"Фантастика 2025-193". Компиляция. Книги 1-31

Глава 1

Военная хроника. 28 ноября 1834

Бои на Сольене продолжаются без передышки. Наши войска предприняли новую атаку на гуттские позиции у Помаля и Булавенской рощи. Под ураганным артиллерийским огнем пехота двинулась в атаку, но была встречена плотным пулеметным огнем противника.

Враг отошел к селам и попытался закрепиться там. Бои шли за каждый дом, за каждый двор в разрушенных деревнях. К вечеру наши войска закрепились на достигнутых рубежах. Потери с обеих сторон огромны. Потери мирного населения не поддаются исчислению.

На других участках фронта — бои местного значения. Артиллерийская перестрелка не утихает. Армии измотаны кровопролитными боями последних недель, но ни одна из сторон не готова отступить.

Военная хроника. 15 декабря 1834

На рассвете тяжелая артиллерия открыла огонь по укреплениям противника вдоль Лампракского хребта. Разрывы снарядов сотрясали землю, поднимая тучи дыма и пыли. Наши войска начали наступление, продвигаясь через изрытые воронками поля под шквальным огнем вражеских пулеметов.

К полудню часть наших солдат захватила первую линию вражеских окопов в жестоком рукопашном бою. Но гутты вели ураганный ответный огонь, и бои длились до поздней ночи. По обеим сторонам Графского тракта виднелись трупы павших, ландшафт был изуродован воронками и выкорчеванными деревьями.

К ночи передовые части заняли господствующие высоты, однако противник продолжал сопротивляться из глубоко эшелонированных укреплений. Впереди ожидались новые тяжелые бои…

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ СЕВЕРНОГО ФРОНТА, 27 ДЕКАБРЯ 1834

ОПЕРАТИВНАЯ ДИРЕКТИВА № 294

1) ОБСТАНОВКА НА ФРОНТЕ ОСТАЕТСЯ НАПРЯЖЕННОЙ ПОСЛЕ МАНЕВРА ПРОТИВНИКА У САЛЕНГА. ВОЙСКА ГУТТСКОЙ 7-Й АРМИИ СКОНЦЕНТРИРОВАНЫ СЕВЕРНЕЕ МУДРАНА ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО НАСТУПЛЕНИЯ В НАПРАВЛЕНИИ РЕЙМЫ.

2) В СВЯЗИ С УГРОЗОЙ ПРОРЫВА НАШИХ ЛИНИЙ ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ ОТДАЕТ ПРИКАЗ ВОЙСКАМ 2-Й УДАРНОЙ АРМИИ СОВМЕСТНО С 4-Й ПЕРЕЙТИ В РЕШИТЕЛЬНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ НА РАССВЕТЕ 29.12.

3) ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ: ОТБРОСИТЬ НЕПРИЯТЕЛЯ НА ИСХОДНЫЕ ПОЗИЦИИ, ВОССТАНОВИТЬ ЛИНИЮ ФРОНТА ВДОЛЬ РЕКИ И ПРИКОВАТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ ПРОТИВНИКА НА ЭТОМ НАПРАВЛЕНИИ ДЛЯ РАЗГРУЗКИ 5-Й АРМИИ.

4) АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ ПОДГОТОВКА НАЧНЕТСЯ 29.12 В 03:30. ПОСЛЕ 4-ЧАСОВОГО ОГНЕВОГО НАЖИМА ПЕХОТНЫЕ ЧАСТИ ПЕРЕЙДУТ В НАСТУПЛЕНИЕ НА ВСЕМ ФРОНТЕ.

5) ФРОНТ ОЖИДАЕТ ОТ КАЖДОГО ЧУВСТВА ВЫСОКОГО ДОЛГА И ПРЕЗРЕНИЯ К ОПАСНОСТИ. ВПЕРЕД, ЗА ЧЕСТЬ ОТЕЧЕСТВА И ПОЛНУЮ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ! МЫ СИЛЬНЫ! НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ! МЫ ПОБЕДИМ!

ГЛАВКОМ СЕВЕРНОГО ФРОНТА

ГЕНЕРАЛ АНРИ-ФИЛИПП ПУЛАР

ИМПЕРАТОРСКИЙ ПРИКАЗ № 113

от 01 сентября 1834 г.

Мы, Иоган IX, волею божьей Император и Самодержец Гуттский, повелеваем:

Ввиду ухудшившегося морального состояния солдат и участившихся случаев дезертирства и неповиновения приказываю незамедлительно приступить к формированию в действующих армиях полевых судов для рассмотрения дел о воинских преступлениях в условиях военного времени. Судебную коллегию формировать из трех старших офицеров.

Предоставить полномочия недавно сформированным полевым судам выносить суровые приговоры, вплоть до смертной казни через повешение. С момента публикации данного указа и до отмены выносить смертные приговоры за: дезертирство, неповиновение приказам, измену и саботаж со стороны военнослужащих.

Немедленно усилить патрулирование в тыловых районах дабы обезвредить трусов и предателей, вынашивающих намерения дезертировать из рядов доблестных войск.

Организовать широкую пропагандистскую кампанию посредством манифестов, лозунгов и устных бесед для поднятия боевого духа и самоотверженности наших соотечественников на полях брани.

Привлечь священнослужителей для регулярного обхода войсковых расположений с целью духовного окормления и причастия солдат и офицеров.

Учредить специальные награды и поощрения для примерных воинов, совершивших подвиги во славу Империи на поле боя. Всем кавалерам сего ордена назначить денежное довольствие в двести таллеров ежемесячно. Выплачивать оное довольствие пожизненно.

Сим повелением надлежит руководствоваться неукоснительно всем чинам воинским и гражданским. Да поможет нам Бог!

Разведчики вернулись через час. Новости были не очень — впереди деревни больше нет, так что укрыться от наступающего им на пятки бурана не получится. Ночевать в чистом поле не хотелось — слишком велик риск получить воспаление легких и слечь. Сейчас, когда контрнаступление в самом разгаре, ползти со скоростью больного не очень хотелось.

Сержант приказал большей части солдат остаться в низине, а сам решил проверить, не найдется ли хоть какого-то укрытия. До границы поселения он с ребятами прошел быстро, так что теперь сам смог рассмотреть то, о чем говорили разведчики. На месте небольшой предгорной деревеньки остались лишь руины.

Дома превратились в черные обугленные остовы, с провалившимися крышами и зияющими оконными проемами. Кое-где еще поднимались струйки дыма из тлеющих головешек. Улицы были усеяны обломками досок, кирпичами, вывалившимися из печей. В оконных рамах торчали расколотые и местами оплавленные стекла.

Воздух наполнял удушливый запах гари. Легкий ветерок время от времени поднимал тучи пепла, застилая все вокруг серой дымкой. Каждый вдох наполнял нос и глотку неприятным маслянистым привкусом дыма. Жуткая картина разрушения и опустошения вызывала оцепенение и безысходную тоску. Деревня, некогда живописная и явно процветавшая, превратилась в настоящие декорации того, как выглядит местность после страшного суда.

Пепелище простиралось, куда ни кинь взгляд. Местами чернели обгоревшие стволы низеньких деревьев, лишенные листвы и веток. Кое-где видны следы борьбы. Гутты прошли тут несколькими днями ранее и, недолго думая, устроили настоящую бойню. Тела жителей были свалены в противопожарный ров. Одного взгляда хватило на то, чтобы даже закаленный ветеран усомнился в человечности тех, кто это сделал.

Люди на такое зверство неспособны. На любое другое — да, но точно не на такое.

От канавы пахло горелым мясом и дымом. Рот сам собой наполнился слюной, а в животе заурчало. Сержант закашлялся, стараясь исторгнуть из себя то, что он случайно вдохнул. Отвращение к самому себе пришло секундой спустя. Нашел о чем думать — о жареном мясе. Не хотелось выглядеть неженкой перед парнями, но в ближайшие день или два он, пожалуй, воздержится от него.

И, судя по лицам разведчиков, такой выбор сделал далеко не он один. Взгляд зацепился за небольшую подгоревшую игрушку, вокруг которой сплелась маленькая, тоненькая ветка.

Осознание того, что это вовсе не ветка, заставило сержанта нервно сглотнуть.

— Скоты, — вырвалось у него тихо. — Эверли!

— Да, сержант. — Вечно хмурый блондин подошел чуть ближе. Сейчас он выглядел не столько напряженным, сколько встревоженным. Даже так нелюбимую им каску нацепил. — Чего звали?

— Нашел хоть одного живого?

— Ни единой живой души, ни наших, ни гуттов. Суки устроили тут натуральную кровавую баню.

— Кстати, что с водой? Колодец цел, я видел.

— Проверил я колодец, командир, там тоже пара жмуров плавает.

— Черт!

— Как-то вот так, командир. Встряли мы, похоже.

Ну просто зашибись. Они еще и без чистой воды остались. Опять придется топить снег, чтобы напиться, не говоря уже о том, что последний постирочный день был черт знает когда.

— Ясно. Знаешь, кто тут шел?

Вопрос был задан не просто так. По какому-то удивительному стечению обстоятельств этот неразговорчивый и вечно хмурый солдат оказался отличным карточным игроком. На первой неделе знакомства Тим обыграл каждого во взводе, затем принялся за полковых игроков. Сейчас Эверли обзавелся целой кучей полезных и не очень знакомств, а также должников. Так что зачастую он оказывался первым в полку, кто узнавал самые свежие и точные новости.

— Ну… — он потер отросшую за неделю тонкую щетину, — через север уходили Ненские пикинеры и седьмой драгунский.

— Ну и?

— Слышал, что пикинеров размазали авиацией с неделю назад или даже больше. Только кишки на елках остались висеть.

— Понятно. — Звук из-под шарфа доносился плохо, так что мысленно сержант порадовался, что рядовой не слышит, как у него дрожит голос. — С этой минуты никого из седьмого драгунского полка мы в плен не берем. Понял?

— Конечно.

— Вот и славно. Скажешь всем, кому сможешь, что это моя весьма настойчивая просьба. И за невыполнение занесение в печень.

— В рамках полка?

— А ты сможешь рассказать на уровне целой армии?

— Ну… не надо меня недооценивать. Я тебя услышал, кому надо донесу. Сделаю в лучшем виде — под этими суками земля гореть будет. Мне такое зверство тоже не по нутру.

Ответа не последовало.

Сержант развернулся и пошел прочь. Ветер усилился, так что теперь шарф покрылся тонкой ледяной коркой от дыхания. Лицо запотело, и он вытер пот мокрой варежкой. Песчинка попала в глаз, сержант рефлекторно зажмурился.

— А, ч-ч-черт, — выругался он и встал так, чтобы закрыться от ветра.

Вот так он и смог увидеть единственное уцелевшее строение — небольшой каменный домишко на самой границе. Он стоял далеко от остальных, почти у самого подъема в гору. Огонь туда не добрался, так что выглядела столь неожиданная картина на фоне разрухи и запустения во всей остальной деревеньке — как сказка.

Вокруг никого не наблюдалось, дыма из трубы тоже не видно. Но нужно проверить. Он поправил каску, чтобы она не сильно мешалась на бегу, и рванул вперед. Сержант бежал, стараясь контролировать местность. Скоба винтовки и спуск заледенели на ветру, так что перчатки снимать было бы верхом идиотизма.

Ну, зато на таком морозе все вши и блохи вымерзнут к чертовой матери.

Нужно бы двигаться короткими перебежками и стараясь почаще менять направление — так пулеметчику или снайперу будет труднее снять цель. Но вот только деваться некуда. За ним выжженное пространство, справа холм — ни укрыться, ни залечь нормально. Окажется в доме хоть один обученный стрелок с оптикой, и лежать сержанту тотчас же с дырой в его тупой голове.

Удумал тоже — пойти проверить самому.

На кой черт ему тогда солдаты? Сержант мысленно корил себя за недальновидность и глупость, ожидая выстрела. Вот только все расстояние до подворья он преодолел без единой помехи. Только пару раз чуть не поскользнулся на слишком крутом подъеме.

Дом казался целым, и, судя по виду, делали его на совесть. В таком мог заседать местный голова или врач. Любой, кто в этих местах пользовался почетом. Вот только это не сильно помогло хозяину, когда в деревню вошли солдаты, иначе бы его не повесили на коньке крыши.

Это был крепкий мужчина с белыми волосами до пояса. Когда дед еще был жив, он рассказывал, что в древние времена считалось, будто длинна волос — знак сильного воина. Если поверить старику, то этот мужик при жизни мог в одиночку раскидать целый полк. Но… вот какая незадача, повесили его, а не он драгунов.

Вместо лица у несчастного осталось только окровавленное месиво.

Сержант обежал дом разок, проверил подходы и поспешил обратно к подчиненным. Они ждали на дороге и озирались.

— Нашел чего, сержант? — тихо спросил Баркер, когда он подошел.

В ответ последовал короткий кивок в направлении, откуда он только что вернулся:

— Нашел. Единственный целый дом в округе, так что будем укрываться там.

Все трое прошли до брошенной постройки.

— Переждать сойдет, — произнес Эверли, когда все трое хорошенько осмотрелись.

— Ляжем плотно, конечно. Но хоть не в поле.

— А что будем делать с этим подарком?

Рядовой указал на качающийся на ветру труп хозяина.

— Снять, — приказал сержант и строго глянул на бойцов. — Похоронить.

— Та пусть висит… А нам бы другое место искать, сержант. Место гиблое, я же говорю, — произнес Баркер со своим приметным южным говорком и осенил себя защитным знаком.

— У тебя есть мнение, рядовой?

— Та колдунство там само настоящее. Это любой скажет. Висельник этот к смертям.

— Баркер, ты серьезно?

— Да. Помню, у нас в деревне…

— Замолкни, Жан.

— Да говорю вам, нельзя висельника трогать, мне это еще бабка говорила.

— Я. Сказал. Тебе. Снять. Покойника.

— Я? Сержант, да как можно-то?

Солдат собирался еще поспорить, но под строгим взглядом он сразу скис. Баркер скинул вещмешок и поплелся в дом. Его походка выдавала не только нервозность и волнение, но и самый настоящий страх перед мертвецом. К счастью, командира он боялся больше. Вид у Баркера был таким жалким, что Эверли не выдержал.

— Отойди, придурок, — с недовольством произнес рядовой и скинул вещи на снег. — Сержант, я его сниму, раз этот долбо… б обосрался.

— Спасибо, — согласно кивнул Баркер, а затем его мозг дошел до оскорбления. — Слышь!

— Пошел ты на… уй, Тим.

— Как дети, ей-богу. — Командир откинул шарф от лица, и снежная крупа ударила его по щекам. — Значит так, убогие, снимайте его. Кто чего не понял, подумает об этом в наряде, если этот урод не будет на земле через десять минут. Я зову остальных.

Тим поспешил к дому. Шел он короткими перебежками. Остановился у самой двери и осторожно ее приоткрыл. Скрипа не было, а вот растяжка, судя по тому, что Эверли замер на пару секунд у косяка, была.

— Вхожу.

Он ловко перерезал леску и исчез в дверном проеме.

Сержант проводил бойца взглядом. Взрыва или стрельбы не последовало, ни сразу, ни пару минут спустя, так что он отошел на пару десятков шагов и вытащил из вещмешка небольшую ракетницу. Шашки для нее торчали рядом. Та, что с зеленой полосой на боку, отправилась сначала в ствол, а затем в небо. Ракетой она взмыла в воздух и, поднявшись метров на сорок, разлетелась огромным цветным шаром, оставив за собой зеленое облако.

Остатки отряда появились минут через тридцать. Рядовой Хесс вел всех почти тем же маршрутом, что выбрали разведчики. Дойдя до одиноко стоящего командира, Карл чуть опустил шарф, так что теперь стал виден его небритый подбородок и кривые желто-коричневые от табака зубы. В пасти он держал неизменную цыгарку, а потому вид имел лихой и разбойничий.

— Да уж, командир, я… ля, многое видел, но точно не такое.…ля, старики, бабы, дети. Я такого даже по синей лавочке не хотел сделать, а ты знаешь, я всякую… ню творил.…ля, тут всю деревню эти уроды выкосили.

— Угу, всю деревню.

— Только на кой хер? Эти ж… нейтральные,..б их мать.

— Ну вот так весь нейтралитет и заканчивается.

— Ты прямо философ, серж.

— Я юрист.

— Ну… со всеми бывает. Главное, легавым не становись. — Последние слова Карл произнес с заметной ухмылкой, так что и дураку стало бы понятно, что это шутка.

Сержанту рядовой Хесс нравился. Он был по-своему приятным, хоть и резким на язык человеком. Попал он в отряд прямиком с каторги, где мотал пожизненное за тройное убийство — жены и двух ее любовников. Суд принял во внимание факт супружеской измены, да еще сразу с двумя мужчинами одновременно, и Карл Хесс получил вместо пенькового галстука работу и казенное жилье на весь остаток своей никчемной жизни.

Ну а оттуда он вышел через три года, записавшись добровольцем в штурмовые части.

— Че делаем, серж? — спросил он, осматриваясь.

Буря все усиливалась.

— Бери несколько человек и начинайте искать мины.

— Что искать? Не слышно ни… уя.

— Мины ищите. Мины.

Душегуб подошел чуть ближе, так что стало чуть слышнее.

— Думаешь, есть, Дырокол?

— Да… уй его знает. Просто не хочу, чтобы ты вышел поссать и подорвался. Не охота потом твои потроха по всей округе искать, и маленького Карла.

— Ха, я тогда из окна поссу. Тут такой холод, что малыша будет особенно трудно искать.

Хесс снова рассмеялся и тяжело зашелся своим неприятным лающим кашлем. И хотя все врачи как один говорили, что это не похоже на туберкулез, но все же выглядел рядовой в такие моменты особенно жалко. Бедняга каждый раз почти выхаркивал свои легкие.

— Сержант! — Голос Эверли слышался сквозь вой ветра плохо, так что на него не сразу обратили внимание.

— Что?

— Сержант!!!

— Да что? — Чтобы хоть как-то перекричать буран пришлось сложить руки рупором.

— Йона! Кажись, этот остроухий урод живой!

Глава 2

Дворец правосудия был выстроен в классическом имперском стиле и выглядел весьма торжественно: высокая колоннада, плиты из серого песчаника, лестница в пять десятков ступеней. Будь они трижды прокляты. Каждая из них!

Сейчас на ступенях перед зданием суда было людно и шумно. Со стороны можно было принять все происходящее за политический митинг или что-то подобное, вот только политики не собирают такую толпу.

Йона смотрел из машины на то, как постепенно обычное судебное заседание превращается в настоящий балаган. Пара десятков журналистов окружили невысокого мужчину в черном костюме. Звали его Мартин Дуарте IV, и он был весьма крупным судовым промышленником. Каждый второй корабль, баржа, лодка, да хоть даже плот — все они сходили со стапелей его семейных верфей. Единственное, куда его концерн не успел засунуть щупальца, так это в строительство дебаркадеров, и то лишь потому, что там все было весьма скромно в плане маржинальности.

Выглядела эта акула бизнеса солидно: дорогое пальто стоимостью в трехгодовую зарплату рабочего на его верфях, стильная прическа. А еще Йона был готов поклясться, что даже из машины он уловил аромат дорогого парфюма с умброй в составе.

Чуть позади с самым скорбным видом стоял молодой парнишка лет двадцати — Мартин-номер-пять, как прозвал его Камаль. Старший сын Дуарте выглядел не особенно презентабельно, был бледен и вял. Играл на публику, естественно. Хотя как посмотреть, ему и вправду досталось при задержании.

Даже с такого расстояния было заметно, что лицо у него как будто встретилось с бетонной плитой.

Несколько раз. Что же, такое бывает, когда на законное требование остановиться ты отвечаешь что-то типа: «Имел я тебя с твоими требованиями, легавый». Передних зубов у него частично не было. А такое обычно происходит, когда ты, лежа на брусчатке, решаешь сказать задерживающему тебя офицеру, что маму ты его имел. А не надо грубить — полицейские иногда очень нервные.

По правую руку от судового магната стоял Элмер Ланн — частный адвокат и склизкая сволочь каких мало. Он выглядел так, как и должен выглядеть дорогой пронырливый адвокатишка: одет с иголочки, волосы уложены на ровный пробор, а на приведение усов в надлежащий вид была потрачена изрядная сумма. Йона знал, как минимум с десяток полицейских, желавших этому хлыщу что-нибудь серьезное сломать.

Кто-то руку.

Кто-то ногу.

Некоторые, которым этот урод сломал карьеру, всерьез хотели бы получить в качестве откупных жизнь.

Почему? Этот тип был настоящим адвокатом дьявола. В сравнении с ним старина Питер Барроуз выглядел почти образцом морального облика и высоких стандартов. Как мальчик из церковного хора на фоне порядком потрепанной уличной проститутки. Ланн не брезговал никаким делом. Отмазывал от тюрьмы или петли конченых мерзавцев. Все, что нужно было для того, чтобы он взялся за работу, — солидный чек на предъявителя и хоть сколько-нибудь публичное дело.

Ублюдок словно питался вниманием людей. Настоящий эмоциональный вампир, если бы они существовали. Интересно, сколько Дуарте ему заплатил? Йона мог строить только догадки на этот счет — пять, может, шесть сотен в час. И все затем, чтобы его кровиночку не увезли куда-то далеко на север — копать железную руду, из которой потом будут строиться его же корабли.

— Господин Дуарте, — выкрикнул из толпы журналист. — Ваши ожидания?

— Мои ожидания? — Ответ был явно отрепетирован заранее, потому как голос мужчины казался театральным. — Мои ожидания просты — освобождение в зале суда. Только этот вариант мы рассматриваем! Мой сын невиновен, и каждый должен это уяснить!

— А что вы скажете про свидетелей, которые есть у стороны обвинения? Насколько они надежны, как вы считаете?

— Свидетели? — с явной издевкой произнес Дуарте. — Кого именно вы имеете в виду? Купленных, провокаторов или запуганных? Повторяю, мой сын невиновен в том, что ему приписывают, никакая ложь не сможет поколебать правды. Мартин невиновен, дождитесь окончания заседания, и вы сами убедитесь в том, на чьей стороне правда.

— Вы считаете, что дело сфабриковано?

— Без комментариев, господа.

— А что насчет полиции? — прозвучал еще один голос из толпы. — Какими будут ваши ответные действия? Вы собираетесь что-то предпринять, господин Дуарте?

— Собираюсь ли я переходить дорогу полиции? О нет, сэр, совершенно точно — нет! Вот вам мой ответ. — Мартин выдержал театральную паузу, во время которой никто ничего не говорил. — К полиции у меня нет вопросов, но на вашем месте я бы сказал «так называемой полиции». Люди, задержавшие моего сына Мартина, определенно не полицейские в прямом смысле этого слова.

— Простите?

— Полиция защищает людей от бандитов, а эти же… Они — опухоль и гниль на теле государства, я и мой адвокат мистер Ланн уже подготовили встречный иск к этим людям.

Толпа встретила эти слова очередным вскидыванием рук и требованием слова. Будь это политической встречей, половина Тарлосс Холла сейчас бы бежала голосовать за него. Олдтаун этот ублюдок взял бы с ходу и без боя. «Все копы — свиньи» там всегда работало на ура.

Между тем «спонтанная» пресс-конференция продолжалась.

— Простите, сэр, но не боитесь ли вы ответных действий или провокаций со стороны полицейских? Старший инспектор Камаль весьма популярен в обществе, вы не опасаетесь?

Дуарте замолчал на секунду, словно обдумывая слова журналиста. А затем гордо вскинул голову.

— Этот мерзавец Камаль может сколько угодно обманывать простых людей. Он может сколько угодно прикидываться героем войны или хорошим полицейским, но реальность не изменить! Может, когда-то он и был приличным человеком, но сейчас это не так! Не-е-ет! Сейчас он — прихвостень бандитов. Головорез со значком и пистолетом, и ничего более.

Вторая длинная пауза была еще дольше. Звучали только щелчки фотоаппаратов. Йона не удивился бы, если б на пятой или шестой кто-то из писак рухнул в обморок. То ли от слишком долгой задержки дыхания, то ли от передозировки пафосом и помпезностью.

Выискался герой.

Решил победить полицейский произвол в лице одного конкретного старшего инспектора Имперского Сыскного Управления. Всем бы гражданам с миллионным состоянием такую активную гражданскую позицию, и, может быть, страна вышла бы наконец из затяжного экономического и политического кризиса.

Между тем промышленник продолжал. Акула почуяла кровь и принялась отрывать куски.

— Ни для кого не секрет, кем являлся его отец и кто его дядя. Я сделаю все, чтобы народ понял, как жестоко ошибался. Я готов обратиться через вас к этому человеку. Так вот, вы можете запугать любого другого, господин старший инспектор. Любого! Но не меня!

Мужчина картинно поднял руку, и тут же последовали вспышки фотокамер.

— Спасибо, что хоть маму мою не приплел, — произнес Йона тихо.

— Порой мне кажется, что ты слишком терпелив, — ответил Нелин с водительского места, и инспектор невольно сглотнул. Хоть после смерти Оберина прошел практически год, но Йона все еще не привык к тому, что за рулем теперь кто-то другой. И пускай этим кем-то был Нел, но все же ощущение чего-то неправильного никуда не пропало. Да, теперь у него все новое: должность, машина, водитель. Вот только жизнь это облегчало не так уж сильно. Город словно откупался от него.

Милости прошу, господин старший инспектор, ваши призы. А теперь прыгайте в новый чан с дерьмом.

Ну и что, что он вам по самые уши?

Зато каков почет! Ешьте и не обляпайтесь.

— А что ты предлагаешь? — серьезно спросил инспектор. — Выйти и начать с ним дискутировать? Какой смысл?

— Чтобы это не выглядело как игра в одни ворота.

— Нел, ты внимательно посмотри на рожи этих писак?

Д'эви метнул на друга строгий осуждающий взгляд.

— Говоришь так, будто я чего-то не понимаю.

— Да, и очень многого, — улыбнулся Йона, — «Телеграф», «Вестник», «Криминальная хроника».

— Ну?

— Во всех трех среди акционеров Дуарте, через свою ДЛГ. Готов поспорить, что остальные тоже кормятся у него с руки. Рискнешь?

Помощник только скорчил недовольную рожу.

— Это не пресс-конференция, а моноспектакль. Стоит мне только выйти и открыть рот, как я сразу же проиграю. Сразу же. Либо журнашлюхи все переврут, либо выдернут слова из контекста, либо… да что угодно. Мало ли способов?

— Писаки. — Помощник практически выплюнул это слово. — Знаешь, порой мне кажется, что Галарте — единственный приличный журналист. Хоть она и гадская кровопийца.

— Ага, не ты первый с такими выводами. — Йона помолчал, глядя в окно, а затем произнес довольно: — Все, похоже, цирк заканчивается. Ты жди, мало ли что… а я пошел.

Камаль указал на толпу журналистов, которая расползалась в тонкую шеренгу, провожая семейство магнатов в здание. Инспектор собирался выйти из машины и уже приоткрыл ее дверцу, как вдруг какой-то репортер подбежал и щелкнул фотоаппаратом.

Сука.

Вспышка ослепила. Перед глазами возникли два ярких желтых кольца. Выступили слезы.

— А, ч-черт. — Инспектор прикрыл лицо шляпой.

— Старший инспектор! — Тут же вся пишущая братия бросилась к нему. — Господин старший инспектор!

Если он сейчас прибавит шаг, то это будет выглядеть как бегство, а именно это им сейчас и надо.

— Что вы ответите на обвинение в халатном ведении следствия? — прокричала какая-то женщина-журналист.

— Без комментариев. — Йона шел, закрываясь от камер.

— Вам заплатили?

— Топор планирует захват логистического бизнеса?

— Что вы ответите на обвинение в запугивании свидетелей?

— Вы действительно угрожали сломать человеку лицо тростью?

— Сколько стоит совесть, инспектор?

Захотелось вызвать пару нарядов и с ребятами как следует пересчитать зубы этим уродам.

— Сколько стоит совесть? У вас хочу узнать! — огрызнулся Камаль. — Пишите что хотите, комментариев не будет!

Инспектор ворвался во дворец правосудия и почувствовал облегчение. Если он чему-то и научился на войне, так это блефовать и скрывать свои эмоции. Эверли, упокой господь его душу, хорошо натаскал Камаля в вопросах карт, блефа и наглости. Вообще, в каком-то смысле война была самым счастливым временем. Ну, в плане приятных знакомств и опыта — так уж точно.

Одна знакомая из тех времен вон до сих пор то в гости напросится, то к себе позовет. Кстати о ней.

Йона безошибочно уловил запах духов «Антураж» с оттенками сирени и ванили, так что внезапное появление любовницы не стало для него сюрпризом.

— Привет, ты тут по работе?

— Слишком мелко. Гордый зверь не бьется за объедки с падальщиками. — Казалось, что предположение инспектора ее задело.

— Прости, ляпнул не подумав.

Она смягчилась.

— Пришла оказать посильную моральную поддержку лучшему полицейскому империи, а заодно лучшему любовнику, что у меня был.

— А эти двое сейчас тоже здесь? Надо найти и застрелить ублюдков. Как тебя на нас только хватает?

В ответ на вторую шутку Ирма только улыбнулась уголками губ. Йоне нравилась такая ее улыбка.

— Ты, как всегда, умеешь заводить друзей, — с ехидцей произнесла Галарте. — Я не помню, когда все эти недоноски с блокнотами последний раз собирались вместе.

— Ну, я коммуникабельный, — постарался отшутиться Камаль. — У вас, похоже, настоящий террариум в отрасли.

— Ага. Бюджеты не резиновые, а гениальный автор хочет кушать больше других. Вот и приходят некоторые людишки на поклон к добрым дядям с миллионами. А что до твоей способности заводить друзей. — Ирма помрачнела. — Смотри, как бы она тебе не вышла боком. Не твоего размера зверя ты решил подразнить палкой, сержант.

В ответ Йона хмыкнул.

— Кто-то должен нанести по нему первый удар, иначе какой смысл загонной охоты.

— Уверен, что это мальчишка тот? Он на маньяка не сильно походит.

— А ты много маньяков видела? Я с десяток, все сплошь «положительные люди», и никто «никогда бы не подумал».

— Туше!

— Ан гард! Уверен. Этого урода половина участка хотела пристрелить.

— Смотри, как бы эта самая половина не слилась в самый последний момент. У меня очень дурное предчувствие. А ты меня знаешь.

— Не переживай. — Целовать ее на людях было не очень уместно, так что Камаль только улыбнулся и подмигнул. — Если ты у меня за спиной, то мне ничего не страшно.

— Как мило…

— Кроме тебя. Ты ж варра.

— Ой, да иди ты! Опять своими шуточками такой момент испортил. Мужлан!

— Ты меня за это и любишь.

Незаметно они дошли до зала заседания. Пристав у входа смерил их обоих спокойным оценивающим взглядом и пропустил Ирму в зал для публики. Йона же проводил подругу долгим и теплым, и поспешил в ту часть зала, где размещались свидетели. Явился инспектор последним, едва не опоздав. Он быстро пожал руки всем, до кого мог достать, и сел на жесткую и неудобную скамью.

Заседание должно было начаться через несколько минут.

Кузнечик стоял в переулке и молча наблюдал со стороны на представление у здания суда. Смотрел на то, как цель уходит в здание, и просто молчал. Снять ублюдка можно было одним хорошим выстрелом. Толстяк бы справился на ура: лег на крыше, четыре секунды, и все — можно вызывать труповозку.

Друзей ему не хватало сейчас больше всего.

Сторонние мысли отвлекли Кузнечика, и он не заметил, как к нему подошел его второй номер. Хорист ему с первого взгляда не понравился. Бывает любовь с первого взгляда, а тут такая же ненависть. Они как-то сразу не сошлись характерами и теперь вели себя, как две сторожевые собаки на цепях. Слишком короткая привязь, чтобы сорваться и разорвать соперника, но слишком высокий соблазн поступить именно так.

— Объект? — спросил мужчина своим хриплым голосом.

— Вошел в здание суда, — спокойно произнес Кузнечик, не глядя на него.

— Хорошо, наблюдай дальше. В контакт не вступай. Помнишь?

— Я не идиот.

— Не был бы идиотом, здесь бы не оказался, Водомерка.

— Кузнечик.

— Да мне пох… Хоть таракан, хоть блоха. Обосрешься, и я лично тебе кишку перед Полковником выпущу. Уяснил?

— Кристально.

Ну, он сам нарвался.

Удар локтем в живот Кузнечик провел просто великолепно. Выбил из урода воздух, так что тот согнулся пополам. Поймал голову противника на противоходе и впечатал с силой в ближайшую стену. Второй удар локтем пришелся в нос.

Хрустнуло.

Хорист собирался ударить в ответ, но щелчок взводимого курка остановил его. Кузнечик зажал горло локтем, а второй рукой приставил револьвер к виску.

— Знаешь, что я понял, Хорист? — Голос Кузнечика был холоден и спокоен.

— Ну? — С пережатым горлом не потреплешься, оставалось только хрипеть что-то односложное.

— Колебаться вредно.

Нажим стал чуть сильнее, и Хорист задрыгался в захвате, стараясь вырваться. Парень строго взглянул напарнику в глаза и отпустил.

— Если попробуешь меня достать, то не удивляйся, когда не увидишь, что тебя убило. Понял меня?

Хорист растирал горло и хрипел.

— Ты. Понял. Меня? — чеканя каждое слово, произнес парень и поправил слетевший в драке капюшон. Шрам слишком приметен, вдруг кто-то заметит его.

— П-п-понял. — Мужчина откашлялся и сплюнул на землю. Постарался дышать ровнее, не обращая внимания на хрипы в гортани.

— Мне не надо будет повторять эту беседу?

— Нет.

— Кивни.

В ответ последовала недовольная гримаса и короткий кивок. Дальше Кузнечик не смотрел, все его внимание захватил странный мужчина в длинном плаще и шляпе. Фигура казалась ему смутно знакомой. Тип расталкивал толпу журналистов и направлялся в здание суда.

Вокруг него кричали люди, но не было слышно, что именно. Наблюдатель напряг слух, стараясь расслышать хоть что-то, но чертово расстояние и шум улицы помешали.

— Вам заплатили?

Снова что-то неразборчивое от какого-то картавого недоноска. Мимо пронесся грузовик и не дал понять ответ.

— Сколько стоит совесть, инспектор? — Вот это Кузнечик точно разобрал. Верещала какая-то наглая баба, так что ее бы расслышал и глухой в Хайгардене.

Неприятная сволочь.

Коп, к которому обратилась журналистка, остановился. Даже с другой стороны улицы Кузнечик почувствовал жажду убийства. Крайне знакомое ощущение.

— Сколько стоит совесть? У вас хочу узнать! — огрызнулся Дырокол. — Пишите что хотите, комментариев не будет!

Кузнечик смотрел молча за тем, как немного постаревший и хорошо обросший волосами сержант удаляется внутрь здания суда.

Размяк.

Йона определенно размяк. Десять лет назад он один переломал бы этим острословам пальцы. А тут…

— Колебаться вредно, старик. Колебаться вредно, — прошептал Кузнечик и пошел прочь.

Глава 3

Мари просто до невозможного устала.

Став самым молодым полицейским инспектором в городе, она полностью ощутила, что такое — жизнь бешеной собаки. Сейчас, год спустя, ее первые робкие шаги в должности напоминали обычную детскую возню. А вот когда она стала полноценным членом команды, проблемы стали куда крупнее. Например, одной была та, что день у нее теперь не нормированный, а точного времени отпуска нет.

В любой момент дня и ночи ей можно было позвонить, и будьте добры, госпожа инспектор, явиться конно, людно и оружно на место очередного побоища или резонансного убийства. И совершенно не важно, она с температурой, просто спит или на мужике.

За год Мари забыла еще и по такие вещи, как личная жизнь и приватность. Журналисты нашли нового перспективного персонажа и теперь отрывались по полной.

Репортеры криминальных хроник следили за ней, как за звездой первой величины. Устраивали «облавы», караулили под окнами, в надежде поймать в объектив очередного проходного любовника. Кажется, что потому они и не задерживались дольше двух-трех недель.

Частная жизнь? Приватность? Это что, мадмуазель?

Простите, но мы не говорим не по-геройски. Вы же герой, госпожа д'Алтон?

Герой!

Вот и не нойте о том, что ваши любовные похождения интересуют наших читательниц ничуть не меньше оторванной головы вот того бедняги.

Фото, пожалуйста. А встаньте вот так? А, пожалуйста, у вашего мотоцикла. Всего минуту. Ну хорошо, десять. Офицер, вы куда?

Постоянные брюзжание Камаля и споры на любые темы стали теперь куда понятнее. Они с д'эви просто задолбались вкрай от постоянных переработок и всеобщего внимания — вот и все. Мари вытянула вверх руки, и позвоночник щелкнул, расслабляясь.

Хорошо.

После долгих часов, которые Мари просидела не разгибаясь, короткая передышка была глотком свежего воздуха. Девушка прикрыла глаза и сосчитала до ста.

— Простите, где я могу найти инспектора д'Алтон? — прозвучал знакомый голос из коридора.

Первой мыслью было: «Да быть такого не может». Но затем инспектор услышала голос снова, и теперь тот звучал еще громче.

— Ну нет, — прошептала девушка и помолилась, в надежде на то, что у нее просто галлюцинации на фоне стресса и переработок.

Мари вскочила со стула и высунулась в коридор. И это было точно не сумасшествие. Мама стояла у проходной и требовала пропустить ее внутрь.

— Простите, но вы по какому делу? — спокойный Талли все еще пытался понять, что именно эта странная мадам в дорогущем платье забыла тут у них?

— Талли, пропусти. Она ко мне. — Д'Алтон буквально пролетела весь коридор и едва ли не просунулась в окошко к дежурному.

— Куколка, так не положено, — попытался возражать Талли, но ответ прилетел, откуда не ждали.

— Не Куколка, а инспектор, — вдруг вызверилась на нем женщина. — Имейте понятие о субординации, молодой человек.

«Молодой человек» был младше мамы на каких-то пятнадцать лет, но врожденная субтильность и низкий рост еще со школы играли с ним злую шутку.

— Мама, хватит! — цыкнула на мать Мари и с мольбой взглянула на дежурного. Она придвинулась к стеклу и прошептала: — Под мою ответственность.

— Радд мне башку открутит и в футбол ею сыграет, — так же тихо произнес Талли.

— Ну пожалуйста.

— С тебя шоколад.

Турникет пропустил Патрисию д'Алтон на закрытую территорию.

— Рекомендовала бы вам клянчить не шоколад, а пить побольше молока, молодой человек, иначе таким и останетесь, — холодно произнесла мама, проходя мимо открытой двери дежурки. Не ждавший такого Талли так и замер, а старшая д'Алтон с видом победителя прошла вслед за дочкой.

Мари завела маму в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь.

— Как у вас тут пыльно, Марианна, доченька, вам бы нужно тут убраться.

— Мам.

— Вся эта пыль, дым. Ты же этим дышишь.

— Ты по делу?

— Ты не рада мне? — прозвучали холодные нотки. Мама умела надавить на жалость. Только ближе к семнадцати Марианна смогла понять, как именно мама играет на ее чувстве вины. Понять, конечно, поняла, вот только противостоять ей было просто невозможно.

— Рада. — Девушка плюхнулась в кресло и указала на гору документов. — Просто много работы, которую никто не сделает за меня.

— Почему не возьмете четвертого в кабинет? У вас вон и стол есть.

Патрисия отодвинула кресло и собиралась усесться, как вдруг ее оборвал голос Мари.

— Не сюда!

— Да я просто посижу.

— Не. Сюда. Пожалуйста.

— Да что за муха тебя укусила, дочка?

— Мама, пожалуйста, поставь все как было и сядь на любой другой стул. Этот не трогай.

— Я не хотела тебя обидеть…

— Просто сделай, как я прошу. И скандала не будет.

— Это его место, да? Того мальчика.

Мари кивнула. Слезы сами подступили к глазам, она пару раз шмыгнула носом, как в детстве, чтобы не расплакаться. Вот как мамы так легко и походя умудряются делать больно. И сами ведь того не замечают. Все, что касалось Кенни, было для нее под запретом. Мари старательно о нем не думала, а вот теперь… мама потревожила ее алтарь.

Трудно жить, когда твой мозг с дефектом и не может ничего забыть.

Первого мая, когда его хоронили, она впервые в жизни напилась. Даже не так — натурально нажралась. Надеялась, что забудет заплаканное лицо госпожи Оберин, превратившееся в каменную маску. Эта маленькая сгорбленная женщина не проронила ни слова и промолчала всю церемонию прощания с сыном.

Через месяц она повесится.

Тело найдут на четвертый день соседи, когда запах дойдет до них.

Но тогда, первого мая, Мари хотела допиться до органического поражения мозга. Она выбрала самый дешевый и грязный бар в районе. Именно оттуда каждую пятницу к ним в КПЗ привозили самых «теплых» гостей на постой. Д'Алтон завалилась туда и принялась заливать бельма в одиночку. Она выдула три своих обычные нормы, проблевалась в самом грязном сортире, который только видела, вышла и догналась еще двумя своими «я все, девчонки».

Забвения даже не намечалось. А вот приключений захотелось сильнее обычного. Захотелось снять какого-то «счастливчика», вот только проклятые швы на животе еще не сняли, как и полный половой запрет. До его снятия было еще два месяца.

Заигрывать с мужчинами это, правда, Мари не мешало.

В конце вечера она даже почти ответила взаимностью на ухаживания какого-то парня, но то слишком настойчиво пытался затащить ее в свой номер.

Лысый тип так часто повторял про номера, что нервы у д'Алтон просто сдали. Тремя ударами его головой о барную стойку она избавила этого хмыря от целой надбровной дуги, верхнего золотого клыка и кратковременной памяти.

Приехавшая полиция собиралась вязать ее «тепленькой», но кто-то из офицеров — цепкий и внимательный — опознал в побитом ею мужчине разыскиваемого сутенера. Пьетро Вулл или как-то так. Марианне было наплевать на его имя, так что она не очень внимательно слушала.

Искали господина Вулла начали семь лет назад, сразу после того, как он спалил одной своей девочке кислотой все лицо. Красотка собиралась завязать, уйти из бизнеса или найти себе «папика» — черт его знает, что она придумала. Так или иначе, но Пьетро должен был забыть о деньгах, которые она приносила. А на такое он точно не был согласен.

Взять быстро эту скотину не получилось, а вот теперь, благодаря везению Марианны, смогли.

Урод явно думал, что срок давности по его делу вышел. Вернулся. Вот только он не узнал, что бедняжка умерла в больнице и дело переквалифицировали в «убийство с отягчающими». А оно бессрочное. Следующее утро Мари встретила с похмельем и своим угрюмым лицом на фото под заголовком Стальная Роза не сбавляет темп — молодая перспективная полицейская задерживает опасного преступника сразу после похорон коллеги'.

Затем было еще три случая.

Марианна даже вывела странное умозаключение, что как только она вспоминает об Оберине, то тут же провидение решает ее показательно наказать всеобщей похвалой. Наказание через синдром самозванца. Что ж, похоже, мама сейчас невольно затронула какую-то очередную кармическую нить и скоро в почетном уголке их с отцом дома появится еще одна передовица в рамке.

Патрисия ухватила один из стульев и придвинула к столу дочери.

— Тебя давно не было в гостях, — произнесла мать с легкой обидой.

«Да, потому что ты душишь меня заботой», — хотелось произнести в ответ, но вместо этого Мари снова указала на гору бумаг.

— Сама видишь, чем я занимаюсь. Каждое дело — это чья-то смерть или горе. Лучше я потрачу три часа на них…

— Чем на нас?

Ну, приехали. Похоже, что мать решила научить манерам не только Талли, но и ее.

— Чем на дорогу до Хайгардена и обратно, — объяснила ей Мари, как маленькой.

— Ты могла бы перевестись в отделение поближе к нам.

— Нет, мам, я нужна здесь.

— Ага, чтобы разъезжать на этом своем монстре в компании странных личностей.

Марианна побагровела. Мать уловила этот момент и максимально быстро решила сменить тему.

— Так когда у тебя выходной?

— Когда у меня будет выходной, то я буду спать. Мам, ну без обид. Я реально не могу.

— Ты превращаешься в своего отца.

— Мам, не начинай. — Голос девушки дрогнул. — Я просто очень занята.

— Мне нужна была бы твоя помощь и компания на этих выходных.

— Где?

— Клиника «Палстеро».

Ну просто отлично! Еще одна клиника, где ее разденут, осмотрят, а потом скажут с умным видом: «Знаете, мадам, у вашей дочери, экстренная гистерэктомия была проведена. Медицина здесь бессильна. У вас никогда не будет внуков».

Мама раскиснет, пустит слезу и вывалил чуть ли не половину своей жизни. Врачи будут слушать, кивать, а иногда, в нужные моменты, тяжело вздыхать.

Дальше будут волшебные слова, произнесенные заговорщическим тоном: «Но есть одно непроверенное средство. Нам нельзя его назначать кому попало, но вам мы пойдем на уступку. Да еще и за сущие гроши».

Доктора эти будут смотреть так жалостливо и участливо, что смогут выклянчить немного денег на «лечебные процедуры». Толку от них не будет, и все закончится тем, что маму просто облапошит очередное «светило медицины».

Мать дойдет до этого через месяц или два, когда отец заметит выписки по чекам и закатит допрос с пристрастием.

Уже три раза это происходило как по алгоритму. Так что сейчас, на условной своей территории, Мари решила взбрыкнуть:

— Мама!

— Что — мама?

— Я. Туда. Не. Поеду, — произнесла четко д'Алтон. — Точка.

— Но я…

— То-о-очка!

Женщина надулась, словно мышь на крупу. Взгляд ее был каким-то жалостливым и полным боли. Казалось, она собиралась о чем-то попросить, но внезапно передумала.

— Мама, ты говорила, что по делу, — произнесла Марианна, успокоившись. — Переходи к нему. Ты в кабинете инспектора имперского сыска, а не в комнате у своей дочурки. Я на работе, от которой ты меня уже двадцать минут отвлекаешь! Так что, если ты сейчас начнешь говорить про мой мотоцикл, мой образ жизни, моих мужчин, мой дом, да про что угодно, кроме дела, то, господь свидетель, я тебя выведу из здания сама, посажу в машину к Альберту и прикажу никогда больше тебя сюда не привозить.

— Ну хорошо. — Женщина вдруг стала серьезной. — Го-о-оспожа инспектор, я бы хотела заявить о незаконном проникновении в жилище.

— Чье? — Мамино утверждение д'Алтон встретила без особенного трепета.

— Наше! Наше с твоим отцом. В чье же еще?

— Ты сейчас не шутишь?

— Нет. Серьезна, как инфаркт.

— Так. — Дочь протянула ручку и лист бумаги. — Пиши вот тут в бланке свои данные, а затем…

— А ты за меня не можешь?

— Мама, черт, это — официальный документ! Он должен быть заполнен тобой, только твоей рукой и тушью одного цвета. Ты про Кабинет Бдительности вообще никогда не слышала?

— Могут арестовать? — Женщина впервые взглянула на дочь с испугом и уважением.

— Мне, как медиатору первого ранга, могут дать до трех лет, если решат, что я мухлюю с раскрываемостью.

Челюсть у женщины отвисла.

— И потому твое дело я вести не смогу. Конфликт интересов.

— Каких?

— Таких. Если кто-то решит, что я пользуюсь своим служебным положением, чтобы помочь тебе, то я получу по голове, и это еще в лучшем случае. А как вариант — увольнение и запрет на профессию. На обе, чтобы ты понимала.

— Да господи, что у вас все так строго?

— Мама, просто расскажи, что случилось. А я уже решу, к кому тебя направить.

— Ну, ладно. — Женщина отодвинула от себя лист бланка и перо. — Все началось…

Все началось пару недель назад. Тогда они с отцом вернулись из длительной поездки, и мать заметила, что некоторые вещи не на своих местах. Кое-где они передвинуты, чего-то просто не было, как старинной игрушки Яни. Собственную возрастную забывчивость Патрисия признавать отказывалась. Отгоняла она эту мысль так настойчиво, что дочь не могла не поверить.

Да и какая нормальная женщина признает, что у ее мамы, как это называл Нелин, «фляга начала свистеть»?

Список странностей пополнялся: пропавшие яблоки у соседей, шумы на чердаке. Женщина так и продолжила бы перечислять, если бы Марианна ее не остановила.

— Так, — судя по тому, с каким видом мать говорила, версию она уже придумала, — ну и твои мысли?

— Мне кажется… — она придвинулась к дочери ближе, почти согнулась над столом и прошептала: — что в нашем доме скрывается этот самый Джек-прыгун.

Ну… Внутри девушки все оборвалось. Мать до последнего тянула интригу, и младшая д'Алтон верила в серьезность проблемы. А выходило так, что это еще один случай массовой истерии. Двадцатый за месяц. Не было ни дня, когда кто-то не увидел бы этого монстра в каком-нибудь районе города.

— Мам, Камаль его поймал три недели назад, — как полной дуре, объясняла полицейская.

— Он взял не того. Я читала про все нестыковки. Мартин — приличный мальчик и не смог бы… нет. Он точно ложно обвинен.

— В газетах?

— Что «в газетах»? Говори нормально, я не понимаю!

— Прочла ты про нестыковки в газетах?

— Да-а-а. — Мать взглянула на дочь, словно на умалишенную. — А где бы я еще это прочла.

— Не из материалов следствия? А газеты не принадлежат ли случаем «Дуарте логистикс»?

— И что это меняет? Как это меняет тот факт, что у нас на чердаке кто-то живет. Какой-то рукокрылый монстр, который уже покалечил семерых, залег над моей постелью, а ты…

Мари захотелось заорать: «Мама, какие монстры? У тебя соседка — варра, ей за сотню, а она выглядит лучше меня. Очнись — монстры уже давно живут вокруг тебя. Зачем ты веришь в эту чушь?»

Но вместо этого она только проводила маму до двери, старательно убеждая вызвать на денек дератизатора или дезинсектора. Талли пропустил женщину без возражений и, судя по жестам, осенил себя защитным знаком. Все — лишь бы не встречаться с вот такой мамашей снова.

Д'Алтон усадила мать в машину, напоследок повторив речь про совпадение, и велела водителю ехать домой. Мост в это время еще свободен. Если они выедут сейчас, то без проблем прибудут к вечерней радиопостановке. Аргумент Марианны возымел действие, и автомобиль умчался в направлении дома.

Когда машина скрылась из виду, Мари вытащила тонкую сигарету и закурила. Новость, что она теперь еще и курит, девушка решила придержать до лучшего дня. К счастью, Патрисия так и не просекла, что в почти пустом кабинете сигаретный дым мог исходить только от одного человека.

В три длинные затяжки она выкурила свой тонкий «гвоздик для гроба» до самого фильтра, и пошла обратно на работу.

— Инспектор, — помахал ей Талли.

— Да, прости за маму. Она…

— Плевать. Работа появилась.

— Что там? — Инспектор д'Алтон напряглась. Раз дежурный остановил ее, то там минимум есть труп, или дело просто сложнее, чем обычный гоп-стоп.

— Малкей и Стаур семнадцать.

— Это где?

— У самой границы участков. Там длинный угловой дом, который разделен между нашим округом и восьмым.

— А. — Мари кивнула. Она не помнила точный адрес, а вот сам дом вспомнила. Всем он был известен, как «половинка». Граница между участками прошла в этом месте так, что одна половина длиннющего доходного дома была прикреплена к ним, а половина — к восьмому участку.

Чем только руководствовались люди, когда так нарезали округа? Наверно, им просто было плевать.

— Ну и что там? Тебе сказали.

— Труп. Может, криминал. Убит на нашей половине дома.

— Давно?

— Говорят, что слышали борьбу, крик и после только стук часов.

— Херово. Чего ждали-то?

— Так… хозяева вызвали не сразу. Плюс туда-сюда. Они с другой половины дома, вызвали парней с восьмого, а те уже нас.

— Что, там уже кто-то работает?

— Там парень из наряда нормальный — Пол Бартон. Тебе понравится.

— Ладно, скажи, что я выезжаю. Только куртку нацеплю и шлем. И Талли…

— Что?

— Ни слова про мою маму, иначе я тебя на мотоцикле перееду, понял?

Глава 4

Прокурором был не д'Алтон, и это чувствовалось. Четвертак не разводил бы политесы, а каждым словом заколачивал бы по гвоздю в крышку гроба малыша-Мартина. Сейчас же, глядя на то, как прокурор мямлит что-то невнятное и бессмысленное, Камаль захотел подойти и отвесить ему оплеуху.

«Не позорь юридический факультет, придурок. Профессор МакКолл использовал бы тебя как боксерскую грушу на первом же практическом занятии. И был бы еще добр», — мелькали мысли в голове Йоны. Периодически он поглядывал на скамью присяжных. Слова обвинителя не вызывали в людях такого живого отклика, как прокурор рассчитывал. То ли дело было в том, что он не лучший оратор, то ли сыграл роль не самый большой опыт обвинителя. Хотя Йона сам грешил на то, что Джин Дексли просто прочел без интонации выжимку из сути дела, подготовленную заранее.

Было это настолько плохо, что даже опытный полицейский терял интерес к собственному делу. Наконец, бубнение с изложением сути обвинения стихло. Настал черед заслушать сторону защиты. И вот тут стало видно явное, абсолютно избыточное преимущество. Йона смотрел на то, как работает защита, и не мог не отдать должное — Ланн отрабатывал каждый потраченный на себя медяк. Даже если получает он три своих тарифных максимума, то эти деньги точно отбились.

В своем приветственном слове Элмер принялся на всевозможные лады рассказывать, каким отличным парнем является его клиент. Молод, красив (был до рокового задержания), лучший ученик в своей группе. Если бы Камаль лично не был тем, кто Мартина вязал, то сейчас бы и сам требовал отпустить этого несчастного мальчишку. Вот только он точно знал — это лишь маска.

Мартин Дуарте V — мелкий и ссыкливый говнюк каких мало.

Папочка может купить ему все — отличный диплом лучшего вуза страны, дорогую машину, даже зубы ему фарфоровые за деньги подберут такими, каких не бывает у нормальных людей. А вот мужество, как и честь, к сожалению, не продаются. Ланн продолжал нахваливать своего подзащитного, а Йона только вспоминал тех, кому не повезло родиться в простой семье.

Агнес Уард — ткачиха на фабрике «Делер и Ко». Бедняжка недавно лишилась мужа, так что двое детей ее быстро разорили. Чтобы хоть как-то заработать, мадам Уард перевелась работать в ночную смену. Денег выходило немного больше. Вот только теперь эта разница покрывает не содержание ее детей, а больничные расходы. Три месяца назад она возвращалась со смены и стала первой жертвой того, кого газетчики назвали Джеком-прыгуном.

Она не только выжила, но и смогла выдать более-менее осмысленный рассказ о том, что с ней случилось.

В ту злосчастную ночь вдова задержалась дольше обычного и решила срезать путь через заброшенный двор. Бедняжка почти прошла его, как вдруг на нее с неба спикировал какой-то монстр. Длинный плащ, похожий на крылья, руки с когтями и гигантские ноги наподобие козьих.

Набожная прихожанка церкви Уард быстро сопоставила все факты, сообразила, что перед ней предстал сам дьявол, и бросилась бежать. Не сделай она этого, возможно и не отделалась бы так легко. В свете дальнейшего развития событий сожженная на спине кожа и полная потеря волос — не большая цена.

Второй жертвой была Дорма Би — молодая проститутка, перебравшаяся в город из Берренгри. Ей монстр разодрал клыками и ножом лицо и часть шеи. Чтобы собрать несчастной хотя бы подобие лица, врачам понадобилось наложить почти две сотни швов. Дорма сейчас походила на тряпичную куклу, угодившую в вольер к собакам. Теперь она уже точно не вернется на панель — любителей такого продажного секса даже на улицах Зверинца не найдешь.

«Хороший мальчик» входил во вкус. Частота нападений все увеличивалась, как и жестокость. Первый труп нарисовался примерно через три недели после первого нападения. Младший Дуарте в своем костюме Джека-прыгуна напал на одинокую женщину неизвестного возраста. Имя и род занятий также установить не удалось.

У бедняжки не было ни одного документа, а в качестве «знаков отличия» только длинные острые уши. Мертвую д'эви нашли утром, возле железнодорожного перегона, куда ее выкинул убийца. Она была так изуродована, что нашедший ее путевой обходчик решил, что беднягу переехал поезд. Только при ближайшем рассмотрении он догадается, что поезда не оставляют на телах следов зубов.

На теле неизвестной насчитали суммарно около тридцати ножевых ударов, а также следы побоев и глубокие укусы. Убийца буквально отгрызал от еще живой жертвы куски мяса. Собравшиеся мужики из Зверинца устроили четырехдневную облаву на бродячих собак, перестреляли несколько сотен дворняг. Вот только следствию приказали придержать информацию о том, что врачам удалось снять слепок с одного из укусов. И был он точно человеческим. Не было ни одного признака, говорившего об обратном.

Дальше были еще случаи.

Суммарно Мартин изувечил семь женщин. Простых — низкого происхождения, не имеющих за спиной ни огромного клана корабельных промышленников, ни высшего балла на инженерных дисциплинах, о которых так рьяно говорил Ланн. Они не ездили на дорогущих машинах, не посещали элитные мужские клубы. Они были заурядными и обычными обывателями, не чета «голубой крови».

Этот богатенький ублюдок превратил ради забавы жизнь семерых человек в ад. И теперь Камаль превратит в ад его жизнь. Он себе не простит слабость в этом вопросе. Только каторга или вышка — никаких «лечений на море», домашнего ареста или чего-то такого.

Между тем Ланн уложился в отведенные три минуты «Приветственного слова» и теперь восседал с видом отличника. Как же хотелось сейчас вмазать по его довольной роже тростью. В строю беззубых аморальных ублюдков прибавилось бы, ну да и что с того?

Интересно, а не брось Йона институт на четвертом курсе и не запишись добровольцем, сидел бы он с таким же надменным видом? Или тут дело не в человеке, а в деньгах, которые сводят его с ума? Может быть, где-то в душе Элмер сидит сейчас и думает, что нужно что-то поменять. Взять на защиту какого-нибудь беднягу pro bono, так… чисто для сохранения равновесия добра и зла в мире.

Не-е-е-ет, бредятина какая-то.

Ничего такого Элмер не думает, моральные метания — это точно не для него. Дорогой парфюм, шампунь и лучшие шлюхи города — вот выбор таких парней.

«Что же… дело труба», — мелькнуло в голове у инспектора, когда судья в очередной раз отклонил возражение прокурора. Да, похоже, что слова старшего Дуарте о скором освобождении вот-вот окажутся пророческими. На стадии рассмотрения дела по существу Ланн показал разницу в классе еще более явно. Если на арест можно было бы поставить деньги, то Йона бы сейчас не рискнул.

Слишком уж очевиден исход, так что никто не даст ему сделать такую ставку.

Адвокат едва ли не буквально вытирал ноги о прокурора Дексли. Это выглядело почти физически больно и максимально не спортивно. Абсолютно каждое заключение стороны обвинения он оспаривал. Делал он это, мастерски ловя прокурора на противоречиях и формальных пунктах. Йона в какой-то момент понял, что по Элмеру можно сверять часы. Любое обвинительное утверждение в адрес Мартина Дуарте V оспаривалось буквально через две секунды. Звучало «Возражение, ваша честь», а дальше путем словесной эквилибристики и манипулирования фактами утверждение разносилось буквально на атомы.

Дексли выглядел мелким и жалким на фоне титана. После очередного принятого протеста государственный обвинитель даже как будто физически сжался и уменьшился. Его словно простирнули в кипятке и забыли отжать.

«Сюда бы д'Алтона», — мелькнуло в мыслях у инспектора, когда очередное возражение защиты было принято судом. Урод умудрился скомпрометировать пятую улику подряд, и, судя по тому, с каким лицом это было сделано, он от этого кайфовал.

По версии адвоката, Дуарте был либо самым невезучим ублюдком во всем городе, либо жертвой полицейской подставы. Никто этого, конечно, не озвучивал, но многозначительные фразочки, которые Ланн иногда себе позволял, закладывали присяжным в голову эту мысль.

Между тем очередной довод следствия был отклонен защитой. Ну отлично, просто отлично. Теперь у них нет полной уверенности в отпечатках пальцев на орудии и костюме.

— Таким образом, — адвокат перекатился с пятки на носок, — ваша честь, я утверждаю, что не нож, найденный на месте преступления, ни то, что в материалах следствия названо, цитирую, «прыжковый костюм», не имеет к моему клиенту никакого отношения.

Прокурор вскочил:

— Отпечатки.

— Отпечатки моего клиента попали на них, когда он, по собственному любопытству, что пока еще не преступление, решил проверить, что лежало на краю крыши.

— Сам факт того, что он был на крыше…

— Ничего не доказывает. У него была прогулка.

— На крыше в Олдтауне?

— Да.

— Возражение прокурора отклонено, — отозвался судья. — Защитник, продолжайте.

— У меня больше нет ничего по существу. Причина нашего нахождения здесь — ошибка следствия, его халатное ведение и… простите, ваша честь, снимается. Причина нашего нахождения здесь — недоразумение.

Трюк был красивый. Сначала оскорбил и вбросил в голову присяжным мысль, а затем мимоходом от нее отказался, чтобы не получить замечание от суда. Йона обожал такие мелкие уловки, когда еще учился. Делаешь буквально очень громкое заявление, а затем опровергаешь его, но уже тихо.

Эта хитрость практически всегда работала с большинством людей.

Йона наблюдал за тем, с какими лицами это высказывание встретили присяжные. И чутье подсказывало, что у них наклевываются проблемы.

— Объявляю перерыв на полчаса.

Судья с силой ударил молотком по кафедре, после чего покинул зал для заседания. Приставы вывели из зала присяжных, и тут же весь зал заполнил гомон.

— Пойду пройдусь, — произнес Камаль, поднимаясь со скамьи. — Заодно покурю.

— Хорошо. — Виктор Басов привстал, пропуская инспектора к выходу.

Инспектор вышел на улицу и взглянул на город с высоты тридцати ступеней. Было… так себе. Начал накрапывать мелкий дождик, от которого все укрывались под колоннадой. Все курильщики разом собрались здесь, так что было не протолкнуться. И хотя незаметные поиски должны были быть сильной стороной инспектора, но Элмер Ланн нашел его первым.

— Камаль.

На мгновение Йоне показалось, что его окликнул кто-то другой, настолько «обычный» и «рабочий» голоса адвоката различались.

Во рту Ланн держал длинную тонкую сигарету, как те, которыми смолила в кабинете Мари. Мерзкие такие сигареты с ароматом гвоздики и ментола. Юрист протянул руку. Уголок рта инспектора рефлекторно дернулся, и это не укрылось от взгляда адвоката.

— Пожалуйста, не надо все усложнять, Камаль. Пожми мне руку, и давай просто поговорим за сигаретой.

Инспектор достал свой старенький портсигар, вытянул одну крепкую самокрутку, к которым пристрастился еще в армии, и прикурил. Все это время адвокат терпеливо держал руку и молча улыбался. Жест этот был не столько искренним, сколько театральным. Однако усложнять отношения с лучшим юристом такого толка не очень хотелось.

— Мы теперь на «ты»? — Йона неохотно пожал протянутую руку. Рукопожатие Лана было властным и уверенным.

— Я со всеми выпускниками своего любимого юрфака на «ты», — продолжал адвокат, не отпуская при этом руки инспектора. — Мы как щенки одной породы — если покопаться достаточно долго в родословной, найдется общий предок.

Инспектор хмыкнул:

— Весьма художественный образ. Долго его придумывал?

— Экспромт. — Адвокат расплылся в широченной улыбке. — Иногда на меня находит внезапное вдохновение.

— Отпустишь меня или мне применить силу?

Элмер картинно отпустил руку, словно на нее вылили кипяток.

— Давай-ка отойдем в сторону, не будем мешать людям, бегущим покурить.

Мужчины отошли в сторону от прохода, встав у спуска справа.

— Дам тебе совет, Камаль, — произнес Ланн спокойно и едва слышно. — Не надо идти войной на моего клиента. А если пойдешь, то готовься к тому, что война будет серьезной. До смерти.

— Угроза? — Левая бровь Камаля сама собой поползла вверх.

— Дружеский совет от старшего товарища недоучившемуся младшему.

— Закончил экстерном в первый год после войны, — непонятно зачем поправил его инспектор.

— Да, я знаю, а еще ускоренные полицейские курсы, скоропись и быструю печать. Я много чего о тебе знаю. Даже в какую девчонку ты был влюблен на третьем курсе.

— Ты же знаешь, что сбор таких данных об офицере полиции незаконен.

— До года и штраф. Именно поэтому у меня отличная память — профессиональная необходимость. Но что это мы отвлеклись. Не стану тебя воспитывать, это твоя жизнь, но имей в виду — переговоров с тобой не будет. Я первый и единственный раз говорю с тобой, как с другом, и даю тебе непрошеный совет: если будет вариант размазать моего клиента — размажь. Четвертого, пятого, любого. Просто так их не оставляй, иначе сам об этом быстро пожалеешь.

— Удивительно слышать такое от адвоката.

— Нет… Я отлично понимаю, кто я, кого защищаю.

— Но менять ничего не хочешь?

— Деньги я люблю больше, чем людей. Да и ворочаться по ночам лучше на шелковых простынях, а не на желто-коричневой дерюге.

Ланн придвинулся ближе, так что голос его стал практически шепотом:

— Они тебя уничтожат, Камаль. Попробуй не дать им такого шанса, потому что иначе…

Адвокат замолчал и кивнул многозначительно.

— Зачем ты меня предупреждаешь?

Инспектор все еще не верил в искренность слов адвоката.

— Можешь считать это попыткой заглушить совесть. — Элмер сбил пепел и коротко затянулся.

— Ну или попыткой выйти из воды сухим, когда я выиграю.

— Если ты выиграешь, а это маловероятно. С Драбли, с Каленгом, с братьями Илио вы могли бы победить, но я вам шанса не дам. Вопрос престижа.

— Проигрывать не собираешься, но все равно решил подстелить соломку.

— Потому я и лучший адвокат в городе, — рассмеялся Ланн. — Ты, пожалуй, как лучший легавый, видишь суть вещей правильно и точно, Йона. Не против, если я к тебе по имени?

— Плевать.

— Отлично, так вот, Йона. — Ланн хмыкнул. — Я на стороне зла, ты — на стороне добра, или как-то так, но это не мешает мне тебя уважать. Поэтому, чтобы ты понимал, я размажу тебя в зале суда. Ты будешь там моим врагом, я разотру тебя в порошок, в атомную пыль. Ты поместишься в детский совочек после этого. Но когда мы выйдем из здания, я хочу, чтобы ты уяснил, я ничего не делал. Я был против, но меня не послушали.

— Угроза?

— Говорю же — предостережение. Ладно, можешь мне не верить, но я тебе все сказал. Будь готов ударить в ответ и помни, кто тебе не сделал за пределами зала ничего плохого.

— Мой старый добрый друг Элмер Ланн.

— Верно! А теперь мне пора отмазывать клиента от каторги.

Адвокат похлопал инспектора по плечу и поспешил внутрь здания суда.

Камаль еще раз взглянул на небо. Где-то вдали собирались свинцовые тучи, готовые залить так ненавидимый ими город на три этажа. Внезапно Йона ощутил холодный взгляд наблюдателя. Будто кто-то очень и очень опасный смотрит на него через прицел винтовки.

Слишком знакомое и неприятное ощущение.

Вот только он не чувствовал его с того проклятого дела братьев Тэмм — дела банды Теней. Йона еще раз внимательно осмотрел толпу, взглянул на другую сторону дороги.

Никого.

Инспектор быстро загасил окурок и поспешил внутрь здания. Ему предстоит еще много чего сегодня сделать.

Кузнечик успел укрыться за колонной в самый последний момент.

Сердце его стучало, словно мотор у автомобиля. Встретиться с кем-то из своей прошлой жизни очень хотелось. Вот только это сорвало бы наблюдение. Камаль не мог бы его не узнать, а значит… вмешался бы в операцию Полковника.

«Близнецы» на том и погорели, что этот идиот Том Энджело решил проведать места боевой славы и встретил пару друзей. И где теперь все трое? Застрелены при задержании.

Нет, связываться со своими близкими нельзя. Просто нужно принять этот факт и делать то, что он должен сделать. Вот только ощущения у него были неправильные.

Он словно снова тонул.

Так хотелось вновь протянуть руку сержанту, и чтобы тот вытянул Кузнечика из полыньи.

Глава 5

Эксперты осматривали место преступления с подобающей тщательностью и дотошностью. Казалось, что эта маленькая меблированная квартира не видала такого количества посетителей никогда. Народа набилось, как сельдей в бочку, так что офицеры Бартон и Уэсли остались на лестничной клетке. Факт этот нисколько не смущал ни одного, ни второго, портить перед обедом себе аппетит не хотелось. А, судя по отдельным обрывкам фраз, которые доносились из квартиры, аппетит оба полицейских испортят себе основательно.

Как только эти штатские умудряются не блевать на рабочем месте? Пол этого не знал. Нет, он был далеко не неженкой, но вот за свои четыре года в статусе инспектора уже успел повидать всякого. И кое-что он точно увидел зря.

— Видал, какая там жесть? — Уэсли всегда говорил очень много, а вот сейчас он сидел под впечатлением и не мог подобрать слов.

— Угу, — подтвердил Бартон.

— Я такое только в книжках читал. Ну… чтобы вот так…

— Тим. — Голос Бартона был низким и хриплым.

— Что?

— Замолкни. Спать мешаешь! — Офицер потер красные от недосыпа глаза и несколько раз моргнул.

Старинное упражнение, которому его научил брат. Сонливость прошла лишь отчасти, так что он все равно зевнул. Больше всего ему хотелось прилечь хоть где-то и поспать с десяток минут. Чисто для того, чтобы не бросаться на людей, вот как сейчас. Осложняло все еще и то, что в холле было темно, как в склепе. Единственным источником света была открытая дверь квартиры, в которой работали эксперты.

Половину ночи Пол не спал.

Ублюдок-сосед решил устроить семейные разборки по какому-то совсем глупому поводу. Супругу явно никто не спрашивал о ее желании. Добрые три этажа вверх и столько же вниз слышали, как этот недоносок лупит несчастную женщину, и никто так и не отважился хоть что-то сделать.

Хотелось вышибить ногой дверь в злополучную квартирку и сломать уроду сразу обе руки. Просто взять на рычаг локтя и дернуть до хруста и вопля. Пол практически созрел — нацепил ботинки и подошел к двери, как вдруг все стихло. Бартон стоял посреди своей маленькой квартирки и чувствовал себя законченным мерзавцем и трусом.

Он опять не успел вмешаться.

Никогда не успевал. Ни с мамой, ни сейчас с этой несчастной женщиной. И в чем смысл быть полицейским, если нельзя принести людям немного справедливости? Вот только Бартону эта справедливость принесет только проблемы. Кабинет Бдительности растопчет его походя и даже не остановится, чтобы стряхнуть его ошметки с гусениц.

Был бы он героем с передовиц, типа того же Камаля.

Внезапно с улицы донесся грозный и металлический звук. Больше всего он походил на грохот небесной колесницы самого господа бога, и еще чуть-чуть на звук прямотока.

— Что там за шум на улице? — спросил Уэсли.

— Не имею ни малейшего понятия, как и ты, — отозвался Бартон и на всякий случай покрепче сжал пистолет. Мало ли что…

Неожиданно звук стих, а где-то снизу послышались голоса.

Мари практически долетела до места назначения.

Нет, родители могут думать о новом увлечении дочери что угодно, но ей чертовски нравилась быстрая езда. Она прокатилась на мотоцикле первый раз практически случайно и тут же полюбила эти ощущения. То, как ветер бьет в лицо, как развеваются волосы, а сердце замирает — ничего не могло с этим сравниться.

Это сродни полету.

Первая поездка поселила в ней любовь к скорости, вторая превратила эту любовь в практически наркотическую зависимость. Месяц уговаривания самой себя закончился тем, что на отложенные сбережения Мари купила себе самый быстрый и мощный мотоцикл, который только выпускали для гражданских лиц.

«Янг и Ганнер» четвертой модели.

Семьсот пятьдесят кубиков, два цилиндра, четыре такта, хром, лак и сталь. А еще мощность, как у табуна лошадей.

Первой мыслью после первой поездки была: «Ну ты и зверюга».

Так Мари свой байк и назвала.

Вот только мама, как ей и было положено, новое увлечение дочери встретила в штыки. Объяснить что-то было просто невозможно. Когда Мари приехала на новом транспорте домой к родителям, то получила натуральную истерику от матери и молчаливое неодобрение от отца.

Ее доводов по старинной родительской привычке никто не слушал. Случился скандал.

Поддержка пришла, откуда не ждали. На первом же выезде на дело местные криминальные репортеры буквально отдирали от асфальта собственные челюсти, когда молодая звезда — инспектор д'Алтон — примчалась на место убийства на рычащем как дракон мотоцикле.

«Свежо, современно, дерзко», — решили редактора, и буквально каждая газета на следующий день вышла с фото Марианны за рулем. Публика ее не только приняла, но и полюбила в новом образе. Иногда ей даже приходили восторженные и благодарственные письма от женщин, решивших по ее примеру вступить в мотоклуб. Эти письма Мари особенно нравились, так что она хранила их в специальной коробке.

Инспектор сбавила скорость и припарковалась поближе к месту преступления. Осмотревшись, она заглушила двигатель и сняла шлем. «Половинка» был старинным доходным домом, выстроенным еще при деде нынешнего императора, и первоначально принадлежал кому-то из мелких дворян. Мари не помнила, кому именно, но точно никому из первой сотни. Эти бы не позволили превратить свое предприятие в ночлежку.

Офицер стоял у нужного входа и старательно отгонял прохожих. Заметив Марианну, он попытался состроить серьезное и грозное лицо. Интересно, когда она была такой же зеленой, то так же смешно выглядела, как и он?

— Нельзя, — произнес парень, перегораживая путь.

— Мне можно. — Д'Алтон вытянула из куртки свой жетон и показала парню. — А еще вот…

На этих словах Мари ткнула новичку в лицо оттиск лицензированного медиатора на службе полиции. Парень как-то разом утратил всю свою напускную строгость и отошел. Мари быстро прошла внутрь и тихонько хмыкнула. Хоть кто-то в городе не знает ее в лицо.

Удивительно.

Судя по тому, что ей сообщил Талли, место убийства должно быть где-то на третьем этаже.

Лифт остановился где-то очень высоко, так что проще было подняться по лестнице. Именно так инспектор и поступила. Наверху оказалось темно и мрачно, единственным источником света был только небольшой светильник этажом ниже. Мари постояла несколько секунд, привыкая к темноте и тишине. Глаза быстро привыкли, так что дверь в общий коридор Мари нашла без труда.

— Привет, дружище. — Женский голос прозвучал с лестницы.

Бартон резко развернулся и нечаянно навел пистолет на стоявшую перед ним девушку. Незнакомка была среднего роста, рыжая и фигуристая. В полутьме хорошо ее рассмотреть не получалось. Судя по всему, она не вооружена. Пол поймал себя на мысли, что вот сейчас при виде пистолета эта кукла должна рухнуть в обморок. Вот только та, похоже, абсолютно не испугалась, а продолжила как ни в чем не бывало:

— О, ты чего такой нервный? Пушку убери, я сейчас осторожно достану из внутреннего кармана значок, не пальни в меня.

— Не надо. Я тут все равно не вижу ничего. Вы из девятого? — зачем-то уточнил Бартон.

— А откуда еще? Мы с вами этот проклятый дом делим. Значок ты мой увидел? Уберешь пистолет?

— Простите, нервы. — Бартон почувствовал себя глупо.

Он спешно поставил револьвер на предохранитель и сунул обратно в кобуру.

— Пол, кого там принесло? — прозвучал из коридора голос Уэсли.

— Свои, — произнесла Мари вместо него. — Д'Алтон из девятки.

Послышалось что-то неразборчивое, второй мужчина поспешил навстречу и явно во что-то врезался. Раздался хруст раздавливаемого стекла и тихая ругань. Через пару секунд из двери показался второй говоривший — коренастый блондин в очках.

— Добрый день, инспектор. — Он распахнул дверь пошире, пропуская на лестничную площадку немного света. — Вы быстрее, чем мы думали. Я Уэсли, этот медведь — Бартон.

— Легендарная личность, — пошутила Марианна и тут же поймала на себе недоуменные взгляды обоих мужчин. Объяснять ничего не хотелось, так что она быстро проговорила: — Мне сказали, что тут интересно.

— Скорее тут жутко, — пробубнил Бартон и встал к двери боком. — Будто большая банка консервов взорвалась.

— Что… прямо так? — Выражение лица Мари контролировать умела, так что выглядела она сейчас чересчур холодной.

— Ну…

— Ладно, пока мы с вами разговариваем, у тени покойного идет отслойка. Так что я зайду и поговорю с ним, пока в моем присутствии вообще есть смысл.

Не дожидаясь ответа, Марианна вошла в разгромленную квартиру. Мужчины недоуменно переглянулись и решили не отставать.

Внутри была настоящая скотобойня, а не квартира, сдаваемая в наем. Вся мебель переломана, обломки от нее валялись по всему полу. Что-то из этого было дешевым стулом, вот это — кусок столешницы, который порубили в щепки. Мари слегка прикрыла лицо припасенным на такой случай платком. М-да. Ну и запах же тут. Воняло чем-то горелым, дымом, а еще гнилым мясом.

Когда Талли говорил, что соседи слышали крики и звуки ударов, то он явно не представлял, что тут происходило на самом деле. Всюду была кровь и что-то такое, о происхождении чего д'Алтон даже не собиралась думать. Пусть это будет грязь. На одной из стен инспектор заметила кровавый силуэт человека. Примерно такой же рисунок оставляет взорвавшаяся от яркого солнца банка с краской.

Только вместо банки здесь был взрослый мужчина, если судить по размеру пятна, а стены окрасили все четыре литра его крови. Осталось понять, что заставило человека буквально вскипеть.

— Здравствуйте. — Мари произнесла это спокойно, но тут же заметила, как шесть пар глаз уставились на нее. — Медиатор первого класса инспектор д'Алтон. Понимаю, что будет звучать глупо, но где тут мертвец, с которым я могу поговорить?

Один из экспертов отложил небольшие щипчики и, поднявшись с колен, подошел к ней.

— Вы та самая восходящая звезда из девятого участка, ученица Йоны? — Мужчина стянул с руки перчатку и протянул ее Марианне.

— Можно и так сказать. А вы?

— Николас Хедвиг. — Рукопожатие доктора было уверенным, а ладонь теплой. — Я старший в группе. А что касается вашего вопроса про тело… оно везде.

— В смысле? — О чем-то таком Мари догадывалась, но столь откровенная прямота ее немного обескуражила.

— В прямом. Тут мы нашли фрагменты минимум четырех взрослых мужчин. Может быть, больше. Пока точно сказать не могу, потому как, сами видите, инспектор, они… Извините, за такое слово, просто не могу придумать лучше… Они намазаны на интерьер.

— Черт! — Мари была зла как никогда. Она проделала путь сюда, а тут подстава. — Хоть один целый фрагмент?

— Только палец с кольцом.

Д'Алтон с шумом выдохнула и едва сдержалась, чтобы не выругаться.

— Я вас поняла. Скажите, когда закончите?

— Не уверен, что мы к вечеру тут закончим.

Мари прислонилась к своему байку и вытащила сигарету из кармана куртки. Бартон протянул спичку, и девушка прикурила.

— Что не так? — спросил Пол и встал рядом.

— Ничего сделать не могу.

— В смысле?

— В том смысле, что мне нужно хоть одно тело. А чудеса я творить не умею. Можно крупный фрагмент, что-то большее, чем палец с перстнем.

— А разве…

— Поверь мне, офицер. — Мари выдохнула дым в небо. — Я разговаривать с каплей крови не могу. Нужно тело, и точка. Без него я провести реанимацию не сумею. Без реанимации я тут не больше чем просто очень пытливая и любопытна рыжая швабра.

Полицейские помолчали, обдумывая эту странную ситуацию.

— Хорошо, давай так. — Бартон нарушил молчание первым. — Если нам никак не срезать угол, то мы можем пройти всю дорогу. Отработаем по старинке. Мы же не идиоты. И ты не швабра.

Д'Алтон улыбнулась. Незаметно для себя они оба перешли на «ты», и она точно не была против.

— Хорошо, давай прикинем, сам знаешь чего, сам знаешь куда. Что у нас есть? А есть у нас комната, в которой разом преставилось четыре человека.

— С чего ты решила, что одновременно?

— Были бы жалобы от жильцов. Там стенку ткни пальцем, и попадешь к соседям. Регулярные крики, вопли и прочее привлекли бы вас или нас. А тут… первый звонок от перепуганных соседей.

Пол задумался на секунду и согласно кивнул. Мари между тем продолжала:

— Допустим, что этот факт мы установили. Орудие убийства? Есть идеи?

— Только магия в голову лезет. Обычно на такое разрушение авиационные снаряды способны. Но только у нас все пять этажей сложатся от такого. Так что однозначно магия.

— Магии не существует.

— Сказала мне женщина, которая говорит с мертвецами.

— Тут чистая физика. При смерти тело легчает примерно на двадцать грамм, это вывели еще в средневековье в качестве веса души. Только это потери энергии. Подожди-ка…

Мысль бредовая, но рациональное зерно в ней было. Марианна подняла один палец и начала слегка им покачивать в такт каким-то вычислениям.

— Да… а вот это похоже… — прошептала она своим мыслям.

— А пояснения для тех, кто вообще не очень разбирается в этой вашей метафизике.

— Ты был прав, когда заметил, что разрушения в квартире минимальны. Но энергия для того, чтобы превратить взрослого мужика в кисель, должна откуда-то взяться. Снаружи — нет. Значит…

— Изнутри! — закончил за нее Бартон.

— Сто очков, красавчик.

— Я же сказал, что магия.

— Сейчас сто тридцать срежу. Не существует магии. Если бы такое было, то отец Вар… — Мари замерла на мгновение, а затем с места рванула к дому.

Пол едва успевал за ней. Вот же прислали коллегу по опасному бизнесу.

— Д'Алтон, — крикнул он улетающей вверх по лестнице девушке, но та уже была слишком далеко.

Уэсли не успел даже понять, что произошло, когда ураган по имени инспектор Марианна д'Алтон пронесся мимо него. Мари быстро влетела в квартиру с разгромом и ошметками людей на стенах и принялась искать главного взглядом.

— Забыли что-то? — произнес доктор Хедвиг, не отрываясь от очередного соскоба с мебели.

— Вы сказали про палец с кольцом. Где они?

— Сейчас, подождите. — Врач прошел к раскрытому чемоданчику и вытащил оттуда небольшой сверток с пальцем и кольцом внутри.

— Черт, я тебя еле догнал. — Пол порядком утомился, пока бежал по лестнице, так что слова эти он произнес с легкой одышкой.

— Подожди, возможно у нас появился вариант обнаружить хотя бы одно действующее лицо.

Хедвиг протянул обоим инспекторам кольцо, завернутое в ткань. Одного короткого взгляда на украшение Мари было достаточно, чтобы выругаться. Серебряное кольцо-печать с гербом. А на гербе дуб, охваченный пламенем. Похоже, что она опять вляпалась во что-то героическое — проклятая вселенная, желающая ее наказать.

Что на этот раз?

— Здесь телефон есть? — произнесла Мари не своим, а каким-то мертвым голосом.

— В коридоре, — ответил доктор. — Отпечатки мы уже сняли, так что им можно пользоваться.

— Спасибо.

Бартон смотрел, как эта странная во всех отношениях женщина прошла до телефона на негнущихся ногах. Мари по памяти набрала номер и принялась ждать ответа. Через несколько секунд девушка открыла глаза и уверенным тоном произнесла:

— Здравствуйте, святой отец, это Марианна. — В трубке послышался ответ. Д'Алтон кивнула и все так же спокойно произнесла: — Да спасибо, простите, Гай, я звоню по деликатному делу. Мы нашли палец с перстнем, поразительно похожим на тот, что носите вы. Да… точно, только знак другой — горящий дуб… Поняла вас. Жду.

Когда трубка вернулась на положенное ей место, Мари подошла к коллегам и с горечью произнесла:

— Похоже, парни, заваривается крутая каша. Как бы не круче Теней.

— Кого вы вызвали? — спросил Уэсли.

— А вот это — самое плохое. Отца Варломо.

Оба полицейских молчали.

Глава 6

Во многом это судебное заседание напоминало Камалю боксерский поединок. За тем небольшим исключением, что дело сводилось не к банальной драке, а к умению бойцов выворачивать слова оппонента наизнанку. Первый раз Йона услышал эту метафору от Барроуза. Было это невероятно давно, чуть ли не в первый год после поступления инспектора на службу в полицию. Тогда за бутылкой чего-то крепкого старина Пит решил как следует подготовить своего «будущего оппонента». На все решительные заверения, что Йона и сам почти дипломированный юрист, учился ничуть не хуже него, да и вообще пошел он со своими советами к такой-то матери, друг, просто умиляясь, молчал.

После очередной опрокинутой рюмки Йона сдался и принял неотвратимое.

— Запомни, старик. — Адвокат дяди тогда уже прилично налакался и периодически икал, что было весьма умилительно. — У каждого нормального адвоката есть свой коронный удар. Пропустишь его — и можешь сразу бросать полотенце на пол. После него не встанешь.

И вот только сейчас смысл этой метафоры дошел до инспектора в полной мере. Если продолжать проводить аналогии с боксом, то Элмер Ланн был супертяжеловесом со скоростью легковеса. Он буквально заваливал свидетелей кучей мелких вопросов, отвлекал, рассеивал внимание, а затем наносил один быстрый и резкий удар. Примерно так он поймал Басова.

Случай с доктором был почти показательным выступлением. Ситуация осложнялась еще и тем, что Виктор был отличным судмедэкспертом, но абсолютно никудышным оратором. Наедине он умел убеждать, но вот публики словно боялся — под давлением был многословен, непоследователен, а еще его иногда заносило.

В моментах, когда нужно было замолчать, Басов делал одно или два пояснения — неважно, про что — в которые адвокат защиты вцеплялся, словно питбуль.

— Характер ран на теле убитой свидетельствуют об использовании найденного ножа левшой, — произнес Басов. И тут бы ему заткнуться, но зачем-то он продолжил: — Что, конечно, не сильно сужает круг подозреваемых.

— Насколько не сильно, доктор?

— Ну… левши составляют около двадцати процентов популяции.

— Каждый пятый человек. Я прав, доктор?

Только тут Виктор понял, что сам себе выкопал яму глубиной с небоскреб. Он нервно поджал губы и кивнул.

— Пожалуйста, скажите для протокола, — приказал судья, и ничего другого не оставалось делать.

— Да, по последней статистике, это примерно каждый пятый.

— Спасибо, доктор. В таком случае я хотел бы, чтобы в протокол заседания внесли следующее замечание защиты. Мой клиент — Мартин Дуарте V — является правшой. Об этом у меня есть справка из его школы-интерната, куда он поступил в возрасте шести лет, а также письменные показания двадцати свидетелей, подтверждающих это.

— Передайте копии материалов через пристава, защитник.

— Конечно, ваша честь.

Ланн отдал подошедшему приставу небольшую стопку рукописных листов. Тот быстро пробежался взглядом поверх очков, а затем громко стукнул по кафедре.

— Суд принимает данные материалы. Продолжайте допрос, господин Ланн.

— Спасибо, ваша честь, — коротко кивнул Элмер, а затем вновь повернулся к свидетелю. — Скажите, доктор, кто снимал слепки зубов с тел?

— Я.

— Вы. Отлично. Скажите, этот метод сличения дает какую точность?

— Достаточную.

— Достаточную. Что же… Как вы проводили сличение слепка с тел и поврежденной челюсти моего клиента?

— Подсудимый утратил лишь часть своих зубов при задержании.

— Согласен, однако это не позволяет вам в достаточной мере утверждать, что укусы на телах оставил именно мой подзащитный. Я прав, доктор?

— Со стопроцентной вероятностью нет.

— У меня все, ваша честь.

— У стороны обвинения есть вопросы к свидетелю?

Прокурор Дексли поднялся со стула и отказался:

— Нет, ваша честь. У стороны обвинения нет вопросов к свидетелю.

— Хорошо. — Судья едва заметно покачал головой. — Доктор Басов, вы свободны, можете занять свое место. Пристав, вызовите следующего свидетеля.

Следующим по протоколу должен был быть Йона. Он осторожно вышел в проход и, встретившись с подавленным судмедэкспертом, коротко кивнул. Выглядел доктор так, словно его минут двадцать травили собаками в запертом гараже. Глаза его едва ли не слезились. Скорее всего, в голове у него сейчас куча вопросов к себе. Самый главный из которых: «Какого хрена, старик?» Пожалуй, выпускать Виктора против зверюги-Ланна было самонадеянно. Осталось только одно — выйти и разбить все доводы защиты.

Элмер предупредил, что церемониться с ним не станет, вот и не надо думать, что этот суд будет легким.

— Назовите себя для протокола, — произнес пристав, когда Йона сел в кресло.

— Старший инспектор Йона Камаль.

— Клянетесь ли вы перед лицом господа говорить только правду?

— Да.

— Хорошо. — Судья взглянул на прокурора. — Господин прокурор, прошу.

— Добрый день, инспектор. — Джин поднялся с места и короткими шагами подошел к Йоне. — Расскажите для суда особенности этого дела.

— Что вас именно интересует?

— С чего все началось?

Вопрос был настолько общим, что Камаль удивился, как этот идиот вообще смог получить «вышку» на юрфаке. Может быть, тебе рассказать об устройстве мира, начиная с Адама? Или что-то из сказок народов севера? Как можно быть таким неконкретным в деле об убийстве?

— На территории Олдтауна произошло первое нападение. Ткачиха Агнес Уард поступила в местный фельдшерский пункт с тяжелыми ожогами спины и головы. Место, где на нее напали, находится на территории, приписанной к моему участку, так что я выехал на вызов.

— Женщина осталась жива?

— Да, господин прокурор, она дала показания, на основании которых был объявлен план розыска.

— Это что-то принесло?

— Нет, никаких результатов. Слишком поздно поступило обращение, а поскольку на территории Олдтауна нет своих полицейских участков, то эти мероприятия затянулись. Единственное, что нам удалось установить, это то, что на мосту местные жители видели дорогой черный автомобиль.

— Смогли установить номер и владельца?

— Нет.

— Понятно. Дальше.

— Дальше была мисс Би.

— Мисс Дорма Би, я правильно понимаю, инспектор?

— Именно она. Она возвращалась на свою съемную квартиру, когда на нее напал тот же человек, что и на мадам Уард.

— Как вы это установили?

— Она также осталась жива, хотя в ее положении это не лучший исход.

— Поясните.

— Напавший нанес ее лицу множественные раны и порезы. — Йона поморщился, вспоминая, как женщина выглядела при их первой встрече.

Вся замотанная в бинты и обезболенная, она практически ничего не соображала. Единственное, что она повторяла: «Какие красивые страшные глаза». Да уж, глаза у ублюдка и правда были красивыми.

Йона продолжал отвечать на вопросы прокурора, но взгляд его был прикован к Мартину. На каждом описании страданий или пыток, которые претерпевали его жертвы, ублюдок едва заметно улыбался. Лицом он владел, конечно, отменно, но все равно опытный глаз подмечал, как уголки губ едва заметно подрагивают.

Да он просто наслаждается тем, что сейчас слышит.

Захотелось вскочить и крикнуть что было сил: «Да посмотрите же на него, у него на роже все написано, как вы этого не видите?»

Незаметно для себя Йона подошел к финалу истории Джека-прыгуна.

— Расскажите о задержании подсудимого. — Голос Дексли был непривычно тих, так что стук пишущей машинки, отбивавшей его слова в протоколе заседания, показался звуками пулеметной очереди.

— Мы прибыли по сигналу от наблюдателей.

— Наблюдателей?

— Да, местная община д'эви согласилась помочь, плюс я сам из тех мест, люди на улицах еще меня помнят. Так что мы прибыли на место до того, как подсудимый успел еще кого-то покалечить.

— Как проходило задержание.

— Да, как… обычно. Увидел подозреваемого, тип в маске роется в мешке с чем-то тяжелым. Все гремит. Я подошел к нему сзади, говорю: «Полиция, сдавайся». Мне в ответ оскорбление, и он бросился бежать. Ну… я не бегун, сами видите. Взял что-то потяжелее да и просто метнул.

— Что подозреваемый?

— Я попал, а он упал, само собой.

— Что было дальше?

— Нацепил на него «браслеты» и маску снял.

Прокурор впервые начал изображать подобие судебного заседания.

— Кто это был? — спросил он громко.

— Подсудимый. — Йона указал на сидящего напротив блондина. — Господин Дуарте.

Будь это радиопостановкой, то в этот момент прозвучала бы тревожная музыка, сменяющаяся тишиной. Вот только в реальности была лишь тишина и редкие перешептывания в зале. Йона взглянул на Ирму, сидевшую с остальной публикой. Она поймала его взгляд и едва заметно кивнула. Означало это что-то типа: «Молодчина, здесь сработал круто!»

— Что было в сумке? — Дексли выдержал театральную паузу и продолжил: — Вы осмотрели мешок?

— Костюм для прыжков, или что-то такое, и нож.

— Понятно. У меня все, ваша честь.

Судья коротко кивнул, а затем взглянул на сосредоточенного защитника.

— Защитник, свидетель ваш.

— Благодарю, ваша честь. — Элмер Ланн поднялся, застегнул пуговицу пиджака, и в этом жесте Йона уловил движения бойца. Похоже, сейчас и Камалю придется держать удар. — Здравствуйте, господин старший инспектор.

— Да, добрый день.

— Скажите, вы упомянули про то, что не бегаете. Расскажите, с чем это связано?

— Как это — связано?

— Пытаюсь понять, почему вы применили чрезмерную силу для задержания моего клиента.

— Ваша честь, возражение. — Прокурор вскочил с места, очевидно почуяв, что и главного свидетеля сейчас будут разносить.

— Возражение отклонено. Свидетель, поясните.

— Остался инвалидом с войны. Во время операции «Ледокол» мое подразделение столкнулось с ожесточенным сопротивлением и отходило через минное поле. Противопехотная мина оторвала мне три пальца на ноге, так что я действительно плохо бегаю.

— Но это не мешает вам ездить на выезды.

— Стараюсь приносить пользу обществу.

— Похвально.

Ланн замолчал, картинно подняв голову. Он словно обдумывал свой следующий вопрос, хотя Йона был уверен в том, что он отрепетировал эту пикировку заранее. Если не так, то он — не лучший адвокат по уголовным делам в городе.

— Скажите, простите, что я снова о вашей службе…

— Ничего.

— У вас был позывной или прозвище?

— Дыроколом меня звали.

Смутное ощущение подкрадывающейся проблемы стало чуть яснее.

— Почему?

— Ножом в рукопашном бою хорошо работал. Дырки оставлял.

— Понятно. Дырокол, значит… А это никак не связано с неким мальчишкой по прозвищу Дырокол.

Внутри Йоны все похолодело. Ланн расставил силок красиво, так что заяц с бляхой инспектора ни черта не заметил, пока не повис головой вниз.

— У меня есть одна интересная бумага. Ваша честь, позволите, я прочту?

— Если это касается дела.

— Конечно.

Адвокат подхватил из распахнутой папки тонкий желтый листок бумаги, затем нацепил очки и принялся читать:

— «Согласно показаниям потерпевшей Дауд, силами правопорядка был произведен рейд, во время которого была задержана обширная группа лиц, в основном несовершеннолетних, занимавшихся грабежами прибывших в Новигар жителей и гостей города. Согласно первым допросам, возглавляет эту группу десятилетний уроженец Олдтауна Йона Камаль, известный под кличкой Дырокол». Дальше имя и подпись. Ваш знакомый, или родственник? Может быть, полный тезка?

— Нет, это я.

— Удивительная честность. — Элмер поджал губы и кивнул. — Не ожидал от вас, откровенно говоря.

— Времена были нелегкие. Мама ждала мою младшую сестру, а отец пропадал на работе.

— По управлению бандой?

— По содержанию игорного дома.

Йона не врал. В те времена он действительно не знал, что у отца собственная банда, контролировавшая часть игорных точек в районе. Он узнал об этом, только когда во время бунта отец не вывел своих под армейские пули. Именно тогда, на улице, старшие пацаны объяснили, что папаша Йоны мусорнулся.

Закончилось тремя переломами — носа, руки и ребра, а также коллекция зубов пополнилась на шесть отличных экземпляров. Вспоминая детство, Камаль мог с уверенностью сказать только две вещи. Первая — он был на все сто процентов патентованной малолетней отморозью. А второй было то, что он абсолютно не понимал, как он вообще выжил? В те годы дядя был лишь бандитом среднего звена, авторитетом задавить (как сейчас), он бы не смог. Неужели люди всерьез его боялись.

— Пусть так… — Адвокат произнес эти слова спокойно. — Вы за этим пошли в полицию? Заткнуть совесть?

— Ваша честь, возражаю. — Дексли выкрикнул эти слова как-то обиженно.

— Принято. Защитник, вам замечание от суда.

— Прошу прощения, ваша честь. Мне будет позволено продолжить?

— Держитесь в рамках приличия, господин Ланн.

— Конечно, ваша честь.

Ланн подошел к своей папке и вытащил из нее небольшой лист бумаги.

— Ваша честь, я бы хотел заявить документ.

— Что именно за документ?

— Протокол осмотра задержанного медицинской службой Новигара. Протокол был составлен сразу после задержания на моего клиента.

— Зачтите.

— Благодарю. «У задержанного наблюдаются травматически удаленные передние зубы в количестве трех штук. Согласно осмотру, повреждение зубов было неслучайным и произведено длинным тупым предметом около дюйма в диаметре».

Адвокат выдержал паузу, а затем, когда ропот в зале стих, он продолжил:

— «Несколько крупных гематом на теле в районе ног и спины. Предположительно были нанесены этим же оружием». Скажите, инспектор, сколько ваша трость в диаметре?

— Дюйм с четвертью.

— Благодарю. Ваша честь, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

Йона встал из кресла и на ватных ногах прошел до своего места. Бледный Басов встретил инспектора понимающим взглядом, говорившим: «Нас тут только что изнасиловали, старик. Сначала меня, потом тебя». И, черт подери, Камаль чувствовал себя именно так. Садясь, он отыскал Галарте. Варра сидела на своем месте, но теперь она явно была в ярости. Это было заметно по ее напряженной позе. Поймав на себе его взгляд, Ирма заметно расслабилась. Словно один взгляд сумел потушить бушующий лесной пожар.

Камаль осторожно развел руками, стараясь сказать жестами типа: «Прости, родная, но теперь эксклюзив у тебя уплыл, потому что никто не захочет слушать грязного копа, который избивает задержанных».

За свои тридцать пять лет Камаль привык к предвзятому к себе отношению. Сначала парни в приюте, затем одногруппники и сокурсники. Все они относились к Йоне с настороженностью. Но до сегодняшнего дня никто не умудрялся так мастерски доказать все, при этом ничего толком не доказывая.

Ланн просто отлично составил обвинение.

Будь кто-то другой на его месте, то, возможно, он бы и сам был в числе первых линчевателей. Вот только он на своем месте.

— Готовься, — прошептал Йона Виктору.

— К чему? — так же тихо ответил тот, не отрываясь от допроса подсудимого.

— К тому, что наша скучная серая жизнь полетела под откос. Дальше будет одно веселье.

— Думаешь, они рискнут?

— Определенно да. Меня уже об этом предупредили.

— Кто?

— Человек с совестью, но очень дорогим уровнем жизни.

— Ч-черт. — Врач едва сдержался, чтобы не произнести это громко. — Как знал, что будут проблемы. Предупреждению ты веришь?

— Приходится. Работа такая. Так что будь готов ко всему. Жену с детьми отправь, может, куда. Деньги есть на это?

— Отправлю на неделю раньше к маме на лето.

— Вот и отлично. — Йона поймал на себе заинтересованный взгляд.

Он поднял глаза на допрашиваемого Мартина Дуарте V и ощутил каким-то шестым чувством, что сейчас мальчишка уже вынашивает план мести. Изощренной садистской мести. Нет, все-таки надо было тогда его с крыши столкнуть. Вышел прогуляться и случайным образом сорвался.

С кем не бывает?

Но Камаль в этот раз решил испытать судьбу и сделать все по правилам. Дурак. Вот теперь нужно срочно приступать к плану «Осажденная крепость».

Дуарте ему едва заметно подмигнул.

Глава 7

Отец Варломо прибыл на место через час. Явился сам и без помощников. Во всем святой отец исповедовал полный аскетизм и отказ от мирского. В разумных пределах, само собой, но на фоне иных своих братьев он выглядел как натуральная церковная мышь. Одевался исключительно в простую черную рясу, классические брюки со стрелками, о которые можно было вскрывать конверты, а также простые лакированные черные туфли. Если бы не абсолютно седая голова, то выглядел бы Гай, как ворон в человеческом обличье.

Д'Алтон догадывалась, что святой отец занимает далеко не последнее место во внутренней иерархии церкви. Уже несколько лет ходили слухи, что кардинал Валорис давно и тяжело болен и вот-вот отправится на финальный отчет к своему работодателю. Слухи эти всплывали периодически, однако старый кардинал все еще был при императорском дворе. В свете этих досужих сплетен в прессе и радио возникало и имя Гая Варломо. Кто-то из особенно рьяных и наглых писак раскопал какие-то внутренние документы церкви, говорившие, что самый известный дознаватель Службы Церковного Дознания и Посмертия один из самых высокооплачиваемых церковных клириков. Кто-то даже рисковал выдвинуть предположение, что именно он займет должность кардинала за Валорисом.

То, что Гай Варломо лицензированный черный медиатор и при всем желании не может занимать столь высокую должность, предназначенную для «белых», от писак и сплетников ускользало.

Дебилы.

Автор этой статьи, правда, затем очень быстро принес свои искренние извинения за публикацию непроверенных данных и выплатил в церковную казну значительное пожертвование. Злые языки, разумеется, увидели проявление цензуры и попытку заткнуть рты неугодным. Отдельные безумцы даже уверяли, что Варломо лично под угрозами пыток вынудил «честного автора» дать опровержение.

Самым смешным в этой истории было то, что даже имей Гай подобную зарплату и недвижимость, то никто бы не решился что-то ему возразить. Во-первых, он вполне заслужил, а во-вторых, вдруг сказки про подвал на Падре Палаццо — это не сказки.

Проверять никто не хотел.

Но опять же дознаватель был максимально скромен и сдержан во всех желаниях. Вот и сейчас мужчина вышел из самого простого такси и проследовал до условленного места встречи. Заметив Марианну, он спешно снял шляпу и перчатки и поздоровался с девушкой за руку, как со своей хорошей знакомой.

Марианна встретила святого отца лично.

Само его прибытие было в некотором смысле чудом. Набирая телефон святого отца, она ждала, что тот пришлет кого-то из помощников или потребует ее прибыть. Но вот он сам явился на место убийства.

Сегодня, как и всегда до этого, он был тих, спокоен и почти приветлив. И хотя обстоятельства встречи к такому не располагали, но Мари уловила некую доброжелательность, исходившую от старика и направленную на нее.

— Доброго дня, отче.

— И вам, дорогая.

— Я признаюсь, когда звонила, не ожидала, что вы сами прибудете на место. Если бы я знала…

— Не нужно извиняться, — успокоил ее священник. — Знаю, что обо мне пишут в газетах, но я не провожу сутки напролет за допросами и поиском врагов веры. Да и потом, праздность — смертный грех, дочь моя.

Священник помолчал немного, а затем произнес:

— Да еще лично хотел убедиться в том, что найденный перстень тот самый, о котором я думаю. Так что здесь ваши извинения не требуются, Марианна.

— Хорошо, раз вы так говорите, то я спокойна. К сожалению, на место преступления вас я пустить не могу, протокол, но…

Гай мог надавить, приказать, потребовать. Столько вещей он мог сделать, но вместо этого просто подчинился. Очевидно, он решил, что его недаром отговаривают, и не стал упорствовать.

— Что же, понимаю, — спокойно и без злости произнес он, а затем пояснил: — Каждому положено заниматься своими делами. Вам — мирским злом, мне — посмертным. Не будем друг другу смешать. А сейчас пойдемте, дочь моя, я хотел бы снять все вопросы как можно скорее.

— Конечно, пойдемте, сюда.

Мари коротко кивнула и провела его внутрь доходного дома. В этот раз лифт был на первом этаже, так что им они и воспользовались — поднялись на нужный этаж буквально за пару минут.

В холле их уже ждали офицеры из восьмого участка. Мари быстро представила своих новых знакомых святому отцу и вкратце изложила суть дела. Все время рассказа Варломо слушал, не перебивая, и казалось, что он даже не дышал.

— Покажите мне тогда знак, который вы нашли, — произнес он все таким же спокойным тоном, но сквозивший в голосе металл не оставил никому варианта ослушаться.

Мари вытащила из кармана небольшое кольцо-печатку и протянула священнику. Тот взглянул лишь мельком и с досадой поджал губы. Было видно, что он до последнего надеялся, что приехал по ошибке. Вот только знак на печатке он узнал.

— Это кольцо Лукаса Гулана. Он один из моих самых молодых и талантливых подчиненных… Теперь уже был. Я так понимаю, он мертв.

— Пока установить невозможно, — ответил Пол Бартон. — Но вероятнее всего, что да.

Священник как-то разом помрачнел.

— Соболезную. — Мари убрала кольцо. — Ответите на наши вопросы, если возможно, святой отец?

— Задавайте. Если я что-то знаю, то, конечно же, я вам скажу.

— Давно он в городе?

— В этом и проблема, моя дорогая Марианна, я не имею малейшего понятия об этом. Он здесь был без моего ведома, канцелярию кардинала Валориса он также не поставил в известность о своем визите.

— Чем он занимался? — спросил между делом Бартон, но вспомнив, с кем имеет дело, быстро добавил: — Если, конечно, нам можно такое знать.

Старик слегка улыбнулся.

— Как и я, служил господу нашему. Можете мне не верить, но именно этим мы все в церкви и занимаемся.

— Что он мог тут делать? — Мари собиралась сделать кое-какие пометки, но, как только она достала блокнот для записей, теплая рука священника легла на ее руку.

— Без бумаги, моя дорогая. — На этих словах Варломо пристально взглянул в глаза каждому из присутствующих. — То, что я расскажу, будет затрагивать не только мои интересы, но и интересы церкви. А потому я хотел бы сохранить все в тайне. Даже такие мелочи. Вы согласны, я надеюсь, держать свои языки за зубами?

В ответ все трое кивнули. И священник продолжил:

— Лукас, как и я, состоит… простите, состоял в Службе Церковного Дознания и Посмертия на должности оперативного сотрудника.

— Никогда не слышал о таких, — произнес Уэсли.

— И никогда более не услышите. Официально такой должности нет, никогда не было и не появится. Мы поняли друг друга?

— Конечно, святой отец. Я забылся, простите.

— Бог простит.

На этих словах священника офицер побледнел. Напугал его тон, с которым этот безобидный старичок произнес самую обычную фразу. Словно окончанием должно было быть: «А я сделаю так, чтобы он сделал это лично и как можно скорее, сын мой».

Детектив расслабился и забыл, что разговаривает не с обычным человеком, а с тем, кто наделен едва ли не большей властью, чем сам государь-император. Император, например, не сможет отправить его на костер за слишком вольную речь. А вот этот… этот не только может, но и, скорее всего, уже кого-то отправлял на кострище.

— Так вот… о чем это я. Далеко не каждый человек, наделенный божественным истоком и переживший околосмертный опыт, открывается миру, как медиатор. Кое-где это под запретом, кто-то не понимает, что с ним происходит, и считает это помешательством.

Мари вспомнила, как в больничной палате она впервые поговорила с тенью Кенни. В первые минуты осознания ситуации она была абсолютно уверена, что напрочь рехнулась. Не объясни Камаль ей тогда все, лежало бы ее тело сейчас в какой-то лечебнице для буйнопомешанных и пускало бы пузыри носом.

— Так или иначе, есть в мире огромное количество людей, способных управлять силами смерти и никак не связанных моралью и религией. Такие люди опасны, как мало кто еще в нашем мире.

— И ваш друг… — робко влезла Мари.

— Мой друг таких людей разыскивал. Если человек не был ничем запятнан, то направлял данные к нам. Если же требовалось вмешательство иного характера, то…

Варломо выдержал многозначительную паузу, давая возможность каждому понять то, что было сказано между строк.

«Если нужно, то он убивал этих проклятых ублюдков».

Инспектор Уэсли быстро осенил себя знамением и пробубнил короткую молитву.

— Именно так, сын мой, — поддержал его священник. — Необходимое зло тоже кто-то должен делать. И Лукас Гулан с честью выполнял эту обязанность.

— У него был какой-то специфический талант, кроме «классики»? — спросила Мари. Картина окрашенных кровью стен не шла у нее из головы.

— Не знаю. — Гай покачал головой. — О таких вещах не говорят всем подряд, а он всегда был до крайности скрытным. Так что тут я не могу вам помочь, господа.

— Это может быть связано с кровавыми пятнами по всей квартире? Тела как будто взорвались изнутри.

— Имплозия. Вполне возможно. Но опять же, ничего не могу вам подтвердить.

Разговор плавно заходил в тупик.

— Он мог что-то оставить? Подсказка, тайник?

Д'Алтон была разочарована тем, что разговор не привел в итоге ни к чему стоящему. Конечно, теперь они знают хотя бы одного убитого. Но вот как и каким образом появилось еще минимум три трупа? Что это за люди? Зачем священник их убил и как он, черт подери, это сделал? Вопросы так и крутились у нее в голове, но отец Варломо не собирался вываливать все тайны церкви трем простым детективам.

Пусть одна из них и числится в его ведомстве на учете, но тут дело куда более высоких сфер.

— Лукас был параноиком, иногда я подтрунивал над ним, но, сами понимаете, теперь все его заскоки выглядят не такими смешными.

Они проговорили еще немного, после чего отец Варломо отбыл на такси. Мари стояла у своего мотоцикла и размышляла. Уэсли и Бартон стояли рядом и просто курили. День постепенно сменялся сумерками. Красное солнце окрасило небосвод кровью.

— Не знаю, как у вас, — выдохнула Мари, — но у меня только больше вопросов появилось.

— Вот-вот. — Бартон после встречи со столь высоким представителем церкви был особенно немногословен. — Ни одной зацепки.

— Священник, убивающий мятежных медиаторов, прибыл в город тайно. Здесь он встретился с кем-то, и его убили. Жестоко и кроваво.

— Не факт, что он мертв, — произнес Пол. — Мы нашли ведь только палец. Он вполне может быть ранен.

— Кстати, я тут вот что подумала. — Мари потерла подбородок, стараясь сконцентрироваться. — Заметили, в каком состоянии лестничная клетка? А холл перед квартирой?

Мужчины непонимающе уставились на нее.

— Темнота и разгром. Варломо сказал, что Гулан был весьма тревожным человеком. Возможно, он пытался обезопасить себя.

— Поставил препятствия, выкрутил фитили из ламп. Ждал, что кто-то придет за ним? — подхватил мысль Бартон.

— Не исключено, — согласился его напарник, — что он даже знал своих убийц.

— Слишком отдает романами про Энн Гелеспи, не будет нам такого счастья, ребята, как убийца-дворецкий. Предлагаю по домам, а завтра с новыми силами собраться и попробовать расколоть этот орешек.

— Хотите совместную группу?

— Можно рискнуть. Хотя я не уверена, что такое получится провернуть легко. Так что, боюсь, мне эту бойню разгребать одной.

— Пффф. — Бартон при упоминании начальства едва смог сдержаться. — Наш начальник будет первым, кто попытается скинуть подобный подарок на вас. Даже премию нам выпишет, если мы от этого кошмара избавимся. Он за статистику раскрываемости убьет.

Мари улыбнулась. Похоже, что в восьмом участке дела с начальником обстоят ничуть не лучше, чем у нее. Культ статистики, отчетности и максимальной безответственности начальства цвел и здесь. Любой успех в участке — в большей части заслуга руководства и совсем немного «ломовой лошади» на земле. Любой косяк подчиненных — их личная некомпетентность, которая никак не связана с ошибками руководителей. У победы тысячи отцов, поражение — сирота.

Классика.

Чутье на проблемы сейчас буквально вопило о том, что тут без «проклятья Кенни» не обошлось. Оставалось надеяться, что данное дело не сделает из нее еще большую звезду криминальной хроники. Выход на общеимперские масштабы д'Алтон точно добьет.

Варломо был вне себя от ярости.

Буквально пару часов назад Гай потерял еще одного своего человека.

Лукас был отличным учеником и почти что другом. Варломо не тешил себя иллюзиями — друзей у него никогда не было и быть не может просто по определению. Есть люди, которым он доверял, и которые пока этой привилегии еще не лишились. Есть приятели. Есть и те, кого сам для себя Гай называл «функциональные знакомые» — врач, повар, торговец на рынке.

Лукас же был ближе всего к тому, что старый дознаватель считал дружбой.

И вот теперь Гулан мертв. Вероятность этого близится к ста процентам — по своей воле оперативник кольцо бы не снял. А значит, Варломо потерял еще одного очень ценного и дорогого специалиста. Во всех смыслах этого слова.

Откладывать визит к кардиналу Валорису было чревато, так что обратно с места преступления священник поспешил не на работу, и уж тем более не домой. Вместо этого он отправился по знакомому маршруту — до спальни начальника. В последнее время старик сдал. Возраст с каждым днем все больше и больше брал свое, превращая умного веселого и остроумного мужчину в пустую мертвую оболочку в виде человека…

Полуслепой, уставший и потерянный — именно таким Гай видел своего старого наставника. За год Виктор окончательно стал тенью самого себя, и от этого было больно.

Варломо неловко постучал и, дождавшись слабого отклика из-за двери, вошел. Шторы в спальне были плотно закрыты, так что внутри царил полумрак. Виктор снова спал, закутавшись в теплое одеяло. Для столь теплой осени такое плотное пуховое одеяло явно было излишним, вот только кардинал жаловался на постоянный холод. Гай встал у самого порога и неловко откашлялся. Кардинал встрепенулся и неохотно повернулся на звук.

Слепые глаза его шарили по комнате, не находя источника шума.

— Доброго дня, монсеньор.

— А… Гай. — Старик приподнялся.

— Прошу прощения за визит без предупреждения. — Голос Варломо был сейчас спокойным и тихим. — Я вновь прибыл с плохими вестями.

— В последнее время они не редкость, так что не вини себя, дружище Гай. Что случилось такого? Из-за чего от тебя сейчас можно прикуривать?

— Еще один из моих людей пропал. — Слова были простыми, но именно из-за этого дались невероятно тяжело.

— Кто?

— Лукас Гулан, молодой оперативный сотрудник из Барлтова. Его перстень и палец нашли на месте убийства в одном из доходных домов в Тарлосс Холле.

Кардинал спешно покивал:

— Помню этого мальчика, напоминал мне тебя в его возрасте. Уверен, что он умер?

— Полагаю, что да. В свете последних событий он, как я думаю, не избежал этой участи.

— Что же, я помолюсь за него. Пока тело не найдут, буду молиться за его здравие.

Дознаватель кивнул в благодарность, и кардинал продолжил.

— Что-то конкретное известно?

— Полицейские не пустили меня на место преступления, но, судя по тому, как они себя вели, там был весьма ожесточенный бой. Гулан был опытным бойцом. Скорее всего, его взяли числом или на какой-то хитрости. В схватке один на один он бы не проиграл и самому дьяволу.

Кардинал слегка улыбнулся, но затем вновь помрачнел.

— Думаю, что все последние смерти как-то связаны между собой. А потому, мой добрый друг, я своей властью наделяю тебя особенными полномочиями. Подойди ближе.

Варломо подчинился, он осторожно прошел через всю комнату и встал у кровати медленно умирающего наставника. С расстояния в полметра Виктор выглядел еще хуже: морщинистые щеки впали, кожа посерела и обвисла. Валорис неторопливо поднял руку и так же медленно стянул с руки перстень. Это выглядело бы издевкой, если бы Гай не понял, что быстрее двигаться кардинал просто не может.

Клирик протянул свою слабую холодную руку вперед и вложил перстень в ладонь ученика.

— Делай то, что считаешь должным. В этом вопросе я полагаюсь на тебя, мой мальчик, как и господь.

— Я вас не подведу.

— Верю. Ты всегда был исполнительным и обязательным. Ты справишься. Только…

— Да, монсеньор.

— Пока твое расследование должно быть тайным. Никто не должен знать, что кто-то убивает цепных псов господа.

— Конечно, — кивнул Варломо, — я все понимаю.

— Вот и славно, а теперь ступай.

— До встречи, монсеньор.

— Надеюсь…

Последние слова кардинал Валорис произнес тихо и обреченно, словно не верил в это. Гай вышел из опочивальни в полном смятении. Ситуация ему не нравилась. Он этого всего не хотел, а перстень, который Виктор ему всучил, практически горел.

Глава 8

Снег сыпал всю ночь.

Погода ни капли не радовала, казалось, что природа вывалила месячный запас снега, словно издеваясь над людьми, вынужденными укрываться черт знает где. Командование опять приняло к исполнению странный и почти безумный план. А кто лучше всего справляется со всякими безумствами?

Сержант Камаль, которого пресса с какого-то хрена прозвала Черным Капелланом. Сержант злился, матерился и обещал обрушить все кары мира на голову борзой писаки, придумавшей это идиотское прозвище.

Кузнечик потер руки и выдохнул теплый воздух. Помогло не сильно. Пальцы постепенно теряли на морозе чувствительность. Он уже почти сожалел о том, что попросился служить именно сюда.

Проклятый северный фронт.

Самые жестокие бои шли здесь, и новобранец по своей наивности решил, что тут ему самое место. Газеты разгоняли военную истерию мастерски. Они описывали все только в превосходной форме — «лучшее», «самое большое», «крупнейшее». Спроси кто его, он бы тоже выдал неплохой набор подобных словосочетаний, например: «крупнейшие крысы в стране», «лучшие условия для того, чтобы полюбить город», а еще «самая вкусная баланда из того, что не тронули даже крысы».

— Чего замер? — прозвучал скрипучий голос из-за спины.

Кузнечик повернулся туда и встретился с парой светящихся глаз. Чертов Нелин опять появился бесшумно, словно призрак. Поразительно, как кто-то может быть настолько неслышным. Порой казалось, что под ним даже снег не скрипит, не говоря уж о чем-то большем. Этот странный нелюдь так разительно отличался от всех тех д'эви, которых парень видел в Новигаре. Они были похожи, как дикий лесной волк и дамский карманный шпиц.

То есть ни черта общего!

— Опять ты в наряде, малыш. — Нелин вынул из кармана небольшую трубку и старательно ее выбил.

— Сержант поставил, — произнес рядовой тихим от ангины голосом.

— Понятно. — Чистка закончилась, так что пришло время забивки. Д'эви вытащил из кармана несколько переломанных сигарет и вытряхнул из них табак в трубку. — Ничего мне рассказать не хочешь?

Солдат замялся.

— Не особенно.

— У… понятно.

— Вообще, сержант запретил курить. Сказал, что дым нас демаскирует.

— Дым, от трубки? Ты совсем дурак? Хотя… наверное, это Дырокол и проверял.

Слова задели мальчишку за живое.

— А знаешь что? — вдруг выпалил он. — У меня вдруг появилось, что рассказать. Вы достали меня! Ты, сержант. Вы дрючите меня, как никого другого! Бренн пересолил кашу, так ему хоть бы слово кто сказал. Олдрина перевели к вам в группу позже меня, так он уже в нижних чинах, а я все еще рядовой. Я только и стою в нарядах. Это что, справедливо? Я что, мало делаю, или вы меня решили сделать мальчиком на побегушках, а, Нел?

— Справедливость — понятие относительное. Олдрин, может быть, и пришел позже, но у него хватает мозгов не винить в собственных косяках меня или Йону. На, выпей немного, хоть согреешься. Не могу на твою синюшную рожу смотреть и слушать это нытье.

Д'эви протянул небольшую фляжку, от которой пахло травами.

— Сержант запретил алкоголь.

— Вот же ты дебил, — покачал головой Нел. — Безнадежный просто. Это чай травяной, так что давай пей, пока он не остыл.

Кузнечик пригубил. Что же, он еще раз доказал, что непроходимый идиот. Не первый и не последний раз. Рукам стало теплее, и кровь начала бегать по телу чуть быстрее.

— Много не пей. — Нелин забрал фляжку и сам немного приложился.

— Почему?

— Ты мне такими темпами не оставишь. — Он быстро закрутил крышку и убрал фляжку в карман своей дубленки. — А это кто?

Кузнечик повернул голову в ту сторону, куда смотрел нелюдь, и тут же пожалел. Удар коленом в живот выбил из него дух. Тяжело дыша, он упал в снег. Нелин действовал быстро и уверенно — сел сверху и принялся бить. Раз-два-три. Корпус, голова, голова. Все происходило так быстро, что не всегда получалось закрываться. Удары пробивали блоки и только то, что д'эви явно бил не в полную силу, спасало от нокаута. Но как же больно и обидно пропускать удары. Кузнечик чувствовал себя боксерской грушей или мешком с песком, по которому лупят.

Боль постепенно притуплялась, пока наконец не перестала ощущаться вовсе.

Дальше пришлось импровизировать. Быстро уперся ногами в землю и толкнулся вперед. Тело сидящего Нелина полетело в снег. Нож выскользнул из кармана сам собой. Кузнечик навалился всем весом на поваленного противника, чтобы тот не двинулся, и приставил нож к его горлу. Одно короткое движение, и он убьет первое в своей жизни живое существо.

Одно только движение.

Щелчок взводимого курка ни с чем не перепутаешь. Д'эви расплылся в улыбке и указал взглядом куда-то вниз, в район живота. Вороненый металл уперся аккуратно в печень.

— Первый урок, сопляк, — все с тем же ехидством в голосе произнес Нелин. — Колебаться вредно. Ударь ты сразу, и я бы не успел. Слезь с меня.

— Да пошел ты.

— Слезай! Или я, честное слово, выстрелю тебе в брюхо.

— Конечно, и тогда будешь лежать на снегу придавленный моим трупом.

На этих словах Нел буквально расплылся в улыбке.

— Во-о-от, включились-таки твои мозги. А теперь серьезно, дай мне встать.

Кузнечик неохотно слез с поверженного противника. Он ожидал, что Нелин, лежавший на спине, попросит помощи, но тот вместо этого просто уперся руками в землю и встал с прыжка. Это было максимально эффектно.

— Даже не проси, — произнес он, поймав восхищенный взгляд.

— Да я не…

— У тебя все на роже написано. Значит так, я поспорил с сержантом на три пачки сигарет, что сделаю из тебя, заготовка солдата, нормальную боевую единицу. Времени у нас месяц, так что если ты не собираешься подыхать таким же зелененьким, как и твой тезка из сказки, то слушай и мотай на ус. Понял?

— Да, — кивнул новичок.

— Первый и второй урок ты усвоил. За это тебе двадцать баллов. Ну а дальше — минус десять.

— За что?

— Ты не спросил, кто идет, не потребовал пароль, начал трепаться со мной, вместо того чтобы задержать.

— Так это же ты…

— Мне казалось, что у вас в городе варры встречаются. Или тебя держали в какой-то совсем дикой дыре?

— Так… дети ночи же сказали, что не полезут в разборки людей.

— И что? Больше верь официальным заявлениям и умрешь нищим, если выживешь. Конклав официально отказался участвовать. А это значит, что они не пошлют свои полки, одиночек никто останавливать не будет. Про Шепота ты не слышал?

— Это ж сказка.

В ответ Нелин улыбнулся и помолчал.

— Как скажешь, сопляк. Как скажешь.

Проснулся Кузнечик от удара ногой по раскладушке. Хорист стоял рядом и с недовольной рожей смотрел на него.

— Слышь, — голос напарника впервые был слегка взволнованным, — ты стонал во сне.

— Да… — Голова с трудом сообразила, что он уже давно не на войне, а сидит на их конспиративной квартире. — Приснилась херня.

— Серьезное что-то?

— Просто глупость, один друг.

Хорист тихонько хрюкнул.

— Забудь. Тебя все забыли, и ты забудь.

— Иди ты со своими советами.

— Пацан, — мужчина сел на край кровати, — ты думаешь, у меня этого не было? Думаешь, я весь из себя такой злобный мудак, у которого ничего святого? Так вот, да, я именно такой. Но если ты думаешь, что это было всегда, то я тебя расстрою. Меня тоже тянуло туда, я знаю, что говорю.

В голосе Хориста сквозили нотки подавленной боли и какой-то обиды. Как будто он уговаривал больше сам себя. Спорить не хотелось. Что же, видимо, не зря он настучал этому козлу по роже.

— Конечно. — Голос Кузнечика слегка дрогнул.

— Думаешь, я тупой и не понял, куда ты свалил вчера? Заметил какого-то ублюдка знакомого и решил проверить? Это кто был?

— Не твое дело, — огрызнулся в ответ парень.

— Еще как мое, пока мы с тобой делаем одно дело, все про тебя — моя забота. Кто это был?

— Человек, похожий на моего сержанта.

— Он?

— Обознался, — за каким-то хреном соврал Кузнечик. Вываливать все перед временным напарником не хотелось, он и так слишком много рассказал про себя. Хорист ему не друг. Точка. Все, кому он мог позволить прикрыть спину, остались в земле.

— Па-а-а-арень, — протянул Хорист с жалостью, — я тоже в каждой мимо проходившей бабе искал бывшую жену, тоже приходил к нашему дому и пырился в окно. И знаешь что?

— Ну?

— Эта дрянь меня даже не заметила. Будет больно. И либо ты прекратишь тыкать себе в сердце раскаленным ножом, либо сдохнешь от болевого шока.

Мужчина поднялся и похлопал напарника по плечу. Жест этот был не лучшим проявлением заботы, но все же хоть что-то. Парень это оценил.

— Не такой уж ты и мудак, — произнес он, когда Хорист встал и дошел до выхода из комнаты.

— Ага, все так говорят. Это у тебя пройдет. А сейчас собирайся, Полковник прислал приказ. Закончился твой отдых.

— Берем его?

— Ага.

Вечер обещал быть веселым. Полковник приказал приступать ко второй фазе операции, а значит сегодня будет возможность как следует выпустить пар.

— Уверен, что он будет на месте? — спросил Хорист, когда они прибыли на место засады.

— Должен. Раз в три дня он тут появляется, как часы. Да и сегодня сам бог велел, как-никак сына от рудников отмазал. Так что ждем.

Для смотрового пункта они выбрали чердак следующего дома. Дома были пристроены один к другому, так что можно было вылезти на крышу и перейти. Этот момент Хорист брал на себя. Когда они решали, как будет проходить захват, мужчина буквально уперся рогом и потребовал это право. «Эта гнида мне задолжала, так что я с него спрошу», — произнес он, и на этом все обсуждение закончилось.

— Кажись, едет.

Приметная машина корабельного магната остановилась в нескольких подъездах дальше по улице. Из салона вылезла толстая фигура в скромном на вид сером плаще и шляпе. Скорее всего, этот костюм стоил как половина месячного бюджета обычной семьи, так что конспирация была так себе.

— Сейчас он поднимется, потом туда-сюда, потом…

— Так и подмывает взять его сейчас. — Хорист буквально дрожал от напряжения.

— Успокойся.

— Пацан, ты сейчас ходишь по тонкому льду. Я эту сволочь бы на месте прибил.

— Приказ Полковника, — напомнил напарнику Кузнечик.

— Как же ты меня бесишь сейчас.

— Уймись, подожди немного, дай человеку отдохнуть напоследок. Пусть хоть кончит нормально последний раз в жизни.

— Может, мне еще ему закурить предложить?

— Не усложняй.

Они просидели еще около часа, пока наконец Хорист не психанул. Ничего не объясняя, он высунулся по пояс в окно и подтянулся на руках. Как только ноги напарника пропали из вида, Кузнечик принялся к выполнению своей части плана. Он быстро дошел до люка и спрыгнул вниз. Теперь осталось спуститься и разобраться с охраной.

Маскировка была на высоте, за несколько монет удалось разжиться старым потрепанным плащом с капюшоном, который буквально делал своего хозяина невидимым. Проходившие люди стыдливо опускали глаза или старались просто игнорировать парня в нем.

Неровной походкой Кузнечик пошел к машине Дуарте. Он старался выглядеть максимально вызывающе, так, чтобы его запомнили именно в таком обличье. Для верности он даже начал горланить военные песни.

— Закинут в самый безумный регио-о-о-о-он! Шагает в ногу седьмой батальо-о-он!

У машины парень сделал вид, что запнулся и выронил заранее припасенную бутылку самого дешевого пойла. Та разлетелась осколками, залила брюки и стоптанные солдатские ботинки без шнурков. Кузнечик громко выматерился и принялся осматривать свою «потерю». Краем глаза он посматривал на охранников в машине. Двое из троих обсуждали что-то, возможно, что даже его представление, а водитель старался контролировать все вокруг.

Теперь самое главное.

— Па-пацаны. — Кузнечик постарался выглядеть в дрова пьяным. Неровной походкой он подошел к машине и постучал по стеклу. — Пацаны, помогите ветерану денежкой на поправку здоровья.

Хорист спустился на нужный этаж и позвонил в дверь. Затем еще и еще. Не дожидаясь звука шагов, он принялся колотить руками и ногами. Ему не терпелось вытащить эту жирную тушу на улицу, загрузить в машину и отвезти к Полковнику. А там…

За дверью послышались шаги.

— Вы кто? — прозвучал слегка напуганный голос хозяйки.

— Сосед ваш сверху, чтоб вас. — Хорист изображал высшую степень раздражения.

— И что? — Женщина с той стороны стены явно растерялась от такого ответа.

— И то! — продолжил орать Хорист. — Вы меня заливаете!

Девушка поступила, как и полагается дуре, она слегка приоткрыла дверь.

— Позвольте, но как…

Договорить она не успела. Рука «соседа» просунулась между дверью и коробкой и ухватила бедняжку за шею. Дуло пистолета легло ровно в ее ямочку на щеке. Убивать шлюху приказа не было, так что сейчас боец просто играл бандита.

— Пикнешь — убью, — прошептал он. — Кивни, если поняла.

Брюнетка в черном корсете спешно закивала.

— Где он?

— Т-там.

— Один?

— Д-да. Не убивайте меня, пожалуйста.

— Веди к нему.

— П-пожалуйста, не убива…

Хорист ударил развернувшуюся девушку по затылку рукояткой пистолета, и та свалилась как подкошенная. А вот теперь надо действовать быстро. Похищение в самом разгаре, еще немного — и соседи будут звонить в полицию. Мужчина бросился в комнату, где должен быть их «приз».

Нетерпение буквально гнало вперед.

Хорист ворвался в комнату, где Дуарте отдыхал и замер как вкопанный. Промышленник лежал на кровати, скованный наручниками за спиной, абсолютно голый и с заткнутым ртом. В первые несколько секунд было непонятно, что делать. Дуарте взглянул на нежданного гостя, и глаза его расширились до такой степени, что было похоже, будто у него базедова болезнь. Непонятно, за кого тот принял Хориста, но как только он заметил в руке пистолет, то лицо его превратилось в маску ужаса.

Еще немного, и глаза вылезут из орбит, на этот раз без шуток.

Хорист смотрел на скованного промышленника, и тут его пронял смех. Он картинно поклонился в коридор, где лежало тело хозяйки, и сквозь смех произнес:

— Благодарю, мадмуазель, век вашей доброты не забуду.

Он потянул пленника с кровати и швырнул его на пол. Пистолет уперся в район паха. Мартин Дуарте IV попытался орать, но чертов кляп не дал ему издать и звука. Он просто мычал в ужасе и потел.

— Слушай меня сюда, жирная свинья. Мы с тобой прокатимся, и это не обсуждается. Тебя сказано привезти живым, а вот про твои яйца мне ничего не говорили. Понял меня? Моргни.

В ответ магнат несколько раз моргнул.

— Ну вот и славно, а теперь предупредим улицу.

Хорист подошел к новомодному электрическому выключателю и несколько раз выключил и включил свет.

Кузнечик раскачивался из-стороны в сторону и говорил нарочито медленно.

— П-парни, я же вижу, что вы при деньгах. Чего вам стоит?

Один из пассажиров элитной машины не выдержал и гаркнул на него из-за стекла:

— Пошел на хер отсюда! —

— Ну парни, чисто марочку на сугрев.

свет в нужной комнате моргнул. Хорист сработал быстрее, чем предполагалось. Так что нужно было ускориться.

— Вот вы уроды.

Дальше был чистый экспромт. «Бродяга» отошел на пару шагов к багажнику машины и принялся расстегивать штаны. Вот на такую угрозу охранники Дуарте среагировали машинально. Мордоворот, сидевший сзади, открыл дверь и рванулся к нему. Тот, что сидел впереди, тоже поспешил выйти для «совместного наказания» пьянчуги.

— Ты какого…

Выстрел в голову не дал договорить. Тело рухнуло на асфальт, заливая все вокруг кровью и мозгами. Два быстрых шага до другого борта автомобиля. Второй охранник уже вытягивал пистолет, чтобы выстрелить в ответ, но не успел. Кузнечик положил ему четыре пули аккуратно в район сердца. Как учил Нелин — чтобы наверняка.

Четыре дырки — подыши, дружище, как следует.

Умнее всего поступил водитель — остался на месте, вот только дверь заблокировать забыл. А потому что тренироваться надо. Хорист вытащил из подъезда полуголую цель и подгонял едва ли не пинками. Из одежды на Дуарте были только трусы да женский шелковый халат.

Теперь надо валить, и как можно быстрее. Кузнечик дернул дверь на себя, и та распахнулась без проблем.

— Выйдешь, — произнес похититель и навел пистолет на голову водителя, — останешься жить.

— Да ты хоть знаешь, что это за машина? — Водитель попытался храбриться, но ледяной взгляд в ответ остудил весь его пыл.

— На своих двоих или с мозгами на обивке? Выбирай! Лично мне без разницы.

— Сука! — Шофер быстро отстегнул ремень и вышел.

— Ремнем себя к столбу привяжи.

Под нацеленным на тебя пистолетом не поспоришь, так что водитель подчинился. Он сначала неохотно принялся снимать дорогой кожаный ремень, а затем сделал из него петлю и накинул на руки.

— Ты там скоро? — спросил Кузнечик.

Ему не хотелось оставаться здесь даже лишнюю минуту. Он буквально слышал, как случайные свидетели и жители окрестных домов наперегонки бегут к телефонам, чтобы вызвать полицию.

— Уже гружу эту свинью, — отозвался подельник откуда-то сзади. — Садись уже за руль!

Кузнечик подчинился и сел на место водителя. Не водил он чертовски давно. Он плавно завел мотор, двигатель замурлыкал на нейтрали. Кузнечик собирался вновь позвать напарника, как вдруг увидел, что тот спокойно прицелился, а затем и выстрелил в связанного водителя. Мужчина поймал в грудь пулю и медленно осел. Его белая рубашка окрашивалась в алое. Подельник думал недолго, а просто сел на пассажирское сиденье.

— Какого хера? Я ему обещал…

— Я не обещал. Не будет на всяких мразей работать. Поехали, пока есть время.

Машина тронулась и покатила в направлении пригорода. Три трупа остались на асфальте.

Глава 9

'Доброго дня, госпожа Галарте.

С самых давних пор я являюсь фанатом вашего творчества. Мне в душу запало то, как самоотверженно вы рвались на передний край, как не боялись цензуры и вскрывали проблемы, которыми была полна армия во время этой проклятой Третьей Арсорско-Гуттской. Я искренне восхищен вами, а потому пишу вам эти строки лично. Другие газеты получат лишь общий манифест, вы же должны понять суть вещей, которые произойдут. Но об этом позднее, сейчас, пожалуй, начну по порядку.

Мы с вами знакомы, хотя, по очевидным причинам, я бы хотел остаться инкогнито. Чтобы как-то себя обозначить, попрошу в дальнейшей переписке и статьях звать меня Полковником. Думаю, вам будет не очень сложно позволить мне такую вольность.

На данный момент я командую значительной группой истинных патриотов, намеренных наконец навести порядок в так любимой ими стране. Называть нас попрошу просто — «Трибунал». Это наше самоназвание, цель и функция. Мы собрались с одной целью — покарать всех тех, кто разрушает наш дом изнутри. Никто, кроме нас, на это не способен.

Мы проливали кровь за благополучие Арсорской Империи на полях брани. Мы шли на пулеметы, выживали под бомбежками, заживо горели. И после такого только мы и именно мы имеем право делать то, что мы собираемся сделать.

Я понимаю, как звучат эти слова — как манифест безумца. Но прежде, чем вы решите, что я сумасшедший, прошу вас как следует подумать вот над каким вопросом: а с чего вы решили, что мир вокруг не рехнулся?

Каждый день я вижу, как мой любимый Новигар превращается в притон, как Рейнора отравлена смертью. Некогда великая река превратилась в канаву, заполненную трупами. Бандиты ходят по городу, как короли, а на простой народ всем плевать. Казнокрады и мошенники оккупировали парламент и принимают законы, которые низводят народ до скотского состояния. Тысячи людей выживают, вместо того чтобы жить. А эти люди — наши братья и сестры, наши отцы и матери.

И с этим мы, черт подери, не согласны!

Мы шли воевать за благополучие своей великой родины. Ради него мы терпели все лишения и невзгоды, выживали там, где умирали другие.

И мы заслужили увидеть его!

Альберт Геннер сказал в своем «Трактате о царствии земном и вечном мире», что дерево всеобщего благополучия надо поливать кровью патриотов. Что же, как патриот, я с этим не согласен. Пора пролиться и крови мерзавцев. С этого дня мы с бойцами этим и займемся. Власти назовут это бессмысленными убийствами, может быть местью сумасшедшего вояки. Но вам, госпожа Галарте, должно быть, ясно, что это — лишь восстановление справедливости. Здесь и в дальнейших письмах я приведу вам список имен.

Все эти люди умрут от наших рук, по нашему приговору и за преступления против нас.

Поскольку я хорошо знаю людей, то, в качестве доказательств участия «Трибунала», я пришлю вам что-нибудь весьма определенное.

Приговоренные к смерти:

1) Мартин Дуарте IV — корабельный магнат. Присылаю вам вместе с этим письмом его указательный палец. Полиция очень быстро определит принадлежность этой части тела по отпечатку. Остальные части этого человека вы найдете, если пройдете по маршруту, приведенному на карте, лежащей в этом пакете.

2) …

3) …

4) …

5) …

Это пока все, что я могу вам сообщить. До скорой встречи, любезная Ирма.

Искренне уважающий вас Полковник'.

Письмо, присланное в «Тарлосс Таймс» на имя Ирмы Галарте. Приведено без купюр.

Глава 10

Мартин пришел в себя с ощущением полной нереальности происходящего.

Его сначала избили, а затем, похоже, похитили.

Какой-то голодранец пришел и выволок его из квартиры Розы. Этого просто не могло быть. У него купленные судьи, купленные полицейские, у него половина города ест с рук. А кто-то посмел вломиться к нему? Кто-то очень смелый, раз решился на такое.

Ну ничего, он еще устроит каждому из этих ублюдков ад. Не пожалеет никаких денег: сначала узнает каждого из этих бандитов. Каждого! А затем примется уничтожать все, что им дорого. Заберет их деньги до гроша, отнимет их дома, пустит по миру каждого несчастного, кто хотя бы руку им пожимал чаще одного раза.

Такое прощать нельзя!

Внезапная мысль пришла сама собой. А что если это — друзья того легавого, которому он обещал проблемы? Ну что же, если этот инспектор Камаль на такое решился, то, черт подери, он заслуживает куда более жестокой участи, чем Дуарте ему уже приготовил.

Не-е-ет, когда он выберется, то точно устроит инспектору интересные времена. Он еще пожалеет!

Сколько прошло времени с момента похищения, определить не получалось. Внутренние часы говорили про годы, а хронометр остался в квартире Розы. Роза… Мысли вернулись к любовнице. Как он только мог забыть про бедняжку? Жаль ее, если умерла, но нужно будет приказать помощнику найти новую госпожу. И охрану тоже придется сменить на более профессиональную, да еще и в суд на их фирму подавать…

Но для этого надо сначала выбраться, а для этого надо хотя бы понять, где он.

Глаза завязаны очень плотно, да и чертов кляп никто с него так и не снял. Остался один вариант — на ощупь. Магнат покрутился вокруг. Руки оставались все так же сцеплены наручниками, но это не помешало ему исследовать место заключения.

Похитители ничуть не заботились о комфорте своего пленника.

Комнатка была небольшой и явно нежилой. Котельная, может техническая ниша или что-то похожее. Рука коснулась горячей трубы, и Дуарте вскрикнул от боли. Из-за кляпа вопль превратился в сдавленное мычание.

Мартин просидел в полнейшей тишине и ужасе неизвестно сколько.

Мысли его теперь заполняли только ошпаренная рука и желание, чтобы этот ужас прекратился. Промышленник закрыл глаза и впервые за долгие годы принялся молиться. Он просил бога дать ему еще один шанс. «Только один шанс, и все изменится. Я исправлюсь», — думал пленник и ждал хоть чего-то.

Господь ответил на молитвы нескоро — через час или около того.

Где-то в отдалении послышались ритмичные звуки шагов. Кто-то направлялся сюда в тяжелых ботинках, чеканя каждый шаг. В полнейшей тишине эта походка казалась подобной барабанному бою или стуку метронома. Каждый удар ноги о пол отдавался громким звонким эхом.

Мартин прислушался, это все, что оставалось.

— Он пришел в себя, господин полковник. — Судя по голосу, говорил молодой мужчина лет двадцати.

— Были проблемы?

— С ним — нет, — произнес тот тип, что притащил Дуарте сюда. Этот голос Мартин никогда не забудет.

— Хорошо, вы отлично справились, а теперь открывайте, — произнес гость, и Мартин почувствовал, что его проблемы до этого момента даже не начинались.

Послышался звук плохо смазанного замка, а после петли немилосердно заскрипели. От этого скрипа зубы свело. Сквозь грязную ткань повязки пробилось немного света. Тут же две пары крепких рук подхватили промышленника и потянули куда-то.

— Пойдем, мой хороший, — произнес тот же человек, что и похитил его. — Познакомишься с моими друзьями.

Хотелось что-то сказать. Окажись у него сейчас свободен рот, Мартин бы говорил не переставая. Он обещал бы золотые горы, абсолютно любую сумму, только чтобы этот кошмар закончился. Можно даже слегка пригрозить.

В конце концов, он вполне заслуженно считался мастером жестких переговоров.

Вот только возможности не представлялось. Похитители явно не настроены на разговор. Пару раз Дуарте показалось, что если главный позволит, то его начнут подгонять пинками и подзатыльниками. Пальцы на ногах стерлись до крови, холодный бетон сменился острой щебенкой. Она врезалась в стопы, пленник орал от боли и умолял не гнать его так быстро, вот только чертов кляп превратил все это в бессмысленное бормотание. Гравий под ногами закончился, и теперь его вели по берегу. Грунт был рыхлым и сырым. Песок быстро попал в раны, и идти стало еще тяжелее. Его тюремщики за все время так и не произнесли ни слова, будто он не первый и каждый четко знает, что надо делать.

Все роли выучены наизусть…

Удар сапога прилетел с обратной стороны колена, и промышленник упал вперед. Останавливать его падение никто не стал, так что он рассадил свое объемное брюхо.

— Развязать, — приказал тот, кто был за главного.

Тут же тряпка с лица исчезла, а за ней и кляп.

Вокруг было чертовски темно, и только высокие фигуры в военной форме выступали из кромешного мрака. Вспыхнул прожектор. Мартин стоял перед организованным строем из разных мужчин. Три или четыре десятка в грязной и истрепанной полевой форме Арсорской армии. Сколько точно, промышленник не разглядел, да и не желал этого знать.

Эти странные люди смотрели на него так, словно ничего более гадкого и мерзкого в жизни не видели. Брезгливо и с отвращением.

Вперед вышел человек весьма солидного вида. Чистый парадный костюм, хромовые сапоги до колена. Ровная спина, расправленные плечи и взгляд, которым можно убивать. Несмотря на свой невысокий рост, держался этот офицер с высшей степенью достоинства и гордости. Слева на боку у него висела парадная сабля. Присутствовало в его виде что-то такое, что помогало понять — это не какой-то выскочка из штабных или дурак из благородных.

О нет, судя по тому, с каким показным достоинством этот офицер держался, должность свою он выстрадал на поле боя. Китель мужчины был украшен несколькими рядами наград. Полковник? Генерал? Точно не генерал, большинство из них корабельный магнат знал лично.

Мартин никогда не интересовался военным делом, так что сейчас не мог определить ничего, кроме того, что этот офицер явно отличился в чем-то серьезном, и не раз. Погоны и знаки различия тоже оставались непонятными.

— Миллион, — произнес Дуарте каким-то не своим, умоляющим голосом. И слова эти прозвучали настолько неубедительно и жалко, что в строю солдат кто-то хмыкнул. Командир лишь немного отвел взгляд на засмеявшегося и строго взглянул.

Смех затих в ту же секунду и разом.

— Нет! — следом за этим произнес офицер, и это слово уничтожило остатки надежды на легкий исход.

Солдаты стояли и молчали, наблюдая за тем, как воротила бизнеса впервые оказался перед проблемой, которую не может решить деньгами.

— Мартин Дуарте IV, — произнес своим загробным голосом главный. — Вы присутствуете на первом заседании полевого трибунала в качестве обвиняемого. Присутствующие солдаты и офицеры обвиняют вас.

— Я… я… я не понимаю, — замямлил толстяк. — Какие преступления я совершил? Я строю корабли… Я промышленник, а не убийца.

— Спорно, — без интонации проговорил главарь похитителей, а затем пояснил: — Во время последней кампании ваши верфи поставляли в армию суда, совершенно не отвечавшие условиям войны. Эти лоханки, которые вы называли десантными лодками, также не отвечали условиям закупочного конкурса. На этот самый конкурс вы попали, подкупив одного из высших офицеров, отвечавших за его проведение.

Они все знают, понял Дуарте.

— Далее, — продолжал холодный голос обвинение. — В условиях конкуренции вы предложили цену ниже на двадцать процентов и так выиграли контракт. Следом, когда вскрылся факт подкупа и явного демпинга, вы подкупили ведущего следователя по этому делу.

Мартин молчал и слушал, с ужасом осознавая, что похищение приобретало какой-то странный оборот. Все шло к тому, что сейчас его будут убивать. И как он только сразу этого не понял? Все же ясно как божий день. Никто не прятал лицо под маской. А значит, они точно знают — ни одного свидетеля не будет.

Они.

Его.

Убьют!

Мочевой пузырь расслабился сам собой. По ногам потекла тонкая желтая струя, и запахло мочой.

— Свинья, — произнес тот же человек, что похитил Дуарте. В голосе его сейчас не было ничего, кроме органического, животного отвращения. Так говорят, заметив вошь или дохлую крысу.

— Рядовой! — Голос главаря прозвучал громогласно, и проштрафившийся мужчина рефлекторно сжался.

— Виноват, господин полковник, — выпалил он на одном дыхании, а затем продолжил: — Больше не повторится.

— Надеюсь на это. Далее… В ходе производства ваши инженеры обнаружили, что эти, с позволения сказать, десантные лодки не выдерживают полного заполнения, при условии наличия у солдат боекомплекта. При полной нагрузке они просто медленно уходили под воду. Изменить конструкцию без существенного увеличения себестоимости оказалось невозможно, так что вы приказали инженерам облегчить броневые пластины на треть. Также вы приказали использовать заклепки для скрепления отдельных частей не высшего, а второго класса прочности. Таким образом, бухгалтера ДЛГ смогли вывести из-под отчетности несколько миллионов.

Повисла пауза. Тишина стала полнейшей, такой, что отчетливо слышались, звуки небольших волн, бьющихся о берег, и тихое гудение прожектора. Дуарте тяжело дышал, глотая слезы. Как же ему не хотелось умирать. Он сейчас был готов отдать этим людям все: машины, квартиры, дома, компанию, счета в банках.

Все, лишь бы только откупиться!

— Вам есть что возразить, обвиняемый?

— Я не… — начал толстяк, но тут же разревелся, сквозь всхлипы разобрать можно было только жалкое: «Не убивайте меня, пожалуйста-а-а».

В ответ последовало только еще более длительное молчание. Крупнейший кораблестроитель сейчас валялся в ногах у толпы, в собственной моче и соплях, и умолял его пощадить.

— Согласно принятому декрету о военном положении, я, как председатель этого трибунала, признаю вас виновным в нарушении норм строительства военных судов, растратах государственных фондов, даче взяток, преступной халатности, повлекшей за собой множественные потери, а также государственной измене.

— Но… война же кончилась… — Только что приговоренный уже натурально выл.

— Война кончилась для вас. Рядовой!

Хорист был рад как никогда. Вот теперь он точно оторвется на этом жирном уроде. Скольких парней он погубил из-за своей жадности? Полковник понимал это как никто другой. Наверное, потому и поручил ему эту работу. Никто не заслужил этого подарка больше, чем Хорист. Он почти побежал на оговоренную позицию.

— Ваш приговор будет приведен в исполнение незамедлительно, — пояснял все дальнейшее Полковник. — И хотя вы нам всем омерзительны, но мы милосердны и дадим вам шанс сохранить жизнь.

— Ч-ч-ч-что?

— Сейчас вас отведут на место. Это всего несколько метров от берега, вода в заливе не ледяная, выдержите. К тому же сегодня прилив, так что природа будет вам слегка помогать. Ваша задача проплыть до берега, а после вернуться сюда по суше.

— И?

— Это все. Выйдете из воды и просто идите сюда, уложитесь в десять минут — останетесь живы.

— Дайте слово.

— Вам? Никогда.

В этом ответе звучала такая неприкрытая ненависть, что Мартин сам собой сжался.

— Приступайте, — приказал Полковник.

Тут же от толпы отделилось трое человек в форме. Мартин почти был готов броситься от них, вот только блеснувшая в лунном свете сталь не оставила ему выбора. Двое взяли промышленника под руки и потянули куда-то, третий же шел рядом, держа его на мушке.

Они подвели Дуарте к воде.

— Пошел, — приказал тип с пистолетом.

— Я не…

Выстрел выбил песчаный фонтан в считанных дюймах от ноги судостроителя.

— Пошел, я сказал!

Толстяк заплакал и подчинился. Под ногами его появилась вода. Сначала она доставала до лодыжек, но постепенно поднялась до колена, а затем еще выше. Когда под ногами уже явно не было земли, конвоиры отошли.

— Не потеряйся в волнах, говнюк, — прокричал напоследок кто-то из тройки и рассмеялся.

Проплыть до берега и вернуться за десять минут. Простая задача, если подумать. В чем тогда смысл? Прожектор ударил в лицо. Свет был таким ярким, что пробивался даже через руку, закрывающую глаза. На берегу что-то звякнуло, а затем… пулеметная очередь прошла в нескольких сантиметрах выше головы.

Дуарте вскрикнул и нырнул с головой под воду. И хотя сверху бил прожектор, но под водой было темно и мутно. Глаза стало немилосердно жечь от ила. Нужно только проплыть…

Пуля прошла через руку, выдрав кусок мяса из бицепса.

— Да!!! — Хорист зажал спуск и орал что было мочи.

Он поливал свинцом воду, целя в те места, где замечал хотя бы намек на силуэт пловца. Седая голова показалась над водой. Влепить ему промеж глаз?

Ну уж нет!

Пусть проживет эти секунды сполна. Пусть каждый вдох для него кажется последним… Пусть поймет, что такое прыгать с простреленного насквозь десантного ботика. Как это, когда свинцовый шквал не дает поднять головы над водой. Как снаряд из миномета буквально слизывает хваленую броневую сталь, превращая ее в шрапнель и осколки.

Второе попадание Дуарте ощутил в считанных метрах от берега. Тяжелая пуля прошла через плечо. Он заорал что было мочи и повалился на песок. Огромный камень закрыл его от стрелка, так что промышленник смог отдышаться. Нужно осторожно высунуться и…

Пули выбили из камня искры. Все тело болело, легкие горели, а от воды, которой он наглотался, хотелось блевать.

Он не успеет.

— Господи, прости меня. — Мартин попытался сложить руки вместе, но простреленная конечность не слушалась.

Пулеметчик подкрался сзади. В руках он держал винтовку с огромным штыком.

— Высадился? А теперь, сука, в штыковую! — зло прокричал Хорист и с силой ударил в живот свою жертву.

Второй.

Третий.

Он бил и бил, пока не почувствовал на плече чью-то руку.

— Спокойнее, Эрик, — произнес Полковник. — Он точно мертв.

— Оживить его и еще раз прогнать. Еще, а потом еще и еще. За каждого в моем полку. За каждого утонувшего солдата.

— Эрик!

— Виноват! — Хорист проглотил ком, подступивший к горлу. — Благодарю за это, господин Полковник.

— Нет необходимости. Ты теперь свободен, рядовой.

— Служу империи! — Хорист отдал честь и вытянулся, как на параде.

— Вольно.

Пуля прошла череп насквозь, и Хорист упал.

Полковник убрал пистолет, закрыл глаза и несколько секунд молчал. Затем он стер с глаз слезу и громко произнес:

— Его звали рядовой Эрик Хорст. Честь от-дать!

Тут же как по команде десяток рук разом взмыли вверх и через мгновение упали вниз.

Один из солдат быстро подбежал к Полковнику и вытянулся по стойке смирно.

— Тело рядового предать огню. Подсудимому отрезать палец, а тело оставить здесь. Выполнять!

— Есть, господин полковник!

Глава 11

Старший инспектор Камаль медленно шел по коридору своего родного девятого участка и периодически ловил на себе непонятные взгляды коллег. Такие же Йона получал только в очереди за ветеранским пособием. Эдакая смесь жалости и стыда. Тогда, сразу после ранения и увольнения по инвалидности, он особенно остро и болезненно воспринимал подобные вещи. Сейчас же, десять лет спустя, такое поведение больше бесило.

Инспектор вошел в свой кабинет, быстро снял верхнюю одежду и встал напротив стола Марианны.

Девчонка, как обычно, сидела, заваленная бумагами.

Рабочее место ее представляло собой настоящий кошмар для любого сторонника порядка и грамотной организации труда. Документы занимали практически все свободное место, лежали высокими стопками и порой заметно кренились, угрожая свалиться кому-то на голову и перемешаться на хрен. Д'Алтон, ставшая самым молодым офицером полиции в должности инспектора, похоже от этого вообще не страдала.

То ли девушку успокаивала ее абсолютная память, то ли полторы минуты клинической смерти на хирургическом столе. За последний год она словно заматерела, превратившись из гадкого утенка, которым казалась еще год назад, не в лебедя, а в огромного ворона, способного выклевать глаза любому достаточно тупому существу, решившему нарваться.

Такое преображение за год с лишним выглядело весьма впечатляющим. Слегка пугающим, но очень впечатляющим.

— Так, Куколка, — произнес Камаль спокойно, — взгляни на меня и скажи, что не так. Ширинка расстегнута или носки разные?

— Все с тобой нормально, кроме того, что для начала нужно здороваться, — не отрываясь от бумаг, произнесла девушка. Голос ее казался сейчас максимально сосредоточенным и спокойным.

— Привет. Довольна? Ну а теперь давай-ка ты оторвешься и скажешь, какого черта на меня все смотрят так, будто я болен раком и все об этом знают, кроме меня.

Девушка оторвалась от листка с плохо отпечатанным на машинке текстом и уставилась на него. Взгляд ее разом стал подозрительным и недоверчивым.

— Ты «Криминал» за сегодня, что ли, не видел?

В ответ Йона только покачал головой и пояснил:

— Нет. Я вообще криминальных газет не читаю. Мне этого дерьма и на работе хватает. Еще мне дома за завтраком о таком думать.

— Прямо на первой странице.

— Говорю же, — Камаль плюхнулся в свое кресло и прислонил трость к столу, — я вообще не читаю про криминал — ни книги, ни газеты, ни комиксы. Только Ирму, и то по старой привычке.

— Ну, тогда понятно, что ты такой спокойный. Тебе абсолютно точно не надо это дерьмо читать. Расстроишься или чего хуже.

В ответ старший инспектор только хмыкнул:

— Чего «хуже»? Черт, Мари, после такого роскошного анонса я просто не могу устоять. Давай-ка сюда эту хрень.

— Йона! — Д'Алтон мысленно прокляла себя за то, что сказала лишнего, и попыталась остановить его. — Просто забудь, не надо это читать.

— Дай ее сюда!

— Черт. — Девушка достала из мусорного ведра смятую газету и протянула через стол. — Только обещай, что не будешь делать глупостей.

Инспектор развернул номер и увидел собственный портрет под заголовком: «Герой? Правдивая история старшего инспектора Йоны Камаля». Рука сама собой сжалась в кулак. Что же, Ланн его предупреждал о чем-то таком. Вот только инспектор думал, что ударит семейство Дуарте не так быстро.

Похоже, ему сегодня публично объявили войну на истребление.

— Ничего не буду обещать, пока не прочту, — произнес Йона каким-то механическим голосом.

С первых строк автор статьи перешел на крайне фривольный стиль речи. Конечно, скатывание к прямым оскорблениям смотрелось бы пошло и попахивало заказом, но вот использовать максимально уничижительные эпитеты ему никто не запрещал.

«Сейчас, когда весь город, как и страна, обсуждает резонансное судебное решение по делу Мартина Дуарте V, мы решили, что необходимо пристальнее взглянуть на того, кто представлял в суде сторону закона. Старший инспектор Йона Камаль родился 8 июля 1813 года в семье Баллиана Камаля и Беатрисы Камаль (урожденной Папарджио). Первому и единственному мальчику в семье не повезло с самого рождения, ибо проживала его семья в Олдтауне. Точный род занятий его отца неизвестен. По официальной версии, он содержал несколько игровых залов, однако злые языки поговаривают, что более верно будет использовать слово „крышевание“. Мать инспектора, хоть и была самой простой учительницей в школе, но также имела связи с криминалом по линии семьи. Клан Папарджио, по слухам, являлся частью печально известной криминальной группировки Четвертый канал».

Вот тут автор явно ходил по тонкому льду.

Дело даже не в нем самом, а в том, что он впутал в это дело маму. Даже последние самые отмороженные ублюдки из Зверинца жили по четким правилам, одним из которых было: не трогать родню. И хотя он не написал ни одного явного утверждения, а использовал только оговорки, вроде «злые языки поговаривают» и «по слухам», но этот трюк мог защитить только в рамках суда о клевете.

Тот факт, что Папа Джи — бандит старой школы, журналист как-то забыл. Дядя скорее сломает ему пальцы молотком, а редактору, выпустившему такую писанину в тираж, прострелит башку, нежели приедет в суд. Даже Барроуз и Лист его не отговорят.

Уолли, наверное, так даже и поддержит босса в этом.

Неохотно инспектор продолжил читать статью, где его обливали помоями. Часть про его детство, к счастью, оказалась не очень большой. Два абзаца сухой выжимки. Разок автор упомянул о том, что мальчиком инспектор возглавлял подростковую банду, но не более того. Стало даже как-то немного стыдно, что за первые тринадцать лет жизни Камаль смог запомниться только этим и принадлежностью к семейству «торпед» из Олдтауна.

А вот дальше…

Дальше эта продажная тварь начала глумиться над его военным прошлым. Никак иначе это нельзя назвать. Йона читал, как события его жизни рассматривают под лупой, а затем переворачивают с ног на голову. Что больше всего бесило, так это то, что ни один факт в тексте не искажен. Пару раз встречалось додумывание, несколько раз откровенное притягивание фактов. Но ни единого случая прямой и явной лжи.

Служил во Второй Ударной армии?

Да. Тут все без обмана, действительно он попал по распределению именно туда. Северный фронт вторая ударная. Двадцатый пехотный полк имени императора Максимилиана Тарлосса II. Вот там Йона и служил свой первый год на проклятой войне. В первые четыре месяца тогда еще рядовой Камаль показал себя с хорошей стороны, так что осенью ему выдали внеочередные погоны сержанта.

Двинули сразу через две должности, но затыкать дыру в младших командирах требовалось хоть кем-то. Сгодился он как никто другой. Новоиспеченный сержант получил взвод таких же раздолбаев, как и он. Хесс, Эверли, Баркли — первые его настоящие друзья. Хорошие были ребята в его первом взводе. Вот только его разметали артиллерией и авиацией под Стерфером. Просто накрыли позиции стальным дождем в ходе подготовки к контратаке гуттов, которую потом назвали «Стерферской мясорубкой».

И тут автор статейки написал все без ошибок или вольностей. Практически верно изложил все, что было общеизвестно благодаря прессе. Все утро по ним работали с воздуха и артиллерией. Подтянули по железке самый крупный калибр, да как вмазали. Лучше, чем на учениях отработали.

Снаряды, картечь, флешетты — гутты скинули им на головы все, что лежало на складах. В земле после этого осталось такое количество железа, что стрелка компаса должна будет дурить в той местности до самого судного дня. Перебили практически весь полк подчистую еще до подхода пехоты. А взвод сержанта Камаля потерял только две трети личного состава. Потерять могли и больше, если бы не сумели хорошо залечь. Автор писал что-то про спешное отступление с позиций, чуть ли не обвинял в бегстве.

Ублюдок.

До ужаса хотелось засунуть этого писаку туда, так, просто посидеть под обстрелом часок, подумать о жизни, чести, долге и совести. Может, и мозги на место вернулись бы у человека.

Отступление.

Да, они отступили.

Йона и сейчас бы приказал то же самое, только на этот раз он сделал бы это на пару часов раньше, как только артиллерия стихла. А тогда перепуганные, полуживые «Потеряшки» отходили в числе последних, когда уже не осталось ни патронов, ни смысла держать эти чертовы позиции.

Да и позиций как таковых к тому моменту уже не осталось.

Стальной вал буквально вырывал окопы из земли вместе с заграждениями, тремя рядами «колючки», а еще людьми, лошадьми и всем, что стояло или бродило вокруг… Лошадей Йоне было жальче всего — по ним гутты отработали первыми, да еще и флешеттами. Град из стальных стрелок прошивал этих красивых благородных животных насквозь и делал это почти бесшумно. Крики умирающих лошадей Йона до сих пор не мог вспоминать без содрогания — настолько это было чудовищно.

В финале статьи продажная тварь, считающая себя гордым представителем четвертой власти, пускалась в рассуждение о том, что «от осинки не родятся апельсинки», и мелкий негодяй с городского дна не может вырасти в приличного человека. Не хватало только фразы: «Вот из-за таких, как Йона Камаль, мы войну и не выиграли».

Но, это смотрелось бы уже кощунственно.

Инспектор читал строчку за строчкой и постепенно закипал. Мари смотрела на багровеющее лицо, на выпученные глаза и сжатые кулаки и проникалась праведным гневом.

— Сука, — прошипел старший инспектор и скомкал газету до состояния плотного бумажного шара. Броском он отправил снаряд в мусорную корзину. — Так, д'Алтон, вот тебе ключи от сейфа, спрячь и не давай мне. А то я всю эту драную газетенку перестреляю.

Он кинул небольшую связку с ключами Марианне в руки.

— Дать тебе воды?

— Не надо. Я нормально, сейчас что-нибудь разнесу и успокоюсь. Может, пойду какому-то случайно задержанному голову тростью проломлю.

— Йона!

— А что? Так же вы теперь обо мне думаете? Да?

— Я не думаю, я знаю, что это — бред.

— Спасибо. Вот правда спасибо. Ты, наверное, входишь сейчас в десятку людей, кто в это еще верит. Так… кто эту херню написал?

— Она не подписана.

Камаль только хмыкнул:

— Конечно. А то вдруг дядя-бандит приедет, да ухо отрежет и скормит свиньям. Ладно бы меня только тронули, — продолжал негодовать инспектор, — маму мою в это впутали. Она за всю жизнь гроша чужого не взяла, даже когда совсем плохо было.

Мари встала и подошла ближе. Она осторожно положила руку на плечо инспектору. За год с лишним они стали почти как семья, так что девушке показалось это правильным. Дверь открылась, и на пороге появился Нелин. Он быстро взглянул на развернувшуюся картину, затем заметил скомканную газету в мусорном ведре и только покачал головой.

— Черт. — Он строго взглянул на д'Алтон. — Ты ему дала это говно прочитать?

— Отстань от нее, старик. Сам потребовал.

— Вот вы дебилы.

Д'эви повесил шляпу и плащ на вешалку при входе. Затем он дошел до своего места и быстро уселся, сложив ноги крест-накрест. Пара нечеловеческих глаз взглянула на друга строго.

— Делать что будешь?

— Пф-ф-ф! Что ты предлагаешь? Надеть маски и пересчитать зубы каждому в той газетенке? Или забыть?

— А ты сможешь? — хмыкнул Нел. — Я же тебя знаю. Ты первый решишься на какую-то глупость. Так что я предлагаю спустить на них Ирму.

— Ага, я еще за юбками не прятался…

— Про встречный пал когда-нибудь слышал?

— Ой да иди ты.

— Просто набери Галарте, и пускай она устроит этим ублюдкам кровавую баню на странице газет.

Йона помолчал, обдумывая слова помощника. Смысл в его словах был. Вот только страх перед тем, что любовница выйдет из себя и устроит скотобойню не на передовице, все же останавливал его от звонка. Да и никто не обязан отмывать оплеванную честь одного легавого, пусть и очень хорошего.

— Я в кои-то веки согласна с ушастым, — поддакнула Мари и вытащила одну из своих отвратительно пахнущих сигарет.

— Не дерзи, соплячка, — с притворной злостью ответил д'эви.

— Он тебя тоже ушастым называет.

— Мы почти четырнадцать лет знакомы. Йона заслужил.

— А я что?

— Мала еще.

— Ну, если на тебя вдруг склад стал выдавать спирт… то я…

— Переведена в ранг моих лучших и верных друзей. Кстати о нем…

Телефон на столе Камаля зазвонил, так что Йона громко гаркнул:

— Заглохли оба! Слушаю.

— Сержант, кажись, у меня проблемы, — произнесла Галарте, и по ее голосу стало ясно, что она сейчас напугана.

— Что случилось?

— Мне… мне пакет принесли. Странный. Там письмо, карта и отрезанный палец.

— Твою мать. Так, ничего не трогай, я еду.

Трубка быстро вернулась на рычаг. Йона вскочил со стула и поспешил на выход. У двери он остановился и взглянул на помощника.

— Ты чего сидишь? Давай, погнали, красотка в беде. Или мне искать нового водителя?

Нелин скорчил кислую рожу, поднялся, а затем с недовольным видом встал и потопал к недавно повешенной одежде и шляпе.

— Как же мне Кенни не хватает.

— Замолкни и одевайся!

Как и Мари, Йона не любил вспоминать про четвертого члена их маленького кружка заговорщиков. Но если Мари испытывала стыд и вину за то, что ее план обернулся его смертью, то старший инспектор изводил себя мыслью о том, что слишком поздно заметил тяжелое ранение подчиненного.

В тот день Камаль ошибся.

Списал все на трусость и малодушие парнишки. Ему даже в голову не пришло, что Оберина зацепила шальная пуля Тэммов. Как всегда, он не смог предусмотреть все, и теперь винил себя за это.

Ирма пришла на работу чуть позже обычного. Строго говоря, такой привилегии, как плавающий график, у нее в трудовом договоре не имелось. Вот только они со Свонсоном решили, что так ей лучше. Вернее, это она решила, а Марку хватило ума заткнуться и не возражать зря. Редактор позволял Галарте больше других, резонно полагая, что Ирма со своей биографией и талантом будет на бирже труда максимум секунд двенадцать.

Примерно столько идет телефонное соединение между офисом «Тарлосс Таймс» и любой другой газетой в городе.

Журналистка вошла позже графика примерно на полчаса, уселась в свое дорогое кожаное кресло и тут же обнаружила в коробке со входящей почтой объемный пакет из бумаги. Острый нюх варры уловил странную смесь запахов, которых она не ощущала давно. От бандероли пахло кровью, порохом и адреналином. Когда ты рождаешься идеальной машиной для убийства, подобные ароматы становятся самыми верными спутниками жизни.

Неохотно Галарте распечатала конверт и принялась читать.

— Бред, — вырвалось у нее.

Не было и недели, чтобы какой-то безумец не прислал в редакцию письмо с угрозами, планом переустройства мира, идеей спасения империи от заговора разумных бобров. В офис приносили тонны бумаги с вот такой чушью, и, по скромным прикидкам, эти шизики обошлись природе в одну маленькую рощу, которую пустили на бумагу для этих идиотов.

Вот только внутри лежал палец. Тот, мать его, палец, о котором говорилось в письме.

Ирма поднялась и остановила одного из пробегавших мимо стажеров. Парнишка явно спешил по какому-то особенно важному заданию. Согласовывал рекламный блок под мазь от геморроя, не иначе.

— Кто почту разносил? — спросила она с явной тревогой в голосе.

— Ну… — Новичок замялся. — Не знаю, как зовут, высокая такая. Блондинка. Римма или Лина. Вы еще что-то хотели узнать? А то я…

— Лили. Спасибо, беги.

Женщина нашлась в архиве, где укладывала старые негативы по коробкам. Журналистка буквально подлетела к ней, подобно ястребу в атаке.

— Привет, есть вопрос, — без лишних экивоков начала Ирма.

— Да, чем могу?..

— Пакет на моем столе. Ты принесла?

— Ну да, принес молодой парень, сказал, что лично для тебя. Я приняла, а дальше к тебе положила. Как всегда все было.

— Курьер как выглядел?

— Да как… Обычно, как еще он должен выглядеть. А что? Что-то не то?

— Да, но это не из-за тебя. Просто, похоже, нарисовались крутые проблемы… — Галарте собиралась уже уходить, как вдруг остановилась и на всякий случай уточнила: — А курьера ты не запомнила?

— Почему, запомнила. Среднего роста, лет двадцати, рыжий, вихрастый. Не красавчик, но что-то есть во внешности такое… — Лили попыталась изобразить какой-то жест руками. — Ну ты поняла. Глаза только у него грустные, как у брошенной собаки.

— Форма на нем или что-то приметное было?

— Форма — нет, а вот капюшон он надвинул. Я еще подумала…

— Повторить при полиции сможешь?

— Конечно. А что случилось-то, я тебя такой взволнованной не видела никогда.

«Мне до этого не присылали именные пакеты, пахнущие, как сувенир с места массового убийства», — вдруг захотелось ответить криминальной журналистке, но она сдержалась. И во что она только вляпалась? Нет. Точно надо звонить сержанту, иначе она просто слетит с катушек.

Глава 12

Йона появился минут через сорок. Машина быстро остановилась у самого входа в исторический особняк, и из нее вышел старший инспектор. Убедившись, что приехал правильно, он с неохотой вошел в огромную резную дверь, окованную сталью и бронзой. Ирма встречала их с Нелином на проходной и провела внутрь. У турникетов инспектор просто показал свой жетон, так что все вопросы отпали сами собой.

Судя по интерьеру и количеству людей, бегущих по каким-то своим заботам, дела у «Тарлосс Таймс» шли неплохо, раз им хватает денег содержать такой солидный штат. До этого момента Йона даже не задумывался о том, что его любовница, а по совместительству еще и старая подруга, вполне успешная журналистка, работающая на первую в городе газету.

Вернее, он просто не мог оценить это, пока не оказался здесь. Тут бегали настоящие толпы людей. Молодые, старые, всех возможных комплекций, абсолютно любого роста. Кого-то Йона узнал, вроде автора светской хроники Мотье Мару. Но в этом большую роль сыграли сестры инспектора. Практически каждая семейная посиделка рано или поздно их стараниями скатывалась в обсуждение светских сплетен. Так что болезненно худого мужчину с шикарными усами он хорошо знал.

Но вот большую часть остального народа Йона видел первый и последний раз, а потому даже не старался запоминать.

Галарте вела по длинным извилистым коридорам, ловко лавируя между катящимися тележками, бегающими взад и вперед ассистентами. Периодически ее кто-то пытался остановить или окликнуть, но короткое «Я занята» обрывало все попытки напрочь. Казалось, что еще немного, и журналистка просто побежит.

— Ирма, не гони так, — попытался придержать ее Камаль.

— А, да, прости, — согласилась она, вот только хватило замечания на несколько секунд.

Ирма снова ускорилась, да еще и так, что гостям пришлось прибавить в темпе. Такой взволнованной и перепуганной подругу ни Йона, ни Нел еще не видели. По ощущениям, за ними словно гналась стая адских гончих. После непродолжительного блуждания по коридору они наконец прибыли на место.

Ирма привела их в просторный проходной кабинет с огромными окнами вдоль одной из стен. Вдоль второй — там, где находился проход, кто-то выстроил в ряд целую кучу картонных коробок. На каждой был написан год и что-то из букв и цифр. Все оставшееся место занимали ряды письменных столов. Тут все было в духе самых модных течений в дизайне интерьеров и организации пространств. Столы приставили друг к другу лицом, так что получились этакие «рабочие острова». По замыслу того, кто это придумал, подобное расположение позволило не только уменьшить количество проходов, но и наладить рабочую атмосферу в коллективе.

Можно обмениваться комментариями, смотреть коллеге в лицо.

То, что десяток «гениальных» писак в одном кабинете опаснее ядовитых пауков в банке, дизайнер либо не знал, либо забыл. Нелин встал у двери, готовый одним своим видом распугивать зевак и случайных гостей. В умении делать грозное лицо и распугивать д'эви мог дать сто очков форы любому.

Ирма провела Йону к своему рабочему месту. Самому козырному при такой дурацкой планировке. Занимала девушка самый дальний угол у окна. Выбрала она это расположение не случайно, так стол Галарте оказывался дальше всех от сквозного прохода, поэтому случайно проходящие люди физически не могли заглянуть ей за спину.

Она терпеть это не могла.

Йона осмотрелся. Стол был образцовым. Соберись «Тарлосс Таймс» устроить конкурс на самое опрятное рабочее место, и его точно судила бы Ирма.

Забавно, но письменный стол девушки, который представлялся в голове у Камаля, оказался почти таким же, что и по факту. За десять лет знакомства он хорошо узнал Галарте со всех сторон. Пару раз даже ночевал у нее в квартире. Можно сказать, что у нее имелся маленький пунктик на порядке и аккуратности во всем. Вот и тут все сложено, словно у отличницы, — каждый предмет стоял на своем месте, чистенький и аккуратный.

Даже следов от пальцев или чего-то такого не осталось.

В сравнении с вечно заваленным столом Мари этот выглядел словно не используемый. Только заправленная в печатную машинку бумага и недобитое слово говорило о том, что это впечатление ошибочно. Ирма встала на небольшом отдалении и указала на брошенный конверт.

С виду это был самый обычный пакет из плотного желто-коричневого картона, каких миллионы. Инспектор достал из кармана перчатки и принялся их надевать. Пора бы заняться тем, зачем он, собственно, тут — поиском улик.

— Кто-то что-то трогал? — спросил он и кончиками пальцев поднял бумагу.

— Не имею ни малейшего понятия. Я только открыла и прочла.

— Понятно. — Камаль покрутил листок, принюхался. Ничего особенного, кроме того, что бумага пахла порохом и кровью. — Можно прочесть или это личное?

— Пожалуйста, там… ладно, ты сам увидишь.

В первые несколько минут после звонка инспектор думал, что девушке просто написал какой-то больной фанат. Вот только все оказалось совсем не так, как Йона себе представлял, а еще круче. Похоже, Ирма вляпалась в какое-то весьма скверное дерьмо. На слове «Трибунал» старший инспектор внутренне подобрался. Мысли сами собой вернулись к старине Биллу Куперу. Если верить тому, что этот урод наплел перед тем, как попрощаться с содержимым своей черепной коробки, то «Близнецы» были частью этого заговора.

Братья Тэмм.

Их не было восемь лет, а затем они прибыли в город и за пару месяцев устроили тут полнейший хаос. Еще тогда, распутывая все по горячим следам, инспектор подмечал высокий уровень организации ограблений. И абсолютную глупость того, на чем они спалились. Словно кто-то более опытный большую часть времени направлял их, а потом просто отошел в сторону и дал им самим себя закопать.

Если Йона прав, то это уже минимум второе дело, где он переходит «Трибуналу» дорогу. Первое закончилось трупом Кенни и серьезным ранением Марианны, а значит готовиться нужно к самому серьезному отпору. В этот раз с ним никто играть не будет.

Этот Полковник явно понимает, что и как делает.

Маньяки подпитываются страхом и вниманием, а «Таймс» — крупнейшая газета в городе. Ни один редактор не упустит шанс взорвать такую медийную бомбу, как манифест серийного убийцы. На таких материалах продажи точно пробьют потолок. Плюс он написал, что разошлет свой бред и в другие газеты. Даже если с «Таймс» не выгорит, то кто-нибудь из остальных рискнет опубликовать.

А вот дальше, когда новости уйдут в печать, можно считать, что он уже добился для себя трибуны.

Потом, рано или поздно появятся подражатели. Выдумщики, сумасшедшие, сплетники и просто тревожные типы раскрутят маховик массовой истерии. Будут писаться статейки из серии «Мы позвонили убийце Дуарте, и вот что он сказал». Соседи будут обвинять друг друга в работе на этот самый «Трибунал». Полицию завалят звонками и письмами, анонимки полетят лавиной. Весь имперский сыск натурально встанет, разгребая каждый сигнал с мест. Ни единого слова правды там не будет.

Умно!

В стратегическом мышлении этому психу не откажешь. Вот только он рано или поздно проколется. Они все прокалываются.

Всегда. Этот тоже исключением не станет. Кто-нибудь расслабится или ошибется, и Йона с Нелом будут рядом с парой стволов и большой штыковой лопатой.

— Так… — инспектор вернул письмо на место и взглянул на журналистку. — Судя по тому, как это написано, человек точно не шутит. А еще он на всю голову поехавший.

— Да я это как-то поняла. — Голос Галарте казался непривычно взволнованным. — Мне, знаешь ли, не каждый день присылают карту, где лежит двенадцатый богатейший человек страны, и его палец как доказательство.

Ирма медленно выдохнула, прикрыла глаза на пару секунд, а затем произнесла уже спокойнее:

— Сука, и я даже не понимаю, с чего мне такая честь?

— Ну… — Камаль стянул перчатки и потер бороду. — Судя по опыту, психи нерациональны. Не поймешь его, даже если рехнешься…

— Потому что рехнешься по-другому, — произнес Нел тихо. — Я понять не могу, чего ты такая напуганная? Палец и палец. Он же не твой. Звони копам, и пусть они разгребают.

— Спасибо, старик, я вот реально не догадалась бы. — Журналистка перешла в режим едкого сарказма, словно по щелчку тумблера. — Я хочу, чтобы этого психованного нашли. А это можете только вы. Уж поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Ирма, мне не дадут вести официальное дело. — Камаль плюхнулся в соседнее кресло и крутанулся разок. — У нас с Дуарте открытый конфликт. После сегодняшнего утра я вообще могу стать первым подозреваемым.

— А что сегодня стряслось?

— Забудь, — произнес инспектор. — Официального расследования с моим участием не будет. Точка. Главное, чтобы ты это уяснила и не требовала ничего. А найти этого урода я теперь и сам хочу. Патриот, мать его. Я тоже патриот, но всяким психам за себя право решать не давал.

— Да. Я поняла насчет следствия. — Ирма закивала, как детская игрушка. — Просто реши этот вопрос.

Похоже, что сейчас законность волнует ее меньше всего. Йону же ситуация взбесила. То ли все попало «на старые дрожжи», то ли вид Ирмы, перепуганной до состояния почти что невменяемости, его так задел. Но Камаль четко для себя решил — найдет всех этих мстителей, а затем прикопает в леске каждого.

Тихо так, без торжественного салюта и гимна.

— До этого письма что-то странное замечала? Подарки, анонимные письма, слежка? Что угодно необычное, встречи. Вспоминай, родная. Абсолютна любая мелочь сгодиться.

— Нет. — Вопрос инспектора вырвал девушку из оцепенения. Она подумала немного, но затем подтвердила: — Ничего такого, все как всегда.

— Конфликты с кем-то были в последнее время? Угрозы, может быть.

— Ну, как и у всех, но точно не настолько серьезные, чтобы мне…

— Ты порой даже не представляешь, какой мелочи достаточно, чтобы человек слетел с катушек. Одному парню пиво несли дольше положенного, так он половиной бара полы помыл. Напиши список всех, кто мог бы на тебя затаить злобу. Следователи у тебя этот список точно попросят.

— Поняла. Сделаю.

— Молодец.

Инспектор еще раз взглянул на конверт. На нем нет ни штемпеля, ни марки, да и адреса оставались пусты. Так, стоп… Трудно представить, что такое вот письмо пропустит имперская почта.

— Кто доставил этот пакет, известно?

— Принес курьер, я уже спросила секретаршу.

— Она сможет его описать?

— Говорит, что да.

Ну вот и первый претендент на разговор нарисовался. Курьер, конечно, мог быть не в теме, но, скорее всего, он свой. По-другому быть не могло, уж точно не с таким деликатным письмом.

Секретарем, принявшим почту для отдела криминальных новостей, оказалась высокая блондинка около сорока со слегка вытянутым лицом и вьющимися волосами, собранными в аккуратный хвост. Одевалась женщина весьма скромно, хоть и со вкусом.

Длинное черное платье с рукавами было неплохо подогнано по фигуре. Хотя, на вкус Йоны, плечики смотрелись невероятно безвкусно. Но, возможно, это думает не он сам, а просто длительное знакомство с Галарте немного изменило восприятие женского гардероба. Ни колец, ни браслетов секретарша не носила, а из украшений инспектор заметил только скромные бусы из искусственного жемчуга. Или чего-то крайне похожего.

Звали ее Лили Навран. С ударением на последний слог, этот факт Галарте подчеркнула отдельно.

Ирма быстро отвела Лили в сторону, представила Йону и в нескольких словах объяснила, что он здесь не совсем официально, но об этом нужно будет молчать.

— Конечно-конечно, — закивала девушка и едва заметно подмигнула. — Я все понимаю. Буду молчать как рыба.

— Если только про меня, — поспешил вмешаться инспектор, — ничего утаивать от следствия не нужно. Это может очень сильно осложнить работу моим коллегам, так что ничего не скрывайте и не выдумывайте Хорошо?

— И в мыслях не было, господин старший инспектор. — Внезапно у Лили вырвался короткий нервный смешок, и она зарделась. — Простите, я немного волнуюсь — сами понимаете, первый раз в жизни говорю с офицером полиции.

— Ничего страшного, это нормально, — поспешил успокоить свидетельницу инспектор. — Давайте начнем по порядку. Что это был за парень? Можете его описать?

— Описать… — Секретарша задумалась и подняла глаза к потолку. — Ну, я уже говорила все Ирме…

— Вы говорили это Ирме, — как маленькой пояснил Камаль, — мне лучше рассказать все лично, мадам Навран.

— Я мадемуазель.

— Виноват.

— Ничего страшного, вы можете звать меня просто Лили.

На этих словах Камаль поймал строгий взгляд от Ирмы. «Давай, рискни, если жизнь не дорога», — говорил он. Рисковать не захотелось, так что Йона продолжил:

— Мадемуазель Навран, расскажите мне все, что помните про этого парня. Нам нужно будет составить ориентировки, словесный портрет и прочее.

— Так… — произнесла свидетельница робко. — Простите, но я могу его нарисовать.

Повисла гробовая тишина.

— Вы можете? — Йона все еще не верил своему везению.

— У меня за плечами десять лет в художественном училище. Я устраивалась сюда как художник, но, к сожалению, должность сократили… вот я и сижу.

— Что вам нужно для портрета?

— Бумага, чем рисовать и минут пятнадцать времени.

Ирма метнулась к ближайшему столу, выдернула из стопки с бумагой чистый лист, а из банки цанговый карандаш. Полчаса спустя Йоне было достаточно только мельком взглянуть на портрет курьера, чтобы забыть, как дышать. Сердце болезненно сжалось, а уголок губы дернулся. Йоне казалось в этот момент, что он бредит, или перегрелся, или еще что-то. Мозг отказывался принимать этот портрет в качестве реальности.

Строгие черты лица, аккуратный прямой нос и непослушную копну волос в таком сочетании инспектор узнал сразу. Только у мужчины с портрета взгляд был другой — грустный, полный боли и непонимания. Словно у маленького ребенка, который впервые столкнулся с чем-то ужасным.

В каком-то смысле именно так все и было.

«Быть такого не может», — прошептал инспектор тихо. К счастью, никто из присутствующих не смог ничего разобрать.

— Вот, как-то так. — Лили протянула портрет инспектору, и тот неохотно его взял.

— Где я могу снять копию? — спросил Камаль тихо.

— Конечно, вон там в двести третьей фотокопир, — указала Лили на дальнюю комнату по правую руку.

— Нелин, — позвал он помощника, стоявшего поодаль. — Иди-ка глянь.

Д'эви неохотно поплелся за ним. В комнате с копиром Йона без лишних предисловий протянул картинку помощнику.

— Узнал? — спросил Камаль на доленге.

— Его не узнаешь… М-да… Что за херня, а, сержант?

Йона быстро забрал рисунок и сунул в аппарат для снятия копий. Мелкие шестерни заскрипели и принялись гонять печатную головку взад-вперед.

— Вот и я не знаю. — Голос инспектора был тихим и вкрадчивым. Таким, что звук работающей машины его почти перекрыл.

— Ни на день не постарел, сопляк.

— Ага, это я тоже заметил. Название «Трибунал» помнишь?

— Не особенно.

— Купер говорил, что Тэммы были связаны с этим.

— Три мертвых штурмовика, потом Кузнечик. Не похоже на совпадение.

— Вот и я так подумал. Надо поспрашивать Варломо.

Камаль вытащил две фотокопии из лотка и, сложив втрое, сунул в карман. Нужно быстро поговорить с Варломо, пока никто не наделал глупостей. Трудно будет объяснить «кабинетным» лицо Кузнечика на ориентировке. Ой как трудно! Вариант «не имею и малейшего понятия» они явно не примут за улику.

Нет, все-таки без разговора со священником не обойтись. Ведь только он может хоть что-то прояснить. Особенно Камаля интересовал вопрос, с каких пор мертвецы начали оживать почти что через декаду и бродить по городу?

Глава 13

Кузнечик праздно шатался по городу. Он притащил пакет с пальцем и передал через секретаршу Галарте. Следить не было приказа, так что на этом все дела, которые поручил ему Полковник, были закончены.

На сегодня.

Парень впервые за долгое время оказался предоставлен сам себе. И хотя он давно не пил ничего алкогольного, но сейчас выглядел так, будто крепко выпил. Уже несколько часов он просто ходил и наслаждался на редкость хорошим днем. Всю неделю шли дожди, а вот сегодня распогодилось. Небо было приятного голубого цвета, и ни единого облачка. Солнце отдавало последние капли света и тепла перед тремя месяцами кошмара, которые назывались зимой в Новигаре. Парень прикрыл глаза, вдохнул сырой осенний воздух.

Успех окрылял. Они сделали это. Мартин Дуарте IV мертв, очень скоро полицейские найдут его труп. И тогда о них заговорят. О… как о них заговорят. Их будут бояться все, у кого совесть нечиста. Каждый вор, казнокрад или продажный чинуша будет дергаться от любого шороха, от любой случайной тени. Пример Дуарте вернет этим ублюдкам ощущение небезопасности и страх перед смертью.

Вороватый магнат стал первым вычеркнутым в длинном списке тех, кто слишком уж задержался на этом свете. Было в этом что-то по-настоящему неправильное: хорошие парни — лучшие люди страны — умирали в грязи, крови и дерьме. Зачастую у них даже не было отдельной могилы — как накрыло снарядом, так и остались лежать в земле. А вот такие паразиты жили припеваючи и даже не задумывались, что их благополучие куплено тысячами смертей. Высшая несправедливость.

А «Трибунал» одну такую несправедливость вчера исправил. Первую в очень длинном списке.

И Кузнечик в этом поучаствовал. Да, большую часть работы, конечно, выполнил Хорист, но все же… Солдат был сейчас практически счастлив оттого, что он снова стал чем-то большим, нежели просто человеком. Да, он — лишь винтик в машине справедливости, но зато в его жизни снова появилась цель.

Каждому человеку нужна цель, даже если эта цель — карать негодяев. По крайне мере, за такую можно и умереть с честью! Мысли парня вновь и вновь возвращались к вчерашней казни. Хорист, конечно, был форменной сволочью, но свое право на расплату он заслужил. Выстрадал на поле боя.

Интересно, познакомься они до войны, смогли бы подружиться? Конечно же нет, они из разных городов, из разных слоев общества. Хорист еще и старше был на двенадцать лет. Случайные напарники и тогда не смогли бы найти чего-то общего. Но… история не имеет сослагательного наклонения. Случилась война, которая переломала жизни всем и каждому.

В раздумьях Кузнечик забрел непонятно куда. В этой части города парень раньше не бывал. Да и сам город изменился за десять лет. За такой срок даже самое родное место может измениться до неузнаваемости. Кузнечик подметил это, еще когда следил за Мартином, ходил с Хористом по родным улицам и с трудом узнавал места. Все было другим, и все были другими, какими-то непривычно измельчавшим. Дворцы превратились в лачуги, а гиганты утратили свой рост и стали обычными людьми.

Пару раз попадались знакомые, и от этих встреч в груди жгло сильнее всего.

Так хотелось, чтобы они обратили внимание, просто всмотрелись и поняли, что этот странный тип — знакомый мальчишка из дома вверх по улице. Вот только эти постаревшие на десять лет люди проходили мимо, стыдливо опуская глаза, и даже не могли о таком подумать.

Рядовой разрывался меж двух миров.

Застрял между фронтом в своей голове, где царила смерть, и домом, который он не понимал и где был совершенно чужим. Вокруг все было непривычным: девчонки одевались по другой моде, играла новая, странная музыка, которую Кузнечик не понимал и не принимал. Нет, не то чтобы она была совсем уж плоха, просто не приходилась ему по душе. Хорошая музыка, она, как любимая женщина, — для каждого своя. Детвора играла в другие игры и мечтала о чем-то непонятном.

Вокруг было непривычно много машин и мотоциклов.

От долгой прогулки во рту пересохло, и захотелось выпить.

Парень отыскал взглядом вывеску пивной и поспешил внутрь. Название было многообещающим: «Последняя марка». Вот уж да, место вполне соответствовало собственному названию. Самая захудалая пивная для тех, кто потерял все, кроме последних крох достоинства. Сюда заглядывали отчаявшиеся игроки, нищие ремесленники и безработные рабочие в поисках забвения на дне стакана с дешевым пойлом.

С первого же шага внутрь Кузнечика охватил густой запах брендового виски, табачного дыма и немытых тел. Темные закопченные стены с облупившейся штукатуркой, затхлый воздух и захламленные углы создавали атмосферу упадка и безысходности. Потрескавшийся пол поскрипывал под ногами. Единственный посетитель молча сидел за стойкой, уткнувшись в свой полупустой стакан.

Хуже статусом было только пить самый дешевый самогон на скамейке в парке, а после валяться на земле в собственной рвоте и моче.

«Ну, где наша только не пропадала», — решил для себя парень и уселся на свободное место за барной стойкой. Седой невысокий старик, стоявший за ней, коротко взглянул на нового посетителя и неохотно потопал к нему. Шел он медленно и степенно, всем своим видом выказывая недовольство.

При более пристальном взгляде оказалось, что он вовсе не старик, а просто плохо выглядит. Лицо его было рябым от оспы или чего-то не менее мерзкого, а еще обвислым и морщинистым. Издали действительно можно было принять его за старика, вот только у них не бывает таких крепких кулаков.

— Приветствую. — В голосе бармена не было и намека на вежливость. Видать, местный контингент быстро отучил его от хороших манер. А вспоминать нормы воспитания ради одного случайного гостя не входило в его планы на вечер.

— И вам хорошего дня. — Кузнечик откинул с лица капюшон и уселся через стул от другого посетителя.

— Тебе налить?

— Да, зачем мне еще тут садиться?

— Кто тебя знает? — флегматично ответил бармен. — Разные люди бывают.

— А то… Что есть из приличного?

— Из приличного ничего. Только если вода из-под крана, да и та в последнее время воняет луком.

— Понятно. Тогда лучше алкоголь. Дайте что-нибудь из ваших запасов, от чего я точно не ослепну.

Шутка заставила уголок губ у мужчины дернуться чуть вверх. Видимо, это был максимум эмоций, на который был способен этот странный тип.

— Деньги покажи сначала.

Кузнечик вытащил из кармана пару купюр и отодвинул от себя. Бармен коротко взглянул на них, оценивая номинал и подлинность. На лице у него не дрогнула ни одна мышца.

— Ну, пацан, этого тебе вполне хватит на бутылку «Марвин и сыновья».

— Никогда о таком не слышал.

— Да ты, похоже, гурман, — произнес тип через стул справа и дыхнул перегаром. — Какими сы-дьбами вы, благородный сэр, в нашей дыре?

Местный алкаш, похоже, решил проверить случайного гостя «на зуб». Мужчина за барной стойкой только покачал головой. Еще каких-то лет десять назад одного только вида этого типа хватило бы, чтобы Кузнечик спешно ретировался, но вот сейчас это больше напоминало цирк с клоунами. Эта жирная туша всерьез решила, что у нее есть хоть какие-то шансы?

Против него? Это даже не смешно.

Хозяина, правда, эта ситуация не так забавляла. Он строго взглянул на завсегдатая, а после этого сквозь зубы выпалил:

— Джимми, тебе мало было в прошлый рейд? Так что ты решил мне испортить настроение? Так я тебе и без легавых могу зубы пересчитать. Отстань от человека.

— Ой, да чего их считать. — Судя по тому, как медленно говорил Джим, он был уже солидно нетрезв.

Ну и что, что сейчас еще полдень? Хорошему человеку это не помеха, а лишний повод. Драк это правило, похоже, тоже касалось. Опытный глаз подметил сбитые костяшки на руках и сколотый передний зуб. Ссадины по виду были свежими.

— Только смотри, как бы я сам тебе ничего не пер-считал, мудила! Нашел кого защищать. Пришел тут такой франт и деньгами сорит да рожу воротит.

— Давайте бутылку, — не обращая внимания на соседа, спокойно произнес Кузнечик.

Сейчас он старался даже не смотреть в сторону парня навеселе. Все внутри так и кричало: не вздумай дать ему повода. Просто не вздумай! Хотел пить — пей, но, тупой ты урод, не начинай драку.

Просто не ввязывайся.

Бармен немного поискал взглядом бутылку, которая оказалась на самой верхней полке, быстро придвинул что-то вроде ящика и встал на него. В движениях его было что-то небрежное, словно нижней половиной своего тела он плохо владел. Разгадка оказалась проста: левая нога от колена и дальше блестела от самого дешевого деревянного лака.

Еще один собрат по окопам.

— Держите.

Перед гостем появилась небольшая зеленая бутылка и низенький, плохо помытый стакан.

— Тихо тут у вас, — произнес Кузнечик, чтобы хоть чем-то заполнить молчание.

— Дык вторник, все на работах.

Замечание звучало настолько логично, что Кузнечик в ответ только хмыкнул.

— Лед нужен?

— Да, спасибо.

Пара кубиков льда со звоном отправились в стакан. За ними туда же бармен плеснул бледно-желтый виски.

Ну… это пойло было не самым плохим из того, что оказывалось у Кузнечика в кружке. Бывало и хуже, если быть уж совсем честным. На один из новых годов они всей группой пили какой-то жутчайший первак. В той мутной отраве было градусов двести, а еще всевозможные добавки, включая крысиный яд. Наутро после него было совсем плохо, а тут вискарь даже вполне стоит своих денег.

Алкоголь расслабил парня и настроил на разговорчивый лад.

— Где потеряли, если не секрет? — спросил Кузнечик тихо и указал на протез.

Мужчина проследил за тем, куда указал гость и поморщился.

— Да… — он коротко махнул рукой. — Херня.

— Заснул на морозе! — гаркнул Джимми со своего места и расхохотался. — Так вас на этом чертовом фронте стреляли, так вас стреляли… что ты во сне с ногой распрощался. Или ты кому ботинки не хотел отдавать, а, Дэн?

— Замолкни! — Лицо ветерана перекосилось от ярости. Он тяжело дышал, готовый кинуться вперед.

— А то что? Всечешь мне? Или звякнешь своему дружку легавому? Как же его… Камалю? Еще одно трепло, я вон почитал, как этот хмырь бегал в окопах. Трус поганый.

— Джим, — бармен говорил нарочито медленно, — ты сейчас нарвешься. Бог свидетель, я тебе все ребра переломаю. И плевать мне на то, что твоя мама и моя дружили.

Перебравший гость приподнялся, стараясь казаться чуть выше.

— Ну давай, — прохрипел он зло. — Пошли смахнемся, слово даю, тебя по деревяшке бить не буду. Или что? Зассал?

— Пошел отсюда на хер!

— А ты меня выведи! Дерни весь девятый участок сюда, а, Дэн. Сучку эту рыжую вызвони, д'Алтон или как ее? Мне эта рыжая шлюха еще с прошлой облавы…

Рука Кузнечика сработала рефлекторно. Локоть влетел доходяге в солнечное сплетение, отчего тот болезненно согнулся, сплевывая кровь на пол. Парень быстро схватил соседа за шею сзади и резко надавил всем весом. Бах! Лицо алкаша влетело в деревянную столешницу, и послышался отчетливый треск дерева и зубов.

Нос дебошира теперь представлял собой настоящий кровяной фонтан. От удара его загнуло назад. В глазах уже не было и намека на сознание.

В голове прозвучал голос «первого учителя» и его четвертый урок. «Можешь ударить — бей, — произнес Нелин ему, тогда еще новобранцу, — и всегда бей наверняка. Никогда никого не оставляй у себя за спиной».

Обстоятельства и противник позволяли ему не останавливаться. На пятом ударе под головой Джимми треснула столешница. На шестом Кузнечик остыл. Пальцы сами собой разжались, и тело пьянчуги, упокой господь его душу, рухнуло на пол без признаков жизни. Еще пара ударов ногой прилетела в труп, уже больше для верности.

Ну вот, он опять это сделал.

— Парень, ты чего наделал?

Бармен бросился к холодеющему телу завсегдатая. С трудом он согнулся и приложил пальцы к шее. Абсолютно ненужный жест — с проломленной головой точно не выжить. Но, судя по тому, как скривилось лицо старика, он явно надеялся на иной исход.

Ага… Сейчас, не с пацанами из Потеряшек. Их учили убивать быстро и эффективно.

— Твою мать, ты… — Взгляд бармена остановился на убийце. — Ну-ка, стоять!

Видимо, хозяин собирался взять какое-то оружие из-под стойки или еще что. Он дернулся в сторону и не угадал. Кузнечик вырубил мужчину коротким боковым в челюсть, а после аккуратно усадил бездыханное тело на пол. Вырублен быстро и крепко, как учил сержант Камаль. Парень еще раз взглянул на бармена в отключке, на мертвеца, пожал плечами и взял купленную бутылку.

Две марки все-таки за нее заплатил.

Глава 14

Мари остановила свой байк в нескольких десятках метров от входа в Луарский Парк. Бартон уже ждал ее у входа. Судя по виду, с которым он стоял, инспектор готовился к куда более длительному ожиданию. Обычно пятнадцать-двадцать минут — это был тот минимум, который нужно было выстрадать перед появлением дамы. В этом плане Марианна отличалась в лучшую сторону.

Эта странная девушка чем-то его зацепила. И Полу оказалось трудно признаться в этом даже самому себе. Вот просто не получалось. То ли дело в том, что она — весьма умна и проницательна, то ли сыграл роль ее типаж — пацанка, способная вписаться в абсолютно любую компанию.

Черт, а не влюбился ли он? Да ну, бредятина. Он же не мальчишка — ему почти тридцатник, гормоны его и в пятнадцать не могли заставить делать глупости из-за юбок, а с чего начинать в тридцать?

Хотя…

Бартон украдкой взглянул на девушку, которая в этот самый момент встряхнула копну своих волос и направилась к нему.

— Простите. Давно ждете? — спросила она вместо приветствия и так мило улыбнулась, что желания ругаться у Пола даже не появилось.

— Ничего, — отозвался он тихо, чтобы скрыть легкое волнение. — Пришел всего парой минут ранее. Пойдемте?

— Конечно. — Девушка указала на вход в парк.

Парк был назван в честь баронессы Агнесс Луар, которая, по слухам, была одной из самых богатых женщин Новигара. Те же слухи приписывали ей, помимо богатства, еще и длительную связь с императором Максимилианом-Константином. Особенно пытливые и неспокойные умы даже находили некое сходство между ним и двумя сыновьями баронессы. Но официально это лишь досужие сплетни.

Парк этот сразу закладывался в самом на тот момент прогрессивном стиле — регулярном. Сейчас равные промежутки между кустами, прямая геометрия и ровные формы — классика, а в те дремучие времена, сто пятьдесят лет назад, подобный подход к оформлению парков был едва ли не последним писком моды.

Сейчас же, когда парк стал общественным достоянием, он превратился в место для встреч парочек и одно из лучших мест для прогулок. Зачастую именно тут происходили обсуждения самых известных вещей в истории. Где-то тут заговорщики караулили императора Альберта II, а через несколько десятков шагов должен был лежать его труп, с семью пулями в теле.

А вон в том углу, где-то под тенью вяза, состоялось подписание мирного договора между Александром Лазевским и Осипом фон Грипписом. Война эта была, разумеется, литературной, но это не мешало ей быть весьма ожесточенной и кровопролитной. Оба литератора, уставшие от пятидесятилетней вражды, решили примириться и составили вполне себе грамотный мирный договор. Публика при этом потеряла крайне много, поскольку большинство современников, как и критиков, склонялось к мнению, что сразу после этого ни один из авторов не написал ничего стоящего.

В общем, место в некотором смысле популярное и «намоленное» всеми возможными заговорщиками.

Вот и их странный альянс, похоже, пошел проторенной дорожкой. Оба начальника участка решительно отказались создавать общую рабочую группу. Сделали они это так категорично, что возникали весьма серьезные подозрения в наличии какой-то сильной личной неприязни между ними.

Радд и вовсе пригрозил, что оставит Мари без полугодовой премии, если подобная чушь еще хоть раз родится у нее в голове. Полковник, видимо, вообще оказался не настроен на хоть какие-то уступки, так что для верности пару раз стукнул кулаком по столу.

Но между тем ни Бартон, ни д'Алтон не собирались следовать этому приказу. Мало ли что начальство себе напридумывало — у них обоих свои головы на плечах. У Мари так особенно симпатичная. Да и… взгляд сам собой сполз куда-то пониже.

— Не отставайте, — вдруг сказала девушка, и спутнику только чудом удалось отвести взгляд от ее задницы в последний момент. Не хватало еще прослыть в соседнем участке озабоченным.

Но черт… риск, в каком-то смысле, вполне оправдан. Мужчина он или где?

Господи, да что с ним не так? Она — коллега в первую очередь, а то, что она весьма привлекательная женщина, ну… тут Бартону просто повезло.

Мари шла медленным прогулочным шагом, так что Полу приходилось подстраиваться под ее скорость. А это оказалось тяжеловато — он практически на голову ее выше, так что приходилось плестись в непривычном темпе. Пол представил, как они выглядят со стороны, скорее всего забавно.

Девушка и чудище.

Инспектор д'Алтон остановилась недалеко от пруда с лебедями и взглянула на одиноко плавающую птицу.

— Узнали что-нибудь по нашему делу? — спросила она, не отводя от нее взгляд.

— Ну… — Пол понял, что сказать ему особенно нечего. — Ни в порту, ни на речном вокзале наш гость не появлялся.

— Понятно, у меня примерно такой же результат. Поспрашивала на вокзале, никто не видел никакого странного молодого священника.

— М-да, — протянул Пол, — отрицательный результат — тоже результат. Значит, либо он приехал по шоссе, либо не по своим документам.

Мари ненадолго замолчала, обдумывая слова коллеги.

— Вполне может быть, — подытожила она.

— Что с хозяином квартиры?

— Тупик. Меблированные апартаменты сдаются посуточно за наличные. Хозяин, мягко говоря, в шоке был, когда я заявилась к нему.

— Это он еще счет за чистку стен не видел, — буркнул Бартон и поймал робкую улыбку девушки. — Кому сдавалась квартира последней.

— Лидия Эрметт. Вам что-то говорит?

— Ни намека.

— Вот и у меня. — Мари вытащила из кармана куртки свои тонкие дамские сигареты и прикурила. — Единственные, кто нормально отработали, так это наши дорогие эксперты. Нашли следы истертой серой шерстяной ткани и ниток.

— Военная форма?

— Готова поставить на нее. Вот только хотелось бы проиграть.

Д'Алтон ни капли не лукавила. Война закончилась почти декадой ранее, но вместо долгожданного расцвета, империя погрузилась в еще больший упадок. С фронта демобилизовали огромное количество людей, которые просто отвыкли от мирной жизни.

Пять лет они жили на пределе возможностей, готовясь умереть в любой момент. Этих людей обратно на завод так легко не загнать. Если только голодом. Это оказалось вполне ожидаемо для всех, кроме местных воротил бизнеса. Эти «домашние коты» только больше разжирели. Вчерашние солдаты толпами ходили по улицам, ища работу самого широкого профиля. Кто-то решился и метнулся в криминал. Отдельные личности, как тот же Йона, оказались в ином лагере.

Камаль рассказывал, что по первому времени перестрелки в городе случались куда чаще и были они не чета нынешним. Первые три года имперский сыск только и делал, что пытался сохранить хоть иллюзию закона на улицах, пока самые горячие головы не получили по девять грамм свинца.

И вот, похоже, старые времена вернулись.

Мари быстро затушила свою сигарету и взглянула на коллегу. Выглядел Бартон в этот момент потерянным и каким-то недовольным, словно кто-то налил ему в ботинки по ведру воды, а он и не заметил. Угораздило же их обоих встрять в такой вот кошмар.

— М-да, — протянул он, — похоже, что мы основательно встряли.

— А то.

— Что делать будем? Есть мысли?

— Больше, чем мне хотелось. Для начала нужно понять, что за женщина сняла квартиру и как она связана с убитым. Узнаем, что привело его на место преступления, — сможем хотя бы примерно понять, кого он так разозлил.

— Могу взять это на себя. Напишите мне имя девушки, я попробую поспрашивать у своих осведомителей. Их немного, но все же.

— Хорошо.

Инспектор д'Алтон вытащила небольшой блокнот и быстро чиркнула на нем имя девушки. Листок перекочевал к Полу, и тот сунул его во внутренний карман своего плаща.

Первые капли ударили по песку, и Мари поморщилась.

— Черт, похоже, что наше совещание приказано завершать.

— Ну… мы можем где-нибудь укрыться. Я, кажется, видел где-то тут кафе.

Девушка слегка улыбнулась.

— Если там есть горячий имбирный чай, то я готова.

Дверь открылась, и на пороге появился мужчина в строгом черном костюме. Вместе с ним в камеру ворвался и яркий дневной свет. Глаза сжались от боли.

— Добрый день, святой отец, — произнес мужчина спокойно и, судя по тому, откуда доносился его голос, прошел в камеру. — Можете открыть глаза, тут теперь не так ярко.

Лукас осторожно поморгал, привыкая к новой освещенности его узилища. Тусклая лампа над входом давала достаточно света, чтобы осветить предметы вокруг, но недостаточно, чтобы выжечь глаза к черту.

— Воды.

— Дайте пленному воды.

Буквально через несколько минут на пороге камеры появился парень лет двадцати. Вспышка света уже не вызвала такой боли, как в первый раз, так что связанный только поморщился. Солдат переступил через высокую преграду в двери и поспешил к нему. Однако, когда между ними оставалась лишь пара шагов, полковник жестом остановил подчиненного.

Он быстро достал из внутреннего кармана пистолет и взял священника на мушку.

— Хотя бы намек на нападение или резкое движение, и я вас застрелю, святой отец. — В голосе полковника не было ненависти, он только холодно констатировал факты. — Мы поняли друг друга?

— Да.

— Хорошо.

Предосторожность не казалась лишней, из-за этого странного парня «Трибунал» лишился уже четверых опытных бойцов, и делать счет пять — ноль Полковник не собирался. Кажется, пленник понял серьезность настроя и не стал делать ничего необдуманного. В пару глубоких глотков священник осушил графин и вернул его солдату. Похоже, что теперь он настроен на нормальный разговор. Даже глаза сейчас смотрели по-другому — зло.

Солдат быстро забрал у пленного графин и вышел.

— Не нужно смотреть на меня волком, вы бы не пострадали, не окажи вы сопротивление, — сказал Полковник и убрал пистолет.

В ответ Гулан только хмыкнул:

— Ваши прихвостни как-то не предлагали мне таких вариантов. — Голос его за пару дней без нормальной еды и воды стал тихим и слабым.

— Я бы попросил вас не говорить так о моих солдатах, — произнес мужчина, и в голосе его послышалась явная угроза. — Господь свидетель, я понимаю ваше положение как никто другой, но оскорблять лучших людей империи я вам не позволю.

— Ваше утверждение спорно.

— В чем же?

— Вы не на моем месте сейчас, и ваши люди были лучшими.

— Казуистика. Впрочем, чего еще я ждал от убийцы с кардинальским патентом. Ваше имя?

— Я не слышал ваше. — Священник постарался придать голосу уверенность, которой не имелось в принципе.

— Мое имя вам сейчас без надобности, но можете звать меня Полковником.

— Лукас Гулан, оперативный сотрудник.

Легкость, с которой он получил ответ, казалось, удивила Полковника. Он слегка прищурился, явно раздумывая, верить или нет.

— Так просто? Думал, что вас придется допрашивать.

— Мне нечего скрывать или бояться. Я явился в этот благословенный город с надеждой, что не окажусь в таком вот положении. — Пленник попытался обвести свою камеру руками, но наручники не дали ему развести их.

При виде искалеченной руки священника Полковник едва заметно поморщился.

— Сейчас смысла запираться я уже не вижу.

— Похвальная рациональность.

— А вы ждали фанатика? За этим не ко мне, фанатики в моей профессии не выживают.

— Черт, святой отец, а вы мне нравитесь. Чем же вы таким занимаетесь на благо церкви?

Гулан ухмыльнулся.

— Господь сделал так, что люди умирают. Об этом есть целая книга, может вы слышали — Святое Писание. А я занимаюсь тем, что разубеждаю тех, кто этого закона не придерживается. Я чистильщик на службе инквизиции.

— Впервые разговариваю с кем-то из вашей братии.

— Как и я. Но что-то должно происходить в первый раз.

Полковник поднялся и сделал пару коротких шагов влево-вправо. Камера была крошечной, так что это оказался максимум.

— Осуждаете меня, святой отец? — В голосе мужчины прозвучали едва заметные обвиняющие нотки. Он словно готовился встретить отпор. Но вместо этого Гулан произнес короткое:

— Нет.

Священник взглянул на Полковника как-то по-другому, и тот впервые почувствовал себя неуютно.

— Я вас не понимаю, — продолжал своим тихим голосом охотник на медиаторов, — и никогда не пойму. Но я готов вас выслушать.

В эту самую секунду Полковник приложил титанические силы, чтобы не начать говорить. Вместо слов он только покачал головой, как-то медленно и болезненно. Гулану показалось, что он буквально видит тот груз ответственности и вины, который давит на его тюремщика.

— Нет, святой отец, может быть потом, когда все закончится, вы отпустите мне грехи. Но пока у нас с моими подчиненными полно работы.

— Не будет никакого «потом», Генрих.

На последних словах Полковник внутренне сжался. Давненько он не слышал собственного имени. Сейчас оно казалось каким-то незнакомым и чужим, словно обращались не к нему. Пленный уловил это и пояснил:

— Да, я вас сразу не узнал при свете, господин генерал. Прошу прощения.

— Не за что. Не припоминаю вас.

— Отец служил у вас под командованием в двенадцатом полку.

— Это было лет тридцать назад.

— Ну да. Он показывал ваш портрет в газете, когда вам дали чин. Пил три дня кряду, рассказывая, какой вы были командир.

— Не припоминаю солдата по фамилии Гулан.

— Рядовой Клаус Шмидт. Гулан — фамилия матери.

— Простите, святой отец, все равно не помню. Так или иначе, но ни один этот факт ничего не меняет.

Полковник помолчал, обдумывая следующие слова, а затем произнес спокойно:

— Я закончу начатое. Вы меня не остановите. Мои люди заслужили отмщение.

— Ваши люди заслужили покой, как и вы, генерал.

— Может быть… но потом. А сейчас, простите, мне нужно на воздух. К вам еще зайдут.

Глава 15

Падре Палаццо еще называли площадью Креста. Изначально, когда город закладывался, никто не планировал отдавать под нужды церкви целую площадь, но как-то постепенно и незаметно под ее нужды уходили все новые и новые куски, пока наконец, лет триста назад, площадь не перешла в ее собственность целиком. Сейчас иногда особенно смелые остряки шутили, что Падре Палаццо — единственное место в мире, где Царство Божие установилось, но этому почему-то никто не рад.

Особенно эта шутка нравилась служителям Службы Церковного Дознания и Посмертия. Большинство из них улыбались по-доброму, а затем задавали один только вопрос: а что вас так насмешило? Как правило, после этого люди бледнели и начинали спешно извиняться перед всеми.

Нелин оставил машину у въезда на площадь и поспешил за медленно бредущим другом. Возвращение Кузнечика здорово его подкосило. Чего уж скрывать, д'эви и сам сейчас хорошенько так выбит из колеи. Мальчишка ему нравился. Да, он был неумехой, постоянно ныл и искал виноватого, но это каким-то причудливым образом работало на его харизму. Он был словно великовозрастный ребенок, оказавшийся на войне случайно.

Камаль шел вперед, не сворачивая, и больше напоминал ледокол, нежели человека. Люди, идущие ему навстречу, расступались, резонно предполагая, что поворачивать инспектор не собирается.

— Думаешь, Гай что-то знает? — спросил Нелин, когда молчание слишком уж затянулось.

— Даже если он не в курсе, то все равно должен узнать. Иначе проблем не оберемся.

Незаметно для самих себя они прошли до самой площади и остановились. Полюбоваться тут было на что. Падре Палаццо окружали исторические здания с фасадами из камня и кирпича, выстроенные в то время, когда у людей еще имелся нормальный вкус. Главной доминантой площади считался массивный кафедральный собор. Его стрельчатые шпили и витражные окна величественно возвышались над окрестными постройками. Перед входом в собор располагался небольшой сквер с фонтаном и статуями святых.

Даже сейчас Камаль мог спокойно перечислить всех их в любом порядке. Кто в каком веке жил, кто во сколько лет умер, кто умер мучеником, а кто просто блаженным. Строгое церковное воспитание в приюте иногда давало о себе знать. По периметру площади тянулись ряды аккуратных особняков и бывших доходных домов с черными и красными крышами и резными ставнями на окнах. На первых этажах обычно размещались лавки, ремесленные мастерские. Таверны тут были явно не в чести.

Господь не пил, и вам не следует!

Вообще, инспектор не мог не отметить, что тут в погожий день очень даже красиво. Падре Палаццо регулярно подметали, в клумбах высаживали цветы по весне, а летом, в самую жару, включался фонтан. Когда-то давно, когда мама еще была жива, она привела маленького Йону и Диану посмотреть на то, каким еще бывает город. Была зима, и до Нового года оставались считанные дни. Тогда площадь Креста оставила неизгладимое впечатление в душе инспектора. Вся заставленная торговыми рядами, она напоминала сказочный или кукольный городок. Родители пили теплый глинтвейн, а они с сестрой ловили языками снежинки и перебрасывались снежками.

А затем, уже под вечер, двери кафедрального собора открылись, и всех желающих пустили внутрь. Было светло, ярко и красиво. Откуда-то сверху звучало прекрасное хоровое пение, и хотя слова для мальчика ничего не значили, но он все равно был поражен. Мальчишка из низов увидел что-то настолько величественное и красивое, что всякий раз, когда оказывался здесь, вспоминал ту памятную прогулку с мамой. Вот и сейчас в груди у него потеплело от воспоминаний. И хоть сегодня здесь особенно людно, это нисколько не портило впечатлений.

В солнечные дни здесь всегда так. Площадь буквально оживала. Торговцы расставляли свои лотки, звучали крики немногочисленных зазывал. Предлагали купить свечи, совсем крошечные карманные молитвенники, переписанные вручную. Кто-то впаривал проходящим вино и церковный мед. Мед, по уверениям продавцов, достался им с личной пасеки кардинала Роллана и, разумеется, по дружбе.

Камаль был готов поспорить, что если отправить этот мед на анализ, то ничего, кроме подкрашенной патоки, в банке эксперты не найдут. Вот только зачем бы ему это делать?

Йона и Нелин прошли насквозь торговые ряды, оставив за собой половину площади, после чего свернули к восточной стороне. Дом, отведенный под нужды дознания и посмертия, казался абсолютно невзрачным и терялся на фоне величавых соборов по соседству. Этот симпатичный трехэтажный особняк выглядел весьма скромно. Его фасад из красного кирпича и белые оконные рамы были выдержаны в позднем классическом стиле, характерном для многих городских домов того времени.

Не было ни украшений, ни знаков веры. Только короткая надпись, выбитая на табличке над входом, могла намекнуть несведущему гостю города, что именно тут располагается. Tranquillità per i vivi. Riposo per i morti. «Спокойствиедля живых. Покой для мертвецов», — по памяти перевел медиатор третьего класса Камаль. Девиз этот сохранился еще с тех времен, когда Служба Церковного Дознания и Посмертия называлась просто — инквизиция. Кто-то из особенно ревностных сторонников личных свобод сказал бы, что это лишь смена названия. Но Йона отлично знал и третью строчку девиза, которую с фасада убрали.

Morte ai nemici di Dio — «Смерть врагам Бога».

Йона переступил порог и почувствовал давящую атмосферу этого места. Послушник в черной рясе, сидевший на входе, взглянул на него спокойно, но строго.

— Добрый день, вы по делу? — спросил он спокойно и поднял пронзительные голубые глаза на гостя.

— Да. Личное дело к дознавателю Гаю Варломо. Он сейчас на месте?

— Не могу вам сказать. Покажите ваш знак, пожалуйста, и документы.

Йона вытащил из плаща жетон медиатора и свой значок. Он протянул все охраннику и увидел, как пристально тот все изучает. Что ж, пусть лучше так.

Все данные Йоны переписались в солидного вида журнал, после чего дежурный протянул вещи ему. Инспектор осторожно принял их, но парень, похоже, не собирался их отпускать. Он пристально взглянул в глаза и тихо произнес:

— Простите за вопрос, господин Камаль, но этот д'эви с вами?

— Да, с этим проблемы?

— Нет, святой отец оставил о нем пометку, но я хотел бы напомнить, что часть помещений, в которые вам открыт вход, являются режимными и доступ туда посторонним запрещен. Ему придется…

— Он может заходить туда же, куда и инспектор. Я, кажется, лично это написал, а, Марк? — Варломо буквально ворвался в холл и строго взглянул на неразумного подчиненного. Тот как-то разом сник и побледнел. Похоже, парень сегодня получит серьезную выволочку.

Обессиленные руки разжались, и Йона забрал документы.

— Этого не повторится, я надеюсь?

— Да, господин дознаватель. Приношу свои извинения.

Гай не ответил, а только взглядом указал Йоне и Нелину на дверь. Они подчинились. Старик быстро провел нежданных гостей в свой кабинет. Камаль бывал тут пару раз, но всегда про себя отмечал, что кабинет практически полностью отражает внутренний мир хозяина. Это была небольшая комната с деревянными панелями на стенах, окрашенными в теплый коричневый цвет. Судя по выгоревшей от солнца краске и слою пыли в некоторых местах, ремонт здесь делали лет десять назад, никак не меньше. Вдоль стен тянулись полки с рядами книг по богословию и церковной истории, в простых переплетах. Единственным, что более-менее сгодилось бы за украшение, была репродукция картины Георга Валтара «Страшный суд», на которой огонь с небес сжигает какой-то грешный город.

За незнание церковной живописи ужина не лишали, так что ее маленький Йона знал из рук вон плохо.

Отец Варломо протопал к своему старенькому письменному столу, выдвинул строгое кресло и уселся.

— Ну, — произнес он, оглядев гостей, — чем обязан?

— Есть разговор, Гай, — инспектор указал на свободные кресла напротив, — длительный и серьезный.

— Садитесь. Слушаю.

Йона сел, вытянув уставшую ногу, и тяжело вздохнул. Д'эви же по старой привычке встал у двери, закрывая собой половину прохода. Пауза затянулась. Это был один из немногих раз, когда Йона не представлял, как начать разговор. Не со слов же: «Короче, мы считаем, что мертвецы начали вылезать из могил».

— В общем, — произнес Нелин спокойно, — мы считаем, что из могил начали вставать люди.

— Он сейчас это серьезно? — Варломо перевел строгий взгляд на инспектора.

— Серьезен, как сердечный приступ, — подтвердил Йона.

Он вытащил из кармана сложенный портрет курьера, развернул его и протянул через стол.

— Парнишка с нами служил. Перевели его к нам в группу за полтора года до конца войны. Кличка Кузнечик…

Слова давались инспектору с трудом. Нелин тоже стоял с видом побитой собаки.

— Так вот… десять лет назад его ранило серьезно. Осколок прилетел в брюхо, порвал селезенку, а от целых кишок осталось только воспоминание. Санитарный транспорт не приходил под обстрелом… В общем, он не выжил.

Святой отец молчал, давая инспектору собраться с силами, чтобы продолжить. Судя по тому, с какой болью в голосе он говорил, даже этот короткий пересказ дался ему нелегко. Йона встряхнулся и произнес уже более спокойным тоном:

— А сегодня парень с его рожей принес письмо с угрозами и кое-чем интересным.

— Уверены? Ошибки быть не может?

— Гай!

— Вы уверены? — с нажимом повторил дознаватель.

— Да, — хором подтвердили Йона и Нел.

— Это может быть варра? Не думали о таком.

— Свидетельница описала шрам на горле, о котором знаем только мы. Так что это точно он.

Священник поднялся со своего места, прошел до двери и закрыл ее на ключ. Для верности подергал ручку пару раз. Движения его показались на удивление резкими и нервными. Выглядело это настолько непривычно, что Камаль даже слегка напрягся.

— Точно и в подробностях. Я вас слушаю, — приказал святой отец и плюхнулся в кресло.

Дерево под ним скрипнуло, но не более.

— В редакцию «Таймс» принесли письмо с угрозами от какого-то психа и отрезанный палец. Ирма выдернула меня, ну а я разговорил там секретаршу. Рисунок ее.

— Я сказал «в деталях». Что в письме? — Голос Гая стал резким и злым.

— Манифест какого-то придурка. Назвался Полковником, сказал, что у него есть люди и он собирается валить всех, кого считает нужным. Велел еще звать их «Трибуналом»…

Камаль замолчал, обдумывая свои следующие слова. Скрывать что-то от старика было бы не просто дуростью, а преступлением, так что инспектор продолжил:

— И тут вот какое совпадение: мне один человек сказал, что братья Тэмм на них работали.

— Та-а-ак… Только этих господ мне не хватало.

— Враньем быть, конечно, может, вот только я ему… скажем так, отпускал грехи.

Гай был в ярости, хотя и старательно не показывал этого. Только опытный глаз уловил бы, как сжимаются и разжимаются у него губы и каким огнем горят глаза.

Вот почему неприятности не приходят одни? И почему они всегда происходят в самый неприятный момент из всех. Одной только охоты на его подчиненных, похоже, господу было мало. Теперь еще и история годичной давности получила неприятное продолжение.

— Значит так. — Дознаватель говорил медленно и степенно, стараясь придать вес каждому слову. — То, что я вам скажу, должно остаться между нами. Только так, и никак иначе. Хоть слово выйдет за эти стены, и я прикажу вас убить.

— Все настолько серьезно? — Йона нервно сглотнул.

— Да, мой мальчик, если не хуже. То, что вы узнали об этом, — уже плохо.

— Ну и во что мы такое вляпались, а, старик? — произнес Нелин.

— Он умер в бою?

— Да, — подтвердил Йона догадку дознавателя.

Лицо отца Варломо сразу стало мрачным и недовольным. Он явно прикидывал в уме варианты, говорить или нет, а затем, решившись, сказал только:

— Драугр.

В ответ д'эви забормотал что-то злое и неразборчивое на доленге. То ли молитву, то ли отборный мат.

— Я бы попросил, — ответил дознаватель строго, — ты все-таки в доме божьем.

Нел пробурчал что-то еще тише и зло махнул рукой. Инспектор сейчас не понимал ровным счетом ничего. Он уставился сначала на помощника, затем на Варломо.

— Мне может кто-то объяснить, что это такое и с какого хрена вы такие напуганные?

— Старая и очень злая магия, — пояснил д'эви, хотя пояснением это можно было считать весьма условно.

Инспектор взглянул на хозяина кабинета. В ответ Гай только прошел до книжного шкафа и отыскал толстый томик в кожаном переплете. Пальцы старика сами собой нашли нужную страницу. Убедившись, что это именно то, что нужно, Варломо положил раскрытую книгу на стол.

С сухого коричневого пергамента на читателей смотрел человек в броне и с мечом. Половина воина была изображена нормально, вторую же художник заменил на ободранный скелет в лохмотьях и с горящим глазом.

— Согласно справочнику Карла Левенса, такое происходит на местах особенно кровопролитных сражений. Тогда мировой эфир перенасыщается энергией от смертей, так что природа вокруг не может развеять связь между духом и телом.

Инспектор слушал молча и не перебивая, хотя священник рассказывал сейчас форменную ересь. Левенса еще при жизни признали сумасшедшим, а книги его изъяли из всех библиотек. Еще лет триста назад из-за обладания любой его книгой можно было прослыть весьма странным, но крайне смелым человеком. А такой рассказ мог спокойно отправить болтуна в ближайшую пыточную на весьма строгий разговор.

Между тем дознаватель продолжал:

— Подобные случаи уже происходили. Последний точно задокументированный произошел четыреста лет назад, тогда в битве при Калисьене погибли несколько тысяч человек. Император Юлиан прошелся по южным провинциям с огнем и мечом, устроил настоящее побоище. Слышал что-нибудь про это?

Йона покачал головой.

— Не особенно, помню что-то про восстание на юге, только и всего.

— Ага, примерно. Хронист императора писал, что поля были черными от свернувшейся крови, а встретить ворона без человеческого глаза во рту было невозможно. После длительной осады и тяжелейшего генерального сражения войска Юлиана заняли город. Город отдали на откуп озверевшим солдатам. Выписали даже эдикт, разрешавший мародерство на неделю. Солдаты справились за три дня. По свидетельствам историков, за три дня в городе не осталось ни одного живого мужчины и ни одной не изнасилованной женщины. Вот только когда войска уже готовились уходить, с полей потянулись мертвецы. Местные решили спровадить нежданных гостей, в итоге уже Юлиан держал оборону три дня, пока не принял условия «переговорщиков». Кампанию пришлось потихоньку сворачивать и идти на небольшие уступки бунтовщикам.

— Они что, настолько разумны, что смогли прогнуть живых солдат?

— Судя по всему, да. Мертвецу не нужно есть, пить и спать. Историки из числа малоизвестных пишут, что были именно переговоры между живыми и мертвецами, несколько хронистов это подтверждают. Да и судя по тому, что ваш покойник доставил посылку адресату, он тоже вполне разумен.

— Бред, — прошептал Камаль, не веря. — Были бы свидетельства, разговоры.

— А они и были. Церкви стоило огромных усилий, чтобы этот случай превратился в легенду. Сейчас на юге это просто вольная трактовка ратного успеха. Кое-где, правда, помнят, как на самом деле было.

Если бы кто-то другой рассказал подобную историю, то Йона попросил бы болтуна прекратить пить то, что он пил до этого, ну или уменьшить порцию. Вот только Гай Варломо — самый известный дознаватель в империи, также прозванный Огненным Бичом Господа — смотрел сейчас на инспектора и был совершенно серьезен.

— Черт… И вот эта херня бегает по городу, я правильно тебя понял, Гай? — Йона указал на картинку в книге.

— Похоже на то. И боюсь, что ваш парень не один.

Глава 16

«Аделаида» во многом считалась гордостью судоверфи Дуарте.

Самая роскошная речная яхта, которая сходила когда-либо со стапелей в принципе. Триумф инженерной мысли. Здесь не могло оказаться ничего маленького или дешевого, только современность и показной шик. Только самые дорогие материалы, настоящее черное и красное дерево, лучшая сталь корпуса и заклепки высшего класса прочности — чтоб их черти ему в аду по одной в зад затолкали!

Дуарте не пожалел денег и, очевидно, решил ни в чем себе не отказывать. Богатей он или просто к серьезным ребятам пописать зашел? Тут разместилось все, чем мог пожелать заняться солидный джентльмен, находящийся в двадцатке богатейших людей империи: курительная комната, бильярдная, небольшая библиотека, а также отдельный зал для просмотра синематографа.

А поскольку на себе Мартин отказывался экономить, то и в машинном зале все было на уровне фантастики. Шесть штук патентов на один только главный двигатель набралось, что уж говорить про остальное. Самая мощная двигательная установка, самое большое водоизмещение в своем классе. В спокойной воде «Аделаида» делала тридцать морских миль в час.

Настоящий круизный лайнер, запиханный в корпус речной яхты.

В каком-то смысле корабль стал олицетворением магната — красивый и дорогой, вот только в настоящее море не выйти.

Строительство этого исполинского монстра заняло больше времени, чем крейсера его величества «Короля Георга». Да и, по слухам, крейсер обошелся куда дешевле, и это даже с поправкой на чудовищную инфляцию в семнадцать процентов пять лет подряд.

Кузнечик постучал и, дождавшись разрешения, вошел.

Полковник сидел и работал с какими-то документами. Солнечного света из окна уже недоставало, так что небольшая настольная лампа создавала по всему кабинету мрачные ломаные и темные тени. Кузнечик переступил через порог и сделал несколько коротких шагов. Занести в кабинет грязь и песок не хотелось.

Рядовой уже оказывался в кабинете командира днем, а потому отлично знал, что внутри все было обставлено с шиком и роскошью. Все в интерьере буквально кичилось богатством предыдущего хозяина: дорогая, пусть и безвкусная, мебель из редких пород дерева, ковер ручной работы, высокий шкаф, доверху заставленный различными безделушками и сувенирами. А еще тут от старого владельца осталась куча фотографий. Мартин Дуарте IV позировал с актерами и режиссерами, висели фото с друзьями, с богатейшими людьми страны.

Нынешний хозяин кабинета поднял глаза на вошедшего и отложил бумаги в сторону, осторожно снял с лица свои старые очки для чтения и положил рядом.

— Здравия желаю по-вашему… — начал было рядовой, но Полковник поднял руку, обрывая приветствие.

Сейчас командир сидел, одетый в обычный костюм, как и всегда, когда возвращался со своих «прогулок». Но даже несмотря на гражданский мундир, в позе и жестах его сохранялись степенность и достоинство, присущие только настоящим офицерам.

Единственной вольностью стал только пиджак, снятый, он висел на спинке стула. В остальном Полковник выглядел как идеальный пример того, что в книгах и фильмах называют — воплощенный образ. Он был этим самым образом грамотного и участливого командира, способного одним только своим видом и авторитетом решить любой вопрос, вплоть до бунта.

— Садитесь, рядовой. — Полковник указал на свободный стул напротив.

Кузнечик подчинился и сел. Тут же он почувствовал себя неуютно. Быстро вспомнил свой вчерашний срыв. Убивать того пьяницу не было никакой нужды, тот просто попал под горячую руку.

Тяжелую горячую руку.

Полковник смотрел строго, но при этом не чувствовалось ни угрозы, ни желания скорого наказания. На секунду солдату даже показалось, что старик просто отвык смотреть как-то по-другому и сейчас не может ничего поделать с собственным выражением лица.

— Вы хорошо показали себя при первой операции, — произнес полковник и положил перед солдатом пару утренних газет.

«Судовой магнат найден зверски убитым», — гласил заголовок верхней. Под ним размещалась целая простыня текста, в которой рассказывалось, каким же славным парнем был при жизни этот самый убитый. И денег на благотворительность давал, и целых три приюта для сирот кормились с его пожертвований. Вот только не экономь он деньги на производстве, и сирот стало бы меньше. Но за такие мысли журналистам не заплатят. Для окончательного скатывания в лизоблюдство не хватало только фразы: «И на кого ж ты нас оставил-то, благодетель?» Хотя… Кузнечик видел только часть текста, так что вполне может быть, что во второй половине статьи она есть.

«Террористы объявили нам войну?» — этот уже со второй. Кузнечик присмотрелся и понял, что это сегодняшняя «Тарлосс Таймс». Судя по заголовку и первым верхним строчкам, тон Галарте выбрала не самый приятный. Похоже, госпожа-журналистка восприняла как вызов вчерашнее письмо.

Вот за это ее и любили в войсках — смелость на грани безумия.

Она была отбитой на всю башку авантюристкой, не боящейся даже самой смерти. Ирма писала свои тексты искренне и с огнем. Но первые статьи принесли ей не только славу, но и толпу недоброжелателей, в основном среди командного состава и «паркетных» офицеров. Один из таких на вопрос о ней даже сказал: «Что светская баба может знать о войне?»

В тот же вечер, как эти слова донеслись до журналистки, она выбила себе редакционное задание, загрузилась в теплушку и понеслась в направлении фронта.

Одним своим приездом в войска она словно сказала всей этой штабной сволочи: «Я тут, сижу в окопе с остальными. Я не боюсь сдохнуть. Я женщина, а бабы в этой ситуации — вы, господа с чистыми эполетами».

Вот поэтому ее и читали.

— Спасибо, сэр. — Принимать похвалу, да еще и по такому поводу, оказалось до ужаса непривычно, так что Кузнечик замялся. — Я только выполнял свой долг.

— Не скромничайте, юноша.

Полковник поднялся и сделал несколько шагов по кабинету. Он остановился у шкафа-стенки, открыл откидной ящик и вытащил небольшой стакан и темную бутылку с чем-то явно очень дорогим. Парой ловких движений командир наполнил стакан янтарной жидкостью и вдохнул аромат, прикрыв глаза.

Насладившись запахом дорогого алкоголя, Полковник слегка пригубил.

— Умел же жить человек. Хотите? — На этих словах взгляд его метнулся к одному из пустых стаканов.

— Спасибо, не пью.

Хотелось еще добавить: «После вчерашнего вискаря уж точно».

— Вы переживаете по поводу вчерашнего убийства, рядовой?

— Вы…

— Конечно, знаю. Я все знаю про своих людей. Все! И это не шутка.

Кузнечик побледнел, но спокойный тон командира не изменился:

— Не переживайте, рядовой. Я все понимаю. Наказаний не будет.

— Благодарю. Если я…

— Спокойно. Я, наоборот, рад, что так вышло. Напряжение в обществе должно расти, иначе какой смысл делать то, что мы делаем? Только через боль становишься сильнее. Так что, не передумали отказываться?

— Нет, благодарю, — вновь отказался Кузнечик.

— Тридцать шесть лет выдержки, — предпринял последнюю попытку командир, но, заметив все такой же уверенный взгляд подчиненного, только улыбнулся. — Ну ладно. Не хотите, как хотите.

Полковник поставил стакан рядом со стопкой бумаг и сел обратно за стол.

— Как я уже сказал, вы хорошо себя показали, рядовой. Эрик был того же мнения, что и я. К тому же я еще помню, как отзывался капитан д'Алтон о вас.

— Простите… я не…

— Он говорил о вас, как о на редкость хорошем и исполнительном молодом человеке. А похвала от столь достойного офицера в моих глазах стоит много.

Кузнечик сглотнул подступивший к горлу ком.

Эдуард был первым, кто ушел с их улицы на призывной пункт. В тот же вечер, как император объявил военное положение и подписал указ о мобилизации, он уже стоял в очереди на прохождение медицинской комиссии.

Только немногие друзья знали об этом, да еще Кузнечик. Даже сейчас, годы спустя, парень помнил во всех подробностях, как последний раз увидел его в окне. Мальчишка не видел лица, а только его одинокую фигуру, бредущую по улице, да гигантскую тень. Тень настоящего великана! Он ни от кого не прятался — шел гордо и прямо, как патриот и мужчина. Он будет писать, но крайне редко. Короткие клочки бумаги будут зачитаны или пересказаны каждому гостю дома. Он станет местной легендой и примером для всех мальчишек. Вот только на четвертый год войны письма прекратятся. Капитан будет в составе группы войск генерала Маркберга и попадет в окружение вместе с ними.

Только после последнего, удачного прорыва в дверь его дома постучит пара солдат. Они сообщат безутешной матери, что ее старший сын погиб, как и младший.

— Благодарю. Капитан был действительно хорошим человеком.

— М-да. Не оттолкни он меня тогда, и сейчас мы бы с вами не разговаривали.

Полковник сделал глоток из стакана, и коньяк показался ему в этот раз отвратительным. Капитан д'Алтон… Хороший бы получился старший офицер, мог вполне вырасти в отличного командующего полком или даже целой армией, не поймай он грудью ту пулю, что предназначалась ему.

— Ладно. — Разом помрачневший Полковник встряхнулся и возвратился к теме разговора: — Вернемся от мертвых к живым и к пока живым. Я хочу, чтобы вы участвовали в захвате второй цели.

— Но… — начал рядовой, и резкий взмах руки командира оборвал его речь на полуслове.

— Никаких «но». — В голосе Полковника зазвучал металл. — Войдете в группу капитана Гараева. После… скажем так, неудачного захвата у него недобор бойцов. А вы, как я помню, знакомы с тактикой ведения городских боев.

— Да, сэр. Служил в третьей ДРГ, участвовал в паре подобных операций.

— Думаю, что этого достаточно, тем более что нам будут противостоять не кадровые военные. В общем, вы меня поняли. Задачу получите у капитана, он вам все расскажет. Могу только сказать, что проще, чем с Дуарте, не будет.

— Конечно, я понимаю, сэр! — Кузнечик кивнул.

— Свободны.

Капитан Гараев был высоким крепким мужчиной далеко за сорок.

Глаза, как и лицо, практически все время ничего не выражали. Он словно постоянно спал с открытыми глазами, был скуп на движения, и Кузнечику показалось, что даже дышит капитан через раз. Одет он был в простую полевую форму первого образца, при этом долго и хорошо ношенную. Пуговицы много раз перешивались, о чем говорили разные нитки, а лампасы были давно спороты. В нескольких местах виднелись аккуратные заплатки и швы. Но даже несмотря на это Кузнечику показалось, что он — ожившая каменная статуя.

Выслушав объяснение, Гараев только указал на одного из солдат и пояснил:

— Гангрена. Расскажет.

— Вас понял.

Гангреной оказался невысокий парень чуть старше Кузнечика, может на год или два. Вот только отличались они как небо и земля. Он был коротко стрижен, практически «под ноль», серьезен, как и капитан, а еще слеп на один глаз. Весь правый глаз солдата был насыщенного красного цвета, словно кто-то плеснул чем-то крайне едким.

— Эндрю, или Энди, — представился одноглазый и протянул руку, — но все зовут Гангреной. Ты тоже зови, я привык.

— Кузнечик.

Рукопожатие у нового напарника оказалось твердым и уверенным. На секунду Энди сжал руку сильнее, явно проверяя выдержку новенького. Вот только у того даже мускул не дрогнул. Уголок левой губы пополз вверх, так что лицо ветерана разом стало доброжелательным.

За пару секунд Кузнечик стал чуть ли не лучшим другом для Гангрены.

— Где служил? — спросил он весьма живо. — Пехота, штурм? Нам бы не помешало.

— Почти. — Кузнечик потер щеку, смущаясь. — Саботаж и диверсия.

— Иди ты! — На этих словах у Гангрены впервые показалась хоть какая-то заинтересованность. — Нам тебя сам господь послал, честное слово. Кто командир у тебя был?

— Камаль.

— Твою мать, ты мне сейчас не врешь?

Глаза у нового знакомого буквально загорелись, и он словно превратился в мальчишку, услышавшего о чем-то реально интересном.

— Да я с ним повоевать-то толком и не успел, — попытался свернуть с этой тропинки Кузнечик. — Так что я не настолько крут, если что.

— Да не ссы. Тебе самая простая задача отведена — стоишь и стреляешь всех, кто рыпнется. — Даже моя бабушка справилась бы, не будь она сто лет как в могиле.

— Отпор будет?

— Ну… — Гангрена развел руками и ехидно улыбнулся. — Вот под Бернхоффом гутты дали отпор, а тут-то что? Ерунда. Пошли покажу кое-чего.

Он провел Кузнечика в одно из технических помещений и указал на длинные ряды деревянных ящиков. Один был вскрыт для проверки, внутри лежали завернутые в промасленную ткань пистолеты-пулеметы. Гангрена вытащил один, покрутил и повертел, а затем отдал новенькому.

— Видал такой? — спросил он с улыбкой.

— Нет.

— Ладно, тогда иди почисти как следует, а с утра будем пристреливать. Я свои стволы тоже давненько не проверял.

— А что… — Кузнечик подергал затвор, примерился, приложил к плечу. — Откуда такие подарочки?

— Если б я знал, парень. Ладно, давай тогда до завтра, а с утра мы постреляем «по тарелочкам»!

Глава 17

На ночь он поехал к Ирме.

Она, конечно, не просила о таком, но Камаль предполагал, что внутри у нее сейчас настоящий водоворот из противоречивых эмоций. Так что сразу после разговора с Варломо инспектор поспешил на знакомый адрес почти в центре. Часто после бокала или двух вина Ирма рассказывала, как ей иногда одиноко в пустой и тихой квартире. Конечно одиноко, на сотне-то квадратных метров.

Йона утешал девушку раз или два, в зависимости от того, сколько бокалов он уже успел сам выпить. И уже только потом принимался шутить на тему ее огромной жилплощади.

Консьерж на входе узнал инспектора, но по виду Йоны понял, что тот торопится, так что просто коротко кивнул. Лифт послушно досчитал до восьмого этажа и открыл двери. Камаль оказался в просторном коридоре. Нужная дверь находилась в самой середине. Инспектор боялся даже подумать, сколько может стоить месяц аренды такой вот двухуровневой квартирки с видовыми окнами на реку.

Даже продай он все свое имущество и заложи собственность обоих сестер, пустят его максимум в раздевалку для прислуги.

Галарте открыла только с третьей попытки. Она была растрепана, рассеяна и взвинчена, хотя виду старалась не подавать. А еще инспектору не понравилось то упорство, с которым Ирма прятала за дверь руку. Это напрягло. Он осторожно отодвинул створку двери и вошел, парой коротких взглядов оценил обстановку.

Подруга сейчас явно одна.

Йона быстро взял Ирму за плечи и, ловко подхватив скрытую руку, вытащил ту на свет. В лицо ему уставилось дуло револьвера «Чаплер и Теннерс», вот только размером он был с кулачок младенца.

— Что это за масечка такая? — спросил Камаль и отпустил хозяйку.

— Прости, я чего-то… достала револьвер. Мне страшно, родной. Извини.

— Плевать, лучше дай глянуть. — Йона вытянул руку с призывом.

Девушка покорно отдала револьвер, а Камаль только повесил на вешалку свои плащ со шляпой и прошел в комнату в поисках света. По меркам аккуратистки, какой всегда была Галарте, сейчас тут царил форменный разгром: на полу валялась коробка, а журнальный столик был заставлен несколькими рядами очень маленьких патронов. Йона плюхнулся в мягкое кресло возле него и принялся рассматривать «игрушку». Ирма села рядом, явно смущаясь того, какой трусихой сейчас выглядит в глазах любовника. Но, черт подери, не ему пишет маньяк личные письма, где чуть ли не признается в любви.

Инспектор же этого не замечал, револьверчик увлек его не на шутку. Такую смешную мелкую штучку могли впарить только женщине. В его огромной лапище револьвер казался еще смешнее. Йона быстро откинул и прокрутил барабан. Убедившись, что все каморы снаряжены, он красивым махом руки вернул все на место. Навел себе на ногу и спустил курок. Ирма подскочила и вскрикнула, вот только выстрела не последовало.

— Не надо так делать. Я чуть не обмочилась.

— Смотри сюда. — Камаль повернул пистолет так, что стал виден небольшой рычажок с флажком. — Предохранитель. Все правильно сделала, вот только перед тем, как стрелять, его снимают. Передвигаешь вот так, а уже потом наводишь на бедолагу, который уйдет домой с головной болью.

— В смысле?

— Если швырнешь его в голову, то будет болеть голова. В ногу — нога. В общем, как попадешь.

— Ты смеешься надо мной?

— Чуть-чуть.

Сразу после этой фразы Ирма с силой пнула Йону ногой по коленке. Сделала она это не столько, чтобы было больно, сколько для обозначения своего недовольства. Шутник выискался! Она тут вздрагивает от каждого шороха, а он стебется!

— Откуда такую милоту достала? — Камаль вытащил из портсигара сигарету и прикурил.

— Мама подарила на окончание факультета журналистики, — со смущением произнесла девушка. — Сказала, что раз я буду писать про всякого рода ублюдков и мразей, то эта штука мне не помешает.

— Не знал, что она была рада твоей карьере в криминальных новостях.

— Ага, сейчас. Мать думала, что я буду вести светскую хронику. Скажи я ей про криминальную, и она в этот же вечер примчалась бы в город. Даже сама на весла бы села, лишь бы мне голову открутить пораньше.

— Заботливая.

— Еще какая. Я потому и сбежала сюда. И не смотри на меня так.

В ответ Йона только улыбнулся.

— Хочешь мой совет?

— Конечно.

— Эту зайку носи только на улице. Никого крутого не напугаешь, но испортить кому-то вечер он тебе поможет. Ствол, я так понимаю, не пристрелян и не чищен.

Ирма покачала головой с видом человека, ну или варры, которая впервые о таком слышит.

— А вообще, — Йона затушил сигарету, — заканчивай страдать. Ты же дитя ночи и убивать должна уметь.

— Йона, я — пуристка.

— Кто?

— Пуристка, — как маленькому, повторила Ирма и пояснила: — Думала, что ты знаешь про такое. Если просто, то у нас есть несколько фракций. Ну или… не знаю, как объяснить, у вас все похожие слова смысл передают не до конца. Это что-то типа жизненного кредо с элементами веры и политической ориентации.

— И ты относишься к этим ребятам.

— К ним сложно не относиться. Пуристы — самые вменяемые, а значит многочисленные. У нас основная идея — мирное и спокойное сосуществование среди людей. Есть сторонники изоляции острова. Есть что-то типа ваших радикалов. Короче, такое же общество, как и у вас, только мы иногда и поножовщину устраиваем.

— То есть кровь и кишки на стенах — это не к тебе. За это другие ребята отвечают?

— Ну… я тоже неплохо смогу, но мне бы не очень хотелось. Я даже человечину не пробовала, если тебе интересно.

— Ну… тут я бы мог поспорить на этот счет…

— Отлично поспать на половике за дверью тогда. — Голос Ирмы стал холодным и слегка раздраженным.

— Но не буду, ибо я джентльмен, — поспешил исправиться Йона.

Девушка это оценила.

— Вообще, я рада, что ты пришел. Мне с тобой спокойнее.

Инспектор улыбнулся и положил свою руку на ее, осторожно погладил, а затем произнес с максимумом уверенности в голосе:

— Я, пока живой, тебя в обиду не дам. Веришь?

Галарте кивнула и чуть подалась вперед. Их губы соприкоснулись. Он прижал ее к себе и только сейчас почувствовал, что ее дрожь от волнения начала проходить.

Впервые за очень долгий срок Йона открыл утром газету. И хотя своей привычке не погружаться дома в криминальную хронику он так и не изменил, но новости криминала сами пришли к нему на порог, с поклоном. Йона открыл газету, мельком взглянул на первую полосу и вчитался в текст. Волосы у него по всему телу зашевелились. Сначала старший инспектор подумал, что явно повредился головой или все еще спит. Настолько откровенной и наглой лжи он не видел давно, так что из одного только спортивного интереса дочитал этот панегирик до конца.

'С грустью и скорбью мы вынуждены сообщить о безвременной кончине Мартина Дуарте IV, титана судоходной индустрии и одного из самых влиятельных бизнесменов нашего времени. В возрасте 58 лет этот невероятный человек, чье состояние оценивать сейчас просто кощунственно, покинул нас.

Родившийся в семье промышленников-судовладельцев, Мартин с ранних лет впитывал дух предпринимательства. Его отец, выдающийся Мартин Дуарте III, заложил фундамент будущей судоходной империи, которую сын бережно взрастил и приумножил. С амбициями, не знающими границ, и ястребиным взглядом Мартин IV расширял флот, осваивал новые рынки и диверсифицировал бизнес. Он выстроил настоящую империю по перевозке грузов и людей, которая теперь овдовела, как и он шестнадцатью годами ранее.

Его жизненный путь полон драматических взлетов и падений. Таинственная потеря супруги, попытка его разорить со стороны нечестных конкурентов. О жизни Мартина Дуарте IV можно снять фильм, вот только фильм никогда не сможет показать всю глубину его характера и силу его духа. Судьба не единожды била его наотмашь, но этот великий человек из стали никогда не сдавался. Будь то финансовые кризисы, корпоративные войны или личные трагедии, он выходил из любой передряги окрепшим и непобежденным. Его упорство, харизма и дальновидность снискали уважение как конкурентов, так и партнеров.

К сожалению, эта яркая звезда погасла слишком рано. Мартин Дуарте IV был найден мертвым на берегу залива Граттес. При невыясненных обстоятельствах жизнь этого великого деятеля оборвалась трагически и нелепо.

Светлая память об этом выдающемся человеке, строителе империй, навсегда останется в наших сердцах. Его деловая хватка, решительность и страсть к совершенству будут продолжать вдохновлять последующие поколения предпринимателей. Хотя Мартин Дуарте IV физически покинул нас, его дух и наследие будут жить вечно'.

Вот уж спасибо, но лучше бы этому наследию полежать где-то лет двадцать-тридцать — чисто пока вонь от семейства Дуарте не выветрится. А потом, уже на обломках, можно будет построить что-то действительно достойное и нормальное. Да и Марти-номер-пять явно не тот человек, кто возьмется поднимать престиж своего дела еще выше. Этот скорее вынюхает половину наследства с солью, а вторую половину пропьет начисто.

Другие авторы продолжали смаковать страшные подробности смерти Мартина Дуарте IV. Кто-то их явно выдумывал, за долгие годы в полиции Камаль отлично научился отличать красивую и витринную брехню от реальности. Реальность была страшна, неприятна и плохо продавалась. Обычное «найден с тремя огнестрельными ранениями» никогда не привлечет читателя, а вот «изрешечен пулями» — цепляет. Реальная смерть была пошлой и банальной: двое пили вместе, не поделили женщину или бутылку, слово за слово, и вот уже один из друзей едет в морг, а второй — в изолятор временного содержания. Возможно, если второму не повезет, то он догонит собутыльника через пару недель.

Так или иначе, но дело обещало быть резонансным. Любой нормальный человек держался бы от него подальше, но вот только реальность не особенно заботилась планами.

Внезапно у Ирмы зазвонил телефон. Девушка быстро ответила. Что именно она говорила, инспектор не слышал. Новость так основательно завладела его вниманием, что Галарте пришлось натурально крикнуть, чтобы выдернуть Йону в реальный мир.

— Йона, чтобы тебя, — прокричала Ирма снизу так громко, что ему пришлось спуститься.

— Что случилось?

— Тебя твоя девочка к телефону, — пояснила Галарте и передала трубку.

— Привет, Куколка, что случилось?

— Слава богу, ты живой, — прозвучал взволнованный голос Марианны с того конца провода.

— Да, а что не так? Тезисно!

— Тебе хату спалили.

— Херовая шутка, д'Алтон, — произнес Йона холодно, надеясь в глубине души не услышать: «Это не шутка».

— Да, только я не шучу. Какие-то дебилы швырнули тебе в окно бутылку с зажигательной смесью.

Йона тяжело вздохнул, прикрыл глаза и спокойно произнес:

— Мари, отодвинь трубку от уха, пожалуйста. — Затем он глубоко вдохнул и в полный голос заорал: — Сука. Какого хера? Сука! Сука! Сука! Сука! Этим бакланам что, совсем жизнь не дорога. Что известно?

Мари держала паузу, и к сердцу подступило ощущение тревоги.

— Йона, подожди. — Голос Мари стал каким-то виноватым.

— Что еще?

— Сядь, пожалуйста.

— Ма-а-ари, не пугай.

— Просто сядь и обещай дослушать.

— Хорошо.

— Второй подожгли квартиру твоей старшей. Не пори горячку — все нормально, никто сильно не пострадал.

Он. Убьет. Их. На хер. Всех. До единого.

— Больница какая?

— Госпиталь имени святого Карла, отделение ожоговое.

— Еду.

Инспектор бросил трубку на рычаг и буквально рванул с места. И, судя по тому, с каким бледным лицом его встретила в спальне Ирма, он сейчас был максимально недружелюбен.

— Что случилось?

— Спалили хаты мне и сестре. Я в госпиталь.

— В какой, известно?

— Святой Карл.

Девушка мгновенно вскочила с кровати и принялась одеваться вместе с ним.

— Ты куда?

— С тобой. И даже не думай меня отговаривать!

— Спасибо. Я это правда ценю. И знаешь что?

— А?

— Кажется, что я все же люблю тебя.

Глава 18

Йона ни с одной из своих подруг не планировал знакомства семьями. Первой причиной было то, что ни одна «дама сердца» с ним достаточно долго не оставалась. Вторая — он просто не хотел. Сестры периодически допекали его этим вопросом, но, как опытный бабник, инспектор умудрялся от такой участи отговариваться весьма успешно.

Нет, родню свою он любил. Сестер, дядю, племянницу, даже зятя — без исключений. Но Камаль резонно полагал, что жизнь его, и только ему решать, как все должно быть. А значит, не сейчас и на его условиях.

Только на его условиях!

М-да, это точно должно было состояться не в больнице. Кто в здравом уме решит, что ожоговая палата — лучшее место для знакомства? Если только псих какой. Вот только сейчас ему было совершенно не до таких мыслей. Всю дорогу от своего дома до больницы Ирма наблюдала тигра в клетке.

Йона не находил себе места: нервничал, отбивал ритм ногой, тяжело вздыхал и делал прочие бесящие всех вещи. Он буквально выскочил из такси, когда то оказалось на месте.

Инспектор прошел двор, заставленный машинами, заприметил пару принадлежащих дяде. Рядом с ними стояли парни в характерной одежде подручных. Неужто Папа Джи выбрался из собственной добровольной ссылки и решил навестить «большой город»?

Похоже, что да…

Судя по всему, у инспектора намечается весьма неприятный разговор. Ирма, шедшая рядом, проследила за взглядом инспектора и нахмурилась. Видимо, она сложила два и два, так что точно поняла, что за интересные ребята их поджидают. Наверно, Лист перед выездом сделал внушение парням или еще как-то на них повлиял, ни шуток, ни тяжелых взглядов не последовало.

Камаль вошел в приемный покой, быстро отыскал дежурного санитара и уточнил, где именно ожоговое отделение. Он буквально летел по коридору. Глаза сами находили нужное направление по указателям. Теперь уже Галарте едва за ним успевала.

Дверь в нужную палату можно было определить по невысокой сутулой фигуре в черном. Уолли Лист подпирал стенку с самым серьезным видом. На вечно грустном лице «карманного» убийцы не появилось и тени эмоций сейчас. Черные кожаные перчатки сняты, а полы плаща широко распахнуты — бандит явно готовился к внезапной перестрелке и был насторожен.

Все ведь могло быть и очень хитрым отвлекающим маневром.

Заслышав шаги, он слегка повернулся и бросил короткий взгляд на новые действующие лица. Рука, рефлекторно потянувшаяся к наплечной кобуре, замерла на полпути.

— Он там? — спросил Йона, тяжело дыша.

В ответ не было приветствий, только равнодушный кивок профессионального убийцы профессиональному полицейскому.

— Могу войти?

Второй кивок, но уже на дверь. Лист отошел в сторону, давая пройти.

— Спасибо, старик.

В ответ убийца в черном только развел руками, как бы говоря: «Потом сочтемся, дерьмо ты с бляхой».

Сказать он этого сейчас, конечно, не мог, но Камаль знал Уолтера еще в те далекие времена, когда возможности говорить и весьма недурно петь тот не лишился. Во времена их общей юности мальчишка часто повторял подобные фразы, словно убеждая всех в своей приверженности законам улицы. Так что с большой долей уверенности инспектор мысленно додумал за старого знакомца эту колкость.

Сейчас Уолли считался на улицах уже «человеком чести». Только не в банальном смысле, а в понимании Олдтауна — бандитом, которого боялись задирать. Зверинец жил по праву сильного, а не по законам Арсорской империи. Тут властвовали первобытные понятия о чести, справедливости и законности. А это значило, что раз полицейские с этим не согласны, то они — твари и лучше им всем разом лечь в могилу.

То, что один из друзей детства теперь тоже козыряет значком, роли не играло.

Давняя сладка парочка Лист и Камаль разошлись как в море корабли. Уолли чуть не подох в пивнухе, когда какой-то залетный отморозок распорол ему горло «розочкой», ожесточился и стал самым яростным боевиком в «Топорах». Йона же размяк, переметнулся к легавым. И, по мнению Листа, лучше бы он подох — не так было бы стыдно перед его покойником-папашей.

Йона и Ирма прошли внутрь палаты. Как и ожидалось, там оказалось людно: Диана, дядя, Кира. Не было только младшей сестры и Яна.

Сердце у инспектора сжалось само собой.

Кира сидела на коленях у Дианы вся перепачканная в пыли и саже. Расположилось семейство так, что казалось, будто сестра умирает. Память напомнила, как в такой же палате он в последний раз видел маму.

Мама сидела с совсем мелкой Дианой на руках и разговаривала о чем-то с папой. И только маленький Йона не находил себе места. На душе у него было так же тревожно, как и сейчас. Особенно инспектора пугало внешнее сходство сестры и мамы в эту секунду. Диана унаследовала от мамы все ее хорошие черты лица и даже соломенный цвет волос. Ну а им с Кристиной досталось больше от папы.

Заметив инспектора, племянница оживилась.

— Дядя Йона! — Голосок у нее был громкий и звонкий. Крик этот выдернул старшую сестру из какой-то полудремы.

— А… привет, братишка. — Судя по всему, ей дали что-то успокоительное, потому как говорила Диана с легким запаздыванием. — Представляешь, у нас фонарь взорвался в доме.

— Да-а-а! — протянула племяшка и состроила умное лицо. Получилось весьма умильно. — Представляешь? Бабах! Но я не испугалась. Не-е-е-ет!

— Какой кошмар. — Йона подошел ближе и потрепал малышку по светлым вьющимся волосам. Камаль старался не подавать вида, что внутри он просто в ярости. Девчуле не нужно видеть его таким.

— А это что за тетя? — Девочка указала на Ирму, стоявшую чуть ли не у самой двери.

— Это тетя Ирма, она моя… Ну… Э… очень хорошая подруга.

— Привет! — Галарте улыбнулась и помахала Кире. — Как у тебя дела, принцесса? Может, сходим прогуляемся? А взрослые поговорят, давай?

На мгновение в глазах сестры застыл ужас. Диана побледнела, но, увидев едва заметные кивки от брата и дяди, она отпустила девочку.

— Только не сильно задерживайся, моя хорошая, папа нас может искать. — Сестра разгладила на дочери потертую пижамку и улыбнулась. — Хорошо?

— Ага.

Кира ловко соскочила с кровати и побежала в направлении новой знакомой. Как только за ними закрылась дверь, атмосфера решительно изменилась. Папа Джи встал из кресла, подошел к инспектору и с силой вмазал ему по лицу. И хотя дядя Джакомо и выглядел безобидно, но умение вышибать одним ударом из человека дух у него никуда не пропало.

В глазах заплясали искры.

— Пояснения нужны?

Инспектор покачал головой. Эту плюху он точно заслужил.

— Расскажите мне хоть что-то? — процедил Йона сквозь зубы и потер уже наливающуюся синяком щеку.

— Да ничего и неизвестно, — проговорил бандит и пожевал губами. — Устроил ты, конечно, нам веселые времена, племяш.

Инспектор взглянул на растрепанную и пришибленную сестру. О таком он даже подумать не мог. В этот раз его самоуверенность сыграла против него, и только чудом обошлось без серьезных жертв. В голову Камаля даже прийти не могло, что белоручки из семьи промышленников могут оказаться настолько отмороженными.

— Сам не рад. Ди?

— А? — Сестра повернулась и стала совершенно неотличима от мамы.

— Как все было? Мне надо знать, кому голову открутить.

Девушка тяжело и часто задышала, явно удерживая себя от истерики. Наконец, собравшись с силами, она начала:

— Ян на смену ночную ушел, я дома осталась. Все как обычно было: намыла Киру, переодела. Полежали в кроватке вместе. А потом слышу какой-то шум на улице. Похоже на визг тормозов. Ну… я сдуру пошла глянуть. Только подошла, а в окно прилетела бутылка горящая.

— Машину видела?

— Нет, — покачала головой сестра. — У нас все так быстро вспыхнуло… Если бы не дядины…

— Ладно, — произнес Папа Джи и ухватил племянника за плечо. — Отдыхай.

— Кира точно никуда не денется?

— Нет, — заверил сестру Йона.

— Обещай мне!

— Хорошо. А теперь поспи.

Топор вышел в коридор и коротко кивнул на дверь палаты. Лист, все еще ждавший, коротко кивнул. Только сейчас Йона заметил, что дядя Джакомо в весьма скверном состоянии. Одет он был не на выход в свет, скорее для домашнего обеда, или чего-то такого. Простые брюки на подтяжках, рубашка с закатанными рукавами. Волосы и борода растрепаны, а лицо только сейчас начало приобретать нормальный цвет.

— Устроил ты, — повторил он и с укоризной взглянул на племянника.

— Не начинай, я и сам бы себя сейчас отметелил.

— Пошли отойдем к окошку. Есть тема на обсуждение.

Камаль послушно проследовал до окна.

— Охрана, которую я приставил, сказала, что машины не было. Только какая-то хреновина мимо окон пронеслась, и дальше ты слышал.

Кулак сжался сам собой. Гребаный Марти-пять. Как же жаль, что теперь ему падение с крыши точно не устроишь. Нет, ну каков же говнюк? Папаша пара дней как преставился, а он уже отправился творить зло.

— Не знал, что ты охрану поставил?

— Кто-то же должен голову включать в нашей семье. Иначе никак. Я, как только про проигрыш в суде услышал, велел и Диане, и Кристине присмотр организовать.

Йона молчал и обдумывал слова дяди. Поняв, что ничего бы не успел сделать сам.

— Знаешь, — произнес «король разбоя» задумчиво, — я вспомнил, как ты пытался мне объяснить, зачем идешь на курсы полиции. Помнишь?

Конечно, Йона помнил. Тогда он думал, что дядя его на месте застрелит. Его племянник — полицейский. Да это даже звучало, как издевка или начало плохого анекдота.

— Ты сказал мне, что не хочешь жить в моем мире, и решил пожить нормальной жизнью обывателя. Ну и как тебе обычная жизнь? В моем мире такое ни одному ублюдку в голову бы не пришло.

Стук каблуков заставил обоих мужчин замолчать. Возле брата Кристина ускорилась и с размаху зарядила тому в лицо. Второй синяк.

— Если с Ди что-то случится, я тебя лично со свету сживу, — прошипела младшая абсолютно серьезно.

— Кристина, — голос дяди стал холоден, — успокойся. Сейчас с Дианочкой все хорошо. Так что не шуми, она спит.

Семейство Камалей было весьма эклектичным, словно собранным из ошметков. Йона был полицейским, Диана домохозяйкой, а младшая сестра не стала ничего придумывать и устроилась к дяде в фирму бухгалтером. Там она быстро раскачалась до невиданных высот. Так что теперь, в неполные двадцать три, Кристина Камаль была одной из самых известных женщин в отрасли подсчета денег.

Вот только сволочизм у нее появился задолго до этого.

Порой инспектору казалось, что его сестра — инопланетянин из радиопостановки или подменыш из сказки. Вот настолько он не понимал свою младшую. Кристина же, выросшая даже без образа родителей, нашла утешение в образе Дианы. Тем более что у них с мамой было одно имя на двоих, а все друзья и соседи уверяли, что девочка — вылитая ее копия.

Диана заменяла Кристине мать, и сейчас за нее девушка была готова убить любого. Даже брата.

— Ты меня услышал, — произнесла Кристина и спокойно села на скамейку.

— Ага. Дядя, мне помощь твоя потребуется.

От столь необычного начала глаза у обоих родственников инспектора расширились не на шутку. Гордый и самостоятельный, инспектор Камаль никогда не просил помощи у клана, полагая, что эта помощь влетит ему в копеечку.

— Что нужно?

— Питер Барроуз на несколько дней. И твое обещание не начинать войну.

— Ты в своем уме? Может, мне перед семейством Дуарте еще раком встать? Они на мою семью наехали.

— Дядя! Я решу с ними вопрос. Сам создал проблемы, сам и решу.

Глава 19

'И снова здравствуйте, любезная Ирма.

Вижу, что мое предыдущее письмо заставило вас нервничать. Прошу прощения. Пугать вас не было в моих намерениях. Как я уже писал, я вами искренне восхищаюсь, а потому и решил вам все рассказать. Открыть вам все свои самые сокровенные тайны. В свое время, разумеется, а пока все еще побуду инкогнито.

Давеча я прочел великолепную эпитафию по Мартину Дуарте.

Все это ложь от первого и до последнего слова, причем настолько наглая и неприкрытая, что я даже зауважал автора той статьи. Вот только образ казненного нами Мартина Дуарте и его реальная жизнь оказались диаметрально противоположны. Он не был святым, каким его рисуют проплаченные журналисты.

Мартин Дуарте IV не узнал бы, что такое честь, даже если бы вышел посреди ночи в туалет и споткнулся о нее в темноте. Этот человек обворовывал казну, обманывал, подкупал, врал под присягой. И всем было плевать на это. Из-за этого армия потеряла немыслимое количество солдат, хороших солдат, которые могли бы послужить родине. Но всем было плевать и на это: прокурорам, чиновникам, министрам и полицейским.

Всем, кроме нас.

Я не оправдываюсь. Ни мне, ни моим подчиненным оправдания не нужны. Мы уверены, что нас оправдает суд. Но не людской, как он работает, мы уже видели на примере дела его сына. Нет, госпожа Галарте, мы верим в другой — истинный и единственно важный — суд истории! Через годы, когда мы до конца вырежем все гнойные язвы на теле нашей любимой родины, люди примут нас как героев, а наши «преступления» станут высшей формой патриотизма.

Я не ищу прощения или понимания, а только рассказываю свои мотивы, чтобы не быть в ваших текстах картонным злодеем или психом. Мне больно делать то, что я делаю, но перспективы бездействия еще чудовищнее. Вы не можете не видеть того, куда нас всех ведут ублюдки из моего списка, — в новую войну.

Войну еще более страшную, чем Третья Арсорско-Гуттская, и, возможно, последнюю для всех нас.

Мы солдаты.

Мы привыкли убивать на поле боя. И только мы должны решать такие вещи, как начало войны. Увидь вы столько же, сколько любой из нас, и вы бы встали с нами в один строй, дорогая Ирма. Я искренне в это верю, как верил в нашу победу тогда, десять лет назад.

Пока же я дополню вам мой список. Чтобы не упрощать работу полиции и вашему любезному другу, добавлю сразу два имени. Оба этих человека считаются героями, но только мы с вами знаем, кто они на самом деле. Преступник, развязавший войну, и трус, лишивший нас победы. Сейчас оба уже мертвы. Думаю, что обстоятельства первой операции всем известны, о второй же смерти публике пока неизвестно ничего. Считайте это моим личным подарком вам, госпожа журналистка.

Вам, и только вам.

Приговоренные к смерти:

1) Мартин Дуарте IV — корабельный магнат.

2) Анри Филипп Пулар — главком северного фронта.

3) Гуго Барр — министр стальной и угольной промышленности.

4) …

5) …

Полковник'.

Второе письмо, присланное в «Тарлосс Таймс» на имя Ирмы Галарте. Приведено без купюр.

Глава 20

Инспектор Бартон осторожно переступил через глубокую длинную лужу и поспешил к старому многоквартирному дому на Кловер драйв. Возможно, там он хоть немного узнает о событиях, произошедших в «Половинке».

Когда отец еще был жив, то часто повторял, что Пол не умеет переключаться. «Если тебе что-то влетит в голову, то это не смогут выбить даже розги», — говорил он это с опытом знатока, который регулярно пытался, но так и не смог выбить из младшего сына ни одну его дикую идею.

Убийство «красных стен», как называл для себя его инспектор, стало одной из таких. Оно натурально поглотило Бартона без остатка. Дело даже не в д'Алтон — она была весьма солидным дополнительным плюсом. Пола захватила тайна, которая противоречила всему, что он знал о мире.

Он мылся, брился, ел и пил, постоянно обдумывая варианты того, что же могло связывать священника, четырех неустановленных мертвецов и какую-то странную Лидию Эрметт.

Священник, скорее всего, мертв, четыре кровавых пятна ты тоже не допросишь, а вот женщина… Женщину можно было бы и поискать. Именно этим Пол и занимался почти четыре чертовых дня.

Как и обещал Мари, он поспрашивал у своих стукачей о женщине. Пара доходяг из числа солевых торчков попытались придумать достоверную сказку да за счет Бартона разжиться деньгами на дозу, но от их историй веяло бредятиной за милю.

Инспектор мотался по осведомителям и паспортным столам, поднимал картотеки и церковные книги, пока наконец не отыскал нужную. Больше всего на искомую даму тянула Л. Гессен, урожденная Л. Эрметт. Нашлась она в списках на получение военных пособий по утере кормильца.

Пол проверил все дважды и наконец понял, почему она оставалась для них с д'Алтон невидимкой. Женщина вела самую обычную обывательскую жизнь в соседнем районе, закон не нарушала, в притонах или на воровских хатах не появлялась, так что было логично, что никто о ней ничего не знал на улицах.

Первый успех окрылил. Мужчина представил, как явится к Марианне с решенным, ну или почти решенным делом, и на душе сразу стало приятно.

Стальная Роза!

Пол потратил еще примерно полчаса на то, чтобы найти последний адрес. Как оказалось, того дома, что значился в паспортном столе, давно уже не было.

Соседи на вопросы о Лидии только разводили руками и говорили что-то невнятное, а зачастую противоречивое. Так, один утверждал, что бедняжка повесилась, другой — что она давно прописалась в дурдоме. Только после десятой версии появился более-менее существующий адрес.

Именно перед этим домом Пол сейчас и стоял. Тот представлял собой типичную коробку, ничем не выбивающуюся из числа соседних.

Почему-то большинство нужных ему людей не обитали в дорогих апартаментах или богатых районах. Бартон осмотрелся, перед тем как перебежать оживленную дорогу. Уловив «окно» между машинами, он ловко перебрался на противоположную сторону. Снаружи дом выглядел довольно потрепанным. Краска на фасаде облупилась, а местами даже отвалились куски штукатурки, обнажая кирпичную кладку. Деревянные рамы окон покосились, а стекла кое-где выбиты.

Местечко немногим лучше барака.

Обитала свидетельница на последнем шестом этаже, в угловой квартире под литерой «Б».

Полу пришлось достаточно долго колотить, прежде чем за дверью послышалось что-то похожее на сдавленное женское дыхание.

— Мадам Гессен. — Пол пытался говорить тихо и спокойно. — Мадам Гессен, я из полиции. Мадам Гессен, я пришел просто поговорить.

— Уходите. — Голос из-за двери казался сдавленным, словно у его хозяйки просто не было сил.

— Я… я догадываюсь, что произошло. Я здесь, чтобы вам помочь.

— Мне никто не может помочь. — В звуках этого шепота было столько боли, что инспектору Бартону захотелось вынести плечом эту хлипкую деревяшку, которая почему-то считается дверью, и разобраться с тем, что так напугало женщину. — Никто…

— Мадам, я просто поговорю с вами. Больше ничего. Первое же ваше слово, и я уйду. Обещаю.

Как же этот разговор напоминал Полу тот, что он слышал в детстве из своей комнаты. Как же шепот этой странной женщины напоминал тот, каким говорила мама, когда пьяный и уже спокойный отец валялся и спал.

— Мадам, вы сейчас не одни? — догадка, по-видимому, угодила в цель. Женщина надолго задержала дыхание.

— Нет, — прошептала она едва слышно, — но я все равно не пущу вас в дом. Он заметит…

— Где вам удобно будет поговорить и когда? Я могу вам помочь.

Молчала она слишком долго. Так долго, что Полу показалось, что он пропустил момент, когда она ушла. Он уже собирался уйти прочь, как в этот момент прозвучало:

— Чердак, я пойду развешивать белье.

Бартон чувствовал себя каким-то мелким воришкой или преступником. Он стоял на старом запыленном чердаке в темном углу, под перекрытием крыши, и ждал, когда женщина наконец появится. Мелкая серая пыль кружила в воздухе и заставляла нос весьма ощутимо зудеть.

Госпожа Гессен явно не торопилась.

Она появилась где-то через десять минут и выглядела не лучшим образом. У женщины было симпатичное открытое лицо без изъянов, длинные слегка вьющиеся светлые волосы и пара умных зеленых глаз.

Наверное, будь она моложе лет на пятнадцать, то смогла бы влегкую разбить детективу сердце.

Мадам Гессен вошла в тот возраст, когда ей можно было с равным успехом дать от сорока до пятидесяти и ошибиться в любом случае. Сейчас же она выглядела старше своих лет, а еще какой-то запущенной.

Из нее что-то высасывало жизнь, не иначе.

Худой она была настолько, что казалось серьезно больной. Одежда, некогда хорошая и модная, висела сейчас, подобно плохо подогнанному мешку. Юбка в пол, длинные рукава, опущенные плечи. Впалые щеки, круги под глазами и взгляд жертвы.

Пол с детства научился определять эти знаки. Кто-то не замечал подобные мелочи, а вот для Бартона они были как маленькие маячки. Он был готов поклясться, что закатай несчастная рукава, и там найдутся темные круги от синяков.

— Лидия? — на всякий случай уточнил Пол.

В ответ женщина кивнула тихо и приложила палец к губам.

— Тише, умоляю, — зашептала женщина. — Я не могу слишком задерживаться, иначе это будет подозрительно. Так что я буду развешивать белье, а вы задавайте свои вопросы.

— Хорошо. Что там произошло?

— Я думала, что святой отец мне поможет. Я не знала, куда идти, кроме церкви. Мой исповедник, отец Марк… он сказал, что знает человека, который занимается похожими делами.

— Похожими? На что?

Вместо ответа женщина вдруг начала тихо качаться из стороны в сторону. Только угроза падения корзины с бельем вернула ее в сознание. Женщина подалась вперед, как болванчик или словно пьяная. А затем начала машинально развешивать белье по веревкам.

Простыни, наволочки, все постепенно покидало корзину и отправлялось сохнуть на веревку.

— Мадам? — Выглядело это настолько пугающе, что полицейский ощутил холод внизу груди. — Вы в…

— Тише, умоляю, тише. Никто не должен слышать вас.

— Кого вы так боитесь? Я могу помочь!

— Не можешь, мальчик. Сам господь не смог мне помочь через своего слугу…

— Хотя бы расскажите, как все было. Лидия, что стало с отцом Гуланом? Как он погиб?

В ответ женщина только покачал головой:

— Я не знаю. Я должна была с ним встретиться… Но… не смогла.

— Почему?

— Я испугалась. Он сказал, что убьет меня, если я отправлюсь туда.

Снова в рассказе женщины появился тот самый «он», который навел на нее такой жути, что бедняжка белее листа бумаги.

— Я… мой муж погиб на войне. Попал недалеко от Сеннера под кавалерийскую атаку, да так там и остался.

Бартон слушал и не перебивал. Зачастую людям нужно время на раскачку, чтобы начать говорить важные вещи. А его дело, как полицейского, стоять и внимательно слушать. Иногда участливо кивать.

— Я была хорошей женой. Я соблюла весь траур, как положено… я… я… осталась одна, совершенно одна. Я не искала компании других мужчин. А потом появился ОН…

В этом «он» чувствовался такой страх и ужас, что даже опытный полицейский напрягся. Так о хороших парнях точно никогда не говорят. Так говорят о ком угодно, только не о них.

Между тем, женщина продолжала говорить, и, судя по тому, что и как она рассказывала, соседи, говорившие про дом для душевнобольных, ушли от истины недалеко.

— … Он, я не знаю, что он хочет от меня. Просто не знаю. Он явился и потребовал… По-по… Он требует от меня старой жизни, словно ничего не было. Я все ему должна, должна, должна… Стирать, убирать, кормить, делить с ним постель… С ним!

— С кем?

— С моим мужем!

— Вы же сказали, что его зарубили…

— Да, — проговорила женщина одними губами и слезы наполнили два блюдца ее глаз.

Сумасшедшая.

Она натурально сбрендила. Пол стоял и не мог произнести ни слова. Просто великолепно. Он потратил четыре дня впустую и чувствовал себя дураком.

Женщина заметила перемену в нем и взглянула даже не осуждающе, а как-то бессильно. Она точно не была сумасшедшей, но вот убедить весь остальной мир она в этом не сможет. Лидия так четко представляла, как все будет, продолжи напирать на своем, что просто не решилась.

Что, голубушка, ваш мертвый муж явился с войны десять лет спустя?

Да что вы говорите?

Пройдемте вот сюда, давайте ручки.

Да, эта рубашка вам должна так сильно жать.

А вот этот укольчик, он совсем не болезненный, как комарик укусит.

А теперь баиньки, моя дорогая.

Лидия подхватила корзину и молча пошла вниз. На Бартона она больше не взглянула. Где-то внизу послышался стук двери и тихие шаркающие шаги. Свидетельница побледнела еще сильнее.

— Мой муж вернулся. Во имя всего святого, мальчик, оставайся здесь, пока я не уйду.

— Мадам…

— Не спорьте, пожалуйста, только не спорьте. Иначе он убьет и вас, и меня. Прошу, дождитесь, пока я не уведу его в дом.

Бартон неохотно кивнул.

Женщина спустилась и поспешила на свой этаж. Пол слышал, как ее походка изменилась и подстроилась под ритм, отбиваемый ногами мужа.

Послышались звуки разговора. Что именно обсуждалось, было не разобрать. Пол вжался в балку и старался не издавать ни звука. Только новых проблем этой женщине создать не хватало.

Голоса стали чуть громче, мужчина явно был недоволен. То и дело он срывался и в неразборчивой речи инспектор мог расслышать: «Тупая шлюха».

Еще одна жертва домашнего тирана. К горлу у Бартона подобралась кислота из желудка. Все его нутро горело и требовало спуститься туда. Спуститься и как следует отработать на ублюдке приемы рукопашного боя, который инспектор знал весьма неплохо. Бить. Бить. Бить. Пока не ощутит кровавую юшку под пальцами.

Бить, пока не сможет забыть затравленный взгляд этой бедной безумной женщины.

Тональность диалога опять сменилась. Свидетельница смогла уговорить мужа, или того, кто его заменял, пройти в квартиру.

Хлопнула дверь.

Пол стоял в углу и горел от стыда, от злости, от ненависти к себе. Когда же он перестанет пропускать такие моменты?

Когда он, наконец, вмешается?

Брат уже давно бы работал по типу снизу ногами, кулаками и локтями. Он бы вмешался, а не разводил бы сопли. Захотелось напиться как следует. На сегодня дел не осталось, так что инспектор поспешил прочь. Он сделал всего два шаги из-за балки, как вдруг в чердачном проеме появилось лицо.

Бледно-серое землистое лицо было перекошено в злобной ухмылке, а пара мелких глаз были прищурены.

— Какой ты нетерпеливый, — прохрипел мужчина, и Пол узнал голос собеседника Лидии.

Он ухватился за край проема и ловким движением буквально втолкнул себя на чердак. Он встал в полный рост и показался инспектору каким-то неправильным. То ли скрюченная напряженная поза, то ли оскал делали его похожим больше на животное, чем на человека.

— Ну… и что эта шлюха сказала? — прохрипела эта пародия на нормального мужика и улыбнулась. — Или вы тут не разговаривали, а, красавчик?

— Отошел. — Бартон откинул полу плаща, показывая жетон.

— Или что? В браслеты меня засунешь?

Муж, или кто он там был для мадам Гессен, двигался тихо, едва заметно. И только привычный к дракам глаз инспектора уловил короткие шажки. Расстояние с каждой секундой все меньше, и вот-вот будет бросок.

Говорить что-то не было смысла.

Пол дернулся в сторону, уходя от прохода в ноги, вот только руки у мужчины оказались на удивление быстрыми. Не сумев повалить полицейского, нападавший быстро крутанулся и обратным махом руки ударил Пола по бедру.

Боль была адской.

Зубы Бартона сжались от боли, он взглянул на место удара и заметил глубокую рану.

— Никто никогда этого не ждет, — муж расхохотался и показал руку, в которой держал обратным хватом небольшой пехотный нож с весьма хищно наточенной пилкой. — Как думаешь, повезет тебе, ублюдок?

Улыбка в эту секунду сменилась холодным выражением, как у трупа.

Выпад и удар.

Пол втянул живот, и сталь прошла в считанных миллиметрах от кожи.

Второй удар.

Третий.

Бартон пятился, стараясь разорвать дистанцию, вот только противник такого шанса не давал.

Рука потянулась к наплечной кобуре. Хватит возиться. Человек явно под чем-то или такой же псих, как и его жена. Нож есть, раны есть, а значит будет самооборона. С него все смоется, как с гуся вода. Пуля в башку, и вся недолга.

Заметив пистолет в руке инспектора, мужчина стал еще веселее.

— Давай, рискни, малыш, я таких, как ты, на фронте пачками на тот свет отправлял. Думаешь, успеешь?

Резкий рывок в сторону от ножа спас Бартона. Он выстрелил не глядя. Пуля прошла в считанных миллиметрах от противника.

Пол рванул к тому месту, где еще парой минут назад укрывался. Балка заметно сократит ему обзор, но и обойти ее будет сложнее.

— Нападение на офицера полиции с оружием — арест до семи лет.

— Тогда уж лучше сесть за убийство.

Гессен стянул с веревки простынь и использовал ее на манер плаща тореадора. Хитро. Урод явно знал, что делал.

Взмах, и вот он чуть ближе второй.

Пол выстрелил второй раз и отскочил в сторону от удара ножом. Клинок застрял в дереве балки.

Шанс.

Бартон бросился вперед. Он ударил правым прямым в голову и должен был попасть. Вот только в последний момент противник повернул вниз и принял инспектора на плечо.

Ребра заныли от боли.

Муж ухватился за подбородок Пола и сделал образцовый бросок. Спина влетела в сухие доски перекрытий. Треснуло так громко, что, наверное, слышно было в соседнем доме.

— Ну что, урод, будешь знать, как ходить к замужним бабам.

Гессен озверел. Он ухватил Бартона за уши, приподнял голову и с силой зарядил лбом в нос.

В глазах потемнело.

Инспектор пропускал удары один за другим и уже почти отключился.

— Ничего. — Голос будущего убийцы теперь наполнился предвкушением. — Полковник и вами займется. Наш «Трибунал»…

Договорить он не смог.

Из последних сил Пол уперся ногами в живот и оттолкнул. И тут, впервые за все время драки, удача вспомнила про то, что существует некий офицер Бартон. Нога противника налетела на балку перекрытия, и он запнулся. Упал. Голова встретилась с деревом, и все разом прекратилось.

Перекошенное лицо мужчины так и застыло в непонимании. Пол осторожно поднялся. Лицо его было буквально заляпано собственной кровью и соплями. Красавцем его можно теперь назвать только ради шутки. На ватных ногах инспектор подошел к мертвецу.

Пульса нет.

И уже холодный.

Голова. Пол попытался поднять ее, но оказалось, что череп пробит здоровенным гвоздем, торчащим из дерева.

Вспомнив рассказ Лидии об ожившем муже, инспектор на всякий случай отодвинул ногой нож. Бред, конечно, но пусть лежит подальше от тела.

Теперь только осталось как-то узаконить труп. В принципе, нападение снимет все вопросы… Хотя… полковник Бренн первым делом спросит, какого черта он забыл в чужом районе.

Нужно что-то придумать, пока голова еще варит.

«Сигнал от осведомителя», — решил Бартон перед тем, как потерять сознание.

Глава 21

До этого дня Йона никогда не задумывался о шатком положении родственников. Он резонно полагал, что большинство проблем решит его имя и должность. Но вот впервые механизм дал осечку, и пострадали близкие. Врач говорил, что все обошлось и у Дианы обгорели только руки, но, черт подери, как же он себя винил.

После длинного и неприятного разговора с семьей Йона чувствовал себя буквально выжатым. Дядя покинул больницу недовольным, а Кристина так и смотрела на него волком. Младшую сестру Камаль не винил, на ее месте он вел бы себя не лучше.

Может, даже в сто раз хуже.

Примерно через полчаса после отъезда Топора появился Ян. Зять не сказал ему ни слова. Было видно, что он едва сдерживается, чтобы не устроить тут что-то совершенно безобразное.

Что же, он имел на эту злость полное право. Камаль дал ему карт бланш на все, даже на мордобой. Вся семья имела полное право злиться на него за такую подставу.

Покинул больницу Камаль в тяжелом расположении духа и с самым отвратительным настроением из всех возможных.

Уговаривать Ирму не ехать с ним на квартиру пришлось невероятно долго. Она просто не желала слушать его аргументов, и пришлось ставить ультиматум. Либо он едет один, либо не едет никто.

Так или иначе, но его взяла.

Фасад дома сейчас выглядел максимально непрезентабельно. Окно разбила брошенная бутылка, а отдельная дверь, которой так гордился хозяин дома, оказалась выбита пожарными. От жара стекла в рамах полопались, так что оконные проемы обзавелись следами копоти и гари.

Камаль смотрел на следы пожара и грустил.

Проходившие мимо соседи периодически останавливались и принимались выражать сочувствие. Вот только по рожам их видно, что все сказанное — просто воздух и набор звуков. Показывать свою слабость не хотелось.

Уболтать Галарте, чтобы та не ехала с ним на пепелище, стоило трудов, но зато она не видит этот кошмар. Как и то, с какой кислой рожей стоит инспектор на пороге своей выгоревшей квартиры. Сейчас с него можно было бы срисовывать образ для античной трагедии или слезливого фильма.

В одночасье весь его быт изменился. Немногочисленные вещи, которые он нажил за свои тридцать пять лет, теперь либо превратились в уголь, либо должны отправиться на свалку. Рабочих бумаг он хотя бы дома не хранил, а то еще пришлось бы перед начальством отчитываться за пропавшие документы.

С другой стороны, не тронь эти уроды семейство Ди, Камаль мог вполне сказать спасибо за такую вот встряску. Лишний комфорт превратил его в обычного обывателя. Он уже и забыл, как это — не иметь спокойного места для сна. И просыпаться от голода или холода.

Придется вспоминать давно забытые навыки выживания.

Офицер из отдела по борьбе с поджогами старался казаться профессионалом, обещал приложить все силы к поиску «таинственного» поджигателя. Выглядел он солидно, как и все южане: среднего роста, крепко сложенный и с характерным говором южных провинций. Звали его Ли Дерин и находился он в должности инспектора.

Он встретил Йону на месте и сразу перешел к разговору по делу. Никаких слов сочувствия не сказал, да и были бы они уместны? Скорее всего, нет.

С самого начала разговора Ли не пытался вызвать симпатию, не обещал многого и не обнадеживал. Так обычно ведут себя профессионалы — не врут другим профессионалам.

Йона служил в имперском сыске не в самой последней должности и знал статистику если не как свои пять пальцев, то уж точно достаточно хорошо, чтобы не поверить сказкам про «лучших полицейских города», которые сбивают ноги в кровь, только бы найти негодяя.

В отделе поджогов, как и везде, все решало время. Если не смогли взять по горячим следам, то, скорее всего, дело закончится ничем. Его спишут в архив по истечении срока давности, сунут в самый темный угол самого дальнего зала, и даже самый упорный архивариус не сможет его отыскать с первого раза.

— Идеи есть, кто мог бы это сделать? — спросил следователь по поджогам и приготовился писать в блокнот список из имен.

— Половина олдтаунских, что чалится на зоне. Банда «Черная рука», у них я в списках на устранение под шестым номером. Потом, банда «Дети Хуринга», предыдущий глава обещал меня зарезать, выпустить мне кишки и скормить своим собакам.

— Смело.

— Потому он и бывший глава, — с усмешкой подтвердил Камаль. — Уехал на четыре года на «ледник» подумать о своем поведении. Дальше банда «Три угла», у этих с моим дядей напряженные отношения. Мне продолжать?

— Не надо, я понял. Вы смелый человек, господин старший инспектор.

«Страшный, но эффективный», — подумал про себя инспектор, но вместо этого произнес:

— Ага, и раньше этого факта хватало, чтобы вот такого подарка мне в окно не прилетало.

— Вам кто-то угрожал? Письма, может быть?

Буквально парой дней ранее Йона задавал тот же вопрос Ирме, и тогда он не показался таким уж издевательским. Сейчас же инспектору понадобилось самообладание, чтобы не засмеяться.

«Дерин, ты что, из леса вылез»? — хотел спросить инспектор, но вместо этого спокойно произнес:

— Мартин Дуарте IV мне со страниц газет обещал проблемы. Это считается за угрозы?

Ли собирался уже начать писать, но, заслышав имя предполагаемого преступника, остановился и строго взглянул на Камаля. Взгляд его как бы говорил: «Ты зачем все сейчас усложняешь, а?»

Судя по всему, Ли не собирается ставить крест на своей карьере так скоро, так что писать это он не стал.

Поступок был, конечно, чистым ребячеством, но Йона не мог себе в этом отказать. А то стоит этот франт со значком и спрашивает, кто мог иметь на него зуб? А типа ты не знаешь, кого полощет пресса уже несколько недель подряд? Или ты не в курсе, что в Олдтауне полицейский — потенциальный смертник?

Кто хочет его убить? Да кто угодно, попытки случались раз в год или два. Вот только ни у одной сволочи, правда, даже близко не получилось. Репутация отморозка, военная выучка и мстительный характер как-никак создали ему ореол смертельно опасной добычи.

Одна половина Зверинца с величайшей радостью пустила бы ему кровь, не ссысь она от страха. Та же половина, что могла с инспектора спросить за неправильную, по уличным меркам, жизнь, этого не делала из-за наличия мозгов в черепных коробках.

И Камаль, и Дерин знали, кому хватит смелости отчудить что-то подобное, наплевав на элементарные понятия о чести.

— Я зайду? — спросил инспектор без особой надежды в голосе. — Вещи забрать, если что в огне уцелело.

— Иди, если что крупное пропало… — начал Дерин, но, встретив холодный взгляд инспектора, смущенно произнес: — Прости, дружище, привычка.

Ни черта он не будет делать. Ни чер-та!

Оба это знают, так что Камаль только махнул рукой и поспешил в квартиру, в которой жил до вчерашнего вечера. Он осторожно вошел в закопченный коридор. Пальцы сами собой легли на стену. Инспектор провел рукой, и они покрылись тонким и ровным слоем мокрой сажи.

Пахло в коридоре, как от пепельницы, залитой не самой чистой водой. Судя по рассказам соседей, пожарная команда прибыла быстро, вот только так же быстро потушить не получилось. То ли горело что-то особенно крутое, то ли им заплатили… Хотя это уже попахивает бредом и манией преследования. Дуарте, конечно, богатый клан, но всех купить нет денег даже у них.

С потолка и стен капала грязная черная вода. Йона быстро пробежал в комнату и осмотрелся.

М-да…

Если квартирка не застрахована, то владельцу можно только посочувствовать. Такой удар многие не переживают. Судя по всему, ремонт встанет в такую круглую сумму, что проще будет забыть и продать с огромным дисконтом эту маленькую невезучую квартиру. От кровати остался только деревянный каркас, который сгорел не до конца, да пружины матраса. Один из книжных шкафов превратился в груду обгоревших досок, забитый белой золой.

Удивительно, но тот шкаф, в котором лежала подарочная трость от Ирмы, не пострадал так сильно. Тубус сильно обгорел, так что на коже появились основательные подпалины, но, судя по звуку, содержимое осталось целым. Йона осторожно выдернул крышку.

Чудеса да и только.

Что же… остального и не жалко.

В кабинете было душно и накурено. Мари лежала лицом на груде папок с бумагами и сопела. Услышав близкие шаги, она встрепенулась и сонными глазами осмотрелась. Йона взглянул весьма сочувственно. Судя по вдавленным следам на щеке, спала она тут века четыре. Белки глаз у девушки покрылись мелкой сосудистой сеточкой от недосыпа и перенапряжения.

— Хреново выглядишь, — сказал Камаль, усаживаясь на свое место. — Проблемное дело?

— Есть немного, хотя до твоих проблем мне далеко.

— Забудь. Лучше расскажи, что знаешь.

Мари тяжело вздохнула.

— В понедельник все началось. В «Половинке» какая-то хрень произошла, которая мне мозги сломала.

— Давай подробнее.

— А подробностей нет. Соседи сказали, что слышали крики и борьбу, парни с восьмого участка прибыли и дернули меня, а там натуральные картины Йеронима Барста.

— В смысле?

— Предположительно четыре полностью мертвых человека, только они будто изнутри взорвались. Ни одного фрагмента кости даже нет, только кровавый кисель на стенах да обрубок пальца.

На этих словах Йона напрягся. Обрубок пальца? Весьма похожи почерк.

— И?

— Ну, я узнала кольцо. Видала такие у ребят в семинарии. «Опаленный дуб».

— Черт…

Эту маленькую безделушку видел каждый медиатор, стоящий на учете у Службы Церковного Дознания и Посмертия. Как-никак их герб. Камаль тихо выругался. Второе совпадение — это уже не к добру. Ощущение подкрадывающейся катастрофы взяло инспектора за горло.

— Умоляю, — начал Йона тихо, — не говори, что там есть еще след военных.

— Есть обрывки мундира… Что, есть пересечения?

— Три из трех.

Йона прикрыл глаза и мысленно сосчитал до пяти. Как же ему не хотелось, чтобы еще и Марианна оказалась впутанной в это дело, но, похоже, судьба такого шанса ему не оставила. Осталось только решить, как много ей можно рассказать. Только про Тэммов, или про Кузнечика тоже?

— Ты новости читала? — начал старший инспектор осторожно прощупывать почву.

— Ну.

— Про «Трибунал» видала статьи?

В ответ Мари только взглянула на него таким взглядом, словно вопрос был, читала ли она Святое Писание.

Все газеты и радиостанции последние два дня только про этих парней и писали. В основном их называли линчевателями и террористами, хотя находились отдельные умники, которые уже причислили этих ребят к пантеону народных святых, восстанавливающих справедливость.

Письма, разосланные в газеты, выполнили роль мешка дрожжей, который закинули в выгребную яму.

Дошло даже до того, что в парламенте чуть не произошла массовая драка, когда спикер от консерваторов обвинил «прогрессистов» в том, что это они стоят за террором. В ответ его обозвали шавкой, швалью, дешевкой и проплаченным провокатором.

Не слышать о самой горячей новости было нельзя, так что Мари кивнула.

— Их главный прислал Галарте обрубок пальца Дуарте и покаянное письмо, — пояснил Камаль. — Там такой лютый бред и мессианство, что все психиатры города должны за ним охоту начать. Образцовый пациент.

— Думаешь, что мы с тобой одного психа ловим? — Мари нервно сглотнула. За все время в полиции она еще ни разу не занималась поиском маньяка.

— Одну кучу психов, — поправил инспектор и закурил. — Сама же сказала, что четыре трупа, а значит эта херня заразна. Да еще…

— Что?

— Один не очень надежный источник мне говорил, что «Близнецы» с этим психом были связаны.

При упоминании «Близнецов» Мари рефлекторно вздрогнула.

Внизу живота что-то больно дернулось, словно она все еще лежит с пробитым брюхом и истекает кровью. Абсолютная память разом вернула девушку в тот день, когда ее достала случайная пуля. Она помнила все в мельчайших подробностях, хотя старалась забыть вместе со смертью Оберина. Ангар, пыль, запах пороха и ее крови — все было так реально. Только усилием воли девушка смогла подавить нахлынувшие воспоминания. Еще не хватало начать биться в истерике при каждом упоминании братьев Тэмм.

Братья Тэмм, они же «Близнецы», они же «Тени» — ветераны, которые принялись грабить банки. А еще они — первое серьезное дело д'Алтон, которое чуть не стало последним. Лежа в больничной палате, Мари еще поражалась тому, как быстро все забыли про ограбления — буквально пара недель, и никто даже не вспоминал про то, что в городе была чуть ли не война.

Тогда дело словно спустили на тормозах. Не последовало ни громких расследований, ни громогласных заявлений. Словно не близнецы терроризировали город три месяца.

Власти бросили обществу кость в виде повышенной за это дело д'Алтон, и оно смирилось. А вот теперь… теперь, похоже, таким вот замалчиванием не решишь проблему. Если, конечно, ее вообще удастся решить.

— Уверен, что они связаны?

— Конечно нет. Только в том деле полно белых пятен. Сколько мы ни бились, а следов денег так и не нашли. Зачем-то у них был полный грузовик стволов.

— Думаешь, они грабили банки, чтобы финансировать этот «Трибунал».

— Это было бы логично. — Камаль сбил пепел в пепельницу и очень тихо произнес: — Слишком много денег, которые нигде не всплыли, а должны были.

Мари молчала несколько минут, обдумывая складывающуюся картину. В их размышлениях был смысл, вот только ворошить это дело никто не даст. Радд уж точно.

— Что будем делать? Полковник опергруппу на таких основаниях создать не даст.

— Так и не надо. Ты да я, да Нел.

— Еще парни из «восьмерки».

— Ты что, их тоже в это впутала?

— Не я, а Варломо.

— Черт… кто от восьмого участка?

— Бартон.

Фамилия показалась знакомой, а потом Камаль вспомнил, что в восьмом участке должен был служить такой офицер.

— Ну, этот хотя бы не болтает. Ладно, ты его втравила в это, ты с ним и контачь теперь. И еще, Мари…

Инспектор строго взглянул на подчиненную и подругу.

— Что?

— Теперь носим с собой стволы. Считай, что мы на осадном положении. Братья Тэмм втроем раком город поставили, представляешь, чем грозит повторение?

— Бунтом.

— И это в лучшем случае, — подтвердил Камаль и затушил сигарету.

Инспектор встал и подошел к окну. Где-то вдали над восточной частью города собирались тяжелые грозовые тучи.

Йона молчал и смотрел на то, как небо постепенно темнеет, и казалось, что это предвестник тяжелых времен. Он осторожно взглянул на Марианну, стараясь подметить хоть что-то странное в ее поведении.

Не заметила ли она в его рассказе недосказанности? Она умная и ни черта не забывает, так что нужно будет еще с помощником провести беседу, чтобы он не трепался лишний раз про то, что Варломо им рассказал.

Он, конечно, ведет себя как сволочь, не доверяя ей всего, вот только еще большей сволочью он будет, если расскажет, кого они на самом деле собрались ловить.

— Мари, — позвал он девушку.

— А?

— Дай мне ключ от сейфа.

Вместо ответа д'Алтон вытащила из стола связку ключей и протянул ему. Йона прошел до сейфа, быстро выкрутил комбинацию на кодовом замке, а затем повернул ключ пару раз. Револьвер лежал все там же — вычищен и разряжен. Инспектор быстро откинул барабан, прокрутил, проверяя плавность вращения. Затем набрал шесть патронов из уже полупустой пачки и быстро отправил их в барабан.

Инспектор сунул револьвер во внутренний карман своего пиджака и тяжело вздохнул. Чутье подсказывало ему, что проблемы на этом не собираются заканчиваться.

— И еще, ты Нелина не видела?

— Мне он не отчитывается, сам же знаешь. Вообще, я думала, что он все время с тобой.

— Если бы так, то у меня бы не было такого количества седых волос.

— Думаешь, он во что-то встрял?

— Последний раз, когда я его потерял, он меня хорошо так удивил.

Глава 22

Нелин прошел в арку и остановился перед охранником.

— Приветствую вас, мастер, — поклонился слуга.

— И я тебя, младшая кровь. — Нел говорил вежливо, но холодно.

— Эйяа вас ждет. Вы помните, куда идти?

— Конечно, благодарю.

Д'эви коротко обозначил поклон и прошел в знакомую дверь. С прошлого визита внутри практически ничего не изменилось, словно время в этом доме остановилось. Эйяа встретила его коридоре и поклонилась.

— Здравствуй, Вестница.

— Приветствую тебя в моем временном доме, брат из Народа Белого Ветра. — Было в голосе этой почтенной женщины что-то такое, что даже черствое сердце такого циника, как Нел, колыхнулось. Может быть, то, что она помнила Народ Белого Ветра. Не последнее племя, не мелкую деревеньку и не последнего из них.

Эйяа помнила именно народ. Десятки городов. Тысячи глупых и слишком гордых д'эви, которые истребили сами себя и которых больше нет. Нелин чувствовал то почтение в голосе старшей, которое нельзя подделать, ведь, говоря с ним, она говорила с ними всеми.

— Мне передали, что я нужен здесь.

Старшая кивнула.

— Мне нужно тебе кое-что передать и объяснить, пойдем.

Женщина откинула занавес, закрывавший проход в другие комнаты, и жестом велела идти вперед. За занавесом оказалась небольшая комната с расставленными чайными приборами. Нелин собирался сесть на место гостя, однако Эйяа покачала головой.

— Не сюда. — Она указала на место во главе стола. — Вот отныне твое место.

— Не понимаю. — Нелин хоть и подчинился, но голос его выражал высшую степень смущения.

— И не нужно. — Эйяа села на место почетного гостя и взглянула как-то по-доброму, как смотрит очень старая женщина на сущее дитя. — Такова воля Госпожи.

— Она…

— Она покинула этот город, теперь его покидаю и я. Моя судьба идти за ней в вечности и никогда не оставлять ее одну. Ну а твоя судьба теперь здесь. Тут плохое место, этот город убивает все вокруг себя, высасывает силы, корежит души. Даже дети ночи не могут здесь сохранить себя прежними. Ни я, ни Госпожа не можем здесь находиться долго. Это место сломает даже нас.

На этих словах Эйяа замолчала, давая Нелину как следует все обдумать.

— Что Госпожа хочет от меня? — произнес Нел, и голос его предательски дрогнул.

— Быть рядом и быть хорошим отцом. Ты умеешь это делать, я знаю.

— Это ошибка…

— Госпожа не ошибается ни в ком.

— Но я… я недостоин.

— Достоин! — В голосе вестницы прозвучала такая неколебимая уверенность, что д'эви вздрогнул. — Когда в твой дом пришли солдаты, ты первый и единственный дал им отпор. Ты принял мученическую смерть, но не сдался. Ты тот, кто нужен, мальчик.

— Но что я должен делать?

— Беречь их.

— Их?

— Местных д'эви. Здесь слабая кровь — жидкая, как вода. Но это — наша кровь. И нам ее беречь.

Нелин виновато опустил глаза. Это все он считал незаслуженным. Старшая улыбнулась своей самой доброй улыбкой, а затем взяла чайник и принялась наполнять кружки чаем.

— А теперь я просто налью тебе чая, и мы последний раз поговорим.

Глава 23

Привыкать к новому коллективу для Кузнечика было не впервой. Теперь он точно знал, что делать не нужно, — сидеть и ныть. Нытиков не любят нигде, особенно среди профессионалов. А потому сейчас он больше молчал и ни с кем не спорил.

Энди по прозвищу Гангрена быстро взял над ним шефство и представил остальным.

Помимо них двоих и капитана, в группе захвата состояли еще около десяти-двенадцати человек. Сколько именно, Кузнечик так и не понял. Гангрена постоянно путался, то вспоминал кого-то, кто оказывался давно в могиле, то списывал живых. В общем, до последнего времени в группе было от десяти человек, но после того как какой-то хмырь вынес в одну калитку четверых ребят, у них был недобор.

Имен Кузнечик старался не запоминать. Все равно он тут почти случайный гость. Руководство есть, старший над ним тоже, так что осталось самое главное и сложное — не налажать в работе.

— От тебя ничего особенного не требуется, — повторил Гангрена, — просто стоишь и прикрываешь наш отход. Зверств не надо, просто чтобы никто не решился поиграть в героя. Сам тоже не геройствуй.

— Угу, — согласился Кузнечик. — Транспорт наш? Кто страхует группу?

— Не нуди, все нормально будет. Полковник нам всего не рассказывает, чтобы в случае чего мы не вскрыли остальных. Конспирация, сам понимать должен.

Он и понимал.

Просто слишком уж общими были инструкции от руководства, а это злило. Возникло ощущение, что их всех используют втемную. На войне было по-другому. Сержант четко рассказывал, где, что и как. Хотя… может и зря.

Его новый напарник оказался вообще приятным парнем, хоть и болтливым. Единственным временем, когда тот замолкал, был перерыв на обед, и то не всегда. Не в сон, потому как во сне он тоже отлично разговаривал. Энди оказался словоохотлив до ужаса.

Он с радостью рассказывал истории из жизни, травил байки, пересказывал анекдоты на манер реальных историй и всякий раз получал от этого больше удовольствия, чем остальные. В итоге у них с Кузнечиком вышел своеобразный симбиоз — наставничество в обмен на свежие уши.

Вот только даже железо не выдерживает капель воды, если те падают одна за другой. Уже к вечеру первого дня от не замолкавшего товарища хотелось бежать без оглядки мили четыре. Ну или пока он гарантированно не отстанет.

Второй вещью, которая могла остановить поток его болтовни, кроме набивания брюха, были рассказы Кузнечика про службу в третьей отдельной ДРГ. Вот тут уже он выступал в роли слушателя. Наверное, именно с такими лицами первые прихожане внимали мудрости апостолов.

«Что… Царство божие? А точно будет? Вот прямо такое, как говорите?»

Восхищенное лицо, щенячий взгляд и затаенное дыхание появлялось у Энди всякий раз, когда разговор заходил о последнем месте службы Кузнечика. Где-то в процессе общения стало ясно, что Энди давний и весьма ярый фанат их взвода.

С чего вдруг, он сам рассказал немного позже. История оказалась до банального проста: на третьем году войны они спасли Энди жизнь.

Выяснилось это за завтраком, когда Гангрена решил пояснить новичку, какого черта он так часто того достает всякими идиотскими расспросами. Все ветераны, сидевшие за столами и уминавшие кашу, настолько выразительно закатили глаза, что Кузнечик быстро понял — он будет единственным искренним слушателем.

Обижать нового знакомого не хотелось, да и интерес перевесил неудобство, так что он принялся внимать.

— Мы тогда только с пацанами ушли на фронт, никто ничего не знает, я своего взводного даже не видел. Зеленый, капец. Сам понимаешь.

— А то, — согласился Кузнечик. Он и сам был таким вот дурачком практически до самого конца.

— И ты прикинь, стоим на перегрузке. С теплухи на теплуху прыгнуть надо, а тут налет.

На этих словах Гангрена рукой показал самолет, лавирующий между препятствиями. Для непонятливых даже звук изобразил. В ответ же послышалось только много раз слышанное молчание и чавканье.

— Суки идут высоко, чтобы наши пулеметы не покосили, да сверху по нам бомбами работают. Бабах!

Взрывы изображать у Энди получалось лучше, чем звук мотора.

— Ну, а ты прикинь, как мы с пацанами обосрались, буквально три дня как с учебки — только поняли, куда пуля полетит, а тут сразу такое. Мы сначала ломанулись в здание, а там толкотня. Таких же дураков вокруг, как говна за баней. Короче, только мы собрались туда, а меня хмырь такой цепляет за руку да на себя. «Пошел за мной, тудыть твою…» — говорит, да как зарядил матом, что я аж завис.

Кузнечик замер в ожидании развязки, даже ложку держал в руке, только бы не выказать неуважение к рассказчику.

— Мы с парнями за ним, и только на десяток метров отошли, а эти суки крылатые прям на тот дом, куда мы шли, бомбу положили. Три десятка пацанов легло разом. Во-от. Я только потом узнал, когда статью в газете прочитал, что там ваши были, ну и сложил два и два.

— Как звали парня?

— Откуда ж мне знать. Заросший такой, вечно с цыгаркой, да водкой от него несло, прям как от бати моего.

— На Хесса похож.

— О, — Гангрена сделал стойку, как охотничья собака, — знал мужика?

— Только рассказы застал. Его в «мясорубке» накрыло снарядом. Чуть ли не сразу убило.

— Путаешь. — Гангрена наморщил лоб, в уме он сопоставлял даты. Поняв, что не ошибся, он продолжил: — Ваши тогда еще простым взводом были, это после «мясорубки» генштаб декрет выдал о формировании отдельных групп. Я тогда сам рвался туда, да капитан сказал, что голову мне оторвет, раз она мне не нужна.

— Ну, может, — ложка с кашей отправилась в рот, и Кузнечик, жуя, пояснил: — я уж не помню. Да и парня не знал. Про него слышал только.

Нел иногда вспоминал кого-то. Сержант тогда только мрачнел, да матом его крыл. «Ушастый, я тебе уже говорил, что тебя ненавижу?» — вспомнил Кузнечик, и на душе у него заскребли кошки.

Интересно, а о нем Йона и Нелин вспоминают?

Ну хоть иногда… В конце концов, он им подарил несколько отличных историй для компании. Как он едва не утонул в проруби, как он на Новый год перебрал и едва не выблевал все кишки.

Ну или нет, если вспоминать, как все закончилось.

Здесь ему налажать нельзя. Просто нельзя. И точка.

Шрам на шее предательски заныл. Давненько он не ощущал эту боль. Пальцы сами собой коснулись рубца.

Ровная тонкая линия ощущалась под пальцами, как что-то инородное, словно этого шрама не должно быть вовсе. Вот только Кузнечик помнил, как его получил.

Как там говорил Хорист: «Тебя все забыли, и ты забудь!» Легче сказать, чем сделать. Всех забыть: маму, отца, брата, сестренку… Поочередно их лица вставали перед глазами, и только силой Кузнечик заставил себя сдержаться.

— Эй, — голос Энди стал слегка настороженным, — ты как, братан?

— Да нормально, просто залип в мысли.

— Ладно, — Гангрена чуть отстранился, но затем добавил все таким же участливым тоном: — смотри, если есть какая хрень на душе, ты не держи. Мало ли что.

— Что? — машинально спросил солдат и тут же получил лекцию.

— Да всякое бывает, далеко не все находят в себе силы начать делать то, что и мы. Я минимум трех парней знал, которые не выдержали.

Перебивать не было сил, так что Кузнечик просто слушал.

— Кто-то цепляется за старую жизнь, а кто-то просто не выносит нового времени. Сам понимаешь.

— Ага.

— Полковник никого не заставляет. Ну да, ты и сам знаешь. Только как ты в нормальную жизнь встроишься? После всего…

Слово «нормальную» Энди чуть ли не выплюнул. И было в этом столько болезненного, что разговор сам собой стих.

Они молча посмотрели друг на друга. Не друзья, но понимающие друг друга люди.

— Ты поэтому смотри у меня! — Гангрена погрозил кулаком. — Решишься мозги вышибить, я все пойму, но только ты сам. Меня в это не впутывай.

— Я не собирался.

— Ага, — в голосе старшего товарища впервые появилась злоба, — но сначала дело.

После этого три дня Гангрена разговаривал с Кузнечиком только по делу: пояснял детали плана во всех подробностях, так что под конец того просто тошнило от избытка информации.

Дошло даже до того, что Гараев лично отчитал старшего за излишнее рвение. Были ли побои, Кузнечик не знал, но сразу после этого разговора Гангрена вернулся в изначальное нейтральное состояние.

Капитан же, напротив, проникся к новичку чем-то вроде уважения или типа того. Гараев ждал, что с этими двумя будут проблемы. Только вот ожидал он их раньше и в куда большем масштабе. Что ж, похоже, терпению новичка научили, раз он ни разу не съездил этому балаболу по уху… Оставалось только надеяться, что и в деле он не подведет.

Дуарте он, конечно, брал. Вот только тогда на их стороне был эффект неожиданности и наглость. Плюс там вообще были гражданские.

Сейчас же нужно будет напрячься.

Министра точно охраняют не дети с игрушечными пистолетами. Черт. Будь у него полная группа, и можно было бы не опасаться. Вот только этот урод Гессен прокололся с конспирацией, заявился к собственной вдове. Та, естественно, проболталась, и Полковник приказал решать вопрос.

«Все из-за этого мудака…» — прошипел капитан и затушил сигарету о собственную ладонь. Боли, как и прежде, не было, а это значит, что он все еще спит.

Вот только когда проснется?

Когда этот странный сон уже закончится?

Надоело каждое утро просыпаться в этом постоянном кошмаре. Все его бесило: мерзкая на вкус вода, еда со вкусом пепла, приглушенные краски и запахи.

Хочется к семье, девочкам, которые его ждут. Гараев последний раз взглянул на ангар, в котором они укрывались, сплюнул и полез в кунг грузовика.

Машина рыкнула мотором и тронулась с места. Качало нехило, но капитан стоял ровно.

— Ну что, кретины, никто не хочет сегодня подохнуть? — гаркнул капитан громко.

— Не-е-е-ет, — отозвались бойцы разом.

— Смотрите мне, уроды. Кто подставиться под пулю, тот лично мне не друг больше. Энди!

— Один раз-то всего было.

— Тебя эта хрень не касается. Смело суй башку под ствол.

— Не, капитан, — послышалось из другого конца машины, — его только гранатой возьмешь.

Все разом заржали. Когда все отсмеялись, капитан взглянул строго и теперь уже серьезно повторил:

— Работаем по плану и не подставляется, ребятки. Всех касается! Поняли? Новенький?

— Так точно! — гаркнул в ответ Кузнечик.

В ответ Гараев только выразительно глянул на него.

— Не дай себя подстрелить, парень.

Капитан поставил бойцов отлично. Ребят было не отличить от местного контингента, а это главное. В историю про «никакого отпора» и уж тем более «тупых гражданских», которые разбегутся при первых же выстрелах, рядовой не верил.

Спорить, правда, не стал.

Планирование, в конце концов, это не его задача. Его задача — прикрывать отход.

Грузовик выкинул все действующие лица в разных точках, так, чтобы никто из случайных свидетелей не смог увязать их вместе.

Место Кузнечику досталось возле Центрального универмага. По плану он должен прикинуться бомжом.

Плащ пригодился и в этот раз. Кузнечик отыскал неприметное место возле входа, сел прямо на асфальт и принялся изображать нищего. Рядом для верности образа поставил оловянную кружку и табличку.

«Помогите ветерану, и господь поможет вам», — вывел он как можно корявее на куске картона.

Пистолеты-пулемет сунул под плащ, так, чтобы одним движением можно было выхватить оружие, но при этом лямка оставалась не видна.

Место было хорошее, с парадного входа открывается отличный обзор на перекресток, по которому поедет кортеж.

Он должен был проехать с минуты на минуту. Часы отщелкнули три минуты девятого. Наблюдение говорило, что именно во столько машина появляется на месте.

Кузнечик внутренне подобрался. На перекрестке должны сработать хорошо, парни там крепкие. Плюс… за регулировщика выступает Гараев.

Ну… Кому-то точно не повезет. Гангрена много рассказывал про их службу и всякий раз добавлял, что Гараев — натуральный мясник, когда надо.

Головная машина уже показалась. Высокая черная «Империя» держалась в потоке в среднем ряду.

За ней появилась вторая, практически идентичный близнец, только номера другие. Во второй и должна ехать цель.

Кузнечик смотрел на дорогу, готовясь стрелять по всем, кому жизнь будет недорога, как вдруг замер. Округу огласил рокот мотора, и к перекрестку вместе с кортежем подъехала девушка на мотоцикле.

Мари подъехала к перекрестку на Эштон Лейн и встала на перекрестке. Мама все-таки смогла допечь ее просьбами хоть изредка появляться у них.

Впереди стоял регулировщик. Странно, но Мари ощутила, что начинается какая-то хрень. Что-то определенно было не так, вот только что?

Она еще раз осмотрелась.

Регулировщик есть. Только где машина? Не пешком же он примчался с другого конца проспекта.

Рука сама собой легла на ручку газа.

Сделать что-то еще она просто не успела, потому как внезапно раздался выстрел.

Глава 24

Капитан свистнул и поднял руку, останавливая поток.

Свисток был командой на старт операции. Его не услышит только глухой, но лишь свои поймут, что он означает. Время пошло! Операция «Обман» началась. Как и предполагалось, никто из окружающих даже бровью не повел.

За спиной у Гараева была весьма типичная картина для этого перекрестка в это время дня: две машины столкнулись на повороте и перегородили весь перекресток. Бартлби и Торбин старательно изображали убитых горем владельцев машин. С усмешкой командир отмечал, что в ребятах погиб талант лицедеев. Оба настолько хорошо вжились в роли, что едва не случилась драка.

Кортеж встал аккуратно на том, месте где и ожидалось. «Регулировщик» пристально взглянул на водителя головной машины. Судя по виду, это были обычные ребята, кто-то, может быть, воевал. Вот только так получилось, что теперь они на другой стороне.

«Не повезло вам, ребята, — мелькнуло у него в голове. — Без обид».

Захват шел точно по графику. На все про все у них от силы минут пять, иначе вырваться не получится. А значит, Блум должен приступить ко своему отыгрышу с минуты на минуту.

Сначала парни хотели тянуть спички, чтобы решить, кто будет ряженым, но каждый раз дело шло к поножовщине.

В итоге Гараев был вынужден сам распределить роли. Блум повозмущался, едва не выбил дверь, когда уходил, но сильно спорить с прямым приказом командира не стал. Только потребовал себе право выбрать «маскировочный костюм» самому и без свидетелей.

Низкий и худой солдат был единственным, кто хоть отдаленно походил на женщину. Так что сейчас он ее и отыгрывал. Не будь это все сном, Гараев сказал бы, что видит самую странную картину в жизни — солдат, разодетый в похабно выглядящую бабу, толкает перед собой коляску с сюрпризом.

Капитан взглянул на дорогу.

Случайных людей мало, ни детей, ни женщин. Можно считать, что повезло. Брать на душу еще и случайных свидетелей не хотелось. Группа и так сегодня заберет немного живых в страну вечной охоты.

Хотя вон тот мотоциклист, подкативший в последний момент, либо женщина, либо до ужаса фигуристый мужик.

Оставалось надеяться, что этой дуре хватит мозгов укрыться где-то. Ну… или как повезет.

Блум между тем поравнялся с капитаном и изобразил, что на секунду запнулся. Боец потянулся вперед, словно проверяя ребенка. Водитель первым что-то понял. То ли заметил, что мамаша щеголяет утренней щетиной, то ли его напрягло то, как сержант потянулся к коляске.

Пистолет-пулемет «Сеннер Т-12» в войсках прозвали «швейной машинкой». Виной тому был ритм, который тот отбивал в режиме автоматической стрельбы.

Тра-та-та-та-та.

И хотя патрон мелковат, но при хорошо набитой руке эта малявка превращалась в настоящий кошмар для пехоты противника. По слухам, где-то под Галенгеном один отчаянный паренек вот с такой машинкой смог сдержать целый гуттский взвод в одиночку. Так что тут вопрос не калибра, а кривизны рук.

Ну а руки у Джима хорошо набиты еще с войны. Это было немудрено — проходи с такой вот игрушкой четыре года, и станешь с ней чуть ли не единым целым. Количество всегда переходит в качество.

Вот в ком капитану можно было не сомневаться, так это в сержанте Джеймсе Блуме — не подведет, всех уродов положит.

Отличный боевой офицер — именно так сказал бы Гараев, если бы кто-то удосужился о нем спросить. В принципе, капитан был готов сказать это про любого своего подчиненного, и не сильно бы погрешил против правды. Но Блум шел бы в двух списках разом: отличных солдат и самых проблемных ребят во всей чертовой армии.

По количеству проблем Энди Вассерман не годился Бешеному Джиму, как его прозвали солдаты, даже в подметки.

Трижды представлен к награде за мужество, и все три раза ему было отказано за неуставное поведение. Для собственного развлечения, ну или просто из-за склочного характера, сержант Блум выбрал весьма интересный способ службы — нарываться на неприятности, а потом из них выпутываться.

Иногда в обратном порядке.

Всю войну он то и дело совершал какое-нибудь геройство, вроде выноса на себе тяжелораненого сослуживца или зачистки пулеметной точки. В процессе он каким-то чудом умудрялся не подохнуть. Об этом становилось известно в штабе, и в войска спускали на него представление к награде.

Дальше была пьянка, драка с какой-нибудь тыловой крысой, или другой «залет», и арест на трое суток. Когда остепенившийся немного Джим возвращался в строй, то узнавал про отзыв приказа. Злющий как черт, он совершал еще одно геройство, и все шло по новой.

Джим был как винтовка с очень чувствительным спуском.

Общаться с ним нужно тихо и осторожно, потому как одно неловкое движение, и можно оставить мозги на потолке. Единственное отличие было только в том, что винтовки иногда клинит, а Блум — штурмовик-профессионал. У него «смертники» надолго не задерживаются среди живых.

Вот и пассажиров машины он уже приговорил.

Целиться не было особенной нужды, он просто полоснул очередью по низу автомобиля и стеклам. Дешевая розовая коляска разлетелась лохмотьями. Гараев ловко подхватил оружие, которое ему кинул подчиненный. Упереть приклад в плечо, навести и стрелять.

Вторая очередь легла выше первой.

Тяжелое лобовое стекло расцвело белыми розочками входных отверстий.

— Начать захват! — гаркнул капитан, а буквально через секунду отскочил в сторону, уворачиваясь от ответного огня.

Похоже, что не пальцем деланные ребятки сидели. Ну отлично, хоть разомнутся. Джим отпрыгнул в противоположную сторону.

— Смотри-ка, Джей, — с усмешкой крикнул капитан, — у ребят есть зубы.

— А я уж думал…

Что именно Блум подумал, осталось неясным, потому как остальной отряд вступил в бой.

Вот уж «повезло». Это чертово проклятье Кенни, похоже, не собиралось снижать масштабов. Вот как пить дать Мари попадет завтра в общеимперские новости на первую полосу.

«Да какого ж черта я опять влипла? — мелькнула мысль в голове у девушки. — Сука! Съездила, навестила маму!» Она быстро соскочила со своей Зверюги и бросилась в сторону.

Только получить пулю, стоя на месте, еще не хватало. Несмотря на то, что писали в новостях, Стальная Роза совсем не из стали, а из обычного человеческого мяса, которое пули очень даже берут.

Тело действовало рефлекторно. Небольшой опыт перестрелок у Мари все же имелся, и именно он был сейчас за главного. Она быстро шмыгнула к стоящему на обочине автомобилю. Как показал случай с Кенни, двери машины еще как простреливаются, но это все же лучше, чем стоять у всех на виду. Пистолет сам собой прыгнул в ладонь.

Ее пока не видно, у нее есть шанс, вот только действовать надо быстро. К бандитам уже подтягиваются резервы. Мари услышала выстрелы минимум еще от двоих стрелков. Высовывать голову наугад не хотелось, слишком велика вероятность того, что мозги останутся на асфальте.

Решение пришло быстро.

Дрожащими пальцами она вцепилась в боковое зеркало машины и дернула на себя. Крепление оказалось надежным, пришлось дернуть несколько раз, прежде чем оно сломалось. Вандализм, конечно, но зато теперь можно прицелиться без лишнего риска.

Четверо человек, все рассредоточились, так что сразу двоих или троих не снять.

Профессионалы.

Первую машину они уже расстреляли. Стекла, кузов — все это превратилось в настоящее решето. Кто-то попытался бежать, но не успел — его скосила очередь. Убит или тяжело ранен, понять невозможно. С места девушки видны только широко раскинутые ноги.

В груди разлился ледяной холод. Только волей она смогла подавить подступающую панику. Мари выбрала того, кто, по ее мнению, был за главного. Оставалось самое сложное — высунуться из-за укрытия, задержать дыхание и нажать на спуск.

Кузнечик смотрел на то, как быстро все происходит, и не мог не порадоваться. Немногие свидетели забились по углам или смылись прочь от машин. Какой-то умник быстро вырулил на встречную полосу и рванул прочь. Отчаянный или тупой, раз не боится поймать рикошет.

Вторая машина в кортеже попыталась уйти, только это они тоже предусмотрели. Гангрена пальнул по колесам и радиатору. Охранник в машине пальнул в Энди несколько раз, только тот успел укрыться за машину.

Правильно.

Только бы никто не геройствовал. Кузнечик натурально молился, чтобы все были достаточно напуганы и не лезли на рожон. Внезапно что-то блеснуло. И грохнул новый выстрел.

Другой.

Боль обожгла шею, и капитан ее почувствовал.

Он.

Ее.

Почувствовал.

Силы в обеих ногах разом исчезли, и он повалился на колени. Сержант подлетел к нему и руками зажал рану.

— Капитан ранен! — Блум орал что было сил. — Быстрее работайте! Энди, твою мать! Новичок! Быстрее, суки. Где транспорт?

Кузнечик рванул через брошенные машины наперерез стрелку. «Только бы не она, — повторял он про себя, — только бы не… она».

Мари рванула в сторону, когда бандит, замаскированный под бездомного, бросился к ней, вот только не успела. Удар выбил из-под нее асфальт, и д'Алтон полетела лицом вниз. Приложилась подбородком о бордюр, да так, что искры посыпались из глаз. Сразу же прилетел удар в живот. Он был такой силы, что из девушки вышел весь ее несложный завтрак из кофе и сигареты.

Марианна крякнула.

Пистолет все еще оставался в руке, она пальнула на звук, не глядя. Крепкая рука ухватила ее за запястье, и пальцы разжались. Оружие упало на асфальт, и напавший коротким пинком отбросил его в сторону.

— Полиция… — Прохрипела Мари разбитыми губами и попыталась вывернуться из захвата.

Их глаза встретились.

Резкий прямой в голову она пропустила, затем второй.

— Пожалуйста, так и лежи. Не хочу тебя убивать.

— Я…

Третий удар.

— Мелкая, просто вырубись и лежи!

— Я…

— Да в кого ты такая упертая? Не вставай, а то завалю!

Кузнечик ухватил ее за волосы и с силой впечатал в крыло стоящей рядом машины.

— Заканчивай! — прозвучал голос Гангрены.

Кузнечик обернулся на звук. Эвакуационные машины уже летели к ним. Полковник, похоже, все предусмотрел. Водители были явно лучше, чем у министра угольной и стальной промышленности. Первое авто остановилось недалеко от Энди и их цели. Гангрена буквально зашвырнул туда министра, влез сам и помог залезть еще двум сослуживцам.

— Новичок, помогай.

Голос был незнакомым, но доносился он оттуда, где должен был лежать раненый Гараев. Кузнечик побежал туда.

Капитан был очень плох. Пуля вырвала ему кусок мяса из шеи, и теперь он истекал кровью. Рядовой быстро рванулся к подкатившей машине, распахнул дверь и помог занести туда капитана.

Гараев чувствовал, что с каждой секундой ему все тяжелее и тяжелее держаться.

— Кол, держись. — Голос Джима был каким-то необычным, словно того душили слезы. — Держись, твою мать! Полковник… поможет. Колин!

— На… нормально, брат… я… — он тяжело сглотнул и часто-часто задышал, — я щ-щ-ас проснусь. Я. Наконец. Про…

Йона вышел из машины и взглянул на стоящую вдалеке Мари. Видок у нее был таким, словно ее подняло на пару метров от земли, а затем с силой шваркнуло об асфальт.

Фельдшер как раз проверял ее состояние, когда они с помощником подъехали.

Журналисты уже постепенно подтягивались к месту перестрелки. Йона остановился в паре шагов от временного заграждения и кивнул одному из знакомых писак. Тот понял все правильно и поспешил к господину старшему инспектору.

— Добрый день, господин старший инспектор. — Мужчина весьма подобострастно кивнул.

— Салют Берни, насчет дня это ты поспешил. Вот те ребятки явно с тобой поспорят на счет доброго дня.

Йона кивнул в направлении расстрелянных автомобилей.

— Ваша правда.

— Передай своим, чтоб мою девочку не снимали.

— Ну…

— Это пока просьба. Ей и так досталось, так что давай ты не будешь спорить и согласишься. Идет?

Казалось, что он хотел поспорить, но, видимо, что-то в голосе и лице Камаля его разубедило.

— Как прикажете.

— Кивни!

Журналист неохотно кивнул.

— Конечно, никаких фото инспектора д'Алтон, я передам остальным. Можете на меня рассчитывать.

— Отлично. Полагаюсь на вашу гражданскую сознательность и то, что новая камера встанет дорого. Мы поняли друг друга?

— Конечно. Никаких фото инспектора д'Алтон.

— А те, которые уже сделали, не публиковать.

— Конечно-конечно. Я все передам.

Камаль собирался уже отойти, когда в спину ему прилетел вопрос:

— Йона, не под запись ответишь?

— Что?

— Это «Трибунал»?

— Как раз иду это выяснять.

— Понятно.

Камаль поднял ленту ограждения и прошел под ней. В ответ на строгие взгляды офицеров он только показал значок и коротко кивнул.

Тут была настоящая зона боевых действий. Такого он с самой войны не видел. Маленькими латунными гильзами было усеяно буквально все вокруг, словно в тире. Инспектор прошел мимо расстрелянных машин и натянул на руки перчатки.

Эксперты колдовали рядом с машиной, осматривали все вокруг. Тела убитых же лежали рядом на носилках, накрытые простынями.

Похоже, что с ними закончили и теперь ждали только его. М-да. Да уж, денек сегодня будет не самый легкий. Четыре трупа допросить это не самая простая задача даже для него.

Нелин появился практически неслышно и встал рядом.

— Похоже на наших ребят, а, сержант? — прошептал д'эви и критически осмотрел все вокруг.

— Вот сейчас это и выясним. Бери бумагу, будешь записывать.

Мари сидела на ступенях универмага и курила. Взгляд ее был каким-то усталым и пустым. Йона медленно приковылял и уселся рядом.

— Как ты, Куколка? — спросил он тихо и отправил в рот сигарету.

— Так же, как и выгляжу. — Голос д'Алтон казался замедленным, словно она очень тщательно подбирала слова.

Камаль взглянул на подчиненную. Лицо у девушки заплыло, а правый глаз был насыщенного красного цвета. После допроса четверых мертвецов сам он выглядел не лучше, но это к делу не относилось.

— Подбросить тебя до дома?

— Было бы неплохо. Врач сказал, что сотрясения нет, но за руль мне все равно лучше не садиться.

— Пошли.

Йона протянул Марианне руку и помог подняться. Девушка шла медленно, осматривая каждый метр. Возле четверых накрытых тел она остановилась и тяжело вздохнула.

— Ты с ними поговорил?

— Да. Глухо, ничего не знают. В машине расскажу.

— Ага…

Йона распахнул дверь и усадил девушку рядом. Нелин обернулся с водительского места и пристально взглянул на д'Алтон.

— Тебя домой? — спросил он тихо, и Мари кивнула.

Десяток фотовспышек проводили уезжающую машину. Чертово проклятье. Мари смотрела в окно и просто молчала. На языке вертелось столько вопросов, что ее буквально разрывало. Вот только силы нашлись только для короткого:

— Снимай меня с дела.

— Хорошо, — кивнул Йона и тем самым подтвердил ее догадку.

— Ах вы суки! — прорычала Марианна. — Даже вопроса не зададите? А? С чего вдруг, Куколка?

— Мари.

— Что «Мари»? Вы же оба знали, да?

Камаль собирался что-то соврать, но Нелин решил по-другому и коротко произнес:

— Да.

Кулак впечатался в дверь с грохотом.

— Останови.

— Не дури, — спокойно произнес Йона, но в ответ последовало тяжелое ненавидящие сопение.

— Останови машину или я выпрыгну на ходу.

Д'эви свернул на обочину. Йона быстро потянулся к ее двери и широко распахнул. После четырех допросов желания выслушивать истерику не было, так что он только строго взглянул на д'Алтон и сказал:

— На, вали, истеричка. Хочешь пройтись — иди, хочешь поговорить, поговорим. Только заканчивай орать!

Отповедь, похоже, возымела действие. Марианна захлопнула дверь и уже спокойным тоном спросила:

— Какого хера вы молчали? Так с друзьями не поступают.

— А как нам надо было это преподнести, а? Зайти и так, между делом, сказать: «Привет, Куколка, помнишь, у тебя был средний брат? Так вот он воскрес и убивает людей». А? Так?

Д'Алтон сидела и яростно сопела, глаза ее были полны слез. Хотелось вытащить обоих из машины и как следует отметелить ногами и руками.

— Мы сами от этой херни в шоке, малышка, — произнес Нел тихо. — Мы просто не знали, как тебе сказать.

— А все, теперь уже не надо. Яни мне все зубы пересчитал.

— Это не Яни, — отозвался Нел.

— Давай, расскажи человеку с абсолютной, сука, памятью, что она неправильно запомнила.

— Нет, д'Алтон, он прав. Варломо тебе даст кое-что почитать и все объяснит.

— Поехали. У меня и к нему есть куча вопросов.

Глава 25

Район Нордэнд во всех каталогах недвижимости шел вторым по дороговизне в Новигаре. И считался едва ли не лучшим способом похоронить баснословную сумму в премиальной и крайне переоцененной недвижимости в нескольких минутах от императорской резиденции.

Да, по качеству жизни он, конечно, уступал Хайгардену, но тут имелся один неоспоримый плюс — район расположился на острове. Нордэнд считался лучшим местом, чтобы встретить тихую спокойную старость, но только при условии, что у тебя завалялась где-то пара десятков миллионов в твердой валюте. Будь у Полковника возможность и лишние деньги, то, может быть, какой-нибудь дорогущий домишко и обзавелся бы новым хозяином.

В каком-то смысле Полковник понимал, почему Пулар спрятался от внешнего мира именно здесь. После «Позорного перемирия» едва ли не все ополчились на командующего войсками. И всем тогда было плевать на то, что некогда обожаемый командующий не сам решился на такое. Император снял с себя ответственность, переложив всю вину за срыв «маленькой победоносной войны» на штаб.

Конечно, именно они, по словам прессы, словно стервятники рвали еще живую армию, потрошили запасы. Это они выдаивали казну досуха, мухлевали с отчетами, обманывали проверки и оправдывали собственную алчность нуждами военного времени. Они. Нет, не прикормленные чиновники, не банкиры и промышленники из числа благородных семейств с многовековой историей.

Такое говорить могут только прогрессисты, а им, как и всем бунтовщикам и революционерам, место на виселице.

Во всем оказался виноват генштаб — так написали в прессе, а значит это точно правда. Пулар, командовавший штабом до самого конца, этой «правды» не выдержал. Компания по массовой травле была просто мастерски срежиссированным театром. Прикормленные журналисты принялись раскапывать всю грязь, которую только могли отыскать. Обвинения шли одно за другим: растраты, некомпетентность, трусость, кумовство.

Только содомили не было — хоть на том спасибо.

Продажные твари выворачивали все с ног на голову, притягивали факты, а кое-кто даже переходил на откровенные оскорбления. Дальше к делу подключилась и военная прокуратура. Суд, как и полагалось, проходил в закрытом от прессы формате, командующего оправдали по всем статьям, но это нисколько не помешало той в очередной раз смешать с грязью его имя.

Полковник читал подборку газетных статей, и с каждой минутой ему хотелось больше крови. Но не старого друга, а вот этих журналистов. Суммарно он потратил несколько дней, чтобы по газетным вырезкам представить жизнь Анри-Филиппа в те дни. И хотя читал он быстро, но слишком долго погружаться не мог — сначала просто начинало тошнить, а в конце подборки очень сильно хотелось что-то разнести.

За год акулы пера сломали человеку жизнь, так что из гордого и крепкого военного он превратился в настоящую развалину. Предпоследней в пакете лежала статья, сообщавшая, что генерал угодил в больницу со всеми признаками инсульта.

Особняк Ритте был подарен семейству потомственных военных короной лет сто назад, или около того. Это был небольшой аккуратный особняк в стиле позднего модерна. Полковник гостил тут всего два раза, так что теперь он не мог не поразиться тому, во что превратилось поместье друга.

Величественный особняк терялся среди зарослей запущенного сада. Повсюду царил образ какой-то заброшенной роскоши и былого великолепия, поглощенного самой природой. Некогда ухоженный сад превратился в диковатый зеленый лабиринт. А изгибы дорожек из разноцветной плитки оказались теперь почти полностью скрыты под ковром из высокой травы, пробивающейся сквозь швы. Кое-где виднелись фрагменты мозаичных узоров на плитках, намекая на былую роскошь, но не более…

Декоративный прудик у парадного входа почти полностью заплыл ряской и тиной, лишь кое-где поблескивала на солнце грязная дождевая вода. Каменные статуи вдоль берегов обросли мхом, словно развалины некогда великой цивилизации, поверженные временем и теперь добиваемые буйной растительностью.

Полковник прошел до дома и постучал в дверь. Вот только та открылась без каких-либо проблем.

Знак был нехорошим.

Не дожидаясь ответа, он вошел внутрь и осмотрелся. Вокруг все казалось мертвым и нежилым, словно во всем доме разом встало время. Внутри было сыро и темно, нигде не горел свет. Полковник прошел в гостиную, затем в обеденную. Весь первый этаж был пуст и тих. Пачка не вскрытых писем была приличной толщины.

Пол покрылся пылью так густо, что нежданный гость оставлял за собой следы обуви.

Анри-Филипп сидел на балконе второго этажа, и в неестественном изгибе его спины угадывался привет смерти. Полковник подошел к столику и взглянул на друга.

От бравого воина не осталось и тени. Худоба и поджарость превратились в старческую немощь, а некогда черные, как смоль, волосы теперь были полностью белыми. Похудевший и болезненный, Анри-Филипп надел свою военную форму, стараясь придать себе достойный вид. Вот только на вешалке и той мундир смотрелся бы торжественнее, чем на хозяине.

Медали и ордена, которыми он обычно украшался на торжественных мероприятиях, сейчас лежали отдельно в специальной коробке. Выглядело это так, словно мертвец отрекается от них.

Единственная награда, которую Полковник рассмотрел на мундире, был маленький серебряный значок, такие выдавали второму лучшему ученику на курсе в военной академии. Трудно было не узнать этот значок, особенно если с внутренней стороны пиджака у тебя приколот такой же.

Только золотой.

Картина была самой простой и банальной: генерал Анри-Филипп Пулар рассчитал и отпустил прислугу, сам оделся в парадную форму и поднялся на балкон. Там он сел на свое любимое место, махнул коньяка для храбрости, взглянул последний раз на сад, а после взял пистолет и вышиб себе мозги.

Дыра в виске размером с добрый дюйм, наградной пистолет лежал у ног. Судя по тому, как кровь на виске уже свернулась и почернела, сделал он это не меньше двух дней тому назад.

— Ну вот и поговорили, — произнес Полковник с горечью и сел на свободное место.

С балкона открывался великолепный вид на некогда прекрасный сад. Примерно так же они с Анри-Филиппом сидели последний раз, курили и пили такой же коньяк. Стакан он наполнил наполовину, отхлебнул немного и взялся за бумаги. На внешней стороне листка было только одно слово: «Генриху».

Буквы были неровными, и явно писались дрожащими руками, это угадывалось в слабом нажиме пера и кривых завитках. Собственное имя Полковник скорее угадал, чем прочитал. Похоже, слухи про инсульт у Пулара не врали. Губа сама собой дернулась, словно у волка. Полковник развернул письмо и принялся читать последние слова к себе.

'Привет, старый друг.

Раз ты это читаешь, то я в своих выводах не ошибся и это действительно ты. Как ты понимаешь, я не мог не узнать твой «почерк», потому как всегда восхищался твоим умением «переворачивать доску». Вижу, что за годы, пока тебя не было в городе, ты не растерял этого умения.

Знаешь, старый друг, я всегда завидовал этому твоему умению, как и твоей безграничной смелости. Мне ее так не хватало тогда, десять лет назад. Думаю, что ты не мог не слышать, как меня полоскали в прессе, называли трусом и мерзавцем, укравшим у себя же победу. Сейчас, после стольких лет, мне еще труднее признавать свои ошибки, но эту я признаю и не оспариваю.

Без тебя, мой друг, я действительно струсил. Я не оправдывался ни перед кем и никогда, но сейчас сделаю исключение только для тебя. В память о нашей дружбе.

Когда пришли новости, что тебя убили, я понял, что вдруг оказался один. Совсем один.

У меня больше не было ни одного надежного союзника. Я готовился к победе, а получил в итоге потенциальный бунт генералитета и измену. Это было просто ужасно — все генералы штаба разом превратились в толпу склочных ублюдков, готовых перегрызть друг другу глотки ради места командующего. Я был, как лошадь, подыхающая от зноя, вокруг которой уже собрались грифы.

Твоя смерть словно открыла для меня второй фронт. В столице. Я разом вышел из фавора у всех, кто еще вчера прочил мне маршальский жезл. Император больше не писал мне писем, а только посылал телеграммы и директивы. Разом я оказался вычеркнут и из благородного света. Произошло все это так быстро и резко, что я просто не выдержал и сломался.

Я был разбит и зол на всех вокруг.

Зол на двор, императора, на тебя.

За эту мою слабость я хотел бы попросить прощения отдельно. Я всегда завидовал тебе, Генрих. С самой учебной скамьи и все годы после. Те чудеса, что ты творил на поле боя, я завидовал им и тщетно пытался повторить. Как итог я напрасно угробил еще пару десятков полков, прежде чем понял, что далеко не гений вроде тебя, а обычный благородный шарлатан не на своем месте. Те сотни и тысячи людей, которых я погубил зазря, они виделись мне на каждом углу. Они шли за мной единой молчаливой и осуждающей толпой, являлись во сне.

Я тогда натурально сходил с ума, дружище. В каждом солдате я видел завтрашнего мертвеца, которого расстреляют, заколют, зарежут, сожгут, отравят газом или взорвут. Я больше не мог выносить весь этот бесконечный кошмар. Так что был готов выступить на мирных переговорах с нашей стороны. И именно поэтому согласился на невыгодный мирный договор. Я хотел остановить смерти на фронте.

Вот только я не понял, что общество, отравленное войной, распнет меня. В том чертовом вагоне, пахнущем свежим лаком и политурой, я умер как солдат и переродился как величайший трус'.

Во рту пересохло. Полковник буквально влил в себя остаток коньяка и наполнил стакан второй раз. Теперь до верха. Опрокинул второй одним махом. Глаза его сами собой наполнились слезами. Он еще раз взглянул на тело своего друга и некогда командира.

— Прости, что оставил этот кошмар на тебя, Анри. Ты такого точно не заслужил.

Мертвец ничего не ответил. Полковник взял второй лист и продолжил тяжелое чтение.

'Знаешь, Генрих, я скучаю. И скучал все это время без тебя. Мне не хватает наших бесед, не хватает споров и диалогов о книгах. Я столько раз придумывал аргументы, которыми пригвоздил бы тебя к стенке в очередном споре о философии или истории, а теперь просто боюсь.

Боюсь нашей встречи и тебя.

Я понимаю, что ты восстал из мертвых не просто так. Ты зол на меня, как и те тысячи людей, которых я подвел. Что же, я признаю перед вами свою вину, господа. Я виновен перед всеми вами в том, что подвел вас. Я наплевал на вашу жертву, ваши страдания и поддался собственной трусости и слабости.

Прости мне эту слабость, мой друг, ведь теперь я просто немощный старик, неспособный даже задницу вытереть без помощи сиделки. Ты хочешь возмездия и справедливости, и ты их заслужил не меньше других. Твой этот «Трибунал» — необходимое зло, как скальпель, вырезающий опухоль. Я понимаю это, принимаю все твои обвинения. Защищаться я не стану, потому как сам буду первым среди собственных обвинителей.

Я заслуживаю смерть, вот только я вынужден у тебя право на нее забрать.

Позволь мне сделать то, что откладывал долгие годы. Если сможешь, то прости меня и не держи более зла за мои ошибки. Я правда всего этого не хотел.

Искренне уважающий тебя, твой друг и командир А. Ф. П'.

Полковник поднялся и взглянул на мертвеца как-то по-другому, так обычно смотрит мать на плачущего сына. Он резко выпрямился и щелкнул каблуками туфель. Рука взлетела ко лбу и тут же упала.

Последний салют последней жертве той войны.

Внизу ничего не изменилось, даже пыль лежала на тех же местах. Полковник спустился и прошел к телефонному аппарату. Телефонная трубка молчала. Полковник отыскал вырванный из розетки шнур и вернул на место. Послышался гудок. Он быстро набрал номер полицейского участка.

— Дежурная, — произнес голос мужчины на том конце провода.

— В доме двенадцать на Малери вы найдете тело генерала Пулара.

— Это шутка?

— Нет. Его тело вы найдете на балконе.

— Как вас зовут?

— Передавайте господину старшему инспектору, что мы скоро встретимся. Он меня узнает. До свиданья.

— Подо…

Полковник положил трубку и протер ее носовым платком. Затем вернулся по своим следам в каждую комнату, где был, и протер вещи, которых касался. Толстый слой пыли помогал с легкостью находить их. Если полицейский принял все всерьез, то у него в запасе не так много времени.

Полковник вышел и встал чуть поодаль. Несколько машин пролетели мимо него и остановились у въезда к особняку. Из первой машины выскочила пара полицейских в форме и бросилась к дому. Отлично, теперь тело найдут и смогут похоронить с почестями. Видит бог, Генрих не желал такого исхода. И уж точно он не хотел смерти Анри.

Он шел сюда в надежде на откровенный разговор со старым другом, а получил последнее покаяние больного и измученного старика. Читать было тяжело. Но еще тяжелее было уничтожать последние мысли мертвеца. Мысленно полковник проклинал себя за это, но иного выхода просто не было. Оставлять против себя улики, не закончив дело, — верх безрассудства.

Полковник не считал полицейских за дураков, а Камаль, который явно впишется в это дело, может доставить слишком много проблем.

Бывший сержант, а теперь старший инспектор полиции Йона Камаль. Парень уже разок вмешался и обломал операцию группе братьев Тэмм. И Полковник буквально собственными кишками чувствовал, что и тут он не будет стоять в стороне.

Кто угодно, только не он. Матерый ветеран уже в двадцать три, он запоминался как никто другой. Вот и Полковник запомнил этого странного мальчишку со взглядом убийцы. На фронте они пересекались всего раз или два.

Первый, когда тому предложили возглавить отдельную роту для массового террора гуттских тыловых частей. Тогда он казался прибитым и заторможенным. Только позднее Полковник выяснил, что парнишку контузило и он не слышал левым ухом. Но тогда, на разговоре, Генрих ничего этого не знал. Эрих Малер долго рассказывал свой замысел, вот только он был слева от сержанта и тот его тупо не слышал.

— Мальчик, — сказал Полковник тогда, — ты хочешь отомстить за своих ребят?

На этих словах глаза его вспыхнули. Он обернулся на голос и тихо спросил:

— Где и что мне подписать?

Вот сейчас этот паренек против него. Смех да и только.

Знакомая машина остановилась на условленном месте. Полковник с тяжелым сердцем подошел к автомобилю и сел.

— Добрый день, Марк, — поздоровался он со своим неизменным водителем.

— Здравия желаю, господин Полковник, — ответил на привычный манер тот и коротко поклонился.

— Как все прошло? Что с другой целью?

— Цель захвачена… — В голосе прозвучали звенящие нотки, и опытное ухо командира их уловило.

— Только? — начал Полковник похолодевшим голосом. — С такой интонацией вы обычно добавляете «Только…» и дальше то, что испортит мне весь оставшийся день.

Водитель виновато опустил глаза.

— Слушаю вас, Марк.

— Капитан Гараев убит.

— Жаль… он бы нам еще пригодился. Кто в группе остался за старшего?

— Э… сержант Блум, кажется.

— Сержант? Помнится, я лично подписывал приказ о назначении его старшим сержантом. Поразительно проблемный солдат. Знакомы с ним?

— Виноват, сэр, не имел чести быть с ним знакомым.

— Ничего. Все еще впереди. Как показал себя мальчик?

— Не могу знать.

— Ладно, я сам узнаю. Поедем на пристань. Эта прогулка меня порядком уже утомила. Хочется немного отдохнуть перед делом.

— Конечно, как прикажете.

Автомобиль плавно отъехал от тротуара и помчался в направлении пристани Сен Жак.

Глава 26

Варломо осторожно переступил порог кабинета кардинала Валориса и поклонился.

— Доброго дня вам, монсеньор.

— Здравствуй, отец Варломо, проходи, садись.

Кардинал в кои-то веки был в силах работать. Сначала Гай заявился в спальню, откуда его направили сюда — в рабочий кабинет.

Было это так непривычно, что сначала святой отец даже замер и не веря переспросил. Когда ответ и во второй раз не изменился, то он, слегка посветлевший, поспешил навестить наставника.

Видеть Виктора в силах было приятно.

В последние два года это удавалось весьма редко. Все это время отец Варломо вел молчаливый протокол того, как его учитель и друг медленно умирает.

Без записей.

Просто подмечал новые ужасы болезни, которых до этого не было, или, скорее, которые просто не замечал.

Сначала приступы кашля были короткими, но сильными. Затем с каждым новым днем они становились все злее и дольше. Пока наконец не стало понятно, что это не просто бронхит.

Гай помнил тот день, когда старик посвятил его в тайну собственной болезни — вечером третьего апреля.

Трое независимых врачей осмотрели Виктора, и все трое поставили один и тот же приговор — рак пищевода.

Третья стадия.

Исход, как все понимали, был один — медленное мучительное увядание и не менее мучительная смерть.

Отличались только прогнозы по срокам. Цифры звучали от трех месяцев до полугода. Вот только Виктор Валорис — кардинал святой церкви и неизменный глава Службы Церковного дознания и посмертия — держался на этом свете уже второй год.

Кардиналу далеко за восемь десятков. Лечить его — давать напрасную надежду. Но это не мешало старику пойти против страшного диагноза.

Он буквально воевал с собственной немощью и болезнью. Отступал, но делал это медленно и достойно.

Сейчас же старик, похоже, находился в относительно хорошем состоянии. Если человек его возраста и с его болезнью хоть когда-то способен быть в таковом. Выключенный из жизни на долгие недели, Валорис с вновь обретенными силами принялся решать насущные вопросы. Вызвал верного секретаря и принялся диктовать текст решений по каждому существенному вопросу. По мелким и незначительным он только озвучивал решение, так чтобы помощник потом подготовил текст святейшего предписания и заверил.

Именно это занятие священник и прервал своим визитом.

— Оставь нас, Артур, — приказал он секретарю, — я позову, если надо будет.

— Конечно, монсеньор.

Худощавый священник, слегка напоминавший цаплю в темной рясе, поклонился и вышел из кабинета. Как только дверь за ним закрылась, Валорис с усмешкой взглянул на своего старого и самого верного ученика.

На секунду отцу Варломо даже показалось, что катаракта отступила и кардинал снова смотрел на него своим строгим взглядом.

— Как я понимаю, — произнес Валорис спокойно, но улыбка пропала с его лица, — привели тебя ко мне не одиночество и не жажда беседы. Что случилось?

— Мой протеже, о котором я вам говорил, Камаль.

Кардинал кивнул, вспомнив.

Думаю, он нашел след большого зла, который мы пропустили.

— Кого он нашел?

— Думаю, что в городе орудуют драугры.

— Доказательства? — Голос кардинала стал холодным.

— Несколько свидетелей описывают молодого человека, в котором медиатор Камаль опознал давно покойного сослуживца. Парнишка точно мертв, д'эви, который работает с Камалем в паре, уверяет, что ошибки быть не может.

— Слишком шаткое доказательство, вольный народ не дает клятв, а без них…

Кардинал резко схватил платок и, прижав к сухим губам, громко откашлялся. После он рассмотрел внимательно платок и убрал на место. Судя по лицу, приступ был не столько сильным, сколько внезапным и неприятным. Кардинал тяжело сглотнул и поднял глаза на Варломо.

— Доказательств мало, но я прикажу во всех отделениях подготовиться к возможным проблемам. Страну мы удержим от бунта, но ты, мой друг, должен это все остановить. Здесь и быстро.

— Конечно. Что делать со слухами?

— Они и так поползут. Пресеки все так, как только ты умеешь. Быстро и однозначно.

— Потребуются… — начал было Гай, но кардинал его перебил.

— Гай, я, кажется, дал тебе перстень особых полномочий. Если нужно будет перевешать половину дворян, чтобы остальные подчинились, — вешай! Все что угодно делай, чтобы мертвецы не сожгли город!

Священник молча кивнул.

— Я вас понял.

— Прости за резкость, Гай, просто эти чертовы боли… Мне приятно твое внимание, старый друг, но ты достаточно опытен и прозорлив, чтобы принимать решения сам. Я помогу тебе, но не требуй больше моих скудных сил.

— У меня еще никогда не было столько ответственности, — пересохшим языком ответил Варломо. — Я боюсь совершить что-то непоправимое.

— Именно поэтому я и дал тебе перстень. Ты должен научиться жить с таким грузом.

— Погибнут люди. Я не смогу с этим жить.

— Сможешь. Или ты думаешь, что я не понимаю тебя?

— Простите, монсеньор, я не хотел выказать неуважение.

— Ты прав — не понимаю, но и мне есть чего стыдиться. Я не смог вразумить императора, как ты думаешь, виню ли я себя за все те жертвы, которые мы понесли во время этой войны?

Варломо молчал. Сейчас этот его выпад показался ему бунтом мальчишки, который получил слишком много ответственности.

— Конечно же, — ответил за него Валорис, — я не был на твоем месте, мой старый друг, я был только на своем. Но эта ноша тоже не из…

Кашель снова скрутил старика. Он согнулся и покраснел от натуги. Едва видящие глаза почти вылезали из орбит. Отпустило так же быстро, как и началось. Старик выплюнул несколько густых кусков окровавленной мокроты на пол и недовольно взглянул на платок, который так и не успел достать.

— Прости, мой друг, но думаю, что тебе пора. Похоже, что мой медленный убийца решил напомнить о себе.

— Конечно, монсеньор. Мне позвать сестру?

— Нет, мне не нужен морфий, а нужен мой секретарь. Позови его, дел слишком много, а я еще пока держусь. Прощай, мой мальчик, и не держи зла. Проклятые боли.

— Конечно, монсеньор.

Варломо поклонился и вышел. Что же, он известил руководство о вскрытой угрозе, но теперь осталось только понять, что делать. Перстень, который он носил уже несколько дней, должен был сделать хоть что-то.

Иначе какой смысл?

Нужно теперь собрать рабочую группу из верных людей. И Йона должен в нее войти. Парень, как обычно, впутался в слишком крутую игру и без присмотра мог наделать глупостей.

Гангрена был зол. Гараев умер в машине, и Энди так и не успел с ним проститься. Хотелось что-то разнести.

Хуже было только Блуму.

Удивительно, но сержанта эта потеря подкосила сильнее всех. Первый раз в жизни Энди видел у Джея дорожки от слез.

Машина полковника подъехала к пирсу, и из нее вышел командир. Заметив ожидавших солдат, он закрыл дверь и поспешил подняться на борт.

— Здравия желаю, господа офицеры, — произнес Полковник спокойно, когда поравнялся с ними.

— Здравия желаю, — разом произнесли те и вытянулись. — Операция по захвату прошла успешно. Потери…

— Я слышал про вашу потерю, сочувствую, боец. Где разместили министра?

— Там же, где и первую цель.

— Хорошо. Можете готовиться, вечером он ответит за все. Вы свободны.

Полковник сделал несколько шагов, как вдруг сержант его окликнул.

— Виноват, господин Полковник, разрешите обратиться?

— Слушаю, сержант.

— Мы потеряли командира.

— Я соболезную вашей утрате, я уже вам это сказал. Вы хотите услышать от меня что-то еще?

Похоже, что сержант не почувствовал тонкую грань, которую вот-вот переступит:

— Да, господин Полковник, хотелось бы.

— К чему вы ведете, Блум?

— Разрешите не по уставу?

— Рискните.

— Что за херня, господин Полковник? Мы спустим это на тормозах? Позволим убивать наших?

— Сержант, вам не кажется, что вы забываетесь? — Полковник впервые за все время поднял голос, и у обоих солдат выступила гусиная кожа.

Внезапно Полковник понял, почему боец так и остался в сержантах, — слишком сложно им управлять, а сам он себя контролирует еще хуже. Доверить такому командование — несусветная глупость.

— Простите, Генрих, но я это не могу так оставить, — продолжил сержант уже спокойнее и тише. — Какая-то шлюха со значком застрелила моего командира, а мне прикажете это забыть?

— Блум! Разговор закончен!

— При всем моем к вам уважении, но на войне мы так не поступали. — Боец говорил сквозь сжатые зубы, и на каждом слове у него заметно двигались желваки. — Око за око!

— Вы не поняли моего приказа, сержант? — проговорил Полковник четко гвоздя каждое слово. — Это. Называется. Бунт.

Рука Полковника сама собой легла туда, где висел пистолет.

— Понял, — с явной неохотой и злостью ответил сержант. — Прошу прощения, это более не повторится.

— Надеюсь. Свободны!

Блум был в ярости. Этот ублюдок его даже слушать не стал. Вот уже несколько часов сержант сидел в брошенной бытовке, которую временно занимал их отряд, и накручивал себя.

— Командирская шваль, — прошипел он едва слышно.

Урод. Плавает на своей лодке в тепле и комфорте, пока они вынуждены снова совать свои головы под пули, а потом прятаться по горам, брошенным зданиям, бытовкам да ангарам… И так было всегда.

Командиры срать хотели на них. Сделай, хоть сдохни, а выживешь — еще и взгреем тебя как следует за недостаток старания.

Только Колин был нормальным.

Сколько бы говна Джим ему ни сделал, всякий раз капитан принимал его как родного. Отбивал, словно сына. А теперь…

Блум осмотрелся. Все парни на месте, не хватало только этого проклятого новичка, но так даже лучше. То, что он может оказаться стукачом, весьма вероятно.

«Бунт, — подумал Джим про себя. — Будет тебе бунт, гнида». Нужно только решиться.

— Значит так, парни, — произнес Блум громко, так что все бойцы повернулись на голос. У всех были одинаково грустные рожи. — Полковник запретил нам мстить за командира. Все это уяснили?

— Да… — Голоса были под стать рожам, грустные и едва живые.

— Но я думаю, в жопу этот приказ. В жопу Полковника. Я иду за башкой той суки, что убила Колина, и мне насрать, на чье самолюбие я наступлю.

Ну вот теперь это подбивание на бунт. В военное время за такое стреляли без суда. Интересно, кто-то из парней рискнет припомнить ему это? Тишина.

Думают.

— Никого заставлять я не собираюсь, — продолжал сержант. — Кто со мной, тот со мной. Кто против есть?

В ответ вновь только молчание.

— Единогласно, — подвел итог Джим и слегка обрадовался. С этими парнями он готов штурмовать и сам ад.

— План у нас есть? — Голос Вассермана стал на удивление серьезным. Шутник и балабол собрался и превратился в профессионала.

— Да какой план? Находим эту рыжую паскуду, вламываемся и валим. Все согласны?

В ответ теперь уже его бойцы кивнули.

— Тогда никому ни слова.

— Новичку?

— Этому обмудку в первую очередь. Доверили идиоту работу, а он эту тварь даже не завалил. Всем понятно? Ни слова.

Кузнечик гулял, обдумывая прошедшую операцию. На вечер была запланирована вторая казнь, так что в город выходить было нельзя. Да еще и розыскные мероприятия явно не стихли. Ближайшие несколько дней им надо не светиться на улицах.

Вот только сидеть без дела не было сил, так что Кузнечик решил пройтись по пирсу, посмотреть на пейзаж брошенной пристани да подумать о своем.

Бойцы, затаившиеся в городе, подтягивались по двое, по трое на место сбора. С каждым часом становилось все более и более людно.

Кто-то, как и он, прогуливался, другие принялись готовиться к казни. Новые люди раскланивались, задавали какие-то вопросы, но Кузнечику было плевать.

Он думал.

Встреча с сестрой выбила Яни из колеи. Мари его явно узнала, так что теперь точно будет сложно. Она упертая, теперь наверняка будет его искать.

Полицейская.

Подумать только! Мелкая реально устроила маме «вырванные из жизни годы», раз решилась на такое.

Яни отыскал взглядом брошенный якорь с обрывком цепи. Удивительно, что его еще не растащили на переплавку местные алкаши.

Они посмеивались всей семьей, когда еще маленькая Марианна уверяла всех, что пойдет в Имперский сыск. Делала она это так мило, что все разом начинали спорить, лишь бы снова услышать этот милый картавый голосок.

Интересный выверт судьбы.

Яни облокотился на якорь и посмотрел вдаль. Небо уже успело потемнеть, и с яхты прозвучал колокол.

Остался час. Что же, нужно собираться, пойти переодеться. У бытовки он остановился, когда услышал голоса недавних коллег.

— … План? — произнес сержант, имя которого Кузнечик не запомнил. — Находим эту рыжую паскуду, вламываемся и валим. Все согласны?

Тишина. Яни вжался в стену, стараясь не светиться в окнах.

— Тогда никому ни слова, — продолжил говоривший.

— Новичку? — серьезно спросил Гангрена.

— Этому обмудку в первую очередь. Доверили идиоту работу, а он эту тварь даже не завалил. Всем понятно? Ни слова.

Сердце пропустило удар. Эти уроды собираются убить его сестру.

Его, сука, сестру.

Хотелось ворваться внутрь, да положить всех. Вот только он один, а их четверо.

Стучать Полковнику?

А если он с ними будет согласен? Ну нет уж. Смерть Мари он не допустит. Маму это точно добьет, а ей и так сейчас несладко.

«Да хорош ссать, — мысленно произнес Нелин в голове у Кузнечика. — Мы с Йоной тебя точно прикроем, если не затупишь».

Решение, в принципе, не хуже других. Осталось только понять, как предупредить Камаля. Хотя… В «Последней марке» тот алкаш говорил перед смертью, что у бармена есть номер Йоны, значит где-то рядом его участок.

Можно рискнуть.

Тем более что пока в город никого из группы не выпустят. Так или иначе, но убить сестру он не даст.

Точка.

Глава 27

'Доброго дня, уважаемая Ирма.

Признаюсь вам, что пишу данные строки с некоторым трепетом в душе. Наверное, вы считаете меня монстром и чудовищем в человеческом обличье.

Возможно.

Знаете, в любой ситуации я с вами согласился бы, но не сейчас. И хоть так получилось, что мы встали на разных сторонах шахматной доски, это не мешает отдавать вам должное уважение.

В своей последней статье вы спрашивали, чем провинились эти люди, которые погибают от наших рук. Забавно читать такой вопрос от вас, знавшей, как обстояли дела на фронтах. Не поручусь за «Юг» и «Центр», но не думаю, что у них все было иначе.

Мы все были пешками, которых никто не считал и на которых всем было плевать.

Я не обвиняю Анри-Филиппа. Он — такая же жертва, как и мы все. Он — последний настоящий офицер, и смерть его не доставила мне радости. Я не обманываю и не лукавлю.

Я сожалею о его судьбе.

Признаюсь вам, что схитрил, вписав Пулара в свой список. Возможно, я думал тогда о нем хуже, чем было на самом деле. Или же я вспомнил, что он, как и я, далеко не железный. На руках моих нет его крови в буквальном смысле. Он сделал все сам, нужно было лишь напомнить ему о том, кем он был и во что верил. Верил всегда и только на время забыл.

Мне жаль его, и я прошу вас со страниц принести наши искренние соболезнования всей его семье. То, через что прошел он, и то, что вынесли вы, — чудовищная несправедливость. Дети не должны стыдиться отцов, так что предостерегаю вас от этого. Я знал Анри всю свою жизнь и более достойного офицера не встречал. Клянусь остатками своей чести, что не соврал и ни единым словом не покривил душой.

Что же до нашего второго обвиняемого… Господин Барр, по моему мнению, глубоко нездоров. Он так искренне жаждал Стелландский уголь. Так хотел его получить в свое пользование, что не побоялся предложить в высшей степени авантюрный план. План, который привел к объявлению войны, к тысячам потерянных жизней и разоренных домов. На месте императора я бы давно уже приказал поставить ублюдка к стенке, за то, к чему привела его «маленькая победоносная война, которая вернет нам господство в регионе».

Он врал прилюдно, что жизни наших братьев из Стелланды его приоритет, вот только это было не более чем оправдание для собственной мелочности и желания нажиться. Он — отличный пример того, как люди, имеющие все, не могут сдержать собственную алчность. Они придумывают цифры, которыми жонглируют, сменяют маски и предают собственные принципы.

Гуго Барр объявлял себя верным сыном церкви, однако поклонялся он только золотому тельцу.

Что же, мы дали ему сполна всего того, что он требовал, — железа и угля. Тело господина министра полиция найдет, если пройдет согласно карте, приложенной к этому письму. Он немного обгорел, однако его легко узнать по приметным украшениям, которые остались при нем.

Мы палачи, а не воры.

К сожалению, не могу написать вам новых имен в мой список, потому как это может повлиять на воплощение моего плана, могу только сказать, что лично назову вам четвертого приговоренного.

В свой час.

А до этого момента я прощаюсь с вами, любезная госпожа Галарте. Передавайте привет своему любезному другу из полиции, его я тоже вскоре проведаю.

Полковник'.

Третье письмо, присланное в «Тарлосс Таймс» на имя Ирмы Галарте. Приведено без купюр.

Глава 28

Кузнечик смотрел на то, как пара офицеров вывела министра угля и стали с корабля. И хотя на голове у него был надет мешок из плотной холстины, но по походке и осанке можно с легкостью догадаться, что Гуго Барр не на шутку напуган. Он мелко семенил и вздрагивал даже при намеке на удар.

На его фоне Дуарте резко прибавил очков в рейтинге мужественности.

Не сильно, но все же.

Яни до этого видел министра всего пару раз, да и то в детстве. До войны мама часто устраивала званые вечера и приглашала домой всю возможную богему. Она доставала свою толстую записную книжку, затем усаживалась за телефон и долго обзванивала всех знакомых. А на следующий день дом превращался в настоящий приют для всей возможной творческой элиты: писатели, певцы, актеры и актрисы, иногда и кто-то посолиднее.

Гуго Барр был именно из них.

Сестра еще и в планах даже не фигурировала, так что практически все женское внимание доставалось ему. Порой, когда компания собиралась более мужская, кто-то из знакомых отца уделял пару минут и ему. Тогда, в детстве, Барр показался Кузнечику каким-то неприятным, медлительным и дурно пахнущим. Годы спустя мальчишка узнает про алкоголь, но в то время этот странный дядя просто вызвал отторжение. Маленький Яни четко решил для себя, что этот папин знакомый — нехороший и держаться от него стоит подальше.

Сейчас же от одного его вида хотелось блевать.

Одет он был дорого и солидно — костюм явно пошит на заказ в «Аполло» или в другой солидной мастерской по изготовлению деловой одежды. Все элементы неплохо подогнаны по фигуре, вот только главная незадача была в том, что само тело подкачало. Жирный, лысый и нескладный, фигурой он больше походил на женщину в годах, чем на мужчину.

Конвоиры подвели пленного к месту суда и стянули с головы мешок.

Как и ожидалось, под ним выглядел он в высшей степени хреново. Ребята из группы захвата явно не жалели ни рук, ни ног — били так, чтобы точно сломить волю к сопротивлению и отбить желание дурить.

Ну и кое-что сломать, если получится.

Нос, губы и десны его оказались разбиты серией коротких резких ударов от Энди. Без мешка на голове Гуго Барр осмотрелся. Заметив собравшихся, он разом побледнел еще сильнее, а затем издал звук, напоминающий крик кита.

— Нет-нет-нет-нет, — залепетал министр и упал на песок. — Не бывает… Это все сон, я сейчас проснусь.

Кузнечик нервно сглотнул. Именно эти слова сказал перед смертью Гараев. Украдкой он взглянул на Блума, Гангрену и остальных. Ничто не выдавало их замысел. Все четверо стояли, вытянувшись во фрунт, и только ненавидящие глаза выдавали истинные чувства у них внутри.

Министр меж тем утратил остатки достоинства. Он что-то еще шептал, но сделал это так тихо, что даже стоявший в первом ряду Кузнечик не смог разобрать.

— Встаньте. — Полковник сделал несколько шагов в его направлении.

Министр не ответил, он раскачивался из стороны в сторону и что-то бубнил.

— Господа, приведите подсудимого в чувство, — приказал Полковник и указал конвоирам на валяющееся тело.

Солдаты быстро взяли его под руки и резким рывком поставили на ноги. Пара ударов в живот заставила мужчину болезненно сжаться.

— Если продолжите истерить, то я прикажу повторить, — произнес Полковник и с отвращением взглянул на перепуганного министра. — Стойте ровно, как подобает мужчине. Хотя бы раз в жизни, Барр. Мы поняли друг друга?

— Пожалуйста, больше не надо, — простонал министр, но, встретив холодный взгляд их командира, он просто закивал, словно детская игрушка неваляшка.

— Думаю, вы не предполагали такого развития событий, а, Гуго?

— Почему я? Я — министр угля и стали, я не… я не имею отношения к войне. Никакого.

— Замолчите! У вас еще будет время для того, чтобы попытаться оправдаться. А пока я объявляю второе заседание нашего трибунала открытым. Господин министр, я от лица своих людей, — Полковник обвел толпу солдат рукой, — обвиняю вас.

В ответ послышалось хныканье и шмыганье из разбитого носа.

— Мы обвиняем вас, господин министр, в том, что вы, будучи императорским должностным лицом, привели страну к войне. Именно вы на посту министра угольной и стальной промышленности саботировали продление договора о совместном владении Стелландскими шахтами. Именно вы составили текст договора так, что гутты отказались его подписывать. Вы нарушили договор, который просуществовал больше ста лет. Ста! Вы ответственны за весь тот кошмар, который тянулся пять долгих лет и последствия которого страна до сих пор расхлебывает. Возражения по сути обвинения?

— Я не думал, что все так обернется, — завыл министр. — Клянусь вам, не думал!

— Не думали? — Эти слова Полковник произнес особенно резко. — Вы не думали? Вы — чертов министр Поморской империи! Вы должны думать.

— Это должна была быть…

— Замолчите!!! Ни слова о «маленькой победоносной войне». Хоть раз вы скажите эту глупость, и, клянусь, я прикажу отрезать вам ваш чертов язык. «Маленькая победоносная война» стоила нам почти два миллиона человек только убитыми. Количество раненых, увечных и пропавших на полях боя не оценить. А все ради чего? Чтобы вы прогнули конкурентов?

— Я не…

— Молчать! — Полковник говорил сквозь стиснутые зубы. — Мы умирали на полях за вашу жадность! Вашу непомерную жадность, Барр. Но вы же об этом не думали. Вы не думали, когда консервировали шахты на юге. Слишком дорого, очень грязный уголь — так вы думали? Так? Я вас спрашиваю!

— Это было нерентабельно! Все должно было…

— А то, что первым же экономическим ударом после вашего демарша гутты нас отрежут от Граасского бассейна? Что у них есть огромная экономическая дубина, которой нас огреют, вы тоже не знали? Нет! Что все производство встанет без угля вы тоже не сообразили?

Министр завыл пуще прежнего.

— Вы думали об этом, господин министр, или такая аналитика — это для вас недоступная высота?

— Ничего не предвещало. — Слезы и сопли текли у мужчины по лицу, и выглядел он мерзко.

— Вы дурак?

В строю кто-то хмыкнул. Полковник резко обернулся и строго взглянул на строй, так что каждый сейчас же подобрался и втянул живот. Непонятно почему, но этот разговор вывел его из себя, и никто не хотел попасться старому командиру под горячую руку.

— Так или иначе, но вы виновны в начале боевых действий. Ваша жадность ее начала, а ваша глупость сделала нас слабыми, — произнес Полковник. — Сколько угодно можно твердить, что мы сильны духом, что нас поддерживает сам господь, вот только это не произведет недостающие винтовки. Их должны были сделать на заводах, которые встали из-за введенного против нас эмбарго. Тупой вы урод.

Пленник остолбенел, готовый к тому, что теперь его застрелят. Вот только у Полковника на него были явно другие планы.

— Скажите-ка мне, господин министр, — начал вдруг полковник спокойным тоном, — вы не узнаете место?

Он провел рукой вокруг, стараясь не подставлять спину. Барр, конечно, слизняк и вряд ли что-то сделает, но лучше не давать ему даже подумать об этом.

— Я-я-я… впервые вижу…

— Район Коулбэй, или Уголек. Тут раньше разгружались баржи с углем и железом.

Яни, пока прогуливался, многое успел рассмотреть. Чуть вдали лежала огромная колонна доменной печи. Когда все встало, никто не озаботился ее нормальной остановкой. Какой-то умник вроде этого перепуганного ублюдка или нечестный торговец типа Дуарте решил, что это слишком дорого или муторно.

Печь просто остановили одним днем.

Чугун встал колом, и понадобилось больше десяти лет, чтобы он обрушился под собственным весом.

Полковник меж тем продолжал:

— Как вы понимаете, мы не звери и представляем здесь высший суд. А это значит, что у вас будет шанс. Господа!

На этих словах конвоиры принялись толкать пленного в направлении небольшого открытого контейнера. Пленный семенил за ними. Картина могла бы показаться смешной, если бы никто не знал о планируемом финале.

А так только лишнее затягивание времени.

Видимо, так же подумал и конвой. Солдаты, как могли, подгоняли министра. Наконец, когда до контейнера оставалось всего несколько шагов, конвоиры отпустили пленного.

Министр получил ощутимый тычок в спину и растянулся на асфальте.

— Лезь внутрь, — приказал тот, что казался более старым, и министр безвольно выполнил все.

— Я…

— Лезь или башку прострелю.

Сгорбленный и поникший Гуго Барр принялся взбираться по скобам.

— Тут высоко!

Вместо ответа один из солдат выхватил пистолет и пальнул рядом с замершей фигурой. Пуля обожгла руку, и Барр вскрикнул. Легкая царапина, на войне это даже за ранение не считали, но министр повалился вниз, словно пуля попала ему в голову.

Грохнуло нехило.

Полковник подошел к контейнеру.

— Отлично, господин министр, а теперь придется поработать, — с усмешкой произнес Полковник. — Вылезете из бака сами за пять минут, и получите наше прощение. Всего-навсего вылезти, Барр.

На этих словах Полковник взмахнул рукой, и стрела подъемного крана ожила. Кто-то весьма опытный запустил в работу эту дуру, и манипулятор зачерпнул большую кучу наваленного рядом угля.

Первая порция руды упала в противоположном конце контейнера, и министр что было сил заорал.

Оказавшись внутри, Барр встал и осмотрелся. Вокруг был только мусор и черная грязь.

— Вы же обещали! — кричал он в слезах.

— Вы же хотели угля. Вот он, стелландский антрацит, высшей категории. Чистый, горит практически без золы, а температуру дает, как в аду. Но, думаю, что вы в курсе.

— Выпустите меня! Я все понял! Все понял!!!

В ответ командир только рассмеялся:

— Так легко не получится. Я уже сказал вам, как получить помилование. Вылезете — будете жить.

Второй удар угля о сталь. Третий. Министр закричал и заскребся по стальному нутру бака, словно крыса.

Кузнечик наблюдал за этим воистину страшным представлением и обливался потом. Одно дело обсуждать, а другое — лицезреть, как механический монстр заживо хоронит человека.

На пятом ковше министр закричал так истошно, что многие в строю невольно дернулись, и только холодный взгляд Полковника их остановил.

Гуго Барр захлебывался.

Угольная пыль забивалась повсюду. Уже на первом ковше она наполнила рот и глаза, залилась в ноздри и легкие. Рана жгла.

Огромный «чемодан» упал рядом и раздробил пальцы на правой ноге. Министр закричал так сильно, что мелкая угольная пыль заползла ему в глотку.

На третьем ковше его полностью сдавило.

Полковник сверился с карманными часами. Пять минут вышли. Из милосердия он подождал еще минуту. Ничего, как и ожидалось, обвиняемый свое испытание не сдюжил.

Ну и ладно.

— Что же, — спокойно произнес Полковник, — господа, приступайте.

От строя отделилась пара солдат. Кузнечик смотрел, как они быстро и ловко взяли по бутылке с воткнутым фитилем.

Запалили.

Броски были точными, словно на учениях. Послышался звук разбившегося стекла, а через мгновение внутри контейнера полыхнуло.

Мелкая пыль буквально взорвалась. Огненный столб поднялся на добрый десяток метров. Яни стоял и смотрел на этот кошмар, даже с такого расстояния он чувствовал жар и запах горелого мяса.

За время своего пленения Лукас порядком осунулся и побледнел. Кто-то из помощников Полковника оказал ему нехитрую помощь в обработке покалеченной руки.

Дверь со скрипом открылась, и на пороге его узилища появился Полковник. Священник поднял глаза на своего пленителя.

— Как вы, святой отец? — спросил Генрих участливо. Голос его был тихим и каким-то усталым.

— Милостью господа держусь, — ответил Гулан и постарался придать лицу равнодушное выражение.

— Пожелания у вас будут?

— Хотелось бы покинуть столь гостеприимное место, но, думаю, вы не согласитесь.

Полковник улыбнулся одними уголками губ.

— Не сейчас, может быть потом, когда все закончится.

Лукас строго взглянул на него.

— Когда все закончится… Рад, что вы действительно так думаете. Вот только вы не понимаете кое-чего.

— Чего же? Поделитесь.

— Вы распахнули двери в ад.

— Красивая метафора.

— Это не метафора. Вы кое-чего не поняли, Генрих. Вы — это показатель того, что за смертью что-то есть и оттуда можно сбежать.

— И?

— Как вы думаете, сколько в городе умных людей и сколько из них богаты?

Полковник слушал не перебивая и с каждой минутой все больше и больше мрачнел.

— Вижу, до вас начало доходить. — Гулан сел ровно и каждым своим словом заколачивал по гвоздю в крышку гроба уверенности Полковника. — Они поймут, кто вы, как вы обманули смерть, и захотят это повторить.

— Не посмеют.

— Войны начинались из-за всего подряд. Порой даже из-за сущей безделицы. Как думаете, кто-то остановится перед чертой, если за ней будет как приз лежать бессмертие?

Слова священника имели смысл. Только сейчас Полковник начал понимать, что самим своим существованием нарушает мировой порядок.

— Что я должен сделать, святой отец? — спросил он поникшим голосом.

— Отпустить своих людей.

— Не могу.

— Можете. — Лукас произнес это жестко, безапелляционно. — Только вы их держите здесь.

— Я не могу этого сделать. Они… Они заслуживают отмщения. И они его требуют.

Священник рассмеялся:

— Не они, а вы. Они не больше чем тени. Ваши воспоминания о них. Вы и только вы имеете значение, господин генерал.

Теперь уже рассмеялся Полковник.

— Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, Лукас, — произнес он как-то грустно, с обреченностью. — Лет пятнадцать назад я отдал бы половину всего, что имею, за такие слова.

— Догадываюсь почему. Отец говорил что-то про негласный запрет какой-то.

Полковник рассмеялся.

— Не запрет. Эдикт Карла IV. О приеме на службу стелландских офицеров с понижением в звании ввиду их ненадежности.

— Не знал.

— Старинный, никому не нужный указ.

Карл был в своем праве, когда Валерий Багунец переметнулся. Вот про это Лукас что-то слышал. Дело было аж две сотни лет назад, еще в первую кампанию.

— Знаете, когда-то давно я завидовал моему другу Анри-Филиппу. Закончили одну и ту же академию, в один год. Я был первым на курсе, он вторым.

Священник не перебивал. Он просто молчал и давал несчастному выговориться о том, что рвало его изнутри все эти годы. В конце концов, он ведь не только охотник на медиаторов, но и рукоположен.

— Вот только различия в нашем происхождении решили многое. Ему доставалось все, мне же остатки. Тогда я злился. Чертовски злился на всех. И только недавно я смог представить тот груз, который давил на него.

— Он мертв?

— Застрелился. Оставил мне записку и покрасил стены в красное.

— Сожалею о вашей утрате.

— Благодарю, святой отец.

Полковник сделал несколько шагов по камере, разминая затекшие ноги. Затем он коротко постучал в дверь. Солдат за ней спешно открыл и выпустил командира.

В дверях Генрих остановился и обернулся к пленному священнику:

— Знаете, святой отец, не понимаю как, но мне немного полегчало.

— Всегда рад помочь, тем более что в ближайшие дни я никуда не собираюсь уходить. Все время буду здесь. Заходите, когда появится нужда поговорить.

— Учту этот факт. До встречи, Гулан.

— До встречи, генерал.

Полковник улыбнулся и закрыл за собой дверь.

— Рядовой, — подозвал он охранника.

— Да, господин Полковник.

— Усилить за ним надзор. Глаз не спускать. Все ясно?

— Так точно. Ожидать чего-то необычного?

Полковник согласно кивнул:

— Только необычного от него и ждать. Мы имеем дело не с обычным человеком, а с ищейкой церкви. То, как легко он принял плен, мне не нравится, а значит и вам это нравиться не должно.

— Вас понял.

— Сменщику это тоже передайте. Глаз с него не спускать! Ни на минуту!

— Так точно.

Солдат вытянулся и отдал честь.

Глава 29

Министерство внутренних дел собрало оперативную группу крайне быстро. Йона догадывался, что Варломо подсуетился и сумел заранее продавить идею с включением одного «крайне надежного сына церкви» в состав. Вот только он не предполагал, что все решится так скоро.

Буквально пара часов понадобилась бюрократам в министерстве, чтобы в рекордные сроки выполнить то, зачем они и были нужны. Суммарно всего минут сорок этот приказ носили из кабинета в кабинет, так что буквально за неполные двое суток Камаль стал новым главным следователем по этому делу.

Рекорд!

Но не только стал, а еще и был вынужден выехать на новый труп. Газеты, еще вчера проклинавшие «продажного копа», теперь выражали уверенность в том, что уж кто-кто, а такой надежный полицейский точно сможет остановить террор. Тем более что в группе у Черного Капеллана еще и Стальная Роза. А уж она точно все сделает как надо.

Мари после одного очень острого разговора со святым отцом тоже потребовала место в группе, так что канонический состав их «кружка по интересам» практически собрался. Куколку Йона отправил в Центральную, с заданием проведать раненого Пола Бартона, инспектора из соседнего участка.

Тот подрался черт знает где, черт знает с кем и в качестве «премии за героизм» потребовал к себе в палату рыжую фурию.

Камаль не спорил, полагая, что от двух медиаторов толку будет не намного больше, учитывая, что относительно свежий труп всего один. Дорогу от родной «девятки» до Коулбэй инспектор не запомнил. Практически весь час он молча размышлял над всем, что ему было на сегодня известно.

А это не так уж и много.

Ситуация бесила. Йона в буквальном смысле был всего полтора дня во главе группы, но уже мог получить нехилые проблемы. И никто в министерствах и не подумает о том, что он до вчерашнего дня, вообще-то, «мимо проходил». Мы вас поставили — разгребайте ту кучу дерьма, которая свалилась на нас всех разом, а мы постоим и посмотрим.

Этот странный Полковник времени даром не терял — буквально за два дня он сумел еще громче заявить о себе. Сначала утром в воскресенье, когда его люди похитили министра угля и стали, а затем на следующий день, когда в дежурку поступил звонок из дома фельдмаршала Пулара.

Два дня — два трупа.

Поразительная результативность и эффективность. И в перерывах между этим кошмаром пришло еще одно письмо для Ирмы. В этот раз в приемной «Тарлосс Таймс» догадались задержать курьера. Вот только внутри пакета не оказалось ничего необычного — просто письмо с картой. Курьер — обычный наемный мальчишка, которому странный мужчина пообещал целую марку за доставку письма.

Дикие деньги, если подумать, но когда два дня кряду хочется жрать, то критическое мышление покидает организм едва ли не первым. Следом за ним улетает и зрительная память. Описать нанимателя хоть сколько-нибудь внятно мальчишка не смог или, что вероятнее, просто не захотел. Он постоянно путался да сбивался, что-то явно придумывал на ходу.

Бить его при всех было нельзя, а предъявить по существу нечего. Так что пришлось записать его данные и отпустить.

Что ему предъявишь, честную работу?

Этот чертов «Трибунал» опережал их на два шага, и это невероятно злило.

Йона бесился, ведь он не мог понять, чего именно добивается Полковник. Просто не понимал. Он вел себя, как типичный «маньяк-миссионер», — выбирал жертв, полагая, что их смерть решит какую-то проблему. Вот только не проще ли было бы без этой театральщины взять и застрелить на месте? Пырнул ножом в подворотне и пропал в толпе.

Плюс эта его структура. Любая система склонна к энтропии. Нельзя добиться идеального выполнения приказов. Обязательно найдется человек, который проболтается, непременно кто-то ошибется. И чем больше людей, тем больше ошибок. История подтверждала уже много раз: заговоры групп практически всегда проваливаются, а одиночка может перевернуть мир вверх дном.

Нет, тут важен сам ритуал. В нем должен быть какой-то смысл.

Йона быстро ознакомился с материалами по делу Мартина Дуарте, которое стало вторым эпизодом в череде дел, которые точно можно связать. Пропажа священника в «Половинке» — первый эпизод, но тут у Мари был затык. А вот по делу Дуарте имелось куда больше улик.

На месте похищения Кузнечик, а Йона в этом не сомневался теперь, положил охранников, а его сообщник застрелил водителя. Оба ствола были свежими и нигде до этого не светились.

Любовница ничего толком сказать не могла, а только описывала страшного и очень злого мужчину в годах, вырубившего ее практически сразу.

Дальше интереснее. Казнили Четвертого на берегу залива, да так и оставили. Эксперты порылись там хорошенько, нашли кучу разных следов, сигареты разных марок, но ничего конкретного.

По таким уликам можно половину города закрыть.

Пули и гильзы от станкового пулемета, старый и давно списанный десантный ботик, вода в легких у трупа — только это давало хоть какую-то конкретику. По серийному номеру коллеги установили склад, на котором все это добро числилось, вот только он полтора года назад сгорел.

Почерк вполне узнаваем.

В голове Камаль уже сложил два и два. Теперь ясно, куда девались деньги Тэммов. Если на финансы с последнего дела они смогли купить целый фургон чистых стволов, то по самым примерным прикидкам выходило, что «Трибунал» мог снарядить целую дивизию до зубов.

Хоть сейчас штурмуй Летний дворец, да ставь своего императора.

Но вместо этого они устроили эту показательную казнь. Да еще как театрально. Все выглядело так, что кто-то запихнул кораблестроителя на его лодку, а затем с берега потопил. Вот только фон Эрт утверждал, что смерть наступила от проникающей раны в сердце, нанесенной острым предметом, похожим на штык.

Вчерашний недруг инспектора словно участвовал в безумном поединке и проиграл.

Машина свернула с нормальной дороги на разбитую грунтовку. Йона смотрел на погибающий индустриальный пейзаж и не мог не злиться. Он как-то привык видеть такую разруху в Зверинце, но что там сделаешь — такой контингент, уже лет двести бунтует да власть не признает с переменным успехом. А вот тут, в некогда процветающем промышленном районе, столь необычно было видеть картины разрушения, что Камаль просто разозлился.

Ответственные фабриканты, чтоб их!

Остовы огромных козловых кранов встали на вечный прикол. Их пути занесло песком. Где-то прямо посреди бетонной плиты пробивалась высокая трава. Ангары и цеха ржавели под дождем и палящим солнцем. Пара из них уже сложились внутрь, словно два карточных домика.

Наконец за очередным поворотом дороги стал виден конечный пункт назначения. Даже не знай Камаль точного расположения «места казни», то сейчас с легкостью определил бы. В нескольких сотнях метров стояло аж пять пожарных машин. От каждой тянулся огромный рукав, спущенный в реку, по которому из нее забирали воду.

— Пошли, пройдемся, — сказал Йона тихо, — а то еще вся машина этим чертовым дымом провоняет.

— Твоя правда, — согласился Нел и остановился поодаль.

Йона прикрыл нос и рот платком. Дышать было тяжело даже с такого расстояния — густой и непроглядный черный дым заполнил собой все вокруг. Вонь стояла просто невероятная. Похоже, что костюм после такого придется выбросить, избавиться от запаха пожарища не получится.

Глазами инспектор пробежался по пейзажу.

Огромный металлический короб стоял в конце пирса, залитый водой. Со всех щелей текло. Сверху из него все еще валил дым, но только теперь не так сильно.

Грязь от всей этой влаги размокла и превратилась в жидкое месиво. Ботинки заскользили, и пришлось приложить огромные усилия, чтобы не навернуться. Отстирать такую грязь вряд ли получится, если он вымажется. Так что лучше не падать.

Нелин догнал его на полпути к старшему офицеру пожарного расчета. Тот стоял и медленно пил воду. Грязный и закопченный мужчина втягивал ее так жадно, что казалось, будто внутри у него тоже что-то горит. Прорезиненный комбинезон, шлем, как и сапоги, парили от жара, который все еще преследовал мужчину. Лицо его было таким черным, словно он несколько дней не вылезал из забоя.

— Приветствую. — Йона коротко кивнул, когда чайник с водой опустел. — Старший инспектор Йона Камаль. Это Нелин из Народа Белого Ветра. Мы из имперского сыска, спецгруппа.

— И что? — Пожарный стер с лица сажу и взглянул на инспектора устало.

— Хочу поговорить про этот пожар.

— Без обид, инспектор, но лично я хочу лечь и тихонько помереть. Мы с ребятами эту херню три часа тушили без перерыва.

— Я понял.

Три часа. Ну вот и все, место тут безлюдное, возгорание заметить сразу некому, да еще дорога. Со всеми поправками и погрешностями набегало прилично за четыре часа, так что надеяться на разговор с тенью покойного не приходится.

— Кто вызвал вас?

— Да вон тот алкаш. — Пожарный указал на стоящего вдали мужчину.

Тип выглядел весьма потрепанным жизнью и каким-то придавленным. Стоял этот мужичок рядом с прикатившим на вызов нарядом полиции, и, судя по всему, это соседство ему не нравилось. То и дело мужчина посматривал на полицейского с неодобрением и презрением на лице. «Мундир» словно отрывал его от важных дел, как-то вернуться домой и упиться в такие сопли, что даже пушкой не поднять будет.

Офицер в ответ отвечал тем же.

Йона быстро дошел до предполагаемого свидетеля и показал всем значок с красным вкладышем.

— Камаль, спецгруппа, — представился он. — Переговорю с господином? Как вас зовут?

— Бобр, — пробубнил мужичек беззубым ртом.

— Понятно. А имя?

— Фамилия это моя — Бобр. Зиновий Бобр.

Офицер прыснул в кулак, но в ответ получил неодобрительный взгляд от всех троих.

— Нормальная фамилия, — огрызнулся гордый Бобр.

— Никто не спорит, — согласился Камаль и дал Нелину знак записывать.

Он, в принципе, и сам мог, но только тогда придется искать, куда деть трость, а потом еще долго терпеть. Плюс Нел писал красиво и убористо, словно изучал каллиграфию лет двадцать. Это, кстати, Йона не исключал.

— Расскажите, что видели, господин Бобр.

Мужчина почавкал беззубым ртом и неохотно начал:

— Ну, в общем-то, я и не видал ничего толком. Началось дело это дня три или четыре назад.

— Три или четыре? — строго спросил Нел.

— Да погоди ты, образина, дай вспомню. В пятницу я пил… Да, четыре дня назад. Приехала машина большая. Грузовик. За ним второй.

— Номера помните?

Если есть номер, то это уже след.

— Дык не видал я их, следы новые просто заметил и угля кучу. Я ешо подумал, а чего это он лежит. Непорядок. Он же возьметь да загорится!

— И ты решил уголек пристроить, — включился молчавший офицер, но старший инспектор дал ему знак заткнуться на хрен.

— Неважно, продолжайте.

— Ну… в общем-то, пришел я, а тут это… Ну, они.

— Кто?

— Так ясно дело, солдаты. Стали строем и глядять, как их главный на мужика орет!

Внутри у Йоны все похолодело, он был, как охотничий пес, взявший след.

— Его запомнили? — перебил свидетеля он. — Лицо, приметы, хоть что-то?

— Дык я спрятался, вон в тот ангар. Толком не видал его.

— Хоть что-то, Бобр!

— Высокий, худой, волосы седые. Со спины, ну как вы, только без палки.

— Форма какая?

— Не помню, господин полицейский, да и не знаю я ее толком. Красивая, как на параде.

— Погоны какие?

— Золотые… Или нет, блескучие. Мож, и золотые. И на кителе еще что-то блестело. Слышишь меня, ушастый, так и запиши, я врать не буду! Пиши-пиши, демон!

Д'эви взглянул на свидетеля злобно, но слова записал. Йона только мельком услышал на старшей речи отдельные матерные слова.

— Так, дальше что было?

— Ну дык отвели того мужика в костюме к контейнеру да в него загнали. Этот тип с погонами еще проорал, что если тот вылезет, то жить будет.

А вот это уже было интересно.

— Дальше. — Дело шло к развязке, и инспектору не терпелось все услышать.

— Ну… На словах-то он, конечно, молодец. А приказал того мужика в баке-то засыпать углем. Закидали его доверху да и подожгли.

Свидетель взял паузу, стараясь обдумать что-то.

— Я вот много чего в жизни видал, господин полицейский, — проговорил Зиновий заговорщическим шепотом, — но такого кошмара отродясь не видал. Чтоб людей заживо сжигали.

Йона не ответил ничего. Он такого насмотрелся на войне вдоволь. Успел даже забыть. А теперь эта жуть вернулась. На секунду инспектору даже показалось, что в запахе гари он уловил вонь горелого мяса.

Мерзость.

— Еще что-то можете сказать?

— Дык я как увидал, что их главный в лодку сел да эти все разошлись, так сразу и звонить. Да вот…

— Лодку?

— Да, господин полицейский. Даже не лодка — корабель!

— Не путаешь? — буркнул Нелин и взглянул строго.

— Да смысл мне врать. Корабель. Дорогой, я таких и не видал никогда. Поднялся он да и уплыл к чертовой матери!

— Название не видал?

— Да откуда ж? Я и читать-то не умею. Дорогая лодка, красивая, как игрушечная.

— Нел, отметь как следует, нужно дать запрос на розыск. Ладно. На этом закончим, нам нужны будут ваши данные, если еще появятся вопросы.

— Дык я ж всегда тут, любого спросите. Бобра тут все знают.

Нелин бродил вокруг места преступления и осматривался. В конце концов, пара глаз всегда проиграет двум парам.

Сержант явно на взводе. Он был, как маленькая, но очень злобная собака, натасканная на охоту по кровавому следу.

И кровью уже пахло.

Внезапно взгляд д'эви что-то привлекло. Какая-то странность, которую он заметил, но еще не осознал.

Что-то в одном из брошенных цехов выбивалось. Нел быстро добежал до места и осмотрелся.

Знакомая зарубка на стене, нацарапанная по облупившейся краске.

— Ну, привет, малыш, — прошептал д'эви и вошел внутрь.

Внутри было темно и пыльно. Единственным источником света служило мутное окно. На побитом стекле нашелся второй знак, написанный пальцем по пыли.

— Нелин! — Голос Камаля звучал снаружи тихо и приглушенно.

— Здесь я!

— Нел!

— Да я здесь, не ори!

Д'эви присел на корточки перед подоконником и принялся шарить рукой. Пальцы нащупали что-то мелкое и тонкое, как папиросная бумага. Невероятно изловчившись, Нелин подцепил листок и вытянул его.

Камаль стоял у входа внутрь и недовольно сопел.

— Куда пропал?

— Глянь чего нашел. — Нелюдь протянул тонкий листок. — Читай!

Йона раскрутил бумажку и пробежался глазами по строчкам. Писалось не чернилами, а гвоздем и грязью, но все равно понятно.

«Они хотят убить Мари. Помоги», — всего пять слов и буква К вместо подписи.

— Думаешь, он написал? — спросил Йона неуверенно.

— Почерк его.

— Могли заставить написать.

— Он бы тогда знак другой оставил.

— Какой он оставил?

— Две: «на территории врага» и «операцию продолжаю».

Йона тяжело вздохнул. Мальчишка явно оставил эту бумажку для них, словно знал, что они прибудут.

— Откуда он знал, что здесь будем мы?

— Может, просто верил, или слишком хорошо тебя запомнил. Я бы на его месте тоже так попробовал связаться, если другого способа нет.

— Или это ловушка.

— Или она. Но на парня это непохоже, сам же помнишь, он всегда был слегка блаженным.

Инспектор согласно кивнул. Кузнечик был именно блаженным, ну или что-то типа того, добрый, беззлобный и ранимый, как ребенок. Геморрой размером со взрослого мужика, а не боец. Но было в нем что-то, что не давало его просто так забыть.

Глаза побитой собаки, что ли.

— Ну вот почему из всех ребят именно он воскрес? Я только начал эту жуть забывать, а теперь…

— А теперь он снова нас туда макнул. Что думаешь насчет д'Алтон?

— Предупредим, а то вторая истерика случится. Ладно, пошли, еще раз пройдемся мелким гребнем да поедем обратно.

— Над про лодку узнать.

— Вот ты и займись. Умник.

— Йона.

— Что?

— Я уже говорил тебе сегодня, что я тебя ненавижу?

Глава 30

У инспектора Бартона болело все тело.

Буквально все.

Раньше он думал, что такого быть не может, но сейчас, лежа в палате хирургического отделения, он эту информацию переосмыслил. Еще как может! Второй факт, который инспектор списал как устаревший, это то, что он неплохой боец. Как только анестезия в первый раз отпустила и Пол остался с болью один на один, так сразу и понял, что до этого толком он по роже не получал.

Максимум ему ломали нос или уши. Но чтобы его так отоварили. Даже вусмерть пьяный отец себе такого не позволял.

Палата, в которую положили инспектора, была старой и обшарпанной. Выцветшие желтые стены не видели свежей краски с самого строительства этой части больницы. А было это с полвека назад. Пол покрывал застиранный серо-зеленый линолеум с многочисленными зацепками, дырками, потертостями и разводами.

Свежее пятно на нем осталось с вечера, когда умник с соседней койки выдернул катетер с лекарством и решил пройтись до курилки. Теперь от его кровати тянулась небольшая кровавая дорожка, словно тропинка из очень страшной сказки.

На этом проблемы не заканчивались. Старое окно безбожно сквозило, и Бартон был вынужден потребовать теплое одеяло. Усталая медсестра с глазами дохлой селедки неохотно притащила ему шерстяное одеяло, но при этом посмотрела на «проблемного» пациента взглядом, полным нескрываемой злости.

Лежит тут такой да отвлекает от важных дел. Неприятно, конечно, но зато теперь поутру никто не найдет его замерзший труп.

Не палата люкс в «Хэллоу Хиллс», но и на том спасибо.

Пол практически проклинал себя, когда вспоминал, как часто он мечтал именно о таком вот выходном. Выспаться, поваляться в кровати, в конце концов не упахиваться каждый вечер на работе до изнеможения. Хотелось именно такого — «кошачьего» отдыха. Вот только он забыл, что коты от природы ленивые создания. Ну и он устал не настолько, чтобы отдыхать сутки напролет да без конца объедаться.

Кормежка, кстати, была отвратной.

Давали все исключительно парное или вареное, без соли, перца, а еще сахара и вкуса. Каша походила на клейстер, пюре походило на клейстер, отличались только котлеты из какого-то непонятного мяса, которые походили на уже хорошо засохший клейстер.

Короче, дрянь и разочарование.

Верните деньги!

Практически все время инспектор был занят ничегонеделанием в этой тесной палате, и это ему наскучило уже на второй день. Ни радио, ни книг. Как тут не рехнешься, когда из всех развлечений только смотреть в окно да считать ворон?

Вороны были поименованы и запомнены.

Из окна с выгоревшими от солнца занавесками открывался вид на старую больничную пристройку. Пол сосчитал там все куски черепицы, затем изучил способ их раскладки. Полежит тут еще немного, и сможет, наверное, сам перекрыть крышу.

Бартон поймал себя на удивительной мысли. Он осознал, что странный он человек — ну вот, получил он долгожданный отдых, пусть и такой. Но вместо этого рвется на работу.

Нужно же рассказать Марианне, что он узнал. Да, узнал он немного, но это уже прогресс в деле, где все ниточки оборваны и никто ничего не знает. Что же, теперь он знает, а затем об этом узнает и инспектор д'Алтон.

Вот только сначала нужно, чтобы врач позволил ему выписаться. Ну а уже для этого оставалась сущая мелочь: нормально зарастить перелом носа, трещину в скуле, вернуть выбитый зуб. Ну и, так сказать, на сладкое — еще срастить края отвратной рваной раны на ноге, которую ему оставил Гессен.

По самым скромным прикидкам, лежать Полу тут неделю, никак не меньше. А за это время он точно рехнется от скуки.

«Может, книги начать писать, это же вроде несложно», — подумал он про себя, и от нечего делать начал накидывать простенький сюжет. Сложный он не осилит, а вот если разбавить повествование перестрелками и сексом, то, может быть, и получится что-то неплохое. Хотя… почему неплохое? Нужно писать гениальное, иначе какой в этом смысл?

Главный герой должен быть копом, пусть еще герой войны…

Начавшая придумываться книга прервалась внезапно. Ее явно спугнул звук знакомых шагов, доносившихся из коридора. Перед входом в палату человек остановился.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась знакомая фигура напарника. Уэсли выглядел сейчас весьма необычно. С одной стороны, он казался явно усталым и встревоженным, словно не спал несколько дней подряд, с другой — он был бодр и весел, будто с утра всадил несколько чашечек кофе с виски.

В руках напарник держал объемный пакет, набитый до самого верха. Если чутье Пола не обманывало, то внутри лежал самый типичный набор для раненого коллеги: фрукты, леденцы и, может, что-то из домашней еды.

— Ну привет, красавец. — Уэсли поставил пакет на потрескавшуюся тумбочку из темного дерева и улыбнулся. — Вижу, что мою шутку про исправление твоей кривой носовой перегородки ты воспринял слишком буквально.

— Сигареты принес? — без лишних расшаркиваний спросил Пол, лежа на продавленной больничной койке, и с нетерпением уставился на напарника.

— Тебе врач запретил.

— Тим, я тебя сейчас убью, и присяжные меня оправдают. Я без никотина зверею уже, имей совесть.

— Да ладно тебе, держи, уж и пошутить нельзя.

Он передал блок сигарет другу, и тот с жадностью прижал к себе столь вожделенный презент. Курить хотелось просто адски.

Вообще, Бартону невероятно повезло. Не вызови мадам Гессен, или теперь Эрмет, скорую и полицию вовремя, то лежать бы Полу не здесь, а на кладбище. Мысль эта посетила голову Бартона буквально первой, когда он отошел от наркоза и смог нормально думать. Но, похоже, на него у высших сил есть другие планы. Осталось только понять — какие? Может и впрямь литература?

Уэсли оглядел перевязанного напарника и с заботой спросил:

— Как ты? Не начал еще писать детектив от нечего делать?

— С чего так решил? — Бартон попытался придать голосу удивленный оттенок. Но, похоже, удалось не очень убедительно.

— Это каждый коп решает сделать, когда выдается свободная минута, — пояснил друг. — Так у нашего брата голова работает. Обязательно детектив и всегда самый гениальный, который до этого не писали. Чтобы полицейский был крутой и прям как настоящий. Профдеформация, малыш.

— Что, и ты начал?

Эту подачу разом повеселевший Бартон решил отбить, однако колкость, которую он бросил Тиму, не встретила ожесточенного сопротивления.

Вместо этого Уэсли только пожал плечами, как делал всегда, когда кто-то открывал не сильно скрываемую им тайну:

— Написал, когда три года назад слег с аппендицитом. Сейчас пишу шестую книгу в цикле.

Звук упавшей челюсти Пола был слышен, наверное, на сестринском посту.

— Иди ты.

— Да. Даже продается. Люди хвалят. Даже просят подписать иногда.

— Ты сейчас опять меня дуришь?

Напарник хмыкнул и расплылся в улыбке.

— Может да, может нет… Может, у меня псевдоним женский. Или я пишу эротику.

— Ага, Патриссия Барлоустоун, — наугад бросил Пол.

Женской прозой он не интересовался никогда. В детстве находил что-то похожее у мамы. На обложках были красивые мужчины в образах мушкетеров или пиратов, иногда из огромного выреза виднелась слишком спортивная грудь. Тогда маленький Пол надеялся на увлекательные истории и каждый раз обманывался.

Никто не брал на абордаж никаких кораблей, вместо этого все говорили о чувствах и страдали от любви. При одной только мысли, что вечно несерьезный Тим рискнет написать что-то в похожем жанре, Бартона едва не пробил гогот. Лицо напарника же приняло издевательский вид.

— Может и она. Вот и сиди, думай, детектив.

Улыбка сменилась уже откровенным хохотом.

— Хитро ты устроился, братишка. — Уэсли сел на стул и принялся очищать апельсин, который вытащил из пакета. — Признавайся, сколько заплатил мужику, чтоб он тебя в больничку уложил?

— Ой, да иди ты. — Шпилька нисколько Пола не задела. — Что случиться успело, пока я тут лежал?

— Да ты мне просто не поверишь.

— Рассказывай.

— Да Новигар, считай, на осадном положении. Реально. Эти уроды из «Трибунала» похитили министра да фельдмаршала завалили. Прикинь, к чему идет.

Вот это новость. Инспектор Бартон повернулся, стараясь не тревожить раненую ногу.

— Ты сейчас не прикалываешься?

— Серьезен, как второй инфаркт у моего папаши, упокой Господь его грешную душу. Слухи ходят про комендантский час и установку блокпостов. Войска к городу подтягивают. Еще слухи ходят, что императорская семья закрылась на своем острове и носа оттуда не кажет. Короче, вовремя ты в больничку залег, малыш. Во-вре-мя! Я бы тоже слег, но ты уж очень круто планку поднял. Полковник мне не даст с простудой поболеть.

В голове у Бартона от услышанного возникло еще больше вопросов. Первый и главный: какого черта?

— Я такого ужаса даже в войну не помню, — прошептал он тихо.

— Так такого в войну и не было, сопляк. Войну он вспомнил.

— Так а какого министра-то украли? — вмешался вдруг тип с соседней койки.

На вид он был солидно старше обоих офицеров, но при этом субтильный и ниже ростом. Кроме того, ощущалась в нем какая-то пацановатость, словно он пропустил фазу зрелости и сразу после юности начал стареть.

Судя по всему, мозги у него остались в том же возрасте, что и телосложение — застряли на пятнадцати годах. Иначе он подумал бы и понял, что, например, выдергивать из руки катетер не лучшая идея, как и лезть рукой в работающую ленточную пилу.

В ответ Тим взглянул на него строго. Знакомы они уже достаточно, чтобы Бартон с легкостью мог сказать: не матерных мыслей у Уэсли сейчас в голове просто нет. Как бы все не переросло в крутую перепалку.

— Тебя, мил человек, — начал гость строго, — не учили в чужие разговоры не лезть?

— … Может, министра финансов, я б эту паскуду… — Сосед Пола, похоже, забылся и не понял, что давно не в компании дурачков вроде себя.

— Дружок, ты же понимаешь, что ты это говоришь офицеру при исполнении? Или ты совсем дурак?

На этих словах мужичок как-то сник и замолк. Похоже, угроза возымела действие, так что он принялся старательно делать вид, что вон то пятно на стенке требует его немедленного внимания.

— Кого взяли-то? — повторил вопрос мужика Бартон, и тут Уэсли уже не спорил.

— Барра. Машину охраны расстреляли, его выдернули и смылись. Все новости только про это. Готов поспорить, что в «Таймс» уже по нему некролог написали.

— А он тут при чем? Он же за железо главный.

— А это уже не ко мне, подружку свою спроси. Ее в особую группу взяли, которая этих отморозков ловит.

— Какую подружку?

— А что, у тебя их много? Молодцом!

Уэсли картинно подвернул свой рыжий ус и хлопнул напарника по плечу.

— Рыжую, д'Алтон из «девятки». Ее Камаль подтянул в группу, все газеты чуть ли не кипятком ссутся от восторга. Раскрытие за рекордные сроки ждут, не иначе.

Память сама напомнила Бартону ее образ в куртке и мотоциклетных брюках, отлично сидящих на ее… хм, фигуре. Нет, все же она ему нравится. Что уж тут скрывать. Вот только вряд ли ей подойдет тюфяк, которого смог уложить на койку один задохлик с ножом. Да и Тим не упустит своего шанса как следует над ним поглумиться. А слушать целыми днями одни и те же шуточки про скорую свадьбу и тестя генерального прокурора — это выше его сил.

Рано или поздно, но напарника он застрелит.

— Да не подружка она мне, мы просто как бы…

— Вот раз начал оправдываться, значит точно подружка. Да ладно, я только за, девчонка она толковая — тебя, дурака, научит хоть морды бить правильно.

— Обо мне разговор, мальчики? — Мари стояла в дверях и выглядела немногим лучше Бартона.

Завидев ее в дверях, он разом утратил дар речи. Выглядела она как натуральная валькирия, вырвавшаяся из ожесточенной битвы. Пудра едва ли могла скрыть желтые синяки, разукрасившие лицо девушки. С глаза уже начал сходить нехилый бланш.

— О, — Уэсли улыбнулся, — вот видишь, сразу видно, что человек морды бить умеет — пришла на своих двоих. Учись, бестолочь.

Он отвесил раненому напарнику шуточный подзатыльник.

— Ну не надо, — с улыбкой произнесла инспектор д'Алтон. — Пол мне еще нужен живым.

— Конечно-конечно. Я так понимаю, вам нужно поговорить.

— Было бы неплохо.

— Сейчас решу. — На этих словах Уэсли подошел к койке с беспокойным соседом и по-отечески его приобнял. — Дружище, пойдем пройдемся. Покурим, ты мне расскажешь, чем тебе насолил министр финансов.

Мужичок как-то разом сник и обреченно взглянул на полицейского.

— Так… мне…

— Пойдем, я тебя сигаретой угощу, ты таких сроду не курил. Дадим парочке поворковать.

На этих словах Тим вытолкал за дверь соседа и прикрыл дверь.

— Извините, — говорить о таком было слегка стыдно, — он с чего-то решил, что мы парочка.

Девушка улыбнулась и села на освободившийся стул.

— Ну… — она подняла глаза, — сейчас, конечно, время неподходящее, но, думаю, как только все закончится, ну и вас выпишут, можно будет рискнуть одним свиданием.

— Э… — Только-только вставшая на место челюсть снова упала. — Так… просто.

— А что, мне не следует? Или вы против?

— Нет… и я думаю, что теперь уже можно и на «ты».

— Хорошо.

— Просто я думал, что у вас, у тебя, ухажеров полно.

— Да, — согласилась Мари, а затем с улыбкой продолжила: — Но еще ни один из них не требовал найти меня, сразу как вышел из реанимации. Это впечатляет. Так что такого ты нашел и кто тебя так отделал?

Пол глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Затем он строго взглянул на Марианну и произнес:

— Все, что я сейчас скажу, абсолютно точно и достоверно. Я соображаю нормально и психически здоров.

— Так. Не пугай меня.

— Да тут просто такая история, что надо это сказать, иначе ты подумаешь, что я ее придумал. Честно. Сам еще не верю до конца.

Бартон в деталях и весьма подробно рассказал историю, как он вышел на мадам Гессен и что из этого получилось. Особенно подробно он передал последние слова ее мужа. «Полковник и вами займется. Наш „Трибунал“», — повторил практически слово в слово Бартон за теперь уже дважды покойником.

Инспектор д'Алтон слушала молча и не перебивала. Когда Бартон замолчал, она прикрыла глаза и обдумала что-то. Казалось, что она решает, говорить ему что-то или нет, и Пол внутренне приготовился к тому, что сейчас его будут переубеждать. Но вместо этого прозвучало одно только слово:

— Верю.

— Прости, это все бред…

— Пол…

— Не надо меня убеждать или успокаивать. Я абсолютно…

— Пол, у меня брат ожил. Я тебе верю, ты не сумасшедший.

Бартон сглотнул. У признания его правоты появился привкус касторки.

— Строго говоря, про это все я рассказывать права не имею, но ты и так впутался. По городу разгуливают мертвецы и наводят террор. «Трибунал» — это куча оживших и очень злых ветеранов, которая город вверх дном перевернула.

— Слышал, они украли Гуго Барра.

— Уже убили его. Этого не было ни в одних новостях, Камаль поехал на место, а я к тебе.

— Ч-черт! — Бартон чувствовал себя глупо. — Получается, что я со своим открытием опоздал.

— Почему? Теперь мы точно знаем, что два дела связаны, а это уже что-то. Плюс… — Мари потянулась чуть вперед и встретилась с Полом глазами. — Я бы не смогла проведать тебя.

Он был так близко. Мари двинулась еще немного, и их губы соприкоснулись. Давненько она не целовалась, так что сейчас в животе появилось странное, но весьма приятное ощущение. На душе стало как-то легко и спокойно.

— Выздоравливай. — Девушка поднялась и направилась к двери. — А это считай авансом перед нашим первым свиданием.

— Ага…

Д'Алтон вышла, оставив на нем свой странный аромат — смесь духов и бензина. Бартон лег на кровать и молча уставился в потолок. В голове было абсолютно пусто, и курить ему больше не хотелось.

Глава 31

С момента казни прошло уже два дня, и «Трибунал» словно затаился. Тело министра угольной промышленности найти удалось не сразу. Пламя было таким жарким, что его даже могло бы и не быть. Импровизированная жаровня, в которую превратился металлический контейнер, превратила несчастного Гуго Барра в головешку за считанные минуты. Даже перстни и зубные коронки не выдержали температуры и расплавились.

Собственно, именно по мелким каплям металла эксперты, работавшие на месте преступления, и смогли сказать, что, скорее всего, вот этот кусок угля странной формы вовсе не кусок угля, а некогда весьма упитанный мужчина за пятьдесят. После смерти и «кремации» он поместился в один большой пакет.

Затем они старательно собрали все, что хоть сколько-нибудь напоминало не прогоревшие кости, и отправили в Центральную Городскую.

Йона же поехал в свое временное обиталище. Галарте едва не закатила скандал, когда он появился на пороге. За несколько часов на пожарище вся его одежда, как и он сам, успели пропахнуть дымом и гарью. Потребовался целый кусок весьма душистого мыла, чтобы хоть немного смыть этот запах. Ирма, правда, продолжала утверждать, что все еще ощущает вонь, но сделать с этим уже ничего не получалось.

Наутро Ирма всучила Йоне комплект чистого белья и новый костюм.

— Если он с чьего-то плеча… — собрался возразить Йона.

— У меня не так много любовников, дорогой, чтобы из забытых ими вещей можно было собрать тебе полный комплект одежды, — с ухмылкой произнесла Галарте и настойчиво отдала своему единственному любовнику костюм.

— Тогда…

— Я тебе его купила в магазине готового платья. Рубашки, белье — все, что нужно джентльмену. Это, конечно, не лучший вариант, но тебе, как погорельцу, грех жаловаться.

— А размеры? — Инспектор все еще не верил.

— Господи, Йона, я год вела светскую хронику. Показы мод, фестивали кинематографа, оперы, театры. Я могу такое определять на глаз.

Глаз варру действительно не подвел, она весьма хорошо подобрала вещи, так что костюм-тройка хоть и шился по готовым лекалам, но сел неплохо. Плюс от него приятно пахло каким-то легким парфюмом. В итоге в машину к Нелину сел уже хорошенько обновленный и посвежевший инспектор.

Д'эви взглянул на друга с нескрываемым любопытством. Осмотрел пристально, словно стараясь запомнить каждую мелкую деталь. Когда самый пристальный осмотр закончился, Нелин с нескрываемой издевкой произнес:

— Галарте, похоже, взяла тебя за яйца.

— Нел! Веди машину!

— Нет, серьезно. — Он снова оторвался от руля и повернулся к другу. — Одна твоя рубашка стоит дороже, чем весь предыдущий костюм. Так что она за тебя взялась всерьез.

— И?

— Я хочу быть свидетелем на вашей свадьбе.

— Ой, да иди ты.

— Моя Гайя тоже так меня обхаживала. А потом сам не заметил, как стал главой семейства. Точно тебе говорю, у нашей кровопийцы на тебя самые серьезные планы. Так что я место свидетеля застолбил.

Они переругивались еще около получаса, пока Нел наконец не припарковался возле Центральной больницы.

В мертвецкой, как обычно, сидел Александр фон Эрт и заполнял какие-то бумаги своим аккуратным каллиграфическим почерком. Заметив вошедшего инспектора, он коротко показал на стул рядом со своим столом и вернулся к бумаге.

— Так, вот и все, — произнес он, поставив последнюю точку. — Привет, инспектор. Спасибо, что заглянул.

— Ну, у тебя ко мне дело, Александр, я само внимание.

Судмедэксперт вздохнул и поправил очки на носу.

— Что могу сказать… по телу предположительно Барра у меня нет ничего особенного. Сам видел, в каком состоянии труп. Судя по уцелевшим фрагментам и таблицам соответствия, с большой долей вероятности, это взрослый мужчина, возраст ближе к шестидесяти. Больше только ты бы мог сказать, но, я так понимаю, что отслойку ты не поймал.

— Нет, тело еще горело, когда прошли четыре часа. Зубы?

— С зубами сложно, старик. В принципе, есть дырки, в которых могли быть зубные коронки. Сравнил с картой, и в общем похоже, но опять же, чертов огонь все испортил.

— Маловато, — очень тихо проговорил Камаль, но врач его услышал.

— Это еще неплохо, — ответил фон Эрт. — Воздуха оказалось мало для поддержания высокой температуры, потому некоторые фрагменты сохранились. Засунь они его в печь, и тело можно было бы даже не искать.

— Знаешь, Александр, — произнес Йона строго, — мне порой кажется, что ты мог бы стать просто невероятно хорошим серийным убийцей.

В ответ врач только улыбнулся своей кошачьей улыбкой.

— Не перехваливай меня, дружище, а то я могу в это и поверить. — Вдруг он громко и смачно зевнул, едва успев прикрыть рот рукой.

— Тяжелая ночь? — не без интереса спросил инспектор.

— Ну… у нас у всех тяжелое время. Но вообще, я тебя не за этим звал. Я еще раз осмотрел Дуарте.

Йона заинтересованно подался вперед. Раз старина Александр вызвал его с самого утра, то нашел он что-то весьма занятное или крайне важное.

— Что-то новое?

— Пойдем покажу. — Врач встал из-за стола и направился к холодильному шкафу.

— Я думал, что его тело уже забрали, — с удивлением произнес инспектор и поспешил за хозяином.

— Сам удивлен, но похоже, что родня не сильно торопится его хоронить.

Врач выдвинул ящик с телом Мартина Дуарте IV и осторожно взял его за руку.

— Вот, смотри. — Александр осторожно повернул ладонь, так что в свете ламп стали видны небольшие пятна. — «Э. ф Б».

— Что это? — спросил Йона, рассматривая темные буквы. — Его что, клеймили?

— Почти угадал. Судя по углу и месту расположения, эту отметку он сам себе оставил. Взялся за что-то горячее типа паровой трубы или котла.

— Понять бы, что за буквы теперь.

Врач с невероятно довольным выражением лица взглянул на полицейского и картинно кашлянул.

— Думал, что ты не спросишь, — произнес фон Эрт, когда инспектор поднял глаза на него. — Эрих фон Брегг.

Дальнейших пояснений не последовало, словно само по себе имя должно было хоть что-то сказать. Йона же только сейчас услышал это имя и потому рассерженно произнес:

— А теперь для тех, кто не вхож в дворянское сословие. Кто это такой?

— Потомственный промышленник, — пояснил врач. — Его семья занимается производством на заказ паровых машин, котлов и всего такого. У отца в доме стоит его котел.

— Уверен, что это его инициалы?

— Да. Он на каждом изделии оставляет инициалы, так что я уверен.

— М-да… дорогой котел?

— Ты себе таких денег даже не представишь, каждая работа у них индивидуальная, как у ювелиров. У отца его котел стоит, как небольшой домик в пригороде Вальена с видом на море.

В голове у инспектора сложилась картина. Так или иначе, но все следы вели к Рейноре. Тело Дуарте нашли на берегу залива. Тело Барра нашли в брошенном угольном порту. Да и по словам Зиновия Бобра, этот драный Полковник отплыл на здоровенном корабле.

Это, конечно, не иголка в стоге сена, но тоже веселого мало.

Пристань в Коулбэй для большого судна слишком мелкая, туда только баржи подходили да балкеры, а значит эта посудина большая, но не слишком, раз не распорола брюхо.

Что получается?

Если попытаться все свести воедино, то искать надо большой и крайне дорогой корабль с котлом от фон Брегга… Стог сена стал значительно меньше.

— Ты как-то странно выглядишь, Йона. Все хорошо? — Судя по голосу, фон Эрт немного заволновался.

— Да-да-да. — Инспектор старался не упустить мысль. — Александр, а вот такой котел может оказаться на яхте?

— Вполне возможно, — врач потер подбородок, — но это надо спрашивать у самого старика.

— Где живет?

— Он почти всегда на работе, трудоголик. Адрес мастерской я тебе дам.

— Спасибо.

— Вот еще что, не уверен, но, скорее всего, котел на газе.

— Не уверен?

— Нет никаких следов угольной пыли в теле, и оно ничем не пахло. Так что я ставлю на газ.

— Спасибо, давай мне адрес, и я поеду к нему.

К счастью, мастерская оказалась недалеко, всего в получасе езды. Нелин немного повозмущался, но больше для виду. Йона не спорил, а только напомнил про указание найти лодку. И если один остроухий нытик не собирается погибнуть под горой бумаг из управления по контролю за судами, то пускай прибавит газу.

Угроза подействовала, так что инспектор в кратчайшие сроки оказался на месте. Это был солидный участок земли, обнесенный по периметру высокой кирпичной стеной. Камаль быстро нашел арку, через которую на территорию заезжали машины, и, предъявив на входе значок, прошел внутрь. Вот только куда именно идти, он не понимал.

Вокруг было множество промышленных корпусов, то и дело проезжали грузовики, развозя различные важные грузы по территории. Наконец после десяти минут бессмысленных скитаний Камаль нашел нужное строение.

Фирма «Тепловое оборудование фон Брегга» располагалась почти в самом центре промышленной зоны и занимала весь цех полностью. Возле въездных ворот разгружалась машина, так что туда-сюда сновали рабочие. Инспектор быстро прошел внутрь, не обращая внимания на окрики.

Сказать, что внутри было шумно, это ничего не сказать.

Стучали паровые молоты, выбивая алые искры из горячего металла, гудела тяжелая листогибочная машина, кричали и переругивались люди и сталь звенела о сталь.

По крутой лестнице инспектор поднялся на второй этаж и толкнул дверь. За дверью звуки цеха стали чуть тише, и Камаль встряхнулся. Он быстро прошел коридор насквозь, отыскав дверь с табличкой «Главный конструктор».

— Вам чем-то помочь? — спросил пожилой мужчина, когда Камаль вошел.

На вид ему было глубоко за восемьдесят. На взгляд инспектора, больше всего хозяин кабинета походил на одного из тех мужчин, которые до самого позднего возраста выглядят молодо, пока однажды не превратятся в старика.

— Вы Эрих фон Брегг?

— Да, а что случилось? С кем имею честь говорить?

— Прошу прощения. — Камаль вытащил из кармана свой значок и показал старику. — Имперский сыск, особая группа, меня зовут Йона Камаль, я старший инспектор.

— Господи. Что я совершил, раз вы лично пришли ко мне, молодой человек?

— Не переживайте, мне нужна только ваша короткая консультация. Не возражаете, если я присяду?

Судя по тяжелому вздоху облегчения, фон Брегг уже успел навоображать себе невесть чего, так что теперь был готов на все условия своего нежданного гостя. Внезапно дверь открылась, и на пороге появился мужчина в рабочей одежде. Лицо его было взволнованным.

— Папа, тут… — начал он, но, заметив сидящего Камаля, замолчал на мгновение. — Тут человек какой-то.

— Имперский сыск, — повторил инспектор и показал значок, но теперь уже для мужчины. — Простите, что без приглашения, мне нужна консультация по одному делу государственного масштаба.

В ответ младший фон Брегг только кивнул и вошел. Его присутствие инспектора не смущало, так что Йона решил не спорить попусту.

— Еще раз прошу прощения, но дело безотлагательное. Я занимаюсь расследованием убийства Мартина Дуарте IV.

— Господи, — проговорил старик и тяжело вздохнул, — бедняга Мартин. Так жалко его.

— Конечно, — соврал Камаль.

— Так чем мы можем помочь? Мы его точно не убивали, хотя он и дал нам для этого все поводы.

Вот теперь настал момент истины.

— На теле покойного обнаружены выжженные буквы Э, Ф и Б. И есть основание полагать, что он получил этот ожог в том месте, где содержался перед смертью.

— Понятно теперь, почему вы здесь, — покивал старик седой головой.

— Подождите, господин Брегг, есть еще уточнение. Скорее всего, это газовый котел для судна.

— «Аделаида», — вместо отца произнес младший Брегг.

— Вы так уверены?

— О-о-о, поверьте, этот проект мне будет в страшных снах сниться. Мы всего два раза делали котлы для размещения на кораблях. Так что тут без вариантов, господин инспектор. Ну, либо его держали на прогулочной яхте самого императора, что, думаю вы согласитесь, бред.

Внутри у Йоны все так и замерло. Он нашел корабль, который, скорее всего, стал плавучей базой для «Трибунала».

— Франц, — старик поднялся со стула и поспешил к небольшому шкафу, заставленному картонными папками, — помоги найти папку. Сейчас, инспектор. Пятьдесят второй номер?

— Нет, — сын поспешил на помощь, — пятьдесят вторая — это дворец Барнол. А «Аделаида» это сто девятая.

— Это не то.

— Папа, сто девятая, я точно помню. Дуарте семь раз менял техническое задание.

— Дуарте?

Сначала инспектору показалось, что он ослышался, вот только Франц фон Брегг подтвердил.

— Это его личная яхта. Заказал нам газовый котел. Во-о-от. — Он вытащил папку с номером сто девять и протянул инспектору. — Она, родимая.

Йона развязал тесемки и раскрыл папку. Внутри лежали аккуратно сложенные чертежи и схемы. На взгляд инспектора, это была какая-то невероятная белиберда. Огромные простыни бумаги украшал чертеж корабля с нескольких сторон, рядом лежал второй лист с десятком параллельных ломаных линий.

— Позволите это забрать?

— Конечно, инспектор, — кивнул младший фон Брегг. — Вам еще что-то нужно?

— Нет, спасибо. Вы мне весьма помогли. Теперь, с вашего разрешения, я откланяюсь.

Яни всегда обладал худшим навыком предчувствия из всех возможных. Он никогда ничего не мог угадать. Но вот сегодня даже он почувствовал что-то неладное, когда интендант Полковника потребовал рядового подняться на корабль. Кузнечик впервые в жизни ощутил неясное чувство ожидания чего-то плохого. То ли голос, то ли лицо лейтенанта Труана напрягали.

— Пойдемте, рядовой. Полковник вас ожидает. — Лейтенант произнес эти слова жестко и безапелляционно.

— Я знаю дорогу, сэр.

— Приказ.

— Хорошо.

Какой-то странный приказ. Яни был уже на этой чертовой яхте достаточно раз, чтобы неплохо ориентироваться, но за каким-то чертом теперь ему нужен сопровождающий. Хотя… сопровождающий ли? Все походило на конвой. Они оба быстро поднялись по трапу на борт и дальше на верхнюю палубу.

Полковник ответил после третьего стука.

— Входите, рядовой, — прозвучало из-за двери, и Яни осторожно переступил через порог.

— По вашему приказанию прибыл, — по уставу ответил Кузнечик и вытянулся.

Полковник смотрел на него молча, затем неохотно поджал губы и тяжело вздохнул.

— Простите, что оторвал вас от ваших дел, рядовой, но возник вопрос, который не терпит отлагательств. Ну и требует вашего непосредственного участия в его решении.

— Конечно, рад буду помочь.

Щелчок взводимого курка был вместо ответа. Полковник навел пистолет на Кузнечика и холодно произнес:

— Оружие на стол. Медленными и плавными движениями. Хотя бы намек на угрозу, и я стреляю.

— Я…

— Считаю до трех. Раз!

Он все понял!

Яни медленно отодвинул полу своего потертого и грязного плаща и вытащил из кармана небольшой револьвер, положил на стол.

— Голенище сапога, живо!

Нож оттуда лег рядом с пистолетом. Полковник еще раз осмотрел Кузнечика холодным злым взглядом.

— Лейтенант, обыщите рядового.

На этих словах Марк принялся охлопывать Яни. Проверял тщательно, но нашел только открытую пачку сигарет да коробок спичек. Под рубашкой ловкие руки Труана нащупали медальон со святым Ильмом, а во внутреннем кармане — сложенное вчетверо фото семьи.

Полковник мельком взглянул на фото и помрачнел еще сильнее.

— Чист, — подтвердил он, закончив этот унизительный досмотр.

— Хорошо. — Полковник взглянул на Кузнечика с каким-то непонятным злом в глазах. — Рядовой д'Алтон, вы отправляетесь под арест на все оставшееся время операций. Ваше оружие и вещи останутся здесь у меня.

— В чем меня обвиняют?

Вместо ответа командир указал на свежий выпуск газеты. «Сможет ли инспектор д'Алтон остановить разгул террора?» — гласил заголовок.

— Боюсь, что больше не могу вам доверять, Яни. А потому вы отправляетесь вниз.

— Господин Полковник.

— Лейтенант, свяжите рядовому руки и проводите в камеру.

— Есть. — Тут же на запястье Кузнечика сжались пальцы. Рывок назад был таким резким, что в плече что-то щелкнуло.

— Не трогайте ее, — закричал Яни изо всех сил. — Не трогайте мою сестру.

Яни попытался вырваться из захвата, но только получил удар сзади по голени.

— Вы усугубляете свое положение, — все таким же холодным голосом говорил Полковник.

— Это моя семья! Дайте мне слово, что с ней ничего не случится, господин генерал!

Полковник смотрел на то, как по его приказу интендант выкручивает Кузнечику руки, защелкивает наручники.

— Маркберг! Дайте мне слово!

— Уведите!

Нужно сделать хоть что-то. Яни рванулся вперед что было сил. Просто и без затей кинулся вперед на своего командира, в надежде хоть как-то его достать. Громыхнуло.

Глава 32

Полковник взглянул на лежащего на полу рядового и коснулся порезанной щеки. Крови, к счастью, не было. Но какой же быстрый сучонок оказался — достал-таки. Хоть и не сильно, но зацепил.

Видна весьма неплохая выучка — ни секунды не колебался, а только бросился вперед и ударил первым попавшимся предметом. Камаль неплохо натаскал мальчишку.

Очень недурно.

Нож для писем был острым, словно бритва. Да и бил Кузнечик хорошо. Если бы не лейтенант, который успел дернуть рядового на себя, то лежать бы им сейчас рядышком.

Злиться на паренька не хотелось.

По сути, это был удар отчаянья, что в глазах старого командира заслуживало большого уважения.

Вот просто так сложилась судьба, что другого варианта у Полковника просто не было. Слишком все далеко зашло, чтобы позволить одному импульсивному рядовому все обломать.

Нельзя все провалить, иначе все эти жертвы будут зря.

— Марк, — обратился к застывшему на месте подчиненному Генрих.

Тот встрепенулся и покачал головой, выходя из легкого ступора. Похоже, что давненько его интендант не переживал вот таких сложных моментов.

Расслабился и размяк.

— Да, господин Полковник, виноват, я не… застегни я наручники хоть немного раньше… — Марк словно почувствовал скрытое недовольство начальника и виновато опустил глаза.

— Не нужно, вы все правильно сделали. Рядовой д'Алтон меня тоже неприятно удивил. Не ожидал от него такой прыти. Так что вас я не виню, любой на вашем месте бы это пропустил.

— Благодарю.

— А все-таки мальчишка оказался не из робкого десятка. Как и его брат.

Полковник прикрыл глаза и вспомнил ту вину, с которой смотрел на только что погибшего Эдуарда.

Сейчас такого чувства вины и в помине не было, а это нехорошо.

— Тело рядового… — Командир на мгновение задумался. — Отнесите его в кладовую. Как только мы закончим, то попрощаемся с ним как положено.

— Конечно, господин Полковник, как прикажете.

Полковник еще раз взглянул на заголовки газет. Что же, видимо, судьба решила проверить его решительность.

— Лейтенант, когда закончите с телом, разошлите приказ по всем ячейкам: сроки сдвигаются, приступаем уже завтра. Все действия по плану «Листопад» и «Мираж».

В ответ подчиненный только кивнул.

Йона не спал уже вторые сутки.

Не то чтобы для него это было в новинку, вот только возраст давал о себе знать. То, что в двадцать он проделывал без проблем, теперь же зачастую причиняло неудобства. Вот недостаток сна был из числа таких неудобств, как и сон сидя за столом.

Мари явилась на работу одной из первых. Рев ее мотоцикла Йона услышал сквозь сон и тут же проснулся. На часах была половина восьмого. Д'Алтон быстро прошла проходную, преодолела половину коридора до их кабинета и попыталась открыть дверь своим ключом.

Покрутив ключ в замке, она дернула ручку на себя, и дверь открылась.

— Фу… ну и запах тут у тебя, — Мари быстро прошла к окну и открыла его настежь. — Как будто рота потных мужиков ночевала.

— И тебе доброе утро, Куколка.

Инспектор покрутил шеей влево и вправо. Позвонки громко прохрустели, и в теле появилось чуть больше легкости.

— Ну и чего ты домой не пошел?

Мари взяла с подоконника небольшой графин с водой и принялась поливать немногочисленные цветы, расставленные рядком. В основном там были фиалки всех возможных оттенков.

— Не могу. — Камаль растер глаза, щеки, похлопал себя как следует — все лишь бы прогнать остатки сонливости. — У тебя кофе нет хотя бы растворимого?

— Эта бурда тебе не поможет. Лучше разомнись немного.

— Ага, сейчас прямо, костыль только брошу и бегать по кабинету буду с подъемом коленей. Всю жизнь мне кофе помогал, и ничего.

— Пила я эту дрянь разок, просыпаешься не от бодрости, а потому что нужно добежать до уборной и выплюнуть эту мерзость. — Д'Алтон села на свое место и с вызовом уставилась на начальника. — Рассказывай, что такого не давало тебе покоя всю ночь, что ты даже домой не поехал.

— Да все пытаюсь понять, что я упускаю в этих письмах. Чего-то я не замечаю. Вернее, я это уже заметил, только не понял сам.

— Давай подумаем. — Мари отодвинула гору папок, чтобы собеседник оказался в прямой видимости. — Давай первое. Там он представляется, пишет про свою миссию и прочую чушь. Еще он Геннера в конце цитирует.

— Угу, чтоб его черти в аду на сковородке без масла жарили.

Девушка искоса взглянула на рассерженного инспектора и с удивлением для себя отметила, что эта злость абсолютно не притворная.

— Чем тебе он не угодил?

— Лично он ничем, только в приюте нам давали книги на чтение. Не прочел — забудь о сладком на неделю, только каша на воде и суп. Геннер там был, а читать его просто невозможно. Ни одного нормального абзаца нет, везде либо бред, либо такой корявый перевод.

Внезапно инспектор замолчал. Выглядело это резко и слегка пугающе — вот он говорил, а через мгновение уже смотрит в одну точку и не видит вокруг ничего. Сидел он так с полминуты, явно обдумывая что-то. Как только мысль сложилась у него в голове, Йона встрепенулся и с улыбкой произнес:

— Я, кажется, понял, кого мы ловим.

— Йона… объяснить не хочешь, чтобы я тоже прониклась твоей гениальностью?

— Хорошо, иди сюда. Смотри, как он пишет: «Трактате о царствии земном и вечном мире».

— Ну?

— Все с маленькой буквы, в то время как в нашей богословской традиции все слова писались с заглавных.

— И? — Марианна все еще не понимала.

— Знаешь, мне порой кажется, что абсолютно все свои знания я получил в приюте. Короче: со строчных стали писать после реформации. Арсорцы реформацию не приняли, а вот гутты были в первых рядах.

— Он что, гутт?

— Нет, тебе намекну: воевал он за нас, но пишет, как гутт.

— Стелландец. — Мысль, влетевшая Мари в голову, ударила ее наотмашь. — Твою мать!

Йона расхохотался.

— Догадалась?

— Маркберг, — прошептала девушка, а затем громко выругалась. — Поэтому он зовет себя Полковником.

— Эдикт о понижении в звании всех стелландских офицеров, поступающих на действительную военную службу. Он и Пулара называет в своих письмах генералом, а не фельдмаршалом, как положено, потому что он умер раньше, чем того назначили на должность. Все складывается.

— Сеннер пока не вписывается, — проговорила Мари тихо.

— Что? — Камаль был так увлечен своими мыслями, что не расслышал реплики девушки.

— Говорю, что Сеннер не вписывается в твою теорию.

— Он тут при чем?

Мари достала из кармана сигарету и сунула ее в зубы.

— Можешь у окна покурить свою дрянь?

— Неженка, — бросила Мари и послушно отошла от стола.

— После тебя кабинет пахнет, как булочная!

Она быстро дошла до окна и приоткрыла его. Из небольшой щели потянуло свежим воздухом и влагой. Осень уже плавно переваливала за экватор и превращалась из скверного и дождливого бабьего лета в нормальную такую осень.

Мари быстро прикурила и пояснила свою мысль:

— Бартон из восьмого сказал про него…

— Твой новый парень?

— Пока он не мой парень, но все шансы у него есть.

На этих словах Йона слегка улыбнулся. О романах своей подчиненной Камаль узнавал из коридорных сплетен и газетных статей. При этом каждый раз он удивлялся, как такая умная девчонка может быть настолько неразборчива в мужиках?

За прошедший год Йона не вспомнил ни одного хоть сколько-нибудь приличного — все либо нарциссы, связавшиеся с Мари ради славы, либо охотники за наживой, решившие за просто так стать зятем генерального прокурора. Пока Пол Бартон стал первым и единственным мужчиной, который хотя бы не вызывал у старшего инспектора желания застрелить того на месте из чего-то крупнокалиберного.

А это уже солидный прогресс.

Глядишь, и найдется нормальный мужик для этой сумасшедшей.

— Так вот, вдова Гессен говорила, что ее мертвого мужа убили под Сеннером. А Полковника там точно не было.

— Да, котел был севернее. Вот только его там не было живым. Мертвым — да.

Инспектор тяжело вздохнул. Мысленно он много раз возвращался в те дни, десять лет назад, когда все сорвалось в самый неподходящий момент. А сколько же раз он возвращался в тот проклятый вагон с ранеными? Тысячу раз? Две? Три? В этот чертов склеп на колесах, который тащил их — неудачников, которые не сдохли сразу, — в новый мир, полный страдания и безразличия.

Весь первый год на гражданке Камаль возвращался, вспоминал всех и каждого. Ребят, с которыми прошел весь ад, и случайных знакомых, которые стали ему на время как родные. Вспоминал Толстяка, Хесса, Эверли, Баркли, малыша Яни. Кузнечика было жальче всех — Нелин протащил его на себе через все минное поле, через настоящий ад. И все затем, чтобы в лазарете за мальчишку никто не взялся. «Слишком тяжелая рана — не выживет», — произнес тогда врач и оставил вместе с умирающим сослуживцем.

— Когда прорыв из окружения удался, мы уходили другим берегом. В Сеннаре наш санитарный поезд заправился водой и углем, а через сорок километров его разнесло авиацией. Так что вот там все и началось.

— Извини.

— Ничего. — Камаль вытащил из портсигара свою небольшую сигарету и прикурил. — Давно перегорел. По первости было тяжко, а сейчас я просто забыл половину того дерьма, что было, и живу себе дальше. С пальцами на ноге, жаль, не получится.

— Да… забывать — это хорошо. — В голосе д'Алтон появилась какая-то грусть. — Ладно, погрустили, и хватит. Вернемся к нашему восставшему генералу. Что он задумал? Или ты тоже веришь в этот суд над злодеями, которые украли у него победу?

Йона в ответ только фыркнул. Вот во что он точно не верил, так это в какой-то непонятный идеализм у опытного командира.

— Нет, вот уж чего у Маркберга и в помине не было, так это подросткового максимализма.

— Не знала, что вы знакомы.

— Пару раз пересекались. Он тогда продавил в штабе переход от классической позиционной войны к тактике «роя ос». Враг не может хорошо воевать, когда у него отрезаны поставки, в тылу все горит, а командные офицеры один за другим мрут.

— Логично.

— Вот-вот, так они с Малером и придумали взять самые результативные взводы и обучить на диверсионную работу.

— А вот это не особенно логично.

— Пф-ф-ф, кто тебе такое сказал? Марк Клавер в своих статьях? — Судя по виноватому взгляду девушки, он угодил в цель. — Проходимец, который факты натягивал всю войну. Галарте слушай, вот она видела всю эту жуть. Брестинга, он по югу бегал со своим фотоаппаратом, но это мелочи. Клавер всю войну просидел в штабной палатке и носу на улицу не казал. Фронт стоял. И стоял еще полгода, хоть с нами хоть без нас.

Камаль со злобой затушил в пепельнице едва начатую сигарету. Тихо рыкнул от злости и начал курить новую. Ситуация ему не нравилась, вот он и срывается при каждом удобном поводе. Нет, все же у судьбы весьма садистское чувство юмора.

— Ладно, что-то меня занесло. Извини.

— Забыли. — Мари спокойно кивнула, не приняв эту вспышку начальника близко к сердцу. Он был в своем праве.

— Маркберг не пацан, он не импульсивен. Один сплошь холодный расчет, замешанный на значительной доле авантюризма — вот его путь к победе, а не вопли про справедливость. А значит, эту хрень он начал для чего-то.

Повисло тяжелое молчание, такое, что из приоткрытого окна слышались звуки улицы, а из коридора — шаги. Часы показали восемь и три минуты. Нелин открыл дверь и вошел.

— Опаздываешь, остроухий, — с усмешкой произнес Камаль.

— Три минуты — джентльменское опоздание, — ответил д'эви и повесил шляпу и плащ на крючок. — Ты хоть представляешь, что в городе творится?

— Что там? — От интонации друга инспектор напрягся.

— Блокпосты и досмотр на всем юге. Повтыкали, как картошку, я, пока сюда добрался четыре раза вставал на досмотр, только твоя бумажка с красной полосой спасала, а то стоял бы до сих пор на Империал.

— Черт. Зато теперь мне понятно, на кой черт им нужна яхта. На реку ты блокпост не поставишь, а по воде попасть можно куда угодно. Даже…

Йона внезапно схватил телефон и принялся набирать номер. На третьем гудке он сбросил и поспешил набрать другой. Во второй раз трубку уже сняли.

— Это я, — без лишних предисловий начал инспектор. — Объявляй в городе мобилизацию, вводи комендантский час и досмотры всех мужчин от восемнадцати до сорока. Чем быстрее, тем лучше.

— Основания? — Голос Варломо в трубке был спокоен.

— Это Маркберг, и он собирается убить императора.

Вокруг все стихло, словно все звуки исчезли разом. Йона ждал, что Гай сейчас откажет, велит ему проспаться, обругает или еще что. Но вместо этого Варломо только помолчал несколько секунд, явно что-то прикидывая, а после спокойно произнес:

— Хорошо, я все сделаю. Считай, что эту проблему ты решил.

— Мы тогда займемся поисками.

— Да благословит тебя господь, мой мальчик!

— Спасибо, это мне точно не помешает. Отбой.

Инспектор бросил трубку обратно на рычаг и взглянул на замерших друзей. Оба притихли, словно Йона только что сказал прилюдно, что бога нет, или иную ересь.

— Йона… — начала робко д'Алтон, — ты сейчас серьезно?

— Я Варломо только что позвонил, как ты думаешь, серьезен ли я?

Нелин громко выматерился на доленге.

— Вот как ты до этого дошел? — спросил он удивленно. — Как?

— Ему нужны беспорядки, чтобы оттянуть армию. Для этого он написал Галарте. Манифест, который поднимет народ на бунт, а он под шумок сможет пройти на лодке до Летнего дворца.

— Это же бред… он должен понимать, что там солдаты, — прошептала Марианна. Ей все еще не верилось в то, что Полковник может быть настолько безумным.

— Энджело помнишь? — вместо друга ответил Нел. — Ему в том ангаре ногу практически отстрелило, а он продолжал драться, и весьма неплохо. Это не обычные солдаты, Куколка, их очень трудно убить. Шеф, доставай-ка ты своих крошек.

Глава 33

Кузнечик не видел ничего, словно очнулся в гробу или склепе. Аналогия так и напрашивалась, вот только парень отлично помнил, что произошло перед тем, как у него «выключился свет». Полковник в него выстрелил.

Этот старый урод его застрелил, если быть уж совсем честным с собой.

Пистолет проделал в груди дыру приличного размера. И только то, что Кузнечик был не совсем живым, помогло ему не отправиться на тот свет второй раз. М-да уж. Интересно, а эти сволочи такого исхода ждут? Наверное, нет, раз не стали от тела избавляться. Можно было и контрольный в голову сделать.

Что-то подсказывало, что после этого Яни бы не поднялся.

Где он, кстати, поднялся и сколько времени уже лежит? Яни осторожно сел и осмотрелся. Пространство вновь стало вертикальным и весьма тесным.

Единственным источником освещения была тонкая полоска света, пробивавшаяся из-под двери. Судя по отсутствию частых шагов, место было не самым людным. Похоже, что его сунули в какую-то кладовую или шкаф. Вообще плевое дело отсюда сбежать, не будь еще наручников, так вообще бы все стало просто великолепно.

Хоть сейчас выходи, да вперед на амбразуру. Но не факт, что и эта глупость его не убьет. Вот только тушеваться у него нет больше времени. Нужно попытаться остановить весь этот вышедший из-под контроля самосуд. В конце концов, он будет просто конченой сволочью, если решит сейчас все оставить как есть.

Осталось только понять, как ему освободиться. Но он же диверсант все-таки, его таким трюкам учили в армии. Решение пришло в голову само. Гнуть скобы бесполезно, а вот сломать цепь вполне реально. Будет это очень больно, все руки будут изодраны в кровь да и займет это просто уйму времени, но другого рабочего способа Яни вспомнить не мог.

В конце концов, он же не чувствует боли. Кузнечик начал крутить руками навстречу друг другу. Вперед-назад, и так раз за разом. Раз за разом. Острые грани врезались в запястья, но боль так и не появлялась. Нужно напрячься. Время тянулось и тянулось, а пленник все продолжал свои монотонные манипуляции. Он продолжал крутить руками, пока наконец не услышал характерный хруст ломающегося металла.

Руки обрели долгожданную свободу. Пальцы сами собой коснулись раны на груди. Вот теперь у него еще один шрам. Рана на шее, развороченный живот, а теперь еще дырка в груди. Рядовой обзаводился все новыми и новыми смертельными ранами, но ничего не менялось.

Это ранение хотя бы не тревожило. Не было ни капли боли — она нужна для живых, а мертвецы ее не чувствуют. Ничего похожего на то, что он ощущал на войне. Просто в теле появилась небольшая дырка, и все.

Осторожно нащупав дверь, он толкнул ее и вышел в узкий темный коридор «Аделаиды». Коридор был слабо освещен тусклыми ночными лампочками, отбрасывающими зыбкие тени. Деревянные панели стен источали запах старого корабельного лака. Ковровая дорожка приглушала звук шагов. Кузнечик двигался на цыпочках, стараясь не издавать лишнего шума. Каждые несколько метров в коридоре были установлены герметичные двери кают и технических помещений.

Сейчас, к счастью, все было открыто.

Нигде не слышно ни звука — похоже, что он на каком-то нижнем этаже. Кузнечик напряженно вслушивался в тишину, ожидая возможной засады. Вот только ничего похожего не было. Наконец за одним из поворотов нашелся и первый член команды. Солдат стоял в карауле перед металлической дверью и откровенно скучал.

Яни быстро укрылся в тени от небольшого ящика непонятно с чем. Оружие у Кузнечика все забрали. Ну и чем ему теперь отбиваться? Парень в карауле стоит явно не просто так, а кого-то охраняет.

Нелин бы сказал, что убить человека можно чем угодно, нужно только ударить резко и неожиданно. Ящик? Пальцы нащупали край крышки и торчащий из нее гвоздь. Чем не оружие, когда нужно? Идеальное оружие, если ничего другого не найти.

Яни тихонько снял крышку от ящика и принялся растаскивать ее на отдельные доски. Вот только это оказалось ошибкой — раздувшееся от влаги дерево не желало отпускать гвозди. Яни приложил силу, и раздался громкий скрип дерева о дерево.

— Эй? — громко произнес часовой и взглянул в тот угол, где укрывался Яни. — Фигг, это ты там?

Кузнечик молчал, стараясь даже не дышать. Только бы не выдать себя, только бы не выдать. Но часовой был явно настороже. Он вытащил из поясной кобуры пистолет и направился к источнику шума.

— Фигг, тупой ты урод, — говорил он громко и зло. — Если это очередная твоя шутка, то я тебе зубы выбью за…

Колебаться вредно.

Как только часовой поравнялся с местом, где скрывался Кузнечик, тот ударил. Быстро, резко. Доска с гвоздями неплохое оружие, когда у тебя есть фактор внезапности. Солдат даже не понял, что его убило. Три гвоздя разом превратили горло и шею в зияющую рану.

Рядовой д'Алтон дернул свое орудие на себя и с новой силой обрушил на врага, теперь сверху вниз. Всегда нужно делать контрольный удар. Всегда. Тело солдата разом обмякло, и Яни пришлось его быстро и аккуратно подхватить. На звук могут сбежаться, а ему это не надо.

Жертву он уложил за тот же ящик, где прятался буквально мгновение назад, и принялся шарить по карманам. Пистолет он вытащил из еще не окоченевших пальцев.

«Отлично. Вот это уже разговор», — подумал он про себя и принялся искать патроны.

Запасной магазин был всего один. Маловато, конечно, но и так сойдет на первое время. На шнурке болтался небольшой ключ, привязанный к поясу. Скорее всего от той каюты, которую этот солдатик и охранял. Осталось только проверить, что там. Яни подошел ближе и заглянул через смотровую щель в камеру.

Внутри было темно и ни единого источника освещения. Только бледный свет луны пробивался внутрь через небольшое отверстие иллюминатора. Яни не мог рассмотреть ничего, так что подошел чуть ближе. Постепенно глаза привыкли и стали видны длинные жесткие нары, на которых лежал кто-то в черном.

Лукас повернулся на скрип открывающегося замка.

Время для визита было необычным. Обычно генерал приходил поговорить днем или с утра, но ни разу он не заваливался в сумерках. А еще он весьма приметно ходил, чеканя каждый шаг, словно на параде. Сейчас же первым звуком был скрип замка, так что либо Лукас незаметно для себя провалился в сон и пропустил это… Либо кто-то пришел по его душу.

Он обернулся и увидел что-то совершенно необычное. Рыжий небритый парень в каких-то обносках, с пистолетом и весьма хищным выражением лица.

— Ты кто, на хрен, такой? — произнес незваный гость каким-то разочарованным голосом.

— Просто слуга божий, путь которого был весьма непрост.

— А-а-а, понятно. — Парень замолчал на мгновение, прикидывая что-то. — Ты тот тип, что раскидал группу захвата?

— Без малейшего понятия, кто были те люди в форме, но да, у меня был с ними неприятный разговор.

В подтверждение своих слов священник поднял руку и показал отсутствующий безымянный палец.

— Драться, стало быть, умеешь, а, святоша?

— Ну так, кое-чему обучен.

Парнишка улыбнулся, словно почуявший кровь волк.

— Тогда предлагаю временный союз. Я тебя освобождаю, мы вместе выносим всех этих ублюдков, а дальше расходимся в разные стороны и вспоминаем друг друга с теплотой и нежностью. Идет?

Гулан только хмыкнул.

— Идет.

— Тогда на. — Паренек бросил ключ от наручников.

— Откуда?

Мысль о таком чудесном освобождении все еще не укладывалась у Лукаса в голове. Хотя господь же неисповедим в своих делах. Может быть, только так он и мог явить свою волю.

— Нашел у того парня, что тебя сторожил, — безразлично отозвался рыжий. — Ему он теперь без надобности.

Замки щелкнули, и наручники упали на кровать. Как же хорошо избавиться от них — как заново родился.

— Слушай, — паренек указал на костюм священника, — это что, монашеская ряса на тебе?

— Угу, она самая.

— И ты умеешь драться? — В голосе у внезапного освободителя появились весьма недоверчивые нотки. Словно Лукас только что признался, что лично видел господа или кого-то из его ангелов.

— Как никто другой, — произнес Лукас и рванул вперед со скоростью, которой даже нельзя было представить.

Паренек в одежде бездомного собирался закрыться. Вот только он не понял, что священник направился не к нему.

Яни едва не обмочился, когда этот странный священник бросился на него, вот только тот пролетел мимо аккурат в дверной проем. А там… Яни слишком увлекся разговором и не заметил подошедшего сзади часового. Тип был другим, не тем, что лежал в коридоре. Пересменка или внезапная проверка, неважно. Важно то, что тип этот, кажется, собирался пресечь начавшийся побег на месте.

Соображать или как-то среагировать Кузнечик не успевал, он только повернулся, но смог стать свидетелем того, что этот странный тип в рясе, похоже, не врал.

Священник буквально нырнул вперед, уходя с линии выстрела. Громыхнуло. Пуля выбила стекло в иллюминаторе. Второй выстрел охранник сделать не успел. Священник положил ему руку на лицо.

— Бум, — произнес он тихо.

Яни словно видел это замедленно, по кадрам. Вот между пальцами пробегает воздушная волна. Глаза жертвы расширяются в ужасе, она хочет закричать, но вместо крика раздается тихий хлопок. Три секунды драки, а вместо одного противника кровавое пятно на стене.

Три гребаных секунды, ну десять — максимум. Этот тип в рясе даже круче, чем Нелин.

— Как тебя зовут? — тихо произнес этот монстр в черном.

— Яни д… д'Алтон…

— Лукас Гулан, оперативный сотрудник Службы Церковного Дознания и Посмертия.

Священник протянул руку, и Кузнечик не без страха ее пожал.

— Я, если что, больше не с ними, — зачем-то произнес Кузнечик.

Гулан в ответ только рассмеялся.

— Охотно верю. Д'Алтон… Ты не родственник…

— Средний сын, — без эмоций ответил Яни.

— Таких знакомых у меня еще не было.

— Богатых или мертвых?

— Богатых. Альтернативно живых, — на этих словах священник слегка улыбнулся, — у меня полным-полно в друзьях.

Лукас улыбнулся, напряг несколько раз затекшие от бездействия мышцы и с какой-то безбашенной легкостью спросил своего нового богатого друга:

— Ну что, дружок, будем сопли на кулак наматывать или пойдем остановим этого сбрендившего вояку?

Кузнечик быстро передернул затвор пистолета и произнес с улыбкой:

— Думал, ты уже и не предложишь.

Глава 34

Весь день прошел в делах. Камаль и д'Алтон обзванивали порты, частные пристани. За неполный рабочий день они обзвонили каждое место, где имелось хотя бы три ступени для спуска к воде и был телефон.

Нелин, не имевший никаких полномочий и едва тянувший по количеству прав на карманного зверька, откровенно плевал в потолок. Чтобы хоть чем-то занять друга, Йона отсыпал ему патронов и велел надпилить носики.

Не заводское качество, конечно, но зато смертоносность повысилась. Во время учебы Мари часто водили в морг, показывали различные трупы.

Убитого экспансивным патроном ни с чем не спутаешь — из него словно акула вырвала кусок.

Маленькая свинцовая акула. Весом в восемь граммов.

Эта чертова «Аделаида» нигде не светилась. В паре небольших частных пристаней хозяева сообщали, что похожую посудину видели. Но было это за неделю или две до первого убийства.

— Он может ударить в любой день, — резонно предположил Нел, и мысленно д'Алтон с ним была согласна.

— Может, — без эмоций согласился Йона. — Вот только ты забыл, что день у нас не нормированный.

— Забудешь тут, — пробубнил нелюдь и недовольно взглянул на часы.

— Сколько нам надо будет еще обзвонить?

— У меня семь адресов, а у тебя?

Телефон зазвонил внезапно.

Мари смотрела на то, как Йона метнулся к аппарату. Подняв трубку, он разом помрачнел.

— Понял, спасибо, — произнес он сухо и положил трубку. Заметив строгие лица друзей, он пояснил:

— Только что звонили из береговой охраны. Яхта, ну очень похожая на нашу, дрейфует в сторону берега.

— Сбилась с курса? — предположила девушка.

— Да какая разница? Мне вот лично пофигу, — вместо Камаля отозвался Нелин и направился к вешалке. — Куда ехать сказали, сержант?

— На набережной Люссака ее видели. — Йона последовал примеру своего старинного друга и, подхватив новую трость, поспешил на выход. Лишний аргумент в драке никогда не помешает.

Д'эви громко фыркнул.

— Представляешь, какой сейчас ужас будет в городе? А это через половину города тащиться.

— Туда уже военные подтягиваются, Варломо, мы с тобой. Скучно не будет.

На всякий случай Йона проверил, как вытаскивается пистолет, нацепил новую шляпу.

— Куда точно ехать? — Мари уже прикидывала маршрут.

— Тебе никуда, — отозвался д'эви и швырнул девушке маленький камешек. — Проследить за ним нужно.

Мари поймала предмет на лету, мельком взглянула и тут же все тело разом выключилось. Только очень злые глаза девушки перебегали с одного на другого.

— Каждый раз срабатывает, — с недовольством признал Нел и вытащил из рук д'Алтон «улыбашку».

— Думал, что ты ее обучил сопротивлению, — сказал инспектор и виновато опустил глаза.

— За год не обучить нормально, скажи спасибо, что…

— Какого хрена? — Голос Мари был злым и звучал сквозь зубы. — Вы чего?

Йона подошел поближе и слегка присел, сделавшись с подчиненной одного роста.

— Яни написал, что тебя попробуют убить. Так что извини, по-другому мы тебя не удержим, а второй мемориал в кабинете я не хочу.

— Йона!!! — Рот у девушки не открывался, так что крик был приглушенным. — Не смей!

— Прости, Куколка, так будет лучше. Через сколько пройдет паралич?

— Час продержится. — Голос д'эви стал виноватым. — Прости, малышка. Так надо.

Холодные пальцы нелюдя коснулись щеки девушки. Он осторожно погладил подругу и развел руками.

Марианна смотрела на то, как оба ее друга поспешили прочь. Нужно теперь только сломать это чертово колдовство. Дверь за собой Нел и Йона закрыли на ключ.

Гребаные перестраховщики.

Яни написал. Мало ли, что он там написал. Она — полицейский! Она привыкла рисковать жизнью каждую секунду. Пьяная драка ничем не отличается по вероятности умереть от смерти по вине убийц.

Так может, ей теперь еще и не пить?

Бред. Ну ничего, сейчас она продавит волей колдовство и устроит этим двоим сладкую жизнь.

Только.

Сломать.

Контроль.

Глава 35

— Куда там на набережную Лиссака? — Нелин резко выжал педаль газа. Мотор взревел, и машина быстро вылетела из гаража на залитую светом фонарей дорогу.

— На Гранитный берег.

— Ты же сказал про набережную, — с явным недоверием в голосе произнес Нел.

Он резко притормозил на желтый сигнал светофора. Шины взвизгнули, оставив на асфальте черные полосы.

— Ага, если Куколка освободится раньше срока, то пусть съездит на набережную, посмотрит красивые виды ночного города, полюбуется огнями. Заодно под ногами мешаться не будет, — усмехнулся Йона, откидываясь на спинку сиденья.

— Хитрый же ты мерзавец.

— Уж кто бы говорил, сам хитрее любой лисицы, — парировал Йона.

— Что есть, то есть. Ладно, держись, надоело мне тут стоять! — Нелин снова вжал педаль газа в пол.

Машина резво перестроилась в крайний правый ряд и на ближайшем перекрестке свернула направо под красный, игнорируя возмущенные сигналы других водителей.

— Не помню, чтобы я тебе такое разрешал.

— Не помню, чтобы я у тебя просил разрешения, сержант.

Йона смотрел в боковое окно на проносящиеся мимо городские огни и считал минуты до того, как они окажутся на набережной. Наконец, когда должен был показаться указатель на выезд к реке, их «Веритас» вдруг резко затормозила, натолкнувшись на выставленный полицейский блокпост. Соорудили его наспех, выставив две машины мордами друг к другу.

Камаль быстро опустил стекло и показал патрульному свой значок и удостоверение с вкладышем экстренных полномочий. Тот, козырнув, жестом указал им проезжать.

За оцеплением было весьма людно и шумно. Жителям ближайших домов можно было только посочувствовать: не каждый день у тебя под окнами происходит что-то подобное.

На первый взгляд можно было подумать, что идет репетиция парада или массовой демонстрации. Вся набережная была запружена солдатами и военной техникой. Вот только в ближайшие дни не было запланировано ни одного государственного праздника или значимого события. Небольшая группка людей: двое офицеров, священник в черной рясе и еще несколько гражданских стояли у самой кромки воды.

Судя по их позам, они о чем-то оживленно беседовали.

Кроме Варломо, Йона узнал только генерала Уильема Балстрема. Командующий городским гарнизоном стоял поодаль и наблюдал за тем, как его подчиненные, а также приданный взвод морской пехоты от адмиралтейства занимаются своими обязанностями. Судя по тому, как нервно у него двигались желваки на скулах, кто-то очень скоро получит пинка под зад без сохранения пенсии.

— Вас только за скорой смертью посылать, — с нескрываемым сарказмом пробурчал Варломо. Взглянув на воду, он нервно пошевелил плечами.

— Блокпосты, оцепление, — без всякого приветствия коротко пояснил Йона, выбираясь из машины. — Что там случилось? Подстрелили?

— Зачем? «Аделаида» сама села на брюхо. — Старик указал рукой на огромную белую яхту, валявшуюся на боку. — Сейчас ее обследуют господа военные на предмет наличия взрывчатки или чего-то похожего.

Йона встал рядом со святым отцом и, прищурившись, следил за работой солдат. Две лодки курсировали взад-вперед между берегом и яхтой. Сначала ничего не происходило, минуты тянулись одна за другой, пока наконец на палубе не появились несколько фигур.

Одна, вторая, третья…

Через минуту вслед за ними на палубе показалась пара гражданских в потрепанной одежде. Солдаты вежливо, но настойчиво сопроводили их в лодку и перевезли на берег.

— Чертов ублюдок, — с притворной злостью пробурчал Нелин, разглядев, кого именно доставили солдаты. — Ну кто бы сомневался.

Кузнечик и впрямь выглядел сейчас просто ужасно. Дело было даже не в его поношенной затрапезной одежде, делавшей его похожим на нищего. Он с трудом переставлял ноги, пошатываясь и ежесекундно рискуя рухнуть на землю без сил. Его согнутую фигуру поддерживал молодой мужчина в рясе священника.

Рукава его были щедро залиты каким-то темным веществом, поразительно напоминающим засыхающую кровь.

— Лукас, — негромко поприветствовал священника Варломо, отошедший вперед от толпы, — рад тебя видеть в добром здравии.

— И я вас, святой отец, — кивнул тот, устало окидывая взглядом толпу служак. — Но не мне вам рассказывать про пути господни.

— Да уж. Кто это с тобой? — кивнул старик на Кузнечика.

— Яни, — осипшим голосом представился рядовой, а затем кивком указал на Нелина и Йону. — Эти двое должны меня помнить.

Огненный Бич Господа повернул голову к полицейским. Те правильно поняли незаданный вопрос и коротко кивнули. Тогда Гай махнул им рукой, разрешая подойти.

— Черт, малыш, ты паршиво выглядишь, — стало первым, что произнес Нелин, подойдя вплотную и придирчиво оглядев Кузнечика. Кошачий взгляд пробежался по нему с головы до ног и обратно. Но почему-то от этой неожиданно проявленной заботы бывшего товарища у рядового на душе вдруг стало тепло и приятно.

— В меня попали разок-другой, — криво усмехнулся Яни, с трудом переводя дыхание. — Правда, ублюдки упорно не желали учиться стрелять сразу в голову.

— Придурки.

Д'эви шумно рассмеялся, а затем вытянул руки и сгреб ссутулившуюся фигурку Кузнечика в крепкие объятия.

— Он… — начал было конвоир, не на шутку встревоженный таким внезапным проявлением эмоций. Но тут же осекся, остановленный резким взмахом руки Нелина.

— Да тихо ты. Парнишка — внедренный агент, работал под прикрытием, — пояснил Нелин охранникам.

На этих словах конвоир быстро бросил вопросительный взгляд на стоявшего рядом Варломо, а тот только коротко кивнул, подтверждая выдумку нелюдя. Сразу после этого солдат почтительно отошел от Кузнечика на пару шагов, и во взгляде его промелькнуло уважение и даже легкое замешательство.

— Но прежде, чем вас отпустят, молодой человек, позвольте несколько вопросов, — внезапно проговорил Гай спокойным размеренным тоном, вновь обращаясь к Яни.

— Да, святой отец. — Кузнечик постарался стоять прямо.

— Кто командовал всей этой операцией? Кто был главным? — Священник жестом указал на перевернутую яхту.

— Генрих Маркберг, — не раздумывая, ответил рядовой.

— Он был там, на «Аделаиде»?

— Нет… его уже не было. Следов тоже никаких. — Яни досадливо поморщился. — Простите, я не знаю, где он.

Варломо нахмурился, обводя взглядом собравшихся вокруг офицеров и подчиненных. Его морщинистое лицо на мгновение исказилось гримасой раздражения.

— Забирайте своего друга, пока я не передумал.

— Пойдем, малыш, — Нел закинул руку Яни на плечо и прижал к себе. — Давай, как в детстве. Ножками, ножками.

Они поравнялись с Йоной.

— Здравия желаю, господин сержант. — Язык у Яни едва ворочался. — Рядовой д'Алтон готов вернутся в строй…

— Горе ты мое, — только прошептал Йона и взял едва живого солдата под вторую руку. — Давай, пошли к машине. Сестра твоя охренеет, когда мы тебя притащим.

— Я бы лучше к маме… я… соскучился. Да и напугал я ее немного.

Глава 36

Огромная тень человека накрыла двор.

Полковник осторожно прошел во внутренний садик аббатства Дарфи. Этот крохотный оазис безмятежности был обнесен высокими старинными стенами из грубого необработанного камня, поросшими густым плющом. Посередине зеленел ухоженный газон, по периметру которого тянулась дорожка, выложенная плоскими каменными плитами разной формы и размера.

Вдоль дорожки росли роскошные кусты олеандров и высокие стройные кипарисы. В свете фонарей они отбрасывали причудливые тени на старинную кладку. В углах же прятались массивные каменные вазоны с пышно распустившимися кустами белых роз. Бутоны их уже начали увядать.

Тут было тихо и приятно, словно сам Господь укрыл этот уединенный уголок от городского шума и смрада.

Генрих двигался медленно и степенно, рассматривая все вокруг. Он походил сейчас на ребенка, который впервые оказался в таком величественном месте.

— Я вижу вас, — прозвучал едва слышимый голос старого и немощного кардинала Валориса. Он был одет в теплую одежду, а ноги его укрывал шерстяной плед.

— Доброго вечера, святой отец, — проговорил Генрих и учтиво поклонился.

— Монсеньор, так надо обращаться к кардиналу, — заметил старик.

— Простите, в моих краях такое не распространено. — Голос Маркберга стал извиняющимся, словно он действительно сейчас сожалел.

— Понимаю и прощаю вам эту оплошность, сын мой.

Он помолчал немного. Генрих видел, как почти слепые глаза старика рассматривают его, и похоже, что безуспешно.

Кардинал помолчал несколько мгновений, обдумывая что-то, а затем произнес едва слышно:

— Что же… пожалуй, мне есть в чем покаяться… Гордыня… подумать только, отчитываю ангела мести.

— Вы позволите? — Маркберг указал на стоящий рядом стул.

— Вообще, он здесь для моего последнего верного друга. Но я немощный старик, как я могу вам хоть что-то запретить? Так что будьте моим гостем.

Нежданный гость хмыкнул. Ситуация смешила своей ироничностью: в одном маленьком уединенном садике встретились две противоположности — воскресший человек и мертвец, который забыл умереть.

— Не хочется вас расстраивать, монсеньор, но я не ангел мести. Я — ангел справедливости, — негромко произнес Генрих, его взгляд был тверд и решителен.

— Какой справедливости? Вашей? — Кардинал Валорис попытался придать своему едва слышному голосу насмешливые нотки.

Маркберг только пожал плечами:

— Да. Не худший вариант, как по мне.

— Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь и зло за зло? — Старик судорожно вздохнул, сипло закашлявшись. Казалось, что сами слова вызвали у него приступ.

— В общих чертах да, — кивнул Генрих.

— Правосудие волка, который судит овец, не находите? — Кардинал с трудом выпрямился в кресле, его слепые глаза вдруг блеснули осмысленным огоньком.

Старик внезапно замолчал, словно обессилев после этой небольшой вспышки энергии. Затем он снова посмотрел на своего собеседника, и во взгляде его промелькнула тревога.

— Люди, которые вокруг меня…

— Они живы и будут жить, — успокоил его Маркберг. — Мне не нужны их жизни, они ничего не сделали мне и моим людям. А я несу только справедливость.

Последние слова Генрих произнес почти миролюбиво, но в его тоне угадывалась непреклонность. Ответ, похоже, удовлетворил Виктора. Он безвольно осел в кресле и прикрыл глаза, словно утомленный внезапной вспышкой эмоций.

— Чувствуете? — произнес он тихо и спокойно через некоторое время. — Скоро гроза… воздух так и полнится напряжением.

— Похоже на то.

Духота и правда ощущалась сейчас как никогда.

— Давайте, не медлите, приговорите меня, как и тех несчастных. Я виновен, ведь я не смог остановить это безумие. Я бился как мог: просил, умолял, угрожал… но проиграл в итоге меркантильности и тщеславию.

В саду повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы на деревьях от предгрозового ветерка. Генрих недолго молчал, рассматривая сломленную фигуру старика.

— Я не собираюсь вас судить, Виктор. Я пришел избавить вас от ноши, которую вам так тяжело нести. Но хочу взамен одну услугу.

— Слушаю вас, мой ангел. — Кардинал открыл глаза и покорно посмотрел на Маркберга.

— Помолитесь за моих людей и меня, — ровным тоном произнес тот.

Старик рассмеялся, но смех этот сразу же оборвался приступом мучительного кашля. Виктор согнулся пополам, выплевывая на траву кровавую слюну и сгустки густой черной крови.

— Не было и дня, — просипел он, утирая багровые струйки с губ дрожащей рукой, — чтобы я не молился обо всех вас, дети мои, всех, кого я подвел. И да… я сделаю это. В последний раз.

Кардинал с трудом поднялся со своего кресла и рухнул на колени на траву. Маркберг, секунду поколебавшись, опустился рядом с ним на колени. Что-то подсказывало ему, что так будет правильно.

Минуты медленно утекали одна за другой в томительной тишине, нарушаемой лишь тихим бормотанием молитвы. Но внезапно голос Валориса обрел былую силу и властность, заполняя собой весь дворик. Слова лились непрерывным потоком, перемежаясь то скорбными, то радостными интонациями.

— Аминь, — наконец проговорил старик громко и отчетливо. Он склонил голову и устремил последний взгляд на Генриха, будто ожидая ответа.

— Благодарю вас. — Маркберг неторопливо встал на ноги, заслоняя часть сумеречного неба своим силуэтом. — Я сделаю все быстро и безболезненно.

Удар ножа был быстр и точен. Снизу вверх, так что Виктор Валорис только успел вдохнуть. Тело его мгновенно обмякло и упало на траву. Генрих присел на колени и потрогал пульс на шее старика.

— Прости меня, Господи, — едва слышно пробормотал Генрих, на мгновение прикрыв глаза и помолившись в последний раз.

Затем он поднялся и тем же путем, каким пришел, вышел прочь из уединенного садика — сначала под сводчатую крытую галерею колоннады, а затем на залитую оранжевым светом уличных фонарей городскую улицу. Его адъютант Марк ждал возле машины на том же месте. Заметив выходящего начальника, он вытянулся по стойке смирно и принял молодцеватый вид.

— Мы закончили здесь, — негромко произнес Маркберг, останавливаясь рядом с подчиненным.

— Куда прикажете ехать, господин Полковник? — Марк вопросительно посмотрел на командира.

— Вот. — Генрих вытащил из внутреннего кармана конверт и протянул его адъютанту. — Отправьте его журналистке. Я обещал ей раскрыть мою личность, а обещание, данное женщине, священнее карточного долга.

— Господин Полковник? — Марк недоуменно нахмурился, приняв конверт. — Вы уверены?

— Марк, выполните мою последнюю просьбу, — твердо сказал Маркберг, положив руку на плечо адъютанта. — А после можете быть свободны. Вы все можете быть свободны, живите как хотите. Я устал быть ангелом смерти.

Генрих окинул внимательным взглядом лицо верного соратника, с которым прошел огонь и воду. Затем резко отвернулся и пошел прочь по ночной улице, скрывшись в тенях между старинных зданий. Марк остался стоять с конвертом в руках, провожая хмурым взглядом удаляющуюся фигуру бывшего командира.

Глава 37

'Доброго дня, уважаемая Ирма.

Признаюсь, я пишу эти строки под влиянием момента. Возможно, ваш друг уже раскрыл вам тайну моей личности. Если так, то это письмо станет подтверждением его слов. Если нет, то считайте мое обещание выполненным.

Но прежде позвольте мне покаяться перед вами. У меня не осталось друзей, способных понять меня, не осталось врагов, которых стоило бы судить, да и цели такой больше нет. А ведь мужчине всегда нужна цель, не правда ли?

Я всегда искал ее. Ту великую цель, на алтарь которой я положу себя целиком.

Стать лучшим среди равных. Добиться успеха, когда все против тебя, утереть нос окружающим снобам и завистникам. Победить в бессмысленной войне, которую ты не смог остановить. Сделать все быстро, четко. Спасти тех, кого нельзя спасти, кого бросили и забыли.

Все эти цели я ставил себе сам. И ни в одной не достиг того успеха, на который рассчитывал. Всегда что-то было не так, кто-то был виноват в моих неудачах.

Вот только сейчас я понимаю, что гонялся за миражами. Брал на стяг лозунги, в которые не верил до конца, но под которые вел умирать людей. Теперь же, отказавшись от борьбы и впервые ощущая свободу от всего этого бесконечного поединка с миром, я понимаю, как сильно устал.

Невероятно.

А потому я просто отдамся в руки господа. Не вижу смысла бороться с гидрой, чьей головой являюсь сам. Возможно, позже, когда вы забудете весь тот кошмар, в который я вас против воли погрузил, вы напишете книгу об этой чертовой Третьей Арсорско-Гуттской войне.

И обо мне тоже.

Только прошу вас, любезная Ирма, поймите главное — даже у железа есть предел прочности. Вспомните это, когда ваш друг будет нуждаться в вас.

Тело мое вы найдете легко. Оно будет лежать там, где ему и положено, — на мемориальном кладбище Сен-Руаль. Участок четырнадцатый, пятый ряд, восьмое место.

Генерал Генрих Маркберг.

Последнее письмо, присланное в «Тарлосс Таймс» на имя Ирмы Галарте. Приведено без купюр.

Глава 38

Паралич медленно, но верно ослабевал и отступал. Сначала Мари почувствовала, как к кончикам пальцев рук и ног возвращается чувствительность — легкое покалывание, похожее на то, когда отлежишь руку или ногу. Затем постепенно чувство стало распространяться дальше по ладоням и ступням, а через некоторое время и по всей руке и ноге.

Кожа словно покрывалась мурашками, отходя от магического дэвского паралича.

Мари чувствовала, как по венам разливается горячая ярость, закипая все сильнее с каждой секундой.

В основном она была зла на саму себя — на собственную глупую беспечность. Она опять повелась на старый трюк с фигуркой, словно не было последнего года каторжных ежедневных тренировок воли. Словно не было двенадцати изматывающих месяцев, когда этот ушастый прохвост гонял ее по рингу, словно кот мышь.

Одно короткое движение, одно ничтожное мгновение невнимательности — и вот все ее титанические усилия пошли прахом. Уродливое чувство смущения и неловкости, которое, казалось, навсегда пропало вместе со смертью Оберина, вдруг вернулось, сковав ее тело и разум.

«Ну уж нет, хватит с меня этих проколов!» — решительно подумала Мари, чувствуя, как заканчивается действие паралича. Вот уже и контроль над затекшими мышцами рук и ног возвращается. Пальцы начали слегка подрагивать, потом запястья и предплечья, а вслед за ними и плечи.

Как только тело полностью придет в норму, она будет готова к решительным действиям! Мари скрипнула зубами, ее рот угрожающе скривился в усмешке.

Глаза сузились в щелочки, метая испепеляющие взгляды. Она обязательно устроит этим двум уродам такую эпическую трепку, что им будет больно даже вспоминать об этом! Д'Алтон она — или как? «Никому ничего не спускать» — если бы у ее семейства не было бы девиза, то можно было бы взять этот.

Детали мести уже начали вырисовываться в ее разгоряченном мозгу.

О да, они еще возопят о пощаде… На мгновение она представила, как выбьет из обоих друзей дух на ринге. Фантазия показалась такой реальной, что она даже ощутила запах крови.

Кровь вскипала в жилах, придавая телу сил. Мари судорожно сжала-разжала кулаки, разминая затекшие мышцы, и вдохнула полной грудью, готовясь к реваншу.

Понадобилось еще десять мучительных минут, чтобы окончательно избавиться от остатков наваждения. Марианна судорожно сглотнула, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

Резкий телефонный звонок внезапно разорвал гнетущую тишину кабинета. Звук был непривычно громким и каким-то зловещим, отдаваясь эхом в ушах. Мари быстро подошла к столу Камаля и дернула трубку. В трубке была мертвая тишина, и только после этого она поняла, что звонит не его, а ее собственный телефон.

Она перегнулась через стол, так что практически легла грудью на столешницу, дотянулась рукой до трубки и дернула ту с рычага.

— Да. — Губы еще плохо слушались, так что говорить надо бы как можно проще, а то еще подумают, что она пьяная или под кайфом.

На том конце провода повисло неприятное тяжелое молчание, словно кто-то собирается с силами для объявления чего-то ужасного.

— Слушаю, — повторила д'Алтон уже с заметным усилием над собой, пытаясь выровнять плохо слушающийся голос.

— Ма-м-м-марианна, — голос матери был дрожащим и перепуганным, каким Мари никогда в жизни его не слышала. Ее сердце сжалось от плохого предчувствия.

— Ма-ма?

— У нас… тут какие-то люди… о-о-они… — Мать сорвалась на тихое бессвязное бормотание, полное ужаса.

— Какие люди? — паника заставила кровь отхлынуть от лица, но одновременно расчистила затуманенное сознание, избавив тело от заторможенности.

Повисла гнетущая пауза, во время которой сердце Марианны пропустило несколько ударов, отдаваясь болезненным стуком в висках.

— Альберт… они застрелили Альберта! — практически проскулила Патрисия на том конце трубки, и ее всхлипывания были слышны очень отчетливо.

Альберт Геннек. Старый добрый дядя Альберт с его располагающей улыбкой. Мари до боли ясно представила, как он лежит в луже собственной крови, не понимая, что произошло. Его большие миндалевидные глаза удивленно распахнуты и теперь не закроются никогда.

Кто-то убил его.

Так. Теперь нужно собраться с силами и успокоиться, а заодно и маму успокоить.

— Мама.

— Они… они… — Старшая д'Алтон продолжала повторять что-то неразборчивое и путанное, словно разум отказывался принимать произошедшее.

— Мама! — Марианна почти кричала в трубку, стараясь пробиться сквозь истерику.

— Да? — Голос матери слегка прояснился.

— Все будет хорошо. Слышишь меня? Все. Будет. Хорошо. Рядом с тобой кто-то есть сейчас?

— Да, — ответила Патрисия чуть более твердым голосом.

— Передай ему трубку.

Послышалось шуршание и неразборчивое грубое мужское бормотание, а затем хриплый незнакомый голос произнес с деланым весельем:

— Ну, привет, сука!

Мужчина старался говорить бодро и весело, но было слышно, что он на взводе, как был тогда, во время похищения Барра. Мари до сих пор помнила, как лежала уже хорошенько избитая, но все же смогла расслышать короткую команду: «Новичок, помогай!»

Мужчина помолчал пару мгновений, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Узнала меня, красотка?

Желчь подступила к горлу Марианны от этого паршивого голоса.

— Ты из тех уродов, что Барра похитили, — процедила она сквозь зубы.

— Не уродов, а патриотов. Я бы на твоем месте запомнил это, девочка. — Его голос сделался угрожающим. — Или у тебя с головой после той встряски плохо?

— Что вам надо? — сказала д'Алтон ледяным тоном, она сама удивилась, как ей удалось совладать с эмоциями.

— Тебя, конечно. — Мужчина, если его можно было таковым считать, стал говорить приторно-ласковым голосом. — Ты как будто сама не догадалась. Ты друга моего убила… а я такое не люблю. Смекаешь, к чему веду?

Око за око.

Мари тяжело молчала, ее ладони вспотели, а по вискам каплями стекал холодный пот. Казалось, что ее яростное сопение слышно на том конце провода. Ну и пусть. Плевать.

Эти твари у нее дома!

У нее!

Ходят по ее дому, размазывают ботинками кровь ее, сука, старинного и самого верного дворецкого и друга! Да она всех этих уродов живьем освежует.

— Тронешь мою маму хоть пальцем… — Инспектор д'Алтон говорила тихо, сквозь сжатые зубы, стараясь скрыть дрожь от едва сдерживаемого гнева в голосе. По-другому просто не получалось — так сильно ее сейчас обуревала ярость.

— Не пыли, легавая, — рассмеялся похабным смехом бандит. — Борзая ты какая-то. Вот если я твоей мамаше сейчас нос отрежу, такая же борзая будешь? Или мне с ушей начать, а? Гангрена, как думаешь?

Кто-то на заднем плане что-то выкрикнул, но д'Алтон не смогла разобрать, что именно. Собеседник снова рассмеялся, и, вернувшись к Марианне, продолжил. С еще большим весельем в голосе он перешел к делу:

— Значит так, красотка, слушай внимательно и запоминай: времени у тебя ровно час — у нас дел еще вагон. Будешь здесь без оружия и подмоги через час, и мы твоих старичков не тронем. Даю тебе честное офицерское слово.

«Нашелся офицер», — собиралась было сказать Мари, но проглотила эту колкость, ощутив холодный комок страха в животе. Тип и так на взводе, а она уже слишком заигралась.

Между тем бандит продолжал с нарастающей угрозой в голосе:

— За каждые пять минут промедления буду отрезать у твоих родителей по уху, потом примусь за пальцы на руках и ногах. Так что сама решай, насколько ты их любишь и кто из них тебе нужен одним куском. Дальше…

Он взял театральную паузу, вселяя в Марианну новую дозу паники.

— Приведешь с собой хвост — убью обоих старичков на твоих глазах без малейших колебаний. Как свиньям глотки вскрою, от уха до уха. Начну с мамаши твоей, а отец пусть посмотрит… Или наоборот, пока вот никак не решу.

Мари почувствовала, как к горлу подступает тошнота от одной только мысли, что эти нелюди сделают с ее родителями, если она облажается. Холодный пот продолжал обильно стекать, теперь уже по спине.

— Я тебя тогда достану, ублюдок, — угрожающе прошипела она, вкладывая в слова всю свою ненависть.

— А я гранатой подорвусь… — без лишней бравады ответил тот. — Уже делал раньше. Я к смерти привычный, можешь не сомневаться. Час у тебя, сука рыжая! Так что лети как пуля, если родители тебе еще дороги!

В трубке раздались короткие гудки. Марианна судорожно сглотнула, борясь с подступающей дурнотой и чувством беспомощности. Сейчас нельзя было терять ни минуты.

Блум положил трубку и погладил женщину по щеке. Та поморщилась и закрыла глаза. Она старалась сдерживать рыдания.

— Ну тихо ты, — произнес сержант и вытащил нож.

Одним движением он обхватил лицо хозяйки и просунул острие ей в рот.

— Ты если думаешь, что я шутил, то подумай еще раз. Но только в полной тишине. Поняла?

Патрисия закивала одними только глазами.

— Сержант. — Голос Вассермана звучал откуда-то с лестницы.

— Что тебе?

— Иди сюда, ты реально охереешь, когда я тебе кое-что покажу.

— Сам иди сюда, недоносок! — Блум оттолкнул женщину, так что та безвольно рухнула на пол. — Сядь и молчи!

Гангрена появился через пару секунд, и впервые на его лице можно было заметить то, что у других называется замешательством. Вот только для простоватого солдата такое было весьма редким явлением.

— Че ты там нашел?

— Фото семейное, иди глянь.

— Чего я там не видел?

— Глянь-глянь, особенно внимательно на парнишку с грамотой.

Блум неохотно принял рамку с фотографией и взглянул в указанное место.

— Ну понятно… новичок… Энди, стволы проверь и заднюю дверь.

— Так я…

— Проверь. — Тон командира не терпел возражений, так что Гангрена поспешил выполнить приказ.

Глава 39

— Город так изменился, — произнес Яни с заднего сиденья очень тихо, но все его услышали.

Он откинулся на заднем сиденье автомобиля, пытаясь расслабиться после тяжелой ночи.

Выглядел все еще хреново, так, словно его вытащили из массовой драки, где он был против всех. Лицо было разодрано, глаз подбит, а вся одежда пропахла гарью, порохом, кровью и потом.

— Есть немного. — Камаль все еще не мог привыкнуть, что на одного живого сослуживца стало больше.

Они выехали из оцепленной зоны. «Аделаида» уже как следует накренилась и бортом едва не касалась набережной. Все же хорошо, что они быстро со всем разобрались. Найти только Маркберга осталось… Хотя у Варломо сейчас под руками весь городской гарнизон и полиция.

От еще двоих человек и одного нелюдя ему ни горячо ни холодно. Так что инспектор резонно решил, что идут все поиски к такой-то матери.

Хотя бы до утра. Нужно еще про фон Эрта упомянуть, а то старина точно на него затаит.

— Как ребята? — Яни бросил взгляд на инспектора через зеркало заднего вида.

— Разъехались по домам. Мы практически не общаемся, — признался Йона виновато, кусая губы. — Ирма где-то год назад нашла их для каких-то своих дел. Я пару раз писал им, но мы не особо поддерживаем связь.

— Про Толстяка расскажи, — ехидно произнес д'эви с водительского места и плавно притормозил перед въездом на Главный мост через реку.

— А, да, прикинь, — инспектор рассмеялся, вспоминая. — Ральф в семейный бизнес ушел, представляешь?

— Иди ты. — Кузнечик резко подался вперед от такой новости. — Если вы меня разводите…

— Клянусь святым Мартином. — Инспектор положил руку на сердце, глаза его смеялись.

— Толстяк же вечно ныл, что отец ему жизни не дает. Все собирался по миру поездить.

— Ну, так он с нами и поездил. Познакомился с кучей хороших людей.

— Половину из которых убил, — перевернул все в шутку Нел. Произнес он ее, как и всегда, с каменным лицом, отчего стало еще смешнее.

Машина взорвалась хохотом.

— Проклятье, как мне вас не хватало. — Яни вытер выступившие от смеха слезы.

— Нам тоже, малец.

Йона посматривал краем глаза в окно на дорогу.

— Ты еще фотку его не видел. — Нелин повернулся к парню и пояснил: — Вот там помрешь от хохота.

— Чью?

— Толстяка. Хотя… Какой он Толстяк. Прикинь, он килограмм пятнадцать сбросил.

— Это как?

— Да мы сами в шоке. Прислал фото семейное, а сам тростинка, а не человек. Видать, жена его не кормит… Ну или покоя не дает. — Нел подмигнул, и вся троица снова засмеялась.

Машина выехала на мост, и друзья на мгновение умолкли, любуясь открывающимся видом на речные берега и силуэт города вдалеке. Яни прислонился лбом к прохладному стеклу, вспоминая, как он в детстве с дружками перебегал через мост и уходил на «просмотр мира».

В голове у него все еще крутилась шутка Нелина.

«Познакомился с кучей хороших людей, половину из которых убил», — это ведь и про Яни можно сказать.

Машина кружила по тихим безлюдным улочкам Хайгардена. Здесь все было красивым и образцовым, ровненькие улочки, словно проложенные по линейке, аккуратные богатые домики казались кукольными. Машина преодолела половину центральной улицы, и вот-вот была готова свернуть к дому Яни, когда тот что-то почуял. Одного только взгляда на родной дом ему хватило, чтобы понять — тут что-то не так.

— Нел, — быстро затараторил Кузнечик, — не останавливаемся!

У д'Алтонов Йона бывал всего раз, да и то мельком. Тогда целый день он собирался с духом, чтобы просто подойти и постучать в резную деревянную дверь их старинного особняка. Но в итоге так и не смог даже пройти дальше выложенной булыжником дорожки, ведущей к парадному крыльцу.

Струсил.

Впервые в жизни он тогда по-настоящему предал свою решимость и струсил. Не было никаких разумных причин, чтобы развернуться и уйти, но именно так он и поступил, поковыляв прочь разочарованной походкой.

Сейчас же, сидя в салоне автомобиля, Йона был все еще насторожен, а потому сразу почуял неладное, когда парнишка с заднего сиденья неожиданно приказал:

— Нел, не останавливайся! — И тут же чуть смягчил тон: — Просто кружи по району.

— Понял.

Д'эви виртуозно изобразил объезд несуществующей ямы и плавно покатил дальше.

— Остановись после следующего поворота, — велел парень.

— Лады, — коротко ответил Нелин.

Автомобиль встал под сенью раскидистого вяза, водитель заглушил мотор. И Нелин, и Йона напряженно смотрели на друга.

— Дома кто-то есть, — без обиняков пояснил Яни, поправляя непослушные рыжие волосы. — Отец обычно в это время читает в библиотеке, готовясь ко сну, но окна на втором этаже не горят.

— Может, устал и прилег поспать? — предположил сидевший рядом с водителем Камаль, поглаживая рукоятку трости.

— Вряд ли, — возразил парень. — Два часа чтения перед сном — его неизменный ритуал на протяжении всей моей жизни. Он, на моей памяти, отступал от него лишь однажды — когда мама рожала Мари. А еще… — Он запнулся. — Возможно, мои новые друзья что-то отмочили.

Все было притянуто за уши, но не лишено смысла. Даже если это все бред и парнишка на взводе, это не отменяло того, что постепенно мелкие волоски на руках у инспектора вставали.

— Ну просто отлично, — сказал он больше сам себе. — Похоже, тут недалеко трупы.

— Есть или… — спросил д'эви вытаскивая из кармана оружие.

— И есть, и будут.

Камаль постучал тростью по полу, прислушался к стуку, а затем тихо спросил у Яни:

— Есть у вас вход, о котором никто не знает?

— Через соседский палисадник.

— Идете через него. Я в парадный. Поотвлекаю ребят, если кто есть.

— Вечно тебе надо походить хромым котом перед стаей собак.

— Нел?

— Что?

— Заткнись и делай, что говорю. Потом меня отчитаешь, если не сдохну.

Мари летела сквозь ночь.

Мотоцикл ревел, распугивая случайных свидетелей ее лихачества. Тех, кто еще не успел убраться с улиц до наступления комендантского часа, было мало.

Она свернула на Беккер роуд, оттуда через мост ближе всего к дому. Марианна добавила газу, но едва ли не сразу уперлась в блокпост. Машины досматривались в час по чайной ложке, так что пробка тянулась и тянулась.

Типок в полицейской форме медленно брел от машины к машине и явно наслаждался властью. Он говорил медленно и спокойно, словно с детьми. Объяснял про экстренные меры, которые введены повсюду, но только делал это таким издевательским тоном, что стало понятно — он просто мучает людей.

Мари осторожно подкатилась к заграждению.

— Полиция, экстренный выезд, — произнесла она без приветствий.

— Ну, во-первых, здрав…

— Д'Алтон, — Мари вытащила из кармана документы и ткнула парню в роду, — девятый участок.

— Здесь без досмотра нельзя, приказ…

Чей приказ и о чем, инспектор не узнала. Вместо уговоров она просто боднула этого мерзавца шлемом в лицо.

Хруст.

Парень повалился на асфальт, явно не поняв, что это он вдруг решил прилечь. Ботинок прилетел в живот, затем в грудь.

— Д'Алтон, — произнесла Марианна уже бегущим на помощь офицерам. — Девятый участок, спецгруппа.

Сменщик оказался смышленей, он быстро отодвинул загородку и дал девушке проехать.

Времени было все меньше. Инспектор д'Алтон побежала к мотоциклу, краем глаза заметила, как один из водителей в пробке ей кивнул и поднял большой палец.

В ответ девушка только развела плечи и стартанула с места.

Глава 40

Йона осторожно прошел по мощеной гранитом дорожке к роскошному двухэтажному особняку в позднеимперском стиле. Взойдя на небольшую лесенку, он постучал в массивную дубовую дверь с витражными вставками, изображающими сцены из мифов.

Вот смешно получится, если он сейчас вломится в дом генерального прокурора. Смеху будет… Весь путь до «Черного льда» можно обсмеяться.

Хотя… Он вроде как рецидивист, если брать в расчет детские «приключения».

Дверь открывалась плохо, виной тому была нога мертвеца. Ну вот, только он попытался вспомнить, как правильно входить в камеру и что говорить, как нужда в этом отпала.

Уже порядком окоченевшее тело мешало распахнуть дверь на полную. Судя по количеству крови и отсутствию явных следов, его, скорее всего, пырнули ножом в район печени. Весь мраморный пол у живота был залит кровью, которая уже порядочно загустела и превратилась в вязкий липкий кисель. Пахло железом и едва уловимым ароматом дорогого одеколона.

Инспектор осторожно протиснулся внутрь просторного холла с высокими потолками и хрустальной люстрой, сверкавшей в неярком лунном свете. В кровь он старался не наступать. Возле головы покойного Камаль присел на корточки, ненадолго, буквально на мгновение.

Он легонько коснулся пальцами лба мертвеца и потянул «тень» к себе.

«Сколько их? Просто подумай, не говори», — без лишних формальностей спросил Йона мертвого дворецкого внутренним голосом.

«Я видел четверых, у всех оружие, — прозвучал голос в голове инспектора. — Больше ничего не могу сказать, инспектор, простите».

«Хорошо, спасибо. Давно они тебя?»

Неприятный вопрос, но его надо было задать. Если старика убили давно, то был риск поймать «отслойку» во время разговора. Произойдет спонтанное поглощение духа. После этого медиатор третьего ранга Камаль быстро получит красную отметку в деле: «Имеет пристрастие к…» и дальше страшное непроизносимое слово. И после скорого церковного суда поедет в какую-то глушь поститься, молиться и сожалеть до конца своих дней.

«Час или около того». — Голос дворецкого стал впервые эмоциональнее сводки о погоде.

«Тогда можем еще побыть вместе. Не переживай, я тебя отпущу, как только со всем разберусь», — поспешил Йона успокоить мертвую душу.

Тревога стала чуть меньше, но все же не исчезла. Наверху что-то запаздывают. Йона переступил через мертвого и похромал в направлении обеденной залы или чего-то такого. Шел он медленно и старался не шуметь, ступая по дорогому персидскому ковру с замысловатым узором.

Из таких комнат есть несколько выходов, а значит для целей бандитов — самое то, много места, можно уйти и рассредоточиться. Правда, и точек нужно контролировать больше, но вчетвером это не так сложно.

Йона прошел чуть дальше, мимо стен, увешанных дорогими картинами в позолоченных рамах — он узнал работы Айвазовского и Шишкина, — пока в висок ему не уперся револьвер. Армейского образца, но новенький. Пах плохо оттертым маслом и немного порохом. Вычищен, пристрелян, а значит ребята точно не пара солевых нариков. Да и на нарика мужик точно не походил. Выглядел, как типичный токарь или слесарь. Простое лицо, каких на улице не счесть, только глаза выдавали в нем опытного боевика. Спокойные глаза волкодава.

— Привет, — сказал он спокойно. — А где хозяева?

— Рот закрой! — произнес неизвестный и тут же гаркнул в сторону. — Сержант! Тут гость!

— О… у вас там целый сержант.

— Ты не понял? Давай шагай, а то твоими мозгами тут стенки покрашу.

Он подтолкнул инспектора в направлении обеденной залы, роскошно обставленной антикварной мебелью.

В комнате, кроме пленников, были еще двое. В дальнем углу стоял еще один из похитителей — какой-то странный дерганый мальчишка с нервным тиком. На сержанта он явно не тянул — слишком тупое лицо. А вот второй, второй очень даже походил на главного в этой труппе цирка.

Растрепанный и явно злой мужчина в затертой фланелевой рубахе и форменных штанах. Он стоял возле небольшого шкафа с антикварной посудой и рассматривал ее, явно не понимая, что тут может стоить таких денег. Заслышав шаги, «ценитель антиквариата» повернулся и с недовольством спросил:

— Кого ты там притащил?

— Тип какой-то шарился, — отозвался здоровяк и подтолкнул инспектора вперед.

— Я не шарился, я в гости зашел. Мы с господином Домиником играем в шахматы по вечерам. — На этих словах Йона прикинулся полнейшим дурачком, он с улыбкой кивнул сначала главе семейства, затем супруге. — Доброго вам вечера, Патрисия.

На обращение к себе женщина отреагировала, как и положено в таких ситуациях, — зарыдала. Сидящий рядом супруг старался ее успокоить, но когда у тебя рассечена голова, то все твои аргументы едва ли имеют вес. А вот что тут имело вес, так это едва сдерживаемая агрессия, которой было полно у главного в этом квартете.

— Какие шахматы? — с ухмылкой произнес бандит. — Ты, урод, меня за кого держишь? Все газеты с твоей рожей, господин старший инспектор.

— Вот оно — бремя славы. Даже подурачиться нельзя.

— Бартлби, пробей ему, — приказал главный, и в ту же секунду Камаль согнулся от тяжелого удара по почкам. Сержант подошел ближе и присел.

— Говорить будешь или мне тут бойню начать?

— Да успо… сука, как больно… — Йона поднял глаза, наполненные слезами, на ударившего бугая. — Ты вообще, что ли? Я ж не сопротивляюсь. Вас чему в армии учили? Полевые допросы не так проводят.

— Слушай, он не понял, похоже.

— Понял-понял-понял. Не надо. — Камаль умиротворяюще поднял руки и тяжело вздохнул. — Что тебе рассказать?

— Где эта рыжая сука?

— Ни малейшего понятия не имею, может в пробке стоит.

Ты легко найдешь нужное, если знать, что искать. Вот и сейчас Камаль услышал в целой куче посторонних шумов, которыми был наполнен дом д'Алтонов, нужный щелчок. Ну вот и славненько.

— Вы, вообще, конечно, молодцы, — начал Йона, отдышавшись. — Стариков в заложники взяли, девчонку убить хотите. Патриоты, вашу мамашу.

— Слышь, ты меня жизни еще поучи. Эта сука моего капитана застрелила. Я что, такое спустить должен? Нет уж, хрен тебе по всей морде, Камаль. Я такого гуттам не прощал и ей не буду.

— Ого, какая бравада. Что ж ты такой смелый один на один с ней не вышел? Вчетвером на одну девчонку, я такого гнилого расклада даже под Ленгером не помню.

Сержант дал знак, и Йоне снова прилетело, но теперь уже в голову. Вот это уже было плохо. Нос он, похоже, разбил. Густая кровь закапала на дорогой ковер. От удара инспектора повело, так что он зашатался.

— А чего, сам не можешь?

— Ах ты паскуда, — прорычал сержант и, стремительно приблизившись, схватил Йону за воротник. — Думаешь, самый смелый здесь? Я тебе сейчас покажу, кто тут главный.

Он замахнулся для удара, но Камаль, несмотря на головокружение, успел уклониться. Кулак просвистел в миллиметрах от его лица.

— Ого, а ты резкий, хотя и бьешь как баба.

— Заткнись!

Второй удар был резче и точнее. Его Йона решил принять. Возможно, что зря. Все снова поплыло, но инспектор устоял, только немного качнувшись.

— Послушайте, вы же понимаете, что это тупик? Город на военном положении. Рано или поздно вас найдут. Может, стоит подумать о том, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями?

Блум усмехнулся, но в его глазах мелькнуло сомнение.

— Ты думаешь, я не продумал пути отхода? — Он подошел вплотную к Йоне. — У меня все под контролем. А ты… ты просто помеха, от которой мы скоро избавимся.

В этот момент где-то на верхнем этаже послышался приглушенный шум. Главарь резко обернулся. Йона поймал взгляд главы семейства и медленно закрыл глаза, затем второй раз. «Не смотрите», — произнес он одними только губами. Судя по реакции старший д'Алтон его понял.

— Ой… а где ваш четвертый друг? — с ехидной усмешкой проговорил инспектор и поймал на себе аж три злых взгляда.

— Энди, проверь, что там, — скомандовал главарь.

Стоявший поодаль парень кивнул и быстро направился к лестнице.

Йона заметил, как напряглись остальные преступники. Казалось, что каждый новый шаг может стать для несчастного Энди последним. Ну, если действовать, то лучше всего сейчас.

— Эй, — позвал инспектор командира, — смотри чего умею. Отпускаю тебя с миром.

— А? — только и успело прозвучать, как в эту же секунду комната буквально заполнилась светом. Было так ярко, что все вокруг исчезло в сплошной белизне. Буквально мгновение нужно было, чтобы вспышка выжгла глаза всем, кто не догадался отвернуться или прикрыть глаза.

А теперь, пока все в шоке, надо работать быстро. Рукоятка трости вылетела. Одним быстрым движением Камаль рассек стоящего рядом бандита с пистолетом. Острая сталь прошла от паха до горла, разрезая все на своем пути. Вот только это не сильно помешало стрелку начать целиться в то место, где стоял инспектор. Револьвер двинулся по направлению к нему, но второе движение, теперь уже сверху вниз, отсекло руку с оружием.

— А-а-а, сволочь! Не вижу!!! Я тебя убью! — кричал сержант Блум, катаясь по полу. — Я тебя…

Камаль медленно подошел к ругающемуся бандиту и, не колеблясь ни секунды, пробил ему горло. Остался последний. Выстрел позади снял отошедшего на пару шагов Энди. Камаль повернулся на звук и увидел стоящую в дверях Марианну. Лицо у нее было белым от ужаса.

— Спасибо. — Инспектор медленно сел на пол возле ножки стола. — Что-то я староват для таких фортелей.

— Мама, — начала Мари тихо.

— Нормально все с ними, пару часов поболят глаза, а потом пройдет.

— Как вы тут оказались?

— Потеряшку одного домой привезли, — простонал Камаль и рухнул без сознания.

Эпилог

Священник отчитал последнюю молитву, и на лакированный дубовый гроб посыпалась влажная земля, издавая глухой стук при падении. Бум. Бум. Бум.

Йона стоял вдали от толпы скорбящих и не говорил ничего, опираясь на свою старую трость. Холодный ветер трепал полы его черного плаща. Чувства он сейчас испытывал смешанные. Ему было печально, но в основном он не понимал, какого черта он тут делает. Альберт Геннек был, конечно, хорошим человеком, но только с Йоной они были едва ли случайными знакомыми, встречались и то пару раз.

Но когда все семейство д'Алтонов, влиятельный род города, разом потребовало его присутствия, желание спорить пропало.

С момента кровавого побоища у Мари прошла неделя, и эту неделю можно было назвать неделей похорон. Торжественные прощания шли одно за другим, наполняя улицы траурными процессиями. Дуарте, Барр, Валорис — все трое уходили друг за другом, но только о смерти старого кардинала Йона искренне сожалел.

— Печально лицезреть смерть в ее неприглядности и удивительной торжественности, а, сержант? — произнес тихо Нелин и встал рядом с другом.

— Ага, печально. — Голос Йоны был ровным, как озеро в штиль. Он взглянул на друга, отмечая хорошо знакомые черты, и тихо приказал: — Хорош дурака валять.

— Чего? — Лицо д'эви вытянулось в непонимании, но в глазах мелькнула тревога.

— Я тебе сейчас колено прострелю, и плевать, что мы на похоронах, — спокойно проговорил инспектор и сунул руку под плащ, где угадывался контур пистолета.

— Ладно-ладно, — произнес Нел уже другим голосом. Лицо его несколько раз сократилось, как будто сделанное из воска, и приняло другую форму. Теперь рядом стоял уже не старый знакомый, а молодой мужчина с темными волосами, убранными назад, и пронзительными зелеными глазами.

— На чем я прокололся? — Голос его также стал другим, чуть выше и приятнее, с легким акцентом.

— Шепот, я его знаю почти пятнадцать лет. Я по одному только дыханию подмену определю.

— Черт, проспорил Ирме целую марку. — Варра изобразил притворное расстройство, проводя рукой по волосам. — Хотя… теперь понятно, чего она в тебе не сомневается.

— Зачем спорил, если не был уверен?

— Ну, мы с сестрой авантюрные натуры. Не знаю, как нас мама только терпела в детстве. Мы постоянно во что-то впутывались. То яблоки воровали у соседей, то мальчишек стравливали. А знал бы ты, как Ирма поет, когда напьется.

— Охотно верю. — Камаль действительно знал, потому как пару раз Ирма до такой кондиции у него доходила. — Шепот, ты только поностальгировать пришел или дело есть? Мы все-таки на похоронах. — Йона кивнул в сторону толпы, где некоторые уже начали оборачиваться на них.

— Давай-ка тогда пройдемся.

Они тихонько отошли в сторону, шурша опавшими листьями под ногами. Шепот вел, Йона ковылял рядом, опираясь на трость. Когда последние люди скрылись из виду за мраморными надгробиями, инспектор взглянул на старого знакомого и выразительно поднял брови.

— Ну… в принципе, твоя наводка оказалась дельной, — без предисловий начал кровопийца.

— Разговорил его?

— Ага. — Шепот нервно дернул плечом, и его лицо на мгновение исказилось. — Натуральный псих. Мы когда вломились к нему с обыском на тайную квартиру, так и охренели разом. И не выхренели до сих пор. Парень спал в обнимку с мумифицированной головой матери.

— М-да… — Камаль замолчал, его лицо побледнело. Такую дикость даже он представить не мог. Молчание тянулось с полминуты, нарушаемое только карканьем ворон. — Такой дичи даже я не помню. А я помню всякое дерьмо. Ну и что Мартин рассказал?

— Ну, он попытался храбриться. Адвоката требовал, а Ланн, как услышал, кто звонит, так трубку и повесил. Подержал я его вечерок в холодной камере без сна, а потом под видом матери и явился. «Сыночка покайся». Ну сыночка и потек, только тазики подставляй.

— Ну и…

— Да что «и»? Ты реально практически все угадал. Он и папашу сдал, и лодку свою подарил. Все детали совпали.

— Любящий сынок… — Йона вытащил из старого потертого портсигара сигарету и прикурил, выпуская облачко дыма. — Будешь?

— Нет, — Шепот старательно закачал головой, — бросить хочу. Ты только с причиной не угадал. Старший Дуарте супругу свою на тот свет отправил, в приступе ярости забил насмерть, а малой это видел. Это, конечно, не оправдание, чтобы стать пособником террориста или людей на улицах сжигать… но…

— И чего ему светит? Не общественные работы, я надеюсь.

— Расстрел, само собой. Для выпускника юридического факультета, Камаль, ты на удивление забывчив.

Ну вот и не будет с Марти-номер-пять никаких проблем. А он уже собирался решать все с помощью старины Барроуза. Повезло, так повезло.

Три дня спустя после похорон Альберта Мари собралась с силами и явилась на кладбище, но уже одна. Всю дорогу до нужного участка девушка дрожала от волнения. Оно и понятно — не была тут год и теперь немного винила себя за эту трусость.

Аккуратная могилка была вся усыпана мокрой листвой. Под этим лоскутным ковром не было видно ничего, даже каменного вазона. Д'Алтон смахнула прелую листву рукой в черной кожаной перчатке и положила букет свежих белых роз на влажную землю. Капли росы блестели на лепестках в тусклом свете осеннего дня.

— Ну привет, дружок, — произнесла она тихо, поправляя выбившуюся прядь рыжих волос.

Кенни смотрел со своего портрета каким-то печально-романтичным взглядом, словно живой. Фотография была сделана за несколько месяцев до его выпуска из полицейской академии, на ней он улыбался, и глаза светились жизнью.

Мари молчала, слова шли плохо.

— Не знаю, что тебе рассказать, у нас с ребятами полно всяких событий. Брат вернулся — это, наверное, главное у меня. Его теперь взял на поруки Варломо, или как-то так. Брат-дознаватель, прикинь… Ну еще меня убить пытались. Черт… что я несу?

Марианна утерла перчаткой набежавшие слезы и слегка встряхнулась, глубоко вздохнула. Прохладный ветер трепал ее кожаную куртку.

— Прости, что тогда с моей идеей все так хреново получилось. Я даже не думала, что тебя… — Голос ее дрогнул, она замолчала на мгновение, собираясь с мыслями.

— Да ладно, я сам знал, на что шел.

Мари резко повернулась на голос и нервно сглотнула. Оберин сидел на собственном надгробном камне, в аккуратном белом костюме-тройке, и улыбался своей фирменной кривоватой улыбкой. Его образ казался таким живым, короткую форменную стрижку сменила новая, по последней моде.

— Кенни? — прошептала Мари, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. — Это правда ты или я окончательно сошла с ума? Четыре часа…

— Ну… может я тут, может меня нет, может у тебя переутомление… сама решай, — ответил призрак, пожимая плечами.

Д'Алтон бросилась к нему на шею и прижалась, тело его было вполне живым и материальным.

— Я столько раз хотела извиниться. Мне так жаль…

— Я знаю. — Он ловко спрыгнул на землю, подошел к Мари и потрепал ее по голове. Его прикосновение ощущалось как легкое дуновение ветерка. — Я же обещал за тобой присматривать, помнишь? Хотя… мне не очень нравится, что ты считаешь это моим проклятьем.

— Погоди, погоди. Это реально твоих рук дело?

— Может да, может нет. Сама думай, кто у нас гроза всех бандитов Новиграда от юга до севера.

— Йона, — уверенно ответила Мари.

— Ладно, — не стал спорить Оберин. — Кто второй?

— Нелин.

— Рыжая, ты просто невозможна бываешь, — закатил глаза Кенни. — Я только хочу сказать, что ишака можно подвести к воде, а пить его не заставит даже дьявол. Я могу создавать вокруг тебя тысячи мгновений славы, но только ты решаешь сама, как и где приложить силы. Или ты думаешь, что я могу свести столько случайностей вместе? Я не рулю твоей жизнью, я только присматриваю.

— И за Йоной? — спросила Мари с любопытством.

— За ним есть кому присмотреть и без меня, — загадочно ответил Оберин.

— Я столько хотела тебе сказать. А сейчас даже ни единой мысли. — Девушка проговорила это тихо и виновато.

— Да знаю я все, не переживай. Ты все правильно делаешь. Ладно, мне уже пора. — Он похлопал д'Алтон по плечу и улыбнулся. — И перебери движок на байке, а то он так стучит, что даже наверху слышно.

Мари улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается по телу, несмотря на холодный ветер.

Кладбище было тихим и пустынным, только ветер гонял по земле опавшие листья. Но если бы кто-то в этот самый час и эту самую минуту проходил мимо, то увидел бы мирно спящую на земле девушку с рыжими волосами, прислонившуюся к надгробию.

Она спала и улыбалась во сне, а рядом с ней, невидимый для других, сидел призрак в белом костюме, охраняя ее покой.