Единственный выход

Глава 14

Опомнился я, лишь отмахав по коридору на подгибающихся ногах добрую сотню метров. Перед глазами моими все плясали красные пятна на белом полотенце. .

Наконец я остановился, перевел дух и оперся плечом на стену.

Чего же вы от меня хотите?! На что вы намекаете, подсовывая мне время от времени всякие тухляцкие штучки? Что когда-нибудь и мою кровь неведомый убийца будет небрежно оттирать в туалете или выводить ею угрожающие послания следующей жертве? То есть вы даете мне понять, что и я обречен, просто до меня еще не дошла очередь?

Куда же я все-таки попал – в театр, где в ходу самый разнузданный натурализм, или на настоящую бойню?

Нет, это просто у тебя от страха глаза велики, осадил я свою фантазию. Выдумываешь черт знает что. А может быть, все объясняется гораздо проще и тривиальнее. Например, кто-то поранил руку. Порезался на рабочем месте. Или у кого-нибудь из носа от давления хлынула кровища, и он не нашел ничего лучшего, кроме как забежать в туалет И воспользоваться полотенцем вместо носового платка. А потом продолжил свой путь по коридору.

Так что совсем не обязательно, что руки о полотенце вытер тот, кто стоял за дверью кабины.

Но вообще-то, конечно, странно все это. Хм, ну и куда теперь податься? А самое главное – что делать?

Ведь если вдуматься, то любые мои действия теперь бессмысленны, как попытка вытащить себя за волосы из болота. Помнится, Ма рассказывала, как давным-давно, еще в юности, во время очередного пешего похода она отстала в лесу от группы и заблудилась. Двое суток она бродила по непролазной чащобе, пока ее случайно не нашли охотники. «Знаешь, сынок, – сказала она, – что тогда мне показалось самым страшным?.. Был момент, когда у меня не было больше сил идти. И в голове стали появляться мысли: а стоит ли вообще идти, если не знаешь, 'куда?.. Не проще ли остаться на месте и ждать, пока тебя найдут? Или умереть от голода, если не найдут… Но я шла и щла. И потом оказалось, что если бы я поддалась своей слабости, то навсегда осталась бы в том лесу».

Я кисло усмехнулся. Одно дело – блуждать по бурелому, и совсем другое – по небоскребу без выхода, да еще когда тебя на каждом шагу пичкают всевозможными «сюрпризами». И нет никакой надежды на то, что тебя найдут и спасут.

Может, вернуться в тот кабинет с диваном, улечься и ждать, что будет дальше? Как там у Шекспира? «И видеть сны…»

Но принять такое решение мне не дали. Где-то в коридоре раздался душераздирающий скрип открывающейся двери, и я отпрянул от стены. Секунда, вторая, третья… В коридоре никто не появлялся. И опять, как в туалете, у меня возникло стойкое убеждение, что кто-то буквально сверлит меня взглядом.

– Кто здесь? – громко спросил я тишину.

Но тишина, как ей и положено по определению, ничего мне не ответила.

Я сделал несколько шагов в том направлении, откуда доносился скрип. Одна дверь, вторая, третья… Все плотно закрыты.

Очередные звуковые эффекты?

Наверно.

И тут я вдруг увидел. Дверь ближайшего кабинета слегка шевельнулась, словно от сквозняка. Сквозь узенькую щелку, которая образовалась между дверью и косяком, было видно, что внутри царит непроглядная темень.

Каким-то шестым чувством я вдруг понял, что именно там стоит и наблюдает за мной КТО-ТО.

Ладони мои опять стали липкими. Сердце перешло с ритма неспешной прогулки на спринтерский бег.

Меня так и подмывало повернуться и чесануть по коридору подальше от этой жуткой приоткрытой двери, и, наверное, я бы так и поступил, если бы мне в последний момент не стало стыдно.

Эх ты, сказал я себе. За тобой, возможно, сейчас следят скрытые камеры, а ты ведешь себя как последний трус.

И тогда я решительно шагнул к неплотно закрытой двери и рванул ее на себя. В комнату потоком влился свет из коридора, и сначала мне почудилось какое-то быстрое движение в глубине кабинета, но тут я вовремя нащупал выключатель и щелкнул им.

Это был вовсе не кабинет. Нечто вроде склада канцелярских товаров. Вдоль стен тянулись металлические стеллажи, на которых возвышались запечатанные пачки бумаги, какие-то картонные коробки, штабеля папок, груды конвертов… К моему великому разочарованию, съестного здесь не было.

Спрятаться в этом помещении было негде, но на всякий случай я наклонился и заглянул под стеллажи. Потом задрал голову, изучая верхние полки.

Нет, никого. Ни людей, ни привидений.

Даже ни одного заплутавшего зеленого человечка не обнаружилось.

Я не глядя взял с полки одного из стеллажей первый попавшийся конверт и вздрогнул. На нем было отпечатано: «САВЭС».

И чуть ниже – адрес. Тот самый, по которому я сюда пришел. Улица Проектируемая, дом 46.

Я взял конверт с другой полки – то же самое. И на следующей полке – то же. И еще. И еще.

Целая кипа конвертов с заранее заполненным адресом.

Для чего их заготовили в таком количестве?

Чтобы использовать в качестве приманки для таких кандидатов в подопытные морские свинки, как я?

Не все клюют на нее, но иногда находятся наивные простаки, готовые поверить во что угодно.

А это означает, что система заманивания людей в ловушку продумана и отработана до мелочей.

И, возможно, не я первый, не я последний тычусь слепо носом в стены в поисках выхода.

Неужели же от моих предшественников не осталось никакого следа? Куда все они могли деться? Или где-нибудь в недрах Шайбы имеется бассейн с соляной кислотой, в который бросают трупы жертв после кровавой расправы?

Я содрогнулся.

Не от страха – от отвращения к самому себе.

Это ж надо дойти до такой степени трусости, когда в голову сами собой лезут всякие мерзости!

И тогда я понял.

Ни в коем случае нельзя останавливаться. Потому что, если обречь себя на бездействие, то мозг будет работать на холостых оборотах, неустанно пережевывая одни и те же предположения и опасения. А по всем канонам термодинамики любая работающая система рано или поздно перегревается, изнашивается и выходит из строя. Применительно ко мне это значит, что если я зациклюсь на попытках решить в уме задачу, в условиях которой не хватает ряда важных величин, то либо сойду с ума, либо, в лучшем случае, стану пожизненным невротиком.

И я пошел дальше.

Свет на «складе конвертов» я нарочно выключать не стал. Нечто вроде маленькой мести за пережитый страх: пусть у них нагорит побольше по счетам за электроэнергию.

Я исследовал весь этаж от начала до конца, потом спустился по лестнице еще на один этаж.

Там мне пришла в голову мысль, что если уж досконально исследовать здание, то надо действовать планомерно.

Я добрался до лифтового холла, вызвал лифт – к моему облегчению, он все еще работал – и тут испытал новое потрясение. Никакой надписи кровью на стене в лифтовой кабине уже не было. От нее не осталось и следа, словно кто-то аккуратно стер ее мокрой тряпкой. Хотя мусор в лифте по-прежнему радовал глаз. Более того, к шелухе семечек и окуркам теперь добавились две пустые банки из-под пепси и с остервенением разодранный пополам пакет от чипсов «Крюгер». Там еще оставались кое-какие крошки, и я не побрезговал ими воспользоваться, хотя уже потом, вылизав, как собака, внутренность пакета, я испугался: а вдруг чипсы были отравленными?

Однако обошлось…

Рассудив, что в моем состоянии потом будет легче спускаться, чем подниматься, я нажал кнопку под номером двадцать пять и поехал наверх.

Коридор верхнего этажа мне показался каким-то «не таким», и я долго не мог вникнуть, в чем тут дело, пока не обошел его весь по зигзагообразному периметру. Только вернувшись к лифту, я понял, в чем загвоздка: куда-то напрочь пропала приемная, в которой я проторчал, как идиот, бог знает сколько часов. Да и ковровые дорожки были тут не красные, как в первый раз, а темно-зеленые.

Зато в одном месте откуда ни возьмись на стене появился стенд, усеянный всевозможными объявлениями, выполненными как рукописным, так и типографским способом. Я не поленился убить энное количество времени, чтобы изучить эти бумажки.

Разброс тематики сообщений был слишком широк. От панических просьб к нашедшему в туалете связку ключей, бумажник и золотую коронку немедленно обратиться в комнату номер сто восемнадцать до рекламы услуг по созданию стойких и очень оригинальных татуировок на лице и прочих частях тела. Из деловых документов здесь наличествовали лишь приказ некоего главного инженера (фамилия и подпись были неразборчивыми) об объявлении выговора слесарю-сантехнику Ерохову Дж. Г. за проявленную халатность при устранении протечки батарей (на чистом месте под подписью значилась корявая приписка чернильным карандашом: «А судьи кто?») и график выдачи персональных противогазов персоналу штатных подразделений, обозначенных номерами от одного до тридцати. Но особенно меня потряс в этой разношерстной бюрократической мешанине раздел «Творчество масс», где был помещен стишок старшего консультанта отдела номер пять Севериана Супагина:

Ты не ищи страданья,

Беда нагрянет сама.

А если выдержишь испытанье,

Беда эта – благо тогда.

(Стихи Олега Григорьева.)

Я наморщил лоб.

Уж не подражание ли это стихотворным опусам Нострадамуса, которые считаются зашифрованными прогнозами будущего? И не ко мне ли обращено это поедание?

«А если выдержишь испытанье, беда эта – благо тогда».

Хм…

Может быть, именно подобное со мной и происходит, если кто-то выбрал меня в качестве объекта эксперимента?.. Хотя на научный эксперимент это не очень похоже. Нет, конечно, всякие там психологи, социологи, медики в принципе способны на то, чтобы проводить опыт с участием постороннего человека, заранее не предупрежденного об эсперименте. Допустим, чтобы выявить спектр наиболее типичных реак-. ций на нетипичные ситуации. «Эксперимент». С большой буквы. Той самой, которая входит в состав аббревиатуры «САВЭС». Тогда «С» – это «станция». Или «система». А вот что такое «А» и «В», нипочем не догадаться.

Какая-то цитата назойливо крутилась у меня в подсознании. Я поднатужился и выудил ее на поверхность.

«Эксперимент есть Эксперимент. Именно Эксперимент – не экскремент, не экспонент, не перманент, а именно Эсперименте…

Словно прочитав мои натужные мысли, в глубине коридора кто-то гнусно хихикнул. Я вздрогнул и напряг зрение, всматриваясь в анфиладу стеклянных дверей. Но там, естественно, никого не было.

Нет-нет, не очень-то это похоже на эксперимент. Ни один научный метод не может быть таким жестоким по отношению к людям. Если это, конечно, действительно научный эксперимент.

А если создатели Здания – не ученые, то тогда прав этот Севериан Супагин, и максимум, на что мне следует уповать, – так это на то, что речь идет об испытании. Практический тест моих эвристических способностей – так, кажется, по-научному это называется? Возможно, незримые организаторы всего этого бедлама проверяют меня, но не «на вшивость», как принято говорить в таких случаях, а на… На что? На психологическую устойчивость к внешним раздражителям? На способность решать логические задачи? Или просто – на выживание?

Однако целью любого испытания должен являться отбор достойных для выполнения какой-нибудь суперважной миссии. Что-нибудь вроде полета на Марс или набора кандидатов в школу по подготовке спецагентов а-ля Джеймс Бонд.

А если я не хочу ни лететь на Марс, ни становиться профессиональным шпионом? Они не имеют права так вольно обращаться с гражданами свободной страны! Я хочу жить так, как мне нравится! У меня свои виды на будущее, и я не собираюсь ими поступаться!

Поэтому мне наплевать, какие выводы относительно меня будут сделаны! Пусть мне ставят жирную двойку или даже единицу, главное – чтобы этот долба-ный экзамен быстрее закончился!..

Невидимый телепат, обретавшийся в недрах Здания, вновь дал о себе знать. На этот раз он издал такой душераздирающий хохот, что у меня мороз прошел по коже. И теперь уже этот разнузданный смех раздавался из-за угла коридора за моей спиной.

И тогда я окончательно слетел с катушек.

Не помню, что я выкрикивал, задрав лицо к камерам слежения, спрятанным на потолке, какие проклятия посылал в адрес моих мучителей. Я содрал со стенда бумажки, порвал их на мелкие кусочки и раскидал по полу. Потом сорвал со стены сам стенд и долго, с садистским наслаждением топтал его до тех пор, пока он не превратился в груду щепок. Наверное, это была обыкновенная истерика.

Самое гнусное заключалось в том, что они и ухом не повели в ответ на мою выходку. И даже не стали прибегать ни к каким звуковым эффектам. И не возникли ни в воздухе, ни на стенах светящиеся надписи, посредством которых мне указали бы путь к выходу. И не раздался «голос свыше», чтобы успокоить и вразумить меня. Мне словно давали понять, что экспериментаторам наплевать на мои истеричные требования. Что это они диктуют здесь свою волю, а не какие-то жалкие подопытные крысы.

В конце– концов я успокоился. На смену нервной взвинченности пришла опустошенность. Мне стало все равно, что со мной будет.

И я побрел, сам не зная куда, чисто инстинктивно. Как механическая игрушка.