ОСТРИЁ ЛЕВИАФАНА

Свой прелестный домик Аткинс называл "казармой".

— Поймите, мэм, я действительно ничего не могу вам обещать.

— Вы уже пообещали мне чай, Маршал.

— Гм. Справедливо.

Бассейн с живой водой оказался под раздвижными панелями тщательно отполированного пола. Аткинс склонился над жидкостью, вытянул пару хрупких чаш-скорлупок, зачерпнул ими снова. Заработали нанороботы, выделившееся от сборки тепло подогрело напиток, а всю неиспользованную органику улетучили вместе с мятным паром.

Дафна оглядела стены — все светлые, все, кроме одной — пустые. На ней висел старомодный плащ для связи с виртуальностью. Зелёную, шитую золотом ткань так долго не тревожили, что она казалась хрупкой. Напротив стояла ширма с ярко-красными драконограммами. Четыре знака — Честь, Отвага, Стойкость, Повиновение. В алые буквы вплеталась мыслительная сеть. Дафна её назначение разгадала, но сама себе не поверила.

Единяющие контуры; связки для разумов; тысячецикловые массивы связи. Вставший перед этой ширмой (если он, конечно, улучшил нервную систему соответствующими приёмоответчиками) сольётся со сверхразумом, близким к Софотеку. В слиянии ему будет под силу управлять миллионами, миллиардами операций. Очевидно, военными — какими же ещё?

Невероятно. Не может же управление всем накопленным Ойкуменой оружием — легионами роботов, наноэпидемиями, боевыми машинами — происходить посредством одной ширмочки? Или может? (И вообще, осталось ли от вооружений хоть что-нибудь? Дафна об этом не задумывалась, но считала, что боевых машин в пыльных запасниках музеев сохранилось немало.)

Эта келья не тянула на центральный штаб. Где же ордена и флаги? Держатели для копий? Девушки в плотных мундирчиках, передвигающие по огромным столам-картам игрушечных солдатиков? Окружающие голографические глобусы многоэтажные массивы киборгов-стервятников, связанные кабелями мозг в мозг? В исторических романах оно выглядело так.

На противоположной входу стене висела подставка для мушкета и меча (который Аткинс туда возложил, перед тем как сесть.) У мушкета был отполированный дубовый приклад, ствол из тёмного металла и завитой ударный замок из латуни. Ножны меча были изготовлены из тиснёной кожи, кольца соединял красный шёлковый шнурок.

Кинжал остался при солдате.

Они сели на циновки. Кроме полупрозрачной пламенеющей чаши на треноге мебели в комнате не было.

Оба отпили из чашек.

— Вы живёте один?

— Жена ушла, поскольку я не мог оставить службу.

Равнодушный, только констатирующий факт ответ напомнил почему-то о Фаэтоне. Словно он произнёс за спиной: "Жена утопилась во снах, поскольку я не мог оставить корабль".

— Сожалею, — мягко сказала Дафна.

— Это уже не важно.

— Можно личный вопрос?

— Я предпочёл бы без них.

— Почему вы не бросили службу? Понимаете, солдат в наши дни, это в некотором роде — ну, не знаю-

— Анахронизм?

— Я думала сказать "тупость".

Он начал глядеть с нарастающей неприязнью, но внезапно, по непонятной причине, всласть расхохотался.

— Мисс Дафна Терциус Вечерней Звезды! Ну вы и штучка! В лицо всё говорите, не так ли?

Дафна включила вторую свою по обворожительности улыбку и в показной беспомощности развела руки:

— В наши дни грубости не проходят через фильтры. Полагаю, я слишком надеюсь на редактуру и совсем не слежу за языком. Но вы не волнуйтесь, вы крепкий, от обиды обязательно оправитесь.

— Сегодня никто за языком не следит. Кто сказал, что безоружное общество — это невежливое общество?

— Этот, он ещё на дуэли погиб. Гамильтон?

Аткинс хмыкнул и продолжил:

— Никто не живёт по-настоящему, никто не встречает трудностей, никто не делает выбор. Вы, Притопленные, сидите в пузырьках восприятия. Виртуальность есть — так пусть она транслирует жизнь в другой пузырёк, пусть она с любимой за тебя поговорит. Вам всем стоит почаще вылезать наружу.

"Притопленными" всякие примитивисты без фильтров ощущений звали всех, кто эти фильтры носил. Смысл был такой, что "притопленный" — уже почти утонувший.

Дафна сухо ответила:

— Нет, спасибо, я родилась в семье реалистов, и такими проповедями меня в своё время досыта накормили. Настоящий мир переоценивают.

Только после фразы она поняла — без технологии симуляций, записи сознаний, переписывания памяти и прочих "ненастоящестей", она бы — Дафна-персонаж, Дафна Терциус — не "родилась" вовсе.

Как и Фаэтон.

— Я не согласен, мэм. Настоящий мир — настоящий. Именно поэтому я продолжаю службу.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Потому что она настоящая. Я будто бы последний настоящий человек в мире. Я охраняю, и поэтому остальные могут резвиться. Мне ваш муж нравится — его дело тоже настоящее, да и поинтереснее работы сторожа.

— С начала Шестой Эры не было войн, даже ни одного сражения не произошло.

— Ну, — саркастично протянул он, — интересно, почему же так.

— Думаете, от восторга к вам все люди в ужасе?

Натяжение щёк, служившее ему улыбкой, подтвердило мысль. Но он ответил:

— Вы же не пришли сюда политику обсуждать, мэм?

— Дело касается моего мужа.

— Докладывайте.

Дафна не сдержалась и вдруг захихикала, но хотя бы прикрыла рот перчаткой.

— Что-то не так? — спросил Аткинс.

— Нет, нет, — ответила она, стараясь не улыбаться, — я слово "докладывайте" только в романах встречала, а тут — вы. Забавно. [15]

Он и виду не подавал.

Дафна добавила настойчивости:

— Хочу спросить про пришельцев, гоняющихся за моим мужем. Они правда из другой системы? У нас был обмен памяти, поэтому я знаю, что вы что-то такое расследовали…

Хмыкнув и выдав недоделанную улыбку, Аткинс качнул головой:

— Мэм, первое — ваш муж помнил, что я просил ничего не разглашать. Второе — нет никаких пришельцев, и быть не может. Сами посудите — сидел бы я дома во время вторжения? Хоть какое-то занятие появилось бы.

— Муж видел, как вы изучали Нептунианского легата.

— Может Софотекам меня жалко стало, или ещё по какой причине, но они посоветовали Парламенту назначить меня. Мне не дозволено заниматься полицейскими делами, уверяю вас, но военная разведка — и, как оказалось, ряженые в инопланетян — моя прерогатива. Вся эта история оказалось розыгрышем. Вы может и не знаете, но некоторым людям факт моего существования жить спокойно не даёт. Им не по душе, что мне дозволено ходить с оружием. С взрывчаткой, вирусами, лучевыми ускорителями, мозговыми червями, бомбами атомными, суператомными, нейтронными, нейтринными, квазарными, псевдо- и антиматериальными, сверхсимметричными — и на содержание всего этого, кстати, уходят их деньги. Ну вот время от времени они шутки шутят, или просто вопят "Волки! Волки!", чтобы посмотреть, как я дёрнусь.

— Розыгрыш…

— Могу и виновного указать. Почему нет? Мой отчёт Парламентскому Комитету Разума Боевого Порядка не секретный, любой может ознакомиться. Хотя никто не озаботится, — Аткинс посмотрел Дафне в глаз. — Всё затеяли "Никогда не первые". Анмойкотеп со своей шайкой.

Дафна озадачилась.

— Фаэтон говорил, что Золотая Ойкумена под атакой пришельцев с другой звезды, или из потерянной колонии. Какой тут может быть розыгрыш?

Он пожал плечами. Дафна жестом отказалась от немого предложения подлить чаю. Сам Аткинс приказал своей чашке наполниться снова и сказал:

— Вы же знаете, кто такой Анмойкотеп? Вернее, она. Урождённая Неганнис с Ио, клонодочь Ганниса. Её мать — Хаторхотеп Двадцатая Минос, Серебристо-Серый манориал. Анмойкотеп терпеть не могла родителей, Ганнисов, Серебристо-Серых, да и всех остальных — не могла смириться, что сейчас чьи-либо гены внутри не дают унаследовать всё его имущество в случае смерти и перемены тела, поэтому она переменила пол, переменил имя и со временем стал не последним человеком в "Никогда не будем первыми".

— Вы же преследовали Нептунца, Фаэтон видел.

— Да, форма Нептунца, это точно. Но в неё был загружен кто-то другой. Помните, как он взлетел и вышел на орбиту, к своему челноку? Но сколько Нептунцев могут позволить себе личную яхту? Если нужно во внутреннюю систему, они обходятся без корабля — обернут тело защитной фольгой в лучшем случае, отправят по самой экономной траектории, а на двадцать пять лет полёта просто впадут в спячку. У Нептунцев очень мало судов. Да и название челнока — "Поникший Рух" [16] — своего рода поклон в сторону Фаэтона. Какой Нептунец назовёт яхту в честь птицы из легенд? А вот дочь Серебристо-Серых — вполне, это в вашем духе. Все корабли Серебристо-Серых носят имена мифологических птиц. Также понятно, почему Неганнис взъелась именно на Фаэтона — он, как и её мать, Серебристо-Серый, но он смог и без помощи Гелия сколотить состояние. А Неганнис на такое не способна. Видите?

Дафна посуровела:

— Не говорите "в нашем духе", прошу вас. Я ушла из Серебристо-Серой. Теперь меня наставляет Красное поместье Вечерней Звезды.

— Досадно это слышать. Сравнивая с Красными, Серебристо-Серые не такие долбанутые.

— Я правильно расслышала? "Долбанутые"?

— Простите, мэм. Думал, через фильтр ощущений пройдёт "менее эксцентричные", или в таком духе. Приношу свои извинения.

Извинялся он с серьёзным лицом, но в глазах посверкивала чертовщинка.

Дафна спросила:

— А как же эти чёрные шарики, которые Фаэтон видел? Ваши расследующие роботы? Один из них нашёл наномеханизмы, свидетельствующие о продвинутой Софотехнологии. По их оценке — технологии Пятой Эры, но развитые до неузнаваемости. Такие технологии же только в колонии могли появиться?

— Обман. Неганнис скармливал моей сети ложные данные.

Дафна задумалась, убеждённой она не выглядела:

— Значит, он ради шутки влез в военные системы…?

— Уж простите за выражение, мэм, но военные системы — то ещё дерьмо. Матчасть устарела на несколько веков, а програмное обеспечение плетётся в неделе от нормального — люди неохотно оплачивают мои дорогостоящие игрушки. Ваш муж проник на защищённую линию и взломал шифрование за полсекунды — так почему Неганнис не смог бы так же? Разум Земли потом подарила новую систему, куда более надёжную. Фаэтон это видел, значит, и вы должны знать. Со свежим оборудованием я во всём разобрался, и без помех со стороны "нептунца".

— Значит… всё понарошку…?

— Ну почему же? Анмойкотепа накажут по полной — вмешательство в военное оборудование, даже в мирное время, приравнивается к измене и карается особо тяжкими мучениями. Даже и не думайте о том, какие пытки может измыслить Курия в случае преступлений против армии.

— Как в том случае с пожарными?

Дафна слыхала, что однажды хулигана, влезшего в программы Пожарной Бригады, заставили (в симуляции) сгорать заживо, раз за разом, и смотреть, как в огне погибают любимые и все те, кого он своей выходкой поставил под угрозу.

— Даже не думайте об этом, мэм. Не омрачайте себе жизнь.

Раскрошив пустую чашку в благовонную пыль, Аткинс ловким, непрерывным движением встал на ноги.

— Боюсь, мэм, больше ничего не могу для вас сделать.

Дафна подняла взгляд ему в лицо:

— Так вы и так не сделали ни хрена!

Прищур Аткинса можно было спутать с улыбкой:

— Мэм, я самый несвободный человек во всей Золотой Ойкумене. На мне такое количество ограничений, что на всех остальных людях столько не наберётся. Прописано всё — что я должен делать, что должен говорить и что при этом должен иметь в виду. И неспроста — я опасен. Вы же не хотите жить в мире, где армия может вытворять всё, что заблагорассудится? Мне доверено оборудование неизмеримой силы. Да я могу и планету расколоть, а из остатков омлет зажарить — но только в военное время, с разрешения Парламента и Теневых Руководителей. Понимаете? Я не полицейский, я не должен оказывать помощь. Я и не могу. В том виде, какой вы требуете.

Дафна встала, чувствуя себя проигравшей.

— Ну хотя бы советом поможете?

— Как официальное лицо — не помогу, я ничего не решаю. Неофициально? Найдите мужа и заставьте пройти ноэтическую проверку. Коллегия Наставников обязана вернуть доброе имя, если у него была причина нарушить слово и открыть шкатулку памяти. А приметы инопланетного вторжения — причина, как по мне, охрененно веская. Оно должно произойти, рано или поздно.

Дафна даже прекратила поправлять кружевной галстук:

— Вы в это действительно верите?

— Что на Землю нападут? Обязательно, я уверен. Может и не скоро. Через миллион лет, например. Я подожду. Когда-нибудь всё разгорится. Затишье не может длиться вечно.

— Значит, желаю вам удачи- нет. Не желаю. Скучайте до конца времён!

— Да, мэм. Само собой, мэм.

Какая-то старинная привычка или воинский обряд заставил Аткинса взять меч и засунуть его обратно за пояс как только он встал.

Он проводил её до крыльца. Жеребец Дафны щипал травку неподалёку. Освежающий, сладковатый ветер снимал золотые листья с маковок деревьев.

Вдруг Аткинс сказал:

— Есть некоторые, говорят, мы якобы не в раю живём. Ни черта они не понимают.

Дафна посмотрела искоса. Какой чудак.

— Если вы любите мир и изобилие, то почему вы воин?

— Вы уже ответили.

— Но врагов у нас нет. Безумия лечат, бедность — только по приговору суда, болезней нет, преступлений нет. Врагов нет.

— Пока нет.

По команде Дафны конь рысью пустился к домику. Прибежав, он обнюхал хозяйку, отчего Аткинс попятился, к её веселью. Последний воин в мире, такой могучий — и лошадок боится? Забавно.

Дафна погладила гнедого по носу, вскочила в седло и перед уходом спросила:

— Последний вопросик, мистер Аткинс. Что говорит расследование — Анмойкотепу на эти изощрённые розыгрыши хватило личных средств? Или он занимал?

— Всё написано в отчёте. Многие материалы и программы Анмойкотеп взял от Ганниса.

— С его ведома или нет? Ганнис помогал сыну?

— Ноэтическая проверка покажет. Но я передал дело полиции, когда выяснил, что Ойкумене ничего не угрожает. Теперь им занимается Софотек по имени Гончая, и что он узнал, я не представляю.

— Значит, вторжения нет? Мужа никто не преследует? Нет никаких замаскированных чужаков, никакого злодейского Софотека?

Аткинс перевёл взгляд с лошади на всадницу, потом отвернулся и посмотрел вдаль, на озеро около горизонта.

— Никого, мэм. Насколько я знаю. Может, они слишком хороши для моего барахла, и я не могу их заметить. Мне неприятно так выражаться, но наваждения вашего мужа не заставят Ойкумену скинуться мне на новое снаряжение. Но надеюсь, вы его найдёте, мэм. Всей душой надеюсь.

— Хорошо, тогда я найду его. Я его насквозь знаю!

Дафна взнуздала скакуна, как заправская всадница, и тот понёсся вдаль галопом. Аткинс, одетый в нижнее кимоно, стоял в тени дверного проёма, смотрел Дафне в спину и не выражал лицом ничего.

На этом месте запись в кольце Дафны оборвалась.

Фаэтон поднял забрало и повернулся к койке, где устроилась Дафна. Глаза Йронджо отличались от человеческих, светильников он не держал, поэтому тьму разгоняла лишь пара свечей, попутно заливая пчелиным воском подоконник. Свечки, по просьбе Фаэтона, изготовила Дочерь Моря.

В золотом, трепещущем свете Дафна, сама того не осознавая, выглядела великолепно. Она лежала, облокотясь на руку, вторая расслабленно протянулась по изгибу бедра, ни знака напряжения в ней не читалось — Дафна наблюдала за Фаэтоном с безмятежностью выжидающей кошки.

Окно за ней было немое, оно ничего не добавляло к пейзажу под холодным светом луны. Стена была пустая, из совершенно мёртвой стали. Койка — не чуткий бассейн для сна, а плоская, неразумная поверхность — выглядела пережитком Средневековья. Первобытные свечи тоже сообразительностью не отличались, они не подстраивали тон и яркость в пользу Дафны — но даже на самом дне нищеты она носила ауру состоятельности и благородства.

Почему даже здесь она выглядела так превосходно и так уместно? Может, с ужасом подумал Фаэтон, семья примитивистов с детства заставляла её спать на койках? Или это какой-нибудь Чародейский трюк? Или искусство, усвоенное от одалисок, наложниц и гедонистов Красного Поместья Вечерней Звезды — умение выглядеть прекрасно в любой грязи?

Дафна поначалу полистала открытые на планшетике Фаэтона документы, но вскоре бросила изображать заинтересованность другими вещами и сосредоточилась на Фаэтоне, переживавшем историю из кольца. От обворожительности взгляда Дафны золотые пташки на гобелене принялись щебетать.

Заметив его внимание, Дафна улыбнулась и чуть приподняла голову, нежно пророкотав от удовольствия — будто бы под его взглядом ей было тепло, как под лучами солнца.

Фаэтону пришлось напомнить себе, что она — не его жена.

Он стянул кольцо-библиотекаря с перчатки, перекинул его на кушетку.

— Ты вырезала самое важное. Зачем обрывать на том месте? Ради драматизма? Какой именно у тебя план? Что в шкатулке Вечерней Звезды? И какое назначение устройства Аурелиана?

Он кивнул в сторону приоткрытого рюкзака, откуда торчал угол золотого ящичка, отражая свет свечей.

Фаэтон начал распалятся:

— И… какого чёрта Радамант промолчал на заседании? С какой стати его модели меня посчитали, что я одобрю такую глупость? Просто безумие! Он мог спасти меня… от этого!

Округлым движением руки Фаэтон втеснил в затенённую каютку всю безблагодатность, нищенство и дикость своего нового окружения.

Потом перевёл дыхание и продолжил спокойно:

— И зачем Аткинс лгал? Я себя не обманываю, и это не наваждения. Хотя да, кое-что я всё-таки вообразил — я вообразил Аткинса порядочным. Я рассчитывал на его помощь. На его честность.

Дафна улыбнулась колечку и изящным движением вернула на безымянный палец левой руки.

— Лгал? Как же в наши дни, с ноэтическими проверками, возможна ложь?

Фаэтон раздражённо затряс головой:

— А как в наши дни возможно всё это?

Потом добавил:

— Но всего трёх дней в обществе Сырых мне хватило, чтобы убедиться в реальности бесчестия, безнравственности и всякой мрази. Одна женщина растила детей в симуляции, в полной безопасности, не пропуская ни единого сигнала из внешнего мира. Дети не могли даже подумать о побеге от этой удушливой любви — она проектировала их разумы так, чтобы они оставались слабоумными младенцами! И эта — лучшая среди местных! За ней — поставщик детской порнографии и наркотических грёз о каннибалических обрядах. Третий скупал древние предметы искусства — шедевральные скульптуры, бесценные портреты — и уничтожал на публике. Он бомбил археологические раскопки и устраивал костры из книг. А последний из них хранил на своей земле атомные боеголовки и боевые вирусы — в наихудших условиях, которые только позволены законом. Он ни на кого не нападал, никогда ничего из коллекции не использовал, но надеялся, что его склад когда-нибудь взорвётся от несчастного случая! И, уверяю, всё это — в рамках закона!

Речи Фаэтона шли резким потоком — он словно был рад опустошить цистерну, в которой уже долго копилось презрение к Сырым (и, пожалуй, к ситуации в целом.)

Под конец Фаэтон утих:

— Правда, неприязни к Наставникам у меня определённо поубавилось. Они необходимы, или кто-нибудь вроде них. Неужели Коллегия видит меня таким негодяем, как эти? Неужели и Аткинс так считает?

— Аткинс прав, тебе нужно это принять. Не вся твоя память настоящая — но ты даже не спросил, зачем я здесь и что знаю! А знаю я путь к твоему спасению.

Фаэтон вышел из задумчивости, метнул на Дафну строгий взгляд.

— А зачем ты тогда опустила некоторые мысли в кольце? Зачем оборвала историю?

Дафна вздохнула. Похоже, Фаэтон спрашивал только по-своему — либо никак. Она ответила напрямую:

— История обрывается, поскольку мне было некогда писать в дневник. Я была занята — искала тебя.

— Искала…? Почему бы не спросить Софотеков? Они должны знать, где я.

— Превосходная идея. Почему бы не спросить Навуходоносора? Может, тогда Нео-Орфей, Эмфирио и Сократ позовут меня с собой, и мы вместе, сцепив локотки, вприпляску спустимся к тебе по радуге, звеня бубенчиками на башмаках и напевая песенку трубочиста — как те Три Живоманта в конце Детской Оперы? Сдаётся мне, если бы я обратилась к ним, им было бы куда легче меня остановить, не находишь?

— Тогда как ты меня разыскала?

Тут её улыбка вернулась.

— По твоему следу из Кисуму, разумеется. Все на Земле знают, кто испортил увертюру песни Глубинных. Правда, тот твой друг — киборг-стервятник, считающий себя Композицией Воителей, не оставил записей в Средней Виртуальности. Радамант поначалу не мог узнать, где он летал и куда тебя отвёз.

— Радамант тебе помогал?

— Официально я не была изгнана, пока не заговорила с тобой.

— А. Конечно.

— Но, в любом случае, если бы я не догадалась, что тебя везут на Цейлон, даже Радамант не смог бы тебя отыскать.

— Не смог бы? Думал, Софотеки отслеживают передвижения всех.

— Они играют по правилам, и не позволяют себе знать то, что им знать не положено. С другой стороны, никто лучше них не извращает правила. Когда мы узнали, что ты на Цейлоне, мы нашли у Стервятников запись о входе, и с её помощью юридическое сознание Радаманта раскопало остальные записи. Диспетчерский подсофотек был вынужден отдать пассажирский манифест киборга — есть на то какая-то правовая уловка, я в неё не вникала.

Деталь встала на место.

— Так это ты? Композиция позвонила мне, когда вы рылись в журнале. Но зачем ты пряталась? Зачем записалась под моим именем?

Дафна расхохоталась, запрокинув голову.

— Дорогой! И ты мнишь себя Серебристо-Серым! Стражем древних обычаев! Я не маскировалась. Я миссис Фаэтон Радамант, твоя супруга. Этим именем я назвалась.

Фаэтон промолчал, но тоскливый взор говорил громче слов: вы мне не жена.

Она села на край койки, подалась вперёд, уперевшись руками в одеяло по обе стороны от себя. Голова приподнята, плечи — в полупожатии. Поза выглядела покорной и дерзкой одновременно.

— Не смей мне тут отрицать нашу свадьбу! Я помню церемонию, помню первую ночь, я знаю, где ты прячешь мусорные файлы и почему терпеть не можешь яйца! И не надо заливать, что эти воспоминания ненастоящие! У самого таких полно, но себя почему-то не поправляешь!

— Не вынуждайте меня к грубости, мисс…

— Да ты как посмел меня "мисс" обозвать!

— … Вы мне дороги, и я ценю вашу привязанность, но, несмотря ни на …

Она закатила глаза.

— Ты порой так невыносимо напыщенный! Это от Гелия передалось. Помнишь, как нас переродило в подземном царстве? У тебя после тамошней утробы семь метровых ноздрей отросло, и ты не мог от них избавиться и потому скрывался, чтобы никто не заметил твои неконтролируемые носы. Умора! Но это всё от напыщенности — ты боялся насмешек. Как и тогда, во время второго медового месяца — боялся заниматься любовью в Ниагаре, хоть мы и вселились в плавучие тела! А на этот раз тебя пугают мои чувства. Не бойся их.

Фаэтон молчал.

Дафна тихо и холодно продолжила:

— А ещё я знаю, почему у нас нет детей.

Фаэтон прервал:

— Да, да, я понял, у вас память моей жены!

Продолжил мягче:

— И да, вы мне очень дороги. Очень-очень, как же может быть иначе? Но… вы не моя жена.

Она слегка пожала плечами. Уверенная улыбка белела в мягких тенях от свечей.

— Нам суждено быть вместе, иначе бы я тебя не отыскала. День назад ты загрузил себе сон. Мой сон. Я его сочинила. Я поставила на него счётчик — чтобы узнать, сколько людей посмотрело и кто они — и когда он показал загрузку с Цейлона под именем Гамлет, я поняла — это ты. Я знаю тебя. Я помню тебя. Я помню нас. Я помню, что мы друг для друга значим. А ты помнишь?

— Признаю, у тебя и неё воспоминания во многом совпадают. Но, чёрт подери, ты не знаешь, почему она меня бросила, почему утопила душу во лжи, лишь бы забыть меня. Ты не знаешь её причин!

Дафна воровато оглянулась на рюкзак.

Глаза Фаэтона расширились, в голосе проступил гнев:

— Ты знаешь!

— Нет, я…

Дафна нервно вскочила, растеряв всё самообладание и изящество.

Фаэтон схватил рюкзак, начал в нём шарить.

— Она сказала, так ведь? Сказала тебе, но не мне…

Он выудил серебряную шкатулку, наклонил в сторону тусклых свечей. Тень заполнила выгравированные буквы.

На крышке было написано каллиграфическим женским почерком:

Доставить моему отделённому парциалу перед её необратимой гибелью, криоизоляцией, изгнанием, коренной перестройкой сознания или иным случаем отдаления от цивилизации.

Аварийный код пробуждения, перезагрузки памяти и восстановления рассудка.

Ограниченная доверенность.

Этот документ отменяет все инструкции Вечерней Звезды.

(Опечатано) Дафна Изначальная Полурадамант Самоосознающая, Искусственная кора мозга (ограниченная передача эмоций), Базовая нейроформа (с латеральными связями), Серебристо-Серая Манориальная школа, Эра 7004 (До Сжатия).

Он сжимал серебро до белизны костяшек.

— Она дала пароль тебе. Не мне. Я Вечернюю Звезду умолял. Но она дала тебе, не мне. Ты можешь её вернуть. Не я. Для тебя она оживёт. Но никогда, никогда — для меня…

Как бы он не старался, крышка не откроется. Внезапно силы покинули его, он привалился к стене. Ноги поскользили по полу с пронзительным скрипом. Он не старался удержаться, не выпускал шкатулку из рук — Фаэтон осел, спиной к стене, безвольно раскинув ноги. Он склонился над серебром в своей хватке.

Пару раз его плечи дрогнули, но он не издал ни звука. Взор опустошился.

Дафна подошла, протянула руку, желая его подбодрить, но остановилась, отступила и сказала:

— Сама по себе шкатулка бесполезна. Даже если старая версия проснётся, она не согласится пойти за тобой в ссылку. Нужно доказать, что ты прав, показать недобросовестность Наставников, восстановить доброе имя и вернуться из изгнания. Для этого — вторая вещица в рюкзаке. Золотой планшет. Ты до сих пор не понял, зачем он нужен? Я выдержала все эти лишения, только чтобы доставить его тебе.

Любопытство Фаэтона было сильнее скорби. Он глухо спросил:

— И зачем он?

Она элегантно указала на брошенную сумку, напомнив официантку, подающую на стол особо изысканный десерт.

— Ты же инженер, любовь моя. Разберёшься.

Он бережно отложил шкатулку и вытянул из рюкзака золотую пластину. От изумления выпрямился, встал на ноги. Планшет в руках сверкал золотом, кроме одной стороны — её заполняла мозаика мыслепортов и читающих головок, подогнанная так, что их разнообразные формы складывались вместе, без промежутков. Подняв голову, он сказал:

— Это же устройство для ноэтической проверки.

Дафна с триумфом добавила:

— Отсоединённое от Ментальности. Независимое устройство, изолированное, стерильное, безопасное. Даже ты не сможешь поверить, что в нём сидели инопланетяне. Видишь? Чтобы доказать, что Наставники видели брехню, нет нужды выходить в Ментальность. Кто-то влез в твой мозг. Устройство позволит это доказать — всему миру. И себе.

С улыбкой она окончила:

— Проверься, и мы сможем поехать домой и жить вечно и счастливо.

Он посмотрел на шкатулку у её ног, поднял взгляд на Дафну, прищурился.

Алые губы Дафны раздражённо сжались:

— И да, разумеется. Нельзя вернуть её, не вернувшись.

Фаэтон осторожно заметил:

— Ты не очень обеспокоена перспективой (как бы выразиться поделикатнее..?) остаться одинокой в пользу настоящей себя.

В глазах у неё заискрилось немного надменное озорство, полуулыбка вернулась на губы. Голос оживился показной беспечностью.

— А. Ты про ту, устаревшую…? Могу сказать так — пусть победит лучшая.

Загрузка...