Эсминцы и коса смерти. Том 2

Глава 15

После того, как Марина вместе с медсестрами обработала раны Полежаева и Степанова, выяснилось, что ни тот, ни другой не желают оставаться в госпитале, а хотят возвратиться на свой эсминец. Врач согласилась. Ведь госпиталь и без того был переполнен. И какой-то особый уход за членами экипажа Малевского организовать уже не представлялось возможным. А на эсминце они могли отлежаться в нормальных, привычных им условиях. И там, в конце концов, находился судовой врач, пока почти ничем не загруженный, который имел все возможности позаботиться о них гораздо лучше. Да и сами ранения угрозы для жизни не представляли. Осколки Марина извлекла, а раны зашила. Потому, заполнив сопроводительные бумаги и выписав необходимые медицинские заключения и рецепты, она отпустила пациентов на амбулаторное лечение.

Пока Лебедев с помощью Малевского и его женщины разбирался с ранеными, остальные корректировщики вместе с пленными немцами просидели в «полуторках». И все бойцы, включая пленных, очень устали и хотели есть. Учитывая загруженность госпиталя своими ранеными, Александр не потащил туда взятых в плен солдат вермахта, хотя и они тоже нуждались в медпомощи. Им оказали первую помощь сами краснофлотцы, как могли, применив свои аптечки. Но повязки уже пропитались кровью. Потому и немцев нужно было скорее куда-то пристраивать.

Малевский, прощаясь с Мариной, долго целовал ее в губы, не стесняясь ни Александра, ни раненых, и обещал вытащить ее из этого ада, в филиал которого все больше с каждым днем превращался военно-морской госпиталь Либавы. Потом командир просидел в машине всю дорогу грустный и угрюмый. Он не потребовал пересадить кого-то из раненых в кузов, а сам залез туда без лишних слов и ехал вместе с краснофлотцами, как и Лебедев.

Едва Полежаева и Степанова снова посадили в кабины машин, они поехали сразу в штаб базы. К счастью, от госпиталя до штаба оказалось совсем недалеко. Там Лебедев доложил о прибытии своего взвода оперативному дежурному, затем передал пленных сотрудникам НКВД, дежурящим на посту при въезде, потом решил вопрос с довольствием и проживанием взвода в казарме. И только после всех этих хлопот наконец-то получил возможность написать письмо отцу.

Химическим карандашом на обрывке тетрадного листка, выпрошенного у оперативного дежурного, Саша написал суть просьбы Малевского про Марину, не забыв упомянуть о необходимости начинать эвакуировать не только раненых, но и всех тех городских жителей, которые мало помогут в обороне Либавы, детей, женщин, специалистов мирных профессий, учителей, партийных и советских работников, а также оборудование городских предприятий и документы из канцелярий советских учреждений и архивов. В конце письма он не удержался и приписал, что управление обороной базы организовано неважно, приведя собственный пример и пожаловавшись на то, что экспериментальные САУ, едва разгрузив их с сухогрузов, сразу бросили в атаку вместо танков. Ну, и передавал, конечно, маме, Наташе и дяде Игорю большой привет. Последнему он собирался в ближайшее время отправить рапорт по официальным каналам, как начальнику РОШ.

Малевскому удалось не только выпросить у дежурного конверт из вощеной бумаги, но и даже запечатать послание большой сургучной печатью штаба. И теперь письмо выглядело солидным и официальным. До аэродрома они с командиром добрались только ближе к полуночи все на той же полуторке. Причем, Малевский теперь ехал в кабине, а Лебедеву пришлось снова трястись в кузове, хотя пустой грузовичок подпрыгивал на ухабах грунтовки еще сильнее. Никаких светомаскировочных устройств не имелось, потому машина двигалась в ночи с выключенными фарами и ползла довольно медленно. Хорошо еще, что водитель оказался старослужащим и знал, куда следует ехать, потому что из-за повсеместной светомаскировки огни нигде не горели и почти ничего видно не было. Хорошо еще, что небо оказалось безоблачным, и кое-как доехали при свете луны и звезд, а также полоски багрового зарева над горизонтом где-то далеко на юго-западе, над линией фронта. Оттуда периодически доносились и звуки артиллерийских залпов.

Сам аэродром принадлежал авиации флота. И он тоже никак не освещался. На КПП, казалось, не было ни души, но, как только они приблизились, оттуда их окликнул какой-то краснофлотец с винтовкой СВТ в руках и в бескозырке, приказав остановиться и предъявить документы. Малевский вышел к нему, представился, и попросил немедленно позвать своего племянника, летчика Малевского. Боец вернулся в караулку и доложил там кому-то. Изнутри послышалось какое-то недовольное ворчание, и вскоре на пороге показался начкар в чине старшины, вооруженный пистолетом-пулеметом ППД.

Он представился:

— Старшина Василий Сергеев, начальник караула.

Посветив электрическим фонариком, и увидев перед собой военмора высокого звания, одетого в парадную форму, Сергеев проговорил:

— Днем приезжайте, товарищ капитан первого ранга, сейчас время позднее, все летчики давно уже спят.

— Дело срочное, старшина. Просто так я бы не приехал. Давай, буди его прямо сейчас. Со мной тут важный человек из разведки штаба флота. Он тоже им интересуется, — ввернул Малевский, намекая на Лебедева.

— Я не имею такого права, летчиков будить, да и покидать караульное помещение до окончания смены не могу, — возразил старшина.

— Я понимаю, что до казармы топать полкилометра тебе неохота. Бойца тоже посылать не хочешь, жалеешь или боишься ослабить караул. Понимаю. Время военное. Бдительность не помешает. Ну, так позвони дежурному, пусть там племяша моего разбудят, да сам он сюда придет, — потребовал Малевский.

— Так связи нет. Телефон в караулке недавно перестал работать, — объяснил старшина.

— И часто у вас такие проблемы со связью? — спросил Малевский.

— Бывают иногда, — неуверенно ответил Сергеев.

— А ты не думаешь, что это диверсанты могли линию перерезать? — подал голос Лебедев, выпрыгнув из кузова «полуторки».

— Я послал Рогова, второго бойца, проверить линию. Если бы перерезали, он бы уже тревогу поднял, — сообщил старшина.

— А сколько времени прошло, как боец ушел? — спросил Александр. Нехорошее предчувствие все больше завладевало им.

— Так, двадцать минут прошло, — сказал Сергеев, взглянув на часы в свете своего фонарика.

— Не многовато ли? — спросил Малевский.

И тут возле железного забора, тянущегося от КПП, метрах в тридцати, в направлении как раз перпендикулярном спине начкара, Лебедев уловил какое-то движение. Пока они разговаривали, какие-то люди в гражданском беспрепятственно перелезали через забор на территорию аэродрома, перерезав колючую проволоку, идущую поверху. И этих людей Лебедев насчитал человек десять. Забираясь на довольно высокий забор, они вставали друг другу на плечи. В руках у одного из них в лунном свете он заметил немецкий автомат, а у других имелись карабины.

— Диверсанты там, у забора! — заорал он и рванул из кобуры свой «ТТ».

Тотчас началась пальба. Причем, пули полетели откуда-то из кустов, росших у дороги метрах в пятидесяти до КПП. По этой дороге они только что проезжали. Начкар тут же упал замертво, подстреленный невидимыми снайперами сразу двумя пулями. Одна попала в грудь, а другая — в висок. Похоже, били на свет фонарика бедолаги Сергеева.

— Укрыться в помещении! — закричал Лебедев, вталкивая туда Малевского, одетого в белый летний китель, который легко мог стать следующей мишенью.

Нагнувшись, Александр прихватил автомат убитого, услышав в этот момент, как пули вжикнули над головой, и, влетев в караулку следом за Малевским, занял позицию в дверном проеме, улегшись животом на бетонный пол. Боец с СВТ, между тем, выстрелил в сторону кустов из открытого окошка пропускного пункта. В ответ опять прилетели две пули, только на этот раз не попали, а, отрикошетив от бетонного потолка КПП, воткнулись в письменный стол, пробив насквозь столешницу и застряв в пачках караульных журналов, которые лежали внутри в ящиках. Уловив взглядом одну из вспышек от выстрелов, Лебедев послал туда из ППД покойного старшины длинную очередь. Ему даже послышался короткий вскрик. Во всяком случае, снайперы диверсантов перестали стрелять. Боец с СВТ по-прежнему держал кусты на мушке. Но, поняв, что снайперы могут бить по вспышке выстрела, пока выжидал.

Лебедев лихорадочно думал, что предпринять. Ждать было нельзя. У диверсантов, наверняка, есть гранаты. Так что в любой момент могут в окошко «колотушку» закинуть. Чтобы не подпустить их, нужно оборону и снаружи КПП держать. А там никого нет. Впрочем, там остался водитель, а у него есть в кабине грузовичка табельная «трехлинейка». И, если он за своим грузовичком заляжет, да еще если и стрелять умеет, то тогда шансы продержаться есть. Помещение КПП сделано из бетона. Стены из стрелковки не пробить. Окна под потолком узкие, вроде бойниц, и их всего два. Наскоком трудно взять. А, вдруг, шофер не умеет стрелять? Или трусом окажется? Что тогда?

И тут со стороны «полуторки» как раз раздался выстрел, затем — второй. А кто-то снаружи, с другой стороны, с той, где диверсанты лезли через забор, закричал, причем, совсем не по-немецки. Лебедев точно не знал, что это за язык.

— На латышском, гады, разговаривают, — тихо проговорил Малевский, стоя возле второго дальнего окна.

Никакого оружия у командира не имелось. И Лебедеву пришлось отдать ему свой «ТТ». Теперь они держали оборону вчетвером. Лебедев с ППД, Малевский с пистолетом и краснофлотец с СВТ внутри КПП, а водитель с «трехлинейкой» — снаружи.

— Это, наверное, «Айзсарги», местные фашисты, — пробормотал краснофлотец.

Потом добавил:

— С нами инструктаж недавно проводили, что они могут неожиданно нападать на караулы.

И тут Лебедев вспомнил, что, действительно, были в этих краях такие местные «народные мстители», боровшиеся против «советской оккупации». Они нападали на военные части, убивали коммунистов и местных рабочих, поддерживающих советскую власть. Так что, может, они и не немецкие диверсанты, но враги, однозначно. Но это — к лучшему, потому что с таким количеством отлично подготовленных, оснащенных и вооруженных до зубов немецких диверсантов им вчетвером никак не справиться, а с этими, может, и удастся. Но не пришлось. Услышав выстрелы, на аэродроме, хоть и с опозданием, подняли тревогу. Взвыла сирена, зажглись прожектора, и люди у забора заметались, пытаясь бежать. Но не успели. Через считанные мгновения на них скрестили световые лучи с вышек и ударили с разных сторон пулеметы. Лебедев наблюдал, как фигуры в гражданском прыснули в разные стороны, пытаясь разбежаться, но были скошены пулеметчиками. Все секторы вокруг оказались пристреляны заранее. Из кустов еще кто-то пытался отстреливаться, но совсем недолго. Потом и оттуда побежали.

Вдруг, перед дверным проемом с противоположной стороны возле трупа старшины склонилась фигура с винтовкой. Лебедев вскинул автомат, но, в последний момент услышал возглас:

— Колян! Ты хоть жив там?

— Черт, Рогов! Где ты шляешься? — закричал изнутри пропускного пункта краснофлотец с СВТ.

— Так это боец, которого старшина послал линию проверять? — спросил Лебедев.

Парень с СВТ кивнул.

— Да, я Рогов и есть, — подтвердил краснофлотец.

И тут же спросил:

— А это кто с тобой, Колян?

— А это начальство, Димка, неожиданно приехало с проверкой, так что не ори! — предупредил краснофлотец сослуживца.

Тот стушевался и спросил уже тихо:

— А кто Васю нашего застрелил?

Второй краснофлотец ответил:

— Местные гады какие-то. Про которых недавно на инструктаже предупреждали, что напасть могут.

— Так это они, что ли, стреляли? — уточнил Димка Рогов.

— А ты что, выстрелов не слышал? — спросил Лебедев, подойдя к парню вплотную.

Тот смущенно проговорил:

— Да я линию проверил и по нужде потом отошел метров на сто в кусты. А когда стрелять начали, там и просидел. И не видел ничего, потому что мне обзор грузовик загораживал, только выстрелы слышал.

Вскоре от второго КПП появился взвод охраны, который прочесывал всю местность перед забором.

Бойцы окружили КПП. Пулеметчики с ручными пулеметами взяли на прицел оба окна и дверной проем. Кто-то из темноты заорал командирским голосом:

— Выходите по одному с поднятыми руками!

— Здесь все свои! — прокричал в ответ краснофлотец, вооруженный СВТ.

— Это кто говорит? — задал вопрос все тот же командирский голос.

— Это я, старший матрос Николай Петренко, помощник начкара! Старшину Сергеева убили, а Димка Рогов со мной! — закричал в ответ краснофлотец.

— Ну, выходите тогда, чего там сидеть? — сказали из темноты уже совсем другим тоном.

Краснофлотец вышел из будки КПП, а следом за ним и Лебедев с Малевским.

— А это кто с тобой? — спросил подошедший командир взвода с зычным голосом, оказавшийся всего лишь молоденьким лейтенантом.

Малевский и Лебедев представились и рассказали в двух словах ситуацию.

— Вы тогда здесь побудьте, пока местность закончим прочесывать, а я о вас командиру доложу.

После такого серьезного происшествия со стрельбой весь аэродром, конечно, проснулся. Удалось застрелить троих диверсантов, а четвертого взяли раненым, но живым. И это, действительно, оказались местные антисоветские партизаны-подпольщики, которые активизировались сразу же после начала войны. Но разбиралось с ними НКВД, потому туда передали не только задержанного, но и трупы его погибших боевых товарищей, личности которых предстояло выяснить. Оказалось, что внутри территории аэродрома у врагов имелись пособники, потому что линии связи внешне остались целыми, но кто-то проник на узел связи, через который эти линии проходили, и попортил оборудование внутри.

Малевского и Лебедева, присутствовавших при всей этой заварухе, следователь пытался заставили написать объяснительные, пришлось Лебедеву предъявлять удостоверение разведчика и говорить, что прибыли они с капитаном первого ранга на аэродром как будто бы навестить племянника, а на самом деле для того, чтобы отправить очень важное срочное донесение в штаб флота самолетом. И что, вообще-то, это в рамках секретной операции разведки и никак не относится к произошедшему инциденту. На что следователь, сказав для устрашения: «мы обязательно проверим», отпустил их с миром. А аэродромное начальство, напротив, обрадовалось, увидев их. Оказалось, что командир эскадрильи майор Нечаев старый знакомый Малевского. После всего случившегося, они прошли в кабинет, где хозяин налил им по стопке коньяка. А вскоре подошел и племянник командира эсминцев.

Племянник Малевского походил на своего дядю формой носа и цветом глаз. Но лицо его имело мягкие округлые очертания и казалось не суровым, а, напротив, весьма добродушным. Звали его Олегом. И, как выяснилось, он уже дослужился до капитана, а по возрасту подходил к тридцатилетнему рубежу. Летал он на истребителе И-16, на том самом «ишачке». Только вот подбили его машину в первый же день войны, хотя до родного аэродрома он дотянул и самолет посадил, несмотря на то, что масло вытекало, а мотор работал с перебоями после того, как туда угодила очередь немецкого «Мессершмидта». Он не один за эти трое суток остался «безлошадным». И завтра рано утром группа летчиков, оставшихся без своих боевых машин, вылетала в Ленинград на транспортном самолете переучиваться на новые истребители «Як-1». Об этом командир знал, когда предлагал Александру передать отцу письмо, потому что до этого уже переговорил со своим племянником по телефону. Так что приезд дяди на аэродром и его просьба передать конверт в Ленинград члену военного совета флота Евгению Лебедеву не стали для Олега неожиданностью. И конечно, он с радостью согласился угодить дяде. Отношения у них между собой оказались примерно такими же, как и у самого Лебедева с его дядей Игорем. Потому Александр совсем не удивился всей этой ситуации. В любом случае, он был рад, что удалось отправить письмо отцу.