— Эй, вставай.
Ольга выползла из полудремы, как насекомое после линьки, то есть медленно, тяжело и печально. Теперь ей все время хотелось спать, хроническая усталость прочно засела в мышцах. Девушка апатично глянула на Савларца из-под одеяла, похожего на флисовое покрывало, истончившееся до состояния платка. Наверное, под ним спали многие поколения чистильщиков…
— Собирайся, — буркнул тот. — Тебя зовут.
Для большей убедительности безносый попинал ножку полки, где прилегла девушка. Ольга критически обозрела старое пальто из жестоко убитого дермантина, затем спросила:
— Слушай, а тебе не надоело?
— Чего?.. — растерялся Савларец.
— Ну, это, бывалого "ходока" из себя строить? Ты же не каторжник ни разу, — честно предположила Ольга. Настроение у нее и так было никудышным, да еще и новый глаз тяжело давил на орбиту, тело не желало привыкать к новой части.
— Да я!.. — возопил, было, Савларец, однако под спокойно-безразличным взглядом девушки стушевался.
— Я все Луны оттоптал, — без особого запала прогундосил он.
— Да брось, — криво улыбнулась подносчица, без злобы или критики, быть может, это притормозило Савларца, не дав ему взорваться новым скандалом.
— Я сидельцев видела. У них, если по делу чалился, в глазах… скверное. Это плохие люди. А ты нет.
— Это что, я, значит, хороший? — озадаченно спросил безносый, у которого разом сломались все шаблоны, даже речь изменилась, из нее пропали визгливые нотки истерика с душой в клеточку.
— Да. Ты вредный и скандальный. Но сам по себе хороший. Наверное. И стихи знаешь. Настоящие каторжники стихов не читают, у них другое.
Савларец дернул щеками, губы его задергались, как у обиженного ребенка, готового заплакать.
— Но я никому не скажу, — доверительно и тихо пообещала Ольга.
Безносый поднял кулак и махнул им в грустном отчаянии.
— Да и черт с тобой! — выпалил он с неприкрытой обидой. — И вообще сама такая!
— Да, — согласилась девушка. — Я хорошая.
Это добило бывалого сидельца окончательно, он махнул уже обеими руками, взметнув облезлые рукава цвета ржавчины, и выскочил как наскипидаренный, каркнул напоследок:
— Третий вагон! Немедленно! Ждут!
И едва ли не бегом умчался по коридорчику.
Ольга немного посидела на полке, как школьник с зубной щеткой перед умывальником, понимающий, что сиди, не сиди, а портфель и школьный звонок неизбежны. После сожжения Пыхаря девушка не только уставала, но и все время мерзла. Сил у девушки хватало как раз на то, чтобы отрабатывать положенное на тренировках, обеспечивать минимальную функциональность и слушать уроки Священника (которые стали весьма редкими). В свободное время Ольга предпочитала кутаться в одеяло, предварительно натянув свитер, и спать. Ну, или хотя бы дремать. Наяву жить было слишком страшно, а во сне уходила паника, намертво застрявшее ожидание, что сейчас на костер потащат и ее. Зато приходили кошмары, в которых несчастный разведчик тянул обгоревшие руки с отросшими когтями, пытаясь затащить Ольгу в ужасный варп. Зачастую рядом оказывался и Безумец. Тихий сумасшедший умер в тот же день, что и сожженный Пыхарь, отошел тихо и незаметно, от сердечного приступа.
Впрочем, кошмары теперь снились всем, даже богобоязненному эфиопу, немому и окривевшему ради своего императора. Пару раз и Криптман просыпался с воплем, желая спасать какую-то Танзин, после этого Фидус глядел на девушку сконфуженно и косо.
Третий вагон…
Девушка окончательно сползла с полки, побрела умываться, волоча ноги, чувствуя, как ноют суставы, будто в лихорадке. Символически побрызгав на лицо холодной водой, она переоделась в рабочий комбинезон и накинула повязку вроде пиратской, сделанную из длинного платка, чтобы прикрыть искусственный глаз. Протез, хотя формально выдавал картинку, на практике больше мешал, чем помогал — совмещенное изображение получалось малоцветным и расплывчатым, с его помощью можно было различать свет и тьму, худо-бедно ориентироваться в пространстве, однако не более. Кроме того, быстро начиналось головокружение со всеми эффектами вращения на чертовом колесе. Так что, как с горечью подумала девушка, в итоге она все же осталась инвалидом, только с дополнительной помехой, которая болела, чесалась и оставляла непреходящее чувство, будто лицо на четверть залито свинцом.
Собравшись, Ольга так же неспешно затопала вниз. Доходяга слушал радио с музыкой и гимнами, остальные позанавешивали свои каморки, даже Крип. Спустившись по лестнице, Ольга увидела танк, в котором снова копался Водила, повесив шляпу на антенну. Какие-то сложные операции с техникой полагалось проводить строго "шестеренкам", но старой машине часто требовался мелкий ремонт, а если вдруг и не требовался, индеец с бусами на длинных волосах всегда изобретал себе техническое занятие. Мехвод поглядел на баллонщицу из-под нахлобученного по самые брови танкового шлема, кивнул и промолчал, вернувшись к прерванному занятию. Ольга подтянула выше воротник свитера, натянула беспалые варежки с накидывающимися мешочками-клапанами, затем прошла в маленький тамбур.
Три дня после сожжения Пыхаря вообще мела суровая метель, словно природа злилась на людскую несправедливость. Но затем распогодилось, и сейчас за бортом оказалось умеренно солнечно, для разнообразия, будто в слабую компенсацию за минувшее. Сервитор Люкт неторопливо и размеренно — он все делал именно так, без спешки, основательно — подметал плац. Зомби-робот проводил Ольгу взглядом и промолчал, как Водила, хотя обычно приветствовал девушку.
Окружающий мир почти не изменился, лишь стал чуть светлее и гомеопатически жизнерадостнее под желтым солнцем. Ветер затих, по ощущениям температура зависла на уровне градусов пяти-шести, вряд ли больше. Ольга немного подышала свежим воздухом, приподняла повязку и огорчилась — глазной протез на открытых пространствах работал еще хуже, чем в помещении. Картинка окончательно размылась и стала подобна черно-белой акварели, в которую опрокинули чашку воды.
Ольга нахлобучила повязку, ссутулилась, сунула руки в карманы и пошла к третьему вагону, волоча ноги так, что носки скребли по бетону. Поезд — после того как отцепили несколько вагонов и отогнали на профилактику паровоз — казался очень коротеньким и несоразмерно высоким. Как странная игрушка. Девушка шагала без спешки, размышляя о том, что все вышло как-то неправильно. Почему она не спросила у Савларца, куда и зачем надо идти? Кто передал ей указание через ряженого стихоплета? И что бы сказал на это какой-нибудь психолог. Вспомнился тест на определение личной свободы и самостоятельности, тот, где некурящему предлагали сигарету. Осознав, что воли у нее как бы и нет, Ольга пригорюнилась еще больше. С определенного момента ей начало казаться, что ноги тащатся совсем уж тяжело, с громким скрежетом.
Девушка остановилась и поняла, что это не она шумит, а некая хрень приближается со стороны, увесистая и шумная. Приближается довольно быстро. Ольга на всякий случай огляделась и не обнаружила следов паники. Никто не звонил тревогу, не бегал с оружием, значит все шло так, как и следовало. И все же, что гудит, словно Годзилла? На всякий случай подносчица стала ближе к вагону, чтобы, ежели чего, нырнуть за колесо полутораметрового диаметра. Годзилла приближался, пыхтя и шумя, пока, в конце концов, над крышей дальнего склада не мелькнуло что-то большое, серо-черно-белое, четких геометрических очертаний.
— Ого, — выдохнула подносчица, не особо, впрочем, удивившись. Она уже привыкла, что "здесь" регулярно происходит что-нибудь удивительное и невиданное. Вот, например, шагающая машина высотой с пятиэтажку. Почему бы и нет, в конце концов?
Машина была двуногой, походила на гибрид курицы и черепахи. Могучие "ноги", в которых, кажется, имелось многовато суставов, несли широкий приплюснутый корпус наподобие гипертрофированного плечевого пояса атлета. Из корпуса торчала кабина, благодаря которой машина и в самом деле походила на ящера, опустившего морду перед броском на жертву. Мощные "руки" не имели пальцев или чего-то похожего, это были скорее манипуляторы для размещения орудийных батарей.
Искусственное чудище казалось одновременно и медлительным, и опасным. В его движениях чувствовалась хищная плавность, как у тираннозавра из спилберговского фильма, где еще кого-то съели прямо на унитазе. Машина гремела железными "башмаками", оставляя на бетоне глубокие вмятины с мелкой сетью трещин, из сочленений вырывались струи пара или какого-то газа, на "плечах" крутились фонари, похожие на габаритные огни. Каждая часть удивительного механизма звучала по-своему, а все вместе они создавали басовитую мелодию, похожую на ритмичное дыхание. Над и позади машины воздух явственно колебался, наверное, там шел выхлоп от работающих двигателей.
Гигант вполне целеустремленно шел к поезду, и на мгновение Ольге показалось, что сейчас машина перешагнет через вагон… нет, все-таки "ножки" коротковаты. Меха-Годзилла, будто подслушав мысли балллонщицы, немного присела, так что Ольга подумала: сейчас перепрыгнет! И снова ошиблась — машина просто меняла курс. Девушка посмотрела вслед чудищу страшному, убедилась, что действительно, на железной заднице пышут жаром решетки гигантских радиаторов. Должно быть, там по-настоящему жарко…
Ольга сгорбилась, словно это могло уберечь джоули собственного тепла. Захотелось пробежать рядом с шагателем, забраться на него и погреться о теплый, наверное, даже горячий металл. Ольга вздохнула и пошла к третьему вагону, где еще ни разу не бывала.
Третий ничем не отличался от первого, второго и прочих, такая же громада в два с половиной этажа, откидывающаяся аппарель для техники, узкие бойницы окошек с заслонками. Ольга вскарабкалась по трапу с тонкими перилами, стукнула в дверь. Ничего не произошло. Стукнула еще раз, с тем же результатом. Когда баллонщица занесла руку в третий раз, недовольно кривя губами, вдруг что-то щелкнуло, и дверь сказала:
— Входи.
Ольга качнулась и едва не упала от неожиданности с высоты двух метров.
— Входи, — с той же механической интонацией повторил скрытый динамик.
Девушка мотнула головой и с усилием повернула рычаг.
Третий вагон, судя по убранству, предназначался для технического обслуживания. Здесь не было машин и огненно-химических принадлежностей, зато приборы громоздились как археологические слои, буквально один на другом, все разные и каждый будто собирали вручную, из того, что попадется, без чертежа и шаблона. Это настолько походило на мастерскую Дженнифер Вакруфманн, что Ольга поначалу даже не удивилась, когда обнаружила саму Дженнифер.
— Здравствуй, — сказала "шестеренка".
— Привет, — ответила девушка, думая о своем. — А кто здесь меня… Ой!
Впервые за три дня, минувшие после казни Пыхаря, Ольга почувствовала себя живой. Она искренне — совсем как близкому другу — обрадовалась металлической женщине, которая не считала себя женщиной.
— Привет! — Ольга хотела даже прыгнуть на Дженнифер и покрепче обнять от избытка чувств (к тому же механичка была теплой), но сдержалась. Очень кстати (или наоборот, некстати) сердце уколола игла подозрительного недоверия — чистильщики тоже казались приличными людьми, пока не выяснилось, что у них действительно в порядке вещей жечь живых людей. Кто знает, что выкинет "шестеренка"?
— Хвала Омниссии, мы снова встретились, — Вакруфманн обозначила церемонный поклон, а затем синусоидальная линия на экранчике, заменявшем механистке рот, сложилась в улыбку. — Я рада.
После уроков Священника Ольга уже знала, что Омниссия, он же Бог-Машина есть одна из ипостасей Императора. Ему поклоняется каста специальных технических жрецов, которым — и больше никому — дозволено профессионально работать с техникой сложнее трактора. Вакруфманн была одной из них.
— Но как… что ты здесь?.. — девушка развела руками, не сумев найти правильные слова.
— Ваш поезд в недостойном состоянии, — объяснила жрица. — Много работы, повышенный износ, малочисленный персонал. Духи машин печальны и слабы. Я зажгу ярче свет Омниссии.
— Это хорошо! — баллонщица все же решила, что это скорее добрая новость. — Я рада!
— Я тоже.
Теперь Ольга, наконец, могла рассмотреть жрицу механического бога внимательно и без спешки. Механистка (а может механисса или черт его знает, как там правильно) была чуть выше земной девушки. Детали ее сложения (хотя наверное правильнее сказать конструкции) разглядеть не получалось из-за простого красного балахона, ниспадающего до пят. С одной стороны вид жрицы вызывал улыбку и прочные ассоциации с детским кино — металлические руки и голова казались нарочито простыми, ни маркировок, ни сложных соединений и деталей как, например, у терминатора. Гладкий металл и стекло, заполированные швы, гофрированная резина в суставах, прямо какой-то Железный Дровосек, только небольшой и очень аккуратно сделанный. С другой… пластика Дженнифер, едва заметная инерция движений, легкий скрип металла под ногами, свидетельствующий о солидном весе, все это было крайне далеко от игрушки и киношного реквизита.
А еще, насколько помнила девушка, где-то под плащом скрывается щупальце с когтями, которое очень ловко прожигает мозги.
— Ты починила, этот… как его… — Ольга сморщилась, пытаясь вспомнить.
— Гиперзвуковой резак с рабочей частью из магнитострикционного материала, — уточнила Дженнифер. — Нет, я демонтировала основу и заменила его на акустическую отвертку. И еще я привезла с собой магнит.
— Да, точно, второй же магнит, — улыбнулась Ольга.
— Садись, — Дженнифер показала на клубок проволоки с торчащими палками. Ольга сначала не поняла, затем наклонила голову и поняла, что под определенным углом вязанка смахивает на стул.
— Так это ты меня вызвала? — спросила девушка, осторожно садясь. "Стул" выглядел подозрительно и опасно, казалось, что в любую секунду в тощий зад воткнется острый конец проволоки.
— Да. Я провожу инвентаризацию. Оцениваю эффективность молитв и последовательность ритуалов. Нашла в логах запись о хирургической операции. Базовые аугментации послушников не отличаются выдающимся качеством. Вероятно, твоя функциональность частично восстановлена, однако сопровождается дискомфортом и побочными эффектами. Это так?
— Да, — Ольга хотела всхлипнуть в приступе саможалости, но сдержалась. — Больно. Все время больно. И давит на глазницу. И чешется.
— Я так и думала.
Дженнифер нависла над сидящей пациенткой и вдруг замерла, издавая модулированное жужжание. Линия "рта" запрыгала острыми пиками. Ольга съежилась, подозрительно глядя на жрицу.
— А что ты делаешь? — осторожно спросила девушка спустя минуту или две.
Дженнифер пожужжала еще немного и внезапно ответила:
— Молюсь.
— А я думала, проверяешь глаз, — разочарованно протянула пациентка.
— Это одно и то же, — бодро уточнила жрица и коснулась висков Ольги теплыми твердыми пальцами. — Сохраняй неподвижность. Говорить можно.
— Одно и то же?..
— Да. Мы служим Омниссии, и наша служба есть работа. Все, что делается с почтением и уважением, есть служение Машине, всякая молитва Ему есть деяние во славу Его.
Ольга не очень поняла эту тираду, но рискнула уточнить:
— И когда я включаю свет, я тоже молюсь… Машине?
— Нет. Ты просто включаешь свет. Но когда нужно починить реостат, это молитва, воплощенная в действии. Или действие, которое само по себе есть молитва. Сложно объяснить, — вдруг пожаловалась Вакруфманн. — Человеческий язык очень беден. Скудный набор символов, ограниченный понятийный аппарат.
Ольга подумала, что вроде ничего сложного, все звучит логично и вполне в русле всеобщей повернутости на религии. Но решила оставить соображение при себе и уточнила:
— Я ничего не чувствую. Так и должно быть?
— Да.
— А что там?
— Грубая работа. Старательная, но безыскусная. Низший уровень поклонения, функциональность без изящества и красоты.
— Красоты… — повторила девушка. — А я думала, у вас не про красивое…
— Кого ты имеешь в виду, говоря "у вас"? — Вакруфманн по-прежнему касалась ольгиной головы.
— Ну… вас, тех, кто служит Омниссии.
— Мы любим красоту. Мы ценим красоту, — Ольге показалось, что синтетический голос жрицы стал чуть жестче и строже. — Но это другая красота. Она во многом совпадает с пониманием обычных людей, не благословленных Омниссией, однако выходит далеко за рамки этого понимания.
И снова Ольга хотела возразить, но девушка буквально схватила себя за язык.
Дженнифер убрала руки, выпрямилась, глядя на девушку зелеными окулярами.
— Микродвижения мышц лица и шеи свидетельствуют о проговариваемых словах. Ты хочешь что-то сказать, однако молчишь. Из этого я заключаю, что ты полагаешь слова неуместными. Как правило, люди молчат из соображений такта или страха. Возникшая между нами эмоциональная связь определяет более низкий порог коммуникативных допущений. Таким образом, я полагаю, ты хочешь что-то сказать, но боишься. Это связано с публичной казнью дезертира, состоявшейся три дня назад?
Ольга упрямо сжала губы, решив для себя, что в прикрытый рот муха не залетит.
Дженнифер издала странный высокий писк, немного похожий на звуки модема из фильма "Хакеры". Откуда-то сверху опустились сразу два сервочерепа. Один вполне традиционный, с красной линзой и смешными ручками. Второй посерьезнее, с длинным кабелем и батареей инструментов, подозрительно смахивающих на хирургические. Из-за спины жрицы, цокая металлическими подковками, вышел несуразный робот, похожий на вешалку. Именно робот, а не сервитор, что было весьма необычно.
— Сейчас я помогу. Будет лучше, — пообещала Дженнифер.
— Я смогу видеть нормально? — с надеждой спросила девушка.
— Если ты имеешь в виду "как прежде" — нет.
Ольга разочарованно выдохнула.
— Функциональность будет доведена до восьмидесяти шести процентов относительно исходного состояния глаза. Также станут доступны некоторые специальные возможности. О них я расскажу потом.
Робот-вешалка подступил ближе и неожиданно крепко взял голову пациентки в захват, фиксируя для операции. Черепа опустились ниже, кровожадно щелкая и дергая лапками. Ну, во всяком случае, Ольге почудилась кровожадность, очень уж зловещими казались летающие головы.
— Не бойся, — посоветовала Вакруфманн.
— А может укол? — робко предложила пациентка.
— Будет, — твердо пообещала жрица. — Кстати, сказанное "не бойся" относилось не только к ожиданию физической боли.
Девушка помолчала, не зная, что тут можно сказать. Вешалка усилила металлическую хватку, но без жесткости. Затем последовал неожиданный укол под больной глаз. Ольга дернулась и вскрикнула.
— Анестезия, — сообщила Вакруфманн. — Устраняет боль.
— Спасибо, — проворчала пациентка. Боль не исчезла, скорее, чуть отдалилась, ушла даже не на второй план, а еще дальше. Теперь она воспринималась как длящийся комариный укус, вроде и не болит, однако весьма и весьма неприятно.
— Я повторю, не бойся.
С этими словами Дженнифер снова начала гудеть, на сей раз исчезающе тихо, как-то успокаивающе и мягко. Ольге вспомнилось (и сразу забылось) давным-давно услышанное слово "инфразвук".
— О чем ты, — буркнула девушка, прислушиваясь к собственному состоянию. Комариное жало словно таяло, растворялось под мягким давлением вколотого препарата и гудения жрицы. Вокруг поврежденной глазницы разливалось тепло, оно уходило дальше под череп, будто обволакивая мозги. Мысли очищались, становились удивительно ясными.
— Оценивая твой поведенческий шаблон и реакции, я прихожу к выводу, что твоя родина относится к среднеразвитым мирам, где почитание Императора выражено слабо, а Омниссию не чтут вовсе.
— Император защитит! — Ольга среагировала уже заученно, изобразив аквилу. — Люблю его всем сердцем! Он отец всех людей, податель благ и милосердный покровитель!
"А еще кровожадный мертвец, чтоб он провалился в ад вместе со всеми почитателями".
Но Дженнифер будто и не услышала энергичное признание в любви к божеству Империума.
— На людей такого рода встреча с более энергичными формами поклонения Богу-Императору человечества оказывает деморализующее впечатление, — жрица помолчала и добавила, видимо в пояснению — Угнетающее.
— Я знаю, что такое "деморализованный", — новая, просветленная Ольга легко вспоминала слова, которые давно забылись. Хотелось поговорить с умным человеком, пусть даже он стальной и весит два центнера. Но было все-таки страшновато.
— Я чту Императора! — на всякий случай повторила она. — И, наверное, Омниссию тоже, ведь он один из обликов… или ликов… в общем, он тоже часть Императора. Или сторона Императора…
Ольга окончательно запуталась и смутилась, но жрица не казалась обиженной или сердитой.
— Это нормально, — успокоила Вакруфманн. — Концепция нескольких ипостасей цельной и непостижимой силы непроста для понимания. Я понимаю, что ты хочешь сказать, я испытываю признательность за уважение, которое ты высказала Омниссии. Но вернемся к прежнему вопросу. Повторю: не бойся. Я не собираюсь делать ничего, что навредило бы тебе и тем более привело к наказанию или смерти.
Только сейчас Ольга вдруг сообразила, что не чувствует половины лица, причем строго по срединной линии, проходящей через нос. Вообще не чувствует, причем это случилось исподволь, незаметно. Девушка удобнее откинулась на проволочном сидении, издав облегченный вздох. Ей было решительно хорошо и спокойно, а также тепло и безопасно. Ольга на всякий случай с подозрением глянула на собеседницу.
— Точно не собираешься? — строго уточнила пациентка.
— Точно, — пообещала Дженнифер.
— Ну, хорошо, — согласилась Ольга и еще раз выдохнула, наслаждаясь ощущением теплого воздуха, омывающего небо и язык. Вдыхать было приятно, выдыхать еще лучше. Каждый глоток воздуха будто прочищал легкие, вытягивал из тела боль и усталость. А если сосредоточиться на процессе, то можно было почувствовать, как вдох устремляется дальше, чуть ли не до пяток, расширяя на своем пути мельчайшие капилляры.
— А зуб дашь? — подозрение почти растаяло, но все же осталось где-то на самом краешке сознания.
— У меня нет зубов, — честно призналась Дженнифер. — И вообще голосового аппарата. Давно избавилась от него. Это неудобно и непрактично.
— Но как же ты ешь? — поразилась девушка.
— Я не ем. Моя биологическая часть нуждается в питательных веществах, но я получаю их в концентрированном виде и с оптимизацией под персональный метаболизм.
— Ой, бедная… — огорчилась пациентка. — Ты и пожрать то нормально не можешь.
Затем она подумала, что "жрать" — не то слово, которое следует использовать в приличном обществе, хихикнула и прикрыла рот ладонью. — Извини.
— Все в порядке, — обнадежила Дженнифер. — Достоинства диффузионного питания на сторонний взгляд могут быть не очевидны.
Ольга еще немного помолчала, сосредоточившись на ощущениях, она пыталась понять, что происходит с глазом, но безуспешно. Впрочем, крови не было (во всяком случае на виду), уже хорошо. Словно прочитав ее мысли, Дженнифер прокомментировала ход операции:
— Извлекаю протез.
Один из черепов качнулся, выглядело так, будто летающая голова кивнула, соглашаясь. Получилось очень смешно, девушка улыбнулась одной стороной рта, вторую она не чувствовала. Тем временем второй сервочереп подал жрице что-то похожее на дрель, аппарат выглядел зловеще, на конце "сверла" вспыхивали разноцветные искорки, похожие на электрические.
— Мне страшно, — вдруг призналась оперируемая.
— Это безопасно, — успокоила Дженнифер. — Необходимо, чтобы разъединить контакты без травмирования нервной ткани.
— Нет… мне совсем страшно. Ну, не прям сейчас… вообще. Очень-очень.
— Это естественное состояние человека, запрограммированное эволюцией. Живой субъект должен стремиться к выживанию. Выживание должно быть мотивировано. Чувство страха и желание избавиться от него — хорошие мотиваторы.
Дженнифер немного помолчала, будто желая удостовериться, что собеседница хорошо поняла смысл услышанного.
— Когда я была человеком, тоже часто боялась, — в свою очередь доверительно сообщила жрица.
— А потом ты стала машиной и перестала?
— Это упрощенное представление. Хотя в целом верное. Как было сказано выше, чувство страха есть элемент сложного механизма, обеспечивающего выживание популяции. Страх дает жизнь. И он же отравляет ее.
— Двойственность какая-то, — заметила Ольга. Ей было тепло и очень хорошо. Едва уловимое гудение Вакруфманн успокаивало, укачивало, будто в колыбели. Создавалось непривычное, но приятное чувство спокойной бодрости, умиротворения, которое заряжало бодростью.
— Это называется "диалектика", — вымолвила Дженнифер. — И когда человек становится на путь служения Богу, он сбрасывает многие оковы плоти. В том числе страх.
— Все религии обещают спасение и благость, — Ольга сама удивилась, как ловко и красиво у нее получается излагать. — Служи и будешь спасен!
— Это так, — согласилась жрица. — Но все они обещают спасение когда-нибудь. Потом. В некотором неопределенном будущем, как правило, за рубежом физического существования.
— И… Император?
— И он тоже, — без колебаний подтвердила Дженнифер, так, что у Ольги отвисла челюсть. — Вера в Бога-Императора конструктивна и эффективна. Она служит интересам целого, то есть человечества как мультирасового и мультикультурного объединения. Однако диалектически безжалостна к судьбам базовых элементов единства.
— Подожди… я запуталась…
Ольга попробовала как-то упорядочить слова Дженнифер и уместить их в сознании. Состояние интеллектуальной эйфории расширилось, перейдя в стадию горячего желания мыслить, искать истину, спорить. Вакруфманн терпеливо ждала, медицинские черепа продолжали работу, тихонько чирикая, видимо переговариваясь на своем машинном языке.
— Ты хочешь сказать, что церковь императора поддерживает существование людей в целом, но легко топчет людей по отдельности?
— Именно так.
Ольга припомнила, что подобные вещи уже говорил Священник, только другими словами. Миллион миров, возможно миллионы. Бесконечные тысячи культур, традиций и обычаев. И вера как единственный стандарт, в который можно уместить это невообразимое множество. Девушка поделилась с Дженнифер этими соображениями, честно сославшись на автора. И закончила критикой:
— Но это все же неправильно… Вот Пыхарь, например… он ничего не сделал! Он был хорошим и честным. Каждый мог оказаться на его месте! Каждый, даже наша качковская командирша. И его сожгли.
Стало так грустно, что девушка шмыгнула носом, по щеке скатилась непрошеная слеза. Один из черепов сразу же промакнул слезинку клочком марли. Забота летающей башки напомнила о ее собрате, которого унесло в космос, и о Машине. Не той, что Омниссия, а о древнем компьютере-когитаторе. Захотелось рассказать и про него, однако девушка намеревалась в первую очередь обсудить вопрос организации Империума.
— Это свойство больших систем, — менторски изрекла Вакруфманн. — Управление ими требует обезличенности, протоколирования, чтобы уменьшить уровень энтропии, энергетических потерь в масштабных коммуникациях. Побочный эффект — статистическое пренебрежение судьбой тех, кто выпадает из рамок протокола и шаблона.
— Понимаю, — согласилась Ольга, немного подумав. — И не одобряю.
— Мы тоже, — коротко изрекла Вакруфманн.
— Э… что?
— Об этом поговорим в другой раз.
— Другой? Ты здесь надолго?
— На некоторое время. Все, закончено.
Вешалка разомкнула прочные объятия и услужливо подала зеркальце. Ольга быстро глянула в него, прикусив язык от нетерпения и ожидания чуда… и не удержалась от вздоха разочарования. Вакруфманн даже протез удалять не стала, только поместила его как-то чуть более аккуратно, убрала выступающие детали, обработала края воспаленной глазницы какой-то мазью, уняв боль. Кабель уже не торчал из виска, а пролегал под кожей и почти не ощущался. И на этом все.
— Спасибо, — грустно вымолвила девушка, с трудом удерживаясь от слез.
"Теперь я совсем урод…".
Хотелось побыстрее уйти, чтобы залезть под вагон, за огромное колесо, и там выплакаться, чтобы никто не видел. Хотя от этого, наверное, заболит снова и даже сильнее.
— Я фиксирую смену эмоционального состояния, которую можно с высокой вероятностью квалифицировать как обиду и разочарование.
Как обычно, когда Вакруфманн переходила на высокопарный машинный сленг, оставалось неясным, говорит она серьезно или мягко иронизирует. Череп с ручками улетел куда-то вглубь мастерской. Второй переместился к никелированному котелку с крышкой и начал деловито ронять внутрь инструменты, наверное, для стерилизации.
— Ольга, — кажется, жрица впервые обратилась к пациентке по имени, причем безукоризненно верно, без всяких "олл" и верно поставив ударение. — Ты спешишь.
— Неужели, — девушка опять ссутулилась, чувствуя, как необратимо тает хорошее настроение, чувство тепла и защищенности.
— Я — марсианка, — на сей раз в искусственном голосе прорезалось что-то похожее на гордость с легчайшими нотками надменности. Не явно выражаемого превосходства, а скорее чувства объективного превосходства, как у человека с паспортом настоящей державы среди папуасов.
— Я — Механикус. Бог-Машина не одобряет глупые шутки, обманутые надежды и бессмысленную жестокость. В отличие от других.
Ольге показалось, что Вакруфманн сделала особое ударение на "других", но обдумать это получше она не успела. Первый череп уже возвращался, мертвая голова тащила некую коробочку, странно похожую на… да, на подарочную обертку.
— Сюрприз, — Дженнифер снова изобразила улыбку, которая удивительно оживляла стеклометаллическое лицо.
— Что это? — спросила пациентка, когда череп опустил коробку на подставленные ладони.
Ольга чувствовала жар и возбужденное нетерпение. Ей очень, очень давно не дарили никаких подарков. То есть дары и подгоны случались, например, от соратников по нелегкой работе, а вот чтобы подарок, специально для нее… Марс не обманывает и не шутит, кажется так говорила жрица. Может быть внутри настоящий новый глаз?
— Открой. Думаю, тебе понравится. Кстати… — неожиданно спросила Вакруфманн, пока девушка торопливо шуршала оберткой. — Ты понимаешь, как работают зрительные протезы?
— Нет…
В коробке на свернутом платке лежала странная штука, похожая на очки с одним окуляром. Как в "Универсальном солдате" с красивым бельгийским парнем, чье имя Ольга напрочь забыла.
— А что это? — с любопытством вопросила девушка, осторожно вынимая предмет.
Дженнифер взяла у нее из рук очки, сама надела прибор на голову девушки.
— Необходимо провести персональную калибровку. Это займет шесть минут пятнадцать секунд. В твоем случае главным фактором слепоты оказалось прекращение функционирования сетчатки. Сетчатка — это органическая сенсорная фотоматрица, формирующая сигналы и передающая их в мозг. Сенсорный диаметр единичного монохромного фоторецептора составляет усредненно две тысячных миллиметра. Таким образом, в активном зрительном поле человека задействовано примерно сто миллионов элементов матрицы.
Дженнифер наклонила голову и посмотрела на озадаченную Ольгу.
— Пикселей. Понятно?
— Не-а, — честно ответила послушница.
— В базовом имплантанте, который был тебе установлен, активная матрица состоит из четырех миллионов единичных элементов.
— Четыре это меньше ста, — предположила девушка.
— Да. Кроме того, в силу более высокого порога реагирования, этим элементам необходимо примерно в тысячу сто восемьдесят раз большее количество света, чтобы органический зрительный нерв мог воспринимать его как сигнал. То есть, при обычном освещении эта матрица практически бесполезна. Решение, разумеется, есть, и оно заключается в объединении элементов в кластеры по две тысячи единиц, которые сводят полученные сигналы на один нерв, соединяющий матрицу с мозгом. Это является аналогом пяти тысяч единичных элементов, работающих вместо усредненных ста миллионов. То есть, качество работы имплантанта оказалось в двадцать тысяч раз хуже, чем до травмы.
Ольга согласно кивнула. Загадочные "пиксели" и "сенсорные матрицы" по-прежнему оставались непонятными сущностями, но числа были вполне понятны. Значит, ее живой глаз видел ста миллионами точек, а протез пятью тысячами, эта разница вполне объясняла отвратительное качество искусственного зрения и головные боли.
— Для тебя я разработала иное решение, оптимизированное под индивидуальную проблему и потребности, с учетом сопряжения уже установленной элементной базы. Собственно, за основу я взяла себя, но в твоем случае нет возможности разместить вычислительные блоки и энергетические ячейки внутри тела, так что я сымпровизировала. Та часть очков, которая устанавливается напротив поврежденного глаза, по сути своей, является усилителем светового потока. Он управляется миниатюрным когитатором, чтобы не вызвать коагуляцию белков нервной ткани от перегрева. Если очень примитивно, то аппарат не передает световой поток на матрицу, а формирует на входе такое изображение, которое при ее восприятии передаст в мозг нужную картинку. Встроенного аккумулятора хватает на восемнадцать стандартных часов непрерывной работы, но также предусмотрены адаптеры под типовые источники питания, включая батареи ручного лазерного оружия. И за счет предварительного расчета светового потока, качество работы твоего глаза, в общем, будет снижено только в три раза, а в центре поля зрения — всего на двадцать три процента.
— И я смогу нормально видеть?
— Только в монохромной гамме, но — да. Несколько позже мы удалим протез, заменим его более качественным образцом, который будет вполне соответствовать оригиналу. Но не все сразу. Также я добавила слоты для датаблоков, чтобы можно было записывать изображение и просматривать записи. На всякий случай установим возможность оперативной блокировки режима воспроизведения, чтобы не отвлекаться без необходимости во время работы. Себе я их постоянно выставляю.
— Не думаю, что захочу пересматривать свою… жизнь… — Ольга мало что поняла из развернутого пояснения жрицы, но главное уловила — удивительные очки не заменят потерянный глаз, но будут лучше протеза, а еще у них есть функция записи.
— Тем более во время работы.
Сдвинувшиеся защитные шторки на окулярах Дженнифер создавали странное впечатление, что механикус прищурилась.
— А кто говорил о пересмотре? Ты слышала о Рыцарях мира Зуэн?
Вот и появилось знакомое Ольге щупальце. Оно выскользнуло из складок мантии — безобидный сегментированный манипулятор, сжимающий в коготках что-то прямоугольное, матовое и полупрозрачное. Штука напоминала маленький брелок из застывшей смолы, только вместо обычного насекомого там застыли искорки электронных деталей.
— Это моя любимая арка! — на этот раз Дженнифер вещала с неподдельным энтузиазмом. Если закрыть глаза и не видеть маску, заменяющую жрице лицо, легко можно было представить вместо нее просто молодую женщину с сильным акцентом.
— Я записала тебе первые сто тридцать эпизодов!
— Рыцари… Зуэн?..
— Это история про Квесторов и конфликт с Кузней, расположенной на спутнике их планеты. В итоге все закончилось войной, и они вроде бы уничтожили Кузню, но затем, когда пришли техноеретики, сил Квесторов оказалось недостаточно, и оказалось, что на самом деле Кузня… Но ты лучше смотри сама, очень интересно!
— Подожди, подожди! — Ольга выставила вперед ладонь, как игрок, берущий тайм-аут. — Это что, телесериал?!
Она уже привыкла, что в мире безрадостного и жестокого будущего вершиной общедоступного развлечения являются радиопьесы типа "Избранные воины Императора"", "Жизнь комиссара", "Умри или сражайся", перемежаемые производственными романами о выплавке миллиардной тонны стали и горящем плане выпуска бронетехники. Все конфликты строились вокруг противостояния двух специалистов, один из которых просто хотел хорошего, а другой хотел еще лучше. В финале консерватор и радикал неизменно объединялись, плавили металл, в последнюю минуту самолично закручивали последнюю гайку и торжественно провожали на абстрактный фронт партию лазерных винтовок, танков и так далее.
А теперь Дженнифер просто вручает ей штуку, которая сойдет за хайтек даже по меркам родного XXI века. И к ней в придачу флешку с настоящим сериалом! Сериалом, черт возьми! Этот Марс прямо какой-то заповедник прогресса и культуры.
— Да, произведение разделено на отдельные серии. Там несколько основных сюжетных линий, и любовные тоже есть, хотя они и не основные, и много дженовых, — ответила Вакруфманн.
Ольга искренне, с душой расхохоталась.
— Дженнифер, сколько тебе лет?
— Через девяносто восемь стандартных суток будет пятнадцать, — ответила "шестеренка". — Для тебя возраст собеседника имеет некое принципиальное значение?
— Нет, — Ольга, спохватившись, крепко вцепилась во "флешку" со ста тридцатью сериями рыцарей, приключений, любовных линий и загадочного "джена".
— Совсем нет…
_________________________
Ольга не принимает во внимание, что Дженнифер оперирует марсианскими годами.
Близкие люди раздражают больше всего. Чужак может быть неприятным, вредным, опасным — любым. Однако по-настоящему бесит лишь тот, кто находится рядом, на расстоянии вытянутой руки и ближе того. Инквизитор Шметтау не единожды размышлял над этим парадоксом, будучи вынужден терпеть общество Пале. Да, Эссен был полезен, эффективен, удобен, в конце концов. И все-таки…
Раздражал! Тем более, что у инквизитора опять разболелась спина, да так, что легкие анестетики не помогали, а крепкие снадобья Шметтау пока отложил, намереваясь сохранять кристально ясный взгляд на обстановку. Калькройт привычно надел маску скучающего безразличия и приготовился выслушать очередную порцию "ничего" от исполнительного, хотя не блещущего фантазией помощника. А затем едко спросить, какой злоехидный демон надоумил Эссена потратить время и ресурсы на перелет с планеты на корабль (да еще с учетом грядущего возвращения) без достойных внимания новостей. Надо сказать, поначалу верный конфидент шел строго в русле ожиданий, но затем вывернул отчет в неожиданном направлении.
— Так… и что это? — спросил инквизитор. Он уже примерно сообразил, о чем речь, но теперь ждал подробных разъяснений.
— Издержки развернутого и сложного бюрократического документооборота, — пафосно разъяснил Эссен. — Дело в том, что проявления… э-э-э… враждебных проявлений фиксируются сразу несколькими ведомствами. И соответственно отражаются в отчетах.
— Проявления проявляются, — буркнул Шметтау. — Ну конечно, как же еще. И?..
— Я начал проверять все формы планетарной отчетности.
— Та-а-ак, — протянул Шметтау. — Дальше.
Теперь инквизитору стало по-настоящему интересно. Да, с фантазией у Пале было все очень и очень плохо, но его нечеловеческое упорство и лобовой напор зачастую давали результат как бы не эффективнее хитрых аналитических комбинаций.
— Стражи порядка и закона, как правило, секретят свои документы, придерживают информацию ради соображений тайны следствия и межкорпоративного соперничества. Но я обнаружил, что есть структура, которая тоже регулярно отчитывается по интересующим нас вопросам, причем ее доклады наиболее полны и оперативны.
— Система энергетического снабжения, — подумал вслух Шметтау, глядя на толстую папку, что доставил с Маяка Эссен. Скверные, второпях сделанные копии, распечатанные на старой аппаратуре и бросовой бумаге. Зато много и быстро. Похоже, Эссен сумел выдернуть квартальные, годовые и специальные отчеты за сотню лет или около того.
— Да, господин. Поскольку Маяк — планета стратегического назначения, ее энергетическое снабжение управляется централизованно и планово. Все источники, линии передач, а также резервные мощности проинвентаризованы, учтены, записаны в мобилизационные планы. Если коварный враг нагрянет…
— … планетарная оборона дружно подотрется этими планами и начнет героически превозмогать. Как обычно, — продолжил за него Калькройт. — Дальше.
У инквизитора даже спину отпустило, инквизитор уже понял в общих чертах, куда ведет помощник, и в душе загорелся хищный огонек азарта.
— Соответственно любые внеплановые отключения, аварии, а равно прочие сбои обязательно расследуются и сводятся в регулярные отчетные формы. Но поскольку электричество слабо относится к борьбе ведомств и расследованиям уполномоченных инстанций, в отношении документооборота действуют обычные правила секретности.
— То есть минимальное цензурирование? — выпрямился инквизитор, пренебрегая уколом боли. Калькройту было слишком интересно.
— Совершенно верно, — Эссен изобразил соответствующее моменту почтение и восхищение умом патрона.
— И что в результате?
Эссен с величественным видом развернул самый первый лист в монументальной папке. Он был из очень плотной бумаги, больше похожей на тонкий картон, и сложен в шестнадцать раз, так что в итоге накрыл едва ли не весь стол инквизитора.
— Ну-ну, — с неопределенной интонацией пробормотал Шметтау, близоруко щурясь.
С точки зрения постороннего наблюдателя текст был нечитаем, представляя собой что-то вроде сводной метрики, часть была отпечатана портативной машинкой-штампом, часть написана от руки (хотя и довольно разборчиво), иллюстрирующие схемы тоже по большей части пририсованы. Однако Шметтау работал с документами много, много лет, и привык анализировать, "накрывая" текст взглядом, сразу выхватывая ключевые моменты.
— Так, — негромко сказал инквизитор. — Так… Это по состоянию на…?
— Три часа ночи, сегодняшние сутки. Я отправился к вам, господин, едва получив его на руки. Отчет традиционно составляется в момент минимальной нагрузки на планетарную сеть. Хотя это довольно условно, энергию в основном потребляют заводы, космопорт и астропаты, у них норма колеблется незначительно.
— Заводы ночью? — удивился Шметтау и сам же себя поправил. — Ах, да, посменная работа.
— Совершенно верно.
— Любопытно, — резюмировал инквизитор. — Очень любопытно. То есть мы можем смело дополнить наш график новыми данными. И, судя по тому, что я вижу, затухание хаотических возмущений не коррелирует с энергетическими проблемами Ледяного Порта.
— Линии примерно совпадают… — указал помощник. — До этой точки.
— Да, а затем расходятся… Хаотическое проявление падает до несущественных значений, а вот проблемы энергосетей наоборот, множатся с хорошо видимой прогрессией… И сейчас вдруг происходит рывок по обоим направлениям. Очень интересно! Знаешь, на что это похоже?
— Нет, — сказал Эссен. В действительности кое-какие догадки у него были, но в данный момент от помощника требовалось иное.
— Словно кто-то воровал энергию ради чего-то… — задумчиво, с долгими паузами размышлял вслух инквизитор. — Или творил некое… действо, побочным эффектом которого выступали проблемы энергетиков. В конце концов, как говаривал мой учитель, в каждой розетке скрывается демон. А затем по каким-то причинам мы перестали видеть сам процесс… возможно его сумели хорошо замаскировать, а возможно он вступил в стадию концентрации, как у бойца перед решающим ударом.
— Падение хаотических перверсий?
— Именно. Но замаскировать кражу энергии не получилось. Или, если верна вторая версия, не удалось изолировать побочные эффекты… Хотя мы сейчас чудом увидели какую-то связь. Возможно загадочные "они" ее тоже не заметили, потому и не скрывали.
— Возможно, процессы не связаны, — честно предположил Эссен. — В множестве переменных всегда можно проследить какую-нибудь связь.
— Да, — согласился Калькройт. — Можно. Но это нить. Да что там, это прямо-таки веревочка от звонка, которая приглашает дернуть.
— Мы можем дернуть, — предположил Эссен. — Параллельные расследования не поощряются, однако и не запрещены. Вопрос результата.
— Да, можем, — согласился Шметтау. — Вопрос в том, нужно ли нам это? Если точнее, нужно ли нам это сейчас.
— Прежде вы не отказывались от такого рода… — Эссен чуть замялся, не подыскав нужное слово.
— Друг мой, — Шметтау постучал пальцами по большому листу. — Прежде мы вели расследования, а нам, соответственно, либо мешали, либо помогали. Оба направления подразумевали деятельное способствование. В первом случае надо было кооперироваться, во втором помочь оппонентам споткнуться. Ныне же ситуация иная, мы стоим наособицу чужой операции, в которой заинтересованы исключительно на общих основаниях, как верные стражи Императора. Как инквизиторы, мы должны вмешаться и помочь. С одной стороны. Как инквизиторы же, мы должны прикинуть последствия такого вмешательства. С другой. Предать огласке тот факт, что энергетическая карта планеты в динамике дает точное отражение всех учтенных проявлений враждебных сил? И никто даже не подумал, что это лежит практически в открытом доступе, среди типовых отчетов коммунального обеспечения Маяка? То есть пока следователи Инквизиции и Арбитрес интриговали, скрывали информацию и боролись за влияние, рядовой клерк энергетиков мог узнать больше, чем избранные стражи Империума вместе взятые. А с кем он мог бы поделиться этими сведениями? Был ли ты первым, кто забрался в сей архив? И кто персонально из ответственных лиц за это ответственен?
Эссен пригладил волосы на тщательно расчесанном парике. Молча кивнул, признавая, что не задумался над очевидными вещами и вопросами. Инквизитор, утомившись от непривычно длинного монолога, снова откинулся назад, разгружая ноющую поясницу, и закончил мысль:
— Поэтому заняться проблемой обязательно стоит. Но что и как именно сделать, дабы послужить ко всеобщей пользе и не умножать ряды недоброжелателей… Это уже вопрос. Эх…
Шметтау искренне и тяжко вздохнул.
— Эх, если бы служение Императору и человечеству могло быть очищено от несовершенства людской природы. Без интриг, без борьбы. Чистое, дистиллированное следствие, где важны лишь истина и справедливое воздаяние…
Пале на всякий случай тоже вздохнул, демонстрируя солидарную скорбь.
— Кстати, мне подумалось, — Шметтау закончил минутку печали о несовершенстве человека и вернулся к работе. — Тут же наверняка есть какая-то геологоразведка?
— Да, я так думаю, — ответил немного сбитый с толку Эссен, однако сразу же ухватил нить мысль. — Сейсмодатчики?
— Да. Их наверняка не много, Порт уже очень стар и давно перестал трястись. Но должны быть. Если здесь отчеты энергетиков лежат столь свободно, быть может, и геологи поделятся чем-то интересным?..
Взгляд Шметтау неожиданно дрогнул и затянулся дымкой, инквизитор склонил голову и поднес пальцы к уху неосознанным движением, которые выдавало скрытый динамик. С четверть минуты Калькройт молча слушал, затем также молча щелкнул рычажком на пульте управления каютой. Белая занавесь, прикрывающая иллюминатор, истончилась, потеряла цвет, затем вовсе исчезла. В огромном круге был хорошо, отчетливо виден Маяк. Планета занимала три четверти обзора, тихонько перемещаясь в соответствии с вращением корабля. Внизу царила ночь, так что можно было воочию оценить степень энерговооруженности Ледяного Порта. Желтовато-оранжевые огни разбегались тонкими цепочками, складываясь в не слишком густую паутину с редкими узлами более-менее крупных центров. Картина отчетливо демонстрировала, что Маяк довольно развит и цивилизован, однако не выдерживает никакого сравнения с Кузнями или большими ульями, где ночная и дневная стороны почти не различались.
— Что происходит? — Эссен глянул на ссутуленные плечи господина, оценил внимательный наклон головы и понял, что сейчас инквизитору лучше задать наводящий вопрос.
Шметтау поднял два пальца в жесте призыва тишины и сказал:
— Происходит что-то непонятное…
Пока Ольга общалась с Вакруфманн, к "Радиальному" подогнали новый паровоз, видимо для маневров, пока штатный проходит регламентное обслуживание. Паровоз больше походил на дрезину, только очень большую — широченная платформа, на которую взгромоздили такой же великанский цилиндр с заклепками, вентилями, циферблатами, а также прочей машинерией. У сооружения не было даже нормальных стенок и крыши, лишь натянутый брезент для защиты от ветра и снега. Конструкция была несимметричной, цилиндр занял всю левую сторону дрезины, сверху торчала закопченая труба. Кажется, паровоз был паровым, во всяком случае, здесь имелась то ли тележка, то ли вагонетка, доверху наполненная черным гравием. Из трубы валил серо-белый дым, несколько тощих сервиторов бродили вдоль цилиндра с лопатами и гаечными ключами.
По мере того, как надвигался вечер, жизнь в поезде, да и по всей округе, замирала сама собой, будто вязла в сиропе. Казалось, тоскливая апатия согнула даже несгибаемое — наставницу и монаха. Послеобеденная тренировка прошла так, что можно было с тем же успехом бродить по плацу, а что самое странное — никто за это не получил в морду. Берта лишь тоскливо махнула рукой, погоняла всех кругами и посулила на завтра сплошной марафон по тундре в полной выкладке и без транспорта, кто отстал, тот замерз. В общем, никакого сравнения с адскими напрягами недавнего прошлого, когда упражнялись на крыше, причем на ходу. При этом вялая и всеобщая лень казалась едва ли не мучительнее жестоких тренировок. Там все было просто и ясно: боль в мышцах, обмороженная физиономия, каменная усталость, честный, заслуженный отдых с обильной кормежкой. А сейчас… не жизнь, не смерть, а какое-то вязкое чистилище.
Впрочем, нельзя сказать, что для Ольги жизнь была так уж беспросветна. В ней имелось сразу два светлых момента. Первый, разумеется, это новые очки. Поле обзора было странным — черно белое, с тремя хорошо различимыми зонами, круг в центре давал почти неискаженную картину, затем шла широкая полоса серого и наконец, почти черная периферия, где различались только контуры объектов. Но все же очки работали, работали неплохо, во всяком случае, гораздо лучше протеза. Водила прикрепил широкую ленту к дужкам, так, чтобы оправа фиксировалась на затылке, не рискуя упасть с носа.
Берта, Водила и Крип очень заинтересовались обновкой, точнее заинтересовались больше остальных. Наставница и мехвод явно обрадовались, долго расспрашивали Ольгу про техножрицу. Судя по их тону, "Радиальному" очень повезло заполучить хоть на какое-то время настоящего механикума (или механикуса, девушка так и не поняла).
Ольга сначала думала, что служение Машине это такая фигура речи, а сейчас поняла — нет, это прямо вера, настоящая. Поразительно, однако, взрослые вроде бы люди искренне верили, что в каждом механизме сидит настоящий барабашка, который, собственно и приводит агрегат в действие. Поэтому недостаточно просто закрутить нужное и открутить лишнее, надо сделать это правильно, с надлежащим ритуалом и обязательной молитвой. И переборка двигателя для Водилы была не самоцелью, а способом поднять настроение машинному духу, сделать его более счастливым и, как следствие, работоспособным.
Какие же дикари…
Или нет? Очки то вот они, работают. А в существовании демонов Ольга уже лично убедилась. После общения с БоБе и Водилой баллонщица начала с подозрением глядеть на любой механизм, пытаясь понять, а не сидит ли внутри действительно какой-то домовой.
Может, оставлять на ночь рядом с очками кубик сахарина?..
У Фидуса интерес к жрице тоже был очень практичным, Люкт хотя и был создан прочно, с хорошим запасом, но все же, как любой механизм, требовал регулярной профилактики. Естественно, разжалованный инквизитор хотел обслуживать сервитора в хорошей мастерской, но предполагал, что жрица легко может отказать, все-таки полу-робот к инвентарно-поездному имуществу не относился. Ольга думала, что Вакруфманн справится, но мстительно предложила Фидусу идти договариваться самому.
Молитва перед ужином тоже прошла как-то скомкано, Священник, обычно зажигающий сердца, вяло бормотал дежурные штампы и, похоже, крепко переживал из-за того, что не может выдавить из себя что-то более энергичное. Вместо того, чтобы жрать, как обычно, с двух рук и впрок, пурификаторы вяло размазывали наваристую кашу по железным тарелкам.
Немного подрались Савларец и Деметриус, причем ни один потом не смог объяснить, что стало тому причиной. Берта поставила каждому по синяку, причем симметрично, санитару под левый глаз, безносому под правый, на том инцидент завершился. Ольга ждала, что снова заглянет Священник с новой лекцией о мироустройстве, однако не дождалась. Грешник долго стучался головой об стену в красном углу, а затем просто заплакал, спрашивать его о причинах такой скорби по понятным причинам не имело смысла.
Ненадолго забрел Фидус и попробовал как-то разговорить соседку, одобряя новый глаз, но выглядело это вымученно и натужено, как бесполезная обязаловка. Как весь минувший день. Ольга и Крип немного посидели, страдая от взаимной неловкости, затем Фидус пробормотал что-то насчет ухода за Люктом и вернулся к себе, плотно занавесив купе.
Вот тут-то послушница Ольга оторвалась по культуре на всю катушку, залипнув на "Рыцарях" едва ли не до позднего рассвета, поспав до утренней побудки от силы пару часов. На ольгино счастье следующий день почти до мелочей повторил предыдущий, только прошел еще более вяло и занудно. Когда стемнело, подкрались изгнанные прежде симптомы — безотчетный страх и постоянный озноб. В тенях чудился горелый оскал Пыхаря. Ольга даже кашлянуть боялась, от любого резкого движения лихорадка запускала холодные когти в суставы. Тревога понемножку собиралась, как загущаемый в кастрюльке сироп, напоминая о сатанинском доме, разрисованном ультрафиолетовыми чернилами. В ушах звучал далекий безнадежный плач и казалось, что где-то вдалеке несчастный и сумасшедший послушник вопит: "Дитя! Дитя!!!".
Идти в лазарет за какими-нибудь таблетками не имело смысла, вся поездная медицина была заточена на грубую и функциональную хирургию. Глупости наподобие тревожных настроений и головной боли приравнивались к попытке дезертирства, а бессонницу наверняка оценили бы как симптом лени, признак дурной подготовки очистителей. Ольга прокрутила еще несколько серий "Зуэна", а после решила, что надо повторить уже испытанное средство. Кроме того у девушки накопились вопросы по сериалу.
Перед тем как постучаться к Берте, Ольга хотела незаметно перекреститься, но руки сами собой сложились в аквилу, так сказывались сотни, а может и тысячи механических повторений, быстро формирующих привычку.
— Чего? — неприветливо рявкнула БоБе, и девушке показалось, что наставница быстро спрятала в карман что-то небольшое и прямоугольное, как фотокарточка или, по-местному, "пикт". От грозного рычания подносчица ощутила себя собачонкой, которая прямо сейчас, не сходя с места, напрудит лужу.
Несмотря на суровое начало, переговоры заняли считанные минуты и закончились на удивление легко. Ольга скромно попросила разрешения еще раз отлучиться в третий вагон, чтобы, не откладывая дело, замолвить перед техножрицей словечко насчет сервитора и танка. Берта сразу согласилась, впрочем, сурово предупредив о необходимости вернуться до отбойной сирены. Вот и все, собственно.
Быстро надевая свитер, Ольга мучилась вопросом — а что за фотка была у наставницы? Явно личное и важное, пикты с божественным ликом Императора так не прячут. Может у злобной бабищи есть какая-нибудь семья или даже товарищ? А может и кто-то более близкий?..
Энтузиазм и легкая встряска по ходу общения с командиршей даже заставили на время позабыть о голосах в голове. Те, впрочем, не заставили себя ждать и вернулись под открытым небом, на холодном ветерке. Ольга обратила внимание, что лампы и фонари странно моргают, словно по району идут перебои с энергией, слабенькие, но заметные.
— Вот! — короткий толстый палец инквизитора указал в некую точку, где с точки зрения Эссена не происходило ничего. И… снова ничего. Помощник уже хотел, было, задать наводящий вопрос, но тут началось.
В россыпи желтоватых огоньков один мигнул, так слабо, что Эссен подумал — нет, показалось, обман зрения. Слишком много работы и мало сна. На мгновение в лишенной воображения голове помощника промелькнула мысль о том, что пожилой инквизитор вошел в тот возраст, когда заслуженные дедушки начинают чудить, подменяя эксцентричность придурью и капризами.
Но тут оранжево-красная точка снова мигнула. И погасла.
— Гнев Императора, — прошептал Калькройт, сжимая кулаки.
И еще одна точка мигнула, запульсировала, как дрожащий на ветру огонек свечи, затем исчезла. Затем третья. Четвертая. Черное пятно медленно и неумолимо расползалось от центра столицы, как могильная клякса.
— Что это… — прошептал Эссен. Он уже много лет служил патрону и немало повидал, однако впервые картина бедствия оказалась настолько масштабной, стремительно развивающейся.
— Думаю, процесс вошел в ту стадию, когда ему нужно больше энергии, — с убийственным хладнокровием предположил инквизитор. — Или в центре столицы рвануло так, что реакция пошла, словно круги на воде.
"Рвануло" Калькройт произнес с таким выражением, что сразу было ясно, инквизитор имел в виду отнюдь не взрыв.
— Господин! — воскликнул Эссен. — Надо!..
— Не надо, — Калькройт властно поднял руку и выставил ладонь ребром. — Император снова призывает нас к служению и подвигу, а мы, разумеется, подчинимся зову. Однако поспешим медленно.
— Но… — Пале осекся, вспомнив свое место и обязанности. Господин умен и опытен, ему лучше знать, если он говорит, что не следует спешить с чем-либо, значит, в том нет нужды.
— Сейчас наше вмешательство умножит суету без явственной пользы, — все же пояснил Калькройт. Инквизитор говорил ровно, очень спокойно, будто смотрел запись, а не наблюдал воочию картину некоего ужасного бедствия. — И повредит.
— ?
— Саботаж, или побочный эффект мистериозы, или еще что-то, в любом случае перед нами не импровизация одинокого колдуна или диверсионной группы ксеносов. Стражи Маяка проморгали хорошо организованный культ, возможно сообщество культов или мощную сеть Тау, а быть может и эльдар. Местная инквизиция сейчас плюхнулась в лужу эпических масштабов. Не нужно торопиться прыгать к ним за компанию. Не говоря о том, что победу приносят грамотные действия во исполнение хорошего плана. А для хорошего плана следует понять, что происходит. Так что помолчим и понаблюдаем, чтобы разобраться в сути вещей. Подождем, когда нас попросят о помощи. И уже тогда явимся во всеоружии, чтобы спасти день. Поэтому для начала — поднимай всю группу радиоперехвата. Еще… да, еще прикажи капитану скорректировать орбиту. Я хочу, чтобы мы оказались как можно ближе к "Радиальному" номер двенадцать.
— Но, господин… — рискнул заметить Эссен. — Можем ли мы ожидать, что Криптмана так быстро привлекут к расследованию?..
— Эх, друг мой… — тяжело вздохнул старый инквизитор. — Все-таки временами с тобой тяжело общаться… ты как танк, ломаешь все строго на пути следования и слеп к тому, чего не видно в триплекс. Естественно, Фидуса не привлекут, скорее всего, про него и не вспомнят, во всяком случае, поначалу, а затем будет уже поздно и бесполезно. Вопрос в другом…
Палец инквизитора указал на чернильное пятно, которое продолжало расширяться, медленно и неостановимо.
— Как я уже говорил тебе не столь давно, Криптман младший обладает уникальной способностью вляпываться. И с ним эта странная девочка… Два человека, притягивающие к себе неприятности, как хорошая драка привлекает орков. Понаблюдаем из-за угла, какой расклад Таро выпадет этой удивительной паре сегодня. Быть может, в нем обнаружится что-нибудь интересное и для нас. А пока — вок, вокс и снова вокс. Сейчас там, внизу, океан паники, ужаса и непонимания. Нам предстоит профильтровать эту какофонию и составить, насколько возможно, объективную картину бедствия. Причем сделать сие надо очень быстро. За дело!
Вакруфманн определенно не ждала девушку, но приняла со спокойным радушием. Хотя "радушие", видимо, все же не совсем правильное слово. Садясь рядом с обогревателем (интересно, а для кого он включен, тут были еще гости или жрице и ее приборам тоже нужен внешний подогрев?) Ольга подумала, что отношение Дженнифер правильнее назвать вежливой, ровной доброжелательностью. И это, пожалуй, сейчас лучше всего. Девушка уже привыкла, что персональное внимание к ней приносит лишь неприятности, поэтому лучше уж так: есть человек — рады, нет человека — да и бог с ним.
Хотя скорее Омниссия с ним.
— У меня… вопросы! — заявила новоиспеченная потребительница контента. — Много вопросов!
— Это интересно, — заметила Дженнифер. — Они концептуальные или детализирующие?
— Чего? — растерялась Ольга.
— Ты ничего не поняла? Или общий сюжет ясен, однако требуется прояснение отдельных аспектов?
— Ну-у-у… скорее второе… наверное. Да. Я, конечно, посмотрела только часть первого сезона, и может там после все раскрывается, но…
Ольга смутилась.
— Спрашивай, — прервала ее словоизлияния Дженнифер.
Девушка вздохнула, словно набирала воздуха перед прыжком в глубокое море.
— Почему Хольд продолжила исследования эльдарского корабля-ковчега? Ведь лорды Зуэн прямо запретили подобные работы? Она же была главным… этим, как его… магиком…
— Магосом, — поправила Дженнифер.
— Да, главным магосом Кузни! А вела себя как обычный техник.
Дженнифер снова захотелось улыбнуться, и в ободрение умственных упражнений Ольги, и ради собственного удовлетворения. Выбор образовательного контента оказался правилен, можно сказать — идеальное попадание в цель.
— Потому что поиск Знания есть высшая форма служения Омниссии, — церемонно произнесла Дженнифер.
— Но лорд Ксиллаг ссылался на какую-то "девятую истину", когда утверждал эдикт! — Ольга наморщила лоб, вспоминая. — Что-то вроде "Техника ксеносов еретична по своей природе", так? Если она еретична, значит, ее исследовать точно нельзя, а то всех сожгут? Разве не так?
Дженнифер издала странный звук. Будь Вакруфманн обычным человеком, Ольга бы решила, что та просто фыркнула. Хотя… Девушка все никак не могла выкинуть из головы тот факт, что ее собеседнице на самом деле нет еще и пятнадцати, то есть формально марсианка младше земной девушки. Интересно, здесь все так быстро взрослеют или это чисто марсианская акселерация?
— Ксиллаг неправильно понял формулировку девятого универсального закона, — начала развернутое объяснение Дженнифер. — И здесь следует совершить небольшое отступление. Как ты наверняка знаешь, все миры Империума и Механикус используют единый стандартный язык — готик — для общения между собой. Почему? Потому что наречия формируются, исходя из конкретных условий конкретного мира. Например, в языке мира Вальгалла имеется семьдесят шесть слов для описания различных вариантов белого цвета, а красный и зеленый обозначаются как оттенки синего, "siny". То есть, дословно, красный — это "hel" siny", а зеленый — "tumf" siny". Ярко-синий и тускло-синий. Любой перевод будет нести неточности и ошибки, и чем больше циклов перевода пройдет сообщение, тем больше ошибок будет накоплено. Понимаешь?
— В общих чертах… А как это связано с лордом?
— Все вышесказанное относится и к универсальным законам Адептус Механикус. Они были сформированы, изложены и продолжают существование в бинарном виде, как математическая формула. В своей изначальной форме они не могут быть искажены, так же как нельзя чуть-чуть подправить ноль или единицу. Символ есть символ, будучи изменен, он либо меняет смысл, либо теряет значение полностью. Понимаешь?
— Вроде да, — Ольга почесала нос и ухо, хмурясь в напряженной мыслительной работе.
— Однако то, что очевидно и понятно для Адептус Механикус в оригинальном виде, необходимо перевести на классический готик. Это тяжелая задача, и здесь возникает проблема, которая не имеет, во всяком случае, пока, абсолютно корректного решения. Перевод в значительной мере превращается в пересказ с привлечением доступных пониманию аналогий. Можно сколь угодно тщательно интерпретировать содержание, однако это в любом случае будет не закон, а рассказ о законе. Понимаешь?
— Ну… вроде понятно… Это как стихи, да?
— Прекрасная аналогия, — одобрила Дженнифер. — Итак, во всех населенных людьми мирах, в том числе Квестор Механикус, наши законы тщательно интерпретируются на готике и местных языках, чтобы избежать недопонимания. Однако местные жители часто забывают о том, что их собственные наречия меняются с ходом времени. И вместо того, чтобы пересматривать интерпретацию в соответствии с изменившимися условиями, эти люди предпочитают наизусть заучивать формулировки. Так происходит беда — за ритуалом теряется смысл действия. Пока все ясно?
Ольга почесала другое ухо, словно желая прогреть его и повысить КПД прохождения звуков. Девушка поглядела на Дженнифер с некоторой опаской, искоса, потирая ладони, вернее кончики пальцев, торчащие из длинных рукавов свитера.
— Уточняй неясное, — снова порекомендовала Дженнифер. — Это не опасно.
— Но… Ольга мотнула головой. — У вас же все ритуальное… Все как заповедывали деды. Тысячи лет и все такое. А ты сейчас говоришь…
Девушка сглотнула.
— Продолжай, — Вакруфманн постаралась сложить в искусственный голос максимум доброжелательного поощрения.
— Ну, то есть я не хочу учить тебя твоей вере, но ведь…
— Да?
— А ты говоришь, что ритуал бывает не полезен. А лорд Ксиллаг, получается, дурак?
— Смотри! — Вакруфманн развернулась к Ольге всем телом, отчего ее развевающаяся мантия на мгновенье заполнила собой почти всю каморку. Металлическая рука достала откуда-то из глубин красного балахона лист бумаги с машинописными строчками. Девушка бы не удивилась, узнав, что пятнадцатилетняя "шестеренка" распечатала их прямо сейчас, где-то в механическом теле, напичканном удивительными приспособлениями.
— Вот универсальные законы Адептус Механикус, в каноническом переводе на готик. Прочитай их внимательно.
Ольга посмотрела на строчки, выполненные, в отличие от фолианта Священника и брошюрок Отряда очень простым, рубленым шрифтом. Стиль напоминал карточки Машины на Баллистической станции.
00. Жизнь есть направленное движение.
01. Дух есть искра жизни.
02. Сознание есть способность уяснить ценность Знания.
03. Интеллект есть понимание Знания.
04. Сознание есть основа интеллекта.
05. Понимание есть Истинный Путь к Постижению.
06. Постижение есть ключ ко всему.
07. Омниссия знает все, Омниссия постигает все.
08. Механизмы иных рас являются извращением Истинного Пути.
09. Душа есть совесть Сознания.
0A. Душа может быть дарована только Омниссией.
0B. Сознание без души есть Враг всего сущего.
0C. Знание Древних не подлежит сомнению.
0D. Дух Машины охраняет знания Древних.
0E. Плоть подвержена ошибкам, но Ритуал чтит Дух Машины.
0F. Порвать с Ритуалом значит порвать с Верой.
— А почему они разделены на две части? Это специально так сделано?
— Молодец! Мне, например, понадобилось семь лет образования, чтобы дойти до этого вопроса. Универсальные законы делятся на две части. Первые восемь — это Откровения. Вторые — Предупреждения. Еще раз — Предупреждения. Не запреты.
— Но здесь сказано, что механизмы иных рас являются извращением вашего Истинного Пути, так? — не понимала девушка. — То есть, эльдарская техника, которую изучала магос Хольд — извращение?
— Абсолютно верно.
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь фоновым звуком работы всяких приборов, которыми была напичкана обитель техножрицы. Ольге казалось, что сейчас у нее закипят мозги. Девушка чувствовала себя как на экзамене.
— Я не понимаю, — призналась, наконец, она. — Ладно, пусть не запрет, а предупреждение. Нет слова "ересь" и не написано прямо, что "нельзя". Но все равно, получается, канонично сказано, что ксеновские механизмы фу и бяка. Так в чем разница?
— Все очень просто. На той же Вальгалле есть пословица "Shtudirat an meian oshibkritt".
Слова показались чем-то знакомыми, но пытаться разобрать их было слишком тяжело, требовалось переключить мозги с прежней задачи на новую. Вообще Ольга часто ловила себя на том, что, несмотря на явную "франко-германскость" готика и его ответвлений, в словах и фразах часто проскальзывает нечто славянское. Наверное, русский тоже был одним из прародителей современных языков Империума.
— Хольд изучала технологии эльдаров не для того, чтобы воспроизвести их. И не ради удовлетворения личного любопытства. Но для того, чтобы понять, в чем суть их отклонений от Истинного Пути. Чтобы самой не сотворить извращенные машины при создании механизмов аналогичной функциональности. Нельзя придерживаться эталона, не понимая концепцию ошибки. Если прибегнуть к простой аналогии — так ребенок учится писать. Грамотность и помарки следуют рука об руку. И правописание постигается лишь с выработкой навыка, с пониманием и осмыслением ошибок.
— Умный учится на чужих ошибках, дурак на своих, — не задумываясь, процитировала Ольга.
— Верно! А Хольд, как ты заметила, показана очень умным магосом, не так ли?
— Погоди, но почему она тогда не объяснила все это лордам-рыцарям Зуэна?
— Потому что она была горда, упряма и самонадеянна. В этом трагедия магоса Хольд и всей системы Зуэн. И основа сквозного сюжета. "Рыцари" — история не пафосного превозмогания, хотя и его там хватает. Это повесть о трагической ошибке взаимного непонимания, когда Ритуал был некритично противопоставлен Знанию, а Знание оказалось слишком спесиво, чтобы снизойти до коммуникации.
— То есть беда Зуэны произошла от того, что две силы просто отказались друг друга слушать?
Ольге понадобилось некоторое время, чтобы осознать тот факт, что в "Рыцарях мира Зуэн" герои не настолько черно-белые, как в доступных ей имперских развлекательных передачах Маяка.
— Это выдуманная история, — на всякий случай, напомнила Дженнифер. — Однако повесть весьма поучительна и назидательна для юных жителей миров, находящихся под дланью Марса. Она учит, что когда наше превосходство перерастает в высокомерие — последствия могут быть разнообразны. Они могут даже не привести к катастрофе. Но хорошими не бывают никогда.
Ольга снова глубоко задумалась. Дженнифер терпеливо ждала. Зависший над ее левым плечом сервочереп трудолюбиво плел из проволоки "косичку" будущего кабеля, металлические пальчики двигались с невероятной скоростью и точностью. Жужжал большой агрегат в углу, похожий на выпотрошенный холодильник в который забили кувалдой барабан от стиральной машины с вертикальными прорезями.
— У меня еще вопрос, — наконец решилась Ольга. — Насчет Марса…
— Ты можешь его задать, но вряд ли я успею ответить до того момента когда тебе придется вернуться обратно, — заметила Вакруфманн. И добавила поощрительно. — Твои вопросы интересны, они требуют обширных, комплексных ответов.
— А чем вы отличаетесь от Империи?
Дженнифер немного помолчала, прикрыв оптические линзы. Затем уточнила:
— Ты хочешь узнать, в чем различие между Империумом и Марсом?
— Ну… да, — склонила голову Ольга и сдавленно, торопливо выдала. — Вы как-то поприличнее выглядите, хотя тоже с тараканами… Вы вроде бы за прогресс и знание, но странно, непривычно. Знание с молитвами. Общение с ритуалом. И Машина жаловался, что с ним не общаются, а молятся, и ему это не нравится. Вот…
— Это не вопрос, — констатировала Дженнифер. — Это скорее запрос на серию образовательных лекций, в которых следует рассказать об истории, культуре Марса. О принципиальных различиях в подходе к собиранию и структуризации знаний. О концепции разделенного человечества, которое держит в разных руках адаптивность и консерватизм. И многом ином. Я обдумаю, как просветить тебя наилучшим образом, но это случится не сегодня. Задай иной вопрос. Более короткий.
— Ну… ладно.
Ольга приободрилась. Дженнифер воспринимала ее абсолютно серьезно и, кажется, действительно хотела поделиться знаниями. Как Священник, только лучше. Совмещая лекционы монаха и шестеренки, вероятно, удастся как можно скорее составить в голове полный образ двойной империи людей и механикусов. А там, быть может, и найти в ней место получше для себя…
— Я вот чего спросить хотела еще, — начала Ольга. — Так вот, насчет Омниссии… Он, Машина, Бог-Машина, это все одно и то же?
— Да и нет, — уже привычно "улыбнулась" синусоидой рта Вакруфманн. — Это ипостаси Демиурга. Но вместе с тем это различные циклы, которые мы осознаем. Я поясню на самом простом примере. Ты представляешь себе… например, машину для поджаривания ломтиков хлеба?
— Тостер? Конечно! — вопрос не мог быть настолько простым, и наверняка где-то таился подвох, но…
— Первый цикл, первая ипостась Демиурга — это Движущая Сила. Аспект воли Мироздания, воплощенный в законе физики. В самой упрощенной форме — вот так.
Из-под красной мантии прямо на колени Ольги с шелестом вылетела еще одна карточка.
I=U/R
— Сила тока в участке цепи прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна электрическому сопротивлению данного участка цепи. Это — понятно? Не формула, а факт наличия закона?
— Ну… То, что вообще есть такой закон физики? Понятно.
— Это — воля Движущей Силы. Существование явления, которое можно осознать.
На следующей карточке был изображен препарированный тостер — отдельно корпус, нагревательные спирали, всякие электрические детали, винтики, гайки, шайбы и еще какие-то внутренности и проводки, окруженные непонятными сокращениями и символами.
— Общий чертеж. То, каким образом можно использовать объективное явление для получения другого явления. Трансформация электродвижущей силы в направленное тепловое излучение.
— Как сделать тостер, опираясь на закон про силу тока?
Физика никогда не была сильным местом Ольги, как и любые точные науки, но в интерпретации Дженнифер все пока было относительно ясно.
— Верно. И это воля Омниссии. Следующий цикл — явление, реализованное в Знании.
— Сначала закон физики, а затем — знание, как его использовать? А третий этап, который Бог-Машина?
Техножрица невероятным образом изогнулась, вроде бы даже удлинившись в размере и… достала с полки самый обыкновенный тостер, торжественно вручив его девушке со словами:
— И вот тебе Знание, реализованное в механизме. Воплощенная воля Бога-Машины Культа Механикус.
"Культ" — звучало нехорошо, Ольга уже привыкла, что "культисты" это очень, очень плохо, но решила оставить прояснение скользкой темы на потом.
— Я это запишу… потом, — сказала она, крутя в руках "машину для поджаривания ломтиков хлеба" и гадая, зачем здесь тостер. Ведь техножрица не ест человеческую еду.
— Запишу и обдумаю. Надо разобраться… Тщательнее.
— Разумное намерение, — одобрила Вакруфманн. — Позволь, я возьму агрегат.
— А я знала один комп… коги… когги… — Ольга решила напоследок щегольнуть знанием и причастностью к важным делам.
— Когитатор? — пришла на помощь Дженнифер.
— Да! Когтитатор. Он тоже называл себя Машиной. Но, наверное, это была другая Машина, просто созвучие такое…
Ольга запуталась и умолкла, приводя мысли в порядок. Ей стало жарко, в желудке словно застыл кувшин теплого смальца — тяжело, неприятно, поднимаясь сальным привкусом к языку. Кровь тяжело, почти до боли стучала в висках, потусторонний, замогильный плач не затихал, высверливая уши.
Вакруфманн внимательно посмотрела на собеседницу. Ольга сидела на краешке стула, согнувшись и сгорбившись, как маленькая зверушка, прячущая в шерстке на животе последние крохи тепла. Быстрая диагностика показала резко участившееся сердцебиение и одновременно падение температуры внешнего покрова. Усиленное потоотделение и еще пять аномальных разбалансировок непрочного организма.
С медицинской точки зрения Ольга находилась в глубоком обмороке с обширной кровопотерей, будучи, притом, в сознании, хотя бы условно. Причем она перешла в это состояние менее чем за минуту. Пока Дженнифер просчитывала варианты действий, начиная от парамедицинских мероприятий и заканчивая сигналом экстренной эвакуации, подносчица будто разом очнулась. Она дернула головой так резко, что чудесные очки слетели, несмотря на страховочную ленту, жрица успела их подхватить механодендритом.
— Дитя, — прошептала девушка так тихо, что человек ее не услышал бы, тут могли справиться лишь чувствительные микрофоны жрицы.
— У них получилось, — еще тише вырвалось у Ольги. Почти сразу девушка выдала нечто противоположное. — У них не получилось.
И лишилась сознания уже по-настоящему. Дженнифер успела подхватить и девушку, как раньше очки. Срочный запрос уже скользил по электронным сетям, преобразуясь в радиосигналы, минуя шифровальные блоки, чтобы достичь одного единственного адресата.
Когда Вакруфманн осторожно посадила драгоценную ношу на теплый пол, завыла тревожная сирена. Не поездная, а стационарная, громче паровозной раз в пять. Сигнал общей тревоги, по крайней мере, городского масштаба. А возможно и континентального.
— Господин комендант, — негромко, почтительно и в то же время жестко сказала Берта Конваскез.
Командир поезда откинулся на спинку строгого кресла, обитого настоящей кожей, и посмотрел на стоящих перед ним отрядовцев. Хотя комендант сидел, казалось, что глядит он с очень высокого шпиля. Однако Священник и Берта не стушевались, хотя, возможно, и следовало бы.
— Н-н-ну?.. — процедил сквозь зубы тощий и абсолютно лысый человек с широким шрамом через всю челюсть — напоминание о слишком коротком забрале шлема, что не прикрыло целиком лицо.
Благодаря своеобразной организации Земного Полка — той части ЭпидОтряда, что базировалась непосредственно на планете, в отличие от служб очистки пространственных сооружений — основные тактические руководители объединяли в себе сразу несколько ипостасей и должностей. Лысый был одновременно ротным командиром, комендантом поезда, а также имел чин в системе Экклезиархии, хотя рясу надевал в исключительных случаях. То есть, с какой стороны ни глянь — царь и бог всего, что есть на "Радиальном-12". Однако монах и наставница твердо вознамерились задать определенные вопросы и получить ответы. Хотя эти двое и стояли навытяжку, как полагается, в их позах читалась угрюмая решительность.
— Нас расформировывают? — прямо спросила Берта. — Паровоза нет. Поезд почти обезоружен, отцеплена секция с ракетной батареей. Вчера отбыли госпитальеры. Из полноценной боевой единицы осталось лишь мое отделение. Случись что, теперь мы даже огонь на себя не вызовем.
Священник промолчал, но всем видом исчерпывающе продемонстрировал, что разделяет мысли коллеги. Вместо ответа комендант сцепил пальцы в неосознанном жесте защиты. Наставнице и монаху не требовалось переглядываться, чтобы подумать об одном и том же — командир не в своей тарелке, хоть и успешно скрывает это. Он едва ли не через силу посмотрел на подчиненных долгим взглядом, где читалось неприкрытое желание выгнать всех, накинув вдогонку дисциплинарных взысканий.
— Да, — в конце концов, решительно сообщил комендант. — Система радиальных и концентрических бронепоездов признана неэффективной. Железнодорожная материальная часть, скорее всего, будет вывезена в миры Саббат. Личный состав раскассирован и выведен для пополнения Второго Полка, на орбитальные сооружения и станции астропатов.
— А кто же останется служить и защищать здесь, на поверхности? — недоуменно спросила Берта.
— Будет создана другая служба, под эгидой арбитров и без бронепоездов. Группы специального реагирования, организованные как десантные части Гвардии. С воздушным транспортом.
— Но это же!.. — чуть ли не в голос возмутилась Берта, но Священник быстро и крепко взял ее за руку, сжав пальцы.
— Мы поняли, — кратко резюмировал святой отец.
— Планетарная часть Отряда понесла слишком большие потери и обходится слишком дорого… с точки зрения Администратума. Самоходные центры санитарно-эпидемической очистки не мобильны, и чтобы они могли оперативно вмешиваться, приходится держать на постоянном ходу десятки поездов. С соответствующей структурой обслуживания.
— Но…
Берта запнулась. Сказанное комендантом было невозможно, нереально. Бронепоезда под красно-белыми флагами были данностью, таким же символом Ледяного Порта, как иконы Императора, как образы Астра Телепатика и ритуалы Экклезиархии. Они были всегда и должны были пребывать дальше, пока существует система, и в ней живут люди. Все происходящее носило тень шутки, слишком глупой и нарочитой, чтобы казаться смешной. Нечто сродни пусканию газов посреди званого обеда. Однако командир определенно не шутил.
— Командование планирует организовать не более десяти баз, которые позволят охватить весь континент, — продолжил, меж тем, комендант. — Теперь задачи Очистки будут выполнять компактные, небольшие силы, которые можно оперативно перебрасывать аэротранспортом, а в особых случаях десантировать прямо с орбиты.
— А командование представляет, во сколько обойдется строительство и поддержание в постоянной готовности хотя бы двух-трех действующих военных аэродромов? — саркастически осведомился монах, и было очевидно, что вопрос явно риторический. — Не площадок дозаправки и подскока, а настоящих, со всем обслуживанием и персоналом? Не говоря об орбитальных геостанционарах? А!
Священник горько усмехнулся.
— Кажется, понимаю. Бюрократы составили красивые планы о том, как оптимизируют неиспользуемые площади? Старые взлетные полосы, законсервированные орбитальные точки на астероидах. А техника восстановленная, из лома, который списан после выработки всех нормативов по хранению и ремонту. Правильно?
— Можно подумать, для вас это внове, — процедил комендант. — Вся техника Отряда служит столетиями.
— Да, "броня", что на ходу лишь милостью Омниссии. Но не самолеты, которые должны быть готовы в любой момент, при любой погоде выкинуть десант за сотни километров. Или тысячи.
— Хватит споров, друг мой, — необычно мягко, почти по-дружески вымолвил командир. — Все уже решено. ЭпидОтряд… устарел. И больше не нужен.
— Это ошибка, — выдавила Берта, понимая, что близка к ереси, однако не в силах молчать. Сейчас рушилась ее жизнь, вера и принципы, долго, тщательно выстраиваемые в борьбе с сомнениями и колебаниями. Исчезала цель жизни, что позволила наставнице пережить добровольцем несколько сроков послушания.
— Я знаю все, что вы можете возразить, — с усталой обреченностью сказал комендант. — Насчет бронетехники, тяжелого вооружения и так далее. Я был против расформирования, но это уже не имеет значения.
— Столетия бдения и неусыпной стражи… — печально сказал Священник. — Тысячи побед. Неужели это больше не нужно?
Замигал светильник со стеклянным абажуром в форме экзотического цветка, единственное украшение строгого кабинета. Берта невпопад подумала, что отсюда, с третьего этажа штабного вагона, должен открываться прекрасный вид. Если, конечно, сдвинуть стальные жалюзи. Желтый свет бился, как муха в паутине, стрекоча лампой накаливания, как стрекоза под колпаком, затем все наладилось.
— Разумеется, нужно, — с горечью ответил комендант. — Великие свершения Отряда и далее будут вдохновлять на великие подвиги, наполнять сердца огнем священного долга и ярости. Просто…
Он сник и опустил взгляд.
— Просто это будет уже другой отряд, — закончил монах.
Комендант молчал, по-прежнему глядя в сторону.
Так минуло с четверть минуты, может чуть больше, когда три человека, совершенно разного происхождения и положения молчали, думая о своем, объединенные общей печалью.
— Позвольте два вопроса? — угрюмо, набычившись и не по форме, но сдержанно, уже без прежних эмоций спросила Берта.
— Позволяю. А затем, будьте любезны, вспомните, что вы — почтительные слуги Экклезиархии. Ведите себя надлежащим образом и не вздумайте больше о том забывать. Считайте этот час милостью за долгую и беспорочную службу. Вряд ли новое руководство окажется столь же терпеливым и терпимым.
Священник молча кивнул. Немного подумал и счел нужным добавить:
— Мы приносим искренние извинения. Просим простить за… потерю субординации. Просто новость эта… несколько выбила нас из колеи.
— Этого больше не повторится, — мрачно прибавила наставница.
Комендант качнул головой, дескать, принимается, и шевельнул бровью, предлагая задавать, наконец, вопросы.
— Первое, — начала Берта. — Можем ли мы узнать, что это за девчонка, которую забросили нам в пополнение? Она не заключенная и не доброволец. Она ничего не умеет. Зачем она здесь?
— Чтобы умереть, — равнодушно вымолвил комендант.
— Но это просто необразованная дикарка с относительно развитого мира, — заметил Священник. — Она виновата лишь в том, что на ее планете дурные наставники плохо несли пастве свет Императора.
— Разве этого недостаточно? — скривился комендант. — С каких пор греховность в обязательном порядке требует умысла и осмысленного действия?
Священник и Берта понимающе и молча переглянулись.
— Второй вопрос, — с явственным раздражением напомнил комендант, указывая, что минутка единения начальствующего и подчиненного состава заканчивается.
— Я хотела бы… Берта запнулась, осеклась, вида, как снова замигал светильник. На этот раз желтый свет обрел мертвенную бледность, стал почти белым, как лампа в морге, где свет отражается от белого кафеля.
— Что-то не так, — пробормотал монах. — Со светом странное происходит… С утра…
На мгновение светильник засиял так ярко, будто в кабинете зажглось крошечное солнце. Ослепительный белый свет ужалил глаза, опережая рефлекс, и наставница почувствовала себя так, словно пропустила удар стилета в голову, прежде чем успела защититься. Она пошатнулась и закрыла лицо, шипя сквозь зубы от неожиданности. Осторожно глянула сквозь пальцы, отметив, что лампа даже не перегорела, хотя при таком скачке напряжения просто обязана была. Удивительное дело, но глаза совершенно не болели, Берта не чувствовала никакого неудобства.
В голове отчетливо звякнули тревожные колокольчики. Ледяной Порт был местом странным, шепотом говаривали, что давным-давно в соседней звездной системе шел страшный бой, где использовалось нечестивое колдовство исполинских масштабов, так, что планеты распадались в пыль, а звезда, из которой черпали энергию противники, состарилась на миллионы лет, превратившись в красный гигант. Реальность истончилась на многие парсеки вокруг, сделав систему Порта столь удобной для астропатов. Побочным эффектом стали частые прорывы Иного, ради чего, собственно, и был создан Отряд. Близкий Имматериум зачастую проявлял себя довольно безобидно, такими вот эффектами. Но…
Священник был прав, что-то здесь не так.
Комендант склонил голову и что-то забормотал, потом резко хлопнул руками по стеклянной пластине на металлическом столе.
— Да, я хотела бы, — начала опять Берта, и вдруг Священник резко схватил Берту за рукав, дернул, отступая на шаг.
Наставница поневоле шагнула вслед за массивным спутником и затем уже хотела возмутиться, однако не стала. С командиром "Радиального" происходило что-то не то, что-то очень странное. Комендант опустил голову, низко, так, что не видно было глаз, и стучал ладонями по столу, раз за разом — растопыренная пятерня одной руки, сжатый кулак с вытянутым указательным пальцем на другой. И так раз за разом, меняя руки. Бормотание усиливалось, на край стекла закапало что-то алое.
— Кажется, у нас неприятности, — прошептал Священник.
Комендант резко поднял голову и захихикал, перебирая искусанными губами.
— Шесть вагонов, шесть поездов, шесть станций, шесть городов, — зашепелявил он. — Шесть планет и всего по шесть! Бронепоезд номер двенадцать, это же целых две шестерки! Мы счастливы вдвойне, благословлены вдвойне. А кто же против нас? Кто не понимает смысла Шести? Кто не может сложить один и пять, два и четыре, три и три?!
Снизу раздался громкий звук, пронзительный и неуместный в данной обстановке. Кто-то ударил в литавры, звон еще не успел затихнуть, когда умирающую ноту поддержал вой трубы. Третий невидимка заиграл на фаготе, выводя чисто саксофонный мотив, веселый, как в забегаловке вечером праздничного дня, ничего общего со строгими и торжественными маршами, которые исполнял ротный оркестр.
— Шесть! — заорал комендант. — Нас тоже должно быть шесть, Трое это не симметрично, не гармонично, не эстетично!
Берта осторожно, стараясь делать это незаметно, завела руку за спину. Комендант умолк, странно наклонив голову и продолжая шевелить окровавленными губами, роняя на грудь хлопья розовой пены.
— Дитя, — прошептал он. — Дитя…
Берта вытащила из потайной кобуры за поясом маленький шестизарядный пистолетик, почти игрушка, незаменимая, однако при добивании раненых. А еще — в таких форс-мажорных обстоятельствах. Многие люди делали ошибку, полагая, что силу одержимого можно определить по его сложению и мышцам, как правило, это заблуждение оказывалось последним. Поэтому Берта, несмотря на свою мощь уроженца планеты с полуторакратной силой тяжести, не собиралась меряться со спятившим командиром на кулачках.
Но Священник ее опередил.
У Монаха не имелось пистолета, зато был длинный узкий нож без гарды. Пастырь достал его из кармана, замаскированного швом на форменных брюках, и шагнул к коменданту, занося клинок. Движение вышло плавным, слитным, выдавая неплохой опыт, и нож вошел в шею командира до упора, пройдя насквозь. Священник сразу качнулся назад, дернув клинок на себя, превратив укол в страшную рану, частично резаную, частично рваную. Кровь хлынула сплошным потоком, Берте показалось, что взгляд смертельно раненого коменданта на мгновение обрел осмысленность, в нем отразилось бесконечное удивление и непонимание. Секунду спустя командир закатил глаза и упал на стол, фыркая кровью, свалился дальше, опрокинув лампу.
Монах вытер забрызганное лицо, руки убийцы чуть подрагивали. Берта сжала рукоять пистолета, с тревогой наблюдая за спутником. Священник ответил ей столь же внимательным, настороженным взглядом и решительно сказал:
— В жопу шестерку.
Наставница перевела дух. Кажется, пастырь был в норме.
— На нас напали, — быстро предположила она.
— Не на поезд, — так же решительно ответил монах, прислушиваясь. — Охват шире.
Берта выругалась, экономя время, компенсируя краткие слова энергией и ненавистью. За стенами штабного вагона и в самом деле звучало. Сирены разных служб, выдающие наступление всех возможных бедствий одновременно, грохот механизмов и двигателей тяжелого транспорта, разгорающиеся перестрелки, похоже сразу несколько на разных направлениях. И крики. Душераздирающие вопли, почти неразличимые из-за толстой брони, однако приправляющие всеобщий шум ноткой безумного ужаса, как несколько перчинок — готовое блюдо.
— А у нас даже ракет нет, — прошептала Берта, чувствуя предательскую дрожь в коленях и пальцах.
— Соберись! — гаркнул на нее Священник. — Император защитит! Император направит! Командуй ради Него! Во славу Его!
Монах наотмашь хлестнул наставницу по лицу свободной ладонью, выбивая крадущуюся панику. Берта мотнула головой и глянула на пастыря почти здраво.
— Да, конечно, — пробормотала женщина, цепляясь за слова монаха, как за единственную прочную опору в сходящей с ума вселенной. — Ради Него, ради Императора… надо быть сильным. Сильным!
— Особые обстоятельства, — подумал вслух Священник, одобрительно кивая, зашарил по карманам в поисках носового платка, Берта протянула свой, и монах вытер нож. Предсмертная судорога скрючила тело умирающего коменданта, каблуки стукнули по тонкому коврику, закрывающему металл. Но умирающий больше не интересовал живых, то была лишь пустая оболочка, временно послужившая злу, теперь бесполезная и безвредная. А о душе коменданта еще придет время скорбеть. Но после.
— Да, — согласилась Берта, вернув себе прежнюю решительность. — Я беру командование, ты исполняешь роль комиссара.
— Не разочаруй, — оскалился Священник. — Если что, рука у меня не дрогнет.
— Уже дрожит, — вернула кривую ухмылку наставница, самоназначенный комендант "Радиального". — Так… Сначала объявление или в наш вагон?
— Вагон, думаю, — отрывисто предложил монах. — Если там то же самое…
Оба одновременно подумали об одном и том же — почему их не коснулось враждебное воздействие? Берта решила, что, надо полагать, ее защитила близость святого отца, а комендант оказался не столь уж тверд в своей вере. Священник остался в недоумении, поскольку не считал себя настолько безупречным, чтобы у него даже голова не заболела там, где люди сходят с ума и обращаются к скверне за считанные секунды. Однако решил поразмыслить над этим позже — все в руке Императора, и если Он сохранил слуге своему здравый рассудок, значит на то есть причина.
Тем временем какофония атональной музыки на первом этаже набирала мощь. Словно каждый музыкант выводил собственную мелодию, рваную, бессмысленную, которую и музыкой то нельзя было назвать. Казалось, что стадо гретчинов дорвалось до инструментов. Однако вместе эти пиликания и завывания складывались в причудливый ритм, удивительно веселый, проникающий в самые глубокие и потаенные части сознания, доставшиеся человеку от рептилоидных предков. Музыка бодрости, торжества и счастья будоражила мысли, требовала отдаться на волю неистовых чувств. Монах украдкой ткнул себя кончиком ножа в бедро, чтобы прочистить мозги. Укол боли действительно отвлек, позволил вернуть разуму контроль над желаниями.
— Разделимся, — решила Берта. — Скорость решает все. Я к нашим, ты на микрофон. И следишь, чтобы никто не прорвался в командный пункт.
Священник поморщился и состроил недовольную физиономию. На его взгляд решение было не лучшим, скорее даже вредным, однако коли Берта вступила в командование, тактическое верховенство оставалось за ней.
— Не согласен, но хрен с тобой, — монах начал быстро обыскивать кабинет в поисках более серьезного оружия. — Сначала разберемся с оркестром. Это музыка ереси, и она должна прекратиться.
Ольга тонула в сиреневом тумане, растворялась, как сахарный кубик в теплой воде — замедленно и в то же время неотвратимо. Казалось, мозг работал, будто сломанный компьютер с урезанной памятью, сознания хватало на понимание обрывочных моментов, но при попытке сложить мозаику хотя бы в цельное воспоминание — неизменно происходил сбой. Даже попытка собраться, сжать волю в кулак и сосредоточиться оказывалась выше, сложнее аппаратных возможностей разума.
Что-то было… что-то скверное… Или не скверное, просто необычное. Да, что-то случилось. Что-то было… Оказалось, что если не пытаться осмысливать, обрывки памяти ловятся проще. Они таяли, распадались на фрагменты, как истлевшие листья, но все же…
Яркая, темно-фиолетовая вспышка. Или не фиолетовая, цвет был сложнее, интереснее. Как бывшая работница салона красоты Ольга более-менее знала цветовую гамму и заколебалась, выбирая между темно-пурпурным и персидским синим. Нет, все же скорее темный индиго.
Итак, был взрыв. Вспышка.
Девушка не заметила ее, но скорее почувствовала, увидела, однако не глазами, а словно изображение само собой возникло на сетчатке, может быть самозародилось в зрительных нервах, а возможно…
Нет, слишком много мыслей сразу, все поплыло, скорость распада увеличилась.
Вспышка. Фиолетовый… Индиго…
Это было как спецэффект из фильма, когда нужно красиво и зрелищно показать ударную волну, неважно, ядерную ли, магическую или еще что-нибудь. Полусфера стремительно расширялась, оставляя за собой лишь огонь. Вернее — свет, неукротимое, божественно красивое сияние, объединившее все цвета радуги в не выразимой словами гармонии.
Ольга видела это сквозь металл вагонной брони, сквозь бетон тяжелых, угрюмых зданий железнодорожного терминала. Свет был одновременно энергией и вратами, открытой для всех и каждого тропой в некое удивительное место. И эта восхитительная сущность разрасталась, поглощая мир. Девушка хотела поднять руку и указать Дженнифер на бесконечную красоту происходящего, предупредить, чтобы жрица оказалась готова и не упустила ни одной секунды, насладившись мигом совершенства. Однако не успела.
Свет поглотил мир, и мир стал светом темного индиго. Он согрел как живой огонь, заключенный в изысканном камине. Принес долгожданную прохладу, как легкий ветерок в жаркий час. Наполнил искалеченную душу покоем. Сделал Ольгу счастливой, просто так, без всяких условий. Потому что счастье — это то, чем сиреневый свет готов был одаривать без счета, просто так. Потому что мог и хотел.
Глупые люди думают, что счастье — как обычный ресурс, его следует добывать в тяжких трудах, и оно конечно. Счастье можно выменять, передать безвозмездно или за вознаграждение, разделить с кем-то или забрать в единоличное владение. Но это совершенно не так, ведь счастье бесконечно. Нужно лишь встать, развернуть плечи и понять, что ты жил как тяжело больной человек — в бессмысленных страданиях, в мучительной безнадежности. А затем следует начать жить по-другому, только и всего.
Счастье переполняло девушку, пронизывало каждую клеточку ее тела, согревало каждую мысль солнечным светом. Оно было удивительным, и оно не заканчивалось. Ведь счастье…
"Нет" — сказала Ольга.
Темный индиго превратился в глициниевый с примесью серого, как тучи на горизонте, готовые принести бурю. Освежающий холодок сверкнул острыми лезвиями снежинок, а тепло сгустилось, как раскаленный воздух пустыни. Мир вокруг Ольги замер в немом вопросе, а вопрос таил нечто зловещее, скрытое до поры, словно заточенный гвоздь в рукаве или молоток в пакете.
Ольга собирала, восстанавливала душу из осколков, разгоняла хмарь, сосредотачивалась, выхватывая из сонного безмыслия куски прежней себя. Было непросто, но главное — начать, последовательно концентрироваться на мыслях и чувствах, присоединяя их к остову сознания. До того момента когда ты, наконец, можешь задать себе прямой вопрос, а затем следующий:
— Что здесь не так?
— Где я это уже видела?
"Перебор, падла чертополоховая! — подумала девушка свету. — "На это меня уже ловили".
Да, происходящее не имело ничего общего с трехруким чудовищем, что едва не уловило девушку на Баллистической станции. Все другое — лучше, ярче, честнее. Но суть — если очистить явление, словно капустный кочан, лист за листом, до самой кочерыжки — суть одна.
Обещание всего задаром. Без обязательств, без условий, без труда, без усилий. Счастье для каждого, и никто не уйдет обиженным.
Но так не бывает, и Ольга знала это лучше, чем кто бы то ни было.
Так не бывает.
Никогда не бывает.
Счастье даром в конце концов стоит дороже всего, и когда приходит время платить, цену не спрашивают, а берут.
Память о великом русском языке вернулась мгновенно, весь этот псевдолатинский "готик", похожий на дикую смесь французского и немецкого, выветрился из головы на счет раз. Ольга не сказала, а подумала, отчетливо, ясно, надеясь, что сиреневый цвет понимает все:
"Хуй тебе, образина".
У девушки было странное ощущение, что перед ней, вокруг нее и в ней самой не живое существо, а некая стихия. Словно океан, что движется, подчиняется неким правилам, существует в бесконечном числе взаимосвязи элементов, однако не обладает самостоятельным разумом. И она опасалась, что подуманное окажется неуслышанным. Или непонятным. Или понятым превратно, что было бы весьма обидно, учитывая, сколько эмоций Ольга вложила в три коротких слова. Но ее хорошо поняли, а вслед за пониманием возникло удивление, за которым явилась неотвратимость. И последовал ответ, который был невыразим в словах, но столь же отчетлив и понятен, как посыл Ольги.
Кто не хочет счастья, ищет его противоположность.
Кто отвергает рай, жаждет быть низринутым в ад.
Не желающий покоя привечает боль.
Сирень потемнела еще больше, ледяные иглы пронзили тело, жар опалил нервы, для начала едва-едва, словно подготавливая к дальнейшему истязанию. Дыхание тлена и смерти выпивало из души драгоценные капли воли и энергии. А затем Ольга услышала то, чего здесь не было и быть не могло. Самые страшные звуки на свете, которые повторялись достаточно, чтобы намертво впечататься в память до конца жизни.
Скрип двери.
Стук бутылки, поставленной на кривой, рассохшийся столик. Обычный "мерзавчик" на ноль-пять, цена сорок семь рублей. Всегда заполнен ровно на четвертинку, чтобы заполировать после. Очень характерный стук, он совершенно иной, нежели у бутылки, пустой или полной, скажем, наполовину.
Долгий скрежет запираемого замка, очень старательный. Скрип дверных досок, которые давит сильная рука, проверяя — надежно ли, не откроется ли в самый неподходящий момент?
Ольга съежилась, тихо поскуливая от ужаса. Воспоминание, как оцифрованная фотография, стремительно обращалось реальностью, набирало цвет, объем и запах. Запах сырой пыли — слишком много дождей было в ту осень — уличной грязи на плохо вытертых сапогах. Очень плохой водки, настолько дешевой, что голимый фальсификат даже водой не разбавляют для пущего объема, потому что вода дороже обойдется.
"Этого не может быть, не может быть, не может быть!!!".
А затем хорошо знакомый и бесконечно ненавистный голос произнес где-то над головой:
— Кто у нас сегодня самая-самая? Кто ждал любимого братика?..
Крепкая ладонь опустилась на шею, и Ольга закричала, поняв, что она все-таки в аду.
Берта ждала чего угодно, от поножовщины до кровавой оргии, но ее отделение оказалось тихо, дисциплинированно и готово к свершениям. Огнеметы в полной готовности, техника на ходу и проверена, личное оружие выдано из сейфа по личной инициативе Святого Человека. Строго говоря, несгораемый шкаф был попросту взломан, однако наставница решила оставить решение на потом. Так же как и размышления на тему — отчего именно ее команда была неподвластна стремительно расползающемуся безумию.
— Какие приказания? — бодро вопросил Святой Человек, и вопрос поверг наставницу в ступор.
Действительно, а что теперь то?.. Однако Император всегда на стороне праведных, и тут на помощь пришел Священник. Динамик общей связи включился, издав серию хрипов, намекающих о нужде в обновлении матчасти. А затем прокашлялся и сообщил:
— Братья и сестры мои. На нас напали. Утвердимся же в нашей вере и…
Пока Священник кратко и довольно исчерпывающе описывал ситуацию, Берта напряженно думала. Одновременно же новый комендант пыталась задавить ростки злорадства, дескать, вот вам, а не раскассирование! Бронепоезд себя еще покажет!
К тому моменту, когда Священник призвал всех крепиться и бодриться, а также разить нечестивцев с обеих рук, у наставницы уже было примерное соображение на тему, что делать дальше. Она быстро раскидала обязанности в штатном режиме, приказала мехводу сидеть в танке безвылазно, держать люки открытыми в готовности аврально принять весь экипаж, и, в случае чего, таранить вагон изнутри.
— Перевернемся, — меланхолично заметил Водила. — Слишком высоко. Тогда надо аппарель держать выдвинутой.
— Император поможет, — значительно сообщила Берта. — Так, а где пигалица?..
Резкий стук стал ей ответом. Колотили снаружи, причем с такой силой, будто на той стороне двери стоял как минимум сервитор. Люкт и Криптман без команды одновременно подняли оружие, огнеметчики перегруппировались, взяв на прицел дверной проем. Пахло оружейным маслом и огнеметной химией. В довершение композиции "слуги Императора держат героическую оборону" загудели приводы танковой башни. Малокалиберная пушка развернулась, громко лязгнул затвор, так, что было слышно даже за броней.
"Молодец Водила" — подумала Берта, снимая с плеча собственный дробовик. Отметила, что Криптман удостоверился в плотности возможного огня и развернулся в противоположном направлении, взяв на прицел винтовую лестницу. Умный парень, действительно, надо быть готовым к атаке с тыла.
Стук повторился, требовательный и громкий.
— Открывай, — приказала Берта Доходяге.
Баллонщик номер два облизнул пересохшие губы, встал сбоку от бронированной двери, перекрещенной стальными полосами с круглыми шляпками заклепок. Еще раз облизнулся и крутанул одной рукой штурвал замка. Петли, хорошо смазанные морозоустойчивой смазкой, почти не скрипели, когда дверь открывалась.
— А, сто тысяч трахнутых демонов Варпа, — выдавила Берта, опуская дробовик.
— Долго! — сообщила техножрица, шагая внутрь. — Где медик?
Над левым плечом Вакруфманн парил сервочереп, сверкая красной линзой и размахивая трехпалыми лапками. Из желто-белой теменной кости торчала длинная антенна, почти задевающая металлический потолок.
— Это уже входит в традицию, — заметил Святой Человек, глядя на безвольное тело баллонщицы, которую крепко держала механистка. — Мелкая не вылезает из больничной койки. Этак она у нас станет самой ветеранистой.
Деметриус ничего говорить не стал, он молча откинул медицинскую полку на борту "Химеры", предназначенную для транспортировки раненых. Аксессуар давным-давно (скорее всего никогда) не использовался, однако должен был присутствовать по регламенту, на всякий случай. И, наконец, пригодился, еще раз подтвердив мудрость устава.
— Что с ней? — отрывисто спросил молодой человек, перекидывая на грудь объемную сумку с медицинскими принадлежностями.
Дженнифер выдала быструю череду каких-то медицинских терминов, которые, Деметриус, судя по реакции, отлично понял и мрачнел с каждым словом.
— Попробую стабилизировать, — мрачно пообещал он. — Но тут нужна помощь хорошего госпиталя. И… — Деметриус глянул вверх, словно мог пронзать взглядом несколько уровней прочного металла. — И, наверное, хороший псайкер.
Грешник отшатнулся, сделав жест, отгоняющий нечистую силу, прочие отрядовцы невольно качнулись в стороны, словно ковыль под дуновением сильного ветра.
— Разойдитесь, — с неожиданной властностью приказал Криптман.
Инквизитор быстро шагнул к Ольге и положил ей обе руки на лоб. Хмурясь и беззвучно шевеля губами, Фидус замер на пару минут, тем временем Деметриус ставил девушке капельницы с глюкозой и физраствором.
— Ты понял, — тихо сказал, наконец, Криптман, обращаясь к санитару. Звучало как вопрос и одновременно утверждение. Деметриус едва заметно кивнул и столь же тихо ответил:
— Да. Здесь можно помочь?
Фидус закусил губу и наморщил высокий лоб, сдвинув брови. Затем произнес:
— Вероятно. Но это будет опасно. Нужен кто-то, чтобы пойти за ней. Я не псайкер и не психонавт, смогу только помогать и удерживать.
— Я… — Деметриус заколебался, но все же продолжил с видимой неохотой, будто вспоминая о том, что хотел бы забыть навсегда. — Иногда Свет Императора озаряет меня. Иногда… и странным образом. Поэтому я, в общем то, здесь.
— Ты готов или нет? — рубанул с плеча Фидус, все так же, не снимая рук с головы девушки. — Нельзя терять времени, ее затягивает глубже с каждой минутой. Если ты не сможешь, значит, попробую все-таки я.
Теперь Деметриус закусил губу и опустил глаза, не прекращая медицинских манипуляций. Он отрегулировал колесико дозатора на пакете с антигипоксантом, а затем с неброской решимостью произнес лишь одно слово:
— Да. Я попробую.
— Сеанс психонавтики, организованный не кондиционированным псайкером, а человеком со слабой меткой дара, потребует специального оснащения, — с обычной для механикумов занудностью выступила в беседу Дженнифер, про которую отрядовцы уже забыли. — Приспособления сейчас находятся в процессе сборки. Пришлось импровизировать из подручных средств, но с большой долей вероятности может помочь.
— Занялась бы ты делом, — Берта критически глянула на техножрицу без тени почтения. — Болтаешь тут…
— Мне не нужно смотреть на механических слуг, чтобы управлять ими, — надменно ответила Вакруфманн. — Приспособления будут доставлены через четырнадцать минут сорок девять секунд по внутренней сети пневмопередачи.
— Боюсь, пятнадцати минут у нас нет, — покачал стриженой головой Криптман. — Если промедлим, она сойдет с ума, заблудится навсегда в лабиринте искаженного подсознания. Придется рисковать.
В противовес наставнице инквизитор обращался к Дженнифер с уважением. Деметриус молчал и нервно сжимал пальцы, как пловец, которому предстоит нырять в мутную воду с торчащими на дне арматурными прутьями. Что бы ни собирался делать послушник, его это до смерти пугало. Механистка повернула маску, заменяющую лицо, к Фидусу.
— Попробовав использовать каплю своего дара в данных обстоятельствах он, скорее всего, умрет, — с прямотой настоящей машины констатировала Дженнифер, указывая на Деметриуса. — В лучшем случае мы получим двух необратимо сумасшедших. В худшем останутся две оболочки, наполненные чужим и предельно враждебным сознанием. Лучше потерять немного времени, но пойти в странствие вооруженным. Я намереваюсь помочь согласно протоколу А-девятнадцать-восемьсот три, вам он должен быть знаком.
— Восемьсот три… — пробормотал инквизитор. — Электрошок…
Фидус потер шею и с явной неохотой произнес:
— Да, это может помочь. Мы подождем.
Деметриус глянул на Фидуса болезненно расширенными зрачками, бледный как смерть, но смолчал и воздержался от спора, видимо решив, что более опытный коллега понимает ситуацию лучше.
— Эй, шестеренка, — позвала Берта. — Даже не думай! Полноценный боец и целый санитар, этих не отдам. Да и тебе есть чем заняться!
— Уже занимаюсь, — Дженнифер повернулась всем корпусом к наставнице. — Достоинство и благо детей Омниссии — в многозадачности. А сейчас я постараюсь раскочегарить паровоз, чтобы "Радиальный-12" обрел ход. Для всех нас лучше поскорее оказаться как можно дальше от любых населенных пунктов и людских собраний.
— Там были… ваши, — подал голос Доходяга. — Я видел.
— Уже нет, — отозвалась Дженнифер. — Мой собрат необратимо выведен из строя и фактически прекратил существование.
— Вот и славно, — подытожила Берта. — Иди и занимайся делом, а эти… — она кивнула в сторону инквизитора и Деметриуса. — Будут исполнять свой долг.
Техножрица сделала шаг к наставнице, и Берта вздрогнула. Как большинство обычных людей, БоБе привыкла к величавой неторопливости слуг Омниссии, Вакруфманн же двигалась с пугающей быстротой и больше походила на служительницу Официо Ассасинорум.
— Кто ты такая? — спросила Берта, нависая над техножрицей с таким видом, словно готовилась разбить железную голову рукоятью дробовика. Впрочем, с тем же успехом наставница могла пугать камень или статую. — Почему тебе нужна эта девчонка?
— Поправка, — бесстрастно дополнила Вакруфманн. — Девчонка нужна всем нам. Я обращу ваше внимание на важный аспект. Происходящее носит явные черты масштабной псайкерской атаки, целенаправленной или спонтанной, выступающей как побочный эффект некоего действа. При этом воздействие одинаково и на людей, и на Адептус Механикус. Однако вы сохранили здравый рассудок и оказались неподвластны враждебному влиянию. Только ваше отделение, больше никто, включая коменданта и штабной персонал, людей богобоязненных и объективно далеких от неверия. Как вы думаете, почему? Какой фактор защитил вас и только вас?
— Ну… — Берта в замешательстве глянула на Ольгу. — Да бред же! Ты ведь с головой дружишь! Хоть она у тебя и железная.
— Это факт, и в момент атаки я непосредственно контактировала с вашим подчиненным. Воздействие перегрузило мои цепи и эвристические системы, однако в целом оказалось переносимым. В то же время мой собрат из паровозной бригады расчленил себя, транслируя на всех частотах еретически искаженные молитвы, а также код осознания бессмысленности существования в модифицированном теле, которое лишено возможности предаться обычным для людей гедонистическим порокам.
— Бред, — повторила Берта, качнув головой. — Бред! Мы так рисковать не можем. Боец должен стоять на боевом посту. Санитар должен быть в готовности санитарить. А девчонка будет отлеживаться, пока не придет в себя или до конца боя.
— Сейчас вы потеряете лицо и часть авторитета перед своими подчиненными, — предупредила Дженнифер. — Если вы не хотите добровольно координировать свои действия со мной и принимать во внимание мои рекомендации, я вас заставлю.
— Да, не хочу. А то что? — злобно осклабилась Берта, крепче взявшись за рукоять комби-дробовика.
— Я уже попросила духа, обитающего в "Химере", игнорировать команды водителя-механика, и просьба встретила понимание. Духи не любят тех, кто пренебрегает советами Механикус. Теперь вы даже не заведете эту машину, не говоря о более сложных эволюциях..
— Ах, ты… — задохнулась Берта.
— Кроме того, чтобы бронепоезд двигался, нужен паровоз, — с непреклонностью продолжила Дженнифер. — Чтобы запустить его и добиться стабильной тяги необходимо произвести сто тридцать семь технических операций, выполненных в строгой последовательности и безукоризненном следовании канону служения. Также необходимо произнести литании во славу котла и парораспределительного механизма. Возможно, этим дело не ограничится, духи машин, работающих на паровой тяге, консервативны и с недоверием воспринимают новых пользователей. Паровоз может не принять машинистов без надлежащих рекомендаций, и понадобится обращение к Омниссии. Если вы можете сделать это, самое время начинать.
Берта готова была поклясться, что тонкая железная лапка сервочерепа на мгновение сложилась в трехпалый кукиш.
— Если не можете, то ваш поезд не функционален, — безжалостно констатировала Вакруфманн. — А вы бесполезны и являетесь антитезой идеалам Санитарно-Эпидемиологического Отряда Коммунистов под патронажем Святого Кларенса, да пребудет он во славе у подножья Золотого Трона.
Дженнифер сложила металлические руки в знаке аквилы, как настоящий и верный слуга Империума — человеческий слуга из плоти и крови. Синусоида на экране "рта" сложилась в линию, очень выразительно передающую сардонический изгиб тонких губ. Берта стиснула зубы, невероятным усилием подавляя вспышку гнева и желание пристрелить кастрюлеголовую, что встала между Отрядом и его миссией.
Неизвестно чем закончился бы этот нервический диалог, в котором коса на камень нашла, если бы этот миг не каркнул динамик внутренней связи.
— Комендант! — позвал искаженный голос Священника.
Берта помедлила несколько секунд, затем сорвала с кронштейна коробку переговорного устройства на длинном проводе, щелкнула кнопкой.
— Слушаю!
Пока очистители и механистка выясняли, кто здесь главный, Священник вытирал нож. Крови на одежде служителя культа прибавилось, точнее красная жидкость уляпала монаха с ног до головы, пропитав каждую нитку до носков и трусов. Оркестр и штабной персонал проявили дивную живучесть, до конца сопротивляясь непреклонной воле Императора, проводимой руками Его слуги. Но Священник управился, хоть это было непросто.
Очищая клинок, монах смотрел на большую, массивную штуку, что стояла в углу командного пункта. Сооружение имело вид колонны на массивной опоре, сделанном из минометной плиты. Колонна переходила в сложную конструкцию из нескольких десятков концентрических колец, отмеченных рисками, цветными символами, а то и просто сделанными от руки надпилами. Все это находилось в постоянном движении, жужжа электроприводами, поскрипывая шестеренками.
Штука была аналоговой моделью, которая позволяла отслеживать перемещения бронепоездов в пределах района. Очень старая вещь, которая работала грубо и неточно, но работала всегда, было бы электричество в батареях и радиосигнал. Бесполезная уже много десятилетий и незаменимая теперь, когда один за другим выходили из строя спутники наблюдения, штабные сервиторы превратились в бесполезные чучела, а полковое командование то ли погибло, то ли куда-то исчезло в полном составе.
Священник зло сунул нож в чехол и взял с комендантского стола переговорник на длинной ножке.
— Железяку не видели? — отрывисто спросил комиссар бронепоезда, не размениваясь на прелюдии.
— Видели, — ответила Берта, покосившись на Вакруфманн.
— Нам нужен ход, — сказал монах, голос его звучал глухо и прерывался хрипами старой, изношенной системы. — И срочно.
— Проблема?
— К нам на всех парах идет "шестьдесят четвертый".
— "Радиальный-64"? — не удержалась от улыбки Берта, ликуя в душе. Вот она, поддержка!
— Да. Только они не отвечают на запросы и отключили систему отслеживания. Отключили сами. Последнее сообщение в сети — рапорт. Скорее даже вопль о помощи. Дескать, кто-то снимает пломбы и взламывает двери арсенального вагона при ракетной батарее.
— Так это не помощь? — скрипнула зубами комендант.
— Не похоже. По-моему они идут на перехват. Найдите железяку, пусть запустит паровоз.
— Поняла.
Берта щелкнула тангентой и посмотрела на Дженнифер, затем с сердитым торжеством вымолвила:
— Кажется, зажигать топку тебе все-таки придется. А то все сдохнем. Вместе с пигалицей.
— Если "Радиальный-64" идет на перехват, мы погибнем. Если до нас докатится волна хаоса, охватывающая терминал, мы погибнем. Если "Радиальный-12" покинет опасную зону, но послушница Ольга перестанет выступать как возможный агент стабилизации, мы погибнем. Разными путями мы приходим к одному финалу, который для меня неприемлем. Поэтому не вижу основания пересматривать условия. Поезд двинется на моих условиях или не двинется вообще.
Вакруфманн выждала несколько мгновений, тщательно контролируя состояние Берты, просчитывая до сотых долей секунды время, чтобы наставница осознала суть, однако не успела взорваться спонтанным, импульсивным действием.
— Мы будем торговаться дальше или займемся делом во славу Императора и во исполнение долга ЭпидОтряда? — спросила Дженнифер. — Я предпочла бы второй вариант. Если мы примем его, послушники Криптман и Деметриус займутся послушником Ольгой, а я отправлюсь к паровозу, предоставив вам тактическое управление ситуацией за пределами этих вводных.
— Ты ответишь за это, — очень веско пообещала Берта.
— Я не покушаюсь на ваши полномочия и прерогативы, — отчеканила Вакруфманн. — Мне нужно, чтобы девушка осталась в живых и в здравом рассудке. Достичь этого в данных обстоятельствах можно только при помощи вашего боевого отряда. Наши цели полностью совпадают.
— Хорошо. Займемся делом, — процедила сквозь зубы наставница.
Берте, возможно, и не хватало опыта настоящего, большого командования, но дурой наставница не была. "Радиальный" нуждался в технике, технику мог обеспечить лишь механикус, а давить педаль до самых шпал в клинче "кто тут самый принципиальный" было чревато, ведь шестеренка могла и выиграть, а время исчезало минута за минутой.
"Позже сочтемся" — мысленно пообещала Берта и на мгновение представила, какую роскошную докладную она составит, а Савларец распишет своим идеально каллиграфическим почерком. Причем ни слова лжи, которая неугодна Императору и оскорбительна для пурификатора. Только чистая правда о том, как шестеренка деятельно мешала работать, превратила свой долг в инструмент шантажа и посмела с вопиющей наглостью диктовать свою волю Экклезиархии в лице Адепто Пурификатум.
— Связь будет осуществляться через моего помощника, — объявила Дженнифер и показала на череп с антенной, затем опять развернулась к Фидусу. — Рекомендую провести операцию в "Химере" или изолированном отсеке. Возможны… — тут, пожалуй, впервые, модулированный голос техножрицы чуть дрогнул. — Эксцессы.
— Я понял, — инквизитор машинально коснулся рукояти пистолета в кобуре.
— Эй! — качнула стволом Берта. — Твои то нам помогут? Может, хоть пушку нам сбросят?
— "Мои", — снова изобразила неприятную улыбку Вакруфманн. — Те, кто избежал псайкерского удара, сейчас ведут сражение и лишней артиллерией не располагают. Они помогут, но по обстоятельствам.
— У нас же нет ни хрена, — тихонько проговорил кто-то из отрядовцев.
— Разве Император не защищает? — осведомилась Дженнифер и двинулась к выходу, похожая в своей красной мантии на злобного манекена. Напоследок она бросила через плечо:
— Готовьтесь к бою.
Внутри "Химеры" оказалось неожиданно просторно. В отсеке, предназначенном для десятка бойцов с амуницией, расположилось всего три человека, из которых лишь один — Криптман — был по-настоящему большим. Ольгу положили на три одеяла, сложенные стопкой, одно поверх другого. Криптман молча обмотал ей запястья клейкой лентой казенного темно-зеленого цвета.
— Это прям необходимо? — спросил Деметриус.
— Да, — кратко отозвался инквизитор. — Мы не знаем…
Он осекся, косо глянув на санитара. Деметриус не удержался от кривой улыбки, домыслив невысказанное: никто не знает, кто или что проснется в теле девушки.
— Так… — Фидус разложил на металлическом сидении технику, присланную Вакруфманн. — Так, — повторил он снова.
— Помощь нужна? — Водила глянул через люк из отсека управления.
— Нет, — отрезал Фидус, затем добавил чуть вежливее. — Шел бы ты… наружу. Тут всякое может быть.
Деметриус на этих словах страдальчески поморщился, однако ничего не сказал. Водила только ухмыльнулся.
— Ну, дело твое, — хмыкнул Фидус, достав из кармана мешковатого комбинезона отвертку.
— Сдохнуть нынче можно где угодно и как угодно, — с необычным для себя многословием заметил Водила. — А у вас прямо цирк задаром. Так что я и при исполнении, и при развлечении.
— Оскверниться не боишься?
— Дружок-пирожок, — с добродушным покровительством сообщил мехвод. — Я тут самый старый долгожитель, у меня бессрочная ссылка. Даже наш бормотальник столько не оттянул, как я.
Фидус нахмурился, однако сразу понял, что речь о радисте.
— Если бы ересь долбилась в глаза, я бы давно стучал мутантскими копытами, — продолжил, меж тем, Водила. — Так что ты делом занимайся, а я одним глазком, потехи ради. Когда еще такое увидишь.
— Ага, — согласился Фидус, гремя сложными железяками, что притащил новый сервочереп Дженнифер. — Вот так все и начинается. Сначала "да я только одним глазком". А потом "зачем этот костер, куда вы меня тащите?!".
Водила осклабился еще шире, что при его краснокожей физиономии выглядело комично, и надел поверх танкового шлема свою знаменитую шляпу.
— На удачу, — пояснил мехвод, перехватив удивленный взгляд инквизитора, и добавил, вернувшись в изначальной теме. — Ты еще не привык, а у нас ведь очень скучное все.
— Скучное? — Фидус поймал себя на том, что разговор получается вполне к месту. Руки привычно соединяли контакты по знакомому шаблону, а голова отвлекалась от мрачных размышлений ни к чему не обязывающей беседой.
— Конечно, — Водила качнул головой, и серебряные бусины тихонько звякнули на длинных прядях. — Это поначалу страшно до желтых подштаников, но притом и любопытно. Ужасы и разнообразие! А потом только ужасы, одно и то же, день за днем, год за годом. Мутанты, культисты, гноища, выжигание. Кислотную цистерну подай, уровень загрязнения померь, массовое трупосжигание организуй. И это все у них, — Водила махнул большим пальцем, очевидно символизируя прочих отрядовцев. — Я то вообще в жестянке безвылазно сижу. Тьфу. Одно развлечение — если приходится из пушки пострелять. Ну, или с машинным духом поговорить.
— И он отвечает? — заинтересовался Криптман.
— Нет, конечно, — ухмыльнулся Водила. — Я ж не "шестеренка". Дух только слушает. И урчит дизелем. Зато урчит по-разному, что твой кот. Я уже наловчился понимать, когда он доволен, а когда поршни вот-вот прожжет от злости.
— Не то призвание ты выбрал, — невнятно заметил Фидус, прижав зубами тонкий проводок, язык покалывало от слабых ударов током. — Надо было тоже кастрюлю на голову надевать.
— Может быть… Да вы делайте, делайте, я тихонько, мешать не буду. А если выберемся, глядишь, будет что вспомнить.
Мехвод помолчал и философски добавил:
— Ежели не выберетесь, я вас запомню и добрым словом помяну. Ну, или вы меня, тут как пойдет.
— Хренов ты оптимист, — буркнул Фидус, закручивая последнюю гайку.
— А за что тебе бессрочное? — вдруг спросил Деметриус, быстро и нервно потирая запястья, будто хотел разогнать кровь по замерзшим ладоням.
— Я по молодости да глупости с заводским попом в спор ввязался, — добродушно вспомнил мехвод. — Насчет того, Император есть Бог или все же сверхчеловек божественной силы.
— Это было неразумно, — прокомментировал Фидус.
— Ну да. Под церковное расследование вместе пошли. Он сразу на костер, потому что духовная особа, а я по этапу и сюда. Так и прижился.
— Вот место, что ждет человека, и человек, что занял свое место, — процитировал Фидус. — Все, теперь не мешай.
— Понял, — развел черными от въевшегося масла и смазки ладонями мехвод. — Умолкаю.
Звуки перестрелки приближались. Дженнифер не была скитарием и не очень хорошо разбиралась в тактике, однако хватало обычной логики для понимания — это не бой, в котором противники хотя бы условно разделены и организованы. Это хаос и бессмысленное насилие. Проблема в том, что хаотическое насилие приближалось, и быстро, а остов техножреца, заведующего паровозом, раскачивался на металлическом тросе под резкими порывами ночного ветра. Мозг механикуса был мертв, но электронные цепи все еще питались энергией из встроенных аккумуляторов, печально взывая к эфиру. Сервиторы, уничтожившие оператора по его же приказу, выстроились кругом и перешли в режим сбережения электричества, как недвижимые статуи. Похоже, это были очень старые образцы, способные лишь на самые простые операции, остатков сознания в мозговом веществе не хватало для того, чтобы сокрушительная псайкерская атака могла хоть за что-то зацепиться.
Вакруфманн включила подсветку, заставив оптику светиться ярко-желтым светом, как маленькие прожекторы. Жрица могла видеть и в инфракрасном свете, но предпочитала древний, консервативный стиль. Работа предстояла нелегкая, и первым делом техножрица вернула к бодрствованию сервиторов.
Разумеется, Дженнифер не верила в духов, которые сидят внутри механизмов, радуются молитвам и пьют из блюдечек машинное масло. Как гласила популярная и древняя поговорка Механикум — "это так не работает". Духи машин — в том виде как их трактует и описывает пропаганда — всего лишь полезное суеверие. Правда была намного проще — никаких духов нет. И одновременно гораздо сложнее — есть Сущности.
Любой механизм сложнее палки с колесом представляет собой Конструкцию. Она создана, она существует, она служит, подвергается ремонту и модернизации. Каждая минута работы, каждая манипуляция оператора привносит в механизм чуточку Влияния. И каждая машина, таким образом, обретает Индивидуальность, неповторимый отпечаток, сравнимый с жизненным опытом и даже характером. В мире, где устройства служат веками, даже у машин появляется душа. У нее нет самосознания, зато вполне может проявиться характер и личные привычки, то есть запрограммированные реакции на внешние действия. Агрегат, служивший в тяжелых условиях, будет суров и требователен, оператору придется сначала доказать, что он достоин быть спутником и хозяином. Машина, с которой плохо обращались, отказывая в достойном уходе, обзаведется печатью ущербности, даже мстительности, которую сложно, зачастую невозможно вывести. И так далее…
Дженнифер с одного взгляда определила, что именно перед ней, поэтому обращение к формуляру лишь подтвердило знание. Древний паровоз, некогда таскавший тяжелые ракеты и фермы для монтажа стартовых площадок очень, очень далеко отсюда. Затем переведенный на более мирную службу благодаря специфической конструкции ходовой части — оси можно было регулировать под ширину нестандартных колей. Отличительные характеристики — избыточный даже для военной техники запас прочности (соответственно и веса), специально для эксплуатации в заведомо разрушительных условиях. Примитивный котел, специально упрощенный для возможности питаться твердым топливом любого состава, включая дрова и торф. Старая, очень надежная конструкция, за которой неплохо следили. И… это проблема. А может и достоинство, как посмотреть.
С военной техникой сложно работать, она отличалась брюзгливостью, была склонна к мелочной регламентации. С конверсионной — сложно вдвойне, машинная аура "привыкала" к определенному почтению, к тому, что мысли экипажей были полны надежд и благодарности к верному железу. Лишившись этого, перейдя на более мирную службу, техника уподоблялась обиженному ветерану, чьи заслуги преданы забвению. Старый паровоз помнил огонь, бушующий в камерах сгорания гигантских ракет, испепеляющие вспышки атомных взрывов, смертельные рейды через пустоши, отравленные радиацией. Нынешний труд маневровой телегой был для него оскорбителен. Механизм не доверял новому оператору.
Если только…
Если бы Дженнифер могла, она бы улыбнулась. Опыт прошлой жизни подкинул сравнение паровоза со старой, могучей собакой. Охотничий, скорее даже бойцовый пес, что привык ходить бок-о-бок с человеком на самых свирепых врагов, а теперь доживает век в теплой конуре, мусоля кости беззубыми деснами, изредка позволяя кататься на себе внукам такого же старого хозяина.
Что ж, почему бы и нет?
Вакруфманн прошла вдоль колес, быстро проверяя состояние водоприемных труб и качество войлочных чехлов на маслопроводах. Одновременно Дженнифер обратилась к машинному "духу", аккуратно, с должным почтением, чтобы сложная аура, сотканная вокруг механизма, не ощетинилась отрицанием, чувствуя напор. Вакруфманн сделала очень простую вещь — она воззвала к славному прошлому громадной машины. Обещала утолить давнюю тоску по деяниям, о которых слагают легенды и армейские отчеты. Показала образы войны и разрушения, через которые придется идти. Техножрица посулила машине возвращение часа славы и настоящей работы, для которой ее создавали. Такой работы, после которой гибель это уже не трагедия, а достойное и желанное завершение очень долгого существования. А может быть и повод для возвращения на военную службу. Машина "задумалась".
Дженнифер так и не поняла, отчего паровоз не получил на Маяке нормальную кабину с утепленными стенками, целыми стеклами, мехами, соединяющими основную платформу и тендер. Открытая конструкция была бы логична в жарком климате, однако, не в тундре с постоянным холодным ветром. Потери на теплоизоляции должны быть огромными, однако, наверное, тому были какие-то причины. Впрочем, они не помогали разогреть паровоз.
Спустить конденсат из смазочной масленки, пока вместо воды не пошло масло.
Проверить состояние минеральной ваты, которой обложен блок цилиндров.
Сервиторы, разбуженные волей нового хозяина, двигались молчаливыми тенями, как пальцы на руке, исполняя тысячекратно повторенные действия. Судя по конструкции и степени изношенности, по крайней мере, пять из семи были ровесниками паровоза, скорее всего, пришли с техникой из ее родного мира. Псайкерская атака все же повлияла и на них, машинные люди теперь могли нормально функционировать лишь при постоянном контроле оператора. Но все же сервиторы работали.
Открыть цилиндропродувательные клапаны, рукоять на себя до упора.
Протокол услужливо подсказал, что следует зафиксировать в среднем положении золотниковую тягу. Вакруфманн основательно поломала голову, прежде чем сообразила, как это сделать наилучшим образом. А после пришлось оторвать руку одного из сервиторов, используя конечность в качестве бруска для фиксации. Штатный потерялся, искать замену времени не было. Действие встретило понимание машинного "духа", тот убеждался, что новый оператор похож на командиров далекого прошлого — решительных, суровых, готовых на все ради выполнения приказа. Это еще не было сотрудничеством, симбиозом жреца и невидимой субстанции, что проникла в каждый винтик сложной машины. Но, во всяком случае, паровоз не сопротивлялся, демонстрируя что-то вроде интереса, а пару раз даже подсказывал, как лучше сделать.
Реверс на центр и зафиксировать, проверить регулятор, он должен находиться в положении "закрыт". Дженнифер понятия не имела, что это значит, но знала, какие рычаги стоит повернуть. Дальше вышла заминка — в наличии не оказалось углеполивального рукава с уставной длиной не менее десяти метров. Дженнифер добросовестно поразмыслила над тем, как это можно исправить, но пришла к выводу, что никак, поэтому если тендерный уголь в пути воспламенится, так тому и быть. Она посмотрела на марсианского висельника и решила, что этот собрат недостоин поминовения и доброго напутствия, ибо явно содержал технику в неподобающих условиях. Могучий паровоз заслуживал большего и лучшего.
Датчики, заменяющие Дженнифер вестибулярный аппарат, отметили далекое сотрясение. Что-то громыхало в стороне моря, тяжко и очень массивно. Судя по всему, некая хрень снова полезла из океана. Определенно, Ледяной Маяк переживал не лучшие времена. Сервиторы тем временем продолжали работу. Теперь большая часть команды заливала в котел дистиллированную подогретую воду, один, самый прочный и основательный, готовился разжигать топку. Он дергаными движениями подключил пневмопровод к компрессору. Здесь паровоз уже открыто подсказал, что рукав очень похож на тормозную магистраль, их нельзя путать. Дженнифер проверила соединение, исправила ошибку сервитора, чья оптика была слишком старой и мутной. Еще один минус покойному собрату, который не содержал паровозную бригаду в должном состоянии..
Зашипел сжатый воздух, аккомпанируя приближающимся выстрелам. Отстучал короткую очередь пулемет, вытащенный на крышу одного из вагонов. Вакруфманн перемещалась по площадке вдоль огромного цилиндра с откинутыми панелями кожуха. Ветер усиливался, обещая полуночную бурю.
Пришло время зажигать священный огонь, один сервитор подкатил вагонетку с углем по заглубленным в платформу направляющим и начал загружать топку, разбрасывая черную крошку поверх колосниковой решетки. Второй пошел за ведром с растопочной стружкой. Дженнифер быстро вознесла молитву Омниссии, который, видя слабость и малый опыт последовательницы, облегчил ее путь, сведя техножрицу и заслуженную, почтенную машину. В конце молитвы Вакруфманн не забыла поблагодарить машинный "дух", и почувствовала, как отпечатанная в металле память многих поколений операторов, а также невероятных событий отозвалась довольной вибрацией.
Кочегар поднял лопату с клочьями минеральной ваты, пропитанной отработанным маслом, обратил на хозяйку мертвый взгляд старых линз. Дженнифер зажгла на одном из пальцев огонек и позволила себе целых три секунды полюбоваться красным язычком, что танцевал на ветру. В такие моменты Вакруфманн представляла себя тем человеком, что сотни тысяч лет назад добыл огонь и, сам того не зная, стал первым служителем Омниссии, потому что Путь Машины начался с колеса и огня.
Растопка занялась почти сразу, истекая струйками белого дыма без копоти, это был хороший знак. Дженнифер положила руку на толстый металл, чувствуя, как огонь пробуждает к действию могучее тело самоходной машины. И как обычно в подобных случаях искренне пожалела обычных людей, таких несчастных в своем неведении, лишенных возможности просто увидеть красоту и гармонию Машины, не говоря уже о понимании Forma Divina Apparatus.
Теперь голова беспамятной девушки была заключена в хитрую конструкцию, похожую одновременно на клетку, спортивную маску и намордник кибермастиффа. Пучок разноцветных и разнокалиберных проводов шел от намордника к ящику вроде аккумулятора. Ящик часто моргал красной и синей лампочками, еще там была зеленая, но эта пока темнела.
— А теперь что? — Деметриус уже лязгал зубами в нервном ознобе, но пока держался.
— А теперь, — эхом повторил Фидус. — Добавь-ка тепла, — это он обратился уже к Водиле.
— Ща будет, — кивнул мехвод и скрылся из вида.
Снаружи что-то гремело, но привычно, технически. Похоже, коллеги тащили по вагону что-то массивное. Поезд дернулся, неожиданно и резко, через состав прошла цепочка ударов и повторяющийся лязг вагонных сцепок. "Химера" качнулась на амортизаторах. Ни к селу, ни к городу Фидус вспомнил, что на этой модели рессоры листовые — тяжеловатая, но прочная и надежная классика, испытанная тысячелетиями.
— Что теперь? — дрожащими губами повторил Деметриус.
— Теперь надо бы помолиться, — деловито сообщил Фидус. — Но времени у нас нет, так что я помолюсь потом за всех троих. А сейчас надо тебя раздеть и воткнуть в череп вот это… — инквизитор продемонстрировал исчезающе тонкую иглу на длинном проводе.
В этот раз санитар не удержался от ругательства.
— Надо, — сурово повторил Криптман. — Это для лучшей синхронизации дельта волн и чтобы я мог, в случае чего, тебя отключить.
— Отключить? — не понял Деметриус. — Что это будет? Как это… будет? К чему надо быть готовым?
Поезд снова дернулся и прошел вперед метров на десять, остановился.
Криптман хотел было со злостью попенять юноше на то, что следует лучше понимать сущность своего дара, но глянул на подрагивающие губы и пальцы санитара, тяжко вздохнул и сменил тон.
— Как у тебя это проявляется? — спросил инквизитор, прилаживая к голове Деметриуса паутинку, сделанную из проволоки и фольги с резинками для крепления за уши.
— Я… нравлюсь людям. Это сложно контролировать. И трудно описать. Когда мне кто-то… кажется привлекательным, я чувствую, будто золотой свет исходит от меня, лучи добра, которые согревают… интересного мне человека. И они… ну, то есть люди… отвечают. Вниманием. Симпатией…
Деметриус говорил медленно, запинаясь, а на последней фразе голос юноши завял, как лист на палящем солнце:
— Желанием… А то и вожделением.
— Понятно, — кивнул Фидус, не прекращая уверенных манипуляций. Время от времени Криптман ненадолго задумывался, будто что-то вспоминал, и быстро переделывал то, что казалось неправильным.
— Смотри. Сначала придется раздеться.
— Нет!..
— Да, — безжалостно повторил инквизитор. — Нужен как можно более плотный телесный контакт.
Деметриус промолчал, но уши молодого санитара светились так, что от них можно было прикуривать лхо. Через люк донеслось сдавленное хихиканье Водилы.
— Потом я тебя введу в транс.
— Гипноз?
— Вроде того, но проще и быстрее. На гипнотическое погружение нет времени. А затем ударю током. Если все получится, от сотрясения ты сможешь окончательно перейти барьер, и ваши разумы… ну… сомкнутся, что ли. В общем, все очень сложно.
Деметриус дернулся и нарушил гармонию фольговой шапочки, Криптман досадливо качнул головой и поправил. Затем поднял иглу и вопросительно глянул на санитара. Юноша бросил косой взгляд на пациентку, которая лежала в полной неподвижности, только быстрые движения глазного яблока под закрытыми веками выдавали какое-то проявление жизни. Ольга выглядела жалко, очень бледная, как настоящий мертвец, пустая оболочка человека. Одинокая слеза скатилась по ее щеке, сверкнув в тусклом свете зарешеченной лампы, будто крошечный бриллиантик. Диметриус закусил губу и посмотрел в глаза Криптмана.
— Да. Начинай.
— Отлично, — Криптман испытующе смерил взглядом санитара и напомнил. — Плотный телесный контакт.
Операция закончилась неожиданно быстро и почти безболезненно, только пара капелек крови выступила, и все. На ящике Вакруфманн мигнул зеленый огонек.
— К чему быть готовым? — напомнил Деметриус, стягивая рубашку, перешитую некогда из старой монашеской робы. Точнее санитар попробовал ее стянуть, и тут оба психонавта поняли, что шапочка с иглой мешают. Водила молча бросил Деметриусу армейский нож, санитар так же молча начал кромсать одежду прямо на себе, морщась от иглы в виске. Было не больно, однако неприятно, как от занозы.
Криптман проверил еще раз состояние машины Вакруфманн и начал осторожно, но быстро раздевать Ольгу.
— К этому нельзя быть готовым, — попутно инструктировал он Деметриуса. — Там тебя ждет абсолютное зло и у него лишь одна цель — получить твою душу. Ее и твою. Оно даже не злое в нашем понимании, просто абсолютно, предельно чужое всему, что составляет нашу жизнь. Как тьма свету. Или огонь воде. Тебя может ждать все, что угодно, поэтому не сковывай себя заранее ожиданием. Просто готовься к наихудшему.
— Понимаю, — пролязгал зубами Деметриус. Хотя Водила и в самом деле прибавил тепла, включив редко используемые обогреватели, санитара колотила дрожь. — А что мне делать?
— Ее сознание сейчас в лабиринте, запутано страхами прошлого и будущего, — пояснил Криптман. — Самой не вырваться, ей нужна карта, свет, чтобы идти на него. Но если у тебя не получится, не она выйдет на твой сигнал, а тебя затянет к ней, во тьму, где нет Бога. Поэтому…
Инквизитор выдохнул, нервно сглотнул. Деметриус, не дожидаясь команды, осторожно обнял девушку и лег поудобнее, стараясь не тревожить паутину проводов и дурацкую шапку. Водила снова проявил себя как щедрый даритель, на этот раз он передал тонкое, но теплое покрывало из фольги, часть набора военных медиков. Инквизитор накрыл им лежащую пару.
— Помни главное. Лишь одно "там" неизменно. Лишь одно удержит тебя, как якорь в пучине, — отрывисто сказал Фидус. — И осветит ей путь.
— Наш Бог, — прошептал Деметриус.
— Истинно так. Тебя ждет бездна, полная лжи. Тебя ждут создания, которые питаются ложью и обманом. Единственное, что постоянно в океане запредельного Зла — вера в Императора. Что бы ни случилось — верь, только в этом ваше спасение.
Лязгающий гром снова прокатился по бронепоезду и, наконец, "Радиальный-12" тронулся. Очень медленно, но верно, набирая по чуть-чуть скорость. За несколькими слоями брони взвыл паровозный свисток.
— Свет, который осеняет тебя, — очень серьезно вымолвил инквизитор, глядя в глаза психонавта. — Если это и в самом деле божественная искра, зажги ее как можно ярче. Будь как зеркало, отрази свет и любовь Императора, разогнав тьму. Сделай это не для того, чтобы порадовать себя, не для удовольствия, а чтобы спасти невинную душу.
— Стой, — Деметриус резко схватил инквизитора за руку. — Еще вопрос!
— Давай.
Криптман взял нож Водилы, которым санитар порезал одежду, проверил клинок. Тот был чистым, хорошо полированным и отражал свет. Фидус поймал слабенький зайчик от лампы, кинул его на стену десантного отсека "Химеры" и кивнул сам себе — то, что надо.
— Это любовь? — спросил Деметриус, сжимая пальцы инквизитора с неожиданной силой. Казалось, ответ был крайне важен для молодого человека, чуть ли не вопрос жизни и смерти. — Или долг Его слуги?
Фидус хотел, было, отделаться дежурной фразой, соответствующей моменту и главное короткой. Но вызубренные слова застряли в глотке, показавшись невыразимо фальшивыми — здесь и сейчас, перед лицом огромного риска и большой жертвы, которую готовился принести юноша с едва заметной тенью псайкерского дара.
— Нет. Не любовь. Это долг и благодарность, — ответил инквизитор. — Однажды она встала между мной и смертью. Я выжил. А потом наступила моя очередь.
— И?..
— Я не встал между ней и… Отрядом.
— С нами Император, — прошептал Деметриус, откинув голову на импровизированную подушку, крепче сжимая в объятиях худенькое тело несчастной Ольги. — Мы можем забыть о Нем, но он всегда помнит о нас. И там, где Он, там всегда Его Свет.
— И надежда, — тихо продолжил Фидус, направляя тусклое пятнышко отраженного света в глаза психонавта. Свободную руку инквизитор положил на рычажок, готовясь пустить ток, который либо остановит сердце Деметриуса, либо отправит его сознание туда, где не действуют законы и правила Материума.
— И надежда…
Запуск "холодного" парового котла без внешнего подогрева был сложной процедурой даже для опытных операторов и, если верить банкам данных Вакруфманн, легко мог занять до двух-трех часов. Техножрица справилась за двадцать минут и временами ее немного пугал энтузиазм паровоза. Машинный дух будто стремился в бой, как берсерк, нетерпеливо грызущий щит. Впрочем, пока это шло на пользу делу.
Хаос приближался, отряд рассредоточился по крышам, отстреливая безумцев, которые начали появляться, как авангард бесноватой толпы. Если верить "духу" "Химеры", Деметриус в данный момент готовился к странствию по затуманенному разуму Ольги. Священник методично повыбрасывал прямо на бетон покойников, прочитал коротенькую молитву за упокой душ, затем произнес энергичную речь по внутренней связи насчет поражения еретиков. И отправился к тендеру, предложив Вакруфманн помощь. Дженнифер не стала отказываться.
— Что происходит? — спросил монах, запахивая плотнее тулуп поверх неизменной кольчуги. Учитывая характер возможного боя, на этот раз Священник не стал вооружаться химической пушкой и взял лазерный пистолет из комендантского сейфа, а за пояс из брезентовой ленты заткнул укороченный саперный топорик. Пастыря морозило от одного лишь взгляда на техножрицу, у которой из глаз били пучки яркого света, но монах крепился.
— Судя по обрывочным сведениям, в районе городского центра случилось нечто экстраординарное, — честно сообщила Дженнифер. — Нечто, вызвавшее сотрясение завесы, отделяющей Материум от Эмпирей. Волна реакции расходится концентрическими кругами, неся в души беспримесное зло.
— Это как если бы тряпку порвали? — догадался монах.
— Примерно так. Только разрыв был такой, что тряпка превратилась скорее в марлю. Или фильтр избирательной проницаемости. Сейчас через завесу просачивается влияние, которое сводит людей с ума, а также изменяет их. Возможны и другие проявления.
Монах открыл, было, рот, чтобы спросить, каковы шансы на самозатягивание рваной реальности, а также что вообще делать в таких случаях, но лишь щелкнул челюстью, вспомнив, что вообще-то он здесь представляет Экклезиархию и вроде как сам должен давать ответы на подобные вопросы.
— Отправляемся, — сообщила Дженнифер. — Будьте любезны, проследите вот за этими манометрами. Все стрелки должны колебаться в пределах желтого деления. Допустимы заходы в красную область, но если хоть одна стрелка там задержится дольше трех секунд, немедленно сообщите мне.
— Понял.
Священник добросовестно уставился на манометры, больше похожие на огромные будильники с такими же шляпками поверх облезлых корпусов. Краем глаза он ловил образ молчаливого танца, исполняемого техножрицей и сервиторами. Монах понимал, что "шестеренка" управляет слугами по воксу, но менее жуткой картина от этого не становилась.
Чертовы механикумы. Без них, как и без псайкеров, исполинское тело Империума лишится энергии, останется без связующих нитей, но с ними всегда… не по себе. Слишком уж далеко они ушли от людей, слишком много нечеловеческого допустили в себя. А иное всегда приближает к ереси.
Свист пара и воздуха под давлением стали оглушительными, топка извергала потоки жара, скрежетала лопата кочегарного сервитора. Жрица быстро перекидывала рычаги, которые казались слишком массивными даже для мощных рук Священника. Бронепоезд тронулся медленно, тяжело, как перегруженная повозка, увлекаемая старым осликом. Ослу было тяжко, но он старался, и "Радиальный" катился вперед — рывками, громко лязгая огромными колесами на стыках рельс, но катился, понемногу набирая скорость.
— Куда? — Священник только сейчас понял, что не задался этим вопросом прежде, а следовало бы.
— Прямо, — сообщила Вакруфманн с обезоруживающей простотой и прямотой. — По линии.
— То есть в город, — пробормотал Священник.
Монах попросту не знал, что ему дальше делать. Прежде все было просто и ясно — вот его паства, вот задание, все расписано и регламентировано. За столетия бытности Пурификаторов любые неплановые ситуации уже случились, были описаны в отчетах и снабжены точными рецептами — как следует поступать. А сейчас монах внезапно оказался не на своем месте, на несколько уровней выше привычной и понятной компетенции. Оставалось лишь надеяться, что Берта понимает, что делать.
— Пятьсот шестьдесят седьмая рота технического обслуживания и самоходный центр санитарно-эпидемической очистки "Радиальный-12" в настоящий момент обладают ограниченной и условной боеспособностью, — занудно выговорила техножрица. Священник подозрительно глянул на нее, пытаясь сообразить, железная кукла иронизирует, говорит серьезно или подсказывает?
— Кроме того на борту находится объект, представляющий крайнюю ценность и вероятно защищающий непонятным, но эффективным образом весь экипаж от враждебного воздействия. И наконец, наш бронепоезд, вероятно, преследует "Радиальный-64". Учитывая все вышесказанное, сейчас нам следует отбыть как можно дальше, уходя и от преследователей, и от населенных пунктов. После чего оценить ситуацию, восстановить связь с командованием, ждать помощи или хотя бы инструкций.
Судя по тому, что сервиторы не прекращали довольно сложные операции, Вакруфманн продолжала управлять слугами даже в ходе общения. Священник выругался, пытаясь разобраться в тираде, которую жрица выговорила за один прием и не меняя тона, можно было сказать "на одном дыхании", если бы механистка дышала легкими. А затем подумал, что даже если богопротивная "шестеренка" и вышучивала слугу Его, в ее словах имеется вполне определенный смысл. Действительно, а как еще должен поступать служитель Церкви и пурификатор, которому важно не просто разить врага, но делать это с умом и эффективно?
Пока Священник занимался рефлексией, Дженнифер быстро вскарабкалась на угольный тендер, а затем на крышу первого вагона, цепляясь за выступы и граненые шляпки заклепок. Мешала мантия, но Дженнифер не спешила избавиться от нее, учитывая психологический аспект — погрязшим в суевериях пурификаторам не следовало видеть жрицу в ее истинном обличье, это могло повлечь ненужную и вредную в данных обстоятельствах фобию.
Вакруфманн требовалось оценить обстановку с высокой точки обзора, и увиденное не обрадовало. Но внимание Дженнифер почти сразу привлек новый фактор. Чувствительные микрофоны засекли пронзительный свист и рев намного раньше, чем их услышали обычные люди. Несколько мгновений понадобились Дженнифер, чтобы выйти на связь с наставницей Бертой через внутреннюю связь "Радиального" и обрисовать ситуацию. Затем Берта схватила микрофон коменданта и заорала на весь поезд, выкрутив громкость динамиков к максимуму. Ее зычный рев был плохо переводим, однако кратко, исчерпывающе доносил простой смысл: "Полундра! Все в укрытие!".
Времени как раз хватило, чтобы чистильщики, перевалифицировавшиеся в пехоту, покинули крыши. Кто-то успел запереть люк, кто-то нет, но все оказались под защитой брони, когда огненный шквал накрыл железнодорожную станцию. Залп ракетной батареи с "Радиального-64" был идеально точен, однако запоздал на считанные минуты. Серия убийственных снарядов обрушилась на терминал, превращая бетонные коробки и металлические фермы в пылающие развалины, выкашивая сотнями, возможно тысячами несчастных жертв безумия. Но "Радиальный-12" уже выполз на основную магистраль и набирал ход, а на повторение обстрела у противника не осталось боеприпасов.
Строго говоря, надобности в приказе всем укрыться не имелось, однако Вакруфманн сочла полезным еще немного укрепить свой авторитет у пурификаторов. Дженнифер сделала только одну ошибку, простительную в данных обстоятельствах, однако не становящуюся от простительности менее фатальной. Техножрица не учла фактор обычной случайности, не смогла предвидеть, что взрыв топливной цистерны и разрушение причальной мачты породят особо тяжелый и дальнобойный осколок.
— Императорова кровь! Твою ж мать!!! — заорал Священник, когда перед ним с грохотом повалилось обезглавленное тело механистки. Следом упала голова с огромной вмятиной, покатилась, бренча, по рифленому железу платформы. Глаза-прожекторы мигнули и погасли, сервиторы паровозной бригады одновременно опустили руки, неподвижно замерев на ледяном ветру.
Криптман сидел неподвижно и смотрел на бледные лица психонавтов. Ольга словно чуть успокоилась, во всяком случае, она больше не плакала в беспамятстве, а Деметриус, наоборот, дрожал как замерзающий. Лицо послушника мелко и часто дергалось, словно на каждую мимическую мышцу подавался электрический разряд.
Фидус прицелился в лоб Деметриуса из пистолета, затем убрал оружие, впрочем недалеко, так, чтобы находилось под рукой. Звуки стрельбы, а также взрывы затихли, поезд катился вперед, это более-менее обнадеживало. Очень хотелось пить, жажда иссушала глотку, Фидус только сейчас вспомнил, что последний глоток он сделал едва ли утром, а сейчас время должно близиться к полуночи. Надо попросить у Водилы…
Будто в ответ мыслям инквизитора, патлатый мехвод снова сунул красную физиономию в люк.
— Эй, там тебя БоБе вызывает, — отрывисто сообщил Водила, и его серебряные висюльки звякнули о металлическую раму.
— Я занят, — огрызнулся Фидус, не отводя взгляд от психонавтов.
— Очень сильно вызывает! — уточнил Водила.
— Я занят, — повторил Криптман.
— А, — односложно вымолвил краснокожий. — Ну, ладно.
Он исчез, шумно повозился у себя в отделении, затем сунулся обратно, протягивая динамик на длинной ножке с тройным проводом, похоже, часть подключаемой гарнитуры для внутрипоездной связи. Криптман закусил губу, молча проклиная идиотов, которые сами ни на что не способны, а динамик заорал характерным и отлично узнаваемым голосом:
— Ты не охренел, морда каторжная?!! Тебя сейчас грохнуть за саботаж или в топку сунуть для калорий?!
— Ты знаешь, что будет, если брат Деметриус вернется обратившимся? — скрипя зубами, вымолвил инквизитор.
— А ты знаешь, что будет, если нас догонит бронепоезд, полный еретиков!? — гаркнула в ответ наставница и закончила уже почти спокойным голосом. — Нас преследует "шестьдесят четвертый". Так что ноги в жопу и побежал в штабной вагон!
— Понял, — снова скрипнул зубами инквизитор. — Буду.
— И возьми те чудесные очки, что шестеренка дала мелкой. Очень нужно.
Водила кивнул, дескать, моя задача выполнена, и спрятался обратно. Фидус до боли закусил костяшки левой руки, пытаясь собрать мысли вместе и на ходу импровизировать хоть какую-то стратегию. Стратегия импровизироваться категорически отказывалась.
— Эй, — Криптман стукнул в железную переборку рукоятью пистолета.
— Чего?
— Какая у тебя самая большая пушка? — спросил Фидус.
— Э-э-э… Чего? — не понял мехвод.
— Я ухожу. Кто-то должен бдеть, — разъяснил Криптман. — Если они вернутся людьми, будешь утешать и ободрять. А если нет…
Водила глотнул и качнул головой.
— Понимаю. Обоих?
— Да.
— Я их стрелять не буду, — сообщил мехвод. — Я их шоковой гранатой. В такой тесноте сработает надежно. И машине урон небольшой.
— На твое усмотрение, — буркнул инквизитор, подтягиваясь к башенному люку, возиться со сдвижной панелью не хотелось.
— Так, что у нас плохого, — поднявшись в командный пункт, инквизитор не тратил время на прелюдии. Кровь, заляпавшая ботинки, и вид убитых на первом этаже штабного вагона не прибавляли красноречия и дружелюбия.
— Императорово дерь..!.. — выдавил он при виде безголовой железной фигуры, что восседала в комендантском кресле. И осекся, вспомнив, с кем говорит.
— Вот и я так же сказал, — подтвердил Священник. — А потом оторванная башка заговорила.
— Механикумы, — подытожил инквизитор, разглядывая помятую голову Вакруфманн, что лежала посреди светокарты.
— Люди, — отозвалась голова. Синтезатор сбоил, голос жрицы тонул в хрипе и скрежете помех, но был относительно различим.
— Неужели так сложно принять тот факт, что мы эволюционно более развиты? — спросила металлическая голова техножрицы.
— Ну, сложно принять, что мозги можно сунуть в брюхо, — пробормотал Священник, изобразив аквилу. — Неправильно это все…
— Так, — хлопнул в ладони инквизитор. — Давайте к делу. А то у нас там психонавт в сложнейшем погружении. И я понятия не имею, что может появиться с ним или вместо него.
— Для начала очки, — безголовая фигура протянула руку, без прежней грации, видимо ориентируясь на звук.
— Держи.
— Благодарю.
Из-за плеча Дженнифер поднялся сервочереп, который принял маленькими лапками очки, надел их на собственное "лицо", завел ручки назад и связал дужки тонкой проволокой. Затем подлетел к Вакруфманн и крепко схватился за сегментированный обломок шеи. Подлетел второй череп с инструментальным ящичком, засверкала искорка микросварки, шелестела липкая лента.
— Это какой-то ритуал? — спросил Фидус.
— Это технология. Мои оптические приборы не функционируют. Я использую вместо них очки Ольги, они вернут мне зрение.
— Я думал, ты можешь видеть через свою технику.
— Да, но повреждения довольно существенны. Приходится изобретать паллиатив.
Череп закончил работу. Дженнифер стала с кресла, сделала несколько шагов, одновременно разворачиваясь всем корпусом. Железное тело вкупе с настоящим черепом над плечами выглядело сюрреалистически.
— Некрон какой-то получился, — пробормотал Фидус.
— Кто? — не поняла Берта.
— Так, сказка одна, — опомнился Криптман. — Старая и страшная.
Дженнифер взялась за череп и покачала его, видимо проверяя крепление, со стороны казалось, будто герой страшной сказки отрывает собственную голову. Священник опять скрестил пальцы в аквиле.
— Я на паровоз, — сообщила Дженнифер, удостоверившись в работоспособности схемы. — Сервиторы кочегарной команды остановились, а топка должна работать. Слушайте голову.
Техножрица спустилась вниз, ступая чуть нетвердо, с металлического носка на пятку, словно была не уверена в опоре под ногами.
— В чем беда? — осведомился Криптман, обращаясь, на сей раз, к побитой голове. Металлический череп треснул, сквозь пробоину видны были крошечные детали, провода и что-то мигающее, как светодиоды.
Отвечая на вопрос инквизитора, Вакруфманн дистанционно включила светокарту — большой стол посреди штаба. Белая столешница зажглась, как телевизионный экран, с рябью помех, на прямоугольнике замелькали, сменяя друг друга, схематичные карты региона.
— У меня обновленные данные из закрытой и защищенной сети, — проскрежетала мертвая голова. — Они не полны, но в любом случае будут полезны.
Священник и Берта переглянулись.
— "Радиальному-64" нечем нас дальше обстреливать, — продолжила Вакруфманн. — Состав также находился в стадии разукомплектации, ракеты они использовали. Но это слабое утешение, потому что…
Фидус недоуменно шевельнул бровью при слове "разукомплектации", однако промолчал, решив не тратить время.
Второй череп завис над картой, осторожно передвинул говорящую голову на край стола, скрипнув металлом по стеклу. Похоже, Дженнифер нашла, что искала, перелистывание карт замедлилось, затем остановилось. Масштаб скачкообразно увеличился.
— Трасса.
Иллюстрируя слова Дженнифер, череп ткнул железной лапкой в карту.
— Терминал, который мы покинули. В настоящий момент уничтожен.
Металлический палец скрипнул по стеклу, проводя черту.
— Следующий населенный пункт и железнодорожная станция, конечная на этом маршруте. Он совпадает с эпицентром зловредного воздействия.
— То есть сейчас мы на всех парах мчимся в пасть демону, — уточнил Криптман.
— Технически, да, так и есть. При сохранении прежней скорости мы прибудем туда через пятьдесят семь минут. В данный момент "Радиальный-12" находится здесь.
Новый стук птичьей лапки о карту.
— А вот наш преследователь.
— Так… — Криптман склонился над светокартой, приноравливаясь к малознакомому формату. Впрочем, все оказалось довольно понятно. — Какая-то ненормальная сеть. Две параллельные трассы, разнесенные на полкилометра, вместо обычных двойных путей?
— Часть экспериментальной сети, — ответила Дженнифер. — Здесь когда-то был полигон для испытаний сверхтяжелого транспорта и бронепоездов. Очень хороший грунт, слабо выраженные сезонные колебания температуры, минимальные смещения полотна и нижнего строения пути.
— Ясно, — Криптман склонился еще ниже, положив ладони на деревянный бортик светокарты. — А вот это, соответственно, ответвление и стрелка?
— Да.
— Тогда у нас и в самом деле проблема, — негромко согласился Фидус. — Какая скорость?
— "Шестьдесят четвертый" делает сто восемьдесят пять километров в час, — сообщила жрица. — Мы не больше ста двадцати. Он обгонит нас и повернет на стрелке, заняв нашу колею. Личный состав там списочно превосходит нас в три раза. И это, скорее всего, уже не люди.
— Я так понимаю, тормозить бесполезно, — уточнил Фидус, морща высокий лоб. — Тогда он все равно перейдет по стрелке и сдаст назад, заперев нас на отрезке колеи. А обогнать его в свою очередь не выйдет?
— Если мы отцепим часть вагонов. Если я сорву все предохранители и заблокирую магистрали шесть-пятнадцать, шесть-двадцать и пятьсот третью. Тогда, возможно, удастся разогнаться до двухсот пяти километров в час и поддерживать эту скорость в течение примерно девяти минут.
— А потом?
— Прогар огневой коробки. Или взрыв котла.
— Этого хватит, чтобы проскочить под стрелкой первыми?
— Возможно. У этого движителя форма не оптимальна, нет обтекателя, лобовое сопротивление воздуха трудно прогнозируемо. У меня нет возможности рассчитать точно.
— Так делай! — воскликнула Берта.
— Я не спрашиваю твоего разрешения, — сообщила голова Дженнифер. — Я считаю. Когда закончу, мы начнем. Отправьте ко мне вашего большого сервитора, здесь понадобится вся его сила, чтобы загрузить топку нужным количеством угля.
— Но этого недостаточно, — проговорил Фидус, обращаясь больше сам к себе, нежели к спутникам по героическому превозмоганию. — Недостаточно…
Он постучал ногтем по стеклу, подсвеченному снизу лампами проектора.
— Даже если получится, "шестьдесят четвертый" окажется за нами, но догонит в любом случае. А мы потеряем паровоз так и так. То есть абордаж неизбежен… Вопрос лишь, с какого конца он пойдет.
Фидус побарабанил ладонями по бортику.
— А может к черту поезд? — спросил он. — Остановим состав и махнем в тундру. Загрузим "Химеру" прометием под завязку, хватит, чтобы греться от двигателя несколько суток. Еще прихватим аккумуляторные печи. Будет тесно, зато отсидимся вдалеке, пока все не закончится.
Криптман посмотрел на коменданта и комиссара, что в свою очередь глядели на послушника-инквизитора. Если во взгляде Фидуса сквозило недоумение, то в глазах Берты и Священника явственно читалась жалость, смешанная с легким презрением.
— Мочу за собой подотри, доброволец херов, — процедила через губу Берта. — Обоссавшийся щенок.
— Даже если бы мы что-то подобное и задумали, — чуть мягче сказал монах. — Это невозможно. Вагон слишком высокий, "Химеру" не сгрузить без специальной аппарели, а ее у нас забрали вместе с арсенальным вагоном.
— Даже если бы задумали, — эхом повторил Фидус. — А что вы планируете, в самом деле?
— Как что? — с тем же искренним непониманием отозвался монах. — Милостью Императора мы ушли из-под удара нечестивцев, наш поезд на ходу и движется в правильном направлении. Благость Его сохранила нам здравый рассудок, уберегла от искусов и безумия ереси. Что тебе еще нужно, огненные письмена на все небо — "идите и вершите свой долг, дети мои"? Конечно, мы отправимся в город и там порвем жопу злу.
Священник помолчал секунду и добавил, вздохнув:
— Поелику выйдет.
Криптман готов был сказать много умных слов о том, что служба Императору требует основательности и разумного подхода. Что лучший слуга Его не тот, кто рвет на себе "полундру" и бросается на верную смерть (хотя никто в точности не знает, как выглядела в действительности легендарная одежда), а тот, кто добивается результата.
Но…
Но Криптман посмотрел в одинаково стеклянные зрачки комиссара и коменданта "Радиального-12", понимая, что это бесполезно. Что у отрядовцев совершенно иное понимание ответственности, замешанное на мрачном фанатизме Экклезиархии, поэтому они скорее расстреляют его за трусость. Конечно, если дело дойдет до схватки, тут еще непонятно чья возьмет, инквизиторская школа это вам не гретчину обглоданную кость показывать. Но вот беда — успешная поножовщина заставит перебить в итоге всех, а это уже действия настоящего предателя и еретика.
Криптман глубоко вдохнул, медленно выдохнул, надеясь, что со стороны это выглядело просто как благочестивые размышления. И вымолвил:
— Ясно. То есть впереди у нас промышленно-административный узел, откуда расходится зло. За кормой догоняет переметнувшийся бронепоезд. Сворачивать некуда, можно только убегать прямо, к эпицентру… Госпожа механикум, — обратился он к голове.
— Да. Я слушаю.
Поезд качнуло, задребезжал металл, паровоз начал понемногу набирать скорость.
— Закрытая сеть… — вспомнил Фидус. — А ты ведь не простая "шестеренка", верно? Специальный агент, который явился специально за ней? Или часть общей агентуры, которую развернули на Маяке для какой-то операции?
— Во многих знаниях многие печали, инквизитор Криптман, — без паузы ответила Дженнифер. — Достаточно того, что сейчас наши цели совпадают.
— Нам помогут твои… коллеги?
— Они постараются, однако ситуация слишком непредсказуема и динамична, у нас большие потери. На данный момент следует исходить из того, что помощь не воспоследует.
Голова Дженнифер помолчала, скрипя динамиком, как старый радиоприемник, затем добавила:
— Тогда ее фактическое проявление станет приятным сюрпризом.
— Ну, охереть какое счастье, — исчерпывающе высказалась Берта.
Священник выдохнул, глядя на Фидуса.
— Мы чистильщики, — негромко сказал пастырь. — А тут нужен кто-то с военным опытом. Или… инквизиторским. У тебя есть полезные мысли, как нам пришить гроксовы уши еретикам? Без пушек и ракет, при их кратном превосходстве?
Криптман снова замер на пару мгновений, нервно постукивая ладонями, затем уставился на Берту.
— Господин комендант, — отчеканил он, показывая, что соблюдает субординацию. — Дозвольте уточнить диспозицию, сколько на данный момент вагонов в составе?
— Девять, считая артиллерийскую и ракетную площадки, — сердито, но быстро отозвалась наставница-комендант.
— И наш вагон сейчас третий с головы… — задумчиво протянул Фидус. — Тогда…
Он решительно припечатал ладонью черные линии карты на белом фоне.
— Тогда мы не будем ничего расцеплять, эти вагоны будут нужны. Надо успеть пройти под стрелкой первыми. И мне нужен список, что из амуниции осталось на борту. Всей амуниции.
— Есть мысли? — испытующе глянул на инквизитора Священник.
— Есть знание, как поступил в сходной ситуации один старый инквизитор, — сказал Фидус. — Но тут нам понадобится некоторое чудо.
— Люкт начал загрузку топки, девятнадцать минут на разгон, чтобы не убить топку — снова ожила голова Дженнифер. — Затем примерно восемь или девять минут мы будем выходить на режим предельной скорости с сорванными предохранителями. И после этого еще девять минут на форсаже, если что-нибудь не взорвется раньше. Криптман, ты уверен, что нам не следует отцеплять лишние вагоны? Это десятки тонн веса и проигрыш в скорости.
— Да, уверен. Паровоз не разнесет колею? — спросил Фидус.
— Нет, энергия пойдет в стороны и вверх. Но сила взрыва будет очень велика, как минимум первый вагон сметет. В критический момент все же придется расцеплять состав, иначе нас может опрокинуть.
— Что ж, пусть Омниссия будет милостив к технике, — подытожила Берта. — А люди сделают людское. Император с нами. Император защитит!
— Или, по крайней мере, даст нам сил сделать то, что должно, — дополнил Священник.
— Знамя, — вспомнила Берта. — Знамя!
— Точно! — казалось, Священник сейчас хлопнет себя по лбу в ярости на собственную забывчивость.
Один из сервиторов стоял на "прихлопке", то есть держал рычаг, управляя раскидными топочными дверцами. Люкт размеренными движениями набирал полную лопату угля, и сервитор открывал перед ней дверцы, закрывая сразу после забрасывания. Чугунные заслонки "хлопали", то есть лязгали, как артиллерийские затворы. Требовалась большая точность, чтобы в топку попадал минимум холодного воздуха, воруя драгоценные калории. Еще два сервитора стояли наготове с "резаком" — ломом для разбивания шлака — и скребком для сгребания того же шлака. Тот, что взял скребок, по какой-то причине не нашел асбестовые перчатки, раскаленный металл обжигал иссушенную плоть, на паровозной площадке воняло горелым мясом. Ледяной ветер набегал стеной, но паровозу это было нипочем, стальное чудовище рычало, как настоящий зверь, лязгая маховиками.
Дженнифер открыла сифон, слушая, как с характерным ревом открывается предохранительный клапан, сбрасывая избыточное давление пара — мера эксплуатационно запрещенная, но в сложившихся обстоятельствах допустимая. Стрелки на манометрах дружно подошли к границам желтых делений и полезли в красную зону.
Сто двадцать шесть километров в час, выдающееся достижение в иных обстоятельствах. Но этого категорически недостаточно.
Дженнифер посмотрела налево, туда, где шел наперерез вражеский бронепоезд. "Шестьдесят четвертый" был плохо невиден для человеческого глаза, но механические очки выдавали вполне пригодное изображение. Десятивагонный состав мчался, размалеванный нечестивыми знаками от колес до вентиляционных колпаков на крышах. Мазня была настолько густой, словно поезд разрисовывали несколько дней. Судя по крошечным фигуркам, что сновали, как обезьяны, личный состав готовился к абордажу, скача по составу, будто приматы с присосками вместо пальцев. Над локомотивом реяло знамя — огромная тряпка с рваными краями и светящимися фигурами, которые будто жили собственной жизнью, светились и двигались в причудливом танце. Строгий анализ показывал, что "двенадцатый" не успевает к стрелке первым, скорости мало.
Люкт забросил очередную порцию угля, и Дженнифер приказала ему закончить.
— Бери кувалду.
Сервитор молча повиновался, замер в ожидании указаний. Вакруфманн еще раз провела быстрый анализ, рассчитывая схему двигательной установки, а затем опустилась на колени, распростерлась ниц на площадке, чувствуя ледяной холод и одновременно испепеляющий жар. Вибрацию громадного механизма и завывание ветра. Кодированное перешептывание сервиторов, составленное из самых простых команд. И поверх всего царила мрачная глыба паровозного духа. Память долгих лет и многих событий, навсегда запечатленная в металле, сущность механизма. Подлинный Дух Машины. К нему и обратилась Дженнифер, взывая о помощи. Принося извинения за тяжкое испытание, которому она сейчас подвергнет величественное создание. Обещая достойные деяния, как в старые времена боевой юности паровоза.
"Ты родился в огне, ради смерти, и уйдешь в огне же, окруженный бесславно гибнущими врагами. Так помоги мне приготовить для тебя достойное погребение!" — прошептала она бинарным кодом, обращаясь к сердцу зверя.
И отклик не заставил себя ждать. Немое согласие распространилось в холодном воздухе, проникло в металлическое тело Дженнифер, загремело во тьме, обещая страдания и боль злокозненным еретикам, которые осмелились посягнуть на то, что счел своим Омниссия. Паровое чудовище будто расправило члены, размяло шарниры суставов и ответило беззвучным согласием, полные угрюмой радости, как старый волкодав, готовый умереть, сомкнув зубы на горле волка. Огнедышащее сердце котла забилось в размеренном и устрашающем ритме, выстукивая сокровенное:
"Я служил и послужу еще…".
"Мы объединимся в служении…" — благоговейно продолжила Вакруфманн.
"Чтобы принести небытие врагам Его" — закончили не-человек и не-машина в унисон.
Дженнифер поднялась на ноги, властно приказала сервитору:
— Бей!
И Люкт занес молот над первым клапаном.
— Вижу зло, но не пускаю его в мое сердце, — пробормотал Священник, закручивая муфту. Впрочем, глаза сами собой норовили повернуться в сторону нагонявшего "шестьдесят четвертого". Было что-то неизмеримо притягательное в огромном знамени, которое развевалось над еретическим составом, блестящая игра цветов, чарующий танец фигур. Враг несся параллельным курсом, вздымая снег, словно фонтаны пенной воды.
— В жопу зло, — повторял монах, с трудом действия непослушными пальцами. Здесь, на крыше штабного вагона, было невероятно холодно. Лютый ветер бросался, рвал стылыми когтями, буквально срывал клочья обмороженной кожи с лица. Но пастырь не сдавался.
— Придержи здесь, — приказал Священник, и Доходяга повиновался, неловко действуя руками в толстых варежках. На самом деле за бортом было не так уж холодно, однако ветер и скорость уже за полторы сотни километров давали сокрушительный эффект.
Очень низко, с жуткой утробностью завыл паровоз, отсюда, с крыши было видно, что его труба раскалилась до красно-желтого свечения. Из нее поднималась вертикальной свечой струя серо-белого дыма, подсвеченная малиновым светом. Вместе с дымом из паровозной утробы извергался огненный поток искр, который тянулся за составом, как огненный шлейф, не желая гаснуть на ветру.
— Есть, — прошептал Священник, больше себе, чем Доходяге, устало выпрямился, едва не уронив разводной ключ. Помощник дернул проволочную петлю, распуская завязки, над флагштоком хлопнуло, разворачиваясь, красное полотнище с белой эмблемой Отряда.
Священник благоговейно посмотрел на святые символы, нарисованные строго по эскизу, что собственноручно вывел в давние времена сам Кларенс. В душе пастыря осталось место лишь чистому восторгу. Священник огляделся и, увидев Доходягу, прочитал в глазах соратника то же чувство искренней, беспримесной радости.
А теперь надо, чтобы вышло у Криптмана. И тогда бывших собратьев, что стали еретиками, ждет большой сюрприз. Снова заревела паровозная сирена, из высокой трубы рвались уже не искры, а настоящее пламя. Священник без всякого страха посмотрел на вражеское знамя, такое смешное и нелепое в сравнении со строгой простотой штандарта Святого Кларенса.
— Пойдем, брат, — сказал он Доходяге. Замерзшие губы едва шевелились, но тот понял и кивнул.
— Нас ждут поистине великие дела.
С ослепляющей ясностью Священник понял, что, наверное, он видит закат ЭпидОтряда. Последнее великое деяние, на котором закончится и служение, и сама жизнь немолодого уже пастыря человеков. А значит, верному слуге Императора остается лишь приложить усилия к тому, чтобы то деяние стало поистине величайшим из всех.
_________________________
Огненный паровоз:
https://zen.yandex.ru/media/id/61095b017395035425a7b1d1/kogda-parovoz-idet-na-povyshennyh-oborotah-613c89e9a4fd0459e5e93eb6
И правильная музыка паровозной гонки
https://www.youtube.com/watch?v=vbFDKx99ICg&list=PLBKadB95sF46P0r6BWF_V20ctLONrZu1e&index=52