Глава 3

– …Подъем! Сэлезнев, опять проспал трэнировку? Снова дрыхнешь без задних ног?!

Где я был накануне, во сколько вернулся домой, и сколько мне вообще удалось поспать – все это совершенно не волнует Ильяса Ретлуева. Этот кремень – человек не дает пощады ни себе, ни другим. Поставил цель – все! Расшибись теперь в лепешку, Витя, но тренерский график будь любезен выполнять.

– Хатико, а ты куда смотришь?! Почему нэ разбудил?

Мелкий мохнатый предатель, получив добро от спортивного начальства и радостно лая. заскакивает на кровать, заглядывает мне в лицо. Не откроешь глаза – залижет насмерть своим шершавым языком. Поэтому приходится встать и отправиться на пробежку. Предателя мстительно запираю в доме, чтобы под ногами не путался. Счастье еще, что погода сухая стоит, не то изверг Ретлуев и под проливным дождем бегать заставит.

Вот и бегу я теперь под конвоем вдоль береговой линии Серебряного бора – поеживаясь от утренней прохлады, сбивая коленями и локтями росу с высокой травы, склонившейся над тропинкой, и позевывая с недосыпу. Согласно новому приказу генерала меня теперь даже на пробежке сопровождают двое охранников. Кошмар… Но парни в отличие от меня совсем не выглядят недовольными. Они-то только заступили на смену и поди ночью выспались. А мы с Имантом домой добрались только часа в два.

Но вообще ритмичный размеренный бег способствует восстановлению мыслительного процесса. Это даже удобно – сначала вспомнишь подробности вчерашнего дня, потом наметишь планы на предстоящий. Пока сделаешь круг по острову и вернешься домой, глядишь – в голове уже просветление наступило и все четко распланировано на день.

…Вчера в начале одиннадцатого мы вроде бы нормально попрощались с генералами и маршалом, расселись по служебным машинам и поехали по домам. Но стоило нам выехать на шоссе, как Веверс велел водителю сначала остановиться, а потом развернуться и ехать назад. На мой удивленный взгляд Имант усмехнулся.

– Это Устинов попросил нас вернуться. Когда еще выдастся возможность нормально поговорить без лишних глаз. Сам знаешь, в каком мы все сейчас цейтноте.

Вот так мы с ним снова оказались на даче у маршала. Только теперь Устинов нас ждал не в бане, а в большой застекленной беседке, расположенной в глубине парка. На столе никакого спиртного, только электрический самовар и все, что полагается к чаю. От чашки крепкого душистого чая мы с Имантом не отказались, и маршал по-простому сам взялся разливать его.

– Ну, что Виктор Станиславович, давайте теперь знакомиться по-серьезному.

– Давайте, Дмитрий Федорович. Надеюсь, вы не в обиде, что я дурака сегодня валял?

– Да, нет… даже забавно было. А вас самого эта роль юного клоуна не смущает?

– Вжился уже… – вздыхаю я – у меня же и выбора особого не было. Вы просто представьте, что сами попали в тело пятнадцатилетнего подростка. Какие есть варианты…?

Устинов задумчиво смотрит на меня, потом произносит.

– Утром, после вашего ухода, мы еще долго разговаривали в кабинете Григория Васильевича. Признаюсь, Арвид Янович заставил нас с ним несколько по-иному взглянуть на вашу роль во многих последних событиях. Как-то мы с товарищами из Политбюро явно недооценивали проделанную вами работу, особенно по линии МИДа.

– А ее вообще трудно объективно оценить – усмехаюсь я – там же все происходит на уровне личных контактов. Никто же всерьез не задумывается, например, о том, что я уже знаком практически со всеми лидерами стран Семерки – только канадец Джо Кларк остался неохваченным моим вниманием. И единственный, с кем из них отношения у меня сразу не сложились – это Жискар д’Эстен. Ну, так ему и недолго осталось в президентах ходить. Я свой весомый вклад в его поражение уже внес, и еще с удовольствием посодействую, если понадобится.

– Да, уж… удар по его репутации вами нанесен ощутимый. Опасный вы человек, Виктор Станиславович…

– Со временем оказалось, что у внешности подростка есть не только минусы, но и огромные плюсы – меня многие недооценивают и сначала просто не принимают всерьез. А потом иногда бывает поздно.

– Певец, мальчишка, балагур – спрос вроде маленький, а возможности у Виктора оказались на удивление обширные – вставляет свои пять копеек Веверс – грех ими не воспользоваться.

– И эта ситуация отлично играет нам на руку – понимающе кивает министр обороны – слышал, недавно сенатор Байден пал очередной жертвой вашего обаяния?

Ага. А еще обаяния добавила гэбэшная «медовая ловушка».

– Было такое… – не стал я отпираться – вот собирался на гастролях в Вашингтоне продолжить знакомство с ним и его сыновьями, но…

Развожу руками с кислым видом, Имант еле заметно усмехается и одобрительно кивает. Давай, мол, дожимай министра. Но Устинов, кажется, и сам теперь оценил все плюсы от моей поездки в Штаты.

– Вопрос пока еще открыт. Решение по вашим гастролям отложено на пару дней.

Вот и отлично! Похоже, Имант прав – никуда они не денутся и выпустят меня, как миленькие. Плюсы от этой поездки однозначно перевешивают все возможные риски. Просто опека нашей охраны станет еще жестче. Но я к этому готов и как-нибудь пережу.

Дальше наш разговор перетекает в плоскость, которая интересует Устинова больше остальных – разоружение, переоснащение армии современным оружием и прочее, прочее, прочее… Здесь я уже более категоричен, благо каждое мое слово можно легко проверить в айфоне, а значит и нечего тянуть с решениями, которые все равно придется принимать. Обсуждаем пересмотр военной доктрины с наступательной на оборонительную, реформу ВПК, сокращение военных расходов, закрытие заведомо бесперспективных исследований в военной сфере. Холодная война должна закончиться, или хотя бы перейти в совершенно другую, менее опасную фазу. А Генштаб должен, наконец, осознать гибельные перспективы гонки вооружений для экономики СССР.

Куда девать все старье, что успели наштамповать? Однозначно сбывать его в страны третьего мира, пусть радуются. Причем именно продать. Нет живых денег – пусть кофе, хлопком, какао-бобами расплачиваются, да хоть бананами-апельсинами. Но больше никакого долгов. Определиться с ключевыми странами, где у нас действительно есть серьезные стратегические интересы, всех остальных лишить доступа к халяве. Африку с ее диктаторами-людоедами вообще в бан – пусть живут там, как хотят. Хватит, поездили уже на нашей шее, да так, что нам самим жрать стало нечего. Оставить пару-тройку ключевых военных баз, желательно рядом с Персидским заливом и Средиземным морем.

– Жесткий ты человек, Виктор Станиславович! – усмехается Устинов, незаметно опять переходя на ты.

Это радует. Значит, я снова вызываю у него хоть какое-то доверие. А может, он просто сам всех этих арабских, да африканских нахлебников терпеть не может. Во сколько нашей стране одно только их обучение обходится! И ладно если бы только в гражданских вузах, так ведь они и в наших военных институтах и академиях учатся. Хотя я бы назвал это скорее протиранием штанов. Делает ли это все их потом лояльными нам? Нет, не делает. Может они становятся военными профессионалами? Последние две арабо-израильские войны показали, что нет, не становятся. И то, что достается даром никогда не ценится. Предадут и продадут нас при первой же возможности. Причем, им даже все равно кому. Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит.

– Так у меня к Африке свои счеты, Дмитрий Федорович. Отец мой там погиб, причем не понятно за что.

– Слышал, он у тебя военным летчиком был, отсюда твоя любовь к военной авиации?

– Есть такое… – улыбаюсь я – к самолетам у меня и, правда, особое отношение.

Мы молчим некоторое время, пьем чай. Надо бы сбегать в кусты отлить – пиво и чай уже в горле плещутся – но нарушать идиллию очень уж не хочется. Правда, ведь душевно сидим.

– Ладно, товарищи… Ночь уже на дворе, вас, наверное, дома заждались – вздыхает Устинов – я-то по-стариковски один живу, а у вас семьи. Это меня бессонница часто мучить стала.

– Дмитрий Федорович – решаюсь я – а давайте, если вам не с кем будет поговорить, вы просто позвоните мне? Имант Янович у нас занят с утра до ночи, а я по вечерам более или менее свободен. Понятно, что теперь у вас появились темы, которые массу вопросов вызывают. ВЧ линию мне провели, можно говорить свободно. Разумеется, опуская некоторые мои личные подробности – не хочу, чтобы близкие узнали.

– Да, ну… неудобно как-то, Виктор…!

– Удобно. Айфон у нас всего один – к нему очередь. А на многие вопросы я и сам могу вам ответить. И как первый носитель гостайны, прекрасно понимаю, какая это мука, когда не поделиться ею, не обсудить не с кем. А еще если хотите, я вам фильмы про Афганскую и Чеченскую войну привезу посмотреть. В них, конечно, действительность приукрашена и частично переврана, но в целом они представление о тех двух войнах дают.

– Ну, если только фильмы…

* * *

После пробежки меня ждет душ и вкусный завтрак. Когда я спускаюсь вниз, свеженький и бодренький, как огурчик, смущенный Ильяс уже сидит за столом. Ретлуев, правда, пытался отнекиваться, но Екатерина Васильевна – дама упорная. Она даже Хатико спуску не дает. Единственный, кого она по-настоящему побаивается – это Имант. Не знаю уж, чем он ее так запугал. А вскоре к нам и подъехавший Леха присоединяется. Морда у друга такая довольная, что сразу видно – человек с толком ночь провел. Мне прям аж, завидно стало. И мой товарищ никогда не откажется пожрать, наша строгая домработница его за это просто обожает.

– Лешенька, добавочки?

– Не откажусь Екатерина Васильевна! Я у вас на кухне прямо душой отдыхаю.

Я фыркаю про себя – душой он, видите ли, отдыхает! Подлиза… Утроба ненасытная! Я бы может тоже лишний пяток сырников сейчас заточил, но ведь Ильяс рядом бдит, как коршун. А у меня через неделю контрольное взвешивание. Тренер задался целью снова вернуть меня в категорию среднего веса до 72 кг.

…Когда приезжаем в Динамо, сборная в полном составе уже тренируется в зале. Киселев заметив меня в дверях, укоризненно качает головой и демонстративно стучит пальцем по циферблату часов, намекая на мое десятиминутное опоздание. Казарма какая-то, вот ей богу! И дедовщина. Но спорить со спортивным начальством себе дороже, поэтому сразу же бегу переодеваться. Это Киселев еще не знает, какую мы с Лехой диверсию задумали. Пока Ретлуев помогает мне перебинтовать руки и зашнуровать перчатки, Мамонт торжественно заносит в зал коробку с видаком.

– Алексей Иванович, принимайте свой новый спортивный инвентарь!

– Это что…? – Киселев с подозрением посматривает на большую коробку.

– А это то, без чего подготовка современного боксера невозможна.

– Ну, тогда неси в кабинет, сейчас глянем, что это.

Поскольку коробка у нас сверху упакована в серую оберточную бумагу, сразу невозможно догадаться, что в ней находится. Заинтригованные парни бросают тренировку и идут за нами.

– А вас, лентяи, кто отпускал? – хмурится Киселев.

– Ну, Алексей Иванович… дайте нам хоть одним глазком посмотреть, что за зверь такой! – жалобно канючат ребята.

– Да, пусть посмотрят – прошу я за парней – им всем потом с этим работать. Через месяц забудете, как раньше без этого жили!

Киселев фыркает, но больше никого не прогоняет. И мы всей толпой заваливаем в его рабочий кабинет.

– Показывай, Коростылев, чего притащил…

Мамонт начинает распаковывать наш подарок, как фокусник извлекая его из оберточной бумаги, а потом и из красочной коробки.

– Это же видеомагнитофон! – ахает кто-то из боксеров.

– Ага… – довольно подтверждает Леха.

– Алексей Иванович, у вас же Грюндиг? – вынимаю я провода из коробки и киваю на большой импортный телевизор, стоящий на тумбе в углу кабинета.

Спортивное начальство недовольно хмурится.

– Виктор, ну зачем это баловство, а…?

– Затем! – мы в две руки с Лехой начали подключать аппаратуру – Двадцатый век на дворе, а вы все по старинке свои бои и тренировки обсуждаете на тренировочных советах. Совещания устраиваете, вместо того, чтобы просто посмотреть запись еще раз по видику. Мы вон у себя в студии, когда «разбор полетов» устраиваем после концерта, первым делом его включаем. И все сразу видно на экране – кто лажал, а кто на все 100 % выложился. Великая вещь – не отвертишься! Хочешь на паузу поставишь, хочешь – чуть назад отмотаешь, чтобы еще раз спорный момент пересмотреть. Лех, скажи?

– Подтверждаю! Очень удобная штука. Помните, как на Витьку бундесы в Кельне наехали за его участие в демонстрации? Если бы я на камеру все это безобразие не снимал, хрен бы мы потом доказали, что там вины Селезнева не было. А так кассету с записью в ЦК предъявили, и все! Никаких претензий к Витьке.

Киселев задумчиво кивает. Видно вспоминает наши приключения в Кельне. Да… камера нам тогда здорово помогла. Иначе Суслов сожрал бы меня с потрохами.

– Тогда еще и камера нужна! А где ее взять? – вступает в спор Ретлуев.

– А у нас что, Спорткомитет нищий? – язвлю я – Или только нам золото на Олимпиаде нужно? Если нищий, то я вам свою камеру из дома притащу.

– Ты язык-то прикуси! Нэ тебе, парень, спортивное руководство обсуждать. Ишь ты, раздухарился! – резко осаживает меня Ретлуев.

Сборники, затаившись у дверей, с волнением наблюдают за происходящим, и в дебаты не вступают. Видак у всех вызывает неподдельный интерес, и пользу от него ребята хорошо понимают. Может, у кого-то он и дома уже есть. За границей-то часто бывают, можно чеки накопить. Это валютой спортсменов не балуют, а чеками Внешпосылторга пожалуйста!

– …И рефери бой может снова посмотреть, если вдруг спорный момент возник – неуверенно подает от двери голос Сашка Ягубкин.

– А я про что!

Наконец, видак надежно присоединен проводами к Грюндигу, и я с видом факира вставляю в него кассету с «Рокки». Проматываю вперед, останавливаюсь на кадрах тренировки.

– Фильм про боксера, но, к сожалению, не дублированный. Могу перевести.

В том месте, где Слай забегает по лестнице на холм и вскидывает руки я вижу как боксеры подаются к телевизору. И правда, пронзительный момент. На входе в кабинет образуется давка, тренер хмурится.

– За подарок спасибо огромное, но мы здесь и без тебя справимся – уверенно забирает у меня пульт Киселев. Кивает парням на стулья – рассаживайтесь поближе. А Селезнев с Коростылевым отправляются в зал, тренироваться! Они наверняка этот фильм сто раз уже смотрели.

Усмехаюсь про себя… Не удивлюсь, если и у тебя, Алексей Иванович, такая кассета дома есть. Уж больно уверенно ты с пультом обращаешься. Но вслух, конечно, ничего не сказал. С начальством не спорят. С понурым видом побрел к двери. Но когда начальство осталось за спиной, не удержался и радостно подмигнул парням. Те исподтишка показывают мне большой палец, а проходя мимо, с одобрением толкают локтями в бок. Ну, хоть кто-то рад. Хотя и Киселев конечно доволен, только вида не подает. Как и Ретлуев.

Короче, диверсия удалась на славу, тренировка сборной сорвана. Но добрые дела у нас наказуемы. Так что в ответ я получаю от Ильяса два часа усиленного ФИЗО, после которой уползаю в раздевалку, высунув язык на плечо. Дышу как загнанная лошадь, футболку и треники хоть выжимай. Такими темпами я уже на следующем взвешивании нужный результат покажу – вчера баня, сегодня соковыжимательная тренировка. Не сдохнуть бы еще от таких нагрузок…

* * *

Приехал на работу, думал, хоть часочек поваляюсь на диване, так сказать, «поработаю с документами». Хрена лысого…!

– Вить, Катя Семенова наверху тебя ждет – выглядывает из репетиционной Альдона.

– А она что, уже здесь?

– С девяти часов в приемной у Полины Матвеевны сидит, третью чашку чая пьет! Скоро лопнет.

Альдона не может не съязвить. Сегодня она одета строго – в белый брючный костюм. И вид такой неприступный! Не подкатишь…

– Во, дает! – я тяжело вздыхаю – Вообще у меня же по утрам тренировки.

– Устал? – на лица подруги появляется гримаска мимолетной жалости.

– Не то слово… Аль, мне срочно нужен массажист, иначе я умру, не дожив до Олимпиады.

– Так с отцом поговори. Он все равно кого попало не разрешит взять.

– Поговорю… – неуверенно обещаю я – но ему сейчас не до меня.

– Ему всегда некогда! – раздраженно машет рукой младшая Веверс, – я его уже неделю не видела и не слышала. Только по мокрым полотенцам на сушке и узнаю, что он домой заезжал. Вить, ты просто ему скажи про массажиста, а он уж сам решит.

Она выдерживает паузу и словно невзначай спрашивает:

– А Катя-то чего от тебя хочет?

– Догадайся с одного раза…

– Сочувствую… – ехидно усмехается Альдона – это первая ласточка. Хотя нет! Вторая уже, первой Алена подсуетилась.

– Не сыпь мне соль на рану, а…? Лучше Клаймича попроси ко мне зайти – мысленно я матерюсь. Все это мне еще разгребать и разгребать.

– Сейчас позову. Они в аппаратной с ребятами.

…Катя уже действительно ждет меня в приемной и при моем появлении вскакивает, чуть не опрокинув на себя чашку с чаем. Радостно улыбается.

– Привет, Вить!!!

Семенова одета очень простенько – платье в голубенький цветочек, синий поясок на талии. Зато надушилась-то…! Я даже духи эти узнал – польские «Быть может». Недорогие, но наши женщины их очень любят.

– Привет, красавица! Как твои дела, рассказывай, как поживаешь.

Мы проходим в кабинет, садимся в кресла. Я с тоской поглядываю на любимый диван, который меня так и манит, но приходится изображать из себя гостеприимного хозяина.

– Хорошо поживаю – докладывает мне Катя – Несколько раз приглашали в сборные концерты, есть пара предложений стать солисткой в ВИА. В ресторан хороший звали выступать. Но… не знаю, нужно ли мне это? – девушка смущенно поправляет пышные волосы.

– А как ты сама видишь свое будущее?

– Как? Ну, …гастроли, концерты, поклонники, наверное… – Катя смущенно замолкает.

Я тяжело вздыхаю. Такие типичные девичьи мечты. Ничем не подкрепленные воздушные замки, которые рассыпаются при первом же порыве ветра. Вот этим мечтательницы и отличаются от таких особ, как Пугачева. Те свое будущее тщательно продумывают и на самотек ничего не пускают. А понадобится – прут, как танк напролом. Ну, вот что прикажете мне с этой хорошей девочкой делать?

– Катюш, ресторан тебе точно не нужен. Прости, но это дно. Ты будешь всегда зависеть от тех, кто заказал тебе песню. И тебя постоянно будут приглашать за стол, предлагая выпить. Иногда из самых лучших побуждений, чтобы ты просто разделила с ними праздник. А назавтра придут другие люди, и тебя снова позовут к столу. И снова… А отказать ты им не можешь, потому что от твоей благожелательности зависит заработок – твой, и твоей группы. И так будет изо дня в день, изо дня в день. Как думаешь, чем это закончится?

– Пьянством…? – грустно спрашивает девушка.

– Это в лучшем случае.

– Да, что же может быть еще хуже?!

Вот же наивная простота… прямо, как наша Лада.

– Приставания подвыпивших мужчин, Катюш. Ты присядешь за столик из вежливости, а они решат, что ты готова к продолжению знакомства. Понимаешь? Ты вроде и повода не давала, но в случае отказа узнаешь о себе много нового.

Катя вспыхивает, как маков цвет. От продолжения неприятной темы ее спасает появление Григория Давыдовича.

– Привет, спортсменам! – Клаймич жмет мне руку и плюхается в свободное кресло – О чем разговариваете с такими серьезными лицами?

– О том, что у ресторанных артистов нелегкий хлеб.

– А у эстрадных он легче? – усмехается Клаймич – Это ты у нас, Витя, вундеркинд. Первое выступление – и сразу же во Дворце Съездов. А подавляющее большинство эстрадных певцов сначала несколько лет по сельским клубам со сборными концертными программами мотаются. Хорошо, если их заметят и предложат с приличным оркестром выступать – какая-никакая, но ступень в эстрадной карьере. А то ведь можно и до старости чужие песни под аккордеон исполнять.

Девушка мнется, потом бросается как в прорубь с головой:

– Ну, вы же не предложите мне место Веры?

– Не предложим Катюш. Скорее всего, после окончания в группе траура, будет объявлен всесоюзный конкурс на место солистки «Red Stars». И конкурс этот будет телевизионным. То есть финальная его часть будут показывать по телеку на всю страну.

– И любая девушка сможет в нем поучаствовать? – загораются глаза у Семеновой.

– В принципе да. Но отборочный тур пройдут от силы человек пятнадцать – двадцать. Вот среди них профессиональное жюри и будет потом выбирать. Хочешь поучаствовать?

– Хочу… но меня вряд ли выберут – Катя печально вздыхает и отводит глаза в сторону – Ваши девчонки вон, какие красавицы, как с обложки заграничного журнала. Куда мне до них…

– Катюшка…! – по-доброму улыбается ей Клаймич – Дело же не в красоте. Красавиц у нас полстраны. И поют многие хорошо. Но «Red Stars» – это экспортный, так сказать вариант. И наши девочки знают по несколько иностранных языков. Альдона – английский, итальянский и корейский. Ладочка – английский итальянский и французский. Витя у нас вообще полиглот. Они не заучивают текст, как попугайчики, они действительно хорошо понимают, о чем поют. И светскую беседу на иностранном языке поддержать могут. Им же приходится общаться с президентами, с послами зарубежными, с крупными бизнесменами. Так что солисты нашей группы в первую очередь представляют свою страну.

– Значит, мне и надеяться не на что… – опускает она голову – языков я не знаю.

– Кать, ты просто неправильно оцениваешь ситуацию и открывающиеся перспективы – снова вступаю я в разговор – Конкурс это что? В первую очередь возможность показать себя. Тебя увидит вся страна, с вами там будут работать профессиональные преподаватели по вокалу – это же такой шанс громко заявить о себе! Разве можно его упустить?! Конечно, ты должна участвовать. И обязательно должна дойти до финала, чтобы на тебя обратили внимание. А мы тебе постараемся помочь по мере сил – уж песню-то я для тебя точно напишу.

– Правда, напишешь?! – расцветает Катя.

В глазах столько радости, словно ребенку игрушку пообещали купить. Как же мне ей культурно объяснить, что я костьми лягу, но никаких солисток навязать себе не дам. Конечно, все в жизни бывает, и зарекаться нельзя, но…

– Катюш… на этом конкурсе все девушки будут отчаянно биться именно за то, чтобы занять место Веры. И они обязательно будут копировать ее голос, копировать ее внешность, повторять манеру исполнения, наивно думая, что все это поможет им выиграть состязание. А ты должна на этом общем фоне проявить свою яркую индивидуальность. Чтобы все сразу поняли – ты уже готовая эстрадная певица и никакие «Red Stars» тебе вообще не нужны. Вот в чем твой шанс, понимаешь? Пусть ты даже займешь третье или пятое место, но тебя зрители точно запомнят, а для многих других финалисток этим конкурсом все и закончится.

– У тебя редкий дар, Катенька – вздыхает Клаймич – твой слух устроен так, что ты очень хорошо слышишь и чувствуешь чужую манеру исполнения. При этом хороший голос позволяет тебе без труда скопировать и передать ее. Но ты же не хочешь всю оставшуюся жизнь быть чьим-то двойником? Таким даром нужно пользоваться с осторожностью, чтобы чужая маска не прилипла к тебе намертво.

Приглашаем Катю в репетиционную. Но по дороге меня опять перехватывают:

– Товарищ Веверс на линии – с придыханием произносит Полина Марковна. Очень она уважает генерала. Ну и побаивается, конечно.

* * *

Имант, как всегда, немногословен.

– Виктор, срочно бери машину и езжай по адресу: Симоновский вал, дом 16. Там тебя ждет Латышев Игорь Александрович, это вице-председатель Общества «СССР – Япония». Напишешь заявление на вступление в члены Общества и сразу получишь удостоверение.

– А что за срочность-то такая?

– Потом расскажу. Выполняй!

В трубке раздаются короткие гудки. Вот так всегда… Ничего толком не объяснит, и все у него срочно. Только бы команды как унтер-офицеру раздавать… Но деваться некуда, надо ехать.

Извиняюсь перед Катей, заверяю ее, что с новой песней все остается в силе. А если успею, то даже и к следующему выпуску «Вокруг смеха» что-нибудь подкину. Тот же «Настоящий полковник» уже засвечен перед начальством – значит, песню можно выпускать в эфир.

…По названному Веверсом адресу располагается Союз советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами, а если сокращенно, то ССОД. Насколько я помню, он занимается тем, что принимает в СССР иностранных представителей разных общественных, культурных и научных организаций, устраивает деловые поездки за границу советских общественных деятелей и участвует в разных культурных обменах. А еще ССОД поддерживает изучение в СССР иностранных языков.

И меня там уже действительно ждут.

– Игорь Александрович – представляется мне темноволосый крепкий мужчина лет сорока, сорока пяти – а тебе, Виктор, и представляться не нужно. Тебя и так весь Союз и вся Япония знают!

– Ну, прям уж и вся… – скромничаю я.

– Вся, вся… не прибедняйся – улыбается он – Второй месяц в Японии только и разговоров, что о «Red Stars» и о твоей борьбе за ядерное разоружение. Ты очень там популярен. Сейчас на японском ТВ анонсируют выход документального фильма о тебе. Ты в курсе?

– В курсе – вздыхаю я – это канал NHK Educational. Они здесь в Москве большое интервью снимали, и даже за мной во Францию летали, когда мы тело Веры забирали.

– Прими мои соболезнования… – становится серьезным Игорь Александрович.

– Спасибо. А не знаете, с чего вдруг такая спешка с моим вступлением в ваше Общество?

– Так ведь мы в Японию летим. Разве тебе еще не сказали?

Я ошалело качаю головой. Нет, ну охренеть просто..! «В Японию летим». А предупредить? А подготовка к гастролям в США?!

– У них 15 августа каждый год проходит Церемония памяти жертв ядерного взрыва. Нам прислали приглашение. Тебе – персональное от императорского дома. В ЦК не хотели тебя отпускать, но Романову лично премьер-министр Японии позвонил.

Ох, ты ж…! Но тогда понятно, чего такая суета началась. Генеральный ТАКИМ японцам отказать, конечно, не может. Так что и загранпаспорт он мне вернет, никуда не денется. Я ехидно хихикаю, но про себя. Вслух же спрашиваю:

– А где сама церемония будет проходить?

– В Токио. На арене Будокан.

– Знакомое место, мы там выступали – улыбаюсь я – Значит, пора снова японские поклоны вспоминать.

Игорь Александрович понятливо усмехается. Видно, тоже от души японцам накланялся.

– А вы журналист?

– Пять лет оттрубил собкором «Правды» в Токио. Сейчас зав. отделом Японии в Институте востоковедения АН СССР.

– Солидно… – я уважительно качаю головой – А кто еще с нами полетит?

– Александров. Владимир Валентинович. Он физик, занимается математическим анализом последствий ядерной войны.

– Понятно…

Похоже, что наши ученые с подачи Веверса занялись разработкой концепции ядерной зимы, которую я озвучил на пресс-конференции в Токио. Молодцы какие…

Ну, а мы занялись оформлением документов, которые уже были заранее подготовлены. От меня понадобились только заявление и анкета. Судя по всему, дел у Латышева было перед поездкой невпроворот. Так что задерживать меня он долго не стал: выдал удостоверение, пожал руку, и мы расстались, довольные друг другом.

Уже в машине я начинаю прикидывать в уме все неотложные дела в Японии. Набралось дня на три – и это как минимум. А больше я и сам себе позволить не могу – работы в студии полно. Сердце мое, конечно, рвется в Киото, к Мизуки, но об этом даже и мечтать нечего. Никто меня туда не пустит. Обидно приехать в Японию и не увидеть ее…

В студии первым делом перезваниваю из кабинета Веверсу.

– А сразу нельзя было сказать? – без предисловий наезжаю я на генерала. Главное же первым наехать, чтобы потом можно было поторговаться.

– У меня были люди. Я и сейчас говорить не могу, в Кремль уезжаю.

– Вячеслава вернешь? – нахально делаю вид, что последних слов не слышал.

– А стоит?

– Еще как стоит! Знаешь поговорку? За одного битого, двух небитых дают. На его месте тогда любой бы облажался. Зато он всю японскую специфику теперь знает, а новые ребята будут тыкаться, как слепые котята. Ну, постращал парня, и хватит.

– Это я без тебя решу, когда хватит – недовольно обрывает меня генерал – два дня в Токио тебе на все дела хватит?

– Три. Я сам в Москву рвусь, но у меня там художник клип рисует, нужно проконтролировать. И обязательно надо встретиться с главой SONY Моритой. А еще Ояма…

– Ладно, три. И ни днем больше.

– А где мой паспорт?

Но в трубке уже снова частые гудки. Я фыркаю. Что за манера у человека трубку бросать? Хотя в целом торг прошел успешно: Славку мне вернут, три дня в Токио мои. Конечно, еще какое-нибудь интервью наверняка придется давать, но это уже мелочи.

Следующий час посвящаю тому, что составляю для себя подробный список дел в Японии, стараясь ничего не забыть. Мысли мои то и дело возвращаются к гейше. Но возможности встретиться с ней я не вижу, у меня ведь даже телефона ее нет. Послать телеграмму? А куда? Я и адреса ее не знаю.

От грустных размышлений меня отвлекает Роза Афанасьевна.

– Виктор, пойдем знакомиться с новым преподавателем по вокалу.

…В репетиционной собрался весь коллектив, рижане тоже уже здесь. Это хорошо.

– Прошу любить и жаловать. Михаил Юрьевич – представляет нам Роза Афанасьевна полноватого, улыбчивого мужчину лет сорока – опыт преподавательской работы у него большой, студенты Михаила Юрьевича просто обожают.

– Ну, вы прям скажете, Роза Афанасьевна…! – смеется он.

Студенты? Мы кисло переглядываемся с Григорием Давыдовичем. Так надо понимать, что на гастроли он с нами ездить не сможет, по крайней мере, в течении учебного года. Плохо, конечно.

Но в результате все оказалось не так страшно – до октября, как минимум, Михаил Юрьевич свободен и он в нашем полном распоряжении. Значит, с США проблем не будет. А дальше вопросы с гастролями можно решить звонком «сверху».

– Это же не проблема? – вопросительно приподнимает бровь Роза Афанасьевна – У нас есть кому позвонить?

– Есть – заверяю я ее.

Да, наша мадам и сама это знает, спрашивает она скорее для порядка. А дальше мы сразу переходим к делу. Времени мало, незачем его понапрасну терять.

У ребят рижан проверяют вокальные данные. Выясняется, что из троих более или менее прилично поет только Мартин. И что-то не слишком сложное, типа «I Want It That Way». На большее рассчитывать не приходится. Алику и Сашке придется тихо нам «подмяукивать» или просто открывать рот, изображая пение, а петь за них будут музыканты – Коля и Глеб.

Ладу и Альдону Михаил Юрьевич хвалит. Особенно Ладу. Говорит, что с ней будет меньше всего работы. Послушав «Summer Moved On» и «The Show Must Go On» в моем исполнении удивленно качает головой.

– Ну, ты брат, замахнулся… Силенок-то хватит вытянуть?

– Надеюсь. Вы лучше скажите: можно как-то «раскачать» голос? Есть какие-то специальные упражнения?

– Методика-то такая есть, да времени нет. Это ведь дело не одного месяца. Тебе же нужен стабильный результат на каждом выступлении, а не одноразовый для студийной записи.

– Хорошо, а вот, за рубежом при активной концертной деятельности, когда надо чуть ли не каждый день петь и быть в отличной вокальной форме, исполнители прибегают к технологии «пререкорд»- решаю я поделиться «ноу-хау».

– Это как?

– Ну… весь концерт артист работает «в живую», и только самые сложные вокальные места прописываются фрагментами в минусовку, чтобы не перенапрягать горло. Всё тщательно репетируется, и певец уже заранее знает, где он должен вовремя замолчать и просто открывать рот под записанный фрагмент. Запись делают в тот же микрофон, в который он поёт на концерте, поэтому услышать разницу в звучании практически невозможно. Это как страховка, на всякий пожарный случай, понимаете?

Весь коллектив удивленно переглядывается, для них это новость.

– Понимаю, чего ж не понять – вздыхает педагог – А ваш звукорежиссер с таким наложением звука справится? Это ведь тоже непросто.

– Постараюсь – кивает Кирилл.

– Тогда попробуем – соглашается Михаил Юрьевич – я покажу тебе несколько упражнений, с них нужно будет начинать каждое утро.

Занимаемся еще пару часов, потом прощаемся до завтра. Роза Афанасьевна довольно щурится. Всю репетицию она просидела в зале, выходя только на перекур.

– Ну, как вам Михаил Юрьевич?

Мы с Клаймичем дружно показываем ей большой палец. Кажется, с вокалом у нас в группе намечается прорыв.

…А вот вечером в студию нагрянула беда. Только мы с Альдоной присели в кабинете попить чайку, как дежурный милиционер сообщил по селектору, что ко мне посетитель – девушка по имени Мирослава.

– Это та ненормальная, что с крыши высотки спрыгивала, а потом чудила на съемках клипа на ВДНХ?

– Она… Боже… Алька, умоляю, спаси меня от этого чудовища! – шутливо закатываю я глаза.

– Нет уж, Селезнев! Разбирайся сам со своими сумасшедшими фанатками. У тебя, похоже, сегодня приемный день!

Эта белобрысая зараза издевательски хохочет и, соблазнительно покачивая бедрами, направляется к двери. Не смотря на все мои отчаянные мольбы о помощи. А увидев в приемной Мирку, радостно здоровается с ней.

– Привет, Мира! Как дела? Передай своим друзьям, что клип с вашим участием пользуется в Японии большим успехом.

– Правда?! Вот здорово! Вить, может, ты меня еще где-нибудь снимешь? – влетает в кабинет наглая девица.

Я кисло улыбаюсь ей. Ага… сниму. В «Триллере» Майкла Джексона без грима. На радость всему МГУ.

– А у вас здесь клево! Целая стена фотографий со всякими знаменитостями, плакаты.

– Угу… Мир, а ты к нам по делу или как? Просто у нас важная репетиция, скоро гастроли в США.

– В США?!! Снова? Вот здорово! Слушай, а в каких городах теперь выступать будете?

Нахалка упорно слышит только то, что хочет слышать, а потом и вовсе плюхается своим тощим задом прямо на мой рабочий стол. Блин! Да, им медом что ли здесь намазано?! Больше сесть негде в кабинете? Большой диван, два мягких кресла, куча стульев вокруг длинного стола для совещаний, а они все на мой стол мостятся.

– Поздравь меня, Витька, я достала медицинскую справку и оформила академку, теперь буду с тобой на одном курсе учиться! Ты уже узнал, в какой ты группе?

– Мир, какая группа? Еще даже приказа о зачислении нет. Только третий поток сдает.

– А, точно! – хлопает она себя по лбу – Ну, тебе-то нечего беспокоиться, тебя точно примут.

Она начинает что-то щебетать, а я пытаюсь осознать масштаб своего попадалова. Вот радость-то великая с этой ненормальной вместе учиться! Мало она мне нервов потрепала, так теперь еще и пять лет ее рядом терпеть. А ведь таких девок на потоке может быть не одна, и не две… Вдруг мой слух выхватывает в этом потоке бессмысленного трепа:

-..и я неплохо пела в школьном хоре. Вить, ты должен обязательно меня прослушать!

Вот мы, наконец, и добрались до главной причины ее появления в студии.

– Мира, а почему ты решила, что я тебе вообще что-то должен?

Мирослава замолкает и недоуменно смотрит на меня. Потом осторожно спрашивает.

– Ну… ты же можешь?

– Могу. Но не хочу.

– Почему?! – удивления и обиды в голос столько, что другой бы смутился. Но не я. На меня такие фокусы не действуют. Сволочь я конченная.

– Потому что я не вижу тебя в своей группе.

– Хочешь сказать, что я хуже твоих девиц?

Так и хочется ей сказать: «Милая, да ты им в подметки не годишься!». Но я лучше промолчу, чтобы Мирка еще и здесь скандал не закатила.

Поняв, что нахрапом меня не взять, эта интриганка моментально меняет тактику, будто и не было никакого разговора о прослушивании.

– Вить, а давай сегодня в ресторан сходим? Поужинаем, потанцуем… Я угощаю!

– Ты думаешь, я не в состоянии оплатить ужин в дорогом ресторане?

– Тогда пошли?!

– Нет. У меня полно работы, и по ресторанам я вообще не люблю ходить.

– Ты такой скучный…!

Девушка складывает губки «бантиком», кокетливо хлопает ресницами.

– Да. Я скучный, вредный и вообще, зануда. И мне пора на репетицию.

– Нет, ну подожди! – хватает она меня за руку и пытается притянуть к себе.

И здесь на мое счастье раздается селекторный звонок. Я включаю громкую связь и слышу недовольный Алькин голос:

– Селезнев, ты совсем охренел?! Сколько можно ждать, пока ты там наговоришься? Если через пару минут не спустишься в аппаратную, мы с ребятами уходим домой.

– Иду!

Я с радостью вскакиваю и распахиваю дверь в приемную:

– Мира, на выход! А то меня из-за тебя сейчас уволят.

– Да, кто тебя может уволить-то? – недовольно хмурится нахалка.

– Давай, давай, давай, давай….! – я хватаю упирающуюся Мирку за руку и чуть ли не силком вытаскиваю ее из кабинета. Так и хочется дать ей пинка под зад.

– Подожди ты… – упирается она – не хочу я уходить!

– А придется. Все, пока! В сентябре увидимся на занятиях.

– Ты же в это время в США будешь!

– Тогда в октябре.

Препираясь, мы спускаемся на первый этаж, где я быстренько сдаю ее на руки милиционеру.

– Больше сегодня никого не пускать. Меня ни для кого нет!

* * *

Заявляюсь домой ближе к ночи. Дорепетировался до такого состояния, что в машине по дороге домой заснул. Даже Имант сегодня приехал раньше меня. Захожу на кухню, устало падаю на стул. Подперев щеку рукой, смотрю, как Веверс невозмутимо пьет чай с сушками.

– Есть будешь?

Щелк. Сушка хрустнула в кулаке генерала.

– Нет, не хочу. Если только чаю выпью с бутербродом.

Еще щелк. Не человек, а машина. Не ест, а подзаряжается, словно робот.

Имант, молча, встает и наливает мне большую чашку чая. Из хлебницы достает батон, из холодильника докторскую колбасу. Вместе с разделочной доской и ножом кладет на стол передо мной. Это прямо что-то новенькое… С чего вдруг такая трепетная забота?

– Ешь давай, а то скоро на дистрофика станешь похож. Люда вернется, скажет, что я тебя здесь голодом морил.

– Мне все равно вес нужно сбрасывать до 72-х.

– Уже успокоился бы ты со своим боксом, а? Далась тебе эта олимпийская медаль!

– Не… это святое, тут дело принципа.

– Ильяс тебя совсем заездил.

– Ничего… сейчас в график с тренировками войду, и станет полегче.

Заставляю себя встать и помыть руки. Потом сооружаю бутерброд с колбасой. Но есть и, правда, совсем не хочется. Вяло жую, тупо уставившись в одну точку над плитой. Ем безо всякого удовольствия, даже вкуса колбасы не чувствую.

Молчим… Каждый думает о своем. За окном в саду стрекочут ночные цикады – обожаю этот успокаивающий, размеренный звук. Как же хорошо, что мы переехали за город, а то сидели бы сейчас в душной городской квартире. Вот, оказывается, с Имантом можно и комфортно молчать за столом, он хорошо чувствует эту грань, когда любые слова лишние.

– А где наш пострел?

– Умаялся и дрыхнет наверху. Я его вечером погонял по саду хорошенько, чтобы вся дурь вышла.

Я фыркаю и тянусь за чаем. Это как же надо было пса загонять, чтобы он даже не спустился меня встречать?! Изверг этот Имант, как есть изверг!

– Завтра в 12.00 в ЦК совещание в отделе культуры, тебе не мешало бы съездить. Только оденься прилично, не зли товарищей, у них и так на тебя аллергия.

Щелк, щелк, сушки закончились.

– Пусть супрастин выпьют. А по какому поводу совещаться будем?

– Композиторов собирают и поэтов песенников. К Олимпиаде нужны песни. Поучаствуешь?

– Не вопрос. Долго ли с айфона скачать. У меня даже готовый список где-то был. А это что – Романов распорядился?

– Романов. Но сам тебе звонить не захотел.

– Все дуется на меня? Когда только надоест…

Имант пожимает плечами и ищет рукой сушку в вазочке, не находит. Его любовь к разным баранкам забавна, они у нас в доме теперь не переводятся – мама за этим особенно следит. Ну, должен же человек иметь хоть какие-то слабости?

– Матери почему не звонишь?

– Вчера звонил и завтра позвоню, а сегодня замотался. Как они там отдыхают?

– Нормально. Сегодня в Домском соборе были на концерте органной музыки.

– Везет им… я бы тоже не отказался.

– Успеешь. Какие твои годы…

– Сам-то понял, чего сейчас сказал?

Мы переглядываемся и начинаем смеяться. Вернее смеюсь я, а Веверс только скупо улыбается. Но для него и это достижение. Эх, кто же знает, сколько мне здесь отмерено? При таком темпе жизни и при таких врагах я ведь и до двадцати могу не дотянуть. Допиваю чай, иду мыть чашку.

– Хорошо посидели. Нужно будет повторить.

Теперь уже фыркает генерал. Смешно ему. А чего я такого сказал?

– Завтра к тебе один товарищ после обеда подъедет – очень хороший массажист, причем со спортивным уклоном.

Ага…! А это уже моя боевая подруга заботу обо мне проявила. Вот спасибо! Зацелую завтра свою красавицу.

– У вас там хоть найдется помещение для массажного стола?

– Для этого у меня комната отдыха есть. А вообще, конечно, тесновато нам уже стало в этих стенах. У танцевальной группы своего помещения нет, у Львовой в мастерской тетушки буквально на головах друг у друга сидят. Да, и в репетиционной тоже места не хватает.

– Аппетит приходит во время еды.

– Растем же…

Махнув на прощанье Иманту рукой, тащу свое бренное тело к лестнице. А может, мне прямо здесь где-нибудь упасть, чтобы наверх не подниматься…?

Загрузка...