Эйнемида II. Право слабого.

Глава XIII

Ласковое солнце позднего лета мягкими золотистыми лучами освещало тронутые предутренним заморозком поля. Дни ещё стояли жаркие, но лето уже готовилось уступить место осени, и ночи становились всё холоднее, заставляя жителей Сенхеи извлекать из сундуков тёплые одеяла и поторапливаться с заготовкой топлива. Не успеешь оглянуться, как листья на деревьях пожелтеют, западный ветер принесёт тяжёлые дождевые тучи, ударят первые морозы, и мера дров станет стоить как мера доброго пшеничного зерна.

Одетый, по утренней прохладе, в длинный шерстяной плащ, Хилон, пообок от Эолая, ехал на статной серой кобыле по пыльной дороге, бегущей меж полей, и с удовольствием любовался картиной, усладившей бы взор всякого, кто хоть немного сведущ в земледелии. Убраные поля, усеяные аккуратно сложенными жёлтыми стогами, маленькие фигурки занятых распашкой жнивья работников, оливковые деревья вдоль дороги, стройностью и порядком напоминающие фалангу гоплитов, весело зеленеющие рощицы фруктовых деревьев. Окрестности Сенхеи не могли похвастаться обилием плодородной земли, но та, что была, обрабатывалась с необычайным тщанием, а нерадивых земледельцев ждали наказания, вплоть до отчуждения участка. Впрочем, владельцу здешних полей подобное не грозило: по его угодьям можно было учить, как правильно вести хозяйство. Хилон был готов спорить, что, если измерить расстояние между оливковыми деревьями, бережно укрытыми в зиму шапками мха и грязи, оно будет в точности равняться положенной длине копья и ни пальцем меньше.

Тёмная точка, быстро двигающаяся прямо через поле, приблизилась, стало возможно различить солового коня и наездника в жёлтом плаще. Стрелой промчавшись по нераспаханому жнивью, конь перемахнул земляную насыпь и выскочил на дорогу, да так ловко, что Хилон, сам воевавший в конном ополчении, восхищённо прицокнул языком. Даже не замедлив ход, всадник повернул коня в том же направлении, куда ехали путники, и вскоре скрылся с глаз за недальним пригорком. В ответ на вопросительный взгляд Хилона, Эолай усмехнулся.

Около получаса спустя они достигли небогато украшенного, но крепко и на совесть сложенного дома, окружённого хозяйственными постройками и фруктовыми деревьями. Всё вокруг выдавало руку рачительного хозяина: свежая жёлтая солома на крышах, окопаные и подрезаные деревья, подновлённые стены амбара и конюшни, добротная и чистая одежда трудящихся в поле рабов. Лёгкий ветерок доносил запах готовящейся еды, здесь, как в старину, не имели привычки затягивать с обедом.

Возле поместья они обнаружили невысокого сухопарого человека в уже знакомом жёлтом плаще. Опершись на мотыгу, он поучал стайку ребятишек в рабочей одежде. Весь их вид говорил о том, что совсем недавно они трудились в саду, и теперь им выдалась минутка заслуженного отдыха.

‒ ...таким образом, друзья мои, следует усердствовать в трудах и презирать лень, ибо земледелие, наряду с военным делом – занятия, наиболее достойные свободного человека. Военное дело нужно нам, чтобы защищать родину, а земледелие, помимо того, что питает всех людей и даёт то, что мы подносим к алтарям бессмертных, предоставляет всё необходимое для войны: коней, пищу, ткани для одежды, древки для копий и дротиков, тетивы для луков и всё прочее, без чего нельзя снарядиться в поход. К тому же эти занятия связаны меж собой, и кто преуспевает в одном, преуспеет и в другом. Поглядите, разве земледельческие труды не те же самые воинские упражнения? Земледелец встаёт затемно и не нежится в постели. Кто работает руками, тот укрепляет тело, трудясь в поте лица. Кто надзирает за работами, тот учится распоряжаться людьми, быть проворным и расторопным, править конём и думать, что и как сделать наилучшим образом, чтобы на каждом поле было вдоволь работников, инструментов, скота и прочего. Как и войной, земледелием мы занимаемся совместно с другими людьми, а воодушевить работников на честный труд ничуть не легче, чем воинов на битву. Как на войне важно правильно расставить войска сообразно местности – тут пельтастов, здесь гоплитов, там всадников – так же и земледельцу важно правильно расположить посадки: здесь посеять полбу, там лён, те деревья, которым нужна мягкая почва, высадить на чёрной земле, а виноград на каменистой. Клянусь посохом Феарка, кто усердно занимается земледелием, развивает в себе все качества, необходимые воину: ясный ум, сильное тело, привычку к порядку, презрение к лени, знание различных видов местности, умение управлять. Военное дело и земледелие ‒ наиболее благородные занятия из всех и пренебрегать ими ни в коем случае не следует.

– А как же торговля, почтенный Эвримедонт? – весело поинтересовался Эолай, соскочив с коня. Хилон последовал его примеру.

– Торговля – дело угодное богам и приличное свободному человеку, – не оборачиваясь ответил названный Эвримедонтом. – Так же как мореходство, врачевание и прочие достойные дела, но земледелие питает все прочие занятия, а военное дело ограждает их плоды от посягательств. Поэтому каждый наш полис стремится преуспеть в том, что угодно его бессмертному покровителю, но в военном деле и земледелии усердствуют все. Во время празднества Круга бессмертных, мы сперва воспеваем хвалу Эйленосу справедливому и Осме возжигающей очаг, ибо закон и семья лежат в основе всего, затем славим Алейхэ осеняющую пашни и Хороса печального, и только затем всех богов сообразно их положению, в конце же поминаем Хороса смеющегося. А кто из вас скажет, дети, отчего Хороса мы воспеваем дважды? Может ты, Эвродил?

– Потому что Хорос – двуликий, дедушка, – откликнулся серьёзный черноволосый юноша лет четырнадцати. – Его чёрный лик – это справедливая война ради отчизны, он вечно скорбит по воинам, павшим в битве и матерям, не дождавшимся сыновей с войны, а красный лик хохочет, ибо радуется крови, убийству, пылающим городам и безумию сражения. Хороса печального мы почитаем и славим, а Хорос смеющийся ненавистен богам и людям.

– Очень хорошо. А теперь, когда все передохнули, возвращайтесь к своим делам. Скоро обед, вы же не хотите, чтобы он был невкусным? Я же пока встречу наших гостей.

Весело галдя, ребятишки разбежались кто куда, а их наставник обернулся к прибывшим.

– Привет тебе, Эвримедонт, – улыбнулся Эолай. – Неужто дети у тебя получают худшую пищу, если плохо работают?

– Похлёбка и каша с салом для всех одинаковы, а вот приправить их потом и честной усталостью каждый волен по своему вкусу. Привет и тебе, Эолай. Кого это ты ко мне привёл?

Хилон решил, что с их последней встречи старик совершенно не изменился. То же строгое морщинистое лицо, та же мудрая смешинка в глубине проницательных тёмных глаз, та же острая бородка и те же коротко стриженые седые волосы, облегающие голову, точно шлем. Сверстники Хилона поговаривали, будто Эвримедонт родился стариком. Он считался самым опытным из стратегов ещё в Верренскую, когда старшие из нынешних полководцев едва ли начинали седеть. В битве за Сенхею Эвримедонт сразил Верра Альсинну и покрыл себя такой славой, что всем его потомкам пожаловали освобождение от любых налогов и место в театре за общественный счёт.

– Это Хилон, сын Анакрета из Анфеи… Впрочем, теперь и из Сенхеи тоже. Евмолп назвал его своим сыном.

– А, здравствуй юноша, вырос, тебя и не признать. Добро пожаловать в моё поместье. Знавал я твоего отца –большое горе, очень большое горе. Скорблю вместе с тобой.

– Благодарю тебя, славный Эвримедонт. Рад видеть тебя снова.

– Ну да, ну да, – покивал бывший полководец, покосившись на приближающегося слугу с подносом. – Уж не обессудьте, я человек простой, и в этом вашем орсеоне не слишком сведущ, так что угощайтесь, чем богаты.

Отпив из предложенного кубка, Хилон решил, что старик слукавил. Более подходящего случаю напитка, чем простой деревенский кикеон из ключевой воды, ячменя, тёртого козьего сыра и мяты, не смог бы подобрать и наилучший знаток церемонии орсеона, а деревянная посуда подчёркивала простую и чистую красоту сельской местности, равно как и приверженность хозяина старым обычаям.

– У тебя необычайно ухоженные владения, – заметил Хилон. – Всё в замечательном порядке и разумно устроено. Вижу, ты добрый хозяин.

– В этом нет никакой особой науки, – Эвримедонт не подал вида, но похвала явно пришлась ему по душе. – Земледелие тем и прекрасно, что это занятие простое, и научиться ему можно с лёгкостью. Сама земля подскажет тебе наилучший способ действия. Даже если ты неопытен и не знаешь, что где следует сеять и сажать, просто посмотри, что растёт на этом участке и поймёшь, плодородна ли эта почва и для чего она лучше подходит. Для того, чтобы земля одарила тебя плодами, требуются не столько знания, сколько честный труд, в остальном же всё необходимое предоставят природа и блаженные боги: и дождь, и солнце, и всё остальное, причём всех одарят поровну. Поэтому и разница между хозяевами не в том, что один знает, как ухаживать за землёй, а другой нет, но в том, что один усерден, а другой ленив и либо не заботится о полевых работах вовсе, либо делает это небрежно. Сейчас, правда, развелось немало таких, что придумывают всякие умные, по их мнению, новшества, чтобы трудиться меньше, а получать то же, но тот, кто честно и в поте лица обрабатывает землю как должно, всегда будет вознаграждён лучше.

Эолай весело покосился на смущённо закашлявшегося приятеля, известного своей любовью к всевозможным новшествам. Хилон мог бы, конечно, рассказать, что внедрённые в его поместье способы обработки земли и прививки деревьев приносили урожай едва ли не вполовину больший, чем прежде, но счёл разумным смолчать.

– Ну да ладно, – Эвримедонт поставил пустую чашу на поднос. – Думаю, вы не за тем проделали такой путь, чтобы выслушать речь о земледелии, и уж точно не за тем, чтобы проведать старую развалину. Выкладывайте, что там у вас стряслось.

– Что ж, скажу прямо, – кивнул Эолай. – Сенхее вновь нужно твоё копьё. Близится война, и мы приехали звать тебя присоединиться к войску. Микеид намерен предоставить тебе стратегию.

– Так я и думал, – усмехнулся старик. – Боюсь, свой путь вы проделали зря. Вот теперь моя единственная забота, – он обвёл руками сад, – обрабатывать землю отцов и воспитывать потомков. Если только враг не подступит к городу, я не стану вмешиваться в государственные дела. Так я говорил прежде, так скажу и сейчас.

– Разве пристало свободному человеку воздерживатся от государственных дел? – спросил Хилон. – О твоей отваге ходят легенды, а из твоих речей видно, что ты умеешь отличать достойное от недостойного. Так в чём же причина?

– Именно в том, что я умею отличать достойное от недостойного. Стремиться к славе – дело прекрасное, но нет ничего хуже, чем старик, жадно цепляющийся за славу и власть, ревниво оспаривая их у молодых. Вспомните Сестокла, ведь он был достойнейшим из достойных, великим героем, но неумеренность и жажда почестей развратили даже такого человека. Сперва ввязывался во все походы, где только можно было снискать славу, хотя сам уже перевалил за семьдесят пять, а затем что? Убил того, кто, по совести и разумению, должен был стать его преемником, уничтожил свободу, погубил тысячи сограждан, так что теперь вместо героя Сестокла мы помним Сестокла-тиранна и проклинаем его имя. Нет, друзья мои, пока отчизна нуждается в человеке, следует служить ей, не жалея ни крови, ни сил, но важно вовремя понять, что настало время освободить место. Я, будто бы, оставил после себя преемников достойных: Микеид, Проклид, Евмолп и прочие, все они вполне способны вести войну и управлять государством ничуть не хуже, чем мы в своё время. Я им не нужен, хотя они и твердят обратное.

– В Сенхее много хороших полководцев, но ты самый опытный, – сказал Эолай.

– «Самый опытный, самый опытный...» – передразнил Эвримедонт. – Так что ж, когда я помру, Сенхея что ли рухнет? Побойся справедливости Эйленоса, юноша, мне ведь скоро уже восьмой десяток стукнет! Не можете же вы всю жизнь рассчитывать на старика, который уже одной ногой на пороге Чертогов!

– Судя по твоим сегодняшним подвигам, Всеприемлющему тебя ждать в гости ещё нескоро, – хохотнул Эолай и добавил серьёзно. – Это ведь не простая война, Эвримедонт, мы собрались сцепиться с Эфером. В такой битве нам понадобятся все силы.

– Я знаю, с кем вы собрались сцепиться, или ты думаешь, что до меня тут совсем не доходят вести? Вы собрались воевать с Эфером, а мы, в своё время, воевали с Верреном и поверь мне, это было куда как похуже, чем склока между полисами.

– Похуже ли, Эвримедонт? У Эфера в союзниках пол-Эйнемиды, а у нас теперь нет даже Анфеи. Мы уже дали им повод для нападения, укрыв анфейских изгнанников. Всё остальное – вопрос времени!

– Да, а ведь тогда мы с ними были почти друзьями... – задумчиво поднял взгляд Эвримедонт. – Я помню то время, наверное, никогда сенхейцы и эферияне не были так дружны. Они помогали нам отстраивать Сенхею, шла торговля, направлялись посольства. Мы были слепы и не заметили, как они начали превращать тогдашний союз против верренов в нечто большее...

– Да, это так. Теперь они сколотили собственный союз, у них войска раз в десять больше против нашего. Один на один мы не выстоим.

– Так найдите своих союзников! – раздражённо вспыхнул старик. – Или до этого так уж сложно додуматься? Чтобы это понять, я вам не нужен!

– Послушай, Эвримедонт, – сказал Хилон. – Конечно мы уже ищем союзников и готовимся к войне, скоро мы отправимся на Синод, чтобы разоблачить Эфер перед эйнемами, но всё ли это, что можно сделать? Мы зовём тебя не потому, что в Сенхее нет полководцев и некому командовать войсками. Это будет не просто война Сенхеи с Эфером, в ней примут участие многие полисы, как бы не вся Эйнемида. В таком положении даже малое событие может решить исход дела. Можно проиграть всю войну, если в нужном месте не окажется нужного человека.

– Именно! – воскликнул Эолай. – Как знать, может ты и есть тот человек? Близко большая война и каждая мелочь может стоить Сенхее – бери больше: Эйнемиде – свободы. Глупо бы мы поступили, если бы не вооружились всем, чем можно, в том числе и твоим опытом.

– Ты ведь сам говорил, что возьмёшься за оружие, если враг подступит к Сенхее, – добавил Хилон. – Считай, что он уже подступил, ведь если мы проиграем битву где-нибудь в Ахелике, дорога до Тенферисса не займёт у эфериян много времени.

– Ладно поёте, соловьи, – усмехнулся старик. – Вот только так сразу такие дела не решаются...

Он замолчал, отстранённо глядя перед собой. Хилон с Эолаем терпеливо ждали.

– Как ты думаешь, Хилон, – неожиданно спросил Эвримедонт, – можно ли потерять троих сыновей и считать себя счастливым человеком?

– Не знаю, – Хилон болезненно скривился. – Я потерял одного и чувствую огромное горе, хоть это и не подобает философу.

– Это страшное горе, но можно утешиться тем, что мальчик не знал тех забот и горестей, что выпадают на долю живущих, он умер, не свершив злых поступков, и Урвос молчаливый без сомнения, принял его тень милостиво, – Эвримедонт печально вздохнул. – Я поздно женился в первый раз, я тогда был старше вас лет на десять, и уже не чаял иметь наследника, но боги даровали мне троих сыновей. Всех их я видел мёртвыми, но всё же считаю себя счастливцем. Мои сыновья доблестно погибли за Сенхею, и сограждане принесли их к моим ногам, украсив ветвями лавра и копьелиста, всех троих погребли за общественный счёт. Ни один из них не умер бездетным, и мой род не останется без продолжения, – старик ласково взглянул на подошедшую миловидную женщину лет двадцати пяти с годовалым ребёнком в руках. – Теперь вот и Алкифо, моя, надо думать, последняя жена дала мне сына, позднюю и нежданную радость. Я живу в покое, окружённый заботой и лаской тех, кто меня любит, занимаюсь любимым делом, воспитываю наследников и ни в чём не имею недостатка. Да, я счастливый человек, так скажи мне, ведь ты философ, не получается ли так, что всё, мною сказаное ранее ‒ отговорка, благовидный предлог избежать трудов и опасностей, чтобы и дальше наслаждаться спокойной жизнью? А может, наоборот, может я сейчас, точно старый конь, заслышавший звук сигнального рожка, ищу предлог ввязаться в битву и снова охотиться за славой, хотя сам же сказал, что старику это не подобает? Не обманываю ли я сам себя?

– Я не знаю, что ответить, – промолвил Хилон. – Я бы рад, но, боюсь, никто не сможет решить это за тебя.

– На этот вопрос нет ответа, – Эвримедонт машинально сорвал сухую травинку и задумчиво её пожевал, глядя вдаль. – Так или иначе, всё равно остануться сомнения... – он отбросил травинку и проницательный взгляд его тёмных глаз обратился на собеседников. – Передайте Микеиду, что я не приму от него ни стратегию, ни, тем более, верховное командование. Это его долг, и ему следует его исполнить...

– Эвримедонт... – начал было Эолай, но старик прервал его властным жестом руки.

– Дослушай, прежде чем перебивать, юноша. Я не принимаю стратегию, но отдаю себя в подчинение Микеиду в качестве простого воина, а он уж волен распоряжаться мной, как сочтёт нужным. В положенный срок я прибуду в Сенхею с конём, оружием, припасами и всем прочим, что положено всаднику. Так ему и сообщите… Да, жена моя, ты чего-то хотела?

– Мой муж и господин, – почтительно промолвила женщина, опустив взгляд, – мне сообщили, что у тебя гости, и я пришла узнать, не согласятся ли они разделить нашу трапезу, и следует ли рассчитывать на их долю.

– Конечно согласятся, – не терпящим возражений тоном ответил Эвримедонт и усмехнулся. – Вот только наши гости – люди утончённые, городские, простая сельская еда может прийтись им не по нраву. Нет ли у нас чего повкуснее?

– У меня есть ветчина и сыр, а также оставшееся со вчерашнего ужина, муж мой. Я всегда их держу на случай, если гости явятся нежданно.

– Вот, – Эвримедонт с гордостью указал гостям на жену. – Моя Эпифо хоть и юна, но прекрасно воспитана и знает, как вести хозяйство. У доброй хозяйки всегда всё под рукой, и чего ни спросишь, непременно подаётся без промедления. Вели ставить всё, что есть, на стол, жена моя, да пусть принесут вина – того, у дальней стены, в расписной амфоре. Разбавлять не надо, каждый дольёт по вкусу.

– Благодарим за гостеприимство и тебя и хозяйку, но это лишнее, – сказал Хилон. – Обед пахнет так, что я уже чувствую себя голодным. Думаю, похлёбки и каши нам будет вполне достаточно, а если мы ещё и приправим их беседой с тобой, то это будут вкуснейшие из блюд. Так ведь, Эолай?

– Даже нечего обсуждать, сегодня ведь особый день, – старик криво усмехнулся. – Признаться, я уже даже успел соскучиться по этому делу. Жена, как распорядишься об обеде, найди Гирода, пусть достанет мои доспехи, заготовит припасы и всё прочее. Мы отправляемся на войну!

– Как прикажешь, муж и господин, – покорно склонила голову Эпифо. Лишь нервно закушенная губа и боязливый жест, которым женщина прижала к груди неожиданно заплакавшего ребёнка, выдали её чувства, и Хилон решил, что она на самом деле прекрасно воспитана.