. Никто даже и не подозревает о том, что вы еще существуете. Но с вами осталось ваше искусство.

— Не знаю, так ли это…

— Вы нужны мне. И вы мне не откажете. Да и как бы вы могли? Вы так же сильно хотите увидеть падение Роберта Уолтона, как и я.

Стэйвертон и вправду не мог отказать. Конечно, его чувства с годами притупились, но Уолтон все еще мог разжечь в нем ненависть и гнев.

— Уолтон писал своей сестре, что я встретил смерть на погребальном костре и ликовал в агонии. Но меня не могут убить ни слова, ни чья-то сила. И Уолтону предстоит это узнать.

Но лишь после того, как Стэйвертон выбрался из каменного прибежища живого мертвеца, его охватил настоящий ужас. Оказавшись наверху, он жадно глотал свежий воздух и чувствовал, как волны страха накатывают одна за другой. Ночь обступала Стэйвертона, он обессиленно прислонился к стене напротив какого-то надгробия. За ним наблюдали вездесущий Тернер и его оборванные приятели.

— Видите, он существует, — сказал Тернер. — Ненависть создала его и заставляет жить. На свете нет ничего сильнее ненависти, доктор. Страх делает человека слабым, а ненависть — сильным. Помните об этом.

Стэйвертон кивнул. Он изо всех сил цеплялся за собственную ненависть, не позволяя отчаянному ужасу захлестнуть его.

Позже, глубокой ночью, они покинули кладбище, вновь залезли в фургон, и вскоре лесная чаща, темная и безмолвная, скрыла их в своих недрах. Тёрнер, по-видимому, хорошо знал дорогу, да и вся операция, как теперь понимал Стэйвертон, была спланирована почти с хирургической точностью.

Внезапно рядом с дорогой из мрака показалась высокая стена — граница Уолтонианского института, обнесенная колючей проволокой. Слишком много людей хотели получить от Института то, что причиталось им по закону: неудивительно, что к проволоке был подключен ток. Тёрнер свернул на узкую дорожку, где около стены уже был припаркован другой автомобиль. Из него вылезла гигантская фигура, и Стэйвертон осознал, каким чудовищно, неестественно огромным было это существо.

— Все необходимое вы найдете внутри, — сказал гигант, протягивая Стэйвертону кожаную сумку.

Она показалась Стэйвертону слишком тяжелой. Затем существо повернулось и молча наблюдало за тем, как подручные Тернера ловко собрали раздвижную лестницу и приставили ее к стене.

— Здесь же ток… — начал было Стэйвертон, но, увидев насмешливую гримасу Тёрнера, замолчал.

— Приготовьтесь двигаться быстро, док, вот и все, — сказал тот.

Тревога Стэйвертона переросла в ужас, когда существо потянулось к колючей проволоке и схватило ее обеими руками. Проволока зашипела, в воздух взлетели сверкающие искры, блеснула вспышка света, и повалил дым… Но существо просто разорвало провода, не чувствуя боли, позволяя своей плоти гореть и обугливаться. Используя свою чудовищную силу, гигант рвал один провод за другим. Наконец он выломал целую стойку, образовав в стене пролом, и тут же кинулся внутрь.

— Пошел! — рявкнул Тёрнер, и Стэйвертон неловко полез вверх по лестнице, едва удерживая сумку в руках.

Наверху запах горелого мяса стал невыносим, но Стэйвертон заставил себя перевалиться через стену. Кустарник с густым подлеском смягчил удар от падения. В тот же момент рядом приземлился Тёрнер с подручными, они мгновенно убрали лестницу и спрятали ее.

— Они знают, что мы здесь, — заметил Тёрнер, — но это не имеет значения.

Над ним возвышался его хозяин.

— В лесу, где полно сторожевых собак, будет сложнее. Держитесь вместе, особенно это касается вас, Стэйвертон.

Стэвертон отвернулся, чтобы не видеть его обугленных рук, но тут он снова испытал приступ паники: Тёрнер и его товарищи вытащили мачете с длинными лезвиями.

Едва они успели войти в лабиринт из деревьев, как послышался яростный лай. Прятаться или отступать было некуда. И вот уже через секунду, выскочив из зарослей папоротника, огромные черные звери накинулись на маленький отряд. Гигант быстрым движением схватил одну из собак и сдавил ее шею руками, прежде чем она успела вонзить в него свои зубы. В ночи раздался звук хрустнувших костей. Собака повалилась на бок и издохла.

Другие псы атаковали Тёрнера и его помощников, но те ловко орудовали смертоносными ножами, и результат не заставил себя ждать. Стэйвертон присел, прикрывшись сумкой, как будто она могла спрятать его. Вокруг рычали взбешенные звери, сверкали ножи и лилась кровь. Собак было не меньше дюжины, но через несколько минут ни одной из них не осталось в живых. Одного из подручных Тёрнера какая-то из них все-таки цапнула за руку, выхватив изрядный кусок плоти, но его товарищи быстро остановили кровь, перевязав рану куском ткани, оторванным от одной из курток.

Они продолжили движение по лесу в глубоком молчании, но Стэйвертон был уверен, что незримые наблюдатели следят за каждым их шагом. Наверняка здесь работала система телевизионного слежения.

Они прошли еще пару миль, приближаясь к корпусам Института, и хотя слышали вдалеке злобный лай, собаки больше не появлялись. Дойдя до стоянки перед входом в Институт, все присели, спрятавшись за кустами живой изгороди, и осмотрелись.

— Вы знаете это место, — обратилось к Стэйвертону существо. — Скажите, как проще всего проникнуть внутрь?

— Мы никогда туда не попадем, — пробормотал Стэйвертон. — Собаки — это только начало. Помнится, здесь всегда было много вооруженной охраны, целая армия. Да вот посмотрите!

Он указал на группу мужчин, появившихся из-за угла массивного здания: одетые в униформу, подняв автоматы, они рассыпались веером, окружая кусты. Лучи прожекторов засверкали над лесом и как ножами разрезали тьму, разыскивая непрошеных гостей. Институт был заполнен охраной.

Стэйвертон заметил, как безобразные черты существа исказило отчаяние.

— Я был глупцом, думая, что Уолтон не сможет защитить себя как следует! — пробормотало оно.

— Есть только один возможный путь, — неуверенно обратился к нему Стэйвертон. — Примерно в миле от Института, в самом конце сада, находится старая оранжерея. В зданиях вокруг нее есть подвалы, куда ведут подземные ходы, вырытые, еще когда эта часть Института была монастырем. Я слышал об этом, хотя сам никогда там не был.

— Ведите нас туда! — прохрипело существо.

Они подгоняли Стэйвертона, пробираясь через подлесок и петляя, как сбежавшие преступники, в то время как лучи прожекторов рыскали по лесу. Однако охранники, судя по всему, не горели желанием углубляться в темную чащу и оставались на гравийных дорожках вокруг центрального здания, уверенные в том, что на территории Института от них никто не уйдет. Постепенно Стэйвертон и его странные спутники пробрались в густую лесную тень, и лай собак стал затихать вдали. Правда, еще дважды злобные псы выскакивали из чащи, обнаружив беглецов, но и они были уничтожены так же быстро, как и другие собаки.

Стэйвертон вспомнил, что вокруг оранжереи находился газон с аккуратно подстриженными кустами, который поддерживался в безукоризненном состоянии. Ему потребовалось немного времени, чтобы разыскать теплицы и парники: Тёрнер с товарищами решили, что уже можно воспользоваться фонариками, не навлекая на себя опасности. В одной из теплиц, где царил удушливый запах плесени, за полусгнившей дверью оказались ступеньки, ведущие вниз.

— Я уверен, что это здесь, — сказал Стэйвертон.

У подножия лестницы виднелась еще одна дверь, запертая на большой висячий замок. Существо с легкостью сорвало его и толкнуло дверь плечом. За ней тянулся низкий каменный коридор. Всем пришлось пригнуться, чтобы пройти. Стэйвертон оказался прав: проход тянулся под землей чуть больше мили, постепенно спускаясь все глубже и глубже. Когда они одолели этот отрезок пути, дорогу им преградила еще одна дверь.

Существо приложило к ней ухо и прислушалось.

— Вы знаете, что находится за ней? — спросило оно у Стэйвертона.

— Другой подвал, а возможно, и лаборатория, — пожал плечами тот. — В Институте было много мест, куда мы не имели права совать свой нос. Мы знали только, что существовали помещения, находящиеся глубоко под Институтом. Один бог знает, что мог устроить здесь Уолтон.

— Эти помещения охраняются?

— Выше точно есть охрана, но здесь — вряд ли. Возможно, кроме Уолтона, никто вообще не знает, что здесь что-то есть.

Существо кивнуло, вынужденное сложиться почти вдвое, чтобы поместиться в туннеле. Обгоревшими руками гигант принялся выламывать дверь, как если бы совсем не испытывал боли. Древесина трещала, не поддаваясь, с потолка обрушивалась пыль, но в какой-то момент дверь сломалась. Толстые доски выскочили из пазов, чего и добивалось существо: в одно мгновение оно сорвало дверь с массивных петель.

Перед ними открылся короткий коридор, освещенный факелом. Он заканчивался ржавой старой решеткой. И снова существо пустило в ход свою, казалось, неисчерпаемую силу, разрывая в клочья ржавый металл как простую занавеску. За сломанной решеткой обнаружились пещеры, сводчатые катакомбы, образованные множеством колонн, — целый каменный лес, выросший под землей.

Когда беглецы смогли выбраться из туннеля, нервы Стэйвертона были напряжены до предела. Он вздрагивал от малейшего звука. Здесь же его окружили непонятные шорохи и таинственные голоса, и Стэйвертон с трудом сдержал крик ужаса. Невнятное бормотание слышалось справа, приглушенное карканье — слева, странные звуки множились, эхом отражаясь от каменных сводов… Стэйвертон вспомнил какие-то давно забытые и похороненные в глубинах сознания слухи, ходившие по Институту, связанные с давним и неблагополучным периодом институтской истории… Но ведь эти слухи были лишь мифами, над которыми нередко подшучивали коллеги Стэйвертона. Но теперь эти мрачные легенды становились реальностью, словно поднявшись из бездны.

В свете факелов отчетливо показались контуры приближающихся фигур. Стэйвертон в ужасе покачнулся. Существо и его подручные приготовились защищаться, как будто не обращая внимания на то, как пугающе выглядят появившиеся из тени.

На первый взгляд это были человеческие фигуры, но с каждой из них было что-то не в порядке. Будто все они пострадали в катастрофе или стали жертвами генетической дегенерации. Они стонали, когда на них падали потоки света. Казалось, лучи резали их подобно лезвиям бритвы. Десятки этих странных существ толпились в запертых камерах, некоторые даже были прикованы. Сейчас они пытались выломать замки клеток и избавиться от цепей, стеснявших их движения.

И снова Стэйвертон был потрясен, когда понял, что эти монстры не собираются их атаковать. Скорее, они хотели чего-то, протягивая со всех сторон лапы с длинными когтями, как у зверей, и змеиной чешуей…

— Еда, — вдруг сказал Тёрнер, и его грубые черты лица исказились от отвращения. — Они хотят есть.

В жутком свете факелов Стэйвертон разглядел профиль чудовища, поймав его взгляд, в котором сквозь провалы глаз виднелось почти пугающее сострадание. Только существо до конца понимало муки этих полулюдей-полуживотных, заточенных в подземном аду.

Чудовище резко развернулось к Стэйвертону, и жалость в его глазах сменилась яростным гневом.

— Вы знали об этом?

Стэйвертон затряс головой, как будто факелы ослепили его. Но поразило его, разумеется, само зрелище, которое освещало пламя.

— Эксперименты над продолжительностью жизни, разной продолжительностью!.. — в ужасе бормотал Стэйвертон. — Вот они, побочные продукты преступных деяний Уолтона! Отходы! Но ради всего святого, почему он оставил их в живых?!

Чудовище отвернулось от него и направилось прямо в толпу страшных существ. Неуязвимое и бесстрашное, оно начало разрывать цепи, выдергивая их из стен, отбрасывая прочь, освобождая тех несчастных, которых можно было освободить. Тёрнер жестом приказал Стэйвертону следовать за своим господином. Теперь стало совершенно очевидно, что нападать на них никто не собирается.

— Что теперь будет с ними? — обратился Стэйвертон к чудовищу.

— Они отыщут дорогу в лес.

— Но там же они… — «умрут», хотел было сказать Стэйвертон, но промолчал.

На самом деле, может, этим несчастным было бы лучше умереть, чем продолжать свое существование заключенными в этой вонючей дыре. Да, именно то, чего желало бы и само чудовище. Пусть умрут, отомстив за себя, прихватив с собой столько своих мучителей, сколько смогут.

Чудовище пересекло камеру. Несколько скрюченных фигур двинулось за ним по пятам, словно оно отдало им безмолвный приказ. Похожие на зомби, раздувшиеся, серые, как оконная замазка, они уставились своими мертвыми глазищами на чудовище, как собака смотрит на хозяина в ожидании команды.

Тёрнер снова подтолкнул Стэйвертона вперед, остальные следовали за ними. Густая масса бесформенных существ постепенно редела: многие из них потянулись к выходу, причем казалось, что они находят его по запаху. Словно эти несчастные были способны уловить дуновение ночной свежести, находясь за милю от поверхности земли.

Чудовище взломало следующую дверь, за которой оказалась вполне современная лестница. Тёрнер погасил огни, оставив только один факел, для того чтобы освещать путь.

Охраны здесь не оказалось, видимо, никто не считал это необходимым. Присоединившиеся к чудовищу существа не издавали ни звука, и случайная вспышка света объяснила Стэйвертону, почему они молчат, — у бедняг не было рта. Было слишком темно, чтобы рассмотреть, чем же извращенный научный ум Уолтона заменил эту часть тела.

Чудовище жестом подозвало к себе Стэйвертона:

— Вы должны знать путь отсюда. Найдите Уолтона.

Спорить было бессмысленно. Стэйвертон повиновался, зная, что сейчас они находятся внутри основного блока Института. Уолтон мог оказаться здесь с той же вероятностью, как и в любой другой части своих владений. Сделав несколько бесшумных шагов по ковру, они внезапно наткнулись на вооруженного охранника. Тёрнер отправил одного из своих подручных разобраться с ним. Охранник не успел защититься от стальной хватки невесть откуда взявшегося врага. Напарник Тёрнера подтащил ошарашенную жертву к своим товарищам.

— Где Уолтон? — нервно спросил у него Стэйвертон.

Охранник выпучил глаза от ужаса, когда увидел, с кем имеет дело.

— Он неподалеку. В одном из главных залов. Но…

Стэйвертон едва подавил приступ рвоты, когда чудовище задушило охранника одним движением своих обожженных рук и отбросило труп в сторону, как тряпичную куклу.

Они шли по коридорам до тех пор, пока Стэйвертон не узнал двери, ведущие в главный зал. Охранника, стоявшего у входа, мгновенно оглушили. Одна из дверных створок была приоткрыта. Из зала доносились голоса, там оживленно спорили о чем-то.

Чудовище подняло свою массивную голову, его глаза налились ледяной ненавистью.

— Это он! Уолтон здесь!

Чудовище обернулось к существам-зомби, следовавшим за ним. Хотя оно не произнесло ни слова, всем стало ясно, что новые подручные чудовища получили смертоносную команду. И вот один из них тяжело прошел вперед, с грохотом распахнул двери и ворвался в зал.

Стэйвертон услышал сначала крики, а затем оглушительную пальбу из автоматов. Его ноги подогнулись, и Стэйвертон сполз по стене, вжимаясь в нее как можно сильнее, накрытый волной животного ужаса. Вот рядом с ним рухнуло чье-то тело, сокрушенное взмахом гигантского кулака… Какие-то люди — хирурги, охранники и прочие — стремились вырваться из зала, куда, казалось, явились силы ада. Чудовище и его подручные, стоявшие у входа, уничтожали своих врагов с беспощадностью и мастерством коммандос.

Через какое-то время Стэйвертон почувствовал, что его, все еще сжимающего в руках сумку, поднимают на ноги и тащат в зал с высокими потолками. Несмотря на то что лицо Стэйвертона заливали слезы, он увидел, что побоище закончилось. Перед ним предстало поле битвы: среди сломанной мебели валялись мертвые и покалеченные тела. Четверо зомби были выведены из строя и лежали, подергиваясь, среди своих жертв, двое других стояли, напоминая роботов, у которых отключили ток.

В центре побоища чудовище сошлось в схватке с единственным из оставшихся в живых, оно схватило противника за рубашку и развернуло. К величайшему ужасу, Стэйвертон оказался лицом к лицу со своим бывшим работодателем.

— Я знаю вас, — Уолтон задыхался, — вы…

Стэйвертона охватил гнев. Гнев за то, что погибло все, чего он хотел в этой жизни, за свою отставку и за то, что Уолтон оказался так дьявольски жесток. Эта ярость вытеснила все остальные чувства, и Стэйвертон сказал:

— Я был лучшим из всех, кто у вас был, Уолтон!

Существо крепче сжало плечо Уолтона.

— Если он не знал этого тогда, — заметило оно, — то скоро сможет убедиться в правоте ваших слов. Откройте сумку. Пора приступать к работе.

Роберт Уолтон выглянул из высокого окна, внимательно изучая группу людей, садившихся в черные машины, которые вот-вот должны были отъехать от стен Института. Его холодные глаза не выражали никаких эмоций. Удовлетворенный тем, что кортеж машин, везущих журналистов с их бойкими репортажами к Вестминстеру, скоро поглотит лес, Уолтон отвернулся от окна. Его движения казались слегка скованными, как будто он только что начал приходить в себя после незначительной аварии. Холодные глаза Уолтона встретились с настороженным взглядом Стэйвертона.

— У нас есть еще немного времени, — сказал Уолтон своим глубоким, мягким голосом. — Мой дорогой друг, вы, должно быть, совершенно измучены. Еще бы — такая сложнейшая операция. Но в ближайшее время вас ждет отдых, как, впрочем, и все, чего вы только пожелаете.

Стэйвертон с усилием выпрямился. Он выглядел так, как будто провел без сна несколько дней, — с посеревшим лицом и запавшими глазами.

— Пойдемте, — внезапно сказал Уолтон. — Давайте поскорее покончим с этим злосчастным делом.

Выйдя из кабинета, они прошли мимо двух вооруженных охранников, которые, казалось, смотрели на них слегка напряженно. Уолтон мягко заговорил с ними, его слова звучали успокаивающе, порядок был восстановлен, побоище объяснялось чрезвычайными обстоятельствами, кое о чем он предпочел умолчать… Затем Уолтон жестом пригласил Стэйвертона следовать за ним.

Они спустились в самое сердце Института. Охрана здесь отсутствовала, но дверь у подножия старой лестницы была надежно заперта. Уолтон достал из кармана ключ, открыл замок, кивнул, призывая Стэйвертона войти внутрь. Стэйвертон быстро и безропотно пересек порог страшной комнаты.

Ее освещали свисающие с потолка лампы. Почти пустая сейчас, лишенная своих жутких обитателей, комната была предоставлена в распоряжение одного-единственного пациента, растянувшегося на щите, похожем на надгробную плиту. Белая простыня покрывала человеческую фигуру целиком, оставляя открытым только лицо.

Уолтон склонил голову набок, и его глаза засияли.

— Ах, мы выбрали идеальный момент, чтобы навестить вас! — проворковал он.

Фигура зашевелилась, огромная, уродливая, с обезображенным лицом и спутанными свисающими волосами… Человек попытался сесть, но это ему не удалось.

— Пройдет некоторое время, прежде чем вы сможете двигаться, — заметил Уолтон. — Но вы научитесь.

Стэйвертон выглядел мрачным, ему казалось, что он наблюдает за ребенком, который мучит искалеченного паука.

— Я поздравляю вас, Стэйвертон! — Уолтон обернулся к нему. — Ваша работа, ваше… хм… изделие превосходно! Я бы даже сказал, уникально. Уверен, что наш новый друг согласится с нами. Скажите, как вам мое первое выступление?

Глаза существа, лежащего на щите, уставились на Уолтона со страхом и отвращением.

— Безупречно, — вздохнул Стэйвертон. — Никто не сможет этого понять. Никто никогда не узнает и не догадается. Вы стали Робертом Уолтоном. Вы получили его холодное равнодушие, его цинизм, его бессердечие. Все это вы освоили гораздо быстрее, чем новое тело.

Уолтон взглянул на распростертую фигуру:

— Да, это будет не так легко забыть! Все эти чудовищные формы, уродство, ограничения, лишения… Но вы, тот, кто был Робертом Уолтоном, — добавило существо, наклоняясь к глазам безмолвной фигуры и заглядывая в них, — имеете в своем распоряжении достаточно много времени, чтобы научиться управлять всем этим. Много-много времени… Практически вечность. А разве не об этом вы всегда мечтали?