Эта прекрасная смерть

Он только что назвал меня пустым местом?

— Итак, твоя рекомендация, — требует Азбаух.

Он слегка наклоняет голову, снова закрывая глаза. Затем смотрит прямо на меня. Голосом, не выражающим каких-либо эмоций, он произносит:

— Риск слишком большой, преимущество слишком сомнительно. Я рекомендую этой душе оставаться в Послежизни, пока не наступит время её смерти согласно Акаши.

Я открываю рот. Когда прихожу в себя, наклоняюсь и шепчу Салу:

— Он предлагает, чтобы я ждала здесь до самой смерти? Потому что это дер…

Сал обрывает меня таким взглядом, что я резко замолкаю.

— Пожалуйста, заткнись.

Хочу ответить, сказать «нет», но молчу. Вместо этого поворачиваюсь, слушая, как обсуждают моё будущее, словно меня здесь нет.

Азбаух смотрит влево.

— Твоё слово, Мармарот.

Ангел кивнул.

— Я согласен, что по вине жнеца произошла прискорбнейшая ошибка, но так как перекраивать время, чтобы вернуть девочку к моменту её случайной смерти, придётся мне, я должен тщательно сопоставить её желания с нуждами многих. У меня есть несколько замечаний.

Не думаю, что моё положение может стать ещё хуже.

— Удовлетворив её просьбу, множество событий, хороших и плохих, придётся отменить, — продолжает Мармарот. — Её возвращение к миру может нарушить мирные соглашения и развязать войны. И пускай Хроники Акаши указывают её смерть в далёком будущем, мир продолжает жить без неё. Находясь в здравом уме, я не могу рекомендовать её возвращение, так как нет никаких признаков того, что человеческая раса будет иметь какую-либо выгоду.

Я ошибалась. Всё стало хуже.

— Шепард? — Азбаух обращается к третьему участнику суда. — Каковы твои мысли?

В глазах этого ангела виднеется сострадание, и когда отвечает, он смотрит прямо на меня.

— Я не думаю, что это дитя находится за точкой невозврата. На её жизнь и будущее сильно повлияло её пребывание в Послежизни. Будет прискорбно лишить мир примера могущественного акта милосердия, на которое способен Создатель.

Замечаю, как Мармарот задумчиво кивает, и во мне вспыхивает искорка надежды. Я выпрямляюсь, встречаюсь глазами с Шепардом, умоляя его сказать «да». Он улыбается, и тепло разливается по телу.

В конце концов, Азбаух говорит:

— Это всё хорошо, но мы уже не раз видели, как слабый человеческий разум не способен выдержать опыт пребывания за чертой смерти. Как мы можем быть уверены в том, что время, проведённое здесь, не покажется ей сном?

— Возможно, мы могли бы попросить муз добавить в её жизнь нечто, способное поддерживать эти воспоминания в подсознании, — предлагает Шепард. — Если они могут заставлять писателей составлять шедевры из слов, а скульпторов вырезать красоту из камня, то это определённо не составит для них труда.

— Главный недостаток этой идеи в том, что для девочки слишком тяжело будет выдержать такой груз. Она уже успела за свою жизнь продемонстрировать слабое здравомыслие, — вмешивается Захрил.

Мне очень не нравится этот парень. Не так сильно, как Азбаух, но близко.

Говоря о моём мучителе, Азбаух поднимает руку для порядка.

— Хоть у тебя не было официального права обратиться к суду, ты говоришь здравые вещи, — он поворачивается к Салатилу. — Что ты на это скажешь?

Удивление на лице Сала не вселяет уверенности.

— Я думаю, — начинает он и останавливается. — Ну, я думаю, что человеческий рассудок действительно слаб.

Мне конец.

— Но вы ошибаетесь в том, что нет шанса на искупление. Возвращаясь к аналогии Шепарда про скульптора, эта девочка — не оконченная глыба, а камень, ждущий, когда его облагородят. Она раскроет потенциал.

Хорошо, может быть, не совсем конец.

— Предположение Захрила, что её прошлое определяет её будущее — неверно и безосновательно. Если мы возьмём двадцать случайных жизней, то, я уверен, часть из них будет способна перерасти свои ранние свершения и стать лидерами и примерами для подражания. Кто скажет, что у девочки нет потенциала?

— Если возьмём другие двадцать жизней, — отвечает Азбаух, — уверен, мы также найдём тех, кому были даны привилегии, и кто стал никем. Всего лишь помеха для общества.

Сал пожимает плечами. Вижу, что он пытается собраться с силами, чтобы сказать что-то очень важное. Давай, Сал. Мы ждём.

И тогда он делает то, что, должно быть, шокирует его самого больше, чем меня. Он бросает вызов Азбауху.

— Твой пессимизм по отношению к человеческому роду переходит все грани. Помимо всего прочего, эту душу лишили любого шанса стать лучше. Её сделали жертвой, и теперь она должна нести крест, который вовсе даже не её. Не вернуть её к жизни, значит отрицать милосердие.

С благоговением смотрю на своего защитника, но только мгновение.

— Милосердие, — ревёт Азбаух, — не повестка этого суда! Мы собрались здесь для того, чтобы понять, какой ущерб нанесёт выполнение её прихоти и стоит ли рисковать, отматывая прошлое. Милосердие — лишь один из факторов. Итак, если больше нет комментариев по существу, переходим к голосованию.

После этих слов мой защитник окончательно повержен. Не в силах смотреть на меня, он ждёт вердикт.

— Мармарот, — произносит Азбаух, — твоё решение.

Он качает головой.

— Я не могу, во имя всего святого, согласиться с неизвестными и бесчисленными изменениями, которые последуют, если мы изменим судьбу этой девочки. Не имеет значения, как сильно мне бы хотелось дать ей второй шанс. Я голосую против.

Азбаух одобрительно кивает.

— Шепард?

Ангел сразу переходит к делу.

— Отрицая её шанс на искупление, мы отрицаем само её существование. Я голосую за. Мы должны отправить её обратно, не имеет значения, какой ценой, просто потому, что так будет правильно.

Не могу быть уверена, но мне кажется, что Азбаух закатывает глаза. Когда он, однако, смотрит на меня, его взгляд твёрдый.

— Так как на данном суде решает мнение большинства, то принять окончательное решение предстоит мне. Несмотря на то, что я не сомневаюсь в непогрешимости Хроник Акаши, мне приходится признать, что это событие не случайно, и поэтому я должен…

Я больше не могу сидеть спокойно, пока эти ангелы уничтожают само моё существование. Если Сал не собирается защищать меня, то терять мне уже нечего. Вскакиваю со стула так, что он со стуком валится на пол и кричу:

— Подождите! Это не справедливо, и вы это знаете. Вы не можете просто лишить меня будущего из-за того, что моё прошлое было неидеальным, — Сал пытается заставить меня сесть, но я отмахиваюсь. Он оказался полным неудачником. — Вы не можете решить, что я не достойна жизни всего за пять минут.

— Молчать! — ревёт Азбаух, лёгкое движение крыльев чуть приподнимает его над остальными. — Я принял решение. По этому делу больше сказать нечего. Твой выпад жалок.

Только Азбаух собирается вынести обвинительный приговор, дверь за нами распахивается. За широкоплечим человеком, из которого такой же ангел, как и я, следует сияние. Вьющиеся каштановые волосы скрывают кончики ушей. Глаза, тёмные, почти чёрные, сканируют комнату. Но не волосы, глаза и очевидное отсутствие крыльев заставляют его выделяться. Нет. Моё внимание привлекают гавайская рубашка и шорты-бермуды.

Азбаух наблюдает, как он проходит в переднюю часть комнаты и останавливается на некотором расстоянии от скамьи. Никому даже не нужно сообщать, что между этими двумя отсутствует симпатия. Ангел Правосудия смотрит на новоприбывшего с презрением, но тот смотрит на него с осязаемым высокомерием. Кто этот тип?

— Полагаю, у меня есть право выступить, учитывая, что это мой жнец заварил всю эту кашу.

И тогда до меня доходит.

Это Смерть.

ГЛАВА 12

— Как мило, что ты решил присоединиться к нам, — произносит Азбаух с неприкрытым презрением.

От Смерти не укрывается откровенная враждебность ангела.

— Жизнь в смертельном бизнесе не подчиняется расписанию. Итак, на чём мы остановились? — спрашивает Смерть, после чего достаёт из воздуха чёрное кожаное кресло и опускается в него, задирая ноги и откидываясь назад. Почти ожидаю, что он достанет ведро с попкорном, словно уселся посмотреть фильм.

Азбаух выглядит раздражённым представлением Смерти.

— Мы собирались вынести наш вердикт. Так что, если не возражаешь…

— На самом деле, возражаю, — говорит Смерть. — Видишь ли, это мой отдел устроил всю заваруху, и, пересмотрев доказательства, я пришёл к выводу, дабы никто не сомневался в неподкупности моих жнецов, что ЭрДжей должна быть возвращена на своё место и время.

— Это не твоё решение, — возражает Азбаух. — Мы рассмотрели дело и пришли к выводу, что цена превышает шансы, что мисс Джонс принесёт какую-либо пользу.

Смерть продолжает, игнорируя.

— Я не отчитываюсь тебе, а ты не властен над смертью. Здесь моя юрисдикция.

По виду Азбауха понятно, что в борьбе за власть надо мной он не сдастся без боя.

— Может быть, это и правда, но у тебя нет права противостоять времени без нашего одобрения.

Улыбка медленно расползается по лицу Смерти.

— Что ж, значит, мы в тупике.

Азбаух переводит взгляд со Смерти на меня и обратно. Пот прошибает меня, и появляется ощущение, что ангел способен войти в вольер с щенками и начать пинать их без лишних раздумий.

— Твоё предложение, — выдавливает Азбаух сквозь стиснутые зубы. Звук такой, будто ногтями водят по доске, только раз в девяносто громче.

— Испытание, — предлагает Смерть. — Которое позволит ЭрДжей вернуть жизнь на тот путь, который был предначертан ей.

— Слушаю, — отвечает Азбаух, но его сузившиеся глаза говорят о том, что ему плевать на предложение.

— Проводник отведёт её в тот момент жизни, когда она сделала неправильный выбор. Учитывая, что она сделает правильный выбор, временная линия перезапустится, и ЭрДжей вернётся в мир живых.

Азбаух качает головой.

— То, что она сделает лишь одно изменение, не означает, что она чему-то научится.

— Действительно, — соглашается Смерть, — но оно направит жизнь в другом направлении.

— Сомневаюсь, — встревает Мармарот. — Да, её жизнь изменится, но жизнь — это множество решений, которые определяют нас. Одно изменение в младшем возрасте может быть сведено к нолю действием в старшем возрасте.

Азбаух кивает, соглашаясь.

— Это глупое предложение высказано лишь для того, чтобы прервать заседание. Я предлагаю…

Мармарот перебивает.

— Однако, может быть, исправление пяти точек невозврата возымеет эффект. Учитывая, что каждое последующее событие строится на предыдущем, мы будем уверены, что в основе её жизни ляжет твёрдый фундамент.

Очень унизительно, когда обо мне говорят так, словно меня нет. Опасаясь гнева Азбауха, с осторожностью решаю заговорить.

— Можно я кое-что скажу?

— Нет, — отрезает Азбаух.

Одновременно с ним Смерть отвечает:

— Да.

Они уничижительно смотрят друг на друга, и, в конце концов, Азбаух уступает:

— Что? — рявкает он.

Сцепив ладони, спрашиваю:

— Неужели я вела себя так ужасно? Я имею в виду, если бы я прожила столько, сколько положено, стала бы я по-настоящему ужасным человеком? Вы говорите обо мне так, словно моя судьба — стать серийным убийцей.

На зал обрушивается тишина. Даже Сал избегает на меня смотреть.

— Да ладно, — говорю. — Я преступник?

Смерть смеётся, и смеётся до тех пор, пока не появляются слёзы.

— Не думаю, что сказала что-то смешное, — раздражённо произношу.

Он трясёт своей гривой, и я прямо чувствую дуновение солёного ветра и песка в воздухе.

— Дело не в тебе. Я просто обожаю, когда ангелы понятия не имеют, что сказать, — он вытирает глаза, встаёт и подходит к моему столу. Он нагибается и смотрит мне прямо в глаза. — Они не отвечают, потому что сами не знают. Когда Гидеон забрал твою душу, то Хроники Акаши стали туманны. Хейзел знает дату твоей смерти только по той причине, что она — твой ангел-хранитель. Суд основывает своё решение ни на чём ином, как на многочисленных «если».

— Есть что-то, что вы можете сделать?

Он качает головой.

— Не думаю.

Чувствую, как кровь отлила от моего лица.

— Хорошая сторона в том, — добавляет он, — что с того момента, как я стал частью данного заседания, они не могут приговорить тебя без моего согласия. Такова наша версия весов правосудия.

Что ж, хоть какое-то облегчение. Лучик надежды снова пробивается.

Он смеётся, и от его глаз расходятся морщинки.

— А теперь позволь мне закончить переговоры, и тогда мы вытащим тебя отсюда, хорошо?

Делаю глубокий вдох.

— Хорошо.

Всей душой надеюсь, что он знает, что делает.

Смерть моргает и поворачивается лицом к ангелам.

— Пять точек — это слишком много для семнадцати лет. Не похоже, что у нас есть вечность, чтобы принять финальное решение. На самом деле, есть, конечно, но я уверен, у вас есть другие дела. На Гавайи надвигаются волны невероятной величины. Не хотелось бы пропустить. Предлагаю сойтись на компромиссе. Три точки, которые я выберу, основываясь на тех моментах, которые увели ЭрДжей максимально далеко от её истинного курса.

Приехали. Смерть заключает эту сделку только потому, что поскорее хочет отправиться на сёрфинг? Умоляю, скажите кто-нибудь, что всё происходящее розыгрыш, и оператор с камерой выйдет и закричит: «Попалась!». Нет нужды говорить, что никто не появляется, и что я не вижу камер.

Что я вижу, так это улыбку на лице Шепарда, и клянусь, вся комната наполняется светом.

— Думаю, замечательный план. Вопрос не в том, справедливо ли обошлись с мисс Джонс, а в том, достойна ли она такого беспрецедентного решения.

— Мне по-прежнему это не нравится, — говорит Мармарот. — Даже то, что она всего лишь заскочит в определённую точку, повлияет на всё будущее.

— В этом всё и дело, не так ли? — спорит Смерть. — Эти изменения покажут, усвоила ли она преподанные ей уроки. Когда она вернётся навсегда, уверен, Захрил сообщит нам, что её старые воспоминания уступили место новым. Она станет человеком, созданным исправлениями в прошлом.

— Но она может повторить всё то же самое, — возражает Азбаух. — Нет никакой гарантии.

Смерть стонет.

— Основной изъян свободной воли. Не моя вина. Это дело Большого Босса. Обсуди это с Ним. Уверен, Ему придутся по душе дискуссии о проектировке будущего.

Захрил поднимается.

— На самом деле, — говорит он ровным голосом, — если воспоминания истинно её, а последствия поступков отражаются на её характере, то не похоже, что может произойти полный повтор. Однако я бы предостерёг суд от разрешения Смерти выбирать моменты без каких-либо ограничений. Он хорошо известен своим потворством.

Смерть усмехается и передёргивает плечами.

— Он прав.

Мысль, что Суд будет нести ответственность за приговор, наполняет меня страхом. Не должен ли Смерть бороться лучше? Или единственное, что его заботит — не пропустить большие волны?

— Замечательно, — произносит Азбаух. — Какие ты предлагаешь рамки?

— Четыре условия. Во-первых, все события должны происходить в хронологическом порядке. Во-вторых, как минимум, один из моментов должен происходить в первые девять лет жизни. В-третьих, каждый момент должен быть частью нового течения жизни, а не старого. И, наконец, я требую, чтобы между событиями было не меньше шести месяцев.

— Это всё? — спрашивает Смерть.

Рассеянно кручу кольцо Сэнди на пальце. Действует успокаивающе, словно она со мной или, по крайней мере, подбадривает меня из Зала Ожидания. Смерть выглядит слишком самоуверенно — будто он выиграл в игру, в которую игроки играли, не зная, что играют. Я, правда, надеюсь, что он играет в моей команде, а не просто использует меня, как пешку.

Захрил выглядит задумчивым. Вероятно, размышляет, не попадёт ли в ловушку.

— Да, — говорит Захрил, чётко выговаривая каждое слово. — Полагаю, эти условия дадут Смерти возможность грамотно испытать девочку, не давая ему права манипулировать ходом эксперимента.

Судьи обмениваются взглядами. Наконец, Азбаух спрашивает:

— Есть возражения против испытания?

Никто не говорит. Собираюсь поаплодировать, но Сал кладёт руку мне на плечо и качает головой. Я сижу смирно.

— У меня есть условие, — заявляет Азбаух. — Если в какой-то момент девочка не сможет исправить траекторию жизни, тогда испытание закончится, а она останется в Зале Ожидания, или куда там ещё её отправит Азраил, до тех пор, пока не наступит время её смерти согласно Хроникам Акаши.

— У меня нет возражений, — произносит Смерть.

У меня есть. Он имеет в виду, что в случае, если я не оправдаю их ожидания, то могу провести чёрт знает сколько времени вместе с толпой кататоников?

— Если кого-то интересует, мне это не нравится, — шепчу в надежде, что он услышит меня. Он не слышит или, по крайней мере, притворяется, что не слышит.

— ЭрДжей останется под моей опекой на всё время проведения испытания. Очень не хочу взваливать на кого-то такую ношу, — добавляет Смерть, изображая покорность. — Кроме того, я организую проводников, которые будут сопровождать её на каждом отрезке.

— Она останется, и даже не обсуждается, без проводников, — заявляет Азбаух.

Смерть быстро кивает.

— Даю слово.

— И никто не будет говорить с душами или кем-то ещё, незнакомым со всей этой ситуацией, — громко добавляет Азбаух. — Я оставляю за собой право закончить испытание, если хоть одно из условий будет нарушено.

Затыкающий приказ? Смеётесь? Святой Питер сообщил, что уже все обо мне знают. Нет ни единого шанса, что моя ситуация как-то затеряется.

— Итак, мы заключили сделку? — говорит Смерть, и в каждом его слове сквозит скука. Замечаю, что вообще-то он не согласился с условием.

— Я об этом ещё пожалею, — произносит Азбаух. — Но да, мы заключили сделку.

Я вскакиваю со стула, и на этот раз Сал даже не пытается удержать меня. Оббегаю вокруг стола и обнимаю Смерть, который явно такого не ожидал и не двигается.

— Простите, — выпаливаю на одном дыхании. — Я уже потеряла всякую надежду, но тут появились вы и заставили дать мне шанс. Огромное спасибо.

Он высвобождается из объятий, берёт меня за локоть и уводит прочь под неодобрительные взгляды троицы.

— Ещё рано благодарить, дорогуша. Сделка, может, и выглядит как благословение, но спешу заверить, это не так. Более того, я уверен, придёт время, когда заточение в Зале Ожидания покажется отпуском.

— Вряд ли, — с усмешкой произношу я.

Он распахивает огромные двери, которые ведут к ступенькам. Когда мы оказываемся снаружи, он останавливается, разворачивается и говорит:

— Ты слишком самонадеянна для того, кто всего десять секунд назад был близок к тому, чтобы никогда не ощутить траву под ногами или солнце на лице. В этой ситуации слишком много всего, что мне не подвластно, так что отнесись к этому серьёзно.

— Что, например? — спрашиваю я.

Он вопросительно смотрит на меня.

— Что вам не подвластно? — повторяю вопрос.

— Я, может, и могу выбирать моменты, но Судьба решает, когда ты присоединишься к действу.

— И?

— Судьба подчиняется Мармароту.

— Да, но разве он не был на заседании? — спрашиваю, чувствуя, как меня начинает наполнять отчаяние.

— Это не значит, что он хочет твоего успеха. Чем скорее ты проиграешь, тем меньше дерьма ему разгребать.

— Ох, — я понимаю, что Мармарот не был рад моему возвращению к жизни, но сама идея того, что он подтолкнёт меня к провалу, лишает меня прежней уверенности.

— Ещё не слишком поздно, — говорит он, твёрдо глядя на меня. — Ты всё ещё можешь отправиться в Зал Ожидания ждать, когда произнесут твоё имя. Никто не будет тебя винить. Это самый простой выход.

Раздумываю над его предложением. Я могу вернуться в Зал Ожидания, тусить с Сэнди, прикалываться над новоприбывшими. Но тогда я никогда больше не увижу маму и папу. Я никогда не узнаю, какого это — любить кого-то так сильно, чтобы дожидаться его целую вечность. Я не готова умереть.

— Нет, — даю решительный ответ. — Может, суд и сказал многое обо мне верно, но я точно не тот человек, кто просто так сдаётся. Как бы Мармарот не мешал, я справлюсь.

Смерть смотрит на меня с одобрительной ухмылкой.

— Что ж, хорошо. Давай изменим твоё будущее.

ГЛАВА 13

Щелчком пальцев Смерть переносит нас в свои владения.

Мы стоим перед зданием, которое больше напоминает здание, где собираются студенческие организации, чем штаб, где осуществляют свою деятельность все жнецы.

— Вот мы и здесь. Дом, милый дом, — говорит он, поднимаясь по ступенькам к двери.

Как только оказываемся внутри, вижу, что весь первый этаж — это одна огромная библиотека. И здесь точно не пахнет, как в студенческом кампусе — к счастью. Здесь пахнет дровами в камине.

— Вы живёте здесь? — спрашиваю, оглядываясь. Группы жнецов сидят за огромным деревянным столом, их головы склонены над толстыми серебряными томами.

— Более-менее.

Заглядываю через плечо ближайшего жнеца и вижу страницу с биографией и снимком. Так они узнают, кто их следующая цель? Пожалуй, Гидеону стоит выполнить побольше домашней работы. Поворачиваюсь, собираясь спросить, где моя биография, но Смерть уже ушёл дальше.

Он движется как ветер, и приходится практически бежать, чтобы поспеть за ним.

— Помедленнее, — умоляю я.

— Не могу. Волны на Гавайях сегодня днём. Помнишь?

Подождите. Он серьёзно. Смерть — сёрфер?

— Вы собираетесь охотиться за волнами в такое время?

Он игнорирует меня, и мне приходится следовать за ним по узкому коридору в офис с огромным каменным камином.

— Вы мёрзнете? — удивлённо спрашиваю, глядя на ревущее пламя.

— Нет.

После красноречивых речей перед судом, Смерть оказывается немногословным.

— Итак, что теперь? — интересуюсь, просматривая кипу документов на столе.

Он достаёт с высокой полки золотой том и раскрывает его, по-прежнему игнорируя меня. Спустя несколько минут он поворачивается к камину, достаёт камень, что-то шепчет и бросает его в пламя.

— Это тот самый адский костёр, о котором все говорят? — спрашиваю, смотря через его плечо, чтобы лучше видеть. — Не впечатляет.

Он поворачивается и с раздражением смотрит на меня.

— Ты когда-нибудь замолчишь?

Собираюсь сказать ему, что замолчу, после того, как кто-нибудь посвятит меня в план, если таковой имеется, но стук в дверь прерывает меня.

— Входи, — произносит Смерть.

Через секунду перед столом останавливается Гидеон.

— Всё готово? — спрашивает Гидеон, не обращая внимания на моё слабое приветствие.

Смерть кивает.

— Всё, как мы планировали.

— Сколько всего точек?

— Три.

Гидеон выглядит впечатлённым.

— И всё?

Смерть смотрит с самодовольной усмешкой.

— Они начали с пяти, но со своей магией вмешался Захрил, и им пришлось снизить до трёх.

— Должно быть, он получил моё сообщение, — говорит Гидеон. — Пришлось действовать обходными путями, чтобы избежать шпионов Азбауха. Я боялся, что сообщение не дойдёт до него до начала суда. Он поставил все условия, как мы хотели?

В изумлении открываю рот.

— Разумеется.

— А Мармарот?

— Он всё тот же старый…, — Смерть прерывается, смотрит на меня и добавляет, — осёл, каким всегда был. Для ангелов, которым целыми днями заняться нечем, они слишком всерьёз воспринимают малейшую власть, которую получают.

— Что с Шепом?

— Идеален как всегда. На самом деле, единственный, кто всё чуть не разрушил — Сал. Мне казалось, ты говорил, что он справится со своей ролью.

Гидеон выпрямляется под упрёком босса.

— Я говорил, что он сможет представлять её и держать рот на замке, когда вы появитесь. Если он хочет сохранить свои крылья.

— Подождите, — говорю я, прерывая их словесный поединок. — Вы хотите сказать, что хотели, чтобы я предстала перед судом? Таков был план?

— Смотри-ка, кто присоединился к вечеринке, Гидеон, — произносит Смерть, сарказм так и сквозит в каждом слове. — Разумеется. Единственный способ победить систему — действовать изнутри.

— Но почему?

— Потому что ты всё никак не можешь научиться держать свой рот на замке. С самого своего прибытия ты носилась, причитая о своей несчастной смерти, о том, что Гидеон забрал тебя по ошибке, и что единственное, чего ты хочешь — попасть домой. Ты хоть немного представляешь, сколько устроила нам проблем, Дороти?

— ЭрДжей, — поправляю автоматически.

Смерть щёлкает пальцами. Перед ним появляется книга, и он толкает её ко мне.

— Прочти. Может быть, хоть это заставит тебя хоть немного помолчать.

— «Волшебник страны Оз», — читаю вслух и смотрю на него. Что он пытается сказать? Сюда меня отправила не стихия. Это была цыганка.

— Но моя жизнь — не роман, — недовольно произношу.

— Или не заставит, — низким голосом комментирует Смерть.

Его взгляд на мою ситуацию заставляет меня вспомнить Сэнди. Она, по крайней мере, видела во мне больше, чем проблему. Верчу её кольцо на пальце и думаю, помнит ли Сэнди всё ещё, почему она в Зале Ожидания.

Когда я поднимаю глаза, Смерть выглядит так, словно готов взорваться. Очевидно, ему не нравится, когда его игнорируют. Полагаю, теперь он понимает, что чувствую я. Гидеон вмешивается, пытаясь разрядить обстановку.

— Расслабьтесь, босс. Мы справимся.

— Но как вы заставили ангелов поддержать меня, если они в меня не верят? — спрашиваю, обходя Гидеона, чтобы я могла видеть Смерть.

Он смеётся.

— Ты в самом деле думаешь, что им есть дело? Жаль быть тем, кто тебя разочарует, но им плевать, — он усмехается. — Хах. Вообще-то не жаль. Знаешь, почему? Потому что здесь, наверху, услуги — это валюта, и ты стоила мне целого состояния. А теперь, если ты закончила досаждать, мне придётся разбираться с твоими проводниками, которые будут стоить мне ещё больше. Поверь. Я не могу ждать, наблюдая за тем, как ты вальсируешь по Земле. Лучше там, чем здесь.

— Может, я займусь ЭрДжей и введу её в курс дела? — предлагает Гидеон, хватает меня за руку и практически вытягивает из поля зрения Смерти.

— Хорошая идея, — соглашается Смерть, поворачиваясь спиной.

— Пошли, — шипит Гидеон, толкая меня к двери. Когда мы оказываемся вне зоны слышимости, он добавляет, — я начинаю думать, что с тобой в самом деле что-то не так.

— Я думала, ему есть дело до того, что случится со мной, — говорю, хотя даже мне слова кажутся неубедительными.

Гидеон удивлённо вскидывает брови.

— Ты серьёзно думала, что Смерть, который отвечает только Азраилу, проявит хоть чуточку интереса именно к тебе, из всех миллиардов душ, за которыми он ежедневно наблюдает?

Ну, если посмотреть таким образом…

Но Гидеон не закончил.

— Не можешь же ты быть настолько самовлюблённой.

Чувствую, как к глазам подступают слёзы, но он вроде не заметил. Или ему плевать, потому что он всё продолжает и продолжает говорить, его голос становится всё громче.

— Разве я не говорил, что со всем разберусь? Разве не говорил сидеть тихо и не высовываться?

— Да, и ты бросил меня, — огрызаюсь в ответ. — Что мне ещё оставалось делать?

— Не раскрывать свой рот каждому в Послежизни, кто в состоянии слушать.

Ладно, в его словах есть смысл.

— Если он настолько зол на меня, так что же тогда стал защищать?

Гидеон встречает мой вопрос со смехом.

— С тобой это никак не связано.

— Конечно, связано, — спорю я.

— Ты заблуждаешься. Он пытается спасти не тебя. Он пытается спасти меня.

С удивлением делаю шаг назад.

— Почему?

— Потому что, принцесса, в своём жалобном плаче ты называешь меня тем жнецом, который похитил твою душу.

— Большое дело, — сердито отвечаю.

Он медленно качает головой, потирая лоб ладонью.

— Большое дело для меня. В твоей истории я выгляжу некомпетентным. Азраил не любит ошибки. Он приказал бросить меня в Ад.

— Не может быть, — бормочу. Я не хотела, чтобы у кого-то из-за меня возникли проблемы. — Но как мой суд поможет тебе?

Гидеон выпускает усталый стон.

— Смерть выступил перед Азраилом, сказал, что я — один из лучших жнецов, который когда-либо у него был и что заменить меня практически невозможно. Азраил заключил с ним сделку. Я сохраню свою должность, если ты и вся твоя ситуация разрешится должным образом или…, — его голос прерывается.

— Или что? — настаиваю я.

— Или Смерть уйдёт вместе со мной, а его должность займёт другое небесное существо.

Озарение снисходит на меня.

— Азбаух?

— И никто другой.

— Вот почему он хотел закрыть меня в Зале Ожидания на следующие семь десятилетий.

Гидеон кивает.

— Азбаух знал, что ты будешь жаловаться каждому прибывающему, и слух распространится как пожар. Никто глазом не успеет моргнуть, как в департаменте смерти появится вакансия. Никто, ну практически никто, в Зале Ожидания не должен был слышать тебя. Но после того как ты разбудила байкера, кажется, что у тебя есть способность разговаривать с мёртвыми. Смерть не хотел, чтобы появился хоть малейший шанс, что ты добавишь ещё неприятностей.

— Вот почему он ненавидит меня, — произношу я, ноги слегка дрожат.

Гидеон подхватывает меня за локоть и ведёт к стулу.

— Он не ненавидит тебя. Если честно, я сомневаюсь, что он вообще хоть что-то к тебе испытывает. Но он хочет добиться лучшего результата, чтобы доказать Азраилу, что сам способен решать проблемы. За всё время существования человечества Смерть руководил своим департаментом так, что комар носа не подточит. Он собирал души и отправлял туда, куда положено. Когда ты высказала требование вернуться, огромный прожектор высветил всех нас. Как ты можешь представить, он не слишком этому рад.

— Что он имел в виду, говоря об услугах?

— Ты слышала, как он сказал, что услуги — это валюта, верно? — я киваю, и он продолжает. — Чтобы разгрести всё это, ему придётся заплатить слишком дорого.

Я ёрзаю на стуле.

— А проводники будут стоить ему ещё больше, так?

— Мы не можем отправить ангелов или жнецов сопровождать тебя во время испытаний. Это создаст все условия для хаоса. Единственная альтернатива — души.

Меня пронзает дрожь.

— Но разве они уже не пересекли черту? Почему они станут помогать мне?

— Услуги, — отвечает он. — Кто, по-твоему, организовывает группы встречающих? Кто, по-твоему, нанимает души на работу здесь? Смерть будет в огромном долгу, когда всё это кончится. Это не то состояние, в котором ему нравится быть.

— Это плохо, да?

— Ну, это нехорошо, — соглашается он. — Хорошая сторона в том, что и ты, и Смерть хотите одинакового конца, невзирая на причины. Он сделает всё возможное, чтобы помочь тебе преуспеть, так как такой исход в его интересах. Но он не может просто назначить любого призрака твоим проводником. Это должен быть кто-то, связанный с твоей жизнью. Чтобы у него было сильная заинтересованность в твоём результате.

— Вот почему это много стоит?

— Если бы это были три случайных души, то ничего бы не стоили. Босс может выхватить их до того, как они перейдут. Но так как просьба специфическая, нам придётся обращаться к Питеру, чтобы он отпустил души, а затем уговорить души принять участие.

Меня осеняет идея.

— Я нравлюсь Питеру. Он точно мне поможет.

Гидеон фыркает.

— Питеру нравятся все. Это часть его обаяния. Но никто ничего не делает просто так, и три конкретных души вгонят Смерть в вечный долг перед святым Питером.

— Я не хотела ничего разрушать, — говорю я, пряча лицо в ладонях. Интересно, он использовал какую-то ангельскую магию, чтобы вогнать меня в уныние? — Я просто хочу домой.

Гидеон присаживается на край стула, протяжно вздыхая.

— Я понимаю. И я думаю, на самом деле думаю, что и Смерть это понимает. Но предстоит трудный путь и тебе, и нам.

— Что произойдёт дальше?

— Когда прибудет первый призрак, он или она проводит тебя к месту в твоём прошлом, которое полагается изменить. У тебя будет одна попытка. Каждый призрак будет помогать тебе так много или так мало, как только сам захочет. Мы можем выбрать души, но не можем их контролировать. Ты причинила вред очень многим людям, даже если ты сама этого не хотела. Нет нужды говорить, насколько они хотят, чтобы ты преуспела. Некоторые могут даже захотеть, чтобы ты проиграла.

Делаю глубокий вдох.

— Есть какие-нибудь мудрые слова, которые ты мне пожелаешь?

— Да, — произносит он со смешком. — Не будь собой.

Что мне на это ответить? В его словах есть смысл. Вспыхивают лампы, и все остроумные ответы не успевают сорваться с языка.

— Похоже, твой первый проводник здесь, — говорит он, поднимаясь. — Пожалуй, мне лучше уйти.

Возможно, от незнания того, что будет дальше, я произношу слова, которые удивляют даже меня.

— Гидеон, — говорю я, касаясь его одежды. — Я действительно очень сожалею, что стала причиной стольких бед.

Он улыбается.

— И как на вкус извинения?

— Как лимонад без сахара, — с усмешкой признаюсь.

Он коротко смеётся и добавляет.

— О, и чтоб ты знала, цыганка погибла не от свалившегося пианино, — он останавливается, и я смотрю на него, ожидая откровение, которое он сообщит мне. — Это была труба.

После этого он уходит, оставляя меня в ожидании того, что произойдёт дальше.

ГЛАВА 14

До нынешнего момента я и не думала, что тишина может быть такой оглушающей. Я впервые оказываюсь одна с того самого момента, как посмотрела свою жизнь, и мне это не нравится. Откинувшись на спинку, верчу кольцо, надевая его то на правую, то на левую руку. Думаю о Сэнди, о том, по-прежнему ли она влипает в неприятности в Зале Ожидания. Когда пытаюсь мысленно воспроизвести её лицо, то где-то в затылке появляется болезненное жужжание, и тогда я закрываю глаза, надеясь, что оно пройдёт. Я уже поняла, что не стоит вспоминать мою жизнь, но не думала, что Зал Ожидания тоже под запретом.

Не имея других развлечений, размышляю о том, кто тот призрак, который должен воспроизвести мою жизнь, словно заезженную рождественскую историю. Если не считать, что это не история. Всё происходит на самом деле, и, очевидно, я не единственный человек, который потеряет всё, если что-то пойдёт не так. Никакого давления.

Туман вокруг меня начинает закручиваться, приобретая слегка розоватый оттенок. Я закрываю глаза, затем открываю, чтобы убедится, что мне не кажется. Нет. Когда поднимаю глаза, вижу женщину с длинными рыжими волосами, которые волнами обрамляют её бледное лучезарное лицо. Вместо белой робы, которую носят практически все, кого я здесь видела, на ней облегающее платье, которое идеально подходит оттенку воздуха вокруг нас.

— Здравствуй, ЭрДжей. Рада тебя видеть, — здоровается она, приближаясь. — Я Анжелика.

— Ну разумеется, — бормочу себе под нос, и её яркие зелёные глаза широко раскрываются. Вспомнив предупреждение Гидеона, что души могут помочь, добавляю, — я имела в виду, привет.

— Ну разумеется, — отвечает она, и хотя она и улыбается, не могу не отметить лёгкую горечь в её голосе. Она в своём роде милая, и я понимаю, что где-то на задворках памяти я знаю её. Изучаю её и уже когда практически готова соотнести воспоминание, резко возвращается гудение, и я останавливаюсь. И вот тогда до меня доходит, что я стала собакой Павлова.

Странная тишина обрушивается, пока я жду, что она что-нибудь скажет. Анжелика, кажется, вполне довольствуется тем, что просто смотрит на меня. Неловко шевелюсь под её взглядом и спрашиваю:

— Полагаю, вы мой первый проводник?

— Очевидно.

И это всё, что она может сказать? Разве не предполагается, что она должна сообщить мне, как исправить прошлое, чтобы вернуться в настоящее? Где крупицы мудрости? Не должна она как минимум произнести речь на тему «порви их всех, чемпион»? Нет. Она просто смотрит на меня. Несмотря на то, что всё в ней выглядит приятным, у меня появляется стойкое ощущение, что она ненавидит меня, и что у неё есть для этого все причины. В конце концов, я больше не могу выдерживать и выпаливаю:

— Простите, но что-то не так? Я сделала что-то не то за целую минуту, что вы меня знаете?

Холодная улыбка встречает мой вопрос.

— Конечно, нет, ЭрДжей.

И хоть она и произносит всего три слова, я не верю ни единому из них. Я распознаю скрытую агрессию, когда сталкиваюсь с ней. Для меня это стало искусством. Чего я не понимаю, так почему получаю я.

Итак, я говорю:

— Чудесно, раз нет проблем, может быть, вы скажете мне, что делать дальше?

Она садится рядом со мной, подбирает подол платья под себя и затем пристально вглядывается в туман.

Моя вера в выбранных Смертью призраков стремительно угасает.

Наконец, она произносит:

— Перед нами проносятся моменты твоей жизни, — ожидаю, что она остановится, чтобы обратить объяснение в красочное пророчество. К моему огромному облегчению, она не останавливается. — В конечном итоге они замедлятся, и ты сможешь увидеть момент целиком. Будь готова. Твою душу затянет в мир смертных, и у тебя будет всего несколько секунд, чтобы понять, как действовать. Твоё будущее будет целиком в твоих руках. Я не могу вмешиваться.

— И всё? — спрашиваю, не до конца веря, что она сообщила мне всё, что нужно. — Как-то слишком легко. То есть, если я вернусь и сделаю ровно противоположное тому, что сделала в прошлый раз, нет причин, что я провалюсь.

— На твоём месте я бы не была такой самонадеянной. Действительно, ты захочешь избежать прошлый выбор, но этого может быть недостаточно.

— Почему? — интересуюсь я. — Разве не следует, что противоположное действие приведёт к противоположному результату?

— Может быть, — начинает она таким мягким голосом, будто поёт колыбельную. — Или приведёт к результату, намного худшему. Недостаточно, чтобы конечный результат просто отличался. Необходимо, чтобы он был лучшим.

— Как я узнаю, стало ли лучше, пока не изменю прошлое?

Она протяжно вздыхает, и я чувствую укол грусти. Такой же звук издавала мама, когда её терпение было на исходе.

— У всего, что ты делаешь, есть последствия. Поступаешь ты плохо, хорошо, равнодушно — платить приходится всегда. Вопрос в том: кто платит? Иногда правильный выбор означает потерять что-то, что в данный момент кажется важным.

Она выжидательно смотрит на меня, и я понимаю, что она пытается мне что-то сообщить.

— Но в чём смысл менять что-то, если моя жизнь после этого полетит к чертям?

— Послушай, — произносит она, кладя руки на бёдра. Все признаки её холодности исчезли. — За свою жизнь ты совершила несколько дерьмовых поступков…

— Да кто не совершил? — возражаю.

— Ты права. Каждому есть, о чём сожалеть. Но тебе дали шанс вернуться и всё изменить. Эти точки — они не случайны. Они отмечают время, когда эгоизм и тщеславие были для тебя намного важнее, что хорошие поступки.

— Я не нуждаюсь в лекции от мёртвой девицы, — бормочу я. Чувствую, как волоски на шее поднялись, когда воздух раскалывается от напряжения.

— На этом мы согласимся или не согласимся, — спокойно заключает она.

Пришло время снять маски.

— Я вас знаю? — спрашиваю я, не в силах понять, почему она так груба. — Серьёзно, Анжелика, если я что-то сделала, скажите мне, чтобы я могла извиниться и двигаться дальше.

Неискренний смех срывается с её губ.

— Нет ничего, что ты можешь сказать мне.

— Тогда почему вы такая злая?

Как только обвинение заполняет пространство между нами, Анжелика восстанавливает хладнокровие.

— Злость — не то, что здесь длится долго.

— В самом деле? — интересуюсь я, сомневаясь. — Но тогда вы кажетесь исключением.

Она сухо усмехается.

— Что я могу ответить? Я упрямая. Этим мы похожи.

Задувает ветер, и свет снова моргает.

— Это случится сейчас, да? — по телу пробегает дрожь. — Есть вероятность, что я сделаю всё хуже, чем в первый раз?

— Да, — отвечает она, и я вижу жалость в её глазах.

— Итак, что мне делать? — спрашиваю, жалея, что провела так много времени в спорах с Анжеликой, вместо того, чтобы получить как можно больше информации.

— Это твоё путешествие, не моё. Я не могу сказать тебе, что делать. Но в глубине души ты неплохая. Помни, что я сказала о правильных поступках.

— Их не всегда легко совершать, — повторяю, позволяя словам сорваться, пока туман перед нами начинает мерцать. Постепенно знакомый мир начинает обретать очертания. Мы стоим посреди игровой площадки перед моим домом. Ясное утро, и площадка забита.

— Они могут нас видеть? — интересуюсь.

Она качает головой.

— Что происходит?

— Просто жди, — отвечает она, её глаза внимательно ищут кого-то или что-то.

И тогда я вижу сама. Мне восемь, и моя семья только что въехала в новый дом. Я никого не знаю, но каждый день прихожу сюда в надежде встретить дружелюбное лицо. Вот когда я замечаю Эбби Ричардс, мою самую первую лучшую подругу. Я вижу, как она подходит ко мне, шепчет что-то на ухо, и в следующий момент, как я знаю, мы срываемся с места и бежим наперегонки так, словно знаем друг друга целую жизнь.

Время ускоряется, и я наблюдаю, как летнее солнце уступает ярким краскам ранней осени. Родители Эбби отправляют её в католическую школу, но каждый день в 15:15 мы встречаемся на каруселях, пока солнце садится за деревьями. Конкретно в этот день я встречаю первую в жизни противную девчонку — шестиклассницу по имени Клаудия. Из того, что я помню, она делала всё возможное, чтобы сделать жизнь Эбби невыносимой. Как бы усердно Эбби не пыталась уйти с дороги, ничего не помогало. Думаю, что вся ссора между Клаудией и Эбби началась в этот же день чуть ранее, в школе, но теперь пришло время повторного представления на нашем сокровенном месте.

Через несколько минут подходят друзья Клаудии. Я ждала этого. Каждой королеве детской площадки нужны верные соратники, которые будут выполнять приказы, и, что более важно, нужны люди, которые будут бояться. Как только собралась публика, Клаудия начинает преследовать Эбби, насмехаясь громким язвительным голосом.

— В чём дело, Болтушка Эбби? Теперь нет учителей, чтобы защитить тебя? Ты боишься?

Слышу свой голос, раздающийся над гулом смеха.

— Не обращай на неё внимания, Эбби. Она просто пытается вывести тебя. Давай, пошли ко мне.

И затем, словно американские горки, время мчится вперёд и резко останавливается. Зима. В парке никого. Я уже почти забыла об Анжелике, но когда оглядываюсь, её лицо — маска боли и печали. Собираюсь спросить, в чём дело, но хруст приближающихся шагов по свежему снегу останавливает меня.

Это Эбби. Она плачет и смотрит в сторону моего дома. Она ждёт меня, и в то же мгновение я понимаю, что сейчас произойдёт. Молча смотрю, как маленькая я подхожу к карусели. Заключаю Эбби в объятия, и она начинает плакать. Выражение на моём лице легко прочесть: я понятия не имею, что происходит. По крайней мере, не имела. Тогда. Теперь знаю.

Пытаюсь отвернуться, но Анжелика резко останавливает меня.

— Будь внимательна.

Делаю вдох и решительно оборачиваюсь, чтобы увидеть Клаудию с кучкой послушных подхалимок.

Видя, как её мучители топают к ней, Эбби пытается скрыть слёзы, но безуспешно. Тигрица обнаружила свою добычу слабой и уязвимой и теперь готова к атаке.

— В чём дело, Болтушка Эбби? Ободрала коленку?

— Оставьте её в покое, — говорю я, но Клаудия либо не слышит, либо ей плевать.

— Знаешь, Дженни, — обращается она к своей последовательнице, — мы так и не разобрались с Болтушкой Эбби после того, как из-за неё нас поймали с сигаретами.

— Точно, — поддакивает Дженни. — Не разобрались.

— Я сказала, оставьте её в покое, — повторяю я.

Наконец, Клаудия замечает меня.

— Заткнись.

Наблюдаю, как во мне просыпается ярость, и как что-то во мне переворачивается. Начинаю приближаться к ней, кулаки сжимаются, я готова ударить. Но Дженни, очевидно телохранитель, толкает меня на землю.

— Оставайся, где находишься, тряпка, — рявкает Клаудия. — Снова встанешь у меня на пути, и я разрушу твою жалкую репутацию в твоей школе одним лишь телефонным звонком.

Уголком глаза замечаю, как ещё две фигуры появляются на площадке. Вот где они. Остальная свита.

— Привет, девочки, — кричит Клаудия. — Похоже, мы нашли нашего стукача.

— Мило, — произносит одна из новоприбывших.

— Из-за тебя я целую неделю на Рождество просидела дома, — шипит другая девочка, стоя в миллиметрах от Эбби, чьи глаза опущены на землю. — Ты слышала меня? — добавляет девочка и толкает Эбби в плечо наманикюренным пальцем.

Я пытаюсь подняться, но Дженни быстрее, чем кажется.

— Держись подальше, — предупреждает она, пинком не давая мне подняться.

— А теперь, девочки, — произносит Клаудия, и три пары глаз поворачиваются к ней, но мои прикованы к Эбби, которая выглядит так, словно сейчас потеряет сознание, — я думаю, пришло время показать Болтушке Эбби, как мы расправляемся с малявками, которые не могут держать рот на замке.

Я смотрю, ожидая удара, но он не наступает. Вместо этого я чувствую толчок внизу живота. Смотрю вниз и замечаю серебряный канат. В замешательстве поворачиваюсь к Анжелике, а затем моя душа стремится к происходящему. На секунду замираю, после чего мой семнадцатилетний дух врезается в моё восьмилетнее тело.

ГЛАВА 15

Я даже не могу описать, каково это — врезаться в собственное тело. И я даже не говорю о первичном шоке. Он проходит довольно быстро. Я говорю о чувстве рассредоточенности. Все часы танцев и падений в группе поддержки прошли даром. В данной ситуации руки и ноги отказываются мне подчиняться. Ощущаю себя чужаком в собственном теле.

Качаю головой, пытаясь привести в порядок информацию, необходимую для этого испытания. Я не знаю, сколько у меня времени.

— Ты что-то сказала? — презрительно интересуется Клаудия.

Поднимаюсь с земли, из-за всё ещё растущего тела балансируя, как новорожденный телёнок. Не помню, чтобы была такой короткой. Делаю шаг к Клаудии и понять не могу, почему мы так её боялись. Конечно, она больше нас, но только из-за детской пухлости. Без своих друзей Клаудия всего лишь плохо выглядящая девчонка со спутанными волосами и несвежим дыханием.

— В чём твоя проблема? — говорю я писклявым голосом. — Почему ты нападаешь на детей, которые меньше, чем ты?

— Вау. Кто-то, кажется, нашёл немного смелости, пока валялся на земле, — Клаудия делает несколько шагов, наклоняется, и я отворачиваюсь. У неё реально несвежее дыхание. — Я вроде предупреждала тебя держаться подальше?

Проходит одна секунда, потом другая. Я не знаю, что мне делать. Хочу ударить её прямо в нос, но учитывая, что Клаудия почти на фут выше и на двадцать фунтов толще, это, пожалуй, не самая лучшая идея. Вдобавок, я в меньшинстве.

Вместо этого обхожу её и подбегаю к Эбби. Её глаза широко раскрыты от страха и любопытства.

— Что ты делаешь? — шепчет она, когда я протягиваю руку, чтобы помочь ей подняться.

— То, что должна была сделать раньше, — выпаливаю, не задумываясь.

Её брови в замешательстве поднимаются, но она не задаёт вопросов и позволяет мне поднять себя.

— А теперь, давай убираться отсюда, — говорю я.

— А как же они? — спрашивает она. Страх в её голосе разбивает мне сердце. Взрослая я в ярости. Маленькие дети не должны бояться приходить на детскую площадку.

— Забудь, — произношу так громко, чтобы Клаудия и её свита слышали. — Они меня не пугают.

— О, неужели? — слова впечатываются мне в мозг за мгновение до того, как я простираюсь на асфальте. Ткань на коленях новых джинсов рвётся, и я чувствую, как из царапины сочится кровь. Это мои первые дизайнерские джинсы. Мама привезла мне их из командировки в Нью-Йорк.

Пошатываясь, поднимаюсь и поворачиваюсь к Клаудии.

— Ты хоть представляешь, сколько они стоят? — выпаливаю я.

— Будто мне есть дело, — отвечает Клаудия. Блеск в её глазах — чистое зло. Уверена, у меня был такой же несколько раз.

Не думаю, что Клаудия собиралась драться; эта неожиданная идея пробуждает в ней худшее. Делаю знак Эбби следовать за мной.

— Идём.

— Ты тупая? Я сказала тебе держаться подальше. Самое время поставить тебя на место, — произносит Клаудия со смехом, полным ненависти. Она машет друзьям, и Дженни и другие девочки окружают нас. Должна отметить, они слаженно действуют, мешая нам отступить. Они напоминают стаю волков, окруживших раненного оленя.

— Я их отвлеку. Быстро, как только сможешь, беги ко мне домой и приведи моих родителей. Делай, что угодно, но не возвращайся без них, — шепчу я Эбби.

— Но они убьют тебя, — шепчет она в ответ.

— Не в первый раз за сегодня, — бормочу я. И добавляю, — я справлюсь.

Надеюсь, в моих словах есть правда.

Пока Эбби не начала спорить, поворачиваюсь к Клаудии.

— Ты хотела меня чему-то научить? — стараюсь выглядеть настолько уверенно, насколько только может моё тощее тело. Не достаточно, но привлекает их внимание.

— Держите её, девочки, — приказывает Клаудия.

Итак, пришло время узнать, способно ли это тело к хитрым манёврам. Увиливаю от Дженни и бегу к противоположному концу площадки, прочь от Эбби и спасения. Моя скорость удивляет нас обеих. На воротах, которые летом обычно открыты, теперь висят замок и цепь. Слышу позади гогочущий смех Клаудии.

— Тупая малявка.

Краем глаза вижу, как Эбби убегает с площадки в сторону моего дома.

— Да, я тупая. Но я не запугиваю людей, чтобы почувствовать себя лучше, — произношу я, переполненная бравады. Не знаю почему, может, потому, что мне не придётся залечивать раны поутру или может потому, что я уверена, что она не собирается убивать меня, но я совсем не боюсь Клаудии. — Ты испытываешь какое-то болезненное возбуждение, набрасываясь на людей?

Глаза Клаудии сужаются, и я осознаю, что говорю скорее, как моя мама, чем как восьмилетка на детской площадке. Пытаюсь принять выражение удивления и страха. Надеюсь, она не достаточно умна, чтобы осознать правду, что на самом деле она может порвать меня на куски. К счастью, гнев Клаудии всё ещё направлен на Эбби. В смысле, к счастью для меня.

— Из-за неё у нас проблемы, — произносит Клаудия, сжимая и разжимая кулаки.

— Из-за вас самих у вас проблемы, — возражаю я. — Курение — глупость

Она движется вперёд. Её ладони крепко сжаты в кулаки.

— Ты только что назвала меня тупой?

— Технически, я назвала тебя глупой, но, в принципе, это одно и то же, — замечаю, как Клаудия делает знак Дженни.

Не успеваю пошевелиться, как девочка отводит мои руки за спину. Пытаюсь вырваться, но забываю, какая она сильная.

— Пусти меня, — требую, двигаясь из стороны в сторону, пытаясь ослабить хватку.

— Подождите, — произносит Дженни, оглядываясь. — Где Эбби?

Все осматривают площадку. Все, кроме меня. Я смотрю на ярко-розовую кроссовку Дженни. Со всей своей силы я поднимаю ногу и резко опускаю прямо в центр её оранжевых шнурков. Она вскрикивает от боли. Так ей и надо. Оранжевый и розовый не сочетаются. Никогда. Кто бы что ни говорил.

Подбегаю к Клаудии, изо всех сил пихая её плечом в живот.

— Ой! — выдыхает она. Но через мгновение она приходит в себя и пускается вдогонку. Её ноги длиннее, чем мои, и я практически добегаю до входа, когда она ловит меня. Схватив меня за капюшон, она толкает меня, и снова я смотрю в беззвёздное небо.

— Хватит разговоров, — шипит она.

Сморю, как она поднимает руку, готовясь ударить меня в лицо. И не реагирую. Не пытаюсь защитить лицо. Я просто смотрю, как словно в замедленной съёмке, приближается её кулак. Сначала назад, а затем вперёд, набирая скорость по мере приближения к моему носу. И затем делаю то единственное, что могу. Откатываюсь, и её кулак ударяется об асфальт. Кажется, слышу треск костей, но мне некогда об этом думать, так как я пытаюсь выбраться из-под неё. Пока лидер стонет от боли, остальные девочки больше внимания уделяют ей, чем мне. Мчусь к выходу и со всей скорости врезаюсь в шерстяное пальто папы.

— Что здесь происходит? — спрашивает он, переводя взгляд с меня на Клаудию.

Смотрю за него и вижу, как Эбби переходит дорогу с моей мамой. Судя по её лицу, у кого-то огромные проблемы. Надеюсь, что не у меня.

— Хм, думаю, она сломала руку? — невинно говорю я, указывая на группу девочек.

— Что ты сделала? — спрашивает мама, подбегая к Клаудии.

— Ничего, — отвечаю. — Я имею в виду, что, когда она собиралась ударить меня в лицо, я просто откатилась. Но я не трогала её, мам. Клянусь.

Она замирает и смотрит на Клаудию.

— Это правда?

Я не знаю, что говорит Клаудия, но разочарование уходит с лица мамы и сменяется гордостью.

— Что ж, надо отправить тебя домой, — мама помогает Клаудии подняться.

— Схожу за машиной, — говорит папа.

Не могу поверить, что они так добры к девочке, которая пыталась меня побить. Но несколько минут спустя наши мучители уезжают вместе с папой, который разговаривает по телефону с родителями Клаудии. Интересно, как он собирается объяснить состояние их дочери.

Мама берёт меня за руку и ведёт нас с Эбби в тепло дома. Когда я сижу в чистой пижаме с чашкой дымящегося какао, я узнаю о маме Эбби, о том, что автомобильная авария унесла её жизнь.

Затем появляется серебряный канат, и я поднимаюсь в небо, прочь от слёз и печали.

Я приземляюсь рядом с Анжеликой. Когда я смотрю на неё, то замечаю, что её глаза полны слёз и радости.

— Ты всё сделала замечательно, — произносит она, обнимая меня. — Спасибо.

Её руки тёплые, совсем не такие, как я ожидала от призрака. Но появляется что-то ещё, что-то, что провоцирует жужжание в голове. Что-то знакомое. Запах лилий.

Делаю шаг назад и смотрю на неё. У неё те же рыжие волосы и большие синие глаза. Как я не замечала этого раньше?

— Вы мама Эбби. Но я не помню, чтобы вы выглядели такой…

— Молодой, расслабленной и классной? — спрашивает она, откидывая за плечи рыжие пряди.

— Ну да, — соглашаюсь я. Мама Эбби всегда носилась по дому вихрем активности. Она никогда не распускала волосы — ни в прямом, ни в переносном смысле.

Она откидывает голову и смеётся.

— Ты мне нравишься, ЭрДжей. Ты не всегда мне нравилась, но теперь точно.

— Потому что я не вступилась за Эбби?

Она кивает.

— Да. Я понимаю, почему ты убежала той ночью в парк. Ты была ребёнком. Но я никогда не понимала, почему ты не вернулась. Ты просто бросила её наедине с этими девочками.

— Мне жаль, — говорю я, надеюсь, что это не звучит так убого, как звучит в моей голове. Но больше нечего сказать. Я также не знаю, почему не вернулась. Думаю, из-за угрозы Клаудии лишить меня шанса на популярность. И я честно не думала, что они на самом деле собираются побить Эбби.

— Больше нет нужды сожалеть. Ты только что всё исправила.

Смаргиваю слёзы. Её прощение — это много больше, чем я готова вынести.

— Каким образом?

Анжелика снова меня обнимает.

— Ты спасла мою семью.

— Я не…

Она убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо, обрывая любые аргументы.

— Спасла. После моих похорон твоя мама договорилась, чтобы церковь и бизнесмены организовали поставку еды в мой дом, так как мой муж, вдовец с пятью детьми, не мог разобраться, что делать с готовкой. Она уговорила банк предоставить ему трёхмесячный перерыв от хозяйственных выплат. Она также убедилась, что у всей моей семьи есть время и место предаться скорби. И она дала им пинок, когда пришло время взять себя в руки и начать двигаться дальше. И за это я всегда буду благодарна.

— И всё потому, что я спасла Эбби?

Она кивает.

— Мой муж был сломлен после аварии. Если бы не твоя мама… Ну, я видела будущее, которое могло у них быть, и там не было ничего хорошего.

Закусываю губу и отворачиваюсь. Она, может, и знала, что произошло с её детьми в прежней версии, а я нет. После той ночи мы с Эбби никогда больше не разговаривали. Её папа потерял работу, и все они переехали к бабушке в Талсу.

— Что произошло с Клаудией? Она перестала преследовать Эбби?

Улыбка Анжелики становится ещё шире.

— Рядом с тобой моей дочери больше не о чем беспокоиться.

Слёзы теперь свободно льются по щекам, и я вытираю их тыльной стороной ладони.

— Вы хотите сказать, что мы всё ещё дружим?

— Да. Вы не так близки, как раньше, но раз в год вы встречаетесь на детской площадке для мини-воссоединения, — произносит Анжелика, снова нежно улыбаясь. Где-то раздаётся звон колокола, и она поднимается. — Мне пора идти.

Протягиваю руку, не желая, чтобы она уходила.

— Итак, я справилась?

Она мягко похлопывает меня по руке. Прежде чем уйти, она касается моей щеки.

— Не мне решать, но если меня спросят, я скажу, что ты справилась.

И затем она исчезает. Я остаюсь одна. Снова.

ГЛАВА 16

Не знаю, сколько времени я жду следующего призрака, но кажется, что прошла целая вечность. В конце концов, белый туман приобретает очертания штормовых туч, и хоть я и не чувствую, что похолодало, но по телу пробегает дрожь. Сквозь плотную завесу ко мне направляется фигура, и когда она приближается, я вижу, что это парень с глазами цвета мёда. Он смотрит на меня. Почему у меня появляется ощущение, что все в Послежизни терпеть меня не могут? Да, конечно, я вряд ли бы выиграла титул мисс Обаяние, но я могу назвать кучу людей, которые намного хуже меня. Гитлер первым приходит на ум.

— Готова? — ворчит он, пряча руки глубоко в карманы чёрных джинсов.

Не могу не смотреть на него. Он само определение красавчика. Русые волосы обрамляют его загорелое квадратное лицо и взъерошены так, словно он только что проснулся. Подхожу ближе, чтобы лучше рассмотреть его, но он отступает.

— Мы знакомы? — спрашиваю.

Он качает головой, но не отвечает. Вместо этого он разворачивается и уходит.

— Я знала Анжелику. Ну, типа того. Значит, и тебя должна знать.

— Ты не знаешь меня, — произносит он, даже не удосужившись взглянуть на меня.

— Ладно, можешь хотя бы назвать своё имя?

— Тревор.

Его враждебность так и бьёт по мне. Скорее всего, я что-то ему сделала. Смерть, должно быть, очень постарался, выбирая призраков, которые ненавидят меня так же, как и он сам.

— Куда мы идём? — интересуюсь я, шагая следом за ним.

— Я думал, ты хочешь вернуть свою жизнь.

Сарказм проявляет себя, когда я совсем не в том положении.

— Да, но мне бы пригодились несколько мудрых советов.

Он резко останавливается, и я чуть в него не взрезаюсь.

— Хочешь мотивирующую беседу? — спрашивает он, медленно поворачиваясь.

— Полагаю, да. Точно.

— Потому что я не милый и общительный. В отличие от Анжелики.

— Да, я поняла.

Что с ним не так?

— Чудесно. Мой совет: не будь собой, — чувствую, как от лица отливает кровь, и в его глазах появляется удовлетворение.

Он резко разворачивается и начинает идти.

— Эй! — кричу вдогонку.

Он останавливается, но не поворачивается.

Меня трясёт. Пока иду, руки сжимаются в кулаки.

— Ты кто думаешь такой? — он не отвечает. — Я с тобой разговариваю! — кричу я, хватая его за руку и разворачивая. Он отворачивает голову, но я больше не собираюсь позволять ему избегать меня. Делаю шаг вперёд, заставляя посмотреть на меня.

— Ты не в восторге от того, что тебе приходится сопровождать меня. Хорошо. Я понимаю. Но ты ничего обо мне не знаешь, так что перестань вести себя как придурок!

— Ты в этом уверена? — спрашивает он, отступая, но теперь он, по крайней мере, смотрит на меня.

— Что?

— Забудь, — он начинает идти.

На этот раз иду вслед за ним.

— Что ты имеешь в виду? Мне казалось, ты сказал, что я тебя не знаю.

— Не знаешь. У тебя никогда не было времени.

— Не важно, — говорю, разочарованно вскидывая руки. — Храни свои секреты. Справлюсь без твоей помощи. И затем можешь двигаться дальше, и навсегда исчезнуть из моей жизни.

— Какой жизни? Ты умерла, забыла?

— Это временно.

— Действительно, — произносит он, в его голосе слышится смех.

— Послушай, не знаю, что ты против меня имеешь, но мне плевать.

Тревор разворачивается, возвышаясь надо мной. Он больше не держится на расстоянии. Вообще-то, если он приблизится ещё ближе, то мне придётся схватиться за него, чтобы не упасть.

— Против тебя, — шипит он, — то, что ты можешь на самом деле получить второй шанс и разрушить ещё больше жизней.

— Разрушить жизни? — смеюсь. — Тебе не кажется, что ты немного драматизируешь?

— Что? Ты думаешь, каждая умершая испорченная принцесска получает второй шанс?

— Я не должна была умереть. Это был…

— Я знаю. Несчастный случай. Все в Послежизни знают. Думаешь, на Земле слухи распространяются быстро. Поверь мне, не так быстро как здесь, — произносит он, взмахивая рукой.

— Но в конце концов, кто-то обеспокоился моей ситуацией. Клиентское обслуживание здесь наверху ужасно.

— Поверь мне. Всем плевать, вернёшься ты или нет. Что их на самом деле интересует, отправишься ты вверх или вниз. Ты знала, что можно сделать ставку? Как в Вегасе перед Супер Кубком. Чтоб ты знала, ставки не в твою пользу.

Рот открывается, но я не издаю ни звука.

Его губы растягиваются в ухмылке.

— Нет слов? Бьюсь об заклад, впервые в жизни, — говорит он, внезапно останавливаясь. — Мы пришли. Прям как ты хотела.

Оглядываюсь и делаю глубокий вдох.

— Хм, это место никак не отличается от того, где мы только что были.

— О, а теперь ты у нас эксперт в области работы мироздания? Моя ошибка, — он запускает руки в волосы так стремительно, что кажется, будто он хочет что-то достать.

— Хорошо. Где мы?

— Посмотри, — произносит он, показывая в воздух. Туман сгущается, словно кто-то сделал глубокий выдох. Всё, что остаётся — пространство в воздухе размером с экран.

— ЭрДжей, это твой момент, — проводник шепчет мне прямо в ухо, его дыхание оказывается неожиданно горячим. — Не испорти всё.

Картинки начинают мелькать, и мне не нужны его уточнения по поводу деталей. Я точно знаю, где мы. Десятый класс, я пытаюсь произвести впечатление на Дейва. Он защитник в команде; его рука бьёт точно в цель, подобно ракете с лазерным прицелом. Мы стоим в коридоре рядом с моим шкафчиком после окончания занятий в пятницу. Могу сказать это, так как на мне жуткая форма чирлидеров, что означает, что я пропустила все занятия.

Я помню этот день из-за того что сегодня вечером Дейв, после того как в последнюю минуту выиграет важный матч, поцелует меня. Даже теперь в животе разливается тепло. Не потому, что он до сих пор нравится мне. Он придурок, но невероятно сексуальный. Что более важно, я нравлюсь ему.

— Почему вселенная выбрала этот момент? — спрашиваю я. Тревор смотрит в сторону коридора, его глаза следят за кем-то или чем-то. Слежу за его взглядом. И тогда я замечаю его.

Наблюдаю, как фигура подходит ближе. В его руках огромные стопки книг, и верхние грозят упасть. Абсолютно ничего не изменилось по сравнению с предыдущей версией. Думала, что происшествие в парке вызовет эффект домино.

— Я думала, всё изменится, после того, что я сделала для Эбби, — шепчу.

— Изменится, если ты изменишься, — вяло отвечает он. — Похоже, ты не усвоила урок.

Смотрю на группу. Он прав. Всё в точности, как я помню. Кроме разве что одного.

Мы с Фелисити действительно были лучшими подругами в десятом классе. Мы всё делали вместе. Но теперь она смотрит на меня с ненавистью. Мучительно пытаюсь вспомнить, что я могла сделать ей. Сначала ничего не приходит на ум, но затем словно последний кусочек паззла встаёт на место, и я вспоминаю. Летом, пока она навещала бабушку, родители заставили меня заняться благотворительностью. Я работала вожатой в лагере дневного пребывания вместе с парнем Фелисити, Джейкобом. Однажды ночью, после того, как целый особенно тяжёлый день пришлось водить толпы детей от одного развлечения к другому, небольшой группой мы отправились на ферму к одному из вожатых.

Джейкоб был на год старше, и хоть я и думала, что Фелисити могла найти кого получше, но у него была машина, а мне нужно было доехать. В общем, после того, как я быстренько приняла душ и переоделась, он заехал за мной, и мы отправились на ферму. Хочу отметить, что это был первый раз, когда мне предложили пиво, и я вовсе не хотела показаться ребёнком. Так что я выпила. Пиво было таким крепким, что меня чуть не стошнило. Но Джейкоб, как истинный джентльмен, достал мне вино. Джентльмен. Ещё до конца ночи парень моей лучшей подруги попытался поцеловать меня. Ладно, не попытался. Вообще-то, я позволила ему.

На следующее утро я чувствовала себя ужасно и не только из-за раскалывающейся головы. Я не могла поверить, что так поступила. И, пытаясь быть настоящей подругой, я во всём призналась Фелисити. Она, мягко говоря, разозлилась, но в конце концов, сказала, что понимает, что я не специально, и успокоилась. В глубине души я знала, что она врёт, но всё-таки хотела верить, что это правда. Она порвала с Джейкобом. Он спутался с кем-то ещё, и кончил тем, что стал отцом до выпускного. Оглядываясь назад, вероятно, я спасла её, но, судя по тем злобным взглядам, что она бросает на меня, не думаю, что она так на это смотрит.

Грохот книг привлекает моё внимание. Резко поворачиваюсь, и вот он: ярко красное лицо тяжело ударилось о пол.

— Отлично сделано, ботаник, — смеётся Дейв, пинком отправляя одну из книг дальше по коридору.

Вся группа взрывается от смеха.

— В самом деле, — произносит Фелисити, рот растягивается в усмешке. — Ты чуть не прошёлся по моим Луи Виттонам.

Он пытается собрать свои вещи, но ему удаётся лишь уронить очки. Закрываю глаза, когда каблук Дейва с треском разбивает их. Звук, словно бомба, разрывается в моих ушах. За ним следует истерический хохот от шкафчиков.

Мальчик на грани слёз, когда подбирает последнюю тетрадку.

— Не могу смотреть, — шепчу.

Тревор фыркает.

— Почему? Разве это не та самая идеальная жизнь, которую ты мечтаешь вернуть? — спрашивает он. — Сейчас начнётся моё любимое место.

Поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Дейв обнимает меня.

— Что скажешь, ЭрДжей? Этот лузер мешает тебе?

Готова впрыгнуть в своё тело. Но ничего не происходит. Слышу, как я говорю:

— Именно. Беги быстрее, маленький таракан.

И снова толпа смеётся, как стая диких собак.

— Может, мне следует прихлопнуть его, — произносит Дейв. — Думаю, что сделаю миру одолжение, прикончив его.

Смотрю на Тревора.

— Я знаю, кто это. Тот парень, что покончил с собой в туалете, — проходит секунда. И ещё одна, и наконец на меня обрушивается осознание. — Не мы же заставили его так поступить, да? В смысле, мы же не перешли черту, да?

Тревор смотрит на меня пустыми глазами.

Снова поворачиваюсь к сцене. Теперь вместо смеха я слышу гогот. Могу посмотреть на всё глазами мальчика. И могу почувствовать, что он чувствует. Унижение. Смущение. Злость.

— Отправь меня туда. Я должна это прекратить. Наверно, всё уже зашло слишком далеко, но я должна попытаться.

— Не могу, — отвечает он. В его голосе слышится твёрдость. — Сцены выдаёт Судьба. Если они захотят, то ты отправишься. До тех пор ты заперта со мной.

Сцена меняется до того, как я успеваю ответить. Тот же мальчик сидит на скамейке в школьном дворе и что-то яростно рисует в блокноте.

В стороне мелькает вспышка, и тогда это случается снова.

Но теперь я готова.

ГЛАВА 17

Толчок на этот раз не такой сильный, и на то, чтобы адаптироваться к телу уходит всего несколько секунд. Мне даже удаётся не закричать, и это хорошо, потому что как только мозг и тело оказываются связаны, я понимаю, что иду прямо к учителю английского.

— Если сдашь работу до понедельника, я закрою тебе часть кредита, — произносит мисс Уолтерс.

— Хм, конечно. Спасибо, — бормочу я, пока воспоминания из новой линии жизни заменяют старые.

Она резко останавливается посреди коридора, заставляя девятиклассника обойти её.

— ЭрДжей, это важно. Если ты не сдашь мой предмет, тебя ждёт выговор. Что значит, никакого чирлидинга. Никаких танцев на встречах выпускников. И тебя вышвырнут из совета. Тебя запретят участвовать во всех школьных активностях. Тебе надо отнестись к этому серьёзно.

Да, действительно. Я завалила три предмета.

— Я знаю, мисс Уолтерс. Я сделаю. Обещаю, — не знаю, почему, но какая-то часть меня не хочет разочаровать её. Может, что-то во мне изменилось. Кто знает, может, я эволюционировала.

— В понедельник утром, — повторяет мисс Уолтерс, хватает тяжёлую сумку и направляется к парковке.

Делаю глубокий вдох прежде чем отправиться на следующую остановку к своему искуплению.

Пока я тихонько приближаюсь к мальчику с блокнотом, пытаюсь вспомнить его имя.

— Хм, привет, — жалкое начало разговора, я знаю, но это лучшее, что мне удаётся выдать, учитывая обстоятельства.

Он закрывает руками блокнот.

— Что тебе надо? — рычит он.

— Я, хм, я думала, мы могли бы поговорить.

— Что? Ты здесь, чтобы снова надо мной посмеяться? Где твой парень-огр? — он нервно оглядывает двор. Не могу винить его. Это был бы не первый раз, когда мои друзья публично издевались над ним.

— Насчёт этого. Мне жаль.

Он фыркает.

— Нет, тебе не жаль. Если бы тебе действительно было жаль, ты бы их остановила.

— Я должна была. Я хотела. На самом деле, но…

— Но что? — шипит он. — Не делай вид, что тебе есть дело до меня. Ты увидела одинокого старого Дэниела и подумала, что вот он твой шанс напомнить мне, что я пустое место.

Дэниел. Его имя. Но в его словах есть смысл, и я не оправдываюсь.

— Над чем работаешь? — интересуюсь, пытаясь спасти разговор и мой шанс вернуть свою жизнь.

— Не твоё дело.

Что бы мне ни пришлось изменить, это определённо будет непросто. Вытягиваю шею, чтобы лучше видеть.

— Это твои рисунки?

— Откуда ты знаешь о них? — спрашивает он, защищаясь. Замечаю, что его хватка немного ослабла.

Пожимаю плечами.

— Сидела за тобой на прошлой неделе, когда шёл дождь, — он продолжает смотреть на меня. — Знаешь, когда в классе никого не было перед началом занятий.

— Да, думаю, я получил несколько плевков от твоего парня.

— Он не мой парень, — говорю я, оправдываясь. Он с любопытством смотрит на меня. Хорошо, ранее сегодня я, должно быть, зависала с ним в коридоре, но это было тогда. А теперь сейчас.

— Верно. Просто друг. Послушай, что ты хочешь от меня? — презрительно спрашивает он.

Не могу поверить, что говорить правильные вещи так сложно.

— Полагаю, просто хотела поговорить.

— Что? Ты заключила пари?

Вау. Он действительно настроен враждебно. И тогда я осознаю, что не знаю элементарных вещей о том, как попытаться исправить отношения с кем-то, кто даже не пытается притвориться, что ты ему нравишься. Делаю глубокий вдох.

— Я пришла сюда сказать, что мне жаль и ты…

— Ты уже сказала. Можешь идти.

Резкий свист с другого конца площадки заставляет нас обернуться.

— ЭрДжей, пошли.

Сдерживаю стон. Фелисити направляется к нам вместе с Пенни и Линдси.

— Ты идёшь? — спрашивает она, переводя взгляд с Дэниела на меня.

— Иду куда? — интересуюсь, неловко ёрзая на холодной каменной скамье.

— Забыла? Мы все идём в Маринару есть пиццу. Дейв ждёт нас, — её губы растягиваются в ухмылку. — Кто твой друг?

Она не собирается это так оставлять.

— Хм, это Дэниел, — отвечаю я.

— Хах, я думала, его имя Плевок.

Резко вскакиваю.

— Что ты сказала?

Она делает два шага вперёд, пока нас не разделяет лишь фут.

— Ну, так его мой сводный брат называет. Дейв считает, что лучше бы он был плевком на асфальте, — чувствую, как Дэниел вздрагивает при этих словах. Мы в самом деле это сделали? Неужели мы действительно так запугали его, что одно упоминание имени Дейва заставляет его нервничать?

— Заткнись, — пытаюсь придать голосу спокойствие. С треском проваливаюсь.

— Что на тебя нашло? — из каждого её слова сочится яд. — Он никто. Почему ты его защищаешь?

— Потому что он не никто.

— Расслабься. Не знала, что у тебя новая лучшая подружка.

С отвращением качаю головой.

— По крайней мере, он настоящий.

— Прости? — произносит Фелисити, пока Пенни выдыхает. — Знаешь что, забудь. Надеюсь, ты наслаждаешься своим падением. Будет очень весело.

Придвигаюсь ближе.

— Ты угрожаешь мне?

— Кто осмелится угрожать королеве?

— Ну, может, я не хочу больше быть королевой, — краем сознания чувствую желание взять слова обратно. Может, старая я пытается восстановить контроль? Вот что должно быть значит, когда твоим телом завладевает инопланетянин.

Она натянуто улыбается и радостно произносит:

— Это можно устроить.

— Большое дело. Полагаю, мне придётся найти другое место в столовой. Думаю, я выживу.

Её улыбка расширяется, и вовсе не от дружелюбия.

— О, не думаю, что это сработает. Мы не можем допустить, чтобы ты стала мучеником от лица всех лузеров школы.

Удивлённо смотрю на неё и начинаю смеяться.

— Что? — спрашивает она, скрещивая руки на груди.

Пытаюсь остановить смех.

— Просто удивлена, что ты знаешь слово «мученик».

Мгновенно Фелисити наклоняется ближе. Запах её мятной жвачки такой сильный, что в носу начинает першить. Но в любом случае её дыхание намного лучше дыхания Клаудии. Почему девочки так любят приближаться к твоему лицу? И затем вспоминаю, как сама делала так, пытаясь кого-то запугать. Также помню, как это эффективно.

— Ты удивишься, сколько я знаю.

Слышу, как сзади поднимается Дэниел.

— ЭрДжей, не надо. Ты не должна меня защищать.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Его лицо ярко красное. Он отстраняется, сломленный. Грусть в его глазах бьёт в самое сердце. Поворачиваюсь к Фелисити, но она уже идёт к парковке, её гогот действует мне на нервы.

— Чёрт побери! — говорю, поворачиваясь к Дэниелу, который заталкивает блокнот в сумку.

— Что? — спрашивает он, вытирая лицо тыльной стороной ладони.

— Ну, не могу быть уверена, но думаю, что Фелисити поставит крест на моей популярности, и огромная вероятность, что Дейв не собирается отвозить меня домой.

— Твои друзья и правда так поступят? — спрашивает он.

Качаю головой.

— Я бы не называла их друзьями. Больше, во всяком случае.

— И тем не менее, тебе не следовало ссориться с ней.

— Смеёшься? — спрашиваю со смехом. — Хотела послать её уже год. Ты просто дал мне отличный повод.

От моих слов веет правдой, и я чувствую, как новая линия жизни, наконец, берёт своё.

Он улыбается и снимает солнечные очки, чтобы протереть их.

— Итак, у тебя есть машина?

Дэниел поднимает голову, и когда я вижу его глаза, моё сердце пропускает удар.

— А что? — подозрительно спрашивает он.

— Хм, ну, — начинаю я, но не могу разорвать зрительный контакт, и это отвлекает. — Как я уже сказала, Дейв собирался отвезти меня домой.

— То есть тебя надо подбросить? — уточняет он, и мне кажется, я вижу намёк на улыбку.

Улыбаюсь как можно искреннее.

— Типа того. По крайней мере, если ты тоже не хочешь меня бросить здесь, что я пойму, учитывая то, что мои друзья превратили твою жизнь в ад на земле. Это было бы справедливо.

— Хах, — произносит он. — Но я думал, они больше не твои друзья?

Я смеюсь и смотрю вниз, флирт завладевает мной.

— Полагаю, что нет. Я в лимбо старшей школы.

— Добро пожаловать в мой мир, — говорит он. Даже несмотря на то, что он улыбается, я могу почувствовать его боль.

— Дэниел, мне в самом деле очень жаль. Прости за всё, что я сделала и за всё, что не сделала. Это неправильно.

— Забудь, — отвечает он, румянец заливает его лицо.

— Нет. Если я могу помочь, я не забуду.

Он смотрит на меня.

— В смысле, если можешь помочь?

Нервно смеюсь и касаюсь его руки. Сначала мне кажется, что он отпрянет, но он не шевелится.

— Неважно. Итак, как насчёт подвезти меня? Думаю, ты можешь помочь брошенной девушке? Мне бы не хотелось идти пешком. Сегодня не самый хороший день, чтобы умереть.

Я предполагала это, как шутку, но его глаза затуманиваются, и я понимаю, где видела его раньше. Но это не может быть он.

— Нет, — произносит он. Медленно его лицо расплывается в озорной улыбке, и я думаю, что он скажет мне поискать другого водителя. — Я тоже не думаю, что это хороший день, чтобы умереть. Пойдём.

— Серьёзно? Огромное спасибо. Я заплачу за бензин, — предлагаю, смотря на него как можно жалостливее.

Должно быть, сработало, потому что он смеётся. Не так, как неловко смеются люди, которые хотят исчезнуть. А так, когда смех зарождается внутри, проходит через тело и срывается с губ.

Когда мы идём к стоянке, я интересуюсь:

— Как твоё среднее имя?

— А что?

Пожимаю плечами, стараюсь, чтобы прозвучало обыденно.

— Да так, просто интересно.

Он вопросительно смотрит на меня и отвечает:

— Тревор.

ГЛАВА 18

Как и в предыдущий раз, появляется серебряный канат и вытаскивает меня из тела. Мне нужна всего наносекунда, за которую я оказываюсь в Послежизни, чтобы сложить два и два.

— Дэниел! — кричу, в отчаянии осматриваясь в тумане. — Где ты? Дэниел. Тревор. Или как там тебя. Ответь.

— Его здесь нет, дорогая, — произносит спокойный голос позади меня.

Оглядываюсь, пытаясь понять, что происходит. Я что-то изменила? Он всё ещё мёртв? Но все вопросы исчезают, стоит мне увидеть синие глаза моей бабушки. Не говоря ни слова, бросаюсь в её крепкие объятия. Все эмоции, которые я сдерживала, вырываются наружу. Она умерла так давно, и мне надо сказать ей так много.

Начинаю с самого главного.

— Я люблю тебя, — слова наскакивают друг на друга и перемешиваются с всхлипами. — Я так сильно скучала.

Она гладит меня по голове.

— Тихо, детка. Нет нужды плакать.

Её слова только заставляют разрыдаться сильнее. Она притягивает меня ближе, начинает убаюкивать, как в детстве, и на долю секунды я думаю, что остаться здесь с ней — довольно неплохая идея.

— Ужасная идея, — строго выговаривает она.

Смотрю на неё с удивлением.

— Как ты узнала, о чём я думаю?

Вместо ответа она спрашивает:

— Помнишь, когда ты была маленькой, твоя мама приводила тебя ко мне после школы?

— Ага. У тебя ещё всегда наготове было печенье для меня.

Она кивает.

— А когда ты стала старше, то начала играть в одну игру, верно?

Мои глаза расширяются.

— Верно, но я никогда об этом не говорила.

— Не говорила, но играла, да?

Я киваю, на мгновение теряя дар речи.

— Я пыталась, хм… предсказать, какое печенье ты испечёшь. Думала, что я медиум или что-то вроде.

Бабушка качает головой.

— Извини, дорогая, но ты абсолютно нормальная. Просто между нами всегда была особая связь, которую я никогда не могла объяснить. Я всегда знала, о каком именно печенье ты думаешь.

— Так странно. Может, ты умеешь читать мысли.

Бабушка откидывает голову, и знакомый смех заполняет пространство. Когда она перестаёт смеяться, то улыбается.

— Может, у нас обеих появляется шестое чувство, как дело касается нас двоих.

Я ухмыляюсь.

— Наверно потому, что я твоя самая любимая внучка?

Она снова притягивает меня ближе и обнимает так крепко, что я едва могу дышать. Чувствую исходящее от неё тепло, которое может исходить только от бабушки. Наконец, я высвобождаюсь из объятий и смотрю на неё, ожидая получить ответы.

— Бабуля, где Дэниел?

— Предполагаю, вернулся на Землю.

Волна облегчения затопляет меня.

— Он жив? Значит, он не убил себя?

Она кивает и с гордостью смотрит на меня.

— Не убил. Когда он отвёз тебя домой, то думал об этом. От твоего дома он направился в школу. Но пока сидел в машине, то получил от тебя сообщение. Помнишь, что было в нём?

События старой и новой жизней до сих пор перемешаны.

— Думаю, да. Я спросила, хочет ли он дружить со мной?

— Почти. Думаю, это было скорее: «так как, скорее всего, у меня больше нет друзей, не хочешь поработать? Я требовательна и капризна, но если ты заинтересован, нажми «один». Если нет, я пойму». Звучит знакомо?

И даже несмотря на то, что не до конца понимаю, что представляю собой новая я, я точно знаю, что это именно то, что я сказала. От попыток разобраться в двух линиях жизни начинает болеть голова, так что я спрашиваю:

— Он ответил?

Она смотрит на меня с блеском в глазах.

— Он ответил.

Жду, когда она закончит. Не дождавшись, подгоняю:

— И?

— Он написал «один».

— Что он сделал, отправив сообщение?

Она рассеянно берёт мою ладонь.

— Он завёл машину, поехал домой и на следующее утро стоял на твоей подъездной дорожке, чтобы отвезти тебя в школу.

— Ух ты, — говорю. — Реально круто.

— Вы двое стали очень близки.

— Мы встречались? Когда он был Тревором, то выглядел очень классно. Если он и сейчас такой, полагаю, мы могли бы встречаться.

Она качает головой, но я замечаю весёлый блеск в её глазах.

— Удивительно, что может сделать с человеком верный друг. В выпускном классе он будет так выглядеть, но вы никогда не будете встречаться.

Тяжело вздыхаю.

— Как? Почему?

— Его сердцем завладеет другая, — категорично заявляет она.

Надеюсь, не Фелисити.

— Раз Тревор жив-здоров, поэтому Смерть отправил сюда тебя?

— Ох, не совсем так. Когда я услышала, что моя внучка — источник проблем в Послежизни, то принялась разыскивать тебя.

— Бабуля, — произношу, выжидательно глядя на неё, — ты самовольно покинула Небеса?

Выдержав удар, она говорит:

— Кто сказал, что я на Небесах? Я много чего натворила при жизни, должна тебе сказать.

Тщательно изучаю её.

— Нет. Я не куплюсь на это. Скорее всего, когда ты попала сюда, тебя ждал VIP-билет.

Она снова смеётся, и звук образует кокон счастья вокруг меня. Наклоняюсь к ней, мечтая стать маленькой и забраться на колени, чтобы оказаться ещё ближе.

— Ба, подожди, — говорю, всё ещё ощущая мурашки счастья на коже. — Хотела спросить тебя кое о чём.

— Да? — бормочет она, рассеянно перебирая мои волосы.

— Ты гордилась мной?

Жду, что она засмеётся, но она не делает этого. Вместо этого её рука замирает.

— Ну…, — начинает она, но прерывается.

Тепло сменяется холодом. Я выпрямляюсь, её пальцы держат прядь моих волос.

— Бабуля? — шепчу я. Её колебание режет меня словно нож.

Она отряхивается от своих мыслей и поднимается.

— Здесь, в Послежизни, существует правило. Как только ты оказываешься здесь, то больше не можешь врать. Даже с хорошими намерениями.

— Значит, ты не гордилась мной, — заключаю я.

— Правда никогда не бывает простой, — начинает она. — Я горжусь тем, какой женщиной ты становишься теперь, но девочкой, какой ты была до смерти, сложно восхищаться.

Мне не нужен пульс, чтобы понять, где моё сердце сломалось, — нет, разрушилось. Бабушка, моя скала, единственный человек, который, как я думала, никогда не отвернётся от меня, говорит, что я ей не нравлюсь. Или не нравилась.

— О, — всё, что получается выдавить из себя. Что ещё остаётся?

Она снова садится рядом со мной и берёт мои руки в свои. Пытаюсь вырваться, но она сильнее, чем я помнила.

— Понимаю, как плохо это звучит. Если бы я могла соврать, я бы попыталась. Но ты должна понимать, что женщина, которой ты становилась, была эгоистичной и наглой. Понимаю, не твоя вина, но, милая, это правда. Я люблю тебя больше всего на свете. Всегда любила. Но ты задала вопрос, и я не могу соврать.

— Ты уже говорила, — убито напоминаю я.

Она приподнимает мою голову, заставляя посмотреть прямо ей в глаза.

— Знаешь ты это или нет, но тебе удалось совершить огромные изменения в твоей жизни. Для начала, ты выстояла против хулиганки, которая намного больше тебя. Поступив так, ты начала развивать в себе силу стоять за своих друзей, что очень непросто. Я не могу сказать, как много эти два выбора изменили в тебе.

— И теперь, когда я другая, ты любишь меня больше? — спрашиваю, отворачиваясь от неё.

Но бабушка не собирается отпускать меня так просто. Она разворачивает меня, не позволяя игнорировать её.

— Послушай меня, юная леди. Не смей даже на одну секунду думать, что я не любила тебя. Я всегда любила тебя и всегда буду любить. Это никогда не изменится. Но ты спрашивала о другом. Ты спросила, гордилась ли я тобой. Не в то время. Та девушка, которой ты сейчас являешься, та женщина, которой ты станешь — это именно тот человек, которым тебе предначертано быть. А не какой-то копией своих друзей. И уж точно не тем, кто чувствует себя лучше, когда заставляет других чувствовать себя хуже. Тебе предначертано быть уникальной, как сейчас.

Пытаюсь сдержать слёзы.

— Почему ты ничего не сказала? Я бы изменилась, если бы ты сказала. Я всегда хотела, чтобы ты гордилась мной.

Она поднимается, и я слышу, как скрипят её колени.

— Проклятие облика, в котором я вышла к тебе, — произносит она с сухим смешком. — Старые недуги вернулись вместе с ним. Но не волнуйся. Только звучит ужасно. Я ничего не чувствую.

Слабо улыбаюсь, что уже неплохо.

— Я не хотела быть разочарованием, — говорю, глазами моля о прощении. — Думаю, стала такой, приобретя популярность. Наверно, каким-то образом я потеряла себя.

— Удивительная вещь — потеря. Ты всегда можешь найти, если искать достаточно усердно.

Бабулина мудрость хоть жёсткая и честная, но всё же наполнила меня надеждой.

— Пару минут назад ты спросила, почему я ничего не сказала, — произносит она. — Может, и стоило. Я надеялась, ты найдёшь свой путь сама, потому что поймёшь, что так верно. А не потому что пытаешься сделать меня счастливой.

Я точно понимаю, о чём она говорит. И она права. Я бы сделала всё, что она скажет.

— Знаешь, — говорю, выдавливая улыбку. — Я уникальна. Все остальные были копиями.

— Действительно, — отвечает она, легонько похлопывая меня по щеке.

Уютная тишина обволакивает нас, но я знаю, что она не может продлиться вечно.

— Мне осталось разобраться с ещё одним призраком, да?

Она кивает.

— Не знаю, правда, где она. Не в её духе опаздывать.

— Ты знаешь её? — удивлённо спрашиваю.

Бабушка озорно улыбается.

— Конечно. Здесь все друг друга знают. На Небесах нет чужаков.

— Итак, ты попала на Небеса, — поддразниваю я. — Дедушка тоже, да?

Её улыбка становится шире, и морщинки словно исчезли.

— Если бы его не было, думаешь, я бы тут была? — воздух вокруг нас начинает желтеть. Мягкие цвета создают свечение, словно первые лучи рассвета. — Похоже, она здесь, — добавляет бабушка, собираясь уходить. Беру её за руку.

— Подожди. Не уходи пока. Не уверена, что смогу сделать это.

Она поворачивается и становится на колени передо мной.

— Дорогая, ты понятия не имеешь, насколько ты способная. У тебя всё получится, — в её глазах замечаю гордость. Вдруг понимаю, что до сегодняшнего дня такой взгляд не замечала уже очень давно.

Чувствую, как к глазам подступают слёзы и протягиваю руку, чтобы коснуться её щеки.

— Я люблю тебя.

Теперь в её глазах грусть.

— Я люблю тебя тоже, Ровена Джой. Но испытание скоро подойдёт к концу, и очень надеюсь, суд найдёт способ вернуть тебя на Землю, чтобы ты смогла завершить своё путешествие, — она смотрит куда-то вдаль. — Я не могу оставаться дольше. Меня скоро начнут искать.

Она любовно убирает мою руку и нежно кладёт мне на колени.

— Мы увидим друг друга, когда настанет время, а так как произойдёт это ещё не скоро, я всегда буду любить тебя. Помни об этом.

Слёзы начинают капать быстрее, и я закрываю глаза, пытаясь их сдержать. Когда я открываю их, то бабушки уже нет, а на её месте стоит девушка примерно моего возраста. Я знаю её. Не кажется, что она выглядит знакомо. Я действительно знаю её. На самом деле, я видела её всего за несколько дней до встречи со злополучной цыганкой. В последний раз я видела её в день её смерти.

ГЛАВА 19

— Мадлен, — неуверенно спрашиваю я. — Это ты?

Ожидаю, что она голову оторвёт мне за то, что мы с друзьями сделали, но она улыбается и бросается ко мне.

— ЭрДжей, я так рада видеть тебя! — восклицает она и обхватывает руками, именно руками, а не ладонями, мою шею. Шок парализует меня.

— Как ты? — пронзительно кричит Мадлен. — Я ушам не поверила, когда Смерть сообщил, что ты здесь. Сначала я расстроилась, что ты умерла, но потом он рассказал мне про суд, и я обрадовалась возможности помочь тебе. Думаю, он немного удивился, когда я сказала, что мне от него ничего не нужно взамен, — она наклоняется ближе. — По слухам, Дэниел очень долго упрямился, но я рада, что он согласился, — она подмигивает и продолжает выпаливать слова со скоростью света. Я всё ещё пытаюсь осознать тот факт, что она не собирается дать мне кулаком в лицо.

— Ты не сердишься на меня? — в конце концов мне удаётся собрать слова воедино.

На её лице появляется недоумение.

— Почему я должна сердиться?

— Ну, эм, знаешь, из-за вечеринки, — бормочу я, всё ещё ожидая нападения.

Но она лишь смеётся.

— Видимо, ты до сих пор путаешься в воспоминаниях.

Пожимаю плечами.

— Наверно.

Либо Мадлен потрясающая актриса, либо она действительно не сердится. И хоть я ещё и насторожена, но чувствую, как напряжение потихоньку покидает меня.

— Тогда позволь мне тебя просветить. Иди за мной. Терпеть не могу эти тучи, — она подходит к двери и раскрывает её. Едва я переступаю порог, как резко замираю. Передо мной кофейня. Честное слово, я имею в виду именно ту самую кофейню, где бариста носит зелёную толстовку и улыбается при виде посетителей. Я даже чувствую витающий в воздухе аромат свежесваренного кофе.

С удивлением смотрю на Мадлен.

— Ты шутишь. Кофе в Послежизни?

Она хихикает.

— Только на основе взаимовыгоды. Думала, тебе понравится. И не просто в Послежизни, — она кивает в сторону двери в дальнем конце комнаты.

Табличка гласит «только члены».

— Что за члены? — спрашиваю, глядя на людей, потягивающих латте и болтающих.

— Души, которые попали на Небеса.

Теперь я смотрю на неё.

— Шутишь?

Она качает головой.

— Новая привилегия, — поясняет она, пробираясь к стойке.

Хоть мысль о карамельном макиато и соблазнительна, я вынуждена спросить:

— Разве я не должна заниматься исправлением прошлого?

Она кивает.

— Да. Но как ты там любишь говорить? Всегда есть время для чашечки кофе?

Именно так я и говорю.

— И что, мы просто закажем?

Она закатывает карие глаза и обвивает свою руку вокруг моей.

— Это не ядерная физика. Всё так же, как и на Земле, — она лучезарно улыбается девушке за стойкой, делает заказ и поворачивается ко мне. — Что будешь?

Секунду раздумываю, называю напиток и иду за ней к огромным коричневым кожаным креслам.

— Мы не должны забрать напитки? — спрашиваю. Понимаю, звучит неубедительно, но эта девчонка должна ненавидеть меня до мозга костей. Поэтому тот факт, что она обнимает меня и хочет по-девчоночьи поболтать, выбивает меня из колеи.

— Шейна принесёт.

Услышав своё имя, бариста смотрит на нас и слабо машет рукой.

— Только не говори, что души за стойкой являются частью программы по реабилитации из Ада. Почему кто-то хочет провести вечность, готовя людям кофе вместо того, чтобы плавать на облаках или заниматься чем-то в том же духе?

Она задумчиво смотрит на меня.

— Полагаю, если бы ты была в штате философов, то смогла бы проводить так время. Но для меня это не звучит весело. Я бы предпочла общаться с людьми, чем быть одной, разве ты нет?

— Да, наверно. Подожди, здесь что, все работают? А как же «покойся с миром»?

Она пытается не засмеяться надо мной. Могу увидеть это. Хотя она пытается не засмеяться не надо мной. Впервые в жизни у меня появляется мысль, что мы могли бы стать друзьями. Детали все ещё немного запутаны, но я не думаю, что Мадлен притворяется.

— Никто здесь ничего не должен, — произносит она, улыбаясь всё так же широко. — В конце концов, мы уже отбыли своё время на Земле, делая, что должны. Как только мы оказываемся здесь, то вольны проводить время как хочется. Заниматься тем, к чему лежит душа.

В этот момент с напитками к нам подходит Шейна. Смотрю на пенку и вижу свои инициалы.

— Посмотрим, правильно ли я всё поняла, — говорю, поворачиваясь к Шейне. — Чем вы занимались, когда были живы?

— Я была доктором, — даёт она прозаичный ответ.

— Ладно, — медленно произношу. — А теперь вы варите кофе?

Она широко улыбается, даже ещё шире, чем Мадлен. Закрадывается мысль, что по прибытии все здесь получают отбеливающие полоски.

— Когда я училась в медицинской школе, то занималась в подобном месте, — поясняет она, рукой обводя комнату. — Каждый раз, когда я продиралась сквозь учебники, я думала о том, как, должно быть, прекрасно — готовить кофе и общаться с людьми. Сотрудники кафе всегда казались мне частью одной большой семьи. Естественно, когда я упомянула об этом отцу, он пришёл в ярость. Ожидалось, что я продолжу семейное дело. Собственно, именно это я и сделала.

— Как вы думаете, что бы он сказал теперь?

Секунду её глаза смотрят вверх, она всё так же улыбается.

— Он один из моих самых преданных клиентов, — всю дорогу к стойке она смеётся.

— Она молода, — замечаю я. — Интересно, сколько ей было, когда она умерла?

— Сорок пять, думаю. Сердечный приступ на фоне стресса, — обыденно отвечает Мадлен.

Я чуть ли не давлюсь.

— Но она не выглядит на сорок с лишним, — выпаливаю, но, спохватываясь, прикрываю рот рукой.

Но Мадлен вроде не заметила.

— Мы сами решаем, на сколько будем выглядеть и как именно.

— Типа твоих волос? — спрашиваю. — Когда у тебя была такая причёска?

Она поправляет идеально прямые волосы.

— Когда стала носить свой первый парик, — отвечает она. — Ты помогла мне его выбрать.

Я понимаю, что прежде чем мои новые воспоминания полностью сольются с моим сознанием, пройдёт много времени. Но уверена, помощь девочке, больной раком, в выборе парика, должна была отозваться немедленно.

— Хм, не помню такого.

— Вспомнишь, — произносит она и отпивает кофе. — Здесь впервые кто-то переделывает своё прошлое. Даже Смерть не уверен, сколько времени займёт подготовить всё к твоему возвращению. А сейчас он попросил меня развлекать тебя, пока твои новые воспоминания не займут своё место. Он говорил что-то насчёт полного понимания новой реальности перед началом последнего испытания. Но кто его знает, Смерть. Этот парень танцует под собственную мелодию.

— Итак, мой первый бебиситтер — святой Питер, а второй — Мадлен Квин, — бурчу себе под нос.

— Я не бебиситтер, я твой друг, — произносит она немного обиженно.

Мой шанс получить некую ясность.

— Ты упомянула, что мы друзья, но я всё ещё не знаю, о чём ты говоришь. Я помню, что мы провели удачный аукцион, но это не делает нас лучшими подругами. Кроме того, мы…, — делаю глубокий вдох и продолжаю, — мы украли все те деньги, что собрали для твоей семьи и устроили вечеринку.

Почему это воспоминание не может исчезнуть?

Мадлен наклоняется вперёд и мягко и тихо произносит:

— Послушай. Ты больше не тот человек, каким была. Ты совершила ошибки, но большинство уже исправила. И заплатила довольно высокую цену, разве ты так не считаешь?

Её слова вызывают какие-то новые воспоминания. Я закрываю глаза, стараясь ухватить как можно больше воспоминаний.

— Я всё ещё тусуюсь с Фелисити? — удивляюсь я. Лицо Мадлен говорит, что это правда.

Она торжественно кивает.

— Ты пыталась порвать с ней, но внезапно снова начала общаться. Мы пытались расспросить тебя, но ты ничего не объяснила. Мы дружили, но это было как иметь тайного друга.

Не похоже на меня. Или не было похоже. В голове появляется жужжание, когда я пытаюсь прорваться сквозь поток воспоминаний.

— Я тоже не могу вспомнить. Но знаю, что она мне не нравится.

Мадлен пожимает плечами.

— Мы думали, она тебя шантажирует, но так и не смогли понять, что могло заставить тебя вернуться к ней.

Причина вдруг резко вспыхивает в мозгу.

— Моя мама, — начинаю я. — У моей мамы был роман. Фелисити сказала, что если я не начну снова с ними общаться, то она всем расскажет. И начнёт с моего папы.

— Но она терпеть тебя не может, — возражает Мадлен. — Почему она хочет держать тебя при себе?

— Чтобы я делала за неё всю грязную работу, а она оставалась не при делах.

Завеса поднимается, и что бы там ни сдерживало мою память, оно ломается. Меня затапливают волны воспоминаний. Ко мне приходит каждое воспоминание. Места, куда я ездила отдыхать. Новые друзья, которые появились после того, как я выбрала Тревора, то есть Дэниела, вместо Фелисити. Абсолютно новая жизнь.

Ставлю стаканчик с кофе на стол, когда комната начинает кружиться. Я бы предпочла жужжание.

— Меня сейчас вырвет, — стону я и закрываю глаза. Не помогает.

— Здесь тебя не может вырвать, — заверяет меня Мадлен. — Тебе просто кажется.

— Слишком много, слишком быстро.

Меня охватывает удушье. Голова словно раскалывается, когда мои старые и новые воспоминания начинают бороться за место в моём разуме. Чувствую, что серое вещество в любую секунду полезет из носа. И затем, так же внезапно, как началась, боль прекращается.

Слышу, как Мадлен обращается ко мне.

— ЭрДжей, ты в порядке?

Каждый в кофейне смотрит на меня, но никто не предлагает помощь. Они выглядят такими же ошеломлёнными, как и я.

— Да, — отвечаю, выпрямляясь. — Просто… хм… было отвратительно.

Она подвигает мой кофе.

— Выпей. Должно помочь.

Подношу стаканчик к губам и делаю маленький глоток. К моему удивлению и облегчению, сладость и горечь вытесняют последние капли боли. Делаю ещё несколько глотков, потом смотрю на неё.

— Мне казалось, люди здесь не могут лгать.

Она в замешательстве смотрит на меня.

— Я не лгала.

— Ты сказала, что я не крала деньги, которые мы собрали, чтобы помочь твоим родителям. Но я абсолютно уверена, что я их украла. Может, это и не была моя идея, но я не помешала, — издаю стон, когда вспоминаю о назначенном на декабрь судебном заседании. — Какая жалость, что ты-не-можешь-лгать-в-Послежизни неприемлемо для моей защиты на Земле.

Мадлен смотрит на меня, словно собирается что-то сказать, но вместо этого откидывается на стуле и делает большой глоток.

— Теперь ты помнишь, что мы друзья?

Её слова заставляет меня улыбнуться.

— Да. Мы подружились вскоре после того, как я начала общаться с Тревором, то есть Дэниелом, — я выпрямляюсь и ухмыляюсь. — Подожди-ка. Вы двое встречались. Ты, должно быть, и есть та девушка, о которой упоминала бабуля. Та, которой принадлежит сердце Дэниела, — поддразниваю я.

Любовь исходит от всего её существа, и выброс энергии заставляет мою кожу покалывать от напряжения.

— Прости, — смущённо произносит она, пытаясь справиться с эмоциями. — Такое происходит со мной, только когда я думаю о нём.

Мадлен напоминает мне Сэнди, и я легонько касаюсь кольца. Они не боятся показать, как сильно любят. Копаюсь в воспоминаниях, пытаясь обнаружить хоть один момент, когда испытывала подобное, и ничего. Приходится признать, даже с учётом того, что могу вернуться к жизни, я всё равно завидую двум мёртвым девушкам.

— Эй, Мадлен, — зовёт Шейна. — Время. Вам лучше уйти.

— Спасибо, — отвечает ей Мадлен и поворачивается ко мне. — Готова покончить с этим?

Иду за ней, по дороге закидывая стаканчик в мусорную корзину. Мадлен раскрывает дверь и жестом приглашает пройти. Поворачиваюсь к ней, чтобы улыбнуться, и когда поднимаю глаза, то понимаю, что мы находимся в гостиной Фелисити. Последнее место, где мне хочется быть, особенно вместе с Мадлен. Именно в этом месте я дала ей причину всегда меня ненавидеть.

Всё внутри обрывается, когда я вижу себя. Я выгляжу грустной и подавленной и понимаю, что готова оказаться где угодно, только не здесь.

— Эй, ЭрДжей, — зовёт Фелисити. — Мне нужна карточка. Есть парочка продавцов, которым нужно заплатить, прежде чем мы окончательно подведём итог.

— Ты о ком? — спрашиваю, роясь в куче чеков. — Мне казалось, я уже обо всём позаботилась.

— Забей, — Фелисити обрывает меня взмахом руки, словно прихлопывает комара. — Ничего серьёзного. Могу расплатиться вечером и вернуть тебе карту утром.

— Хорошо, — говорю я. Смотрю, как я лезу в сумку и достаю кошелёк. Вытаскиваю карту и начинаю передавать.

И именно в этот момент появляется знакомая тяга серебристого каната. Дело плохо. Только не знаю, для кого.

ГЛАВА 20

Вместо того, чтобы бороться с тягой, на этот раз я полностью расслабляюсь, и всё проходит не так уж и плохо. Вижу карту в своей руке и понимаю, что должна сделать.

— А знаешь что, — говорю, немножко выпуская дремлющую во мне королеву-мать. — Ты так много всего сделала, почему бы тебе просто не сообщить мне контакты, и я обо всём позабочусь сама. Тогда тебе не придётся ещё раз куда-то идти, — улыбаюсь ей широкой улыбкой, отчего на лице Фелисити проскальзывает удивление. Полагаю, она давненько не видела меня такой. Скорее всего, я услышу об этом, когда вернусь в Послежизни, но пока чувствую себя замечательно, используя силу во благо.

Мгновение спустя Фелисити ответно улыбается, и её улыбка выражает раздражение и предупреждение.

— Нет, — произносит она. Если спросите меня, то голос её звучит резко, и я не единственная, кто заметил. Пара человек за столом смотрят в нашу сторону, переводя взгляд с Фелисити на меня. — У меня потом дополнительное занятие. Мне по пути.

С каких пор Фелисити посещает дополнительные занятия? Эта девица порхает по старшей школе с помощью пухлых губок и папки с тестами, доставшихся ей по наследству от сестры.

— Ничего страшного, — заверяю её. — Так у меня будут все необходимые документы, и я смогу сразу утром передать их в школьную бухгалтерию.

Комната наполняется тишиной. Теперь каждый смотрит на нас двоих. Никто не восстаёт против королевы. Это самое первое не писаное правило популярности.

— Дай карту, — шипит она.

Смотрю на неё так же уверенно, как себя ощущаю.

— Нет.

Не думала, что в комнате может стать ещё тише. Я ошибалась.

— Что ты сказала? — переспрашивает Фелисити, едва не брызжа слюной.

Отталкиваю стул и поднимаюсь, распрямляя плечи.

— Я сказала, нет.

Ожидаю, что она сейчас бросится на меня из-за стола. Но она удивляет меня и остаётся неподвижной, за исключением лица. Мышцы лица подрагивают, пока она пытается сохранить спокойствие.

— Дай мне карту, ЭрДжей, или клянусь, я всем скажу.

Этот момент настал. Предупреждение, которое должно заставить меня сесть обратно и дать ей то, что она хочет. Но теперь это не сработает. Только не тогда, когда я практически вернула свою жизнь.

— Скажешь что? — с вызовом уточняю я. — Что у моей мамы любовник? Считай меня сумасшедшей, но я буду невероятно удивлена, если ты уже не рассказала всем в этой комнате.

Пробегаю глазами по лицам сидящих за столом и подтверждаю свою догадку. Все они смотрят куда угодно, только не на меня.

Шок от того, что её блеф раскрылся, длится минуту, потом Фелисити переходит в наступление.

— Теперь это лишь вопрос времени, когда вся школа узнает. Но думаю, что начну со звонка твоему папочке. Думаю, он будет рад услышать о дополнительных занятиях, в которых не отказывает себе твоя мама.

— Это не моя проблема, — говорю, пожимая плечами. — Это она должна отвечать за свои поступки, а не я.

После этого заявления наступает битва двух королев. Одна сражается за то, чтобы удержать то, что имеет, а другой терять нечего. Если я сейчас же не изменю ход истории, то Фелисити закончит школу и станет женой какого-нибудь проигравшего бывшего спортсмена, а я останусь в лимбо на неизвестно сколько времени. Я лишь надеюсь, что не проведу остаток жизни, сожалея о том, что бросила вызов Фелисити. Я не хочу, чтобы папа узнал о маме от неё, но и позволять ей иметь власть надо мной тоже больше не могу.

— Послушай, Фелисити, просто отпусти. Отпусти меня. Я тебе не нравлюсь. Ты не нравишься мне. Твоя сила делать меня несчастной ушла. Давай назовём это расхождением наших путей и двинемся дальше. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить её, тихо ненавидя друг друга.

Она издаёт кряхтение, похожее на звук голодного павиана, как показывали на Animal Planet.

— Мне следовало оставить тебя в грязи с твоими дружками. Но я пожалела тебя. Ты упала от управления школой практически до уровня невидимки.

— Ты в самом деле считаешь, что я поверю, что ты пожалела меня? — усмехаюсь я. — Мои друзья, мои настоящие друзья, они не лузеры. Вообще-то, единственный лузер, которого я вижу — это ты. Тебе пришлось шантажировать меня, чтобы был кто-то, кто будет выполнять за тебя грязную работу. Но знаешь что? — спрашиваю, глядя как на её лице сменяются пятьдесят оттенков красного.

— Что? — её голос кипит от ненависти.

— Я лучше этого. Теперь я понимаю, что мне не нужно заставлять людей бояться, чтобы получить, что я хочу.

— Ты с ума сошла, — со злостью произносит она. — Никто не боится меня. Все здесь любят меня.

Скрещиваю руки на груди и слегка наклоняюсь назад.

— Неужели?

— Да, — отвечает она, и я думаю, что она искренне верит тому, что говорит.

Но воспоминания о новом прошлом уже прочно засели в голове, и хоть я и не горжусь ими, однако они мои, и ничто не в силах снова забрать их у меня.

— Тогда зачем ты заставила меня подкинуть бутылки текилы в машину Пенни, после того, как она была номинирована на королеву бала?

— Что? — в негодовании кричит Пенни, вырываясь из оцепенения. — Так это была ты? Меня вышвырнули из номинантов.

Фелисити качает головой и показывает на меня.

— Она лжёт.

— Серьёзно? — спрашиваю, осматривая лица в поисках малейшего сомнения. — Или я наконец показываю всем твоё истинное лицо?

— Ты ведёшь себя так с самого твоего падения! — кричит Фелисити, обходя вокруг стола. Подавляю желание сделать шаг назад.

— Как так? — интересуюсь, невинно глядя в её разъярённое лицо.

— Ты пытаешься прогрызть дорогу обратно. И когда я пожалела тебя и приняла обратно в наш круг, ты платишь мне ложью. Что, завидуешь?

Она говорит именно то, что я ожидала от неё услышать. Именно то, что сказала бы я сама, окажись на её месте. Одно из важнейших правил нахождения на вершине популярности: используй зависть, как объяснение того, почему кто-то осмеливается встать у тебя на пути.

Уверена, она ожидает, что я опущусь до её уровня, но несмотря на то, что кровь кипит, и пар валит из ушей, я улыбаюсь.

— Что у тебя есть такого, чему я могла бы завидовать?

— Они выбрали меня, а не тебя, — отвечает она, указывая на каждого сидящего здесь. — Единственное место, куда ты должна была отправиться — вниз. До самых низов социальной лестницы. Этот Дэниел — фрик. Оставь его зависать с девчонкой, которая, скорее всего, не доживёт до выпускного.

Комната снова наполняется тишиной, но на этот раз от шока, что даже Фелисити осмелилась сказать что-то настолько жестокое. Хоть никто в этой комнате по-настоящему и не знает Мадлен, я не думаю, что кто-то может сказать о ней что-то плохое.

Обхожу стол, пока нас не разделяет лишь пара дюймов. Знаете, не только хулиганы могут использовать приём лицом к лицу.

— Давай кое-что проясним, ты, самовлюблённая эгоистка. Никто не выбирал тебя вместо меня. Я ушла. Я сделала выбор. Я выбрала себя. Так что держись за свои фантазии, если тебе хочется, но не втягивай Дэниела и Мадлен. Они в пять раз лучше, чем ты когда-нибудь можешь надеяться стать. Они знают, что важно. Дружба. На случай, если ты не знаешь — это когда ты можешь на кого-то рассчитывать, а не шантажировать.

Собираю свои вещи так быстро, как только могу и направляюсь к двери.

— Подожди, — зовёт она, и на мгновение мне кажется, что она возможно, только возможно, может изменить своё мнение. Но ещё до того, как она успевает раскрыть рот, я понимаю, что всё это лишь мечты.

— Деньги и документы оставь, — приказывает она.

Я медленно поворачиваюсь, качая головой. Вижу, как Дейв за её спиной поднимается. Предполагается, что он охранник? Не имеет значения. Нет ничего, что бы они теперь могли бы мне сделать. Я зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Я так не думаю. На самом деле, собираюсь доставить это директору Коффману утром. Он сможет убедиться, что каждый пенни попадёт к Квинам до того, как Мадлен получит следующее лечение. Мы не хотим, чтобы она пропустила его, потому что ты собиралась обвинить меня в воровстве или в чём там ещё.

Дейв склоняет голову к Фелисити, и я понимаю, что он уже пообещал людям вечеринку. Она игнорирует его и смотрит прямо мне в глаза.

— Вау. Да ты теперь параноик, — комментирует она.

В людях, которые всю свою жизнь проводят, нося на лице маску, есть одно качество. Наступает момент, когда маска начинает трескаться. Я вижу момент, когда Фелисити готова взорваться. И у меня есть два варианта. Я могу добить её, или же могу быть выше этого. Я на самом деле очень сильно мечтаю покончить с неё. Но я этого не делаю.

— Неважно, что ты думаешь обо мне. Неважно даже, что ты делаешь, — не могу поверить в то, что собираюсь сказать. — Фелисити, я прощаю тебя за всё. За всё, что ты сделала и собираешься сделать. Я прощаю тебя.

— Мне не нужно твоё прощение, — шипит она.

— Неважно. Это моё прощение, — после этого я поворачиваюсь на каблуках и спокойно выхожу за дверь. Не дать себе влипнуть в преступление? Сделано. Стать лучшей версией? Сделано. Вернуть жизнь? Надеюсь.

Слышу цоканье каблуков Фелисити по паркету. Я уже практически спустилась на тротуар, когда она распахивает настежь входную дверь.

— Тебе конец, ЭрДжей. Я уничтожу тебя. Правду о тебе узнают все.

И в это мгновение меня вырывает из моего тела, и я оказываюсь на скамейке рядом с Мадлен.

— Ты здесь, — удивлённо говорю я, всё ещё приходя в себя после смены тел.

— Разумеется, я здесь, — отвечает она, улыбаясь. — Где ещё мне быть?

— Но я же принесла деньги вовремя, да? Фелисити и Дейв не смогли обвинить меня в воровстве, так что меня не посадили до суда. Ты должна быть жива.

— ЭрДжей, то, что ты сделала, выступив против Фелисити, — невероятно. Но с моей смертью это не имеет ничего общего.