Франкенштейн: Антология (2012)

Питер Тримейн — один из псевдонимов историка и знатока кельтской культуры Питера Берресфорда Эллиса, под которым он опубликовал более двадцати пяти книг в жанрах хоррор, фэнтези и детектив. В его романе «Отпущение убийством» («Absolution by Murder») действие происходит в седьмом веке, главная героиня-сыщик — сестра Фиделъма, ирландская жрица и по совместительству «dalaigh» — адвокат ирландского суда Бреон. Фиделъма также фигурировала в полудюжине рассказов, изданных по обе стороны Атлантики.

«Собака Франкенштейна» — первая из опубликованных (издательством «Mills & Boon» в августе 1977 года) работ Тримейна, однако не первая из написанных им. Первый роман автора «Дракула нерожденный» («Dracula Unborn»), известный также под названием «Право крови» («Bloodright»), был напечатан в «Corgi» тремя месяцами позже. События разворачиваются в Корнуолле, любимой писателем местности, которой он обязан своим псевдонимом. Тримейн (корнийское «tre» — означает селение, «таупе/таеп» — камень) — название небольшого поселения севернее Пензанса, в котором, по словам автора, расположен лучший в Корнуолле итальянский ресторан.

В нижеследующей повести читатель переносится в вымышленное селение Босбрадо на диком северном побережье Корнуолла за бесплодными бодминскими пустошами. Сочетающий в себе черты нескольких реальных мест, Босбрадо, с его живописной таверной «Морворен» («Русалка»), изображен Тримейном и в романах «Ее месть» («The Vengeance of She», 1977) и «Морго воскресает!» («The Morgow Rises!», 1982), а также в рассказе «Голодная трава» («The Hungry Grass»).

Глава первая

Человек бежал по темной равнине, бежал, спасая свою жизнь. Темные грозовые облака неслись к западу по ночному небу с бледным кругом луны. Они летели все быстрее, сгущались, и ветер хлестал верхушки деревьев. Далеко внизу восточный горизонт выплюнул молнию, и в воздухе разнеслись раскаты грома. Ливень прерывисто хлестал по земле.

Вдали человек слышал низкий унылый вой гончей, выслеживающей дичь.

На мгновение он припал к мокрому гранитному валуну, задержался, хватая ртом воздух и пережидая ужасную боль в боку.

Человек был немолод, костюм его был сшит хорошим портным, но теперь изорвался и выпачкался в грязи. Из большой ссадины на лбу текла кровь, волосы слиплись от дождя и грязи. Круглые выпученные глаза блестели на мертвенно-бледном лице, он жадно дышал открытым в испуге ртом.

Его слух вновь уловил унылый вой. На этот раз близко, очень близко.

Человек, всхлипнув, повернулся и побежал по бесприютной ночной пустоши. Он не знал, куда бежит, но должен был бежать, спасаться, надеяться.

Перед ним черным жестким силуэтом встал холм. На вершине он увидел огромный монолит — памятник былых веков и племен. Огромные гранитные менгиры хранили память о религии древних. Человек, не задумываясь, начал взбираться по склону, задыхаясь от ужаса и всхлипывая. Сердце безумно колотилось у него в груди.

Шипы терновника и утесника рвали одежду, царапали лицо и руки. Он их не замечал. Он, временами падая на четвереньки, вскарабкался к вершине и вбежал в залитый луной круг камней.

Он упал ничком на черный менгир, рухнувший набок и лежавший теперь, подобно алтарю, в кругу камней.

Несколько секунд он глубоко дышал, успокаивая срывающееся дыхание. Когда хрип в легких стих, он вслушался.

Низкое рычание заставило его молниеносно обернуться. Даже в самых ужасных кошмарах, порожденных лихорадкой, не мог он вообразить зверя, какой выдвинулся теперь в лунный круг и остановился, сверкая зловещими красными глазами. Это была собака. Нет — злобная пародия на собаку величиной со льва и черная, как гагат. В глазницах пылали раскаленные докрасна угли. По оскаленным белым клыкам стекала слюна, окрашенная кровью. Человек застыл, пораженный ужасом, а зверь задрал морду вверх и издал низкий унылый вой.

Потом прыгнул вперед, и мощные челюсти сомкнулись.

Глава вторая

По темной дороге через пустоши мчалась, гремя и опасно раскачиваясь, карета, влекомая четверкой крепких лошадей. Лошади вытягивали шеи и в лад топали копытами, подстегиваемые криками возницы и жалящими хлопками кнута над прижатыми ушами. Они закатывали в ужасе глаза, на удилах смутно белела пена.

Временами вспышка молнии выхватывала черно-белый оттиск дороги, и потом карета снова погружалась во тьму. Толстые свечи в штормовых фонарях на ее бортах давали мало света и не освещали вознице пустынную дорогу. Выезжая на обочину, карета кренилась, угрожая перевернуться, подвернувшийся под колесо камень подбрасывал ее в воздух.

— Клянусь, этот дурень нас вывернет, — выдохнул молодой человек — один из двух пассажиров кареты. Его спутница, бледная девушка, невольно вскрикнула, когда карета вдруг дернулась и, казалось, совсем сошла с дороги.

— Сэр, умоляю вас, — пролепетала она, — попросите возницу придержать лошадей, потому что, боюсь, если он будет так гнать, со мной случится обморок.

Молодой человек озабоченно наклонился к ней. Он жалел, что в темноте не видит лица спутницы. Он увидел девушку, только когда она поднялась в почтовую карету «Бодминский скороход» на почтовой станции в Бодмине, а с тех пор она сидела в темном углу и почти не заговаривала. Если голос что-то значит, она была молода и хороша собой.

— Мадам, я врач. Доктор Брайан Шоу к вашим услугам. Вы нездоровы? — с профессиональной заботой осведомился он.

Девушка крепко вцепилась в ремни на стенке кареты и отозвалась тихим, усталым голосом:

— Я, сэр, была совершенно здорова, когда мы выезжали из Бодмина. Но этот человек гонит, словно спасается от фурий ада, и мне неспокойно. Поэтому прошу вас, сэр, попросите его ехать помедленнее.

Брайан Шоу встал, тщательно сохраняя равновесие, и, одной рукой придерживаясь за ремень, другой откинул клапан в крыше кареты, позволявший пассажирам сообщаться с кучером.

— Эй, вы, там, помедленнее! — крикнул он.

Его голос утонул в грохоте колес и лошадиных подков по камням.

Молодой человек решительно застучал по крыше:

— Кучер, вы меня слышите? Помедленнее!

В этот момент карета наклонилась на повороте и резко выправилась. Брайана сбросило на пол. Удар головой о дверцу кареты на миг оглушил его. Девушка негромко вскрикнула и, одной рукой ухватившись за ремень, склонилась вперед. Молодой человек ощутил аромат ее духов.

— Вы целы, сэр?

Брайан с сомнением покачал головой:

— Кажется, да, мадам. Но сумасшедшего возницу за это благодарить не приходится. Боже мой, он, верно, пьян! Я его остановлю.

Девушка прижала кулачок к губам, сдерживая испуганный крик, когда юноша распахнул дверцу кареты и выбрался на железную ступень снаружи.

— Осторожнее, сэр!

Молодой человек не ответил, а может быть, и не услышал ее. Стиснув зубы, он подтянулся наверх, схватившись за перильца на крыше, придерживающие багаж пассажиров. Затем, поставив ногу на край окна, вскочил на крышу и секунду-другую лежал, растянувшись среди багажа. Отдышавшись, он спрыгнул на козлы и оказался рядом с краснолицым кучером.

Тот от испуга издал неясный возглас и заслонился кнутом. Брайан вырвал кнут из его руки и перехватил вожжи, провисшие в пальцах обмякшего возницы. Пришлось налечь всем телом, чтобы сдержать четверку крепких лошадей и заставить их остановиться, фыркая и поводя мокрыми от пота боками.

Кучер сидел ссутулившись, словно обессилев после бешеной скачки.

Брайан обратил на него суровый взгляд.

— Вы что это, — строго спросил он, — убить нас задумали?

Тот пробормотал что-то оставшееся непонятным для Брайана, засунул руку под плащ и, вытащив бутыль, откупорил и приложился к горлышку.

Брайан презрительно фыркнул:

— Так я и думал. Пьян. Ну, уверяю вас, друг мой, вашим нанимателям об этом станет известно. Вы понимаете, что насмерть напугали молодую леди? Вы понимаете, что она больна от вашей адской гонки?

— Лучше болеть, лучше жить да болеть, молодой сэр, — забубнил кучер, вытирая губы мозолистой ладонью. — Бывают вещи и похуже.

Брайан пристально всмотрелся в его лицо:

— О чем это вы?

— Вы ведь нездешний, сэр? Вы из-за Тамара, а? А, знаем мы это. Вы теперь в Корнуолле, сэр. На бодминских пустошах, а через пустоши ночью не ездят. Мало ли что встретишь на пустошах ночью.

Молодой врач рассмеялся:

— Что за суеверная чушь, друг мой? Много ли вы отхлебнули из этой бутылки?

— Всего капельку, молодой сэр. Всего капельку. И не суеверия это, я вам скажу. Дорога на Босбрадо дикая, пустынная, и нехорошо оказаться на ней ночью… особенно в эту ночь.

Возница вздрогнул.

— Почему именно в эту ночь? — заинтересовался Брайан.

— Да ведь как же, сэр? — удивился кучер. — Нынче последний день октября… вы нешто забыли, что это за ночь? Канун Дня Всех Святых, когда зло выходит в мир, духи и призраки мстят живым.

Возница дико повел глазами и снова приложился к бутылке.

Брайан выхватил у него бутыль, забросил в темноту и обругал пьяным дурнем.

Как раз на эту минуту выпало затишье грозы, слышался только тихий плеск дождя. И как будто откуда-то неподалеку донесся протяжный собачий лай. Вспышка молнии и удар грома оборвали звук.

Кучер склонился к Брайану, крепко ухватил молодого человека за рукав:

— Слышали, сэр? Слышали? Гончая ада, сэр! Говорю вам, гончая ада! Пес старика Трегейгла.

Брайан с удивлением заметил, что возница весь трясется от страха.

— Послушайте, друг мой, если бы вы больше думали о деле и меньше — о выпивке, гончие ада, да и все прочие, вас не беспокоили бы.

— Ах-а, — кучер раскачивался на козлах, обхватив себя руками, — вы, нездешние, все такие, смеетесь над тем, чего не понимаете. А вот гляньте-ка туда, сэр, гляньте!

Брайан взглянул в сторону, куда указывал трясущимся пальцем возница. Ночь скрывала от взглядов равнину болотистых пустошей. Временами вспышка молнии выхватывала из темноты черные на фоне осветившегося неба верхушки деревьев и как будто скалистые вершины.

— Я не знал, что в Корнуолле есть горы.

Кучер сплюнул:

— Эт не горы, сэр. Эт холмы… Грубый Тор, Бурый Вилли… Не горы они. Нет, сэр, за ними. Там озеро Дормази, сэр.

— Озеро Дормази?

— Ага, пруд с черной водой примерно с милю по берегу, сэр. Там старик Дэн Трегейгл, минуй нас! Там стережет гончая ада!

Брайан устало вздохнул:

— Что за Трегейгл?

— Он дворецкий старого лорда Робартса, — хрипло зашептал бледный как луна возница. — Это давно было, во времена Карла Второго. Джен Трегейгл был дурной человек, суетный и безбожный. Говорят, он продал душу дьяволу. После смерти попал бы в огнь вечный, да он при жизни сделал одно доброе дело, и за то ему позволено коротать вечность, вычерпывая Дормази дырявой ракушкой от улитки. А только дьявол поклялся заполучить душу старика и все охотится за ним по равнине с адской гончей.

Кучер сжался от страха, вновь услышав в ночи одинокий вой собаки.

— Слышали, молодой сэр? Слышали?!

Брайан рассмеялся и вернул кучеру вожжи и кнут.

— Послушайте, — сдержанно заговорил он, — может, я и нездешний, но на такие сказки меня не купишь, хоть они и забавны. Мне рассказывали, что фольклор Корнуолла интересен, но пока он меня не слишком впечатляет.

Он сурово взглянул на возницу:

— Далее, я устал, а молодая леди из-за вашей скачки плохо себя чувствует. Так что берите поводья и пускайте коней неторопливой ровной рысью. Только смотрите, ровной! И если вы хоть раз пустите их вскачь, я вылезу и вас самого погоняю кнутом по равнине! Я понятно говорю, дружище? Ну, трогай, мы хотим попасть в Босбрадо до полуночи.

Кучер принял поводья и откинулся назад, бормоча что-то себе под нос.

Брайан слез вниз и вернулся в карету.

— Вам лучше, мадам? — осведомился он.

Девушка наклонила головку:

— Благодаря вашему вмешательству, сэр.

Когда кучер медленно тронул лошадей, снова послышался собачий лай. На этот раз он прозвучал совсем близко, и Брайан, высунувшись в окно кареты, с любопытством вгляделся в темноту.

На мгновение он готов был поклясться, что видел у дороги позади кареты что-то большое и темное. Наверняка не бродячая собака — гораздо больше. Но когда вспышка молнии осветила дорогу, Брайан убедился, что она пуста. Или ему померещилось, или молния играла шутки с тенями.

Глава третья

Когда «Бодминский скороход» продолжил путь по каменистой дороге через пустоши, ветер яростно набросился с юго-востока, застонал над неприступными холмами, между выщербленными валунами и монолитами, испещрившими болота. Он же разогнал низкие грозовые тучи, и вскоре над пустошами вольно засияла яркая луна. Ее призрачный свет проник в полумрак кареты, и Брайан Шоу с удовольствием заметил, что верно оценил свою попутчицу. Она в самом деле была хороша.

Под темным капюшоном дорожного плаща он разглядел бледное личико сердечком с прямым носом и нежными алыми губками, с ямочками, выдававшими наклонность к улыбке. Цвет больших серьезных глаз трудно было разобрать, но они должны были оказаться серыми или зелеными.

— В Босбрадо ваш дом? — осведомился Брайан, желая рассеять повисшее между ними неловкое молчание.

— Я там родилась и живу с отцом, — ответила девушка и добавила, как будто припомнила: — Меня зовут Элен Треваскис.

— Треваскис? — обрадовался Брайн. — Ваш отец, случайно, не доктор Талбот Треваскис?

Девушка удивленно подняла брови:

— Он, сэр. Так вы знакомы с отцом?

— Мы не встречались, но я его новый партнер по медицинской практике.

Девушка в замешательстве прикусила губу, разглядывая красивого, щеголеватого молодого человека.

— Я знаю, что отец нашел партнера… из Лондона, кажется, но думала, это почтенный пожилой джентльмен, знакомый отцу со студенческих лет.

Брайан улыбнулся, качая головой:

— С доктором Треваскисом учился мой отец, тоже врач. Но он больше не практикует. Получив степень, я несколько лет работал в госпитале Сен-Люк в Лондоне, но мне нужен был опыт врача общей практики в провинции. Тогда мой отец написал доктору Треваскису по поводу партнерства, и он чрезвычайно любезно дал согласие.

Девушка послала Брайану быструю застенчивую улыбку:

— Босбрадо — неподходящее место для молодого честолюбивого врача, доктор Шоу. Там так мало светской жизни. Право, там очень скучно.

— Не могу поверить, ведь там живете вы! — горячо воскликнул Брайан.

Щеки девушки покраснели, но она охотно улыбнулась в ответ:

— Вы найдете его очень тихим после огромного Лондона, предупреждаю вас.

— Мисс Треваскис, — твердо возразил Брайан, — я намерен два года заниматься общей практикой в провинции с целью наблюдать и изучать болезни сельского населения. Однако, когда я приобрету этот опыт, я честолюбиво намереваюсь вернуться в Лондон и поступить в штат госпиталя для занятия научными исследованиями.

Они продолжали беседу, а карета тем временем свернула на дорогу в темный высокий лес, потом миновала открытый отрезок пути вдоль обрыва. В ноздри им ударил соленый запах моря, снизу донеслись ритмичные удары волн прибоя.

— Подъезжаем, — сказала девушка.

И в самом деле, через несколько минут почтовая карета застучала по улице городка. Возница натянул вожжи, остановив лошадей, и без нужды выкрикнул:

— Босбрадо! Босбрадо!

Босбрадо оказался маленьким поселком, растянувшимся вдоль неровного обрыва в четырехстах футах над морем, на северном побережье Корнуолла. От теснившихся друг к другу каменных домиков тропинка спускалась к маленькой бухте — крошечной гавани среди неприступных гранитных утесов береговой линии. В бухте протянулись старые причалы, а несколько рыбацких домишек упрямо цеплялись за склон вдоль вившейся по опасной круче тропы. Рядом падал в воды бухты небольшой ручей.

Кучер выбрал место для остановки у таверны — низкого обветшавшего здания, не слишком отличавшегося от жилых домов, только, конечно, гораздо больше. Деревянная вывеска над дверью изображала русалку, и под ней старинными буквами было выведено «Морворен». Впоследствии Брайан Шоу узнал от хозяина, что это корнийское слово обозначает морскую деву. Гостиница еще помнила те времена, когда на старом языке говорили от Полуострова до Тамара.

Выскочив из кареты первым, чтобы подать руку Элен, Брайан увидел на площади мерцающие огни и услышал пение. Казалось, все жители городка собрались у двух больших костров, выбрасывавших искры в темно-синее ночное небо.

— Что происходит? — обратился он к хозяину таверны, снимавшему его сундук с крыши кареты.

— Да ведь как же, сэр, — канун Дня Всех Святых! Деревенские разводят костры и поют, отгоняют злых духов. Сегодня такая ночь, когда всяческая нечисть бродит по земле и подстерегает неосторожных.

Брайан снисходительно усмехнулся и протянул руку выбиравшейся из кареты Элен Треваскис.

Он заметил, что при виде молодой девушки лицо хозяина свело беспокойством. Крупный мужчина неуклюже шагнул вперед и коснулся лба скрюченным пальцем:

— Ах, мисс Элен… а мы не ждали вас из Бодмина до конца недели.

Элен улыбнулась:

— Здравствуйте, Ноалль. Я вернулась пораньше. В Бодмине такая скука! Вы занесете мой саквояж? Красный, кожаный.

Трактирщик Ноалль открыл рот, собираясь что-то сказать, но, передумав, прикусил губу и занялся багажом… Брайан догадался, что у него есть что сказать девушке, вот только он не знает, как подступиться к делу. Его взгляд обратился к Элен, пребывавшей в блаженном неведении.

— Вы надолго к нам, сэр? — спросил, вернувшись с саквояжем девушки, хозяин.

Девушка ответила за него:

— Ох, Ноалль, это доктор Брайан Шоу из Лондона. Он новый партнер моего отца и будет жить у нас.

Краснолицый трактирщик бросил на Брайана недоверчивый взгляд и неохотно кивнул.

— Где мой отец, Ноалль? — продолжала Элен. — Я думала, он встретит карету, я дала ему знать, что возвращаюсь.

Трактирщик понурился и неловко переступал с ноги на ногу.

Элен нахмурилась:

— Что такое, Ноалль? Вы что-то хотите мне сказать?

— Мисс Элен… — начал тот, запнулся и прикусил губу, словно искал подходящих слов. — Такое дело, мисс Элен… доктор Треваскис…

— Отец! Что с ним?

— Он пропал. Уже два дня, как его нет.

Девушка побелела, пошатнулась и упала бы, не подхвати ее вовремя Брайан.

Элен Треваскис сидела перед гудящим камином в гостинице «Морворен» и пила подогретое вино.

— Теперь мне гораздо лучше.

Встревоженный Брайан увидел на ее губах легкую улыбку. И в самом деле, краска вернулась на ее бледные щеки, и голубые глаза, оттененные рыжими волосами, заблестели.

— Вы едва не упали в обморок, — укоризненно сказал он.

— Мне очень жаль, мисс Элен, — виновато проговорил трактирщик Ноалль. — Я старался сказать помягче, да не сумел…

— Все хорошо, Ноалль. Но расскажите мне, что случилось.

Тот почесал за ухом:

— Ну, это было позавчера. Доктор, ваш отец, пошел на обход около полудня. Мне говорили, что в последний раз его видели над обрывом по пути к Брека, к дому иностранца. Когда он к вечеру не вернулся, миссис Тревитик пришла сюда спросить, нет ли его здесь.

— Его искали? — вмешался Брайан.

Краснолицый хозяин потупил взгляд и передернул плечами:

— Был канун Дня Всех Святых, а вы же знаете, какой здесь обычай. Даже рыбаки в этот день в море не выходят. Не к добру оказаться слишком далеко от деревни.

— Проклятие! — воскликнул пораженный Брайан. — А если с ним случилось несчастье и он лежит раненый на пустошах?

— Тогда помоги ему Бог, — отозвался трактирщик.

Элен побледнела от гнева:

— Что я слышу, Ноалль? Верно ли я поняла, что никто не пытался отыскать отца?

— Мисс Элен, вы местная, вы здесь родились… вы знаете нашу деревенскую веру, обычай… знаете, что значит бродить по болотам в такой день?

— Не могу поверить, что вы оставите человека умирать! — воскликнул Брайан.

— Если он уже не умер, — огрызнулся трактирщик и тут же извинился: — Прошу прощения, мисс Элен, но лучше смотреть фактам в лицо.

Элен подавила подступившие к горлу рыдания:

— Не верю, что его оставят умирать, Ноалль. Отец двадцать пять лет прожил в Босбрадо, у скольких он принимал роды, скольких лечил, спасал жизни… и вот как ему отплатили!

— Позвольте мне сейчас же организовать поиски, — вызвался Брайан.

— Нет!

Они обернулись на хриплый голос. Говорил мужчина с обветренным докрасна лицом и копной седых волос. Коренастый, одетый во все черное, он стоял в открытых дверях таверны.

— Я сказал «нет», — повторил он, входя и закрывая дверь.

— А кто вы такой, сэр, что берете на себя смелость распоряжаться? — резко спросил Брайан.

— Брат Вилли Карев, глава нашей Христовой общины, сэр, — ответил тот, — и я воистину боюсь за бессмертные души. Ответственность за них наделяет меня правом приказывать. Ни один житель деревни ни в коем случае не ступит за околицу до завтрашнего утра.

— Значит, пусть человек пропадает где-нибудь в болоте, раз вы слишком трусливы, чтобы его спасти? — презрительно оскалился Брайан.

Глаза священника вспыхнули.

— Трусливы? Нет. Но мы добрые христиане и боимся дьявола и всех его деяний. Эта ночь — древний пир мертвых, когда души навещают свои прежние жилища, когда опасно покидать пределы деревни, потому что мертвые охотятся на живых и, стоит утратить осторожность, отсылают вопящую душу прямо в ад. Люди, как видите, жгут костры, поддерживают огонь от заката до рассвета, защищаясь от дьяволов, рыщущих в ночи в поисках добычи.

Священник повернулся к Элен:

— Я воистину сожалею о нашей потере. Ваш отец был хороший человек, христианин. Дай бог, чтобы утром мы сумели помочь ему.

Элен отвернулась. Священник пожал плечами и вышел. Только тогда девушка разразилась рыданиями.

Брайан взял ее за локоть:

— Я попробую поискать, если эти трусы укажут, куда идти.

Содрогаясь от плача, девушка отчаянно замотала головой:

— Вы здесь чужой, Брайан. Что вы сделаете один в темноте, не зная опасных мест?

Она впервые назвала его просто по имени.

— Но это лучше, чем сидеть без надежды, в бездействии, — настаивал он.

— Нет. Лучше будет дождаться рассвета. Тогда мы, может быть, убедим деревенских нам помочь.

— Этих трусов? — презрительно отозвался Брайан.

— Наверно, их можно понять, Брайан, — с грустью ответила девушка. — Мы, корнуолльцы, странный и суеверный народ. Мы живем слишком близко к природе, к стихиям, к ветру, морю и земле. Поэтому мы суеверны. Мы храним старые мифы, древний фольклор и веру, родившуюся за тысячи лет до Христа. Может быть, мы так и не стали христианами, вопреки всем напыщенным фразам. И потому мы неохотно открываем сердца людям из-за Тамара, нездешним, как мы их называем. Давайте подождем до утра.

Она взяла Брайана за руку:

— Пойдемте в дом отца. Я достаточно окрепла.

Она позволила Брайану проводить себя от таверны по улице, полной отчаянно веселящихся, пляшущих у костров селян, к дому Треваскиса, стоявшему на краю деревни. На властный стук Брайана открыла заплаканная пожилая служанка, всхлипнувшая при виде Элен:

— Ох, мисс Элен, ягненочек мой милый!

Обняв девушку, она увлекла ее в дом.

Тогда Элен, уже не сдерживаясь, разрыдалась на щедрой груди миссис Тревитик. Домоправительница, а таково было ее звание, кудахтавшая как наседка над цыпленком, отвела девушку наверх в спальню. Брайан расположился у очага ждать ее возвращения.

Нерешительный кашель заставил его оглянуться. В дверях мялся худой пожилой мужчина.

— Доброго вечера, сэр. Я Тревитик, муж здешней домоправительницы. Я так понял, вы мисс Элен домой провожали, сэр.

— Совершенно верно, Тревитик, — ответил Брайан. — Я доктор Шоу, новый партнер доктора Треваскиса.

Старик насупился:

— О! Да, доктор вас ждал.

— Хорошо. Кажется, я должен был жить в этом доме?

— Да, сэр… э-э… доктор. Жена вам комнату приготовила, только проветрить надо.

— Хорошо. А теперь не могли бы вы что-нибудь рассказать об этой постыдной истории с исчезновением доктора?

— Боюсь, его уже нет в живых, доктор. Брайан прищурился:

— Это почему же, Тревитик?

— Его последний раз видели, когда он шел вдоль обрыва к дому иностранца.

— Иностранца?

Тем же странным тоном упоминал «иностранца» Ноалль. Тревитик кивнул:

— Там, говорят, странные дела творятся.

— Странные дела? Кто это говорит? И что за иностранец?

Глаза Тревитика забегали.

— Иностранец? Да он…

— Тревитик!

Тощий старик подскочил и виновато обернулся к вошедшей в комнату толстухе-жене.

— Я… я хотел… — забормотал он.

— Знаю, чего ты хотел, — оборвала его жена. — Тебя дела ждут, Тревитик. Ступай займись.

Мужчина чуть слышно вздохнул и, не взглянув больше на Брайана, покинул комнату.

Миссис Тревитик проводила его стальным взглядом.

— А теперь, сэр…

В ее голосе слышался вызов.

— А теперь, миссис Тревитик, как я объяснил вашему мужу, я доктор Шоу, новый партнер доктора Треваскиса. Полагаю, вы меня ждали.

Женщина прикусила губу:

— Понятно… — Она расправила плечи, словно оправляясь от пропущенного удара, и признала: — Доктор Треваскис вас ждал. Если вы не против пройти со мной, я покажу вам вашу комнату, сэр.

— Как мисс Треваскис?

— Ночной сон пойдет ей на пользу.

Взяв свечу, она проводила Брайана наверх, в маленькую спальню. Было холодно, но домоправительница подошла к камину с уже уложенными дровами, и через несколько минут в очаге заплясало яркое пламя.

— Я скоро вернусь, сэр, принесу грелки в постель. Что-нибудь еще?

— Вы могли бы объяснить, почему все смотрят на меня так подозрительно?

Миссис Тревитик громко фыркнула:

— Подозрительно, сэр? Вы в Корнуолле. Мы здесь неохотно принимаем чужаков с их обычаями. Ничего хорошего мы от них не видели. Не могу понять, отчего было доктору Треваскису не шить доброго корнуолльца вместо нездешнего.

Она вылетела из спальни, оставив Брайана размышлять над странностями своего прибытия в Босбрадо.

Глава четвертая

На следующее утро Брайан поднялся до рассвета и, умывшись и одевшись, спустился вниз, пока все еще спали.

Улица была пуста и замусорена остатками вчерашнего пиршества. Брайан заметил, что все ставни и двери домов крепко закрыты. Только бродячая собака рылась в куче объедков.

Пожав плечами, он повернул обратно к дому Треваскисов, пройдя мимо церкви с квадратной башенкой и домиком викария, и уже открывал ворота, когда его окликнули:

— Доброго утра!

Обернувшись, он увидел мужчину среднего роста, который покрасневшими глазами разглядывал его из садика викария. Строгий костюм выдавал в нем духовное лицо, а судя по помятому виду, мужчина не спал всю ночь.

— Доброе утро, мистер?.. — ответил на приветствие Брайан.

— Пенкарро, сэр, Саймон Пенкарро. Я пастырь Христовых овец этого селения, сэр.

Брайан нахмурил брови:

— Простите, мистер Пенкарро, но я думал, брат Вилли Карев…

Пастор рассмеялся, не дослушав:

— Я, сэр, викарий англиканской церкви, вот этой. — Он махнул рукой на церковное здание. — Но, сэр, кто говорит: корнуоллец, говорит: последователь Джона и Чарльза Уэсли. Весь простой народ — методисты, все до одного. Моя паства состоит всего из трех душ, сэр. А вы не методист?

Брайан представился и пожал вялую ладонь пастора.

— Добро пожаловать в мой бедный приход, сэр, добро пожаловать.

— Почему церковь оставляет вас здесь, мистер Пенкарро, если вам некому проповедовать? — поинтересовался Брайан.

— Почему? О, заходите, выпейте со мной вина. Слишком рано? Точно нет, сэр? Немного вина на пользу чреву, гласит Добрая Книга. Нет? Вас не соблазнить. Ну что ж. Так о чем это я?

— Вы собирались рассказать, почему остаетесь здесь, если у вас нет паствы, — с улыбкой напомнил Брайан.

— А, в самом деле. Видите ли, сэр, я не обращался к епископу, потому что, сэр, места здесь красивые, а в мои годы не ищут новых пастбищ. Тихое место, где я могу на свободе предаться своей страсти антиквара.

— А что с доктором Треваскисом? — резко прервал Брайан. — Не пора ли организовать поиски?

Викарий со вздохом извлек из кармана серебряную фляжку и отпил щедрый глоток. Брайан уловил отчетливый запах рома и отметил дрожь тонкой руки.

— Не думаю, что люди проснутся до полудня, сэр. Вчера было выпито целое море.

— Тогда мне самому придется заняться поисками, мистер Пенкарро. Вы не пойдете со мной?

— Хотел бы, сэр, хотел бы, но я уже далеко не молод и обзавелся подагрой. Только это средство, — он кивнул на флягу, — и держит ее в узде, сэр. Но я желаю вам удачи, желаю удачи.

Брайан поморщился. Как будто мало ему целой деревни суеверных глупцов, так еще и пьяница-пастор. Надо найти кого-то из обладающих властью, быть может сквайра, кто пробудил бы народ от летаргии. Брайан обратился с вопросом к преподобному Саймону Пенкарро, но тот грустно покачал головой:

— Сквайр? Увы, нет, сэр. Последним сквайром Босбрадо был сэр Хью Тревенион, погибший в Европе в войне против корсиканского деспота. Теперь его особняк продан, у него не было наследников. День, когда умер сэр Хью, был печальным днем для Босбрадо. Печален был день, когда сюда явился иностранец.

— Ах да. — Брайан кивнул. — Иностранец. Кажется, доктора Треваскиса в последний раз видели на дороге к его имению. Возможно, стоит пойти и поговорить с ним. Этот человек может что-то знать.

Пастор содрогнулся и надолго припал к своей фляге.

— Иностранец, он странный человек, сэр. Странный человек! Странные дела творятся с тех пор, как здесь поселился иностранец, сэр. Он купил особняк сэра Хью, и с того дня черная туча опустилась на Босбрадо. Нет, сэр, я бы не советовал обращаться к нему за помощью.

Старик-пастор резко развернулся и ушел в дом, захлопнув за собой дверь.

Удивленный Брайан остался один.

Солнце поднималось в ярко-голубом осеннем небе. Не было ни облачка, крики кружащих над обрывом чаек оглушали Брайана. Обойдя дом, он вышел в сад, который заканчивался над самым обрывом. Отсюда открывался такой вид, что у молодого человека захватило дух.

— Брайан!

Он обернулся на срывающийся крик.

Перед ним стояла Элен, бледная, осунувшаяся, с покрасневшими уголками глаз.

— Брайан, кто-нибудь уже ищет отца?

Он закусил губу:

— Никто еще не пошевелился.

Девушка то ли воскликнула от негодования, то ли всхлипнула. Брайан взял ее за руку:

— Не тревожьтесь, Элен. Я говорил с мистером Пенкарро. Но думаю, будет полезнее обратиться к этому иностранцу, о котором столько толкуют. Кажется, в последний раз вашего отца видели, когда он шел в сторону его имения.

— Да-да, — закивала девушка, — так ведь сказал Ноалль, да?

— Скажите, что это за иностранец?

— Немец, кажется. Знатный… барон или что-то в этом роде. Отец бывал у него несколько раз, но, по-моему, его имени никто не знает. Он купил Тимернанс лет десять назад — так называется большой дом за руинами замка Брека. Когда-то он принадлежал сэру Хью Тревениону, но тот погиб под Ватерлоо.

— Тимернанс, — повторил Брайан. — Сразу за руинами. Я найду. Больше об этом человеке ничего не известно? Здесь его, как видно, не любят.

Она покачала головой:

— Да. Он живет отшельником и никого не принимает. Да теперь туда никто и не ходит.

— А в деревне он бывал?

— Насколько я помню, всего дважды за последние десять лет, — ответила Элен. — У него есть слуга, уродливый недоумок, которого он иногда присылает за провизией.

— Не тревожьтесь, Элен. Я уверен, что мы найдем вашего отца.

Он вышел на улицу и пошел вверх по склону, туда, где грозно вздымалась на фоне лазурного неба выщербленная каменная башня замка Брека.

Тропа вывела по откосу на густо заросшую лесом площадку, и Брайан остановился у старого дорожного указателя, чтобы оглядеться. Дома он не увидел, но решил, что особняк скрыт лесом, вплотную подступавшим к обрыву.

Он отправился дальше и на краю леса увидел высокую каменную стену, тянувшуюся от обрыва. В стене были двойные кованые ворота, но тропа к ним заросла, словно здесь годами никто не ходил. Брайан подумал было, что ошибся, что должна быть другая дорога в имение, однако прогнившая деревянная доска, скособочившаяся на одном гвозде, возвещала, что это и есть Тимернанс. Поколебавшись, Брайан ухватился за верхний брус ворот и, подтянувшись, перелез через стену. Тут им тотчас овладело недоброе предчувствие. Густые кроны деревьев закрывали невысокое еще солнце и безоблачное синее небо ранней осени. В ноздри бил душный запах гниющих растений. Выросший в городе Брайан не обратил внимания на молчание птиц, но все же подумал, что в лесу на удивление тихо.

Не так уж трудно оказалось пробираться по заросшей дорожке. Только иногда куст или ветка немного задерживали его. Уходя все дальше от ворот, он начал задумываться, живет ли здесь хоть кто-нибудь. Его знобило в мрачной тени деревьев.

Он замер, услышав звук.

Неясный звук, он не взялся бы сказать, что это было. Возможно, хрустнул сучок или зашуршали ветки. Однако он чувствовал присутствие… это было трудно описать. Он чувствовал, что кто-то или что-то следит за ним из-за кустов.

Молодой человек резко обернулся, но никого не увидел. Лес молчал. Гулкая тишина, похожая на тишину могилы.

Он выбранил себя за то, что поддался эмоциям, порожденным суевериями местных жителей. Однако влажная прохлада леса, окружавшего Тимернанс, в самом деле создавала призрачную атмосферу.

Потом в подлеске что-то затрещало, закачались ветки и зашелестели листья — кто-то ломился через кусты прямо к нему.

Брайан застыл как вкопанный:

— Кто здесь?

Ему ответило молчание. Он сделал еще несколько шагов и задержался. Уродливое существо вдруг вывалилось из кустов, и, не успев и глазом моргнуть, молодой человек оказался сбит наземь. Горло ему сжали стальные тиски.

Глава пятая

На мгновение Брайана оглушило тяжестью навалившегося на него существа. Он вскинул руки в напрасной попытке ослабить душившую его хватку. Он открыл глаза, пытаясь разглядеть врага, но увидел только свалявшуюся массу грязных черных волос. Невозможно было понять, зверь это или человек.

Первая же попытка сопротивления обнаружила его тщетность. Противник был наделен стальными мышцами и силой дюжины человек.

Брайан уже терял сознание, когда пришло спасение. Удавка на горле ослабла, тело, заслонявшее ему свет, отодвинулось. Задыхаясь, он услышал щелчок и резкий мужской голос, отдававший приказ на незнакомом языке.

Брайан помотал головой и приподнялся на локте.

Он увидел статного человека, одетого в черное — от невысоких ездовых сапог до шляпы с высокой тульей. Под черным плащом на нем был черный костюм и черный шарф. Прорезала черноту лишь белизна лица, мертвенная восковая бледность трупа. Только глаза жили на этом лице, сверкая как раскаленные угли адского пламени. В правой руке человек держал хлыст, пощелкивая им в сторону припавшего к его ногам существа.

При взгляде на это существо Брайан подавился воздухом.

Крупное лицо с длинным мясистым носом над изогнутым подковой ртом, в котором виднелись щербатые острые зубы, слегка прикусившие нижнюю губу, отчего на щетинистый раздвоенный подбородок стекала струйка слюны. Глаза были ужасны: под кустистыми черными бровями крошечный левый глаз сидел так глубоко, что можно было подумать, будто заглядываешь в пустую глазницу, и только потом обнаруживался зловещий блеск в оправе красных век. Правый глаз был почти скрыт огромной бородавкой.

Если лицо вызывало ужас, то тело — омерзение.

На голове дыбом, как у бешеной собаки, стояли волосы, а над плечами выступал большой горб, и такой же горб уродовал грудь. Длинные мускулистые руки по-обезьяньи свисали до самой земли, а ноги были настолько кривыми, что Брайан усомнился, способно ли это создание передвигаться.

Хлыст поднялся снова, и ужасное видение шмыгнуло в кусты.

Высокий мужчина повернулся к Брайану, и тот с изумлением увидел на его лице заботу.

— Вы ранены? — с заметным акцентом проговорил он по-английски.

— Не думаю, сэр. Однако не откажусь от стакана воды.

Мужчина нагнулся и поднял его на ноги.

— Обопритесь на мою руку, сэр, я отведу вас в дом.

— Весьма благодарен, сэр. Вы и есть джентльмен из Германии?

— Я уроженец Женевы, швейцарец.

— Но вы — владелец Тимернанса? — настаивал Брайан.

— Да.

Брайан помолчал немного.

— Ради всего святого, — вырвалось у него, — что это была за тварь?

— Всего лишь мой слуга.

— Слуга?! — повторил пораженный Брайан. — Но он так уродив, почти животное!

— Он — создание природы, наделенное жизнью, как вы и я, — возразил мужчина. — Он некрасив, но, не возьми я его на службу, здешние жалкие невежды забросали бы его камнями.

Голос его был полон горечи, поразившей Брайана.

— Но ведь он опасен, его нельзя отпускать ходить на свободе.

— Только потому, что он бросился на вас? А что бы вы сказали, если бы сторожевой пес бросился на человека, вошедшего в ваш дом? Гуго знает, что мое имение закрыто для визитеров. Откуда он мог знать, что вы не желаете мне зла? Он не опаснее обычной сторожевой собаки. Он делает, что ему сказано, и, если справляется хорошо, получает награду. За проступки его наказывают. Такова его простая жизнь. Если вы не желаете мне зла, вам незачем бояться Гуго.

После этого они молчали, пока высокий человек вел Брайана через лес и широкую, неровно подстриженную лужайку перед большим старым домом, опасно притулившимся на самом краю утеса. Брайан отметил, что большая часть окон закрыта ставнями и все здание выглядит безлюдными руинами.

Его спутник заметил, какое впечатление произвел вид здания.

— Я отшельник, сэр, — пояснил он. — Ученому некогда тратить время на поддержание порядка. Мне для работы нужны только тишина и одиночество. Если меня оставляют в покое, я тоже никого не тревожу.

В последних словах прозвучал упрек.

— Я пришел к вам, — сказал Брайан, — поговорить об исчезновении доктора Треваскиса.

Ответом ему был быстрый испытующий взгляд. Хозяин пригласил Брайана в кухню и налил стакан воды из колонки.

— Итак, сэр? — произнес он, когда Брайан промочил горло и вернул стакан.

— Я — новый партнер доктора Треваскиса, доктор Брайан Шоу.

Человек в черном поклонился:

— Я… я барон Виктор Франкенберг.

От Брайана не ускользнула легкая заминка перед последним слогом имени. Он рассказал об исчезновении доктора Треваскиса. Лицо барона оставалось непроницаемым, как маска.

— Не хотите ли пройти со мной в библиотеку? — предложил он вдруг, повернулся и прошел вперед, не дожидаясь ответа.

Озадаченный Брайан проследовал за ним по пыльному коридору в большую светлую комнату, которой явно постоянно пользовались. Взгляд Брайана пробежал по полкам с сотнями томов книг на разных языках, посвященных, как он с удивлением заметил, в основном философии и химии.

— Стакан кларета?

Брайан покачал головой.

Он собирался выспросить у барона, что ему известно об исчезновении врача, когда библиотеку наполнил жуткий протяжный вой. Вой собаки, слышанный им прошлой ночью на пустошах, только сейчас ему почудилось, будто собака воет в самой комнате.

Барон хладнокровно поставил недопитый стакан кларета.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — за мои маленькие слабости. Я держу небольшую свору на случай, если мне придет охота погонять лисиц на своей земле. Сейчас одна из моих лучших гончих больна.

В последовавшем затем молчании барон долил свой стакан из серебряного графина и стал медленно смаковать, словно наслаждаясь ароматом.

— Прошу прощения, сэр. Так о чем мы?

— О докторе Треваскисе, сэр.

— Доктор за время, что я живу здесь, заглядывал ко мне всего несколько раз. Я, сам будучи медиком, не имел причин обращаться к нему. Впрочем, два дня назад я видел его на тропе через пустоши, но только издалека. — Барон встал. — Итак, сэр, ничем не могу помочь. Я сожалею об исчезновении доктора Треваскиса, но места здесь глухие и часто опасные. Будем надеяться на счастливый исход: возможно, он задержался у друзей или заблудился и скоро появится.

Он проводил Брайана к двери.

Тот задержался, кивнул на опушку:

— Что, если…

Барон растянул губы в невеселой усмешке:

— Гуго? Не беспокойтесь. Гуго выучил урок, как хорошая собака, и прекрасно запомнил.

Барон указал на стоявший у двери хлыст.

Тяжелая деревянная дверь захлопнулась перед носом у Брайана. Мгновение поколебавшись, он направился по тропе к чугунным воротам.

Молодой человек не мог сдержать дрожь при мысли о затаившемся в кустах уродливом чудище, готовом сомкнуть волосатые лапы у него на горле. Однако он твердо шагал вперед, высоко держа голову, и только взгляд его метался по сторонам.

Ощущение слежки вернулось внезапно, и он готов был поклясться, что слышит треск в подлеске и затрудненное дыхание.

Развернувшись, он увидел, что тропа увела его далеко от дома и на помощь барона рассчитывать не приходится.

Куст перед ним вдруг вздрогнул, и Брайан вскинул руку, пытаясь защититься, но тотчас удивленно попятился, увидев почти упавшую к его ногам женщину.

— Помогите мне, mein Herr,[24] помогите! — выдохнула она.

Брайан поспешно помог женщине встать с коленей. Он не мог определить ее возраст: ей могло быть и тридцать, и пятьдесят. Когда-то она, вероятно, была изумительно прекрасна. Лицо красивой формы, большие голубые глаза и губы розовые, как бутон. Но в глазах ее стояла смерть. В них не осталось ни капли жизни.

— Вы должны мне помочь, mein Herr, вы должны! — задыхалась она.

— Но что случилось, мадам? — спросил ошеломленный Брайан.

Женщина с ужасом оглянулась через плечо и разразилась потоком слов на немецком.

Брайан остановил ее, пожав плечами:

— Увы, мадам, я не понимаю вашего языка. Говорите ли вы по-английски?

— Он… барон. Не верьте ему, mein Herr. Я слышала вас в доме. Вы ему не верить. Он злой, злой! О, будь проклят день, когда я вышла за него!

Ее горячность поразила Брайана.

— Вы — баронесса Франкенберг?

Женщина презрительно расхохоталась, запрокинув голову:

— Grüss Gott![25] Франкенберг? Франкенберг?

Смех ее стал истеричным, и Брайан заподозрил, что она страдает одержимостью.

Женщина вдруг замолчала, стрельнув глазами на тропу, и склонилась к нему.

— Не доверять барону, — проговорила она на своем ломаном английском. — Он злой человек. Вы должны помочь мне спастись от него. Его имя не…

Что-то мелькнуло за деревьями.

Женщина побледнела и едва не упала. С криком отчаяния она развернулась и скрылась в чаще.

Брайан оглянулся в ту сторону, куда смотрела она.

Уродливая рожа зверообразного Гуго скалилась на него из кустов.

Сердце у него пропустило удар и бешено зачастило. Но урод не приближался, и Брайан, под барабанные удары пульса, медленно прошел по тропе до ворот, проворно перебрался через них и поспешил вниз к деревне. Он замедлил шаг и расслабился, только увидев за поворотом первый из белых домиков Босбрадо.

Элен Треваскис, все такая же бледная и несчастная, сидела в гостиной. Она быстро обернулась к вошедшему Брайану, и он увидел, как слабый свет надежды гаснет в ее глазах. Девушка все поняла по его лицу. Он коротко пересказал ей события этого утра.

— Значит, отца в последний раз видели на пустошах? — переспросила она, дослушав.

Он кивнул.

— Я уговорила мистера Тревитика и еще нескольких мужчин проехать верхом по тропам через болота, — продолжала она. — Быть может, они что-нибудь найдут. О, если бы я была мужчиной! Сидеть так и ждать мучительно для моей натуры!

Брайан сочувственно взял руку девушки, она не отняла ее.

— Я уверен, Элен, его найдут. Я попробую собрать мужчин, знающих местность, и тоже отправлюсь на поиски.

— Вы так добры, Брайан. Не знаю, что бы я делала без вашей поддержки.

Он еще раз пожал ей руку и встал.

Глава шестая

У Брайана Шоу выдался утомительный день. Многие жители деревни, пересилив ужас перед Хеллоуином, присоединились к нему и преподобному Саймону Пенкарро в поисках на болотах, но, не найдя к сумеркам никаких следов, возвратились, не слушая отчаянных уговоров Элен, просившей продолжать при свете факелов. Брайан предложил проводить Элен в трактир «Морворен» и попросил Ноалля накормить их. Атмосферу в трактире нельзя было назвать радостной: все сидели молча, стараясь не встречаться с Элен глазами.

Ноалль усадил их в нише и принес горячий ростбиф и подогретое вино со специями. Ели в молчании. Брайан не заговаривал из уважения к чувствам Элен, а девушка — подавленная тяжелыми мыслями.

Внезапно тихий говор едоков совсем смолк.

Подняв глаза, Брайан и Элен увидели, как распахнулась входная дверь и в зал, волоча ноги, вошел уродливый слуга барона, Гуго. Он замер на мгновение на пороге, щурясь на всех маленькими глазками, а затем, подбоченившись, потащился к стойке.

Местные его знали, хотя Гуго не часто бывал в поселке. Барон посылал его изредка закупать провизию. Деревенские сторонились его так же, как не приближались к имению барона.

Урод остановился перед стойкой, за которой стоял Ноалль. Трактирщик смотрел на нового посетителя с нескрываемым отвращением.

Волосатая лапа бросила на прилавок несколько серебряных монет. Рот открылся, и из него вырвалось невнятное ворчание.

Эти звуки вызвали у крестьян нервные смешки. Рот скривился, перекосился и с натугой выговорил несколько искаженных, но разборчивых слов:

— Вина… хозяин хочет вина.

Ноалль, неприязненно косясь на покупателя, смел в ладонь и пересчитал монеты.

— Вина, значит? И что бы тебе с твоим хозяином отсюда не убраться? Звали вас сюда?

Урод вроде бы понурил голову.

Брат Вилли Карев крикнул со своего места:

— Скажи, скажи ему, Ноалль! В нашем богобоязненном селении не нужны отродья Сатаны!

Ноалль мрачно рассмеялся:

— Вино я продам. Но скажи хозяину, что нам здесь такие, как он, не нужны.

Его поддержал одобрительный хор:

— Убирайся, бабуин!

— Кривоногий!

— Черт!

Крестьяне с хмельной отвагой забрасывали зверочеловека оскорблениями, а тот стоял, глядя на них исподлобья.

Том Дженнер, перебравший рому, шатнулся к молчавшему Гуго и ткнул в него пальцем.

— Бьюсь об заклад, с такими ножками ты отличный танцор! — дружески шепнул он, вызвав взрыв хохота у всей компании.

Гуго свирепо оскалился.

— Вина, — с тупым упрямством повторил он.

— Что это он лопочет, Том? — осведомился Ивен Трегорран.

— Вина, говорит, хочет.

Том Дженнер бросил на стойку монету.

— Налей ему, хозяин, — властно приказал он. Ноалль замялся:

— Не лучше ли оставить его в покое, Том?

— Дай ему вина.

В руке Гуго оказался стакан.

Урод с подозрением принюхался и осушил его залпом.

— Вино… хорошо, — промычал он, распробовав. Ему ответили хохотом.

— А теперь, — оборвал его Том Дженнер, снова ткнув пальцем, — теперь покажи, как на таких ножках танцуют хорнпайп или джигу.

Гуго непонимающе пялился на него. Том схватил скрипку и заиграл.

— Давай! — выкрикнули несколько голосов. — Пляши, пляши!

— Что, танцевать не умеешь? — презрительно спросил Ивен Трегорран и сам выдал несколько неуклюжих коленец.

Гуго с удивлением следил за ним, потом как будто сообразил, чего от него хотят. Рот его искривился в гримасе, означавшей у него улыбку.

Она заковылял на коротких ногах, издавая дикие звуки — для него это был смех.

Все быстрее играла скрипка Вилли Карева.

Все быстрее переступал ногами Гуго.

И вдруг, споткнувшись, мешком повалился к ногам Брайана.

Несчастное создание лежало, постанывая, среди раскатов смеха. Поднялось на ноги, ухватившись, чтобы подтянуться, рукой за край стола, за которым сидели Брайан с Элен. Брайан с удивлением увидел, что рука эта — хорошей формы, с тонкой кистью и длинными чуткими пальцами. На тыльной стороне ладони он заметил татуировку: морская дева восседала на двух китах, играя на дудочке. Татуировку пересекала яркая белая черта, в которой молодой врач распознал шрам. Рука удивила Брайана тем, что никак не сочеталась с обликом этого гротескного тела. Инстинктивно он перевел взгляд на другую руку Гуго и увидел, что она так же толста и уродлива, как остальное тело: волосатая, с толстыми тупыми пальцами.

Он готов был заговорить об этом, когда дверь трактира распахнулась со страшным грохотом.

Высокая мрачная фигура барона, с головы до ног одетого в черное, застыла, в угрюмом молчании озирая собравшихся. Холодный взгляд, обойдя зал, упал наконец на Гуго. Тот заскулил и скорчился под его взглядом.

— Гуго, — рявкнул барон. — Komm mit![26]

Слуга, подобно побитой собаке, заковылял к барону и присел у его ног.

Барон прошел к стойке и взял две бутылки вина, налитые для несчастного создания Ноаллем.

— Мое, я полагаю?

Голос барона звучал мягко, почти вкрадчиво.

— Да, сэр.

— Хорошо. Не хотите, чтобы Гуго еще для вас поплясал?

Холодный взгляд светлых глаз сверлил трактирщика.

— Мы просто шутили, сэр. Просто шутили!

— Да? Шутили?

Повисла неловкая пауза.

— В будущем, когда я пришлю сюда своего слугу, вы будете обращаться с ним уважительно. — Голос барона вдруг стал резким. — Если я услышу, что кто-то его обидел, я сам возьмусь за хлыст, и жене этого человека достанется зрелище бесконечно более уродливое, чем лицо Гуго. Verstehen?[27]

Барон развернулся на каблуках и исчез в темноте. Гуго, припадая к земле, засеменил следом.

Все еще в тишине Брайан обернулся к Элен и вскрикнул от удивления. Девушка была в обмороке.

С помощью протрезвевшего Тома Дженнера ее быстро отнесли домой и устроили перед огнем в гостиной.

Она горестно рассмеялась, когда Брайан склонился к ней, чтобы пощупать пульс.

— Кажется, обмороки входят у меня в привычку. Брайан жестом отпустил миссис Тревитик, стоявшую наготове с нюхательной солью.

— Откиньтесь и отдохните, Элен. Не тревожьтесь. Но в глазах девушки полыхнуло пламя.

Она схватила и до боли сжала руку Брайана:

— Вы видели его ладонь? Брайан кивнул:

— Вы о странной татуировке? Элен сглотнула, словно от боли:

— Да-да, это она!

— Я удивился, что такое существо, как Гуго, украшает себя татуировками, — улыбнулся Брайан. — Но что с того?

— А шрам вы видели?

— Да.

Девушка прижала ладонь к губам и сдавленно вскрикнула. Встревоженный Брайан склонился к ней:

— Элен, в чем дело?

— Брайан, эта рука… рука! Это была рука отца! Брайан потянулся пощупать ей лоб.

Не слишком горячий. И пульс, хотя и частил немного, не указывал на жар.

— Вы слышали? — настаивала девушка. — Я сказала, это была рука моего отца.

Брайан закусил губу:

— Я вас слышал, но не уверен, что понял. Девушка задохнулась в изнеможении:

— Я сказала не больше и не меньше, чем хотела сказать. Это ужасно! Ужасно!

— Вы хотели сказать, что у вашего отца была такая же татуировка? — с удивлением переспросил Брайан.

Девушка ударила сжатым кулаком по столу:

— Рука, татуировка, шрам… не просто похожи, те самые! Именно те!

Брайан взял свою медицинскую сумку и молча начал перепирать содержимое. Достал желтую бутылочку с надписью «Лаудипум» и отсчитал несколько капель в стакан. Потом вызвал звонком миссис Тревитик и попросил принести горячей воды и меда.

Девушка молча наблюдала за ним.

— Послушайте, Элен, у вас был тяжелый день… — начал он.

— Вы считаете меня сумасшедшей? — выкрикнула она.

— Нет-нет, — мягко возразил он, — но то, что вы сказали, невозможно. Хотя татуировка могла быть похожа.

Вернулась миссис Тревитик с чайником. Брайан отослал ее и смешал напиток.

— Это поможет вам успокоиться.

— Но что с этим существом? Вы все равно не верите…

Он жестом остановил ее:

— Я вам верю. Но хочу, чтобы вы отдохнули и хорошо выспались за ночь. Конечно, этим делом необходимо заняться. Вы идите наверх и поспите, а я схожу поговорить с бароном. Быть может, он сумеет объяснить эту загадку. Его слуга мог скопировать татуировку.

Девушка хотела возразить, но передумала и послушно приняла от Брайана стакан.

Когда она ушла, Брайан налил себе рому и опустился в кресло.

Галлюцинация? Нет, он сам видел руку и, помнится, еще тогда подумал, как странно она выделяется и не соответствует общему уродству Гуго. Но сама мысль… урод с рукой, похожей на руку доктора… с его рукой! Абсурд!

Он позвонил. Миссис Тревитик посмотрела на него с обычной неприязнью:

— Вам что-то нужно, доктор Шоу?

— Да, миссис Тревитик, — ответил Брайан. — Вы много лет служили у доктора Треваскиса. Скажите, были ли у доктора особые приметы?

— Что, сэр? — нахмурилась домоправительница.

— Были ли у него отметины, по которым его можно отличить от других, опознать? Например, татуировки.

— Ах, это? — Женщина скривила губы в подобии улыбки. — Да, была у доктора татуировка на правой руке. Позвольте… морская дева на двух китах играла на дудочке или на рожке.

У Брайана похолодело под ложечкой.

— Да, а еще был шрам на той же руке. Он рассказывал, что однажды дрался на дуэли и его ранили шпагой.

Брайан молчал.

— Это все, сэр?

— Что? А, да, это все. Спасибо, миссис Тревитик, — сказал он, отпуская ее жестом.

Откуда у Гуго татуировка, как у врача? Может быть, он ее видел, и ему так понравилось, что он попросил кого-то сделать ему такую же? Но как он умудрился заполучить такой же шрам? Это невероятно. И Элен. Элен уверена, что это была рука ее отца. Это тоже невероятно. Разве можно пересадить чью-то руку другому человеку? Это потребовало бы такого развития хирургии, что… Нет, безумие даже думать об этом. Кроме того, доктор отсутствует всего два дня, значит, даже будь такая операция возможна, за это время рана не успела бы зажить.

Был только один способ разрешить тайну — а тайна, безусловно, наличествовала. Надо идти в Тимернанс, к барону, и просить объяснений.

Глава седьмая

Земля призрачно светилась под луной, когда Брайан Шоу шагал по тропе над обрывом к черному пятну леса, окружавшего Тимернанс. Грозовые облака, низкие и набрякшие дождем, летели по небу, временами закрывая луну и затмевая мириады звезд, серебряными булавками проколовших черную бездну. Трава шелестела под легким ветром, перебиравшим листья вечнозеленых растений. Его равномерное дыхание среди деревьев звучало почти человеческими стонами. Несколько раз, когда облака отрезали свет, Брайан споткнулся, проклиная темноту.

Он уже перелезал через чугунные ворота, когда начался дождь, и молодой человек порадовался, что надел плотный дорожный плащ.

Он чутьем угадывал заросшую тропу. На сей раз все его чувства были настроены на опасность. Несколько раз он останавливался, напряженно прислушиваясь и гадая, не следят ли за ним из теней глаза Гуго.

Медленно продвигаясь вперед, он достиг края лужайки перед некогда великолепным зданием.

Дождь лил уже ручьями, смешиваясь с солеными брызгами, принесенными ветром с моря. Близость его угадывалась по грозному рокоту волн, разбивавшихся о скалы где-то под обрывом. Деревья служили хоть какой-то защитой от ливня, и молодой человек постоял на краю леса, не сразу решившись рывком пересечь открытое место.

Ослепительная вспышка молнии внезапно протянула к нему тысячи теней, и дом в резком черно-белом освещении представился Брайану сценой из кошмара.

Лишь доля секунды отделила вспышку от тяжелого раската грома.

Затем вновь ударила молния. На этот раз Брайан был готов к вспышке.

Поразило его иное: раздвоенный зигзаг, казалось, ударил точно в старый особняк, и звук удара отозвался воем тысячи банши.

Заслонив лицо рукой от дождя, он дождался третьего и четвертого удара.

Нет, он не ошибся. На крыше башни, самой высокой части старинного здания, виднелось странное устройство — что-то вроде диска из поблескивающего металла. Он-то, кажется, и притягивал молнии, ударявшие в него снова и снова, отчего металл окрашивался желтым, красным, голубым и, наконец, белым свечением. Странным было это устройство, продолжавшее светиться и гудеть и тогда, когда гроза с молниями и громом откатилась к морю.

Как это понимать? Неужели барон для своих опытов укротил силы стихии?

Брайан догадывался, что назначение странного диска — преобразовывать энергию молний в вид, пригодный для использования в экспериментах. Диск светился в ночной темноте красным глазом, шипели же капли дождя, соприкасавшиеся с его раскаленной поверхностью. Брайан плотнее закутался в плащ и пошел через лужайку к двери.

К своему удивлению, дверь он нашел приоткрытой. Он осторожно коснулся ее, и она, заскрипев ржавыми петлями, распахнулась. Брайан остановился на пороге, вглядываясь в темный, неосвещенный коридор.

Где-то в глубине дома слышалось странное гудение, похожее на болезненное скулящее дыхание страдающего животного.

Брайан пошел на звук и попал в маленький зал, прежде, видимо, служивший помещением для прислуги, потому что, чиркнув спичкой, он увидел на стене ряд колокольчиков. Шнуры соединяли их с различными комнатами, откуда хозяева могли звонком вызывать слугу. Спичка уже догорала, когда он заметил свечной огарок и второй спичкой зажег его.

В этот зал выходили несколько дверей, но одна была приоткрыта, и за ней Брайан слышал гул, ставший тихим и ритмичным. За этой дверью он обнаружил несколько ступеней, которые вели в другой маленький зал. Здесь было две двери, и за одной из них виднелось бледное свечение, разгоравшееся и тускневшее в такт гулу.

Брайан медленно отворил тяжелую, обитую железом дверь. Он стоял на верхней площадке лестницы, ведшей, очевидно, в погреб. Несколько маленьких арок придавали ей нарядный вид. Беззвучно прокравшись под аркадой, Брайан спустился до половины лестницы и присел, вглядываясь вниз. Открывшееся за последней аркой зрелище ошеломило его.

Огромный погреб, больше похожий на пещеру, освещался несколькими фонарями, свисавшими со сводов, напоминавших своды собора. Погреб располагался под землей, но Брайану почудился в нем легкий бриз и соленые брызги. Обводя взглядом огромное пространство, он убедился, что прав.

С одной стороны открывался выход, вероятно, прямо на обрыв, к морю.

Над ровным свечением множества фонарей господствовало белое сияние, исходившее от огромной лампы, стоявшей в углу на большой металлической коробке. От нее тянулись к потолку несколько проводов, соединенных, как предположил Брайан, со странным диском, венчавшим башню. Другие провода тянулись к необычного вида ящикам с непонятными значками и клапанами и к другим приспособлениям. Сбоку стоял стенд с химическими препаратами, рядом ящики с хирургическими инструментами, каких Брайану за всю его врачебную карьеру видеть не приходилось.

В другом углу помещалось несколько коробок и стол, покрытый полотняной простыней. Рядом — несколько деревянных клеток, из которых неслось непрерывное поскуливание. Всмотревшись, Брайан решил, что в этих самодельных вольерах барон держит подопытных собак.

Но все внимание Брайана было приковано к центру подземной лаборатории.

Там был операционный стол, и перед ним стоял барон в хирургическом халате и маске. По другую сторону горбился Гуго. Оба смотрели на тело, неподвижно лежавшее на окровавленной простыне.

Тело гигантской черной гончей.

— Итак, Гуго… — в голосе барона слышалось торжество, — давай проверим нашу работу.

Склонившись над собакой, барон что-то поправил.

— Да-да, друг мой, швы в порядке.

Слуга издал гортанный звук.

— Да, Гуго, пора. — Барон убрал со стола хирургические инструменты и выпрямился. — Все готово, не хватает лишь искры жизни, однако…

Он прошел к огромному ящику — впоследствии Брайан убедился, что то был большой генератор, — и быстро осмотрел циферблаты и переключатели.

— Гроза дала нам достаточно энергии, друг мой. Остается только повернуть рубильник. Отойди!

Гудение механизма перешло в пронзительный визг, такой резкий, что Брайан зажал уши ладонями. Гуго попятился, отступая в дальний угол, к собачьим клеткам. Лампа на машине разгорелась ослепительным светом. Не веря своим глазам, Брайан смотрел, как сияние пробежало по проводам к недвижному телу на столе и как тело подпрыгнуло от удара тока, упало и вновь подскочило.

Барон опять щелкнул выключателем, и визг перешел в прежнее ритмичное гудение.

Барон бросился к собаке и приставил к ее груди стетоскоп. Несколько секунд он склонялся над животным, не замечая ничего вокруг. Потом отбросил стетоскоп, и Брайан увидел на его лице дикое торжество.

— Wunderbar![28] Wunderbar! Успех! Новый успех!

Гуго подбежал к хозяину и заглянул на стол.

— Посмотри на нее, Гуго, посмотри! Я дал ей жизнь, я вдохнул жизнь в собаку. Значит, успех прошлой операции на той неделе был не случайным, хотя первое животное и погибло. Это будет жить. Я знал, что сделанное однажды смогу повторить. Они… — голос его на миг сорвался, — они разбили мое оборудование, изорвали записи, уничтожили мои опыты. Но я знал, что рано или поздно сумею повторить эксперимент! Смотри, мой Гуго, собака жива… и это я дал ей жизнь. Скоро я вновь воссоздам человека.

Брайан с изумлением смотрел, как угрюмый барон пляшет по залу.

Черное тело на столе зашевелилось, перевернулось с бока на живот, приподняло уродливую голову на длинной шее и вывалило алый язык между гигантскими клыками. Даже издали это создание показалось Брайану порождением кошмара.

— Ну, Гуго, давай перегоним ее в клетку. Новые случайности, как в прошлый раз, нам не нужны. Это будет моя гончая ада… и со временем мои враги познакомятся с ее пастью. — Барон разразился лающим смехом.

Его слуга подтянул к столу клетку и, старательно избегая клыков просыпающегося животного, переложил его внутрь и захлопнул дверцу из проволочной сетки.

— Подумай, Гуго, — ликовал барон, — я дал ей жизнь. Следующий этап — создание человека, прекрасного человека, который заставит человечество забыть о моих былых ошибках и чтить меня как своего Бога!

Гуго рыкнул и потянул восхищенного барона за рукав.

— А? Что такое, Гуго? Ах, ты? Да, ты. — Барон расхохотался в умоляющее лицо слуги. — Да-да, ты будешь следующим. Я ведь обещал, не так ли? Я воссоздам твое тело, часть за частью. Увидишь сам, друг мой. Разве я уже не подарил тебе прекрасную руку взамен прежней, уродливой? Два дня, а она уже как родная. Скоро исчезнут даже шрамы.

Гуго довольно закивал и замахал рукой, курлыча, как новорожденный младенец.

— Так будь спокоен, Гуго. Скоро мы заменим и другие твои члены, и ты станешь таким же высоким, как я. Я дам тебе новое лицо и тело, мой уродливый друг.

В этот момент Брайан осознал опасность. Барон с Гуго направлялись к лестнице. Он развернулся и начал взбираться вверх, к двери погреба. Уже на самом верху он оступился и растянулся ничком, съехав на несколько ступеней. И не успел шевельнуться, как мертвая хватка стиснула его локти.

Его без лишней нежности развернули, и прямо в лицо ему уставилась дьявольская рожа Гуго. За ней кривилось саркастической усмешкой мертвенное лицо барона.

— О, Гуго, при нашем медицинском эксперименте присутствовали зрители? Уверен, они способны оценить нашу работу. Добро пожаловать, доктор Шоу. Добро пожаловать в мою скромную лабораторию.

Глава восьмая

Брайан поднял глаза на белое как маска лицо барона. Его посадили спиной к большому ящику, крепко стянув руки за спиной и связав лодыжки. Гуго ушел, а барон сидел на табурете, глядя сверху вниз на несчастного пленника. На его тонких бескровных губах играла тень улыбки.

Он достал из кармана длинную черную сигару, откусил кончик и принялся закуривать.

— Вам это даром не пройдет, барон, — сквозь зубы сказал Брайан.

— Будет только справедливо сказать вам, что вы не уйдете отсюда живым, — отозвался барон как ни в чем не бывало. — Однако, будучи медиком, таким же ученым, как я, вы способны понять и оценить мои доводы, которые я вам сейчас представлю. — Мое имя, сэр, не Франкенберг. Я — барон Виктор Франкенштейн.

Он выдержал паузу, ожидая реакции молодого врача.

Брайану это имя ничего не говорило.

Барон горестно усмехнулся.

— Ах, тщеславие, — тихо произнес он. — Я думал, мое имя повсеместно известно. Да, но я забыл, что вы в то время были еще ребенком… Когда же это было? В тысяча восемьсот шестнадцатом — десять лет прошло. Долгий срок, а?

Брайан заметил, как остекленел взгляд барона, когда он углубился в воспоминания.

— Моим отцом был барон Альфонс Франкенштейн, из богатого и старинного женевского рода. Я, как говорили, подавал надежды и в семнадцать лег, окончив школу в Женеве, поступил в большой университет Инголштадта. Там я занимался у Кремпе, великого профессора натуральной философии, и у Вальдмана, учившего, что химия лишь ответвление натуральной философии.

Я так углубился в науку, что превзошел не только однокашников, но и учителей. Два года, увлекшись занятиями, я даже не ездил в Женеву навестить родителей, проводил время в лаборатории, стремясь вырвать у природы ее тайны.

Ах, мой юный друг, мной завладел вопрос о строении человеческого, да и любого другого организма, наделенного жизнью. Откуда, спрашивал я себя, происходит жизнь? Дерзкий вопрос, и ответ всегда почитался за величайшую тайну. Но я, Виктор Франкенштейн, дерзнул разрешить его.

Он помолчал. Глаза его сверкали от безумного возбуждения, бледное лицо осветилось странным сиянием.

Брайан наблюдал за ним с нарастающим отвращением.

Человек, вне сомнений, был сумасшедшим, но в его безумии просвечивал ужасный гений, отталкивавший и привлекавший молодого врача. Его шокировала аморальность услышанного, но важность научной проблемы заставляла слушать затаив дыхание.

Барон продолжил свою речь:

— Я нуждался в том, что я назвал искрой жизни, чтобы оживить тщательно подготовленное к жизни тело. Где найти эту искру? А, в самой стихии! Я отнял жизненную силу у самой природы — научился запасать природное электричество, обуздывать молнию и подчинять ее своей воле.

В то время, когда люди еще играли с электрической дугой, когда Сибек с помощью меди и висмута создал простейшую электрическую термопару, я, Виктор Франкенштейн, черпал животворную силу из самого ее источника. Власть, попавшая в мои руки, была так велика, что я долго колебался, как воспользоваться ею. И наконец решил создать существо, подобное мне самому.

Помнится, когда я завершил свои труды, стояла ненастная ноябрьская ночь. Я собрал свое оборудование и перелил искру жизни в безжизненное тело, созданное мною. Был уже час ночи, дождь отчаянно колотил по ставням, и свеча моя почти догорела, когда в гаснущем свете я увидел, как открылись тусклые желтые глаза моего творения. Оно трудно вздохнуло, и тело его конвульсивно задергалось.

Труды двух лет, посвященные одной цели — вдохнуть жизнь в бездушное тело, были окончены.

Но меня не поняли. Люди преследовали мое создание и меня самого. Они загнали нас в безжизненную арктическую пустыню, где созданный мною человек погиб. Меня же подобрал английский корабль, и в припадке отчаяния я поведал свою историю некоему Роберту Уолтону. Он ужаснулся и все же записал ее, а впоследствии опубликовал, воспользовавшись своей дружбой с женой английского поэта Мэри Шелли. Публикуя мой рассказ, он считал меня погибшим, ведь он видел, как я в отчаянии перепрыгнул с корабля на айсберг, который унес меня в темноту арктической ночи.

Барон откинулся назад и дико расхохотался:

— Бедный, бедный дурак! Я спрыгнул на айсберг, потому что понимал две вещи. Первое: что глупый моралист, едва мы причалим, сдаст меня властям, которые отошлют меня в Женеву, чтобы судить за убийства, совершенные моим несчастным созданием при защите своей жизни от людской ярости. А второе: я видел неподалеку от нас другой корабль, который должен был пройти мимо того же айсберга. Я всего полчаса провел на льдине, пока меня не сняла команда американской бригантины, с которой я сошел в Плимуте. Оттуда я послал за женой, и она доставила мне то, что осталось от моего состояния. Этого хватило, чтобы скрыться от нескромных глаз.

Барон встал, улыбаясь:

— Итак, друг мой, я провел последние десять лет в этой забытой богом глуши, продолжая исследования, пытаясь отыскать, в чем была моя ошибка. Потому что, должен признать, первое мое создание было несовершенно. — Глаза его загорелись. — Да-да, я допустил ошибку, создав бессмысленного монстра, между тем как пытался сотворить совершенного человека, прекрасного человека. Но я добьюсь успеха, вы слышите?

Голос его возвысился до истерической ноты. Барону понадобилось несколько минут, чтобы вновь овладеть собой. Он бросил на пол окурок сигары.

— А теперь, друг мой, я оставляю вас наедине с вашими мыслями. Завтра я начинаю работу над моим бедным Гуго. Я обещал ему красивое тело.

Барон захихикал:

— Это не сотворение жизни, но эта работа усовершенствует мою технику, а его уродливое тело станет достаточно ловким, чтобы помогать мне при главном опыте. Благодаря вашей помощи, — барон скривил губы в злой усмешке, — и помощи столь же глупого доктора Треваскиса, вздумавшего вмешиваться в мою работу, Гуго получит отличное молодое тело.

Он развернулся на каблуках и вышел.

Несколько секунд Брайан оставался неподвижен, кусая губы и преодолевая панику, охватившую все его существо. Ветер, вырвавшийся из устья пещеры и бросивший ему в лицо соленые брызги, обратил его мысли к побегу. Брайан поспешно обвел глазами подземную лабораторию, отыскивая средства разрезать веревки. И ничего не нашел. Потом его взгляд упал на выброшенный бароном окурок. Над ним еще клубился слабый дымок.

Брайан перекатился на живот и медленно пополз к нему, перевернулся на спину, протянул к окурку руки, нащупал его кончиками пальцев. Он трижды обжигал руки, прежде чем сумел подтянуть тлеющий кончик сигары к одной из веревок, стягивающих ему запястья.

Затлевшая веревка обжигала кожу. Боль стала почти нестерпимой, но Брайан стиснул зубы и крепко прижимал свои путы к огню. Веревка лопнула внезапно, но ему понадобилось еще несколько минут, чтобы полностью распутать ослабевшие узы и освободить запястья.

Он поспешно развязал себе ноги и встал. Пришлось перетерпеть несколько минут мучительной боли, пока кровь наполняла онемевшие ступни. С трудом держась на ногах, он осматривался в поисках оружия на случай возвращения барона или Гуго. Большая часть хирургических инструментов была убрана в запертые ящики у стен пещеры. Подойдя к одному из шкафов, Брайан безнадежно подергал дверцу. Подумал, не найдется ли лома или другого подходящего орудия среди приспособлений, разложенных на холсте рядом с коробками. Коробки эти были сложены рядом с клетками, где барон содержал подопытных собак. Большая часть животных, по-видимому, была опоена наркотиком. Они смотрели на Брайана пустыми глазами, и только одна собака жалостно заскулила, заметив его приближение.

Свирепое рычание, раздавшееся совсем рядом, заставило его подскочить. Обернувшись, Брайан увидел огромную гончую, прооперированную бароном. Собака бешено сверкала красными от крови глазами, обнажив клыки и конвульсивно щелкая челюстями.

Брайан осторожно перекладывал коробки в надежде, что зверь не выдаст его лаем. Он поспешно начал копаться в ящиках. Неужели в них не найдется железного стержня или топорика? Может быть, под холстом?

Приподняв полотнище, он обнаружил несколько крупных стеклянных сосудов с пузырящейся жидкостью. При взгляде на их содержимое сердце у Брайана подкатило к горлу и ему едва не стало дурно.

В первом плавала отрубленная голова. Несколько проволочек поддерживали ее на плаву, а слабый ток жидкости заставлял открываться и закрываться ужасные глаза на мертвом лице. Лицо это принадлежало пожилому человеку. Добродушное выражение застыло на нем и в смерти. Рот был открыт, язык вывалился наружу, седые волосы прилипли ко лбу. Лицо показалось ему странно знакомым.

С усилием Брайан заставил себя присмотреться пристальнее. Он уже не сомневался, что видит отрубленную голову доктора Талбота Треваскиса.

С оружием или без него, он решился бежать из этого обиталища смерти, вернуться в деревню и отыскать кого-нибудь из представителей власти, чтобы поведать им эту фантастическую историю.

Он медленно поднялся к двери погреба. Большая железная ручка подалась, и Брайан, проклиная в душе скрипучие петли, распахнул дверь. В коридоре было темно, но света хватало, чтобы различить лестницу, ведущую к помещению слуг.

Задержав дыхание, Брайан поднялся по ступеням и на миг затаился у двери. В доме было тихо.

Он бесшумно прокрался по коридору, стараясь держаться в тени стены. Добрался до двери, потянул ее и очутился в светлой лунной ночи. Грозовые облака плыли далеко над морем, дождь перестал. Лужайка между домом и лесом серебрилась — мокрая трава отражала лунный свет.

Брайан был уже на полпути к лесу, когда услышал крик. Не замедляя шага, он бросил быстрый взгляд через плечо и увидел Гуго, глядящего в его сторону от угла дома. Но Брайан уже скрылся за деревьями и мчался через кусты к каменной стене имения.

Один звук заставил замереть не только его самого, но и сердце у него в груди. У дома послышался вой одинокой собаки. К нему присоединились лай и визг других. Охотничью свору спустили на добычу.

Холодный пот прошиб Брайана, когда он понял, что барон выпустил своих собак. Он бросился бежать вслепую, натыкаясь на кусты, не замечая цепляющих одежду и царапающих лицо веток. Он думал только о том, чтобы добраться до стены, и этому отдавал все силы, перепрыгивая топкие канавы, отталкивая в сторону ветви, забыв о впивающихся в кожу шипах. Он бежал, как не бегал никогда, сердце его бешено колотилось. Пот струился по лбу, заливал глаза, ослепляя его. Дыхание с хрипом вырывалось из широко открытого рта.

Он чувствовал, как с каждым шагом слабеют мышцы ног.

Какой-то частью сознания он отмечал лай своры за спиной, слышал, как они ломятся сквозь кусты следом за ним. Лай собак приближался.

Он уже не мог бежать.

Наткнувшись на ствол дерева, он так и остался стоять. Сердце колотилось о ребра, в боку мучительно кололо.

Самая быстрая из своры вылетела на прогалину и, увидев его, торжествующе взвыла. Собрав остатки сил, Брайан размахнулся ногой и ударил носком сапога, попав по горлу рванувшейся к нему собаки. Животное без звука повалилось наземь, неестественно вывернув шею.

Но рядом были другие.

Он повернулся и потащился дальше. Ноги дрожали как студень. Далеко ему не уйти. Бесполезно.

Чуть не плача от бессильной ярости, он снова наткнулся на дерево. Он попытался собрать остатки сил, но тщетно. Им овладело равнодушие отчаяния. Что пользы бороться? Рано или поздно они его настигнут. Лучше покончить все разом.

Чья-то рука схватила его за локоть.

Он обернулся, и сердце забилось вдвое чаще.

Перед ним была женщина, называвшая себя баронессой.

— Komm, komm mit! — взволнованно вскричала она.

— Не могу. Не могу. Мне конец. Конец, говорю вам!

Она схватила его за руку и потащила.

— Сюда. — Она указывала подбородком на ручей.

Брайан позволил ей подтянуть себя к берегу и столкнуть в воду. Они вброд двигались вдоль русла, пока не добрались до нависающего берега, в котором темнела выемка, глубокая, как большой грот.

Брайана втолкнули в дверной проем в железной раме, но без дверной створки.

Он слышал плеск воды — собаки приближались.

Силы оставили молодого человека. Судорожно вздохнув, он опустился на пол узкого прохода, уже ни на что не надеясь.

Оскаленные клыки своры блестели совсем рядом, когда женщина протянула руку. Звякнула цепь, и решетка вдруг упала из невидимой прорези наверху, перегородив вход и оставив собак яриться и щелкать зубами за железными прутьями.

— Нельзя ждать, нас найдет Гуго, mein Herr, — настойчиво зашептала баронесса. — Надо идти.

Брайан поднял глаза и увидел лающих и скулящих за решеткой псов. Он пробормотал благодарственную молитву и, словно она вдохнула в него новые силы, поднялся, опираясь на женщину. Они прошли несколько извилистых коридоров, оставив за собой несколько железных дверей. Каждую из них баронесса тщательно запирала. Их путь лежал по залитому водой лабиринту.

— Куда мы идем? — выдохнул Брайан.

— Вперед, в маленькую комнату. Я часто прячусь там, когда он… барон… не в настроении. Эти туннели — часть древней оловянной копи, они проходят даже под домом. Ведут в пещеру, где у барона лаборатория. Оттуда пещера выводит прямо на обрыв, и, спустившись по утесу, можно берегом добраться до бухты Босбрадо. Только надо быть осторожным: прямо под утесом — острые скалы.

Брайан слишком ослабел, чтобы продолжать разговор, и покорно следовал за ней через подземный лабиринт, пока оба не оказались в маленькой пещерке.

— Это мое убежище, — сказала баронесса, помогая Брайану лечь на кровать. — Я часто здесь прячусь.

Она дала ему немного полежать, он глубоко дышал, пока не восстановилось дыхание и не унялась боль в боку. Потом женщина поднесла ему воды. Холодная вода оживила Брайана.

— Вы — его жена? Баронесса Франкенштейн? — спросил он наконец.

Женщина мрачно кивнула:

— Ах, mein Herr, разве я не говорила, что он злой?

— Давно ли вы замужем за ним, мадам?

— Я вышла за него как раз перед тем, как он бежал из Женевы, сопровождаемый проклятиями жителей и своим злобным созданием. Я была тогда молода… молода и красива. — Она помолчала, задумавшись, и продолжала: — Мне кажется, за несколько лет я прожила несколько веков. Когда я выходила за Виктора, он был красив, богат и ему предвещали будущее великого ученого. Ах, если бы они знали, какие злые эксперименты он проводит.

Поверите ли вы, что я любила его вопреки всему? Я думала, он совершил трагическую ошибку, а люди несправедливы к нему.

Поэтому, получив от него известие, что он выжил, что его творение погибло и он хочет начать новую жизнь в Англии, я собрала все оставшиеся у нас деньги и поспешила — поспешила к нему.

Мы купили этот дом в Корнуолле, и вскоре Виктор снова взялся за опыты. Тогда я и поняла, что ужас содеянного повредил его рассудок, что он безумен, совершенно безумен. Я не могла его оправдать. Он сумел убедить себя, что равен Богу, что может сотворить жизнь. Но каким ужасным путем шел он к этой цели!

Она закрыла лицо руками и громко всхлипнула:

— Величайшее зло он совершил с Гуго.

— С Гуго? — переспросил удивленный Брайан.

— Да, с Гуго. — Баронесса не сразу нашла в себе силы продолжать. — Гуго был молодым человеком, учился в Сорбонне, в Париже, и заинтересовался экспериментами, которые проводил Виктор в Инголштадте. Ему, как и Виктору, хотелось открыть источник жизни. Этот молодой человек много лет отыскивал следы Виктора и наконец, пять лет назад, добрался сюда. Ему было двадцать два года — красивый, благородный юноша.

— Гуго? — изумился Брайан.

Женщина тихо улыбнулась:

— Вы не верите, что урод, которого вы видели, был красивым юношей?

— Это невозможно! — ахнул Брайан.

— Но это так. Виктор принял его в дом. Гуго был добр и внимателен. Настолько внимателен, что для меня, в моем одиноком отчаянии и муке, было только естественно обратиться к этому юному рыцарю. Мы полюбили друг друга, Гуго и я, и строили планы на будущее. Я не понимала одного: что, как бы велика ни была его любовь ко мне, его научные амбиции больше любви. Он стремился выведать у Виктора тайну жизни. Мы могли бежать, но побег откладывался, а Виктор начал подозревать и наконец разоблачил нас.

Баронесса разразилась рыданиями:

— Однажды ночью барон увел Гуго в лабораторию. Я слышала его ужасные крики. Я хотела войти, но дверь была заперта. Я больше никогда не видела Гуго, которого знала прежде.

Не в первый раз Брайану пришлось бороться с ужасом, когда он осознал, о чем говорит баронесса.

Женщина кивнула:

— Да, с помощью своего адского искусства Виктор перекроил Гуго, сделал из него ужасного монстра, которого вы видели, отомстив нам обоим за неверность. И он уничтожил разум Гуго.

— Господи! — вырвалось у молодого врача.

Баронесса схватила его за руку:

— Надо бежать. Вы должны помочь мне бежать! Виктор должен быть наказан за все зло, все кощунства!

Брайан заглянул в полные боли глаза женщины и кивнул:

— Не беспокойтесь. Мы уйдем нынче же ночью.

— Придется спускаться по утесу.

— Я справлюсь, — заверил Брайан. — Мне уже приходилось лазить по скалам.

— Вы мне поможете?

— Помогу. Но скажите, почему барон — после того, что он сделал с Гуго, — теперь воссоздает… — он помолчал, обдумывая выбор слова, — восстанавливает его тело?

— Думаю, ему нужна помощь Гуго в экспериментах. Он знает, что Гуго лишен разума, лишен памяти обо мне. Гуго теперь не более чем животное. Но смышленое. Виктор решил дать ему ловкое тело, способное выполнять задачи, которые поставит ему хозяин.

Брайан встал:

— Теперь нам надо уходить.

— Я уже десять лет готова к этому.

— Вы не пытались бежать сами?

— К кому бежать, mein Herr? Кто бы мне поверил? Виктор просто заявил бы, что я его несчастная помешанная жена. Меня вернули бы к нему или, хуже того, заперли бы в сумасшедший дом.

Баронесса вывела его из пещеры, прошла по лабиринту туннелей, поднялась на несколько ступеней и задержалась перед прогнившей деревянной дверью. Она сосредоточенно прислушалась, прежде чем открыть ее.

Брайан вслед за ней вошел в большой погреб-пещеру.

— Сюда, молодой Herr, — тихо позвала она.

Брайан за ней прошел к выходу из пещеры. В четырехстах футах внизу он видел светлые камни и белую пену прибоя. Слева выступ гранитной скалы загораживал вид на побережье, но направо открывался изгиб к маленькой бухте, над которой гостеприимно мерцали огоньки Босбрадо.

На первый взгляд утес казался неприступным, но, присмотревшись, Брайан разглядел несколько выступов, по которым опытный скалолаз мог одолеть первые сто футов. Оттуда пришлось бы намечать дальнейший маршрут.

— Я полезу первым, — сказал он, — а вы за мной. Держитесь ближе, я буду подсказывать, куда поставить ногу. Не убирайте ногу с уступа и не отпускайте рук, пока не убедитесь, что вторая стоит надежно.

Женщина кивнула.

Брайан осторожно свесился с края утеса и нащупал первый уступ. Он опустил голову, высматривая следующий, когда услышал вопль баронессы. На пороге погреба стоял барон Виктор Франкенштейн, и рядом с ним — уродливая, искаженная фигура Гуго.

Глава девятая

Барон скривил губы в презрительной усмешке. Жестокий взгляд его бледных глаз перебегал с Брайана на жену, которая дрожала всем телом и зажимала руками рот.

— Вот чем ты платишь мне, моя верная супруга? — саркастически проговорил барон. — Ах-ах, что мне с тобой делать?

— Виктор… — безнадежно взмолилась она.

— Виктор! — передразнил барон. — Я мог бы дать тебе величие, Элизабет. Рано или поздно мир признает мой гений: неслыханное богатство и слава достанутся мне, когда мир поймет, что творение человека — не прерогатива Господа и что я, — он ударил себя в грудь и возвысил голос, — я, Виктор Франкенштейн, тоже способен сотворить жизнь!

Глаза баронессы наполнились слезами.

— Виктор, ты болен… болен, — всхлипнула она.

— Болен?! Я болен! Разве ты своим жалким умишком можешь осознать совершенство моего разума? И ты, не понимая меня, называешь меня больным!

Брайан стоял, удерживая равновесие на краю пещерного устья, и лихорадочно соображал. Если продолжить спуск, баронессу придется предоставить ее судьбе. Кроме того, этой твари, Гуго, не понадобится и секунды, чтобы броситься к нему и столкнуть на камни.

Но есть ли выбор? Вернуться и признать себя побежденным?

Нет, мрачно решил он, надо бежать. Надо рискнуть, и, может быть, он успеет привести помощь и спасти баронессу.

Барон повернулся к нему:

— Вижу, доктор Шоу, вы составляли компанию моей бедной помешанной жене, не так ли?

Он ждал ответа, но Брайан молчал.

— Жена моя, как видно, питает слабость к молодым, красивым ученым. Да ведь я и сам когда-то был молодым, красивым ученым! Вы с ней хотели бежать, а? Может быть, начать новую жизнь там, где я не сумею до вас добраться?

Брайан молча покачал головой.

Барон, несомненно, был сумасшедшим.

— Ну что ж, — мрачно рассмеялся барон, — до вас то же замышляли и другие, не правда ли, мой Гуго? Не так ли, мой урод? Schwemhund![29]

Гуго, услышав свое имя, закивал большой головой и издал ликующий крик.

Барон запрокинул голову и расхохотался:

— Да, Гуго, ты когда-то был молодым красавцем-ученым, хоть ты и забыл об этом. Ты тоже подбивал мою жену нарушить долг, как и этот молодой человек. И он также познает гнев Франкенштейна!

Взгляд Брайана метнулся вниз, на темный обрыв. Первые сто футов спуск так легок. Быть может, он успеет спуститься раньше, чем его настигнет Гуго. Надо попытаться.

Баронесса обернулась к нему и как будто прочитала его мысли.

— Бегите, молодой Herr! Спасайтесь! Не думайте обо мне, я задержу погоню! Бегите, ради любви вашей матери!

Всхлипнув, она развернулась и схватила чугунный треножник, служивший подставкой для фонаря, взмахнув им как оружием.

— Брось! — зарычал барон.

— Нет, Виктор. Когда-то я любила тебя. Я должна была помешать твоим безумным замыслам много лет назад. Может быть, теперь уже поздно, но я исполню свой долг перед Богом и людьми, которые страдали от твоего зла.

Барон оскалил зубы:

— Ты будешь повиноваться мне или погибнешь!

— Нет, Виктор.

— Тогда умри!

Он повелительным жестом указал на нее Гуго.

Не дожидаясь дальнейшего, Брайан начал спуск, перебираясь с уступа на уступ. Когда его голова скрылась за краем скалы, баронесса вздохнула и занесла треножник.

Гуго в смятении глядел на нее. Во мраке точкой светился его глаз. Подняв неуклюжую волосатую руку, он почесал в затылке, словно пытался вспомнить что-то давно забытое.

— Убей ее! — крикнул барон. — Ну, Schwein,[30] убей!

Баронесса жалобно вскрикнула и, зажмурившись, опустила треножник на уродливую голову, бормоча:

— Гуго, Гуго, о господи, прости, прости!

Гуго пошатнулся под ударом, но не упал. Его сверкающий глаз моргнул, и урод жалобно заскулил. Баронесса в ужасе открыла глаза и шагнула назад.

Гуго рявкнул и молниеносно метнулся к ней. Волосатые лапы вырвали у женщины оружие легко, как из рук младенца. Отброшенный в угол треножник загремел по камню.

— Убей! Убей! Убей! — неистовствовал барон.

На миг урод и женщина застыли, встретившись взглядами.

— Гуго, — прошептала женщина.

Тот напряг мышцы лица в усилии нахмурить лоб. Как будто какая-то мысль мелькнула у него в голове, слабая, как спичка, зажженная во мраке собора, — мелькнула и тут же погасла.

Неуклюже шагнув к баронессе, Гуго протянул лапы к ее тонкому горлу. Страх удесятерил ее силы. Она царапала зверочеловека и колотила его своими слабыми кулачками. Отбивалась и царапалась, пока урод не взвизгнул от боли. Две фигуры, сомкнувшиеся в смертельных объятиях, застыли в устье пещеры.

Баронесса кусалась, лягалась, отстаивая свою хрупкую жизнь от существа, бывшего некогда ее любовником. Они покачнулись раз-другой. Палец баронессы угодил Гуго в единственный здоровый глаз. Взвыв и не разжимая объятий, Гуго повалился вперед.

Двое в смертных объятиях сорвались с края обрыва. Гуго, падая, не издал ни звука, и только пронзительный крик баронессы отмечал их путь.

Брайан, остановившийся передохнуть в сотне футов ниже, видел, как мелькнули мимо темные тела, слышал страшный глухой удар о камни и затем… затем тишина, нарушаемая только тихим гулом прибоя.

Он взглянул наверх.

Над ним в устье пещеры белело лицо барона.

Его резкий голос слабо донесся до ушей молодого врача:

— Вы здесь, доктор Шоу? Здесь, я знаю. Ну, не думайте, что победа ваша. Победителем останусь я, вот увидите. Я Франкенштейн! Я — повелитель всего живого, потому что я властен давать жизнь… и отнимать ее. Победителем буду я. Увидите!

Лицо исчезло в темноте.

Брайан перевел дыхание и стал спускаться дальше.

Путь здесь был труден, на скале почти не было уступов, за которые он мог бы держаться. Брайан взглянул вниз, увидел волны далеко внизу и тут же ощутил, как сместился центр тяжести. Голова закружилась, ужасное притяжение бездны овладело им.

На несколько секунд он, обливаясь потом, приник к гранитной скале.

Потом медленно опустил одну ногу, за ней другую. На отвесном обрыве нащупал несколько неровностей, послуживших опорой. Каждые двадцать пять футов, насколько он мог судить о расстоянии, он останавливался, чтобы восстановить дыхание.

Одежда его пропиталась потом, усталые ноги дрожали и подгибались, несколько раз его пробирала неудержимая дрожь.

Казалось, спуск продолжался много часов.

Стук сердца уже терялся в рокоте волн на камнях под ним. В ткань одежды проникала новая влага — морские соленые брызги. С тревогой взглянув вниз, Брайан облегченно вздохнул, увидев, что начался отлив и между обрывом и водой открылась широкая полоса берега, ведущая к бухте.

Брайан помедлил перед последним участком спуска. Все его тело содрогалось от изнеможения.

Он опустил ногу на следующий уступ, но, едва перенес на нее вес, от внезапной судороги в икре нога согнулась. Он с криком упал на прибрежный песок и — так казалось ему — проваливался все глубже и глубже в черный бездонный пруд.

Почти сразу он пришел в сознание и в бледном лунном свете увидел, что сорвался с высоты не больше двенадцати футов. Пробормотав благодарственную молитву, Брайан принялся ощупывать себя, проверяя, нет ли трещин или переломов.

Казалось, прошло много часов, пока он, мокрый и облепленный песком, выбрался в бухту и по безлюдной улице добрался до дома доктора Треваскиса. Когда он поднимался по тропе к дому, из-за поворота вдруг вывернула карета. Маленькая черная пролетка с двумя вороными в упряжке. Мелькнувшая на миг фигура возницы показалась Брайану странно знакомой. Повозка тут же скрылась за поворотом дороги на выезде из деревни.

На его настойчивый стук отворила потрясенная миссис Тревитик.

— Боже, доктор Шоу! А мы гадаем, куда вы подевались. Да вы, сэр, весь мокрый и грязный и… спаси господи, сэр, на вас кровь! Уж не ранены ли?

Брайан молча покачал головой.

— Вы только принесите мне горячей воды, миссис Тревитик, смену одежды и… ради бога, немного рому. Прежде всего рому! — крикнул он вслед убегающей служанке. — И сейчас же пришлите ко мне мужа.

Тревитик вошел, когда Брайан допивал второй стакан рома.

— Бегите за мистером Пенкарро!

К приходу Пенкарро он успел наскоро вымыться и одевался.

— Пенкарро, слава богу, что вы здесь. Я должен рассказать вам ужасную историю… Он вдруг спохватился. — Где мисс Треваскис? Не могла же она проспать мое появление? Шум разбудил бы и мертвого.

Мисс Тревитик фыркнула:

— Она устала и крепко уснула после лекарства, которое вы ей дали.

— Ах да, я забыл о лаудануме. Но боюсь, ее придется разбудить, миссис Тревитик.

Женщина неохотно пошла за хозяйкой.

Через минуту она вернулась, бледная и с круглыми глазами. В руке она сжимала клочок бумаги.

Брайан бросил на нее один взгляд и взлетел вверх по лестнице.

Спальня Элен была пуста, постель смята, как будто здесь шла борьба. Ни следа Элен.

Спустившись вниз, он услышал, как всхлипывает миссис Тревитик.

— Я… я нашла это у нее на подушке, сэр. — Она сунула ему листок.

Брайан взял и прочел краткую записку:

«Заложница вашего хорошего поведения. Франкенштейн».

— Это невозможно, — произнес бледный Пенкарро, дослушав рассказ Брайана.

Старый пастор был явно потрясен. Дрожащей рукой потянувшись к бутылке, он налил себе стакан рома.

Брайан молча наблюдал за ним.

— Конечно, я слышал о Франкенштейне. Да-да, теперь вспоминаю, был скандал в Швейцарии, и потом, та повесть Мэри Шелли. Но что Франкенштейн жив? И здесь? Это слишком фантастично.

— Может быть, и фантастично, мистер Пенкарро, — мрачно возразил Брайан, — но правда. Им убит доктор Треваскис, а теперь под скалой, на которой стоит Тимернанс, лежат еще два мертвых тела.

Старик испытующе взглянул на него:

— Что вы предлагаете, мой мальчик?

— Позвонить в церковный колокол, поднять деревню, вооружить жителей и атаковать дом! — вскричал Брайан.

Старик скорбно покачал головой:

— Барон захватил девушку как заложницу. Как вы думаете, что он сделает, услышав тревожный колокол и увидев людей, штурмующих его дом?

— Что же делать? — с отчаянием спросил Брайан.

Викарий поднял палец к губам и принялся сосредоточенно грызть ноготь.

— У вас есть оружие? — спросил он.

Брайан покачал головой:

— Я врач, сэр.

— Тогда побудьте здесь, доктор, пока я принесу кое-что, что может нам пригодиться.

Через несколько минут он вернулся с заржавленной саблей в руках.

— Вот, — пропыхтел он. — Возьмите, я не опытен в обращении с ножами.

Брайан горько усмехнулся:

— Да и я лучше управляюсь со скальпелем, чем с этим орудием убийства.

Выходя из дому, они встретили миссис Тревитик. В глазах ее стояли слезы.

— Помоги вам Бог спасти ее, я ведь нянчила мисс Элен с младенчества. Удачи вам, сэр, удачи!

До утеса они добрались без происшествий. На востоке затеплился слабый свет, и Брайан понял, что близится восход, хотя над Босбрадо небо было чернее чернил.

Он остановился у входа в имение, перед коваными чугунными воротами. На земле остался след: створки открывали, чтобы пропустить карету, в которой барон похитил Элен. Теперь ворота снова стояли запертыми.

Брайан поднес палец к губам и тихо обратился к Пенкарро:

— Отсюда надо двигаться молча. Боюсь, он ждет нас и приготовился к обороне.

Старик кивнул. Они перелезли через ворота и беззвучно спрыгнули на землю по ту сторону.

Брайан прошел вперед, держась в стороне от заросшей тропы, по которой проходил в прошлые разы. Отягощенные оружием мужчины пробирались к дому.

Из лесу они вышли на залитую лунным светом лужайку. Брайану казалось, что он изучил ее до последнего дюйма — столько раз он пересекал ее за один день.

К их удивлению, входная дверь оказалась распахнута.

Входя, они услышали крик, донесшийся из глубины дома.

— Мисс Элен! — воскликнул Пенкарро.

Брайан бросился бежать по темному коридору, крича через плечо:

— Скорей! В погреб!

Они промчались через помещение для слуг. Викарий, задыхаясь, сбежал за молодым врачом по ступенькам в следующий зал и сквозь обитую железом дверь в огромную пещеру лаборатории. Они остановились на верхней ступени лестницы, откуда сквозь арки виден был каменный пол. У обоих сердце замерло при виде Элен, привязанной к хирургическому столу посреди пещеры. Барон стоял над ней со сверкающим скальпелем в руке.

Глава десятая

Он резко вскинул голову, и его бледные холодные глаза полыхнули яростью, какой Брайан не ожидал от этого человека. К счастью, Элен была без сознания.

Несколько мгновений лицо барона отражало борьбу чувств, но вскоре снова застыло привычной для него бледной маской. Тонике губы растянулись, обнажив зубы.

Приступ безумного смеха сотряс все тело барона. Брайан шагнул к нему.

— Назад! — завопил барон, размахивая скальпелем. — Назад, или она умрет!

Брайан опустил руки, но не выпустил рукояти сабли.

— Что дальше, Франкенштейн? — тихо спросил Пенкарро.

Барон захихикал:

— Франкенштейн! Вы произносите это великое имя с презрением, друг мой. Но однажды оно заставит мир содрогнуться. Франкенштейн, величайший ученый, какого знал мир. На колени, на колени, псы, ибо перед вами Бог!

Пенкарро закусил губу.

— Он совершенно сумасшедший, — шепнул он. — Доводы разума бесполезны.

Молодой врач кивнул.

— Нельзя ли сбить его прежде, чем он доберется до Элен?

— Нет, нельзя рисковать ее жизнью.

Барон подозрительно уставился на них:

— О чем это вы шепчетесь?

Брайан покачал головой:

— Ни о чем. Но что вы делаете? Зачем захватили мисс Треваскис?

Злобная усмешка исказила черты барона.

— Так, мой юный друг. Так ты задумал отнять у меня и мисс Треваскис? Как отнял жену? Говорю тебе, Гуго…

Брайан быстро взглянул на Пенкарро, но тот пожал плечами.

— Меня зовут не Гуго. Гуго мертв. Разве вам мало этой мести?

Барон озадаченно нахмурил лоб:

— Гуго мертв?

— Да, — подтвердил Брайан.

В голове у него зародился план. Если удастся отвлечь барона, быть может, они с Пенкарро успеют броситься к Элен и заслонить ее от скальпеля.

— Гуго не умер! Ты — Гуго! — взвизгнул барон. — Но… но ты изменился, Гуго. Ты выглядишь как прежде, до того, как… как я прооперировал тебя. Как ты это сделал? Ты знаешь секрет?

— Я не Гуго, — настаивал Брайан. — Гуго лежит мертвым под скалой… там.

Барон обернулся вслед его жесту, и Брайан воспользовался моментом, чтобы сделать еще шаг вперед.

Франкенштейн вновь с подозрением взглянул на него.

— Меня не обманешь, — сказал он. — Тебе следовало бы знать, Гуго…

— Я не Гуго, — твердил Брайан. — Гуго лежит там. Взгляните сами.

Барон приосанился.

— Меня не обманешь, — снова отчеканил он.

— Можете убедиться сами. Загляните под обрыв.

Поколебавшись, барон отошел к устью пещеры.

— Пора! — крикнул Брайан.

Они сбежали по ступеням раньше, чем барон с криком ярости отскочил назад и занес руку со скальпелем над девушкой. Пенкарро, с проворством, невероятным в его годы, первым подскочил к столу и кулаком ударил барона по руке.

Скальпель отлетел на пол.

Барон вскрикнул от боли и, зажав поврежденную кисть, повернулся за скальпелем.

В этот миг Брайан стоял у стола и отсоединял ремни, которыми была пристегнута Элен. Он отнес бесчувственную девушку к подножию лестницы. Она была под наркозом, врач уловил запах эфира. Уложив ее под лестницей, он вернулся на помощь к Пенкарро.

— Что нам с ним делать? — спросил пастор, махнув рукой на барона, лихорадочно рывшегося среди ящиков в поисках отлетевшего скальпеля.

Когда они двинулись к нему, барон, зарычав, отскочил назад.

Протяжный вой ответил его крику.

Глаза барона сверкнули демоническим светом. Он прыгнул вперед и сдвинул засов большой деревянной клетки.

Из темного ящика вырвалась собака, кошмарное творение Франкенштейна.

Пенкарро, стоявший впереди Брайана, закричал от ужаса и изумления и заслонился руками. Собака бросилась на него. Даже Брайан, видевший ее прежде, не мог совладать с ужасом, когда массивный черный зверь оказался под светом фонаря. Это была гончая, черная, как гагат. Из ее горящих раскаленными углями глаз, казалось, вырывалось пламя. По оскаленным клыкам с морды стекала слюна, окрашенная кровью от сырого мяса, которым кормил ее барон.

Злобное рычание, сменившееся устрашающим воем, приковало к месту Брайана и Пенкарро.

Жуткая тварь, размерами не уступавшая льву, сбила пастора, как глиняную фигурку.

У старика хватило все же самообладания, чтобы рукой оттолкнуть смертоносные челюсти и морду с маленькими, утопавшими в глазницах глазами, словно обведенными огненными кругами. Зубы несколько раз щелкнули у самого горла Пенкарро.

Брайан, выйдя из оцепенения, бросился вперед с саблей в руке, но пастор и пес, сцепившись, катались по полу, и он не мог выбрать мгновения, чтобы пронзить зверя. Он успел заметить, что барон, воспользовавшись борьбой, скрылся из пещеры.

Борьба между стариком и злобным созданием Франкенштейна была неравной. Исход ее был предопределен. Ужасный крик вырвался из горла пастора, когда тяжелые челюсти сомкнулись у него на шее. Пес стоял над жертвой, злобно рыча и все глубже вонзая клыки.

Бессильная рука старика машинально зашарила по полу в поисках оружия. В последний миг перед смертью он нащупал скальпель барона и сжал его в руке. Отдавая последние силы, пастор занес руку и ударил зверя в горло — раз, другой и третий.

Огромная пасть открылась, испустив вопль агонии. Старый Пенкарро уже не слышал его, лежа на полу со сломанной, окровавленной шеей.

Еще мгновение пес стоял над телом, склонив голову, задыхаясь и рыча. Потом поднял голову, и горящие глаза встретили полный ужаса взгляд Брайана. Тот увидел, как напряглись для прыжка могучие мышцы задних ног, увидел окровавленные зубы в распахнувшейся пасти, и — зверь прыгнул.

Но прыжок не достиг цели, и тело гончей бессильно рухнуло на пол. Пес был мертв. Последний удар Пенкарро перерезал артерии, и только противоестественная сила животного так долго удерживала его на ногах.

Минуту Брайан, содрогаясь, стоял над трупом зверя, а потом какой-то звук заставил его поднять взгляд.

Барон, сверкая глазами, двигался прямо на него. Он где-то раздобыл шпагу. И преобразился. Пропало безумие во взгляде, и Брайан снова видел перед собой холодного, сдержанного человека, безупречно владеющего собой. На его бледных губах играла легкая улыбка, а лицо вновь застыло маской.

Остановившись перед Брайаном, барон отсалютовал шпагой:

— Ну что ж, мой юный друг. Вы разрушили мой дом и погубили мое лучшее творение. Разве не так? За это придется платить, hein?[31]

Он испытал шпагу, взмахнув ею как хлыстом и со свистом разрезав воздух. Брайан узнал движение опытного фехтовальщика. Барон улыбнулся:

— Заметили, что мне приходилось держать оружие в руках, молодой Herr? Я был лучшим фехтовальщиком в Инголштадте, а может быть, и во всей Швейцарии. Надеюсь, вы хоть немного владеете шпагой, потому что я хотел бы поиграть с вами, прежде чем убить… Schweinhund!

Барон внезапно бросился на Брайана, серебристый клинок блеснул и ударил. Брайан, которому почти не приходилось фехтовать, кое-как отбивал удары своей ржавой саблей. Скрежет металла о металл сопровождался хриплыми вздохами противников.

Брайан едва успел уйти в сторону от выпада, и клинок прошел у него под мышкой, чудом не проткнув грудь.

Клинок барона блистал молнией, вынуждая Брайана приплясывать и изгибаться. Молодой врач не сомневался, что барон мог бы уложить его в любое время. Он, как и предупреждал, просто забавлялся, оттесняя его все дальше и дальше к… — отчаянный взгляд через плечо показал Брайану, что ему грозит, — …к отверстию пещеры, к четырехсотфутовому обрыву над морем.

Франкенштейн отметил его испуг довольной улыбкой.

Брайан сделал безнадежную попытку перейти в наступление, взмахнув саблей.

Клинок блеснул в руке барона, и Брайан с ужасом ощутил, как рукоять вывернулась у него из пальцев и оружие со свистом отлетело в сторону.

Острие шпаги угрожающе замерло у него перед глазами.

— Увы, мой юный друг, не ждите coup de grace.[32] Выход в лучший мир у вас за спиной.

Брайан услышал крик очнувшейся Элен, хотел повернуться к ней, но оступился и упал. Его тело наполовину свесилось из устья пещеры. Казалось, прошла вечность с тех пор, как он лежал здесь, а баронесса отважно прикрывала его бегство. Вечность, хотя стрелки отмерили всего несколько часов.

Барон поднял шпагу.

— Итак… — начал он, занося ногу, чтобы ударить по пальцам Брайана, отчаянно цеплявшегося за край.

Дверь погреба с грохотом распахнулась, и ступени залила толпа жителей деревни. Многие были вооружены пиками, серпами и горящими факелами.

— Бейте монстра!

— Вот он!

— Бей зверя!

— Жги его!

Барон гневно обернулся на яростный гомон.

— Так, — только и сказал он.

Брайан почувствовал, что руки его слабеют. Он взглянул на барона. Тот выронил шпагу и спокойно шагнул мимо Брайана в пустоту.

Удара тела о камни он не услышал. Все его силы ушли на то, чтобы самому удержаться от падения. Впрочем, скоро дружеские руки подхватили его.

Люди вынесли его из пещеры, где другие громили и разбивали оборудование, ящики и инструменты. Кто-то поджег обломки факелом, и пламя жадно взметнулось вверх по стенам.

На лужайке перед домом Брайан нашел Элен и долго сжимал ее в объятиях под одобрительным взглядом Тревитика.

Внезапно раздался раскатистый грохот.

— Крыша провалилась в погреб, — пояснил Тревитик.

Брайан с Элен развернулись и направились назад в деревню.

Густой черный дым затмевал восход, поднимался столбом над мерзкой лабораторией Франкенштейна.

Стояло свежее осеннее утро. «Бодминский скороход» совершал еженедельный рейс от Босбрадо до Самелфорца и оттуда через пустоши к Бодмину. Карета была полна. Шесть пассажиров первого класса разместились внутри, а еще пятеро, кому по карману оказался только второй класс, сидели наверху вместе с кучером.

Возница, завернувшийся в плащ в утренней прохладе, то и дело пощелкивал кнутом, подгоняя бежавших ровной рысцой лошадок. Дорога шла через пустоши, далеко в стороне живописно поднимались над горизонтом Бурый Вилли и Грубый Тор, притворявшиеся скалистыми горами при своих тринадцати сотнях футов.

Осенние болота и пустоши были прекрасны. Бахрома листвы на деревьях окрасилась желтым, коричневым и багровым, цветы шиповника уже опали. Несколько кустов ежевики с поздними ягодами, цеплявшиеся за каменистые откосы, добавляли красок яркой картине. Над буро-зелеными пустошами болот, разбитыми грубыми выходами гранита, резко выделялись листья и кусты. Здесь и там блестела сетка ручьев, наполнившихся по осени и бодро журчавших и бурливших на пути к большим руслам. В покачивавшейся на ухабах карете мисс Элен Треваскис и доктор Брайан Шоу радостно улыбались друг другу. Они не замечали неодобрительных взглядов других пассажиров: толстого адвоката, направлявшегося на осеннюю сессию в Бодмине, пожилого пастора с чопорной остроносой женой и сельского сквайра в охотничьих сапогах, упорно отравлявшего атмосферу своей трубкой.

Брайан наклонился к девушке и взял ее за руку.

— Ты уверена в своем решении? — спросил он с беспокойством.

Элен накрыла его ладонь своей и улыбнулась вместо ответа. Улыбка сказала ему все, что он хотел знать, и счастливый молодой врач с облегчением откинулся назад.

— Теперь все будет хорошо, Элен, поверь мне. К концу недели мы доберемся до Лондона, и меня наверняка примут на работу в госпиталь. Мы сможем пожениться и…

Элен радостно кивала.

— Все будет хорошо.

— Но что… — она запнулась, — с ним? С бароном? Почему не нашли тела?

— Я бы не стал об этом тревожиться, Элен, — уверенно ответил Брайан. — Барон мертв. Я сам видел, как он шагнул в бездну. От устья пещеры до прибрежных скал четыреста футов. То, что осталось от тела, смыло волнами. Вспомни, как долго мы искали тела баронессы и бедного Гуго.

Элен задумчиво кивнула:

— После твоего рассказа я очень жалею баронессу и Гуго. Подумай, сколько мучений они пережили. Как мог барон быть настолько бесчеловечен?

Брайан покачал головой:

— Он, конечно, был сумасшедшим. Если человек воображает себя Богом, он перестает быть человеком. Но теперь все кончилось. Мы больше никогда не услышим о Франкенштейне.

Элен сжала его руку:

— Да, и у нас так много впереди.

Пятеро пассажиров на крыше кареты устроились с меньшим комфортом, нежели их попутчики внизу. Их подбрасывало в ритм движению, и они цеплялись за что попало, чтобы не вывалиться на дорогу.

Почти все ворчали, по обыкновению деревенских жителей, на холодный осенний ветер, румянивший им щеки и резавший глаза.

Временами из-за прозрачных белых облаков проглядывало негреющее солнце.

Только один из пассажиров второго класса держался особняком, молча сидя рядом с кучером, давно оставившим попытки разговорить соседа. Про себя кучер счел его гробовщиком или могильщиком. Мужчина был с ног до головы одет в черное, шляпа и намотанный на шею шарф почти скрывали мертвенно-бледное лицо.

Он сидел, уставившись в дорожную даль и крепко сжав тонкие губы.

Лишь изредка они изгибались в пародии на улыбку, когда в мозгу его рождались замыслы мести тем, кто погубил труд его жизни, его лучшее творение. А он уже обдумывал создание нового существа — существа, которое станет идеальным человеком.