Ее дикие звери

Глава 47

Аурелия

— Сними это, — приказывает Дикарь. — Сними, или я вытащу тебя сюда и буду кусать твою тонкую шейку, пока не снимешь.

Прежде чем я успеваю выдавить ответ, Коса делает шаг вперед и, подняв один палец, резко проводит им вниз.

Моя невидимость сходит мгновенно, как по приговору. Одна пара глаз вспыхивает, у двух других расширяются зрачки — они осматривают меня с головы до пят. Ореховые, небесно‑голубые, неоново-белые. Я не двигаюсь. Даже не дышу. Мне плевать, что я в изорванных пижамных шортах и футболке. Я только смотрю и дрожу под тяжестью той чистой потребности, что пульсирует в каждой артерии, капилляре и вене. Это больно. Это жжёт.

Я позволяю остальным щитам опасть к моим ногам, словно тонкая марля.

Они одновременно делают резкий вдох — и я вместе с ними, потому что на их шее появляются три прекрасные брачные метки. Прекрасные, сияющие небесные знаки, такие правильные, такие верные.

Но их взгляды скользят вниз, на свёрток в моих руках.

Что‑то заставляет меня посмотреть на Ксандера. Я понимаю, что с него сняли обсидиановые оковы, потому что его глаза светятся.

— Регина. — Дикарь делает шаг в мою сторону.

— Ты, — но я указываю на Ксандера. Я обхожу волка и подхожу к дракону с пустым выражением лица. Голос звучит не по‑моему, когда я бросаю свёрток у его ног и отступаю на шаг назад. — Испепели его.

Приказ, грубый и настоящий.

Проходит доля секунды, и он, против воли, реагирует. Ксандер поднимает руку, и свёрток вспыхивает жарким красно‑оранжевым пламенем.

Я закрываю глаза, но пламя окрашивает веки в красный и печёт обнажённые конечности. Драконье пламя будет достаточно горячим, чтобы обратить всё в пепел. Не останется тела. Никаких костей для опознания. Никаких улик против меня.

Щёки становятся влажными ещё до того, как слёзы успевают превратиться в пар.

Из-за потерянной жизни, из-за моих суженых, из-за этой безнадёжной ситуации, в которой я оказалась.

Когда я снова открываю глаза, Дикарь уже стоит у меня за спиной. Со снятыми щитами я ощущаю его полностью. Его сила дика, как бурные речные пороги, и так же изменчива и неукротима, как глубокие джунгли. В нём есть насилие, агрессия, но всё это переплетено с чем‑то иным, что манит меня к себе.

В воздухе витают вопросы, тяжёлые как свинец, но я их отбрасываю.

Я резко оборачиваюсь. Глаза Дикаря расширяются от удивления, ноздри подрагивают — он улавливает моё желание. И я понимаю: нет слов правдивее тех, что вырываются из меня, когда я рычу:

— Ты мне нужен.

Дикарь не улыбается. Не смеется. Нет, он хватает меня сзади за шею и притягивает к себе с диким рыком, впиваясь в мои губы.

Он приподнимает меня за задницу, и я цепляюсь за его обнаженную грудь, обхватывая ногами в полном отчаянии. Я стону в соприкосновение наших губ, наши рты раскрываются и сходятся в жадном поглощении. Мы боремся за доминирование, яростно толкая и втягивая друг друга. Я зарываюсь пальцами в его волосы и тяну. Он — сплошь зубы, язык и рычание, и этот чисто животный инстинкт ошеломляет.

Дикарь разрывает поцелуй.

— Блядь! — рычит он в ярости, и отрывает меня от себя, заставляя встать на пол.

Он берет меня за руку и тащит в спальню, где отпускает и хватает себя за волосы, как будто хочет их вырвать.

Я знаю, что его мучает кровавый договор, который диктует ему не спариваться со мной.

— Просто используй свои пальцы, — сердито говорю я, протягивая к нему руку. Как он посмел отойти от меня? — Или что-нибудь еще, мне все равно.

— Нет, Регина, — его голос гортанный, по-волчьи низкий, и я в шоке наблюдаю, как Дикарь агрессивно выдвигает ящик прикроватной тумбочки, достает складной нож и кладет руку на стол, прижимая лезвие к метке моего отца.

— Боги, нет! — кричу я, бросаясь к нему.

Сильные руки хватают меня за талию, грубо отталкивают в сторону, и Коса выходит вперед. Я отшатываюсь в шоке.

— Позволь мне, брат, — хрипит акула.

Я смотрю на них с разинутым ртом, и перевожу взгляд на Ксандера в поисках помощи, но дракон спокойно наблюдает за происходящим с равнодушным лицом.

— Сделай что-нибудь! — я призываю его, пока Коса спокойно забирает лезвие у Дикаря.

Ксандер резко поворачивается ко мне и рычит.

— Не смей, блядь, разговаривать со мной, змея.

Он подходит к своей кровати, ложится, закинув руки за голову, и закрывает глаза.

Отмахнувшись от него, я делаю шаг вперед, чтобы попытаться остановить двух братьев, но как только я кладу руку на плечо Косы, он прислоняет нож к пальцу Дикаря и надавливает другой рукой, переламывая кость.

Дикарь мычит. Кровь брызжет на стол. Я вскрикиваю, но Дикарь просто разворачивается и хватает меня.

— Угх! Подожди!

Из раны хлещет кровь.

— Нечего ждать, — рычит он, делая шаг назад.

— Подожди.

— Нет.

Я хватаю запястье его раненой руки и поднимаю вверх. Кровь брызжет во все стороны, и я быстро накрываю рану рукой, чтобы перекрыть сосуды. Дикарь прижимает меня к своему телу и проводит языком по шее, пока я пытаюсь осознать, что, черт возьми, только что произошло, и исцелить его.

Коса со вздохом отодвигается, и я слышу, как скрипят пружины кровати, когда он садится на нее. Открываю глаза и вижу, что обрубок указательного пальца Дикаря больше не кровоточит, сейчас он просто красный и сырой.

Но ему абсолютно плевать на состояние пальца. Волк швыряет меня на третью кровать, но она едва успевает прогнуться под моим весом, как он оказывается сверху, с громким треском разрывая мою футболку пополам.

— О черт, Регина, — стонет он, проводя своими мозолистыми руками по моему животу и выше, по обнаженной груди.

Его рот следует за руками, облизывая и посасывая, как будто он хочет попробовать меня всю одновременно, зверь, изголодавшийся по моей коже. Я извиваюсь под ним, задыхаясь от искр, которые его прикосновения распространяют по всему моему телу. Он достигает моего рта, и наш поцелуй жадный, порывистый, языки переплетаются и борются, мои руки сжимают волны его волос, горячий и твердый вес мужского тела прижимается к моей собственной мягкости. Дикарь отступает назад, чтобы сбросить свои спортивные штаны, прежде чем стянуть с меня шорты и нижнее белье одним махом.

Без предупреждения он прижимается лицом к моему лону, и я вскрикиваю, когда его язык касается клитора, губы посасывают, язык пробует на вкус. Его стон прерывистый, низкий и глубокий. Сильные руки хватают и сжимают мои бедра, и я полностью теряю себя.

— Ты нужен мне внутри, — выдыхаю я, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, потому что, дорогая Богиня, этого слишком много и одновременно недостаточно.

Дикарь одобрительно рычит и в последний раз долго облизывает меня, прежде чем вскочить и прижать мои бедра к себе татуированными руками. Он сжимает себя кулаком, и я успеваю бросить один взгляд на его огромный, возбужденный член, прежде чем головка прижимается к моему входу.

Голос Косы звучит неожиданно и глубже, чем я когда-либо слышала.

— Будь осторожен, брат.

Я не в себе, но все же бросаю на него взгляд. Он сидит на своей кровати, взгляд пристальный и горячий, зрачки расширены, и я еще никогда в жизни так не возбуждалась.

— Она такая охуенная, брат, — стонет Дикарь, потираясь головкой вверх-вниз, покрывая себя моей смазкой. Я настолько влажная и ошеломленная собственной потребностью и чистой болью моего естества, что начинаю извиваться на его члене.

В груди Дикаря раздается низкий, глубокий грохот, и он закрывает глаза, наслаждаясь ощущением моей киски. Он вводит член в мое влагалище, и восхитительное жжение разливается внизу моего живота.

— Блядь, — стонет он и одним ударом вонзает себя до конца.

Я кричу, выгибаясь дугой, когда звезды взрываются перед глазами, и мой мир сужается до Дикаря и никого больше. Древние части меня соединяются воедино полосами сверкающего света, и слезы льются из глаз.

Ладонь Дикаря находит мое лицо, стирая слезы большим пальцем с нежностью, которая удивляет меня.

— Лия, — выдыхает он. — Я ждал тебя чертовски долго.

— Боги! — из меня вырывается стон, когда он почти полностью выходит и снова вколачивается.

Дикарь утыкается носом в мою шею и трахает меня, жестко и быстро, постанывая и рыча от удовольствия мне в ухо. Его тело дрожит от напряжения, но я знаю, что оно не физическое. Это первое слияние двух связанных судьбой, и я чувствую, как нити наших сил обвиваются вокруг друг друга, знакомясь и изучая. Мое тело содрогается от его прикосновений, и киска сжимается на члене, когда он шепчет:

— Ты так хорошо меня принимаешь, моя Регина. О, Боги, ты так охуено меня принимаешь.

Дикарь толкается в меня снова и снова, словно говорит мне бедрами, что предъявляет на меня права, владеет мной, обладает мной, и я принимаю все это охотно. Нарастающее желание вихрем закручивается у основания моего позвоночника, поднимаясь все выше и выше. Я выкрикиваю его имя снова и снова, а он шепчет мое.

А затем он обнимает меня, чтобы прижаться еще теснее, его пах трется о мой клитор, отправляя меня в высь, в сладкое, золотистое место, где я никогда раньше не была.

Дикарь внезапно впивается клыками в мою шею и кусает. Я мгновенно кончаю, содрогаясь и всхлипывая, выстанывая его имя, моя киска сжимается снова и снова. Он кончает в меня секундой позже, издавая дикий животный рык, который переводит мое удовольствие в новое измерение. Я выгибаюсь и дрожу под ним, пока он изливается в меня такими мощными струями, что сперма пульсирует во мне с каждым его медленным толчком.

Дикарь замирает во мне, дыхание тяжелое, взгляд устремлен сверху вниз, одна ладонь обхватывает мою щеку. Красивое лицо представляет собой смесь благоговения и сильного душевного подъема, каре-зеленые глаза мерцают так ярко, что это пугает меня. Мы долго смотрим друг на друга, прежде чем он отстраняется и садится на пятки, чтобы уставиться на мою киску. Я наблюдаю, как он облизывает губы, жадно разглядывая мою сердцевину, рассеянно поглаживая большими пальцами мои икры.

— Такая красивая, — шепчет он. — Регина, твоя киска, мокрая от моей спермы, — самое красивое, что я когда-либо видел.

Движение на периферии моего зрения заставляет меня взглянуть на Косу, который подходит к нам, прищурив глаза, чтобы тоже посмотреть. У меня должно было возникнуть желание сжать ноги и спрятаться, но я этого не делаю. Наоборот, я испытываю странное возбуждение, когда голова Косы слегка откидывается назад, и он скользит льдисто-голубым взглядом по моему обнаженному телу и останавливается на моей киске. Кровать Ксандера скрипит, и я с удивлением наблюдаю, как он тоже встает и подходит к нам. Его белые глаза светятся ярким опалесцирующим блеском, когда они останавливаются на моей вагине.

У меня перехватывает дыхание, когда все три зверя поднимают головы и смотрят мне в глаза.

То, что происходит потом, одновременно пугает и будоражит. И акула, и дракон бросаются на меня. Рот Косы тянется к моему горлу, а Ксандер наклоняется к моему правому бедру.

И они оба вгрызаются.

Я кричу, пытаясь сбросить их и их жалящие зубы, но эти мужчины и поодиночке невероятно сильны, вместе же они прижимают меня к кровати и оставляют на мне кровоточащие метки своей силы.

Все заканчивается так же быстро, как и началось, и оба, Коса и Ксандер, резко выпрямляются, а затем стремительно покидают комнату.

Взгляд Дикаря нежный, когда он ползет вверх по моему телу и прижимает меня к себе, укладывая на теплую грудь. Его губы мягко касаются моих в поцелуе, и это резко контрастирует с порочным жжением на моей шее и внутренней стороне бедра.

Но поспешный уход двух других мужчин приводит меня в чувство.

— Я… мне нужно идти.

Руки волка собственнически сжимаются вокруг меня, и я напрягаюсь. Со вздохом он разжимает объятия.

Моя анима спокойна, когда я осторожно поднимаюсь с кровати, и поскольку моя футболка изорвана в клочья, я хватаю чью-то брошенную рубашку и свои шорты, быстро натягивая их. Я опускаю глаза в пол, в то время как сердце замирает в груди. Мое тело на взводе, искры удовольствия все еще струятся по моим венам. Но горький привкус моего положения внезапно наполняет горло, когда я собираюсь с духом, чтобы уйти.

— Лия, — низкое предупреждение.

Я нерешительно замираю на мгновение, прежде чем медленно поднять глаза и посмотреть на него. Дикарь — великолепное, прекрасное воплощение мужского совершенства, лежащее на этой кровати. Мышцы блестят от пота, темные волосы взъерошены, а член все еще огромный и влажный от моих соков. И все же выражение его лица мрачное. Такое мрачное, что я бросаюсь наутек.

— Прости, — выпаливаю я, выбегая из комнаты.