Экспансия Красной Звезды

Глава 6

Церемония в Будокане под названием «Мемориал войны Мертвых», завершающая десятидневные мероприятия, начатые в парках мира в Хиросиме и Нагасаки, меня не впечатлила. Я ожидал чего-то щемяще пронзительного, запоминающегося, а здесь все вылилось в расширенное заседание местного, японского «парткома». Хотя, конечно, охраны нагнали – мама не горюй! И телекамер везде понатыкали. Зато я, наконец, увидел императора с императрицей, и других членов императорской семьи – они все сидели в императорской ложе, где сиденья были обернуты золотистым шелком. Ну а мы с Николаем Николаевичем Соловьевым – в ложе для почетных гостей.

И весь зал, как один, в белых траурных одеждах. В культуре Страны Восходящего Солнца белизна – это сакральный цвет, связанный с миром богов и духов, а значит, и умерших предков. Покойников японцы тоже часто хоронят в белых одеждах. Но при этом белый – еще и цвет одежд императора во время исполнения синтоистских ритуалов, как знак его божественного происхождения. Вот так.

Сначала речь произнес премьер-министр. Минут так на тридцать. Затем представитель императорского двора. Смысл всех выступлений был примерно одинаков – ядерная война ужасна, Япония никогда не забудет случившегося, будем чтить память павших, помогать пострадавшим. Далее следовал толстый намек в адрес США, представители которых сидели в посольской ложе – мол Штаты не должны допустить повторения Хиросимы и Нагасаки.

Конечно, в той же Хиросиме мероприятие проходит более душевно. Ежегодно 6 августа к Парку мира с рассвета движутся вереницы людей. Эта река рождается и течет стихийно, каждая поминальная свеча, каждая белая хризантема оставляется перед памятником погибшим в знак чьей-то личной утраты. Груды цветов у подножия монумента похожи на снежные сугробы. Потом в небо выпускают тысячи белых голубей, символизирующих души умерших от взрыва ядерной бомбы. Кроме тех чувств, с которыми все человечество отмечает 6 августа, для жителей Хиросимы эта дата окрашена еще и личной скорбью. Именно тогда большинство семей потеряли своих родных и близких, именно с того дня многие там стали калеками и продолжали умирать в страшных мучениях.

А здесь сыграл Токийский симфонический оркестр – что-то заунывное, даже похоронное. Потом минута молчания. Девочка и мальчик в белом вышли к колоколу – поклонились. Все встали, замерли. Раздался скорбный удар поминального колокола, звон пошел по всему залу. Весь зал дружно склонился и застыл в поклоне.

Опять пошли какие-то речи. Я повернулся к Соловьеву, тихо поинтересовался:

– И долго ещё эта японская панихида будет продолжаться?

– Потерпи – коротко ответил посол – Завтрашний день будет решающим. На научно-практическую конференцию съехались основные персонажи. Речь выучил?

– О запрете ядерных испытаний? Выучил. А можно я от себя еще немного добавлю?

– Про ядерную зиму? Не надо. У нас для этого теперь Александров есть. Я видел его доклад – убийственный.

– А в целом у вас как тут? – поинтересовался я.

– Пока все отлично. Сдвинулись с мертвой точки переговоры по территориальной проблеме, да и в целом работать стало намного легче. Все благодаря тебе и Красным Звездам! Вы тут словно пробили брешь в их защитной плотине. Так отгородились от нас островитяне, что раньше не подойти было.

Ну хоть от кого-то дождался заслуженной благодарности…! Пожал на прощанье Соловьеву руку, осмотрелся по сторонам – где-то здесь должен быть глава SONY, с которым у меня была назначена встреча на завтра. Церемония закончилась, и народ начал организованно расходиться. Неподалеку я увидел Ояму и начал к нему протискиваться через толпу. Многие меня узнавали, но благодаря японской вежливости никто не приставал. А сумасшедших фанатов на такие мероприятия не допускали.

– Коничива, Масутацу-сан – поздоровался я с Оямой, поклонившись ему.

– О, Виктор! – учитель мне обрадовался, даже приобнял по-отечески. Небывалое проявление чувств для чопорных японцев.

– Мои соболезнования насчет Веры-сан – надеюсь у нее будет хорошее перерождение.

– Лишь бы не Страшный суд – вздохнул я – Как ваши дела?

– О, все хорошо, в конце ноября летим в Москву, господин Соловьев очень помог нам с визами и контактами в Москве.

Отлично! Я мысленно потер руки. Только что образованная советская федерация каратэ получит международное признание и сертификацию от одного из основателей.

– А что с Хансом?

С Лукасом насчет Дольфа Лундгрена у нас все было обговорено, но проверить никогда не мешает.

– Улетел в Лондон на пробы – покивал Ояма – Я отправил с ним одного из своих лучших учеников. Господин Лукас просил меня прислать каратиста – постановщика боевых сцен.

– Я надеюсь, Джордж был щедр?

– О… более чем! Оплата за съемки пойдет как постановщику, так и федерации. Наше участие будет также отражено в финальных титрах.

Поручкавшись с послом Менсфилдом и другими знакомыми из американского посольства, я наконец, закончил свои дела в Будокане и отправился на телеканал NHK. Завтра состоится премьера документального фильма, который про нас снимали японцы в Москве, Токио и даже Париже, и мне предстояло дать интервью, предваряющее его показ. Назвали они свой фильм незатейливо – «Восход Красной Звезды».

Встречал меня лично директор канала – низенький, плотненький японец лет 60-ти. Весь седой, как лунь, но в стильном костюме, и модном галстуке. С ним целая свита всяких ассистентов, которые тут же окружили нас плотной заботой. Всем, включая мою охрану, предложили чай, кофе и даже спиртное с закусками. В одной из переговорных на 10-м этаже здания был накрыт целый фуршет. Я вежливо отказался.

– Очень, очень жаль, Виктор-сан – расстроился директор по имени Таро Ямада – Мы надеялись, вам угодить.

– О, поверьте, все организовано на высшем уровне, господин Ямада! – я успокаивающе кивнул встревоженному Вячеславу, который мне строго-настрого запретил есть и пить в незнакомых местах.

После небольшой беседы, мы прошли в студию, где записали интервью к премьере фильма. Сам фильм я посмотрел в аппаратной, в присутствии переводчика, которого пригласил канал для интервью. Лента японцам вполне удалась – ничего нигде не провисало, все было живенько, кое-где даже пронзительно. У меня сдавило горло и защипало глаза, когда увидел кадры с счастливой, улыбающейся Верой у фонтана на ВДНХ. Ну, и мрачная сцена в Париже, где парижане провожают ее в последний путь на площади Бастилии…

– Очень хорошо, Таро-сан – мой голос дрогнул, и я все-таки достал платок, высморкался – Даже не ожидал, что получится так…ярко. И закадровые песни хорошо легли. Особенно «Я желаю счастья вам» с Верой. Думаю советское Гостелерадио захочет приобрести этот фильм.

Я сделал себе зарубку в памяти – поговорить с Лапиным. За «Голос» он мне должен…

– Мы долго думали как лучше подать эту тему с музыкой… – директор встал, подошел к окну. Нахмурил густые седые брови. Здание башни вдруг качнуло. Раз, второй… Заскрипел подвесной потолок, распахнулась входная дверь, воздух в помещении словно застыл. С тихим шелестом на пол спланировали листы из рассыпавшейся стопки бумаг с верхней полки стеллажа у дальней стены. Лица японцев в комнате превратились в застывшие маски. Ко мне подскочил Вячеслав и, схватив за шкирку, толкнул меня к двери.

– Куда?! – крикнул я, сопротивляясь.

– Это землетрясение!! – зашипел охранник – Нужно встать в дверной проем!

Так мы и простояли с ним все последующие толчки. Японцы же сидели в креслах глиняными истуканами, лишь одна секретарша шустро забралась под стол. Юбка у нее задралась, и я увидел ажурную резинку черных чулок. Разглядывание стройных женских ног странным образом отвлекло меня от землетрясения. За окном тревожно гудел ревун, предупреждая токийцев, что расслабляться пока еще рано, Вячеслав крепко держал меня за плечи, не давая вырваться, а я все пялился на кружевные подвязки. У Веры тоже были такие…

Постепенно толчки сошли на нет, и здание перестало трястись. Разрушений в кабинете не наблюдалось, кроме рассыпавшихся бумаг и опрокинувшегося стакана для карандашей, все остальное осталось на своих местах. Бледная секретарша вылезла из-под стола, поправила юбку. Я даже ей подмигнул. Девушка смущенно зарделась и спряталась за спину директора, который все землетрясение простоял у окна, даже не шелохнувшись. Вот это выдержка у самурая! К моему удивлению, наша беседа снова продолжилась, как будто ничего и не случилось. Ну потрясло Токио слегка – это же не повод отменять важную встречу!

Лифтом Вячеслав запретил пользоваться – назад спускались по лестнице. Пока шли по коридорам, я жаловался бодигарду:

– Вот так тряхнет здание, прилетит чем-нибудь по голове, и дальше что?

– А дальше, как у Марка Твена! – юморит охранник – Бац, и окажешься в прошлом.

Я поперхнулся и с подозрением посмотрел на Славку. Неужели Веверс ему рассказал? Нет… не может такого быть!

– В японском прошлом? – уточняю у него с опаской.

– А в каком же еще? Самураи там, замки, эти их ниндзи…

– Ну-ну… продолжай – выдыхаю я, успокаиваясь.

– А что продолжать? – пожал плечами Вячеслав – Это только в сказке у Марка Твена янки устраивается в рыцарском обществе. А так-то какой-нибудь самурай полоснет мечом по горлу за то, что забыл ему поклониться, и все. Алес…

Вот же фантазер… чуть до инфаркта меня не довел!

Будь моя воля, этим бы визитом мои сегодняшние дела и закончились, но на улицах Токио все спокойно, паники нет. Будто и не трясло час назад. Да и Майкл уже ждет меня на звукозаписывающей фирме, и не появиться там, означает выказать неуважение к японским коллегам. Работа за прошедший месяц ими проделана колоссальная – концертный альбом «КЗ в Японии» в рекордные сроки подготовлен к выпуску.

Рассматривая сигнальный экземпляр, я не мог не отметить отменное качество печати на конверте, да и его ламинирование было выше всяческих похвал. На обложку они взяли отличную фотографию с концерта, где мы с девчонками поем «Japanese Girls». В кадр там удачно попали не только мы вчетвером в форме пилота и стюардесс, но и музыканты, и даже беснующаяся толпа на танцполе в ярких лучах стробоскопа. Очень эффектно получилось! На обратной стороне наш лица крупным планом, на развороте треклист с перечнем всех песен альбома, и он полностью повторяет сетлист концерта – Гор уверяет, что лишь несколько треков дано в слегка укороченной версии.

Я одобрительно поднимаю большой палец, выражая японцам и продюсеру свое искреннее восхищение. Очень хорошо продуман дизайн бумажной этикетки в центре диска – ее черный цвет сливается с масляной чернотой винила, и на этом фоне отлично смотрится большая красная звезда. Все выглядит просто супер! Японцы даже тонкие внутренние конверты для дисков предусмотрели. БоГато получилось… Но главное – бесподобный живой звук, словно снова на концерте очутился.

И как же все удачно сложилось с релизом альбома: мало того, что наши концерты в Японии еще не успели забыть, так свежий номер американского «Роллинг Стоун» с большой статьей о нас вышел. И в Будокане на церемонии я сегодня удачно засветился, и мое выступление на завтрашней конференции наверняка тоже в новостях покажут. А вечером интервью и фильм на NHK. Буквально все в кассу. Даже предстоящие гастроли в Штатах. Остается только радоваться и жить. Вот только радоваться как-то не получается.

…В отель мы с ребятами возвращаемся ближе к десяти. А бедняга Майкл еще на встречу с киношниками помчался. Цейтнот полнейший – пока я завтра на конференции буду, он уже должен съемки клипа организовать. И пусть работы для киношников там немного, но всех же нужно еще состыковать – начиная с каскадера, который будет выполнять за меня опасный трюк, и заканчивая мангакой. Вот же нашел я себе головную боль… но если все получится, клип станет просто бомбой и войдет в историю, заняв законное место в десятке лучших.

– Вячеслав! – в холле к нам бросается охранник, которого отправили в отель с Латышевым и Александровым – у нас ЧП! Владимир Валентинович за ужином перебрал, и мы с Игорем Александровичем никак не можем его увести из ресторана. Он уже два бокала разбил по пьяни.

– Только этого нам не хватало! – бледнеет Славка – Прибью алкаша…!

– Куда будем прятать труп? – с деловым видом интересуюсь я – Твои парни прикопают в саду, или мне позаботиться?

– Шутник… блин!

– Нет, я просто недоумеваю, как твой парень его проворонил – тоже начинаю заводиться я – Вы же знали, что этот ученый любитель выпить!

– Вить, недоумевай молча. А еще лучше не светись здесь в холле, и иди в свой номер. Мы сейчас попробуем аккуратно его вытащить из ресторана.

Понятно… Славку лучше не злить. Киваю и послушно направляюсь к лифту. Но внутри все кипит. Нет, ну, что за муд@к?! А так хорошо все начиналось…

Мы же с Александровым этой гипотезой «ядерной зимы» успели штатовским воякам крупно насолить – им это грозит серьезной потерей финансирования. Так что нас в порошок сотрут, если его пьянство станет достоянием прессы. Вот какого черта я здесь выеживался перед японцами целый месяц, если эта пьянь за один вечер превратит все в пшик?! Как я завтра людям в глаза стану смотреть? Как?! А как он сам завтра на конференции будет доклад делать?

Нервно взъерошив волосы, я вываливаюсь из лифта на своем этаже. Натыкаюсь на Ичиро.

– Что-то случилось, Виктор сан? – испуганно смотрит он на мое перекошенное лицо.

Так, нужно взять себя в руки… Я делаю глубокий вздох. Вячеслав этого алкаша сейчас притащит, до утра мы его нейтрализуем. Но главное – привести его завтра в божий вид – иначе точно опозоримся. Славка не зря побледнел – за очередной прокол ему грозит окончательная отставка. Надо спасать ситуацию и своего несчастного бодигарда…

– Слушай, Ичиро… здесь такая история. Наш товарищ очень сильно переволновался на церемонии в Будокане. Он у нас впечатлительный, как увидел сегодня все эти страшные снимки из Хиросимы и Нагасаки, просто голову потерял. Ну, и с расстройства слегка перебрал со спиртным за ужином. Понимаешь, душа у человека ранимая, вот не выдержал он…

Ичиро внимательно слушает мой бред, и что удивительно – кажется, верит в него. Качает головой сочувственно:

– Чем я могу помочь?

– Сможешь организовать с утра кастрюльку вашего знаменитого опохмельного супчика с водорослями? Но супчик нужен часов в восемь утра, чтобы товарищ успел прийти в себя к началу конференции.

– Сделаю, Виктор сан. Это не ресторанное блюдо, но я знаю, кого мне попросить его приготовить.

– Я буду очень благодарен – прикладываю к груди руку – вся надежда только на тебя!

Захожу в номер, падаю на постель. Сил нет, а они так нужны! С трудом беру себя в руки, раздеваюсь до трусов, начинаю разминаться. Олимпиада сама себя не выиграет. Сначала отжимания, потом упражнения на пресс и приседания. Завершает вечернюю тренировку бой с тенью. Теперь в душ и баиньки. Утром мне еще Александрова в чувство приводить…

…Выхожу из ванной, замотав на бедрах белоснежное махровое полотенце. Другим на ходу вытираю голову. Мне показалось, что пока я стоял под душем, открылась дверь в моем номере. Может, это Славка заходил доложить, как они справились с Валентинычем…? Но нет, охранника в номере не видно. Зато в гостиной на диване сидит незнакомая молодая японка в легком голубом платье. Или… знакомая…?

– Мизуки… – выдыхаю я, встречаясь взглядом с карими глазами, которые до сих пор снятся мне по ночам – Но как?!

Девушка понимает меня правильно, тепло улыбается:

– Начальник твоей охраны меня узнал в холле отеля, пустил в номер. Здравствуй, Витя сан! – гейша подходит ближе – ты еще не забыл свою Мизуки?

Делаю шаг, другой навстречу… Девушка так же медленно приближается, в ее глазах радость и…надежда.

– Счастье мое, да, как же я могу забыть тебя, если ты снишься мне каждую ночь?!

– И я вижу тебя по ночам… Витя, я так скучала! – ее судорожный выдох больше похож на всхлип, и она наконец, бросается мне на шею.

Без своих дурацких сандалий окобо и высокой традиционной прически гейши Мизуки такая невысокая, такая миниатюрная. И лицо такое юное без грима – ну, прямо девчоночка – студентка… Сейчас, когда я снова обнимаю ее гибкое тело, яркие воспоминания о нашей первой встрече в Доме «Тихий уголок» водопадом обрушиваются на меня, и я в мельчайших подробностях вспоминаю все, что случилось между нами в Киото. И забываю про все свои неприятности…

Это какое-то сумасшествие…Мы занимались любовью с такой безумной нежностью друг к другу, что даже язык не поворачивается назвать это сексом. Я никогда не представлял, что можно так сильно соскучиться друг по другу, меня просто сводит с ума тонкий аромат ее цветочных духов. И все это при полном понимании того, что завтра утром мы расстанемся, и теперь уже возможно навсегда. Мизуки удалось вырваться в Токио только на один день, а мне через два улетать в Москву, и этого никак не изменить – мы живем с ней в разных мирах, которые слабо пересекаются.

– Мизуки, ты мое наваждение – шепчу я ей – Я просто ненавижу эту невозможность видеть тебя! Хотя бы изредка.

– Может оттого и наши чувства так обострены, что каждый раз мы прощаемся навсегда – тихо говорит она, гладя меня по щеке.

– Но я не хочу чтобы так все и продолжалось. Разве мы не имеем право на счастье?

– Витя, я благодарна судьбе и богам за то, что встретила тебя. Ты изменил мою печальную жизнь. Признайся, это ведь по твоей просьбе господин Акио Морита подарил мне дом?

– С чего ты так решила? – попытался я откреститься от своего подарка, но этот номер у меня, конечно, не прошел. Мизуки, улыбаясь, прикрыла тонкими пальцами мои губы.

– Не надо, не лги. Я же сразу догадалась, что у Мориты-сан нет ко мне никакого личного интереса. А о том, что ты сотрудничаешь с корпорацией SONY знает вся Япония.

– У тебя из-за моего подарка возникли неприятности?! – встревожился я.

– Нет, все хорошо. Так хорошо, что иногда мне это кажется прекрасным сном. Я исполнила все обязательства перед своим Домом и выплатила долг из тех денег, что успела накопить. Теперь Мизуки Ёсимура – свободная женщина, которой тихо завидует весь ханамати Гион. Это ведь редкая удача для гейши – так быстро расплатиться по контракту с родным окия и закончить карьеру в таком молодом возрасте. Но поскольку все наши законы и приличия соблюдены в полной мере, а о твоем добром участии никто так пока и не узнал, злым языкам даже нечего мне приписать.

Мы лежим, крепко обнявшись. В голове – счастливая пустота.

– И чем теперь занимаешься? – я поворачиваюсь к Мизуки, целую ее в ушко.

– Благодаря тебе я стала хозяйкой собственного чайного домика – тясицу, где провожу для гостей красивые традиционные чайные церемонии. И больше никаких застолий с вином, танцами и пением для клиентов – с этим навсегда покончено. А еще в моем доме есть небольшая цветочная лавка, в которой я скоро займусь своим любимым делом – буду составлять икебана и продавать букеты.

– И этого хватит на достойную жизнь?

– Вполне. Не беспокойся обо мне. Репутация одной из самых востребованных гейш квартала Гион привлечет к моему чайному дому много гостей. А значит, будет процветать и цветочная лавка.

– Мизуки, ты, наконец, счастлива?

– Да! – улыбается она – Ты даже не представляешь, Витя-сан, какое это счастье чувствовать себя свободной от всех обязательств. Я как птица, расправившая, наконец, свои крылья!

Ну, хоть кого-то смог сделать счастливым… А вот мне от моих обязательств так легко не избавиться. Помолчав немного, я задаю ей вопрос, который не дает мне покоя:

– И теперь ты выйдешь замуж, да?

– Нет. Я хочу быть сама себе хозяйкой – неожиданно произносит уже бывшая гейша – Если не нашелся мужчина-японец, готовый выкупить контракт гейши и жениться на ней, то зачем мне теперь муж, который придет в мой дом на все готовое?

– Но разве ты не хотела бы родить ребенка?

– Конечно, я хочу ребенка. Очень хочу! – Мизуки лукаво улыбается – Но разве для этого обязательно заводить мужа? В мире ив спокойно относятся к незамужним женщинам, имеющим детей. Некоторые гейши, например, заводят детей даже от своих женатых покровителей. У нас это как-то в порядке вещей… Вот ты бы хотел, чтобы я родила от тебя сына или дочь?

– Да – не раздумывая отвечаю я – Хочу. У нас с тобой получится очень красивый ребенок, и я уверен, что ты станешь для него прекрасной матерью. Правда, я не смогу забрать тебя в СССР, но если ты решишься родить, у меня есть апартаменты в Вене, и вы с ребенком могли бы жить в Австрии. В любом случае я обязательно буду заботиться о вас, вы ни в чем не будете знать нужды.

– Зачем же нам переезжать? Австрия – чужая страна, и мы там тоже будем чужими. Я даже в шумном Токио не хочу жить. Нашему ребенку будет прекрасно и в Киото, теперь у меня все для этого есть.

Я приподнимаюсь на локте, пораженно смотрю на Мизуки.

– Ты ведь не шутишь, говоря о нашем общем ребенке, как о чем-то решенном?

– Разве таким шутят?!

Мизуки тихо вздыхает, укладывая голову на мое плечо.

– Виктор, обещай, что не будешь на меня сейчас ругаться.

– Даже не представляю, что бы меня заставило это сделать! – смеюсь я.

– Понимаешь… кажется, я уже жду от тебя ребенка. Пока рано об этом говорить, но…

– Точно, мы же не предохранялись тогда, в нашу первую встречу!

– Ну, да… Если честно, я сначала не хотела тебе об этом говорить. Ты молодой, перед тобой весь мир, зачем тебе ребенок…

– Но ты же приехала ко мне?

– Да. Сегодня утром услышала по радио, что ты прилетел в Токио, и приехала, чтобы еще раз увидеть тебя и попрощаться. Теперь уже навсегда.

– Не смей так говорить! – я резко сажусь в постели – Я не собираюсь с тобой больше прощаться! Мизуки, а в твоем новом доме есть телефон?

– Пока нет…

– Значит, немедленно проведи его. И через секретаря Акио Мориты оставь для меня свой номер. У меня есть возможность звонить тебе в любое время, когда я нахожусь в Москве.

Мы еще долго говорим о нашем будущем, о том, где нам встречаться и даже как растить общего ребенка. Потом опять занимаемся любовью. Наконец, я не выдерживаю:

– Давай спать – уже поздно, а у меня рано утром тренировка.

Засыпая, Мизуки сонно бормочет.

– Витя, наверное, мы угодили чем-то богам. Иначе зачем они дали нам столько счастья…?

Утро начинается с деликатного стука в дверь, причем в номер после этого никто так и не заглянул. Смотрю на свои часы – на них половина восьмого. Понятно. Это или Славка был, или Ичиро – больше, видимо, никто не знает про то, что у меня в номере ночует девушка. И разбудили меня для того, чтобы я отправился на свою ежедневную пробежку в парке, а заодно заглянул к Александрову и привел этого алканафта в чувство. Мизуки сладко спит и даже не просыпается, когда я аккуратно перекладываю ее голову со своего плеча на подушку. Надеваю спортивный костюм, пишу короткую записку, где прошу ее дождаться меня, и тихо закрываю за собой дверь…

– …Что это за…?! – Александров приподнимает крышку с глиняной кастрюльки, принесенной Ичиро, принюхивается и брезгливо зачерпывает суп ложкой: с нее волнистыми полосками свисают водоросли сомнительного буро-коричневого цвета. Валентиныча аж передергивает – Товарищи, сейчас семь утра! Я… я не буду есть это ведьминское варево!

– Будешь. Еще как будешь! – зло шиплю я – А если откажешься, я прикажу ребятам связать тебя и накормить насильно.

Александров насмешливо фыркает на мои угрозы, но тут же морщится от боли пронзившей его похмельную голову. Ага… заслуженное возмездие настигло алкаша… Он еще не отошел от вчерашних возлияний, оттого глаза у него мутные и покрасневшие, как у бешеной селедки.

– Сомневаешься, что они меня послушаются? – вкрадчиво интересуюсь я – А зря. Вчера ты подставил всех нас: и меня, и Игоря Александровича, и охрану. Думаешь, им начальство простит, что они недосмотрели за тобой? Тогда посмотри на их лица.

Охранники всем своим насупленным видом показывают что да, скрутят и заставят. Причем сделают это парни с огромным удовольствием, отомстив незадачливому выпивохе за свое вчерашнее унижение – ведь Александров потом еще и в лифте пытался скандалить, до смерти напугав двух пожилых японок.

– Парни, слушайте, мне хватит и пары чашек кофе, чтобы прийти в себя! – отступает он к дверям и делает последнюю попытку спастись бегством. Ага… счаз… Выход из номера надежно перекрывают мои бодигарды – Ну, клянусь вам, через два часа я буду как огурец!

Наверняка собрался опохмелиться в баре, вот же гад…! И это в день своего выступления на конференции.

– …такой же зеленый и сморщенный – качает головой Латышев – Володя, а как доклад читать собираешься? Разве не ты обещал в ЦК, что твое выступление в Японии будет сенсационным?

– Ну…

– Да, ты и половину нужных слов на трибуне не вспомнишь! Отбубнишь по бумажке свой доклад, и на этом все твое геройство закончится.

– Игорь, ты меня обижаешь…

Я решительно прерываю все эти беспонтовые дебаты, хлопнув ладонью по столу:

– Все, хватит! Последний раз спрашиваю: Владимир Валентинович, сам сядешь за стол, или нам применить силу?! А хочешь, тебя в Москву отправим прямо сегодняшним дневным рейсом? Я ведь могу, не сомневайся.

Да, вот так я панибратски общаюсь с известным физиком, потому что уважения у меня к нему после вчерашних его выкрутасов не осталось. Александров тяжело вздыхает и… нехотя усаживается за стол. Пододвигает к себе кастрюльку, зачерпывает ложкой суп. С опаской делает первый глоток.

Вот ведь… артист. Я же точно знаю, что этот суп вполне приятный на вкус – в нем отлично сочетаются крепкий мясной бульон, коренья и травы – даже страшненькие водоросли, и те там к месту. Так что нечего кривиться. Валентиныч снова вздыхает и, с опаской покосившись сначала на меня, потом на Вячеслава, начинает есть.

– Так бы сразу! И до начала конференции из номера ты не выйдешь. Парни, потом отправьте его под контрастный душ.

Сопротивление сломлено, я могу спокойно отправиться на пробежку. А потом вернуться в свой номер. Меня там этим утром ждет чудесная, удивительная женщина, с которой мы теперь связаны крепче, чем узами брака. Подумать только… у нас с Мизуки будет ребенок. В голове моей это до конца еще не укладывается, но сердце замирает от одной только мысли о нем, а на лице расплывается довольная улыбка. Конечно, это в корне изменит всю мою жизнь, и такая ответственность меня слегка… обескураживает. После смерти деда и мамы я ведь жил только для себя любимого и отвечал только за себя. У меня никогда не было детей. А теперь… Новая реальность дала мне намного больше, чем я ей.

Почему я с утра сияю, как начищенный самовар, понимает только Славка. И я благодарен ему за то, что провел ко мне Мизуки. А ведь мог и не пропустить – я бы даже и не узнал, что она приезжала ко мне в Токио. Понятно, что в первую очередь это его благодарность за мое заступничество перед Веверсом, но мужская солидарность тоже имеет место быть. Видимо еще в Киото Вячеслав понял, что у нас с Мизуки не просто легкая интрижка, а что-то гораздо больше и серьезнее.

– …Вить, я хотел сам устроить Володьке головомойку, но ты с этой задачей гораздо лучше справился – в голосе Латышева, вышедшего вслед за мной в коридор, сквозят неприкрытое уважение к диктаторским методам Вити Селезнева. Он крепко жмет мне руку.

Я только хмыкаю в ответ. А ты сам попробуй-ка держать в узде кучу творческих личностей, не поддающихся никакому воспитанию, склонных к пьянству и злостному нарушению дисциплины. Не пробовал? Тогда нам и говорить пока не о чем.

– Обращайтесь, если что, Игорь Владимирович. Готов поделиться богатым опытом…