Эмигрант с Анзоры

Часть 6. Светлое прошлое

— Ну давай, Ланс… удачи, — деловито сказал Валтэн. Я кивнул, вышел из Поста и стал спускаться вниз, где на Палубе меня ждал подготовленный ландер. С некоторым благоговением потрогал холодное, в данный момент серебристое острое крыло.

Этой машине, конечно, далеко до Аригайртовской. Просто хороший, новенький ландер «Риона» последней модификации, вооружение стандартное (я хотел вообще снять все, но лазерную пушку пришлось оставить)… И все же это мой собственный, самый настоящий ландер. И это, как ни относись к чувству собственника, что-нибудь да значит.

Мне, честно говоря, было очень неловко перед Валтэном. Начнем с того, что на этот ландер мы с ним скинулись — он утаил свою премию от семьи и полностью подарил ее мне. Это, конечно, нехорошо по отношению к его жене. Но отказаться я не смог, да и Валтэн лишил меня такой возможности — перевел деньги на мой счет, а свой для меня запер. А премию нам дали очень приличную… правительство Олдерана раскошелилось за спасение своих, и Управление сильно обрадовалось поимке Аригайрта.

Валтэн почему-то вообще считает, что я спас и его, и операцию. Ну да — где-то я действовал неплохо, но работали мы оба одинаково. На мой взгляд. И рисковали одинаково. Может быть, Валтэн так считает потому, что я в конечном итоге больше пострадал — все четыре месяца до следующего патруля я пролечился, из них три недели в больнице и месяц в неврологическом санатории (проклятая «Песня Смерти» оставила некоторые последствия). Поэтому я не сдал экзамен на мастера-ско, сделал это только по окончании следующего патруля (кстати, мастер получает куда больше, чем ученик… так что теперь я человек обеспеченный, как ни условно все это на Квирине).

Но в конце концов, это дело случая — кто пострадал, кто нет…

В общем, мне очень неудобно. Особенно перед женой Валтэна, хоть она ничего и не знает. Тем более, отношения у них с Валтэном какие-то… не очень.

Мало этого королевского подарка — самого настоящего ландера (а Валтэн знал, конечно, зачем мне нужен был ландер), мой учитель еще и согласился потратить половину своего законного отпуска, чтобы помочь мне в этом рискованном и сомнительном предприятии (мне и самому оно кажется весьма сомнительным… но и отступить я не могу).

Ландер можно было взять напрокат — взяли же мы с этой целью старый патрульник. Но это уж очень рискованно — для машины. Может быть, глупо рисковать собственной новенькой машиной… но мне было бы уж очень неудобно объясняться с аэробазой по поводу потери, если бы погиб арендованный ландер.

Я попрощался по радио с Валтэном и вылетел с Палубы. Сразу же включил генератор тени — расход энергии велик, но ведь это ненадолго… Я уже летал под тенью, ощущение удивительное — весь мир вокруг становится нереальным, плоским, и цвета смещаются, все в сиреневом, лиловом и красном. Когда летишь под тенью, очень трудно поверить, что ты не в симуляторе…

«Крета», превратившаяся в малиновое вытянутое веретено, начала разворот — Валтэн собирался ждать меня в некотором отдалении, с обратной стороны луны — Изира. Изир практически не освоен ни нами… в смысле — лервенцами, ни Бешиорой.

Спереди передо мной сияла Анзора… на миг захотелось отключить экран и увидеть мою Родину в реале. Нет, слишком уж опасна эта Родина. Сейчас она и выглядела зловеще — багровый, с какими-то протуберанцами шар, скорее звезда, чем планета. Мои системы обнаружения и визоры мои молчали — под тенью они тоже слепы. Но визуально — правда, в сильном смещении — я мог наблюдать любые объекты. Вскоре в небольшом отдалении заскользил уплощенный диск — спутник, надо полагать. Значит, я уже достиг спутникового пояса? Наш, интересно, или бешиорский? Боевая станция или просто ретрансляционный спутник?

Я не вижу ничего. Но и они меня не видят, тень абсолютно надежна…

Мой ландер соскользнул в атмосферу. Спускался я на одних гравитационных, медленно, спиралеобразно. Это очень красиво, когда медленно входишь в атмосферу на ландере — обзор широкий со всех сторон, и этот постепенный перелив, как замедленный взмах крыла гигантской птицы — от черного, к лиловому, к синему, к голубому — а еще облака, а еще солнце… Когда я так вхожу в атмосферу — а я делал это много раз на Квирине — счастье мое, независимо ни от чего, совершенно и абсолютно. Я часто думал, что если рисовать Настоящее Небо, то я изобразил бы не черное космическое, и не голубое планетарное, а именно вот это, где-нибудь на грани. Нет ничего прекраснее, нет ничего выше и чище такого неба.

Но сейчас я этого неба не видел. Я шел под экраном, и вся вечная красота для меня свелась к плоскому аквариуму с сиренево-красной грязноватой мутной водой.

Чего только не отдашь за собственную безопасность… нелепая мысль мелькнула. Вот погибну сейчас на Анзоре — и даже не посмотрю напоследок Настоящее Небо.

Что поделаешь…

Я не очень-то удачное время выбрал для посещения, если честно. Сейчас как раз началась война с Беши, бешиорцы наступают на Южном плацдарме… а, не все ли мне равно.

Я вышел точно на Лервенскую возвышенность и теперь двигался на высоте пятнадцати километров, в горизонтальном полете. Карта Лервены была заложена в циллос. Я начал настраивать ориентировку… оказывается, сейчас я почти над столицей. На такой скорости мне еще… н-да, три часа лету до родной общины. Я включил ионный двигатель. Тень не скрывает слабую ионную струю, но никто ее не заметит в небе. Меня вдавило в кресло — ландер набирал скорость.

В сущности, я могу сейчас и снять тень. Даже если против меня поднимут звено истребителей… даже и эскадрилью… а еще смешнее — ракеты… мне это на ландере абсолютно безразлично. К счастью, оружие у нас на Анзоре до сих пор хреновое. Только вот не хочется мне сбивать лервенские истребители.

Через некоторое время циллос сообщил мне, что пора заходить на посадку. Подо мной тянулись призрачные в сиреневом мире темные леса. В Лервене сейчас лето…

Я выключил ионные двигатели и почти сразу увидел под крылом Лойг. В заэкранном красноватом мире трудно разобрать подробности, но это не может быть ничем иным. Вон семейная Община, тонкая ниточка железной дороги… а вон за лесом (когда-то этот лес казался таким необъятным) — наша родная юношеская Община.

Теперь уже совсем медленно я кружил над лесом, выбирая место для посадки. Не слишком далеко от Общины… черт, энергия у меня уже за планкой. Экран много съедает. Ну вот, наверное, и подходящая полянка. Заросшая, сверху кажется, ни одна тропинка не выходит к ней.

Я посадил машину.

Замаскировать по-настоящему ландер все равно не удалось. Но он покрашен, под густыми сосновыми ветвями сверху его практически не обнаружить. А в лес у нас никто толком не ходит. Ну что ж, на всякий случай у меня кроме серва на руке, еще сигнал на цепочке. На шее, под курткой. Бикр пришлось оставить в машине.

Да кому это нужно — в лес идти…

Странно так идти по лесу в темной куртке, похожей на наши общинные, в штанах и обычных ботинках. И лес совсем другой. Не такой, как на Квирине. Во-первых, здесь другая широта, севернее. Во-вторых…

Не знаю, почему, но мне не нравился этот лес. Темный, серый… слишком много сухостоя. Сейчас лето, но птиц не слышно. В Коринте выйдешь в лес — все время кто-то звенит, жужжит, чирикает, шелестит листва, и эти звуки не нарушают тишину, а лишь наполняют ее особой глубиной и покоем. А здесь — совсем ничего нет. Совсем. Мертво. Надо же, почему я раньше этого не замечал?

Мне не нравился лес. Я уже вышел на знакомую тропинку — так часто ходили по ней, срезая до станции… Вот и камень родной… в детстве я вспрыгивал на него и перескакивал на упавший, замшелый ствол — а вот и он. Но сердце почему-то не вздрагивало. Я провел рукой по серой шершавой поверхности валуна. Ничего. Просто камень.

Мне вдруг стало обидно — до жути, до слез. Уже четыре года я живу на Квирине. Все эти четыре года ни о чем другом не мечтал я так сильно, так сокровенно — только пройтись бы вот по этой тропинке, коснуться этого камня. Выйти к знакомой ограде, увидеть серые коробки общежитий. Иногда, особенно перед тем, как заснуть, вдруг в памяти всплывет — как наяву — какой-нибудь угол… вот тот простенок между столовой и цехом, где растет полынь. Или служебная лестница на чердак, где мы, бывало, курили с ребятами. Или даже площадь Славы Цхарна вспомнится в Лойге. Или вот эта тропинка. И так вдруг сердце защемит — до слез, и кажется в такую минуту, все бы отдал, и бросил бы все, и жизнь бы отдал, только бы еще раз увидеть… (потом, конечно, благоразумие верх берет. Жизнь ведь точно отдать придется).

И вот — увидел.

Ничего особенного. Просто — камень, тропинка. Ограда. Да, я здесь был. В детстве, юности. Да, ходили здесь. И что?

Равнодушие, пустота. И лес — чужой и мертвый.

Это было так, как будто взяли мою самую сокровенную, заветную, сияющую мечту, и разбили, как новогодний шарик, на множество мелких осколков.

Нет у меня больше Родины.

Я стоял за оградой нашей юношеской общины и видел уже общежития отсюда. И пылящуюся асфальтовую площадку перед памятником Юных Героев Цхарна. Такую, казалось бы, знакомую, родную площадку. Сколько раз на ней стоял во время митингов, тайком ковыряя носком асфальт — каждая выбоинка в нем знакома.

Ничего не шевелится в сердце.

Я вдруг понял, что никакого смысла нет идти в Общину. Опасно, могут поймать. Видеть кого-либо… а нужно ли мне это, хочу ли я — на самом деле? Все, кого я любил по-настоящему, уже мертвы, а остальные… так ли они мне важны, чтобы я готов был рискнуть ради встречи с ними? И если даже я войду в родное общежитие, даже в свою комнату попаду — скорее всего, все будет точно так же, как и сейчас. Скука, пустота, чужеродность.

Надо же, сколько раз на Квирине я думал о Родине. Да, в Коринте все краски ярче, там пальмы с широкими листьями, темно-синее море, светло-синее небо — и желтый песок, и голубоватые горы со снежными шапками вдали, и океан зелени, и разноцветные дивные домики и башни. Да, на Квирине сам воздух сладок и чист. Но что с того, что Родина моя вся черная, серая, пыльная, неяркая — тем она еще дороже, еще больнее щемит в сердце. Да, сторонний человек ничего кроме вот этой ржавой проволоки и мертвых деревьев, асфальта и серых коробок здесь не увидит и не поймет. Но я-то…

И я уже не понимаю.

Нет, мне не противно здесь, мне хорошо даже. Но не светится ничего из-под серости этой и скудости, НЕТ в этом ничего хорошего. Однако и на Квирин вовсе не тянет. Была бы судьба — остался бы здесь навечно. Что же это, неужели, если человек один раз покинул Родину, он лишается ее навсегда?

Я двинулся вдоль ограды. Нет, не стоит больше здесь бродить. Только душу травить и рисковать бессмысленно. Вот только одно нужно сделать, главное, ради чего я прилетел. Забрать Пати…

Пати, если честно, я тебя не люблю. Это не так, как было с Адой… Я почти и не помню тебя. Просто — как что-то хорошее, светлое, родное. Но — родное. Мы сможем понять друг друга. Мы сможем начать все с начала. А что тебе здесь терять? Кто тебя держит здесь — ни родителей, ни друзей настоящих, ни родственников. А там жить очень хорошо. Не так, как говорил Таро, конечно, не то, чтобы там была сплошная любовь. Нет, просто там — жизнь, а не прозябание. А если мы там будем с тобой, то может быть… Это что я, уже готовлюсь ее уговаривать?

Странно, но я уверен, что буду ее любить. Ведь я же любил ее… просто забыл. И вообще, мне кажется, я полюбил бы кого угодно, кто согласился бы жить со мной. Только бы семья была… может, и детей бы завели.

Я вел себя, как круглый идиот, но мне повезло. Навстречу шла Рена. Подруга Пати, соседка по комнате. Я только увидел тонкую маленькую фигурку — девушка, вгляделся внимательнее, и узнал сразу. А она шла, задумавшись, смотрела в сторону и вниз куда-то… я испытал облегчение. Ведь это мог быть и старвос какой-нибудь либо Треугольный.

Я остановился. Рена уже в двух метрах от меня подняла голову. Сначала скользнула по мне равнодушным взглядом, не меняя темпа. Потом вдруг посмотрела внимательно. Застыла. Я наблюдал за сменой выражений на ее лице — от сомнений и неуверенности до изумления и страха. Девушка приоткрыла рот… мое имя готово было сорваться с губ, но она все еще ждала. Я улыбнулся ободряюще и сказал.

— Рена. Привет.

— Ты… — она все еще не решалась назвать меня по имени. Помолчала, потом закончила почти шепотом. — Ведь ты умер.

— Нет, — сказал я, — пока еще нет. Ну да, я Ландзо, двести восемнадцатый. Боишься?

— Я… — начала Рена. Она явно не знала, как себя вести. — Ты откуда?

— Я бежал, Рена. Выдашь?

Она пожала плечами. Да, трудно принять решение… вроде бы как-то неудобно пойти и доложить… по крайней мере, вот так, сразу.

— Я ни в чем не виноват, — добавил я торопливо, — слушай, Рена… может, позовешь Пати? Я только с ней поговорю — и уйду. Как она — замуж не вышла?

— Нет, — ответила Рена, — ладно, я ее позову… у нас сейчас отгул, цех перестраивают. А ты тут будешь?

Я кивнул. Рена убежала, мне показалось, с большим облегчением. Пусть Пати решает — доносить на меня, не доносить… Рена вообще, кажется, находилась под большим влиянием подруги.

Ну что ж, шансы выкрутиться у нее есть. Скажет, что я ей пригрозил, она испугалась… ей ничего не будет. Вот Пати, конечно, рискует. Если захочет рискнуть.

Конечно, вполне возможно, что Рена и сейчас направилась прямиком к старвосу. Ну ничего, меня не так просто взять. Настоящего оружия у меня нет, я взял только один минипралль, малую модель бластера. И тот поставлен на режим электрошока — не хочу я никого убивать. Но и так… по рэстану у меня всего лишь четвертый разряд, но для наших Треугольных это просто недостижимая мечта. Нет, и без брони, и без настоящего оружия меня взять очень сложно.

Я на всякий случай присмотрел себе место для боя — взобрался на пригорок, покрытый кустарником, за ним — скалка, а под скалкой, на вершине — яма. Окружить можно, конечно, но хоть от пуль я здесь буду защищен. Я влез в яму и замаскировался ветками. Теперь и найдут не сразу.

Пока есть время, можно связаться с Валтэном. Я активировал серв.

— Первый, как слышишь? Я на месте.

Подождал несколько минут. Из динамика долетело хриплое.

— Второй, слышу хорошо. Если что, давай на маяк…

— Первый, у меня все в порядке, — я старался вложить в сообщение побольше оптимизма, — подошел к ограде Общины, жду девушку. Ее обещали позвать. Если появятся Треугольные, и дело будет плохо, дам сигнал.

Сообщение улетело в пространство, к Изиру… наверняка Валтэн уже дошел до цели.

У нас с ним все было тщательно продумано. Грависвязь — медленная, со световой скоростью. Если я пойму, что дело хана, надо успеть быстро активировать маячок, собранный и подвешенный у меня на цепочке. Я успею, это секундное дело. Подпространственная связь куда быстрее света. Правда, нужно рассчитывать и на то, что маячок с меня тут же сорвут и разломают. То есть пройдет всего два-три недифференцированных импульса. Вообще-то Сеть не ловит такие случайные сигналы. Но Валтэн специально настроен на мой маячок, ему и одного импульса хватит.

Конечно, меня возьмут — сразу не убьют, им же, безусловно, будет интересно со мной пообщаться. Да и убить меня не просто, основную часть повреждений, даже смертельных, внутренняя наносистема залатает. А пока суть да дело, придет спасение. Обычно в таких случаях вызывают только спасателей, да и тех-то… это просто непорядочно, вызывать спасателей на такую планету, как Анзора. У нас за этим делом следят — поступи непорядочно, и про тебя все эстарги будут за спиной шушукаться. Спасатели обязаны будут любой ценой тебя вытаскивать, а ведь оружия они не применяют. А ско согласно этическому своду вызывать нельзя, это было бы грубое вмешательство в анзорские дела. Правда, я-то квиринец… но нахожусь здесь незаконно, без согласования с правительством. Иногда в таких скользких непонятных ситуациях Этический Свод обходят. Но ни одна База в таком случае экипаж бы не послала.

Однако мы заранее договорились со знакомыми ребятами — Ри-тори и Галнисом, они тоже в отпуске, но согласились полетать неподалеку на взятом напрокат патрульнике. В течение часа парни будут на Анзоре, а освободить меня двум ско, хотя бы и не полностью вооруженным, но зато с щитами и в броне, будет несложно.

Я бы, например, с такой задачей справился без труда.

Я сидел в яме, наблюдал тропинку сквозь ветви — ограда была метрах в двадцати от меня. Увижу, если пойдет кто-нибудь, а меня отсюда не видно.

И смутные сомнения все сильнее точили меня.

Зачем я пришел сюда? Странный, идиотский каприз. Кому это нужно? Пати? Кто я такой, кто я ей, почему я должен забрать ее на Квирин… да и будет ли ей там лучше? Жратва и барахло — да, но это же еще не все в жизни. Скажем так, это вообще очень мало значит. Я не знаю, получится ли у нас с ней… а если не получится, она останется там совсем одна. Конечно, я все равно ей помогу — но возможно, она мою помощь просто отвергнет. Мало ли…

А может, она и вообще не захочет на Квирин.

И раз так, то какой для меня смысл был в том, чтобы лететь сюда? Собой рисковать — ладно, но Валтэн… да еще и ребята, которые готовы прийти мне на помощь. Сейчас они не так уж рискуют, только время свое на меня тратят. Но если что случится… вызывать их — глупо как-то. Лучше уж одному погибнуть… Но и не вызывать тоже глупо. Вообще мне стало очень неудобно и неуютно — непонятно, зачем я придумал все это. Жил бы спокойно на Квирине. Зачем меня на Анзору-то потянуло… и людей еще потревожил ради своего глупого каприза. Родину, видите ли, повидать захотелось.

Единственное, что слегка успокаивало — Валтэн ведь искренне меня поддержал. Он сам предложил все это, разработал план, я только поддакивал и нехотя соглашался. Сам полетел со мной, потратился на мой ландер… Ничего не спрашивая, не высказывая своего мнения по этому поводу — просто помог, и все. Значит, не считал ненужным капризом?

Я сразу заметил легкое движение на тропинке — кто-то шел от ворот Общины. Кто-то один… одинокая фигурка двигалась в мою сторону. И вскоре я безошибочно узнал Пати.

Надо же, оказывается, я все-таки забыл ее. Она красивая… очень. Хотя может быть, другие так и не сказали бы — маленькая, как бы невзрачная. Просто мне ее лицо почему-то милее других. Кажется, она стала старше, взрослее, полукруглые мягкие черты заострились и потемнели как-то. Ну конечно, ведь четыре года прошло. А вот глаза я хорошо помню, остренькие карие блестящие глаза и тонкие ровные брови, дугой взлетающие к вискам. Тонкие запястья как-то сиротливо торчат из рукавов общинной куртки.

Она шла все медленнее, недоуменно оглядываясь. Я пропустил ее чуть дальше, вылез из ямы и в несколько бесшумных прыжков оказался на тропинке позади Пати. Не слышит… я окликнул ее.

Она медленно, очень медленно обернулась. Долго смотрела на меня. Изучала? Хотела убедиться, что это именно я?

— Здравствуй, Пати, — сказал я.

— Где ты мог спрятаться? — она оглядела местность, — здесь же негде.

Ей не пришло в голову, что я мог сидеть в леске в десяти метрах от нее.

— Там, — я махнул рукой. — Ну что, Пати? Как дела?

— Хорошо, — ответила она машинально. Я шагнул к ней, протянул руку. Правую. Она подала мне свою, мелькнули белые знакомые насечки на запястье. Ладонь ее лишь бессильно скользнула в моей руке… задержалась. Отпустила. И тут Пати увидела, видимо, случайно скосив глаза. Снова поймала мою руку, перевернула, внимательно осмотрела чистое, без номера, запястье.

— Ты… — она посмотрела мне в глаза.

— Я был на Квирине. Я живу теперь на Квирине. Пати, я прилетел, чтобы с тобой увидеться.

Она молчала, видимо, не зная, что сказать.

— Я должен рассказать тебе все. Пойдем куда-нибудь… присядем, — предложил я.

— Пойдем на трубы, — быстро сказала Пати. Я кивнул. Это действительно было достаточно укромное и малопосещаемое место, к тому же — за пределами ограды.

Спереди возвышалось здание старого дерево-обделочного цеха — еще бревенчатое… теперь там был склад. Проволочная ограда на фоне потемневших, покрытых мхом бревен казалась почти незаметной.

Сзади стеной стоял лес. Трубы газопровода — желтоватая и серая — тянулись направо и налево, уходя в бесконечность, наглядно демонстрируя аксиому о параллельных, которые никогда не пересекутся — на земле. Я вскарабкался вслед за Пати на желтую трубу, сел, упираясь ногами в серую. Может быть, хоть здесь что-то шевельнется в душе… вот на этой трубе, оседлав ее верхом, зажав в зубах дымящийся чинарик сенки, сидел Таро. Арни стоял посредине, левую ногу на желтую трубу, правую — на серую, маленький, щуплый повелитель мира, бурно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то по своему обыкновению.

Нет, не помню. Равнодушие. Тоска.

Здесь мы первый раз с Пати поцеловались. Нет, не помню. Вот она, Пати — и это ее я мог целовать? Чужая… милая, хорошая девочка, красивая… не моя.

Она сидела на трубе, свесив ноги, аккуратно сложив руки на коленях — как примерная ученица. Внимательно слушала. Я рассказал ей все. Все, по крайней мере, что смог, что счел уместным… Я закончил рассказ. Пати молчала, упорно глядя в землю.

— Ты осуждаешь меня? — спросил я, придвигаясь к ней ближе. — Я был неправ?

— Не знаю, — сказала Пати, словно очнувшись, — не знаю. Понять тебя можно. Ты спасал свою жизнь. Зайнеке — я тоже считаю его несправедливым человеком. Он, конечно, был неправ…

В голосе ее явственно слышалось «но».

— Но ты на моем месте так бы не поступила? — спросил я.

— Не знаю, — повторила Пати, — я думаю, что нет. Но я не имею права так говорить. Я никогда в твоем положении я не была. Тебя можно понять.

Мы немного помолчали.

— А ты изменился, — сказала Пати другим тоном, внимательно посмотрев на меня, — я тебя не сразу и узнала.

— Что, так уж сильно изменился?

— Ну… ты стал такой большой, сильный… такой был маленький, худой мальчик, а теперь… возмужал, — объяснила Пати, — и взгляд у тебя совсем другой.

— Тебе не нравится? — улыбнулся я. Пати пожала плечами.

— Нет, почему же…

— А ты не изменилась, — сказал я. На самом деле я просто ее забыл… может быть, и изменилась. У меня не очень хорошая зрительная память.

— С чего бы мне-то измениться?

— Ну а как у вас дела? — спросил я, — расскажи хоть…

Пати начала рассказывать, оживилась. Я тоже слушал с огромным удовольствием. Надо же, как много изменилось. Во-первых, половина наших мальчишек сейчас в армии, война же идет. Элт и Риан погибли. Лилла замуж вышла… ты его не знаешь, его к нам перевели из Туйской Общины. Несколько человек получили места в Магистерии. Надо же, и рыжий Ким получил… ну да, у него появился шанс, поскольку нас троих не стало. Сама Пати стала старшей по этажу — общественной работы теперь очень много, но ей нравится, она общается с людьми, кому-то помогает… активно участвует в проведении общих праздников и мероприятий. Она и раньше была общественницей (провести конкурс на лучшего знатока истории Лойга, организовать вылазку на природу, протолкнуть чью-нибудь идею по оформлению стенда, выслушать желающих поплакаться в жилетку…), и по тому, с каким оживлением, с какими раскрасневшимися щеками Пати заговорила об этом сейчас, я понял, что пожалуй, в этом она нашла свое призвание.

По призванию и общественному долгу Пати знала все обо всех. И я выслушал подробнейший рассказ о каждом из наших общих знакомых… У всех дела обстояли относительно хорошо. Кое-кто женился и ушел в Семейную общину, Пати знала и о них — у кого родился ребенок, у кого какие отношения в семье… Умер только пожилой мастер из нашего цеха, у него давно с сердцем было неладно.

— Ну а ты? — вдруг спросила она, прервав себя. — О себе-то расскажи… как ты там живешь, на Квирине?

Я подумал.

— Это трудно передать, Пати… Там совсем другая жизнь, понимаешь?

Она сочувственно кивала.

— Но там жизнь. Настоящая жизнь. Там, конечно, гораздо богаче живут, спокойнее… но не в этом дело. Это наоборот вначале меня отталкивало и в тоску вгоняло. А главное — там можно летать, понимаешь? Я работаю полицейским, ну это, как наши Треуг… в смысле, Управление Охраны. Можно видеть разные миры, звезды, всю Галактику…

Мне казалось, что Пати именно это и может заинтересовать. Я рассказывал о людях Квирина — как они живут. Какие они… талантливые, умные, добрые. Какие у них семьи, как они любят детей. Пати слушала, как мне показалось, доброжелательно.

— Зачем ты прилетел сюда? — спросила она, когда я выдохся.

— За тобой, — ляпнул я. Тонкие изогнутые брови взлетели вверх. Недоуменно.

— Ну… если ты захочешь, — поправился я, — и вообще… я скучал по Анзоре. Мне нельзя здесь появляться, но… очень хотелось увидеть. И ты… если хочешь, Пати, я заберу тебя на Квирин. Хоть прямо сейчас.

Она смотрела в сторону.

— Зачем ты вернулся? — повторила с грустью. Я не знал, что ей ответить.

Глупо как-то… зачем, действительно, я прилетел? Она давно меня забыла. И для меня она уже — совсем чужой человек. И я для Лервены, для Лойга… кто я — предатель, отверженный. Как это глупо…

Я соскочил с трубы.

— Если хочешь, Пати, я уйду.

Пати резко обернулась — карие чистые глаза смотрели с непонятным укором.

— Ланс, — она назвала меня уменьшительным именем, и это было приятно, — неужели тебе не хотелось бы вернуться в Общину?

— Но, Пати… как же я могу вернуться? У меня и номера нет. Я преступник.

— Это не так, — сказала она страстно, — номер можно сделать новый, да и какое он имеет значение? Конечно, будет расследование, но… в конечном итоге ты вполне можешь вернуться. Даже в нашу Общину… но даже если не в нашу — неужели ты не понимаешь, что так лучше… с коллективом. Всем вместе.

— Пати, о чем ты говоришь? — изумился я, — меня расстреляют. Это же ясно.

— Нет, — возразила Пати. — Зайнеке несправедливый человек, но ведь тебя отправят в столицу, вероятно… и там разберутся!

— Ну нет, — я покачал головой, — извини, но ради Цхарна я жизнью рисковать не хочу.

— Ну, Цхарн. — Пати покачала головой, — это все лозунги. В них можно верить, можно не верить. А самое главное — то, что мы все вместе. Ну как вы живете на этом Квирине? Чего ради? Зачем? Вы же — каждый сам по себе. Вот ты говоришь — детей растить… а зачем их растить, если не для общины, не для коллектива? Просто — как животные? Ну ладно, Ландзо, я тебя могу понять… ты просто боишься. Может быть, ты прав. Но вообще-то… Ну скажи мне, ты вот сам-то, своей совестью понимаешь — как нужно жить?

— Не знаю, — сказал я, — я уже ничего не понимаю.

— Ты сказал, что ты вроде охранника. Наша охрана служит Цхарну и Наставнику… а ты кому служишь?

Я задумался — в самом деле, кому я служу?

Непонятно. Зарплату получаю, вот и работаю. Но ведь Оливия сказала тогда: они не могут понять, почему мы служим. Выходит — все-таки служим. Кому?

— Не знаю, Пати… наверное, людям. Квирину. И вообще — людям, — поправился я, вспомнив олдеранок Итиль и Чинзи.

— Людям… это хорошо. Но… ведь должно быть что-то высшее? Люди не могут быть самоцелью.

Она была права. Тем более — для меня. Я не так уж люблю людей. Ну, своих друзей — да. А к большинству я просто равнодушен. Некоторых ненавижу. Нет, не могу сказать, чтобы именно любовь к людям была причиной моих поступков. Тогда — что? Я не хочу, чтобы кто-то страдал. Это да. Но это слишком примитивно. Я хочу, чтобы у всех все было хорошо, и ни у кого, по возможности, не было плохо. При том, что к людям я равнодушен… нет, слишком уж это сложно. Философия какая-то.

— Ты видишь, Ландзо, у вас все иначе… ты знаешь, я счастлива, что родилась и живу здесь. У нас есть Цхарн, у нас есть Община. Мы никогда не чувствуем себя одинокими. У нас есть смысл жизни!

Я вдруг почувствовал, что уходить не хочется. Да, надо уходить… Пати, конечно же, не пойдет со мной — зачем это ей? Она нашла себя, свое призвание и предназначение. Она на своем месте, среди своих… это я — повсюду чужой. Эмигрант.

Вот сидеть бы так, на трубах, у бревенчатой стены склада, и молча слушать голос Пати… и ничего больше. Не двигаться, никуда не идти.

— Ты вот говоришь — звезды. Но ведь человеческие души гораздо важнее и интереснее, чем эти твои звезды, — говорила Пати, будто с упреком. А я вспоминал свои мечты — что, если бы на Анзоре все было так же, как на Квирине…

Не будет. Никогда не будет. Они — совсем другие. Им это не нужно. Они хотят по-своему жить.

— Да, вы живете богато, интересно… Но неужели смысл жизни только в постоянном приобретении, гонке за материальным, расширении жизненного пространства? Даже и дети — зачем, если они так же будут думать только о материальном?

— Это не совсем так, — сказал я, но Пати, кажется, не слышала меня.

— Ну а как? Ландзо? Какой высший смысл жизни квиринцев? Да никакого. И они еще нам хотят навязать свою точку зрения.

— Не хотят, — возразил я.

Да, вот он — Этический Свод. Теперь я понимаю… нельзя изменить жизнь другого народа, даже если очень хочется. Это — другой народ. Психологически другой.

Зачем я стою здесь и слушаю Пати? Ведь опасно… Я шагнул в сторону.

— Пати, ну ладно… что же поделаешь. Я хотел, как лучше. Видишь, ты зря на меня ругаешься — у меня и выбора-то не было. Ладно, я пойду тогда.

Пати не двигалась с места.

Неужели все-таки хочет быть со мной? А может быть, она хочет, чтобы я уговорил ее, убедил? Просто не решается пойти — вот так сразу?

Я вскарабкался на трубу, сел рядом с Пати.

— Понимаешь, — сказал я, — у меня все началось с ребят… Мы с ними дружили. Мы были как братья. Как семья…

— Ну и очень плохо, — перебила Пати, — вы вечно отделялись от коллектива.

Я замолчал. Да, лучше попробовать с другой стороны.

— Ты неправа, что на Квирине живут только материальным. Это не так. Там… там просто разные люди, и… — я умолк, сообразив, что этого говорить нельзя. На Квирине есть много верующих людей — но верят-то они как бешиорцы. Христиане… На Квирине, правда, они совсем другие, но все равно. Сейчас ведь еще и война с Беши.

— Понимаешь, у них много разных своих проблем. Но каждый из них во что-нибудь верит… конечно, государство для них тоже важно. И потом…

Ну как, как рассказать ей об эстаргах? Об Оливии? О Валтэне? Нет, никогда я не умел рассказывать.

— Вот видишь — каждый во что-нибудь верит. Каждый сам по себе, — подытожила Пати.

— Понимаешь, я сам эстарг. Ско, ну — полицейский. И у меня много теперь друзей. И я знаю, что каждый из них за меня погибнет, если надо… это еще лучше, чем община. Это надо пережить, а я уже всякое переживал, Пати. Неужели ты правда думаешь, что ничего лучше наших общин нет и быть не может?

Пати молчала. Потом протянула ко мне руку — маленькую, тонкую лапку. Я сжал ее, и сердце захолонуло от нежности и жалости.

— Ты не хочешь побывать еще раз… у нас? — спросила она. Я пожал плечами. Конечно, хотелось бы… Но слишком уж опасно.

— Зайнеке нету сегодня, — сообщила она, — он уехал. Да кто тебя увидит, Ландзо? Все парни сейчас на работе, только наш цех простаивает. В мужское-то общежитие можно зайти.

Все-таки она очень хорошо меня понимает. Со стороны, наверное, глупо — ну что я забыл в Общине? Но чего ради я сюда летел? Пройти по лестнице, до боли знакомой, увидеть, может быть, родную дверь, вскарабкаться на крышу, где так часто болтали с ребятами. Пати, похоже, загорелась этой идеей.

— Послушай! У нас сейчас здания перекрасили. А какой Уголок Общинника теперь у вас… Закачаешься. Там фотографии вывесили за весь прошлый год… Ну пойдем, а? Ведь хочется посмотреть? — Пати улыбалась. Я спрыгнул на землю.

— А, ладно… пошли.

В конце концов, на шее у меня маяк… Успею, если что, послать вызов.

Здания действительно перекрасили — в нежно-розоватый цвет. Точнее, грязно-розовый. А так все было по-прежнему. Странно — вроде бы война идет, а здесь, в глубоком тылу, ничто о ней не напоминает. Вот разве что длинный транспарант, что тянется вдоль натоптанной трассы «столовая — корпуса общежитий», гласит теперь: «Ударный труд — наш вклад в победу над фундаменталистами-бешиорцами!»

Я уже привык к тому, что все здесь кажется мне чужим. То есть — да, конечно, я хорошо помнил и этот транспарант, и этот куст шиповника у поворота, и даже выбоины в асфальте, перманентно заполненные водой. Только вот кажется, что это чужая память. Точно не я здесь жил, а какой-то другой парень…

А кто же тогда я?

В общежитие поднялись по черной лестнице. Нарываться на вахтера — лишний риск. Прошли через весь четвертый этаж, он был пуст. День, все на работе. Вот и наша комната… большое искушение толкнуть дверь. Интересно, кто здесь живет. Номера на двери — с 245 по 248. Кто это? Я и не знаю таких. Новенькие, что ли?

Я шел вслед за Пати, по-видимому, к уголку общинника. Мы поднялись на один пролет по парадной лестнице. Я вздрогнул — у двери стоял Треугольный. Курил. Судя по запаху — сенку. Но он лишь скользнул по нам безразличным взглядом. Все нормально… Мы завернули в коридор, прошли вдоль ряда дверей.

Уголок Общинника. Для Пати это, возможно, и любимое место — конечно, в женском общежитии. Но мы здесь бывали только по обязанности. Чаще всего Арни должен был делать наглядную агитацию для общежития. Он сидел за столом и рисовал, макая кисточки в разноцветные флаконы с тушью. А мы с Таро, чтобы ему не было скучно, рядом играли в шахматы…

— Вот посмотри… соревнования по ориентированию, — оживленно говорила Пати, — видишь — фотографии…

Да, интересно увидеть старых знакомых хотя бы на фотографиях. Ба, да это же Кабутопс. Кажется, Кабу разжирел… или это качество снимка такое? Из угла послышался какой-то шорох. Странно — я считал, что мы одни здесь.

— Пати, тут кто-то есть, — сказал я и заглянул в простенок. Там должен был находиться стол, тот самый, за которым Арни рисовал…

Стол был на месте. И за этим столом, буравя меня взглядом, сидел собственной персоной Гир Зайнеке.

Я растерялся.

Мне ничего не стоило в этот момент уйти. Оглушить Зай-Зая выстрелом… да можно и не глушить — прыжок к двери, и я свободен. Но я не выхватил минипралль и не прыгнул.

— Садись, — сказал Зай-зай спокойно, — потолкуем.

Я машинально сел. Нет, это не был страх перед Зай-заем. Наоборот… как будто во мне проснулось доверие к нему.

Ведь это не враг! Не враг. Это свой, родной старший воспитатель. Да, он был к нам несправедлив. Он причинял мне боль. Но ведь он свой… Даже если он хочет меня убить — он все равно свой. Так, наверное, другие люди относятся к отцу.

Я просто не мог в него выстрелить, хотя бы электрошокером. Понимал, что поведение мое губительно, безумно, глупо. И ничего не мог с собой сделать.

— Я знал, что ты когда-нибудь вернешься, — сообщил Зай-зай, — ну и где ты теперь? На Квирине?

— Да, — я разлепил губы. Неужели он просто хочет со мной поговорить? Без всяких санкций? Так ведь и я очень хочу поговорить с ним! Оказывается — очень хочу!

— Добился своего, значит? — Зай-зай улыбнулся саркастически. Так не говорят с преступником, так говорят с сыном, пусть плохим, непослушным… но сыном!

Я пожал плечами, не зная, что ответить.

— Ну а зачем ты сюда прилетел?

— Просто… соскучился, — ляпнул я. Глупо, ужасно глупо. Дверь щелкнула за спиной. Запор. Я чувствовал, что Пати уже нет в помещении. И дверь она заперла… заперла. Зачем? Оглушить Зая, вскрыть замок не так уж сложно… Возможно, там меня ждут Треугольные, но сколько — двое, трое? Я справлюсь с ними без труда.

— Ты нервничаешь, — заметил Зай-зай. — Ну что ж, двести восемнадцатый… я запомнил тебя на всю жизнь. Или ты уже не двести восемнадцатый? Покажи номер!

— У меня нет номера, — ответил я и послушно показал запястье. Зай кивнул.

— Да, неплохо. И номер удалили… Как же они позволили тебе сюда лететь?

— Я свободен… я сам решил.

— Свободен? — Зай-зай вскинул брови, — любопытно. А зачем тебе эта свобода, двести восемнадцатый? Для чего?

— Просто чтобы жить, — ответил я неуверенно. Зай-зай кивнул.

— Ясно… ты изменился, двести восемнадцатый. Возмужал, окреп.

— Да, я изменился…

«а вот вы — не очень», — хотел я добавить, но постеснялся. Зачем я разговариваю с ним? Но и бежать глупо… у меня уйма времени. Не соберут же они так быстро целый отряд,чтобы меня поймать. А Зай-зая я смогу обезвредить в любой момент.

Сзади послышался звук, я обернулся. Два охранника у двери, направленное на меня оружие — незнакомое, мгновенно я выхватил минипралль и выстрелил…

Слишком поздно. У меня хорошая реакция, но — слишком поздно… Тяжелое, плотное ударило в живот и грудь, швырнуло меня назад, даже не больно — только очень горячо, нестерпимо, и перед глазами все поплыло и погрузилось во тьму.

— Я так и полагал, что ты выживешь… квиринский агент.

Боли не было. Совсем. Только скованность, будто я пришпилен к ложу булавкой. Где-то в районе желудка. И еще руки. Ах да, руки действительно привязаны ремнями. И ноги. А это ощущение — просто рана.

Рана уже заживает. Уже все в порядке, наверное. Если и боли я не чувствую. Ну что ж, это понятно… Наносистема остановила кровь, залатала порванные сосуды — а может, и сердце? Может быть. Пока сердце не билось, взяла на себя снабжение мозга и важнейших органов кислородом. Если прошли сутки, то наверное, уже все должно быть в порядке. Разве что шрам остался.

И Зай надо мной, с его бровями.

И конечно, нет ни маяка на шее, ни серва. Ни малейшей возможности послать сигнал бедствия. Ну ничего, выкрутимся.

— Я не агент.

— С этим мы еще разберемся.

Он нагнулся и отстегнул ремни. Я осторожно поднял руки… так, вроде все нормально, двигаются. Зай тут же нацепил мне наручники на запястья. Не наши силовые, а нормальные железные наручники. С зубьями. И затянул. На болевой грани. Знаю я эти штучки — если дернешься, станет хуже.

— Встать. Без фокусов.

Я стал осторожно подниматься. Грудина все еще побаливала, видимо, рана затянулась не до конца. Прямо напротив меня стояли двое треугольных с теми же незнакомыми мне короткоствольными автоматами. Что-то новенькое… Зай поднял «Рокаду» и приставил дуло к моему затылку.

Выстрел в мозг — ничего хорошего, конечно. Не факт, что мозг будет полностью восстановлен. А попадание в продолговатый — верная смерть.

Я оценил ситуацию и понял, что с ними тремя, имея наручники на запястьях и тянущую боль в груди, мне сейчас никак не справиться. Что я не владею положением.

— Встать. Иди к двери. Медленно. При попытке побега сразу стреляю.

Боль невыносимая. Когда лежишь, еще ничего, но стоит шевельнуться…

Кажется, зрение уже восстановилось. Это хорошо. Но чем яснее сознание, тем боль сильнее. Вдоль позвоночника — такая знакомая… ломит, пробивает насквозь. И если бы еще не эти идиотские наручники. Они затянуты, и кости предплечья болят почти так же, как позвоночник.

Неужели они думают, что я сейчас способен на какие-то движения?

Это невозможно терпеть. Невозможно. В этот раз мне досталось, как никогда в жизни. Зай отыгрался на мне за все неудачи… Сколько ударов было — двадцать, тридцать? Я уже не знаю. Мне давали отдохнуть, потом снова привязывали…

Как пить хочется. Есть здесь какое-нибудь ведро, кран, словом, какая-нибудь вода? Хочется пить, но я и голову не могу поднять, чтобы осмотреть помещение. Боль такая, что мышцы слабеют, в глазах темнеет. Голова валится назад.

Чем могут помочь наноэффекторы, если железо вот прямо сейчас давит на запястья? Они отключат боль, когда она достигнет шокового порога, не раньше. Так настроена система. А боль от качалки, от болеизлучателя, они совсем не могут отключить, наверное.

Вот, значит, как. Я, наверное, очень тупой и наивный человек. Так страшно это чувство, что тебя обманули. Если бы хоть сразу вместо Пати пришли десять Треугольных. Но нет… Они же понимали, что я теперь квиринец, что меня так просто не взять, я наверняка хоть чем-то вооружен… И я бы действительно ушел — ну что мне даже и десять Треугольных, убежал бы. Если бы не Пати… и не моя идиотская, тупая доверчивость перед Зай-заем.

Пати, за что? Почему ты так поступила? Неужели ты искренне считаешь, что я виноват в чем-то? Или, что я — квиринский агент? Но агенты не приходят так, как я — открыто.

Разве я враг тебе и Общине?

Не надо было лететь сюда… не надо было верить Пати. Не надо было самому себе верить до такой степени! Я квиринец. Но как легко возвращается прошлое… как это легко, как сладко — снова послушаться… снова хоть на миг стать общинником. Пусть виноватым, оступившимся — но своим. Стать ХОРОШИМ.

Я квиринец… и вот теперь придется погибнуть так глупо, потому что маяк они сняли, и нет никакой возможности сообщить… да что там, даже пошевелиться. Валтэн будет ждать меня… два месяца, если понадобится, до следующего дежурства. Если бы он был здесь! Я с тоской вспомнил Валтэна. Вот — родной мне человек. Марк… Оливия… да много теперь уже родных, близких людей. Им я могу верить — они квиринцы, эстарги, как и я. Я знаю, чего от них ждать. А Пати — как я мог верить в нее? Чужой, абсолютно чужой человек. Я не знаю, права она или нет. Наверное, права — по-своему. Она замечательная общинница, люди к ней тянутся. Но для меня она навсегда останется чужой. Как же я ошибался!

Нет у меня никакой Родины… это миф, мираж. Родина — вот эта боль. Она пройдет, и останется только воспоминание.

Скрипнула дверь, и непроизвольно мое тело дернулось, и кости ответили новым взрывом боли. Я переждал ее, закрыв глаза. Надо мной стоял Зай-Зай. Только не это… я слабо застонал от ужаса.

— Двести восемнадцатый, — сказал он, — вставай.

Я поднял руку и прикрыл рукой лицо. Встать я все равно не смогу. И не хочу.

— Вставай, — сказал старвос, — ведь все равно заставлю.

— Не могу, — прошипел я. Говорить громко не получалось, голос, видимо, сорвал. Зай протянул руку, взял меня за шиворот и сбросил на пол. Я упал мешком, и застонал от нового взрыва боли, переждал его, уткнувшись в пол лицом. Потом Зай начал поднимать меня пинками. Довольно скоро это ему удалось.

Я лежал, оказывается, не в том помещении, где была качалка. Значит, мне еще туда нужно дойти… Я кое-как ковылял и на каждом шагу постанывал от напряжения. Зай-зай терпеливо шел за мной.

Я не узнавал помещения — здесь все перестроили, видимо… Мы поднялись по лестнице. Не помню, но кажется, качалка расположена в подвале, в самом низу. Я только теперь осознал свое предчувствие — мне казалось почему-то, что больше меня на этот кошмар не поведут, я этого просто не выдержу, умру… и казалось, непонятно, почему, что еще не пришло мое время умирать. Что меня просто не могут снова привязать к качалке, потому что ну не может же быть мир таким ужасным… глупая мысль, но кажется, она оправдывалась.

Теперь я узнал помещение. Мы пришли в кабинет старвоса, тот же самый… я разглядывал красно-белые знамена на стенах. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Из-за бокового стола навстречу нам поднялся человек в военной форме, с большим синим треугольником на берете.

— Вот, пожалуйста, гир сендин, это двести восемнадцатый… бывший двести восемнадцатый номер, — поправился Зай-зай, — ныне квиринский агент.

Сендин (довольно-таки серьезное звание, между прочим) внимательно посмотрел на меня. Я думал о том, как бы присесть или прилечь. Он взял меня за подбородок двумя пальцами в тонкой перчатке, поднял лицо и повернул к свету. Судя по ощущениям, под глазом у меня должен быть синяк, и губы разбиты. Били меня пару часов назад, вряд ли все уже затянулось. Сендин слегка поморщился. Резко вытянул вторую руку, я отшатнулся и едва не упал, потеряв равновесие. Но сендин не ударил меня, он, оказывается просто хотел показать мне фотографию…

На фотографии я увидел свой собственный ландер. Или не мой… да нет, мой — на носу характерный узор.

— Это твоя машина? — поинтересовался сендин.

— Моя, — прохрипел я.

— А нормально ответить ты не можешь?

— Не могу. Голоса нет.

— Ясно. Я забираю его, — сендин повернулся к Зай-заю.

Управление охраны… подумал я. Или разведка… по его форме не разберешь. Двое Треугольных подошли ко мне сзади. Ну, сейчас мне хватило бы и одного сендина… я сейчас и с луитреном бы не справился.

Я вдруг понял, что Зай-зая мне больше никогда не суждено увидеть. Мне стало смешно отчего-то. Я повернулся и посмотрел ему в глаза.

Светлые честные глаза. Полные уверенности и сознания своей правоты.

Что ж, он тоже по-своему прав.

— Кругом, марш, — скомандовал сендин. Я повернулся к охранникам и шагнул им навстречу к двери. Но не рассчитал и потерял равновесие. Уже на лету я попытался опереться о дверной косяк, но он оказался слишком далеко… я рухнул на пол и зашипел, снова переживая приступ костной боли.

Краем глаза я видел, что Зай-зай подскочил ко мне и занес ногу.

— А ну, вставай!

— Отставить, — приказал сендин. От удивления я поднял голову.

А дальше произошло что-то уж вовсе невообразимое. Сендин вышел со своими ребятами в коридор. Через некоторое время Треугольные притащили носилки. Меня кое-как на них взгромоздили, а потом сендин разомкнул и снял мои наручники… И пока я блаженствовал от великого облегчения, меня, как какого-нибудь глостийского властителя в паланкине, вынесли во двор и погрузили в закрытый фургон.

Надо же, какие чудеса случаются в жизни… а я думал, что знаю о Лервене все.

Я наивно полагал, что точно знаю, чего мне ожидать в ближайшем будущем. Конечно же, смерти. И конечно же, не легкой, потому что какой же мелкий Треугольный начальник в Лервене упустит случай поиздеваться над бесспорным квиринским агентом?

Ошибся я в одном. Ведь я — агент настоящий. Не такой, как Таро. Не просто какой-то бедолага, которого захотели убрать. А настоящих квиринских агентов в Лервене, видимо, ценят и уважают.

Прошло всего два дня. Три дня, как я лежу в этой замечательной, чудесной, пусть небольшой, но светлой и уютной комнате с очень крепкими решетками на окнах, а за окном — еще одна сетка, по которой пропущен ток. Сегодня я уже тщательно исследовал все возможности побега. Но даже квиринскому ско это, боюсь не под силу.

И все же удивительно. В самом начале меня обследовал врач, и даже общий рентген сделали, на предмет, видимо, наличия переломов. И здесь — настоящая кровать, матрац без всяких клопов, и уж совсем верх благополучия — постельное белье. Стол и стул, привинченные к полу. К тому же меня кормят четыре раза в день, что совершенно невероятно. В Лервене и в мирное-то время было голодновато, а что говорить о военном. И ведь я все-таки в тюрьме. Но кормят, причем довольно сытно. Перловка, например, вчера вечером была с маслом… Н-да, конечно, это не «Синяя ворона». И все же…

Скучновато, конечно. Но эти два дня я был занят в основном внутренними ощущениями. Я отходил от пережитого. Вообще, после качалки отходят быстро, а били меня не так уж сильно. Повреждений почти нет, а те, что были — заросли сразу.

Удивительно, насколько быстро я вернулся к прежнему лервенскому мироощущению. Я ведь действительно стал другим. Пати права — и не только внешне. Я стал квиринцем… я научился быть одиноким. У меня другие ценности в жизни, другие интересы, невозможно представить, чтобы я с восторгом подумал о Цхарне. Наконец, я отказался от сенсара — совсем. Больше никаких наркотиков — ни физических, ни духовных…

И вот — стоило мне только попасть сюда… Я оцепенел перед старвосом. Я не смог защитить себя, не смог убежать. И вот теперь я наслаждаюсь постельным бельем и кашей с маслом, и что будет завтра, послезавтра — уже мало волнует меня. Наверное, убьют… Все равно. Мне нечего защищать. Мне не за что держаться. Возможности убежать у меня нет. Смешно — когда-то мы, трое доходяг, смогли совершить такой побег, ничего не умея, ни врезать врагу по сопатке, ни бегать, ни плавать, ни лазать по стене… Но ведь теперь меня охраняют гораздо строже. Отсюда мне действительно не уйти. Я даже не знаю, где нахожусь. Возможно, в Баллареге… Увидеть бы Леско еще раз. Нет, наверное, не получится.

Моя жизнь больше не принадлежит мне. Я не знаю, что со мной будет. Единственное желание — чтобы больше не мучили. Можно активировать систему самоуничтожения, но пока не хочется, и это не так быстро и легко. Смерть моя, по-видимому, неизбежна. Но ведь когда-то надо умирать… я давно уже привык к этой мысли, ведь я летаю уже четвертый год. В любой момент может что-то случиться. Только бы смерть была быстрой…

Может, это и лучше, что я не успел вызвать Валтэна и ребят. Хотя вообще-то среди эстаргов это совершенно нормально — ты вляпываешься в неприятности, кто-то тебя выручает, в следующий раз будет наоборот. Но сейчас я вляпался не по работе, а по собственной глупости. Да и нечего им здесь делать… это наши лервенские дела.

Жаль, что Валтэну придется долго ждать.

За дверью послышались шаги. Я приподнялся, сел на кровати. Вроде, до ужина еще далеко… странно.

Дверь распахнулась, вошел Треугольный. Ну все, похоже, спокойная жизнь кончилась. На допрос, наверное, поведут.

— Встать, руки.

Он надел мне наручники. В коридоре еще какие-то люди стояли. Я приготовился уже идти, но Треугольный взял вторую пару наручников и, зацепив за цепочку первой, приковал меня к железной кроватной спинке. Да, дело серьезное. Только после этого в помещение вошел давешний сендин, а с ним — еще какой-то тип, тоже военный, но с авиационной нашлепкой на берете — самолетиком в треугольнике. Тоже сендин, между прочим. И за ними — четверо охранников. Опасаются меня, однако.

Ну что ж, в какой-то степени — правильно. Я ведь сразу же, как только они вошли, подсознательно начал оценивать — нельзя ли дать в рыло и выскочить… В окно мне никак не выйти, дверь — единственный путь. И если она открывается, мозг сразу начинает перебирать варианты… с этим мне уже ничего не сделать, от этого никакая общинная психология не избавит.

Я сел на кровать — стоять мне было неудобно, приходилось чуть наклоняться, цепочка тянула книзу. Если что — прикажут встать… но мне не приказали. Сендин-треугольный опустился на стул, привинченный к полу, авиатор подал знак, и один из охранников выскочил в коридор и притащил для него второй стул из коридора.

— Ну как ты себя чувствуешь, Ландзо? — обратился ко мне сендин. Я вздрогнул от неожиданности. Такое впечатление, будто я на Квирине очутился.

— Нормально, — сказал я, справившись с шоком.

Сендин кивнул.

— Болей уже нет? Двигаешься нормально?

— Да.

— Мы подняли твое дело, — сказал Треугольный, — по поводу вашего побега… тебя можно понять. Твоя невиновность в похищении тех документов уже доказана. Так что ты чист перед Родиной.

Удивительно, но при этих словах внутри у меня возникла некая горделивая радость.

Хотя, казалось бы, ну какая мне сейчас разница?

— В принципе, ты можешь вернуться в Общину, — продолжил сендин, — тебя никто не станет обвинять. Впрочем, и задерживать квиринского гражданина мы не станем. Мы хотели только поговорить с тобой.

Я кивнул. Как же без этого? Поговорить — это уж обязательно.

— Ты знаешь, что сейчас идет война? — спросил вдруг авиатор-сендин. Я ответил утвердительно.

— Положение у нас не блестящее. Фундаменталисты перешли в контрнаступление на юге… Мы посмотрели твой аппарат, Ландзо. Ты, вероятно, можешь и поле абсолютной прозрачности генерировать?

— Тень? Да, могу. Только там энергии мало осталось, надо зарядить.

— От поля планеты? — авиатор, похоже, схватывал на лету.

— Да. На это нужно несколько часов, и желательно твердая прочная поверхность. Рета… ну, хотя бы бетонная.

— Лазерная пушка…

— Да.

— Так вот, Ландзо, я хотел бы попросить тебя, — твердо сказал авиатор, — помочь нам. Ведь ты лервенец, верно? Ты еще не забыл об этом?

Я пожал плечами. Трудно сказать… обида еще клокотала в груди. За что мне пришлось снова пережить этот кошмар, ведь весь позвоночник, наверное, черный теперь. И сейчас — приковали, связали… разве это нормальный разговор, на равных? И все же где-то мне было приятно, что я — лервенец. Что меня ценит Родина…

— Одна разведка, не больше, — сказал авиатор, — ну и, возможно, нанесение удара по нескольким объектам в Беши. А потом… мы поговорим. Если ты сможешь нам помочь, Родина в долгу не останется. Ну как?

Я задумался. Да, мой ландер, в принципе, стоит всей лервенской авиации. Подойти под экраном к берегам Беши, привезти подробную карту всех их военных объектов, а некоторые из них преспокойно запалить лазером… Истребительное сопровождение мне не нужно, я сам отличный истребитель. Универсал. Да, их можно понять…

О чем я думаю? Если я окажусь в ландере, да еще под тенью — я же неуязвим. Вертикальный взлет, подъем по дуге — и привет! Хотя нет, наверняка они что-нибудь придумают, чтобы я так просто не сбежал.

Что же делать? Отказываться глупо. Даже более, чем глупо (спина снова заныла). Выполнять их задание…

А собственно, почему бы и нет? Я вполне чувствовал в себе силы воевать за Лервену. Да, по-настоящему, я уже квиринец. Меня не волнует эта война. Но… с другой стороны, с Бешиорой меня связывает еще меньше. И смутные воспоминания детства — все-таки эти бешиорцы гады, они еще хуже наших… Почему бы и не поучаствовать в войне? Не стать между делом, раз уж подвернулась возможность, Спасителем Отечества?

— Согласен в принципе? — спросил сендин.

— Да, — ответил я хрипло.

— Хорошо, тогда обсудим технические детали.

Мне снимали наручники и ножные кандалы только на время — когда я занимался зарядкой гравитора. Ландер поставили во дворе тюрьмы на специальную пластину. Во время зарядки он становится тяжелее раз в пятнадцать, так что рядом никого не должно быть… И потом, когда все было уже готово, тщательно выработан маршрут, на ландер подвесили дополнительно несколько ракет (я убедился, что один из типов лервенских ракет «воздух-воздух» вполне можно на нем использовать. Толку от них не так уж много, но все равно приятнее.), когда все было обговорено на несколько раз, меня вывели под конвоем во двор и только здесь, уже перед самой машиной, развязали и позволили надеть бикр.

Передо мной в машину полезли двое охранников в обычных лервенских высотных костюмах. В моем ландере есть два задних сиденья, также оборудованных катапультами. Вот на эти сиденья и взгромоздился мой новый экипаж. Если мне взбредет в голову отправиться куда-нибудь к черту на кулички, ребята должны меня пристрелить и катапультироваться. Так что я чувствовал себя как пилот лайнера, захваченного террористами.

Но однако в бикре — уже гораздо лучше. Для меня это было новостью… как, оказывается, замечательно иметь на теле вот такую плотную, труднопробиваемую броню. Я вскарабкался в кабину, с удовольствием прошелся пальцами по панели, включая контроль. Активировал шлемофон.

— Сурана, я Лойг, как слышно?

Дурацкие позывные придумали, по названиям рек. Ну ладно, какая разница. Голос Бендхи — сендина-авиатора — ответил довольно четко:

— Лойг, я Сурана, слышу хорошо. К взлету готов?

— Минут через пять, — сказал я.

— Хорошо, взлет через пять минут…

И вот машина оторвалась от земли. Какой бред владел мной? В кого я превратился?

Ведь я умею летать. Я квиринец. Как они смогли убедить меня в обратном? Я засмеялся.

— Лойг, я Сурана, в чем дело? — требовательно осведомился Бендхи.

— Ничего, — сказал я, — все в порядке.

Я поднялся по дуге на пятнадцать километров, нисколько не щадя чувств моих охранников — впрочем, это десантники, опыт полетов у них есть — давя тройной перегрузкой. Мое кресло куда лучше ее компенсирует, ну это их проблемы. Я их с собой не приглашал. И там, в чистейшем прозрачном небе, вне досягаемости каких-либо анзорских ПВО, я настроил рацию на волну «Креты».

— Первый, как слышно? — произнес я на линкосе. Несколько минут молчания. Только бы Валтэн не спал… тогда он ответит сразу. У меня мало времени, скоро я буду над Бешиорой, и там придется работать. Наконец в шлемофоне затрещало, зашипело — помехи ничего себе — и я услышал такой родной, взволнованный голос.

— Ландзо! Второй, я тебя отлично слышу! Как дела? Помощь нужна?

Охранники, видимо, поняли, что происходит что-то неладное. Один из них пнул сзади в спинку моего кресла. Я поднял кулак и погрозил назад. Сволочи… не дают сосредоточиться.

— Валтэн, я в плену. Мне дали взлететь при условии, что я атакую Бешиору. Я иду выполнять задание. У меня на борту два охранника. В случае чего они меня пришьют. Вызови парней на всякий случай… может быть, мне удастся выбраться самому. Если получится, попробуйте приблизиться к планете. Пока все.

В шлемофоне раздался оглушительный треск, потом ворвался голос сендина.

— С кем ты трепался, Лойг, мать твою так?

— Сам с собой, Сурана, — ответил я весело, — сам с собой.

— Имей в виду, в случае чего ты ответишь…

— Знаю.

Я включил тень и снизился над Бешиорой. Нет, конечно, никакой надежды на то, что мне удастся идти под тенью все время. Ведь нужна, во-первых, съемка местности, во-вторых, даже и стрелять мне не удастся из-под тени — прицел не работает, а визуальные объекты тоже смещены. Моя задача — найти, заснять и по возможности поджечь, четыре самых крупных объекта бешиорской военной экономики и собственно армии… Больше за один раз не удастся, но и это — очень серьезный удар по Бешиоре. Возможно даже, он будет переломным. Почему-то мне даже приятно, что я один смогу целую войну выиграть… Да-а, а кем я был в Лервене всего пять лет назад?

Тьфу ты, ну и мысли… Я время от времени отключал генератор, чтобы выяснить точно, где нахожусь. Наконец я сообщил «Суране»:

— Вижу объект номер один… начинаю атаку.

Это мне циллос сообщил — я бы сам никогда не догадался, что вот эти длинные серые квадраты и есть крупнейший в Бешиоре авиационный завод. Я отключил экран и перешел в крутое пикирование. Расчет был точным — над заводом я оказался на высоте примерно километра. Для моей маломощной пушечки высота, к сожалению, существенна (знал бы — не стал бы снимать с ландера основное вооружение, конечно). Я положил ладонь на сектор оружия. Внизу появилось белое облачко — загорелся какой-то цех. Ага, трубопровод, вот его нужно поджечь обязательно. Я вел ландер волчком над объектом, невидимый луч плясал по крышам завода, разрезая их тончайшей нитью, воспламеняя, уничтожая… там, внизу, сейчас бешено выли сирены. Пилоты неслись к истребителям, ракеты выкатывались на старт. ПВО сходила с ума — откуда я свалился им на голову? Но я уже закончил атаку. На третьем экране все отлично видно — весь завод, вся гигантская площадь, даже отсюда не обозримая глазом, пылает… Я включил тень, развернул сопла и стал уходить вверх по дуге. Для бешиорцев я просто исчез.

Интересно, что переживают сейчас ребята за моей спиной? Ладно, пора к следующему объекту. Я летел теперь невысоко, время от времени, в условленных местах отключая экран и ведя автоматическую съемку. Лучше бы они штурмана ко мне посадили, чем этих… Примерно через полчаса подо мной оказался второй объект — я не знал сам, что это такое. Тоже какой-то завод, по площади не меньше первого. Я спикировал, выключил экран и начал работать пушкой.

Внезапно на радаре возникли всплески. Я только глянул… некогда, черт возьми, некогда — мне надо пушкой заниматься… Да уж, вот это номер! Мне наперерез шла группа бешиорских истребителей… О Цхарн, ведь я уже давно не занимался воздушными боями… как сдал на 4в, так и не занимался! А зря… сколько их — десять, двенадцать… я выпустил все свои ракеты. Надо уходить — монитор показывал протянувшиеся ко мне тонкие ниточки ракетных трасс. Я выбросил ловушки, включил тень. Мне было уже не до атаки объекта. Мать честная, а ведь энергии меньше половины… Нет, все-таки они переоценили возможности ландера! Я поставил экран в мигающем режиме — он отключался каждые пятнадцать секунд. Так меньше энергии уходит. Я стал свечой уходить в небо… перегрузка вдавила в кресло так, что глаза, казалось, полезли из орбит. Ничего, ничего… жить хочешь — терпи. Как не хочется катапультироваться, неприятно это очень. Из атаковавших меня самолетов четыре оказались сбитыми, остальные рассеивались… кажется. Зато теперь по мне стреляли ракетами. О Цхарн, Цхарн… знаю, я был неправ, я бросил тебя! И ты теперь так жестоко меня наказываешь… неумолимый! Надо драпать назад, понял я. Никаких больше объектов… и думать нечего.

— Эй, ты! Слишком высоко! — крикнул мне один из блюстителей моей нравственности, — снижайся, или убью!

У них там собственный высотомер установлен… и правда, уже шестнадцать километров. Для бешиорских ракет я здесь почти недосягаем, зато могу в любой момент выйти на орбиту… нет, не могу. Дуло пистолета почти уперлось мне в затылок. Я стал снижать высоту — резкими скачками… и только попробуйте мне заблевать кабину, гады. Одновременно я делал широкий разворот в сторону Лервенской границы.

— «Сурана», я возвращаюсь… энергии мало, меня засекли. Я возвращаюсь!

— «Лойг», возвращайся, — послышался приказ. Ну ладно, хоть против этого не возражают.

Где я теперь? Почти там же, над этим странным объектом. Почему бы не попробовать еще раз? Я направил огонь на корпуса зданий. Отключил тень. И в этот самый миг…

Сначала машину ощутимо тряхнуло. Потом я почувствовал, как какая-то сила навалилась на меня, сжала так, что потемнело в глазах… я был совершенно беспомощен теперь. Меня несло куда-то, я летел — уже без ландера. Бешиорская ракета прекратила существование моего ландера. И в тот самый момент, когда я понял это, меня швырнуло так, что я потерял сознание.

Что-то подозрительно часто в последнее время я прихожу себя в незнакомом месте… Но больше, вероятно, мне делать этого не придется — это место и вправду окажется последним.

Никто еще не возвращался из бешиорского плена.

Так… руки-ноги в порядке. Ничего даже не болит особенно, разве что голова тяжелая. Как с похмелья… Лежу я на чем-то твердом. Вроде дощатых нар. Сесть — могу. Вполне. И даже встать. Помещение маленькое и почти пустое. Только нары, ведро в углу — можно догадаться, для каких целей, и на голой стене — небольшое распятие. Крест ихний, бешиорский. Свет проникает через окошко, забранное решеткой, под самым потолком. В окошко мне не протиснуться, так что можно не прыгать…

Память… помню все очень хорошо. Катапультировался. Удар. Естественно — мой нежный мозг такой перегрузки не выносит, отключается. Уже два раза проверено. Впрочем, это у большинства так — кто же 8 «же» выдержит, хотя бы и недолго. Интересно, что с моими охранниками. Вот ведь козлы — если бы я мог подняться повыше… не в космос, хотя бы в стратосферу — нас бы и не сбили.

Наверное, более умелый пилот, с опытом боев, смог бы продержаться… но у меня такого опыта нет. Один на один мне уже приходилось как-то воевать. Приходилось атаковать и «Крету»… но вот сражаться со всей системой ПВО этой области Бешиоры — это для меня оказалось чересчур.

Надо же… и наши, лервенские дуболомы переоценили возможности ландера. Какие там четыре объекта… я один-то еле запалил. Ну, сделал бы четыре боевых вылета. Так нет — нужно было все сразу.

Интересно, что у меня даже легенды нет. Что рассказывать — ведь сейчас на допрос потащат? Они не поверят, что я лервенец — номера-то нет. И откуда такая машина, опять же? Сказать, что я с Квирина… нехорошо как-то, не нравится мне это. Получится, что Квирин вмешивается во внутренние дела Анзоры. С другой стороны, если моих Треугольных тоже поймали, они наверняка расскажут всю правду. Да и я не смогу, наверное, это скрыть, если пытать начнут.

Придется рассказывать всю правду. Сложно и неправдоподобно… почему правда всегда так не похожа на правду?

Мне пришлось ждать не так уж долго. Дверь приоткрылась, и я увидел двух местных стражников, одетых в сине-серую форму — у пояса дубинки, в кобуре что-то внушительное, на запястья нацеплены шипастые толстые браслеты.

— Выйти, — сказал один из них на лервени с жутким акцентом. — Пилот… выйти.

Я вышел. Разумеется, перед тем, как отправиться на Анзору, я отлично выучил беши — но об этом им знать не обязательно. Руки мне связали сзади чем-то металлическим на ощупь. Я не разглядел наручников. Один из стражников подтолкнул меня в спину — видимо, словарный запас у него кончился.

Я пошел вперед и вскоре был вознагражден за скромность. Охранники позади заговорили на беши.

— Если этот зури (зури — что-то вроде чужака, язычника у бешиорцев) будет вести себя так же, как те двое, я проглочу свой язык от смеха.

Выражаются они довольно-таки высокопарно.

— Этот зури ничем не лучше других, — отозвался второй.

— Э нет, Миаль, не говори так. Кор не случайно приказал поместить его и допрашивать отдельно. Ведь он не лервени. Посмотри на его руку — там нет дьявольской метки.

— Откуда же он, о сын неизреченной?

— Может быть, что он явился из другого мира, сплошь погруженного в неизреченную мерзость?

— В таком случае он еще хуже тех двух.

— Да, но Кор пожелал беседовать с ним отдельно.

На этом разговор прервался, потому что мы пришли. Кстати, дисциплинка у этих бешиорцев. Позволили бы себе наши Треугольные разглагольствовать, конвоируя пленного.

В кабинете было много разных вещей. Особенно мне не понравилось кресло с высокой спинкой — то, что оно все опутано проводами, и на кончике каждого провода — подозрительно знакомая пластинка. Точно такая же, как недавно мне накладывали на позвоночник (кости сразу заныли). Ну и еще разные вещи — я их толком не разглядел. Прямо передо мной находился стол, на нем — монитор, в общем, похожий на лервенский. За столом восседал, видимо, этот самый Кор. Пожилой мужчина с сухим лицом аскета. Глаза серые, острые. Одет он был в серый свободный балахон, пересеченный полосами золотого шитья. Богато украшенный большой крест болтался на его шее. Кор сделал знак, охранники отступили от меня на полшага.

— Назови свое имя, зури, — приказал Кор. Говорил он по-лервенски достаточно чисто. Я решил ничего не скрывать — какой смысл?

— Ландзо.

— Номер?

— У меня нет номера. Я родился в Лервене, но потом убежал, и номер мне удалили. У меня есть фамилия — Энгиро.

— Ландзо Энгиро, — повторил Кор, занося, видимо, мое имя в базу данных, — возраст?

— Двадцать шесть лет.

— Ты — пилот этого детища Неизреченной Грязи, и ты сжег завод в Луриэ и уничтожил часть нашей биологической фабрики? — спросил Кор. Я ответил утвердительно.

— Какую роль в экипаже выполняли двое других лервенцев? — резко спросил Кор.

— Они должны были меня охранять, чтобы я не сбежал и выполнял задание.

— Откуда же ты явился, зури?

— Я жил на Квирине. Захотел повидать Родину, ведь я родился в Лервене. В Лервене меня поймали и силой заставили выполнять боевое задание. Квирин к этому не имеет никакого отношения, — добавил я поспешно.

— Эта машина Люцифера, на которой ты летал — произведена на Квирине?

— Да, — ответил я, — это моя личная машина. Я приобрел ее и на ней хотел повидать Родину.

— Но такая машина не может самостоятельно преодолеть расстояние между Квирином и нашим миром, — заметил Кор.

— Да, — согласился я, — меня доставили друзья на большом корабле, по моей просьбе. Через два месяца они должны меня забрать. Если я не поднимусь на ландере, они улетят.

Можно, конечно, наоборот, припугнуть их квиринским оружием. Но мне этого не хотелось делать. Не хотелось впутывать ребят и вообще — Квирин. Если меня убьют, это чисто анзорийское дело. Все это, от начала до конца, придумано мною. И если кто-то из-за этого должен пострадать, то только я один.

Я жалел даже о том, что связался с Валтэном — лучше бы ему всего этого не знать… Ведь теперь они будут искать меня, и рисковать собой. В успех этого поиска я все равно не верю.

— В общем и целом мне известно о тебе все, зури, — холодно сказал Кор, — ты умрешь…

Он поднялся из-за стола, оказавшись довольно крупным и грузным мужчиной. Подошел ко мне, держа в руке какой-то металлический предмет вроде короткого копья. Приставил это копье к моей грудине острием.

Признаться, я все-таки ждал какой-то преамбулы. Камеры смертников там, зачитывания приговора, эшафота, завязывания глаз, предсмертной молитвы… ну хоть слов каких-нибудь. Но что меня просто вот так зарежут, как куренка… Я стиснул зубы от ужаса. Кор погружал орудие в мое тело. Вначале я отшатнулся, но двое охранников тут же подхватили меня сзади. Копье двигалось очень медленно… боль была невыносимой. Я явственно ощутил, как рвется кожа, как начинает течь кровь… И вот это — УЖЕ ВСЕ?! Вот сейчас Я УМРУ?! Этого не может, просто не может быть… о, как больно, как невыносимо! И в этот миг другая, ужасная мысль вдруг пронзила меня — я только что убил огромное количество людей, не подозревавших обо мне, не успевших подумать и подготовиться к смерти… Сейчас в Бешиоре день, все рабочие были на местах. Я уничтожил целый завод и еще часть биофабрики. Да, я лервенец, идет война — но что за чушь, какой я лервенец на самом деле… я должен был умереть и не соглашаться на эту гнусность. Почему, почему я не поступил так? Невозможно поверить, но эта мысль была до того явственной, до того пронзительной, что и собственную смерть я перестал ощущать. Я думал совсем о другом, умирая… Я чувствовал невыносимую боль, меня надевали, точно цыпленка, на вертел, но боль существовала как бы отдельно от меня — я был в тот миг ВИНОЙ.

— КТО ТЫ?– услышал я вдруг. Я не ответил — потому что ничего, кроме крика, не вырвалось бы из губ, а мне не хотелось кричать. И вмиг острая боль прекратилась. Сознание мое помутилось, я стал падать назад — меня подхватили.

Странно, но боль прекратилась совсем. Как будто и раны не было. Только что у меня было ощущение, что копье уже вошло в сердце, что кровь выплеснулась фонтаном…

— Кто ты? — повторил Кор. Я скосил глаза вниз — ничего… даже тельник не порван. Никакой крови. Но не мог же я так ошибиться! Не истерик же я…

— Квиринец, — ответил я тихо, — простите меня. Я не хотел убивать ваших. Я не хотел. Я знаю, что мне нет прощения. Убейте меня.

— Квиринец, — пробормотал Кор. Он сделал какой-то знак и вышел. Меня повели вслед за ним. Никакой боли я не ощущал, только странную слабость в ногах. Впрочем, оно и понятно — после пережитого потрясения…

Мы ехали в закрытом лифте, потом шли по коридору — похоже, подвал. Куда меня ведут? Я перестал бояться чего-либо. Боль? — но все, чем можно было причинить мне боль, осталось в том кабинете. Смерть — я заслужил ее. Какой бы она ни была…

Кор толкнул дверь и сам сделал шаг назад. Меня, со связанными по-прежнему руками, толкнули вперед. Дверь тихо задвинулась за мной.

Я увидел.

Это было Оно.

Часто говорят о непереносимом ужасе, который внушает дэггер. Говорить об этом можно сколько угодно, но вот пережить… один только раз… я даже и не понял, кто передо мной. Или что. Слов больше не было. Не было жизни и не было возможности ускользнуть в небытие. Только Оно.

Я не могу описать Это словами… туша? Черно-серая? Почти бесформенная? Толстая шкура? Мерзкие маслянистые глазки — я видел три, не знаю, сколько их всего. Нет, все это неописуемо, потому что главное — ужас. Ужас! Ощущение полной невозможности, несовместимости пребывания с этой Тварью в одном и том же участке пространства… И ложноножка — щупальце Твари — протягивается ко мне. Я всем телом ударился в дверь, не сводя глаз с Чудовища…

Я не помню, как очутился в коридоре. Какими милыми, родными показались мне бешиорцы.

— Чего же ты испугался? — обратился ко мне насмешливо Кор. — Это существо — лишь отражение мерзости твоей оболочки… Каждый видит в нем лишь себя.

— Дэггер, — прошептал я на линкосе — собственно, я не знал анзорийских слов для обозначения дэггера. Способность соображать возвращалась ко мне. Дэггер!

Но это же значит…

Меня снова привели в камеру. Развязали. Я лег на нары и принялся осмысливать пережитое.

Мне вспомнился Дэцин, который искал на Анзоре следы сагонского присутствия. Отец Таро, вроде бы, занимался тем же. Как вы ошибались!

Сагоны есть на Анзоре, но вовсе не в Лервене. Никто, кроме сагона не может управлять дэггерами. Нет, могут еще люди, находящиеся под сагонским влиянием, эммендары. Вас обманул наш Цхарн… но существует ли он на самом деле? Скорее всего, это просто выдуманный персонаж. А вот дэггер — реальность. И сагонская технология, наше орудие наказания, скорее всего, просто перекочевало в Лервену из Беши.

И еще — я помнил возникшее внезапно чувство собственной вины. Это было так, как будто кто-то вдруг промыл мне глаза… спала какая-то пелена. Я понял, как должен был поступить. Не соглашаться атаковать заводы… ни за что. Да, меня убили бы. Что это значит — меня могли убить много раньше… вся моя жизнь такова, что прекратиться может каждую минуту. Даже более того — я ведь и живу как бы не вполне законно. У меня до сих пор такое ощущение. Я должен был остаться с Арни и Таро. Вместо них. Почему же я испугался теперь?

Да нет, я не потому согласился, что испугался смерти. Мне еще и не начали угрожать… я согласился потому, что почувствовал себя лервенцем. Общинником…

Меня похвалили! Родина ценит меня! Неважно, что ценит она меня всего лишь за то, что я единственный, кто может водить эту смертоубийственную машину. И никакого значения не имеет вся боль, которую мне пришлось пережить перед этим — бессмысленная пытка, только потому, что мелкому начальнику так захотелось, а ему это позволено. И смерть моих друзей никакого значения не имеет. Я предан Родине, я лервенец. И предательство Пати…

Мне оказывается, так хотелось, чтобы меня похвалили!

Мне так хотелось жить в ладу и мире со своей Родиной-матерью. Ведь Родину, как и мать, не выбирают. Если бы я встретил, предположим, свою мать — я совсем ее не помню, но если бы? Разве я не отдал бы все за то, чтобы она любила меня?

В бессилии я ударил кулаком по стене.

Ради того, чтобы меня похвалили, я убил много людей. Ведь я квиринский ско, я видел совсем другую жизнь. Я видел Вселенную. Я знаю, что в Галактике часто убивают людей — ради своих прихотей, ради своего честолюбия, ради ложно понятых ценностей. И моя-то работа всегда заключалась в том, чтобы убийств этих становилось меньше. И вот теперь… что же я сделал?

Какое значение имеет на самом деле этот конфликт Беши и Лервены? Какая разница для Квирина, для всей Галактики, кто победит? Да никакой — ровным счетом. И если бы хоть Лервене угрожала реальная опасность… наоборот, опасность угрожала Беши, и я со своим ландером помог бы Лервене одержать полную победу… Если победят наши — бешиорцев частью уничтожат, частью загонят в Общины, их веру запретят… ну да, неправильную, идиотскую веру — но ее запретят. Если бы победили бешиорцы, запретили бы Цхарна, вместо Общин создали бы Поселения, разница небольшая.

Зачем, за что я убивал этих людей? Они ничего не ждали. Они зарабатывали свой кусок хлеба. Женщины… подростки… простые рабочие. Они гибли в огне. Я знаю, я видел, как гибнут в огне. И самое ужасное — я ни разу даже не задумался о них!

Я думал только о боевом задании, о полете, о том, как лучше выполнить то, чего от меня ждет Община.

Нет, не могу я уже быть общинником. Простите, не могу. Не из-за того, что мне пришлось пережить — просто я уже стал другим. Я никогда не вел бы себя так, если бы чувствовал себя квиринским ско. И теперь я ощущаю ужасную раздвоенность.

Теперь мне хочется, чтобы меня ценили и любили на Квирине. И надо сказать, меня действительно ценят. Я эстарг. Я чувствую себя на Квирине своим. Своим?

До такой степени, как в Лервене? Никогда. Я одинок на Квирине. И по правде сказать, мне достаточно безразлично то, что там происходит. Я честно работаю, если будет война — я пойду добровольцем. Но я не люблю Квирин.

Родину, как и мать, не выбирают.

А что делать, если ты не можешь быть послушным своей матери?

Дверь открылась. Кор вошел в мою камеру. Я спустил ноги на пол.

— Ты ведь говоришь на беши? — спросил он меня на этом языке. Я ответил утвердительно.

— Трогг испугал тебя?

— Если вы о дэггере…

— Я говорю об этом существе, которое ты видел только что, — объяснил Кор. Странно, почему это он так мягок и даже ласков со мной?

— Это существо… я его знаю. Оно вызывает непреодолимый ужас, — сказал я, — так должно быть.

— Я не хотел тебя пугать, — объяснил Кор, — трогг лишь отсканировал тебя. Это необходимо.

Интересно. Может, он и убивать меня не хотел?

— А это, — он протянул руку и коснулся моей груди, там, где в нее вонзалось копье, — всего лишь иллюзия.

Я молчал. Уже совсем ничего не понятно. Кажется, он оправдывается передо мной. Но я пленный, и по всем законам, и анзорийским, и просто моральным я заслужил смерть.

— Тебе придется провести здесь некоторое время, — продолжил Кор, — однако оно не будет долгим. Ты ведь можешь и читать на беши?

— Да.

Кор положил на нары рядом со мной тоненькую черную книгу. Потом посмотрел мне в глаза и сказал на лервени.

— Ибо ты рожден свыше… и это так же ясно, как солнечный день. Не от грязи, но от чистого Божественного млека.

И оставив меня размышлять над этой туманной фразой, Кор удалился.

Я читаю на беши даже лучше, чем говорю. На Квирине вообще не составляет никакого труда выучить язык — с помощью мнемоизлучателя. А в курсе бешиорского языка в качестве примеров приводились такие замечательные образцы их древней прозы и поэзии (написанной еще до массового принятия христианской веры), что я прямо-таки проникся красотой их языка.

Тем более, книжечка была не оригинальная, это я уже знал — переводная. Конечно, я мог прочитать ее и на Квирине, она там была очень известна, многие ее цитировали даже, так что я уже кое-что оттуда знал. Но инстинктивное отвращение ко всему христианскому (бешиорскому) не позволяло мне на Квирине этой книжечкой заинтересоваться.

Но теперь мне было все равно нечем заняться. А я уже стал квиринцем в том смысле, что неуемное любопытство к чужой мысли, к чужому искусству, к чужому обществу не дает мне просто так отложить книгу в сторону, как это сделал бы рядовой общинник. Да впрочем, я и раньше был любопытным. Еще до темноты я успел прочитать всю тонкую книжицу целиком. Состояла она из четырех разных рассказов об одном и том же событии на неизвестной мне планете — впрочем, я вспомнил, говорили, что все это происходило на Терре. Где-то этак две тысячи лет тому назад. Там, на Терре даже летоисчисление ведется от этого момента… И потом с Терры все это попало в Галактику.

Географические имена, названия ничего не говорили мне. Какое отношение все это имеет к Бешиоре и всему, что здесь происходит — я понятия не имел.

Но если отвлечься от Бешиоры, от дэггера (трогга), от всего, что мне было о Бешиоре известно, если читать эту книгу — Евангелие — совершенно отдельно от контекста, в котором я получил ее, то выходило в результате нечто совершенно потрясающее.

У меня в запасе было несколько дней.

Меня довольно неплохо кормили — три раза в день. Ведро я выносил сам — в конец коридора под конвоем. Все остальное время я мог читать Евангелие. Мог — и читал.

Для меня сразу, с первого же прочтения стало очевидно, что все это — самая что ни на есть истинная, бесспорная, ослепительная Правда. До сих пор я не знал точно, есть ли Бог вообще. Но на самом деле, в глубине души каждый эстарг верит в Бога. Во всяком случае — в то, что «Что-то там такое есть»… почему? А вот побывайте один раз в подпространстве — и это просто станет вам очевидным.

Я не задумывался об этом. Если Бог и есть — к чему Ему наше поклонение и особые какие-то культы. Он есть — и все.

И вдруг я познакомился с Богом. Я узнал, какой Он…

«Бог — это Любовь», так говорил мне Таро в пустом заброшенном доме, у окна, перед тем, как погибнуть. Ради любви к нам.

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Так писал неведомый мне ученик Иисуса Иоанн.

В Евангелии было написано, что Иисуса били, и что Его повесили на кресте, и умирал Он долго и мучительно. А я видел Его раны и чувствовал Его боль, потому что в моей собственной жизни боли хватало. Только одного я не мог постигнуть до конца — что это ведь Бог пришел и отдал Себя… Что Ему стоило, казалось бы, в один миг уничтожить всех злых и дурных людей… Ну, оставил бы двух-трех учеников, кто не подвел, кто оказался достойным.

Нет, Он себя отдал ради искупления грехов — всех людей. И моих, значит. Он мог бы простить мне то, что я сделал недавно. Он имел на это право — Он единственный. И Аригайрта… и Зай-зая… Если бы они только захотели этого! Если бы только поверили Ему!

А кто же еще во Вселенной достоин того, чтобы Ему верить?

И почему-то очень явственно я начал ощущать: это правда. Именно таков Бог нашего мира. Наш мир — он ведь очень грязный и страшный. И все же есть в нем любовь, и есть те, кто жертвует собой ради Любви. И если Бог есть любовь, если Таро прав, то Он и не мог поступить иначе. Не мог просто уничтожить нас как недостойных. Не мог выбрать достойных, не дав остальным ни малейшего шанса. Нет — Он дал нам шанс… Он показал — Сам показал — как нужно жить и умирать.

Странные это были дни, может быть — самые странные в моей жизни. Я сидел в пустой камере, не имея ни малейшего понятия о предстоящем. И предстоящее почему-то не волновало меня. Как и вообще моя собственная судьба… Я понял кое-что о Вселенной. Не только об Анзоре — обо всем нашем мире. И все повторял про себя:

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»

Настал дверь, когда дверь моей камеры открылась, и вошел Кор.

Кор, как я выяснил позже — не имя, а что-то вроде звания… Проще всего перевести его как «Посвященный», хотя раньше я этого слова по-бешиорски не знал.

Кор коснулся рукой своего лба, потом моего.

— Идем, Гаруни.

Я не понял последнего слова, но пошел вслед за Кором. Мне не связали руки… хм, теоретически можно попробовать сбежать. Глупо. Непродуманный побег практически обречен. Посмотрим, что будет дальше… Похоже, ничего страшного мне не грозит.

Мы вышли на открытую галерею. Я задохнулся от свежего льдистого ветряного порыва. Чуть прикрыл глаза — свет лился потоком, а я уже и отвык от этого в камере. Кор обернулся ко мне.

— Гаруни… я назвал тебя так, ибо надеюсь вскоре подать тебе цимо.

Я хотел спросить, что значит «цимо», но Кор уже двинулся дальше. Там, на балконе стояли какие-то люди… одетые однотипно, но формой это вряд ли назовешь. Похоже на Кора — только разное количество золотых и серебряных полос на балахонах. Странно… вроде бы я совершенно свободен. Никто не оборачивался на нас. Мы подошли к самому бортику балкона. Я глянул вниз.

Небольшой квадратный двор-колодец. В центре выстроен эшафот, и на нем какое-то странное, незнакомое приспособление, при виде которого мурашки побежали у меня по спине. Еще минута… еще немного — и я вспомнил, для чего это нужно. Я не знаю, как это у них называется. Слышал только, как в Бешиоре убивают пленных… и своих преступников тоже.

Их разрывают пополам.

Для этого и нужны две гибкие стальные мачты по углам эшафота… Меня затрясло. И тут во двор вывели преступников.

Их было трое, и двоих — в изорванной лервенской форме — я узнал сразу. Судя по виду, им хорошо досталось, они были окровавлены и пошатывались. Третий выглядел лучше и был явно коренным бешиорцем, с характерным разрезом глаз и крючковатым носом. Руки у всех троих были связаны.

На эшафот поднялся бешиорец в золотополосом балахоне. Третьего, местного преступника подвели к нему. Он поднял свой большой крест перед носом пленного и что-то забормотал.

— Цимо, — тихо сказал Кор, склонившись ко мне. — Перед смертью, если смерть не вызвана преступлением духовным, каждый тани имеет право получить цимо. Но зури, ваши нечестивые сородичи, разумеется, цимо не получают.

Между тем первого из моих несчастных охранников потащили к мачтам. Заработал мотор, и приспособление, установленное в центре площадки, стало сгибать мачты, натягивая тросы, привязанные к их верхушкам. Лервенец закричал… Он упирался в эшафот ногами, но его волокли к мачтам неумолимо. Я вцепился ладонями в бортик и закрыл глаза. Меня тошнило. Можно не смотреть на это, но крик… я всякое в жизни слышал, слышал, как кричат на качалке, но такого безумного нечеловеческого вопля я не слышал никогда.

— Зури обречены, — спокойно сказал кор над моим ухом, — их души черны, они дети Неизреченной Грязи, и погибнут безвозвратно. Поэтому мы не посвящаем их перед смертью.

Я вдруг заметил, что одной рукой вцепился не в бортик, а в запястье кора. Тот осторожно потряс свою руку, высвобождая ее.

— Пожалуйста, — меня трясло, и слова вылетали с паузами, — не надо… не надо… так… пощадите… расстреляйте его… но не так… не надо… пожалуйста.

— Истерик, — сурово сказал кор, — стой спокойно.

Я замолчал — мысль о «цимо» вдруг поразила меня. Если это посвящение дают перед смертью, и мне оно обещано… все-таки меня собираются казнить? Вопль внизу достиг нечеловеческого предела и вдруг прервался, одновременно с невыразимым, непередаваемым хрустом. Комок подкатил к моему горлу, и я едва сдержал тошноту.

К эшафоту тащили уже второго пленного…

В отличие от лервенцев, бешиорский преступник не кричал и вообще умер довольно спокойно. Я еще подумал, что вероятно, вместе с цимо ему дали и наркотик. После казни все «коры», стоящие на балконе, стали расходиться, негромко переговариваясь. Двинулись и мы с сопровождающим. Меня все еще подташнивало от страшного зрелища, и ноги подкашивались. Впрочем… в Лервене часто казнят преступников повешением на леске. Не знаю, что бы я предпочел… И какой, кто мне объяснит, какой во всем этом ужасе смысл?!

Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным — собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.

Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным — собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.

Кабинет, куда мы вошли, был куда роскошнее того, первого. Собственно, не кабинет, а целая квартира, по бешиорскому обычаю, комнаты переходили одна в другую галереей. И какие комнаты! Розовый мрамор, светильники из хрусталя, роскошные бешиорские ковры, статуэтки из фриза. Мы остановились в длинном помещении, почти пустом, с небольшой ступенькой-подиумом у стены, полностью — и стены, и пол — устланном узорчатыми пушистыми коврами в южном легойском стиле. Торшер на золотой ноге, высотой под потолок, диван и кресла, телеэкран в стене и черная невысокая конторка. На конторке лежала раскрытая толстая книга с золоченым тиснением. Широкое окно не было забрано решеткой — но я лишь глянул вниз, и понял, что сюда лезть не стоит — мы находились примерно на двенадцатом этаже. Кор опустился на подиум. Я сел рядом с ним.

— Предсмертное цимо, — заговорил Кор, глядя куда-то в пространство, — великое утешение для каждого тани… так мы называем всех урожденных беши. И однако предсмертное цимо неполно. Великого счастья удостаиваются лишь немногие — получить цимо в расцвете сил. Ибо есть Неизреченная Грязь, и есть Чистый Дух. И лишь очень немногие души рождены Духом. Все другие — детища Грязи, и они обречены на погибель вечную. Ты чужеземец, Ландзо. И однако — ты рожден Духом. Так признал трогг, и так признала Конфессия. Потому мы удостоены подать тебе цимо. Ты станешь одним из нас, гаруни.

Так. Интересно. Меня собираются облагодетельствовать, не поинтересовавшись моим собственным мнением. Надо было бы спросить, не отпустят ли меня домой, но почему-то я догадывался, что такой вопрос будет излишним.

— Я оставлю тебя здесь, дабы надлежащим образом подготовить к истинному цимо. Я не живу здесь, но часто бываю, и буду навещать тебя. Я оставляю тебе для чтения Книгу Посвящения. Ведь ты уже прочел Евангелие?

Я ответил утвердительно.

— Как же ты воспринял его, гаруни?

Я подумал.

— Это замечательная книга… мне кажется, все, что там написано — чистая правда, — не знаю почему, но мне хотелось говорить искренне. — Только такой Бог мог создать наш мир. И я знаю, что Он действительно воплотился в человека на одном из миров и умер ради нас… — я осекся, потому что кор качал головой и усмехался.

— Гаруни, ты примитивен. Ты слишком просто принимаешь мир. Он. — Кор поднял палец к потолку, — разумеется, не воплощался зримым образом. Все, что написано в тех четырех книгах — иносказание. Это духовная мистерия, означающая смерть в нас ветхого человека, рожденного Грязью, и рождение духовного… кора.

Я молчал ошеломленно. Да… наверное. Наверное, я слишком примитивен. Поверил в какую-то сказку, якобы Бог воплотился на Терре, периферийной планетке, которая вообще, кажется, ни с одним миром не контактирует. Про эту Терру никто и не слышал толком. Действительно, если подумать, это смешно даже.

— Разве Чистейший Дух мог бы опуститься до грязи, из которой слеплены наши тела? — патетически вопросил Кор. Я пожал плечами.

— Может быть, ты думаешь, что Бог — нечто вроде этакого дедушки с бородой, который сидит над пределом Вселенной, подпирая рукою лицо, и задумчиво смотрит на нашу мышиную возню? — поинтересовался Кор.

— Не знаю.

— Разумеется, Бог духовен и безличен. Бог — это чистый Дух, пронизывающий Вселенную. Наступит день, когда он уничтожит Грязь, созданную Люцифером, и Вселенная станет духовной. Мы, коры, переживем этот миг. Мы вечны.

Наверное, я действительно примитивен. Но Книгу Посвящения читать было куда скучнее, чем Евангелие. Там шла речь о каких-то эонах и эрах, о нисходящих и восходящих духовных лестницах, о духе и материи.

Как я понял, а я понял из этой книги не все, по бешиорскому вероучению мир создали два начала — духовное, так сказать, хорошее, и материальное, злое. Материю создал Люцифер — по-бешиорски, злой творец. Вся материя — зло. Освобождение от уз материи — всегда благо, особенно для получившего цимо (видимо, поэтому они тут всем и дают цимо перед смертью). Страдания тоже помогают освобождению от уз материи… о Христе в этой книге было сказано очень мало, то, что мне уже сообщил Кор (я по-прежнему не знал его имени и называл про себя просто «кор»). Евангелие — одна из центральных священных книг, в которой излагается древняя терранская мистерия, означающая смерть материального человека и рождение духовного. Какую-то мистерию приходится пройти и каждому получающему цимо… я еще не понял, какую именно. Но надеялся, что это будет хотя бы не полное освобождение от уз материи.

После ухода Кора слуга-тани, по-моему, излишне подобострастный, притащил мне огромный поднос с довольно вкусной, даже роскошной бешиорской едой. Тут и зажаренные голуби были, и перепелиные яйца в соусе, и острые овощи, и нежный, рассыпчатый творожный десерт. Мне все очень понравилось. После еды слуга распахнул передо мной двери в ванную, отделанную черным мрамором и золотом. Поскольку не мылся я давно, это было весьма приятно. После ванны мне был подан новый костюм, серо-синий, штаны и что-то вроде балахона, на который я выпустил воротничок белой рубашки.

Следующая комната была заперта. Да и моя тоже — я легко в этом убедился. Практически я все еще находился на положении узника. Только теперь почетного. Мало что понятно в моем положении. Почему вдруг дэггер признал во мне что-то особенное? Почему они решили не убивать меня, и даже посвятить куда-то? В духовные предзнаменования и прочую муть почему-то не верилось.

Политика всегда прагматична. Политики не интересуются духовными вопросами по-настоящему. Если меня оставили в живых, у них есть на то свои причины. Зачем я им нужен?

Вывод напрашивался элементарный. Я квиринец, умею многое, за мной стоит сила. Я сам — сила. Может быть, можно меня использовать в качестве шпиона… на Квирине. Может быть… да мало ли как. Всегда хорошо иметь в своих рядах сильного человека. Хотя бы как хорошего пилота. Мой ландер погиб, но я ведь могу переучиться на местные космолеты.

Вскрыть замок — в общем-то ничего не стоит. За день я отрастил из ногтя указательного пальца приличную отмычку.

Я начал с замка в следующее внутреннее помещение. Просто потренироваться. За окном уже стемнело, на ночь глядя, не продумав все как следует, бежать не хотелось. Замок поддался довольно легко, дверь была просто защелкнута.

Но ничего особенного там не обнаружилось. Телевизор, кресла, журнальный столик. Я подумал немного, нельзя ли как-нибудь использовать телевизионные детали, но быстро понял, что практически — никак. Тогда я вернулся к себе, лег на диванчик и стал обдумывать план побега.

На следующее утро, после ванны и обильного завтрака меня посетил Кор.

Он был благодушен и величав. Мы провели светскую беседу на тему Книги Посвящения. После этого Кор удалился. А я начал приводить в исполнение разработанный вчера план.

Мне нужно передать Валтэну сигнал «эль» — обычный недифференцированный сигнал вызова полиции. Для этого мне потребуется хотя бы радиопередатчик. Но вначале я намеревался выбраться из золотой клетки.

Наружный замок поддался так же легко, как и внутренний. Во внешней комнате я увидел сидящего на полу тани-слугу. Тот легко поднялся, шагнул мне навстречу.

— Простите, гаруни… вам нельзя выходить.

Отойди в сторону, — посоветовал я. Разумеется, такой вариант был мною предусмотрен. Я двинулся вперед, слуга попытался меня задержать. Я захватил его за плечо и бросил на пол. Несложно, в общем. Слуга попытался дернуть меня за ногу, я нагнулся, снял с него пояс — у меня был и свой, но лучше поэкономить — и придерживая коленом, стал связывать незадачливого стража. Руки я ему кое-как скрутил, потом отпустил.

— Вставай… — распорядился я, — так, хорошо. И садись на стул.

Слуга покорно выполнил команду. Я коротко огляделся в поисках чего-нибудь подходящего. Искать долго не пришлось — на столе лежал столовый нож. Этим ножом я перерезал у основания провод, тянущийся к телевизору. Проводом привязал слугу к стулу.

— Орать будешь? — спросил я, — может, тебя лучше оглушить?

— Здесь ничего не слышно, — утомленно сказал слуга. Я кивнул — на то и похоже. Звуконепроницаемость полная. А слуге этому, похоже, все до лампочки — лишь бы не попало.

Я спрятал нож за пазуху и выскочил в коридор. Наверное, глупо… по голове надо было треснуть. Не хочется только почему-то. Впрочем, невелика разница. Скоро его в любом случае найдут. Мне нужно выйти из здания до того, как…

Лифт хуже лестницы. Но в конце коридора уже замаячили какие-то фигуры, и выбора не оставалось. Я шагнул в лифт… так, что у них тут за кнопки? Вероятно, эта означает — вниз… Несколько томительно долгих секунд я спускался.

Дверь открылась…

Никогда не верьте чемпионам рэстана, которые уверяют, что могут победить в любом бою, почти любое количество противников, и даже вооруженных. Как, впрочем, и мастерам любых других единоборств…

В наше время, хоть все это уметь и нужно, конечно, до схватки и дело-то редко доходит. Все решают совсем другие, прозаические вещи — кто в данный момент окажется лучше вооруженным. И скорость реакции…

Я успел пригнуться и метнуться к выходу из лифта, окруженному охранниками. Но один из сине-серых успел опустить свой пистолет и выстрелить…

Вот оно, оказывается, как…

… теряют сознание от электрошока, вяло додумал я, приходя в себя. Вокруг меня было все то же, устланное коврами помещение. Я много раз сам использовал лучевик на малой мощности, как электроразрядник. И электрохлыст, конечно. А вот меня таким образом еще не били. Ничего особенного… мощный, страшный удар — и темнота. И теперь конечности словно из ваты, двигаться трудно.

Это метод рискованный, ведь реагируют люди по-разному. Разрядом можно и убить. Не случайно спасателям, например, запрещают использовать шоковый пистолет против людей. Но ничего, мне повезло. Однако удивительно, что в Бешиоре есть такое оружие… да нет, ничего удивительного. У них есть дэггер, так что у них вообще может быть все, что угодно.

Дверь раскрылась, я с трудом повернул голову и узнал Кора.

— Как ты себя чувствуешь, гаруни? — осведомился он, приблизившись ко мне.

— Ничего, — ответил я.

— Куда ты стремился? — Кор сел рядом со мной на возвышение пола, — твоей машины нет, а там, вне… тебя убьют. Ведь ты рожден от духа, и жизни, предстоящей тебе, позавидовали бы многие…

— Да, но… — я разозлился, — видите ли, у меня есть дом, друзья, работа. Спасибо, что вы меня не убили, конечно, но… вы серьезно думаете, что я добровольно хочу остаться здесь?

Кор некоторое время смотрел на меня, будто изучая. В глазах его появилось странное выражение.

— Ты захочешь, гаруни, — сказал он мягко, — ты поймешь это…

Он поднялся, шагнул вперед. У двери остановился.

— Прости… пока мы приняли меры против твоего неразумного поведения. Это временно.

Меры заключались в том, что на дверь натянули сетку с пропущенным по ней напряжением. Ток отключался только снаружи. Кроме того, вероятно, усилили и охрану.

Помимо Книги Посвящения, у меня появились и другие занятия. Телевизор самопроизвольно включался и демонстрировал мне какие-то фильмы, судя по всему, о бешиорской жизни. С моей стороны был только голый экран, никаких выключателей, но я был и не против — все равно заняться нечем.

Правда, половина фильмов были весьма откровенными, если не сказать — порнографическими. Из Книги Посвящения я узнал, что для коров — так именовалась Первая Ступень Посвящения, а также для второй и третьей ступени (таких людей в стране были всего лишь десятки) — иметь семью запрещено, а вот беспорядочные связи считаются даже «очищением». У них даже, как я понял из смутного иносказательного языка Книги, некие «соборные очищения» проводились, что-то вроде оргий, судя по всему.

Вместе с обильной и весьма вкусной едой (5 раз в день) мне стали подавать маленькие сигаретки, приятно пахнущие сухими травами. Сенсаром пахнущие… несколько раз у меня появлялось желание закурить, но оно было не слишком сильным, и я без труда его подавил. Через день сигареты перестали приносить, но я заметил, что после еды сильно клонит в сон, и видения приходят какие-то уж очень радужные, эйфорические… в особенности часто снились женщины — то Аделаида, то Пати, то какие-то совершенно незнакомые, и то, чем мы с ними занимались, описывать я не решаюсь.

Кор больше не появлялся, а я так и не мог понять, чем же меня травят… Из предосторожности я перестал пить (почему-то казалось, что проще всего наркотики добавить в питье), ограничиваясь водой из-под крана.

Вроде бы, сны прекратились…

Судя по фильмам, большинство бешиорцев относились к категории «тани», то есть простые верующие. Они посещали раз в неделю богослужения и обязаны были служить и беспрекословно слушаться «Посвященных». То есть, Рожденных от Духа. Тани считались рожденными от Неизреченной Грязи и обреченными на вечную погибель.

Каждый тани жил с надеждой перед смертью получить Цимо — посвящение, но… я узнал из книги, что цимо, которое дают перед смертью, собственно, ничего не значит на самом деле. Это лишь утешение для бедных тани, от которых скрывают, что они в любом случае идут в вечную гибель, что они для этого и созданы.

Фильмы, видимо, не врали, поведение слуги, который ухаживал за мной, было раболепным до отвращения. Не знаю уж, чем они добиваются такой покорности… неужели одной только надеждой на предсмертное цимо.

Ни семейная жизнь, ни тем более, воздержание в Беши не поощрялись — ну об этом нам еще в Лервене рассказывали. Народу, как и корам, позволялось многое. Был лишь второй, Высший Круг посвящения — и после него коры начинали уже вести жизнь аскетов и назывались Учителями. Они вроде бы никакого влияния на политику не оказывали, но как я понял, играли довольно большую роль в государстве.

Однажды вечером слуга раскрыл дверь. Я как раз лежал на диване и смотрел очередной фильм. Внезапно экран погас. Я сел. Потом я вскочил.

В помещение вошли две девушки. Очень красивые. Похожие — обе типичные южные беши, с тонкими длинными носами, каштановыми прямыми локонами по обе стороны лица. Всю одежду девиц составляли прозрачные дымчатые накидки, а под ними что-то вроде кожаных трусиков с металлическими побрякушками, свисающими до середины бедер, и таких же, почти символических бюстгалтеров.

Слуга молча прикрыл дверь с другой стороны. Девушки синхронно поклонились мне и начали безмолвный танец… откуда-то зазвучала еле слышная, назойливая, как жужжание пчелы, знойная музыка. Я сел, догадываясь, что весь этот спектакль для меня и устроен. Что ж, логично. Еда, вино, сенка, порнография, ну и вот теперь еще и это… Нельзя сказать, чтобы я смотрел на девушек совсем уж равнодушно. В конце концов… ну что здесь такого? Я же мужчина, в конце-то концов… и они здесь добровольно. Накидки неуловимым плавным движением отброшены в сторону… Я почувствовал, как горячая волна пробегает по телу. Как они танцуют… как кошки… танцуют… и вдруг — я вздрогнул. Я вспомнил Аригайрта… девочек. Итиль и Чинзи. «Они заставляли нас танцевать».

Тьфу ты. Я спрятал лицо в ладонях. Меня словно холодным душем окатило. Конечно, это совсем не то, совсем другая ситуация. И все же… противно стало почему-то. Противно… Не хочется. Ничего не хочется. Да и так ли уж они добровольно здесь? Наверное, это их работа. Но это не должно быть работой! Ведь они же люди, такие же, как я — люди. Нет… нет, дорогие коры, этим я заниматься не буду.

У нас на Квирине таким не занимаются.

(Я вспомнил Аду и поправился: наверное, не занимаются… наверное, есть какие-то круги, какие-то люди, у которых это принято. Но в моих кругах, среди моих знакомых, это не принято).

Девушки танцевали все жарче, убыстряя темп, приближаясь ко мне. Я ощутил уже пряный запах их тел, смешанный с ароматом духов… Нет, ничего! Странно… может, я какой-то неправильный? Но одна только мысль об Аригайрте почему-то полностью отбила всякие там мужские желания.

Я не скот. Не хочу быть скотом.

Одна из красоток коснулась моего лица. Вторая опустилась передо мной на колени.

— Господин позволит сделать ему массаж? — голос был неуловимо певучий, приятный. Я посмотрел девушке в глаза. Серые, большие глаза, честный, преданный взгляд, слегка затуманенный, то ли страстью, то ли принятой дурью.

— Нет, спасибо, — сказал я хрипло. — И вообще, девочки… шли бы вы. Я почитать хотел.

Я выскользнул из уже вполне оформившихся объятий и метнулся к конторке. Раскрыл книгу, почти ничего не видя между строк. Краем глаза я видел, что девушки неслышными тенями приблизились к конторке. Я поднял лицо и состроил страшную рожу.

— Уйдите, я же сказал! Ну! Быстро, кому говорю!

— Вам понравится, господин, — жалобно сказала одна из девиц. У меня внутри что-то шевельнулось… цхарн их знает. Может, их накажут, если им не удастся меня соблазнить… даже скорее всего накажут. Тани же… кстати, женщины у них вообще не бывают посвященными.

Нет. Пусть наказывают… в конце концов, я не в лучшем положении.

— Мы можем все… правда, все.

Все-таки массированный просмотр эротики в последние дни дал о себе знать. «Все» — это уже слишком… от такого отказаться — это уже почти немыслимо. Слишком уж много может подразумеваться под этим «все». Я глубоко вздохнул.

Аригайрт…

Он вот тоже мог себе позволить ВСЕ. Не только с такими — с кем угодно. С девочками, мальчиками. С желающими и нежелающими. С вопящими от боли… Нет, не могу. Опять желание, едва вспыхнув, прошло.

— Мне ничего не нужно, — сказал я холодно, — уйдите, я вас прошу. Иначе я нажалуюсь на вас.

Девушки, сделав еще несколько попыток подступиться ко мне, все-таки вышли. Я же прямиком отправился в ванную и принял хороший контрастный душ.

До ночи мне больше ничего не показывали. Я лег в постель и, чтобы развлечься и не потерять умственной формы, составлял в уме навигационные расчеты разных трасс. Квирин — Глостия 7. Лиура — Олдеран. Терра — Чимбасоло. Потом я стал вспоминать про себя маленькую поэму Турана, которую выучил перед последним патрулем, очень уж она мне понравилась. Я уже почти заснул, когда дверь снова раскрылась.

Кор шагнул в комнату.

— Поднимайся, Гаруни, — сказал он как-то необычно холодно. Я послушно встал.

— Одевайся и иди за мной.

Хм… что бы это значило? Ночью… Неужели я оказался недостойным высокого звания кора — вот девушек отверг — и они решили наконец со мной покончить? Я молча одевался.

Кор так и не проронил ни слова. Я вышел вслед за ним.

Надо же, никакой охраны. Если бы меня вели в тюрьму или на казнь, наверняка как-то позаботились бы о безопасности. Мы подошли к тому самому лифту, в котором я уже катался как-то. Лифт долго ехал куда-то вниз. Перед самым выходом, перед тем, как двери открылись, Кор посмотрел мне в лицо и сказал:

— Сегодня, гаруни, ты получишь настоящее цимо.

Та-ак. Сегодня, значит, мне предстоит стать кором. Любопытно. Так все-таки девицы были испытанием… или просто так? А если бы я согласился на их предложения?

Мы долго шли по темному коридору, освещенному лишь светом факелов — самых настоящих — на грубо оштукатуренных стенах. Наконец некая дверь со светящимися во тьме золотыми крестами, разъехалась перед нами. Кор слегка подтолкнул меня вперед. Я шагнул, и дверь за мной еле слышно затворилась и щелкнула. Я остался в кромешной тьме совершенно один.

Я стоял так долго. Мне становилось холодно… Интересно, почему они думают, что получив цимо, я стану убежденным бешиорцем? Так, что не захочу вернуться на Квирин? Каким путем они собрались меня убеждать? Мне стало уже скучновато и захотелось двигаться. Внезапно из тьмы прорезался Голос.

— Кто ты, ищущий?

— Я… — во рту у меня мигом пересохло, — я… человек.

— Что ты ищешь? — проревел Голос.

— Чистого духа, — прошипел кто-то над моей макушкой, и я понял, что Кор тоже вошел вслед за мной.

— Чистого духа, — повторил я послушно.

— Что есть добро?

— Добро во мне. Добро от духа, — сообщил невидимый суфлер, и я послушно повторил его фразу.

— Что есть зло?

— Зло во мне. Зло от материи.

— Отринешь ли ты зло?

— Отрину, — повторил я вслед за Кором.

— Примкнешь ли к Великому Духу?

— Примкну.

— Иди же, ищущий! — резюмировал Голос, и впереди возник слабый световой луч. Я пошел по нему.

Кажется, я шел в совершенном одиночестве. Но когда новое помещение, едва освещенное слабым лучом, обрисовалось передо мной, мой, так сказать, наставник, Кор, снова был рядом…

Я увидел что-то вроде высокого гроба со стеклянной крышкой. Рядом — столик, и на столике маленький кувшин. И копье. То самое.

Кор подошел ко мне.

— Да умрет в тебе ветхий человек, и родится новый…

Он приставил копье к моей груди… Я уже знал, в чем дело. На этот раз было почти не больно. Я сознавал, что кончик копья просто упирается в кожу… что ничего особенного не происходит… И хотя кровь текла, и казалось, грудина трещит, все было далеко не так страшно, как в первый раз.

Кор отдернул копье. Двое таких же, как он, выступили из тьмы.

— Пей, ищущий. — Кор подал мне кувшин. Я отхлебнул… ничего, на пиво слегка похоже. Явно алкогольное что-то. «Пить надо быстро», — прошипел Кор. Я в несколько глотков опустошил кувшинчик.

Трое коров подняли тяжелую крышку гроба — хрустальную или ксиоровую, уж не знаю. После этого мне велели лечь туда.

Страшно. Сейчас задвинут крышку, и оставят здесь навсегда… Вот уже задвигают… но двигаться так не хочется. Мысли начали путаться… что это я выпил?

Что это было?!

Это не может быть сном, подумал я. Какой там сон! Я прекрасно себя чувствую… бодро так. Меня ведь положили в этот хрустальный гроб… не знаю уж, что это значит.

Но я не лежу. Я стою в узком и пыльном коридоре, и впереди — просвет. Неяркий такой свет, будто вечерний. Это я, несомненно… мои руки и ноги. Я ущипнул свое запястье… нет, не сплю.

Как я попал сюда?

Все просто: я заснул и не заметил, как меня сюда перенесли. Правда, странно, что очнулся я уже стоя… или я не заметил, как встал?

Я поступил так же, как поступил бы любой другой на моем месте — зашагал к видневшемуся в конце коридора просвету.

Это не был выход наружу, просто еще одно помещение. Свет сумеречный. Два кожаных высоких кресла посредине (я запомнил потертую спинку). И в одном из кресел сидел человек.

Я не запомнил его глаз… И не подумал о глазах в тот момент, лишь потом в памяти всплывало — глаза как-то не попали в мое поле зрения, их словно дымкой заволокло. Человек этот не смотрел на меня прямо, а все время устремлял взгляд куда-то в окно. Хотя там, в окне, ничего интересного и не было — так, серое небо, голые покачивающиеся древесные ветви.

А в остальном человек показался мне знакомым откуда-то… чем-то… Не знаю даже, почему. И чувства он у меня вызвал скорее приятные… Так приятно бывает встретить нейтрального знакомого, с которым не виделись уже много лет, с которым есть общие воспоминания.

— Здравствуй, — произнес он. Голос — бесцветный, самый обычный, но тоже скорее располагающий к себе.

— Здравствуйте, — ответил я осторожно. Никак не могу отвыкнуть называть незнакомых людей на «Вы», даже если ко мне на «ты» обращаются.

— Вот ты и пришел, Ландзо…

— Да. А кто вы?

Человек улыбнулся… то есть я как будто даже не видел его лица, но почувствовал улыбку.

— Кто ты, Ландзо? Скажи мне — кто ты?

— Человек, — ответил я как тогда, перед «посвящением».

— Ты — лервенец, квиринец? Беши? Кто ты?

— Я сам не знаю, — ответил я честно.

— Садись, — произнес мой собеседник. Я сел напротив него в кресло, по-прежнему, никакой опасности не ощущая. И он начал рассказывать мне мою жизнь.

Нет, в этом не было никакой грубой лести или преувеличения моих достоинств. Я попробую передать примерно так, как это звучало для меня — хотя это трудно, так как в звучание слов вкладывалось гораздо большее, нежели это можно передать простым пересказом… сам голос моего собеседника, интонации, немного слишком вычурные, но изящные жесты его рук воздействовали и говорили мне очень многое, убеждая, доказывая лучше любой логики.

А дело было в том, что я родился совсем не простым лервенцем…

Да, и Арни, и Таро были в каком-то смысле избраны. Но скорее, как мои спутники и помощники, отсюда и неожиданно возникшие странные и даже порицаемые в Общине чувства, объединявшие нас. Мы — все трое — являли собой единство. Да, Арни был талантлив и учился лучше всех, да Таро был сильнее других и физически, и духовно. Но именно я, который из троих выделялся меньше, был центром и основой компании. Я тоже неплохо учился, мог бы лучше, но это было ни к чему.

Вспомни, Ландзо, говорил мой собеседник, как на Втором Круге в ваш класс пришел новый наставник, и как он выделял тебя и даже приводил к себе домой, чтобы помочь подготовиться к экзамену.

Вспомни, как твое сочинение «О вере и любви Цхарна» заняло первое место на общешкольном конкурсе…

Вспомни, как отзывался о тебе старвос Гиннор — до того, как его перевели, а ведь все признают, что Гиннор и сам был необычным человеком, некогда талантливым ученым…

Мой собеседник напоминал мне один за другим эпизоды моего детства и отрочества — именно те, в которых я проявил себя особенно хорошо. Когда меня кто-либо хвалил и выделял, когда я выигрывал и оказывался лучше других… И эпизоды эти легко ложились в единую мозаику, в узор, в картину, пока еще неясную, но несомненно значительную и для меня весьма и весьма благоприятную.

Я был не таким, как все.

В этом заключалась и моя трагедия. Ибо в Лервене по некоторым причинам сложилась гипертрофированная общинность… общинный строй не плох, ведь в конце концов, на Квирине он тоже присутствует, но у нас, в Лервене, сознательно разрушали все человеческие связи и воспевали одинаковость и похожесть всех, невозможное, глупое равенство (не равенство потребления, как на Квирине, а равенство способностей и талантов). Я же выделялся из других, так же, как и мои друзья. И все же это была не вина моя… и даже не беда. Почему так случилось, мы поговорим позже. Однако скажем — я был едва ли не единственным исключением в стране. В целом в Лервене достаточно справедливый строй. Но я в него не вписался. То, что меня хотели осудить — в общем, почти неизбежно, но не из-за общей Лервенской несправедливости, а именно из-за того, что я… ну, скажем так, был исключением из всех возможных правил.

И согласись, говорил мой собеседник, что большинство твоих сообщинников не вело бы себя так мужественно и самоотверженно, как ты…

Надо же — в таком ракурсе я еще о себе не думал. А ведь действительно, я выдержал «качалку», не выдал друзей, и когда было уже ясно, что меня осудят, я думал в первую очередь о друзьях, а не о себе… я не терял присутствия духа, как бы мне ни было плохо. Но кто, кроме меня, Арни и Таро, мог бы себя так вести? Да никто. Пожалуй — никто. Наказания для того и придуманы, чтобы ломать нашу волю… однако мою волю не сломили.

И не могли сломить! Ведь действительно, я и мои друзья — некое исключение… мы всегда чувствовали себя как бы нездешними. Не такими, как все.

Почему они погибли? Это случайность… конечно, лучше, если бы вы выжили все трое. Но все же в троице именно ты играл совершенно особую роль! Именно вокруг тебя все собрались… и счастье… для Лервены, Анзоры, а может быть, и Квирина — счастье, что именно ты выжил.

Почему? Об этом позже.

Теперь о Квирине. Оставшись совершенно один, ты не был сломлен. Вспомни, как тебе было плохо первое время! И однако ты смог собраться и начать жить заново. Ты стал другим человеком! Ты стал самым настоящим квиринцем.

Более того — ты стал одним из лучших.

Вспомни, как ты, еще не умея вести корабль, вел его… и ведь тебе это удалось! Вспомни, как ты вел себя, когда Аригайрт захватил вас в плен! Такое ощущение, что это ты — учитель Валтэна, а не наоборот. Ты проявил такое мужество, такую находчивость и, между прочим, гуманность… любовь к людям… на которые способен далеко не каждый квиринец. Ты еще не защитил даже звания мастера-ско, а уже заработал огромную премию, и вполне заслуженно. У тебя еще, можно сказать, как у эстарга молоко на губах не обсохло, а тебе уже есть чем гордиться.

Случайно ли это? Может ли это быть случайностью?

И при всем этом ты очень скромен и считаешь себя одним из самых последних.

Наконец, вспомни свое поведение с женщинами… Вот этот твой последний поступок. Тупые коры решили сделать из тебя животное, такое же, какими являются они сами… посвященные… все лучшее, что было у них в душе, они давно растратили в оргиях и попойках, распылили в наркотическом дыму. Нет наслаждения, которого они бы не испытывали, нет развлечения, которое было бы им неведомо. Они считают, что посвященному дозволено все, и что это-то сознание вседозволенности является признаком высокой Духовности.

Глупцы! Но мы не будем пока разубеждать их в этом.

Они были разочарованы, когда ты отказался «презреть все моральные нормы и законы», но не настолько, чтобы лишить тебя цимо…

Впрочем, я не позволил бы им этого.

Разве ты еще не понял, Ландзо, кто ты?

Я пожал плечами. Конечно, во всем этом много лестного для меня… да… кто его знает… наверное, я действительно отличаюсь от других… наверное, моя жизнь не случайна… у меня есть какое-то высшее предназначение…

— Ты анзориец, Ландзо… Придет время, и вечное противостояние Лервены и Беши будет преодолено. Ты анзориец, ты стоишь выше этого противостояния, но и Квирин для тебя — лишь этап. Ты Анзориец, — это слово мой собеседник произнес как бы с большой буквы.

— Ты — будущий Король Анзоры.

Я вздрогнул. Встал. Поднялся и мой собеседник. Теперь он смотрел на меня… но это был не прямой взгляд, а как бы косящий… слепой. Я не мог вспомнить, почему это может быть так.

— Ты понял, кто я? — спросил он совсем другим, властным и звенящим голосом. И в этот миг я понял. И покачнулся.

— Цхарн…

Через мгновение Цхарн держал меня за плечи, заботливо, словно друг.

Он снова усадил меня в кресло.

— Ничего, Ландзо, — сказал он, — пришло время тебе узнать это. Ты рад? — и он как-то тепло, совсем по-человечески улыбнулся.

— Я… наверное, — в голове у меня шумело. Да, наверное, рад. Это слово не подходит. Скорее я чувствую грусть… кажется, начался совсем новый этап моей жизни. Легким он не будет. Не будет даже легче того, что было до сих пор, наоборот — неизмеримо тяжелее. Неизмеримо большая ответственность…

Но если я не справлюсь с ней — то кто же?

Король…

А ведь по сути, я всегда это знал.

Ну что ж… я сделаю так, что им будет хорошо. Я изменю их жизнь. Я имею на это право, ведь я Анзориец. Восстановлю семьи… разрушу идиотские общины… нет, что-то можно будет оставить, но не так, не так… в Бешиоре тоже — первым делом отменю это дурацкое цимо, и особенно эту казнь ужасную надо запретить. И качалки… этого на Анзоре больше не будет.

Не так уж все это сложно… попрошу материальной поддержки Квирина. Планы один за другим возникали в моей голове. Только что-то все время мешало. Мой собеседник молча улыбался, глядя на меня.

А, вот что… понял.

— Цхарн, ты…

— Сагон? — спросил он. — Ландзо, не забывай, кто ты… и кто эти квиринцы, создавшие идиотские легенды… До сих пор еще никому вмешательство нашей империи не причиняло вреда. К тому же мы полностью предоставляем тебе — человеку — и вообще анзорийцам, возможность действовать самостоятельно. Видишь ли… тебе не легко будет сразу понять суть. Но я попытаюсь, ведь ты необыкновенно умен. Мы не просто одна из цивилизаций…

— Я знаю.

— Мы не просто обладаем некоторыми способностями. Видишь ли, все, что до сих пор происходило и происходит в Галактике — связано с нашим присутствием. Квиринцы полагают, что борются с нами… — Цхарн саркастически улыбнулся, — но знают ли они, кому обязаны самим существованием, самим основанием Квирина?

Я кивнул. Голова шла кругом… да, все это логично. Очень логично. Особенно на фоне того, что я — Правитель. Король.

— Ты понимаешь, что люди сами по себе никогда не могли бы достичь таких успехов? Кто такой человек? Жалкое животное, не способное выжить в пространстве даже короткого времени… смертное, слабое, безвольное существо. Ведь ты же не думал, Ландзо, что люди во Вселенной одиноки?

Я покачал головой. Да… но я думал…

— Бог? — Цхарн рассмеялся. — Бог…

Он встал прямо передо мной.

— Посмотри? Видишь — Бог…

В его руках неведомо откуда появилось овальное небольшое зеркало. Цхарн поднес зеркало к моему лицу.

— Посмотри… еще один Бог. Только в зародыше.

Некоторые люди, объяснил он мне, способны достичь уровня сагона. Не сразу. После нескольких перевоплощений и долгой работы над собой. Это вообще доступно единицам. Может быть, на Анзоре это доступно только мне одному… может, еще есть несколько человек.

Ведь сагоны, хотя это скрывалось, и произошли от людей. Это следующая стадия эволюции. Сверхчеловек, если можно так выразиться.

— Ты Бог, Ландзо. Будущий Бог. В этой жизни у тебя другое задание. Я помогу тебе, Ландзо…

— Так вы… правите Анзорой? — спросил я. Цхарн кивнул. Странно, но даже после этого у меня не возникло к нему никаких отрицательных чувств.

Я любил его! Мне хотелось быть с ним рядом всегда.

— Почему… все так? — спросил я. Я вложил в этот вопрос многое — всю боль, которую мне пришлось пережить в жизни, весь ужас, который я видел… Нужно было сказать подробнее, но Цхарн понял меня.

Ведь сагон умеет проникать в мысли. Он понимает без слов. В отличие от людей. Поэтому с ним так хорошо…

— Ландзо, пойми, мы пока не правим Анзорой явно. Мы во многом предоставили вам свободу воли и самоопределения. Мы пробовали дать вам прекрасные, добрые учения, но вы извратили и исказили их… Однако когда-то должно наступить время более серьезного вмешательства. Но я не хочу делать это сам… Людьми должны править люди. Я растил тебя… Я ждал, когда ты вырастешь. Я знаю, это было жестоко… иногда… но я не вмешивался. Вернее, вмешивался, но так, что ты этого не замечал. Ведь понимаешь же ты необходимость суровости?

— Да, — согласился я. Да, наверное, мне нужно было через все это пройти.

Внезапно я вспомнил Квирин, и множество фильмов, книг, рассказов о сагонах… о сагонских войнах… о духовном противостоянии людей и сагонов… все это тоже казалось логичным.

— Пропаганда. — Цхарн слегка поморщился… — Ландзо, да они же купили тебя. Удобства, уют, материальные блага… они слишком разнежились, разленились. Они боятся нас, боятся тех, кто, собственно, создал их и дал им свободу. Войны? А с кем они воевали? С людьми… дэггеры — да, это наша разработка, но дэггерами и управляли люди. Пойми, Ландзо, все, что ты слышал о нас на Квирине — это… понимаешь, им нужен враг. Это их национальный характер, если можно так выразиться. Квиринцы — народ очень воинственный, но данный нами же Этический свод не дает этой воинственности проявиться. Не было у них врага — они должны были его придумать. Ну что ж, мы не мешаем этому. Тот, кто нам нужен, все равно все поймет. А они… пусть играют, Ландзо. Мы не будем мешать детям…

Я слушал внимательно. Мне было горько и хорошо. Цхарн говорил о лжи, об ограниченности человеческого сознания. О том, каково это — стоять над целым миром и держать в руках нити множества судеб… пытаться сделать их светлее и легче… помогать целым мирам… спасать миры… создавать их заново. Иная система координат. Иное измерение. Иная этика…

Иногда, редко, среди людей попадаются настоящие жемчужины духа. Мы пытаемся найти их, сберечь и тщательно огранить… как знать, возможно это — новая надежда Сагоны.

Ведь сагонов мало… Мы не умираем… практически. Лишь оставляем на время тело. Но мы и не рождаемся. Каждого сагона приходится создавать заново, это огромный труд, длящийся десятилетия… Иногда мы делаем сагонов из людей. Но вначале человек должен оправдать надежды. Мы выбрали тебя, Ландзо…

До сих пор ты все делал правильно. Пойми, что хотя Анзора важна для нас, может быть, твоя судьба, то, как ты себя поведешь на посту Правителя — еще важнее… Но впрочем, тебе следует сейчас думать только об Анзоре.

Я думал о другом. Цхарн, которого я считал легендой… таинственный Цхарн… несуществующий Цхарн. Которому мы поклонялись, именем которого клялись. Он был передо мной… Уже одно это стоило всего пережитого.

Цхарн существует на самом деле!

Вдруг тревога закралась в мое сердце. Ведь я сплю!

Я лежу в хрустальном гробу… Да, это совсем не похоже на сон. Я могу себя ущипнуть… Я вижу, слышу, мыслю совершенно четко и ясно. Но ведь меня усыпили…

— Ты и будешь считать это сном, — подтвердил Цхарн, — и в какой-то степени то, что происходит с тобой сейчас — сон. Но что есть сон?

Не думаешь же ты, что человек — это всего лишь тело? Во сне душа существует отдельно… И я могу встретиться с тобой лишь во сне. Или в подпространстве. Дело в том, что сейчас я лишен тела.

Цхарн поморщился.

Не так давно меня убили… Убили люди. Как всегда — по ошибке. Я не могу встретиться с тобой или с кем бы то ни было в физическом мире.

Когда ты придешь в себя, ты будешь помнить все. Знай, что все коры и вообще все посвященные в Беши преданы мне. Я не раскрыл им твою миссию… Тебе придется пробиваться самому. Они относятся к тебе очень хорошо, и после цимо предоставят тебе полную свободу. Ты должен остаться у них…

Я стал задавать вопросы. Каким образом я приду к власти… задачи первого этапа. Все было продумано — Цхарн с легкостью рисовал передо мной сложный, далеко идущий план.

— Ты сделаешь на Анзоре все так, как пожелаешь, — пообещал он. — Мне нужен самостоятельный, творческий помощник, а не марионетка. Все будет так, как захочешь ты. Ты сам — этическое мерило… Ты будешь решать. Помощь Квирина тебе не понадобится, ты будешь независим от них. Мы не против того, что Квирин помогает некоторым мирам. Другим мы предоставляем помощь сами, непосредственно. У Империи есть все…

В заключение Цхарн слегка обнял меня.

— Я верю в тебя, мой ученик.

Я открыл глаза.

Крышки надо мной не было. Вверху появилось лицо Кора… теперь я знал его имя. Иль-Бадраг. Мне сообщил это имя Цхарн.

Несколько секунд Иль-Бадраг смотрел мне в глаза, не отрываясь. Что-то менялось в его лице… Я опустил веки и назвал его по имени.

Он отпрянул. Я сел в гробу и потряс головой.

Ничего похожего на прежнюю таинственную обстановку… да и на гроб-то не похоже. Просто такое высокое ложе с загнутыми краями. Иль-Бадраг и еще один кор, пониже его рангом, смотрели на меня слегка ошеломленно.

Я вспомнил все.

Правитель Анзоры…

Я усмехнулся, перекинул ноги через край ложа, легко встал. Посмотрел на моих будущих подданных.

— Ну что, Иль-Бадраг? Я получил цимо?

— Да… безусловно, — мой кор кивнул. Он словно опомнился. Шагнул ко мне, протянул одеяние — синий балахон с единственной золотой полосой наискось.

— Прими, рожденный от Духа…

Я натянул балахон. Хорошо, раз у вас так положено… Это входит в План.

Формально я равен Иль-Бадрагу… он всего лишь кор первого круга, как и я. Получил цимо всего год назад. Но фактически, конечно, только что прошедший посвящение, да к тому же чужеземец, должен быть как бы подчинен более старому кору. Это отмечено и числом полосок на одеянии.

Однако на самом деле Иль-Бадраг меня слегка побаивается. И остальные, в общем-то… ко мне относятся как к вышестоящему. Хотя это не так… заискивают… благоговеют… не подходят близко.

Что ж, это верно. Так и должно быть, ведь всех их Цхарн держит под контролем. Кого-то сильнее, кого-то слабее. Он объяснял мне про контроль.

Для сагона человеческая воля — игрушка. То, что рассказывают на Квирине — побасенки… якобы, чтобы подчинить человека, сагон ломает волю нечеловеческим страхом и болью. Ничего подобного. Нет таких людей, кого вообще приходилось бы ломать. Просто квиринцам нравится воображать себя независимыми и свободными.

Сагон вскрывает человеческую волю одним взглядом. Но ему ни к чему одни послушные марионетки. Он редко применяет прямое насилие. Контроль может быть разным… степень контроля. Иногда сагон полностью управляет человеком, от которого остается фактически лишь вяло мыслящая оболочка. Очень редко. Сагоны не любят причинять людям вред, и делают это лишь в крайних случаях. Обычно — легкое воздействие, внушение, толчок в нужную сторону. Со мной Цхарн вообще не хочет применять контроль. Я устраиваю его таким, как я есть — он поможет мне стать Правителем и предоставит свободу действий…

Кто его знает. Может, и меня контролирует. До конца никому нельзя доверять…

Я размышлял, лежа в ванне с экстрактом бешиорского тростника… вот такого на Квирине нет. Этот аромат… тело от него становится легким, как в невесомости. Но без всякой тошноты и прочих гадостей. Между прочим, на Квирине явно перебарщивают с запретом наркотиков. Как и вообще с нравственностью. Это уже ханжество. Ну что плохого в том, что человек выкурит сигаретку-другую легкой дури? Спиртное куда страшнее по сути.

В Лервене все мужчины курят сенку, и ничего… нормальные вполне.

Ладно, мне не до Квирина. Надо об Анзоре думать…

Я протянул руку, взял бокал, стоящий на серебряном столике возле ванны, отхлебнул задумчиво.

Это то самое вино, которое я пил, чтобы встретиться с Цхарном… Только очень легкое. В него добавляют вытяжку из листьев туктусы. Бешиорское сырье… еще покрепче сенки. Только разница та, что в Лервене ее употребляли все подряд, а здесь — только посвященные.

Хорошо…

Но надо закругляться…

Я стал вылезать из ванны. Лин тотчас возникла в дверях неслышной тенью, в черном своем узеньком купальнике.

— Массаж, господин?

Я молча лег на кушетку. Лин знает свое дело… тонкие легкие руки заскользили по моей спине. Лин старательно обходила позвоночник — следы «качалки». Я закрыл глаза, погружаясь в нирвану…

Мне было хорошо. Лин тщательно обрабатывала все мое тело. Только когда движения ее стали чересчур уж смелыми, я открыл глаза и предупредил:

— Не очень-то… мне идти надо.

Лин смутилась и попросила прощения. Я откинул голову, не ответив…

Хорошо.

Я поднялся. Лин подала мне костюм — тонкое белье, балахон кора. Я одевался, принимая одежду с ее протянутых рук. Девушка застыла неподвижно, как изваяние… Я потрепал ее по щеке. Лин зарделась.

— Скоро приду, — пообещал я. Хорошая девочка… их тут учат быть преданными. Это тебе не Пати… И не Ада. Мне нравилась и Лин, и ее напарница Гиа. Даже трудно сказать, которая из них больше… И у них это действительно добровольно. Наоборот, они в восторге от того, что я принимаю их ласки.

Стена ванной вся представляла собой плоский аквариум. Какая-то фиолетовая с золотыми искрами рыба тупо тыкалась носом в стекло. Я постучал рыбе ногтем по стеклу и вышел. Лин неслышно скользнула за мной.

Приказать ей удалиться? Я предпочитаю быть один. Слуги у меня на первом этаже, в своем отделении, и в случае чего я всегда могу позвонить… Я сам завел такой порядок. Меня до сих пор смущают неподвижные, полностью покорные моей воле изваяния людей…

Надо привыкать к этому. Мне предстоит быть Правителем. Я должен управлять многими. А эти люди и созданы, чтобы ими управляли… Неизреченная Грязь. Чушь, конечно, но рациональное зерно в этом есть. Действительно, один человек на миллион способен к развитию Духа…

Им хорошо со мной. Я не наказываю их. Почти. Разве что очень мягко. Я прекрасно их содержу. Я добр. Что еще нужно тани?

Впрочем, пусть Лин побудет здесь… Она раздражает меня меньше, чем другие. Вот она уже оделась, я требую, чтобы вне ванной и спальни они ходили одетыми. Все же какое-то подобие целомудрия… хе-хе. Целомудрия. Теперь меня уже в любом случае невозможно назвать скромным мальчиком. И нельзя сказать, чтобы мне это не нравилось…

Я прошел через анфиладу комнат. Надо же, когда-то квиринская трехкомнатная квартирка казалась мне неслыханной роскошью… Пожалуй, до приема я займусь статистикой. У меня еще часа два есть.

Между прочим, потрясает то, что коры — так называемые правители этой страны, призванные принимать все важнейшие решения — практически не работают. Все идет как-то само собой… собственность, в отличие от Лервены, здесь частная. Государственного контроля практически нет. Частные предприниматели как-то договариваются между собой, но правительство к этому не имеет ни малейшего отношения. Занимаются хоть какой-то работой по управлению, похоже, всего два-три человека… остальные все время проводят в сложнейших раздумьях — как доставить себе наибольшее и еще не испытанное наслаждение.

На фоне этих идиотов я выглядел прямо-таки тружеником. Я решил всерьез изучить экономику Бешиоры. Жаль только, что здесь нет мнемообруча. Как только я пробьюсь на приличный пост и получу прямой доступ к Цхарну, попрошу обеспечить… хотя бы для меня лично. А можно обратиться к Федерации…

Стены моего рабочего кабинета были покрыты чередующимися плитами из драгоценных минералов: темно-зеленый ристин переходил в малахит, дальше следовала колонна из салатового маргора, потом — белый кварц с золотыми прожилками… По центральной стене из-под потолка сбегали вниз пышные, обильные потоки зелени… Тихое журчание фонтана с легойской золотой статуэткой не нарушало, а скорее, подчеркивало тишину.

На конторке у стены лежало Евангелие с золотым обрезом. Я так и не заглянул в него снова, все не было времени…

Я опустился на мягкую софу, с ручной вышивкой, с золочеными подлокотниками. Прежде, чем включить компьютер — здесь они отвратительно шумят — поставил на черный столик золотую фигуру для медитации. Меня здесь научили медитировать… как знать, может быть, я сам научусь встречаться с Цхарном — тогда, когда это мне понадобится.

Змея, обвившаяся вокруг шеста. Я смотрел на нее не отрываясь, и очень скоро мне показалось, что змея движется, кольца ее вьются, и дойдя до верхушки дерева, замирают, словно движение теряется, переходит в какое-то иное измерение… в подпространство. Но по-настоящему сосредоточиться мне не удалось — легкий звон прервал медитацию.

Лин смотрела испуганно — она не знала, что я медитировал, и опасалась гнева… Я улыбнулся.

— В чем дело, Лин?

— Господин, вам звонит Иль-Лорн. Он уже звонил, когда вы отдыхали в ванне, но я попросила обождать… Вы сможете говорить с ним сейчас?

— Да, пожалуйста, — я включил видеофон нажатием кнопки. Все-таки техника здесь отвратительная. Ну пусть экран оправлен слоновой костью, что толку — качество изображения ужасное…

Да, Иль-Лорн собственной персоной. Лин приблизилась ко мне и застыла рядом. Что ему нужно, ведь скоро все равно встретимся на рауте.

— Высочайший Дух да приимет тебя в свои объятия, высокорожденный кор.

Я ответил тем же витиеватым приветствием, настороженно глядя в морщинистое старческое личико Лорна.

— Я обеспокоил тебя, Ландзо. — Иль-Лорн с явной натугой выговорил мое имя, сложное для бешиорцев, — достаточно пустяковым вопросом. Мне сообщили, что в подведомственном мне учреждении, ты догадываешься, каком, двое арестованных требуют встречи с тобой.

Я постарался скрыть удивление. Странно… до сих пор я никакого отношения не имел к Ведомству Общественной Безопасности. И к Армии Порядка тоже. Ничего не понимаю… кто-то из врагов вероучения? Узнали, что я квиринец и надеются на помощь, поскольку я не фанат бешиорской веры? Да откуда… из коров-то, кроме Иль-Бадрага, никто не знает о моем происхождении.

И почему именно сегодня?

— Видишь ли, я хотел, разумеется, подождать до утра, — пояснил Иль-Лорн, — но сегодня я сам инспектировал Лечебницу, и мне показали этих двоих как особый случай…

Ох, темнит что-то старикашка…

— Я опасался, что не доложив тебе, я вызову твой гнев, высокородный кор.

Я проглотил тонкое ехидство. Ох, и ядовитый же тип этот Иль-Лорн. Недолюбливает меня. Подсиживает. Да, побаивается — но явно же не до такой степени, чтобы разговаривать подобно тани.

— Ну что ж, благодарю тебя, брат, — сказал я рассудительно, — я непременно заеду завтра утром в твою Лечебницу… Может быть, ты соблаговолишь назвать их имена, высокородный кор?

— Их имена трудно произнести старому языку, не привыкшему к чужеземным наречиям. И однако думаю, что в некоторые подробности я мог бы тебя посвятить… Эти двое уверяют, что хорошо знакомы с тобой.

— Вот даже как? Странно… до сих пор я не знал никаких вероотступников… или возмутителей порядка.

— Видишь ли… Ландзо… эти двое уверяют, что они знали тебя на Квирине.

Это было как прямой удар в сердце. Я приходил в себя несколько секунд, глядя на неописуемо сморщившееся, обезьянье личико кора.

Все-таки они решились… Идиоты, ведь я предупреждал, просил!

Это глупо сейчас. Надо подождать до утра. Иль-Лорн мгновенно разнесет по всему Тарио, что новоиспеченный высокородный кор — вы, конечно, догадываетесь, о ком я — снюхался с какими-то чужеземными шпионами… и вообще это подозрительный тип. Если я подожду до утра, у меня есть шанс спасти репутацию. Мало ли, кто и что утверждает в Лечебнице.

— Они уже неделю находятся в моем учреждении, — добавил Иль-Лорн. Я сжал кулаки под столом. До утра… я-то могу и подождать, мне все равно. А вот что с ними сделают до утра? Знаю я эту Лечебницу. Но нельзя рисковать карьерой… Мне быть Правителем.

— Спасибо, кор, — я постарался говорить как можно беспечнее. — Я подумаю, когда и как мне лучше навестить этих… кстати, в чем они обвиняются? В шпионаже?

— Разумеется, кор.

— Я так и подумал.

— Это уже доказано. Казнь через семь дней, — сообщил Иль-Лорн, — возможно, вы захотите присутствовать.

Спокойно, Ландзо, спокойно.

— В любом случае я благодарю вас за информацию. Думаю, мне следует встретиться с этими шпионами. Я постараюсь выбрать время.

Иль-Лорн мило попрощался и отключился. Сволочь. Наверняка весь разговор на пленке, и теперь отправится к аналитикам. Будут каждое движение моих бровей анализировать. Лишь бы меня подсидеть… О Цхарн, никогда не думал, что карьера — это такая гадость, такая грязь.

Я встал. Что же делать, Цхарн, что же делать?

Если бы ты контролировал меня… может, так оно было бы и проще.

Лин оказалась совсем рядом со мной, она протянула мне на ладонях коровскую шапочку с кистями — на выход. Цхарн, даже она догадалась, что я выйду прямо сейчас! Что же говорить о старой лисе Лорне… Я нахмурился. В глазах Лин промелькнул страх, девушка чуть отшатнулась.

Может быть, через пару лет я и дойду до того, чтобы воспитывать подчиненных оплеухами. Но пока я еще не привык к этому страху… Я ободряюще улыбнулся Лин и заметил, что она одета в любимый мой черный обтягивающий блестящий топ без бретелек, так чудно оттеняющий белоснежную кожу груди, и особенно эти ровные, идеальные полушария, нежные холмы, выступающие над кантом. Я не удержался и потрепал эти полушария, проникнув и в тенистую умопомрачительную впадинку между ними. Лин застенчиво улыбнулась.

Идиоты, идиоты… Я сел в машину, махнул рукой шоферу. Ведь я же сразу связался с ними!

Сразу же, как только у меня появился доступ к космической связи. Разговор, правда, получился странный. Кажется, они мне не поверили. Думали, что меня заставили, что я говорю это не по своей воле? Да нет… ведь они же видели, чувствовали по интонациям — я свободен. Я действительно решил остаться на Анзоре! Это моя Родина, и это мое право.

Почему они не поверили мне? Почему не вернулись домой, не послушались меня?

Идиоты… они дорого за это расплачиваются. Конечно, казни я не допущу, но им и сейчас уже хорошо досталось, знаю я эту Лечебницу. Там лечат от неправильных мыслей, и очень успешно. Кто, интересно? Конечно же, Валтэн. Он ко мне до сих пор относится как к ребенку. Кстати, как-то он и сам обмолвился: «У меня только три дочери. Жена не хотела больше детей…» (а на Квирине это звучит как что-то жутко постыдное — как это можно «не хотеть детей»?) «Я всегда хотел иметь сына, вот такого, как ты, Ланс». Да, по возрасту я гожусь ему в сыновья. Но нельзя же ко мне из-за этого относиться как к собственному ребенку!

И кто-то из ребят — Вен Ри-Тори или Герт Галнис? Не знаю, кто. Я с обоими работал, отличные парни. Не знаю, кто из них решился. А второй, наверное, ждет на орбите.

Шофер припарковал машину в подземном гараже. Я вышел, подошел к лифту. Поправил перед зеркалом шапочку, вечно она сползает, и крест на груди, покрытый мелкими бриллиантами. Тоже неудобство, все время таскать приходится. Надо будет отменить… но не сразу. Мне-то их христианские заморочки глубоко безразличны, а вот бешиорцы могут и возмутиться. По крайней мере, для королевской власти можно предусмотреть какой-нибудь иной символ.

Треугольник, хотя бы, глаз Цхарна.

Кстати, тоже проблема — не выдать его имени. Это сложно, мы с детства привыкли: «иди ты к Цхарну» или «клянусь Цхарном». А для них это имя злейшего врага. Они же не могут подняться над национальными предрассудками, как это сделал я.

Ничего, со временем привыкнут. А может быть, Цхарн и мне не открыл настоящего имени. Может, мы будем называть его как-то иначе. Когда он пожелает открыть себя, конечно. Если пожелает…

До раута всего сорок пять минут. Времени мало…

Не явиться на раут нельзя. Нужно мгновенно решить эту проблему.

Дежурный по следственной части долго путался в словах, запинался и наконец согласился прямо провести меня к презренным шпионам, требующим моего присутствия. Я подозревал, что разговаривать с ребятами придется в присутствии охраны… Плевать. Это всего лишь тани… все равно что говорящие животные.

Мы миновали длинный ряд дверей, двойных, состоящих из собственно ксиоровой прозрачной двери (которая, к примеру, не пропускает звуки) и стальной прочной решетки. У одной из дверей дежурный и охранник остановились. Я стиснул зубы, стараясь скрыть волнение.

Дежурный отпер решетку, затем ксиоровую дверь. Я шагнул вовнутрь. Замер.

Герт, лежавший на нарах, приподнял голову. Глаза странно блестели на окровавленном, черном от побоев лице. Валтэн, которому, видно, досталось меньше, сидел рядом с ним.

— Привет, Ланс, — сказал он вяло.

Впрочем, тоже… левая рука висит совершенно как тряпка. Под глазом синяк. Да и просто побоями здесь не ограничиваются.

Я обернулся на охранников, застывших у дверей изваяниями. Нет, они не уйдут, конечно.

Но и не поймут ничего, ведь говорим мы на линкосе.

— Зачем вы решили искать меня? Ведь я просил…

— Слушай, Ланс, — сказал Валтэн, — ты тут у них, как я вижу, большая шишка. Ты бы распорядился, что ли, чтобы дали воды. Видишь, Герту совсем плохо.

Я обернулся к охранникам и велел принести воды.

— Вам что, пить не дают?

— Дают… но мало, — пояснил Валтэн, — ну так что? Выбираться отсюда будем?

— Вас собираются казнить, между прочим.

— Догадываемся. — Валтэн принял кувшин из рук охранника. Помог Герту приподняться и напоил его. Потом сам выпил воды. Поставил кувшин на пол.

— Я вас выведу, — сказал я, — но не сейчас. Мне нужна санкция… в общем, я должен договориться.

Честное слово, в этот момент мне было плевать на себя и на карьеру… конечно, вся эта история здорово осложнит мне рост, ну да что поделаешь… не оставлять же их здесь.

— Долго? — спросил Валтэн.

Я подумал.

— Часа два… Я получу санкцию. Потерпите еще немного?

— Куда деваться-то? — буркнул мой учитель.

Едва ли не бегом я покинул здание тюрьмы. Нехорошо опаздывать… эх, если бы у меня было хоть часа два в запасе! Нет ничего хуже, чем приставать к людям с такими вопросами на рауте. Мне нужен Иль-Бадраг, он единственный, кто может тут помочь. Ладно, ничего… Цхарн за меня. Он ведет меня к власти. Такая мелочь не может мне помешать.

Все уже собрались. Я совершил ритуал поклонения перед домашним алтарем. Сбросил верхний балахон на руки слуги. Вошел в залу, радостно улыбаясь.

Кивнул по очереди нескольким наиболее важным корам, в том числе, Иль-Лорну. Понял ли он, что я уже был в Лечебнице? Надеюсь, нет. Ага, вот и Бадраг, в самом углу. Это удобно…

В центре зала уже танцевали три женщины. Оригинально… тела их были густо оплетены черными кожаными змейками. Это и вся одежда… Коры пялились на танцовщиц. Аж слюни текут, пердуны старые… Я незаметно сел в уголок, недалеко от Иль-Бадрага.

В другое время я и сам бы воздал должное созерцанию. Число танцовщиц все увеличивалось, присоединялись новые женщины. А вот количество одежды, точнее, черных змеек на них уменьшалось… по полу стелился дым — благовонное курение. Слуги разносили по залу напитки. Я машинально взял бокал тускаты.

Вообще-то это хорошо, чтобы расслабиться… во второй части такое начнется, что лучше забыть все моральные нормы. Мне уже случалось участвовать в подобных раутах. Но сегодня я расслабляться не могу.

Как раз лучше подождать до второй части, чтобы незаметно исчезнуть.

Все-таки это безобразие, разврат этот. А детей в интернаты сдают… Когда я буду править, восстановлю семьи. Женюсь на Лин… Или на Гиа? Ладно, введу многоженство…

Я заметил, что Иль-Бадраг оказался уже совсем рядом со мной. Зашептал мне в ухо.

— Да приимет тебя Дух, брат.

— И тебя также, — ответил я ему. Удачно, что он заговорил первым. Но медлить нельзя, иначе он окосеет и ничего не будет соображать.

— Брат, я хочу к тебе обратиться с просьбой…

К счастью, Иль-Бадраг — начальник ВОБа, и Лорн ему подчинен. Лорн ненавидит меня, но Бадраг, вроде бы, заискивает. Наверное, мой выход из «цимо» его сильно потряс…

— Я рад исполнить любую твою просьбу, брат.

— Ты еще помнишь, что я с Квирина? Так вот, у тебя в Лечебнице содержатся двое людей оттуда. Это мои друзья. Они не шпионы, просто искали меня. Дай мне разрешение на то, чтобы их вывести из Лечебницы. Я их просто посажу в корабль и отправлю домой. Они здесь больше не появятся…

Я смотрел на Бадрага в упор. Неужели откажет? Это сильно осложнит задачу…

Цхарн, да чего я вообще вожусь с этими идиотами? Их предупреждали? Предупреждали. Просили? Конечно. Не могут жить без приключений — это их проблемы.

Ладно, я все-таки попробую что-нибудь для них сделать. Нехорошо как-то…

— Пойдем. — Иль-Бадраг поманил меня за собой. Неужели так просто? Я проскользнул вслед за ним в кабинет. Кор вынул бланк и что-то на нем начирикал. Прижал печатью. Протянул мне.

Так. Главное, не рассыпаться особенно в благодарностях. Помощь нужно принимать как что-то само собой разумеющееся.

— Благодарю, брат, — сказал я небрежно, складывая бланк и пряча его в карман, — обещаю не остаться в долгу.

Мы вернулись в зал. Женщины уже разбредались, и каждый стремился захватить себе подругу. Мне это было не особенно нужно сегодня, но какая-то черноволосая красотка с яркими, полными губами буквально повисла на мне. Я подхватил ее, сел на выступ пола и усадил девушку к себе на колени. Цхарн, что-то там такое зашевелилось… нет, не до того мне сегодня. А девушке, конечно, хочется — если уж гулять, так хоть с молодым и симпатичным, большинство-то коров — старые, толстые и со следами невоздержанности на лице.

Началось богослужение. Я почти не слушал, полубокал тускаты и теплые прелести сидящей на мне девицы делали свое дело, да к тому же мысли мои были заняты другим — как бы выбраться отсюда…

Служба, впрочем, не была долгой. Остальные были разгорячены куда сильнее меня. И когда свет стал красноватым и полупризрачным, девица прильнула ко мне, я мягко, но решительно отвел ее руки.

— Я не нравлюсь тебе? — прошептала она, глядя на меня почти с отчаянием. Я покачал головой.

— Все в порядке, крошка, мне нужно выйти.

Я кое-как освободился из ее объятий… может быть, следовало все же быстренько для успокоения девушки совершить акт. Да, с такой быстренько не получится, их обучают заводить клиента и держать заведенным подольше, чтобы удовольствие растянуть… Ладно, Цхарн с вами.

Я перешагивал через тела, распростертые на пушистых коврах. Кажется, никто и не заметил, что я ухожу… и хорошо.

Холодный воздух отрезвил меня. Слава Цхарну, а то я совсем уже превратился в животное… секс и удовольствия, больше меня ничто не интересует. Так нельзя… Все, с завтрашнего дня начну новую жизнь.

Начнешь ее тут, как же…

Я отпустил шофера. Скорее всего, мне придется везти их самому, нечего связываться с тани в таком деле. Герт, наверное, вообще не сможет идти.

Снова повторяется дневная история. Разговор с дежурным, допуск…

— Все в порядке, господин. Вы можете их забрать…

— Ну так пойдем.

— Они сейчас на процедурах…

Так я и думал. Сволочи. В кои-то веки в этот гадюшник попали нормальные люди, так что эти обезьяны сделали с ними. Мы миновали камеры и прошли в отделение «процедур».

Охранник раскрыл передо мной дверь. Я шагнул внутрь.

Да-а…

Валтэн был привязан к креслу — это аналог нашей «качалки». Точно такие же пластины, устанавливаются они не только на позвоночник, но и по всем нервным сплетениям тела. Разбитое лицо перекошено и залито слезами — я никогда у Валтэна не видел такого лица.

А Герт висел на руках, связанных и закрученных назад, вывернутых веревкой. Ноги его не касались пола… Я шагнул к нему. Цхарн, да где же тут узел… ни ножа, ничего. Дрожащими руками я отвязал Герта. Он рухнул на пол, но я успел поймать его и уложить осторожно. Потом я подошел к Валтэну и распустил ремни. Охранники не помогали мне, но и не препятствовали.

— Все, — сказал я, — мне удалось достать освобождение.

Говорил я, разумеется, на линкосе.

— У вас есть ландер? Как вы предусматривали эвакуацию?

— Ландер есть, — сказал Валтэн, — нужна машина. Герт не дойдет.

Казалось, ему и говорить было больно.

— Ты сможешь вести ландер? — спросил я. Валтэн посмотрел на меня в упор.

— Ты поведешь, Ланс. Мне тяжело. Рука…

— Ри-Тори на орбите? — спросил я. — Вы можете его вызвать из ландера.

— Я не понял, — сказал Валтэн, — ты что, собираешься остаться здесь?

— Конечно, — ответил я, — я вас отвезу к ландеру. Вообще, Валтэн, вы здорово подпортили мне репутацию, но ладно… вам тоже досталось. Валтэн, ведь я просил вас уйти домой.

— Ладно, пошли, — сказал Валтэн, помолчав, — там разберемся.

Дежурный по этажу выступил вперед.

— Господин, мы должны присутствовать… так стоит в бумаге. Я обязан проконтролировать отправку…

Змея Бадраг… конечно, как же, а вдруг зловредные шпионы не отправятся восвояси. Ну ничего. Главное — я имею официальное право ребят отпустить. А охранники даже и помогут.

Ландер они оставили в пригородной роще, почти без маскировки. Странно, что до сих пор его не нашли. Я выскочил из кабины.

Моих ребят везли в кузове под охраной. Пришлось согласиться, да и в кабине есть место только для одного. А с моей стороны было бы очень странно ехать в кузове.

Двое охранников вытащили носилки с Гертом. За время пути ско пришел в себя, похоже. Носилки поставили возле ландера, и Герт сразу же попытался сесть, навалившись на стойку опоры. Ему это удалось…

Валтэн вышел сам, пошатываясь, встал у крыла.

— Пойдем, Ланс, — сказал он, — погрузим Герта, ты поведешь машину.

Кажется, он до сих пор не понял, что я действительно не собираюсь на Квирин.

Четверо охранников встали в отдалении у грузовика. Ждали меня…

— Валтэн, слушай… я вам благодарен, вы отличные парни. Но я вас предупредил, и повторю снова: я не собираюсь возвращаться. Не забывай, что я не квиринец.

— Ты и не беши, — возразил Валтэн.

— Я анзориец. Анзора — моя Родина. Я должен быть здесь.

— Ты должен быть… — повторил Валтэн, — с ними? — он кивнул на охранников.

— Я не с ними. И не с вами. Я сам по себе. Валтэн, ты же не собираешься меня уговаривать?

— А что ты будешь делать здесь? Один? — спросил Валтэн тихо. Я разозлился — да ему-то какое дело…

Люди. Всего лишь люди. Надо быть снисходительнее. Я не такой, как они.

— Валтэн, у меня есть шанс пробиться к власти. Я их научу жить по-человечески… слушай, оставь меня в покое, а?

— К тому времени, как ты пробьешься, ты сам разучишься жить по-человечески, — сказал Валтэн. Что-то кольнуло меня в сердце. А ведь он прав…

— Ну хорошо. Но это мое дело, верно?

— Ланс, не валяй дурака… пошли, — сказал Валтэн негромко. Что за идиотизм? Ни малейшей благодарности, что я потратил столько сил и времени, чтобы их освободить. Отнесся к ним по-человечески… и вот результат.

— Ну ладно, — сказал я, — мне некогда, Валтэн. Давай позывные Ри, я его вызову, — я занес ногу, чтобы лезть в ландер. Но Валтэн не двигался.

— Ну? Валтэн? В чем дело?

— Видишь ли, Ланс… без тебя я отсюда никуда не пойду, — сказал он.

— Мы никуда не пойдем, — уточнил снизу еле слышный голос Герта. Я посмотрел на него. Видно было, что ему очень тяжело сидеть, и еще не стонать при этом.

— Что за глупости? — спросил я, — мне кажется, я самостоятельный человек и могу решать, где мне жить. И чем заниматься.

— Правильно, — согласился Валтэн, — и мы самостоятельные люди. И без тебя мы никуда отсюда не полетим.

— Через неделю вас казнят, — сказал я. — Валтэн, серьезно! Я ничего не смогу сделать. Я еле выбил эту бумагу. Если вы откажетесь уходить, вас убьют. Моего влияния не хватит… И еще неделю вас будут мучить… вы хотите, чтобы этот кошмар продолжился? Валтэн, я этого не хочу!

Оба ско молчали. Молчание нависло над нами, как туча.

Валтэн повернулся к Герту.

— Ты иди, — сказал он грустно, — у тебя трое детей маленьких.

— Четверо, — уточнил Герт, — уже четверо. Если ты останешься здесь, то и я…

— Вы знаете, как здесь казнят? — спросил я.

— А ты уже смотрел казни? — поинтересовался Валтэн. Я промолчал.

Идиоты… идиоты же! У них семьи… У Герта дети маленькие. И я ему никто. Так, коллега. С Валтэном мы хоть действительно друзья, летали вместе много. А тут… Да какие вообще могут быть соображения, когда сейчас им предстоит вернуться к этим вот охранникам, к этому же кошмару… и на это они готовы?! Чего ради?

Ради меня? Но я же прошу, я умоляю их улететь. И мне не плохо вовсе.

Просто они почему-то думают, что могут решать за меня…

Интересно, мог бы Цхарн ради меня согласиться на такой вот ужас?

Что это я думаю? Он наверняка умеет отключать ощущения боли. Для него все это вообще не имеет никакого значения. Он же не человек.

Не человек. А это — люди. Всего лишь люди. Ненавижу людей! Ненавижу их самомнение, их желание решать за меня…

Ничего, возник внутри какой-то голос, мягкий и тихий, приятный, как журчание ручейка, — ничего… ты их больше не увидишь. Их увезут… Они просто исчезнут из твоей жизни. Ты забудешь. Да, на пути к Настоящему могут быть и такие препятствия… но ты преодолеешь и это. Невозможно остаться чистеньким и красивым, если хочешь сделать в жизни что-то стоящее.

— Валтэн! — крикнул я. — Прошу тебя! Пожалуйста! Пожалуйста! Я должен остаться здесь!

Герт поднял ко мне окровавленное лицо.

— Кто-то заставляет тебя остаться здесь, Ландзо? Кто-то держит тебя? Почему ты должен?

Он говорил удивительно мягко, словно это я был изранен и не мог двигаться, а он меня успокаивал: ничего, мол, потерпи, пройдет.

Я почувствовал позыв к рыданию. Еще этого не хватало. Слезы побежали по щекам. Не могу… не могу. Цхарн, я недостоин.

Ты достоин, убеждал меня внутренний голос. Ты сможешь. Это же так просто…

Я упал на колени перед Валтэном.

— Прошу тебя… пожалуйста… я был с тобой, Валтэн. Но я же анзориец. Пойми. Я не смогу… если вас убьют… я не могу. Я должен быть здесь.

— Только не так, — сказал Валтэн, — ты сам чувствуешь — не так? Идем, Ландзо… ты потом вернешься, если захочешь.

Потом… потом не получится. Мне уже не вернуть завоеванных позиций. И Цхарн отвергнет меня как недостойного.

Цхарн…

Я вдруг почувствовал мягкое, легкое прикосновение к голове. Я был уже не здесь… Я успокоился.

Все происходящее потеряло свое значение. Ведь не нервничаем же мы из-за червей, насаженных на крючок, когда рыбачим?

Неземной свет разгорался вокруг. Я был в ином, совсем ином мире… Я поднялся выше верхушек деревьев. Город расстилался внизу. Вся Анзора лежала под моими ногами.

Это твой уровень, шепнул мне голос. Это твоя жизнь.

Я был совершенно спокоен. Безразличен. Мало ли людей там, внизу? Кто-то из них совершает подлости, кто-то умирает в мучениях. Так бывает всегда. Что мне за дело до этого? Мне не изменить порядок вещей. Я могу лишь следить… наблюдать… Это мои города. Мои леса… мои люди.

И рядом со мной — Цхарн.

Я равен ему. Я почти такой же, как он, и стану таким же. Какое счастье!

Цхарн улыбался мне. Он положил руку мне на плечо — как равному.

— Смотри, вот этот мир…

Я смотрел вниз. Какая-то точка, пятнышко очень сильно мешало мне. Как соринка в глазу. Я даже протер глаз. Не помогает. Все так хорошо внизу, так покойно… так приятно смотреть на землю, когда летишь медленно, на гравидвигателях. Леса лежат темноватым мхом, и желтыми квадратами между ними — поля. Города — как расчерченные по линейке коробки кварталов. И только вот это пятнышко… как пробоина на лобовом стекле ландера. Мешает. Это кровь, понял я. И стал смотреть внимательнее, чтобы убрать это мешающее мне пятнышко. Но оно становилось все больше.

Сзади Цхарн что-то говорил мне… я не слышал. Я видел Герта на полянке и Валтэна. Герт был завернут в простыню — его ведь даже не одели в Лечебнице, и белое полотно уже все было в крови. Валтэн опирался о крыло ландера, придерживая сломанную руку. В глазах застыло страдание.

— Пошли, — я вскочил на крыло, потом в кабину. Протянул руку, помогая Валтэну втащить Герта в нижний люк. Я окончательно стряхнул наваждение… прости, Цхарн, видно, я и в самом деле недостоин. Я просто человек. С этим ничего не поделаешь. Ты ошибся, я не способен к развитию Духа. Я не могу быть правителем Анзоры. Я не выдержал первого же испытания.

Валтэн неловко возился рядом со мной, пытаясь пристегнуться. Я помог ему. Сбросил балахон, стесняющий движения.

— Господин! — крикнул охранник, подбегая к ландеру.

— Уйди! — приказал я. — Я должен доставить их на орбиту. Скоро вернусь.

Удивительно, но ни раньше, ни позже у меня не возникло реально такой мысли — доставить ребят на корабль, захватить ландер и самому вернуться на Анзору.

Я включил зажигание. Начал подготовку к старту. Надо же, как давно я не летал… Забыл, что это такое. Стрелки скакнули к нулям. Я поднял машину вертикально на гравитационных, развернул сопла к земле и начал набирать высоту, используя мягкую, спиральную траекторию.

Ри отправил меня в медотсек, позаботиться о раненых. «Крета» была пристыкована к их патрульнику, и мы решили так и оставить. Герт был в тяжелом состоянии, кому-то надо за ним ухаживать, Валтэн тоже вряд ли способен на что-то серьезное… Я попросил Ри поторопиться, и он повел спарку полным ходом к ближайшему подпространственному выходу.

Я спустился в медотсек. Валтэн уже подключил Герта к диагностеру. Я велел ему лечь, поставить себе зена-тор и не двигаться, и сам занялся пострадавшим.

Герту здорово не повезло. По-хорошему, ему нужен был врач, и немедленно. Диагностер показал множественные переломы и несколько довольно серьезных внутренних кровотечений. До казни он, вероятно, и не дожил бы… Почки уже почти отказали. Я ввел ему раствор реанимирующих нанотелец. Диагностер слегка успокоился. Угрожающим оставалось скопление крови под мозговой оболочкой, но тут я — без операции — ничего сделать не мог. Потеря крови была около полутора литров, но я решил обойтись одной только плазмой.

Герт был надежно усыплен. В таком состоянии лучше и не приходить в себя. Я подошел к Валтэну.

Он был не так сильно избит. Зато черные точки, следы пластинок, яснее выделялись на теле.

— Ничего, Ланс, — заговорил он, — у меня пустяки. Помоги мне только с рукой.

Перелом был, конечно, с приличным смещением. Ну что ж, вправлять будем на Квирине. Я взял гибкую шину, завернул руку, поставил застывать.

Заклеил ссадины на лице Валтэна.

— Пить хочешь?

— Не откажусь, — согласился Валтэн, — кстати, насчет пожрать тоже. А ты как?

Я отправился в Пост за ужином. По стандартному времени близился вечер.

Ри занимался подготовкой к выходу в подпространство. Я вдруг поймал себя на том, что мне неудобно его окликать…

Раньше я бы и не задумался об этом.

Ладно, пусть работает. Я тихонько проскользнул за его спиной в направлении кухни. Но Ри — ско все-таки — услышал и обернулся.

— Ланс? Ну что там?

— Ничего, — сказал я и кратко описал состояние обоих. — Валтэн есть хочет. Я возьму?

— Да, конечно. И сам поешь, я уже перехватил, пока вас ждал.

Я прошел на кухню, заказал стандартный ужин. В закутке за машиной стояло маленькое круглое сиденье, и на него я опустился в ожидании заказа. В этот момент Ри вышел в подпространство. Я ощутил привычное подташнивание. И сразу — целая волна совершенно новых, иных ощущений…

Мир перевернулся. Изменился. Стал острее и тоньше. Я вдруг подумал, что могу снова встретить Цхарна. Испугался слегка. Но Цхарн молчал…

Зато я вдруг увидел себя другими глазами. На мне все еще был балахон кора с полоской, я и переодеться не успел.

Значит, вот так воспринимали меня друзья. Квиринцы. Ско. Вот таким я был для них… Король, правитель Анзоры. Чушь какая! Как я мог в это поверить? Как я мог стремиться к этому? Мне вдруг стало нестерпимо стыдно. Я понял, что из-за меня пережили ребята. Я вспомнил, как говорил с ними в последний раз по радио: как надменно, недоговаривая, неискренне, словно приказал им уходить. Конечно, они поняли, что это не я…

Не я — но кто же? Ведь сагон вовсе не давил на мою волю, не менял ее. Обманул ли он меня? Не знаю. Может быть, даже и не обманул. Может, я мог бы стать при определенных условиях правителем Анзоры, а позже — и сагоном. Духовное развитие, и все такое.

Они вытащили меня. Вытащили… Я вдруг, неожиданно для самого себя, заплакал, ткнувшись лбом в прохладную поверхность машины. Стыд какой… Как я мог допустить, чтобы из-за моей только глупости, слабости, идиотизма, мои друзья пережили такое… Как я мог так разговаривать с ними…

Господи, я же никогда, никогда себе этого не прощу!

Машина, загудев, выплюнула ужин на поднос. Я вытер лицо ладонью, поднялся. Надо покормить Валтэна.

Когда я с подносом спустился вниз, Валтэн крепко спал, аккуратно положив рядом больную руку и посапывая. Будить его я не стал, поставил поднос с едой и питьем возле кровати. Проверил Герта, вроде бы, состояние стабильное. Самому мне есть не хотелось, и я повалился рядом с друзьями на свободную койку.

Кто я, Цхарн?

Кто я, скажите мне хоть кто-нибудь!

Я действовал как лервенец, общинник — бомбил вражеские заводы — и мне стало нестерпимо стыдно, едва я посмотрел на себя глазами квиринца. Но когда я был общинником, и когда я был посвященным беши — мне было смешно даже вспоминать о Квирине. Квиринцы казались мне какими-то недоразвитыми, ограниченными инфантильными людишками. Их интересы — детскими и примитивными. Их моральные нормы и ограничения — надуманными и неестественными.

Однажды я смотрел на мир глазами сагона… или взглядом, который мне хотел навязать сагон. И с этой точки зрения весь мир начал казаться мне иным.

Но потом я вернулся, я снова стал ско — ребята заставили меня вернуться, хотя и дорогой ценой. И мне стало так стыдно за свое поведение, так мерзко и противно, что я не смею поднять на них глаз… я плачу в подушку.

Почему в мире существует так много разных точек зрения, и то, что хорошо с одной — всегда мерзко и отвратительно с нескольких других.

Мне бы хотелось быть только квиринцем, как ребята, и жить всегда только так. Но я уже не могу, ведь я не родился квиринцем. И я понимаю и беши, и лервенца. И даже Цхарна понимаю в какой-то степени, вот что ужасно.

Кто же я? Почему я вижу и понимаю все, но сам не знаю, как мне вести себя в следующий момент? Кому я принадлежу? За кем должен идти?

Заманчиво, конечно, сказать — решать все самостоятельно. Но в том-то и беда, что не получается. Я просто не знаю, что правильно. Не могу понять.

Как мне сделать этот выбор?