"Фантастика 2025-149". Компиляция. Книги 1-25

Глава 1

Я протёр глаза, ощущая словно песок под веками от почти бессонной ночи. На экране в момент входящего видеовызова было написано: «Сугиями Иоширо». Странно, я же его домой отправлял, а прийти так рано он вряд ли мог, время всего семь утра.

— Слушаю, Сугиями-сан, — произнёс я, сдерживая зевок. Похоже, он звонит из порта. — Но я, кажется, сказал Вам ехать домой отсыпаться?

— Всё верно, Канэко-сан, — голос ассистента был на удивление бодрым, — но ехать домой мне далековато, да и Вы всё одно меня бы потом сюда отправили. А любезный Исикава-сан предоставил мне возможность поспать в раздевалке докеров. Там правда всё пропахло солёным запахом моря и соляркой, а кровать оказалась чуть мягче камня, зато я выгадал пару лишних часов сна.

— Видимо это ответная услуга с его стороны после нашего твита, — улыбнулся я, — но что за проблемы у нас теперь?

— Трал не сможет проехать по указанному маршруту, — собравшись с духом, протараторил он, в его голосе проскакивали нотки отчаяния. — Дорога уже чем наша конструкция. Кажется, какие-то высшие силы сговорились поставить нам подножку.

— Быть того не может, — ответил я, сжимая ладони в кулаки под столом. Должны были и прежние логисты смотреть, и Хиго говорил об этом.

Иоширо переключил камеру смартфона, чтобы продемонстрировать своё окружение. Огромный трал, на нём такая же огромная стальная болванка, и несколько людей, стоящих возле неширокого проулка. Камера начала скакать, Сугиями решил пробежаться, и вот объектив упёрся в какой-то кирпичный выступ.

— Вот это нам мешает, — отдышавшись, продолжил говорить мой помощник, — его нет на плане, и именно он не дает проехать нашему тралу, будто чья-то злая шутка. Сразу скажу, водитель у нас самый опытный, его Накамура-сан постоянно использует в особых случаях, но даже он разводит руками.

Холодная волна раздражения навалилась на меня, взгляд упал на таймер на экране, минус сутки от общего времени, а мы только и смогли, что снять турбину с корабля. В это время в кабинет вошли трое моих коллег, их шаги гулко отзывались в тишине, и я повесил трубку.

— Хиго-сан, — обернулся я к Изао, занятому непринужденным разговором с остальными. От моего ледяного тона он резко замолчал и уставился на меня. — Напомните мне, разве не Вы вчера на этом самом месте говорили о необходимости тестового проезда в симуляции?

— Эм, — бедняга чуть не подавился кофе, — ну да, говорил, кажется, похожие мысли. — Его глаза метнулись в сторону, словно ища там спасение.

— И по Вашей неуверенности я могу сделать вывод, что дальше слов это не ушло? — улыбка моментально спала с моего лица, оставив лишь стальную маску, которой я сейчас прожигал его своим взглядом. — Или всё-таки я ошибаюсь?

Лицо Хиго Изао резко побледнело, он сделал судорожный глоток из стакана и трясущейся рукой поставил кофе на стол.

— Понимаете, Канэко-сан, — пробормотал Хиго, теребя манжет рукава — наши коллеги, начинавшие это «мероприятие», уже проводили данную симуляцию. Их результаты есть в переданной нам папке. А повторные запросы противоречат нашим инструкциям, Вы же знаете. Алгоритм уже выдал своё заключение, не было никаких поводов его оспаривать. — Из его уст это звучало, словно он ссылался на Святое Писание.

Я медленно начал закипать, гнев начал клокотать где-то внутри меня. Всё, как всегда, любая идеально просчитанная операция накрывается из-за одного неумного человека. В данном случае их было минимум двое, и оба прятались за своими бумажками как за каменной стеной.

— И я только сейчас это узнаю, — устало подытожил я, проводя рукой по лицу. — Подойдите, я покажу Ваш алгоритм поближе.

Изао опасливо приблизился ко мне, словно приближаясь к краю пропасти, и я снова запустил записанное видео с причала. Метровый кирпичный выступ стоял аккурат на нашем пути, именно этой малости не хватало водителю, чтобы выехать с территории. Система предоставляла только эту дорогу для наших целей, прочие проезды были слишком малы для нас, но цифровой мир оказался отличным от реального.

Ассистент переключился на видеовызов. Картинка заплясала в руках бегущего Иоширо, и первое, что я смог разглядеть, было свинцовое небо, низкое и тяжелое, которое словно придавливало город к земле. Следом мы оказались в узком коридоре, в начале которого стоила махина трала. Он ревел движком, словно раненный зверь, попавший в ловушку охотника, его выхлоп клубился черным дымом, но трал не трогался с места. Сугиями приблизился, и я понял, в чём причина задержки — выступ вентиляционный шахты не давал ему проехать, водитель впритирку приблизился в противоположной стене, и, казалось, вот еще немного, и пройдём, но увы.

Я покосился на таймер на большом экране, количество часов стремительно уменьшалось, а мы сделали только первый шаг и застряли. Рядом на мониторе мигала точка — место текущего нахождения турбины, и никакой помехи на цифровой карте там не было.

— Сугиями-сан, — резко скомандовал я, — снимете поближе этот чёртов клык, что впился в нашу единственную тропу спасения, покажите нашего врага крупным кадром.

— Смотрите, Канэко-сан, — голос ассистента терялся среди шума ветра в этих помещениях, — кажется, он довольно старый, если сравнивать с кладкой стен. И водитель испробовал все способы, но не проходит, а раз он не пройдёт, значит никто. Либо стены смещать на полметра, или «снести» эту помеху. — Последнее он произнёс шепотом, словно боялся, что его подслушают.

— Снести⁈ — Мой кулак с шумом обрушился на стол, хорошо, что в такое раннее время никого не было, — Бюрократия затянется на недели, если не на месяцы. И то, если не найдётся чиновник, который будет ныть о культурном наследии этой «конструкции». Тебе ли не знать, что в нашем распоряжении уже немногим больше трёх суток.

В голове стучало: «Думай, Джун, думай!». Обычными методами мы не справимся, здесь нужно мыслить нестандартно. И у меня как раз есть такой сотрудник.

— Накамура-сан, — я повернулся к парню, — Вы же в работе постоянно имеете дело со сложностями и форс-мажорами?

— А еще работаю в постоянном дедлайне, — улыбнулся тот, — а главное — не ценят меня тут. — Он скорчил жалостливую гримасу, правда ненадолго. — Что мне жаловаться, Вы такой же человек, как и я. Выпрашивать стоит только у Хосино-сан, — тут он вмиг посерьезнел. — но это дохлый номер.

— Так Вы мне не ответили, — решил я прервать его спич, — есть ли в Вашем распоряжении этакая бригада «УХ»?

— Не совсем понял Ваш вопрос, Канэко-сан, — Накамура ухмыльнулся в ответ на мои слова, — но кажется у меня есть то, что Вам нужно. — Он некоторое время ковырялся в телефоне, прежде чем переслал мне один контакт, «Морита Дэйчи».

— И что он может? — поинтересовался я, пытаясь скрыть скепсис, — а то парикмахер мне сейчас, к примеру, не нужен. Скорее нужен волшебник.

— Поверьте, Канэко-сан, — улыбка не сходила с лица Рю, — если он что-то не может сделать, значит оно так не делается.

Короткий разговор по телефону, и пара часов ожидания, не самый плохой вариант даже в нашем случае. Единственное, по поводу оплаты их «художеств» Накамура уточнил, следует согласовывать заранее, чтобы не оказаться самому нанимателем и плательщиком в одном лице.

Очередное письмо на оплату отправилось на рабочую почту Хосино, когда поступил новый звонок от Сигуями. Резкий, рвущий уши скрежет тормозов ворвался в видеовызов, заглушив на мгновение даже вой ветра и шум работающих кранов на причале. За спиной Иоширо, подняв клубящееся облако едкой пыли, резко остановился старый раздолбанный грузовик, выкрашенный в цвет, эмм, ржавчины? Из его кузова, словно демоны, вызванные из самой преисподней индустриального ада, высыпали пятеро работяг. Их лица были суровы, почти также, как и их транспорт. Впереди них шел, очевидно, их бригадир Морита Дэйчи — невысокий, плотный японец с лицом, покрытым сетью глубоких морщин. Один глаз был прищурен, отчего возникало бредовое сравнение его с пиратом. Без единого лишнего слова, он врубился в поле зрения камеры планшета Сугиями, его грязный, покрытый застарелыми масляными пятнами палец ткнул в экран с яростью, способной пробить стекло.

Голос мастера прорезал эфир низкими, хриплыми звуками:

— Канэко-сан⁈ — человек искренне радовался тому, что он может быть полезен. — Очень приятно, с Вами мы еще не работали. Но, вижу, начало крепкой дружбы положено. Эта здоровенная болванка, — он показал пальцем на турбину, — та еще проблема. Но в принципе она проходит, условно. — Он старательно ловил кадр, чтобы его объяснения были максимально понятны. — Конструкция этой вентиляционной шахты отнюдь не капитальна. Я вообще не понимаю, за счёт чего она держится, тем более что, судя по ней, она если и использовалась, то задолго до моего рождения. — Он смачно сплюнул и расхохотался, чем еще больше напомнил мне старого пирата на пенсии.

— Так какой Ваш вердикт, Морита-сан? — время неумолимо капало, и это было не в нашу пользу. — Вы же понимаете зачем Вы здесь?

— Обожаю работать с Vallen, — он широко улыбнулся, — платите по-царски и такие же поручения даёте. Принеси то, сам не знаю, что, и в том же духе. Но меня не проведёшь, — он погрозил пальцем перед телефоном. — Все деньги будут освоены.

После этих слов он мне стал напоминать целый класс людей на моей прежней Родине, у них тоже была цель в жизни — всё освоить. До последней копейки, надеюсь в этом измерении таких нет, да и дороги целы. И каждый второй — Ломоносов. Надо будет поинтересоваться как выдастся свободная минутка, что ли.

— Мы её аккуратно вырежем, как хирург опухоль, — подытожил Дэйчи, — вжик и всё, будто и не было. Вот только есть проблема, — уже гораздо тише произнёс он.

— Что ещё? — я даже и не сомневался, что за одной бедой будет другая. Эта, казалось бы, несложная задача, уже давно превратилась в сложную, но с каждым новым «но» она крайне быстро увеличивалась в уровнях.

— Вибрация, черт бы ее побрал! — зарычал он. — Отрежем эту дрянь, и вон тому навесу придёт кирдык. Кто вообще догадался сделать несколько пролетов навеса на такой высоте? Отчего он помогает? От подглядывания инопланетян? Дождю так она совсем не проблема. В общем, имейте в виду, просто так мы её не разберем, нужны дополнительные опорные стойки. А вот какие, хороший вопрос. Сейчас снимем замеры и скажу. Эй, бездельники, выметайтесь!

Он с силой стукнул по кунгу, что в воздух поднялась ржавчина от бортов. Причем облако было таким большим, что я без труда рассмотрел его на экране своего телефона.

Его слова совместно с весьма тяжелым шлепком сработали как выстрел стартового пистолета. Рабочие начали вытаскивать на дорогу какие-то инструменты. Лазерные дальномеры вспыхивали в пыльной полумгле проезда, формирую странные, абстрактные фигуры. Голоса, перекрывая друг друга, выкрикивали цифры, требования, предупреждения. Расчеты выкрикивали на ходу, и они, сливаясь со свистом ветра и грохотом портовых кранов, формировались в какой-то безумный и опасный танец.

— Сугиями-сан, — вернулся я к своему ассистенту, — не отходите от этих, — я замялся, подбирая верное определение, — проверяйте, что там делает этот мастер-ломастеров. Любой момент согласовываем со мной.

— Канэко-сан, — замялся парнишка, — тут такое дело. А кто-нибудь согласовывал снос этой постройки? Это не земля корпорации, мы здесь лишь как постоянные заказчики, не более.

Предъява была верная на сто процентов, но, как говорится, победителей не судят. А в этой схватке проиграть я просто не мог. Любой другой исход я даже не рассматривал, гоня от себя подобные упаднические мысли.

— Коллеги! — я резко обернулся на своих «подчиненных», отчего двое из них вздрогнули, лишь Судзуки продолжала стоять без малейшего движения. — Есть предложения⁈ Хотя это даже не вопрос, нам нужно любая рабочая идея по этому поводу.

— Думаю, она у меня есть, — неторопливо произнёс Хиго, с удовольствием откидываясь в спинку кресла. — Я вчера решил-таки перепроверить наш маршрут. Да, да, Канэко-сан, я понимаю, что уже немного поздно было для этого.

— Лучше поздно, чем никогда, — устало произнёс я и продолжил. — сказала Анна Каренина, смотря вслед уходящему поезду.

— Это откуда такое? — заинтересовался Накамура, — мне подобное изречение не знакомо.

— Скажем так, — аккуратно подбирал я подходящие слова, — это свободное цитирование одного иностранного автора, который, кстати, в свои затёртые годы учил наш язык.

— И что в итоге? — поинтересовался Изао, — у него получилось?

— Боюсь, что нет, — произнёс я, — умер.

— Неудивительно, — ответил Накамура, — наш язык весьма сложен для дилетанта.

Я не стал его переубеждать, параллельно с нашим диалогом, я быстро набрасывал очередное письмо для Хосино. В этот раз поставлю отметку о необходимости уведомлять о прочтении, а то эта редиска перестала реагировать на мои запросы. Да и в целом, в кабинете я его уже сутки не видел. Не знал бы, какой это человек, решил бы что именно он лично сейчас освобождает наше препятствие. А что, если?

— Да, да, я весь в Вашем внимании, — скороговоркой, но без какой-либо эмоции в голове произнёс Хосино. Судя по скорости ответа, он буквально сросся с телефонной трубкой аккурат перед моим звонком.

— Хосино-сан! Срочно. — Я особо выделил последнее слово. — Критическая потребность. Нам нужны шесть телескопических стоек, грузоподъемность — порядка трёх-четырех тонн каждая. В идеале нужны в пределах пары часов, потом возможны еще большие осложнения, поэтому постарайтесь ни минутой больше. Контакты передаст мой помощник Сугиями Иоширо. Отбой связи!

— Два часа⁈ Это невозможно! — Голос из трубки был пронзительным, словно на грани истерического срыва. — Совершенно! Бухгалтерия требует смету, техническое обоснование, три визы! Главный бухгалтер — уехал на переговоры, он вообще сейчас в воздухе, связи с ним нет! Мы не можем просто так оплачивать любой счёт, это же нарушение всех протоколов! Казначейство разорвет нас!

Я не дал ему договорить. Мой голос прервал его истерику словно низким, грозовым раскатом, от которого, казалось, задрожали даже стены в переговорной:

— Хосино-сан! — Каждое моё слово было словно ударом молота по наковальне. — Если этих стоек не будет через два часа, трал превратится в вечный памятник нашей нерасторопности, а сама турбина из важнейшего приобретения города станет всего лишь дорогостоящим арт-объектом! Сроки проекта и так горят ко всем чертям! И как Вы сами думаете, кого в итоге сочтут виноватым? Разве не руководителя, не обеспечившего критически важные ресурсы в сложный момент! — Я сделал паузу, достаточную, чтобы ужас осознания проник в сознание человека на другом конце. — Сугиями, записывай этот разговор! Готовь протокол об отказе в предоставлении ресурсов немедленно!

В трубке воцарилась мертвая тишина, равно как и в нашем импровизированном штабе. Настолько мёртвая, что можно было услышать собственное сердцебиение. Я немного блефовал, но раз Хосино уже сутки даже не заходил к нам, то откуда он мог знать, что мой помощник сейчас на другом конце города, в порту.

Спустя некоторое время, кажется, прошло несколько минут, прежде чем из телефона донесся звук. Не прежний истерический возглас, но глухой протяжный стон, словно из горла загнанного и смертельно раненого зверя.

— Ла… Ладно! — Голос Хосино, когда он наконец заговорил, был сдавленным, и в его шепоте чётко звучали нотки отчаяния. — Боже правый, что же это творится. Жду, жду реквизиты. Я выбью, должен выбить их, под свою ответственность.

Раздался щелчок в трубке, и связь оборвалась. В моих ушах осталась лишь бездыханная тишина, тяжелее прежней, и давившая на виски предчувствием новых, неизбежных сложностей.

Глава 2

Площадка, ставшая для нас непреодолимым препятствием, погрузилась в инфернальный хаос, словно превратилась в филиал строительного ада на земле. Сугиями, на которого «старик-волшебник» Морита напялил каску, словно заправский папарацци, жался к стенам, но искал всё более и более острые углы для съёмки. Даже из его отрывочного видеокалейдоскопа было ясно, что парни взялись за это дело серьезно. Нечеловечески пронзительный визг оборудования резал слух, словно трубы Страшного суда, заставляя сжимать зубы до хруста. Строители предпочитали больше пилить, чем долбить, тем самым, не допуская излишних вибраций, их движения были резкими, точными, будто в смертельном танце с непокорным металлом. Временами снопы искр говорили о том, что и металлоконструкции этого «апендицита» не могут остановить человеческий энтузиазм, подстегнутый обещанием весьма щедрой премии. Каждая искра казалась крохотной вспышкой надежды.

Но временами раздавались глухие удары кувалд, заставляя пульсировать виски и отдавать в сердце, словно в такт этой индустриальной пляски смерти. Порой голоса строителей старались перекрыть всю какофонию, но до микрофона в телефоне долетали лишь обрывочные звуки: «Держи, еще, сильнее, давай!».

Пыль, поднятая ветром и ударами строителей, висела в воздухе плотной пеленой, закручивалась в настолько странные вихри, что только добавляло сюрреализма этой картине. Сугиями прижимался ближе к телефону, почти уткнувшись губами в микрофон, чтобы переорать окружающий его шум. Его голос сквозь помехи звучал как из бункера.

— Канэко-сан, они как титаны, — охрипшим голосом произнёс он, в его тоне смешались восхищение и страх, — а Морита-сан вообще кажется всюду. Он работает везде, и его крик получается слышать в каждом углу, это что-то невероятное. Он сам дымит как паровоз, весь покрытый слоем сажи и пота, но между тем умудрился сейчас залезть под самые балки, и с той высоты покрыть трехэтажным одного из своих работников. Матерщина льётся рекой, точная и образная, это надо слышать.

Внезапно раздался оглушительный треск, словно сломалась гигантская кость. Вслед за этим звуком раздался оглушительный, звенящий грохот упавшего металла. Земля, казалось, содрогнулась. Прозвучало так сильно, словно раздался гром среди ясного неба. Мой ассистент вскрикнул, коротко, но так пронзительно, что его ужас передался всем присутствующим в переговорной. Камера в его руках резко дёрнулась, и окружающий мир заплясал перед нами. На экране мелькали обрывки неба, стен, испуганных лиц.

— Балка! — голос Иоширо был сдавлен, и буквально пропитан ужасом. — Она упала, буквально в метре от машины, это было так страшно!

Но его голос моментально перекрыл не крик, а самый настоящий рёв, низкий, яростный, звериный, заглушивший весь строительный шум на площадке.

— Я же предупреждал! — голос явно принадлежал самому главному мастеровому — Морите Дэйчи. — Говорил же, аккуратнее! Почему упор не проконтролировал? — он явно обращался к кому-то за кадром, но окончания слов терялись за междометиями и ругательствами, сыпавшимися градом, точными и уничтожающими, которыми прораб сыпал так филигранно, что я и сам заслушался. — Отвечай, тебе говорю, ты там живой? Если живой, я тебе сейчас покажу! Где твои глаза были, а⁈ В заднице⁈

— Да живой я, живой, босс! — голос виноватого «бойца» был полон ярости и адреналина, и в то же время облегчения, — отскочил в последний момент. Упор был, там кладка частично осыпалась, вот балку и повело. Чуть не придавило!

По площадке прокатился почти слышимый, коллективный вздох облегчения — громче, чем мог бы быть в этом грохоте. Руки ребят дрожали, лица под касками и масками были белы как мел. Но что-то переломилось, словно страх, ранее сковывавший их движения, сменился слепой, безумной яростью. Яростью выживших, которых смерть лишь лизнула, но не забрала.

— Давай! — проревел кто-то из команды, и голос его был хриплым от напряжения, но не сломленным. — Режь дальше, старик, еще немного! Добьем эту падаль!

И работа продолжилась. Часы тянулись с невыносимой, адской медлительностью, каждая минута казалась вечностью, наполненной скрежетом и криками, и только таймер с методичностью робота отсчитывал всё более и более уменьшавшиеся цифры.

Наконец, сквозь завесу пыли, явилось чудо, рожденное не из света, а из грязи и металла. По периметру нашего проезда высились шесть металлических «ног», чьи хромированные стальные поверхности сияли в полумраке стройки едва уловимой, но всё же надеждой. Они стояли, как исполинские стражи, принявшие на себя тяжесть неба. Рабочие, изможденные до предела, сгорбленные, но не сломленные, покрытые слоем пота, сажи и металлической пыли, превратившиеся в живые статуи из серого камня, с глазами, красными от напряжения и дыма, стояли возле них, опираясь на инструменты или просто друг на друга. Воздух рвал лязг тяжелого металла о бетон, мощные домкраты выравнивали последние сантиметры навеса.

Голоса, уже хриплые от усталости, но всё одно полные ярости, доносились даже сюда:

— Давай! Сюда! Быстрее! — Сугиями стоял в отдалении, очевидно после случившегося ранее «недоразумения» его прогнали куда подальше. — Закрепляй, черт тебя побери! Теперь они всё выдержат!

Прораб Морита медленно приблизился к камере Сугиями. Его шаги были тяжелыми, но неуклонными, а лицо стало неподвижной маской из засохшей грязи, въевшейся сажи и немой усталости. Но в одном прищуренном глазу, сквозь пелену измождения, горела не гаснущая искра, холодная, граничащая с одержимостью. Он вытер лицо ветошью, превратившейся в черную, маслянисто-кровавую тряпку (свежий порез на губе сочился, смешиваясь с грязью), и его хриплый голос прозвучал с пугающей непоколебимостью:

— Канэко-сан, все подпорки теперь стоят как скалы. Сейчас уберем остатки этого «аппендицита», — Он сделал паузу, сплёвывая невидимую грязь. — Самый последний, на самом верху. Он там держится за счет арматуры, но я не хочу рисковать. Если этот гад решит сверзнуться вниз, когда трал будет проезжать под ним, может случиться казус, а я такого не могу допустить. — Его взгляд уперся прямо в объектив, будто стараясь увидеть меня сквозь экран. — Минут через двадцать ваша дорога будет открыта. Но мы тут ещё задержимся, надо после себя и порядок навести. Не любим мусорить.

Он оскалился, обнажив черный провал на месте отсутствующего зуба, остальные зубы казались невероятно белоснежными на фоне закопченного лица.

— Молитесь своим бумажным богам, белоручки, — он захохотал и пошёл обратно, в ту стихию, в которой буквально царствовал, и принадлежностью к которой так гордился. Сейчас он напоминал уже не старого пирата, а, скорее, древнего бога-кузнеца Гефеста, сошедшего с Олимпа в адскую кузницу, тем более что обстановка более чем соответствовала.

Его фигура в старой, потёртой спецовке удалялась в сторону того самого, последнего удара. Пожалуй, именно с такой самоубийственной твёрдостью самураи шли в бой за своего господина. Вдалеке ударил ослепительный сноп искр, но сам мир словно замер. И не просто замер, а словно затаился в ожидании чего-то великого. Даже вечно мешающий ветер стих, словно придавленный всей тяжестью происходящего действа.

И в этой внезапной, гнетущей тишине бушевал лишь автоген в руках старого строителя. Его рёв заполнил собой всё пространство, одинокий и яростный. Сугиями всё-таки подкрался ближе, чтобы и нам передать всю торжественность момента, благо, все прочие работники были также увлечены лицезрением своего славного командира. Рёв автогена, такой яростный, словно инфернальный, рвал окружающее безмолвие. Шипение разрезаемой стали словно заменило предсмертный хрип этого «клыка», который выпил у нас столько крови. Камера дрожала, очевидно Сигуями тоже прочувствовал всю силу этого момента, даже мои коллеги, сидя в прохладной и уютной переговорной, были под впечатлением увиденного.

Последние, самые яркие искры вспыхнули, ослепив камеру на мгновение, как прощальная вспышка сверхновой звезды. Раздался глубокий, земной стон — долгий, мучительный скрип рвущегося металла как звук рвущихся связок этого гиганта. И тогда он рухнул. Огромный, ржавый клык остатков вентиляционной шахты, содрогнувшись, обрушился на землю. Взметнулась пыль, на некторое время скрывшее от нас всё происходящее. Иоширо, судя по качаниям видео, продолжил приближаться к эпицентру случившегося. Наконец этот «туман войны» рассеялся, и нам предстал полностью открытый для проезда путь.

Мгновения тишины взорвал рёв ликования.

— Морита-сама! — кричали его люди, срывая голоса, и, кажется, в этом рёве я слышал и крик моего помощника-ботаника. Босс, ты это сделал!

Рабочие, могучие, как медведи, выламывающиеся из зимней спячки, бросились к своему начальнику. Они хлопали его по плечам, трясли руки, обнимали, рыча от восторга и напряжения. Их лица, искаженные улыбками сквозь сажу и пот, сияли чистой, но дикой радостью победителей.

Бригадир Морита, отбиваясь от восторженных похлопываний, кричал водителю, перекрывая гул своим хриплым, но непобедимым голосом:

— Ну, шофер⁈ — Он вытер пот с лица грязным рукавом, оставив новые полосы на и без того черной маске. — Путь очищен! Видишь⁈ Как по паркету! Вези свое «стальное сердце», пока мы и её на мусор не отволокли! — Он оскалился в знакомой ухмылке, блеснув черной дырой вместо зуба. — И пива захвати на обратном пути, бочку, а то в горле пересохло!

— Канэко-сан, — обратился ко мне Сугиями, — командуйте. Путь свободен.

Мои коллеги втроём уставились на меня, по их виду было заметно колоссальное внутреннее напряжение, пронизывающее их. Я не стал тянуть, тем более что время играло не в нашу пользу.

— Ну, поехали, — процитировал я одного великого человека, который доказал, что свалить с нашей синей планеты, увы, невозможно. — Только аккуратно.

Трал завелся, подняв новую волну пыли и медленно тронулся по новому коридору.

— Канэко-сан! Мы проезжаем, Вы слышите меня? — Иоширо, казалось, сам задержал дыхание в тот момент, когда наш транспорт плавно въезжал в проулок. Слышно было только низкий, утробный гул мотора трала. — Зазор, буквально вплотную, прямо на волоске. — Снова он замолчал, когда очередная пара колес проезжала это «бутылочное горлышко». — Но он проезжает! — в его словах звучало ликование. — Проезжает! Мы сделали это! Вы это сделали, Канэко-сан.

— Скорее уж Морита-сан с его «дьяволами», — откликнулся я, — поблагодари его от моего имени. И скажи, как только я избавлюсь от этой «хреновины», лично привезу ему бочку пива!

На экране значок нашей турбины дрогнул и направился по указанному маршруту. Вот теперь цифровая карта нашей миссии полностью совпадала с настоящей, физической. В принципе, мы всего лишь привели в соответствие местность. Как там говорилось в одном фильме? Мы вручную меняем ландшафты. Осталось дело за малым, решить бумажный вопрос, хотя у меня уже возникла мысль, в случае возникновения спорной ситуации, сказать, что так и было. И карта вон подтверждает. Но это уже после, мы снова потеряли день на фазу, которая в плане должна была занять полчаса. Дедлайн медленно, но неумолимо протягивал свои мерзкие, холодные руки к нашим сердцам.

На экране видеосвязи застыла картинка — трал, медленно проезжающий мимо свежей раны в кирпичной плоти здания, и издающий мощный, победный гудок. Оставляющий за собой клубы дыма, золотистую взвесь пыли и героев, оставшихся на поле этой странной, индустриальной брани. Закопченных, уставших, но непокоренных победителей.

Я нажал кнопку отбоя вызова и рухнул в кресло, как подкошенный. Волна адреналина, что держала меня в тонусе все эти бесконечные часы, одномоментно схлынула, оставив после себя лишь дремотную пустоту. Моё тело налилось свинцовой тяжестью, каждая мышца горела глухим огнём усталости, а горло пересохло так, что каждый глоток воздуха обдирал, словно наждаком. Жгло даже веки, такое чувство, что я даже перестал моргать, чтобы не пропустить ни мгновения. В стекло переговорной я видел наших сотрудников, занимающихся текущей работой, но стена словно отделяла два мира. И тот мир казался каким-то далёким и нереальным, но увы, именно по его правилам мы и должны были играть. Осознание того, что я взял на себя очень многое, отравляло то чувство победы, которое до сих пор горело внутри.

Я связался с водителем трала.

— Утида-сан, — слова резали горло, и я потянулся к кулеру. Накамура опередил меня, налив и поставив передо мной три стакана воды. Я благодарственно кивнул ему, и только после того, как выпил залпом всю предложенную мне жидкость, продолжил. — Осторожнее на выезде, там довольно крутой поворот, но, во всяком случае, его ширина полностью соответствует расчетной. Следующая точка с потенциальной проблематикой — мост Эн семь.

На флешке от «руконогих коллег» этот мостик был отмечен как «крайне аккуратно проезжать», без уточнений. Я уже понял, что их данным нет особо никакого доверия, но времени пересчитать всё тоже не было. Да и слишком нестандартным был наш груз, под такие условия доставки, боюсь, было крайне мало вариантов. Но пару ласковых высказать я им всё же хотел. Я сейчас обратил внимание, что в отчете использовались данные годичной давности. По спине снова пробежал мерзкий холодок, м-да, закончу с этой проблемой, обязательно пообщаюсь с автором этого «квеста», и, скорее всего, даже ногами.

Дверь кабинета скрипнула. На пороге замер Хосино. Его вид был жалок: помятый костюм, взъерошенные волосы, глаза бегали, как у загнанного зверька. Голос его пищал, тонкий и потерянный, как писк мыши в подвале, совсем непохожий на того высокомерного засранца, что отчитывал меня в кабинете несколько дней назад.

— Канэко-сан! Финансовый отдел, — он сглотнул ком. — Они рвут и мечут! Требуют мою голову за этот аванс! Без смет, без тендера, без аналитики! И Исикава-сан, — Хосино заломил руки. — Звонил опять, он клянется разорвать все договоры! Подать в суд, на меня, на Вас, на Vallen! Он же нас уничтожит, морская логистика вся проходит через него, а это львиная доля наших экспортных направлений! А ещё, — Хосино стал судорожно поправлять галстук, в итоге сделав свой внешний вид еще хуже, чем был. — Он в курсе нашего… Вашего самоуправства со зданием, будь он неладен.

Я поднял взгляд, но не на него, а на таймер в общем зале. Осталось чуть больше полутора суток, последние пара дней прошли в каком-то бешеном экспресс режиме, но дело еще не закончилось. Следовало отправить мою команду на отдых, но по их напряженным лицам я понял, что добровольно их отсюда не вывести. Надо же, пусть и таким сложным путём, но у меня вышло собрать настоящую команду, правильно говорят, что ничто так не сплачивает людей, как общая беда.

Битва в доках, сражение за проулок, сколько еще нам предстоит сложностей, прежде чем мы закончим начатое. Я медленно прикрыл глаза, тем самым отсекая жалкий писк своего начальника. Стали всплывать картины последних событий, и это было гораздо важнее, чем нытьё из-за отсутствия жалкой бумажки. Но теперь оставалось только успешно закончить миссию. Победителей не принято судить, и это, пожалуй, был мой единственный шанс остаться на плаву.

Вот только, даже после таких побед, сама война еще не выиграна. Следующим пунктом нашего маршрута был мост, данные о котором были старше, чем ископаемые динозавры. Утрирую, конечно, но в нашем современном «быстром» мире год был весьма большой величиной. Холодный осадок предчувствия беды отравлял, и гроза уже темнела на горизонте, а первыми её отголосками и служил слезливый лепет Хосино.

Глава 3

Синева экранов мониторов в переговорной поглощала последний дневной свет. Это дополнительно давило на сознание — понимание того, что время ни на минуту не прекращает свой бег. Цифры неумолимо приближались к нулю, еще одно «недоразумение», и надежд на попадание во временное окно для своевременного монтажа турбины на станции не останется. Общий зал отдела практически опустел, оставив только дежурных по разным направлениям для своевременной помощи нам. Хиго, Судзуки и Накамура отказались покидать работу, пока дело не сделано. Приятно понимать, что даже такие, достаточно эгоистичные люди ставят общую цель выше своих.

Спёртый воздух не мог победить даже кондиционер, работающий на максимуме. На мониторе мигала точкой машина с турбиной, сейчас она находилась аккурат в ста метрах от очередной «ненадежной» точки нашего маршрута. Спутниковый снимок не давал всей картины, просто большой мост через ныне обмелевшую речку. Вся надежда на компетентность водителя трала да сообразительность Сигуями, который отказался отправляться домой и сейчас ехал в кабине вместе с Утида-сан. Камера продолжала фиксировать всё происходящее, хотя по-честному, подобное онлайн-шоу порядком надоело.

В свете фар появилось основание моста, но сначала в глаза бросился знак, установленный на обочине. Он гласил: «Временное ограничение по весу. До ста десяти тонн». Знак, судя по подписи, был установлен дорожной инспекцией, вот только дату было уже не разобрать, в этом месте написанное уже пришло в негодность. Я полез в данные информационной папки — ни слова про ограничения по весу, но сами данные со спутника в файле не отличались «свежестью». Судя по их данным, равно и тем, что мне смог найти сейчас Хиго, по нему спокойно могла ехать абсолютно любая техника, поэтому данный маршрут и был выбран. Странно что наш «нестандарт» не передвигается в сопровождении машин местных «гайцов», но на это был официальный ответ от службы, что при следовании согласованным маршрутом в указанное окно сопровождение не обязательно. Любопытно, они для нас на несколько дней закрыли часть транспортных артерий, что ли.

Голос моего ассистента вырвал меня из раздумий.

— Канэко-сан, — раздался голос из динамика, немного приглушенный равномерным гулом двигателя, — мы подъезжаем, но вот вопрос. Знак есть, но явно старый, болтается на одной петле. Надписи уже местами затёрты, мы должны его вообще принимать во внимание?

Раздался хлопок двери, и в камере появилось лицо пожилого водителя.

— Канэко-сан, — Утида вытер вспотевший лоб платком, — мост и правда старый, на одной из опор трещина, заделанная, но на мой взгляд как-то, неаккуратно, что ли. Выглядит как заплатка, честное слово. Но и сам ограничительный знак как будто забыли тут.

— Так он болтается еле-еле, — вставил своё мнение Иоширо, — может я его того?

— Так, — нехотя сказал я, — не надо ничего того, ожидайте дальнейших указаний, я пока отключаюсь.

Выключив микрофон, я обратился к присутствующим.

— Итак, Хиго-сан, — парень внимательно смотрел на меня, — Вот условия задачи: есть мост, который считается доступным для нашего проезда. Есть, якобы, ограничение по весу. Кстати, сколько наш транспорт будет в килограммах?

— В килограммах очень много, улыбнулся Накамура, — в тоннах гораздо меньше. Наша турбина порядка сотни, в техзадании и техпаспорте число несколько отличается, видимо зависит от её непосредственной комплектации, но по этой статье данных у нас нет. Да и Бог с ними, это не настолько важно. Тягач с тралом в снаряженном состоянии под тридцать тонн. Итого мы имеем потенциальный перегруз порядка двадцати тонн плюс-минус. Ну и я не считал вес водителя и его «спутника», потому что не имею корректных данных по ним. — Он широко улыбался, хотя я не принял это на свой счёт. Я уже понял, что этому парню действительно нравилась его работа на острие, на грани. Прочее было для него невозможной рутиной.

— Значит, если возьмём за основу что данные на плакате более актуальны, нежели наши, — тут я сделал паузу, — нам следует менять маршрут. Что нам предлагает Ваш гениальный алгоритм, Хиго-сан?

— Одну минуту, Канэко-сан, — Изао споро замолотил пальцами по клавиатуре, — есть вот такое предложение, — он вывел данные на общий большой монитор, — но тут мы видим целых три потенциальных «бутылочных горлышка», плюс отсутствие компьютерной модуляции, то есть эта дорога автоматически считается нежелательной. Ну и вишенкой на тортик — это крюк минимум на пару часов нашему «троянскому коню». Хотя вру, самое сложное будет теперь развернуться, места здесь будет явно недостаточно нашему «Буцефалу».

Стены просторной переговорной словно внезапно сжались, словно попали в ледяные тиски. На лица присутствующих легла тень, новая неприятность грозила стать тем камнем преткновения, о которые разобьются все наши прежние достижения.

— Так, хватит грустить, — резко произнёс я, чем заставил всех встрепенуться, — уныние — грех. Раз мы поняли, что иной вариант для нас всё одно не подходит, будем придерживаться первого плана. Хиго-сан, загружайте в Ваш чудесный алгоритм все имеющиеся у нас данные. С весом пассажиров Вам с удовольствием поможет Накамура-сан.

Тот вздрогнул и поднял на меня глаза, вечная ухмылка сначала поникла, но спустя несколько секунд снова зажглась на его лице. Он единственный, кто сразу понял мою задумку, сразу же погрузившись в сложные расчёты.

— Канэко-сан, — Изао непонимающе уставился на меня, — но что Вы хотите получить за ответ?

— Коллега, молчите и делайте, что Вам велено, — Рю решил ускорить его самолично, — мы сейчас сделаем то, чего даже я раньше не делал.

— Верно, Накамура-сан, — я был приятно удивлён реакцией Рю, — мы должны рассчитать абсолютно точный маршрут нашего «бегемота».

— С его весом это скорее целый зоопарк, — усмехнулась Судзуки, — раз я пока не нужна, пойду принесу всем кофе, иначе мы не переживём этот очень долгий рабочий день.

— Сколько надо времени на решение поставленной задачи, — я отвлёк Хиго от его мыслительного процесса, потому что у меня перед глазами продолжал тикать таймер обратного отсчёта. Теперь счёт буквально шёл пусть и не на минуты, но уже и не на часы.

— Порядка получаса, может немногим более, — отозвался тот, задумчиво грызя ручку, — слишком много переменных, я вообще не знаю, возможно ли это.

— У Вас есть пятнадцать минут, — отрезал я, — время слишком дорогой и невосполнимый для нас ресурс.

После этих слов он начал еще быстрее тыкать по клавиатуре, не сказав мне в ответ ни слова. Видимо он тоже проникся общей идеей совершить невозможное.

Камера телефона Сугиями стала нашими глазами на месте событий. Мы отдали последние команды нашему водителю и всё, что мы могли теперь сделать — только смотреть. Иоширо заблаговременно вылез из кабины, и теперь мы видели в панораме наш предстоящий путь.

Достаточно узкая для наших габаритов проезжая часть, облезлый местами асфальт, мелкие трещинки на бордюрах — всё это навевало не самые невесёлые мысли. Криво висящий плакат с предупреждением был завершающей частью этой картины.

— Утида-сан, Вы всё поняли? — повторно спросил я у него, — едем левее от центра, не сбавляя скорость и не прибавляя. Рекомендовано от восьми до десяти километров, как бы не хотелось прибавить чтобы проскочить. Ваши габариты такое, увы, не позволят, скорее наоборот.

— Канэко-сан, — услышал я слева шёпот Накамуры, — Вы точно уверены? Знаете, я сам любитель рисковых решений в сложных задачах, но эта, не побоюсь этого слова, афёра даже для меня за пределами понимания.

— Сплюньте, коллега, — также тихо прошептал я. — Наш искусственный интеллект и то выдал запредельное количество процентов успеха нашего мероприятия. Теперь самое главное в руках Вашего протеже-водителя. Я боюсь только его ошибки.

— Утида-сан перевёз больше рискованных грузов чем у нас в небоскрёбе кружек, — с уважением произнёс мой собеседник, — если и есть кто-то, кому можно доверить подобное, то только ему.

«С Богом» — сказал я про себя и вслух добавил:

— Повторю слова первого космонавта на нашем земном шарике, — и после недолгой паузы закончил. — Поехали!

Тягач медленно тронулся в направлении моста, камера медленно тронулась за ним.

— Сугиями-сан, — произнёс я лично ему с другого телефона, — Вас я попрошу остаться на этой стороне. Сугубо на всякий случай.

— Я поехал, — раздался голос Утиды, спокойный, словно он соглашался выпить чаю, — Вас понял, беру левее, скорость девять километров, не останавливаться.

Мотор на секунду взревел, но не яростно, а низким, сосредоточенным гулом. Вся многотонная махина плавно, почти невесомо тронулась, и первые колеса коснулись уже непосредственно моста. Все замерли, боясь даже дышать, единственный звук был только от работающего двигателя. Раздался скрип, но машина не дёрнулась вперед, а все также медленно и грациозно продолжила своё движение.

— Крепления турбины, — раздался пугающий своим спокойствием голос шофёра, — ничего страшного, она хорошо закреплена.

В голове проскакивали цифры компьютерной имитации, скачущие проценты при разных условиях проезда. Машина между тем продолжала свой неспешный путь по мосту. Скрип больше не пугал нас, и стало слышно глубокое дыхание каждого из членов нашей команды.

— Скорость ровно девять километров, — продолжал комментировать свою поездку водитель, — чувствую некоторую вибрацию, но ничего больше.

Двигатель словно загудел громче, скрип начал переходить в визг, моя рука с телефоном непроизвольно напряглась так, что побелели костяшки пальцев.

— Выезжаю, последние метры, — продолжал докладывать Утида, чьему спокойствию стоило только позавидовать.

Задние колеса трала, огромные и медленные, съехали с последнего метра моста на дорогу. Раздался грохот, который в тишине офиса показался оглушительным, но это был всего лишь звук качнувшейся турбины.

Все синхронно выдохнули, Сигуями что-то радостно булькнул в микрофон и, судя по скачкам камеры, побежал догонять тягач.

— Мы сделали это, — интонация Судзуки была мягко сказать, неуверенной. — Неужели у нас получилось?

— Вот потому, что именно у нас, — я сделал акцент на последнем слове, — поэтому и получилось. Могу рассказать притчу про мудреца и много веточек, но думаю, всё и так ясно.

Я закрыл глаза, позволив на секунду волне леденящей усталости накрыть с головой. Свинцовые веки, ватные ноги, сухость в горле — будто я сам был за рулём в тот момент.

Голос Накамуры врезался в тишину моих размышлений, словно нож:

— Канэко-сан, — его буквально распирало от гордости, — мы сделали это, Вы сделали это. Всё, снимаю шляпу и отдаю её Вам. Грустно осознавать, что мой титул главного «решалы» уходит от меня, но это гораздо выше моего уровня. Но согласитесь, водитель то каков? Говорил же, что на него можно положиться.

— Я одного не понимаю, — Судзуки подошла сзади и влезла в наш диалог, — но какой идиот делал расчёты по этой операции? В каком дьявольском цирке мы сейчас участвуем? Из-за этих кривых данных мы уже в который раз делаем невозможное! И как всё это пропустила система?

Я открыл было рот, чтобы максимально корректно ответить девушке, но тут раздался холодный и беспристрастный голос Изао. Сначала вообще показалось, что с нами заговорил робот.

— Были использованы неактуальные данные стороннего источника, — его спокойный медленный тон начал немного напрягать. — Сходные параметры системы содержали критическую ошибку, вернее даже не одну. Рискованное решение Канэко-сан, основанное на субъективной оценке водителя, позволило сэкономить приблизительно четыре часа операционного времени. Однако, оно категорически противоречит регламентам безопасности Vallen. Пункт семь три один о приоритете актуальных системных данных, пункт девять четыре пять о запрете на эксплуатацию инфраструктуры за пределами сертифицированных параметров.

Он на мгновение остановился, но сразу продолжил вещать всё тем же, спокойным тоном:

— Дополнительно мы нарушили пункт одиннадцать, в котором говорится об игнорировании автоматизированного плана действий. А значит, — тут он прервался и продолжил уже «живым» голосом. — Автоматически будет создан протокол нарушения, за это отвечает автоматическая система мониторинга отклонений. — Он вздохнул, — с приложением всех имеющихся данных, включая записи переговоров, все загруженные нами расчёты, да вообще всё, до чего может дотянуться система. А это очень и очень плохо.

Последняя фраза прозвучала не как угроза, скорее как констатация факта, имеющего ценность для нашего понимания.

— Единственное положительное в нашем «мероприятии», — он через силу улыбнулся, — что подобные данные реального стресс-теста никогда бы не получились в симуляции.

Снова у нас в помещении словно замерло само время. Мы переглядывались друг на друга, не в силах произнести ни слова. Понимание, что за наш «подвиг» мы можем лишиться многого, здорово отрезвляло. Но я снова повернулся к таймеру и произнёс:

— Давайте решать проблемы по мере их поступления, — успокоил я коллег, — мы еще в тайминге, и нам остался самый последний рывок.

В дверях кабинета замаячил Хосино, его лицо было цвета морской волны, а руки тряслись так, что бумаги выпадали на пол.

— Канэко-сан, — голос его дрожал, — тут у входа в здание стоят машины. Полиция и, кажется, кто-то из мэрии. Требуют официальных объяснений, на почту тоже пришёл экстренный запрос по ситуации с турбиной. И там фигурирует формулировка «безрассудной эксплуатации критически поврежденного объекта городской инфраструктуры под запредельной нагрузкой». Вам это о чём-то говорит? Они угрожают нам лишением лицензии компании на городские перевозки по всему региону. Я о чём-то не знаю?

Слова Хосино ударили по нам, как молотом. Отзыв лицензии — это очень и очень серьезно. Это уже не просто скандал, это возможный паралич всей нашей логистики как минимум в Осаке. Цена нашей победы экстремально росла в геометрической прогрессии. Я рывком поднялся со стула. Всё тело ныло, а каждая косточка напоминала о часах немыслимого напряжения.

— Хосино-сан, — спокойно произнёс я, — Полиция и мэрия — ваша зона ответственности как руководителя отдела. Вот и напрягите свои связи, кого угодно. Объясните всё случившееся экстренной необходимостью. Сошлитесь на ошибку в данных. Хотя, стоп, забудьте всё, что я Вам сказал. Тяните время, сделайте что угодно. Напоите их кофе до позеленения, плевать. Уберите их отсюда и займите чем-нибудь. Письменный запрос просто игнорируйте, скажите не получали. Я потом всё сам решу.

Я увидел в глазах Хосино сначала облегчение, конечно, отвечать за это будет не он. Но сразу появился и страх, очевидно он понимал, что даже его связей может не хватить против такого скандала. Понял, наконец, что его голова и особенно та часть тела, которая приросла к креслу руководителя, напрямую зависит от моих действий. Отлично, теперь он, хочет или не хочет, тоже в нашей команде. Эх, какую дрим-тим собрал кризис на работе, аж душа радуется.

Впереди нас ждал кран, исполинский, словно холодный стальной паук. Ждал бетонный фундамент под столь ценную для города электростанцию, ждали монтажники, собранные со всей Японии для скорейшего запуска. Впереди был финальный, и самый ответственный этап нашей операции. Но странные ошибки и сбои в нашей системе, бюрократические ножи и политические грозы продолжали сгущаться тучами над всеми нами. Но, холодная речь Хиго о нарушениях протокола была лишь констатацией факта, а не личным выпадом. Лишь запрос мэрии был реальной угрозой. Но во всей этой мгле начали появляться светлые точки — командная работа топов отдела. Интерес Хиго, признание Накамуры, даже участие вечно ледяной Судзуки. Может еще не союзники, но уже и не враги и не нейтралы. Но время текло сквозь пальцы, как песок. Очередная битва, в этот раз за мост, тоже была выиграна. Осталось последнее поле боя, и имя его было «кран».

Глава 4

Итак, я смог выгадать небольшую передышку, хотя время уже поджимало. Радует одно, озадачив Хосино, я убил двух зайцев: полезным делом начальника, пусть борется за свой «трон», параллельно прикрывая нас, и оставил всех своих бойцов возле себя. Терять хоть одного помощника было смерти подобно. В это время на связь со мной снова вышел Сигуями.

— Канэко-сан, — голос у него был бодрый и весьма довольный, — мы на финишной прямой, подъезжаем к стройплощадке. — Картинка с телефона и правда фиксировала приближающиеся ворота. Парень верно забыл, что сам тягач с самого первого метра отражается в нашей программе.

— Однако, — раздался голос водителя, — и как они это предлагают сделать?

— Что случилось? — уже ничему не удивляясь произнес я. — Утида-сан, не молчите.

— Я не смогу встать как они планировали, — его голос, как всегда, был абсолютно спокоен. — Не с этой бандурой сзади точно.

Я, в свою очередь, старался разобрать хоть что-то на экране, но операторские данные моего помощника оставляли желать лучшего. Единственно, что я понял из этого репортажа из кабины, что площадка плотно заставлена строительными материалами, оборудованием и прочей нечистью. Мой ассистент выбрался из тягача и пошёл осматривать окрестности.

— Босс, — обратился ко мне Иоширо, — подтверждаю визуально. Зазор между левым бортом трала и краном — не более полуметра. Правая сторона вообще впритык к ограждению склада. — Его голос прервался скрежетом металла. — Осторожно! Задели угол защитного кожуха. Не страшно, но места тут кот наплакал. Запланированное для нас место явно не соответствует нашим реальным габаритам, тут явно какая-то ошибка.

Я обернулся на Хиго.

— Хиго-сан, — обратился я к нему, — проверьте, что там по техзаданию для монтажников.

— Уже смотрю, — улыбнулся он. Надо же, не прошло и пары суток, как он полюбил слаженную работу в команде. Вот что сильнейший кризис с людьми делает.

— Кажется, я нашел в чем проблема, — через несколько минут он подбежал с планшетом ко мне, — вот, Канэко-сан, смотрите. — Стилусом он обрисовал некую площадь на участке. Наши габариты несколько больше, чем было заявлено строителям. Вот они и заставили остальное пространство чем могли.

Я лишь вздохнул, подобное было мне знакомо, я, правда, надеялся что с местным менталитетом всё будет лучше.

— То есть это снова наш косяк? — в принципе, я уже не был удивлен, — раз Вы говорите, что мы подали не те данные.

— Боюсь, что именно так, — он кивнул, — я вообще удивлен, откуда брались данные по этой задаче. Впервые вижу подобное разгильдяйство.

— Давайте сейчас не об этом, — прервал я его спич, — осталось так немного, что опозориться мы просто не можем. Что будет потом, уже не ваша забота. Хиго-сан, Накамура-сан, Ваш приоритет — проверка всего. Всё, что касается монтажа: протокол установки, фундаментные крепления, нормативы. Сверяйтесь с техническими условиями вплоть до последней запятой. Любое несоответствие, минимальное расхождение — сразу ко мне.

— Судзуки-сан! — я повернулся к девушке, — на Вас регламенты, от техники безопасности до экологических норм выхлопа трала. Сверяемся со всем, дабы прикрыть наши тылы, пока Хосино-сан там занят нашими…гостями.

— Сугиями-сан, — сделав глоток уже остывшего кофе, произнёс я. — Пусть срочно освобождают зону справа. Демонтируют ограждение, переносят всё что можно, иначе кран нас даже не зацепит. Всех свободных туда, времени на всё-про всё — час, не больше.

Раздав команды и обрадовавшись хоть нескольким минутам покоя, я откинулся в кресле, но тут же хлопнула входная дверь, и на пороге снова показался Хосино. Лёгок на помине, нечего сказать.

— Канэко-сан! — Он дышал словно только что пробежал марафон. — У нас снова проблемы!

— Снова, опять, какая уже разница, — с флегматичным видом я уставился на него. Внутри меня всё клекотало, но дать волю чувствам я не мог. От моих решений сейчас зависит слишком многое.

— Ну прекратите уже так говорить, — голос начальника был донельзя обиженным. — Я, между прочим, тоже всем рискую, за провалившуюся задачу нас пинком выгонят из компании.

— Ну полно Вам, батенька, — шутливо произнёс я, с удовольствием наблюдая, как наш главлогист таращил на меня глаза. — Вещайте уже.

— Исикава-сан, — залепетал он, — ему стало известно о Вашем самоуправстве с демонтажом. Он грозит нам крупными неприятностями. Я, когда отправлял на согласование ваши стойки, и знать не знал о подобной затее. И работа сторонней бригады, в заявке значилось просто аренда рабочей силы, но демонтажные работы, да еще и на чужой территории. Вы вообще понимаете, что теперь будет?

— Прекрасно понимаю, — успокоил я его, хотя сам прекрасно осознавал, чем подобная авантюра могла закончиться для меня не очень хорошо. Остапа понесло, что теперь говорить, но последнее, чем я собирался сейчас заниматься, это останавливаться на полпути.

— Хосино-сан, — мне пришлось повысить голос, — данная конструкция была аварийной и мешала проезду. Она не числилась на балансе порта более пяти лет, вот почему её и не было ни на одной из карт. Этот демонтаж стал всего лишь превентивной мерой безопасности. Займите мэрию и полицию, как я Вам уже говорил! — с нажимом продолжал я, — остальное перекладывайте на меня. И раз со всем разобрались, не отвлекайте!

Когда наконец начальник, бубнящий что-то невнятное себе под нос, нас покинул, я сделал шаг в сторону Судзуки.

— Судзуки-сан, — я пристально посмотрел на неё. — У нас проблемы с портом, Исикава-сан в ярости из-за того воздуховода. Требует чьей-то головы и компенсации, видимо. Но это он ошибается, конечно. Надо срочно найти на него управу, рычаги воздействия, только чисто. Без денег, без явных угроз, понимаете? У нас же с этим строго. Но и плодить ненужные долги я бы тоже не хотел.

Её взгляд встретился с моим, в нём не было ни тени паники, только холодный расчёт и азарт охотника.

— Поняла Вас, Канэко-сан, — она ответила мне резким кивком, — Вы обратились по адресу. Поищем точки давления, но без перегибов, дайте мне некоторое время.

— Канэко-сан! — на связь снова вышел Иоширо. Я начал себя чувствовать, как минимум, генералом в военной баталии, сидя тут, обложенный телефонами, планшетами и целой кипой бумажной документации, которую притащили в переговорную Хиго и Накамура. — Тут частично всё убрали, но этого мало. — он снова переключил изображение камеры.

Место немного расчистили, но даже мне было ясно, что для работы крана этого мало. Утида-сан как смог передвинул тягач, но всё одно упирался правым бортом уже в вагончики.

— Перетаскивайте эти никчёмные сооружения, — прокричал я, на миг забывшись, что я не на стройке, а в офисе. — Всё, что есть справа, краном пусть убирают хоть куда! И, Сугиями-сан, — я заметил, как недовольно поморщился один из строителей. Судя по иного цвета каске, явно из руководящего состава. — Если они будут против, уведомьте их, что мы составим акт о неготовности объекта с их стороны, тем самым переложив на них все возможные (а они точно будут) многомиллионные санкции.

— Извините, — раздался сбоку голос Изао, — Канэко-сан, тут что-то не то.

Я обернулся, Хиго сидел, обложившись чертежами и озадаченно переводил глаза с одного на другой. Сначала я подумал, что он просто не привык пользоваться бумажной документацией, как ценный работник он отвечал как раз напротив, за роботизацию и автоматизацию. Но нет, он держал пальцы обеих рук на одной из строчек чертежа.

— Что случилось? — ответил я бодрым голосом, хотя понимал, что вряд ли это ерунда.

— Я проверял систему крепления на соответствие общему регламенту сборки, и мне попались два разных чертежа одной и той же части турбины.

— Это как? — непонимающе спросил я.

— Подожди, — подскочивший Накамура выхватил из его рук лист и пробежал его глазами, — ну вот, всё же ясно. Эта штуковина ставится на основу, которую нам залили, крепится сверху к опорам и снизу к фундаменту. Эх ты, — улыбка снова озарила лицо Рю.

— Я то может и «эх ты», — медленно проговорил Изао, — вот только чертежи читать меня научили. Обрати внимание на номер детали. А теперь на этом чертеже.

— Чёрт, а ты прав, коллега, — улыбка несколько померкла. — Шеф, тут действительно какая-то ошибка.

Теперь пришла моя очередь выхватывать листки у них из рук. Последний раз документацию в таком исполнении я видел много лет назад, и то в прошлой жизни, но даже моих полузабытых азов хватило, чтобы понять.

— Этот день видимо никогда не кончится! — буквально по слогам проговорил я. На одну и ту же деталь было два разных чертежа с разными системами измерения, метрической и дюймовой. — Это вообще как?

— Итак, — обратился я к парням, — сейчас срочно нужно разобраться в этом крепежном зоопарке. Пока на площадке не начали монтаж, — теперь я уже надеялся, что это мероприятие несколько затянется. — Запрашиваем данные у поставщика, подключаем инженеров из проектного отдела, всех на уши! Времени остаётся всё меньше и меньше, мы не должны ни на минуту сдвинуть весь график строительства. Там такие огромные штрафы прописаны, что нас за это линчуют. Но теперь и начинать сам монтаж без полного понимания по меньшей мере рискованно. Всё, задание получили, вперёд! — уже закричал я, потому что их кивки были каким-то неуверенными. Их обоих как ветром сдуло из кабинета.

Зато Кайка резко подняла голову от планшета, и её взгляд, острый как скальпель, встретился с моим. В глазах не было триумфа, только животная уверенность охотницы, нашедшей след. Она сделала легкий кивок и уткнулась обратно в экран. Когда я подошел к ней, она сидела, слегка прикрыв планшет ладонью, словно оберегая добычу от посторонних глаз.

— Я нашла, — её голос был тихим, рассчитанным только на меня, — год назад его зять, Хасимото Кеничи, выиграл тендер на поставку топлива для портовой техники. Цена была выше среднерыночной на шестнадцать процентов. Был конкурс, с виду документы в порядке, — она метнула по сторонам быстрый взгляд, — но, по данным источника, а это бывший зам по снабжению, уволенный Исикавой за «отсутствие эффективности», конкуренты в последний момент сняли заявки по причине несоответствия условиям техзадания. Там были пара моментов, достаточно «кривых», ясно что таким образом их и отсеяли на финишном этапе. Очень удобно и очень по-семейному. Аудиторская проверка могла бы найти несостыковки, если поднять шум. А Исикава очень гордится своей славой «честного управленца», и подобное ему ни к чему.

Я впился в экран её планшета, там была целая подборка документов. Таблица тендерных предложений с выделенными «странными» пунктами, заставивших сняться всех конкурентов; выдержка из реестра юридических лиц, где фигурировала фирма Хасимото, созданная буквально за несколько дней до тендера; даже скрин служебной записки тому самому заму с требованием скорректировать техзадание под нового поставщика, причём отправленная незадолго до создания этой самой фирмы. Доказательства были косвенными, проверить их сейчас времени точно не было, да и сам источник — обиженный сотрудник. Доказательная база была слабенькой, но в случае обнародования урон для репутации мог быть чувствительным.

— А откуда у нас эта информация? — поинтересовался я. — Как бы эти непроверенные данные для нас не обернулись бумерангом.

— Сторонняя организация, — неопределенно ответила она, — собрано было не по нашему запросу, скорее, информация получена по факту и отложена на всякий случай. Глубокой верификации, как Вы понимаете, не было. Одно могу сказать точно, судя по имеющимся документам, есть за что зацепиться. Но…

Я понимал, что требовать большего от неё сейчас невозможно, даже это было получено за считанные минуты. Ставка была крайне рискованна, но и вариантов более не было. Использовать подобное как прямую угрозу было глупо, да и попросту опасно, но как дополнительный довод — более чем. Нужен был взаимовыгодный вариант. И я, кажется, нашел его, вот только им нужно было грамотно воспользоваться. А для того, чтобы дело выгорело, мне требовалось говорить с ним лично.

Тело вздрогнуло от вибрации в кармане. Телефонный звонок, на дисплее надпись «Утида», странно, что понадобилось от меня нашему непрошибаемому водителю.

— Канэко-сан, — резко произнёс Сугиями, а я скривился, за эти дни меня уже тошнило от своего нового имени, — я оставил свой на видеовызове, чтобы у Вас всегда была картинка с места событий.

— Хорошая идея, — похвалил я помощника, — что еще?

— Они расчистили путь, — запыхавшись, проговорил он, — сначала они яростно обложили нас с шофёром, но после того, как услышали у меня по громкой связи про штрафы, сделали как миленькие.

Но, после подобного всегда должно быть како-то «но».

— Они отказываются приступать к разгрузке и монтажу. — грустно ответил Иоширо, — дескать какие-то крепления не соответствуют заданным значениям. Требуют подтверждающих данных, в противном случае, сказали, даже с места не двинуться. Я звонил Хиго-сан, тот мне ответил, что инженеры работают и сбросил вызов. Накамура-сан даже трубку не взял. Что мне делать?

В камере я увидел, как возле тягача стояла кучка работяг, где один краснолицый японец с активной жестикуляцией доказывал что-то своим работникам и нашему Утиде. Ладно, в спокойствие водителя я уже удостоверился, хотя бы за него можно было не переживать.

Но последние слова моего ассистента ударили как обухом. Хаос с крепежом перешел в фазу полного тупика. Не просто неясность — возможная фатальная ошибка снабжения! Турбина, этот многотонный алмаз проекта, могла просто… не встать на место, или не быть закреплена. Что так, что так — катастрофа.

Взгляд метнулся от Судзуки с планшетом к группе спорящих строителей на экране, к неподвижно стоящему тралу с двумя гигантскими кранами по бокам, к телефону с висящим на линии Сугиями, ждущему приказа.

Ждать больше было нельзя, время неумолимо подходило к концу. Как не хотелось оставлять мой командирский «кубрик», но выезжать требовалось немедленно. Остаётся лишь надеяться, что за то время, пока я гоню через полгорода, мои логисты с инженерами решат нашу проблему.

Адреналин ударил в виски, горячий и резкий. Расчеты, риски, варианты — все смешалось в один ясный, безумный импульс.

— Судзуки-сан, держите руку на пульсе, — бросил я ей, уже разворачиваясь. Голос сорвался на командный тон, не терпящий возражений. Я рывком сорвал с вешалки у входа свой пиджак, и выбежал из кабинета.

— Сугиями-сан! — крикнул я в телефон, не сбавляя шага. — Держите их! Не давайте разойтись! Наш проектный отдел уже работает над этим вопросом! А пока старайтесь не переводить возникший конфликт в острую фазу.

Накинув пиджак, я стал заказывать такси, параллельно отписавшись своей команде.

— Я выехал на место, — бросил я девушке, из них троих только Кайка знала о причине моей срочной отлучки, — на связи. Информацию высылайте сразу же на почту. Убыл.

Скатившись по ступенькам, я бегом вылетел из здания и юркнул в уже подъехавшую машину. У меня было порядка получаса, чтобы подготовиться к диалогу с Исикавой. Кайка предоставила мне факты из жизни не совсем честного на руку начальника порта, но данные, мягко сказать, сыроватые. Была не была, во внутреннем кармане у меня лежала моя палочка-выручалочка, главное было перенести еще один временной откат. За навалившейся на меня работой и не только, я так и не разобрался с этим загадочным устройством. Дал себе зарок, что, если я выйду победителем с этой проклятой турбиной, засяду дома и расколю этот орешек. Хотя, если не справлюсь, у меня будет чёртова уйма свободного времени. С таким волчьим билетом в этой стране я работы точно не найду.

Глава 5

Такси, фирменная японская Тойота, рвануло от входа в наш небоскреб, как испугавшийся выстрела зверь, подбросив меня на сиденье. Город мелькал за окном размытыми пятнами рекламы, фонарей, пешеходов — калейдоскоп, на котором я не мог сосредоточиться, да не особо и пытался.

В голове всё ещё крутились мысли об этих злополучных крепежах, о той череде ошибок и несостыковок, преследующих эту операцию. Ладно, пока стоит отбросить мысли об этом, Хиго и Накамура озадачены, значит живьём не слезут с инженеров и поставщиков. Надо переключиться на текущую задачу, Исикава Хаяо. Сказанное Кайкой про него ненадежно, но на безрыбье и рак рыба, более того, я еду не угрожать, а договариваться.

Порт встретил меня резким солёным ветром с залива, пронизывающим до костей, и густым запахом рыбы, ржавчины и мазута. Огромные краны-журавли замерли на фоне свинцового неба, контейнеры стояли штабелями, похожие на пестревшие надписями стены. Такси вырулило прямо к административному зданию — невзрачной бетонной коробке. Я расплатился и рванул ко входу, поправляя галстук. Внутри было довольно шумно, пахло старым кофе и, почему-то, старой бумагой. Девушка на ресепшене, оценив мой костюм и заметив корпоративный бейдж Vallen, сразу указала мне, где искать её босса. Взбежав на второй этаж, я перешел на медленный шаг, и, дойдя до конца коридора, уперся в двери с табличкой «Исикава Хаяо».

Дверь в его приемную была приоткрыта, и оттуда раздавался гневный низкий голос, прерываемый звонком рабочего телефона. Я аккуратно заглянул внутрь. Исикава Хаяо неожиданно оказался крупным мужчиной лет пятидесяти с лишним, с мощной шеей и коротко стриженными седыми волосами. Он стоял за столом, упираясь кулаками в стопки бумаг, его лицо было багровым, а жилы на шее натянуты как канаты. Он громко говорил в гарнитуру, не замечая меня.

— Именно. Я хочу, чтобы эти самоуправцы, эти вандалы из Vallen, поняли! — он смахнул мощной ладонью испарину со лба и продолжил. — Нет, не компенсация! Именно восстановить! Кирпич к кирпичу! И публичные извинения! В газетах! По телевизору! Они наплевали на историю этого порта! Да, именно так и скажу префекту! Пусть знают! — Он смахнул лежащий телефон в ящик стола, очевидно даже не закончив разговор, и его взгляд, горящих от ярости глаз, наконец упал на меня.

— Вы ещё кто такой⁈ — прорычал он сперва, но потом пригляделся к висящему на шее бейджу. — И какого хрена тебе надо?

— Канэко Джун, корпорация Vallen, ведущий логист и, по совместительству, ответственный за монтаж турбины на ТЭЦ «Осака-Север», — спокойно представился я, делая шаг вперед. Дверь за собой сразу прикрыл, отсекая любопытные уши из приемной. — Я по поводу воздуховода, Исикава-сан.

— А, самый главный вандал! — он фыркнул, словно бык перед атакой. Мне эта сцена почему-то напомнила «Белое солнце пустыни», даже типаж моего оппонента чем-то напоминал Верещагина. — И как вы осмелились? Мою собственность! На моей же территории! Без уведомления, без разрешения — сразу ломать? Да что вы вообще себе позволяете?

— Данная конструкция была давно бездействующей, Исикава-сан, — парировал я его натиск, — если не сказать больше, аварийной. И этот «аппендицит» давно пора было удалить, — мой голос звучал всё жестче, — пока не случилось непоправимого из-за перитонита. А может он поэтому и не числится ни на каких чертежах, что официально (и документально) это «нечто» уже давно захоронено?

Мой оппонент только громко фыркнул, но ничего не произнёс.

— По-моему, Вы должны быть благодарны нам за то, что мы устранили опасность для порта и его сотрудников, — я твердо смотрел на него, но на его лице не дрогнул ни один мускул. — Не говоря уже о том, что сроки постройки ТЭЦ для нашего с Вами города крайне важны.

— Меня интересует только доверенный мне порт! — он снова продолжил свой натиск. — И не учите меня, тем более после того, что Вы сделали. — Он ударил кулаком по столу и стаканы на подносе жалобно звякнули, явно неготовые к такому отношению. — Вы нарушили всё, что только можно. Процедуры, регламенты, законы! Всё! Но ничего, я вас теперь похороню, и вас, и вашу грёбанную турбину! Ни один груз больше не пройдёт через мои доки! — Он брызгал слюной, было ясно, что он в бешенстве, вот только по какой причине? Надо его еще «раскачать».

— Я искренне понимаю Ваше возмущение, Исикава-сан, — кивнул я и сделал шаг вперед, сокращая дистанцию между нами. — Но иногда формальности вступают в противоречие с необходимостью, да порой и со здравым смыслом. Как, например, иногда формально безупречные тендеры, — тут я сделал паузу, дав Исикаве вдуматься в смысл моих слов, — могут вызывать вопросы о реальной конкуренции. К примеру, когда вновь созданная фирма, тем более принадлежащая родственнику ответственного лица, выигрывает миллионный тендер. Как, например, Хасимото Кеничи. Согласитесь, выиграть с превышением цены на рынке на шестнадцать процентов, это очень необычно, по меньшей мере.

Эффект был мгновенным. Ярость на лице Исикавы сменилась бледностью, его широкие плечи слегка просели, а кулаки мгновенно разжались. Глаза, прежде полные огня, готовые испепелить меня одним взглядом, распахнулись. И в них, уже, мелькнул настоящий, животный ужас. Он отшатнулся от стола, словно я его ударил.

— Это… Да что Вы себе позволяете? — он это даже не сказал, а прошипел, а потом его голос внезапно сорвался на хриплый и неуверенный шепот. — Это клевета, грязные сплетни. Откуда? Кто Вам это расска… — Он осёкся, понимая, что его реакция была красноречивее любых слов. И теперь я видел, что Судзуки была права, он боялся. Не сколько правосудия, сколько пятна на репутации.

— У нас надежные источники, Исикава-сан, — солгал я, глядя прямо ему в глаза. Я понимал, что для топорного использования этих данных они были слабоваты, потому не стал перегибать палку. — Но мне не нужен шум, Vallen не нужен шум, а Вам — и подавно. Поэтому давайте считать этот демонтаж неким недоразумением, с которым мы, к счастью, вовремя разобрались.

Он молчал, тяжело дыша, его взгляд метался от меня к телефону, от окна к двери, словно он судорожно искал выход. Я буквально слышал, как шестеренки в его голове перебирают варианты решения, хотя, по сути, это был выбор без выбора. Его обработка данных оставляла желать лучшего, а я был слишком ограничен во времени, так что я продолжил.

— Мы предлагаем закрыть этот инцидент чисто и с пользой для порта, — начал давить на него пряником в противовес предыдущего кнута. — Vallen безвозмездно передает Вам комплект отличных, мощных стоек для универсальных задач. Они уже смонтированы на том самом «пятачке», но никто не мешает их использовать для укрепления любых конструкций. Варианты их использования совершенно многогранны. Это крайне ценный ресурс, который Вы получаете абсолютно даром. — Я сознательно давил на него финансовой выгодой для него лично, хоть и между строк, и вскоре я заметил, как заблестели его глаза. — А мы, в свою очередь, получаем гарантию, что вопрос с «этой конструкцией» (я сегодня слышал слишком много вариантов его названия, частью даже матерных) закрыт навсегда. И, естественно, никаких судов, компенсаций и, главное, без лишнего внимания прессы или проверяющих органов. И, как обратная услуга после нашей работы в онлайне, Вы представляете нашу операцию в мэрии и СМИ как образец длительного и плодотворного сотрудничества, на базе которого, в кратчайшие сроки был уничтожен опасный «объект». Выгодно всем, не находите?

Я замолчал, и в кабинете повисла звенящая тишина. Слышно было только тяжелое дыхание Исикавы и далекий гудок какого-то корабля. Он смотрел на стол, пальцы нервно барабанили по деревянному покрытию. Прошла минута, закончилась вторая, пауза явно затянулась. Тут он резко поднял голову и уставился на меня. В его глазах уже не было страха, только холодный деловой расчет.

— Хм, — он прокашлялся и выпрямился, пытаясь вернуть себе величие. — Ваши опоры действительно будут как нельзя кстати. Я думаю, что ради развития порта и уважения к делам вашей Корпорации мы избежим ненужной бюрократии, замешанной на личных обидах. И давайте договоримся, Канэко-сан, — он приблизился ко мне, — что это будет последней подобной выходной на моей территории. Ясно?

— Абсолютно, — кивнул я, чувствуя, как камень тревоги сваливается с плеч. Но то была еще не радость, так, временное облегчение.

Мы сухо поклонились друг другу, и он сразу схватился за телефон. Он что-то начал снова кричать в трубку, но с иной интонацией, а я уже не стал больше задерживаться и вышел. Девушка в приемной смотрела на меня с любопытством, но я прошел мимо, спускаясь по лестнице быстрым шагом. Спешно посмотрел на часы, больше получаса ушло на закрытие этого вопроса. Зато он закрыт, удовлетворенно подумал я и улыбнулся. Что ж, эта проблема решена, но что ждёт меня с другими вопросами по турбине? Нашли ли мои «воины» хоть что-то или всё еще в тупике? Решено, мчу на котлован, я думаю мое присутствие там сможет решить ряд проблем гораздо быстрее.

Я остановил первую попавшуюся машину, и сказал гнать на «Осака-Север». Шофер кивнул, и мы тронулись. Пыльный город снова поплыл за окном, но теперь он казался не калейдоскопом, а туннелем, ведущим обратно в самое пекло. Включил звук на телефоне и посмотрел неотвеченные.

Удивительно, за всё это время мне никто не позвонил, а значит, не было и решения по турбине. Я еще в офисе продублировал таймер с обратным отсчётом, чтобы точно понимать наш лимит. Увы, но если до обеда завтрашнего дня мы не закроем вопрос — то нашу компанию ждут очень даже неплохие штрафы. И меньше всего я хотел бы быть за них ответственным.

Таксисту понадобилось почти час, чтобы привезти меня на эту монументальную стройку. В целом ничего сверхъестественного на ней не было, если не считать, сколько литров крови мне она уже выпила, да и не мне одному.

Колёса такси взвыли, выплюнув комья грязи, когда машина рванула от проходной прямиком к котловану. Я вывалился практически на ходу, едва не споткнувшись о булыжник на дороге, не обращая внимания на возмущение водителя. Меня сразу накрыло волной запахов, столь присущей каждой стройке. В голове возникали воспоминания из прошлой жизни, хотя надо отдать должное титульной нации, порядка здесь было побольше, нежели на моей исторической Родине.

Впереди нелепо раскорячился трал, на платформе которого высилась эта трижды проклятая турбина, издали напоминающая гигантский шлем. Этакая масштабная композиция к «Руслану и Людмиле», сам Александр наш Сергеевич бы одобрил.

Рядом стояло целое кольцо из работяг с касками разных цветов, а в центре была одинокая фигура моего бедолаги-помощника. Несколько последних дней принесли ему столько эмоций, сколько не было за всю его недолгую жизнь. Но пора спасти его от строителей, тем более что жестикуляция с их стороны становилась всё более и более агрессивной. Вплотную к нему стоял крепкий японец, судя по каске, местный прораб или около того.

Мой костюм, уже несколько запыленный прогулкой в порту, всё равно резко контрастировал с местной модой, а потому привлёк внимание ещё издалека. Прения прекратились, когда все синхронно повернулись в мою сторону.

— Плохо, что не успел приехать к первой атаке, — пробубнил я себе под нос, но это ничего, контратаковать я тоже умею.

— Господа, в чём причина вашего собрания? — резко и громко произнёс я, встав между моим ассистентом и рабочими, — или у вас никаких дел нет?

Еще в свою прошлую молодость (только сейчас осознал, насколько далеко это было) я понял, что наглая физиономия и дерзкий вызов позволяет решить очень много проблем. Правда, был некий, крайне малый процент, когда этим можно и усугубить, но это явно был не тот случай.

Вид человека в костюме, ведущем себя по-хозяйски, вмиг успокоил всех, за исключением самого мордастого, чья жестикуляция напоминала издалека тренировку каратиста. Тот продолжал, тяжело дыша, буравить своими глазками теперь уже меня.

— Что же Вы на меня смотрите? — ухмыльнулся я ему в лицо, — как солдат на вошь. Что Вас удивило?

Закономерно, что стоящий передо мною «фрукт» не был знаком с похождениями сына турецкого поданного, поэтому он смог выдавить из себя лишь:

— Мы отказываемся начинать монтаж, — и замолчал. Скудненько, но всё больше Эллочки-людоедки из того же самого произведения.

— Итак, уважаемый, — я сделал паузу в надежде, что чувство такта, присущему уроженцам этой страны, заставит его представиться, но не тут-то было. — Неважно! Если это всё что вы все можете сказать, то, во-первых, я вправе вызвать полицию, потому как сие действо будет трактоваться как саботаж при выполнении государственного контракта. А во-вторых — будем оформлять документально сам факт задержки, чтобы выставить непосредственно на вас все издержки.

— Постойте, постойте, — мой оппонент, о чудо, начал разговаривать, — мы уже объяснили этому человеку, что без одобрения инженеров работы не начнём. Сложности, говорят, у вас с технической документацией.

— Ну вот, — я кивнул Сигуяме, — начался диалог и уже пришли к некоему конструктиву. Ведите меня к ним.

Толпа, поддерживающая прораба (если это был, конечно, он) вмиг растаяла и весь недолгий путь мы прошли в одиночестве. Ответственного сотрудника на месте не оказалось, поэтому Кобаяси-сан (да, он наконец представился и даже достаточно неуклюже извинился за возникшее «непонимание») убежал на его поиски. Подмывало сказать не торопиться, но я не стал разрушать столь удачно сформированную «легенду» про большого и злого начальника.

Спасибо моим новым друзьям из айти (после пары созвонов по рабочим моментам мы пришли к вполне дружескому общению), которые подключили меня напрямую к переговорной, и я мог видеть и слышать своих коллег с помощью смартфона. А после того, как, покопавшись в настройках, узнал, что теперь и разговаривать могу через конференцсвязь, моему счастью не было предела. Стоило мне выйти на связь, как все трое одновременно вздрогнули и стали озираться по сторонам. Ожидаемо, первым сообразил Хиго, который сразу посмотрел в одну из камер и произнёс:

— Канэко-сан, работа ведется, — сказал он. Увы, ради такого ответа я мог и не звонить.

Панорамная камера вполне позволяла видеть, чем они занимаются. Изао был погребен под бумагами в буквальном смысле слова. Чертежи, планы, спецификации. Он рылся в них, изредка записывая что-то в блокнот и ежеминутно чихая. Что он бормотал под нос не слышал даже чувствительный микрофон, но я догадывался, что эти фразы не предназначались для детских ушей. Накамура молотил по клавиатуре с такой силой, будто забивал пальцами гвозди.

После очередного такого нападения на оргтехнику он откинулся на стуле и резко ударил по столу, заставив упасть со стола мышь и вызвав небольшой сход лавины в бумажных Альпах Изао. Тот от усталости не произнёс ни слова, но молча показал коллеге кулак. Зато Судзуки оставалась островом ледяного спокойствия, но, судя по отрывкам её диалога, трещины скоро станут видны.

Она не просто вела диалог, это была дуэль по спецсвязи, её голос был, как лезвие катаны, и каждый слог рассекал юридические дебри с убийственной точностью.

— Нет, Моро-сан, — в течении всего разговора она нервно постукивала ногтями по столешнице, — Ваш, как вы изволите говорить, идеальный пакет документации представляет из себя набор фиговых листиков. Да, я в курсе про разницу часовых поясов. Да, я знаю нормы делового этикета. А теперь слушайте меня, — даже по видеосвязи было видно, что превращение Ледяной Королевы в разъяренную фурию случится с минуты на минуту. — Либо я получу от Вас ответ немедленно, либо. — она резко замолчала, медленно и аккуратно положила трубку на стол и быстро вышла. Вдали раздался рёв, от которого даже царь зверей бежал бы не оглядываясь. Спустя минуту она вошла обратно в кабинет, с невозмутимым видом грациозно села на стул и сказала.

— Что-то со звуком, мистер Моро — она перешла на более привычное абоненту обращение, — повторите пожалуйста, еще раз. — и включила громкую связь.

— Да, мисс Судзуки, — вещал её собеседник, — мне пришлось разбудить несколько сотрудников моего отдела и тут выяснилось, что тот стажёр, что собирал документы, как бы получше выразиться, — он замолчал, очевидно гадая, как теперь ответить, но не выглядеть полным идиотом в глаза его азиатских коллег. — Перестарался, вот. И приложил вообще все варианты требуемого агрегата. Из-за этого и возникла путаница.

Я вывел изображение со своей фронтальной камеры на монитор в нашем «штабе», жестом показывая, что мне требуется сказать самому пару ласковых. Девушка кивнула, и её улыбка стала похожа на оскал хищного зверя. После пары нажатий я тоже мог поучаствовать в их разговоре, до чего же мне нравится пользоваться благами цивилизации и прогресса.

На нынешние деловые отношения голубей бы не напаслись.

— Мистер Моро, меня зовут Канэко Джун, — я решил не менять стиль общения, — и я курирую данный проект с нашей стороны. — Время дорого, поэтому давайте обойдемся без взаимных расшаркиваний и добродушных мин. Сейчас мне нужно получить письменное подтверждение, что именно эта турбина сейчас стоит и ждёт монтажа. Из-за, — я замолчал, подыскивая слово, но на ум приходила, почему-то, только непереводимая игра слов с использованием местных идиоматических выражений. Судя по моей затянувшейся паузе, неизвестный мне человек глубоко осознал свою неправоту и заговорил первым.

— Да, наша вина, что надо — всё сделаем, — выпалил он.

— В чем отличия агрегатов для разных систем? — короче сформулировать я не смог.

— Серийные номера, они проставляются на каждой турбине. — моментально ответил он, — на данных изделиях они выбиты на, — он замялся, — на верхней части и на средней, там, где идет подключение датчиков.

— Сколько времени Вам нужно чтобы выслать мне официальное письмо с указанием аппарата с номером и верную спецификацию с техпаспортом? — диалог начал напоминать партию в пинг-понг.

— Одиннадцать, сэр Канэко, — на той стороне был слышен шорох одежды. — У меня всё есть дома, в моём кабинете. Это максимум, — уточнил он и отключился.

Не успела моя команда выдохнуть, как сзади послышалось вежливое покашливание. Обернувшись, я увидел низенького лысоватого японца в белой рубашке, в руках которого была папка с подозрительно знакомыми чертежами.

— Канэко-сан, я Огава Кэнтаро — он уважительно поклонился и жестом указал на дверь его кабинета, предлагая там продолжить разговор. Войдя, он сразу же извлёк из стопки листов те самые два, из-за которых и возникло разногласие. Я лишь кивнул ему в ответ и спросил:

— Куда выслать верный вариант? — я слегка поклонился и продолжил, — это наша ошибка, как ни крути.

Мой собеседник улыбнулся.

— Молодой человек, — он отложил папку и указал на стул. Присев рядом, он продолжил, — если бы я так нервничал из-за каждого «недоразумения» на этой работе, мы бы сейчас не разговаривали. Я так понимаю одна модель для разных рынков?

— Как Вы догадались? — не сказать, что я был сильно удивлен, но я был удивлен. — Такая частая оплошность?

— Не частая, но периодически встречается, — было заметно, что он не сказал всё, что хотел, — но я буду вынужден просить сверить данный номер с самой турбиной. Но я уже не в том возрасте, чтобы лазить по таким «скалам».

— Конечно, Огава-сан, — я поднялся и направился к выходу. Дверь оставалась приоткрыта, и за ней стоял Иоширо.

— Канэко-сан, — он поклонился мне, — я случайно услышал конец Вашего разговора, сейчас всё сделаю.

Не успел я открыть рот, как он повернулся и побежал в направлении трала.

Глава 6

Темп, который взял на себя Иоширо, был достойным хорошего спортсмена-бегуна. Кричать вслед было бесполезно, буквально через полминуты он уже запрыгнул на трал, чему удивился даже наш невозмутимый Утида. Когда я подошел к нашему транспорту, тот уже карабкался аки обезьяна по стропам, удерживающим турбину на платформе.

— Сигуями-сан, — окликнул его я, — бросьте Вы это дело, это Вам не лестница в офисе. Я сейчас поищу вышку, или что-то похожее.

— Нет-нет, всё в порядке! — он схватился за какой-то патрубок и повис на нём, как сосиска. — Я в детстве хорошо лазил по деревьям, это же почти то же самое. — Его голос прозвучал крайне неубедительно.

— Офисная белка! — Крикнул Кобаяси-сан, но в голосе проскакивала тревога. — Смотри не упади, герой! Давай хотя бы пояс страховочный тебе принесу! Хотя… — он замешкался, — толку от него тебе тут будет мало. Слушай, давай крановщика вызову, придумаем, как тебя поднять!

Остальные рабочие уже столпились внизу, кто-то из них скептически цокал языком.

— Так, еще несколько шагов, хотя шагов ли, — камера у него в кармане продолжала фиксировать все его слова, хотя в данном случае это он сам себя мотивировал таким образом, видимо. — Быстро сфотографирую и слезу, делов-то. Зато столько времени сэкономлю всем.

«Экономист, мать его за ногу» — подумал я, но вслух ругаться не стал. Теперь остаётся поверить в него. Даже с земли я отчетливо видел пальцы Иоширо, белые от напряжения, которыми он отчаянно хватался за любую выступающую часть многотонного агрегата. Пару раз он поскальзывался, благо, находил в себе силы удержаться руками. Его костюм, некогда серый, теперь приобретал всё новые и новые оттенки, долгая дорога не добавила этой треклятой турбине чистоты, да и его офисные туфли слабо подходили для покорения вершин, но молодого японца это уже не могло остановить.

Рабочие стояли и молча наблюдали за этой картиной, разумно решив, что теперь отвлекать его не стоит. Сейчас я слышал лишь свист ветра да его учащенное дыхание в микрофон.

Сигуями, уже преодолев последний сложный участок, добрался ровно до середины аппарата. Для этого ему пришлось буквально висеть на руках, перенося ноги через острый выступ теплообменника. Наконец, он остановился, приняв относительно устойчивую позицию: левая нога была на толстой трубе, правая — едва касалась узенького кронштейна, левая рука зацепилась за какой-то узел. Правой рукой он старался нащупать табличку. Внезапно от резко отдернул руку, откинув голову назад с гримасой отвращения.

— Что случилось, Сугиями-сан? — произнёс я в микрофон. — С вами всё хорошо?

— Птицы! — его голос сорвался на фальцет, — Чёртовы птицы.

— Не понимаю Вас, — резко ответил я, — при чём тут птицы?

— Они, это всё они, будь они неладны! — Он закашлялся, — ненавижу этих тварей.

Пока он судорожно что-то искал в карманах, опасно раскорячившись на немалой высоте, рабочие уже поняли причину его странной недоброжелательности.

— Офисный Сёгун, что, птицы тебя пометили? — засмеялся Кобаяси, и его смех подхватили остальные строители. — Чайки они такие, птицы добротные, но и «остаток» от них остаётся славный.

— Да здесь целая куча их «остатка», — закашлялся Иоширо, — причем довольно свежего.

— Сугиями-сан, — сказал я в трубку, — не хочется Вас отвлекать от столь интересного занятия, но возможно ли сфотографировать серийник на устройстве?

— Канэко-сан, — он задыхался от злости, — там не то, что нечитаемо, но еще и не оттираемо, ни с турбины, ни с меня.

— Говорю, бросайте это дело, — как можно спокойнее проговорил я, — Вы сами слезть то сможете?

С минуту в динамике слышалось усиленное дыхание парня, хриплое, с явными позывами к тошноте. Хрипы постепенно сошли на нет, зато отчетливо стало слышно обиженное сопение ассистента. Очевидно, он уже жалел об этой попытке геройского подвига, но возвращаться на землю побежденным ой как не хотелось. Он начал потихоньку подниматься еще выше. В динамике был отчетливо слышен его шепот.

— Когда, когда же? — он медленно полз вперед, продолжая повторять этот вопрос снова и снова. Я, между тем, уже скомандовал Кобаяси срочно найти лестницу, кран, да хоть что-то, чтобы вернуть этого молодого безумца на нашу грешную землю. Он уже перевалил за «горный хребет» этой громадины, когда выступающие части закончились. Следующий метр был пуст и гладок. Увы, именно там скрывалась вторая табличка с так нужными нам цифрами. Крайне нужными, но не ценой жизни и здоровья маленького (особенно с земли), но гордого японца. Неожиданно в телефоне я услышал его смех. Сердце похолодело, ведь причин для веселья было крайне мало.

— Сугиями-сан, — осторожно поинтересовался я, — как у Вас там дела, что видите?

— Канэко-сан, я понял! — чуть не кричал он. — Я знаю, что нужно сделать!

— Хорошо, хорошо, — в этот момент я мог согласиться на что угодно, лишь бы не усугубить невнятное состояние моего помощника. — И что же?

— Селфи! — прокричал он и захохотал. Я раньше никогда не слышал чтобы вот так, в неожиданном месте, человек внезапно сошёл с ума, но стресс он на каждого действует индивидуально.

— Что, простите? — в этот момент я очень надеялся на внятный ответ на свой вопрос.

— Селфи-палка, — добавил он для уточнения. — Я всегда с собой её ношу, нужная штука, кстати.

Тут уж я догадался, зачем ему понадобилась эта странная штуковина. Он начал плавно выдвигать телескопическую основу, прежде воткнув туда свой телефон.

— Как Вам видно, Канэко-сан? — голос был твердым и решительным. — Сейчас попробую с вытянутой рукой.

Камера неторопливо двигалась по поверхности турбины, пока не дошла до набора букв и цифр. Я заозирался в поисках лысоватого инженера, но, как оказалось, он с самого начала стоял позади меня и молча наблюдал. Раскрыв папку и достав из неё свежераспечатанное письмо от поставщика, он тихо шевелил губами, не переставая сверяться с листком. В какой-то момент он убрал бумагу в папку и поклонился мне.

— Что ж, — по глазам было видно, что он удовлетворен, — всё в порядке, осталось дело за малым.

— Не могу с Вами не согласиться, — кивнул я в ответ, — вот только надо сначала этого самого малого снять оттуда.

— Ой, с этим не беспокойтесь, — он молча показал рукой в сторону. На площадку въезжала автовышка с уже сидящим в ней Кобаяси. Очевидно, что прораб с инженером довольно неплохо знали друг друга, иначе он должен был пожурить работягу за столь откровенное нарушение техники безопасности. С другой стороны, нас с Иоширо вообще следовало по меньшей мере выпороть за подобные «художества». Платформа медленно поднималась вверх, когда я снова услышал шепот парня.

— Да когда же уже? — он шептал себе под нос, но микрофон довольно точно передавал слова. — Блин, что я делаю не так?

Кобаяси поднял платформу до максимума, но высоты всё равно не хватило. Он нацепил на себя монтажный пояс, прицепился к люльке и перелез ближе к турбине. Пару минут он искал наилучший способ эвакуации и, видимо не придумав ничего лучше, схватил парня в свои медвежьи объятия и спиной перевалился обратно в люльку. Работяги снизу одобрительно засвистели, а инженер тихонько засмеялся.

— Наш Кобаяси-сан в одного такие тяжести таскает, — уважительно поведал он, — куда там парнишке деваться. Из этих рук еще никогда ничего не выпадало.

Вышка плавно опустилась и нам открылось поистине занятное зрелище. Лицо Иоширо, грязное от пота и пыли, светилось от восторга, а сзади его уважительно похлопывал по плечу коренастый прораб. Толпа работяг на земле ликовала.

Лицо Иоширо, грязное от пота и грязи, светилось от восторга. Строители, увидев нашего героя, оглушительно засвистели в знак одобрения. Теперь в дело включилась вся стройка, нам же оставалась только роль стороннего наблюдателя. Рядом никого не осталось, и теперь я мог наконец задать Сигуями этот грызущий меня вопрос.

— Сигуями-сан, — начал я, — пока Вы лезли с телефоном в кармане, я слышал несколько странные разговоры.

— Это про мои странные вопросы в никуда? — парень заметно стушевался, — я могу это объяснить, если хотите, а то будете считать меня ненормальным

— Думаю, было бы нелишним, — кивнул я, — честно признаться, слышать сначала это, потом смех и слова, что всё спасёт селфи. Тут любой бы заподозрил что-то с Вами неладное.

— Тут то как раз всё просто, Канэко-сан, — Иоширо несколько поник, но продолжил. — Я боюсь высоты! Очень, безумно, больше всего на свете!

От его неожиданного ответа у меня самого несколько сбилось восприятие, поэтому мой ответ мог показаться ему несколько резким.

— Так какого же рожна Вы попёрлись на эту громадину⁈

— Мне попалась как-то одна история, где мудрец, чтобы преодолеть свой страх, — как сказку для внука рассказывал он, — встречался с ним снова и снова, и в определенный момент времени его победил.

— Такой истории не знаю, — ответил я, — хотя в этом исполнении это похоже на выражение «клин клином вышибать».

— Какая занятная фраза, — удивился Иоширо, — откуда Вы такое знаете?

— Древняя ведическая мудрость, — с улыбкой произнёс я, — знаете, подобным занимаются гештальт-психологи, вот только лучше и правильнее заниматься этим постепенно.

— Зато я, кажется, излечился, — его лицо озарила довольная улыбка. — Какие будут указания, босс?

Я жестом указал на какой-то деревянный короб неподалеку и сам направился к нему. Присев, я стал наблюдать за последним этапом, ради которого всё и было задумано — монтаж и установка этой громадины на своё место. Есть всё-таки нечто медитативное в том, чтобы лицезреть как работают другие люди. Если верить, что человек может бесконечно долго смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работают другие, то за работой пожарных можно наблюдать бесконечно.

Последний гидравлический домкрат с глухим шипением отпустил свою могучую хватку. Турбина, этот гигантский железный зверь, наконец-то полностью стояла на своем фундаменте. Ее стальная обшивка, покрытая дорожной пылью и несущая на себе отпечатки рук и ног моего храброго помощника, тускло блестела под яростным светом прожекторов, которые теперь кажутся не столько ослепляющими, сколько торжественными.

Гул двигателей кранов стих, сменяясь нарастающим гомоном голосов. Раздался первый, робкий хлопок. Потом еще один, еще… И вот уже стихийные, усталые, но искренние аплодисменты разносятся по площадке. Не все, но многие рабочие, вытирая потные лица заляпанными рукавами, бьют в ладоши. Кто-то громко выдыхает: «Наконец-то!».

Несмотря на усталость, почти осязаемо витающую в воздухе, строители перекидывались короткими шутками возбужденными, хриплыми голосами. Собирали инструмент не в спешке, но с почти ритуальной неторопливостью победителей, укладывающих трофеи. Один пожилой монтажник, прислонившись к гусенице крана, просто смотрел на турбину и курил, тихо улыбаясь. Кобаяси стоял немного в стороне, руки в боки. Обычно хмурое лицо было расслаблено, а глаза скользили по всему пространству стройки, по итогу остановившись на нас с парнем. Его взгляд был красноречивее любых слов.

Сигуями же был похож на маленького, утомленного котёнка. В своём потертом, грязном костюме, он сидел рядом и расслабленно улыбался. Но долго усидеть на одном месте у него не выходило, он то и дело срывался с места, чтобы запечатлеть на телефон то турбину в разных ракурсах, то кого-нибудь из строителей. Те в свою очередь одаривали его одобрительными взглядами и порой нарочно позировали ему. Возвращаясь, он смотрел на меня с немым вопросом, в котором читалось: «Ну что, мы сделали это!». Моих собственных сил хватало лишь на кивок ему в ответ.

Сам я сидел, слегка откинув голову, глядя на вершину этой железной бандуры, на которой не так давно висел мой ассистент. Я сидел и почти физически ощущал, как колоссальное напряжение, в котором я находился последние дни, понемногу начинало меня отпускать. Только сейчас я ощутил тяжесть в ногах и заметил лёгкую дрожь в ладонях, правда не от страха, а от усталости и передозировки адреналина. Между тем глубоко внутри я чувствовал невероятное облегчение от выполненной сложной задачи. Глубоко вздохнув, я понял, что воздух победы несколько отдаёт горячим металлом и соляркой. Ко мне тем временем тяжелой походкой приближался Кобаяси-сан.

— Ну вот и встал Ваш стальной зверь в стойло, Канэко-сан, — сказал он уставшим голосом. — Надеюсь это стоило всех наших седых волос. — Он провёл рукой по коротко стриженной голове, и на его лице мелькает что-то, похожее на улыбку.

— Стоило, Кобаяси-сан, — повернулся я к нему, ловя его взгляд. — Безусловно стоило. Но без нашей помощи он бы сам здесь не оказался. Спасибо за оперативную работу, на Ваш монтаж было любо-дорого смотреть.

На лице прораба на мгновение появилось подобие смущения, но в ответ он лишь довольно ухмыльнулся.

В наш разговор ворвался Сигуями, неожиданно подбежавший со стороны штаба строительства.

— Канэко-сан! — он тяжело дышал, но очень хотел поскорее поделиться своей новостью. Я жестом показал ему, что первое важнее, и пару минут парень приходил в чувства. — Всё подписано! Огава-сан уже выслал документы по электронке в офис, вот бумажный вариант с печатью! Мы сделали это! И уложились точно в срок!

— А Ваш офисный ниндзя оказался не так уж и бесполезен, — грубовато, но беззлобно сказал Кобаяси-сан, и, обернувшись к моему ассистенту, добавил:

— Смотри, парень, если тебе надоедят твои пыльные офисные коридоры, — он усмехнулся, — у нас всегда найдется место для такого верхолаза. Ну а теперь пора прощаться, нам с ребятами тоже пора сворачиваться. Работать с Вами было… — он замялся, очевидно не так часто приходилось произносить подобное, — было чертовски занятно.

Покидать это последнее поле боя нам удалось с большим комфортом, за нами прислали один из служебных автомобилей. Пока машина медленно выезжала с территории, я смотрел в окно, как уменьшающиеся с каждым мгновением маленькие фигурки строителей копошились в островках светящихся прожекторов на фоне стоящей громады турбины. Постепенно гул и лязг строительства сменился на ровный звук работающего мотора и шелест шин.

Сигуями сразу при погрузке упал на заднее сиденье как подкошенный. Не прошло и пары минут, как его довольное сопение сменилось на ровное, глубокое дыхание. Я обернулся и увидел, что он задремал. Рот был приоткрыт, а голова беспомощно покачивалась в такт поворотам. Его руки, все еще с черными полумесяцами грязи под ногтями, безвольно лежали на коленях. Порой он вздрагивал во сне, возможно, вновь переживая падение или момент триумфа. Его грязная рубашка была смята, один рукав закатан, открывая царапину на локте, на которую он даже не обратил внимания.

Я же уставился в окно, понимая, что не смогу также же безмятежно уснуть. Я сжимал пальцы рук до побелевших костяшек, прокручивая в голове события последних дней. В одной руке был планшет, в котором по десятому разу я рассматривал все документы по этому делу. Вопросов становилось всё больше и больше, начинало казаться, что основной нашей целью этой «операции», по задумке Vallen, становилось, наоборот, не успеть вовремя. Но такое ведь попросту невозможно. Подобный «проступок» грозил как штрафными санкциями, так потерей репутации, что нанесло бы не меньший экономический урон. Надо скорее оказаться в офисе, со своим уровнем доступа я могу попробовать копнуть поглубже. В голове всплыло, что Хосино говорил по поводу неких претензий со стороны города к нам, боюсь, сначала придётся разобраться с этим.

Вибрация телефона в кармане резанула тишину салона. Звук мелодии, стандартной и безликой, заставил меня вздрогнуть, а Сигуями — беспокойно заворочаться во сне, не просыпаясь. Я быстро нажал на кнопку приема вызова.

Глава 7

— Я слушаю, — не было не сил, не желания смотреть, кто звонит мне на этот раз.

— Канэко-сан, — раздался из динамика ровный голос моей «наставницы» Ямагути. Странно, я не помню раньше такого металлического оттенка в её голосе. — Какой статус у Вашей операции?

— Турбина установлена, монтаж закончен, всё отлично и без происшествий, — почти не соврал, по сравнению с предыдущими неприятностями возвращение «блудного» Иоширо руками «вознёсшегося» прораба было меньшим из них. — Выехали в офис, думаю, минут через тридцать-сорок точно будем на месте. Акты в системе и у нас на руках. — Я отвечал словно рапортовал, без намёка на эмоции.

— Я услышала. Вы молодец, Канэко-сан, — последние слова она произнесла гораздо мягче, и после небольшой паузы еле слышно добавила, — Вас тут ждут, и, судя по всему, не за тем, чтобы наградить.

— Ожидаемо, — я усмехнулся, — мэрия, полиция, порт, бухгалтерия, может еще кого забыл.

— Зайдите сразу ко мне, ни в коем случае не идите сразу к Хосино — перебила меня Ая, — и постарайтесь не встретить никого. — Она на секунду задумалась и выдала, — точно, поднимайтесь по лестнице, не пользуйтесь лифтом. — Звучало одновременно и как забота, и как приказ. Как я могу к такому не прислушаться?

— Понял, скоро будем, — повторил я, — спасибо, Ямагути-сан.

— Не опоздайте, — произнесла она, завершая разговор. Её тон стал ещё мягче или мне показалось? Но уже раздался щелчок отбоя вызова.

Я пытался устроиться поудобнее, чтобы с максимальным комфортом провести ближайшие полчаса, раз по возвращению меня ждёт новая драка. Жаль, что в офисных серпентариях нельзя решать всё с позиции силы. Планктон так не любит и не умеет, от них скорее дождешься кнопки на стул да плевка в кружку с кофе. Но даже лёгкая дремота не приходила ко мне. Я обернулся и в очередной раз позавидовал своему ассистенту, что только не похрапывающему на сиденье рядом со мной. Хотя, что удивляться, приключения последних дней были, и я вряд ли ошибаюсь, самыми насыщенными в его жизни. Его спокойное, почти детское лицо, резко контрастировало с моим отражением в стекле. Резкая линия скул, тени под глазами, плотно сжатые губы, и всё это было подсвечено светом экрана от планшета. Ни дать — ни взять, отпрыск графа Дракулы мчит по своим делам.

Мысли в голове не давали покоя, скакали от попытки анализа своих собственных действий к оценке возможных рисков. Но я снова и снова возвращался к её словам, что я «молодец». Эта капля тепла в моём море усталости добавила мне сил, и я, глубоко вздохнув, просто уставился на дорогу.

Вдалеке показался знакомый штырь небоскрёба Vallen, сначала один из многих, но, по мере передвижения он приближается и начинает доминировать, заслоняя собой солнечный свет. Верхние этажи штаб-квартиры теряются в облаках или туманной дымке, будто специально скрывая тамошних небожителей.

Разбудив Иоширо, я вкратце ознакомил его с планом наших ближайших действий, и мы сразу после прохождения терминала свернули к лестницам пожарного хода. Пара лестничных пролётов были словно передышкой между разными этажами ада — внизу остался физический кошмар, а наверху меня ждёт бумажный. Это было возвращение не к дому, но к полю новой битвы, где оружием будут документы, слова и связи. Огни города в окнах не радуют, и лишь подчеркивают отчужденность и масштаб системы, в которой нам вновь предстоит сражаться.

Стоило нам свернуть в сторону стола моей бывшей наставницы, как оказалось, что она сама стоит и ждёт нас. Она кивнула, пропуская меня с Иоширо внутрь, и только после этого села за стол. Её безупречный внешний вид резко контрастировал с нашим. Я, хотя и не преодолевал «горные кряжи» турбины, был покрыт пылью дорог и изрядно помят. О моём помощнике нечего было и говорить, только за одно появление в таком виде его стоило гнать использованными по назначению тряпками из нашего офиса. Словом, контраст между стерильной и прохладной тишиной нашего офиса и уставшими, пропахшими потом и стройкой героями асфальта был просто оглушающим.

— Канэко-сан, — она шустро извлекла из стопки документов на столе верхний лист и зачитала.

— Нарушение первое, зафиксированное искусственным интеллектом Vallen, — она посмотрела на меня и продолжила, — и подтвержденное представителями дорожной службы, нарушение весовых норм при проезде по мосту, за номером, а, не важно. Вы и так поняли о чём я⁈

Сигуями начал инстинктивно пытаться пригладить взъерошенные волосы и поправить мятую рубашку, но быстро остановился, понимая тщетность своих действий. Я же сделал шаг вперед и негромко произнёс.

— Данная претензия основана на неполных данных, Ямагути-сан, — я достал из папки Сигуями несколько документов. — Здесь найдутся ответы на этот вопрос. Начнём? — Я расправил плечи и, словно рассказывая учительнице выученное домашнее задание, продекламировал.

— Рекомендованный маршрут, переданный нам вкупе с прочими данными по данной доставке — это раз. Согласование проезда по указанным точкам, одна из них и есть этот странный мост — это два. Кстати, тут можно найти визу транспортного отдела мэрии, если присмотреться, — я подмигнул ей, но, заметив отсутствие у неё улыбки, подобрался и продолжил. — В официальном ответе есть рекомендованное время нашего «окна», в которое, если мне не изменяет память, мы попали идеально. Мой коллега Хиго действительно запрашивал иной вариант, но предложенный в тот момент маршрут не сулил нам ничего хорошего.

— Да, этот запрос я также видела, — серьезно произнесла она. — Надеюсь Вы понимаете, как это всё выглядит?

— Конечно, Ямагути-сан, — я кивнул, — в контракте есть отдельный пункт, и весьма немаленький, хочу заметить, в котором подробно расписаны те суммы, на какие попадает компания в случае срыва этого важного для города контракта.

— Вы неплохо подготовились, Канэко-сан, — она слегка улыбнулась и продолжила. — Допустим, первый мяч Вы отобьёте. Но у Ваших ворот назначена целая серия пенальти.

Она многозначительно покосилась на свой безупречно чистый стол, где единственным очагом хаоса и высилась небольшая стопка листов — тех самых претензий к вашему покорному слуге. Сейчас, сидя на кресле под мягким светом настольной лампы, в своём темном и безупречном костюме, она словно символизировала Фемиду, перекладывая листы бумаги из центра в разные стороны стола.

И стоило мне это заметить, как я понял, что значит этот строгий, официальный допрос вместе с настоятельной просьбой Ямагути встретиться с ней прежде, чем с Хосино. Она решила помочь мне отрепетировать мои действия, когда я окажусь на ковре для головомойки.

«Спасибо тебе!» — сказал я, естественно, одними глазами и строго про себя. Ну что ж, приступим к тренировке перед основной игрой.

— Я бы ещё добавила сюда наличие видеозаписи о поврежденном информационном щите, где местами присутствовали нечитаемые надписи, — она положила ещё один из листков в сторону. — Насколько мне известно, ваш ассистент старательно фиксировал всё происходящее.

Иоширо встал чуть ли не по стойке смирно перед девушкой, и старательно закивал так, что его шевелюра окончательно приобрела вид брошенного вороньего гнезда. Он судорожно зашарил по карманам в поисках своего телефона, потом дрожащей рукой стал искать в его памяти озвученную запись, но Ая его остановила.

— Не переживайте, Сигуями-сан, — она махнула рукой, — Ваш «стрим» параллельно выводился на мониторы в переговорной, а всё что приходит к нам, остаётся на серверах компании.

Парень покраснел, понимая, что он всегда был на связи с офисом.

— Сугиями-сан, — Ая успокоила парня, — доступ к этим данным есть совсем у узкого круга людей. Так что не стоит переживать, во всяком случае так сильно.

Он стушевался и отступил еще на шаг назад, стараясь спрятаться за моей спиной.

— В общем, с этим мы закончили, — подытожила она, — теперь следующий вопрос на повестке дня — жалоба господина Исикавы в мэрию на Ваше самоуправство, а также нанесение ущерба имуществу порта путём незаконного сноса важной для инфраструктуры конструкции. — В голосе звучала лёгкая ирония.

— Неожиданно, — произнёс я, — а можно поинтересоваться, а каким числом датирована эта «кляуза»?

— Вот, можете сами посмотреть, — сказала она, протягивая листок мне. Достаточно было только одного взгляда, как я отложил его сразу в стопку «погашенных» вызовов.

— Данная информация и вовсе неактуальна, — настал мой черед «ходить» и я полез в портфель за документами. — Как видите, Исикава-сан признаёт ранее переданную претензию ошибочной. Новый помощник позволил себе непростительную ошибку и уже примерно наказан. Исикава-сан любезно благодарит лично меня и корпорацию Vallen за «помощь в устранении опасной аварийной конструкции в рамках долгосрочных партнерских отношений», тут даже отдельный твит есть с фотографией Вашего покорного слуги и начальника порта. Я настоял перед уходом, — улыбнулся я. — Единственное «но» во всей этой историей, это запросы на предоставление некоторых деталей и работ, — начал туманно рассказывать я, но Ая меня прервала.

— Это будет отдельная тема для разговора, — перебила она и достала следующий документ.

— Вопрос третий, и касается он наших подрядчиков, силами которых и должен был быть произведен монтаж этого «краеугольного камня». Здесь указан срыв графика монтажа из-за задержек с нашей стороны с предоставлением финальной спецификации и прочей техдокументации. — Она пристально посмотрела на меня, — было у вас такое?

— Каюсь, грешен, — склонил я голову, но через секунду выпрямился и отрапортовал. — Ямагути-сан, не знаю, кто мог такое прислать, но монтаж был произведен точно в срок, задержек не было ни на минуту. Акты, да Вы и сами в курсе, — склонил я голову и, хитро улыбнувшись, посмотрел на неё.

— Есть такое, — строгость стала постепенно сходить с неё, — но проблема с документами имела место?

— Абсолютно верно, — я кивнул, — вот только в этом нет ни моей вины, ни моих коллег, — я махнул головой в сторону нашей переговорной, вот уже несколько дней как переоборудованной в «штаб». — Кто из наших «смежников» логистов умудрился так проверить, но, если бы не ребята мы бы в принципе не разобрались с этой головоломкой. Единственное кто мог на нас пожаловаться, это представитель поставщика, которому ночью (по его часовому поясу) пришлось срочно исправлять свои «косяки». Но вряд ли он настолько неадекватен, чтобы в этом признаться.

— Отлично, и с этой стороны карты биты, — Ая вовсю улыбалась, — я кстати так и не смогла выяснить, кто именно выслал подобную «гадость», в самой организации и не думали жаловаться на вас, скорее наоборот, есть отметка их главного инженера о «на редкость отличной организации всего процесса доставки», своевременности предоставления всех запрошенных данных', и еще есть приписка, сейчас найду. Вот, о «высоком уровне работы Сугиями Иоширо», чтобы это ни значило.

Помощник, только начавший вылезать у меня из-за спины, снова спрятался за мной и тихонько хрюкнул, стараясь подавить смех.

— Ямагути-сан, — я решил задать вопрос и ей, — Мы командой сделали, пожалуй, невозможное. Но вместо того, чтобы выяснить и примерно наказать сотрудника или же даже группу этих нерадивых лиц, подготовивших документы для перевозки особо ценного груза, я должен отбиваться от подобных кляуз, которыми некто хочет запятнать моё, вернее наши, честные имена.

— Скажу Вам по секрету, — она понизила голос, — я впервые вижу настолько широкомасштабную атаку на какого-то сотрудника. Да, бывают форс-мажорные ситуации, бывают ошибки, но, чтобы столько жалоб, и от разных лиц, одновременно. Я бы сказала, что данная ситуация в принципе исключительная.

Она практически повторила мои недавние мысли, словно кто-то очень сильно хотел, чтобы мы сели в лужу. Но если этим и буду заниматься, что весьма вероятно, то в любом случае сначала допросят меня по каждому из зачитанных пунктов.

— Я могу идти? — шутливо спросил я, но наткнулся на серьезный взгляд девушки.

В кабинете повисла глубокая, звенящая тишина. Только тихое гудение компьютера Ямагути и прерывистое сопение Сигуями за моей спиной нарушали ее. Ая медленно отодвинула три разобранные стопки претензий в сторону, освобождая центр стола. Ее движение было похоже на уборку шахматных фигур после выигранной партии. Но игра еще не была окончена.

Наставница взяла в руки самую толстую стопку листов, скрепленных между собой. Из-за её толщины она была перетянута резинкой, отчего её толщина казалось еще более пугающей.

Девушка положила её перед собой с таким ощутимым стуком, словно это был булыжник. Она отвела глаза от неё и посмотрела снизу вверх на меня. В её взгляде больше не было искр дружелюбия, он стал тяжелым, даже лишенным прежней деловой отстраненности. В нём читалось только одно: «А вот это действительно серьезно».

— А вот здесь самое важное во всей этой истории — вопросы нашей бухгалтерии к Вам, Канэко-сан. — Даже голос зазвучал по-другому. — Финансовый отдел, как видите, серьезно подготовился в диалогу с Вами. — Он касалась документов лишь кончиками пальцев, словно хотела отстраниться от неё, но не могла. — Итак, что они пишут? Значительный перерасход отдела логистики по операции «Турбина, Осака-Север». Оплата сторонней ремонтной бригаде в тройном размере за сутки работы, плюс дополнительная премия за срочность. Компенсация порту за несогласованные демонтажные работы, так, это хотя бы можно в мусор. — Она в буквальном смысле слова отсоединила несколько листов и кинула их в урну. — Необоснованные траты на аварийное оборудование, без возможности его дальнейшего использования. Здесь идёт речь о внушительной сумме, — она сделала небольшую паузу и взглянула на меня, — Канэко-сан, Хосино Мичи уже нашептал всем и каждому о Вашем непрофессионализме и разбазаривании средств, и это только то, что я сама слышала. Не удивлюсь, что теперь он припишет Вам еще и незаконное обогащение путём вывода части выплаченных сумм на личные счета. Пока он требует лишь призвать Вас лично к ответственности, и, поверьте, у него есть достаточно влиятельные друзья на верхних этажах, что помогут ему протолкнуть эти обвинения в нужное ему русло.

Она устало откинулась на спинку кресла, сложив руки перед собой. Она словно боялась сейчас посмотреть мне в глаза, лишь смотрела в пустоту перед собой. Она переживает за меня? Вся злость, которая медленно, но неумолимо закипала во мне весь этот диалог, ушла, будто её и не было. Единственное, о чём я мог думать, так это то, как ко мне относится Ая. Почему-то мне это стало небезразличным.

Раз вопрос сейчас стоит настолько углом, то я просто не могу позволить себе проиграть. В этой схватке сухим цифрам и «нарисованным» документам придётся противостоять с живым человеком, чьё сознание несколько отравлено пониманием, как устроен современный бюрократический мир. Но «мой друг» Хосино ведь не знает, что за маской юного мальчика Джуна скрывается тот еще гроссмейстер подковерных игр. Я не мог это сказать Ямагути, как не могу сейчас успокоить Иоширо, чьё обиженное сопение я слышал сейчас за своей спиной.

— Вам придется отчитаться за каждую потраченную йену, — тихо произнесла она, — за каждое своё решение. Боюсь только слушать там будут скорее Мичи, чем Вас.

— Это мы еще посмотрим, — мягко сказал я, забирая с собой бухгалтерские документы, — когда там назначена моя казнь?

— У Вас еще остались силы шутить? — она подняла на меня подозрительно блестящие глаза, — я не знаю, но вряд ли сегодня. Хосино в этот раз хочет хорошо подготовиться. Вы же помните, он и так получил нагоняй, что не смог заставить Вас уйти. Он не может снова подвести своего покровителя. Думаю, в понедельник Вас вызовут на служебное совещание, под предлогом, допустим, анализа проведенной работы по объекту. А фактически устроят дисциплинарную комиссию, по итогам которой Вас уволят.

— Тогда что вешать нос, — спокойно сказал я. — До понедельника еще столько времени. Я слышал одну древнюю ведическую мудрость, что утро вечера мудренее.

Глава 8

Дождь на улице, очевидно, только что закончился, оставив после себя влажный, тяжелый воздух Осаки, и блестящие тротуары, отражавшие неоновые вывески. Я шагал быстрее обычного, и сумка с продуктами неприятно била по ноге. В голове крутились цифры отчетов, ядовитые усмешки Хосино, абсурдные обвинения бухгалтерии. Грядущая дисциплинарка висела надо мной как дамоклов меч.

— Два дня покоя. Всего или еще, но целых два дня, — эта мысль звучала в голове как мантра, но, увы, не приносила особого облегчения.

Внезапно для самого себя я резко свернул в узкий переулок, к двери с крошечной вывеской «Сладкая Лапка». Витрины ломились от разнообразнейших яств для животных.

— Нет, — твердо сказал я себе, отгоняя образы таблиц и служебок. — Сегодня думаем не о них. Сегодня — всё для неё.

Внутри небольшого магазинчика рябило в глазах от множества разноцветных упаковок. У прилавка висела новинка — суперпремиальные хрустики с мясом дикого лосося. Такое мы еще не пробовали.

— Один пакет, пожалуйста, — обратился я к продавцу, — а лучше три. И вот эту странную утку заверните.

Резиновая птица была до неприличия яркой, с огромными вытаращенными глазами. Я представил, как Момо будет трепать ее, заставляя пищать, и уголки моих губ дрогнули в легкой улыбке. Да, это того стоит, она заслужила. Пережить два дня без меня, пусть и у заботливой, но всё же чужой тети. В груди кольнуло от чувства вины и такой острой нежности, что я едва не выронил пакет.

Дорога к нашему дому показалась бесконечной. Сумка с хрустиками и уткой была невесомой, а вот другая, с моим ужином, тянула как гиря. Последние метры я уже практически бежал, перепрыгивая через ступеньку, но перед самой дверью остановился как вкопанный. Сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь стряхнуть с себя весь офисный гнет и ту тревогу, что так до конца и не отпускала меня.

— Выдыхай, бобёр, — попробовал я аутотренинг, — она же чувствует твоё настроение.

И только собрался постучать, как за дверью раздался лай, низкий, отрывистый, словно это был крик души. Узнаваемый, родной бас Момо, но с непривычной, разрывающей сердце интонацией.

— Папа⁈ Папа, это ты⁈ — таких оттенков в её голосе я раньше не слышал. — Я тут, я скучала, открывай скорее!

Лай сменился коротким, прерывистым скулежом, а потом царапаньем когтями по полу, словно она пыталась сделать подкоп.

Я замер, весь мир сузился до этой двери и жалобного собачьего голоса за ней. Сердце бешено застучало, а к горлу подкатил комок. Я постучал, негромко, но весьма отчетливо. Дверь распахнулась, и в первую очередь я увидел именно её

Маленькая, коренастая фигурка в пижамке. И не просто в пижамке — это был шедевр бабушкиной заботы: мягкая фланелевая ткань в мелкую голубую клетку, а на грудке вышитая белая косточка. На голове шапочка, тоже клетчатая, с торчащими из отверстий ушами. Но я смотрел только на её глаза, огромные, тёмные, влажные от непролитых слез собачьей радости. В них читалось столько эмоций: и немыслимая тоска, и безумная надежда, и щемящее облегчение, и готовность взорваться от счастья.

— Момо, — только и успел прошептать я, и тут случилось чудо. Персик, обычно степенная и немного флегматичная, мгновенно преобразилась. Она подпрыгнула, как мячик, всем своим пузатеньким тельцем рванувшись ко мне. Короткие сильные лапы отчаянно заработали в воздухе, пытаясь дотянуться, уцепиться, прильнуть. Она не смогла запрыгнуть сама, не хватало роста, но ее желание было огромным, физически ощутимым.

Я бросил сумки, глядя только на этот комочек тоски и любви в смешной шапочке. Я наклонился и подхватил ее на руки, прижал к груди так крепко, как самое дорогое сокровище, которое чуть не потерял.

— Девочка моя! Солнышко! Прости, что так долго! Прости! — мой голос дрожал, а слова путались. Я зарылся лицом в ее теплую, чуть влажную шерстку на шее, вдохнув знакомый, успокаивающий запах — собачий, такой родной. Момо отвечала не менее бурно. Её шершавый нос тыкался мне в щеку, в шею, в подбородок, везде, куда только мог дотянуться. Она издавала смешные фыркающие звуки, мелко дрожала всем телом — не от страха, а от переизбытка чувств, которые просто не помещались в ее маленьком бульдожьем теле. А ещё она скулила, тихо, прерывисто, как будто плакала от счастья, уткнувшись мордочкой мне в грудь.

Я закрыл глаза, мир офиса, Хосино, интриги, часы — всё это разом ушло куда-то далеко-далеко. Осталось только тепло этого существа у меня на руках, её преданное дыхание и дрожь. Чувство вины наконец растворилось, сменившись волной такой мощной, чистой любви, что у меня самого навернулись слезы. Я целовал ее мохнатую макушку под смешной шапочкой, ее морщинистый лоб, теплые бока.

— Всё, солнышко, всё. Я здесь. Я пришел. Идем домой. — шептал я, и каждое слово было словно обещание, словно клятва.

Момо, очевидно, поняла слово «домой». Она на мгновение оторвала морду от моей груди, посмотрела в глаза своим преданным, сияющим взглядом, полным безоговорочного доверия и любви, и снова ткнулась носом в шею. Ее дрожь стала чуть меньше. Она обрела свой центр мира. Она уже была дома, потому что ее дом, её мир — это был я, и никакая пижамка и шапочка не могли изменить этого.

Я поднял сумки одной рукой, крепче прижимая Момо другой.

— Спасибо, Сато-сан, спасибо за неё, — бросил я в сторону старушки, которая стояла в глубине квартиры всё это время и смахивала со щеки одинокие слезинки.

— Канэко-сан, — голос соседки дрожал, — давайте поужинаем, я специально Вас ждала.

Я на мгновение задумался, потом шагнул через порог, неся в руках самое главное — свой живой, теплый, любящий комочек, а сумки во второй руке вдруг стали невесомыми.

Кухня Сато Кийоко встретила нас теплом и густыми, знакомыми запахами. Пахло мисосиру с густым, наваристым бульоном, жареными овощами с кунжутным маслом и чем-то ещё, неуловимым и сладким.

Атмосфера маленькой квартирки была наполнена уютом, который успокаивал, заставляя невольно расслабиться. Стол, покрытый выстиранной до мягкости скатертью в мелкий синий цветочек, уже был накрыт, скромно, но с какой-то родительской любовью.

— Садитесь, садитесь, Канэко-сан! Все еще горяченькое! — Сато-сан засуетилась, пододвигая табурет. Ее движения были точными, отработанными годами, но в глазах светилась неподдельная радость от гостей, которых у неё очень давно не было. Момо, устроившаяся на коврике у моих ног после того, как я снял с нее пижамную шапочку («чтобы не запачкалась», так я объяснил старушке), тут же получила свою порцию дикой лососятины в мисочку. Хруст раздался довольный и громкий, заполняя невольную паузу. Я взялся за палочки и отведал угощение. Готовит старушка великолепно. Без особых изысков, именно по-домашнему.

— Невероятно вкусно, Сато-сан. Спасибо Вам большое. И за Момо, — я кивнул на бульдожку, которая, кажется, уже мечтала о добавке. — Особенно за Момо.

— Пустяки, пустяки! — махнула рукой соседка, присаживаясь напротив. Ее взгляд упал на Момо, и в нем заплясали теплые искорки. — Она у Вас такая славная. Настоящая умница, хоть и местами упрямая, как все бульдоги. Напоминает мне… — она замолчала на секунду, будто перебирая в памяти какие-то образы. Потом встала и подошла к старому комоду с множеством маленьких ящичков. — Вот, посмотрите.

Она открыла один из ящиков, покопалась там, и достала оттуда, но не фотографию, а небольшую керамическую фигурку бульдога. Но не французского, а скорее, английского — крупный, коренастый, с преувеличенной морщинистостью и очень серьезным выражением «лица». Глазки-бусинки смотрели с достоинством. Фигурка была явно старинная, покрытая сеточкой мелких трещинок — кракелюром.

— Это Цубаса, — сказала Сато Кийоко, ставя фигурку рядом с миской настоящего бульдога. Момо на секунду отвлеклась от еды, ткнула носом в холодный фарфор и фыркнула. — Он был у меня… ой, когда же это было… Даже не помню точно, столько уже лет прошло. Память ведь уже не та. — Она провела пальцем по спине фигурки, по гладкому месту, где когда-то, наверное, была краска. — Конечно, настоящий Цубаса, не игрушка. Английский бульдог, рыже-белый, большой и упрямый. На прогулке мог улечься посреди тротуара и ни с места, если решал, что пора домой, или что путь выбран неверный. Весь квартал знал его нрав!

Она рассмеялась, и смех ее был легким, почти ребячьим.

— Однажды, я тогда совсем молодая была, глупая, влюбленная, решила пойти на свидание к морю. А Цубаса — ни в какую! Уперся у самого выхода из квартала, тяну его, а он стоит как камень. Уговариваю, а он смотрит на меня с презрением, сел на зад, и все. Свидание сорвалось! — Сато Кийоко качала головой, но в глазах не было сожаления, только теплая ирония над собой молодой. — Парень тот потом злился, говорил, что я его дурачу. А я, не сразу, конечно, но поняла, что Цубаса был умнее меня. Парень оказался ветреным, а пес всегда был умным и верным, вот как твоя Момо. — Она ласково посмотрела на уже спящую собаку.

Я слушал её как завороженный. История была простая, бытовая, но в ней чувствовалась целая жизнь, любовь и та самая преданность, которую я знал по Момо.

— Сильный характер, — улыбнулся я, кивая на фигурку.

— Характер⁈ — фыркнула Сато-сан. — Упрямство чистой воды! Но зато какое сердце! Ох, как он любил детей! Это было уже лет пять спустя. Мой сынишка был ещё совсем маленьким, так он на нём ездил как на пони, а тот терпел. Только фыркал громко, если слишком дергал его за уши.

Она взяла фигурку, бережно протерла пыль с морды. — После него я долго других собак не заводила, слишком больно терять. Но и без них очень грустно. Вот только после Хару я уже никого и не завела. Сначала муж, потом мой Хару. — Она снова посмотрела на спящего бульдога с нежностью. — И вот появились Вы, Канэко-сан, а через Вас и снова собака дома. А теперь еще и внук снова есть в моей жизни. Когда думаешь, что жизнь подходит к концу, она внезапно начинает налаживаться, снова хочется жить.

Она улыбалась, но по морщинистым щекам снова катились слёзы. Момо, словно почувствовав свою необходимость, резко встала и подошла к старушке. Та с умилением стала гладить её по голове.

Успокоившись, она убрала фигурку обратно в комод, и повернулась ко мне.

— Так вот, о чем я. Завтра жду внука в гости. Он обещал приехать, навестить бабулю. — Она посмотрела на меня, и в ее взгляде читалась бесконечная признательность. — Приходите все вместе, и ты, и Момо. А он поможет тебе переехать, я уже об этом договорилась. — Она лукаво улыбнулась. Он хороший парень, и сердце у него доброе, как и у его отца. — Она подчеркнула последнюю фразу, и ее взгляд на мгновение стал размытым, очевидно на неё снова нахлынули воспоминания.

«И руки у него золотые,» — про себя добавил я, вспоминая наш совместный труд на складе. — «Жалко только растут оттуда, откуда и ноги».

Я с трудом сохранил спокойное выражение лица, лишь кивнул, доедая последний кусочек овощей.

— Конечно, Сато-сан. Спасибо огромное. И за Момо, и за ужин, и за помощь. И за историю про Цубасу. — Я встал и поклонился.

Моя благодарность была искренней, и сильно выходящей за рамки простой вежливости. Этот вечер, эта простая история о любви и упрямстве давно умершей собаки, теплый свет лампы над столом — все это было глотком чего-то настоящего, чистого, в противовес офисным интригам в Vallen.

— Пустяки, совершенные пустяки, — заулыбалась старушка, собирая пустые тарелки. — Главное, чтобы все были сыты и довольны. А завтра соберемся, перевезем ваши пожитки в новый дом. Будущее должно быть светлым. — Она сказала это с такой простой уверенностью, будто это был незыблемый закон мироздания.

Дремавшая Момо, почуяв движение, лениво открыла один глаз, зевнула и потянулась. Я осторожно завернул ее в одеяльце, которое Сато-сан любезно протянула. Момо слабо буркнула, утыкаясь теплой мордой в складки ткани.

— Пора, солнышко, идем пока домой, — прошептал я, беря её на руки. — Спасибо еще раз, Сато-сан, — произнёс я снова уже у двери, чувствуя, как уют этого дома обволакивает меня. Момо сладко посапывала у меня на руках, её бочка ритмично поднимались и опускались. Старушка помахала мне рукой, её силуэт в свете дверного проема казался таким маленьким, но невероятно стойким.

— Спокойной ночи, Канэко-сан. Спокойной ночи, Момо-кун. Завтра увидимся. — И в ее глазах, когда она посмотрела на меня, держащего собаку, была та же нежность, с которой она говорила о фарфоровом Цубасе.

Утро встретило нас прохладой и кристальной прозрачностью. Воздух, еще не прогретый солнцем, пах влажной землей, свежескошенной где-то вдалеке травой и едва уловимыми нотами цветущих клумб. Я натянул легкую куртку, Момо бежала рядом, а её пижамка, которую я так и не осмелился снять с неё вчера, да и она сама была не против, выглядела немного нелепо на фоне раннего утра, но совершенно не смущала собаку.

Мы шли неспеша нашей обычной, привычной дорогой. Солнце, только что выкатившееся из-за крыш, бросало длинные, резкие тени. Каждая тропинка, каждый поворот парка был выжжен в моей памяти. Но сегодня все выглядело несколько иначе.

«Вот здесь, у этого старого клена с корнями, вылезающими на тропу, она впервые увидела белку и чуть не вывихнула мне руку, рванувшись за ней», — мысленно отметил я, глядя на дерево.

Момо, как будто услышав мои мысли, подошла к корням, обнюхала знакомое место и села, уставившись куда-то наверх в густую листву. Может, надеялась снова увидеть беличий хвост?

— А вот эта скамейка, — я коснулся рукой прохладной деревянной спинки. — Здесь мы сидели в тот день с Фудзиварой, а ты просто жевала найденную шишку и сопела.

Сегодня скамейка была пустой и слегка влажной от росы. Момо подбежала, сунула нос под сиденье, видимо, проверяя, не завалялась ли там шишка или еще что съедобное, и, не найдя ничего интересного, двинулась дальше, оставив на влажной земле четкие отпечатки лап.

Мы дошли до небольшого прудика. Утки, завидев Момо, лениво отплыли к центру, зная, что Персик совсем не пловец.

«А ведь первый раз ты попыталась зайти в воду. Дошла до живота, фыркнула от неожиданной прохлады и отскочила как ошпаренная. Больше не пыталась», — улыбнулся я, размышляя про себя.

Момо подошла к самой кромке воды, осторожно потянула носом воздух, посмотрела на уток, но даже не тявкнула. Просто постояла, словно отдавая дань месту.

Я достал из кармана телефон и начал снимать. Не постановочно, а просто ловя мгновения.

Крупный планом захватил Момо, уткнувшуюся носом в знакомый дуплистый пень у тропы — ее любимое место для интенсивного обнюхивания. Солнечный луч пробился сквозь листву, подсвечивая ее морщинистый лоб и серьезные глаза.

Общим планом отлично вышла Момо, несущаяся по узкой тропинке между кустами сирени, когда её уши и складки пижамки развевались на бегу. Она бежала не куда-то, а просто так, от радости движения, по знакомой земле. Истинный самурай, нет цели, есть лишь путь.

Отдельным снимком снял её лапы, уверенно ступающие по влажной земле тропы, оставляя знакомые следы, которых больше не будет здесь завтра.

— Ну что, девочка, — тихо сказал я, убирая телефон и присаживаясь на корточки.

Момо тут же подошла, тычась носом в мою ладонь, требуя ласки. Я почесал ее за ухом, в любимом месте.

— Запоминай, больше мы сюда не придём. — Голос был мягким, но в нём проскакивала грусть. — Новый парк будет больше, и зеленее. — Я говорил больше для себя, пытаясь смириться с переменами, которых так ждал.

Мы еще немного постояли так, в тишине утра, нарушаемой лишь пением птиц и далеким гулом просыпающегося города. Я вдохнул полной грудью запах старого парка, этой смеси запахов травы и влажной земли, а затем аккуратно встал.

— Ладно, солнышко, нам пора, — произнёс я с грустью в голосе. Момо смотрела на меня, внимая каждому моему слову. — Бабушка ждет с завтраком, а там и Каору скоро приедет.

Момо тронулась с места, но на этот раз не побежала вперед, а шла рядом, плотно прижимаясь к моей ноге, ее теплый бок ощущался даже через ткань джинсов. Она шла, оглядываясь по сторонам, но уже без прежнего азарта исследователя, словно прощаясь. Прощаясь с каждым деревом, каждым кустом, каждой знакомой кочкой.

Дорога назад показалась гораздо короче, и вот уже на пороге нас ждал аромат свежего риса и мисо. Сато-сан выглянула в дверь, улыбаясь.

— А вот и наши путешественники! Заходите, заходите, чайник уже свистит. — Так понимаю, Сато-сан караулила нас возле двери, — Каору тоже скоро будет.

Она взглянула на Момо в пижамке и тихонько рассмеялась: «Настоящая домашняя принцесса! »

Момо, услышав, что к ней обращаются, забыла о грусти парка и весело затопала на кухню, оставляя на чистом полу крошечные влажные следы от утренней росы. Я посмотрел ей вслед, потом обернулся, бросив взгляд на лестничную площадку. В груди слегка щемило, но это было лишь мгновение. Одна глава закрыта, а впереди — новая квартира, новые тропинки, новые запахи. И Момо рядом. А значит я уже не одинок в этом мире.

Глава 9

Судя по накрытому столу, всё утро у моей соседки прошло в приятной суете. Запахи с кухни манили, и не только меня. Момо, на этот раз в одном ошейнике (пижамка была бережно сложена с моими вещами, как сказала Сато-сан — «на память»), важно расхаживала под кухонным столом, проверяя, не упало ли что вкусненького. Сам же я периодически поглядывал в окно в ожидании Каору, тот, что в общем не удивительно, несколько задерживался.

Наконец к нашему дому подъехало такси, из которого вприпрыжку выбежал наш опоздун (или опозданец, роли не играет). Вместо вырвиглазного прикида он был весьма демократично одет в синие джинсы и серую майку. Отлично, и бабулю не испугает, и не уделается на моём переезде. Хотя, сказать по-честному, те несколько коробок вещей, что остались после двойной ревизии, я мог оттараканить и сам.

— Канэко-кун, — поприветствовал он меня, войдя в квартиру. Вид у него был несколько замученный (видимо в предвкушении столь нелюбимого физического труда), но, когда он увидел Момо, выбежавшую навстречу с довольным фырканьем, его лицо смягчилось.

— А вот и главный участник переезда. Готова к труду и обороне? — он присел, позволив Момо обнюхать протянутую руку. Та благосклонно ткнулась носом в ладонь и даже позволила почесать себя за ухом.

— Она больше готова к обороне дивана, — усмехнулся я, чувствуя, как напряжение последних дней начинает наконец меня отпускать. — Спасибо, что приехал, Сато-кун, ты меня этим очень выручишь.

— Пустяки, — отмахнулся Каору, поднимаясь с колен. — Бабушка приказала — я выполню, шутливо произнёс он. — Да и это хороший повод встретиться с тобой, наше последнее рандеву, мягко скажем, не удалось. — В его глазах мелькнула усталость, намекающая, что и в его мире Vallen не все гладко. Он посмотрел на Сато Кийоко, стоявшую в дверях. — Привет, бабуля. — Сказал просто, тепло и без лишнего пафоса, они просто обменялись взглядами, полными молчаливого понимания. Из случайного разговора с соседкой я узнал, что они каждый вечер подолгу общаются по видеосвязи, навёрстывая годы разлуки.

После такого сытного и вкусного завтрака заниматься транспортировкой своих пожитков, мягко говоря, желания не было. Но и откладывать в долгий ящик я не планировал, поэтому спустя полчаса неторопливых разговоров о жизненных пустяках я с нарочитым кряхтением поднялся, поблагодарил хозяйку и направился к двери. Каору с грустным лицом был вынужден последовать за мной.

Зайдя к моя квартиру, Каору бегло оглядел её и произнёс:

— Ну что ж, довольно мило, — с иронией произнёс он и добавил, — и компактно.

— Ага, и удобно, — съязвил я, — как хомяку в стеклянной банке.

Моё жилище было практически пустым, немногочисленная старая мебель не в счёт, однако дух обжитого дома еще не выветрился до конца. Тонкие нотки старины, пыли и прочих невкусных ароматов висел в воздухе. Сколько я ни старался, вытравить его у меня не вышло. Слишком долго моё прежнее альтер эго тут свинячило

— Как ты тут вообще жил? — Каору всё-таки не выдержал, — тем более с собакой.

— Комфортно, — ответил я, — и очень уютно. Но в последнее время нам стало катастрофически не хватать места. Могу предложить тебя вместо себя, пока управляющий никому её не сдал. И к бабушке поближе.

— Нет-нет, — парень замахал руками, словно пытался взлететь, — знаешь, я лучше поезжу. В этой, извини меня, капсуле для сна, у меня разовьётся клаустрофобия.

— Клаустрофобия? — переспросил я с серьезным лицом, — это боязнь Санта Клаусов?

— Очень смешно, — Каору скорчил обиженную мину, — правда, никак не возьму в толк, что ты только сейчас решил сменить место жительства. Хотя эту недоквартиру правильнее обозвать арт-объектом и водить сюда экскурсии, строго по одному. — Он захохотал.

— Спасибо за столь рациональное предложение, — ответил я, но у меня уже есть работа. Во всяком случае пока.

— Что-то не так? — парень посмотрел на меня и в его глазах я заметил беспокойство, — я думал у тебя там всё схвачено.

— Относительно, — успокоил его я, не желаю посвящать кого бы то ни было в свои проблемы, сказывались старые привычки прежнего меня. — Тяжелая неделя выдалась, только и всего. Может даже наградят в понедельник.

— Ну я рад за тебя, — его лицо моментально расплылось в улыбке, — такими темпами скоро в Совет Директоров пригласят.

— Твои бы слова, — негромко сказал я, — но хватит уже сотрясать воздух, пора за работу.

Погрузка шла по плану, пока не встал вопрос о транспортировке «сокровищ» Момо, в особенности её новой утки. Она решила, что этот стратегически важный объект должен ехать исключительно под ее личным контролем, желательно в машине, на коленях. Как только я попытался аккуратно положить утку в коробку «Сокровища», Момо издала возмущенное «Вуфф!» и схватила игрушку за хвост.

— Момо, отдай! Это же твоя утка, и мы её с собой забираем, — я осторожно потянул утку к себе. Момо уперлась всеми четырьмя лапами в пол, зарычав глухо, но без злобы — это был принципиальный спор. Ее бульдожья морда выражала непоколебимую решимость: «Нет! Она едет со мной! Сейчас же!»

Каору, выносивший сумки, остановился, наблюдая за сценой, и достал телефон.

— Продолжайте, не стесняйтесь. Это просто бесценные кадры, — он как заправский оператор выискивал лучший ракурс. — Это будет доказательством того, что ведущий специалист отдела логистики корпорации Vallen не может договориться с бульдогом о способе доставки одной резиновой утки.

Я, краснея от смеха и усилий, попытался аккуратно разжать челюсти Момо.

— Девочка, ну пожалуйста. Она же в коробке поедет, ты ее там сразу найдешь, — Момо отвечала яростным мотанием головы, утка жалобно пищала в такт. В конце концов, я сдался. — Ладно, ладно. Бери свою игрушку! Но только в машине, и только если не будешь мешать дяде водителю рулить.

Момо, почувствовав победу, тут же отпустила утку, подобрала ее аккуратнее и гордо проследовала к выходу, бросая на меня взгляд победителя: «Вот видишь? Надо было сразу согласиться.» Каору, все еще хихикая, закончил запись.

— Материал для ежегодного корпоратива. — он вытирал слёзы из глаз, — переговорные техники от Канэко. Успешный кейс отработки возражений с бульдогом. Коллеги обзавидуются.

Пока Каору относил вещи в машину, я сделал последний обход опустевшей квартиры. И тут, за отодвинутым шкафчиком, я обнаружил очередной окаменевший кусок чего-то темно-коричневого, твердого как камень, и покрытого пылью и паутиной. Я осторожно поддел это ногой.

— Боже правый — пробормотал я. — Это похоже на бутерброд, сколько же лет он тут живёт? Или же десятилетий?

— Что там у тебя? — в этот самый момент в квартиру вернулся Каору, — ты клад нашёл? — поинтересовался он, осматривая находку из-за моей спины.

— Скорее, экспонат для музея естественной истории моей неаккуратности, — с гримасой отвращения сказал я, пиная окаменелость в сторону мусорного пакета. — Меловой период, эпоха лени и раздолбайства.

— Жаль, не успел сфотографировать, — Каору покачал головой. — Это был бы отличный компромат на нового директора. — Он окинул пустую комнату глазами и добавил. — Знаешь, несмотря на ароматы и артефакты, здесь было свое очарование. Минимум квадратных метров — минимум проблем с уборкой.

Я тоже оглядел голые стены, пятно на обоях, небольшое окошко, испытывая не ностальгию, а, скорее, странное облегчение.

— Проблем с уборкой тут действительно не было. Потому что убирать было нечего, и негде. — и секунду подумав, — и некому.

Ну что, как сказал Юра Гагарин, поехали? — и я захлопнул дверь своей «капсулы» без сожаления. Новое жилье встретило нас солнечным светом, льющимся через большие окна, и легким запахом свежей краски и чистоты. Момо, выпущенная из машины, с триумфально зажатой в зубах уткой, ринулась исследовать территорию.

Паркет в прихожей оказался для Персика неожиданно скользким. Ее первый рывок вперед закончился комичным разъезжанием лап в разные стороны и удивленным «Вуфф⁈». Она осторожно встала, посмотрела на пол с подозрением, потом медленно, как пингвин, переставляя лапы, пошла дальше, забавно пошатываясь.

За неполные пять минут она успела нырнуть под пока еще пустой обеденный стол, обследовать все углы в гостиной, заглянуть на балкон (полностью закрытый, не то, что тот, в элитном небоскребе) и даже попыталась залезть в пустую ванну, но так и не смогла преодолеть высокий борт.

Обнаружив своё одеяльце, аккуратно принесенное мною в первую очередь, Момо с достоинством устроилась на нем посреди гостиной и начала методично «убивать» утку, радостно похрюкивая при каждом писке.

Каору, поставив коробку с книгами в углу будущей гостиной, оглядел пространство. Светлая комната, высокие потолки, вид из окна на зеленый сквер, его взгляд сразу стал профессионально оценивающим.

— Серьезное жилье, Канэко-кун, — произнес он наконец, и в его голосе звучало уже не осуждение, а искреннее удивление. — Однако не каждый логист Vallen, пусть даже и ведущий, может себе такое позволить в одиночку. — Он изучающе посмотрел на меня. — У тебя скрытые таланты к переговорам о зарплате? Или логисты нижних этажей получают больше, чем я думал? — Вопрос висел в воздухе, легкий, но с острым кончиком.

— Наследство, — довольно размыто ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Наконец-то оформили все дела после смерти родителей. Долгая была волокита и повезло с моментом, как раз перед переездом. — сказал я, стараясь делать это непринуждённо и про себя добавил: — «И отчасти благодаря долгу клану Мураками».

Каору медленно кивнул, он явно не купился до конца, но и давить дальше не стал.

— Повезло, не то слово, место хорошее. — Он подошел к окну и посмотрел вниз. — И сквер для выгула видно, Момо точно оценит. — Его тон был нейтральным, но я уловил по голосу, что он понял, что тема закрыта, и переключился на практическое — Да у тебя одна кухня как вся твоя прежняя квартира.

В этот момент Момо, увлекшись игрой с уткой, случайно задела Каору когтем за лодыжку, оставив едва заметную царапину. Крови не было, лишь красная полосочка на коже.

— Ай! Я поцарапался! — Каору, заметив царапинку, естественно, впал в панику. — Это же бульдог! У нее слюни! Бешенство! Столбняк! Гангрена! — Бросив всё, он начал лихорадочно гуглить симптомы на телефоне.

— Каору, она привита! — Я попытался успокоить его, но в его мнительности я уже успел убедиться. — Это царапина, меньше чем от кошки. — Увы, но Каору уже звонил в ближайшую ветклинику (один из минусов гугла, всё найдётся), истерично описывая нападение огромного свирепого бульдога. Сама виновница этого кипеша мирно посапывала на своём одеяльце.

К моему удивлению, через 20 минут у подъезда остановилась машина ветклиники «Доктор Мяу» с логотипом кошечки в докторском чепчике. Ветеринар, молодая, но очень серьезная девушка с полной сумкой оборудования озвучила нам, что приехала на экстренный случай нападения агрессивного животного.

Осмотр Момо, которая радостно виляла тем, что у других называют хвостом и тыкалась носом в сумку, как и царапины Каору, занял пару минут. Ветеринар намазала царапину Каору йодом, для успокоения нервов скорее всего, и выписала Момо новую игрушку-пищалку как жертве несправедливых обвинений.

Я расплатился за вызов, краснея от стыда и думая, почему же я еще вчера не отказался от этих «золотых рук». Девушка быстро покинула нас, едва сдерживая смех.

— Вот видишь? — Каору с важным видом показал мне полоску йода на лодыжке, — теперь я защищен!

Я промолчал, не желая рушить воздушные замки моего, по сути, единственного друга в этом мире, если не считать его бабушки.

В суматохе постоянного открывания дверей в новую квартиру при заносе вещей, Момо ухитрилась выскользнуть на лестничную клетку, где её драгоценная утка упала в темное пространство лестничного пролёта. Девочка с ужасом увидела, как её «добыча» ускользнула из её лап, и бросилась в погоню с душераздирающим лаем.

Я бросил сумки на пол, (к счастью там не было ничего хрупкого), крича: «Момо! Стой!». Каору, который был ближе к двери, кинулся за собакой с воплем: «Утка! А-а-а, лови утку!».

Начался безумный спуск вниз. Момо мчалась впереди, лая и поскальзываясь на кафеле на поворотах, следом нёсся Каору, пытавшийся перепрыгивать через ступеньку и постоянно из-за этого спотыкаясь. Замыкал эту процессию я, хватаясь за перила и боясь, как бы кто из впередиидущих не навернулся.

Мы практически одновременно оказались на площадке первого этажа, и увидели, как наш «приз» поднимает молодая симпатичная девушка, изумленно глядя на нас.

Увидев незнакомого человека, да еще со своей собственностью, Персик принялась скакать возле неё и требовательно лаять.

— Утка… она… собакина! — задыхаясь, выдавил из себя Каору и, осознав, какую ересь несет, густо покраснел. — Вот.

— Интересные у вас развлечения, новосёлы, — удивленно ответила девушка, — меня зовут Араи Асука, я живу на третьем этаже, очевидно, над Вами. — сказала она и протянула игрушку собаке.

Момо вмиг прекратила лаять, села на пятую точку и принялась буравить своими глазками навыкате нашу, как оказалось, соседку.

— Очень приятно, — произнёс я, слегка поклонившись. — Канэко Джун, а эта моя Момо.

— А я? — прошептал мне Каору, не сводя глаз с девушки, — я же лучше, чем собака.

— Конечно, — я не стал спорить, и лишь помог Сато подняться и отряхнуться, — Сато Каору, мой друг и лучший ловец бульдогов в этой части света.

— Очень приятно, — произнесла она, мы расступились, и она быстро поднялась по лестнице.

— Пошли, бегуны, — мне пришлось толкнуть Каору, а то он завис, бедолага, — пора закругляться.

Проходя мимо почтовых ящиков, я заметил в свой какой-то конверт. Любопытно, кому он адресован, о своём переезде я никому не говорил, за исключением семьи Сато и Фудзивары.

Конверт был без марки, и в нём находились ключ и короткая записка: «От кладовой в цоколе. Забыли сразу отдать. Удачи!». Что ж, тоже неплохо, но её посмотрю немного позже, моего скромного багажа и на всё это пространство не хватит.

Когда последняя коробка (с «сокровищами Момо») заняла свое место в углу, а матрас был разложен посреди пустой спальни, наступило ощущение покоя. Пустовато, но это ненадолго.

— Ну вроде все? — спросил Каору, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Твой базовый лагерь разбит, дальше уже остаётся заниматься обустройством.

Я подошел к нему и остановился, опираясь на дверной косяк, мышцы приятно ломило от нагрузки.

— Сато-кун, спасибо тебе что меня выручил. — Поблагодарил его я. — Без тебя я бы возился до вечера. Как насчет отметить новоселье на следующих выходных? — я кивнул в сторону похрапывающей собаки, — Её величество будет рада видеть своего дядю Каору.

— Конечно, я только за! — Каору улыбнулся, хоть и несколько вымученно. Учёные не отличаются крепким здоровьем, как я посмотрю, и как у них сил хватает гвозди микроскопом забивать, ума не приложу. — Как я могу отказать тебе, договорились, дай знать, когда быть.

— Обязательно, — Я проводил его до двери. В голове пронеслось: «Надо бы и Фудзивару позвать. И Сато-сан тоже, я привязался к этой старушке».

Закончив раскладывать вещи, я сел за кухонный стол, который был практически единственным пока предметом мебели. Перед собой выложил свои «артефакты» — часы-хронограф и блокнот отца. Его страницы были испещрены сложными формулами, схемами и отрывочными записями на японском и английском, местами даже встречалась латынь. Отдельные фразы были зачеркнуты, некоторое, наоборот, подчеркнуты с такой силой, что вдавленный след распространялся на несколько следующих листов. Рядом стояла чашка с уже остывшим чаем, я почти сразу про неё забыл.

Сейчас всё моё внимание было обращено к самому гаджету, пора было открыть его секреты, но я всё не мог понять, с какой стороны к нему приблизиться. Наконец решившись, я открыл записную книжку, специально приобретенную для этого, и аккуратно вывел: «Хронос. Анализ событий».

Перелистывая в который раз страницы, в голове крутилась мысль, что истина где-то на поверхности, и нужен лишь еще один шаг, чтобы вскрыть эту головоломку. Начал записывать всё, что касалось часов за то время, что они были у меня, и, кажется, понял, как разгадать эту задачку.

Глава 10

Сначала положил перед собой хронограф. Ничего особенного для постороннего взгляда, разве что кроме странных символов рядом с цифрами и едва уловимого искажения по краям стекла — того самого «второго экрана», невидимого при блокировке. Я провернул функциональную кнопку вокруг оси, услышал тихий щелчок, экран исчез, кнопка замерла. Еще оборот, снова щелчок, искажение вернулось, кнопка вновь готова к нажатию. Простейшая, но жизненно важная защита от случайной активации.

Вот только это были не просто часы, скорее артефакт, наследство, оружие и проклятье в одном эргономичном корпусе диаметром в пять сантиметров. В сторону пока отложил потрепанный блокнот отца, его формулы казались сейчас слишком непостижимыми иероглифами, особенно на фоне той реальной, кровавой цены, которую пришлось в итоге заплатить моим родителям. Пора было разложить по полочкам то, что я знал о проекте «Хронос», не для науки, а ради собственного выживания.

Принцип работы был на первый взгляд, прост, как детская игрушка, и одновременно с этим чудовищен и нереален, так как осуществлял вмешательство в саму ткань времени.

Нажатие кнопки было равно сохранению мира, и это была не метафора. В момент щелчка, в ту же секунду, когда дрожал воздух и стучало в висках, устройство фиксировало словно абсолютный «снимок». Не только моего физического и ментального состояния, но и всего окружающего пространства в радиусе, чёрт, а я даже не знаю на каком. Это была некая контрольная точка. Момент «здесь и сейчас», замороженный в кристалле кремния или на чем там ещё работает эта штуковина. Пирожок в руке водителя грузовика, траектория дождевой капли, нейронные импульсы в мозгу прохожего — все это будто упаковывается в мгновение ока. По крайней мере в моей голове это укладывалось именно так.

Потом следует этап «проживания черновика», назовём это так. После создания контрольной точки я существую словно в своеобразной «песочнице». Время течет обычным ходом, я могу действовать, ошибаться, рисковать. Но это — черновик. Предел этого черновика и есть тот самый лимит времени. Изначально жалкие пять минут после обновления подросли до десяти. Величина непостоянная, привязанная то ли к уровню заряда, то ли к загадочному слову «энтропия».

А дальше следует процедура отката, стирания реальности. По истечению лимита времени или по моей воле из-за досрочного нажатия происходило чудо и кошмар одновременно.

Мир опять замирал, дождь становится хрустальным частоколом (как при первом использовании, например), звуки глохли. Следом накрывал воздушный удар и мгновенная темнота, после которых я снова оказывался на контрольной точке, физически в том самом состоянии, что и был ранее. Психически — я помню всё, весь тот прожитый отрезок, со всеми ошибками, болью, триумфами, но для мира ничего этого ещё не было. Грузовик не сбил меня и Момо, старушка не уронила кофе, я не выиграл миллионов на скачках. Реальность откатывается назад, как пленка в кинопроекторе, сохраняя воспоминания только у меня, оставляя единственным свидетелем отмененного будущего.

Но этот откат, не просто телепортация без последствий. За это насилие над пространством и временем я расплачиваюсь своим здоровьем. Приходящие «отходняки», это не просто дурнота.

По первости возвращение сопровождалось легким головокружением. Потом пришла тошнота и слабость, носовые кровотечения, да как-то раз я вообще еле смог устоять на ногах.

И эта интенсивность растет независимо от того, прожил я весь лимит или вернулся досрочно, пусть и через десять секунд. Стоп, ну так я допустим не пробовал, сделаем соответствующую отметку в блокноте, правда становится подопытной мышкой для самого себя желания не было. Но то, что был важен сам факт возврата, в этом я точно уверен. Как в ролевой игре какой-нибудь — нажал кнопку, лови минус.

Важен сам акт отката. Нажал кнопку возврата — получил дозу урона.

После каждого такого «черновика» устройству требуется время на восстановление, условно время перезарядки. Изначально нужны были сутки, но после ряда использований скатилось до двадцати часов.

В аттракцион невиданной щедрости не верю, да и не логично оно, а значит это не улучшение, а вполне себе тревожный звоночек.

Еще и этот странный пункт — «текущий уровень энтропии — 1.2», что сие за зверь, ума не приложу. Гуглить матчасть даёт немногое, есть невнятное определение в вики по поводу меры хаоса и иже с ним, но тут моё гуманитарное образование даёт сбой. И почему я по стопам родителей не пошёл в том же направлении? Хотя я и сам в прошлой жизни не тяготел к точным наукам, ладно, негоже отвлекаться. Я до сих пор точно не знаю, что у меня — джокер в рукаве или граната без чеки в кармане?

Что если хронограф для создания контрольной точки и отката локально снижает энтропию, будто замораживая состояние системы? А при возврате — этот накопленный «порядок» сбрасывается взрывной волной хаоса, которая бьет по самой сложной и уязвимой системе в зоне действия — по моему организму? Чем чаще я пользуюсь часами, тем больше хаоса накапливается и тем сильнее удар при откате. Уменьшение времени перезарядки с суток до двадцати — не подарок, а признак того, что система деградирует, хуже гасит этот хаос, и он быстрее прорывается в мое тело. Отказ от использования — единственный шанс дать системе (и себе) передышку, снизить базовый уровень хаоса. Новая пометка о необходимости проверить.

Хронограф не машина времени, это скорее ластик для реальности. Им можно стереть ошибку, но нельзя создать что-то принципиально новое из ничего. Каждое стирание оставляет грязный след на моем здоровье и, возможно, на самой ткани мира (энтропия⁈). И я немного подсел на эту возможность, как на наркотик. Но цена растет экспоненциально. Скоро придется выбирать: отказаться от суперспособности или заплатить за следующее «исправление» невыносимую цену.

Я посмотрел на Момо, мирно посапывающую на диване. Она не помнит, как её чуть не размазал грузовик. Для неё этого не было, но для меня было. И цена за её спасение уже внесена в копилку моей энтропии. Остается надеяться, что «Холмы гармонии» принесут не только покой Момо, но и время мне, время, чтобы найти способ остановить эту спираль саморазрушения, пока часы не остановились навсегда, или пока не остановился я.

Солнце било в огромное окно новой квартиры в «Холмах гармонии» с такой назойливой яркостью, что хотелось зашторить весь мир. Мир, сущность которого я мог переписать, пережить заново, хоть и платил за это кровью, причем буквально. Слабый металлический привкус еще долго потом преследовал меня после возврата, а в висках пульсировала знакомая, навязчивая боль — побочные последствия отката.

Я неторопливо мерял комнату шагами, на столе, заваленном вещами после переезда, валялись те самые часы, пять сантиметров холодного металла и стекла, вмещавшие в себе целую вселенную парадоксов и мой личный ад. Рядом пристроился блокнот отца, чьи страницы, испещренные формулами, которые поначалу казались ключом к тайне, теперь напоминали лишь шифр, разгадываемый ценой моей собственной плоти.

Я сглотнул комок тошноты, возникший не от вчерашнего ужина из подручных продуктов, а от навязчивых воспоминаний событий, которых не было. Не было для мира, но не для меня. Но я-то помнил каждое со всеми деталями: скрипом тормозов грузовика, липким пятном кофе на коже, азартным гомоном ипподрома и той слабостью, которая сопровождала меня потом.

Рядом со мной, на теплом пятне солнечного света, кряхтя, перевернулась на спину Момо. Её бульдожья мордочка, вся в складках, выражала блаженное безразличие к временным парадоксам. Она лениво помахивала обрубком хвоста, уставившись на меня черными, как пуговицы, глазами. «Папка, чеши пузико, а не теребонькай эти свои дурацкие штуки», — казалось, говорил её взгляд.

Я опустился на корточки, зарылся лицом в теплый, волосатый бочок собаки. Момо буркнула что-то безусловно одобрительное и засопела мне в ухо.

— Что делать, Персик? — прошептал я. — Сидеть и ждать, пока эта штука — я кивнул на часы, — уничтожит меня изнутри? Или попытаться понять? Понять, сколько у нас времени, как это работает, и есть ли способ это остановить?

Момо ответила громким зевком, демонстрируя ряд кривых зубов. Её ответ был предельно ясен: «Чеши пузико!».

Но я поднялся, адреналин заструился по моим венам. Это был азарт игрока в русскую рулетку, ставящего на кон самое ценное, что у него есть.

Сегодня я единственный доброволец в эксперименте «Сколько циклов выдержит человек, прежде чем время перемелет его кости?».

Итак, объект исследования — хронограф. Методология — метод научного тыка, предельно рискованный, граничащий с самоубийством.

Цель — выяснить истинную правду об энтропии, времени перезарядки и той цене, которую требует каждый щелчок.

Испытуемый, он же подопытный кролик, он же ваш покорный слуга.

Единственное оборудование — часы в моей руке, образец опытный, вероятнее всего единственный в своём роде, оттого еще более ценный.

Наблюдатель, она же единственный член команды — Момо, скептически дожевывавшая последнего лососевого хрустика.

Взяв агрегат в руки, я черкнул в своём блокноте заголовок «Стресс-Тест» и рядом поставил время: 10:00.

— Поехали! — хрипло произнес я, не сводя глаз с циферблата. Момо, почуяв неладное, насторожилась, а её черные глаза прищурились.

Солнечный луч, пробившийся сквозь листву клена, упал точно на центр стола, у которого я сидел, застывший, словно статуя. Пальцы правой руки сжимали холодный корпус хронографа так сильно, что костяшки побелели. Левой — непроизвольно вцепился в столешницу, возле которой насторожилась Персик, словно почуяв напряжение хозяина. В ушах стоял гул собственной крови. Щелчок.

Воздух не дрогнул, он будто схлопнулся, как воздушный шарик, резко и болезненно сжав барабанные перепонки. В висках не просто застучало, скорее забил кузнечный молот, отдаваясь эхом в каждой кости черепа. На миг мир вывернулся: зелень деревьев в окне стала кислотно-желтой, голубое небо — насыщенно фиолетовым. Итак, контрольная точка зафиксирована, десять минут черновика начали свой отсчет. Момо взвизгнула, а её шерсть на загривке встала дыбом.

В этот момент я не думал, просто действовал на чистом адреналине и научном фанатизме. Правая рука, почти без участия сознания, дернулась — палец нажал на ту же кнопку. Вновь раздался щелчок.

На этот раз не было накрывающей темноты, скорее произошел резкий провал. Небо не просто погасло, его словно сорвали, как тряпку, обнажив черную, беззвёздную пустоту, такую леденящую и мёртвую. Звуки парка в открытом окне (детский смех вдалеке, пение птиц) не утихли, их будто вырвали из реальности с хрустом рвущихся струн. Моё тело не перенеслось, его будто швырнуло на диван с такой силой, что мебель жалобно заскрипела. Воздух не «ухнул» в ушах, это раскаленная игла вонзилась в оба слуховых прохода одновременно.

Стоит зафиксировать свои наблюдения.

Начнём с физиологических параметров. Тошнота, ну, оставим такое определение, хотя это был настоящий кислотный вал, поднявшийся с самого желудка и обжегший горло. Я судорожно сглотнул, боясь неожиданного извержения. Пронесло и это уже хорошо. Итак, по ощущениям 7/10, можно записать. Только сейчас заметил, как сильно дрожат мои руки.

Что отметить следующим пунктом? Пожалуй, головокружение, оно преследовало меня каждый раз при использовании гаджета, значит подобное состояние также присуще моему «скачку». Первые мгновения я держался руками за подлокотник дивана, зрение расплывалось, по краям поля зрения мир был затянут тёмной, пульсирующей пеленой. 5/10, хотя нет, думаю 7/10. Оценки, конечно, сугубо субъективны, но иного варианта я сейчас не видел.

Слабость? О да, тут не имела место просто человеческая усталость, скорее речь шла о саботаже собственных мышц. Руки-ноги — ватные, майка на спине моментально стала мокрой. Ощущение, что меня переехали, я едва держался, чтобы не сползти на пол.

— Колени — 0/10, — мелькнула идиотская мысль. Кровь? Нет, но, вернее сказать, пока нет. Но в носу появилось знакомое, коварное тепло, как будто там зажгли крошечную спичку.

— Следующий раз оттуда пойдёт кровь, — прошипел внутренний голос. — А может и что-то ещё⁈

Взгляд скользнул по циферблату. Надпись вспыхнула кроваво-красным, будто предупреждение на приборной панели обреченного корабля: «Остаток лимита — 9 минут 53 секунды». Цифры казались насмешкой, я отдал 7 секунд жизни за это? Обратный отсчет начался, сколько же сейчас потребуется времени для полного отката системы, двадцать, а, нет, столько и было, пожалуй, восемнадцать часов? Таймер время покажет, но позже, я ещё не закончил.

ВП начал отсчет. Сколько? Двадцать часов? Меньше? Таймер в скрытом меню покажет позже. Сейчас — только страх и цифра 9:53, жгущая сетчатку.

Персик больше не жевала, только смотрела. Её черные, обычно лениво-добродушные глаза были широко раскрыты, и полны животного, первобытного ужаса. Шерсть на спине еще не улеглась, но она не лаяла, лишь поскуливала — тихо, но пронзительно, как щенок, потерявший мать. Её лапы подрагивали, она не видела, но должно быть чувствовала этот временной разрыв. Словно видела, как меня вырвало из прежней реальности и после рывком вернуло обратно.

Сквозь пелену боли проскакивали следующий мысли:

— Гипотеза подтверждена. Пусть жестко и топорно, но я теперь увидел, что факт отката несет за собой фиксированную дозу урона хаосом. Не важно — прожил ты десять минут или семь секунд, цена — одна, урон единственному участнику. Надо успокоить Момо, объяснить как человеку, увы, не выйдет.

Я с трудом оторвал руку от стола, его крышка оставила на ладони красные полосы от углов:

— Тише, миленькая… Тише… Все… Все прошло… — голос срывался на хрип.

Момо рванулась к руке, уткнулась носом в ладонь, заскулила ещё громче, тычась всей мордой. Не для ласки, лишь для подтверждения, что хозяин — настоящий, и что он здесь, рядом.

В блокноте, дрожащей рукой, я вывел:

'Эксперимент номер раз. Использованное время — примерно семь секунд. Состояние: тошнота 7/10, головокружение 7/10. Слабость критическая. Момо — шок, сбоку пометил — проверить что она видит, и большой знак вопроса на полях. Ниже большими буквами написал — ВЫВОД:

Экономия времени в «черновике» — не влияет на побочные последствия, сам факт цены отката есть константа. Платит наблюдатель. Слово «наблюдатель» я подчеркнул трижды, до дырки в бумаге, прежде чем остановился.

Солнце светило по-прежнему ярко, вдали слышен был детский задорный смех, и птички довольно щебетали на ветвях. Мир снова вернулся в норму, хотя лишь я понимал, что он никогда не станет прежним, во всяком случае для меня.

Я позволил себе семь минут отдыха. Семь минут, за которые тошнота отступила, а в ногах снова появились силы хотя бы встать.

Момо улеглась у моих ног, но она не спускала с меня своих больших глаз, которыми она отслеживала каждое моё движение, каждый жест. Цифра для меня во времени зарядки пока не изменилась, но так и я практически не использовал доступный мне лимит. Но что-то мне подсказывало, что уменьшение срока перезарядки не есть благо, скорее это как трещина в плотине. Плотине времени, через трещину в которой хлещет хаос. И на его пути неизменно остаюсь я. Как и любая гипотеза, эта мысль также требовала проверки.

Я медленно поднялся, ноги хоть и не подкашивались, но их ощутимо потряхивало, и путь на кухню занял гораздо больше времени, чем часом ранее. Опрокинув в себя пару стаканов студеной воды, мне заметно полегчало, а значит — пора экспериментировать дальше. Снова раздался щелчок.

Вместо ожидаемого воздушного хлопка словно бы раздался всхлип, короткий и болезненный, как стон умирающего. Воздух зашевелился, словно кишащий невидимыми насекомыми. Момо взвизгнула — так неожиданно и пугающе, что я сразу наклонился над ней и взял её на руки. Она испуганно смотрела на меня, но не произнесла больше не звука. «Пора», решил я, и повторно нажал на кнопку.

Сейчас было ощущение, что весь мир сжали до размеров горошины, иначе как объяснить то немыслимое давление, которое я испытал на себе при возвращении. Мне словно раздавило легкие, выдавливало глаза, я не смог даже усидеть на диване и съехал на пол с грацией мешка с картошкой. Меня словно пережевали и выплюнули.

Стоило мне подумать о таком сравнении, как всё содержимое моего желудка резко вышло наружу. Кислота, желчь — всё это выплеснулось из меня, обжигая горло, которое разгорелось адским огнём. Я нашел в себе силы поставить плюсик моей чрезмерной мнительности, если бы я перед самым началом эксперимента не поставил тазик под ноги, это бы стало фиаско, 8/10, или даже 10/10, да, определенно.

Головокружение⁈ Молодёжные вертолеты сменились падением в бездонный колодец. Темнота смыкалась надо мной, пока полностью не закрыла от меня любые проявления света. На несколько секунд я ослеп, полностью — снова указать что ли 0/10? Я продолжил лежать без движения, силы возвращались ко мне не полностью, на мгновение вообще показалось, что меня разбил паралич, однако то был всего лишь временный эффект. Кровь из носа медленно потекла, и мне потребовалось немалых усилий, чтобы остановить её.

В странице, на которую попала капелька крови, я вывел:

'Эксперимент номер два. Использовалось 2 минуты из лимита. Время перезагрузки снова не изменилось. Состояние: рвота, слепота (временно), паралич (временно). Частота использования в пределах одного лимита увеличивает мощность обратного удара по состоянию.

Я нашёл наконец в себе силы встать, и, пошатываясь, вышел на балкон.

Чистый свежий воздух с небольшим ветерков за пару часов привели меня в чувства. Всё это время Персик не отходила от меня ни на шаг, но уже вела себя более спокойно, будто она если и не видела мои прыжки во времени, то во всяком случае очень тонко чувствовала моё физическое состояние.

Прошло три часа, сто восемьдесят минут ложного спокойствия, в которые я решал, что мне делать дальше. Всё это время здравый смысл сражался с голодным фанатичным расчётом ученого, для которого правильные выводы дороже собственного здоровья.

Я ушел с балкона, удобно и главное надежно расположился на диване. Окна я зашторил и закрыл, чтобы минимизировать стресс от временного перехода. Я чувствовал себя старой вазой, склеенной после фатального падения о каменный пол. Тошнота ушла на третьестепенный план, головокружение ощущалось как слабая качка, а слабость стала словно постоянной моей спутницей. Я надеялся, что трехчасовая пауза снизит остроту и силу возвратного удара.

Момо жалобно смотрела на меня. Она словно понимала, что хозяин снова поднесет спичку к бикфордову шнуру, и это принятие убивало меня сильнее любых негативных последствий.

Очередной щелчок. В этот раз приглушенный, какой-то далёкий. Воздух вокруг словно устало вздохнул, в глазах поплыла лёгкая дымка. Отсчет времени пошёл, я медленно привстал и направился к окну. Жизнь шла своим чередом, а я смотрел на мир сверху вниз и отсчитывал оставшиеся минуты. В этот раз я решил дождаться полного обнуления лимита, чем бы оно для меня ни закончилось.

Свет в этот раз не погас полностью, всё вокруг погрузилось в полумрак, но иногда картинка становилась ярче, всполохами, словно единственным источником света была свеча, пламя которой колебалось на сквозняке. Звуки тоже не исчезли, но отдалились, словно доносились со дна глубокого колодца.

Моё тело не бросило, как в предыдущие разы, словно с силой приложили. Вовсе нет, меня словно аккуратно переместили на то же место, но в то же время я явственно ощущал пустоту внутри себя. Как будто всё моё нутро выскребли, оставив пустую оболочку.

Сквозь странное ледяное безразличие я смотрел на чистый лист блокнота и думал, что написать в этот раз. Тошноты вроде не было, только давящая тяжесть под ложечкой. Голова не кружилась, мир словно немного колыхался, как от лёгкого опьянения. Какими цифрами я могу это выразить? Не знаю, да и это не столь важно. Слабость? Наверное была, но не парализующая, как в прошлый раз. Это было скорее истощение, причем и физическое, и эмоциональное. Каждое движение заставляло задуматься не над вопросом «как?», а над вопросом «Зачем?».

Крови не было, но зато я весь дрожал. Мелкая, неконтролируемая дрожь, как при лихорадке, вкупе с пронизывающим меня изнутри холодом заставляли кутаться в одеяло, но я не ощущал от него никакого тепла. Кончики пальцев, губы — всё это онемело, словно отмерла часть нервных окончаний.

Неужели это устройство влияет не только на моё тело, но и на мою душу?

Глава 11

Я впился взглядом в потолок, пытаясь оторвать спину от ковра, который казался сейчас единственным островком стабильности в этом безумном мире. Адски знакомый по вчерашнему тесту внутренний холод снова пульсировал где-то под ребрами, отдаваясь ледяными мурашками по коже даже сквозь теплую ткань пижамы. Я сглотнул комок тошноты, подкатившей к горлу просто от мысли о том, что надо вставать. Меня не отпускала дрожь, мелкая, назойливая, как будто каждый нерв в теле отбивал свою собственную барабанную дробь. Я сжал кулаки, пытаясь усилием воли заставить мышцы замолчать, но пальцы отозвались тупым, противным онемением, будто их на час засунули в морозилку.

«Энтропия, блин, вот тебе и расплата за воскресный трэш», — пронеслось в голове, и я чуть не застонал вслух от бессильной злости на себя, на часы, на всю эту чертову ситуацию, в которой был сам виноват.

С большим трудом смог доползти до ванной. Я уперся ладонями в холодную керамику раковины и только так смог поднять голову. Зеркало выдало жестокую правду: бледное, будто выстиранное лицо, с лихорадочным блеском в запавших глазах, которые смотрели на меня с немым вопросом «Какого черта?». Синева под ними была такой густой, что казалось — это не тени, а настоящие фингалы после драки с самим Хаосом. И тут же — предательское тепло в носу, снова. Красные капли оставили несколько клякс на белоснежной раковине. Повернул кран на холодную и поднёс полотенце под струю воды, сколько в конце концов можно отходить?

Выйдя наконец из ванной, я смахнул рукой капли с лица и потянулся к костюму, висевшему на спинке стула. Каждое движение давалось мне с трудом. Застегивая рубашку, онемевшие кончики пальцев отказывались слушаться, пуговицы выскальзывали, словно были живыми.

— Да ну тебя! — проворчал я, чувствуя, как знакомый леденящий озноб снова пробегает по спине. Галстук превратился в головоломку. — Как люди это носят каждый день?

Наконец, кое-как собравшись, я бросил последний взгляд на Момо.

— Я вернусь, малышка. Жди. — Но та лишь повела ухом и уткнулась в лежанку. — Что ж, тебе во всяком случае никуда сейчас идти не надо.

На душе было неспокойно, день и без того обещал быть сложным, так и моё состояние оставляло желать лучшего. Да уж, первый раунд сегодняшнего ада я умудрился проиграть, не выходя из дома.

— И я вернусь домой, — напел я, закрывая дверь, — со щитом, а может быть на щите…

Придя в офис, я сразу уткнулся лбом в прохладный пластик стола. Как хорошо, что после моего экспресс повышения, мне выдали отдельный, отгороженный от общего зала «кабинет». Руки дрожали мелкой противной дрожью, как будто внутри кто-то колотил по нервам молоточком. Тошнота, тупая и навязчивая, подкатывала к горлу волнами.

— Всего десять минут, десять минут чертового отката, а чувствую себя, будто грузовик переехал. И потом еще раз проехался для верности, — пронеслось в голове. — Кто меня дёрнул становиться подопытным кроликом?

Эмоциональная пустота после третьего теста висела тяжелым грузом. Я попытался сосредоточиться на дыхании: вдох, выдох, но помогало слабо, мир слегка плыл по краям.

Бабах! Дверь моего импровизированного кабинета с грохотом отлетела, ударившись об ограничитель. В проеме, залитая светом коридора, стояла Судзуки Кайка. Ее черный строгий костюм сидел безупречно, но вот лицо. Это была скорее разгневанная валькирия, её тёмные глаза метали искры.

— Канэко-сан! — Её голос, обычно достаточно тихий, сейчас звучал на всю округу. Создалось впечатление, что она говорила намеренно так громко, чтобы слышали все в коридоре. — Вы что ещё тут! В конференц-зал, сейчас же! Хосино-сан уже в бешенстве!

Она влетела в кабинет, захлопнув дверь за собой так, что стеклянная вставка в ней задрожала. Но как только дверь закрылась, ее выражение лица сменилось с гневного на напряженное и, пожалуй, взволнованное. Она шагнула вплотную к столу, оперлась ладонями о столешницу, нависнув надо мной. Её шепот был резким и быстрым, как очередь из автомата:

— Послушайте меня, тут с самого утра всё равно, что улей. Хосино мечется как уж на сковородке, то смеется как ненормальный, то сидит трясётся. Он определенно что-то задумал. С ним бухгалтер с аудиторского отдела, а еще один «мутный тип», ведёт себя по-хозяйски. Как выяснил Накамура, это какой-то важный человек. Знаем только, что его сосватали с самого верха. — Она многозначительно ткнула пальцем с идеальным маникюром в потолок. — Это никакой не разбор полётов, самая настоящая атака, причём именно на тебя.

Я медленно поднял голову. Вся её поза, резкие движения и почти крик вначале — было всего лишь театром для потенциальных зрителей за дверью. Ну хоть это радовало.

Мир, однако, продолжал немного качаться, в висках застучало. Я попытался сфокусироваться на ее лице.

— Как? — прозвучало хрипло, но Судзуки перебила, её шепот стал еще тише, но интенсивнее:

— Как? Не выноси мозги, не до того! Главное — мы уже в курсе, все. — Она подчеркнула последнее слово. — Хиго уже копает в архивах, Накамура держит руку на пульсе, даже твой помощник-верхолаз и тот суетится по этажу. Правда порой больше мешается, но ничего, поначалу все такие, верный вектор мы ему уже задали. А я тут, чтобы тебя вытащить и прикрыть спину. Этот юрист — серьезная шавка, но мы не дадим ему укусить. Понимаешь? Мы с тобой, все вместе. Задача стояла общая, делали тоже, поэтому и отвечать будем вместе. Тем более что сделали не просто невозможное, я даже верного слова подобрать не могу. Но тебе нужно встать и идти играть свою роль, пока Хосино еще не натворил большей фигни от страха. Он так переживает за свой стул, что утопит весь отдел. Вот только не понимает, что тем самым он сам под себя копает. Работаем по той же схеме, что и с турбиной. Включай видеовызов в нашу группу, мы так и не освободили переговорную после нашей эпопеи с турбиной, так что будем если не видеть, но слышать всё точно. Не на тех напали!

Она выпрямилась, снова превращаясь в грозного начальника. Ее взгляд скользнул по моему лицу — бледному, с темными кругами под глазами. Она слегка кивнула мне, словно говоря этим: «Идём, пора разыграть наше представление до конца».

— Ты вообще живой? — спросила она нарочито громко, с преувеличенной строгостью, снова для коридора. — Выглядишь, будто все выходные тусовался. Вставай! Твои оправдания начальство слушать будет в зале, а не тут! — Она резко жестом показала на дверь, потом снова добавила полушёпотом: — Канэко-сан, мы с тобой, пора показать Хосино его настоящее место.

Я глубоко вдохнул, на ум пришёл ответ из старой советской комедии. Да, там ему и самое место. Но слова «мы с тобой» заставили внутри улыбнуться. Ничто так не объединяет как общая проблема, мой недоначальник вместо создания союзного клубка змей ухитрился, сам того не ведая, сплотить лучшие умы отдела против самого себя. Адреналин ударил в кровь, я оттолкнулся от стола, вставая, но ноги едва не подкосились. Пришлось ухватиться за спинку стула. Злость придавала мне сил, я физически ощущал, как слабость тела после откатов часов, медленно, но верно отступает.

— Живой, — уже без хрипа ответил я, выпрямляясь. Голос звучал негромко, но с каждым словом всё тверже. — Еле-еле, но живой. Идемте, Судзуки-сан. Послушаем, какую сказку Хосино сочинил на этот раз.

Она кивнула, коротко и резко. Ее глаза сказали: «Так лучше. Держись». Она развернулась и широко распахнула дверь.

Створки лифта открылись с мягким пшиком, выплюнув меня в стерильный, пропитанный запахами пластика и дорогого кофе коридор нужного мне этажа. Кондиционер гудел где-то в потолке, как раздраженный шмель, нагнетая искусственный холод, который пробирал до костей с учётом моего «отходняка».

— Вчера пил с русскими, утром чуть не умер, — мрачно процедил я себе под нос, вспоминая бородатый анекдот про похождения иностранца в России. — Сегодня опохмелялся с ними же, лучше бы умер вчера. — Закончил за меня мой внутренний голос, пока я старался унять предательскую дрожь в коленях, готовую превратиться в полноценный танец святого Витта. Я вжал онемевшие пальцы в швы брюк, стараясь хоть как-то стабилизировать походку. Каждый шаг по мраморной плитке отдавался тупым эхом в голове и острой иглой в висках.

Вот и он, конференц-зал. Массивная дверь из темного дерева с хромированной табличкой выглядела очень солидно, на внешних проявлениях тут явно не экономили. Я замер на секунду, пытаясь вдохнуть поглубже, но холодный воздух коридора словно застрял комом в горле. Мне бы еще полчаса-час, и организм полностью победит последствия путешествий во времени, но у меня столько времени в запасе не было.

— Вперёд, нас ждут великие дела! — Мысленно пнул я себя, ощущая очередной прилив ярости, и незамедлительно толкнул дверь.

Зал был неожиданно тесным, освещенным мертвенным светом люминесцентных ламп. Длинный стол, застеленный зеленым сукном (странный выбор на мой взгляд), казался бесконечным. А за ним — словно сидел трибунал, и во взглядах, устремленных на меня, не было ничего хорошего.

Хосино Мичи вальяжно развалился в кресле председателя, играя явно дорогой ручкой. На его лице словно не было ни единой эмоции, этакая маска беспристрастности, но губы порой на мгновение искажались в злобную ухмылку. Глаза, быстрые и хищные, скользили по мне, словно выискивая слабину. Я буквально кожей ощущал его липкий, оценивающий взгляд.

Госпожа Ямада из внутреннего аудита, если верить информации от моей команды, сидела по правую руку от него. Они прислали мне все свои наработки в тот момент, пока я ехал в лифте, жаль, эта информация мне вряд ли поможет. Я здесь для всех новичок, а как иначе? Это была женщина средних лет, в безупречном сером костюме, чьи тонкие пальцы лежали на пухлой чёрной папке.

Бесстрастный, даже, пожалуй, несколько отрешенный взгляд, был устремлен куда-то в пространство над моей головой. Перед ней, поблескивая сталью, лежал большой калькулятор, который в этом высокотехнологичном здании казался каким-то атавизмом.

— Её боги — цифры, — подумал я, — а меня тут прочат на роль жертвенного барашка.

Третий персонаж был настоящей горой мышц, даже для европейца. Его широкие плечи были напряжены, а массивные руки не лежали, а покоились на столе. Он даже не смотрел в мою сторону, но я чувствовал где-то на подсознательном уровне, что в этот самый момент он сканирует меня словно рентгеном. Даже его молчание ассоциировалось со скрытой угрозой. Другой бы на моём месте покрылся холодным потом, но меня подобный индивид скорее наоборот, позабавил. Любопытно, какой отдел он собой представляет. С подобным типажом скорее вышибалой в ночном клубе работать, но, если бриллианты в запонках у него настоящие, то он явно не рядовой охранник.

В уголке пристроилась девушка секретарь, её пальчики бесшумно бегали по клавишам. Может она уже набирает мой приговор?

Напротив этого стола, этакого монолита власти стоял в одиночестве жалкий пластиковый стул. В этом интерьере он смотрелся безумно нелепо, я еле сдержался, чтобы не фыркнуть.

— Еще бы табуретку поставили, — проскочило у меня в голове, — Раз эшафот сколотить не догадались, заразы.

Хосино взглядом указал мне на него с ехидной гаденькой ухмылкой.

Путь к стулу в несколько шагов показался марш-броском по минному полю. Я шел, напрягая каждую мышцу спины и ног, стараясь держаться максимально прямо. Но тремор в моих членах ещё не до конца меня покинул, и онемевшие ступни шаркали по полу чуть громче, чем хотелось бы. Я чувствовал на себе тяжелые взгляды трибунала, ощущал зловещую тишину зала, нарушаемую только тихим гудением проектора и стуком моего собственного сердца.

Такое же ожидание кровавого зрелища было, пожалуй, в древнем Колизее, когда на арену выпускали льва. «Вот только лев здесь я, с перебитыми лапами и пустотой в черепушке», — горько пронеслось в моей голове.

Я опустился на стул, стараясь сделать это хоть сколько-нибудь достойно, но пластик противно скрипнул подо мной.

Итак, место боя определено, противники в сборе. Спасительный «ластик» хоть и лежал в нагрудном кармане, но использовать после вчерашнего я не мог, да и не стал бы. Теперь только своими силами, своими и моей команды, но об этом Хосино знать не стоит. Битва началась, и первый удар не за мной.

Тишина в зале была тягучей, как смола, и Хосино позволил ей повиснуть на минуту дольше, чем это было нужно — чистой воды психологический садизм. Потом он церемонно откашлялся, громко, и вызывающе фальшиво.

— Канэко-сан, — начал он, голос масляный, но со стальными нотками. — Сегодня нам предстоит разобрать печальные последствия операции под вашим… руководством. — Он сделал паузу, давая слову «руководством» язвительно повиснуть в воздухе. — Ваши решения, — тут голос потерял всю маслянистость, став резким, как удар хлыста, — привели к катастрофической цепочке провалов.

Он щелкнул пультом. На экране всплыли жирные, кроваво-красные цифры. Ямада автоматически пододвинула свой калькулятор, а её пальцы хищно замерли над клавишами.

— Первое, но самое страшное, настоящее финансовое кровопускание всей нашей корпорации. Перерасход на сорок три процента! — Хосино врезал словами, будто молотом по наковальне. Цифры на экране пульсировали, словно тоже обвиняя. — Миллионы иен, Канэко-сан! Выброшенные на ветер из-за вашей недальновидности! А может, халатности?

Я сжался внутри. Место физической слабости занимала клокочущая ярость, я внезапно вспомнил, как в своей прошлой жизни ненавидел этих офисных мышей, которые в жизни не поднимали ничего, тяжелее ручки, зато мнили себя вселенскими специалистами во всех сферах. Эффективные менеджеры, мать их.

— Далее. Безрассудство, граничащее с преступлением! — Хосино рявкнул, указывая пультом на экран. Появилось фото трещины в бетоне моста. Рядом — фотография с моста всё того же, покосившегося щита. — Сто десять тонн, Вы что, читать не умеете? И с картами не дружите, Канэко-сан? Или Вы сознательно подставили компанию под уголовную статью? И заодно под лишение лицензии на грузоперевозки⁈

Внушительный господин (кто он, ребята так и не смогли выяснить) мрачно кивнул, а его тяжелый взгляд впился в меня, как штык.

— Что там у нас дальше? Ах да, коллапс графика монтажа! — Хосино вскинул руки, изображая театральное отчаяние. — Столько часов задержки, заведомо ошибочные документы на турбину, и всё из-за вашей некомпетентности! Весь синхрон монтажа был разрушен! Убытки — астрономические! — На экране слайд с тем самым обратным таймером, что так подстёгивал нас во время всего «мероприятия».

Я стиснул зубы, но приказал себе успокоится и расслабиться. Наш недоруль решил пойти ва-банк, собрав и реальные проблемы, и надуманные факты, очевидно думая, что подобный вал претензий мне не разгрести. Зря, очень зря, но не стоит пока показывать свои карты, пусть еще немного поерепенится.

— И, как апофеоз, самоуправство в порту! — Хосино сделал паузу, впитывая нарастающий шёпот в зале. На экране всплыло фото — монтажники, «расчленяющие» тот самый аппендицит, мешавший нам проехать. Даже тот, кто готовил Хосино этот компромат, не поленился добавить видео с падением балки. Со стороны, не спорю, выглядело эпично. И несколько опасно с точки зрения техники безопасности, тем более для непосвященных. — ЧП с падением балки! Угроза безопасности, еще и никем не согласованная! Риск человеческими жизням — ничто для вас? Да нам теперь даже въезд в порт заказан! — новая многозначительная пауза. — Вы вообще хоть это понимаете?

Я спокойно смотрел на моих оппонентов, хотя вражина тут была только одна. Я почти полностью справился со своим физическим недомоганием, поэтому ни один мускул не дрогнул на моём лице. Это ещё больше задело Хосино, и он уже начал переходить на крик.

— А в довершение — вымогательство — Хосино швырнул на стол листок бумаги. Он скользнул по гладкому сукну и замер перед крупным мужчиной. Тот без интереса пробежал по нему глазами, видимо все эти кляузы (по-иному и не назову), до ответственных лиц уже были доведены ранее. — Давление на нашего старого партнера, угрозы! Да это вообще уголовщина! — Мичи побагровел, яростно жестикулируя он бы уже давно попал по своим соседям, если бы не значительная длина стола. Хосино устало откинулся в кресле и сложил руки на груди. Пользуясь тем, что его «соседи» внимательно смотрели на меня, он сбросил маску строгого, но понимающего руководителя, и на лице расцвела ядовитая ухмылка. Он бросил на меня вызывающий взгляд.

— Ну что ж, — произнес он медленно, выделяя каждое своё слово. — Ваши объяснения? Если они, конечно, вообще возможны после этого… позора.

Глава 12

Слово «позор» повисло в воздухе, липкое и обидное, как плевок в лицо. Присутствующие замерли, затаив дыхание, ожидая, как поступит этот загнанный зверь в костюме перед ними. Хосино замер в своей позе, его глаза, как два ледяных сверла, буравили меня, выискивая признаки отчаяния. Кто знает, может он ожидал даже увидеть слёзы как итог моего поражения.

Но я, само собой, не заплакал, всего лишь замер на мгновение. Вся физическая боль резко сжалась до точки где-то за грудиной, а рядом с ней, от огромной дозы адреналина, билось сердце, словно бешеное. Дрожь, до этого мелкая и назойливая, вдруг прокатилась по всему телу неконтролируемой волной. Пластиковый стул подо мной противно заскрипел. Я почувствовал, как холодный пот струится по спине, а в онемевшие прежде пальцы словно вонзили раскаленные иглы.

В горле встал ком, но не от тошноты, столь привычной после вчерашнего перегруза, а от накатившей дикой ярости. В такой момент я был готов воспользоваться моим маленьким «секретом» хотя бы для того, чтобы пусть в черновой, минутный миг стереть ухмылку с лица Хосино раз и навсегда тем самым креслом, на котором он сейчас восседал. В голове уже крутились картинки его поломанного, окровавленного тела, но всё это было неважным. Важнее всего было узреть выражение его глаз, то удивление, тот животный страх, который обязательно пронзит его мышиный мозг в последние секунды жизни.

Как сказал классик — «надежды юношей питают», моё юношество прошло в великой стране, занимающей одну шестую часть суши. Я понимал, что нового отката в такой короткий промежуток я и сам могу не пережить.

Эх, ладно, живите, Хосино-сан, и помните, главное не сам факт существования, а его качественная составляющая, ухудшение которой я могу Вам сейчас клятвенно пообещать.

Несколько глубоких вдохов и меня полностью отпустили все негативные последствия и нехорошие мысли, конструктив снова вернулся в мой разум. Не буду кривить душой, я все выходные прокручивал сегодняшнюю комиссию, выбирая те или иные варианты ответов, выискивая наилучшие словесные обороты и занятные сравнения. Пора.

Я медленно поднял голову и посмотрел вперед, поочередно остановившись на каждом из «судий». Теперь движения не давались с трудом как ранее, моих губ коснулась лёгкая, но многозначительная улыбка, которая, естественно, не укрылась от Хосино Мичи. Та уверенность, что сквозила в моих глазах и каждом моём жесте, заставила его удивленно уставиться на меня. И с каждой секундой торжествующий огонь в его глазах таял.

Я резко встал, и от этого импульса мой лёгонький стульчик опрокинулся назад, от звука падения которого мой недоруководитель вздрогнул.

— Я, — начал я, но голос был еще хриплым, — я хочу сказать.

Эти слова были сказаны прерывисто, с кашлем, что мой «оппонент» воспринял как надломленность, и уверенность снова стала к нему возвращаться. Сделав шаг, я протянул руку и взял со стола одну из бутылок воды, что были выставлены на всю его длину равными треугольничками. В три глотка осушив её, я откашлялся и на секунду задумался, куда деть пустую тару. Решив продолжать свою атаку на нашего «председателя», я демонстративно поставил перед ним пустую поллитровку и продолжил свою речь. За эту вынужденную паузу я прокрутил все возможные слова, что мог и хотел сказать, но остановился на одном. Говорят, краткость — сестра таланта, поэтому вводную часть я начал так:

— Ложь, — я постарался передать все свои эмоции в нём одном. — Это всё ложь, Хосино-сан, и я сейчас докажу это всем присутствующим.

И я заговорил, голос теперь был твёрдый и чёткий, слова били как топор по бревну, неумолимо и точно. Мой раунд начался, и первая кровь была на моём клинке.

— Начнём, пожалуй, с этого документа, — я элегантным движением достал из своей сумки одинокий лист бумаги и положил его перед неизвестным мне господином. Почти сразу было понятно, что последнее слово будет за ним, что Хосино, что аудиторша нет-нет, да косили глазом на него. — Слова, как и цифры, бывают разными, Хосино-сан. Я, правда, совершенно не в курсе, кем именно было отправлено письмо от наших подрядчиков, осуществлявших монтаж этой злополучной турбины. Я надеюсь, что данным вопросом займётся соответствующая служба нашей корпорации, но, совершенно случайно, — я с улыбкой посмотрел на Мичи, который не выдержал моего взгляда и понурил голову. — Вот акт приема-передачи, на котором отмечено и время доставки, и отсутствие каких-либо нареканий с их стороны. Их инженер выдал мне бумажный экземпляр, так, на всякий случай. Что очень удобно, раз Вы утверждаете обратное. И ведь как удобно, акт в электронном виде был отправлен при мне, а сейчас его нет в программе.

Мои коллеги всё это время присылали короткие, но ёмкие сообщения в общий чат, который отлично читался на моих умных часах.

— Поэтому тему коллапса, простоя и соответствующих издержек мы можем исключить из повестки дня, — я повернулся к аудитору, — я верно говорю, Ямада-сан?

Женщина лишь немного повела бровью, но, судя по дернувшемуся уголку её рта, она оценила и мои аргументы, и тот факт, что я имел представление, кто сидит передо мной.

— Ну допустим, — раздраженно произнес Мичи, — но ведь имели место не согласованный найм и покупка оборудования, которое, по сути, является потерянным для компании. Вряд ли администрация порта нам его вернет с прошествием времени.

— Не всё сразу, Хосино-сан, — оборвал я его, — все присутствующие выслушали Ваши претензии ко мне. Давайте Вы дадите мне возможность ответить.

Тот покосился на коллег, но никто не проронил ни слова, поэтому он пристыженно замолчал.

— Давайте я буду отвечать последовательно, — я улыбнулся, — чтобы Вы, Хосино-сан, могли успокоиться.

Краем глаза я заметил, что у монументального человека слегка дёрнулся уголок рта. Надо же, я думал у него эмоции в принципе отсутствуют как данность.

— Хосино-сан, — мой голос стал звучать всё громче, — Вы упомянули про мое преступное безрассудство, кажется? — я достал из кармана свой смартфон. Движения было нарочито медленным. — Лучше фото доказательства могут быть только видео, не так ли? — я бросил взгляд на «большого» человека. Тот едва заметно кивнул, а глаза его сузились.

Я нажал кнопку, и на экране для проектора, где только что показывались «доказательства» Хосино, всплыло уже моё видео, это была запись Иоширо с его телефона. Видно было и покосившийся щит, и его затертые, нечитаемые надписи (особенно ограничение веса!), даже нервную суету моего помощника перед ним.

— Опасная аварийная конструкция, господа? — поинтересовался я спокойно. — Как и официально согласованный маршрут, который нам передали. — Я переключил слайд.

Ярким пятном всплыл документ с визой транспортного отдела мэрии, выделенной желтым маркером. Время окна, маршрут, включая злополучный мост — всё было в том письме.

— Мы попали в свое окно идеально. Запрос моего коллеги на альтернативный маршрут, который точно есть в программе, — я многозначительно посмотрел на Мичи, уточняя. — И раз это отдельный сервер, то он не может пропасть, случайно, как акт о приеме-передачи. Иной вариант проезда занял бы еще минимум несколько дней. Не поездки конечно, а согласований и договоренностей. Вы можете проверить регистрацию запроса и его решение. Номер… — я отчётливо произнес цифры и дату.

— Это ничего не доказывает! — Хосино попытался встрять, его голос срывался. — А в порту…

Я резко поднял руку, это был жест молчания, властный, не терпящий возражений. Хосино захлебнулся от неожиданности.

— Порт, господин Хосино? — Я усмехнулся, звук моего голоса был резким в окружающей тишине.

Я щелкнул по экрану, на нём был открыт твит официального аккаунта начальника порта. Фото, где мы жмём друг другу руки, и подпись: «Благодарим Vallen и лично Канэко-сан за оперативное устранение опасной аварийной конструкции! Отличный пример партнерства!» Хэштеги: #VallenПрофессионалы.

Я опустил на стол трибунала официальный бланк.

— Отзыв жалобы господина Исикавы. — я указал на документ, — признание ошибки младшего сотрудника. Датировано, — я ткнул пальцем в день недели, — которая оказалась такой тяжелой, но и такой «быстрой».

— Ваша попытка представить законные действия по обеспечению безопасности и спасению графика как «самоуправство» и «уголовщину», господин Хосино, выглядит…- Я выдержал паузу и продолжил, — смехотворной. Или злонамеренной. — Я взглянул прямо на «неизвестного мне человека». — Надеюсь, наши службы смогут проверить, кто именно в окружении господина Исикавы так оперативно слил эту устаревшую жалобу, и, главное, зачем?

— Сроки! Документация! Монтаж! — Хосино побагровел.

— Вы кажется начинаете повторяться, — снова перебил его я и вывел на экран еще один документ. — Письмо на бланке подрядчика, того самого, чьи люди должны были монтировать турбину. Цитирую: «Благодарственное письмо от главного инженера. Редко встречаем такую слаженную работу и оперативность в предоставлении всей необходимой документации, особенно в условиях сжатых сроков. Отдельная благодарность Сигуями Иоширо за неоценимую помощь на финальном этапе». И еще одно. Может быть Вы, Хосино-сан, признаетесь, откуда у Вас взялась информация о коллапсе и «заведомо ошибочных спецификациях»? Сфабриковали или Вам специально слили ложные данные, чтобы вы могли размахивать ими здесь, как флагом?

— Финансы! — Мичи вскочил, трясясь от ярости. — Перерасход! Вымогательство, угрозы!

Я сделал шаг вперед, и демонстративно «уронил» свой портфель на стол перед ним. Не произнося ни слова, стал доставать все бумажные варианты документов, что были у меня. После этого, обернувшись в сторону экрана, залил прочие в электронном виде. Ребята, будучи на связи со мной и слыша все доводы нашего главлогиста, в режиме онлайн добывали всё новые и новые доказательства отсутствия нашей, но в случае с этой «комиссией», моей вины.

— Вымогательство? — Я фыркнул, — единственное, что я «вымогал», Хосино-сан, — это выполнение людьми их работы. В отличие от вас, Ваши обвинения — зеркало ваших собственных дел.

В этот момент мои часы завибрировали, и я покосился на них. Сообщение от Накамура, большими буквами, всего три слова: «запусти им видео!!!». Интересно, что они там нашли? В два жеста ролик отправился на воспроизведение. Экран был поделен надвое, в одной половине был виден кабинет Хосино, где он сидел и в прострации рвал листы бумаги, в другой — наша переговорная, откуда мы и координировали всю поездку. Не очень удивляюсь, камеры сейчас повсюду, но вот когда пошёл звук, у Хосино отпала челюсть. Здесь был наш диалог, где я прошу его согласовать незапланированные траты, и он соглашается. Следом была врезка с записью того самого утра, где нам давали ценные указания, и Мичи отдельно высказался, что с него любая помощь и согласование всего, чего душеньке угодно.

После этого на моего руководителя было страшно смотреть. Человек и так отнюдь не богатырского телосложения, его еще больше скрючило, и он сидел, уставившись на стол.

Первым тишину нарушил важный господин. Он медленно встал, его движения были медленными, но точными, как у хирурга на операции. Он аккуратно собрал все листы в ровную стопку, взяв пульт, выключил проектор. Его каменное лицо скользнуло по мне, Ямаде и остановилось на Хосино. Тот еще больше сморщился на стуле, а взгляд был такой же, как у бандерлогов перед удавом Каа.

— Меня зовут Кацураги Иоичи, — сказано это было, очевидно, именно мне. — Должность моя, хмм, эта информация Вам сейчас ни к чему. На основании представленных доказательств, — всё произносилось сухо, официально. — Комиссия считает обвинения в адрес господина Канэко Джуна необоснованными и снимает их полностью. В связи с выявленными нарушениями служебной этики, злоупотреблением полномочиями и действиями, нанесшими ущерб репутации компании Vallen, Хосино Мичи отстраняется от занимаемой должности. Немедленно! — он выждал долгую паузу, — его дальнейшая карьера в компании Vallen будет решена по результатам полного служебного расследования всех обстоятельств дела. Заседание комиссии закрыто.

Стук печати секретаря на протоколе прозвучал как выстрел. Контрольный выстрел. Приговор приведен в исполнение.

Слова Кацураги не вызвали взрыва эмоций ни у кого из присутствующих. Они повисли в воздухе, будто официальное объявление о смерти. Хосино не сдвинулся с места, казалось, что он вообще ничего не слышал. Потом он медленно поднял голову, его взгляд блуждал по столу, по лицам трибунала, по мне, но в глазах была только пустота и непонимание.

Он попытался встать. Его тело неестественно дернулось, как у марионетки с порванными нитями. Он схватился за спинку стула и пошатнулся. Стул грохнулся на пол, и этот звук заставил всех вздрогнуть. Мичи не обратил на это никакого внимания. Он сделал шаг назад от стола, споткнулся о ножку опрокинутого стула и едва не упал. Его движения были заторможенными, неуклюжими, как у очень пьяного или тяжелобольного человека.

Хосино побрел к выходу, не глядя по сторонам, шаркая ногами. Его дорогой костюм висел мешком на внезапно ссутулившейся фигуре. Он прошел мимо меня, не повернув головы. Дверь за его спиной захлопнулась с глухим звуком, и в зале осталось только эхо его краха и тяжелое молчание.

Кацураги встал, его лицо так и оставалось непроницаемым. Он кивнул в мою сторону, коротко, без какого-то оттенка одобрения или осуждения. Потом развернулся и вышел через служебную дверь за столом трибунала, не оглядываясь. Его шаги отдавались гулко в тишине, пока окончательно не смолкли.

Ямада суетливо собрала свои бумаги, роняя ручки и не поднимая глаз. Она пробормотала что-то невнятное секретарю и почти побежала к выходу, стараясь не смотреть по сторонам.

Я все еще стоял у стола трибунала, мои руки бессильно висели вдоль тела. Голова была тяжелой, как чугунная болванка, веки отяжелели, мир плыл и темнел по краям. Я слышал шаги уходящих, стук захлопнувшейся двери, шорох бумаг секретаря, убирающего протокол. Но не было ни радости, ни облегчения, только изнеможение, такое глубокое, что хотелось рухнуть здесь же и не двигаться никогда. Я медленно открыл глаза: пустой зал, пустой стол трибунала, и пустота в душе. Я выиграл эту битву, как и пообещал Хосино.

Дверь конференц-зала захлопнулась за моей спиной. Я остановился и глубоко вздохнул, всепоглощающая усталость накрыла меня волной. Дело сделано, Хосино разгромлен, но радости нет, только огромное облегчение и пустота после колоссального напряжения. Я расправил плечи, провел рукой по лицу, сгоняя тень усталости, и направился к лифту. Уверенной, но медленной походкой, словно шёл по песку.

Двери лифта открылись на нашем этаже. И Иоширо буквально выпрыгнул из-за угла, с глазами, что широкие блюдца, полными панического ожидания. Увидев меня, его лицо преобразилось: страх сменился немым вопросом, а потом — надеждой.

— Канэко-сан⁈ Как? Что, что там? — выпалил он.

Я остановился перед ним. Уголки моих губ едва дрогнули в усталой, но теплой полуулыбке.

— Успокойтесь, Иоширо, всё. — Я на мгновение задумался. — Хосино отстранен, обвинения сняты.

Иоширо замер на секунду, а затем его лицо осветилось такой сияющей радостью, что, казалось, стало источником света в коридоре.

— Да-а-а-а-а! — вырвался у него дикий, победный вопль. Он не удержался, схватил меня в объятия, затряс, смеясь и приплясывая на месте. Потом резко отстранился и с испугом посмотрел на меня, испугавшись такой своей реакции. — Вы сделали это! Я знал!

Я неловко похлопал его по спине, улыбка на моем лице становилась всё шире. Позитивная энергия Иоширо оказалась заразительной.

Иоширо, не отпуская мой рукав, втащил меня в переговорную.

— Он сделал это! — выкрикнул он на пороге. — Хосино — труп!

Внутри воцарилась на миг гробовая тишина, а затем грянул взрыв эмоций.

Хиго, обычно циничный и весьма сдержанный, резко вскочил со стола, на котором сидел. Его глаза вспыхнули непривычным азартом, и он глубоко поклонился мне.

— Так ему и надо, шеф! — В его голосе звучало глубокое уважение и злорадное удовлетворение. — Так и надо.

Судзуки, та самая снежная королева, вскрикнула от восторга, подпрыгнула на месте и захлопала в ладоши, ее лицо сияло.

— Ура-а-а! Мы победили! Я так и знала! — ее голос звенел на всю переговорную.

Накамура, стоявший у окна, медленно развернулся. На его лице играла довольная улыбка. Он не спеша подошел и поклонился — коротко, но очень уважительно.

— Крепко Вы его, Канэко-сан. — В его тихом голосе звучала гордость. — Крепко.

Я встал в центре комнаты, чувствуя, как усталость отступает перед волной тепла от этих людей. Я поднял руку, тишина наступила мгновенно, полная внимания и ожидания.

— Коллеги, — начал я, голос был спокойным, немного усталым, но невероятно твердым и звучащим на всю комнату. — То, что мы сделали за эти… сумасшедшие дни… это не просто работа, это подвиг. Ваш подвиг!

Я обвел взглядом каждого: сияющую Судзуки, серьезного Хиго, улыбающегося Накамуру и все ещё возбуждённого Иоширо.

— Ваша работа, вклад каждого из Вас был неоценимым! — Я посмотрел на ребят, — и только вместе мы смогли справиться с этой невыполнимой задачей. — Сделанная мною пауза дала словам проникнуть вглубь каждого. — Я горд. Горд тем, что выпала честь поработать вместе с Вами. Эта победа — наша, наша общая. И пусть теперь никто не сомневается, что в этом здании есть отдел, который выполнит любое, самое невозможное задание. Наш отдел логистики — отдел победителей!

Последние слова прозвучали пусть и негромко, но звенели словно набат. В комнате повисла тишина, а следом разразились аплодисменты — сначала от Кайки и Иоширо, потом к ним присоединились Изао и сдержанный Рю, хлопавший ладонью по столу.

Аплодисменты стихли, сменившись довольным гулом, вопросами, смешками. Сугиями что-то взахлеб рассказывал Судзуке, Хиго обсуждал с Накамурой детали этого сложного мероприятия.

— А что будет с Хосино? — спросил наконец Накамура, вытирая платком вспотевший лоб.

Я пожал плечами, легкая улыбка играла на его губах.

— Пусть разбираются наверху. Главное — наша репутация чиста, а команда — цела и…

Дверь переговорной с оглушительным треском распахнулась, ударившись о стену. В проёме стояла Ая, но не та, безупречная, собранная. Её волосы были сбиты набок, как будто она бежала через весь этаж. Гармония безупречного костюма была нарушена, лицо — мертвенно-бледным. Она буквально впилась в меня взглядом.

— Канэко-сан! — её голос срывался. Она сделала шаг внутрь, схватившись рукой за косяк, будто боялась упасть. — Срочно! Идите за мной! С Вами… — она замолчала, глотнула воздух, ее взгляд пробежал по перепуганным лицам команды, — хотят поговорить, прямо сейчас! И этот человек не привык ждать!

Глава 13

Я медленно повернулся к ней. Движение далось с усилием, мышцы спины ныли, словно после долгой и тяжёлой ноши. Мой взгляд, всё ещё туманный от усталости, сфокусировался на Ямагути. Я видел её выбившуюся прядь, суетливые пальцы, искренний испуг в расширенных зрачках.

— Кто? — спросил я. Мой собственный голос прозвучал хрипло, приглушенно, как будто сквозь слой ваты.

Ая сделала шаг внутрь, словно боялась, что ее слова подслушают. Она снова глотнула воздух, и рука непроизвольно потянулась поправить ту самую выбившуюся прядь, но остановилась на полпути.

— Кавагути Хидео, — выдохнула она, произнося имя с почтительным ужасом. — Директор по персоналу. — Пауза. Ее взгляд скользнул по моему лицу, сканируя тени под глазами, легкую дрожь в уголках губ, которую я тщетно пытался подавить. — Он, — голос её упал почти до шёпота, — он уже здесь. Спустился лично.

Эти слова словно повисли в воздухе. Такая личность, и здесь? Это было настолько же невероятно, как если бы сама корпоративная башня Vallen накренилась бы, как Пизанская, чисто чтобы мне поклониться. Я почувствовал, как холодная волна пробежала по спине, смешиваясь с внутренним жаром. Это был не страх, нет, скорее ошеломляющее осознание масштаба. Кавагути Хидео не спускался к простым смертным. Его появление здесь было событием уровня стихийного бедствия или же визита Императора.

Ая стояла, замершая на пороге и ждала моей реакции, ее пальцы задвигались по краю планшета, выдавая нервный тик. Остальные же мои коллеги просто замерли.

Я собрал всю свою волю в кулак. Физическая слабость отступила на мгновение перед необходимостью внешнего контроля. Я не мог позволить себе выглядеть разбитым перед ней. И уж тем более — перед ним. Поэтому всё, что я сделал дальше, это лишь кивнул, стараясь вложить в этот жест как можно больше спокойствия и уверенности, которых пока всё ещё не успел прочувствовать внутри.

— Спасибо, Ямагути-сан, — произнес я, заставляя голос звучать ровнее и тверже. — Я сейчас.

Ая ответила коротким, отрывистым кивком. Но перед тем, как выскользнуть обратно в коридор, она бросила на меня еще один быстрый, пристальный взгляд. Это был взгляд диагноста, полный неподдельной заботы, и смешанный с профессиональной оценкой ситуации. Затем она исчезла, как тень, оставив дверь приоткрытой. В проеме виднелся кусок пустого коридора как портал в неизвестность, на предстоящую встречу с силой, спустившейся с олимпийских вершин.

Переступить порог бывшего кабинета Хосино и ощутить себя настолько незваным гостем было странным опытом. Но это чувство мгновенно испарилось, сгорев в поле абсолютного доминирования, которое излучал человек, стоявший в углу.

Кавагути Хидео. Он буквально заполнял собой всю комнату. Нет, не физической массой, хотя он был высок, но подтянут и избыточной массой не страдал, скорее непоколебимой аурой власти, холодной и плотной, как арктический воздух. Он стоял неподвижно, спиной к двери, рассматривая разгромленный стол Хосино с видом учёного. Его темно-синий костюм был не просто дорогим, он был безупречным. Каждая складка, каждый шов располагались с математической точностью, идеально подчеркивая широкие плечи и узкую талию. На лацкане — едва заметная, но безукоризненно смотревшаяся платиновая булавка в виде абстрактного символа Vallen. Знак принадлежности к самой вершине?

Кавагути медленно повернулся. Движение было плавным, лишенным суеты. Его лицо с резкими, словно высеченными из гранита скулами и посеребрёнными сединой висками было бесстрастным. Его излучающие уверенность глаза сфокусировались на мне с такой мгновенной, хищной точностью, что по спине пробежали мурашки.

— Канэко Джун. — произнес Кавагути. Его голос был низким, бархатистым, но в нём не было ни высокомерия, ни дружелюбия. Только абсолютная нейтральность, которая уже сама по себе была формой давления. Он слегка кивнул, что было больше похоже на приказ, чем на приветствие. — Прошу.

Причём, он не указал на стул явно. Его взгляд сам по себе был указующим перстом, скользнувшим в сторону одного из двух стульев, стоявших напротив разгромленного стола Хосино.

Сам же он не спешил садиться. Еще несколько секунд он стоял, а его ледяной взгляд скользил по уликам на столе. Затем, с той же экономией движений, он обошел стол и бесшумно опустился в кресло Хосино. Кожаный монстр принял его, словно это было его законное место.

Словно доказывая моё предположение мой собеседник, сохраняя безупречную осанку, положил ладони на подлокотники, напоминая этим верховного судью.

— Поздравляю! — произнёс он наконец. Его бархатный голос наполнил тишину кабинета, но слова не грели душу, скорее звучали как приговор, вынесенный безэмоциональным голосом. — Операция по нейтрализации внутренних проблем, — он сделал едва заметную, но ощутимую паузу, — с неожиданной для многих эффективностью. И с честью вышли после.

— Спасибо, Кавагути-сан, — выдавил я из себя. — Мы просто представили факты, да и команда хорошо поработала.

На губах Кавагути дрогнуло что-то, отдаленно напоминающее усмешку. Легкая, холодная складка в уголках губ.

— Факты — повторил он это слово с едва уловимой, но смертоносной иронией. Он растянул звук, словно пробуя его на вкус. Его ледяной взгляд снова впился в меня, уже без отвлечения на стол. — Ваша биография, Канэко-сан, сама по себе интересный набор фактов.

Он откинулся на спинку кресла Хосино. Движение было плавным, уверенным. Его пальцы — длинные, ухоженные, сложились перед ним в классический «домик», кончики указательных пальцев едва касались друг друга. Эта поза была одновременно расслабленной и невероятно властной.

— Успешное окончание Университета Цукубы, — начал он наконец, ровным тоном лектора, перечисляющего данные. Каждое слово падало, как камень в тихий пруд. — Направление «Социальные науки и управление», если не ошибаюсь. Перспективное направление. Оценки чувствительно выше среднего. — Он сделал микро-паузу, достаточную, чтобы подчеркнуть абсурдность следующего шага. — А после, — голос Кавагути слегка понизился, приобретая оттенок искусственного сожаления, — склад, курьер. — Он произнес это слово так, будто пробовал на язык незнакомый плод. — Без единого намека на продвижение. Ни повышения, ни значимых дополнительных обязанностей. — Его взгляд вернулся ко мне. — Статистика, Канэко-сан, скажем так, — он слегка наклонил голову, — не вдохновляющая, статичная, можно сказать мёртвая.

Пауза, последовавшая за этими словами, была глубже и тяжелее предыдущих. Воздух сгустился до состояния сиропа. Я чувствовал, как влажные пятна под мышками расползаются по рубашке, а онемение в пальцах поднимается выше, к запястьям. Перед моим внутренним взором всплыли образы склада: бесконечные стеллажи, запах картона и пыли, гул погрузчиков, окрики мелкого начальства, ощущение заточения в серой, беспросветной яме. Годы, украденные моим предшественником у самого себя.

— А потом, — продолжил Кавагути, и в его голосе появилась едва уловимая нотка недоумения. — Резкое переключение. — Он выделил последнее слово, как ключевое в шифре. — Отличная, почти восторженная характеристика от вашего непосредственного руководителя на складе. Господин Огивара, кажется? Цитирую: «Проявил недюжинные аналитические способности и инициативу в работе». — Кавагути поднял бровь на долю миллиметра. — Любопытно. За несколько лет ни намека, и вдруг — недюжинные способности. Затем, — он перечислял с убийственной точностью, — феноменальный результат вступительного экзамена в отдел логистики Vallen. Девяносто шесть процентов, по сути, рекорд для потока. И сразу же, в первый месяц, — голос снова обрел бархатную гладкость, но теперь в ней чувствовалась стальная жилка, — решение проблемы с доставкой турбины. А вы, Канэко-сан, сделали, по сути, невозможное. Организовали демонтаж, перевозку и монтаж за рекордные сроки, обойдя десяток бюрократических преград. И вот теперь, — его рука описала легкую дугу, охватывая хаос кабинета, — дисциплинарная комиссия, разгром Хосино Мичи и, — палец Кавагути мягко ткнул в подлокотник кресла, на котором он сидел, — освободившееся кресло начальника отдела логистики.

Он замолчал. Взгляд теперь постоянно был прикован ко мне, словно ожидая чего-то. Ожидая объяснения, признания или еще чего-то?

— Вопросы к Хосино, — продолжил Кавагути, его голос внезапно стал деловитым, сухим, как осенний лист, — были и раньше. Неэффективность, авторитарный стиль, странные финансовые схемы, но ваш, м-м-м, перформанс сегодня, — он произнес это слово с легким, но отчетливым актерским оттенком, — стал окончательным аргументом. Его место теперь вакантно. И учитывая вашу прыткость, — в этом слове снова зазвучала ирония, — как оказалось, подкрепленную впечатляющей грамотностью и результативностью, логичным было бы предложить это кресло вам. Здесь и сейчас.

Он замолчал, давая мне прочувствовать его предложение. Я ощущал распирающую гордость в груди. Кресло Хосино, власть над отделом, так близко, так соблазнительно. Но кресло было здесь, в этом хаосе, на этом «дне» по сути.

— Однако, — Кавагути продолжил, и его голос изменился. Он стал чуть тише, чуть интимнее, как у консультанта, предлагающего эксклюзив. — Есть и другое предложение. На уровень выше. — Он подчеркнул «выше». — Вакансия заместителя начальника департамента комплексной логистики и планирования. — Он выделил слово «департамент», как драгоценный камень. — Это не просто другой этаж, Канэко-сан. Это другой уровень. — Он развел руками, как бы показывая открывающиеся горизонты. — Стратегия, а не только оперативка. Глобальные проекты, прямой выход на все отделы. Влияние на будущее Vallen в масштабах региона, а не одного склада или направления. — Он наклонился вперед, сокращая дистанцию физически и психологически. Его ледяные глаза загорелись холодным огнем. — Такие предложения, — он слегка покачал головой, изображая почтительное изумление, — не делаются просто так, по прихоти. Их не разбрасывают налево и направо, и подобный шанс выпадает, — он сделал паузу, подбирая слово, — единожды. Времени на долгие раздумья у вас, понятное дело, нет. — Он откинулся назад, его лицо снова стало непроницаемым. — Но, — и здесь в его глазах появилась крошечная, едва заметная искра чего-то, что могло быть уважением, — судя по вашей сегодняшней работе с фактами, скоростью анализа и решительностью в принятии решений, вы не из тех, кто его тратит попусту. Вы действуете эффективно.

Два пути лежали передо мной. Один — знакомый, уже даже привычный, манящий сиюминутной властью, но ведущий в тупик позднее. Другой — в туман неизвестности, к высотам, где воздух разрежен, а падение смертельно.

Я закрыл глаза на долю секунды, потом поднял голову и встретился взглядом с буравящими меня глазами Кавагути Хидео. Мой голос зазвучал твёрдо и чётко, словно я выносил сам себе приговор.

— Предложение возглавить отдел очень лестно, Кавагути-сан, — начал я. — И я искренне благодарен за доверие, особенно после — я жестом обозначил хаос, — всего этого. — Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как глоток свежего кислорода наполняет тело решимостью. — Но высший уровень дает больше перспектив. Для меня, и, я искренне верю, — я специально подчеркнул это, — для Vallen. Стратегия, масштаб, будущее — Расписывать дальше я не стал, Кавагути и так все понял. — Я выбираю вакансию заместителя.

На лице Кавагути Хидео расцвела настоящая, широкая улыбка. Она преобразила его строгие, гранитные черты, добавив неожиданного теплоты и глубокого удовлетворения, как у мастера, увидевшего, что ученик сделал верный, хоть и предсказуемый выбор.

— Так я и думал, Канэко-сан, — произнес он, и в его бархатном голосе впервые прозвучали нотки одобрения, почти отеческой гордости. — Вы подтверждаете мою оценку. Стратегический ум, амбиции, подкрепленные результатом. И главное — способность видеть дальше сиюминутной выгоды. Отлично. — Он кивнул, и этот кивок был уже знаком союзничества. — Оформление займет пару дней. Ждите звонка от моего помощника, и, добро пожаловать наверх.

Слова Кавагути «Добро пожаловать наверх» еще вибрировали в наэлектризованном воздухе, как последний аккорд мощной симфонии. Ледяное спокойствие, охватившее меня после выбора, было хрупким, но оно держало меня в кресле, не позволяя телу выдать внутреннюю бурю. Кавагути уже встал, его движения были плавными, как у большого хищника, уверенного в своей территории. Он поправил безупречный манжет, легкое движение запястья, где сверкнули аккуратные часы в золотой оправе — еще один знак принадлежности к иному миру. Он сделал шаг к двери, его тень скользнула по груде бумаг на полу, но неожиданно он остановился

Не поворачиваясь полностью, лишь повернув голову, он спросил:

— Одно уточнение, Канэко-сан, — его бархатный голос звучал теперь легче, почти небрежно, но я-то знал, от этого человека не стоит ждать небрежности, его каждое слово взвешено. — Пока вы еще здесь, на «передовой», так сказать. — Легкая ирония скользнула по слову «передовой». — Кресло Хосино пустует. Пустота редко идет на пользу операционной работе. — Он наконец повернулся, его чёрные, как ночь, глаза встретились с моим взглядом. В них не было прежней хищной оценки, теперь горел только деловой интерес. — Кто, на ваш взгляд, достоин его занять? Вы работали с топами отдела недолго, но, судя по всему, весьма плотно и успешно. — Он чуть задержался на слове «успешно», подчеркивая интенсивность недавней битвы. — Ваше мнение, как человека, прошедшего горнило этого разбирательства и знающего сильные и слабые стороны команды изнутри мне было бы интересно.

Я почувствовал, как легкая дрожь вернулась ко мне. Этот вопрос был новой ловушкой, проверкой лояльности или искренним запросом? Образы мелькнули перед моим внутренним взором.

Накамура: тихий, опытный, знающий все ходы и выходы, но слишком погруженный в свои особые задачи, и слишком осторожный для решительных действий, как показала история с турбиной.

Хиго: упорный, но лишенный харизмы лидера, слишком прямой в своих регламентах, чтобы лавировать в корпоративных войнах.

Судзуки Кайка: Ее стальная хватка во время трибунала, ее умение додавить — дорогого стоит. Но и корректная донельзя, что тоже плюс.

Ая. Ямагути Ая. Ее аналитический ум, ее безупречное знание всех процессов отдела, ее спокойствие под огнем, её бледное лица в дверях, её тревожный взгляд, та выбившаяся прядь.

Имя сорвалось с губ прежде, чем я успел всё до конца обдумать:

— Ямагути Ая, — произнес я уверенно, глядя прямо в холодные глаза Кавагути. — Она обладает всеми необходимыми качествами. Ее аналитические способности вне конкуренции. Она знает каждый процесс, каждую слабину и каждую сильную сторону отдела изнутри, как никто другой. — Я чувствовал, как тепло разливается по груди при этих словах. — Ее преданность компании и профессионализм не вызывают сомнений. После всего, что произошло, отделу нужна не просто стабилизация. Ему нужен интеллект, порядок и безупречная честность. Ямагути-сан — идеальный кандидат для этого. Она сможет залечить открывшиеся раны и вывести отдел на новый уровень эффективности.

На лице Кавагути Хидео расцвела улыбка. Но это была не широкая улыбка одобрения, как раньше. Это была загадочная, знающая усмешка. Она тронула только уголки его губ и глаза, сделав их чуть прищуренными, словно он был посвящен в какую-то очень личную шутку.

— Ямагути Ая. — он произнес это медленно, с особым оттенком, который я никогда не слышал в его голосе прежде. — Интересный выбор. И, безусловно, обоснованный. Вы хорошо подметили ее сильные стороны. — Он сделал искусственно-сожалеющую паузу. — Но, к сожалению, у нее… самоотвод. По личным причинам. — Его взгляд задержался на моём лице на долю секунды дольше необходимого. — Кто еще? — спросил Кавагути, его голос снова стал деловым, лишенным прежней интимности.

Я собрался, времени на эмоции не было, и я быстро перебрал оставшиеся варианты. Только один человек обладал нужной твердостью, авторитетом и способностью вести за собой отдел после Хосино.

— Судзуки Кайка, — сказал я твердо, без колебаний. — Ведущий логист, прирожденный лидер. Беспристрастна, требовательна, но справедлива до мозга костей. Команда за ней пойдет, потому что уважает ее силу. — Я сделал акцент на последнем слове. — И она не допустит повторения ошибок Хосино. Ни авторитарных замашек, ни финансовых игр, она будет достаточным гарантом стабильности и порядка.

Кавагути кивнул один раз, коротко и четко. Его лицо снова стало непроницаемой маской высшего менеджера. Ни одобрения, ни неодобрения, только принятие к сведению.

— Судзуки Кайка, — повторил он, как бы фиксируя имя. — Принято к сведению. Благодарю за вашу оценку, Канэко-сан. Ваше мнение будет учтено при принятии решения. — Он уже поворачивался к двери. — Удачи на новом уровне. Ждите звонка от моей помощницы.

Он не стал ждать моего ответа, развернулся и с военной четкостью вышел в коридор, оставив дверь прикрытой. После него в кабинете остался лишь легкий шлейф его дорогого парфюма с нотами кожи и можжевельника, как призрачное напоминание о его визите. И ощущение, что только что закончилась одна игра и началась другая, куда более сложная. «Наверх». Слово несколько обжигало, но больше манило. Мой план продвижения не то чтобы продвигается, а идёт семимильными шагами

Я сидел, глядя на приоткрытую дверь. Онемение в пальцах сменилось легким покалыванием. Тошнота отступила, оставив только… пустоту. Я только что получил билет в высшую лигу, но почему-то чувствовал себя так, будто потерял что-то важное здесь, внизу. Потерял возможность видеть каждый день её спокойную сосредоточенность, её умные глаза за очками, эту выбившуюся прядь. Ая.

И в этой пустоте внутри зародился новый, странный импульс — желание увидеть ее. Сейчас. Услышать ее голос. Убедиться, что она здесь, рядом.

Шаги в коридоре. Быстрые, легкие, знакомые. Дверь приоткрылась шире, и в проеме, залитая светом из коридора, возникла Ямагути Ая. Ее глаза, все еще полные нерассеявшейся тревоги, мгновенно устремились ко мне, сканируя лицо, позу, ища следы катастрофы или триумфа.

— Канэко-сан? — её голос был тише обычного, чуть дрожал. — Всё в порядке? Он был — она запнулась, подбирая слово, достаточно сильное для Кавагути, — строг?

Вид её искреннего беспокойства, контрастирующий с ледяным совершенством только что ушедшего руководителя, согрел что-то замёрзшее внутри, и я невольно улыбнулся. Улыбка была усталой, но искренней, впервые за этот бесконечный день.

— Все в порядке, Ямагути-сан, — успокоил я её, и голос зазвучал теплее, мягче после ледяных переговоров. — Более чем. — Я встал, чувствуя, как остаточная слабость отступает перед новой энергией. — Он просто сделал предложение, от которого нельзя отказаться. И даже выслушал мое мнение. — Добавил я, наблюдая, как её глаза слегка расширяются от неожиданности.

Она выдохнула, видимое напряжение спало с ее плеч, а румянец начал пробиваться сквозь бледность на щеках.

— Ох, — прошептала она, и в этом звуке было столько облегчения, что я почувствовал ответную волну тепла. — Когда он спустился лично… Я думала… — Она не договорила, лишь покачала головой, словно отгоняя мрачные мысли.

Я сделал шаг навстречу, сокращая расстояние между нами. Я смотрел на неё, на умные, все еще немного испуганные глаза, на ту самую прядь, снова спадавшую на щёку. И слова сорвались сами, подстегнутые адреналином, облегчением и только что осознанным открытием:

— Ямагути-сан. — Я увидел, как она едва заметно вздрогнула. — Спасибо за поддержку. За всё, сегодня и вообще. Не знаю, что бы я делал без вашей помощи, вашего профессионализма и… просто вашего спокойствия. — Тут я запнулся, вдруг осознав, как это лично звучит, но сдаваться было поздно. Голос стал тише, доверительнее: — Не хотите ли выпить со мной кофе? В обед? Чтобы… обсудить последствия сегодняшнего цирка? Без комиссий — я кивнул в сторону пустого кресла Хосино, — и директоров. — Последнее слово было произнесено с легкой иронией.

Её глаза округлились до предела. Яркий, предательский румянец залил щеки, покрыв даже кончики ушей. Она растерянно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Опустила взгляд, потом снова подняла его на меня. В её глазах смешались смущение, недоверие, и искорка чего-то теплого. И в следующее мгновение выбежала из кабинета, оставив дверь широко открытой.

Я остался стоять посреди руин карьеры Хосино. Шлейф парфюма Кавагути еще висел в воздухе, но его уже перебивал другой запах — свежего кофе из коридора и что-то неуловимое от её. Всё отступило перед этим новым, странным и сладким ощущением. Несмотря на ледяную встречу с вершиной власти, на изматывающую борьбу, на немного пугающую неизвестностью высоту нового взлёта, что-то очень важное и человеческое только что началось. И дверь в это новое была теперь распахнута.

Глава 14

Не прошло и двух часов, как я уже был в небольшой кофейне. Воздух в маленьком кафе «Карамельный Лист» был густым от аромата свежемолотых зёрен. Я сидел у дальнего столика возле стены, пальцы непроизвольно крутили смартфон. Ожидание было мучительным, эту часть своей натуры я даже за полвека прежней биографии не вытравил из себя. Каждая секунда растягивалась, и я уже стал подозревать, что Ая не придёт. Но дверной колокольчик торжественно звякнул и вошла она.

Ямагути Ая казалась воплощением весеннего ветерка в серых стенах корпоративного мира — светлый брючный костюм, развевающиеся волосы, открытое, с улыбкой лицо. Её глаза метнулись по залу, быстро нашли меня, и на мгновение в них мелькнуло что-то неуловимое, неужели волнение? Она быстро направилась к столику, её шаги, на удивление, были почти бесшумны на каменном полу заведения.

— Канэко-сан, — её голос был тише обычного. Она села напротив, демонстративно положив сумочку на соседний стул, будто устанавливая барьер между нами.

— Ямагути-сан, — я сделал лёгкий поклон ей в ответ. Мой собственный голос прозвучал несколько хрипловато. Ну же, офисный волк, говори что-нибудь, что угодно. — Я рад, что вы нашли это место. Кажется, здесь всегда так тихо.

Официантка, моя невольная спасительница, прервала нависшую звенящую тишину. Заказ был сделан быстро, механически: два кофе, легкий салат для неё, сэндвич для меня. Еда была лишь формальностью, ширмой для того, что висело в воздухе между нами.

— Канэко-сан, — стоило официантке отойти, Ая набрала воздуха в грудь и произнесла. — Я хотела поблагодарить Вас. — Только после этих слов она, наконец, подняла на меня свои глаза. — За то, что своей победой Вы нас, можно сказать, спасли.

В её взгляде не было лести, читалась только искренняя благодарность. Я почувствовал, как тепло разливается по холодным от внутреннего напряжения щекам.

— Спас? — немного нелепо переспросил я. — Я просто не дал Мичи всех похоронить, да и то, кто знает, что бы было, не начни он меня выживать. Глядишь и сидел бы тут до седых волос. Хосино Мичи сам рыл себе могилу, Ямагути-сан, — отмахнулся я, стараясь звучать сухо, но голос снова подвёл, выдав легкую волнительную дрожь, сам от себя не ожидал такого сюрприза. — Я просто ускорил процесс его падения. — Я попытался улыбнуться, но боюсь вышло как-то не совсем натурально.

Ая не отводила от меня взгляда, и, бесспорно, заметила. Заметила и мою натянутость, и эту микроскопическую дрожь в уголке губ.

— Это не просто ускорение, — возразила она тихо, но твердо. — Вы дали нам шанс. Дали надежду, что не всё ещё прогнило.

Еда прибыла, создав временное прикрытие шумом посуды и стуком приборов. Мы ели молча, погруженные каждый в свои мысли. Я кусал сэндвич, почти не чувствуя вкуса. Всё внимание было приковано к ней, к тому, как она аккуратно выбирает маленький кусочек салата, как соломинка ее волос упала на щеку, как она поправляет очки.

«Она красива», — эта мысль ударила меня неожиданно и чрезвычайно сильно. Красива не холодной красотой модели, а теплой, человечной, какой-то… настоящей. И это взволновало меня больше, чем угрозы членовредительства якудзой на складах. Я заметил, как мои руки начали подрагивать. Пришлось резко отпить глоток обжигающего кофе в надежде, что это отвлечёт меня.

— Ямагути-сан, — начал я, когда пауза стала невыносимой, — Вы сказали директору, что не готовы возглавить отдел? Простите, он спросил кого я вижу на месте Хосино, и я назвал Вас. — Это вырвалось сам собой, ведь мучило меня с момента разговора с большим начальником. — Почему? Вы же идеально подходите, знаете все процессы, людей.

Ая замерла с вилкой в воздухе. Покраснение медленно, как рассвет, поднялось от ворота делового костюма к её щекам, достигло кончиков ушей. Она отложила вилку и долго смотрела на свой кофе. Когда же наконец заговорила, её голос был едва слышен через шум кафе, в котором немного прибавилось посетителей.

— Я не готова, да и не могу вести людей за собой. — После недолгой паузы она подняла глаза, и в этот раз не отвела их от меня. В её взгляде была невероятная смелость, смешанная с чем-то ещё. — Есть некоторые вещи, которые важнее личных амбиций. Да и в целом, — она замялась, — это мой выбор, и подоплёка у него достаточно сложная.

Молчание снова повисло между нами, а шум кафе отступил куда-то далеко. Я почувствовал, как что-то сжимается у меня в груди, теплое и колючее одновременно. Моя рука, лежавшая на столе, непроизвольно дернулась. Моя дрожь теперь была не просто симптомом, а скорее отражением того землетрясения, что сейчас происходило внутри меня.

Я заставил себя заговорить, прерывая царящую тишину.

— Цирк с Хосино — начал я, иронично улыбнувшись, — надеюсь, больше такого представления не повторится, как, к примеру, со скрепками.

Я вдруг вспомнил абсурдный момент, о котором мне рассказали ребята на старте нашей эпопеи с турбиной. Тогда Хосино требовал ежедневного отчёта о расходе канцелярии. Тут мне вспомнилась история из уже моего прошлого, когда один из руководителей требовал создания расчёта использования для определения закупок туалетной бумаги.

И тут случилось чудо. Уголки губ Аи дрогнули, потом ещё раз, и, наконец, она рассмеялась. Тихо, сдержанно, прикрыв рот рукой, но это был настоящий, чистый смех. Он шёл из глубины, заставляя светиться её глаза и смывая остатки напряжения.

— О, Боже, — прошептала она сквозь смех, — эти графики! Я видела черновики, он присылал мне их для проверки! Даже придумывал слоган для каждого своего прожекта!

Мы смеялись вместе, недолго, но искренне. Это был мостик через пропасть неловкости. Она рассказывала абсурдные эпизоды времён правления Хосино, а я комментировал их с убийственной точностью и присущим мне сарказмом.

И только когда Ая взглянула на свои изящные часики и ахнула: «Ой! Мы уже пятнадцать минут как опаздываем!», иллюзия уединения рухнула. Мы расплатились наспех, и практически выбежали на улицу, окунувшись в поток полуденной толпы.

— Бежим? — бросил я, уже ускоряя шаг.

— Бежим! — кивнула Ая, и мы понеслись вдоль улицы, обгоняя неторопливых прохожих, смеясь над собственной неловкостью. Ветер трепал её волосы, на щёках горел румянец. Я чувствовал её рядом — её дыхание, легкий аромат её духов, смешанных с кофе, её энергию.

У входа в небоскрёб Vallen нам встретилась небольшая группа коллег, возвращавшихся с обеда. Наш смех с Аи, наши раскрасневшиеся лица, тот факт, что мы вбежали вместе, всё это не осталось незамеченным. Я уловил удивлённые взгляды, быстро скрываемые улыбки, и ощутил давно забытую волну раздражения. Что Вам, пообсуждать больше нечего, господа?

Но меня также быстро отпустило, мнение большей части людей меня никогда особо не волновало. Я смотрел только вперёд с некоторым вызовом, и с удовольствием наблюдал, как направленные на нас взгляды гаснут и прячутся в пол. Так-то лучше!

Ая же, поймав эти взгляды, резко покраснела так, что заалели даже мочки ушей. Она пробормотала что-то невнятное и буквально влетела в здание, не оглядываясь. Я последовал за ней медленнее, ощущая на спине десятки глаз. На моих губах всё ещё играла тень улыбки, а где-то внутри, под грудой тревог, боли и нерешённых загадок, теплился маленький, но упрямый огонёк надежды. Надежды на лучшее в новом мире.

День пролетел незаметно, и вечером даже Момо поняла, что мои мысли витают где-то далеко.

Раньше утро нашего отдела логистики напоминало муравейник, на который наступили, и не один раз. Планёрки Хосино начинались в девять утра, и в разных составах проводились как минимум до обеда. Бесконечные собрания с подготовкой презентаций, слайдов, диаграмм. Совещаний, на которых можно было обсуждать даже причину выбора того или иного цвета выделения в презентации с обязательным поиском виноватых и работой над ошибками. Отчётность под его руководством была абсурдна, у каждого отчёта было по несколько версий, согласование любого вопроса было настолько многоуровневым, что нередко отдельные документы терялись, и никто не мог понять, на каком этапе. Десятки чатов для любого вопроса, так что уведомления сводили с ума. Отключить же их было невозможно, время на ответ или обратную связь давалось минимум.

Как результат, простые задачи решались неделями, мотивации на работу ни у кого не было.

Это было первое, что я хотел поменять за то время, пока я ещё здесь. Кабинет Хосино Мичи, тьфу, бывший его кабинет всё еще пах его одеколоном, и этот запах здорово раздражал. Я даже не сел в кресло бывшего начальника, оно стояло как трон поверженного тирана, громоздкое, безвкусное, а, как казалось мне, насквозь пропитанное его токсичностью.

Я предпочёл стоять у огромного окна, пока в кабинете собиралась наша команда. Утреннее солнце уже било в окно, но смотреть сквозь стекло было совершенно не на что. Окна выходили на наши корпуса, а эти стены, их скучный серый цвет, словно поглощал мой бодрый настрой.

— Доброе утро! Летучка пятнадцать минут! — мои слова прозвучали резко, без предисловий, когда последний из присутствующих переступил порог кабинета. Передо мной стояла моя команда: Судзуки Кайка в строгом костюме и с оценивающим взглядом, Хиго Изао, который нервно переминался с ноги на ногу, но глаза горели любопытством. Накамура сидел поодаль, с неизменной улыбкой на лице, и Ая — строгая, с планшетом в руке, готовая фиксировать поставленные задачи.

— Судзуки-сан, — Я кивнул в сторону девушки. — Какие сейчас есть проблемы? Запросы от других отделов?

— Ноль, Канэко-сан, — отчеканила Судзуки. — Команда на местах. Два запроса от продаж с приоритетом «средний». Разрешите делегировать Накамуре и Хиго? — Я держу руку на пульсе и не подведу.

— Делегируйте! — я кивнул, — Накамура-сан, Хиго-сан — какие ваши действия?

— Я возьму запрос по поставкам в Кансай. Знаю нужные контакты, ускорю, — он усмехнулся. — Нужно ли согласовывать альтернативный маршрут?

— Согласуйте по факту, только в случае необходимости, — и добавил, — я доверяю Вашей оценке рисков. — трудно было не заметить, как у Накамуры загорелись глаза от проявленного доверия.

— Мой запрос — по спецификации для нового склада. Нужна техническая консультация, — Изао сверился с ежедневником. — Свяжусь с инженерами напрямую, минуя их менеджеров?

— Минуй! Главное принеси решение. — Я развернулся, — Ямагути-сан, фиксируйте и держите меня в курсе по всем входящим.

Ая кивнула, ее пальцы быстро застучали по экрану планшета.

— Срочное важное, личное? — спросил я.

Ответом мне была тишина. Раньше в ответ сыпался водопад жалоб и нерешённых вопросов.

— Хорошо. Следующая летучка — завтра в это же время. — Я махнул рукой, — Всем хорошего продуктивного дня. И… удалите все напоминания от Хосино из корпоративных программ. Это уже атавизм.

В глазах команды промелькнуло недоумение, но спустя секунды — щенячий восторг. Они вышли почти бесшумно, только Судзуки бросила на меня оценивающий взгляд, а Ая задержалась на мгновение у двери, и наши взгляды встретились — короткий электрический разряд проскочил прежде, чем она исчезла.

Я не стал сидеть в кабинете, наоборот, стал тем ядром, вокруг которого вращается наш отлаженный механизм.

Судзуки Кайка стала служителем порядка и воли, и патрулировала отдел, как дозорный.

Её присутствие гарантировало дисциплину, и гасило любой конфликт в зародыше. Вышел разлад у пары логистов? Разрулено её ледяным взглядом за мгновение. Опоздал сотрудник, так сразу получил невербальный «разбор» у турникета. Команда боялась её, но и уважала за прямоту и справедливость.

Ямагути Ая была нашим мозгом, ибо была вездесуща в цифровом пространстве. Нужные документы находились мгновенно, данные анализировались в считанные минуты. Она предвосхищала запросы, присылая нужные файлы ещё до того, как кто-то про них спрашивал.

Увы, наше общение сократилось до кивков, коротких фраз и взглядов. Я часто ловил на себе её взгляд через открытую дверь кабинета, стоило ей пройти мимо.

Хиго и Накамура полностью занялись решением спецзадач, прекрасно дополняя друг друга. А освобожденные от бюрократии, вообще творили чудеса. Накамура, используя свои старые связи и новые от Судзуки, решил проблему с задержкой таможни за три часа, хотя раньше это занимало минимум неделю. Хиго, проникнув (я предпочёл не спрашивать, как он это сделал) в закрытый архив спецификаций, нашел критическую ошибку в чертежах нового склада, предотвратив будущий коллапс.

— Сделано, — их отчёт был краток, — результат успешный.

Именно в эти моменты слаженной работы, когда отдел гудел, как хорошо смазанный мотор, а Ая ловила мой взгляд и чуть заметно улыбалась уголками губ, сомнения накатывали чёрной волной.

«Здесь я могу это, вижу результат, чувствую команду», — мой внутренний голос решил поспорить, — «а что будет там, наверху? Снова отыгрывать новую партию, снова повторится подобная история, как в случае с Хосино?»

С другой стороны, только путь выше позволит закрыть ещё один гештальт, связанный со смертью моих «новых» родителей. Поймав украдкой очередной брошенный в мою сторону взгляд Аи, нашел ещё один плюс в пользу моего решения о переводе. Так и только так возможно будущее наших отношений, и никак иначе.

Звонок раздался, когда я пытался расшифровать свои же каракули в ежедневнике. Незнакомый номер. Голос женщины на другом конце был безупречно вежливым.

— Канэко-сан? Говорит Мидорикава Хикару, я — помощница директора Кавагути. Прошу прощения за беспокойство. — Пауза была точно рассчитанной. — Директор Кавагути поручил мне передать Вам вводные материалы по Департаменту Комплексной Логистики и Планированию. Данные уже в Вашей корпоративной почте. — Я молчал, чувствуя, что на этом она не закончила. — Директор также просил Вас завершить текущую неделю в роли временного руководителя вашего отдела. — Голос Мидорикавы приобрел легкий оттенок иронии. — Он отметил впечатляющую динамику показателей вашего отдела. И считает важным закрепить этот импульс перед Вашим переходом на новый уровень ответственности.

— Закрепить импульс? — Я мысленно усмехнулся. Использовать меня по максимуму здесь, прежде чем я начну работать там. — Понял, благодарю Вас, Мидорикава-сан, — ответил я учтиво.

— Конец недели — крайний срок для Вашего перехода, — напомнил голос, не оставляя места для вопросов. — Желаю продуктивного завершения этапа. До связи. — Раздался щелчок отключения.

Я положил телефон. В отделе за перегородкой слышался сдержанный смех, это смеялись Хиго и Накамура над чем-то. Вдали Ая что-то объясняла Судзуки, показывая на экран. Здесь была жизнь, шумная, сложная, но оттого и такая реальная. Я взглянул на документы в почте — схемы департамента, имена топ-менеджеров, проекты с бюджетом в миллиарды. Мир власти, сложных и важных решений, и в этом мире само существование моих чудо-часов казалось ненужным балластом, с учётом-то их «побочек».

Воздух в отделе к концу рабочего дня звенел от непривычной легкости, рабочие дни с Хосино казались сном. Я сидел в своём кабинете (не забывая, что временно), разбирая последний электронный отчет, но взгляд сам собой потянулся через открытую дверь отдела к столу Аи. Она склонилась над планшетом, лучи заходящего солнца оставляли золотистые блики в её волосах и оправе очков. Лицо было сосредоточено, губы чуть сжаты в тонкую линию. Я наблюдал, как она ловким движением пальца отправляет файл, как почти незаметным движением поправляет спадающую прядь за ухо. В этом простом жесте было что-то невероятно милое. И это притягивало, как магнит, заставляя забыть на миг обо всём.

Отдел постепенно пустел. Первой ушла Судзуки — её железный распорядок применялся во всём. Хиго и Накамура, хихикая над чем-то на экране Накамуры, собрали вещи и ушли, бросив на прощание синхронное «До завтра!». Остались только мы двое. Тишина накрыла пространство этажа, наполненное лишь тихим гулом техники и мерцанием экранов в режиме ожидания.

Сейчас самый лучший момент. Я подошёл к её столу, опираясь рукой на перегородку.

Ая подняла голову. Увидев меня так близко, она слегка вздрогнула, а глаза широко раскрылись за линзами очков.

— Канэко-сан? Вам что-то нужно? — спросила она, но её голос звучал чуть выше обычного.

Я почувствовал, как пересыхает во рту. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно в тишине отдела.

— Ямагути-сан, — начал я с лёгкой хрипотцой в голосе. — Могу ли я пригласить Вас в кино? — я тщательно подбирал каждое слово, поймав себя на мысли, что я не приглашал девушку на свидание больше лет, чем мне новому сейчас. Левой рукой я полез в карман пиджака, и извлёк на свет два бумажных прямоугольника билетов. Как же я люблю двадцать первый век, когда можно с доставкой заказать что угодно. — Есть билеты на «Путь Акиро». — Я специально выбрал старый культовый японский фильм, услышав, что она ценит именно классику жанра, а не новомодные блокбастеры. — Не хотите ли пойти на него вместе?

Тишина стала абсолютной, и даже гул компьютеров затих в моем восприятии. Я видел, как на её щёках, шее, самых кончиках ушей вспыхивает алое пламя. Оно разгоралось стремительно, превращая её в сам символ смущения. Она замерла, уставившись на билеты в моей подрагивающей руке, словно они были змеями. Секунда тянулась вечностью, и я чувствовал, как моя собственная кровь отливает от лица. Неужели я слишком поторопился?

И тогда она подняла глаза, но не на билеты, а на меня. Её взгляд был полон эмоций: от паники, недоверия, до чего-то теплого, робкого, пробивающегося сквозь смущение. Её губы дрогнули.

— Хочу — прошептала она, и звук был едва различим, как шелест падающего листа. Она сглотнула, собралась и сказала уже громче, но тем же сдавленным вздохом. — Хочу.

Еще одно мгновение мы смотрели друг на друга — я, держащий билеты словно спасательный круг, и она, пылающая, но не отводящая взгляда. Потом, словно её испугал собственный ответ, Ая резко вскочила. Она схватила свою сумку, не глядя сунула в неё планшет.

— Мне, мне пора! — выпалила она, не оборачиваясь. Она буквально побежала к выходу, не оглядываясь, через мгновение её фигура мелькнула в дверном проеме и исчезла.

Я остался стоять посреди опустевшего отдела, все еще сжимая в онемевших пальцах два бумажных билета. В моей груди бушевал ураган чувств. Облегчение? Да. Тревога? Конечно. Но сильнее всего был странный, теплый вихрь, поднимающийся откуда-то из глубины, туда, где оставалось эмоциональное опустошение после экспериментов. Я давно не испытывал этого чувства, и уже не надеялся испытать вновь. Но это было оно.

Я наклонился над её столом, в воздухе ещё оставался лёгкий, едва уловимый запах её духов — свежий, с нотками фруктов. Я закрыл глаза, вдыхая его, и впервые за много дней на моих губах появилась не гримаса боли, а настоящая, живая улыбка.

Глава 15

Ключ щёлкнул в замке, и я буквально ввалился в прихожую своей новой квартиры в «Холмах гармонии». Тишину нарушало тяжелое и довольное сопение. Лежак Момо, её знакомый островок уюта, теперь лежал не в гостиной, а прямо на кухне, аккуратно втиснутый между миской с водой и едой, где ещё поблёскивали крошки корма. Сама виновница перестановки восседала на своём новом стратегическом посту. Заспанная мордочка с обилием складок была повернута к двери, тёмные бусинки глаз внимательно следили за мной. Короткий, радостно-ворчливый звук сорвался с её губ, как приветствие. Усталость мгновенно отступила, сменившись теплой волной умиротворения.

— Сама перетащила? — произнёс я с удивлением, медленно подходя и опускаясь на корточки. — Это что, оптимизация бульдожьего комфорта? — Пальцы сами потянулись к знакомым складочкам за ушами. Момо блаженно зажмурилась, толстая шея потянулась навстречу ласке.

— Ну что могу сказать, практично, — сказал я и шершавый нос упёрся в моё запястье.

В этой простой бытовой сцене — перетащенный лежак, довольное хрюканье, требовательный взгляд, было нечто чертовски милое. Здесь был тот мой мир, в котором не было места корпоративным интригам и неизвестным мне призракам прошлого. Только я и мой верный, хоть и немного упрямый друг, нашедший идеальное место, чтобы всегда быть рядом.

— Ну что, стратег? — пробормотал я, почесывая ей пузико. — Освоилась быстрее меня. — Момо в ответ прижалась волосатым бочком к моему колену, явно требуя продолжения банкета. Я встал и потянулся так, что кости приятно хрустнули.

— Еды нам обоим, — произнёс я и сделал шаг к холодильнику. Момо тут же сползла с лежака и тяжело затопала за мной. Такая простая бытовая рутина, как открыть холодильник, достать контейнер с едой, поставить разогреваться действовала как медитация. Звук работающей микроволновки, сопение Момо, старательно зачищающей миску с кормом, всё это приземляло, возвращая к реальности, где самое главное — накормить собаку и самого себя. Тяжесть последних дней окончательно спала, уступив место спокойной усталости и тихой радости от этого маленького, но такого важного ритуала.

Вечерний воздух в парке «Холмов гармонии» был прохладным и чистым, пах скошенной травой и влажной землей. После ужина Момо пребывала в таком отличном настроении и, получив свободу на полянке, она рванула вперёд. Издали она напоминала маленький, перекатывающийся по пересечённой местности танк. Я едва поспевал, поводок натягивался, заставляя ускорять шаг.

«Энергии хоть отбавляй. Хорошо хоть не тянет в сторону каждой кошки, как в старом районе», — подумал я с облегчением, наслаждаясь относительной тишиной и видом аккуратных клумб, подсвеченных мягким светом фонарей. Контраст с прежним местом прогулок был разительным. Здесь словно дышалось легче, и даже Момо вела себя спокойнее, лишь деловито обнюхивая новые, «премиальные» метки.

Внезапно Момо замерла у основания огромного куста, ее нос задрожал, втягивая воздух с такой силой, что складки на морде углубились. Фыркнув, как маленький паровоз, она нырнула под густую крону, совершенно игнорируя острые ветки, царапающие её спину. Поводок натянулся в струну. Я, вздохнув, наклонился, отодвигая колючие побеги. В полумраке под кустом Момо яростно копала передними лапами, земля летела комьями назад. Цель была видна: ярко-желтая, почти новая резиновая косточка, старательно прикопанная ранее каким-то педантичным псом.

«Трофей!» — усмехнулся я про себя, и осторожно взял Момо за ошейник.

— Эй, ревизор! — сказал я твердо, но без злобы. — Это не твоя добыча. Хотя за находчивость пятерка. — Момо оглянулась на меня, и её выразительные глаза были полны возмущения.

— Как это не моя? Я же нашла! Я выкопала! — Она уперлась всеми четырьмя лапами, издавая недовольное рычание, когда я начал мягко, но настойчиво вытягивать ее из-под куста. Шерсть была в земле и мелких листьях.

— Воровать у собратьев ниже твоего достоинства, маленькая леди, — я с улыбкой погрозил ей пальцем. — Что за дурной тон в этом приличном обществе?

Чтобы отвлечь упрямицу и разрядить ситуацию, я достал из кармана потрепанного резинового динозавра, её абсолютного фаворита.

— Смотри, кто тут! — покачал я игрушкой перед самым ее носом. Недовольство Момо мгновенно испарилось, а глаза загорелись азартом.

— Вуф! — коротко рявкнула она, забыв про косточку.

— А ну, догоняй! — Я размахнулся и метнул игрушку в сторону широкой лужайки у детской площадки. Момо рванула за ним с таким энтузиазмом, что, если бы заранее не отщёлкнул рулетку, её мощный рывок выбил бы мне сустав. Я засмеялся, наблюдая, как её коренастая фигура стремительно катится по траве, неуклюже, но с потрясающей целеустремленностью, ловя ускользающую от неё игрушку. Радостное, хриплое ворчание доносилось с площадки. Я последовал за ней, чувствуя, какое удовольствие я получаю, просто наблюдая за безудержной радостью своего питомца.

Приехав на работу и переступив порог нашего отдела, я ощутил незнакомую вибрацию в воздухе. Рабочее пространство было наполнено низким, энергичным гудением, напоминая пчелиный рой. Звенели телефоны с деловитой срочностью, стук клавиатур напоминал частую дробь дождя. Голоса, перекрывая друг друга, обсуждали маршруты, поставки, проблемы громко, уверенно, теперь уже без оглядки на дверь кабинета начальника. Судзуки Кайка царила посреди отдела, её чёткие, отрывистые команды резали воздух как сабля:

— Накамура! Контракт с «Синто» срочно на подпись! Хиго, маршрут 7B — альтернатива через мост Кайо, сейчас же! — Её взгляд сканировал пространство, ловя малейший сбой, а пальцы летали по планшету, отмечая задачи.

Хиго, обычно погружённый в свои схемы, оживленно спорил с коллегой по поводу пропускной способности тоннеля, тыкая пальцем в монитор, его глаза горели азартом оптимизатора, нашедшего идеальное решение. Накамура, чей мобильный словно прилип к уху, быстро шагал между столами, его голос звучал твердо и убедительно, разрешая конфликт с поставщиком: «нет, погрузка строго по графику, фура ждет на площадке Б, или штрафы полетят вам».

Ямагути Ая, сидя за своим столом, казалась самой сосредоточенностью в этом бурлящем море. Её пальцы порхали над клавиатурой с нечеловеческой скоростью, взгляд был прикован к экрану, на котором мелькали цифры и графики. Когда наши взгляды случайно встретились, она мгновенно покраснела и опустила глаза, но прямота спины и скорость работы не снизились ни на йоту.

«Смущена, но старается не показывать вида», — отметил я с внутренней улыбкой пока что у неё получается не очень.

Я не стал пробиваться к пока ещё своему кабинету, так и замер у дверного проема, наблюдая. Чувство гордости и глубокого удовлетворения теплой волной разлилось по груди. Вот оно, как должно было быть всегда. Я не должен был быть диктатором или микро-менеджером, чьи ипостаси объединял в себе Мичи. Моя роль быть дирижёром, едва заметно направляющим энергию оркестра. Я подошел к Судзуки, и моё появление вызвало лишь короткий кивок. Никакого подобострастия, которого я не переношу.

— Судзуки-сан, как сводка? Горят где? — спросил я тихо, чтобы не нарушать её ритм.

— Утренний сбой на линии Осака-Кобе устранён, груз в пути. Хиго нашёл обход. — отчеканила Судзуки, не отрываясь от планшета. — Накамура силами своей супер-бригады ликвидирует повреждение пандусов. Показатели по утренним отгрузкам плюс пятнадцать процентов к плану. Высшее руководство уже звонило, интересовались всплеском эффективности. — В её голосе звучало глубокое удовлетворение, граничащее с вызовом.

«Плюс пятнадцать процентов, просто убрав единственный тормозящий фактор, одного дурака», — мысленно улыбнулся я. Как мне это знакомо по прошлой жизни. Какая же была здесь растрата потенциала до меня?

— Отлично. Держите темп. Я в кабинете, если что-то срочно-важное. — Я кивнул ей. Мой взгляд скользнул по отделу, по спинам, сгорбленным не от страха, а от сосредоточенности, по лицам, озаренным азартом решения задач. Контраст с прошлым был оглушительным. Этот позитивный, продуктивный хаос был лучшим доказательством нашей, моей победы.

В кабинете (всё еще пахнущем дешёвым парфюмом Хосино) я включил ноутбук и погрузился в пучину. Присланные Мидорикавой материалы о должности заместителя начальника департамента обрушились на меня цифрами, схемами, стратегическими планами. Объем был колоссальным: бюджеты размером с ВВП маленькой страны, графики глобальных проектов Vallen, сложнейшие взаимосвязи между департаментами, отчеты о рисках, способные вызвать паническую атаку. Я пролистывал страницы, чувствуя, как усталость накатывает с новой силой, смешиваясь с азартом. Это совсем другой уровень. Совсем другая игра. На мгновение перед глазами мелькнул образ Момо, спящей на кухне между мисками. Но здесь и сейчас требовалось плыть в этом океане информации.

Глаза слипались от цифр и схем, кофе грозил пойти из ушей. Я откинулся в кресле Хосино, пытаясь размять затекшую шею, когда взгляд наткнулся на лаконичный файл: «Эффективное делегирование: помощник — ваш ключ к стратегической свободе». Я щёлкнул по нему с интересом. Текст был коротким и точным: руководитель моего уровня утонет в оперативке, в то время, когда должен жить для стратегии. Помощник — не роскошь, а система жизнеобеспечения: фильтр, щит, исполнитель, освобождающий время для мыслей о иных задачах.

— Мидорикава не зря это вложила, — произнёс я вслух, пока никто не слышит, — здесь выживают только так.

Ощущение масштаба задач снова накатило волной, смешанной с решимостью. Выбор помощника перестал быть формальностью, это был вопрос выживания «наверху». Я схватил телефон и набрал номер Мидорикавы Хикару, правой руки Кавагути. Гудки прозвучали неестественно громко в тишине кабинета.

— Мидорикава слушает! — Голос был ровный, спокойный, вот что значит профессионал.

— Мидорикава-сан, добрый день. Канэко. Изучаю вводные материалы, и нашел вашу методичку по помощникам, — я сделал паузу, обдумывая правильную формулировку. — Акцент на критической важности делегирования и выбора ассистента абсолютно понятен.

— А, да. Базовый документ. — Она вздохнула, — без него на Вашем уровне как без скафандра в открытом космосе, Канэко-сан. — добавилась лёгкая металлическая нотка в голосе. — Задачи обрушатся лавиной, и каждая из них критическая. Увязнуть в рутине — гарантировать провал стратегических целей, как любит повторять Кавагути-сан.

— Понял. Тогда прошу вас выслать досье на потенциальных кандидатов в мои ассистенты. — Я мысленно приготовился к очередному мозговому штурму. — Хотелось бы ознакомиться с их профилями.

— Кандидатов? — Пауза у Мидорикавы была длиннее обычной. В голосе послышалось лёгкое недоумение. — Канэко-сан, обычно новый руководитель либо берет проверенного человека с прежнего уровня работы (если тот обладает требуемыми компетенциями и масштабом мышления), либо мы подбираем из пула ассистентов департамента или даже корпоративного уровня. — Ещё одна пауза повисла в воздухе. — Выбор «снизу» исключительно нестандартен. Пропасть в уровне задач, доступе к конфиденциальной информации, понимании корпоративных процессов и культуры может стать непреодолимой. Ассистент на уровне департамента должен дышать его воздухом, мыслить его категориями с первого дня. — на окончании фразы она явно сделала акцент.

Тут на память мне пришёл Иоширо, который ради корпоративной цели наплевал на свой страх.

— Забудьте, Мидорикава-сан! У меня есть человек! — безапелляционно заявил я. — Сугиями Иоширо, он сейчас в моем отделе логистики.

— Сугиями Иоширо? — теперь она открыто удивилась моему выбору. — Из Вашего нынешнего отдела? Канэко-сан, Вы уверены? Его текущий уровень экспертизы, — она замялась, подыскивая максимально корректные слова, — не соответствует типичным требованиям к ассистенту уровня департамента. Знания, стратегический кругозор, связи внутри верхних эшелонов. Это огромный риск, причём для вас обоих. Почему бы не рассмотреть кого-то из действующих, уже аккредитованных «наверху»? Они уже погружены в контекст, знают правила игры.

Тут я вспомнил, как парень с полными ужаса глазами карабкался по многотонной турбине лишь для того, чтобы сверить серийный номер.

— Потому что он доказал абсолютную преданность и готовность шагнуть в бездну, когда это было жизненно важно для общего дела, — прозвучало от меня чётко, почти резко. — Он полез туда, куда другие боялись даже взглянуть. Его смелость и лояльность для меня значат неизмеримо больше, чем текущие знания. Знания — наживутся. Опыт — придёт. А вот проверенная надежность — бесценна.

«А ещё, мне на Ваше мнение и снисходительность плевать с высокой колокольни», — добавил я, естественно, про себя. Не первую пирамиду власти в своей жизни ломаю.

— Конечно, это Ваше решение, — ответила она после долгой паузы. Было слышно клацанье клавиатуры, очевидно, открывала личное дело. — Кавагути-сан доверяет Вашему чутью. — Голос снова стал официальным, чувствовалась некоторая натянутость. — Тогда вам необходимо оформить официальный запрос на перевод Сугиями Иоширо в качестве вашего персонального ассистента в Департамент комплексной логистики и планирования. Приложите краткое, но емкое обоснование вашего выбора. Я передам его в HR и на согласование Кавагути-сану. Жду документ к концу рабочей недели.

— Будет сделано. И спасибо Вам, Мидорикава-сан. — Я положил трубку, ощущая легкую дрожь в руке, под конец разговора она начала меня раздражать. Что ж, первый барьер взят. Осталось дело за малым — узнать мнение самого Иоширо. В принципе, мне подойдёт любой его положительный ответ.

— Сугиями-сан, — произнёс я, нажав кнопку внутренней связи, — зайдите ко мне, пожалуйста. Срочно.

Я встал и прошёлся по кабинету, пытаясь сбросить остаточное напряжение от звонка. Раздался робкий стук, и после также осторожно приоткрылась дверь. Иоширо вошёл, стараясь казаться спокойным, но его глаза бегали по кабинету, словно ища следы недавнего присутствия Хосино.

— Канэко-сан, — он стоял почти по стойке «смирно», руки чуть дрожали, прижатые к швам. — Вызывали?

— Сигуями-сан, присаживайтесь. — Я жестом указал на стул напротив стола. — У меня для тебя предложение. Я перехожу «наверх», в департамент. И мне нужен свой человек рядом. Помощник, ассистент. — Я сделал эффектную паузу. — В общем, я назвал Ваше имя!

Глаза Иоширо сначала сузились от непонимания, потом расширились до невероятных размеров. Рот приоткрылся. Он замер на долю секунды, словно током ударило, затем вскочил так резко, что стул отлетел назад со скрежетом. Лицо залилось густым багрянцем — смесь невероятного восторга, паники и полнейшего неверия.

— Канэко-сан! — вырвалось хрипло. — Это такая честь! Я… я недостоин! Совсем! Но… но сделаю всё! Всю душу вложу! Клянусь! Жизнью поклянусь! — И он начал кланяться, причем не просто кивать головой. Глубокие, почти до пола поклоны, быстрые, как в ритуальном танце, сопровождаемые сбивчивым бормотанием благодарностей и клятв. Выглядело так, будто перед ним действительно стоял посланник императорского дома, а не его коллега.

— Сугиями-сан. — Я встал, с трудом сдерживая смех и легкое смущение от такой экспрессии. — Спокойно! — мой голос прозвучал громче, но без перехода на крик. — Садись! Достоин, раз я выбрал. Это будет не просто шаг вверх. Это прыжок с трамплина! — Я поднял стул, поставил его на место. — Новая работа будет с уровнем сложности «Кошмар». Ответственность космическая, и люди там, — я слегка усмехнулся, — иные. Готовься к тому, что будут смотреть свысока, как на выскочку

— Я не подведу! — Иоширо сел, но его тело все еще слегка тряслось от переизбытка эмоций. — Я выучу всё! — выдохнул он, глаза горели фанатичной преданностью. — Буду работать день и ночь! Спать тут буду!

— Вот и славно, — Я кивнул, открывая ноутбук. — Но одного энтузиазма мало. Сейчас скину тебе кое-какие материалы. — Мои пальцы застучали по клавиатуре. — Методички, структура департамента, основные процессы, глоссарий этого серпентария. Грызи этот гранит науки как бульдог кость. — Я посмотрел прямо в глаза Иоширо, и мой взгляд непроизвольно стал жестче. — Ты должен войти в курс дела максимально быстро. У нас нет права на ошибку. Упасть в грязь лицом нельзя ни тебе, ни мне. Понял?

— Канэко-сан, — Иоширо выпрямился в кресле, лицо стало серьезным, почти суровым. Он еще раз почтительно склонил голову, уже сидя. — Я Вас понял, сэнсей! Сделаю! Благодарю за доверие! — В его голосе звучала не только благодарность, но и железная решимость оправдать возложенные надежды.

Глава 16

Столовая Vallen гудела, как гигантский улей. Запахи жареного мяса, васаби и свежего риса витали в воздухе. Я, стоя в очереди с подносом, машинально взглядом выхватил Аю. Она сидела за столиком с коллегами из соседнего отдела — вежливо улыбалась, кивала в ответ на реплики, но её глаза были чуть расфокусированы, а пальцы нервно перебирали край салфетки.

Когда наши взгляды случайно встретились через толпу, Ая резко отвела глаза, щеки мгновенно залились ярким румянцем. Она сосредоточенно уставилась в свою тарелку с удоном, словно там были написаны ответы на все вопросы мироздания.

Я взял свой кофе и бутерброд, направляясь к её столику. Коллеги Аи, заметив моё приближение, быстро закончили есть с дежурными улыбками.

— Ямагути-сан, мы уже пойдём, отчёт доделаем, — сказала одна, и они поспешно ретировались, оставив Аю одну за столом, похожую сейчас на оленёнка в свете фар. Она ещё ниже склонилась над едой, видимо, надеясь стать невидимой. Я поставил поднос напротив неё и сел.

— Позволите? — вежливо спросил я, хотя место было уже свободно. Ая лишь кивнула, не поднимая глаз. Несколько секунд висело молчание, нарушаемое только гулом столовой и стуком моей ложки о чашку кофе. Я взглянул на неё, её уши уже горели. Что-то серьёзно её смущает, и это явно я.

— Ямагути-сан — начал я негромко, голос звучал мягко, но настойчиво. — Я что-то не так сделал? Сегодня твой взгляд говорит мне примерно следующее: «Марсианин, который ещё и кофе не вовремя предложил». Или я преувеличиваю? — Я сделал глоток, наблюдая за ней. Ая вздрогнула, словно её легонько ткнули. Она медленно подняла голову. Её лицо пылало, но глаза, наконец, встретились с моими — в них читалась искренняя растерянность и вина.

— Я, — она сделала глубокий вдох, словно готовясь к прыжку. — Прошу прощения. Это… это не Вы. Не Ваша вина. — Она замолчала, собираясь с мыслями, пальцы снова закрутили салфетку в тугой жгут. — Моя — ещё один вдох. — Я просто… очень давно живу только работой. Очень давно. — Её голос стал тише, но чётче. — И все эти обычные человеческие вещи — кафе, кино, просто разговоры, о чём угодно, только не о графиках и поставках. — Она замолчала, ища слова, взгляд снова упал на стол. — Кажется, я немного отвыкла. От того, как это, когда люди приглашают. Просто так. Без всяких рабочих причин. — Она подняла глаза, в них мелькнуло что-то уязвимое и смущённое. — Это неловко. И очень неожиданно.

— Неожиданно — возможно, — согласился, отставив кофе в сторону. — Но разве плохо? — Я слегка наклонился вперёд, мой голос стал немного громче, чтобы перекрыть шум столовой. Ая быстро покачала головой, её губы дрогнули в робкой, почти невидимой улыбке.

— Нет! — вырвалось у неё громче, чем она, видимо, хотела. Она снова покраснела, но на этот раз взгляд не отвела. — Вовсе нет! Это, — она сделала паузу, ища точное слово, — приятно. Очень. — Румянец на её щеках стал еще алее, но в глазах появилось тепло и искренность. — Я… я с радостью схожу с Вами в кино в воскресенье.

Странное тепло разлилось у меня в груди, смешавшись с лёгким головокружением (но уже не от последствий часов, а от этой искренности). Видеть всегда собранную, немного отстранённую Аю такой растерянной, уязвимой и при этом смелой в своем признании. Это тронуло меня даже сильнее, чем я ожидал. После всех этих игр со временем, интриг, холодного расчёта, окружавшего меня, эта простая, человеческая неловкость, эта искренняя растерянность была как глоток чистой родниковой воды после соленого моря. Я почувствовал, как непроизвольно расплываюсь в улыбке, и не стал её сдерживать.

«Романтика», — подумал я с легким удивлением. Кажется, я действительно забыл, какая она. И почему-то немного страшно. Но это был приятный страх, как перед прыжком в неизвестность, но заведомо полную возможностей.

Сумерки мягко окутывали «Холмы гармонии». Воздух, ещё тёплый от солнечного дня, пах нагретым асфальтом и цветущим жасмином. Я шёл по аллее, ведущей к дому, ощущая приятную мышечную усталость после дня. В голове крутились образы: Ая с её смущенной улыбкой и согласием на кино, Иоширо с горящими глазами преданности, продуктивный гул отдела. Даже Момо, обычно тянущая поводок с бульдожьим упрямством, шла рядом спокойно, деловито обнюхивая кусты. Поводок свободно провисал, и мир казался таким уютным и безопасным. На мгновение напряжение последних дней — всё это отступило, растворившись в тишине вечера.

«Всё-таки очень неплохое место», — мелькнула расслабленная мысль. Тишина. Покой. Почти…

Почти. Момо внезапно замерла, её нос задрожал, втягивая воздух с силой пылесоса. Что-то под тёмным кустом сирени у резкого поворота аллеи захватило всё её внимание. Прозвучало низкое, заинтересованное ворчание. И, прежде чем я успел среагировать, она рванула вперёд с неожиданной силой, поводок превратился в тугую струну, вырываясь из моей расслабленной руки.

— Момо! Стой! — крикнул я инстинктивно, повторяя её сложный маневр и пытаясь не упустить скользкий поводок.

В этот самый миг из-за поворота, из которого мы сами выскочили и скрытого теперь от нас кустами, на высокой скорости вылетел чёрный автомобиль! Слепящий свет фар ударил меня прямо в глаза, превратив мир в белое пульсирующее пятно. Рёв мотора, визг шин, запах жжёной резины — все смешалось в оглушительный каскад звуков. Машина была слишком близко и слишком быстра! Водитель, очевидно, не ожидавший никого на узкой аллее в сумерках, отреагировал панически: резкий рывок руля влево и дикий нажатый газ вместо тормоза! Машина вильнула, её массивный бок пронёсся в сантиметрах от меня.

Я, ослеплённый фарами и оглушенный рёвом, действовал на чистом инстинкте. Не думая о себе, я бросился туда, куда рванула Момо — в те самые кусты у дороги. Я накрыл коренастое тело собаки своим, чувствуя, как колючие ветки царапают лицо и руки. Земля жёстко встретила моё колено и плечо, воздух вырвался из лёгких с хрипом. Момо подо мной испуганно взвизгнула.

Машина пронеслась мимо с воем мотора. Тишина, наступившая после, была оглушительной. Я лежал ничком в кустах, сердце колотилось как бешеное, адреналин горел в жилах. Холодный пот выступил на спине. Я-то жив, а как там Момо? Я приподнялся, игнорируя боль в колене и царапины. Руки дрожали, когда стал ощупывать собаку под собой. Момо заворчала, но не от боли, а от возмущения и испуга. Она выбралась из-под меня, отряхиваясь, земля и листья осыпались с её волосатой шкурки. Она тыкалась носом в руку, тяжело дыша, но явно невредимая. Облегчение, острое и сладкое, смешалось с дикой яростью. Безумец (ну на самом деле совсем другое выражение, но вряд ли тут в округе были знакомы с такими словами). Гнал как угорелый! Чуть не убил нас!

Я поднял голову, мой взгляд метнулся к скрывшемуся болиду. Машина резко затормозила метров через пятьдесят, чуть не врезавшись в бордюр, и остановилась. Переднее тонированное стекло плавно опустилось. И в темноте салона, подсвеченное приборной панелью, отчетливо видно было лицо. Бледное, искаженное гримасой чистого, животного испуга. Испуга, но не раскаяния. И это было лицо Кэзуки. Наши взгляды встретились через пылевое марево. В глазах Кэзуки я увидел не просто испуг водителя, попавшего в аварию. Помимо страха, я видел вместе с тем и запредельную, первобытную ненависть. Злобу, направленную на меня, как лазерный прицел винтовки. Кэдзуки что-то яростно прокричал, его кулак в бессильной ярости ударил по торпеде. Стекло взмыло вверх, словно забрало, и с визгом шин он рванул с места, растворившись в сгущающихся сумерках.

Я замер на коленях в кустах, все еще крепко сжимая поводок Момо. Адреналиновый шок опасности сменился яростью, пробежав ледяными мурашками по спине. Кэдзуки, откуда он здесь, он следил за мной? Или просто нёсся сломя голову? Случайность? Вряд ли, этот взгляд… Это не была случайная злость. Это была глубоко личная «неприязнь». Но почему?

В голове пронеслись возможные причины. Перестарался, когда отправил меня в реанимацию. Было? Да, но кажется на сей момент даже его дядя не забыл, но отложил далеко. Ситуация с неудачным отъёмом моего почти честного выигрыша на скачках? Возможно, денег за наводку в любом случае отдать пришлось, вряд ли тот господин с ипподрома снабжает такой информацией бесплатно.

А тут ещё и нагоняй от старшего Мураками, да у меня на глазах. Ох как возможен и такой расклад. Стоп, я что-то не учёл. Точно, в тот день, после его вопроса, неужели я его не узнаю. Он же сказал, что мы вместе с ним учились. А что, если это ещё с тех, «школьных» времен? Вот задачка-то, и не скажешь, что я не я, не поверит.

Адреналин всё ещё гнал кровь, но теперь к нему примешивался холодок страха и понимания: тень прошлого настигла меня здесь, в моём новом, «безопасном» убежище. Момо ткнулась мордой в колено, тихо поскуливая, требуя уйти из этого места. Я крепче намотал поводок на ладонь, домой, сейчас же. Шаг за шагом, прислушиваясь к каждому звуку в наступившей темноте, я повел Момо прочь, оставляя позади запах жжённой резины и ощущение прицела между лопаток.

Каждый шаг по дороге домой гулко отдавался в тишине, ставшей внезапно враждебной. Я шёл быстро, крепко прижимая Момо к себе. Мой взгляд метался по тенистым кустам, тёмным подъездам, припаркованным машинам, везде мерещилось движение, чудился далёкий рев мотора. Спину сводило от ощущения невидимого прицела. Момо, словно чувствуя моё настроение, шла послушно, прижимаясь к ноге.

Щелчок замка родной квартиры прозвучал как спасение. Я втолкнул Момо внутрь, резко захлопнул дверь, щёлкнул замком на все ригели. Прислонился спиной к прочной древесине, закрыл глаза, пытаясь перевести дух. Но ощущение безопасности стало призрачным. Стены квартиры, ещё недавно бывшие убежищем, теперь казались хрупкими. Он знает, где я живу. Холодный пот снова выступил на лбу.

Первым делом Момо. Я опустился на колени перед ней, мои руки немного подрагивали, когда я ощупывал ее со всех сторон, проверяя лапы, спину, живот. —

Ты цела? Нигде не болит? — мой голос хрипел от напряжения.

Момо ответила, тычась носом в мою щеку и издавая короткий, воркующий звук. Она потянулась к своей миске с водой и стала жадно пить. Я прижался лбом к её тёплому, крепкому загривку, вдыхая знакомый запах собаки. Ты цела, и это самое главное.

Я встал, отбросив минутную слабость. Подошёл к окну, не включая света, осторожно отодвинул край шторы. Внимательно всматривался в темноту двора, в тени деревьев, в силуэты машин. Ничего подозрительного. Но это ничего не значило. Кэдзуки мог быть где угодно.

Не снимая куртки, я прошёлся по квартире. Замки на балконной двери? Щёлк — закрыто. Окна в гостиной? Плотно закрыты, щеколды вниз. Кухня? Там тоже все глухо. Каждый щелчок замка, каждый проверенный запор был не просто действием — это был ритуал восстановления контроля. Я не прятался, я укреплял периметр нашего нового бастиона.

Остановившись в столовой, снова посмотрел на лежак Момо, который она «припарковала» между мисками. Её место и её крепость. И моё тоже. Взгляд упал на тяжелую чугунную сковороду, ну уж нет. Подозрительность хорошо, а вот паранойя — плохо.

Несмотря на скопившееся напряжение, усталость навалилась всей своей тяжестью, физической и эмоциональной. Голова раскалывалась, тело ныло от падения в колючие кусты, онемение в пальцах пульсировало. Но заснуть было невозможно. Каждый шум за окном заставлял вздрагивать. Момо, уловив моё состояние, забралась на лежак в спальне, но не легла. Она сидела, уставившись в темноту коридора, её низкое, утробное рычание было едва слышно. Я лёг, но не выключал свет в коридоре. Протянул руку, опустил на её тёплую, мохнатую голову, чувствуя ритм её спокойного дыхания.

Возникла мысль: нужен кто-то, кто знает их мир. Знает Риоту, знает Кэзуки, и кому я не безразличен. В памяти всплыл только один человек — Фудзивара Кэйташи. Недолго поразмышляв, какой именно интервал времени признан поздним, решил, что на худой конец не возьмёт. Трубку сняли после первого гудка.

— Канэко-сан? — голос был усталым и сонным, — поздновато Вы, однако.

— Фудзивара-сан, — тихо, но напряжённо обратился я, — простите за то, что в столь поздний час, но мне срочно нужна помощь.

— Зная Вас, — он усмехнулся, — проблема сложная. — в его словах не было даже намека на вопросительную интонацию. — Кафе «Манящий причал», буду там через полчаса, ждите.

Тусклый свет бра в кафе «Манящий Причал» едва разгонял мрак. Я сидел у окна, откинувшись на спинку кресла. Взгляд, холодный и острый, как скальпель, был прикован ко входу.

Дверь распахнулась, резко звякнув колокольчиком. Фудзивара вошёл внутрь и огляделся. Увидев меня, тихо, почти крадучись, подошел к столику и рухнул на стул напротив. Лицо его было серым от усталости и напряжения. Заказав себе чашку кофе, он наклонился ко мне через стол.

— Ну что случилось, Канэко-сан? — произнёс он шёпотом, — рассказывайте, зачем Вам опять понадобились якудза?

Я не стал тянуть или приуменьшать заслуги младшего Мураками,

— Мой район, мой вечер, выгуливаю собаку, — я не стал тянуть или додумывать эту историю. На мой взгляд, картинка и так выйдет очень красочной. — Момо рванула в кусты, и вдруг сзади раздался рёв мотора. Он пронесся от меня в считанных сантиметрах. Если бы не отпрыгнул в кусты — раскатал бы меня по асфальту, к гадалке не ходи. А когда машина остановилась, открылось окошко и оттуда на меня уставился Кэдзуки собственной персоной. — Я врезал кулаком по столу так, что стакан подпрыгнул. — Но потом он посмотрел на меня и в глазах был испуг, сменившейся яростью. Ты знаешь клан Мураками, значит и о нём что-нибудь тоже. Почему племянник главы следит за мной? Фудзивара-сан, что вообще здесь происходит?

Фудзивара откинулся на спинку стула, словно от удара. Он зажмурился, провёл ладонью по лицу, потом снова резко наклонился ко мне, и прошептал:

— Слежка, погоня. Всё это очень странно. — Он немного подумал и добавил, — Мураками его убьёт за подобную самодеятельность. Но испуг… Это возможно только в одном случае, только если…

Я медленно поднялся, и моя тень накрыла Фудзивару. Я упёрся руками в столешницу по обе стороны от стакана, нависая над собеседником.

— Если только что, Фудзивара-сан? Если только он за мной не просто следил? Или что-то ещё? Так я до скачек его ни разу не видел. Или всё-таки видел?

Под моим взглядом Фудзивара слегка сжался. Он шумно отхлебнул из кружки остывший кофе, закашлялся, потом выдохнул, сдаваясь.

— Вы дали мне тогда шанс, продолжил я говорить. — Дали деньги, чтобы я мог откупиться. Я выиграл, вернул долг Мураками сполна. Казалось бы, счёт закрыт. Но этот интерес Кэзуки ко мне, он явно не финансовый. Там что-то ещё. Возможно, личное⁈ Мне обязательно нужно понять, с чем я имею дело. Не как с кланом якудзы. Долг выплачен, и судя по тому, что я видел, старик Риота претензий ко мне не имеет. Тогда почему, чёрт возьми, моё существование вызывает у него настолько бурную реакцию? Вы единственный, кто может дать мне хоть какую-то нить.

— Кэдзуки горячая голова, и всегда таким был. Мураками держит его на коротком поводке, а парень ищет способ доказать свою значимость, — сказал Фудзивара и ненадолго задумался. — Возможно, эта слежка — его личная инициатива. Увидел в тебе человека, который обставил клан и его особенно (да, я в курсе про историю со складом, когда ты обошёл всю его свору, и, поверь, не только я), и затаил злобу. А испуг? Мог запаниковать, что в очередной раз перегнул палку и если дядя узнает о его самодеятельности… — Он посмотрел на меня. — С другой стороны, испуг Кэзуки — это плохой, очень плохой знак. Значит, ситуация вышла у него из-под контроля, и он боится последствий. Вот только от кого? От своего клана или кого-то…повыше?

— А такие есть? — перебил его я. — Я считал, что в якудза не такая иерархия.

— А кто сказал про якудзу? — Фудзивара хитро подмигнул мне, — он хоть и родной племянник старику Риоте, но тот, строго между нами. — Его взгляд стал очень серьёзным, — не пойми меня неправильно, я уверен в тебе, Канэко-сан, как в самом себе. Ты достойный потомок самураев.

Я снова встал со стула и поклонился Кэйташи, его отношение дорогого стоило.

— Ну так вот, — снова тихо начал он. — Старик очень умён, хотя порой и создаёт впечатление пожилого сельского жителя. И, помяни моё слово, Кэдзуки будет последним в очередь на «трон». И понимают это многие, возможно, что в этом списке есть и его молодой родственник. И что у него за план Б не знает никто, кроме него самого. Знаю наверняка только одно, Канэко-сан, вряд ли это связано с твоим выигрышем на ипподроме, не похоже. Либо есть третье лицо, либо корни Вашего конфликта с племянником где-то гораздо глубже.

— Возможно, Фудзивара-сан, — я согласно кивнул, — вот только я не помню ничего с того самого момента, как Кэдзуки со товарищи отпинали меня. Моя жизнь теперь начинается с момента реанимации, всё, что раньше — пустота, и врачи не говорят ничего определенного.

— Канэко-сан, — он взглянул по сторонам, — у Вас очень сложная ситуация, поверьте мне. И пока нет полного понимания происходящего, я бы рекомендовал либо совсем уйти на дно, либо, — он сделал небольшую паузу, — найти могущественных покровителей. При всём моём уважении, мои возможности исчерпаны, — он достал свой телефон и начал что-то в нём искать.

— Я не могу стать Вам покровителем, да я и не телохранитель, увы, — Он взял салфетку и начал что-то там писать. Закончив, он придвинул листок ко мне и продолжил. — Вот контакт, человек на той стороне провода бывший сотрудник, скажем так, определенных служб. Сейчас работает по обеспечению безопасности тех, кому надо избежать внимания со стороны неких лиц. Сразу говорю, не дёшево. Но он может проверить, насколько плотно за тобой следят; порекомендовать, какую поставить сигнализацию; быть «тенью» на первых порах. И, возможно, выяснить, по чьей именно инициативе Кэдзуки катался мимо твоего дома. Деньги у тебя есть, насколько я знаю. Думай.

После этих слов он резко встал и, не прощаясь, вышел, оставив меня в размышлениях. Какой же из перечисленных Фудзиварой способов мне выбрать?

Глава 17

Стук моего сердца оглушал сильнее, чем гул ночной Осаки за окном. Пустая кружка на столе была как зияющая темнота колодца, в котором утонули все ответы Фудзивары. Уйти на дно, или найти покровителей — эти слова звенели в моей голове.

Я сгрёб салфетку с номером. Касаясь её шершавой поверхности, я думал об озвученных Фудзиварой вариантах. Он ушёл, оставив меня одного перед этим выбором.

Уйти на дно. Это означало бы стереть себя. Бросить квартиру, в которую только переехал. Бросить… нет, забрать Момо. И Аю, вот Аю точно пришлось бы бросить. Оставить её с этим взглядом, полным скрытого вопроса, на который у меня никогда не будет ответа. Нет! Я судорожно сжал кулаки, вдавливая фаланги в стол до хруста в костяшках.

Мой взгляд снова упал на салфетку, на эти цифры, написанные мелким убористым почерком. Купить «тень»? Деньги у меня были. Выигрыш, который должен был стать билетом в новую жизнь, внезапно превратился в фонд для военных нужд за право этой жизнью обладать.

Я представил себе эту самую жизнь. Утренние побудки Момо, тыкающейся своим носом в щеку, требуя прогулки. Запах кофе из новой кофемашины, возле которой стоим я и Ая. Её смех, который всё чаще прорывается сквозь корпоративную броню. Её рука, случайно касающаяся моей за утренним отчётом. Хрупкая, невероятно зыбкая конструкция той нормальной реальности, которую я начал по кирпичику выстраивать. И черный автомобиль Кэзуки, врезающийся в неё на полной скорости.

Нет! Я рванулся с места так резко, что стул с грохотом отъехал назад. Сердце колотилось, как бешеное. Но я не побегу, не отдам им это. Ни ему, ни тому, кто стоит за ним.

Пальцы сами нашли в кармане холодный, обтекаемый корпус телефона. Экран ослепил меня в полутьме зала. Я почти наугад тыкал в цифры, переводя взгляд с телефона на салфетку и обратно. Последняя цифра. Пауза. Палец замер над кнопкой вызова. Он завис в сантиметре от стекла, и весь мир буквально сжался для меня в этом промежутке, между бегством и войной.

Я сделал последний, глубокий вдох, и нажал кнопку.

Пронзительные гудки прозвучали как сирена, разрывающая тишину. Один. Я прижал трубку к уху так крепко, как только мог. Два. В горле пересохло. Третий гудок оборвался на середине.

— Кайто. Слушаю. — голос на том конце провода был лишен каких-либо интонаций, был обезличенным, словно принадлежал роботу, а не живому человеку.

Я сглотнул ком в горле, заставив свои голосовые связки работать.

— Меня зовут Канэко Джун. — Звук собственного имени показался мне чужим. — Мне нужна проверка на слежку и оценка безопасности жилья. Фудзивара Кэйташи дал мне Ваш контакт.

Я выпалил это почти единым предложением, боясь, что, если остановлюсь, то на том конце бросят трубку, не дожидаясь окончания моей тирады. В динамике повисла тишина. Я почти физически ощущал, как этот человек по ту сторону сканирует мой голос, взвешивает каждое слово, оценивает степень угрозы и моей адекватности.

— Адрес, — прозвучало наконец в ответ. Ни тебе вежливых расшаркиваний, столь присущих местному населению. Я тотчас продиктовал свой новый адрес.

— Время? — последовал очередной вопрос.

— Одиннадцать вечера, — сказал я, оглядывая пустой зал и косясь на часы. — Я сейчас буду там.

— Встретимся один на один, без свидетелей.

Щёлк. Разговор прервался, резко, без предупреждений, без «до свидания». Просто щелчок.

Я медленно опустил телефон. Что ж, вот я и купил «тень», и теперь обратной дороги не было. Сердце всё ещё колотилось, словно пыталось вырваться из грудной клетки. Я вывалился на ночную улицу, и холодный вечерний воздух немного охладил закипающий мозг.

Один на один.

Приказ звучал в голове снова и снова. Я шёл быстро, почти бежал, но не от страха — мне просто нужно было двигаться, чтобы не ощущать пугающую пустоту внутри. Каждый звук, будь то отдалённый гул мотора, хлопок двери в переулке, собственные шаги по асфальту — заставлял непроизвольно вздрагивать, вжимая голову в плечи. Я ловил себя на том, что постоянно оглядываюсь, сканирую тени, ища чёрный силуэт машины, который уже въелся в мозг.

Вот и поворот к «Холмам гармонии». Обычно я замечал, как окна отражают огни города, как пахнет цветами в палисадниках. Сейчас я видел только мертвые зрачки окон и вглядывался в каждый куст, ища неестественную тень или подозрительный отблеск. Рука сама потянулась к карману, к холодному металлу часов. Это уже становится инстинктом. Возможность создать точку, а потом отмотать время вспять. Я с силой сжал пальцы, чувствуя, как края циферблата впиваются в ладонь. Нет, не сегодня, и явно не для этого. Пальцы левой руки начали неметь. Сначала мизинец, потом безымянный. Я судорожно сжал и разжал кулак, пытаясь вернуть чувствительность, но это только усилило противное покалывание.

Дверь подъезда. Я вставил ключ, и его лязг на фоне звенящей тишины показался оглушительно громким. Я впрыгнул внутрь, резко захлопнув дверь за спиной, прислушиваясь, не раздадутся ли снаружи шаги.

Подъём на мой этаж, по ощущениям, занял целую вечность. В ушах стучала кровь, а я представлял, что стоит мне открыть дверь, а там будет стоять он. С той же перекошенной от ненависти физиономией, что и тогда, во время моей прогулки с Момо.

Я распахнул дверь и ввалился внутрь, тут же захлопнув её, и прислонившись к холодному дереву спиной, пытаясь отдышаться.

И тут до меня донесся знакомый цокот когтей по паркету. Из гостиной вышла Момо, но в этот раз она шла не своей обычной, виляющей походкой. Она шла медленно, низко опустив голову, ее бочкообразное тело было напряжено. Уши прижаты, а большие, умные глаза смотрели на меня не с радостью, а с пристальным, оценивающим вниманием.

— Момо, — мой голос прозвучал сипло и чуждо.

Она подошла совсем близко, не издавая ни звука. Обнюхала мои ботинки, потом брюки, особенно тщательно — самый низ. Потом обнюхала мои руки, тычась шершавым носом в пальцы, все ещё холодные и плохо слушающиеся. Закончив процедуру идентификации и считывания информации через запахи, Момо поскулила — тихо, тревожно, не отрывая от меня взгляда.

Я сидел на корточках перед ней, запустив пальцы в ее теплые, бархатистые складки на шее. Обычно она закатывала глаза от блаженства, опрокидываясь на спину. Сейчас она лишь глубже уткнулась мне в ладони, издавая короткий, тревожный вздох.

Я поднялся и проверил все замки. Прошёл по квартире, проверяя каждое окно и балконную дверь. Моя новая крепость, мои «Холмы гармонии», внезапно показались хлипкой картонной декорацией, бутафорией, которую один сильный пинок может обратиться в пыль. Каждая тень за окном казалась движущейся, каждый отдалённый звук — скрипом тормозов.

Я остался стоять посреди гостиной, в темноте, прислушиваясь к собственному дыханию и к тяжелому, но более спокойному дыханию Момо, которая улеглась у моих ног, положив тяжелую голову передние лапы. Но она не спала, а всё также была на страже.

Ровно в одиннадцать окружающий мир замер. Я так и стоял в центре гостиной, прислушиваясь к тиканью настенных часов. Каждый удар секундной стрелки отдавался в висках синхронно с пульсом. Момо сидела у моих ног, её мощное тело было напряжено в струну, а все складки на морде собрались в маску предельной концентрации. И тогда он пришел. Не раздался ни стук, ни звонок, я просто услышал тихий, но неумолимый скрежет ключа в замке.

Дверь открылась беззвучно, впустив в комнату полосу света, а затем из коридора высокую и поджарую фигуру. Незнакомец был в тёмном костюме, который словно сливался с тенями. Его лицо было бы совершенно ничем не примечательным, если бы не глаза. Холодные, быстрые, как сканеры, они словно за долю секунды сняли мерки с меня, с Момо, с обстановки, вычислили все углы, расстояния, потенциальные угрозы и укрытия. Взгляд робота, а не человека.

— Накамура Кайто, — произнес он без приветствия. Его голос был таким же, как и по телефону — совершенно плоским, лишённым частот, выдающим эмоции.

Я кивнул, в горле внезапно пересохло. Момо издала низкий, едва слышный рык глубоко в глотке, но не двинулась с места.

Кайто на мгновение задержал на ней взгляд, оценивающе осмотрел, будто инженер изучает новый прибор, стрелка которого замерла в пределах нормальных значений, и так же быстро забыл о ее существовании. Он закрыл дверь и повернул дополнительный фиксатор, который я сам не всегда использовал.

— Не двигайтесь и не мешайте, — скомандовал он, и это не было просто просьбой.

Его движения были экономичными, резкими и невероятно быстрыми. Он не ходил — он перемещался от точки к точке. Вот он у окна — палец провел по раме, проверяя плотность прилегания. Потом он уже на балконе, его силуэт мелькнул за стеклом, он что-то измерял, щупал замок. Мужчина достал из кармана компактный черный прибор с антенной и, не глядя на него, начал медленно вести вдоль стен. Прибор изредка издавал тихие щелчки. Кайто замирал, его взгляд становился еще острее, потом он кивал про себя и двигался дальше.

Я стоял как вкопанный, чувствуя, как онемение в левой руке, притихшее было, снова поползло вверх, к локтю. Холодный пот выступил на спине. Этот человек не просто проверял квартиру, он словно вскрывал её. Он видел все её слабости, все её поры. Каждый его взгляд, каждый щелчок прибора — это был приговор моей иллюзии безопасности.

Специалист проверил розетки, вентиляционные решетки, даже потолочные светильники, вставая на стул с кошачьей грацией. Он игнорировал меня, будто я мебель. Единственный раз, когда наши взгляды пересеклись — когда он изучал входную дверь, а я невольно посмотрел на бейсболку, висевшую на крючке. Его взгляд скользнул по моему, поймав этот микроскопический жест, и я увидел в этих глазах мгновенную переоценку. Он понял, что я ношу её на прогулках, что это часть моего графика, а следовательно — часть уязвимости.

Наконец он закончил, и повернулся ко мне, уперев руки в бока. Его лицо оставалось бесстрастным.

— Отчёт, — сказал он, и это прозвучало как выстрел. — Слушайте. Вопросы после.

Я молча кивнул, сглотнув.

— Квартира — дуршлаг. Стандартные замки — отпираются за три секунды отмычкой. Окна — обычное стекло, разбивается одним ударом. Балконная дверь — самое слабое звено, замок одно название. Сигнализация обязательна. Базовый пакет: датчики на все окна и двери, камера у входа с ИК-подсветкой и удаленным доступом на ваш телефон, тревожная кнопка с GPS-маяком. Стоимость.

Он сухо произнёс эту цифру, она была запредельной. Цена за один месяц его услуг равнялась парочке моих зарплат на новой должности, но деньги должны были пойти на жизнь, ту самую, которой сейчас угрожали.

Я кивнул, не в силах вымолвить слово.

— Собака сейчас лишь фактор риска и индикатор. Могут отравить, использовать как приманку, спровоцировать на лай для маскировки. Не выгуливать одним маршрутом, не отпускать с поводка, не оставлять еду и воду в зоне доступа с улицы.

У меня похолодело внутри. Я посмотрел на Момо. Она смотрела на Кайто, всё так же напряжённо, но рычать не собиралась.

— Ваша задача: вести обычную жизнь. Не провоцировать. Не пытаться заметить или сфотографировать слежку. Вы кого-то подозреваете?

— Да, — я кивнул и продолжил, — Мураками Кэзуки, племянник главы клана якудзы Риоты.

— Я начну контрнаблюдение за ним. — Ни один мускул не дрогнул на лице наёмника при упоминании о якудзе. — Выясню, только ли это Мураками Кэзуки или есть иной заказчик. Следующий доклад через сутки. Сигнализацию установим завтра в шесть утра. Будете дома?

— Да, — выдавил я.

— Хорошо. Предоплата пятьдесят процентов.

Я молча протянул ему конверт с наличными, который приготовил заранее, но пришлось немного добавить. Он взял его и, не пересчитывая, сунул во внутренний карман.

— До завтра, — бросил он и, развернувшись, так же бесшумно вышел, оставив за собой щелчок замка.

Я остался стоять посреди комнаты. В ушах гудело. Я снова медленно опустился на корточки перед Момо и обхватил её мощную шею руками, прижавшись головой к её теплому лбу.

— Всё будет хорошо, девочка, — прошептал я ей и самому себе. — Всё будет хорошо, мы купили себе спокойствие.

Тишина после ухода Кайто была гулкой и давящей, как вакуум. Он забрал с собой не только часть моих денег, но и последние остатки иллюзий. Моя крепость была лишь видимостью таковой. За мной следили и это было совсем не то, что раньше. Теперь в моей жизни был холодный, сканирующий взгляд профессионала, который видел меня как задачу.

Я включил все светильники, зашторил окна, которые он только что проверял. Момо, наконец расслабившись, улеглась на своем лежаке, тяжело вздыхая. А я не мог усидеть. Адреналин все еще гулял по венам, смешиваясь с липким страхом и этим проклятым онемением в кончиках пальцев, которое теперь, казалось, пульсировало в такт тиканью часов.

Мне нужно было действие. Контроль, хотя бы над чем-то маленьким.

Взгляд упал на блокнот отца.

Он ждал меня слишком долго, но для начала его необходимо буквально расшифровать. И помочь мне в этом мог только один человек. Осталось только решить для себя, стоил ли довериться Каору?

Он помогал мне, и он был ученым. Вот только что он сделает, узнав, что знание это осязаемо, что оно лежит в кармане и может отматывать время? Станет ли он союзником или увидит во мне лишь артефакт, уникальный экземпляр для изучения?

Я не мог так рисковать, особенно сейчас. Подумав, я принял решение. Это будет не просьба о помощи. Это будет разведка боем. Контролируемый выстрел в темноту, чтобы понять, что там отзовется.

Я включил камеру. В блокноте выбрал три страницы, самые первые, самые на мой взгляд теоретические. Там были формулы, графики, но не было ни слова о карманных часах. Ни намека на то, что все это не абстракция информация, а инструкция по эксплуатации моего проклятия.

Я тщательно обрезал все края, чтобы в кадр не попали другие пометки, другие формулы. Только начальная теория.

Пальцы замерли над клавиатурой. Что написать?

«Сато-кун, добрый вечер», — я откинулся на кресле, тщательно подбирая слова. — «Я нашёл среди вещей отца странные записи. Выглядит как теоретическая физика или нечто подобное, но я полный профан. Можешь бегло глянуть? Не спеши, это просто любопытство. Заранее спасибо!»

На мой взгляд идеально. Легко, немного небрежно, с намеком на неизвестность. «Просто любопытство» — вообще ключевая фраза, отказ от какой-либо серьезности ввиду несрочности.

Я прикрепил фотографии и палец завис над кнопкой «Отправить». Сердце заколотилось с новой силой. Это был момент истины. Я запускал в мир часть своей тайны.

Я нажал и сообщение ушло. Сразу же наступила тишина, еще более звенящая, чем до этого. Я уставился на экран, словно ожидая, что он сейчас взорвется или на нем проступит ответ из самого ада.

Прошла минута. Пять. Десять.

Я начал нервно прохаживаться по комнате. Момо подняла голову, следя за мной глазами. Он проигнорировал? Счёл ерундой? Или он уже звонит в Vallen? Или тому, кто стоит за Кэзуки?

Горизонты паранойи раздвигались до бесконечности. Я почти уже решил, что совершил фатальную ошибку, как телефон на столе тихо и противно завибрировал.

Одно сообщение от Каору. Я открыл его, чуть не выронив телефон из ослабевших пальцев.

Не голосовое, только текст: «Позвони». Я сразу нажал на кнопку вызова.

— Канэко-кун, это как минимум удивительно, — первая фраза, произнесённая странным задумчивым голосом, заставила сердце упасть куда-то в ботинки. — Материал крайне специфичен. Теория квантовой физики вкупе с биотехнологиями? Ряд терминов вообще за гранью сухой науки, такое ощущение словно кто-то скрестил физику с метафизикой. Это или чья-то научная шутка, либо… — н внезапно замолчал.

— Либо что? — он меня заинтриговал.

— Либо нечто совершенно новое, — его голос был очень задумчивым, — технология, которая опережает текущий технический уровень на столетия.

Да, он не просто посмотрел одним глазком. Он вгрызся в этот материал, уже стараясь классифицировать его. Он разобрал термины, но так и не понял, что они означают.

— Канэко-кун, — сказал он хриплым голосом, — откуда эти данные? Где Ваш отец мог столкнуться с подобным? Это осталось после его работы в Vallen?

Да, на сегодня это главный вопрос для него, потому что от источника происхождения этих записей зависит их «ценность».

— Есть еще материалы по этой работе? — он тяжело дышал в трубку, — пусть даже и отрывочные, это всё равно может быть очень важным.

Он просил больше, и в этой просьбе сквозила та самая научная одержимость, тот голод, который я и старался в нём разбудить. Я медленно выдохнул, началась дрожь в руках, но она была другого свойства — не от страха, а от возбуждения. Он клюнул, и не испугался, и пока, во всяком случае, не побежал сразу доносить. Он заинтересовался просто как учёный.

Теперь очередной мой ход, нужно сохранить темп: подкинуть еще немного приманки, но сохранить контроль. И, конечно же, сделать вид, что я все еще просто любопытный дилетант. Я решил потихоньку продолжить диалог и старался говорить как можно спокойнее.

— Сато-кун, спасибо за твой скорый отклик! Честно говоря, для меня это темный лес, — произнёс я первые фразы, которые были чистейшей правдой, что может быть лучше. Я тонул в этом лесу с того дня, как проснулся в больнице. — Нашел в старом чемодане отца, среди его рабочих бумаг времен сотрудничества с Vallen. Возможно, это какие-то наброски для гипотетического проекта? — я постарался подчеркнуть последнее словосочетание, чтобы притушить азарт ученого.

— Больше материалов есть, но все в таком же хаотичном виде. — Спокойно продолжил я. Сейчас главное признать само наличие, но, по возможности, обесценить его. — Могу сфоткать еще пару фрагментов, если тебе действительно так интересно. Но только если это не отнимет много твоего времени.

— Присылай, я гляну, — коротко сказал он и положил трубку.

Я ещё раз прокрутил в голове свою речь. Выглядело достаточно беззаботно, и даже в меру глуповато, прямо идеальная маска. Не то чтобы я не доверял Каору, но слишком уж катастрофичным может быть ошибка в выборе союзников в моей игре.

Я отправил ему сообщение с новой серией фотографий и откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Игра началась, и я только что сделал первый, возможно несколько рискованный ход.

Минуты, последовавшие за отправкой сообщения, растянулись в вечность. Я не двигался, уставившись в экран телефона, лежащего на столе, как в магический кристалл, способный показать все варианты моего будущего.

Тишина была настолько оглушительной, что я услышал, как Момо во сне поскуливает, переживая какие-то свои собачьи кошмары. Может, ей чудился тот же черный автомобиль, что и мне. Потом по стеклу экрана поползли три точки, Каору набирал ответ.

Сердце совершило прыжок в горло и замерло там, тяжелым, липким комом. Он не отмахнулся, не отложил на утро, а сразу отвечал. Это было либо очень хорошо, либо катастрофически плохо.

Сообщение пришло, и довольно длинное. Я впился в текст, пробегая его не по словам, а скорее по интонациям, которые пытался уловить между строк.

Там присутствовало много определений, схожих с «неожиданно» и «невозможно», но в целом вся запись была проникнута благоговейным трепетом над полученной информацией. В самом конце была просьба о встрече завтра вечером. Я согласился, указав желаемым местом рандеву двор его бабули.

Итак, на сегодня точно хватит, я без задних ног упал на диван рядом с Момо, которая недовольно фыркнула, но всё же еще сильнее прижалась ко мне.

Лёд тронулся, господа присяжные-заседатели, командовать парадом буду я!

Глава 18

Ровно в шесть утра в дверь позвонили, коротко, всего один раз. Момо, дремавшая у моих ног, вздрогнула и подняла голову, но не залаяла, лишь неловко спрыгнула с кровати и подбежала к двери. Её нос задрожал, улавливая запахи с лестничной площадки.

Я откинул одеяло, сердце, быстро застучавшее было от внезапности, почти сразу успокоилось. Я ждал этого, стоило отдать должное спецу, по нему можно было сверять время.

На пороге стоял Кайто. Но это был не вчерашний бесстрастный призрак в чёрном. На нём была серая униформа монтажника с логотипом какой-то телекоммуникационной конторы, на голове небрежно накинутая набекрень кепка с тем же рисунком. В одной руке массивный алюминиевый кейс, в другой — компактная стремянка. Маскировка была настолько идеальной, что вызывала даже не доверие, а лёгкую жуть.

— Доброе утро, Канэко-сан. Монтаж сигнализации, — его голос был таким же «пустым», как и вчера, лишённым каких-либо эмоциональных оттенков. Это был не вопрос и даже не приветствие, только сухая констатация факта.

— Входите, — я отступил, впуская его в квартиру.

Он переступил порог и замер на секунду, его серые глаза, холодные и быстрые, за долю секунды словно провели инвентаризацию прихожей. Казалось, он запомнил положение каждой пылинки с прошлого вечера и теперь искал изменения.

— Собака в доме — это хорошо, — бросил он, скользнув взглядом по Момо. Та, к моему удивлению, не зарычала. Она внимательно наблюдала за ним, её небольшое, но мощное тело было собрано, но не напряжено, прямо как у профессионала, оценивающего другого профессионала.

Кайто двинулся вглубь квартиры. Его движения были не просто быстрыми — они были экономичными порой до абсурда. Он не шагал, а будто возникал в нужной точке. Моргнул, и вот он уже у окна в гостиной. Кейс щёлкнул, из него он извлек небольшой белый диск с крошечным светодиодом.

— Датчик открытия, — зачем-то произнёс он вслух, его быстрые пальцы сняли защитную плёнку и приложили диск к верхней части рамы. — Связь по радиоканалу, свой собственный протокол шифрования. Его не сможет заблокировать даже глушилка специальных служб.

Я выслушал его пояснения и молча кивнул, чувствуя себя учеником на экзамене у строгого преподавателя. Он переместился к балконной двери.

— Здесь дублирующий. И вот это… — из кейса появился другой прибор, похожий на миниатюрный глаз в небольшом обтекаемом корпусе. — Датчик разбития стекла, считывает звук удара. На случайный хлопок не сработает, не переживайте. — Добавил он, лишь на мгновение обернувшись ко мне.

— А это? — я не удержался от вопроса, когда он извлёк очередное приспособление.

— Это датчик движения, с хорошей зоной покрытия, хватит на всю комнату. Игнорирует объекты легче двадцати пяти килограммов, — он бросил взгляд на Момо. — Вашу точно проигнорирует.

Потом была прихожая. Здесь он задержался дольше. Из кейса он извлек небольшую камеру в матовом черном корпусе.

— Объектив «рыбий глаз», ночная подсветка. — все комментарии он делал совершенно буднично, очевидно, подобные лекции ему уже порядком наскучили. — Запись по движению, также доступен режим двадцать четыре на семь. Сохраняется в облаке, управление, как в принципе и всей системой, через приложение.

Он установил её на верхней полке стеллажа, искусно замаскировав среди стоявших там книг. Она была направлена прямо на входную дверь.

— А если её заметят? — спросил я, удивляясь такому принципу расположения наблюдения.

— Если увидят — значит, они уже внутри. — Безразлично ответил Кайто, подключая камеру. — Тревожная кнопка. — Он протянул мне небольшой брелок, похожий на автосигнализацию. — Держите всегда при себе. Одно нажатие, и сразу пойдёт вызов мне с автоматической передачей GPS-координат.

Наконец, он синхронизировал всё с моим телефоном. На экране появилось минималистичное приложение с интуитивным интерфейсом. Зелёные иконки датчиков, живая картинка с камеры в прихожей, где я видел затылок самого себя.

— Система уже активна. Сейчас установлю еще пару камер на лестничной площадке и всё проверим. — Кайто развернулся и вышел за дверь, тихонько прикрыв её за собой.

Я замер, уставившись в телефон. Прошло несколько минут, и тишину разорвало тихое, но настойчивое вибрирование. Уведомление: «Движение», «Открытие входной двери». Иконка программы замигала красным, и сразу же пришел пуш: «Обнаружено движение. Тревога?»

На половине экрана была запись с камеры, а всю нижнюю часть занимала огромная кнопка с надписью «тревога». Я посмотрел на полученное изображение: чёткое, ясное, даже несмотря на утренний полумрак. Дверь снова открылась, и Накамура вошел в мои апартаменты.

— Система активна, — его голос прозвучал уже не из его рта, а из динамика моего телефона. Он оказывается говорил через приложение. — Отчеты и уведомления находятся здесь, — он быстро водил пальцем по экрану, тыкая в пиктограммы. — Реагируйте только на тревожный сигнал, а не на каждое движение.

Он снова взглянул на меня, и в его взгляде впервые мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее намёк на эмоцию.

— Квартира больше не аквариум, скорее теперь это ловушка. Для них. — добавил он поспешно. — А теперь я выезжаю для контроля объекта наблюдения.

И он исчез, так же быстро и бесшумно, как и появился. Я остался стоять посреди прихожей, сжимая в руке телефон, с которого на меня смотрела зелёная иконка «Система активирована». Момо подошла, ткнулась носом мне в колено и тихо, одобрительно хрюкнула. Казалось, она говорила: «Ну вот, теперь всё как надо».

После ухода «специалиста» воцарилась тишина. Я замер посреди гостиной, вжимая в ладонь телефон. Зеленые иконки приложения смотрели на меня с экрана, как бездушные глаза сторожевого пса, каждая из них была молчаливым укором моей прошлой беспечности.

Этот цифровой частокол, возведенный за полчаса, немного давил, но я уже знал из своего прошлого, это временно. Меня вывел из раздумий знакомый цокот когтей по полу. Момо подошла и ткнулась морщинистым носом мне в ногу, требуя внимания.

— Ну что, девочка, — мой голос прозвучал неожиданно громко в этой тишине. Я присел перед ней на корточки, утопая пальцами в её теплых, удивительно нежных складках на шее. — Нравится тебе наш новый электронный дворецкий? Говорят, теперь мы в полной безопасности. — Я почесал её за ухом, и она зажмурилась от блаженства, издав тихое, хрюкающее урчание. — Хотя лично я теперь чувствую себя как рыбка в аквариуме. За нами следят со всех сторон, понимаешь? Обложили, демоны.

Она фыркнула, словно отвечая: «Чепуха! Главное, что миска полная, а папка дома», и провела мне по запястью своим шершавым, как наждачка, носом. В её карих, умных глазах не было ни грамма страха — лишь простое, чистое доверие и… нетерпеливое требование завтрака. Её абсолютная, непоколебимая нормальность в эти сумасшедшие дни давно стала моим якорем. Единственной реальной и осязаемой вещью в этом мире, поползшем виртуальными швами. Я глубоко вздохнул и поднялся.

— Ладно, ладно, — я направился на кухню. — Пойдём, знаю я тебя, моя обжорка.

Я бодро прошлепал на кухню и, действуя скорее на автомате, потянулся к шкафу за кормом. Пакет зашуршал, и Момо тут же материализовалась у моих ног, пуская слюни и заглядывая в миску преданными голодными глазами.

— Держи, поросёночек, — с ухмылкой высыпал я порцию. — Приятного аппетита.

Пока она с довольным хрустом уплетала ужин, я включил чайник. Пока он закипал, я, стоя у окна и глядя на зажигающиеся огни просыпающегося города, в сотый раз прокручивал в голове план на день. Система установлена, Кайто уже на задании. Следующий шаг у меня, это пережить рабочий день, и лишь потом — Каору. Один шаг за другим. Как говорится, дорогу осилит идущий.

Я поймал себя на том, что моя левая рука непроизвольно тянется к карману, ища холодный металл часов. Я заставил себя убрать её, сжав в кулак. Нет, от подобной привычки пора отвыкать, равно как и таскать их постоянно с собой.

Я налил себе чаю, ощущая, как тепло чашки понемногу прогоняет внутреннюю дрожь. Этот небольшой ритуал — кормление Момо, чай, вид рощицы за окном, стал мостом обратно к нормальности, к тому, за что я и боролся.

— Всё будет хорошо, девочка, — сказал я уже скорее себе, глядя на её довольную, перепачканную едой морду. — Мы со всем справимся, правда ведь?

Момо в ответ лишь смачно облизнулась, требуя добавки. И в этот момент её простой, животный эгоизм показался мне лучшим лекарством от паранойи. Мир мог рушиться, но её миска должна быть полной. И это было единственным правилом, которое имело значение прямо сейчас.

Эта пауза, этот момент спокойного бытового общения с единственным существом, которое не требовало масок и не ждало подвоха, позволял перевести дух, собрать в кулак расползающиеся нервы и сделать глубокий вдох перед тем, как выйти в новый день, полный невидимых угроз и сложных игр.

До начала рабочего дня оставалось добрых двадцать минут, когда я переступил порог отдела логистики. Обычно в это время здесь царила сонная, только просыпающаяся тишина, прерываемая ворчанием кофемашины и негромкими переговорами первых «жаворонков». Обычно, но не сегодня.

Сегодня меня встретил напряженный гул, воздух уже дребезжал от звона телефонов, быстрых шагов, скрипа кресел и отрывистых, чётких реплик. Это был уже не тот хаос отчаяния, что был при Хосино, и который глушил всё живое. Это был слаженный гул улья, где каждая пчела знала своё дело и делала его с яростной энергией.

И в центре этого улья, за скромным столом восседала Судзуки Кайка. Нет, даже не восседала, она парила над ним, как дирижёр над оркестром, готовым сорваться в крещендо в финале симфонии.

Одной рукой она прижимала к уху телефонную трубку, из которой доносился чей-то разъярённый голос. Другой ркой листала отчёт, который ей тут же, почти на бегу, подсовывал Накамура Рю. Её глаза метались между экраном ноутбука и Хиго, который стоял рядом с видом провинившегося школьника, что-то бормоча о «несанкционированном рейсе».

— Да, я понимаю вашу озабоченность, Кимура-сан, — её холодный голос словно резал воздух, и был абсолютно спокойным, несмотря на непрекращающийся крик в трубке. — Но ваш «форс-мажор» в виде проливного дождя в префектуре Сига нас не устраивает. Груз должен быть в Осаке сегодня. Договорились? Нет? Тогда я свяжусь с вашим конкурентом из «Хато-Логистикс». У них как раз свободные мощности. Да. Перешлю данные. Жду машину через час.

Она бросила трубку, не дожидаясь ответа, и тут же, не переводя духа, перевела взгляд на меня.

— Канэко-сан! — её голос потерял телефонную сладость, став просто деловым. — А вы рано. Ваш верный оруженосец, Сигуями-сан, уже звонил трижды из департамента. Спрашивал какие-то… — она на секунду закатила глаза, вспоминая, — А, всё одно не вспомню. Я велела ему выпить успокоительного чаю и дождаться вашего прихода. Иначе он сжёг бы их серверы своим рвением.

Я не смог сдержать улыбки. Картина маслом: Иоширо, уже терроризирующий высшие эшелоны своим фанатизмом. И Судзуки, которая рулила этим цирком с невозмутимостью ассасина. Она была рождена для этого, даже я не настолько. Мысль о том, что мне не нужно вот это вот всё — этот постоянный шум, эти мгновенные решения, вызывала волну глубочайшего, животного облегчения.

— Спасибо, Судзуки-сан, — кивнул я. — Я с ним поговорю.

— Не за что. Но лучше помогите Накамуре с этим проблемным чартером из Шанхая. Там у него какие-то сложности, а просить помощи он не будет.

Она уже отвернулась, её внимание привлёк новый «пожар». Я двинулся к своему пока ещё кабинету, прокладывая путь между снующими курьерами, звонящими логистами и горами папок. Я толкнул дверь в бывший кабинет Хосино, и на меня снова пахнуло его дешёвым одеколоном. Я распахнул окно настежь, и в комнату ворвался свежий ветер и гул города.

На столе ждала меня новая гордость Мидорикавы — кипа документов под названием «Введение в стратегическое планирование и управление рисками». Листы испещряли графики, диаграммы, цифры с шестью нулями. Глаза разбегались, и я утонул в чтении. От информационного коллапса меня спас грохот. Дверь распахнулась так, что задрожали стёкла, и в проёме возник Иоширо. Вернее, возникла сначала стопка бумаг, а из-за неё уже выглядывало его перекошенное от восторга лицо. Глаза горели, волосы стояли дыбом, галстук был свёрнут набок.

— Канэко-сан! — он выдохнул это слово с таким благоговением, будто я был божеством, явившимся ему в сиянии. С грохотом водрузив стопку на край моего стола, он воздел палец к небу. — Я понял! Я провёл ночь в медитации над священными текстами! — он, видимо, имел в виду методички. — Их система — это не просто учёт! Это настоящее провидение!

Он начал лихорадочно листать верхнюю папку, тыча пальцем в какие-то зубчатые диаграммы.

— Смотрите! Видите этот паттерн закупок в Йокогаме шесть месяцев назад? Они предсказали тайфун «Мария»! Не метеослужба, а они! Вернее, их алгоритмы! Они выкупили резервные мощности за полгода до того, как основной терминал в Осаке ушёл под воду! Это же, — он задохнулся, подбирая слово, — это провидение!

Я смотрел на него, с трудом сдерживая смех. Его фанатизм был заразителен и пугал одновременно.

— Иоширо, — осторожно начал я. — Может, у них просто есть хороший страховой аналитик? Или знакомый шаман?

— Нет! — Он был непоколебим, его глаза сверкали. — Это системный подход! Я уже составил список из ста двадцати семи вопросов к Мидорикаве-сан! Я буквально готовлюсь к битве! Я…

— Иоширо, — я перебил его, поднимаясь и обходя стол. Я положил руку ему на плечо, он дрожал от переизбытка бьющей в нём энергии. — Ты сожжёшь себя дотла ещё до того, как мы перейдём в их логово. Это марафон, а не спринт. Успокойся, и сделай лучше более важное.

Он уставился на меня с предельной серьёзностью, готовый впитать следующую мудрость.

— Принеси мне кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, без сахара.

Его лицо озарилось. Он воспринял это как сакральный ритуал подготовки к предстоящим битвам.

— Сию секунду, Канэко-сан! — выпалил он и вылетел из кабинета с такой скоростью, что бумаги на столе заколыхались от внезапного порыва ветра.

Я остался один, глядя на захламлённый стол и прислушиваясь к гулу за дверью. Скоро меня ждёт ещё более сложный уровень. Я вздохнул, кофе был действительно очень нужен.

Вечером, перед тем как идти на «охоту» за Каору, мне вдруг страшно захотелось проведать ещё одного сотрудника. Я прошёл сквозь отдел под предлогом копий нескольких документов. Слабая отмазка, но лучше, чем признаться, что я просто искал причину для встречи.

И именно из этой полутьмы, из комнаты для копирования, появилась она. Ая. С огромной стопкой бумаг в руках, которая казалась больше неё самой. Увидев меня, она аж подпрыгнула, и папки в её руках угрожающе хлопнули, едва не рассыпавшись по полу.

— Ой! Канэко-сан! — её голос прозвучал сдавленно, и она судорожно перехватила груз, прижимая его к груди как щит. — Вы… вы ещё здесь? Я уже думала, что вы «наверху» обустраиваетесь.

В её глазах мелькнуло что-то сложное: испуг, удивление, и что-то ещё, что заставило моё сердце сделать глухой лишний удар. Лёгкая, предательская краска тут же залила её щёки, и она опустила взгляд, делая вид, что проверяет целостность своих бумаг.

— Забыл кое-какие бумаги, — брякнул я, слишком бодро и громко, постучав себя по виску. — Знаете, как бывает, в одной голове столько всего не удержишь.

Я попытался ухмыльнуться, но улыбка получилась кривой, натянутой. Я видел, как она пытается считать моё состояние.

— У вас… — она начала осторожно, снова подняв на меня глаза, и теперь в них читалась не просто вежливость коллеги. Там было настоящее, неподдельное участие. — У вас очень усталый вид. У Вас всё в порядке? — Она запнулась.

Мне дико, до боли в груди захотелось всё ей выложить. Рухнуть на ближайший стул и выпалить про чёрную машину Кэзуки, про слежку от Vallen, про нанятого телохранителя с глазами и эмоциями робота, и про то, что мой карьерный рост связан с попыткой выяснить некоторые детали моего прошлого.

Слова подступили комом к горлу, жгучие и опасные. Я уже открыл рот, чтобы начать, но поймал её взгляд — чистый, полный искреннего беспокойства. И я не смог, не смог втащить её в свой персональный кошмар.

— Всё в порядке, Ямагути-сан, — я заставил свой голос звучать мягче, увереннее, словно убеждал не только её, но и самого себя. Я словно сбросил с плеч невидимый груз и расправил их. — Просто много нового. Непривычного. Осваиваюсь с координацией слепого котёнка. А у вас тут как? — я поспешно сменил тему, махнув рукой в сторону общего зала. — Как Судзуки-сан в роли нового капитана этого сумасшедшего корабля?

Её лицо заметно просветлело, будто я щёлкнул выключателем.

— О, Судзуки-сан… она… это что-то! — на её губах появилась лёгкая, почти восторженная улыбка. — Она как ураган, но всё под контролем. Абсолютно. Но. честно говоря, — она понизила голос до конспиративного, заговорщического шёпота и сделала шаг ближе, так что я почувствовал лёгкий запах её духов, — многие хотели бы видеть на этом кресле Вас.

Это простое, неформальное признание ударило меня с неожиданной силой. Оно согрело изнутри лучше любого кофе, любого алкоголя — оно было настоящим. Таким же настоящим, как и краска на её щеках.

— Спасибо, — выдохнул я. — Я тоже буду скучать по этому хаосу. По вам всем. — Я посмотрел на её стопку бумаг. — Но я рад, что вы в надёжных руках. Держитесь и… — я сделал шаг навстречу, сокращая дистанцию, и пришла моя очередь понизить голос, — я с нетерпением жду воскресенье.

Её глаза широко распахнулись, стали совсем круглыми, а щёки запылали таким ярким румянцем, что, казалось, можно было обжечься. Она что-то произнесла, совершенно неразборчивое, вроде «К-конечно! Я тоже!», и, не в силах выдержать напряжённость момента и сгорая от смущения, резко развернулась и почти побежала к своему столу, чуть не роняя по пути свою драгоценную стопку.

Я смотрел ей вслед, и на моё лицо против воли наползла глупая, широкая улыбка. Этот короткий, неловкий, по-человечески тёплый момент стал для меня буквально глотком чистого кислорода перед тем, как нырнуть в мутные воды предстоящей беседы с Каору. Эта встреча словно бы напомнила мне, ради чего затеяна вся эта опасная игра.

Я устроил «засаду» у бокового выхода из исследовательского корпуса Vallen, того, что вел прямиком к парковке для сотрудников. Место было довольно безлюдным, заставленным контейнерами для макулатуры. Идеально для незапланированных, конфиденциальных встреч.

Ждать долго мне не пришлось. Сквозь стеклянную дверь показался Каору. Он шёл, уткнувшись в планшет, бормоча что-то себе под нос и жестикулируя свободной рукой.

— Сато-кун! — я вышел из тени, стараясь не напугать его.

Он вздрогнул, как школьник, пойманный за списыванием, и почти выронил планшет. Его глаза, наконец, сфокусировались на мне. Сначала в них было лишь недоумение, затем узнавание, и, наконец, они вспыхнули таким чистым, неподдельным научным азартом, что у меня на мгновение сжалось сердце. Он выглядел словно ребёнок, нашедший спрятанный подарок.

— Канэко-кун! Это ты! — он не поклонился, а схватил меня за рукав и оттащил глубже в тень, подальше от возможных глаз и ушей. Его пальцы были холодными. — Эти материалы… это… я не знаю даже слова! Я сначала подумал, что это чья-то изощренная шутка, описание сюжета для низкобюджетного научно-фантастического сериала. Слишком уж невероятно!

Глава 19

— Но потом я ещё раз вгляделся в формулы, в эти обрывочные строки, — он говорил быстро, буквально захлебываясь. — Ты понимаешь, о чём это? Это же попытка описать гипотезы квантовой физики, причём не теоретически в условиях микромира, что в целом уже давно имеет место быть. Ну, гипотетически, конечно. Но нет, здесь идёт речь об этих же законах для макромира! Эмм, — он прервался и уставился на меня. Слегка подумав, дёрнул головой и уже спокойнее продолжил. — Я забыл, Канэко-кун, что ты далёк от подобного. Смотри сюда, квантовая физика изучает поведение материи и энергии на микроскопическом уровне — на уровне атомов и элементарных частиц. В отличие от классической физики, которая описывает движение и взаимодействие объектов в макроскопическом мире, квантовая физика занимается микромиром, где действуют иные законы.

Каору прервался, чтобы прокашляться и прочистить горло, он был очень взволнован и старался подобрать правильные слова, чтобы дошло до человека, далёкого от науки. От волнения он даже периодически переходил на «вы».

— Так вот в этих строках идёт речь о нашем, большом, макромире. Да подобного вообще ещё никто не предлагал и не рассматривал, это же нонсенс. Но даже в этих отрывках я начинаю видеть, нет, не решение конечно. — он улыбнулся, хотя с учётом его возбужденного состояния от этого стало ещё более не по себе. — Но весьма обстоятельное теоретическое обоснование. А часть про биотехнологическую составляющую, — он понизил голос до драматического шёпота, — некую цену изменения точки отсчёта, последствия для наблюдателя на клеточном уровне. — Он испуганно заозирался по сторонам, — понимаете? Это, как если бы кто-то пытался математически описать… ну, я не знаю, как это произнести чтобы не посчитали полным идиотом… последствия путешествия во времени! Да, именно так!

Он выдохнул и внезапно посмотрел на меня пронзительно и серьёзно. Весь его научный восторг куда-то испарился, сменившись озабоченностью и испугом.

— Канэко-кун. Уровень этих набросков… он запредельный. Это не студенческая шутка, и даже не набросок диссертации. Это черновой вариант чего-то огромного. Твой отец, он работал над чем-то подобным в Vallen? Это ведь не просто теоретические выкладки. Это выглядит как некий черновик инструкции.

Мой рот мгновенно пересох, а комок в горле стал размером с кулак Ильи Муромца. Он был так чертовски близок к истине, что становилось не по себе. Я заставил себя расслабить плечи, сделать вид, что поправляю ремешок часов (вот ведь ирония судьбы), чтобы выиграть несколько секунд.

— Честно? — я изобразил смущенную ухмылку, заставив голос звучать нарочито легкомысленно, почти небрежно. — Я сам в этом ничего не понимаю. Наследство отца, его старые рабочие записи. Возможно, это просто мысли вслух, игра раздражённого ума, без какого-либо практического применения. Теоретизирование ради самого процесса.

Я посмотрел ему прямо в глаза, стараясь передать взглядом всю несерьёзность происходящего.

— И, знаешь… — я понизил голос, сделав его заговорщическим, — я бы пока не делился этим с коллегами. Мало ли что. Вдруг это всего лишь чьи-то бредовые фантазии, а мы тут будем поднимать шум на пустом месте. Неловко получится, особенно для тебя. Твой руководитель тебя точно с потрохами съест.

Каору задумался, медленно кивая. Пламя азарта в его глазах немного угасло, приглушённое холодным ветром прагматизма и осторожности. Учёный в нём уступал место сотруднику крупной корпорации, знающему её нравы.

— Да… ты, конечно, прав, — он вздохнул и разочарованно потёр переносицу. — Без теоретического обоснования, без экспериментального подтверждения, это и правда больше похоже на фантастику. Очень, очень убедительную фантастику, но, пока антинаучную. — Он снова улыбнулся, но уже слабее, с долей сожаления. — Но гениальную! Спасибо, что показал. И спасибо за твой совет помалкивать, ты как всегда прав. Но, если найдётся еще что-то, какие-нибудь сопутствующие записи, ты же знаешь, где меня найти.

Мы кивнули друг другу, и он побрёл к своей машине, всё ещё погружённый в мысли, время от времени покачивая головой. Я смотрел ему вслед, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки. Я бросил камень в воду, и теперь расходившиеся круги могли принести мне что угодно: как долгожданную помощь, так и непоправимую беду. Тихий ужас от содеянного смешивался с лихорадочным возбуждением, вот сейчас игра началась по-настоящему.

Путь от Vallen до «Холмов гармонии» я проделал, как лунатик, на автопилоте. Ноги механически переставлялись, обходя трещины в асфальте и людей, а сознание было где-то далеко, запертое в лаборатории Каору, где с потолка свисали гирлянды из формул, а на стенах пульсировали схемы моих собственных нервных клеток.

Его слова звенели в ушах навязчивым, долгим эхом, накладываясь на ритм моего сердца.

«Инструкция по эксплуатации», «цена изменения точки отсчёта», «макромир» — каждое его слово, каждый вывод был точным, снайперским попаданием в цель. Он, сам того не ведая, не строя догадок, смог выяснить то, что я эмпирически прочувствовал за последнее время. И это осознание было одновременно потрясающе и сокрушительно. Его научный азарт был искренним, почти детским, но я видел и ту самую опасную искру в его глазах — голод первооткрывателя, того самого учёного, который ради знания готов переступить через любые этические преграды. Я сыграл с огнём, сунул голову в пасть льва, и теперь нужно было следить, чтобы он, увлёкшись, не откусил её.

Город вокруг кипел своей вечерней жизнью, но для меня он превратился в гигантское, враждебное игровое поле. Я ловил себя на том, что моё сознание раскололось надвое. Одна его часть лихорадочно проигрывала возможные сценарии, как шахматные партии.

Сценарий первый: Каору не удержится. Он поделится с кем-то из своих научных коллег, таким же одержимым гением. «Смотри, что я нашёл! Безумие, да?» И понесётся. Слово за слово, от одного к другому, и вот уже кто-то из высших эшелонов Vallen, возможно, тот самый Такаши, получает докладную о том, что сын погибших исследователей интересуется теориями, слишком близкими к проекту «Хронос».

Сценарий второй: За Каору уже следят. Служба безопасности Vallen давно мониторит мою переписку и звонки, и моё сообщение с фотографиями уже лежит в каком-нибудь досье с грифом «Совершенно секретно». И теперь за мной придут не какие-то уличные головорезы вроде Кэзуки, а тихие, вежливые люди в строгих костюмах, которые просто попросят пройти с ними, и я исчезну.

Сценарий третий: Я всё усложняю. Каору — гений, но он учёный. Он видит красивую математическую головоломку. А я-то знаю, что это инструкция по выживанию. Он будет искать академические доказательства, а мне нужно практическое руководство. Мы говорим на разных языках, но благодаря этому без моего «ключа» его догадки так и останутся обрывочными.

Паранойя, уснувшая было в глубинах разума, снова подняла голову. Я анализировал каждого человека вокруг. Студент с наушниками, уставившийся в телефон. Слишком неподвижен. Женщина с коляской? Слишком часто на меня смотрит. Пара туристов с картой, громко спорят на непонятном языке? Идеальная легенда для слежки. Мой взгляд скакал по теням в подворотнях, по стёклам припаркованных машин, выискивая хоть какой-то намёк на угрозу.

Но отступать было поздно. Сжечь мосты — всегда было моей сильной стороной, вернее, я умудрялся жечь даже порты. Блокнот отца был единственной нитью, ведущей из этого лабиринта, к пониманию того, как работают эти проклятые часы. И к тому, как остановить их разрушительное влияние на мою плоть и разум. Риск был колоссальным, но цена бездействия была неизмеримо выше.

Я ускорил шаг, мне срочно нужно было проверить логи Кайто, изучить записи с камер за день. Мне нужно было это чувство контроля, даже если оно было таким же зыбким, как цифровой сигнал на экране телефона. Это будет хоть какая-то точка отсчёта, но теперь стоит и точно убедиться, что за мной не шли, и что этот шаг с Каору пока остался незамеченным.

И нужно было готовиться к следующему, ещё более опасному шагу — мне следует серьезно поговорить с парнем. Вот где мне придётся балансировать на лезвии бритвы, подбрасывая ему крохи правды, замешанной на лжи, всё больше и больше запутываясь в собственной паутине. Я должен стать пауком, плетущим сеть, чтобы поймать муху-ответ, но в свою очередь самому не запутаться в ней.

Система Кайто встретила меня молчаливым зелёным светом всех иконок в приложении. «Всё спокойно». Тишина, мёртвая, зловещая тишина из приложения, которое ещё утром казалось воплощением тотального контроля. Момо встретила у двери, виляя хвостом-закруткой, тычась лапами в колени — живой и уютный антидот против цифрового параноидального кошмара.

Я совершил уже привычный ритуал: включил свет, пиджак на вешалку, запустил на кухне чайник. Довольно простая попытка убедить себя, что всё идет своим чередом. Приготовил ужин, точнее разогрел уже готовый рамен, покрошил туда яйцо. Накормил Момо, наблюдая, как она с довольным хрустом уплетает свой корм, абсолютно не подозревая о датчиках, камерах и шифровании. Звук её чавканья казался самым милым на свете.

Я уже собирался пойти в душ, смыть с себя липкий налёт тяжёлого дня, когда тишину разорвал звук.

Резкий, настойчивый звонок в дверь.

Один. Два. Три раза. Кто-то стоял снаружи и явно требовал ответа.

Момо, обычно облаивавшая любой шорох за дверью, на этот раз не издала ни звука. Она замерла, низко припав к полу, её тело напряглось в одну тугую пружину, а из горла вырвалось тихое-тихое, едва слышное предупредительное ворчание. Глаза были прикованы к двери. Она чуяла то, чего не могли увидеть камеры?

Я застыл, взгляд автоматически упёрся в экран телефона.

Я затаил дыхание и медленно, крадучись, подошёл к видеопанели системы Кайто. На чёрно-белом экране была женщина. Не суровые мужчины в костюмах, не бандиты Кэзуки, а молодая девушка.

На вид лет двадцати пяти. Светлые волосы были аккуратно убраны в невысокий хвостик, чёлка выбивалась из-под края большой, стильной оправы очков, придававшей её лицу одновременно умное и немного беззащитное выражение. Она была одета в удобную домашнюю одежду — мягкий свитер и джинсы. В одной руке она держала небольшую керамическую тарелочку, накрытую пищевой плёнкой, а другой уже потянулась, чтобы позвонить снова.

Я выдохнул. Не опасность. По крайней мере, не очевидная. Я повернул замок и приоткрыл дверь, оставив, однако, её на цепочке.

— Да? — мой голос прозвучал грубее, чем я ожидал.

— О, простите за беспокойство, уже так поздно! — её голос был лёгким, мелодичным и немного смущённым. Она улыбнулась, и на её щечках появились ямочки. — Я ваша соседка, Араи Асука. Живу этажом выше. Видела Вас, когда Вы заселялись. Помните, Вашу охоту на утку? — она застенчиво улыбнулась и протянула тарелку с идеально ровными песочными печеньями в форме сердечек. — В общем, я решила, ну, знаете, по старой доброй традиции… Добро пожаловать в «Холмы гармонии»!

Я машинально скинул цепь и открыл дверь шире. Обыденность, которой мне так не хватало, сама постучалась в мою дверь в лице улыбающейся милой девчушки с домашней выпечкой.

— Э-э… Спасибо. Очень мило с вашей стороны. — Я взял тёплую тарелку, чувствуя себя немного нелепо. — Я Канэко, Канэко Джун.

— Приятно познакомиться, Канэко-сан! — она закивала головой, и хвостик на голове вторил её движениям. — Араи Асука, живу прямо над Вами.

Момо, наконец выйдя из ступора, осторожно подошла к двери и обнюхала воздух. Она, обычно вилявшая тем, что у других собак считалось хвостом при виде любого нового человека, оставалась неподвижной.

— О, какой милый бульдожка! — воскликнула Асука, её глаза заискрились от восторга. Она сделала шаг вперёд, через порог, собираясь наклониться, чтобы погладить Момо.

И в этот момент случилось нечто, чего я никогда раньше не видел.

Из груди Момо вырвался низкий, глубокий, совершенно не свойственный ей рык. Не лай, не ворчание — именно рык, наполненный первобытной угрозой. Шерсть на её загривке и вдоль спины встала дыбом, превращая упитанное тельце в мохнатый, разгневанный шар. Она оскалилась, обнажив маленькие, но от этого не менее острые клыки, и её взгляд был прикован к Асуке, полный чистейшей ненавистью.

В прихожей повисла неловкая пауза. Улыбка на лице Асуки замерла и медленно сползла, сменившись на растерянность и лёгкий испуг. Она так и застыла с протянутой тарелкой.

— Момо! — прикрикнул я, больше от неожиданности, чем от злости. — Что с тобой? Так нельзя!

Я быстро выхватил блюдо из рук девушки и поставил на полку. Затем, виновато кивнув ошарашенной соседке, наклонился, чтобы взять собаку на руки. Момо не сопротивлялась, но её маленькое тело было напряжено, как струна, а взгляд не отрывался от Асуки. Она так и продолжала тихо рычать у меня на руках.

— Простите её, пожалуйста, — заторопился я, чувствуя, как горит лицо от неловкости. — Она никогда так себя не вела, я не знаю, что на неё нашло. Проходите, пожалуйста. Чай? Я как раз собирался поставить чайник.

Я буквально вынужден был предложить это, чтобы как-то загладить странную поведение своей собаки.

— О, нет, не стоит беспокоиться… — попыталась было отказаться Асука, всё ещё смотря на Персика с опаской.

— Я настаиваю. Хотя бы чтобы извиниться за этот… недружелюбный приём.

Я отнёс Момо на её лежак в гостиной.

— Сиди тут. И успокойся, что на тебя нашло? — Строго сказал я ей, но та продолжала смотреть не на меня, а в сторону кухни, откуда доносился голос Асуки.

Вернувшись, я застал соседку стоящей посреди кухни, скрестившей руки на груди и внимательно разглядывающей меня с умным, аналитическим взглядом, который немного странно контрастировал с её милой, домашней внешностью.

— Вы простите, что я такое говорю при первой встрече, — начала она, и её голос потерял часть своей мелодичной лёгкости, приобретя сочувственные нотки, — но вы выглядите так, будто недавно отбились от медведя. Всё в порядке? Вы какой-то бледный.

— Да всё нормально, просто работа. — Я махнул рукой, включив электрочайник. — Аврал. Знаете, как это бывает.

— Понимаю, — кивнула Асука, но её взгляд говорил, что она не верит ни единому слову. Она сделала паузу, как бы колеблясь, и добавила: — Я, конечно, не врач, но я медсестра в городской больнице. Видела людей в разном состоянии. Если что у меня всегда есть аптечка и пара советов под рукой. Соседи ведь для того и нужны, правда?

В этот момент в кухню, флегматично вышагивая, вошла Момо. Она проигнорировала соседку, прошла прямо к моим ногам, устроилась там на полу и уставилась на девушку своим упрямым, не моргающим взглядом. Рычать она перестала, но атмосфера от этого стала только напряжённее. Казалось, бульдог исполнял роль живого детектора лжи.

Чай прошёл на фоне этого странного треугольника. Асука, оправившись от шока, снова защебетала, сбивчиво рассказывая о районе, о тихих соседях, о том, где лучшие магазины. Она была мила, обаятельна и остроумна. Но я ловил себя на том, что не могу полностью расслабиться. Под профессионально-сочувственным тоном медсестры и милой болтовней соседки мне чудилась какая-то иная, скрытая повестка. А неподвижная, молчаливая Момо у моих ног лишь укрепляла это подозрение.

Наконец, Асука допила чай и поднялась.

— Мне пора. Спасибо за чай и за интересный вечер, — она снова улыбнулась, на этот раз с лёгкой иронией, кивнув в сторону Момо. — И не принимайте близко к сердцу поступок Вашей собачки. Новый человек, вполне нормальная реакция. Может, при следующей встрече она будет благосклоннее, — она озорно посмотрела на меня и продолжила. — Учтите, усталость — страшная штука. Выглядите вы, правда, не очень, вернее, я не это имела в виду, — она явно сама была не рада произнесенному, — Вам нужно отдохнуть как следует.

Я проводил её до двери, ещё раз извинился и закрыл за ней дверь на все замки. Я прислонился лбом к прохладной поверхности двери, слушая, как её шаги затихают на лестнице вверху.

Тишина квартиры снова оглушила меня. Я повернулся и посмотрел на Момо, которая наконец-то оторвала взгляд от двери и смотрела внимательно на меня.

— Ну что это было, а? — я тихо спросил, опускаясь перед ней на корточки и проводя рукой по её спине. Шерсть уже давно улеглась. — Она же вроде нормальная, даже милая. Печенье нам принесла. А ты на неё как на личного врага, такого я ещё не видел.

Момо хрюкнула и уткнулась носом в ладонь, как будто говоря: «Поверь мне, я знаю что-то, чего не знаешь ты».

Я вздохнул и потянулся за телефоном, чтобы проверить, не фиксировала ли камера Кайто что-то ещё на площадке. И в этот самый момент экран смартфона ярко вспыхнул уведомлением от системы безопасности.

«Обнаружено движение: Лестничная площадка»

Асука только ушла, неужели что-то забыла, но, прежде чем я поднялся на ноги, раздался стук.

Короткий, вежливый стук в дверь.

Глава 20

Стук повторился. Короткий, отрывистый, как выстрел, и оттого ещё более зловещий в мёртвой тишине квартиры. Опять? Кто, чёрт возьми, в этот раз?

Я застыл, инстинктивно затаив дыхание. Момо, лежавшая у моих ног, подняла голову, но не издала ни единого звука. Только низкое, едва слышное предупреждающее рычание, исходящее из самой глубины её глотки. Взгляд Персика был прикован к двери, а тело напряглось в одну тугую пружину.

— Тихо, девочка, тихо, — прошептал я, скорее сам нуждаясь в этом совете.

Схватив телефон со стола, я ткнул пальцем в иконку охранного приложения. Экран камеры над дверью ожил. Появилось чёрно-белое изображение, залитое резкими тенями. И там стоял Накамура Кайто собственной персоной.

Он стоял, засунув руки в карманы темной ветровки, его поза была расслабленной. Но даже через цифровой шум экрана я видел его глаза. Холодные, сканирующие, они смотрели прямо в объектив, словно видели меня насквозь. Облегчение сменилось волной ярости, чёрт возьми, зачем он явился ко мне посреди ночи, без звонка и предупреждения!

Я рванулся к двери, с силой дернул защёлку и распахнул её.

— Вы с ума сошли⁈ — прошипел я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Голос сорвался на хрип. — Что это за внезапные визиты в ночи? Я чуть не заработал инфаркт!

Кайто даже бровью не повёл. Его взгляд скользнул по мне, как всегда оценивающий, и задержался лишь на моей руке, сжимающей телефон.

— Вечерний обход, по графику, вчера я говорил, что первый отчёт будет спустя сутки — произнёс он ровным, обезличенным тоном, словно диктуя рыночные курсы. — Вы позволите?

Не дожидаясь ответа, он шагнул внутрь, аккуратно закрыв за собой дверь. Он двигался бесшумно, словно тень, но само присутствие внезапно заполнило собой всё пространство маленькой прихожей, сделав его мгновенно тесным.

— Какой, нахрен, график? Вы что, так и будете каждую ночь приходить ко мне? — продолжал я давить, следуя за ним в гостиную. Адреналин всё ещё пульсировал в моей крови.

Он повернулся ко мне, и его лицо продолжало оставаться каменным.

— За последние сутки было три сработки датчиков последней линии. Два часа ноль-ноль ночью: движение на балконе соседей сверху — кошка. Тринадцать часов десять минут: датчик разбития стекла в гостиной — порыв ветра распахнул форточку, занавеска сбила вазу с подоконника. К счастью, она была пустая. Рекомендую установить фиксатор, чтобы впредь подобного не случалось. И пятнадцать минут назад: сработка дверного датчика — вы вошли, потом открыли Вашей милой соседке, потом проводили её.

Я слегка онемел. Он говорил не просто о фактах, он на память говорил с точностью до минуты, словно сам не отрываясь сутки следил за мной по камерам.

— Как вы… — я сглотнул ком в горле. — Откуда вы это все знаете? Ладно, откуда я ещё могу понять, но каким образом вы можете успеть?

Тут углы его губ дрогнули в подобии улыбке, холодной, без единой капли тепла.

— Я Вам сразу не сказал, Канэко-сан. Но думал господин Фудзивара расскажет о нас больше.

— Что это значит? — голос мой понизился до хриплого шёпота. Паранойя, уснувшая было, подняла голову с новой силой. — О вас?

— Есть одна некая организация, неофициальная и сугубо коммерческая. Бывшие сотрудники определённых служб — люди, которые вместо заслуженного отдыха предпочли не скучать на пенсии. Мы помогаем многим в разных сложных и порой щекотливых задачах. Охраняем, присматриваем, следим, и всё это на очень высоком уровне. — Он сделал паузу, давая мне осознать масштаб. — Причём наш опыт даёт результаты, на которые не способна большая часть официальных структур. Равно как и противодействовать нам смогут лишь немногие, даже если они и принадлежат к весьма серьезной службе безопасности. Такие, к примеру, как ваши соглядатаи.

— Служба безопасности Vallen? — выдохнул я.

— Они, но, боюсь, это самые безобидные из ваших проблем, — отрезал он. — Да, наблюдатели от Vallen есть, правда после вашего переезда они сменили тактику. Вы ведь перестали видеть черную Тойоту?

Я медленно кивнул. Значит, не ошибся.

— Теперь это белый фургон «Kansai Electric Power», припаркованный в двух домах отсюда. Дежурные меняются каждые двенадцать часов, но работают халтурно, спустя рукава. Их роль ничем не отличается от фонарного столба. С той лишь разницей, — он едва заметно усмехнулся, — что фонарь хотя бы светит. Пока волноваться не о чем.

«Пока». Это слово повисло в воздухе тяжелым грузом.

— Вы сказали, что они самое меньшее из проблем? — Вспомнил я его слова. — Значит есть ещё сложности?

Кайто замер, его взгляд упёрся в меня.

— Пока рано делать выводы, нужно больше данных. Но… — он сделал театральную паузу, наслаждаясь своим контролем ситуации и моим возбужденным состоянием. — Будьте внимательнее к мелочам. К случайным прохожим, которые появляются слишком часто, к новым лицам в окружении. Данные — это буквально кислород, без них слепы любые силы.

Он повернулся и направился к выходу. Его миссия, как ему виделось, на сегодня была выполнена.

— Накамура-сан, — я остановил его у самой двери. — Эта ваша «организация», что конкретно вы можете сделать?

Он обернулся. В его глазах на мгновение мелькнуло что-то почти звериное — скука старого хищника, который, будучи сытым, наблюдает за потенциальной добычей.

— Я сказал то, что Вам следует знать. Об остальном не беспокойтесь, без нужды мы не будем Вас тревожить. Главное, помните, за вами присматривают.

И он исчез, растворившись в темноте коридора, оставив меня наедине с гнетущей уверенностью, что мои проблемы ещё только начинаются. Остаётся только ждать, но, если Кайто прав, новые данные будут совсем скоро.

Внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. Неудивительно, что я больше не чувствовал облегчения. Я ощущал себя загнанным зверем, которого только что из одной клетки пересадили в другую, только побольше и с более внимательными надзирателями.

С тихим стоном я оттолкнулся от двери и побрёл в гостиную. Ноги были ватными, в висках отдавала эхом тупая боль. Я поймал себя на том, что машинально проверяю углы комнаты, прислушиваюсь к звукам с улицы, не притаился ли где-то ещё один «бывший сотрудник», наблюдающий за моим частным жилищем.

«Данные — это кислород». Да он просто упивался этим, своим превосходством, своей осведомлённостью. Он знал, что я сразу возьмусь проверять камеры, и ему это нравилось.

— Черт возьми, — прошипел я в тишину, сжимая кулаки. — Что они все от меня хотят⁈

Тихое шуршание и мягкий толчок в ногу заставили меня вздрогнуть. Я посмотрел вниз и увидел Момо. Она уткнулась в меня, требуя внимания. Её большие, выпуклые глаза смотрели на меня с неживотной серьёзностью. В них словно застыло: «Не волнуйся, я же рядом».

Я присел на корточки перед ней, схватил ее мордашку обеими руками и прижался лицом к её теплому лбу.

— Они все сумасшедшие, девочка моя, — зашептал я, закрывая глаза. — Все, а мы с тобой застряли в самой гуще этого безумия. И что нам делать, в конце концов?

Она хрюкнула в ответ, издав глубокий, гортанный звук, полный сочувствия, и потёрлась своим носом о мою щёку. Это был простой, ничем не приукрашенный ответ: «Держись. Я с тобой».

Мы сидели так, кажется, целую вечность — я на коленях посреди гостиной, она прямо передо мной. Мой единственный якорь в новой реальности, которая стремительно теряла всякие очертания. Её спокойное, уверенное сопение было единственным звуком, который имел смысл.

Наконец я поднялся, чувствуя страшную, выворачивающую наизнанку усталость. Все кости ныли, веки наливались свинцом. Адреналин отступил, оставив после себя лишь пустоту и изнеможение.

Я, пошатываясь, побрёл в спальню, с трудом стаскивая с себя одежду и бросая её на пол. Не было сил даже на мысли, только лишь одно желание — отключиться.

Я рухнул на кровать лицом в подушку. Наволочка пахла чистотой и немного Момо. Такой уютный и знакомый запах. Через мгновение я почувствовал, как кровать подрагивает под чьим-то весом. Я приоткрыл один глаз.

Момо, с характерным для бульдогов упорством, вскарабкалась на постель и устроилась на соседней подушке, свернувшись калачиком. Она вздохнула так, будто она только что пережила ночной допрос с пристрастием, ткнулась носом мне в висок и закрыла глаза.

Я протянул руку и уткнул пальцы в её тёплый, плотный бок, чувствуя под ладонью спокойный, ровный ритм её сердца.

Последнее, что я увидел перед тем, как черный провал сна поглотил меня, была её сопящая, беззаботная мордочка.

Сознание возвращалось медленно и неохотно, как будто продираясь сквозь слой липкой, чёрной смолы. Первым чувством стала тяжесть, свинцовая усталость в каждой мышце, тупая боль за глазами. Память о вчерашнем вечере нахлынула разом: ледяные глаза Кайто, его размеренный голос, слово «организация», рассказ про фургон электрической компании.

Я застонал и попытался зарыться лицом глубже в подушку, отгораживаясь от наступающего дня.

Тут что-то тяжёлое и тёплое устроилось у меня на спине, упёршись лапами мне в лопатку. Я повернул голову и приоткрыл один глаз, тут же ослеплённый резким утренним светом.

На меня смотрели два огромных, преданных карих глаза. Момо, уловившая моё пробуждение, решила лично поинтересоваться моими планами на завтрак. Её морда была расположена в сантиметрах от моего носа, и от её собачьего дыхания пахло… честно говоря, сногсшибательно.

— Доброе утро и тебе, — прохрипел я, пытаясь отодвинуться.

Она ответила одобрительным хрюканьем и зевнула мне прямо в нос, после чего сползла с кровати и принялась нетерпеливо скрести лапой по полу, издавая звуки, похожие на когтистый метроном. Тук-тук-тук. Я голодна. Тук-тук-тук. Покорми немедленно!

Сопротивляться было бесполезно. Она была воплощением неумолимой жизненной силы, простой и понятной потребности, из-за которой она и вытащила меня из постели.

На кухне царил привычный утренний хаос. Пока я грел воду для чая, Момо уже сидела у своей миски, не сводя с меня взгляда, полного трагического ожидания, словно она не ела несколько недель.

— Подожди, нетерпеливая моя, — буркнул я, насыпая корм.

Едва еда коснулась миски, как она с шумом набросилась на неё, чавкая и фыркая с таким экстазом, будто это был не сухой корм, а нектар богов. Я прислонился к столешнице, сжимая в руках тёплую кружку, и просто смотрел на Момо. Это был ещё один странный, почти медитативный ритуал. В её простом, животном удовольствии был какой-то гипнотический покой.

Мой завтрак был куда менее впечатляющим — вчерашний рис и омлет. Я сел за стол и попытался заставить себя есть.

Не прошло и минуты, как я почувствовал на своем колене пристальный взгляд. Я опустил глаза. Момо уже закончила свой завтрак и теперь сидела, приоткрыв пасть и переводя взгляд с моего омлета на меня и обратно. В её глазах читалась непоколебимая уверенность: логично, что следующую порцию еды должен получить я, но, раз уж я ем, то должен поделиться.

— Нет, — сказал я твердо. — Это моё. Ты своё уже съела.

Она наклонила голову набок, изобразив крайнюю степень недоумения и сердечной боли от такой жизненной несправедливости. Затем она подошла, аккуратно положила свою тяжёлую морду мне на колено и испустила глубокий, душераздирающий вздох, от которого вся нога затряслась.

— Не помогает, — сказал я пытаясь сохранять строгость, но углы моих губ уже предательски подрагивали. — Я тебя слишком хорошо знаю, и этот спектакль я уже видел.

Она подняла на меня взгляд, в этот раз полный такой чистой, неподдельной скорби, что я не выдержал. С проклятием я отломил крошечный, совсем микроскопический кусочек омлета.

— На, но это всё, поняла? Всё!

Она аккуратно, почти с трепетом, взяла угощение с моих пальцев, её хвост (от которого было только одно название) на секунду бешено завилял, а затем она снова уставилась на меня с тем же полным надежды взглядом. Цикл, естественно, повторился.

Эта абсурдная борьба за еду, её комичная настойчивость — это было именно то, что было нужно. На несколько минут все проблемы отступили, остались только я, моя собака и наше утреннее противостояние за право съесть омлет.

Она так и не получила ещё один кусок. но, когда я встал, чтобы помыть тарелку, она протопала за мной до раковины и снова ткнулась мордой мне в ногу — на этот раз просто так, без подвоха. Я наклонился и почесал её за ухом.

— Ладно, ладно, я тебя понял, — прошептал я. — Пойдем гулять.

Услышав заветное слово «гулять», она взорвалась вихрем радостного виляния и торопливого пофыркивания, помчавшись к двери и обратно, и путаясь у меня под ногами.

И глядя на её безудержный, щенячий восторг, я поймал себя на мысли, что впервые с вечера чувствую не парализующее напряжение, а нечто другое — решимость. Потому что за это, за эти утренние ритуалы, за это безрассудное виляние хвостом уже стоило бороться. Даже если против тебя вся служба безопасности корпорации вкупе с якудзой.

Воздух в отделе логистики был густым и насыщенным, как домашний бульон. Пахло свежесваренным кофе, стоял гул от жужжания принтеров и быстрых, отрывистых разговоров по телефону. На фоне этого шума я отчётливо слышал подчеркнуто спокойный голос Судзуки Кайки. Она не кричала, ведь не нуждалась в этом. Её голос, низкий и властный, резал общий гул, как горячий нож масло.

Я замер на пороге, наблюдая за этим отлаженным порядком в царстве хаоса. Всего пара недель назад здесь царила удушающая, парализованная страхом тишина эпохи Хосино. Теперь же отдел напоминал муравейник после дождя — кипящий, яростный, но такой живой.

Мой взгляд быстро нашел её. Она стояла у большого монитора, вокруг столпились трое сотрудников, тыча пальцами в график и что-то горячо доказывая. Судзуки слушала, скрестив руки на груди, её лицо было непроницаемой маской. Она кивнула, что-то коротко бросила в ответ и спор моментально утих. Спорщики кивнули почти синхронно и ринулись исполнять.

Она почувствовала мой взгляд на себе. Её глаза медленно поднялись от экрана и встретились с моими. Ни тени смущения или подобострастия, как, впрочем, и всегда. Только короткий, деловой кивок: «Я всё вижу. Всё под контролем». Я ответил ей тем же, и она сразу вернулась к работе, ведь её внимание уже привлекла новая проблема — Хиго, яростно жестикулирующий двумя папками в руках.

Я двинулся к пока ещё своему, бывшему Хосино и будущему Судзуки кабинету, и наш пути ненадолго пересеклись.

— Канэко-сан, — ее голос заставил меня остановиться. — Доброе утро, есть минута?

— Судзуки-сан, — я обернулся. Она уже стояла рядом, её планшет прижат к груди как щит. — Конечно, слушаю Вас.

— Инцидент с поставкой для завода в Йокогаме исчерпан, — отчеканила она без предисловий. — Перевозчик подтвердил новый маршрут. Задержка составит не более четырех часов, я лично уведомила производственный отдел. Они, конечно, не в восторге, но приняли новые сроки в работу.

Она говорила быстро, чётко, без единого лишнего слова. Это был не отчет начальнику, скорее военный рапорт командиру.

— Отлично сработано, — сказал я, и это была чистая правда.

— Ещё момент, — она не позволила разговору свернуть в благодарность и прощание. — IT снова затягивают с обновлением ПО для складского учета. Я направляю им уже четвёртое напоминание с копией их руководителю. Если в течение двух часов будет нулевая реакция, передаём проблему на более высокий уровень?

В её голосе звучала сталь. Она не просила разрешения, скорее предлагала план и ждала моего одобрения на эту крайнюю меру. Но для себя уже всё решила.

— Согласовываю, — кивнул я, чувствуя странную смесь гордости и лёгкой, щемящей тоски. Она была идеальна на этом посту, пожалуй, даже лучше, чем я мог бы быть.

«Она рождена для этого. А как же я сам?» — подумал и сразу усмехнулся. — «А я, видимо, для чего-то большего!»

— Принято, — она тут же сделала пометку на планшете, и с этим развернулась и ушла. Её внимание теперь переключилось на Накамуру, который манил её к своему столу с видом человека, обнаружившего пророчество в таблице на мониторе.

Я постоял ещё мгновение, глядя ей вслед. Да, отдел был в надёжных руках. Самых надёжных. И всё же, наблюдая за её безупречной эффективностью, я ловил себя на мысли, что мои собственные мысли уже витают где-то далеко. На другом уровне. В игре, где ставки были выше, а правила куда более жестокими и нелогичными.

Она управляла местным хаосом. Мне же предстояло вскоре оказаться на вершине, где этот самый хаос порождали.

Дверь в кабинет буквально взорвалась. Не открылась, а именно взорвалась, с грохотом, от которого я вздрогнул и чуть не уронил чашку с остатками кофе.

В проёме, запыхавшийся, с растрёпанными волосами и горящими как у пророка глазами, стоял Иоширо. Подмышкой у него торчал планшет, а в руках он сжимал распечатку какого-то графика, испещрённую кричаще-красными пометками.

— Канэко-сан! — выдохнул он, его голос звенел от непередаваемого восторга. — Вы здесь! Отлично! Это просто гениально! Я, кажется, понял!

Он влетел в кабинет, смахнул с моего стола стопку документов, которые я аккуратно подготовил для утреннего совещания, и водрузил на освободившееся место свой «манускрипт».

— Смотрите, — он тыкал пальцем в график, его руки слегка дрожали от возбуждения. — Это же очевидно! Алгоритмы прогнозирования спроса «сверху». Они не просто анализируют, они предвидят! Смотрите на этот всплеск заказов из Юго-Восточной Азии! Он совпадает не с экономическими отчетами, а с… — он сделал драматическую паузу, — с метеоданными о циклонах в регионе три недели назад! Они просчитывают логистический коллапс из-за штормов и запускают превентивные заказы! Это же гениально!

Он говорил стремительно, захлёбываясь, перескакивая с мысли на мысль. От него исходила почти физическая аура фанатичной энергии. Казалось, он не спал, и, вероятно всего, даже не ел.

— Иоширо, — попытался я вставить слово, но он уже достал другой лист.

— И это еще не всё! Бюджет на межрегиональные перевозки! Я нашел паттерн! Они закладывают процент на «непредвиденные обстоятельства», который коррелирует с…

— Иоширо! — Мой голос прозвучал даже резче, чем я планировал.

Он замер, его палец застыл в воздухе над очередной диаграммой. Он посмотрел на меня с искренним, неподдельным удивлением, как ученик, которого только что одёрнули за правильный ответ.

— Да, Канэко-сан?

Я медленно выдохнул, отодвигая от себя его «гениальные» графики. Мне вдруг до боли стало жаль его. Этот наивный, яростный энтузиазм, эта вера в то, что там, «наверху», сидят гении, а не просто циничные игроки в свои игры. Он был как котёнок, который радостно несет хозяину дохлую мышь, уверенный, что принес величайший подарок.

— Это… впечатляюще, — начал я, выбирая слова. Я видел, как его глаза снова загорелись надеждой. — Твоя проницательность… она поражает.

Он выпрямился, готовый лопнуть от гордости.

— Но, — я поднял руку, видя, что он уже готов ринуться в новую тираду. — Но «наверху», это тебе не университетская лаборатория. Это джунгли. И, прежде чем предлагать идеи по оптимизации глобальных потоков, — я аккуратно пододвинул к нему ту самую стопку документов, которую он смахнул, — нужно идеально разобраться с этим. Базовыми еженедельными отчетами по пока ещё нашему, старому отделу. С цифрами, которые мы знаем, и за которые отвечаем.

Его лицо вытянулось. Он посмотрел на скучные, серые отчеты, потом на свои яркие, многоцветные графики. Это был взгляд человека, которому предложили променять Ferrari на велосипед.

— Но… Канэко-сан… я уже столько изучил… такие возможности… — он пытался найти аргументы, запинаясь после каждого слова.

— Возможности открываются тому, кто не споткнётся о простые обязанности, — сказал я твёрдо, но без упрека. Я видел, как его энтузиазм начал сдуваться, как шарик. И это было жестоко, но необходимо. Слишком высоки были ставки, чтобы позволить ему натворить ошибок из-за перегрева.

Он молча кивнул, его плечи слегка ссутулились. Он бережно собрал свои «гениальные» папки, словно это были не документы, а разбитые мечты.

— Я понял, — произнес он глухо. — Я пошёл готовить отчётность.

В его голосе была такая неподдельная, детская обида, что у меня сжалось сердце. Чёрт возьми, я чувствовал себя последним засранцем, который только что отчитал того самого котёнка за чрезмерную любовь.

— Иоширо, — снова окликнул я его, когда он уже почти вышел. Он обернулся. — Твои идеи… они и правда блестящие. Сохрани их пока как черновик. Для того дня, когда мы будем готовы их обсудить.

Небольшая искорка вернулась в его глаза. Он кивнул, но уже не так безнадёжно.

— А сейчас, — я сделал последнее усилие, чтобы вернуть всё в практическое русло, — принеси мне, пожалуйста, кофе. Свежего. И себе тоже. Выглядишь так, будто последнюю неделю за тебя спал кто-то другой.

Его лицо озарила слабая, но настоящая улыбка. Простое, понятное задание. Поручение от начальника.

— Сию минуту, Канэко-сан! — выпалил он и выскочил из кабинета, уже не сметая всё на своем пути, а старательно обходя углы.

Дверь закрылась. Тишина кабинета снова оглушила меня, но теперь она была другой. Насыщенной энергией, которую оставил после себя Иоширо, и тяжким грузом ответственности за него. Я спас его от немедленного перегорания, но чувствовал, что это лишь отсрочка. Его фанатизм нужно было не ломать, а упорядочивать, научить управлять этим ураганом.

И я с содроганием думал о том, что у меня пока нет ни малейшего понятия, как это сделать.

После урагана по имени Иоширо в кабинете воцарилась тишина. Я пытался вернуться к цифрам в отчётах, но они расплывались перед глазами, превращаясь в те самые красные стрелки и зловещие графики, что принес мой неуёмный ассистент. В ушах все ещё стоял гул от его восторженного трещания, смешанный с ледяными интонациями Кайто. Мир распадался на части, каждая из которых требовала немедленного решения, и я чувствовал себя не стратегом, а пожарным, который безуспешно пытается потушить разом все пожары одним стаканом воды.

Мне нужен был воздух. Просто выйти. Уйти от этих четырех стен, которые начали медленно, но верно сжиматься вокруг меня.

Я вышел в коридор, намеренно направляясь не к кофемашине, а к дальнему окну в противоположном конце этажа. Просто чтобы пройтись. Чтобы заставить ноги двигаться, а кровь — циркулировать. И тогда я увидел её.

Ая.

Она выходила из соседнего кабинета, задумчиво просматривая какие-то бумаги. Она не видела меня. Я замер, воспользовавшись этой секундой, чтобы просто посмотреть на неё. Она была сосредоточена, её брови слегка сведены, губы поджаты. В её позе, в том, как она держала папку, была та самая деловая собранность, что так контрастировала с её робостью. Она выглядела… настоящей. Единственным реальным, неиспорченным и несломленным объектом в этом безумном калейдоскопе.

Она подняла голову, и наши взгляды встретились.

Всё произошло за долю секунды, но время растянулось, разбив этот миг на кадры.

Сначала в её глазах было лишь автоматическое, дежурное узнавание. Затем мгновенная вспышка чего-то тёплого, что заставило её глаза смягчиться и широко распахнуться. Почти незаметное движение её ресниц. Лёгкий, едва замеченный мною вздох, от которого приподнялась её грудь.

И затем — румянец. Не смущённая, суматошная краска, заливающая всё лицо, как раньше. А тонкий, яркий румянец, выступивший точками на самых выступающих частях её скул. Он выдавал не смущение, а волнение. Возможно, то же самое, что бушевало сейчас во мне.

Я кивнул. Всего один раз. Коротко, почти по-деловому. Но я чувствовал, как мышцы моего лица вопреки моей воле разглаживаются, а в уголках губ появляется непроизвольная, неподконтрольная мне тёплая улыбка.

И она ответила. Нет, не словом. Её губы также тронула улыбка. Маленькая, сдержанная, лишь лёгкий изгиб, скорее угадываемый, чем видимый. Но от этой улыбки её глаза засияли таким чистым, незамутнённым светом, что на мгновение мне показалось, будто в коридоре включили дополнительную лампу.

И затем взгляд был потуплен. Быстро, стремительно. Она сделала вид, что поправляет папку под мышкой, и прошла мимо, ускорив шаг. Её плечо едва не коснулось моего. Я уловил легкий шлейф её духов — что-то свежее, с нотками зелёного чая и ещё чего-то цветочного.

Не было сказано ни единого слова, ни единого звука не проронил каждый из нас.

Но в этом молчаливом диалоге, в этом обмене взглядами, длившемся не более нескольких секунд, было сказано больше, чем за весь наш вчерашний разговор за кофе.

Это было и «Я рада тебя видеть», и я «Я помню о нашем свидании».

Это было: «Я тоже нервничаю».

И это было: «До воскресенья».

Я стоял ещё несколько мгновений, глядя ей вслед, пока звук её шагов не затих в общем гуле офиса. Навязчивые мысли о Кайто, о Каору, о блокноте и «организации», всё это отступило, отодвинутое на второй план одним лишь её взглядом.

Оно того стоило. Всё это безумие, все эти игры с тенью, вся эта боль и страх — они того стоили, если в конце этого тоннеля был такой взгляд.

Я повернулся и пошёл обратно в свой кабинет. Походка моя стала тверже, а спина — прямее.

С таким настроем я был готов к этому дню.

Вечерний воздух был прохладным и густым, пахло мокрым асфальтом и далеким дымком откуда-то с окраин. Я вышел из подъезда, и Момо, почуяв свободу, тут же натянула поводок, желая исследовать ближайший куст. Я потянулся за телефоном, чтобы проверить, не было ли мне новых сообщений, как тут же услышал лёгкие, быстрые шаги за спиной.

— О, Канэко-сан! Какая встреча! — Голос был томным и слегка заигрывающим. Я обернулся.

Араи Асука стояла на ступеньках, одетая в лёгкое пальто цвета беж. Оно было подпоясано, подчеркивая ее тонкую талию. Вечерние тени мягко ложились на её лицо, делая взгляд из-под стильных очков ещё более глубоким и загадочным. Она улыбалась, и в этой улыбке было намеренно больше тепла, чем во время нашего вчерашнего чаепития.

— Араи-сан, — кивнул я, чувствуя, как Момо тут же насторожилась за моей ногой, но на этот раз без рыка. Просто заняла позицию молчаливого наблюдателя.

— Выгуливаете своего очаровательного телохранителя? — она сошла на мостовую, её движения были плавными, почти грациозными. Она приблизилась чуть ближе, чем того требовали нормы вежливого общения. От неё пахло дорогим парфюмом — не просто цветочным, а сложным, с нотами бергамота, жасмина и чего-то древесного, что звучало на её коже на удивление соблазнительно.

— Пытаюсь, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал нейтрально. — Пока он больше интересуется кустами, чем моей безопасностью.

Она рассмеялась. Звонко, слегка запрокинув голову.

— А у вас всегда такой самоироничный взгляд на вещи? — она склонила голову набок, и её волосы выбились из-под капюшона пальто, касаясь щеки. — Это же должно нравиться девушкам. Такой… загадочный, немного уставший герой из старого фильма.

Её слова висели в воздухе, нагруженные откровенным намеком. Она смотрела на меня прямо, её глаза блестели в свете фонаря. Это был уже не просто взгляд соседки. Это был взгляд женщины, которая оценивает мужчину и дает ему понять, что он ей интересен.

Момо тихо хрюкнула, тычась мордой мне в колено, будто напоминая о своем присутствии и о том, что вся эта ситуация ей глубоко подозрительна.

Внутри меня всё сжалось. Немногим ранее, месяц назад, даже неделю назад такой взгляд, такой настрой заставили бы мое сердце биться чаще. Возможно, я бы даже попытался парировать, вступив в эту лёгкую игру.

Но сейчас её слова ударялись о глухую стену. Я ловил себя на том, что анализирую не её улыбку, а возможные мотивы. Не её духи, а то, почему она вышла именно в этот момент. Это был не флирт. Это было упражнение в паранойи.

«Она пытается меня отвлечь? Зачем? Что она хочет получить? Информацию? Доступ? Или это просто игра?»

— Девушкам, наверное, нравятся мужчины, которые высыпаются, — сказал я наконец, делая вид, что поправляю поводок на руке. Мой голос прозвучал практически безэмоционально. — А я, кажется, забыл, что это такое.

Её улыбка не дрогнула, но в глазах промелькнула тень — легкое разочарование? Недовольство, что её обаяние не сработало?

— О, не говорите так! — она сделала шаг вперёд, и её пальцы легким, почти невесомым движением коснулись моего рукава. Прикосновение было быстрым, но намеренным. Электризующим. — Усталость — это временно. А вот шарм… он никуда не девается.

Она снова заглянула мне в глаза, играя в смелую соседку, и томно вздохнула.

— Жаль, конечно, что такие интересные мужчины в нашем доме уже кем-то заняты… — она надула губки в преувеличенной гримаске, но взгляд её был острым, сканирующим. Она ловила мою реакцию.

И тут это случилось. Внутри что-то щёлкнуло.

Эх, поздно. Слишком поздно. В моём сердце теперь только Ая.

Эти слова прозвучали у меня в голове с такой ясностью и силой, что стали почти физически реальными. Они сожгли весь налет её дешевого флирта, всю липкую паутину её игр. Перед моим внутренним взором встало другое лицо, зардевшееся румянцем, и с честными, чистыми глазами, которые не играли, а говорили правду.

Я не произнес это вслух. Я лишь позволил своей усталой улыбке стать чуть теплее, чуть более настоящей.

— Мне пора, Араи-сан, — сказал я мягко, но недвусмысленно. — Момо уже недовольна задержкой. Хорошего вам вечера.

Её лицо на мгновение стало гладкой, ничего не выражающей маской. Затем улыбка вернулась, но теперь она была просто вежливой.

— Конечно, не смею задерживать! Хорошей прогулки! — она помахала мне пальчиками и повернулась, чтобы уйти. Её каблуки чётко отстучали по асфальту.

Я шёл, испытывая странное ощущение. Когда-то давно, в другой жизни, я, наверное, пожалел бы об упущенной возможности. Сейчас же я чувствовал твёрдую уверенность в том, что только что прошел мимо красивой, но ядовитой ловушки.

— Пошли, девочка моя. — Я дёрнул поводок.

Момо, наконец-то получившая команду, радостно рванула вперёд, в темноту вечера, уводя меня прочь от этого места, от этого разговора, и этого опасного запаха духов, который всё ещё витал в воздухе, быстро смешиваясь с запахами города.

Прогулка с Момо вновь стала коротким островком забытья. Я позволил ей тянуть меня за поводок от столба к столбу, от куста к кусту, стараясь выбросить из головы и томный взгляд Асуки, и стальной голос Кайто, и лихорадочные глаза Иоширо. Я просто дышал, вдыхая прохладный ночной воздух, смотрел, как фонари рисуют длинные тени на асфальте, чувствовал упругое напряжение поводка — простой животный контакт с существом, которое живёт здесь и сейчас.

Вернувшись в квартиру, я ощущал почти физическое облегчение. Ритуал безопасности — проверка замков, беглый взгляд на приложение с камерами (все зелёное, все спокойно), был выполнен почти на автомате. Я сбросил куртку, налил себе стакан воды и рухнул на диван. Момо тут же устроилась у моих ног, тяжело вздохнув и закрыв глаза. Казалось, тишина наконец-то победила.

И в этот момент мир снова взорвался.

Тишину разорвал резкий, тревожный вибрационный сигнал телефона. Короткий, отрывистый, как серия предупредительных выстрелов. Телефон лежал на столе, экран ярко светился в полумраке. Но это не было сообщение от Кайто с его строгими отчётами. Не письмо от Судзуки по неотложному рабочему вопросу. Даже не одно из многочисленных рекламных уведомлений.

Надпись на экране заставила мои мышцы напрячься.

Сообщение было от Каору.

Я потянулся к телефону, и пальцем дотронулся до экрана. Буквы выстроились в одну строчку, сообщение было коротким. Слишком коротким для него, без свойственных ему восторженных смайликов и многословных учёных оборотов.

Только краткий текст, от которого повеяло чем-то опасным.

«Канэко-кун. Нам нужно встретиться. Срочно!!!»

Глава 21

Палец сам ударил по имени «Каору» в списке контактов. Я приложил трубку к уху, затаив дыхание. Гудки пробивались сквозь шум в висках.

— Алло? — его голос был сдавленным, едва узнаваемым. Я отчётливо слышал его прерывистое дыхание, будто он сейчас бежал.

— Сато-кун, что случилось? Ты в порядке? — интонация моего вопроса была несколько резкая, но ситуация была слишком опасной.

— Не… не по телефону, — он прошептал так, словно боялся, что его услышат. — Это небезопасно. Я уже еду к тебе на такси.

«К тебе». Эти два слова прозвучали как приговор. Я медленно опустил телефон, чувствуя, как напряглось всё тело.

— Стой, погоди! — почти выкрикнул я. — Ты уверен, что это хорошая идея? Мое жилище сейчас не самое безопасное место для подобных разговоров.

— А где безопасно? — в его голосе послышалась горькая усмешка. — У меня нет выбора, и касается это в первую очередь именно тебя. Очень сильно касается.

Он положил трубку. Я застыл на месте, взгляд непроизвольно пополз по потолку, по стенам, по дверным косякам. Моя уютная крепость внезапно показалась стеклянным аквариумом. Камера над дверью смотрела на меня бездушным стеклянным глазом.

— Успокоиться, — приказал я себе. — Фудзиваре можно доверять. Именно он дал контакт Кайто, и тот пока делал только то, что должен.

Но из глубин сознания поднимался другой, холодный голос: «А что, если он делает то, что должен, для кого-то другого? Часы, блокнот отца — всё это ключи к такой силе, за которую убивают. Рисковать всем глупо».

Решение было принято мгновенно — я резко повернулся и быстрыми шагами направился в ванную.

Я рванул к плетеной корзине с грязным бельем. Руки, чуть дрожа от возбуждения, разгребали вещи, пока пальцы не наткнулись на шероховатый картонный переплет на самом дне.

— Нашёл, — прошептал я, извлекая блокнот. В этом жилище не было «тайника» подобного прошлому, поэтому пришлось импровизировать.

Взгляд упал на глянцевый журнал о светской жизни на тумбочке. Он достался мне от прежних хозяев, вот только перекочевал в санузел. Старая привычка к чтению в «кабинете» была со мной ещё с прошлой жизни.

Идея родилась мгновенно. Я аккуратно, как священный свиток, вложил блокнот между страницами, где улыбались беззаботные модели. Гламурная обложка должна была скрыть величайшую тайну. Я вернулся в гостиную, где оставил свой портфель, и бережно спрятал в него этот «бутерброд».

— Кладовка… — вдруг вырвалось у меня вслух. У меня так и не было раньше времени проверить, что за подсобное помещение досталось мне бонусом от прежних хозяев. Самое время.

Я дёрнул верхний ящик тумбочки. Среди мелочей лежал тот самый массивный, довольно старомодный ключ. Надеюсь, там не шкаф размерами метр на метр. Но сам факт, что этого места не было в договоре уже несказанно радовал. Для моих нынешних целей идеально. Я сжал ключ в кулаке, холод металла успокаивал.

В кармане завибрировал телефон, заставив вздрогнуть. Пришло новое сообщение от Каору:

«Буквально пять минут, и я у тебя».

«Не поднимайся!» — Мои пальцы побежали по экрану, отстукивая ответ. — «Спускайся сразу в подвал».

Я отправил сообщение, сунул телефон и ключ в карман, и, накинув куртку, решительным шагом направился к выходу, бросив на прощание взгляд на безмятежно спящую Момо.

— Охраняй наш дом, девочка, — бросил я ей и вышел, чувствуя, как адреналин начинает холодной волной растекаться по венам.

Лестничная клетка встретила меня гулкой тишиной. Шаг за шагом, и я оказался на цокольном этаже. Воздух стал немного прохладнее и пахнуло бетонной пылью. Я спускался, будто в бункер, оставляя над головой свою уютную квартиру.

Наконец я оказался на площадке, где передо мной было два проёма, два выбора. Левый с массивной дверью вёл в зал с контейнерами для мусора, там я уже бывал. В правый же проход вела ничем не примечательная, но крепкая дверь без опознавательных знаков. Так понимаю это здесь. Я толкнул её, и она бесшумно поддалась, впустив меня в короткий, слабо освещенный коридор. Внутри было три двери. Две из них, ближние, выглядели заурядными, их ручки были покрыты тонким слоем серой пыли. «Сюда явно нечасто заходят», — констатировал я про себя. Третья, в самом конце, была иной — массивная, солидная, с серьезным замком. Именно её я и выбрал для начала осмотра.

Я достал из кармана тот самый ключ и вставил его в замочную скважину. Раздался неприятный скрежет в замке, но ключ повернулся с громким щелчком, который отозвался в тишине коридора. Я толкнул дверь. Она открылась с лёгким скрипом, открыв взгляду абсолютную, непроглядную темень. Свет из коридора отказывался проникать внутрь, словно поглощаемый этой чернотой.

Я шагнул внутрь, в полную темноту. Пока одной рукой я нащупывал телефон в кармане, другая скорее рефлекторно, сама собой, потянулась вдоль косяка, скользя по шероховатой штукатурке. И вдруг наткнулась на выпуклую, холодную пластину выключателя. Ну конечно, должен же он тут быть. Я щелкнул им, зажмурившись от ожидания вспышки. Но вспышки не было. Свет был неярким и мягким. Я приоткрыл глаза и застыл. Мозг отказывался верить.

— Ничего себе… — вырвалось у меня вслух.

Передо мной была не кладовка. Это была комната. Практически квадратная, метров пять на пять. Чистая, без единой пылинки. Пол у входа — плитка, дальше — немаркий серый ковролин. В центре — круглый стол, покрытый потертым зеленым сукном. Несколько стульев вокруг. И над всем этим — солидная трехрожковая люстра, которая и заливала все пространство интимным светом. В потолке притаился мощный короб почти промышленной вытяжки. Моя «кладовка» оказалась подпольным игорным клубом. Уголки губ сами потянулись в улыбке.

— Ну что ж, «Холмы Гармонии», — пробормотал я. — Вы никогда не перестанете меня удивлять. Найдется досуг для каждого.

Я обошел комнату, мои шаги глухо поглощались ковролином. Идеально. Абсолютно нейтральная территория. Никаких глаз Кайто, никаких ушей.

— Где же ты, Каору? — прошептал я, глядя на входную дверь. Пять минут давно прошло. Неужели заблудился в трех соснах? Или случилось что-то еще?

Тревога, на мгновение отпустившая, снова сжала желудок ледяным комом. Я сделал последний шаг к выходу из комнаты, чтобы посмотреть в коридор, и в этот момент услышал на лестнице первые, крадущиеся шаги.

Я замер у входа в свою новообретенную «резиденцию», прислушиваясь. Шаги на лестнице были тихими, осторожными, но от этого еще более заметными в гробовой тишине подвала. Вот они стихли на площадке. Послышалось нерешительное шарканье. Я сделал шаг вперёд, выглядывая в коридор.

— Каору? — позвал я негромко.

В ответ послышался короткий, испуганный вздох. Из-за угла медленно показалась его фигура. Он выглядел не как ученый, а как загнанный зверь: глаза широко распахнуты, плечи подняты к ушам, он постоянно озирался, проверяя каждую тень.

Мы стояли несколько секунд, молча оценивая друг друга. Его страх был почти осязаем.

— Иди сюда, — наконец скомандовал я, отступая назад, в освещенный проем игровой комнаты. Мой голос прозвучал жестче, чем я планировал, но нервы были натянуты как струны.

Каору кивнул с какой-то неестественной резкостью и, сделав последний подозрительный взгляд на лестницу, рванулся ко мне, почти впрыгнув в комнату.

Дверь закрылась за ним с глухим щелчком. Он прислонился к ней спиной, переводя дух. Его взгляд скользнул по столу с сукном, по стульям, по люстре, и на его лице отразилось недоумение, смешанное с паникой.

— Что это за место? — выдохнул он.

— На сегодня оно наше. Без лишних глаз и ушей, — ответил я, не вдаваясь в подробности. — Говори, что стряслось?

Он покачал головой, и его лицо исказилось от обиды и страха.

— Почему? — его голос дрогнул. — Почему ты не сказал мне всего сразу? Всей правды?

Вопрос повис в воздухе, острый как лезвие. Моя собственная паранойя зашевелилась внутри.

— Чтобы ты вот так вот не бегал по подвалам, боясь собственной тени, — ответил я, стараясь говорить спокойно. — Эта правда опасна. Ты кому-нибудь рассказал? Своим коллегам? Начальству?

— Нет! — он ответил так быстро и так искренне, что стало почти стыдно за свой вопрос. — Я… я ценю тебя. Как друга. И, — он запнулся, — и как старшего товарища.

Это прозвучало так нелепо в этой абсурдной ситуации, что я фыркнул.

— Старшего? Каору, мы с тобой практически ровесники, не неси чепухи.

— По паспорту — да! — он вдруг разгорячился, его страх сменился упрямством. — Но в твоих глазах… это заметно. Там не двадцать с небольшим. Там больше, гораздо больше. И это не каждому, на заметно видно. Моя бабушка, Кийоку, тоже это заметила. Она сказала: «У твоего друга глаза старше его лет. В них много усталости и мудрости».

Его слова задели за живое. Он был прав, как ни крути. Я был старше его на целую жизнь.

Я тяжело вздохнул, смирившись. Он пришел сюда не с предательством, а с правдой, которую сам вычислил.

— Ладно, — сдался я, указывая ему на стул. — Присаживайся. И рассказывай, как ты до этого додумался. И почему примчался сюда в таком состоянии.

Я сам сел напротив, положив руки на холодное зеленое сукно. Наконец пришла пора выяснить, что именно он выяснил. Я заведомо давал обтекаемые ответы, чтобы не сказать лишнего.

Каору медленно опустился на стул, словно груз на душе внезапно стал материальным. Он провёл рукой по лицу, смахивая невидимую паутинку и собираясь с мыслями. Воздух в комнате постепенно перестал вибрировать от его паники, наполнившись напряженным ожиданием.

— Я никого ни о чём не спрашивал, — начал он тихо, глядя на зеленое сукно стола. — Спрашивать — значило выдать свой интерес. А я не знал, кому это может быть интересно кроме меня и тебя. Да и опасно, хотя в первую очередь, потому что ты сказал никому не говорить. Поэтому я стал искать один.

Он посмотрел на меня, и в его глазах загорелся знакомый огонек научного азарта, пробивающийся сквозь страх.

— Я проверял старые накладные в архиве, совсем по другому поводу. Искал данные по одному реактиву за прошлый год. И наткнулся… — он сделал театральную паузу, — на накладные, подписанные «Канэко Хироти». Для доставки в ангар 12-В. И частично — в 13-В.

— Там, где мы с тобой познакомились, — не удержался я, и на моем лице на мгновение появилось что-то вроде улыбки.

— Именно! — он оживился, увидев мое понимание. — И я подумал: 13-В должен быть рядом. Логично же? Тем более в том ангаре, где мы тогда оказались, были еще двери с довольно серьезной защитой. А потом, — он понизил голос, хотя вокруг никого не было, — я вспомнил разговоры. Стариков-учёных, из тех, кто ещё работает с нами. Они изредка, между делом, роняли фразы… о «том самом складе», «засекреченном», с которого раньше шли самые интересные грузы. Говорили шёпотом. Но у меня слух отличный — он с гордостью выпрямился, —. Я всё слышал.

Он уже почти забыл про страх, увлечённый собственным рассказом. Его палец начал вырисовывать невидимые схемы на столе.

— Дальше — просто мониторинг. Я посмотрел, кто курировал эти объекты раньше. Данные открытые, я ничего не взламывал! — он посмотрел на меня с внезапной тревогой, оправдываясь. — И я увидел, что нынешний руководитель всей нашей лаборатории, Сугита Кэйташи, в те годы был всего лишь заместителем руководителя проекта. А руководителем был…

Он замолчал, глядя на меня с ожиданием, давая мне возможность понять всё самому.

— Канэко Хироти, — тихо, но очень чётко произнес я.

Каору энергично кивнул, его глаза снова расширились от волнения.

— Да! Твой отец⁈ — он выдохнул, наконец-то произнеся это вслух. И в его взгляде читался не только страх, но и торжество детектива, раскрывшего великую тайну.

Каору смотрел на меня, ожидая подтверждения, опровержения, чего угодно. Я отвёл взгляд, сжав кулаки на коленях. Тишина становилась невыносимой.

— Да, — наконец выдохнул я, ломая её. — Канэко Хироти — действительно мой отец. — Прости, что не сказал сразу, — голос мой звучал хрипло. Я посмотрел на него прямо. — У меня были причины. Две. Во-первых, эта информация… она как радиация. Опасно не только иметь ее, но и находиться рядом с тем, у кого она есть. Понимаешь?

Он медленно кивнул, не отрывая от меня глаз.

— А, во-вторых, — я горько усмехнулся, — вся правда настолько безумна, что в неё почти невозможно поверить. Звучит скорее, как бред сумасшедшего.

— Я никому! — снова выпалил Каору, словно пойманный на чём-то. — Я же сказал, я только…

— Знаю, — я резко поднял руку, останавливая его. — Но сейчас ты должен дать слово. Что бы ты ни узнал дальше, это останется между нами. Навеки. Это не игра, Каору. От этого может зависеть твоя жизнь. И моя. И возможно даже нечто большее.

Он выпрямился на стуле, лицо стало серьезным, почти взрослым.

— Клянусь. На чём угодно.

Я глубоко вдохнул, собираясь с духом. Пора было идти ва-банк.

— Ладно. Тогда слушай. Мой отец работал над кое-чем… революционным. И ему это удалось. Он создал устройство. — Моя рука потянулась к внутреннему карману куртки. — Устройство, которое позволяет…

Я замолчал, подбирая слова.

— … переписывать небольшие отрезки времени.

Каору замер. Его мозг, воспитанный на законах физики, явно отказывался воспринимать услышанное. На его лице отразилось чистое, неподдельное недоумение.

— Переписывать… время? — он повторил медленно, как будто проверяя, не сходит ли с ума. — Джун, это же… это невозможно. Противоречит всем…

— Знаю, — я не дал ему закончить. — Но это работает. И вот почему за мной теперь кто-то охотится, а мои родители заплатили за это жизнью.

Я вытащил часы. Они лежали на моей ладони, ничем не примечательные, если не знать их истинной сути. Каору уставился на них, будто на ядовитую змею.

— Вот оно. «Хронограф», — произнес я тихо.

— И что оно делает? — прошептал он, не отрывая взгляда.

— Ты создаешь контрольную точку. Живёшь отрезок времени, небольшой. А потом возвращаешься назад, в точку старта. И никто, кроме тебя, ничего не помнит.

Он молчал, переваривая услышанное. Я видел, как в его голове крутятся теории, попытки найти логическое объяснение.

— Хочешь доказательств? — спросил я, наклоняясь к нему через стол. — Нажми на кнопку, прямо сейчас.

Каору отпрянул назад, будто я предложил ему взять в руки гранату. Его взгляд метался с часов на моё лицо и обратно.

— Я… я не… — он затравленно сглотнул.

— Боишься? — я не удержался от легкой провокации.

Это сработало, его глаза вспыхнули вызовом. Он ненадолго зажмурился, собрался с духом, и его дрожащий палец потянулся к единственной активной кнопке на корпусе.

— Ладно… — выдохнул он. — И докажу это.

Его палец дрогнул и нажал.

Для меня ничего не изменилось. Но Каору…

Он не просто замер. Его словно выключили. Глаза остекленели, взгляд уставился в пустоту. Он покачнулся на стуле, и начал медленно заваливаться на бок.

— Черт! — я резко рванулся вперёд.

Стул с грохотом опрокинулся, но я успел подхватить его тело, не дав ему грохнуться на пол.

— Каору! Эй, друг, поднимайся!

Я взвалил его на плечо и со стоном усадил на другой, более крепкий стул у стены. Его голова бессильно откинулась назад. Из носа тонкой струйкой побежала алая кровь, контрастируя с мертвенной бледностью кожи.

— Вот чёрт — я бормотал, суетливо доставая из кармана платок и прижимая его к его носу. — Держи и зажми.

Он не реагировал. Я своей рукой прижал его пальцы к платку.

Я отступил на шаг, наблюдая, как он медленно приходит в себя, с трудом фокусируя взгляд. В голове пронеслась ледяная мысль.

«Или устройству плевать, кто нажимает кнопку. Расплата растёт с каждым использованием, и я просто исчерпал его лимит до дна. Или… он слишком хрупок для этого. Его разум, его тело не готовы к такой встряске».

Чувство вины острой иглой вонзилось под ребра. Я подверг его смертельному риску ради эксперимента.

— Джун… — его голос был очень слабым. Он смотрел на меня, и в его глазах медленно проступало осознание. — Это… это была правда. Всё, что ты сказал — правда!

На его лице, несмотря на бледность и кровь, расцвел восторг первооткрывателя. Он попытался улыбнуться.

— Ты представляешь, какие возможности⁈ Для науки, для…

Он не договорил. Его выражение лица вдруг сменилось с восторга на чистый, животный ужас.

— Что? Что такое? — я снова шагнул к нему.

— Оно… вернулось, — он прошептал, и его тело затряслось мелкой дрожью. — Когда время истекло… Это было похоже, — он сглотнул, с трудом подбирая слова, — как будто меня без скафандра выбросили в открытый космос. Давление. Холод. Абсолютная пустота. Все внутри рвётся.

Он посмотрел на меня с таким отчаянием, что стало физически больно.

— Мне это не нужно. Слышишь? Я не хочу это никогда, слышишь, никогда больше не видеть и не слышать! Даром не надо!

Я опустился на корточки перед ним, чтобы быть на одном уровне.

— Спокойно. Всё кончено, — твёрдо сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Это был всего лишь эксперимент. Один-единственный раз. Я должен был доказать тебе, что это не бред. Что я не сошел с ума, и что опасность настоящая.

Он медленно кивнул, дыхание его постепенно выравнивалось — паника отступала.

— Теперь ты понимаешь? — спросил я тихо.

— Понимаю, — он выдохнул. — Теперь я всё понимаю.

Тишина в комнате затянулась, но теперь она была другой — тяжелой, но не невыносимой. Каору сидел, обхватив голову руками, но его плечи уже не тряслись. Он медленно выпрямился, смахнул остатки крови с лица тыльной стороной ладони и посмотрел на меня. В его глазах больше не было паники. Теперь в них горела решимость.

— Ладно, — он выдохнул, и его голос снова обрел твердость. — Я в деле. Что дальше? Чем я могу помочь?

Я достал из портфеля журнал и аккуратно извлек блокнот, положив его на зеленое сукно прямо перед ним.

— Вот корень всего, его записи. В них есть всё, как я думаю: принципы, математика, физика процессов. Но, — я провел рукой по обложке, — нет ни инструкции по применению, ни аннотации. Я уверен, часть данных даже зашифрована. А моих собственных знаний, — я горько усмехнулся, — не хватит даже на то, чтобы понять, в каком месте тут начинается бред, а в каком — гениальность.

Каору потянулся к блокноту, но я легонько прикрыл его своей ладонью.

— Оригинал я тебе отдать не могу. Слишком опасно. И держать его при себе — все равно что спать на бочке с порохом. Но! — Я отпустил его руку. — Мы можем работать вместе. Ты — мозг. Я — хранитель и проводник.

— Хорошо, — Каору кивнул без раздумий. Его взгляд уже анализировал потрепанные страницы. — Сделаем так. Я сфотографирую первые несколько страниц, самые первые. Попробую найти паттерны, шифры, хоть что-то, — он уже достал телефон, пальцы летали по экрану, активируя камеру.

— Связываться будем только лично, и только здесь. Никаких звонков, никаких сообщений по этому поводу. — предостерёг его я.

— Первые результаты я передам тебе в субботу, — уверенно сказал Каору и на его лице впервые за этот вечер появилась хитрая ухмылка. — На традиционном чаепитии у бабушки. — Он увидел мое удивление и пояснил: — Ну, знаешь, наши традиционные посиделки с печеньками. Если за нами и следят, то что в них может быть подозрительного? Обычная жизнь идеальное прикрытие.

Я не мог не улыбнуться. В нём проснулся азарт исследователя, и это было заразительно.

— Гениально, — признал я. — Действительно, идеально.

Каору встал, немного пошатываясь, и окинул мою подземную резиденцию одобрительным взглядом.

— Отличный у тебя тут бункер, — заключил он. — Надо будет встречаться здесь чаще, без лишних глаз. Только карты я не люблю. — Он улыбнулся.

— Договорились, — я тоже поднялся и протянул ему руку. Он пожал её, и его хватка была твердой, несмотря на недавнюю слабость.

Я проводил его до выхода из подвала. Он на прощание кивнул и быстро зашагал по коридору к лестнице, уже не крадучись.

Я остался стоять в полумраке, слушая, как затихают его шаги. В груди было странное чувство — смесь облегчения и тревоги. Теперь я был не один. Но стал ли я от этого в большей безопасности?

Я дождался, пока звуки шагов Каору полностью растворятся в тишине подъезда, и лишь тогда медленно поднялся по лестнице. Дверь в мою квартиру открылась с тихим щелчком.

— Я дома, девочка, — мои слова прозвучали устало, но с неизменной нежностью.

Из спальни донесся знакомый шум — топот тяжелых лап по паркету. Момо выкатилась в коридор, её приплюснутая мордочка выражала искреннюю радость. Она тыкалась мне в ноги, громко сопя и виляя всей задней частью туловища.

— Скучала? Конечно, скучала, — я присел перед ней, уткнувшись лицом в ее теплый, складчатый загривок. Ее безоговорочная любовь и преданность были тем единственным лекарством, что хоть как-то гасило жгучую тревогу внутри. В этот момент все проблемы отступали.

Я прошел на кухню, она последовала за мной, надеясь на угощение. Я налил себе воды, стоя у окна и глядя на огни ночного города. На миг мне показалось, что все налаживается. Есть друг, который теперь тоже знает правду и готов помочь. Есть безопасное место для встреч. Есть план.

— Вроде бы жизнь и правда налаживается, а, Момо? — пробормотал я, почесывая ее за ухом.

Она ответила глухим, довольным хрюканьем.

Но стоило мне закрыть глаза, как картинка изменилась. Из глубин памяти, словно из-под завалов, полезли обрывки воспоминаний. Не этой жизни. Прошлой.

Грязный переулок. Напряжение от постоянного ожидания удара в спину. Доверчивое лицо напарника, которое на следующий день окажется перекошенным от ненависти и предательства. Холодный металл ствола у виска. Запах страха и дешевого табака. Я прожил жизнь, где за гораздо меньшие секреты платили жизнью. Где доверие было самой дорогой и самой опасной валютой.

Я резко открыл глаза. Момо мирно посапывала у моих ног. Квартира была тихой и безопасной. Но где-то внутри меня все было перевёрнуто кверху дном.

Я потушил свет и побрел в спальню. Ложась в кровать, я поймал себя на мысли, которая свела на нет весь недавний оптимизм:

— А так ли я могу доверять всем, кому сейчас доверяю?

Сон не шел. Я лежал в темноте и смотрел в потолок, на котором воображение рисовало тревожные тени. Эйфория от удачно проведенной встречи и найденного союзника окончательно испарилась, оставив после себя лишь неприятный знакомый осадок паранойи и горькой мудрости прошлого опыта. Финальная, холодная мысль пронеслась в голове, прежде чем сознание наконец отключилось:

— Нет. Не могу. И это мой главный и самый горький секрет.

Глава 22

То ли от тяжелых мыслей, то ли от настойчивого сопения на ухо, но проснулся я даже раньше первых петухов. Если бы не хрюкающе-храпящая мордочка на соседней подушке, то можно было бы порадоваться благословенной ночной тишине.

— Главное не расклеиться, Джун, — прошептал я сам себе, с силой потерев лицо ладонями. — Держись. — Странно, но я ассоциирую себя с новой личностью, вернее, личность-то остаётся моей, той самой, сделанной в СССР, но уже ассимилированной под новые реалии. Но сказать одно, а сделать другое.

В висках стучало, отдаваясь эхом в основании черепа — похмелье без единой рюмки, расплата за дни, прожитые на нервах. Я осторожно встал и прошёл на кухню, но сзади всё одно раздался топот, быстрый и неуклюжий.

Ещё секунда и что-то тёплое и мохнатое с силой ткнулось мне в колени.

— Момо, — нарочито строго произнёс я. — Эй, спокойно, девочка. Тебе-то что не спится?

Теперь я открыл уже оба глаза и опустился на корточки перед ней, позволив ткнуться носом в моё ухо. Она фыркала, повизгивала от радости, словно я целый день отсутствовал.

— Всё в порядке, мы не виделись всего несколько часов, и то, относительно, — бормотал я, гладя её мощный загривок, — Ну что, раз проснулись, можно и позавтракать?

Она, предвосхищая мои дальнейшие действия, подбежала к своей миске, не сводя с меня восторженного, полного надежды взгляда. Я налил ей воды, насыпал корма. Звук гранул, сыплющихся в керамику, был удивительно умиротворяющим, для Момо уж точно.

Пока она чавкала, с упоением уничтожая свой паёк, я стоял у раковины, пил прямо из-под крана холодную воду и смотрел на неё. Вот он мой единственный по-настоящему верный союзник. Не требующий отчётов, не задающий вопросов, не предающий. Просто любящий.

— Вот бы и у меня всё было так просто, а? — пробормотал я, вытирая губы. — Поел, поспал, погулял. Никаких часов, никаких заговоров, никаких сложностей и последствий.

Она в ответ только хрюкнула, не отрываясь от миски.

— Ладно, девочка, — сказал я, похлопывая себя по бедру. — Есть дело, и серьёзное.

Момо, дочиста вылизав миску, посмотрела на меня, склонив голову набок, будто спрашивая: «Опять?». Потом вздохнула, подошла и устроилась у моих ног, положив тяжёлую голову на лапы — её молчаливый способ сказать, что она на посту.

Я открыл ноутбук и экран озарил моё лицо холодным синим светом. Момо, уловив перемену в моём настроении, настороженно наблюдала за мной с дивана.

— Ладно, красавица, приступим, — сказал я скорее себе, чем ей, запуская специализированное приложение, которое настроил Кайто.

Интерфейс был аскетичным, но удобным, без лишних красивых рамочек и кнопочек. Просто временная шкала и несколько каналов: дверь, площадка, балкон, лестница. Только сейчас обратил внимание, что Кайто ухитрился повесить видеонаблюдение вплоть до входной двери в подъезд. Любой каприз, как говорится. Я щёлкнул на вчерашнюю дату и ускорил воспроизведение. На экране замелькали силуэты соседей, курьеров, почтальона. Жизнь многоэтажки в режиме прокрутки выглядела как нелепый, суетливый муравейник.

Я не искал ничего конкретного. Я проводил рекогносцировку. Изучал паттерны, привычки, нормальный режим. Чтобы увидеть аномалию, нужно сначала понять, что такое норма.

И вот она появилась, Араи Асука. Вчера, вышла из своей квартиры с полупустым пакетом мусора и направилась к подвалу. Ничего странного, если бы не одно «но»: пройдя к мусоропроводу, она замедлила шаг, на мгновение задержалась, и её взгляд — чёткий, сканирующий, абсолютно не сонный — скользнул прямо в объектив камеры у лифта. Не мимо, не поверхностно. Именно в объектив. Словно проверяя угол обзора. Затем она изменила траекторию и прошла чуть ближе к стене, чем это было необходимо, прежде чем исчезнуть в нише с мусоропроводом.

Моё сердце не заколотилось от страха. Напротив, внутри всё застыло, стало холодным и острым, как лезвие.

— Любопытно, — пробормотал я, отматывая назад.

Я нашёл её снова. Вчера днём, в мой обеденный перерыв. Она стояла у того же лифта, прислонившись к стене, с телефоном у уха. Улыбалась, кивала, делала вид, что ведёт оживлённую беседу. Но её поза была слишком напряженной для человека в разговоре, а взгляд не был рассеянным, как у увлечённого собеседника. Он был пустым, но при этом двигался, методично осматривая площадку: мою дверь, электронный звонок, вентиляционную решётку, в которой было спрятано очередное «око». Я поставил воспроизведение на паузу. Длительность её «разговора»: семь минут сорок три секунды. Слишком долго для светской беседы в коридоре.

— Работаешь ты либо удаленно, либо вообще нет, — я почувствовал, как уголки моих губ непроизвольно поднялись в подобие холодной улыбки. Меня это завело.

Я продолжил копаться в архиве, как бухгалтер, ищущий несоответствие в отчётности. И находил. Снова и снова. Её появления не были случайными. Они следовали некому шаблону, который она, вероятно, считала незаметным. Раннее утро, когда все на работе — она «забывает» ключи и несколько минут «ищет» их в сумке прямо у своей двери. Поздний вечер — выходит «проверить почту» и задерживается, будто что-то читая на экране телефона, но её взгляды по сторонам я точно определял. Да и наша прошлая якобы случайная встреча была точно не случайна, она, осознав мой график, битый час стояла на площадке в ожидании моего возвращения.

Я откинулся на спинку кресла, сложив пальцы в замок. Момо подняла голову, уловив изменение в моей позе.

— Ну что, девочка, — тихо сказал я, глядя на замерший на экране кадр с её улыбающимся лицом. — Ты была права. Это не просто соседка. Это или сталкер, или….

Реакция Момо в её присутствии теперь обрела железную, неопровержимую логику. Собака не читала схемы и не понимала корпоративных игр. Она чувствовала фальшь, чуяла скрытую агрессию, маскирующуюся под вежливость. Её животный инстинкт оказался точнее любой логики.

Это была не паранойя, я и сам начал понимать угрозу, которая из абстрактной стала осязаемой. И ей можно было дать имя, лицо и примерное расписание. А всё, что можно идентифицировать, можно и проанализировать. И обезвредить.

Я сделал несколько скриншотов — самых показательных, где она вышла максимально разборчиво. Специально выбирал те, где её взгляд был направлен прямо в камеру.

— Ну что ж, мисс Араи, — я открыл защищённый чат с Кайто. — Давайте познакомимся поближе. Посмотрим, что напишут в вашем досье.

Мои пальцы замерли над клавишами, формулируя сообщение. Чётко, без эмоций, как служебную записку.

— Накамура-сан, проверьте, пожалуйста, этого человека. Появляется в кадре слишком часто, поведение неестественно для просто соседа. Маршруты движения предполагают интерес к моей квартире и моей личности. Моя собака проявляет к ней беспрецедентную агрессию. Может быть, Вы знаете, кто это?

Я прикрепил файлы и отправил. Дело было сделано, и я не сомневался в результате. Ответ уже и без того ясен, осталось лишь получить официальное подтверждение и понять, чью именно игру она ведёт. А потом начать свою.

Сообщение ушло в цифровую пустоту с тихим щелчком. Я откинулся в кресле, не отрывая взгляда от экрана. На столе зашипел и забулькал электрочайник — я поставил его ещё до начала просмотра записей, действуя на автопилоте.

— Ну, теперь ждём, — констатировал я вслух, наливая в чашку крутой кипяток. — Чай, Момо?

Собака даже не поменяла положения. Её обязанность сейчас была бдеть, а моя — действовать.

Признаться честно, я не рассчитывал на мгновенный ответ. Кайто вряд ли дежурит на телефоне, и работает скорее по собственному графику. Но раз там целая организация, есть надежда что информацию я получу достаточно скоро. Я сделал первый глоток обжигающего чая, чувствуя, как тепло разливается по желудку, прогоняя внутренний холод. Мои мысли уже опережали события, строя прогнозы.

Вариант первый: она частный детектив, подставной Кэзуки или Хосино, что, впрочем, маловероятно. Слишком профессионально для якудзы или обиженного менеджера.

Вариант второй: конкурентная разведка. Возможно, но я не занимаю высокий пост, чтобы засылать такого оперативника прямо в дом.

Вариант третий, и самый логичный: наша собственная служба безопасности Vallen. И тогда её цель — я.

Подобные мысли не вызывали страха. Лишь отдалённо знакомое чувство — будто я смотрю на шахматную доску и наконец-то вижу ход противника. Не подлый удар из темноты, а просчитанную комбинацию, а с этим уже можно было работать.

Внезапно телефон на столе издал не обычный звонок, а короткую, отрывистую вибрацию — специальный сигнал из защищённого приложения.

Я поставил чашку и взглянул на экран. Прошло всего… семь минут, неожиданно быстро.

— Оперативно работает, — отметил я про себя с долей профессионального уважения. — Значит, либо информация лежала на поверхности, либо его ресурсы ещё более обширные, чем я предполагал ранее.

Всплыло уведомление: «Новое сообщение в защищённом канале».

Я разблокировал телефон и открыл чат. Ответ Кайто был лаконичным, ни приветствия, ни лишних слов, только сухие, выверенные факты.

«Араи Асука. Оперативник-психолог внутренней службы безопасности Vallen. Специализация — наблюдение, вербовка, отличный специалист по работе с 'проблемными активами».

Я медленно выдохнул. Мой третий вариант попал точно в яблочко. Следующее сообщение пришло почти сразу же.

«Рекомендация: держаться на расстоянии. Если вы в фокусе её внимания — внешняя слежка лишь ширма, настоящая работа ведётся ею».

Я негромко хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. Ширма, так и есть. Тот белый фургон с неуклюжими ребятами — это был спектакль для бедных. Отвлекающий манёвр, чтобы я смотрел не в ту сторону. А настоящее оружие — улыбчивая, хрупкая на вид девушка с милым личиком — уже было тут, под боком, притворяясь соседкой.

— Блестяще, — прошептал я, и в моём голосе звучала ирония. — Чистая работа, почти чистая.

Я посмотрел на скриншот на экране ноутбука, на её улыбающееся лицо. Теперь это был не просто портрет возможной угрозы. Это было досье с именем, должностью и специализацией. Из просто подозрительной личности она превратилась в оппонента, которого можно изучить, просчитать и контратаковать.

Мои пальцы снова зависли над клавиатурой. Первый импульс был спросить: «Что мне делать?». Но это был импульс слабости, признак жертвы. А я не жертва, я опытный игрок.

Вместо этого я просто написал: «Принято. Благодарю за оперативность».

Коротко, ясно и без суеты. Я подтвердил получение информации и закрыл чат, сделав вид, что эта информация не более чем очередной пункт в моём списке дел.

Я допил уже остывающий чай, глядя в тёмный экран ноутбука, где отражалось моё собственное лицо. Теперь улыбка не сходила с моих губ. Не кокетливая улыбка соседа, а холодная, хищная улыбка охотника, который только что узнал повадки своей дичи.

— Ну что ж, Араи Асука, — обратился я к своему отражению. — Теперь мы знакомы официально. Посмотрим, чей психоанализ окажется точнее.

Я был как минимум на два хода впереди, и это было хорошее начало.

Утренний свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, казался неестественно ярким и навязчивым. Голову слегка сдавливало со свинцовым звоном — отголоском тяжелых мыслей и почти бессонной ночи. Я стоял под ледяным душем, пытаясь смыть с себя остатки усталости и напряжение, так впившееся в мышцы и нервы. Вода била по коже иглами, но всё же не могла пробиться через тот внутренний панцирь, что сформировался за последнее время.

— Сегодня просто нужно выстоять, — дал я себе установку, глядя на отражение в запотевшем зеркале. — Отработать рабочий день и попрощаться.

Ярко-алые следы на белке глаза выдавали недосып, но я все равно проделал весь утренний ритуал с особой тщательностью: идеально повязанный галстук, безукоризненно отглаженная рубашка. Доспехи для последнего выхода на эту арену, которая уже стала для меня слишком тесной.

Дорога до офиса промелькнула как миг. Мозг, занятый анализом информации от Кайто, отказывался фиксировать привычные детали. Я действовал скорее на автопилоте: турникет, лифт, этаж.

Но, переступив порог нашего отдела, я отбросил все свои мысли, стараясь спешно натянуть привычную «маску».

Отдел гудел, как старый трансформатор. Звонили телефоны, клацали клавиатуры, кто-то о чём-то спорил у большой карты логистических маршрутов. И над всем этим царила она — Судзуки Кайка. Стоя посреди коридора, с планшетом в руках, она отдавала распоряжения чёткими, как удары хлыста, фразами.

— Накамура, срочно запроси подтверждение по рейсу номер семьдесят четыре! Хиго, почему я до сих пор не вижу актов разгрузки по «Митсубиши»? — Она успевала по всем фронтам. — Всем! Пятнадцать минут до ежедневной планёрки!

Это был идеально отлаженный механизм. И он уже отлично работал без меня.

Мой приход первой заметила Ая. Она сидела за своим столом, и наши взгляды встретились на секунду. В её глазах мелькнула радость, и сразу же смущение. Она тут же опустила глаза к монитору, сделав вид, что увлечена работой, но лёгкий румянец на её щеках снова выдал её с головой.

— А вот и наш дорогой начальник! — раздался оглушительный возглас, и на меня с размаху налетел Иоширо, сияя, как новогодняя ёлка. Он попытался меня обнять, но сразу же одумался и встал по стойке смирно. — Канэко-сан, Вы только посмотрите, какой слаженный организм! Вы добились настоящей гармонии, я тут проанализировал коэффициент полезного действия и…

— Сугиями-сан, — мягко, но резко прервал я его, — позже, всё это позже. Сначала — отчёт по вчерашним инцидентам, структурированный и краткий. На моём столе через час!

— Так точно! — Его энтузиазм ничуть не угас. Он лишь принял ещё более официальный вид, щёлкнув каблуками. — Я уже готовлю, причём используя три варианта анализа!

Я кивнул и направился к пока ещё своему кабинету, но по пути меня окликнула Судзуки.

— Канэко-сан, — её голос был ровным, но в нём читалось уважение. — Всё спокойно, три происшествия за утро, но все они локализованы. Документы для передачи полномочий уже на вашем столе.

— Спасибо, Судзуки-сан, — я остановился. — Я не сомневался, что справитесь. Кажется, Вы родились для этой работы.

— Здесь всё решает система. — На её обычно суровом лице дрогнули уголки губ. Что-то вроде улыбки. — Я лишь её элемент.

— Самый важный, — парировал я и прошёл в кабинет.

Несколько часов я механически подписывал бумаги, просматривал отчёты, делал вид, что погружён в работу. Мои мысли были далеко: я пытался найти оптимальный выход из сложившейся ситуации, но пока было слишком много неизвестных переменных. Каждый звонок, каждый стук в дверь заставлял меня вздрагивать изнутри, хотя внешне я оставался абсолютно спокоен.

Время подходило к вечеру. Наступал момент, которого все, казалось, ждали — прощальный сабантуй в ближайшем ресторане. Все уже начали расслабляться, перешёптываться, собирать вещи.

Ко мне подошла Ая. Она несла папку, как формальный предлог для разговора.

— Канэко-сан, все будут рады Вас видеть, — она запнулась, посмотрев на меня внимательнее. — Вы уверены, что всё в порядке? Вы выглядите… уставшим.

Её искренняя забота больно, но в то же время приятно кольнула меня в самое сердце. Вот оно — то самое простое, человеческое, ради чего, возможно, и стоило бороться.

— Всё хорошо, Ямагути-сан, — я постарался сделать свою улыбку максимально естественной. — Просто мигрень. Поэтому я и не хочу портить всем настроение своим видом.

— Но… — Её лицо вытянулось. — Мы все хотели вас поблагодарить…

— Вы уже отблагодарили. Тем, что стали лучшей командой в Vallen, — я посмотрел прямо на неё, вкладывая во взгляд всю теплоту, на которую был способен. — А сегодня мне нужно отлежаться. Передайте, пожалуйста, всем мои извинения.

— Конечно! — Она хотела что-то ещё сказать, но лишь кивнула, снова покраснев. — Выздоравливайте.

Я собрал свои вещи в картонную коробку. Иоширо попытался вручить мне ещё одну папку с «революционными идеями», но я вежливо отказал, предложив передать её уже на новом месте. Судзуки кивнула мне на прощание с тем же неизменным уверенным выражением лица.

Выйдя из офиса, я сделал первый глубокий вдох за весь день, воздух был прохладным и свежим. Наконец-то можно было снять эту маску.

Я прогуливался по улице, и физическое недомогание начинало отпускать. Уходило и моральное перенапряжение — естественная плата за стресс и постоянный контроль.

Но стоило мне немного насладиться тишиной и покоем, как раздался резкий звук вибрации телефона в кармане, и этот сигнал я уже сегодня слышал. В «секретном» мессенджере было сообщение от Кайто, как всегда короткое, как хвостик у Момо.

«Буду через двадцать минут. Есть новые данные».

Глава 23

Не успел я зайти домой и опуститься на диван, телефон начал отчитываться о сработке датчиков движения. Тихий, но настойчивый вибросигнал отозвался ледяной иглой в кармане, и по спине пробежал холодок предвкушения.

— Момо, у нас гости, — предупредил я её тихим голосом.

Собака подняла голову, насторожила уши, но не зарычала. Она уже запомнила этот запах — чужой, но не враждебный. Я прошёл к двери, отключил сигнализацию на панели и повернул замок, мягкий щелчок прозвучал как взвод курка, потом вернулся к своему креслу, заняв позицию, с которой хорошо был виден и вход, и гость.

Ожидание затянулось, я не сводил глаз с двери, каждый нерв был натянут струной. Момо, словно отражение моего состояния, сидела смирно, лишь шерсть слегка поднялась на загривке.

Ещё минуту за дверью не раздавалось ни звука. И, словно тень колыхнулась в дверном проёме, появился он. Бесшумно, будто не открывая дверь, а просочившись сквозь неё. Кайто был снова в тёмной одежде, его взгляд мгновенно, как сканером, скользнул по мне, по Момо, замершей в напряжённой позе, по экрану ноутбука, оценивая обстановку.

— Входите, — сказал я, хотя он уже вошёл. Формальность, да и только.

Он кивнул, одним движением снял узкие кожаные перчатки и сунул их в карман куртки. Его движения были расчётливыми, лишёнными любого намёка на суету. Он был воплощением кинетической энергии, сжатой до предела и готовой высвободиться в любой миг.

— Ваша интуиция насчёт девушки подтвердилась. — Констатировал он, опускаясь в кресло напротив. Его поза была расслабленной, а голос безэмоциональным. — А теперь по основному заданию, касаемо Мураками Кэзуки.

Он сделал паузу, давая мне обработать первую часть. Я лишь слегка наклонил голову в знак того, что понял и жду продолжения.

— Встречался с одним из ваших коллег, с Такаши Амано. Происходила передача конверта с деньгами. — Всё тем же голосом продолжал он. — Характер беседы и жестов указывает на отношения по типу «заказчик-исполнитель». Обсуждаются неофициальные и нелегальные поручения.

Он не стал расписывать детали, не пытался давать пространные психологические комментарии. Он просто изложил факты, как бухгалтер докладывает о движении средств. Это было именно то, что мне было нужно.

— Есть подтверждения? — спросил я, и голос сорвался на полтона выше, выдав внутреннее напряжение.

— Да, — в ответ он протянул мне маленькую, ничем не примечательную флешку чёрного цвета. — Видео и аудиозапись. Качество приемлемое.

Я взял устройство, пластик был холодным. Амано. Тот, кто когда-то протянул руку, оказался тем, кто держит поводок у моего личного дьяволёнка. В голове мгновенно выстроилась новая, куда более сложная и опасная схема. Но не было места гневу или разочарованию. Был лишь азарт охотника, нашедшего наконец логово главного хищника.

— Интересно, — произнёс я, перекатывая флешку по ладони. Пальцы чуть дрожали, но от возбуждения, а не от слабости. — Очень интересно. Это полностью меняет расклад.

Кайто молча наблюдал за мной, его холодные глаза, казалось, фиксировали мою малейшую реакцию. Он не спрашивал, что я буду с этим делать. Его работа — добыть информацию, а уже мне решать, как ею распорядиться.

— Для дальнейшей разработки этой связи, — продолжил он, как будто зачитывая следующий пункт из технического задания, — потребуется выход на другой уровень наблюдения. Проникновение в их личную переписку, установка прослушивающих устройств. Это превышает изначально оплаченный вами пакет услуг.

Он не стал сразу озвучивать сумму. Сначала — констатация факта повышения сложности. Чисто деловой подход.

— Я предполагал, что так и будет. — Я перестал вертеть флешку в пальцах и зажал её в кулаке. — Спасибо, Накамура-сан. Это именно то, что мне было нужно.

Такая информация должна была быть дорогой. Но её цена была не в деньгах. Она была в возможности нанести удар точно в цель, и я был готов заплатить. Готов спустить все свои кровные, выигранные ценой боли и удачи, в одну идеальную атаку.

— Я согласен, выставляйте счёт, — сказал я, мои пальцы уже потянулись к смартфону, чтобы быть готовым перевести деньги.

Он кивнул, приняв мою благодарность как должное. Дело было не в вежливости, а в подтверждении получения заказа.

Но тут я сделал паузу, прежде чем он успел назвать цену. Мои мысли, работавшие на опережение, уже сформировали новый запрос, сугубо стратегический. План, дерзкий и безумный, уже складывался в голове, как пазл.

— Вношу изменение в задание, — сказал я, и мой голос приобрёл стальные нотки. — В список целей добавляется и сам Такаши Амано. Мне нужно знать всё: его распорядок дня, круг общения, финансовые потоки, не связанные с зарплатой. Всё, что может пролить свет на то, почему он платит таким, как Кэзуки, и за что именно.

Кайто замер. Не физически, внешне он оставался невозмутимым каменным идолом. Но в его глазах, тех двух осколках льда, мелькнула едва заметная искра. Не удивления, а скорее профессиональной переоценки. Он молча взвешивал масштаб моего запроса, его сложность и, что важнее, мои мотивы. Он оценивал уже не просто целесообразность, а уровень угрозы, исходящей от меня самого.

Мгновение, второе. Тишину нарушало лишь размеренное дыхание Момо.

— Стоимость возрастёт кратно. Риски также, — наконец произнёс он, его голос по-прежнему был лишён эмоций, но в нём появился отчётливый стальной оттенок предупреждения. Затем он назвал сумму.

Цифра была серьёзной. Такой, что на секунду в голове пронеслись картины: вот они, мои кровно заработанные на скачках деньги, тают, как лёд на солнце. Но я подавил этот мимолётный импульс. Это была не трата, это была инвестиция, инвестиция в выживание и в будущий удар.

Я, не моргнув глазом, даже не попытался торговаться.

— Договорились, — отрезал я. — Перевожу, ожидайте.

— Как пожелаете. — Его губы на долю секунды сжались — единственный признак того, что он что-то обдумывает.

— Но я хочу быть в курсе всего, — добавил я, прежде чем он мысленно закрыл сделку. — Не просто сухие отчёты раз в неделю. Своевременные уведомления о ключевых событиях. Если Амано или Кэзуки совершат какой-то нестандартный ход, я должен узнать об этом в тот же день, а лучше в ту же минуту. Я нанимаю не просто сборщика данных, Накамура-сан. Мне нужен стратегический партнёр.

Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде промелькнуло нечто новое, похожее на уважение, узнавание себе подобного. Человека, который мыслит категориями контроля и упреждающих действий.

— Будете получать сводки ежедневно. Экстренные ситуации буду озвучивать по мере поступления, — заверил он своим бесстрастным тоном, что прозвучало как самая надёжная клятва.

— Идеально, — кивнул я.

На этом деловая часть была исчерпана. Он молча поднялся, кивнул на прощание — тот же короткий, экономный жест, и так же бесшумно, как и появился, растворился в темноте коридора.

Я остался сидеть, сжимая в руке холодную флешку. Дверь закрылась. Сигнализация снова загорелась зелёным. В моём виртуальном кошельке стало значительно легче, но я чувствовал не опустошение, а прилив адреналина. Ставки были сделаны. Игра началась по-настоящему. Теперь всё зависело от того, чья разведка окажется точнее и быстрее.

Щелчок замка прозвучал как точка, поставленная в конце одного предложения и открывающая следующее. Я остался в кресле, не двигаясь, прислушиваясь к тишине, которая теперь была наполнена новым смыслом. Она больше не была пустой. Она была заряжена информацией, как конденсатор перед разрядом.

Пальцами я перекатывал ту самую флешку. Крошечный кусочек пластика, несущий смертельный заряд. Я встал, подошёл к ноутбуку и воткнул её в разъём. Система тихо пискнула, опознав новое устройство. Экран ноутбука на мгновение погас, отразив мое напряжённое лицо, и снова вспыхнул.

На экране появилась папка с одним файлом. Без названия, только дата и время. Я запустил воспроизведение.

Качество было действительно «приемлемым», как и сказал Кайто. Съёмка велась с большого расстояния, возможно, из окна противоположного здания. Но звук был записан отлично. Я видел двух мужчин в полумраке заднего двора какого-то невзрачного заведения. Кэзуки, его поза выказывала нервозность, он переминался с ноги на ногу. И Амано. Всегда безупречный, с тем же холодным спокойствием, что и в офисе.

Я увеличил громкость.

— … больше не можешь ошибаться, — голос Амано был ровным, но в нём чувствовались стальные ноты. — Последний раз всё пошло наперекосяк. Непредсказуемость — это роскошь, которую мы не можем себе позволить.

Кэзуки что-то пробормотал под нос, но разобрать было невозможно. Что-то вроде «Я разберусь» или «Я стараюсь». Затем чёткий, отработанный жест: Амано протянул ему плотный конверт. Кэзуки почти выхватил его, засунув во внутренний карман пиджака.

— Не подведи меня снова, — заключил Амано, развернулся и ушёл, не дожидаясь ответа.

Кэзуки ещё несколько секунд постоял на месте, потом с силой пнул мусорный бак и скрылся в другом направлении.

Я остановил запись. И перемотал ещё раз. И ещё. Я не просто смотрел, я изучал. Искал выражения лиц, эмоции, паузы.

— Так, — начал я вслух, обращаясь к пустой комнате, как к совету директоров. — Рабочая гипотеза: Амано — не спонсор, он заказчик. Кэзуки для него не партнёр, а расходный материал. Нервный, неуравновешенный, и… дешёвый.

Я откинулся в кресле, глядя в потолок, складывая в голове мозаику.

— Один вопрос: почему Амано? У него же есть власть, доступ, деньги. Зачем ему рисковать, нанимая уличного громилу? — Я хрустнул пальцами и продолжил. — Ответ: потому что есть работа, которую нельзя поручить официальным силовым структурам Vallen. Слишком опасная, слишком личная. Или… слишком грязная для самой корпорации.

Мысль зажглась, как лампочка. Я выпрямился.

— Он же действует в обход системы. Значит, у него свои интересы. — Я задрожал от возбуждения. — Или интересы его патрона, о котором никто не знает. Кэзуки — его тайное оружие. Немного глупое, но эффективное.

Я снова взглянул на застывший кадр. На лицо Амано, абсолютно невозмутимое. Вот оно. Его слабое место. Его секрет. Он должен скрывать эту связь ото всех.

И тут в голове родился план. Чистый, ясный, рискованный до безумия, но идеально соответствующий ситуации.

— Он любит действовать чужими руками, — прошептал я, и на моём лице появилась та самая холодная улыбка, от которой стало бы не по себе любому, кто её увидел. — Что ж, давай сыграем в эту игру.

План был не в том, чтобы напасть на Амано. И даже не в том, чтобы шантажировать его этой записью. Нет. Это было бы слишком прямо, слишком грубо. Он бы нашёл способ замять это.

Я взял блокнот и начал набрасывать схему. Стрелки, имена, возможные точки воздействия. Это была уже не оборона. Это была первая фаза наступления.

— Нужно быть точным, — бормотал я, заполняя страницу. — Один неверный шаг, и хана. Но если всё сделать правильно…

Я не договорил. Не нужно было. Момо, проснувшись от моего бормотания, подошла и положила голову мне на колено.

— Всё в порядке, девочка. — Я потрепал её за ухом. — Просто начинается самая интересная часть.

Я отложил записи. Флешка лежала рядом, словно ключ от тюремной камеры. Но теперь я знал, какую дверь им можно открыть, оставалось лишь провернуть ключ в замке.

Утро субботы выдалось на удивление скомканным, я решил было позволить себе подольше поспать, но Персик была иного мнения. Тяжело не проснуться, когда бульдог настойчиво сопит прямо тебе в лицо.

— Родная, — выдавил я из себя, — и что же тебе не спится?

Вопрос был риторическим, ведь в зубах у неё уже был её поводок. Наскоро собравшись, мы пошли на очень раннюю утреннюю прогулку. За прочими бытовыми делами я чуть не опоздал на встречу с семейством Сато. В личной жизни мне, пожалуй, тоже не помешал бы личный секретарь.

— В телефоне напоминания поставь, — вставил свои пять копеек мой внутренний голос.

И то верно.

Старушка Кийоко решила нас закормить, судя по количеству блюд на столе. Она никак не могла нарадоваться на то, что у неё снова отличные отношения с внуком. Судя по её словам, сын с невесткой тоже прекратили «холодную войну» и стали звонить, интересоваться её здоровьем. Как сказал Каору, в следующий отпуск его родители планировали посетить родной город и пожилую матушку.

После продолжительного завтрака бабуля попросила разрешить ей погулять с Момо, чему я был несказанно рад, ведь обсуждать успехи Каору с хронографом при ней было невозможно. Стоило ей выйти из квартиры, как лицо парня вмиг посерело и из груди раздался стон усталости. Только сейчас я заметил красноватые белки его глаз, очевидно, последние дни хорошо поспать ему не удавалось.

Каору отхлебнул чаю, его пальцы нервно забарабанили по столу.

— Представь, что вся Вселенная — это гигантский банк, — начал он, глядя не на меня, а куда-то в пространство перед собой, будто читая с невидимого листа. Его голос приобрёл лекторские, размеренные интонации. — Не хранилище денег, скорее банк причин и следствий. Энергия, материя, информация, всё имеет свой вес, свою стоимость и должно находиться в идеальном балансе. Невозможно просто взять и вычеркнуть событие из книги бытия. Его можно только… компенсировать.

Он поднял палец, ловя мой взгляд.

— Твои часы, Джун… они не машина времени. Они больше, как кредитный терминал. Самый опасный из когда-либо созданных.

Каору замолк, а его пальцы сомкнулись в замок, будто он пытался удержать нечто невидимое.

— Это самый важный момент, и ты его почти не замечаешь, — его голос стал тише, заставляя меня инстинктивно наклониться вперёд. — Ты думаешь, это «сохранение». Щелчок, вибрация, и ты готов к игре. Но это не игра. Это момент заключения сделки.

Он выпрямил спину, и теперь пристально смотрел на меня.

— В момент нажатия кнопки часы совершают не запись. Они совершают акт насильственного изъятия, вырывают кусок пространства-времени, именно тот миг, в котором ты находишься и фиксируют его в качестве незыблемого актива. Безупречный, замороженный, идеальный с точки зрения Вселенной «слепок» реальности.

Каору встал и начал медленно ходить из угла в угол.

— Но этот слепок не является копией. Это оригинал. Ты не сохраняешь свой момент. Ты закладываешь его, отдаёшь его безвозвратно в сейф Великого Банка, чтобы получить взамен кредит. Этот миг больше не твой. Он вообще ничей, он вне времени, как замороженный залог в самой надежной ячейке из всех возможных.

Он внезапно остановился и посмотрел на меня.

— А теперь самое главное. Ты слышал щелчок? Чувствовал, как воздух «дрогнул»? Ощущал тот самый стук в висках? Так вот, это не сигнал активации. Это боль. Боль самой реальности, которую надрезали и вырезали из неё кусок. Боль твоего собственного тела, которое в этот миг на квантовом уровне перестало принадлежать самому себе. Его состояние, его атомарная структура, всё это было изъято и законсервировано. Ты почувствовал физический акт заклада самого себя.

Он снова сел и продолжил уже шёпотом.

— И в этот же миг, пока твой «залог» помещается в ячейку, часы открывают для тебя кредитную линию. Они говорят Вселенной: «Смотри! У него есть безупречный актив! Он может брать в долг!». И Вселенная, видя этот идеальный, ликвидный залог, выдает тебе самый ценный ресурс — чистое, неиспользованное время. Право совершить ошибку.

— Но это право… — Я попытался вставить слово, но мой голос предательски дрогнул.

— Это право иллюзорно, — безжалостно перебил меня Каору. — Ты не получил ничего бесплатно. Ты лишь получил отсрочку. Отсрочку платежа за тот хаос, который ты сейчас совершишь. Твой «залог» в безопасности. Но ты — нет. Ты только что подписал заведомо убыточный контракт, где единственной валютой расплаты является твое собственное «я».

Каору замолк, его взгляд стал отстранённым, будто он видел не стену комнаты, а саму ткань времени, растянутую и искажённую.

— И вот ты получаешь его, — его голос был пронизан жалостью. — Свой кредит. Сумму на одолженном временном счету. И первый миг — это головокружение от свободы. Ты думаешь: «Вот он, мой шанс! Весь мир — песочница!». Но это самая опасная иллюзия. Ловушка, в которую ты попадаешься снова и снова.

Он медленно провёл рукой по столу, как бы очерчивая невидимую линию.

— Ты не гуляешь по будущему, Джун. Ты инвестируешь. Каждое твоё действие в этом отрезке — это не проживание жизни. Это безответственная трата взятого в долг потенциала. Ты не делаешь выбор. Ты совершаешь покупки, покупаешь информацию. Покупаешь победу, но вместе с ней и чужую боль или своё спасение. И с каждой такой «покупкой» твой долг растет. Не в деньгах. В информационной энтропии.

Каору нахмурился, его лицо исказилось гримасой научной строгости, смешанной с отвращением.

— Представь, что ты идешь по улице, и с каждым твоим шагом из тебя высыпается песок. Песок — это та самая чистая, одолженная временная энергия. Ты тратишь её просто на движение. А теперь смотри: ты говоришь слово и из тебя высыпается пригоршня песка. Ты принимаешь решение и снова целая горсть. Ты меняешь чью-то судьбу, а песок хлещёт из тебя потоком. Ты не просто идёшь. Ты оставляешь за собой нескончаемую песчаную бурю собственных необеспеченных действий.

Он замолк, давая мне представить эту ужасающую картину.

— И весь этот песок, вся эта потраченная впустую энергия, она не исчезает. Она прилипает к тебе. Облепляет тебя липким, грязным слоем. Это и есть тот самый «груз решений», который ты тащишь на себе. Ты становишься ходячим воплощением собственного долга. Хаос, который ты вносишь в мироздание, материализуется в тебе самом. Твоя тошнота и слабость — это отторжение телом этой грязи. Головокружение — неспособность мозга обработать лавину «незаконной» информации. С каждым шагом в одолженном времени ты закапываешь себя заживо в песок своих долгов.

— Но я же получаю результат! — попытался возразить я. — Я же выигрываю!

— Нет! — Каору резко ударил рукой по столу. Чайные чашки жалобно зазвенели. — Ты не получаешь ничего! Ты лишь примеряешь на себя иллюзию результата! Тот выигрыш, то спасение, они не настоящие! Они куплены в кредит! Они существуют ровно до тех пор, пока ты не решишь вернуть долг и аннулировать сделку! Ты не герой, исправляющий ошибки. Ты шопоголик в метафизическом торговом центре, который примеряет вещи, зная, что завтра всё придется вернуть. И платишь за эту примерку своим здоровьем. Ты проживаешь не жизнь, Джун. Ты примеряешь чужие, потенциальные жизни, и с каждой примеркой твоя собственная истирается, засоряется их отпечатками.

Каору откинулся на спинку стула, выглядел он по-настоящему измотанным.

— Самый ужасный обман — это то, что ты чувствуешь себя всемогущим. Но на самом деле ты рабочий на конвейере собственного проклятия. Ты не создаешь новое, ты лишь бесцельно перемалываешь одолженные ресурсы, чтобы произвести… ничего. Один сплошной шум, помехи, хаос. А потом придётся вернуть всё как было и расплачиваться за этот шум собственной болью.

Каору замер. В его глазах было нечто среднее между благоговением и ужасом, будто он наблюдал за казнью через расстрел в замедленной съемке.

— И вот наступает момент расплаты, — его голос стал низким, будто он сам ощутил на себе нарастающее давление надвигающегося возмездия. — Ты думаешь, это возврат, как отмотать плёнку назад. Ничего подобного. Это насильственное взыскание долга. Акт абсолютного, тотального насилия над реальностью.

Он медленно сжал кулак так, что костяшки пальцев побелели.

— Часы не «возвращаются» к точке «А». Они принудительно перезаписывают текущее состояние вселенной состоянием залога. Они берут тот самый идеальный, замороженный слепок из своей ячейки и говорят миру: «Вот твой эталон. Вот как всё должно быть. Забудь всё, что было после. Это — ошибка. Аннулируй это».

Каору резко поднялся, и его движения стали резкими, отрывистыми, как будто он сам отдавал роковые команды.

— Мгновенная темнота в глазах? Воздух, что «ухнул»? Это не симптомы. Это физическое ощущение квантового стирания. Ты чувствуешь, как реальность вокруг тебя лавинообразно теряет согласованность. Атомы, которые секунду назад были сложены в картину мира с твоим присутствием, теперь с бешеной скоростью перестраиваются, возвращаясь к изначальной, «залоговой» конфигурации. Звуки исчезают, потому что звуковые волны аннулируются. Движение останавливается, потому что импульсы силы объявляются недействительными. Мир замирает не потому, что время остановилось. Он замирает от шока после тотальной хирургической операции.

Он сделал паузу, тяжело дыша.

— А потом резкий толчок и потеря равновесия. Это не «откат». Это тебя вышвыривают. Вышвыривают из потока одолженного времени обратно в ячейку с эталоном. Твое сознание, пропитанное энтропией «черновика», силой втискивают в тело, чьи клетки помнят только идеальную чистоту «залога». Это квантовый конфликт. Твоё тело кричит: «Я чистое!». Твой разум вопит: «Я помню грязь!». И этот конфликт разрывает тебя на части. Тошнота — это отторжение. Головокружение — это сбой ориентации в изменившейся реальности. Слабость — это энергетическая цена, которую ты платишь за насильственную пересборку мироздания.

— Но… другие… они же не помнят… — пытаюсь вставить я, но мои собственные воспоминания о «стёртых» событиях кажутся мне теперь кощунственными.

— Они не помнят, потому что их подвергли тотальной квантовой амнезии! — Каору почти кричал, и в его голосе слышался ужас перед этим фактом. — Их сознание, их память — это часть вселенной. Часть долга, который подлежит аннулированию. Часы не стирают их память. Они объявляют её нелегитимной. Как фальшивую банкноту, и просто изымают её из обращения. Для них этого не было. Только для тебя, должника, оставили доступ к архиву незаконных операций. Чтобы ты помнил, за что платишь.

Он тяжело опустился на стул, будто только что сам пережил весь этот процесс.

— И весь хаос, вся энергия аннулированных событий… ей же куда-то нужно деться. Её нельзя уничтожить. И часы… они не уничтожают её. Они переносят её на тебя. Ты становишься сборным пунктом для отходов, могилой для несбывшихся потенциалов. Ты платишь по счёту своей плотью и своим духом. Каждый откат — это не исправление ошибки, скорее акт метафизического каннибализма, где ты поедаешь остатки собственных уничтоженных возможностей.

Каору надолго замолк. Он смотрел на меня не как на человека, а как на уникальный, но чудовищный медицинский случай. В его взгляде я видел холодный ужас патологоанатома, вскрывающего живого пациента и обнаруживающего внутри не органы, а клубок сплошных парадоксов.

— Ты всё ещё думаешь, что платишь «побочными эффектами», — его голос звучал приглушенно, будто из подземелья. — Слабость, тошнота, головная боль. Это не симптомы болезни, Канэко-кун. Это твоя налоговая ведомость. Построчная роспись твоего долга. Физическое проявление счетов, которые тебе выставили.

Он медленно поднял руку, и стал перечислять по пальцам.

— Тошнота — это не несварение. Это физическое отторжение твоим телом чужеродной информации. Твои клетки, их мембраны, их митохондрии, они существуют в реальности, которая привела себя к «залоговому» состоянию. А ты приносишь в них память о другой реальности. Для тела это как влить в кровь яд. Оно пытается его извергнуть. Головокружение и потеря равновесия — это не сбой вестибулярного аппарата. Это конфликт твоего положения в пространстве. Твоё тело знает, где оно находится в пространстве эталонной реальности. А твой мозг помнит, где оно было секунду назад в реальности аннулированной. Возникает когнитивный диссонанс на уровне мышечной памяти. Твоё собственное тело не узнаёт само себя. Онемение, дрожь, мышечная слабость — это не усталость. Это энергетическое банкротство. Ты буквально исчерпал свой личный ресурс на оплату долга. Твои нервы не проводят сигналы, потому что их проводящие пути забиты «информационным шлаком», обломками аннулированных событий. Мышцы не получают команды, потому что энергия ушла на квантовую пересборку вселенной вокруг тебя.

Каору наклонился ближе, его глаза сузились.

— Но это лишь верхушка айсберга. Истинная цена глубже, гораздо глубже. Кровотечения? Временная слепота? Это системный сбой. Твоё тело на клеточном уровне больше не может поддерживать целостность. Мельчайшие капилляры лопаются под давлением не принадлежащей тебе информации. Сетчатка глаза отказывается принимать картинку «правильного» мира, потому что мозг посылает ей сигналы о мире «долговом».

— И что… что будет, когда… — Я не смог закончить вопрос.

— Когда кредитная история окончательно испортится? — Каору отвёл взгляд. — Тело окончательно откажется принимать расплату в такой валюте. Оно либо физически распадется (как здание, под которое подведено слишком много несовместимых фундаментов от разных реальностей), либо твое сознание окончательно открепится от него, чтобы больше не чувствовать боли. Ты станешь призраком, застрявшим между мирами, вечным должником, который не может ни расплатиться, ни получить новый кредит. Ты будешь просто болью, лишенной формы. Последним эхом твоих аннулированных поступков.

Каору замолк, и в тишине комнаты был слышен только тихий, прерывистый звук его собственного дыхания. Он смотрел на меня не с сочувствием, а скорее с клиническим интересом.

— Ты думаешь, Вселенная просто злится на тебя? — его голос пугал леденящим спокойствием. — Нет, она не эмоциональна. Она — система, а ты — сбой в ней. И любая система стремится либо изолировать баг, либо устранить его. Ухудшение твоего состояния — это не наказание. Это поэтапное, системное удушение. Автоматическая процедура карантина.

Каору сделал паузу, и отпил давно остывший чай

— Рост энтропии — это даже не «проценты по кредиту». Это твой кредитный рейтинг, только в обратную сторону. Это числовое значение того, насколько ты токсичен для реальности. С каждым откатом ты загружаешь в себя всё больше «информационного шлака». Ты становишься ходячим складом аннулированной материи. И система это видит. Она видит, как твой личный «коэффициент ядовитости» зашкаливает. И в ответ она увеличивает ставку. Чтобы компенсировать риски, связанные с работой с таким токсичным активом, как ты, она вынуждена брать с тебя больше. Больше боли. Больше сил. Больше расплаты. Это порочный круг: ты пользуешься часами, чтобы стать более токсичным, а твоя токсичность заставляет часы причинять тебе ещё больше вреда.

— А время перезарядки? — тихо спросил я, уже почти зная ответ.

— Время перезарядки — это не отдых для часов, это карантин. — Каору нахмурился. — Система не просто так даёт тебе паузу. Она изолирует тебя, проводя аудит. Она анализирует масштабы ущерба, который ты нанёс, и вычисляет, можно ли вообще иметь с тобой дело дальше. Каждая секунда перезарядки — это секунда, которую Вселенная тратит на то, чтобы решить: стоишь ли ты того, чтобы с тобой заключали новую сделку, или ты уже безнадежен и подлежишь полной ликвидации. И с каждым разом этот «аудит» занимает всё меньше времени, потому что твое дело всё объемнее и ужаснее.

Он откинулся на спинку стула, и на его лице появилось что-то вроде мрачного восхищения.

— Самое чудовищное во всём этом — безличность процесса. Тебя не ненавидят, тебе не мстят. Ты просто невыгодный актив. И с тобой поступают по инструкции, пока наконец не станет ясно, что ты никогда не станешь прибыльным. И тогда…

Каору не договорил. Он просто смотрел на меня, и в его взгляде читался тот самый беспристрастный приговор системы, которая просто стремится к балансу, где я — единственное, что этому балансу угрожает.

Он замолчал окончательно. Атмосфера в комнате стала напряжённой. Звуки с улицы словно заглушило давящей тишиной. Он смотрел на меня уже не как учёный на субъект исследования, а как священник на смертника, идущего на эшафот.

— Рано или поздно, — раздался наконец его голос, — наступит момент, когда твой кредитный рейтинг упадёт ниже нуля. Когда уровень твоей личной энтропии достигнет критической массы. И тогда… — он сделал паузу, вздохнул и с грустью продолжил, — … тогда хронограф не просто перестанет работать. Тебе выставят окончательный счёт.

Он медленно поднял руку, сжимая пальцы в кулак.

— Ты перестанешь быть ненадёжным заёмщиком, и станешь просроченной задолженностью. И с просроченной задолженностью система поступит единственным логичным образом. Она тебя спишет.

Я замер, не в силах пошевелиться. Холодный ужас сковал мои конечности.

— Спишет? — глухо произнёс я.

— Полностью и безвозвратно. — Каору говорил мягко и тихо, но каждое слово обжигало, как раскалённым железом. — Твой «залог», тот самый идеальный слепок из точки А, будет конфискован. Его вернут в общий фонд реальности. А тебя… тебя, как источник неисправимого хаоса, аннулируют.

Каору встал и подошёл к окну, глядя на безмятежный уличный пейзаж.

— Это не будет смертью в привычном понимании, боли не будет. Это будет стирание. Сначала из памяти людей. Твоя соседка перестанет узнавать тебя. Ая забудет, что когда-либо пила с тобой кофе. Момо… — его голос дрогнул, — … Момо будет сидеть у чужих дверей, скуля от смутной тоски по хозяину, которого у неё никогда не было.

Он обернулся, и на его глазах наворачивались слёзы.

— Потом ты исчезнешь из документов. Твоя квартира окажется пустой и пыльной, как будто в ней никто не жил годами. Твои фотографии поблёкнут и превратятся в пустые листы бумаги. Твои победы, твои поражения, всё, что ты совершил, всё, чего достиг, даже в «основной» временной линии, будет переписано. Кто-то другой получит твоё повышение. Кто-то другой победит Хосино. Твоя война закончится без тебя. Ты станешь персонажем из стёртой строки в великой книге бытия.

Он сделал шаг ко мне и положил руку на плечо. Та внезапно показалась невыносимо тяжёлой.

— А в конце… в конце исчезнешь и ты сам. Не твоё тело, а твоё «я». Твоё сознание, твоя душа — всё, что делает тебя тобой. Потому что ты был ошибкой, грубой опечаткой в совершенном уравнении реальности. И система найдёт эту опечатку и вычеркнет её.

Каору убрал руку, закончив свой рассказ. В комнате снова воцарилась пронзительная тишина, более громкая, чем любой крик.

— И от меня… не останется ничего? — на удивление спокойно произнёс я.

— Ничего, — безжалостно, но без злобы, подтвердил Каору. — Кроме, возможно, одного. — Он указал на хронограф, который лежал на столе. — Их. Единственного доказательства того, что ты вообще когда-либо существовал.

— Значит, выхода нет? — задумчиво спросил я.

— Выход есть, — твёрдо сказал Каору. — Я уверен, что он есть. Но сперва нужно до конца разобраться в записях твоего отца. Мне почему-то кажется, что он пришёл к подобным выводам, и, вполне вероятно, нашёл какое-то решение.

Домой я добирался, как сомнамбула, прокручивая в голове различные варианты, но, единственное, о чём я пока знал наверняка — распутать этот клубок я вряд ли смогу, а вот разрубить — весьма вероятно.

Глава 24

Вечерние тени были длинны и причудливы, комната погрузилась в синеватую мглу, которую разрывали лишь полосы света от фар проезжающих автомобилей. Я неподвижно стоял посреди гостиной, а в голове у меня, словно заевшая пластинка, крутились слова Каору. Холодные и сухие, как математическая формула, они складывались в чудовищную картину.

Банк… Счёт… Кредит… Я не пользуюсь машиной времени, а беру в долг у самой реальности, и расплачиваюсь собой.

И Амано. Вот кто настоящий заказчик, даже не якудза. Я поморщился, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Он всё это время водил меня, как щенка, на поводке, прямо у края пропасти. Ждал, когда я сам сорвусь.

Я поднёс ладони к лицу, и пальцы предательски задрожали неконтролируемой дрожью. Во рту пересохло, а в желудке свернулся холодный ком. Я чувствовал себя не человеком, а дефектным продуктом, на котором ставят штамп «Брак». На меня накатила волна ненависти от осознания собственной фундаментальной неправильности в этой вселенной.

Порывистым движением я сорвал с себя пиджак и швырнул его на стул. Момо из своей корзины подняла голову, навострив уши. Она не видела врага, но всеми фибрами своей собачьей души чувствовала моё состояние. Она неслышно подошла и упёрлась шершавым носом мне в ладонь. Я опустился на корточки, погрузив кончики пальцев в её тёплую, складчатую шею, и замер, вдыхая знакомый, успокаивающий запах собаки и домашнего уюта.

— Всё нормально, девочка, — прошептал я. — скоро всё будет нормально.

Момо тяжело вздохнула, как бы разделяя моё бремя, и ткнулась мордочкой мне в подбородок.

Я резко встал, мне нужно было срочно смыть с себя этот «информационный шлам». Я почти вбежал в ванную.

Включил воду. Сначала — почти кипяток. Обжигающие струи били по коже, краснеющей под их напором. Я стиснул зубы, терпя боль — она была реальной и отвлекала, заменяя метафизический ужас вполне физическим дискомфортом. Я стоял так несколько минут, почти не дыша, пока пар не заполнил всё пространство, скрывая меня даже от самого себя.

Потом — резкий поворот крана. Контраст оглушил меня ледяной водой. Я аж вскрикнул от неожиданности, тело свело судорогой, а дыхание перехватило. Я прислонился лбом к прохладной кафельной стене, зажмурившись, позволяя леденящим потокам бить по затылку, по плечам, по спине.

Я стоял так, пока тело не онемело, а в голове полностью не прояснилось. Только тогда я наконец выключил воду. В тишине было слышно лишь моё частое, прерывистое дыхание и тяжёлые капли, падающие с тела на пол.

Я вышел из душа, закутавшись в грубое махровое полотенце. Из зеркала на меня смотрел незнакомец — бледный, с синяками под глазами, но со взглядом, полным отчаянной решимостью.

Утро. Солнечные лучи робко пробивались сквозь жалюзи, рисуя на полу полосатые узоры, над которыми в воздухе танцевали пылинки. Вчерашняя мрачная давящая тишина сменилась обычными утренними звуками: где-то хлопнула дверь, за стеной включили воду.

Я проснулся не от будильника, а от того, что Момо, терпеливо выждав приличное время, ткнула меня в щёку мокрым носом. Сон был тяжёлым, беспокойным, обрывки кошмаров о банках, счетах и пустых пространствах мгновенно исчезли, стоило мне открыть глаза.

— Новый день, новая реальность, — констатировал я про себя без особой эмоции. Но сегодня к этому привычному фону примешивалось кое-что ещё, от чего растекалось тепло в груди. — Воскресенье, встреча, Ая.

Я сидел на краю кровати, разминая непослушные пальцы. Не от страха, но от предвкушения. Я поймал себя на этом чувстве и слегка улыбнулся. Это так по-человечески — нервничать перед свиданием, а не перед угрозой собственной аннигиляции.

Я пошёл на кухню и поставил чайник.

Момо терпеливо и с достоинством сидела у своей миски, не сводя с меня взгляда. Весь её вид выражал одно: «Я тоже часть этого утра. Не забыл?».

После завтрака и душа наступил самый сложный этап — во что одеться. Я стоял перед шкафом дольше обычного. Чёрная футболка? Слишком мрачно. Яркая? Слишком вызывающе, будет выглядеть как попытка казаться тем, кем я не являюсь. А кто ты вообще такой, Канэко Джун? Бывший складской работник? Ходячая временная аномалия? Заместитель начальника департамента? Или просто парень, который хочет понравиться девушке?

В итоге я выбрал простую серую футболку из мягкого хлопка и тёмные джинсы. Что-то нейтральное, самое то. Но вот с пуговицами на рубашке, которую я натянул сверху, началась настоящая битва. Пальцы не слушались, я ронял её дважды. На меня накатила волна раздражения на себя, на эти часы, за весь тот абсурд, что меня окружает. Я был почти готов швырнуть рубашку в мусорное ведро.

— Спокойно. — Я закрыл глаза, сделав глубокий вдох. — Не надо торопиться. Всё нормально. — Я представил не себя, а её. Её спокойные глаз, сдержанную улыбку. И это подействовало лучше любой медитации. Я открыл глаза, и мои движения стали точнее. Пуговица за пуговицей. Получилось.

Момо подошла и ткнулась носом в мою ногу, потом посмотрела на меня.

— Не сейчас, девочка, — я наклонился и почесал её за ухом. — Сейчас папке нужно сделать одно очень важное дело. Одному. Ты же понимаешь?

Момо, казалось, понимала. Она тяжело вздохнула, плюхнулась на пол и положила морду на лапы, выражая всем видом глубочайшее разочарование в происходящем.

— Поехали, — мысленно сказал я сам себе и вышел из квартиры, оставляя Момо охранять наш крошечный, хрупкий островок нормальной жизни.

Небольшая площадь у станции, условленное место встречи. Воскресный день, солнце уже стояло высоко, заливая всё вокруг тёплым, почти янтарным светом. Идеальная погода.

Я пришёл на пятнадцать минут раньше. Пытался выглядеть непринуждённо, прислонившись к фонарному столбу, но каждую секунду сканировал толпу. Нервы снова давали о себе знать — я ловил себя на том, что переминался с ноги на ногу и проверял время на телефоне каждые тридцать секунд. Глупо, совершенно глупо. Ты сбегал от якудзы, а сейчас трясёшься как первокурсник перед свиданием… Свиданием? Это ведь оно и есть, да?

И вот я увидел её. Она шла не со стороны метро, а по пешеходной аллее, и на мгновение я её не узнал. На ней не было привычного строгого делового костюма, лишь обычные джинсы, кроссовки и лёгкая ветровка, из-под которой виднелась какая-то светлая блузка. Волосы не были убраны в строгий хвост, а свободно лежали на плечах, и ветерок слегка шевелил её пряди.

Она заметила меня, и наши взгляды встретились. Она слегка ускорила шаг, а на лице появилась лёгкая, чуть смущённая улыбка.

— Ямагути-сан, добрый день. — Я сделал шаг навстречу, чувствуя, как у меня пересыхает в горле.

— Канэко-сан, пока ещё доброе утро. — Ая остановилась на почтительной дистанции, чуть опустив голову. Вы не долго меня ждали? — Мы оба чувствовали абсурдность этих формальностей, но не знали, как их сломать.

Я почувствовал, как у меня потеют ладони, и засунул их в карманы. Ая перебирала ремешок своей сумки, не зная, куда деть руки.

— Погода… отличная… сегодня, — выдавил я, чувствуя всю нелепость этой фразы.

— Да! Я как вышла, даже поразилась. — Но она, казалось, оживилась, с облегчением ухватившись за эту банальность. — В офисе-то мы не замечаем, день там или ночь… А тут такое солнце. Прямо… не хочется никуда заходить. — Она произнесла это последнюю фразу мечтательно, глядя куда-то вдаль, на крыши домов, подсвеченные солнцем.

Я поймал этот её взгляд. Увидел, как она, кажется, впервые за долгое время позволяет себе просто радоваться хорошему дню. Идея с тёмным кинозалом, которая в самом начале казалась идеальным вариантом, внезапно показалась мне кощунственной. Она была права, сидеть сегодня в темноте — настоящее преступление. Она вся светилась этим утром, и так не хотелось потерять это чувство.

Я сделал небольшой шаг вперёд, нарушая ту самую дистанцию. Ая не отступила, лишь с лёгким удивлением посмотрела на меня.

— Знаете, а давайте не пойдём в кино, — сказал я, стараясь звучать уверенно.

— Но… мы же договорились? — Её глаза чуть расширились от непонимания, даже лёгкой тревоги.

— Нет, вы правы на все сто, — поспешил я добавить, чтобы не показаться грубым. — Сегодня слишком хороший день, чтобы тратить его на темноту. Давайте просто погуляем? Найдём какое-нибудь кафе с уличными столиками? Выпьем кофе. Безо всякого… рабочего подтекста. — Я произнёс последнюю фразу, глядя ей прямо в глаза, стараясь передать всё своё искреннее намерение.

Напряжение на её лице сменилось лёгким недоумением, а затем — облегчением. На лице Аи расцвела настоящая, не сдержанная улыбка. Она смотрела на меня по-новому, словно видя впервые не начальника или коллегу, а просто человека.

— Знаете, а это на самом деле гениальная идея. Я как раз проходила мимо одного места, там такие милые столики под зонтиками… — Она вдруг осознала, что выдала себя, и слегка покраснела. — Я. я хотела сказать, что просто заметила, когда шла.

— Тогда ведите, Ямагути-сан. — Я не смог сдержать улыбки, её смущение было невероятно милым. — Я полностью в ваших руках.

Она кивнула, уже более уверенная, и указала направление. «Поехали», — мысленно сказал я сам себе, и на этот раз это звучало не как приказ к бою, а как начало небольшого, но очень важного приключения.

Мы шли рядом. Сначала неловко, почти в ногу, сохраняя дистанцию. Но с каждым шагом плечи наши понемногу расслаблялись. Город жил своей особой, воскресной жизнью: неторопливые прохожие, семьи с колясками.

Странно и непривычно. Сейчас я не пытался ничего просчитать, не искал подвоха. Не анализировал её слова на предмет скрытых смыслов. Я просто шёл, и это… было приятно. Это так по-дурацки просто и приятно. Я краем глаза наблюдал за ней: за тем, как ветерок играет её волосами, как она щурится на солнце. Я заметил крошечную родинку у неё на шее, которую никогда не видел из-за высоких воротников офисных блузок.

Дрожь в руках давно прошла. Вместо неё — лёгкое, тёплое покалывание где-то в районе солнечного сплетения, чувство лёгкости, которого я не испытывал, кажется, всю свою жизнь. Я чувствовал себя не «наблюдателем» в чужой реальности, а её частью. Прямо сейчас.

— Вы знаете, я вчера закончила тот отчёт для Судзуки-сан. — первой нарушила тишину Ая, немного неуверенно. — Ту самую гору бумаг из бухгалтерии.

— И Вы выжили? — произнёс я, чувствую, как официальное «Вы» рушит всю идиллия на корню.

— Ты, я думаю так будет более уместно, — негромко произнесла Ая, чуть потупившись.

— И ты выжила? — Я повернулся к ей, улыбаясь, и втайне радуясь её предложению. — Я видел ту папку. Она могла бы потянуть на небольшой сейф.

— Это было то ещё испытание. — Она сделала серьёзное выражение лица, но её глаза смеялись. — Я думала, меня закопают там же, под стопками актов сверки. Но я выбралась и победила.

— Геройский подвиг. — Я рассмеялся. — Надо было выдать тебе премию. Или, как минимум, шлем и кирку.

— Ну уж нет! — Она тоже рассмеялась, и это был лёгкий, звонкий звук, который я, кажется, слышал впервые. — Кирку оставь себе, а вот на кофе с эклером я, пожалуй, согласна.

Лёд окончательно сломался. Разговор тёк легко и непринуждённо. Мы говорили о всякой ерунде, и я ловил себя на мысли, что не думаю сейчас ни о чём. Я просто жил в этом моменте. И этот момент пах кофе, свежей выпечкой и её лёгкими духами с ноткой чего-то цветочного.

Мы проходили мимо уличного музыканта — молодой парень апатично бренчал на гитаре какую-то меланхоличную балладу. Мы уже почти прошли мимо, как музыкант неожиданно сменил ритм и заиграл что-то лёгкое, летнее, знакомое до боли — какую-то старую поп-песню, которая мне была знакома. А вот Ая, наверное, она была ещё подростком, когда она была популярной.

Мы обернулись почти синхронно, наши взгляды встретились. И на наших лицах расцвели одинаковые, немного глупые, совершенно искренние улыбки узнавания.

— О, боги, это же… — начал я.

— Да! Я её обожала в школе! У меня был весь альбом на диске! — перебила она, смеясь.

Мы стояли секунду, слушая, и эта секунда наполнялась чем-то большим, чем просто ностальгией. Это было общее воспоминание, общая точка в прошлом, о которой мы не знали. Она связывала нас здесь и сейчас.

Мы пошли дальше, и теперь расстояние между нами было уже не восемьдесят сантиметров, а пятьдесят. Наши плечи почти соприкасались при ходьбе. Вот оно. Это и есть та самая жизнь, за которую я готов платить по счетам. Я чувствовал, как моё сердце бьётся ровно и спокойно, и этот ритм был гораздо красивее любой музыки.

Мы сидели за столиком в небольшом кафе, под тёмно-зелёным зонтом. Между нами, в стеклянной вазе стоял один скромный цветок. Неловкость первых минут полностью рассеялась, осталась лишь лёгкая, приятная взволнованность. Я вдруг осознал, что уже несколько минут не ловлю себя на попытке анализировать или контролировать ситуацию. Я просто существовал здесь и сейчас, и это ощущение пьянило сильнее любого алкоголя. Она смеётся вот так, чуть склонив голову набок. А когда задумывается, то слегка прикусывает нижнюю губу. Это… мило. Чёрт, я сейчас думаю над словом «мило». Со мной точно что-то не так.

Я чувствовал себя так… спокойно. Странное, давно забытое чувство.

Официант принёс заказ. Перед Аей — высокий стакан с мятно-зелёным мохито. Передо мной — чашка чёрного кофе и кусок тёмного шоколадного торта. Ая смотрела на мой торт с таким неподдельным, детским интересом, что я не мог сдержать улыбки.

— Одному мне с ним определённо не справиться, нужна помощь, — пододвинул я тарелку к середине стола.

— О, нет, я не могу, — она смущённо улыбнулась. — Это же ваш… твой.

— Я настаиваю, мне нужно экспертное мнение. Это же так по-логистически — правильно распределять ресурсы.

Она рассмеялась и, сражённая моей «железной» логикой, сдалась. Она потянулась за десертной вилкой, которая лежала ближе ко мне. В тот же самый момент я решил помочь ей и пододвинул свою тарелку с тортом. Наши движения были синхронны.

И произошло это.

Мои пальцы, только что державшие край тарелки, столкнулись с её протянутой рукой. Это не было мимолётным касанием. Тёплая, живая кожа её тыльной стороны ладони на мгновение прижалась к моим пальцам.

По моему телу словно пробежал разряд тока. Я замер, не в силах пошевелиться, чувствуя, как кровь ударяет в виски. Опыт предыдущей жизни словно и не существовал, я снова был юным мальчишкой, который коснулся девчонки, которая ему нравится.

Её глаза широко распахнулись. Она не одёрнула руку сразу, а замерла в ступоре, ощущая, должно быть, то же самое. Лёгкий румянец на её щеках превратился в густой алый, заливавший всё лицо, шею, уши.

Молчание длилось всего секунду-две, но для нас оно растянулось в вечность. Мы сидели, уставившись на точку соприкосновения, которое уже прекратилось, но эхо которого ещё жгло кожу. Ая резко, почти выронив вилку, отдёрнула руку и спрятала её под стол. Она опустила голову, стараясь скрыть своё пунцовое лицо волосами.

— Простите… я… — прошептала она сдавленно.

— Нет, это я… — Мой собственный голос прозвучал хрипло и непривычно.

Я не знал, что сказать. Мой разум, обычно работающий на опережение, был полностью опустошён. Я видел, как быстро-быстро поднималась и опускалась её грудная клетка. Она пыталась сделать глоток мохито, но её рука дрожала, и лёд звенел о стекло.

Воцарившаяся тишина была уже не комфортной, а густой и напряжённой. Но в этом напряжении не было ничего плохого. Оно было сладкое и горькое одновременно. Мы уставились в свои стаканы, не в силах поднять взгляд друг на друга. Что это было? Это… это же просто прикосновение. Почему у меня до сих пор колотится сердце, как у мальчишки? И почему… почему я хочу, чтобы это повторилось?

Я рискнул взглянуть на неё. Она всё так же смотрела в свой стакан, но в уголках её губ таилась смущённая, растерянная улыбка. И я понял: она чувствует то же самое. Нам не нужно было говорить ни слова.

Мы шли молча почти всю дорогу к её дому. Но это молчание уже не было неловким. Оно было насыщенным, наполненным эхом того случайного прикосновения, которое висело между нами незримой, но ощутимой нитью. Я не хотел, чтобы это заканчивалось. Этот день. Это чувство. Этот… мир, в котором есть только эта улица, и она рядом. Я готов был платить за этот день вдвойне. Втройне.

Тёплое покалывание в груди не проходило, а лишь усиливалось, превращаясь в нарастающее, томное волнение. Я чувствовал лёгкую дрожь в коленях, но теперь она была приятной.

Мы подошли к её подъезду. Остановились у стеклянных дверей. И снова повисла пауза. Та самая, тягучая и сладкая, когда никто не хочет делать первый шаг к прощанию. Мы стояли так близко, что я мог различать тонкий аромат её духов, смешавшийся с запахом города.

Ая перебирала ремешок своей сумки, глядя куда-то мне в грудь. Она явно что-то хотела сказать, но слова застревали.

— Спасибо вам… тебе за сегодня, — первой нарушила она тишину, не поднимая глаз. — Это было… это было совсем не похоже на всё привычное мне. — Она сделала небольшую паузу, подбирая слова, и наконец подняла на меня взгляд. — Обычно воскресенье — это просто день перед понедельником. А сегодня… сегодня оно было таким… насыщенным, живым.

Её слова, такие простые и искренние, отозвались во мне гулким эхом. Я видел в её глазах не просто вежливость, а что-то большее — лёгкую грусть от того, что день закончился, и ту самую искорку.

— Мне тоже. Спасибо, что согласилась. На всё это, — мой голос звучал тихо, но твёрдо. Я сделал широкий жест рукой, охватывая и прогулку, и кафе, и весь этот совершенный, идеальный день.

Я сделал шаг вперёд. Дистанция между нами сократилась до критической. Я видел, как у неё чуть-чуть расширились зрачки, но она не отступила. Она замерла, затаив дыхание.

Мы стояли друг напротив друга в немом ожидании. Воздух между нами трещал от возникшего напряжения. Я видел, как она облизнула губы — быстрый, нервный жест. Сейчас или никогда. Просто сделай это. Пусть это будет самой безумной и самой правильной точкой в этом дне.

Я медленно, давая ей время отстраниться, отпрянуть, наклонился. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на всю улицу. Я видел, как её глаза закрылись, а длинные ресницы легли на щёки. Я чувствовал её тёплое, немного прерывистое дыхание на своих губах. И это последнее, что я осознал.

Воздух между нами сгустился, стал вязким и сладким, как мёд. Каждый звук казался приглушённым, доносящимся из другого измерения. Здесь и сейчас существовали только мы двое.

Моё движение было бесконечно медленным. Я видел каждую мельчайшую деталь её лица в эти затянувшиеся секунды.

— Остановись. Ты не имеешь права. — мой внутренний голос решил так не вовремя проснуться. — Ты — ходячая катастрофа. Ты — просроченный долг. Ты принесешь ей только боль. Остановись…

Но моё тело не слушало разума. Оно тянулось к её теплу, к этому островку настоящего. Нет, это моё. То единственное настоящее, что у меня есть. Я заплачу за эту секунду всем, чем угодно.

Всё моё существо состояло из огня и льда одновременно. Горячая волна накатывала откуда-то из глубины груди, а кожа покрывалась мурашками. Я почувствовал её дыхание — тёплое, с лёгким сладковатым оттенком мяты. Оно смешалось с моим собственным, коротким и прерывистым.

Наши губы встретились.

Это было не страстное столкновение, а робкое, вопрошающее прикосновение. Мимолётное, как дуновение ветра, и мягкое, как лепесток сакуры. Простое соприкосновение кожи с кожей, которое обожгло сильнее любого пламени.

Весь шум мира, все тревоги, весь гул отчаяния и страха — всё это мгновенно исчезло, поглощённое оглушительной тишиной, наступившей внутри меня. Вся моя сложная, изломанная вселенная сжалась до одной-единственной точки — точки соприкосновения наших губ. Я не думал ни о чём, я просто чувствовал. И это было самым сокрушительным и самым прекрасным ощущением в моей жизни.

Поцелуй длился всего мгновение. Меньше секунды.

Я отстранился так же медленно, как и начал, моё сердце колотилось так сильно, что мешало дышать.

Ая стояла с закрытыми глазами ещё секунду, словно боясь, что, если откроет их, всё исчезнет. Потом её веки дрогнули, и она посмотрела на меня. В её огромных, тёмных глазах плескался настоящий ураган из шока, стыда, непонимания и чего-то ещё, чего она сама, должно быть, испугалась.

Она резко, почти инстинктивно, отпрянула на шаг, прижав кончики пальцев к своим губам.

— Я… мне… мне правда пора! — выпалила она, не глядя на меня, её щёки пылали.

Не дожидаясь ответа, не оглядываясь, она резко развернулась, почти бегом бросилась к стеклянным дверям, судорожно стала рыться в сумке в поисках ключа. Я видел, как дрожали её руки.

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась за ней, оставив меня одного.

Я стоял неподвижно, всё ещё чувствуя на своих губах призрачное, обжигающее тепло её прикосновения. Я медленно поднял руку и прикоснулся к своим губам кончиками пальцев, как бы запечатывая это ощущение.

В ушах стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь бешеным стуком моего собственного сердца.

Я был абсолютно один на пустынной улице. Но впервые за долгие-долгие месяцы я не чувствовал себя одиноким. Я чувствовал себя таким… живым.

И это было страшнее и прекраснее всего на свете.

Глава 25

Тишину первого рабочего утра в новой должности нарушал лишь едва слышный гул системы климат-контроля, поддерживающей идеальную температуру.

Я сидел за своим столом. Новым, монолитным, сделанным из какого-то тёмного матового композитного материала, холодного на ощупь. Его поверхность была пугающе гладкой, ни пылинки, ни царапины, ни намёка на чью-то чужую жизнь. Тонкий, почти невесомый монитор, суперэргономичная клавиатура и папка с документами, которую принесла мне секретарша пять минут назад.

Я обвёл взглядом кабинет. Он был раза в три больше моего предыдущего. Целую стену занимало панорамное окно, открывающее вид на бескрайнее море небоскрёбов Осаки. Светло-серые стены, минималистичные полки из светлого дерева, пара дорогих кресел для гостей. Всё дышало функциональностью, оптимизированностью и колоссальной суммой, сколько всё это стоило.

Голова гудела от объёма информации. Бюджеты департамента, стратегические планы развития на пять лет вперёд, отчёты по рискам глобальных проектов. Масштабы были совершенно иными. В прошлой жизни я управлял такими же, если не большими, суммами, но там была другая игра. Здесь же каждый документ, каждая цифра — это ход в шахматах, где фигурами были люди, ресурсы, целые рынки. Одна ошибка — и не просто провал поставки, а цепная реакция, способная обрушить репутацию целого направления.

Я сделал глоток воды прямо из стильного стеклянного графина, стоявшего на столе, чтобы отвлечься.

Часть моего мозга, того самого, что был отточен годами подковёрных игр в прошлой жизни, автоматически анализировал таблицы, строил прогнозы, выискивал слабые места в логистических схемах. Это было привычно, почти медитативно. Но другая часть, та, что постоянно была на взводе, что помнила о хронографе и обратном отсчёте, работала в фоновом режиме. Амано. Его лицо всплывало перед глазами поверх столбцов цифр. Его спокойная, всезнающая улыбка. Этот кабинет, эта власть, этот вид — всё это могло быть частью его игры. Меня подняли не просто так?

Мысленно я вернулся к вчерашнему дню. К Ае. К тому мимолётному, невероятному короткому поцелую у её дома. К её смущённому, растерянному лицу. Это воспоминание было как глоток чистого горного воздуха. Ясным, настоящим, моим. Я насильно отогнал его, сосредоточившись на документах.

Тишину моего стерильного кабинета разрезал резкий щелчок магнитного замка. Дверь распахнулась без предварительного стука — привилегия нового статуса моего ассистента, вшитая в его электронный пропуск. Иоширо ворвался в мою епархию.

Казалось, он не шёл по коридору, а материализовался прямо здесь, заряженный кинетической энергией целого отдела логистики. На нём был новый, идеально сидящий костюм, но вместе с ним старый потрёпанный галстук. Он был слегка сдвинут, а в глазах плясали озорные чёртики, смешанные с фанатичным блеском первооткрывателя. Под мышкой он зажал планшет и стопку бумаг такой высоты, что она бросала вызов законам физики.

— Канэко-сан! — его голос прозвучал как выстрел, нарушая стерильную акустику комнаты. — Вы даже не представляете! Я получил доступ к серверам стратегического планирования!

Он не стал тратить время на подход к столу, просто шлёпнул стопку бумаг передо мной, словно это был трофей поверженного врага, и принялся лихорадочно тыкать в планшет.

— Алгоритмы, которые они используют для прогнозирования грузопотоков, — он говорил так быстро, что слова сливались в один непрерывный поток, — они не просто анализируют, они обучаются! Но я выявил условия, которые отдел анализа упускает вот уже три квартала! Здесь, видите! — Он сунул мне под нос планшет с какими-то головокружительными графиками и диаграммами, напоминающих картины абстракционистов. — Вот этот провал в моделировании по азиатскому региону? Это не ошибка данных! Это системный сбой в предсказательной модели, потому что они закладывают не ту погрешность.

Я слушал, откинувшись на спинку своего эргономичного кресла, стоившего как месячная зарплата Иоширо на старом месте. Его энтузиазм был заразительным и немного пугающим. Он был как ребёнок, получивший в подарок настоящий реактор и жаждущий немедленно провести ядерный синтез в гостиной. Его энергия была ценнейшим ресурсом, но её нужно было направить в нужное русло, иначе он мог взорваться и похоронить под обломками и себя, и всех окружающих.

Я поднял руку, жестом, который я уже успел освоить за это утро, — мягким, но не допускающим возражений.

— Сугиями-сан, спокойствие. Это блестящая работа, на самом деле. — Я взял планшет и сделал вид, что внимательно изучаю разноцветный хаос на экране. — Ясно. Подготовь краткую рекомендацию по этому вопросу. Три страницы, максимум, без технических деталей, только выводы и рекомендации.

— Понял! Сделаю! — Он замер, его дыхание немного выровнялось, но глаза всё ещё горели. — Для руководства? Да, да, конечно. Пусть наверху увидят, на что способна настоящая аналитика!

Я видел, как он уже мысленно рисует себе картину триумфа. И это был нужный момент.

— И ещё, Сугиями-сан, — я отложил планшет и сложил руки на столе, — есть ещё один вопрос. Неофициальный.

Тон моего голоса сменился. Стал тише, ровнее, без намёка на ту деловую суету, что была секунду назад. Он мгновенно это уловил. Его брови поползли вверх, а взгляд стал осторожным, как у охотничьего пса, почуявшего едва уловимый незнакомый запах.

— Всё что угодно, шеф, — сказал он уже без лишней экзальтации.

Я выдержал паузу, давая ему понять всю серьёзность момента.

— Такаши Амано. Заместитель начальника службы безопасности. Мне нужна о нём информация. Всё, что можно найти. Но… — Я пристально посмотрел ему прямо в глаза, — тихо, абсолютно тихо. Никаких запросов в базы данных, никаких вопросов коллегам. Никаких электронных следов не должно остаться. Только открытые источники без дополнительного доступа. Архивы корпоративных новостей, публичные регистры, если такие есть. Социальные сети, любая мелочь. Ты понял меня?

Иоширо не моргнул глазом. Весь его кипучий энтузиазм словно сконцентрировался. Он видел не просто интересную задачку, а настоящее задание, секретную миссию. Он медленно кивнул.

— Понял. Тихо. Будет сделано!

Он не спросил: «Зачем?». Не выразил ни малейшего удивления. Просто развернулся и вышел из кабинета. Но теперь он шёл не стремительным энергетическим вихрем, а сосредоточенной, почти крадущейся походкой человека, который несёт в себе важную и опасную тайну. Дверь закрылась за ним почти бесшумно.

Золото, а не работник. И я только что бросил его в самое тёмное подземелье корпоративного замка. Осталось надеяться, что он вынесет оттуда светильник с правдой, а не наткнётся на дракона.

Потёртый электронный пропуск в моём кармане внезапно показался тяжелее. Не физически, конечно. Он тянул меня вниз, с этого стерильного олимпа тридцать восьмого этажа обратно в знакомые недра в глубине здания. Телефон? Ну уж нет. Любой звонок по внутренней линии — это заметка, которую прочтут десятки глаз, включая те, что принадлежали Амано. Мне нужен был только личный контакт. Неформальный.

Я вышел из кабинета, стараясь выглядеть как человек, вышедший размять ноги или найти кофе получше. Мой новый статус был невидимым щитом — кто посмеет спросить заместителя начальника департамента, куда и зачем он идёт? Лифт мягко понёс меня вниз. Дверь в IT-отдел распахнулась также, как и в прошлый раз. Издалека доносился стук клавиатур и гул системных блоков. Я вошел без стука. Ничего не изменилось: всё тот же хаос из проводов, мониторов, пустых банок от напитков и полуразобранных серверов, занимающих треть помещения. Здесь царил свой, непонятный мне порядок беспорядка.

Моего старого знакомого, Ито Ямато, я сразу увидел за его столом. Он был погружён в строки кода, и на его лице отражалось сосредоточенное отупение, знакомое всем, кто часами ищет одну пропущенную запятую.

— Заблудился, начальник? — раздался его голос. Он оттолкнул от себя клавиатуру и откинулся в кресле. — Лифт на вершину пищевой цепочки на другом конце коридора. — Хотя наше знакомство и состоялось при весьма «интересных» обстоятельствах, но я всё равно был для него больше своим, нежели львиная доля нашего небоскрёба.

— Ищу кофе, который не напоминает коричневую жижу, — соврал я, непринуждённо опираясь на его стол. — На нашем этаже от количества недовольных кислых мин даже молоко для кофе сворачивается.

Он наконец оторвался от экрана, уставившись на меня мутными от усталости глазами.

— Канэко-кун, ты серьёзно? — он фыркнул. — Ты покинул свой Олимп ради нас, смертных? — тут он указал пальцем на угол, где стояла кофемашина, которую не мыли, по внешнему виду, никогда. — Добро пожаловать в реальный мир!

Отлично, вот он — нужный тон — лёгкий, слегка нагловатый, и без единого намёка на официоз.

— Как вы тут вообще выживаете? — поинтересовался я, делая вид, что осматриваю их царство. — Без ваших костылей вся эта махина, — я махнул рукой в сторону потолка, имея в виду весь Vallen, развалится за день.

— Ты не представляешь, насколько ты прав, — Парень мрачно хмыкнул. — Особенно когда эти ящеры из безопасности лезут со своими апдейтами. Каждый чих — под контролем. Каждое действие — в лог. Устроили тут полицейское государство.

— Безопасность? — Я почувствовал, как учащается пульс. Он сам подвёл разговор к нужной теме.

Но я всё равно сделал удивлённое лицо. — Да ну? Чем они вам могут мешать?

— Чем? — он злобно ткнул клавишу Enter. — Тем, что заставляют всё это городить! Системы слежки за сотрудниками, шпионское ПО для мониторинга трафика, ежедневные отчёты о «подозрительной активности». Бред сивой кобылы! У меня проекты стоят из-за их «срочных и важных» запросов. Их тут все ненавидят. Высокомерные козлы!

— Звучит знакомо. — Я позволил себе понимающе ухмыльнуться. — Думал, наверху от этого избавлены, а нет. Тот же Такаши везде свой нос суёт.

Имя прозвучало как выстрел. Наступило короткое, но красноречивое молчание. Теперь он понял, что целью моего визита была не просто болтовня.

— Такаши? — Ито Ямато понизил голос, хотя кроме нас тут не было ни души. — Это вообще отдельная песня. Он их главный идеолог. Его отдел — государство в государстве. Со своими правилами, и со своими методами.

— Странно, — задумался я. — Но он же всего заместитель, над ним как минимум один «вождь» находится.

— Именно, что только находится. — резко высказался Ито-сан. — Его начальник разменял уже седьмой десяток лет восемь назад. Он старый друг и коллега владельца и основателя компании, поэтому до сих пор не попёрли. И предан он компании как никто иной. Это и держит старика на плаву, хотя желающих на его место пруд пруди. Но, время берёт своё, и Такаши всерьез нацелился на его место. Хоть это и мои досужие домыслы, но принять к сведению точно можешь, Канэко-сан.

— И ни у кого нет желания? — Я сделал вид, что заинтересованно изучаю этикетку на банке с энергетиком. — Посмотреть, как это государство работает изнутри? Так, чисто из любопытства?

— Любопытство — это не про нас, Канэко-сан. — Он медленно повернулся ко мне в кресле. Его взгляд был уже не мутным, а острым, оценивающим. — Это опасно. С такими врагами никто связываться не хочет. Но… — он многозначительно посмотрел на свой монитор, — их собственные системы, они стары как мир. Глючные, иногда они лажают. И в логи падают вещи, странные вещи, которые никто не должен был видеть. Даже случайно.

— И что же с этими случайными находками делают? — Я перестал крутить банку и поднял на него взгляд. Он пожал плечами, снова делая вид, что погружён в код. — Иногда архивируют, на всякий случай. Мало ли что. Вдруг пригодится, чтобы отбиться от их же тупых претензий по поводу нашей производительности.

— Разумно, очень разумно. — Я кивнул, как будто мы говорили о погоде. — Случайные находки иногда могут быть очень ценными. Для всех. — Я оттолкнулся от стола. — Ладно, не буду отвлекать от работы. Если узнаете что-то важное, сообщите мне, пожалуйста

Я уже повернулся к выходу, когда Ито тихо, только, чтобы я едва расслышал, бросил вдогонку.

— Канэко-сан, — я обернулся на его возглас. Он смотрел прямо мне в глаза — Если что-то случайно всплывёт, возможно, мы сможем крайне аккуратно с тобой поделиться. Осторожно, очень осторожно.

Я просто кивнул в ответ, и, ничего не сказав, вышел из отдела. Ход был сделан. Доверие установлено. Теперь у меня были глаза и уши в самом сердце цифровой крепости Vallen. И они ненавидели тех же людей, что и я. Понятно, что мой шаг был рискованным, но я попал в яблочко.

Возвращаясь в лифт, я начинал чувствовал себя гроссмейстером, медленно расставляющим фигуры на доске.

Весь день я утопал в отчётах, да так, что цифры плясали перед моими глазами странные танцы. Внезапно ещё одна умная идея посетила мой порядком загруженный мозг. Рука потянулась к внутреннему телефону. Какой у него там номер? А, вот, Сугиями Иоширо. Спустя минуту он уже стоял передо мной, вытянувшись в струнку, глаза у него по-прежнему горели фанатичным огнём.

— Сугиами-сан, извини что отвлекаю от работы, — неспешно начал я, до конца формулируя в голове его новую задачу. — Как твои успехи?

— Как и было сказано, вот уже подготовленные документы, — он бережно положил мне на стол ещё одну папку, которая грозила затеряться в том бумажном аду, на который был похож мой рабочий стол. — А по Вашему особому делу, — он перешёл на шёпот, — пока ничем не могу порадовать.

— Вот как раз по этому самому вопросу есть новая вводная, — также негромко произнёс я. Он замер, превратившись в слух. Я видел, как его пальцы слегка подрагивают от нетерпения. — Ты же любишь алгоритмы? Искать закономерности, предсказывать исход? Вот тебе очередная головоломка. Я хочу, чтобы ты провёл ретроспективный анализ, но не по людям и не по финансам. По провалам. Возьми период за последние…— я на мгновение задумался, — допустим, пять лет. Найди все случаи, когда наши отделы были в шаге от прорыва, но тут же, буквально на старте продаж, конкуренты, я не скажу какие точно, поэтому рассматриваем все варианты, внезапно выпускали готовый, идеально проработанный аналог. Изучай всё, похожее на то, что я тебе только что озвучил. Такие разработки, где могло создаться впечатление, что они не просто украли идеи или чертежи, а получили полный пакет технологических данных. Этакий инсайд на самом высшем уровне.

Я сделал паузу, наблюдая, как в глазах Иоширо зажигаются всё новые и новые лампочки. Он уже не просто слушал, он выстраивал модель в своей голове.

— Твоя задача найти эти точки соприкосновения. Сравнить даты, проекты, отделы. Установить, кто был куратором со стороны СБ на этих проектах, кто имел доступ ко всей информации. Кто подписывал акты о списании или заморозке наших разработок после провала, или занимался поиском возможных виновников. Я пока не говорю, что это он, для начала найди совпадения. У тебя есть доступ ко всем архивам, используй его. Полный карт-бланш, но, — я посмотрел на него прямо, — повторюсь, абсолютно тихо. Никаких запросов третьим лицам, никаких вопросов коллегам. Понятно?

Он не кивнул. Он не сказал «да». Он выдохнул одно единственное слово, полное благоговейного ужаса и дикого восторга: «Это гениально!». Его лицо в очередной раз преобразилось. Исчез переутомлённый клерк и взволнованный помощник. Теперь передо мной стоял охотник, ищейка, учуявшая самый крупный и опасный след в своей жизни.

— Любые действия всегда оставляют следы, — забормотал он уже себе под нос, разворачиваясь к выходу. — Временные метки, логи доступа, закономерности, совпадения. Здесь ведь тоже можно вывести интересную формулу, построить сводную таблицу, сопоставить уровень доступа с датами утечек, добавить графики…

Он не вышел, а практически выбежал из кабинета, наткнувшись на косяк двери плечом и даже не заметив этого. Его бормотание стихло лишь когда дверь за ним закрылась.

Я остался один. На столе лежал отчёт, который он принёс с собой. На верхнем листе было выведено его старательным почерком: «Анализ потенциальных узких мест в логистике цепочек поставок». С выбором ассистента я явно не ошибся.

Я позволил себе короткую, беззвучную ухмылку, ведь только что выпустил из бутылки не джинна, а целый ураган. Осталось надеяться, что этот ураган снесёт головы моим врагам, а не мне. Золотой мальчик. Сейчас он пошёл творить самое важное дело в своей жизни — он пошёл рыть могилу для Такаши Амано. Надеюсь, его не сожгут на этом костре, который я развожу.

Не став ждать до вечера, я вытащил из кармана телефон и набрал ещё один номер. После пары гудков я услышал такой знакомый голос.

— Канэко—сан. — Без малейших признаков удивления произнёс Фудзивара. — Каждый ваш звонок как предвестник шторма. Я уже побаиваюсь брать трубку. Что на этот раз?

— Нужна встреча, это важно и срочно, — быстро проговорил я. — Это не телефонный разговор, но прошу поверить мне, крайне серьёзный.

— В общем, как всегда, — в голос добавились нотки иронии, — ясно. Давайте в шесть часов на том же месте. И не опаздывайте.

Я едва дождался вечера, благо секретарша и Иоширо ограждали меня от большинства мелких и простых вопросов. «Манящий причал» встретил меня всё теми же запахами азиатской кухни. Фудзивара уже сидел за столиком в углу, перед ним дымилась чашка с чёрной жижей, которую здесь смело называли кофе. Он не улыбался, его лицо было уставшим, но глаза, прищуренные, как у старого кота, были насторожены и остры.

Я коротко поприветствовал своего старого друга и сел напротив. Скрежет ножек стула по полу прозвучал оглушительно громко. Я не стал тянуть, подводя к разговору светскими любезностями. Достал телефон, нашёл нужную мне запись и положил гаджет на середину стола.

Фудзивара молча пододвинул смартфон к себе и поправил очки. Его толстые пальцы обхватили аппарат с неожиданной нежностью и он, наконец, включил запись.

Он не просто смотрел, а серьёзно изучал. Досмотрев до конца, нажал паузу и сделал медленный глоток своего горького варева, не отрывая взгляда от потухшего экрана. Тотчас же перемотал видео на начало и включил снова. И ещё раз. И ещё.

Он смотрел её в пятый раз, когда я не выдержал и отвернулся к окну, в котором птица упорно долбила клювом засохшую корку. Я следил за её безнадёжной борьбой, слушая шипение кофемашины и тихий щелчок повтора на телефоне у Фудзивары. Каждый щелчок был каплей, точащей камень моего терпения.

Наконец, раздался тихий, но чёткий звук блокировки экрана. Фудзивара аккуратно, как музейный экспонат, отодвинул телефон обратно ко мне. Потом откинулся на спинку своего стула, так, что дерево жалобно скрипнуло под его весом. Он снял очки, закрыл глаза и провёл рукой по лицу, будто стирая с него усталость. Он выглядел не потрясённым, а, скорее, слегка удивлённым.

Когда он наконец заговорил, его голос был тихим и почти что ласковым. И вот от этой напускной теплоты по спине побежали ледяные мурашки.

— Джун, — он произнёс моё имя впервые, пожалуй, за всё время нашего знакомства. — Ты вообще отдаёшь себе отчёт, что эта информация… она как обоюдоострый клинок? — Он открыл глаза, и в них не было ни капли дружелюбия, а только холодная проницательность. — Ты всерьёз думаешь, что старик Риота распахнёт объятия, когда какой-то чужак с улицы принесёт ему такую новость? Весть о том, что его родственник, его племянник, — он ударил костяшками пальцев по столу, — работает на кого-то со стороны? Кто ты для него, чтобы быть таким гонцом?

Я не стал оправдываться, а сразу перешёл в контратаку, холодную и точную, как ему и нравилось. Коротко, без эмоций, как отчитывался бы Кайто, я изложил факты. Инцидент с машиной, целенаправленный наезд. Моя паранойя, оказавшаяся инстинктом самосохранения, и, как следствие, контрнаблюдение как единственная логичная превентивная мера.

Фудзивара выслушал, не перебивая. Его лицо не дрогнуло. Он лишь медленно покачал головой, когда я закончил.

— Это не смягчит удар, — отрезал он, и в его голосе впервые прозвучало нечто похожее на раздражение. — Это его только усугубит. Слежка за членом семьи — для клана это не просто самооборона, это объявление войны. Ты, сам того не желая, уже вступил в игру, где ставки выше, чем твоя жизнь. Ты подписал себе приговор, просто начав за ним следить. Даже если ты прав на все сто. Особенно если ты прав.

Он сделал ещё один глоток своего отвратительного кофе, поморщился и продолжил молчать, вращая в толстых пальцах салфетку и скручивая её в тугой жгут.

— Прямой путь — смерть. Ты же не хочешь, чтобы тебя вывезли из его логова в чёрном мешке? — наконец выдохнул он, и в его голосе прорвалась неподдельная, старческая усталость.

Я не ответил сразу. Я позволил тишине повиснуть, и лишь потом медленно произнёс:

— Что, если я не пойду прямым путём? Что, если я приду к нему не как обвинитель, а как проситель?

Фудзивара замер. Руки прекратили крутить салфетку, и он уставился на меня, пытаясь разглядеть в моём лице признаки безумия.

— Я явлюсь к Риоте лично, — продолжал я, — Но не с обвинениями, а с подношением. В знак глубочайшего уважения. Я скажу ему следующее: 'Мураками-сама, на меня было совершено покушение. Мою жизнь попытались отнять. Я человек совершенно чужой в вашем мире, но я знаю одно: у каждой реки есть своё начало, а у каждого дела — свой хозяин. И, прежде чем поднять шум, обратиться в полицию или нанять ещё больше охранников, я счёл своим долгом прийти к Вам, как к патриарху этих улиц.

Я видел, как выражение лица Фудзивары постепенно меняется: от недоверия к любопытству, от любопытства к пониманию.

— Я скажу ему, что вёл своё маленькое расследование, исключительно чтобы найти виновного. И к своему величайшему изумлению и огорчению, — я сделал паузу, вкладывая в эти слова всю горечь искреннего недоумения, — я обнаружил, что следы ведут к человеку, носящему Вашу фамилию. К Вашему племяннику, Мураками Кэзуке.

Я откинулся на спинку стула, давая ему прочувствовать мои слова.

— Я не буду ничего утверждать, не буду тыкать пальцем. Я просто почтительно положу перед ним всё, что у меня есть. Запись, фотографии. И скажу: 'Я не смею делать выводов. Я не смею верить глазам своим. Возможно, это провокация против меня, или, что страшнее, против Вас и Вашей семьи. Я принёс это Вам, потому что только Вы, Мураками—сама, имеете мудрость и право разобраться в этом деле и вынести свой вердикт. Я всего лишь проситель, ищущий справедливости у источника власти.

Фудзивара сидел, не двигаясь, и его лицо было бледным.

— Вы… ты вообще понимаешь, на что подписываешься? — прошептал он. — Это как поднести зажжённую спичку к бочке с порохом, стоя по колено в бензине.

— Я понимаю, — внутри у меня всё пересохло. — Но это единственный способ не получить пулю в лоб сразу после первых слов. Я не приношу ему плохую новость. Я приношу ему возможность. Возможность проявить величие, справедливость, мудрость. Я лью ему в уста мёд, под которым скрывается самый горький яд. Его ярость будет направлена не на гонца, а на того, кто осмелился опозорить его имя, заставив постороннего человека приползти к его порогу с таким унизительным для всей семьи известием. Он будет уничтожать не меня, а позор. А я останусь почтительным союзником, который проявил должное уважение к иерархии. Я надеюсь.

Я замолчал, дав Фудзиваре прочувствовать весь изощрённый цинизм моего плана. Тот медленно, очень медленно выдохнул. Он поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидел нечто новое — не уважение, не страх, а некое подобие ужасающего восхищения перед тем монстром, в которого я превращался.

— Он может тебя убить просто за то, что ты посмел следить, — голос его был хриплым. — Он уже это может счесть немыслимой наглостью.

Мой собеседник ещё долго молчал, смотря в свою пустую чашку, как в гадальную сферу.

— Хорошо, — наконец капитулировал он. — Я помогу организовать встречу, а заодно помогу подготовиться. Скажу, как подойти, как говорить, куда смотреть. Но сама встреча — это всё сам. Я туда не пойду.

— Я и не ждал иного, — я резко поднялся. — Просто будьте на связи. Если через три часа после моей встречи я не выйду на связь, считайте, что Ваш протеже более не будет звонить с вопросами. Никогда!

Я не стал ждать ответа, а молча вышел из кафе, оставив его одного наедине с его страхами и моим безумием.

После полумрака забегаловки вечернее солнце резко ударило по глазам. Я шёл, но вместо страха чувствовал странное, леденящее душу спокойствие. Я шёл не на смерть, а на самую важную встречу в своей жизни. Мне требовалось сыграть роль скромного просителя перед царём подполья. И от того, насколько убедительно я смогу притвориться почтительным и слабым, зависело, смогу ли я остаться в живых и добиться своего.

Это была афера, величие которой заключалось в том, чтобы притвориться ничтожеством.

Глава 26

Дверь закрылась за мной, и я прислонился спиной к её поверхности, давая глазам привыкнуть к полумраку прихожей. Тишину нарушило знакомое шуршание и цокот когтей по деревянному полу. Из гостиной, забавно помахивая обрубком хвоста, выкатился мой личный антистресс — Момо. Она фыркнула, уловив знакомый запах, и деловито подошла, ткнувшись носом мне в ладонь.

— Что, скучала? — мой голос прозвучал хрипло. Я опустился на корточки, позволив ей обнюхать моё лицо. — Да, я знаю, знаю. Совсем забросил тебя.

Она ответила коротким, недовольным «уфф», что на её языке означало требование немедленно начать играть, я уже научился различать эти нюансы. Её простодушная радость была лучшим противоядием от всей этой корпоративной и клановой паутины.

— Ладно, ладно, — я скинул пиджак, повесил его на вешалку и потянулся к шкафу. — Где же твой… ага, вот он.

Я достал её сокровище — прочный канатик из переплетённых веревок, уже изрядно потрёпанный в честных боях. Момо моментально преобразилась. Она замерла в стойке, напряглась, а её курносое лицо приняло комично-серьёзное выражение настоящего бойца. Я поводил игрушкой из стороны в сторону, а она следила за ней взглядом опытного охотника, издавая низкое, угрожающее рычание где-то глубоко в глотке.

— Ну, давай! Попробуй отними! — я бросил ей вызов.

Она рванулась с места с удивительной для своего телосложения скоростью и вцепилась в канатик мёртвой хваткой. Мы устроили настоящую битву титанов прямо в коридоре. Она яростно трясла головой, рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, а я изображал, что вот-вот не удержу и отпущу. На несколько минут я забыл обо всём: об Амано, о Риоте, и о часах. Существовали только я, моя собака и её победный, торжествующий рык, когда ей на секунду удавалось пересилить меня.

— Ладно, сдаюсь! Ты победила! — наконец, я со смехом отпустил канатик.

Момо гордо прошествовала с трофеем в гостиную, чтобы потрепать его в спокойной обстановке. Я, тоже получив в свою очередь порцию бодрости, прошёл на кухню, чтобы налить ей свежей воды. Наливая воду в миску, я чувствовал, как напряжение постепенно уходит, сменяясь странным, холодным спокойствием. Путь был выбран, осталось только пройти по нему до конца.

Именно в этот момент дал о себе знать телефон, чей резкий звонок прорезал тишину квартиры. Я медленно поставил миску на пол и вытер руки. На экране горело имя «Фудзивара Кэйташи». Я сделал глубокий вдох и принял вызов.

— Слушаю, — мой голос прозвучал ровно и спокойно.

— Ну что, герой, — раздался в трубке его усталый голос, без предисловий и лишних церемоний. — Место и время назначены: переулок Понтотё, дом четыре. Через два часа. Спрошу скорее для проформы: ты ещё не передумал? Не хочешь заняться чем-то более безопасным? Например, жонглировать гранатой с выдернутой чекой?

Я посмотрел на Момо, которая с шумом лакала воду, беззаботная и счастливая.

— Нет, — ответил я просто и чётко. — Не передумал.

— Я так и думал, потому что выбить аудиенцию у Мураками Риоты — это не то, чтобы сложно. Это как попросить аудиенции у императора, ну ладно, к последнему чуточку сложнее. Не опоздай, он терпеть не может, когда его заставляют ждать. — В его голосе сквозь привычную иронию пробивалась тень чего-то похожего на заботу. — И, Джун… постарайся выйти оттуда на своих двоих.

— Постараюсь, — я бросил взгляд на часы. — И… спасибо.

— Не благодари. Лучше возвращайся, мне нравятся наши разговоры. Когда они не касаются проблем с якудзой, естественно, — он бросил трубку.

Я опустил телефон. Два часа. Я похлопал себя по бедру, подзывая Момо.

— Пошли, девочка. Надо прогуляться.

Переулок Понтотё был тихим, как склеп. Дом номер четыре — невзрачное двухэтажное здание из потемневшего от времени камня, больше похожее на заброшенную библиотеку или закрытый архив. Ни вывесок, ни опознавательных знаков. Только матовая черная дверь с глазком, в котором тут же мелькнул свет — меня уже ждали.

Дверь открылась беззвучно, прежде чем я успел поднять руку. В проёме стоял молодой человек в идеально сидящем темном костюме. Его лицо было абсолютно бесстрастным, а взгляд пустым.

— Канэко-сан, — произнёс он без предисловий. — Прошу.

Он произвёл быстрый, но профессиональный обыск — руки скользнули по карманам, по корпусу, не задерживаясь, но не упуская ни сантиметра. Каждое его движение было точно выверенным.

Внутри царил полумрак и тишина. Длинный коридор, освещённый редкими бра, отбрасывающими на стены из темного дерева причудливые тени. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим сладковатым, травяным запахом дорогого благовония.

Меня подвели к тяжёлой дубовой двери с резной ручкой. Мой провожатый постучал едва слышно, и, услышав ответ, распахнул её.

Кабинет не соответствовал ни внешнему виду здания, ни моим ожиданиям. Это был не бандитский штаб, а святая святых человека, обладающего абсолютной, ничем не ограниченной властью на своей территории. Высокие потолки, стены, сплошь уставленные шкафами с книгами в одинаковых кожаных переплетах, глубокий, мягкий ковер, поглощающий звуки.

И за массивным письменным столом, больше похожим на базальтовую глыбу, сидел он, Мураками Риота.

Я впервые за наши несколько встреч смог рассмотреть его получше. Он был, пожалуй, даже стар. Его лицо напоминало пергаментную карту, испещрённую глубокими, прочерченными временем и сложными решениями, морщинами. Седая щетка волос была коротко и безупречно подстрижена. Руки с длинными, тонкими пальцами и выступающими костяшками лежали на столе, неподвижные, как у скульптуры. Но в его осанке чувствовалась не дряхлость, а выкованная за десятилетия сила. Сила, которая уже не нуждалась в демонстрации, она просто была, заполняя собой всё пространство комнаты.

Он медленно поднял глаза. В них не было ни любопытства, ни гнева, ни презрения. Была лишь холодная, всеведущая пустота ледника, который видел тысячи таких, как я, и который переживёт еще тысячи.

— Садись, — сказал он, и это не было приглашением. Это был приказ, облечённый в форму вежливости, от которой становилось ещё опаснее.

Я прошёл к креслу. Сесть означало признать его власть, но стоять — означало бросить вызов. Я сел, положив руки на колени, стараясь дышать ровно и глубоко, чтобы сердце не вырвалось из груди.

Молчание затягивалось, он снова изучал меня. Его взгляд был физически осязаемым, будто тончайшие щупальца касались моего лица, шеи, рук, считывая каждое микродвижение мышц, частоту дыхания, биение пульса в висках. Я чувствовал себя подопытным под стеклом в кабинете безумного ученого.

— Мураками-сама, — начал я, и мой голос прозвучал чуть грубее, чем я хотел. — Благодарю Вас за возможность быть выслушанным. Я понимаю, что мой визит — неслыханная наглость для человека со стороны.

Он молчал, только его глаза, эти два обсидиановых осколка, слегка сузились, давая мне понять, что я могу продолжать.

— Я пришёл к вам не с обвинениями, — продолжал я, вкладывая в слова всю подготовленную с Фудзиварой почтительность. — Я пришел как проситель, ищущий мудрости и справедливости у того, кто является их источником в этом городе.

Я медленно, без резких движений, достал из внутреннего кармана пиджака тонкий конверт. Положил его на край гигантского стола, на идеально отполированную поверхность темного дерева.

— На мою жизнь было совершено покушение, — голос мой окреп, и в нём зазвучали стальные нотки. Я не жаловался, но констатировал. — И в ходе своего скромного расследования я, к своему величайшему изумлению и огорчению, обнаружил, что следы ведут к человеку, носящему Вашу уважаемую фамилию.

Я отодвинул конверт кончиками пальцев точно к центру стола, на расстояние вытянутой руки главы клана.

— Я не смею делать выводов, как и не смею верить глазам своим. Возможно, это чудовищная провокация против меня. Или, что страшнее, — против Вас и Вашей семьи. Я принёс это Вам, потому что только Вы, Мураками-сама, имеете право и владеете мудростью разобраться в этом деле и вынести свой вердикт.

Я откинулся на спинку кресла, убрав руки с стола, демонстрируя полную открытость и отсутствие угрозы. Моя роль была сыграна, теперь — его ход.

Риота не двигался, и, казалось, даже не дышал. Затем его рука неспешно, как будто нехотя, потянулась к конверту. Он взял его, как берут ядовитую змею, у которой нужно отсечь голову.

Он вскрыл его ножом для бумаги, стилизованным под миниатюрную катану. Достал фотографии, и медленно разложил их на столе. Снимки, сделанные Кайто, были превосходного качества: не только сами лица, но и эмоции Кэдзуки и Амано отлично «читались».

Он просматривал снимки один за другим. Его лицо оставалось абсолютно непроницаемым. Ни тени удивления, ни вспышки гнева. Он изучал их, как археолог изучает древние черепки — с холодным, немного отстранённым интересом.

Затем он отложил фотографии, взял маленькую, ничем не примечательную флешку. Наклонился к своему компьютеру, в отличие от окружающих предметов интерьера, весьма современному. Вставил носитель, и его пальцы, несмотря на почтенный возраст, коснулись клавиатуры легко и уверенно.

На огромном мониторе перед ним включилось видео. Та самая запись со звуком, с голосом Амано, холодным и циничным, который и произнёс, что «непредсказуемость — это роскошь, которую ты не можешь себе позволить…».

Риота посмотрел ролик всего один раз. Он не перематывал его и не останавливал. И по мере того, как видео шло, в воздухе что-то менялось. Давление нарастало, а тишина из напряжённой стала гробовой.

Когда видео закончилось, он вынул флешку. Положил её поверх стопки фотографий, положил ровно и аккуратно.

И поднял на меня глаза, в которых не было ни ярости, ни возмущения. Там была бездонная, леденящая душу пустота. Пустота всепоглощающего разочарования, пустота человека, который знает цену предательству и которому снова, в который уже раз, поднесли на блюдечке его горькие плоды.

Его пальцы медленно и почти бесшумно постучали по дереву. Раз. Два. Три.

— Ты… — его голос, низкий и тихий, казалось, он рождается не в голосовых связках, а где-то глубоко в груди. — Ты проявил должное уважение.

Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе.

— И недюжинную глупость, — добавил он, голосом безэмоциональным, словно говорил о погоде. — Но… претензий к тебе… у меня нет.

Он откинулся в своем кресле, и оно тихо скрипнуло. Его взгляд уперся в меня с новой силой.

— Но, если хоть одна живая душа, — он произнёс это медленно, растягивая слова, вкладывая в каждый слог особый смысл, — узнает о том, что было в этом конверте… — он не закончил фразу. Он просто медленно и лениво провёл указательным пальцем поперёк своего горла. Жест был отточенным, древним, как сама идея убийства. — Смерть твоя будет лютой и долгой. Тебя не станет, и твоей собаки не станет. И женщина твоя исчезнет, надеюсь, ты понял меня, мальчик?

В его голосе не было злобы. Была лишь неопровержимая уверенность в том, что он говорит о непреложном законе природы. О том, что солнце встаёт на востоке, а предателей стирают в порошок.

Я молча кивнул. Сглотнуть было невозможно — горло пересохло наглухо.

— Теперь, — он махнул рукой, отводя взгляд к окну, будто я уже перестал существовать. — Убирайся с моих глаз.

Я поднялся. Не сказав ни слова, не поклонившись, я просто развернулся и пошел к выходу. Спиной я чувствовал его взгляд, впивающийся мне между лопаток. Он ждал, что я оглянусь, но я так и не обернулся.

Только когда дверь закрылась за мной, я позволил себе сделать глубокий вдох. Это было похоже на то, как будто меня выдернули из-под воды за секунду до того, как лёгкие наполнились бы ею окончательно.

Я прошёл по коридору, мимо того же бесстрастного охранника, и вышел на улицу. Ночной воздух ударил в лицо, такой прохладный и живительный. Я сделал ещё несколько глубоких вдохов, пытаясь привести в порядок мысли.

Он принял правду, и не убил меня на месте. Это была победа, может Пиррова, купленная такой ценой, но победа.

Я посмотрел на тёмное, усыпанное звездами небо Осаки. Где-то там, за этими огнями, Амано и Кэзуки ещё не знали, что на них уже опустилась тень дракона. А я стал тем, кто направил эту тень.

Я повернулся и зашагал прочь от тихого дома, чувствуя, как тяжесть содеянного навсегда ложится мне на плечи.

Я не помнил, как добрался до дома. Мои ноги, казалось, двигались сами по себе, ведомые древним инстинктом самосохранения, который требовал укрыться, спрятаться, исчезнуть. Улицы Осаки проплывали за окном такси как размытый, невнятный акварельный рисунок, вспышки неоновых вывесок, силуэты прохожих, бесконечные светофоры. Все это не имело ни формы, ни смысла. В ушах по-прежнему стояла оглушительная тишина кабинета Риоты, нарушаемая лишь скрипучим эхом его последних слов: «Убирайся с моих глаз».

Я механически расплатился с водителем, вышел из машины и, шатаясь, будто пьяный, направился к подъезду. Ключ дважды соскользнул с замочной скважины, прежде чем мне удалось попасть в неё — пальцы не слушались. Я чувствовал его взгляд у себя за спиной. Тот тяжёлый, безразличный взгляд ледника, который видел меня насквозь и уже занёс в некий мрачный реестр.

Дверь закрылась, и из гостиной послышалось сопение и цокот когтей. Момо вышла навстречу, но на этот раз она не бежала. Она шла медленно, настороженно, её курносая мордочка была сморщена от беспокойства. Она обнюхала воздух, подошла и тихо уткнулась мне в ногу. Она словно всё чувствовала.

— Все хорошо, девочка, — я попытался сказать это ободряюще, но голос сорвался в хриплый шёпот. — Все… нормально.

Но ничего нормального не было. Я скинул пиджак, бросил его на пол, как бросил бы окровавленную тряпку. Рубашка прилипла к спине от холодного пота. Меня била мелкая дрожь — не от холода, а от колоссального нервного напряжения, которое только сейчас начало отпускать, оставляя после себя пустоту и дикую усталость.

Я не стал есть, не стал пить, не стал даже умываться. Единственным связующим звеном с реальностью была Момо, её тёплое, тяжёлое, сопящее тело. Я прошел в спальню и повалился на кровать лицом в подушку, не раздеваясь. Темнота за веками показалась единственным возможным укрытием. Я лежал, пытаясь заглушить бешеный стук сердца, который отдавался в висках молотками. Мысли путались, распадались, превращаясь в хаотичные, пугающие образы. Усталость накрыла меня тяжёлой, чёрной волной, и я провалился в бездну.

Я бежал, бежал по бесконечному и пустому коридору главного офиса Vallen, но его стены были не из стекла и стали. Они были подвижными, пульсирующими, словно из живой плоти. Они дышали, и с их холодной и скользкой поверхности сочилась липкая, серая слизь. Она капала на пол с тихими, мерзкими шлепками, образуя лужицы, в которых отражалось искажённое, полное ужаса моё лицо.

За мной гналась Тень. Не Амано, не Кэзуки, не Риота. Безликая, беззвучная, состоящая из чистого, абсолютного Хаоса. Она не шла, она растекалась, как чернильное пятно, заполняя собой коридор, и стены растворялись, таяли при её приближении, обнажая зияющую, холодную пустоту небытия.

— Часы! — пронеслось в моём воспалённом мозгу. Я судорожно стал бить пальцем по кнопке хронографа, спрятанного в кармане. Но палец проваливался внутрь, словно в гнилую, разложившуюся плоть. Я с ужасом смотрел на циферблат. Стекло было мутным, стрелки — расплавленными и бесформенными. Они не двигались, а медленно растекались в руке. Вместо тиканья раздавался мерзкий, влажный хрип, словно кто-то задыхался у меня на ладони. «Кредит исчерпан» — прошептали стены миллионом голосов, слившихся в один леденящий душу хор.

Впереди, в конце коридора, внезапно показался свет. Знакомая дверь, дверь моей новой квартиры. Из-за неё доносился счастливый, беззаботный лай Момо и мягкий, мелодичный смех Аи. Это был островок света, тепла, надежды. Я рванулся к нему, из последних сил, чувствуя, как ледяное дыхание Тени уже обжигает мне спину.

— Ещё! Ещё немного! — умолял я самого себя.

Я уже протянул руку, чтобы толкнуть дверь, чтобы упасть в этот спасительный свет.

Но моя рука прошла сквозь неё. Дверь была миражом. Моя рука, а за ней и весь я, провалились в абсолютную, беззвёздную пустоту. Не было ни верха, ни низа, ни звука, ни света. Только всепоглощающее ничто, тишина, от которой звенело в ушах.

Я обернулся. Тень уже была здесь. Она не набрасывалась, а просто медленно, неотвратимо приближалась, заполняя собой всё пространство. Она коснулась моего ботинка, и он бесшумно рассыпался в пыль. Коснулась края брюк — и ткань обратилась в прах. Она пожирала меня, стирала самое моё существование, без злобы, без усилия, как время стирает надпись на песке.

Она поднялась выше. Касание её было ледяным и пустым. Моя нога… бедро… живот… Я пытался закричать, но у меня уже не было рта. Я пытался бороться, но у меня не было и рук. Я растворялся, тихо и безвозвратно, становясь частью этой вечной, безмолвной пустоты. Я стал никем. Я стал ничем!

Я дёрнулся и проснулся с коротким, сдавленным стоном, который застрял в пересохшем горле. Сердце колотилось бешено, выпрыгивая из груди. Все тело было покрыто липким, холодным потом, простыня подо мной промокла насквозь. В груди давила невыразимая, животная тоска — чувство полной, абсолютной потерянности.

В комнате было темно. Только слабый свет уличных фонарей пробивался сквозь щели жалюзи, рисуя на полу бледные полосы.

На кровать осторожно запрыгнуло что-то тяжёлое и тёплое. Потом раздалось тихое посапывание, и нос уткнулся мне в щеку. Момо. Она пришла, почувствовав мой кошмар.

Она легла рядом, прижавшись всем своим тяжёлым, грузным телом ко мне, положила свою голову мне на грудь и издала глубокий, горловой звук — нечто среднее между рычанием и мурлыканьем. Её сердце билось ровно и громко.

Мы так и лежали в темноте. Я прислушивался к её дыханию, к биению её сердца, пытаясь загнать обратно, в самые тёмные уголки сознания, тот ужас небытия, что пришёл ко мне во сне.

Кошмар отступил. Но тяжёлое, ледяное предчувствие, посеянное словами Риоты и удобренное теорией Каору, осталось. Оно висело в воздухе комнаты, невидимое, но осязаемое. Обещание расплаты.

Я так и не сомкнул глаз до самого утра, держась за свою собаку, как тонущий за последнюю дощечку в бескрайнем, холодном океане.

Прошла неделя после той встречи в кабинете, пахнущем старыми книгами и благовониями. Семь дней я жил с постоянным, фоновым чувством, будто на затылке у меня выжжено невидимое клеймо, которое видят только избранные или обречённые. Каждый звонок, каждый стук в дверь заставлял меня вздрагивать. Я ловил себя на том, что анализирую взгляды незнакомцев в лифте, прислушиваюсь к шагам в коридоре. Страх перед Мураками Риотой был не животным, иррациональным ужасом, а холодным, трезвым пониманием того, что я пересёк незримую черту и теперь живу в его вселенной, по его правилам. И он мог в любой миг решить, что моя игра ему надоела.

Чтобы заглушить тревогу, я встал из-за стола и подошёл к панорамному окну. Осака лежала у моих ног — бескрайнее море огней, стекла и стали. Отсюда, с высоты, она казалась игрушечной. Я искал глазами тот самый переулок, затерявшийся где-то в лабиринте улиц, но найти его было невозможно. Эта незримая связь между мной и стариком, протянувшаяся через весь город, давила на плечи невыносимой тяжестью.

Вернувшись к столу, я с силой провёл рукой по лицу, как бы стирая усталость. Взял со стола идеально отполированный латунный пресс-папье — тяжёлый, холодный. Перекатывал его с ладони на ладонь, чувствуя его вес, его плотность. Это было что-то реальное, осязаемое, в отличие от призрачной угрозы, нависшей надо мной. Я сжал его в кулаке до побеления костяшек, наслаждаясь почти болезненным ощущением, что я ещё могу что-то контролировать.

В этот момент на краю стола вспыхнул экран моего смартфона. Не звонок, а лишь уведомление в специальном мессенджере. Сердце на мгновение замерло, а затем заработало с новой силой, тяжело и гулко отдаваясь в висках. Сообщение было от Накамуры Кайто.

Я отложил пресс-папье, и ладонь внезапно стала влажной. Палец дрогнул, когда я касался экрана, чтобы разблокировать его.

Сообщение было лаконичным, сухим и бесстрастным, в стиле Кайто.

— Наблюдение за целью К. прекращено. Объект более не активен. Исчез из своей квартиры трое суток назад. Вещи на месте, автомобиль в гараже. Вероятность устранения — 97,4%. Рекомендую повышенную бдительность — возможна ответная реакция со стороны связанных с ним лиц. Отчёт о затратах приложен. К.

Я прочитал сообщение. Затем перечитал ещё раз, медленно, вглядываясь в каждое слово.

«Устранение» — термин, за которым скрывалась простая и чудовищная реальность: Кэзуки больше не было. Его стёрли, Мураками Риота провёл чистку. Быстро, тихо, эффективно. Без эмоций и следов.

Я должен был чувствовать облегчение, триумф. Один из ключевых врагов повержен, причём чужими руками. Но вместо этого по моей спине медленно пополз ледяной мурашек. Не облегчение, а леденящая душу пустота. Это было не похоже на победу. Это было похоже на затишье в эпицентре бури, на ту звенящую тишину, что наступает после взрыва, когда ты ещё не понимаешь, цел ли ты, но уже знаешь, что мир вокруг изменился безвозвратно.

Лёгкость, с которой это было сделано, пугала больше всего. Один человек — пусть и дерзкий, жестокий, но живой, дышащий — просто перестал существовать по одному мановению руки. И я видел эти руки. Видел глаза, которые отдали этот приказ. И теперь я остался с ним наедине. Следующий ход был за мной. Или за ним?

Я подошёл обратно к окну. Город сверкал, жил своей жизнью, ничего не подозревая. А я стоял за стеклом, в своей безопасной башне, с холодом тяжёлого металла в руке и с ледяным комом в груди. Угроза в лице Кэзуки исчезла. Но её сменила куда более огромная, безликая и неумолимая тень. И я только что получил от неё первое, безмолвное и однозначное послание.

Вечер опустился на Осаку, окрасив небо в густые лилово-синие тона. Я вернулся в свою квартиру-аквариум в «Холмах гармонии», чувствуя себя выжатым как лимон. Напряжение последних дней не отпускало, превратившись в постоянную, ноющую боль у висков. Новость об устранении Кэзуки висела в сознании тяжёлым свинцовым шаром, от которого невозможно было увернуться.

Я пытался заставить себя поесть. Разогрел какой-то полуфабрикат, запах которого казался мне сейчас искусственным и тошнотворным. Поставил тарелку на барную стойку, но лишь бесцельно водил вилкой в холодеющей лапше, глядя в огромное тёмное окно, в котором отражалась одинокая фигура в слишком большом, слишком тихом пространстве.

Момо лежала у моих ног, положив свою тяжелую голову мне на тапок. Её спокойное, ровное дыхание и тёплое прикосновение были единственными островками реальности. Она время от времени вздыхала, словно разделяя мое непроизнесённое беспокойство.

Именно в этот момент резко и требовательно зазвонил домофон.

Звук был таким пронзительным и неожиданным в вечерней тишине, что я вздрогнул, и вилка с противным лязгом упала на тарелку. Сердце на мгновение замерло, а потом рванулось в бешеной пляске, отдаваясь глухими ударами в ушах. Они. Это слово пронеслось в голове само собой, холодное и обжигающее.

Момо мгновенно подняла голову. Но она не бросилась к двери, только медленно встала, а её низкое, глубокое ворчание было едва слышным, но полным первобытной угрозы. Шерсть на её загривке встала дыбом. Она чувствовала то же, что и я — нарушение границ, вторжение.

Я подошёл к панели домофона, но на нём не было видно лица посетителя.

— Кто это? — мой голос прозвучал неожиданно грубо.

— Это доктор Фурукава, — донёсся из динамика голос, знакомый, но какой-то сдавленный. — Извините за столь поздний визит, Канэко-сан. Мне нужно с Вами поговорить. Сейчас. Это… крайне важно.

Доктор Фурукава? Что могло заставить его явиться сюда, как назойливого коммивояжера, после того как наши пути, казалось, окончательно разошлись? После того как его долг был закрыт, а все связи с кланом оборваны? Любопытство и осторожность вели в моей голове молниеносный бой.

Я молча нажал кнопку разблокировки подъездной двери, слыша, как в трубке раздается щелчок. Затем выключил панель и остался ждать, прислушиваясь к звукам на лестнице. Момо встала рядом со мной в стойку, а тело её было напряжено, как пружина.

Раздались шаги на лестничной площадке, медленные и неуверенные. Я вздохнул и открыл дверь, прежде чем гость успел до неё дотронуться.

На пороге стоял он. Но это был не тот уставший, но сохраняющий достоинство человек, которого я помнил. Передо мной был его бледная, измождённая тень. Доктор Фурукава казался постаревшим на десять лет. Его обычно аккуратно зачёсанные волосы были всклокочены, на щеках щетина. Он был в помятой ветровке, которую, казалось, натянул на пижаму. Но больше всего пугали его глаза — широко раскрытые, с лихорадочным блеском, в котором читалась не тревога, а самый настоящий, животный ужас.

— Прошу, — произнёс я, отступая и впуская его в прихожую.

Он молча переступил порог, его движения были скованными, будто деревянными. Он не стал разуваться, лишь бегло, почти невидящим взглядом окинул прихожую, скользнув по современному интерьеру, пока его взгляд не упал на Момо. Она не сводила с него глаз, а её ворчание не прекращалось.

— Я слышал, — он выдохнул эти слова срывающимся шепотом, будто признаваясь в страшном грехе. — Что Кэзуки исчез.

Он не смотрел на меня, уставившись куда-то в пространство за моей спиной. Его пальцы нервно теребили край куртки.

Я просто кивнул, не в силах и не желая произносить это вслух снова. Я указал рукой в сторону гостиной.

— Пройдёмте. Присаживайтесь.

Он покачал головой, отказываясь от предложения сесть.

— В прошлый раз, когда мы виделись… — он начал, и его голос сорвался, заставив его сделать паузу и сглотнуть. — Я не мог рассказать вам всего. Не тогда. Слишком много глаз… Слишком много ушей. И… — он обернулся ко мне, и в его взгляде читалась такая первобытная, неприкрытая боязнь, что мне стало не по себе. — И слишком велик был страх. Но теперь… Теперь, когда его нет…

Он замолчал, пытаясь собраться с мыслями, подобрать нужные слова. Его руки снова задрожали.

— Теперь я, кажется, должен. Нет. — Он покачал головой, и в его голосе вдруг прозвучала странная твёрдость, пробивающаяся сквозь страх. — Я обязан это сделать. Потому что спрашивать больше не у кого.

Он остановился напротив меня, его плечи были ссутулены, но взгляд, полный отчаяния и решимости, упёрся прямо в меня.

— Это касается Ваших родителей, Канэко-сан.

Глава 27

«Ваших родителей».

Два слова, всего два слова, произнесённые шёпотом, но они прозвучали в моём сознании с оглушительным грохотом. Всё остальное — страх Фурукавы, исчезновение Кэзуки, моя собственная паранойя — мгновенно отступило на второй план, растворилось в белом шуме, нарастающем в ушах. Остался только он, этот человек с глазами, полными ужаса, и нерассказанная правда, витавшая сейчас между нами.

Я не смог произнести ни звука. Просто молча указал на диван, сам опускаясь в кресло напротив. Я чувствовал, как кровь отливает от моего лица, как холодеют руки.

Фурукава, наконец, позволил себе рухнуть на край дивана. Он сидел ссутулившись, его руки бессильно лежали на коленях, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Он уставился в ковёр, но взгляд его был обращён внутрь себя, в его прошлое.

— Года полтора назад… — он начал говорить, и его голос был похож на скрип ржавой двери в заброшенном доме. — Меня среди ночи подняли с постели. Якудзе и раньше было всё равно, во сколько мне звонить. Но в этот раз… В этот раз Кэзуки прислал за мной своих головорезов, которые буквально вытащили меня из кровати, перепугав всю мою семью.

Он сделал паузу, с трудом сглотнув. Я молча встал, сходил на кухню и налил ему стакан воды. Доктор осушил его в два глотка, попутно пролив часть его на себя.

— Когда я, наконец, прибыл… — он закрыл глаза и по его лицу пробежала судорога. — Боже, это было… Было уже поздно что-либо делать. Машина врезалась в бетонный столб на высокой скорости. Её просто… смяло, как консервную банку. Водитель и пассажир… ваши родители… — его голос окончательно сорвался, превратившись в хриплый шёпот. — Они не страдали, погибли мгновенно. Мне оставалось лишь констатировать смерть. Констатировать…

Он замолчал, и в тишине было слышно, как где-то за окном проносится машина, и как тяжело дышит Момо, улавливая запах его страха и моей боли.

— Но на месте была не полиция, — продолжил он, и в его голосе появились новые, металлические нотки — смесь отвращения и страха. — Там были они, люди Мураками, или, если быть до конца честным, люди Кэзуки. Он был не в себе, совсем. Его трясло. Он не кричал, а почти визжал, захлёбывался, у него текли слёзы по лицу, и он твердил одно и то же, снова и снова…

Фурукава поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидел отражение его боли и ужаса.

— Он твердил, что это ошибка, что это перебор, что нужно было просто напугать, чтобы стали посговорчивее, вогнать в кювет, но тот водитель не сбросил скорость вовремя… их просто слегка «вдарили», как он выразился. Слегка. — Доктор фыркнул, и это прозвучало горько и цинично. — Но от этого «лёгкого» удара машину вынесло на встречку и прямиком в столб.

Я сидел, не двигаясь. Казалось, я превратился в камень. В ушах стоял оглушительный гул. Я чувствовал странное, почти физическое ощущение — будто кто-то только что вбил мне в грудь гвоздь. Один. Потом второй. Третий. Каждое слово Фурукавы было новым гвоздём в крышку гроба, в котором хоронили мою прежнюю жизнь и мою версию прошлого.

Странно, казалось, какое мне дело до того, что происходило с «прежней версией меня». Было и было, для меня это лишь биография какого-то незнакомого, ну или малознакомого человека, не больше. Но тяжесть на сердце не была мнимой. Очевидно, я настолько сильно погрузился в свою новую жизнь, что не делаю разделения — моё и его. Хотя, я это понимал и раньше, иначе для чего мне потребовалось продолжать выяснять правду о своём прошлом.

— Они хотели напугать, — мои губы едва шевельнулись, выдавив из себя хрип, я с трудом узнал свой голос. — Запугать. Но почему? Из-за проекта «Хронос»? Из-за отказа продолжать исследования? Почему?

Фурукава горько усмехнулся, разводя руками, показывая мне своё бессилие.

— Я не знаю деталей, Канэко-сан. Я знаю только то, что услышал тогда от обезумевшего мальчишки. А я просто констатировал смерть. А потом… потом я молчал всё это время. Я запер этот ужас внутри и молчал. Потому что боялся. Боялся за себя, боялся за свою семью. — Его голос дрогнул, в нём послышались слёзы, которые он не проливал. — А теперь… Теперь Кэзуки нет. И спросить действительно больше не у кого. Те, кто отдавал приказ… они всегда остаются в тени. Кэзуки был всего лишь… исполнителем, слишком рьяным исполнителем. Игрушкой в руках тех, кто сильнее. И мне показалось, — он снова сглотнул, — что боялся он тогда не гнева своего дяди. Хотя, я тоже могу ошибаться.

Он поднялся с дивана, его движения были медленными, будто он постарел на десяток лет за эти несколько минут. Он выглядел опустошённым, но в то же время на его лице появилось какое-то странное облегчение — облегчение человека, сбросившего с плеч непосильную ношу, даже если это означало переложить её на другого.

— Я рассказал вам всё, что знал, — он произнёс это тихо, но твёрдо, глядя мне прямо в глаза. — Просто потому, что вы имеете право это знать. Вы имеете право на правду, какой бы горькой она ни была. Простите меня. За молчание, и за трусость.

Он не стал ждать ответа. Не стал ждать моих упрёков, вопросов или прощений. Он просто развернулся и медленно, ссутулившись, побрёл к выходу, оставив меня одного в центре гостиной.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. Я остался сидеть не двигаясь, глядя в одну точку. Внутри всё было пусто, пусто и тихо. Не было ни ярости, ни слёз, ни отчаяния — был только холод. Ледяной, пронизывающий холод, исходивший из самого сердца и расползавшийся по венам, замещая собой кровь.

Это не было несчастным случаем, как не было и трагической случайностью. Это было убийство. Неумышленное, глупое, случившееся по чьей-то преступной халатности и глупости, но всё одно убийство. И последний свидетель, прямое орудие, был устранён. Стирая его, Мураками Риота не просто наводил порядок в своём клане, он ещё и заметал следы. Даже если и не был связан с этим.

Концы в воду, и круг замкнулся. Правда, которую я так долго искал, оказалась такой горькой. Она не принесла облегчения, только лишь осознание того, что моя война только что перестала быть борьбой за выживание. Она превратилась в нечто гораздо большее, страшное и неизбежное.

В дело чести.

Следующая неделя чем-то напоминала шпионский боевик. Кайто, объясняя тем, что у меня по соседству живёт оперативник Vallen, настоял на встречах вне дома. При этом выбирая достаточно экзотические локации. Первая же наша встреча состоялась на территории одного из складских комплексов на окраине Осаки поздним вечером.

Как назло, весь вечер шёл довольно противный дождь.

Он не лил, а сеял с неба мелкую, колючую водяную пыль, которая забивалась под воротник, леденила кожу и превращала огни далёкого центра в расплывчатые, дрожащие пятна. Я стоял, вжавшись спиной в шершавую бетонную стену какого-то заброшенного склада, воздух пах ржавым металлом, мокрым асфальтом и одиночеством.

Внезапно из тумана, словно призрак, выплыла и бесшумно остановилась около меня чёрная, представительская «Тойота» без опознавательных знаков. Задняя дверь приоткрылась, и из темноты салона на меня уставился немигающий взгляд Накамуры Кайто.

Он молча сделал приглашающий жест, и я залез в тёплый и на удивление просторный салон.

Дверь закрылась с тихим щелчком, отсекая внешний мир с его непогодой. Кайто, одетый в тёмный тактический свитер, сидел напротив, отгороженный от водителя глухой перегородкой. Его лицо в свете планшета на коленях казалось вырезанным из мрамора — ни единой эмоции, ни дать ни взять скульптура, а не человек.

— Садитесь, Канэко-сан! — его голос был низким, идеально подходящим для этой ночной операции.

Я рухнул на сиденье, сбрасывая с плеч намокшую куртку. В груди бешено колотилось сердце, но не от страха, а от ненависти, которую я с трудом сдерживал. К чему эти шпионские игры?

— Ну? — выдавил я, чувствуя, как сжатые кулаки упираются в колени.

— Первые плоды наблюдения, — так же монотонно произнёс Кайто и протянул мне тонкий, чёрный конверт из плотного пластика. Его движения были выверены до миллиметра, без единого намёка на суету. — Цель демонстрирует высокий уровень конспирации, но и она допускает погрешности. Выход в «поле» без прикрытия — всегда риск.

Пальцы чуть дрогнули, когда я взял конверт. Он был холодным и скользким. Вскрыв клапан, я извлёк стопку чёрно-белых фотографий. Качество было пугающе высоким. Словно я сам невидимой тенью стоял в тот момент рядом.

На первом снимке был Амано. Не тот напыщенный корпоративный царёк с сорокового этажа, а приземлённый, обычный человек в простом тёмном плаще. Он сидел за столиком уличного кафе, с чашкой кофе. И он не был один.

— Кто это? — Я тыкал пальцем в второго мужчину, того, что сидел напротив. Незнакомец в идеально сидящем костюме. Его поза была расслабленной, но не вальяжной. Поза хищника, позволяющего себе отдохнуть.

— Личность не установлена, — отчеканил Кайто. — В рядах Vallen, равно как и в открытых ресурсах его нет. Прибыл вчера вечером рейсом «Сингапу Эйрлайнз» из Сингапура. Номер на бирке его багажа соответствовал отелю «Кайдзэн». Мои сотрудники проверили, он поселился в номере, забронированном компанией «ITO Corp».

«ITO Corp». Это имя прозвучало в тишине салона, как выстрел. Знакомое название, наш главный соперник и конкурент. Акула, вечно кружащая у лодки Vallen.

— Это не случайное совпадение, — прошептал я уже себе, а не ему, перелистывая следующие кадры. На них было запечатлено всё свидание: как Амано жестикулировал, стараясь что-то объяснить, как незнакомец слушал, чуть склонив голову, явно скучая. Как они встали одновременно, но рук не пожали. Амано ушёл быстро, почти по-воровски оглядываясь, а его визави ещё несколько минут оставался за столиком, с наслаждением потягивая свой эспрессо, словно только что заключил очень выгодную сделку.

— Вероятность случайности оценивается в 0,4%, — безразлично констатировал Кайто, словно говорил о погоде. — Продолжаем наблюдение. Следующий вероятный контакт, исходя из анализа его предыдущих перемещений, ожидается через сорок восемь часов. Будет ли у вас возможность отвлечься?

— Я найду возможность, — бросил я, всё ещё не отрывая глаз от последнего снимка. На обороте каждой фотографии аккуратным почерком Кайто были выведены время, дата, координаты. Двадцать семь минут. Ровно.

Я собрал фотографии в аккуратную стопку и сунул обратно в конверт, а затем — за пазуху. Пластик холодным пятном прижался к груди, прямо над бешено колотившимся сердцем.

— Держите меня в курсе, — сказал я, уже отыскивая взглядом ручку двери.

— Естественно, — кивнул Кайто. Его взгляд снова утонул в экране планшета. Наша встреча была окончена.

Дверь открылась, выпуская наружу клубы пара и впуская влажную свежесть ночи. Я выскользнул наружу, и машина тут же бесшумно тронулась с места, растворившись в тумане так же быстро, как и появилась.

Я остался один под противным, назойливым дождём. Но внутри всё горело. Каждая фотография была не просто бумагой с изображением. Она была осколком мозаики, из которого начинала проступать отвратительная, чудовищная физиономия правды. Это было начало. Первая тень, которую я, наконец, сумел поймать.

Прошло два дня. Образ Амано, разгуливающего на свободе, жующего стейки в корпоративной столовой и строящего глазки секретаршам, пока он методично продаёт душу нашей компании, сводил меня с ума. Я почти не спал. Кофе и ярость — вот что текло в моих жилах вместо крови.

Новый сигнал от Кайто был столь же лаконичным, как и он сам: координаты и время. На этот раз это был технический этаж небоскрёба «Сентрал-Тауэр». Место, где заканчивается блеск стеклянных фасадов и начинается голая, дышащая сталью и бетоном крыша.

Лифт, и я вышел в длинный, слабо освещённый коридор. Воздух дрожал от мощного гула бесчисленных систем кондиционирования. Негромкий низкочастотный шум, который чувствуешь не ушами, а телом.

В конце коридора, у огромного стеклянного окна, открывавшего вид на ночной, подсвеченный огнями город, стояла одинокая фигура Кайто. Он не обернулся на мои шаги, поглощённый созерцанием города, раскинувшегося у его ног.

— Вы пришли, — произнёс он, стоило мне подойти ближе.

— Я пришёл, — откликнулся я, останавливаясь рядом. С этой высоты огни машин казались блуждающими частицами в колбе, а люди — и вовсе невидимыми бактериями. Возникало странное, всесильное чувство — будто мы с Кайто были богами, наблюдающими за муравейником. Но даже боги, как известно, могли быть преданы.

Кайто наконец оторвался от осмотра панорамы Осаки и повернулся ко мне. В руках у него был тот же защищённый планшет. Его экран бросал синеватое свечение на его невозмутимое лицо.

— Мы взломали электронную почту и корпоративные мессенджеры его ассистента, Араки, — начал он, как обычно, без прелюдий. Его палец коснулся экрана, и тот ожил, показав сложную, похожую на паутину диаграмму связей. — Использовалось шифрование высокого уровня. Моему специалисту потребовалось почти двадцать часов непрерывной работы, чтобы найти брешь. А уже с помощью клонированных приложений его персонального помощника, получили доступ к данным Амано. Смотрите, стоило оно того?

Диаграмма была прекрасна и ужасна одновременно. В центре — портрет Амано. От него расходились десятки линий к другим сотрудникам, отделам, проектам Vallen. Но одна линия, жирная и красная, уходила далеко за пределы схемы, к анонимному узлу с подписью «Сигма-Консалтинг». Рядом с ней стоял комментарий — «фирма-однодневка».

— Смотрите, — палец Кайто, тонкий и точный, как скальпель, ткнул в точку на временной шкале под диаграммой. — Здесь, ровно в половине третьего Амано отправляет на этот электронный адрес пакет данных с «Проекта 'Феникс». Это чертежи новой системы охлаждения для дата-центров. Через двенадцать часов, — его палец переместился на следующую метку, — происходит та самая встреча в кафе. Это не совпадение, это подтверждение получения товара и обсуждение следующего заказа.

Я молча пролистывал дальше, вчитываясь в сухие, технические строки логов. Обсуждение «условий поставки», «объёмов партии», «бонусов за выполнение квоты». Это был не диалог, это был прайс-лист на предательство. И тогда мой взгляд упал на строку, выделенную Кайто красным. Всего одна строчка в середине длинного списка файлов.

— «…финальная передача по проекту „Хронос“ должна быть обеспечена до конца текущего квартала…» — я хрипло прочёл вслух, и от этого собственные слова показались мне чужими.

Наступила тишина, если только оглушительный гул этого «машинного зала» можно назвать тишиной. Кайто смотрел на меня своим тяжёлым, всепроникающим взглядом.

— Да, — подтвердил он, и в этом одном слове был приговор. — Они используют кодовое название работы вашего отца. Это не случайная утечка. Это не продажа одного проекта. Это — систематический, целенаправленный слив самой ценной интеллектуальной собственности Vallen её же доверенным лицом. И конечный пункт назначения, судя по всему, «ITO Corp».

Я отшатнулся от планшета, будто он ударил меня током. Город за стеклом продолжал жить своей жизнью, ничего не подозревая. А здесь, на этой смотровой площадке над бездной, рушился целый мир. Мои подозрения, моя паранойя — они были не болезнью. Они были звериным инстинктом, который чуял правду.

Амано был не просто вором. Он был кротом. Он годами рыл тоннели под фундаментом империи, в которой жил. И самым лакомым куском, его личным Священным Граалем, всегда был «Хронос». Всё остальное — просто разминка, подготовка к главной сделке.

— Есть что-то ещё? — спросил я, и мой голос наконец обрёл стальную твёрдость. Ярость ушла, её сменила холодная ясность.

— Есть, — Кайто кивнул и вынул из кармана ещё одну флешку. — Аудио с сегодняшней встречи.

Я взял флешку. Крошечный кусочек пластика и металла, цену которого тяжело осознать.

Я повернулся и пошёл прочь, оставив Кайто одного с его городом и его безжалостной правдой. В кармане у меня лежала уже не флешка, теперь это стало оружием. И я уже знал, в кого я буду целиться.

Все следующие три дня полученные данные жгли меня изнутри, но я чувствовал — подсекать ещё рано. Я надеялся на профессионализм Кайто и его парней.

Все эти дни я почти не бывал в офисе, отгородившись от всех под предлогом стратегического планирования на новый квартал. На самом деле я только и делал, что прокручивал в голове одну и ту же мысль: что же я узнаю ещё?

На этот раз мой «специалист» выбрал здание нового паркинга, огромное светлое пространство, пахнущее автомобильным воском и свежевымытым бетоном. Ровные ряды дорогих автомобилей, подсвеченные холодным светом светодиодных ламп. И внутри ни души.

Я ждал, прислонившись к холодной бетонной колонне, сливаясь с тенями. Скрестил руки на груди, но не от холода, скорее, чтобы унять дрожь нетерпения. Каждая минута тянулась как час.

Он появился, как всегда, беззвучно. Чёрный седан плавно въехал в проезд и остановился в десяти метрах от меня. Фары погасли. Из водительской двери вышел не Кайто, а, очевидно, один из его людей — молодой, подтянутый, с тяжелым, профессиональным взглядом. Он молча открыл заднюю дверь.

Теперь Кайто вышел из машины. Он был одет в тёмный деловой костюм, выглядел свежим и гладко выбритым, будто только что вышел из парикмахерской. В его руке был маленький предмет из матового чёрного металла — футляр для флеш-накопителя.

— Финальный отчёт, — произнёс он, протягивая его мне. Его голос был низким и абсолютно ровным, идеально вписывающимся в гулкую акустику парковки. — Дальнейшее активное наблюдение признано нецелесообразным. Риск разоблачения превышает критическую выгоду. Они могут провести контрмеры. Цепь замкнулась.

Я взял холодный металлический футляр. Он был тяжёлым, несоизмеримо своему содержимому. Будто в нём был не чип, а кусок свинца.

— Всё здесь? — глупо спросил я, поворачивая футляр в руках.

— Всё, что нужно, — кивнул Кайто. — Рекомендую прослушать наедине. Некоторые вещи… лучше слышать без свидетелей.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Мои пальцы сами нашли скрытую защёлку на футляре. Внутри, на чёрном бархате, лежала миниатюрная флешка. Вне футляра она выглядела хрупкой и беззащитной.

Не говоря больше ни слова, я развернулся и прошёл к своему такси, которое я попросил припарковаться подальше. Стоило мне отойти, как авто Кайто тихо тронулось и растворилось в лабиринте паркинга.

Приехав домой, я сразу же решил проверить полученную информацию. Я вставил флешку в разъем ноутбука. На экране появился один-единственный аудиофайл с меткой «Запись 03-А. Финальное». Я сделал глубокий вдох и нажал «play».

Сначала был только шум — приглушённый гул ресторана, далёкий звон посуды, скрип стульев. Потом раздались голоса голоса, и я замер.

Сперва голос Амано. Но не тот, что я слышал прежде — напыщенный, самоуверенный, полный власти. Этот голос был другим, в нём слышались заискивающие, подобострастные нотки, притворная лёгкость, за которой скрывался страх.

— … да, я прекрасно понимаю ваше нетерпение, поверьте. Но «Хронос» — это не просто файл с фото, который можно переслать по почте. Это… комплексное решение. Архитектура, протоколы, аппаратное обеспечение. После того инцидента с нашим главным разработчиком… доступ ко всему массиву был крайне осложнён. Но я близок. Очень близок. Нужно лишь немного больше времени…'

Ему ответил другой голос. Низкий, спокойный, без единой эмоции. Голос человека, который знает, что он — самая умная акула в бассейне.

— Ваше «близко» нас больше не интересует, Такаши-сан. Наш совет директоров теряет веру в целесообразность дальнейших… инвестиций. Вы передали нам полезные обрывки, да. Но не главный приз. Без «Хроноса» все наши предыдущие договорённости теряют свой первоначальный смысл. Вы становитесь для нас просто… источником оперативной информации. А за это мы платим существенно меньше.

Наступила пауза. Я слышал, как Амано тяжело дышит.

— У вас есть две недели, — продолжил ледяной голос. — Предоставьте нам хоть что-то осязаемое по «Хроносу». Хоть намёк на рабочую модель. Или наш контракт считается расторгнутым. А вам… придётся искать новых партнёров. Если, конечно, найдёте'.

Раздался тихий, но отчётливый щелчок — это положили трубку или отключили записывающее устройство. Затем — тишина.

Я сидел, не двигаясь, вжавшись в кресло. В ушах звенело. Я перематывал и прослушал последнюю фразу снова. И ещё раз.

«…придётся искать новых партнёров. Если найдёте».

Это был не ультиматум. Это был смертный приговор, вынесенный деловым и почти вежливым тоном.

Я выдернул флешку. Моя ладонь сомкнулась вокруг неё так сильно, что острые углы впились в кожу.

Дверь балкона открылась, и я вышел босиком на холодный бетон. Я распрямил спину, внутри не было больше ни ярости, ни страха. Был только холодный, отполированный до бритвенной остроты кусок стали. Решение.

Остальное я сделаю сам.

Но это не единственное, что случилось на этой неделе. В один из дней поздно вечером, ну или, правильнее сказать, очень ранней ночью со мной связался Ито Ямато, который просил меня прийти пораньше для серьёзного разговора.

Уже в семь утра я сидел в пустом кафетерии на этаже. Так рано не приходили даже законченные трудоголики, поэтому автоматы с едой ещё были полупустые, а аромат моего кофе смешивался с запахом чистящего средства, которым ночная уборщица обработала полы. Я выбрал самый дальний, частично спрятанный за массивной колонной столик. Сварив два стакана кофе, я унёс их в своё укрытие и стал ждать.

Ито появился бесшумно, возникнув возле меня как призрак. Его глаза, увеличенные стеклами очков, метались по помещению, сканируя углы, камеры по периметру и открытое пространство между ними.

— Канэко-сан, — его шёпот был едва слышен на фоне монотонного гудения автоматов. Он упал на стул напротив, из рюкзака извлёк ноутбук и сразу раскрыл его. — Спасибо, конечно, за кофе, но из общественного аппарата лучше ничего не пить. И ещё говори потише, вон в той камере над стойкой очень чувствительный микрофон.

Я отодвинул свою чашку, его параноидальная осмотрительность была заразительна.

— Что удалось найти? — так же тихо спросил я, наклоняясь к экрану ноутбука.

— Больше, чем хотелось бы, — он провёл пальцем по тачпаду, и на дисплее ожила сложная, похожая на нервную систему диаграмма связей. Зелёные линии, алые узлы-вспышки. — Взял на себя смелость пройтись по логам серверов службы безопасности. Не напрямую, конечно. Через бэкапы систем мониторинга за прошлый квартал. Они хранятся длительный период, но ими редко кто-то пользуется.

Его пальцы забегали, выбивая на клавиатуре команду.

— Вот смотрите. Несанкционированный доступ к чертежам «Феникса», судя по записи, с данными работал младший аналитик СБ. Вроде ничего такого, но… — он переключил вкладку, вызвав на экран данные системы контроля доступа, — в это самое время по его ключ-карте система зарегистрировала вход в корпоративный спортзал. Вывод — он качал бицепсы, а не данные. И кто-то воспользовался его логином.

Он облизнул пересохшие губы и защёлкал клавишами снова.

— А вот это… это уже системно. Все эти левые доступы… они упакованы в зашифрованный трафик и пропущены через один конкретный шлюз. — Он увеличил изображение, показывая сложную схему обхода. — И этот шлюз… — его палец замер на экране, — физически расположен в кабинетах руководства СБ. И доступ туда есть только у двух человек — Амано и его помощника

Араки. Это не утечка, это слив информации, причём уже системный и отлаженный.

Он резко выдернул из порта ноутбука небольшую, ничем не примечательную флешку и сунул её мне в ладонь. Пластик был тёплым от нагретого ноута.

— Всё, что смог безопасно выцепить: лог-файлы за восемнадцать месяцев, метаданные, IP-маскировки. Всё здесь, там ещё много похожих примеров. Дальше копать нельзя — иначе я оставлю следы в их системе мониторинга в реальном времени. Я больше не могу рисковать.

— Вы сделали больше, чем достаточно, Ямато-сан, — я сжал флешку в кулаке. — Я это запомню.

— Лучше забудьте, — он захлопнул ноутбук с тихим щелчком. Его лицо осунулось. — И меня тоже. Я сегодня внезапно заболел. Надолго.

Он вскинул рюкзак на плечо и растворился в лабиринте коридоров так же бесшумно, как и появился, оставив меня наедине с двумя остывающими кофе и ключиком к падению империи Амано, лежащим на моей подрагивающей ладони.

Мой верный Санчо Панса, Иоширо, тоже не сидел без дела. В один из дней, он, по уже сложившейся привычке (с которой я вёл, видимо, бесконечную войну) дверь кабинета

распахнулась с такой силой, что стеклянная стенка шкафа задрожала. На пороге стоял Сугиями, с всклокоченными волосами и галстуке на боку. В его глазах горел лихорадочный, но ликующий огонь охотника, наконец-то взявшего след. Он нёс стопку распечаток не как документы, а как трофей — сжимая её так, что бумага мялась под его пальцами.

— Канэко-сан! Я нашёл! Я нашёл не дыру, а целый тоннель! Тоннель, который ведёт прямиком в его кабинет! — он выдохнул это на одном дыхании, переступил порог и с глухим стуком вывалил свою ношу на стол. Листы бумаги разлетелись веером, покрывая тёмное дерево хаотичным белым пятном.

— Иоширо, отдышись. С чего ты начал? — я медленно отодвинул в сторону чашку с остывшим кофе. Все мои чувства обострились, настроившись на его волну.

— С того, с чего вы и велели! С отделов под его контролем! Служба безопасности, закупки для хозблока, корпоративный транспорт — его личная кормушка! Смотрите! — он, почти не глядя, выдернул из кучи один лист и тыкал в него указательным пальцем. Его ноготь был обгрызан до мяса. — Вот. Закупка «эргономичных кресел премиум-класса» для нового офиса СБ. Сумма. А вот — счёт от фирмы-поставщика «Офис Комфорт». Сумма в счёте на сорок процентов выше их же прайс-листа! И эта фирма… — он лихорадочно перерыл ещё несколько листов, отыскивая нужный, — была зарегистрирована три месяца назад! Единственный учредитель — некий студент-заочник, не удивлюсь, если чей-то родственник, или же вообще «мёртвая душа»! Левая фирма, левый счёт, левые деньги!

Он не останавливался, его слова наслаивались друг на друга, создавая ужасающую мозаику.

— А вот это — моё любимое! — он почти кричал, тыча в распечатку с графиками. — Оплата «услуг по комплексному техническому сопровождению и обеспечению безопасности» для закрытой отраслевой конференции «Безопасность-2024»! Конференции, которая… — он сделал драматическую паузу, — никогда не проводилась! Её даже в планах не было! Деньги ушли на счёт другой фирмы-однодневки, «Ист-Винд Консалтинг»! И так — десятки позиций! Месяц за месяцем! Квартал за кварталом! — его голос сорвался на визгливую ноту, в нём было не только возмущение, но и своего рода восхищение чудовищным размахом аферы. — Он не просто вор, Канэко-сан! Он системный кровосос, настоящий паразит Корпорации!

— Временные рамки, Сугиями-сан? — спросил я, и мой собственный голос прозвучал глухо и отстранённо, как из склепа. — Когда это началось? Когда он запустил своего «паразита»?

Вопрос остудил его пыл. Он замер, его взгляд стал отсутствующим, он уставился в стену за моей спиной, мысленно листая календарь.

— Это… самое странное, — прошептал он, и его энтузиазм сменился почтительным ужасом. —

Он работает уже очень давно, но все эти финансовые схемы начались буквально полтора года назад. До этого — тишина. Мелкие нарушения, незначительные приписки, но ничего серьёзного. А потом, — он развёл руками, — словно плотину прорвало. Как-будто исчезла какая-то преграда.

Его слова повисли в воздухе кабинета. Он не знал всей картины, но его интуиция, его аналитический ум заметили это. После того, как погиб мой отец, со смертью которого прекратил существование проект «Хронос», Амано решил таким образом собрать себе на «золотой парашют».

В конце этой насыщенной недели вечером, после того как наш небоскрёб обезлюдел, мы вдвоём с Иоширо сидели в моём кабинете.

Мы были разделены столом, но объединены общей картиной предательства, которая складывалась у нас на глазах, как пазл. Я провёл рукой по лицу, чувствуя, как подушечки пальцев скользят по влажной коже.

— Теперь смотри сюда, — мой голос уже охрип. Я придвинул к себе свой ноутбук, где была открыта сводная таблица — продукт последнего часа безумного кросс-анализа. Зелёные, красные и жёлтые ячейки мерцали, как огни светофора в ночном городе. — Я свел воедино данные с флешки Ито и твои финансовые выкладки. Вот. — Я ткнул в строку. — Дата и время несанкционированного доступа к чертежам «Феникса». А вот… — я прокрутил таблицу вправо, к данным, полученным от Кайто, — дата и время встречи Амано с агентом «ITO Corp» в том самом кафе. Расхождение ровно двенадцать часов семнадцать минут. Ровно столько, сколько нужно, чтобы изучить украденные материалы, упаковать их и подготовить презентацию для покупателя.

Иоширо молчал, впитывая информацию. Его глаза бегали по строчкам, и я видел, как в его сознании тоже замыкается эта цепь. Он медленно кивнул, его лицо стало серьёзным и взрослым, вся юношеская восторженность испарилась, уступив место холодному расчёту.

— А вот это, — я переключился на другую вкладку, где красовался яркий график, — оплата счёта той самой «Сигма-Консалтинг» в прошлом квартале. Сумма. А вот… — я щёлкнул ещё раз, открыв биржевые сводки, — курс акций «ITO Corp» через неделю после этой оплаты. Видишь этот резкий, неестественный скачок вверх? Он произошёл ровно через день после их громкого заявления о «прорывной разработке в области охлаждения серверов, которая изменит рынок». Они не просто купили наши данные, Иоширо. Они их сразу же монетизировали. Публично, нагло, и это не совпадение.

Он сглотнул, и его кадык нервно дёрнулся. Он оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня. В его глазах читался не просто испуг, а некое ошеломляющее осознание масштаба личности, которую здесь ценили и даже боялись.

— Он… он же всё продаёт, — прошептал он, и в его голосе было больше не возмущения, а почти что уважения к чудовищной эффективности махинации. — Всё, до чего может дотянуться. По кусочкам. И всё это время… он был тут. Рядом. Улыбался на корпоративах, раздавал указания, жалел нас, молодых… — он покачал головой, не в силах до конца принять этот абсурд.

— Всё это время! — подтвердил я уверенно. Я захлопнул крышку ноутбука, будто ставя точку в расследовании. — И теперь у нас есть не только улики «с улицы» от Кайто — фотографии, аудио, наблюдение. У нас есть его цифровой след, вшитый в логи наших же серверов. Его финансовые хвосты, торчащие из наших же бухгалтерских отчётов. Всё, что нужно, чтобы не просто обвинить его, а чтобы пригвоздить его к позорному столбу и раздавить.

Я посмотрел на Иоширо. Его юношеский пыл, его восторг охотника окончательно сменились взрослой, суровой решимостью солдата, увидевшего истинное лицо врага. Он выпрямился на стуле.

— Что дальше, Канэко-сан? — спросил он.

— Дальше, Иоширо, — я откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — мы готовим обвинительное заключение. С цифрами, датами, фактами, цепочками доказательств. И мы пригласим на его оглашение всех, кого это касается. Пусть видят, кого они все эти годы носили на своих плечах.

Скоро я отпустил паренька домой, хотя он и всячески противился этому. Сейчас мне хотелось остаться одному, и ещё раз в тишине сложить все ниточки. Настольная лампа отбрасывала конус жёлтого света на центр моего огромного стола, оставляя в тени всё остальное пространство.

Наконец-то всё собрано: логи, отчёты, фотографии, расшифровки, флешки. Словно костяшки домино. Я расставил их на столе перед собой. Каждый документ, каждый электронный файл был куском чудовищной мозаики, которую я собирал вслепую, по наитию, движимый одному мне понятной целью. Теперь пришло время посмотреть на получившуюся картину целиком.

Справа — отчёты Кайто. Чёрно-белые фотографии Амано и лаконичные, как надгробные надписи, выводы Накамуры. Аудиозапись с тем ледяным голосом, что произнёс: «…ваше „близко“ нас больше не интересует…».

Прямо передо мной — данные Ито. Распечатки логов, схемы сетевых маршрутов. Цифровые нити, уходящая из Vallen в никуда. А в никуда ли? Нет. В офшор, через фирмы-прокладки, фирмы-фантомы. Но последняя точка с нашей стороны, это его кабинет. Как бы не был осторожен этот плут, квалификация ребят-айтишников ему не уступала.

Слева — финансовые выкладки Иоширо. Лес диаграмм, графиков, счетов. Стрелки, показывающие, как деньги уплывают с корпоративных счетов на счета фирм, основанных чьими-то племянниками и однокурсниками. Не воровство, а система. Отлаженный, бесперебойный конвейер по отмыву и переправке средств.

Я водил пальцем от одной стопки к другой, проводя невидимые линии, замыкая контуры. И тогда в голове что-то щёлкнуло.

Он не просто вор, не просто продажный менеджер. Он крот, который был внедрён или перевербован много лет назад. Его миссия была не вредить, а интегрироваться, подняться как можно выше. Обрасти связями, стать своим, незаменимым. И только тогда начать выкачивать технологии и внутреннюю кухню. Он не грабил банк. Он стал кассиром в этом банке и годами выносил деньги мелкими партиями.

Но его главной целью был «Хронос». Технология, способная перевернуть всё, его личный Святой Грааль. И вот тут он столкнулся с непредвиденным препятствием — с моим отцом. Гениальным, неподкупным, фанатично преданным своей работе. Его нельзя было купить. Нельзя было запугать.

Он попробовал, очевидно, руками Кэзуки, но это закончилось не так, как он планировал.

На место моего родителя поставили его зама, Сугиту. Вот только как учёный он и в подмётки не годился, поэтому и лабораторию пришлось законсервировать, а разработку прекратить.

И тогда Амано начал паниковать. Его спонсоры или наниматели из «ITO Corp» требовали результат. И он стал искать обходные пути, поэтому и вышел на меня. Он следил за мной всё это время в надежде, что гениальный отец мог что-то передать мне — чертежи, формулы, ключи. Что я, сам того не ведая, являюсь носителем технологии. Его интерес ко мне, его ярость, его попытки то убрать меня, то приблизить — это была не личная неприязнь, скорее профессиональная необходимость. Пропуск, который он дал мне через Фурукаву, — это была не доброта. Это была приманка. Он надеялся, что я проберусь в лабораторию, активирую что-то, и это что-то он сможет перехватить и продать.

А когда стало ясно, что я либо ничего не знаю, либо слишком осторожен, он решил набить карманы. Забрать всё, что можно украсть здесь и сейчас, и бежать. К своим хозяевам или на вольные хлеба, неважно, зато с полными карманами наших денег и секретов. Его карьера в Vallen закончена, зато обеспечена пожизненная роскошь за счёт обломков империи, которую он предал.

Я откинулся на спинку кресла. В горле пересохло, а лоб покрылся испариной. Передо мной на столе лежала не просто папка с компроматом. Лежала история падения. История человека, который ради наживы готов был уничтожить всё на своём пути.

Я медленно провёл руками по лицу. Затем мои пальцы сами потянулись к клавиатуре. Я открыл новый документ. Чистый, белый лист.

И начал печатать. Заголовок: «Служебная записка. Для Главы Корпорации Vallen Масуде Кацу. По вопросу о деятельности заместителя начальника службы безопасности Такаши Амано.»

Охота была окончена. Теперь начинался суд.

Этот кабинет был легендой в нашей компании. Лишь немногие смертные, и то из числа приближенных к небожителям, могли похвастать, что видели его изнутри.

Мои шаги беззвучно тонули в густом ковре, а собственное сердцебиение грохотало в ушах громче любого барабана. Он сидел за столом полированного красного дерева, изучая что-то на мониторе.

Я остановился на почтительном расстоянии, чувствуя, как под прицелом его пока что не обращённого на меня внимания всё моё нутро сжимается в ледяной ком. На столе, рядом с его правой рукой, лежала моя служебная записка. Я узнал её издалека.

Наконец он провёл рукой по воздуху, и монитор плавно скрылся в столешнице. Он поднял на меня свои глаза. Они были тёмными, почти чёрными, и в них не было ни гнева, ни любопытства. Лишь бездонная, всепроникающая глубина, в которой тонули надежды и карьеры тысяч людей.

— Канэко-сан, — его голос был низким, бархатным, идеально вписывающимся в окружающую тишину. Он не был громким, но каждое слово отпечатывалось в сознании. — За десятилетия у руля этой корпорации я видел многое. Карьеристов, готовых растоптать любого на пути к креслу повыше. Параноиков, видящих заговор в каждой опечатке в отчёте. Гениев, сгоравших за своими идеями. Но чтобы кто-то… — он сделал почти незаметную паузу, взял в руки нож для бумаги и повертел его в длинных, узловатых пальцах, — одним махом перепрыгнул через головы всего правления, проигнорировал все корпоративные протоколы и лично отправил мне… это, — он легко ткнул лезвием в папку с моей запиской, — такую целенаправленную наглость я вижу впервые.

Он откинулся в кресле, отложив нож. Его взгляд стал тяжёлым, физически ощутимым.

— Вы понимаете, на какой риск вы пошли? Вы не знали, кто его прикрывает, кто в сговоре. Вы могли ошибиться в расчётах. Или нарваться на мою… принципиальную неприязнь к самоуправству. Один неверный шаг — и ваша карьера, ваша репутация были бы уничтожены. Стерты в порошок.

— То, что я выяснил, было слишком опасно и важно, чтобы идти «нормальным» путём, Масуда-сама, — мой голос прозвучал ровнее, чем я ожидал. Внутри всё было сжато в пружину, но года тренировок в прошлой жизни научили меня держать удар. — При условии, что я не знал, кто ещё может быть замешан, прямое обращение к вам было единственным логичным решением. Единственным человеком, чья непричастность не вызывала сомнений. Вы… явно не могли быть в сговоре.

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Словно самурай, оценивший изощрённый фехтовальный приём.

— Логично. Холодная, железная логика. Она мне нравится. — Он помолчал, его взгляд скользнул по папке, а затем вернулся ко мне, став пронзительным. — И что же вы хотите получить в качестве благодарности за вашу исключительную работу? Деньги? Должность? Власть? Назовите сумму. Назовите пост.

— Я сделал это не ради благодарности или премии, — ответил я, глядя ему прямо в глаза, в эту вселенскую черноту, стараясь не моргнуть. — Я сделал это, потому что это было нужно сделать. И точка.

Он медленно кивнул, и в его взгляде, в самой его глубине, появилось нечто, отдалённо напоминающее уважение. Не к моим способностям, а к моему выбору.

— Я так и думал. Поэтому, получив вашу записку, я не стал вас сразу вызывать. Я поручил проверить каждую её цифру, каждую дату, каждую ссылку моей личной службой внутреннего аудита. Людьми, которых не купить и не запугать. И всё… — он ударил костяшками пальцев по столешнице, — подтвердилось. Улики собраны на редкость профессионально, выводы безупречны. Я не стану спрашивать, каким образом и откуда вы это добыли. В данном случае важен лишь результат. А он, бесспорно, есть.

Он поднялся с кресла. Он был невысокого роста, но в тот момент он показался мне исполином. Его фигура заслонила собой панораму города за окном.

— И я оценил ваше благородство. Которое, впрочем, предвидел, изучая ваше досье. Поэтому, раз вы ничего не просите… я попрошу сам.

Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе, наполниться весом и неотвратимостью.

— Место Такаши Амано опустело. Пусть даже временно, пока не уляжется пыль от этого скандала. И я хочу, чтобы его заняли вы.

Моё дыхание перехватило. Мир на секунду поплыл, пол ушёл из-под ног. Гул в ушах стал оглушительным.

— Но… я ничего не понимаю в системной безопасности… — едва выдохнул я, чувствуя, как предательская дрожь пытается пробраться в голос. — Моя специализация — логистика, операционное управление…

— Не говорите ерунды, — он мягко, но непререкаемо парировал, сделав шаг вперёд. — Вы уже доказали обратное. Вы мыслите, как стратег, действуете как следователь и обладаете чутьём на системные угрозы. Вы видите, не отдельные деревья, а весь лес и тлеющие в нём угли. Это и есть настоящая безопасность. Всё остальное — технические детали, которым можно научиться. Людей, которые научат, я вам предоставлю.

Он подошёл ко мне вплотную. Его взгляд был теперь не тяжёлым, а пронзительным, рентгеновским, видящим насквозь.

— Я понимаю, что вам требуется время на раздумья. Я даю его вам. — Он повернулся и прошёл к окну, глядя на свой город. — Но, прошу… не затягивайте с ответом. — Он обернулся, и на его губах снова появилась та же всеведущая улыбка. — Я ведь и так уже прекрасно понимаю, что вы согласитесь. Ибо другой дороги для вас больше нет. Вы перешли Рубикон, Канэко-сан. Осталось только взять в руки меч и стать императором.

Он слегка кивнул, показывая, что аудиенция окончена. Мне оставалось только молча поклониться в ответ и выйти в звенящей тишине его кабинета. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком, окончательно отсекая меня от прошлой жизни.

Глава 28

Каору не просто изучал последний лист — он буквально жил им. Целую неделю он пропадал в лаборатории Vallen допоздна, окружённый грудой исписанных формулами листов и экранами, проецирующими криптографические алгоритмы. Он буквально выгрызал смысл из каждого символа в дневнике. На первую субботу, на традиционное чаепитие с его бабушкой, он явился с помятым видом и тёмными кругами под глазами, но с огнём одержимости в взгляде. Он еще не мог меня ничем порадовать, хотя уже с уверенностью заявил, что отдельный лист, в самом конце «дневника», посвящён не открытию, а своего роду его последней воле.

— Это не продолжение расчётов, Канэко-кун, — прошептал он, отведя меня в сторону, пока Кийоко наливала чай. — Это скорее завещание, зашифрованное завещание. Вот что он спрятал.

Даже по почерку можно было с уверенностью сказать, что эта часть писалась в лихорадочной спешке, ручка местами прорвала бумагу, строки плясали и наезжали друг на друга, однако содержимое последней главы было для Каору всё ещё за семью печатями. Формулы и уточнения на первый, и на второй, и на пятый взгляд не имели никакого привычного научного смысла, напоминая скорее бред сумасшедшего гения, но молодой учёный отчаянно пытался разобраться в первую очередь с этой частью блокнота. Он был уверен, что именно этот отрывок нужно расшифровать первым, потому что, с его слов: «всё остальное — инструкция по сборке бомбы, а это — единственная записка о том, где спрятан детонатор и как его обезвредить».

Спустя ещё неделю напряжённого, почти затворнического молчания, он всё-таки связался со мной с настоятельной и срочной просьбой встретиться. Его голос в трубке вибрировал от возбуждения и усталости. Наша встреча прошла, как и ранее, в неприметной подвальной «каморке», которая за последние недели успела пропитаться запахом бумаги и кофе. Он почти выхватил у меня дневник и с силой шлёпнул его на стол, раскрыв на последней исписанной странице.

— Я смотрел не туда! Я искал сложные физико-математические связи, а он, — тут парень нервно усмехнулся. — Он сыграл с нами в другую, куда более изощрённую игру! Смотри!

Каору стал объяснять, сводя в единую, пугающую своей продуманностью схему набросанные им на отдельном листе пометки, попутно объясняю, почему считал эти надписи не тем, чем они являются на самом деле.

— Видишь эти последовательности? Они выглядят как обозначения квантовых состояний, но их структура — чистой воды фальшивка! Она не выдерживает никакой критики с точки зрения физики. — Тут он стал водить ручкой по строкам. — Зато идеально ложится на алгоритм шифрования, который как раз только входил в обиход в то время, когда это писалось. Он не выводил новую формулу, он её имитировал. Это гениальная мимикрия под собственный стиль, чтобы никто из коллег, кто мог случайно наткнуться на записи, даже не заподозрил, что смотрит не на расчёты, а на шифр!

— В итоге это не научные данные, а скорее ребус, замаскированный под финальный, самый важный и потому самый засекреченный научный расчёт. И ответ, — тут он дрожащими от нетерпения и недосыпа пальцами достал из кармана смятый, исчёрканный с двух сторон листок. — Это была ссылка на некий ресурс в сети, по типу максимально анонимного файлообменника, проплаченного на пугающе длительный период. Отец купил этому хранилищу вечность, Канэко-кун. Он был уверен, что кто-то однажды придёт именно за этим. И он дождался. Вот только проблема — для скачивания единственного хранящегося там файла с вызывающе прямым названием «Хронос. Финал» требуется пароль.

Каору стал интересоваться у меня, что отец мог указать в качестве ключа, какое-то слово, число, дату. Пришлось напомнить ему, с горькой, съедающей изнутри досадой, что я так и не помню ничего с момента своей клинической смерти, да и с родителями не так тесно общался последние годы перед их гибелью, по рассказам знакомых. Мы разминулись во времени, и теперь эта пропасть между нами, это незнание самых простых, бытовых вещей о нём, мешало прочитать его последнее, самое важное послание.

Тогда Каору, закусив губу до крови, ткнул пальцем в один из хаотично разбросанных по странице сайта символов — стилизованное, едва заметное изображение шестерёнки. И вместо поля для ввода пароля, с тихим щелчком, открылось новое окно с контрольным вопросом. На абсолютно чёрном фоне горела всего одна, загадочная фраза: «Иногда оболочка тоже имеет значение», но что бы это значило. Мы перебрали всё, что пришло в голову: названия его проектов, кодовые слова из мифологии, даты рождения, наши имена. Ничего не срабатывало. Отчаяние начало подступать комом к горлу.

Стоп, оболочка, а что, если? В мозгу, измученном неделями стресса и неопределённости, что-то щёлкнуло. Словно замок, годами ржавевший на заброшенной двери, вдруг поддался единственно подходящему ключу. Я вскочил со стула с такой силой, что тот с оглушительным грохотом полетел на бетонный пол, и выбежал из «каморки». Перепрыгивая через ступеньки по три за раз, едва не падая на поворотах, я пулей влетел в квартиру, перепугав уже задремавшую на своём лежаке Момо. Она встревоженно тявкнула и вскочила, но я уже нёсся дальше, как ураган. Судорожно окинув прихожую безумным взглядом, я схватил портфель отца, в котором я и нашёл записи и хронограф, и в том же темпе помчался обратно.

Каору, замерший у монитора в позе напряжённого ожидания, удивлённо уставился на меня, на кожаный портфель, на моё запыхавшееся, раскрасневшееся лицо. В ответ я расстегнул замки и показал ему потёртый шильдик с выдавленным серийным номером.

— Оболочка, Каору! Он имел в виду буквально оболочку! — Я почти кричал. — Самый надёжный пароль — тот, что всегда с тобой, на самом видном месте, но на который никто и никогда не смотрит! Этот портфель! Этот номер!

С нетерпением, едва попадая по клавишам дрожащими пальцами, я ввёл заветную последовательность цифр. Экран на секунду потемнел, а затем… открылось новое окно со встроенным проигрывателем. Чёрный экран и единственная, пульсирующая кнопка «play» в центре, как зрачок гигантского кибернетического глаза. Дрожащей от возбуждения и неподдельного, животного страха рукой я щёлкнул на кнопку «play».

Видео запустилось. Человек на экране — Канэко Хироти — сидел в знакомом уже мне по «Музею» кабинету на складе 13-B. Он выглядел не просто измождённым, а опустошённым до самого дна, но его глаза горели фанатичной серьезностью. Он говорил прямо в камеру, его речь была немного сбивчива, с паузами, будто он тщательно подбирал слова.

— Если вы видите это… значит, мои худшие опасения подтвердились. Данные по моим исследованиям заинтересовали не тех людей, и чаша терпения тех, кто стоял за проектом, переполнилась. Мне пришлось изъять основные материалы и само устройство, чтобы спасти его от них… Или, может быть, спасти их от него. Однажды я уже совершил роковую ошибку, доверившись им. Не повторяйте её. Кто бы вы ни были — коллега, вор, мой повзрослевший сын… — прошу вас. Выслушайте меня. Вы держите в руках живое воплощение кошмара теоретической физики, самую страшную ошибку из всех, что только может совершить ученый.

Мы прежде думали, что открыли величайший секрет мироздания — локальное манипулирование энтропией для пересчета вероятностной волны в точке отсчета. Мы называли это «Контрольной Точкой». Красиво, не правда ли? Звучит как контроль, власть над временем.

Но это не власть, это самоубийственный паразитизм.

Устройство не создает время заново. Оно грубо, как топором, отрубает отрывает кусок от ткани реальности и заставляет его бесконечно повторяться. А платит за это не пользователь. Нет. Платит весь мир вокруг. Мы называли это «ценой наблюдателя» — тошнота, кровотечение, клеточный распад. Это был самообман. Это был не наш персональный счёт, это был крик боли самого мироздания, симптом его болезни.

Каждый откат — это не микроскопический разрыв, а рваная, кровоточащая рана микроскопический разрыв в полотне причинно-следственных связей. Кажущееся незначительным событие здесь — выпавшая из рук монетка, случайный чих прохожего — порождает лавину непредсказуемых изменений там, в тех мирах, вероятность которых мы подавили своим вмешательством. Мы не переписываем историю, мы бесконечно обкрадываем её. Мы превращаем многомерное, живое древо вероятностей в жалкую, убогую закольцованную петлю. С каждым использованием мы не приближаем, а тащим за волосы некий критический порог… порог окончательного коллапса.

Мои расчеты, мои приборы — всё подтверждает это. Но я чувствую это и на уровне инстинктов, кожей. Реальность становится хрупкой, стеклянной. Она трещит по швам, которые прошивают всё сущее, и сначала их видишь только ты один. Но трещины имеют свойство расширяться. Но однажды она может не выправиться.

Поэтому я умоляю вас. То, что вы считаете величайшим даром — есть величайшее проклятие. Оно не просто ворует ваше здоровье. Оно ворует будущее у этого мира, выдаивает его всю до капли, подменяя его бесконечным, бесплодным «вчера».

Вы должны остановиться. Не просто прекратить использовать, а стереть саму возможность его существования. Уничтожьте его. Расплавьте схему, разбейте кристалл — источник его чудовищной энергии я не знаю, как вы это сделаете, но это единственное верное решение. Ради себя, ради всех, кого вы знаете и не знаете. Ради самой идеи Завтра.

Сын… Джун… если это смотришь ты. Прости. Прости нас с матерью. Мы хотели создать чудо для тебя, а создали только боль. Наше наследие — не слава и не богатство, а этот ужас и ответственность. Я не могу попросить тебя забыть это. Но я умоляю — положи этому конец. И живи, просто живи своей жизнью. Это единственная мечта, которая осталась у твоего отца.

Монолог заканчился. Канэко Хироти замолк, а его взгляд был полон непроходящей, всепоглощающей скорбью. Он не отводил глаз от камеры ещё несколько секунд, будто пытаясь пробиться через время и расстояние, а затем видео оборвалось…

Путь к океану был самым долгим и самым важным путешествием в моей новой жизни. Мы с Каору молчали почти всю дорогу — от аэропорта Читосе до пирса в маленьком портовом городке, чьё название я тут же забыл, стёр, как ненужную пометку на черновике. Нас ждала скромная, но надежная яхта. Каору, бледный и серьёзный, молча кивнул и взял на себя штурвал. Его обычно оживлённое лицо было каменной маской, он понимал вес того груза, что мы везли. Я стоял на корме и смотрел, как остров Хоккайдо уменьшается, превращаясь в синюю дымку на горизонте.

Когда берег окончательно скрылся из виду, а вокруг нас осталось только бескрайнее, равнодушное, свинцово-серое море, мы остановили двигатель. Тишина, наступившая вслед за этим, была оглушительной. Ни гула мотора, ни городского шума. Только свист ветра в такелаже, его влажные шлепки о натянутый борт паруса да пронзительные, одинокие крики чаек.

Я достал часы. Они лежали на ладони обманчиво невесомым, холодным безжизненным грузом. Казалось, они впитывали в себя тепло моего тела, ту часть жизни, которую они же у меня отняли. Не было ни дрожи в руке, ни страха, ни сомнений. Только спокойная, абсолютная уверенность. Я поднял руку и одним резким движением швырнул их за борт.

Не было никакой драмы. Ни всплеска, ни бульканья. Мертвый металл молниеносно скрылся в тёмной холодной пучине. Я не почувствовал облегчения, только тишину. Ту самую тишину, что наступила после остановки мотора, только теперь — внутри меня.

Блокнот мы сожгли ещё накануне на пустынном берегу под присмотром старых, молчаливых скал. Пламя жадно пожирало формулы и чертежи, искры уносило в ночное небо, смешиваясь со звездами. Мы стёрли и все цифровые следы. Наследие отца не должно было достаться никому. Его единственным наследником стало забвение.

Прошли годы.

Сейчас мой кабинет находится на одном из верхних этажей башни Vallen. Не на самом верху — этажом выше заседает совет директоров, — но вид отсюда открывался всё одно завораживающий: бескрайняя, неторопливая Осака, пронизанная серебристыми жилками скоростных трасс.

В руке я держал чашку горячего кофе с насыщенным, горьковатым ароматом. Его тепло было приятным и реальным, как и всё в этой новой жизни.

Мой взгляд скользнул по идеальной, почти зеркальной глади поверхности стола из тёмного дерева и остановился на простой, но изящной серебряной рамке.

В ней не было пафосной корпоративной фотографии. Здесь, в этом тихом углу моего имперского кабинета, располагалось нечто неизмеримо более ценное. На снимке смеялась Ая. Она прижимала к себе двух маленьких девочек-погодок с моими упрямыми вихрами и её бездонными, умными глазами. Они о чём-то щебетали, заливаясь счастливым, беззаботным смехом, который, мне казалось, мог слышать даже сквозь эти герметичные, звукоизолирующие стёкла, отделявшие меня от остального мира.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Иоширо — с папкой в руках, подтянутый и уверенный. Это был уже не тот восторженный, вечно взъерошенный юнец, а собранный профессионал, моя правая рука и, я был уверен, будущий преемник.

Судзуки по-прежнему железной рукой правила нашим старым отделом, превратив его в образцово-показательный, бесперебойно работающий механизм. А Ая… Ая построила с нуля отдел аналитики, который теперь не просто боялись и уважали, а к мнению которого прислушивались на самом верху.

Вся та битва, вся боль, весь ужас — все это осталось далеко в прошлом, на дне холодного моря. Оно навсегда осталось частью меня, шрамом на душе и памятью в клетках. Оно сделало меня тем, кто я есть, но больше не диктовало правил, не отравляло настоящее и не крало будущее.

Я сделал последний глоток почти остывшего кофе, поставил чашку с тихим стуком и повернулся к Иоширо с лёгкой, непринуждённой улыбкой.

Я когда-то проснулся в не своём теле и в другой, чужой жизни, отягощенной долгами, тайнами и чужой собакой. Теперь я просыпаюсь в своей — с любимой женщиной, детским смехом и всё той же храпящей у кровати Момо.

И этот простой, обыденный звук был самым сладким доказательством того, что долгое путешествие наконец-то завершилось. Я был дома.